Тьма над Диамондианой [Альфред Элтон Ван Вогт] (fb2) читать онлайн

Альфред Элтон Ван Вогт Тьма над Диамондианой

Собрание сочинений

“Есть упоение в бою…”

1

Когда докладчик закончил выступление, изложив свой взгляд на историю человечества, и предложил задавать вопросы, на лице Модиуна заиграла довольно-таки саркастическая усмешка.

Но присутствующие действительно задали несколько вопросов, совершенно, с его точки зрения, идиотских, явно свидетельствующих о том, что люди не понимают, для чего им нужна подобного рода информация. Нарочитая небрежность, с которой он тоже задал вопрос, привлекла всеобщее внимание. А спросил он вот что:

— Сами-то вы уверены, что ваша версия не является простым пересказом древних мифов?

— Полной уверенности нет, но полагаю, что это не так, — последовал осторожный ответ.

— А вот мне нарисованная вами картина жизни наших далеких предков не внушает доверия, — упрямо гнул свое Модиун.

— Сначала так же казалось и нам, — сознался оратор, — однако ряд имевшихся в нашем распоряжении текстов и кое-какие точно известные детали подтверждают достоверность изложенного.

— Из вашего доклада следует, что наши предки дрались, как дикие звери, а отсюда получается, что им приходилось проявлять большую физическую активность.

— Совершенно верно. Мы тоже пришли к такому выводу.

— Но тогда выходит, что они, как животные, передвигались самостоятельно на собственных конечностях и не нуждались ни в каких искусственных средствах передвижения?

— Вы правы, — подтвердил докладчик.

Скепсис Модиуна еще более возрос.

— А я — то предполагал, что мне это пригрезилось.

Несколько присутствующих улыбнулись.

— Ну что ж! Могу себе представить, как происходило у них зачатие и рождение!

— Вы правильно думаете. Сначала совершался процесс совокупления, во время которого происходило оплодотворение самки, а затем, по прошествии соответствующего срока, наступали роды.

Аудитория дружно вздрогнула, представив себе все эти процессы.

— Отвратительно, — пробормотала какая-то женщина.

— Боюсь, что с этим трудно согласиться, — заявил один из мужчин. — После этого вы еще станете утверждать, что они сами поглощали и переваривали пищу…

— Вы угадали, — подтвердил докладчик. — Твердые продукты через ротовое отверстие поступали в кишечный тракт, где и происходило пищеварение, а оттуда отходы выбрасывались наружу.

Было задано еще несколько вопросов, но интерес аудитории пошел на убыль. Докладчик Дода это явственно почувствовал через все еще открытые мыслеканалы, с помощью которых он поддерживал связь с присутствующими. Ощущая, что Модиун еще поддерживает четкую связь с ним, Дода направил ему следующую мысль:

“Мне кажется, что по ряду причин наши открытия интересуют вас больше, чем других…”

Модиуна это позабавило.

— Скажу вам, что мое тело имеет в длину два фута, а голова — в диаметре четырнадцать дюймов. Зачем же мне интересоваться людьми прошлого с их двумястами фунтами мяса и костей, а также способностью прямо нести голову, поддерживаемую позвоночником и мышцами. К тому же у меня создается впечатление, что вопрос увеличения размеров моего тела интересует вас с чисто научной точки зрения.

— Наши предки достигали примерно шести футов.

— Может быть, но вы ведь утверждали, что их головы были значительно меньше, чем наши.

— Все это так, — заметил Дода, — но, возможно, вас заинтересует опыт, если его провести вместе с женщиной, которая тоже согласится вырасти?

Модиун тут же ощетинился, и тон его стал язвительно-недоверчивым.

— Такое вряд ли когда-либо произойдет. Боюсь, что наши женщины слишком рафинированы, чтобы согласиться…

Он помолчал немного, затем насмешливо продолжил:

— А почему бы вам не произвести подобный опыт над собой?

— Это невозможно по той причине, что я должен лично осуществить эксперимент. Для увеличения тела в длину нужен по крайней мере год, потом еще пара лет для наблюдений и, наконец, год для того, чтобы вернуться в человеческое состояние. Должен же кто-то контролировать.

Между тем Модиун продолжал насмехаться:

— Итак, получается четыре года! Это здорово! Теперь, если мне понадобится доказать, что я совсем лишился рассудка, обязательно обращусь к вам, воспользовавшись вашим предложением.

— Не стоит отказываться с ходу, — возразил Дода. — Вспомните-ка лучше, что именно вы некогда заявили о необходимости выбраться за барьер времени и посмотреть на происходящее в остальной части мира…

— Я просто шутил, — сухо заметил Модиун.

— Тем не менее вы это говорили… И даже… думали об этом…

Действительно, так оно и было.

“Это лишь доказывает, — уныло подумал Модиун, — что всегда кто-то, подслушав твои мысли, потом использует их в своих интересах…”

Вне всякого сомнения, Дода заранее выбрал его для того, чтобы предложить провести эксперимент, о чем свидетельствует его последнее замечание, касающееся барьера времени. Однако… во всем этом есть некое… рациональное зерно, которое не стоит игнорировать.

Посуровев, он заявил:

— Полагаю, что тщательное изучение архивов и методов использования старинной техники обучения, от которых мы ныне отказались, позволили бы подвести под все это солидную основу. Тот, кто собирается выбраться наружу, должен будет провести подобного рода исследования.

Дода скромно молчал, а Модиун между тем продолжал:

— Полагаю, что этот этап мог бы представить определенный интерес в целом.

Закончив таким образом разговор, он вызвал своих помощников-насекомых, которые унесли его домой.

* * *

Спустя три дня Модиун медленно плавал в своем персональном залитом солнцем бассейне. Именно здесь вода, воздух и солнце, впитываясь через поры в тело, давали ту самую энергию, которая являлась залогом вечного здоровья и жизнеспособности.

Вечного! А точнее, почти вечного. Он относился к третьему поколению людей, выращенных в пробирках за барьером. Каждое из двух предшествующих прожило около полутора тысяч лет.

Он плавал и плавал, любуясь своим телом. Что за благородная и прекрасная голова, какое нежное обтекаемой формы тело! Небольших размеров руки так плотно прижаты к бокам, что стали совершенно незаметными.

Анализируя свои внутренние ощущения, он замечал, что стал длиннее почти на полдюйма. Осознать это его чувствительному и восприимчивому к любым изменениям мозгу было совсем не сложно.

Дода говорил, что трансформация станет сопровождаться некоторыми болезненными ощущениями, но их будет легко перенести благодаря инъекциям, которые проведет ученый-насекомое согласно полученным инструкциям. Это насекомое зовут Экет, а снимающие боль препараты он позже будет вводить в тело с помощью трубочек-зондов.

Конечно, добавил Дода, все это продолжится до тех пор, пока Модиун не достигнет стадии, когда сможет самостоятельно поглощать твердую пищу.

Модиун отмел все опасения экспериментатора. Ведь он сам решился на опыт, правда, после того, как узнал, что подобному воздействию подвергнется женщина по имени Судлил, согласившаяся увеличить размеры своего тела и стать подругой особи мужского пола…

Следует заметить, что ее заявление вызвало значительный интерес и у других мужчин, поскольку Судлил была очень женственна и потому желанна в любом бассейне.

Однако Дода отмел всякую возможность какого-либо соревнования в этом вопросе, объявив, по договоренности с Модиуном, что выбор партнера уже сделан. Судлил тоже заявила, что согласна с кандидатурой Модиуна. Теперь она росла, но с отставанием от него на месяц.

Так эти долгие месяцы и тянулись один за другим…

И вот наступил долгожданный момент. Сам Экет переправил Модиуна на зеленую лужайку, неподалеку от скрытого кустарником шоссе.

До Модиуна доносился лишь шелест шин по асфальту. Но даже это заставило его поначалу вздрогнуть. Пришлось совершить над собой усилие, чтобы не вскочить и не броситься к шоссе. Такова была реакция его нового тела. Он вынужден был сознательно подавлять возбуждение в мышцах, следя за тем, как удаляется Экет, направляющийся в противоположную сторону, к горным отрогам. Ученый-насекомое шел неторопливо и вскоре скрылся.

Модиун же двинулся по склону насыпи к дороге, продолжая сдерживать активность своих движений и все еще удивляясь происходящим в нем внутренним процессам. Пройдя сквозь кусты, он как-то неожиданно очутился на обочине шоссе.

Когда-то давным-давно его, охваченного любопытством, сюда привозило насекомое-носильщик. Тогда он некоторое время следил за проносящимися мимо с безумной скоростью машинами. Почти все они были битком набиты пассажирами — разного рода животными. По мере того как он приглядывался к ним, его все больше поражало невообразимое разнообразие этих существ. Потом он вспомнил, что за тысячи прошедших лет эти животные очеловечились и теперь разумно жили в созданном для них людьми механическом мире.

— Куда это они все едут? — спросил он у своего проводника-носильщика, огромного богомола, с рождения приспособленного для продвижения по горной пересеченной местности.

Готового ответа у богомола не было, и он уклончиво предложил:

— А почему бы вам, сэр, не остановить несколько повозок и не расспросить пассажиров?

Тогда Модиун не последовал этому совету. Затея показалась ему совершенно пустой и никчемной, однако теперь, наблюдая за машинами, он сожалел об упущенной возможности.

Нет уж, сейчас он не упустит подобного шанса.

Его крупное тело разогрелось от ходьбы благодаря работе мышц. Куда бы он ни поворачивался и ни смотрел, все рождало в его теле возбуждение. Тело хотело прыгать, кружиться, махать руками и даже гримасничать.

Однако и скорости же здесь! Автомашины, идущие без конца и края… Их шум и внешний вид действовали на его слуховые и зрительные центры, побуждая тело к движению. Это несколько мешало мозгу контролировать окружающее. Модиун напрягся, попробовал сдержать сокращение мышц, контролировать себя… И когда это ему наконец удалось, внутренняя дрожь прекратилась.

Успокоившись, он даже сделал отрицательный знак, показывая направляющейся к нему пустой машине, что не нуждается в ней, но потом передумал и призывно махнул другой, в которой уже находилось четверо животных, но еще оставались свободные места.

Машина резко затормозила, а он бросился к ней и уселся на свободное сиденье. Модиуна даже самого удивило, насколько он все это быстро проделал, хотя физическое усилие вызвало резкое сердцебиение и несколько учащенное дыхание. Внутри его организма продолжались бурные химические реакции и изменения. Он попытался было их проанализировать, но отказался из-за многочисленности.

Все казалось ему интересным и поражало новизной.

“Вероятно, это реакция на действие препаратов, которые последнее время мне давал Дода, — подумал он. — Какое-то время они меня расслабляли и успокаивали, вызывая чувство благополучия и довольства”.

Тут он вдруг понял, что другие пассажиры с любопытством его разглядывают, и все посторонние мысли как-то сразу отошли на второй план.

— Ты кто? — спросило его существо мужского пола явно кошачьей породы. — Что-то не припомню, чтобы видел таких…

По мнению Модиуна, этот любопытный тип чем-то напоминал ягуара из Южной Америки.

Модиун уже было собрался ответить, что он человек, как вдруг до него дошла с некоторым запозданием важность вопроса. Выходило так, что человек, хозяин планеты… являлся для них… неизвестным существом!

“Да, — тут же подумал он, — мы ведем слишком замкнутый образ жизни, общаемся лишь со своими помощниками — насекомыми и некоторыми домашними животными, находящимися с нами по ту сторону барьера, а к этим не проявляем никакого интереса”.

Однако это была только одна сторона проблемы. Другая была в том, что этот мир перестал ощущать и сознавать существование человечества. А ведь это-то вовсе не было заложено в их первоначальную программу.

Когда это дошло до Модиуна, ему как-то расхотелось говорить правду о себе. И пока он раздумывал о том, как выйти из создавшегося положения, стройное существо восьми футов длиной, в котором тем не менее четко угадывался бегемот, безапелляционно заявило:

— Да это же обезьяна! Таких в Африке полным-полно…

Другое существо, рядом с которым сидел Модиун, чем-то внешне напоминающее лису, возразило:

— А вот и нет. Мне доводилось видеть целую кучу обезьян. Сходство, конечно, имеется, но это не то же самое…

— Ради бога не спорьте, — провозгласил человек-бегемот. — Ведь обезьян существует великое множество. Их породы часто не походят одна на другую…

Казалось, что это замечание решило спор. Человек-лиса погладил подбородок и смолк.

“Ну что ж, — решил Модиун, — обезьяна так обезьяна. А почему бы, собственно говоря, и нет?”

Итак, на какое-то время его посчитали обезьяной. Недостаток программирования не позволил людям-животным признать в нем человека. Этим, пожалуй, стоило поинтересоваться поближе. Разобравшись в причинах подобного положения, можно бы было впоследствии, вернувшись за барьер, сделать на эту тему интереснейший доклад.

Таким образом, смирившись с ролью обезьяны, Модиун стал подыгрывать своим спутникам и завел дружескую беседу с человеком-бегемотом, ягуаром и лисой, а также с таинственным симпатичным существом, которое, по его собственным словам, оказалось человеком-медведем.

Все они имели рост семь—восемь футов, а тела после трансформации были получеловеческими. Каждый располагал парой хорошо развитых передних конечностей, являющихся настоящими руками, сидел, прямо держа спину, и мог ходить только вертикально.

По правде говоря, поездка с ними представляла даже определенный интерес, и Модиун, откинувшись на спинку сиденья, спокойно рассматривал проносившийся мимо пейзаж, прислушиваясь, как внутри него кипят какие-то новые, неизвестные силы.

Может быть, он перевозбудился? Нет, непохоже. Так что эту мысль он отбросил. Анализируя реакции своего тела, он пришел к заключению, что люди в давние-давние времена просто слабо себе представляли, что такого рода реакции возбуждения могут происходить в результате химической или физической стимуляции.

Тут Модиун вспомнил, что, когда он впервые увидел проносящиеся мимо машины с пассажирами, носильщик-богомол посоветовал ему узнать, куда они направляются. Вспомнив это, он тут же обратился к едущим с ним пассажирам:

— Куда же вы едете? — Он подавил в себе желание добавить: “так быстро”.

А машина действительно неслась на огромной скорости, явно превышающей ту, на которую она была рассчитана первоначально. Очевидно, компьютеры, этим управляющие, внесли в скорость движения свои коррективы.

Но ведь сами по себе они не могли этого сделать? Выходит, кто-то вложил в компьютеры новую программу? Опять загадка.

Между тем четверо путешественников рассказали, что они только что прошли обучение в школе космического тренинга, а теперь возвращаются в город Халли, где и будут дожидаться запуска космического корабля. Модиун понял, что все они познакомились и подружились в этой школе и теперь отношения между ними были достаточно близкими. Удовлетворив свое любопытство относительно породы Модиуна, они скоро забыли о нем, и это вполне его устраивало.

Он был далек от того, что волновало их, и отвлекся, погрузившись в свои собственные мысли, когда четверка стала обсуждать вопросы последних тренировок и скорого полета в космос.

Опомнился, когда машина, не снижая скорости, уже въезжала в город. Зданий становилось все больше и больше. Одни были воздвигнуты у подножия холмов, другие смутно виднелись за протекающей в отдалении речкой. Все строения ярко блестели под послеполуденным солнцем.

Модиун снова почувствовал, как в нем нарастает внутреннее возбуждение. Он, конечно, понимал, что речь в данном случае идет только о теле, а вовсе не о мозге… Однако приходилось постоянно следить за своим физическим состоянием.

“Наверное, это и есть тот самый город Халли, — подумал он. — Наконец-то я добрался сюда, и буду первым человеком, надолго вышедшим за барьер за последние три с половиной тысячи лет”.

Событие это представлялось ему довольно значительным.

2

— И куда же вы теперь? — спросил один из людей-животных.

Прошла по крайней мере целая минута, пока Модиун понял, что человек-медведь обращается к нему. Тогда он объяснил, что пока еще не знает.

— Я ведь здесь новичок, — медленно начал он свое многословное объяснение. — Только недавно прибыл из Африки. Так что был бы, пожалуй, благодарен вам, если бы вы мне посоветовали, куда лучше направиться.

Они совершенно серьезно принялись обсуждать эту проблему и даже как-то перестали обращать внимание на него самого. Наконец человек-лиса проговорил, как бы удивляясь, что подобная мысль сразу не пришла им в голову.

— А почему бы нам не взять его с собой?

На том и порешили.

— Мы все ему покажем и объясним, — заявил человек-бегемот. — Да и самим будет любопытно посмотреть, какие женщины ему понравятся.

Модиун тут же вспомнил о Судлил.

— Видите ли, сюда прибудет моя женщина, так что с этим — никаких проблем.

— Вот и чудненько, — проговорил человек-ягуар. — Заодно и полюбопытствуем, как занимаются любовью люди-обезьяны…

Наверное, при этих словах у Модиуна вытянулось лицо и округлились глаза, поскольку его туг же вежливо спросили:

— Вы ведь не будете возражать?

Сам-то Модиун не видел причины, почему бы он стал возражать, но интуитивно чувствовал, что это вряд ли понравилось бы Судлил.

Как раз перед его отбытием за барьер они вместе с нею наблюдали за спариванием животных. Судлил к тому времени, конечно, еще не совсем выросла, и ее реакция являлась следствием болезненного состояния тела, но все же она как-то странно ко всему этому отнеслась.

Поэтому, улыбнувшись своим воспоминаниям, Модиун спокойно разъяснил, что обезьяны-самки иногда возражают, когда за ними ведется наблюдение в подобные, с их точки зрения, неподходящие моменты.

Люди-животные посмотрели на него сначала с некоторым удивлением, а потом даже презрением. Человек-ягуар сочувственно сказал:

— Боже мой! Неужели вы позволяете своим самкам указывать, что и когда делать? Командовать вами?

Потом он бросил хитрый взгляд на своих спутников:

— Полагаю, нам придется объяснить этому парню, что такое настоящий самец.

От избытка чувства превосходства человек-ягуар даже похлопал Модиуна по плечу, держись, мол, парень, мы тебе поможем в столь незамысловатом деле! Затем он проговорил:

— Не ломай себе над этим голову. Держись с нами, и все будет в порядке.

После этого все четверо представились: человека-ягуара звали Доолдн, медведя — Роозб, лису — Нэррл, а бегемота — Айчдохз.

Назвав свои имена, люди-звери ждали, когда же он представится, а Модиун колебался. Он вспомнил происхождение и значение этих имен.

Для учета и идентификации животных люди установили следующее количество букв в именах: пять — для Северной Америки, шесть — для Южной, семь — для Африки и так далее. Кроме того, в компьютеры, которые составляли имена, была заложена программа — не давать имен, состоящих из одной и той же буквы. Таким образом, не существовало животных с именами Ааааа или Ббббб… Однако во всем остальном была полная свобода. Так что можно сказать, в этой лотерее имен ему повезло, учитывая, что имена его спутников были вполне произносимы.

Модиуна в данный момент беспокоило, что сами люди используют несколько иную систему при выборе имени, и те, кто знает специальную формулу, сразу же определят, что он человек.

Тем не менее колебался он недолго. Добавив букву “н” к своему имени, он сразу превратился в африканское животное с семью буквами, по крайней мере до тех пор, пока с ним не разберется компьютер.

Впрочем, все это, по его мнению, было не столь уж важно, ибо он вовсе не собирался долго числиться в обезьянах.

Имя его ни у кого не вызвало недоумения. Так он и стал Модиунн, по крайней мере на несколько часов… как он полагал. Или на несколько минут.

Затем человек-ягуар Доолдн сообщил, что они направляются к центру города.

— Ты, конечно, знаешь, как получают жилье. Здесь это точно так же, как во всем мире.

— Да, да. Я знаю, — быстро подтвердил Модиун.

Однако, выбравшись через несколько минут из машины, Модиун подумал, что влип. На самом деле он не знал, как функционирует этот город. И это он, чья раса воздвигла эти самые автоматизированные города!

Когда машина отъехала, ему пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы понять, что они направляются к движущемуся тротуару. Он напрягся, и в памяти стали всплывать некоторые детали того, с чем он знакомился при подготовке к выходу за барьер. Например, он вспомнил, что вновь прибывшие в город должны размещаться в одном из секторов жилой зоны. Причем для семей предоставляются несколько большие апартаменты, чем для одиночек.

Поездка на движущемся тротуаре была короткой. Человек-ягуар указал ни склон холма:

— Ну вот, здесь вся улица свободна. Предлагаю тут и поселиться, а потом отправиться перекусить.

Модиун последним сошел с тротуара. Спутники его уже резво поднимались по склону, а он медленно и нерешительно следовал за ними.

Стоило ли дальше вводить их в заблуждение? Это уже становилось несерьезным. Тем не менее он вместе со всеми вскоре оказался перед жилыми строениями. На дверях каждой квартиры имелся ряд кнопок. Модиун медленно набрал свое новое обезьянье имя.

Он стоял и ждал, когда компьютер откроет дверь. Однако компьютер отказался впустить его.

— Ваше имя и ваша личность не идентичны, — прозвучал механический голос.

Казалось, прошла целая вечность. Модиун никак не реагировал на то, что сказала машина. Он испытывал смущение, о котором раньше и не подозревал. Это чувство было новым для него. Странная реакция и мозга и тела.

Трудно было понять, почему возникло это смятение… Наконец он стал приходить в себя. Сначала нужно осмотреться. Перед ним находился обычный отпирающий дверь механизм: ряды кнопок, которые он нажимал, и небольшое треугольное зарешеченное отверстие, откуда доносился голос компьютера, произносящий какие-то невероятные слова. Справа тянулись ряды квартир, такие же, как та, перед дверью которой он стоял. Впрочем, это были даже как бы и не квартиры, а скорее жилые блоки, расположенные на ступеньках террас. Перед каждой дверью было несколько ступеней, а на самой двери — расположенные в алфавитном порядке кнопки и скрытые за решетками треугольники динамиков.

Все однообразно и стандартно. Впрочем, каким же еще способом можно обеспечить жильем миллионы существ, заполняющих эти города? Тем более что его предки в общем-то безразлично относились к внутреннему миру людей-животных, как, впрочем, и он сам, и заботились не столько об эстетике, сколько об удобствах.

Для поддержания чистоты жилья были созданы специальные автоматические системы уборки. Поэтому все вокруг было идеально чисто, а пластмассовые стены и хромированные решетки просто-таки сияли. Лестницы вымыты или, точнее, — выскоблены. На тротуаре ни пылинки.

Модиун рассеянно разглядывал детали окружающего его мира, пока до него наконец не дошло то, что его больше всего смущало: он получил отказ.

За несколько сотен лет его существования подобного никогда не случалось. Его мозг, перед которым никогда не возникало каких-либо неразрешимых проблем и который не имел других нагрузок, кроме философских мыслей о суетности бытия, вдруг оказался перед преградой.

Собственно говоря, преграда-то была не перед мозгом, а перед физическим телом. Осознав это, Модиун понял, что его тело испытывает острейшее раздражение, а поняв это, как-то сразу успокоился. Дух его пришел в нормальное состояние, как бы отделив себя от бренного тела, и он с каким-то даже любопытством спросил у компьютера:

— В чем дело? Мое имя имеет достаточную длину и соответствует коду африканской обезьяны. Почему меня не пускают?

— Личность по имени Модиунн в настоящее время находится в Африке и зарегистрирована по конкретному адресу.

Раздражение Модиуна все возрастало. А тело, так то просто выходило из-под контроля. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять причину охватившего его чувства. Конечно, в былые времена компьютер можно было запрограммировать и таким образом, но он хорошо помнил, что этого не было сделано, поскольку детали местонахождения любого существа никого не интересовали, особенно людей. Поэтому он проговорил несколько угрожающим тоном:

— С каких это пор компьютер интересуется тем, где находится то или иное животное?

— Вы ставите под сомнение мое право отказаться открыть вам дверь? — спросил компьютер.

— Я просто сомневаюсь в том, что ты знаешь, где сейчас находится другой Модиунн, — повысил голос человек. — И я хотел бы знать, кто связал тебя с системой в Южной Африке.

На это компьютер ответил, что он связан со всеми аналогичными системами планеты вот уже 3453 года, 11 часов, 27 минут и 10 секунд. Пока он отвечал, Модиун подумал, что никто никогда ранее не программировал машины отвечать на подобные вопросы.

Он уже открыл было рот, чтобы продолжить свой допрос, как вдруг понял, что тело его испытывает болезненные ощущения, которые возникали в нервах и внутренних органах. Ко всему прочему, являясь представителем третьего поколения, он не знал точно, сколько уже времени люди живут за барьером. Тем не менее по некоторым деталям и сведениям, хранившимся в клетках его мозга, он догадывался, что компьютеры были перепрограммированы через несколько лет после того, как люди ушли за барьер.

Кто же мог это сделать?

Он попытался еще раз:

— Значит, ты отказываешься открыть мне дверь?

— Я не могу этого сделать. Я — автомат, а вы не отвечаете необходимым требованиям.

Это напомнило Модиуну, что он имеет дело с механизмом довольно-таки ограниченного действия. Одним словом, дело было не в машине, а в том, кто ее перепрограммировал.

“Пойду-ка я попробую договориться с кем-либо из людей-животных, чтобы поселиться вместе”, — подумал Модиун.

А его спутники тем временем уже скрылись в своих домиках-квартирах.

Модиун вспомнил, что Роозб, человек-медведь, занял квартиру слева от него. Он подошел и постучал в дверь, презрев все звонки и кнопки. Немного подождал. Раздался звук шагов. Открылась дверь, и появился медведь. Он дружески улыбнулся Модиуну.

— Ну-ну, быстро же ты помылся. Входи. Я буду готов через пару минут.

Модиун вошел, ожидая, что компьютер вот-вот вмешается. Но динамик молчал. На его разговор с Роозбом механизм не реагировал. Вероятно, в данном случае влияло наличие в квартире хозяина.

“Скорее всего, динамик включается при нажатии кнопок”, — решил Модиун с облегчением.

Сначала он хотел предложить Роозбу жить вместе в двухкомнатной квартире, а потом решил, что пока такой необходимости нет. Модиун ведь еще не знал, как он поступит дальше, хотя явно чувствовал, что здесь что-то неладно.

Он понимал, что стереотип животных остался прежним, так что с этой стороны можно было не опасаться каких-либо сюрпризов. Тем более что радушное приглашение медведя давало ему возможность посидеть и спокойно подумать, что же такое здесь происходит.

“Ладно, — решил он про себя. — Поговорю с ним о том, чтобы вместе поселиться, несколько позже”.

3

Прошло полчаса…

Все пятеро отправились в столовую, расположенную неподалеку от жилья. Войдя внутрь, Модиун несколько замешкался. В мозгу мелькнуло: обслужит ли его компьютер? Затем возникла мысль: так ли ему хочется объявить себя здесь человеком?

Поразмыслив, он решил сначала разобраться, кто же в конце концов взял на себя труд перепрограммировать миллион простых машин. Пока же самым важным было то, что не было видно никаких признаков, по крайней мере внешних, изменения системы свободного распределения пищи, существовавшей уже многие тысячи лет.

Машины-автоматы возделывали землю, сеяли и собирали урожай. Для тех, кто раньше питался мясом, автоматы создавали искусственный белок из зерен, фруктов, травы, кустарников и ветвей деревьев. Для травоядных пища готовилась проще, хотя и из тех же самых составляющих. Все растущее на почве использовалось в новой форме для снабжения питанием разумных существ. Ничего не пропадало зря. Получалось своего рода безотходное производство. В то же время все было устроено достаточно сложно… Так что любое постороннее вмешательство могло внести сбой во всю последовательность цепи операций.

Модиун достал еду из приемника, и компьютер ему не воспрепятствовал.

Заполнив поднос различными блюдами, он направился к столу, за которым уже устроились его спутники. Пока все шло нормально. Видя, что его новые знакомые оживленно болтают, Модиун стал старательно трудиться над тарелками с пищей. Челюсти его равномерно работали. Хотя он уже питался подобным образом, прежде чем пересечь барьер, процесс подобного принятия пищи был для него достаточно неприятен.

К тому же он помнил, что… через некоторое время предстоят еще поиски общественного туалета и избавление от отходов пищи в кабине, рядом с которой расположатся другие существа.

“Впрочем, — подумал он, — эта жизнь и представлялась мне именно такой скучной, утомительной и раздражающей. Тем не менее на некоторое время я вынужден буду оставаться пленником своего крупного тела и вести себя соответствующим образом”.

Потом он представил своих далеких людей-предков, которых постоянно мучили неизбежные проблемы, а каждое утро начиналось борьбой с окружающей средой, что побуждало их непрерывно и активно действовать. И какие мысли могли возникать у этих существ в подобной обстановке? Да никаких!

Модиун продолжал с некоторым отвращением пережевывать пищу и размышлять о своем положении, когда по случайно донесшемуся до его слуха слову понял, что четверо друзей все еще продолжают обсуждать предстоящий полет в космос.

По их словам, кто-то из власть имущих выбрал совершенно неправильное направление полета, и теперь им нужно было каким-то образом воздействовать на это решение, чтобы курс звездолета был изменен.

“Важность… необходимость действовать… жизненное… решающее значение для нашего мира…”

Эти слова касались слуха Модиуна, регистрировались в сознании, и только потом до него доходил их истинный смысл. Наконец, мягко улыбнувшись, он спросил:

— И что же случится, если вы не сможете отстоять свою точку зрения?

Человек-ягуар удивленно посмотрел на него:

— Что случится? Да просто примут другую точку зрения…

— Ну и что же дальше?

— Ничего. Просто наша позиция правильна, а их — нет.

— Это что-нибудь меняет?

— Да. Экспедиция направится к скоплению желтых звезд, подобных нашему Солнцу. Шанс обнаружить жизнь на планетах у этих звезд значительно меньше, чем на планетах у голубых звезд. Это уже доказано.

Модиун, которому все это было абсолютно неинтересно, тем не менее улыбнулся, услышав подобный ответ, совершенно наивный, с его точки зрения.

— Ну а если, предположим, экспедиция не обнаружит жизни на планетах ни у желтых, ни у голубых звезд? Что тогда?

— Значит, эта экспедиция окажется просто потерей времени.

Его логические построения явно не доходили до их сознания. Действительно, нужно было стать человеком, пройдя промежуточную стадию, когда веришь, что успех — это достижение результата!

Подумав так, Модиун поставил вопрос несколько по-другому:

— Ладно. Тогда скажите, будут ли участники экспедиции испытывать некоторые неудобства во время путешествия?

— Конечно, нет! Космические корабли просто великолепны. Это же настоящие города, летящие в космосе.

— Выходит, на корабле можно есть, пить, развлекаться, иметь связь с лицами противоположного пола, обучаться и заниматься спортом?

— Естественно.

— В таком случае, — торжествующе заявил Модиун, — стоит ли сокрушаться, если экспедиция окажется безрезультатной?

— Если мы не обнаружим разумную жизнь, то путешествие окажется бесполезным. Учитывая огромные скорости, которые развивают межзвездные корабли, можно успеть посетить множество различных планет, хотя это и займет определенное время. Если мы не получим желаемого результата, будет просто обидно.

Получалось так, что добьются они своего или нет, в их жизни ничего не изменится. Тогда Модиун опять несколько изменил постановку вопроса:

— Хорошо. Допустим, что вы обнаружите разумную жизнь в другой звездной системе, что же дальше?

Человек-ягуар пожал плечами.

— Странные вопросы задаете вы, люди-обезьяны! Боже мой, ведь в этом-то и заключается смысл жизни. Искать что-то новое и важное!

Но Модиуна трудно было сбить с занятой позиции. — Допустим, что так. Но как вы тогда поступите с другими разумными существами?

— Ну… в таком случае… необходимо будет выработать принципы отношения к ним. Все будет зависеть от их реакции.

— Что ж, назовите мне хотя бы один из этих принципов.

Настроение человека-животного резко изменилось. Казалось, этот разговор ему крайне надоел.

— Как же я могу это предусмотреть заранее! — взвился он.

Модиун уже понял то, что когда-то было внушено его собеседникам, и прямо спросил:

— Ты говорил, что следует убедить власти. Кто же такие те, кому эта власть принадлежит?

Про себя он решил, что теперь узнает, кто является его настоящим противником.

— Люди-гиены, — получил он ответ.

Ему как-то сразу стало нехорошо.

“Надо же! — подумал он. — Не люди-львы, не люди-тигры, не люди-слоны. Никто из когда-то крупных и сильных существ. До вершин власти добрались потомки тех, кто питался падалью!”

Его охватило беспокойство.

С введением в далеком прошлом определенного порядка все должно было находиться на определенном уровне. Уйдя за барьер, люди поручили поддержание этого порядка самовоспроизводящимся компьютерам. Именно эти механизмы должны были воздействовать на города и поселения. Но, как ни странно, люди-гиены нарушили этот раз и навсегда установленный порядок. Невероятно! Однако теперь у него не было причин сомневаться.

Во всяком случае, поняв это, он почувствовал некоторое облегчение. Выходит, что существует некая группа существ, с которой можно вести переговоры и влиять на положение дел. Проблема с этой точки зрения показалась ему не слишком сложной.

Модиун несколько расслабился. Впервые разговор стал для него достаточно интересным. Теперь в его мозгу начали всплывать некоторые воспоминания.

— Вот вы постоянно говорите о поисках обитаемых звездных систем. А что вы скажете о нунули, которые в свою очередь обнаружили нашу Солнечную систему? Они что, вновь вернулись сейчас на Землю? Почему бы вам не расспросить их о других обитаемых планетах в космосе? Полагаю, что они были бы рады помочь вам. Это очень обязательная и услужливая раса.

Тут он замолчал, увидев выражение растерянности на лицах своих слушателей.

— Нунули? — пожал плечами человек-ягуар.

— Инопланетные пришельцы из других звездных систем? Нет, мы никогда о них даже не слышали… — проговорил человек-медведь.

— А сам-то ты откуда о них знаешь? — подозрительно спросил человек-ягуар. — И когда же все это случилось?

Тут Модиун вспомнил, что для них он просто человек-обезьяна, который, по их понятиям, никак не может обладать информацией большей, чем они, и осторожно сказал:

— Это рассказывали там, откуда я прибыл.

“В данном случае, — подумал он про себя, — я говорю им чистую правду”.

Они приняли его объяснение, ибо не могли знать того, что происходит в далекой Африке. Посовещавшись между собой, люди-звери решили, что пришельцы из другого мира не стали широко распространяться о своем инопланетном происхождении.

Жаль! Даже можно сказать — глупо! Однако человек-медведь нашел в этом и хорошую сторону, поскольку прибытие инопланетян свидетельствовало о наличии в космосе других разумных существ.

— Весь этот район должен быть обследован, — развел он руками, как бы пытаясь обнять горизонт.

Хотя их внимание уже привлекла эта идея, Модиун решил, что момент совершенно неподходящий, чтобы развивать ее дальше. И он решил сменить тему.

— А чем вы все занимались, парни, прежде чем попасть в космическую школу?

— Лично я работал ремонтником на стройке, — немедленно отозвался Нэррл. — Видишь ли, все, конечно, автоматизировано, но бывает, что и автоматика не срабатывает.

Оказалось, что Айчдохз работал на океанской агро-ферме.

— Должен сказать, что мне это нравилось, — признался он. — Поэтому полагаю, что мне понравится космическое путешествие. Космос ведь так огромен!

Доолдн казался несколько смущенным и не стал рассказывать о своих прошлых занятиях.

— Не скажу, что стыжусь своего прошлого, но оно… было несколько специфическим, так что я лучше воздержусь от уточнений…

Это навело Модиуна на некоторое размышление. Ведь перестраивая людей-животных, люди в общем-то учитывали особенности их пород… что же такого особенного было у ягуаров? Но он так и не смог вспомнить…

Тут он подумал, что спутники тоже могут поинтересоваться его профессией. Он уже было открыл рот, чтобы сообщить, что он электронщик, но понял, что их это нисколько не интересует. Люди-животные вновь вернулись к своей излюбленной теме.

То, что он рассказал им о нунули, еще больше подогрело их интерес и желание настаивать на изменении направления, в котором должен лететь корабль. Когда Модиун наконец вник в суть разговора, то выяснилось, что они заняты подбором доводов для “властей”, чтобы склонить их к своей точке зрения.

Человек-лиса, вскочив, провизжал от возбуждения:

— Нам обязательно следует присутствовать на заседании комитета при обсуждении маршрута полета. Пусть нас тоже выслушают!

Они поднялись, и Модиун тоже. Он был обескуражен. Впрочем, не слишком. Их неожиданно возникший план менял его намерение поселиться вместе с Роозбом. Он как-то запамятовал, что после полудня они должны идти на заседание.

А проблему с жильем он решит позже и сам.

Размышляя так и считая, что остальные следуют за ним, он направился к ближайшей двери. Пока его спутники будут на заседании, он решит проблему с компьютером.

“Посмотрим, кто здесь главный, машина или человек, ее создатель”, — подумал он, переступая порог, и, оглянувшись, обнаружил, что оказался один.

4

Все остальные исчезли, и это было удивительно.

Только что все они находились позади него. Айчдохз хохотал во все горло, Доолдн что-то вешал своим рокочущим глуховатым голосом, Роозб тяжело топал, а человек-лиса кому-то отвечал… Смысл их слов не доходил до него, они сливались в сплошной гул, создавая привычный единый звуковой фон.

Модиун остановился и огляделся. Позади располагалась цельная без единой щелочки дверь, через которую он только что вышел.

Внимательно осмотрев дверь, Модиун понял, что у нее нет ни ручки, ни замочной скважины, по крайней мере с внешней стороны. Он стал ощупывать ее, пытаясь открыть, но ощущал только гладкую, какую-то даже скользкую поверхность. Стало ясно, что дверь не откроется.

И тут позади себя он уловил шорох… Мозг автоматически почувствовал опасность. Модиун резко обернулся.

Перед ним стоял высокорослый, более восьми футов, человек-гиена. Находясь в паре шагов от человека, он сжимал в руке автоматический пистолет. Каким-то странным голосом он произнес:

— Ой! Что случилось?!

Потом покачнулся и выпустил из рук пистолет. Человек-гиена, как бы повинуясь сигналу, упал на колени и прошептал:

— Помогите…

Модиун мог бы помочь, но делать ничего не стал. Он понял, что у него автоматически сработал защитный рефлекс мозга, выпустив из тела облако парализующего газа.

Невероятно, но какая-то частица его мозга была все время настороже. Она уловила подозрительный звук за спиной, проанализировала намерение противника и произвела соответствующее контрдействие.

Больше всего Модиуна поразила агрессивная реакция его собственного тела.

В течение всей своей мирной жизни с ее философией абсолютного пацифизма, полного отказа от насилия сам он никогда ни на кого не нападал и даже не подозревал, что какая-то часть его мозга сохраняет способность к подобного рода агрессивным действиям. Вероятно, это был атавистический остаток некоего животного инстинкта. “Боже, — подумал он, — мне придется еще строже себя контролировать!”

Пока он предавался этим размышлениям, человек-гиена, лежа на боку, корчился, стонал и извивался. Модиун подошел и как-то даже сочувственно посмотрел на подергивающееся у его ног тело. Наконец, обратив внимание на лежащий неподалеку пистолет, он поднял его и обнаружил, что оружие заряжено, а в стволе находится патрон.

Впрочем, не особенно над этим раздумывая, он спросил:

— Где ты взял оружие? Я полагал, что такое больше не изготавливается…

В ответ раздалось ворчание.

— Ради бога, — забормотал лежащий. — Я умираю, а ты задаешь дурацкие вопросы…

Но Модиун-то знал, что дела со здоровьем его противника обстоят не столь уж скверно, и чувство вины отступило на второй план. Это чувство становилось все слабее и слабее по мере того, как Модиун осознавал, что выброс газа произошел инстинктивно, это была защитная реакция его организма. А в результате у человека-гиены случился просто очень болезненный приступ желудочных колик. Не намного более сильный, чем у людей и животных при отравлении. Он был достаточно неприятным, но абсолютно безопасным.

— С тобой все будет в порядке примерно через час. Но, — с этими словами он сунул пистолет в карман, — у меня создалось впечатление, что ты хотел выстрелить из этого пистолета, и это делает тебя потенциальным убийцей… А теперь назови свое имя…

Видя, что тот не отвечает, Модиун повторил этоеще раз уже более настойчивым тоном.

— Меня зовут Глайдлл…

— Ладно, Глайдлл, сейчас я не хочу заниматься твоими мыслями, мне нужны другие сведения. Что-то не так на этой планете, но мне не верится, что ты несешь персональную ответственность за это. Впрочем, я знаю, как связаться с тобой, если сочту это необходимым.

Проговорив это, Модиун повернул налево и направился к тому месту, где ранее заметил отверстие в ограде, окружавшей столовую.

В это время из двери появилась четверка друзей. Человек-лиса Нэррл, увидев Модиуна, облегченно вздохнул и остановился.

Тут все разом заговорили, и Модиун понял, что они решили, будто он потерялся. Он внимательно смотрел на них, но наивная радость четверки рассеяла его подозрения об их причастности к тому, что произошло.

Таким образом, выходило, что это простая случайность. Он совершенно случайно вышел первым, а они случайно остановились, что-то разглядывая. Когда же обернулись, его уже не было.

Но тогда как же получилось, что человек-гиена очутился в это время на заднем дворе с оружием в руках? Такое совпадение было довольно трудно вообразить. Однако поскольку никто не мог знать о его прибытии, то все же, вероятно, это было случайное совпадение.

Придя к такому выводу, Модиун почувствовал, как мускулы его расслабились.

Он спокойно наблюдал, как четверо его спутников торопливо воспользовались сначала движущимся тротуаром, потом первым же свободным автомобилем, боясь опоздать на заседание. Еще мгновение, и машина исчезла в общем потоке движения.

Тогда он направился к домикам-квартирам, чувствуя себя хотя и спокойно, но все же испытывая некоторую грусть. Он понял, что тело его продолжает жить несколько отличной от деятельности мозга, самостоятельной жизнью. Оно было счастливо, находясь рядом с телами его спутников.

Получалось, что подобного рода чувства волновали и людей прошлого. Странным было только то, что подобную информацию не выдавали обучающие машины, когда он готовился к выходу за барьер. То ли это не было заложено в их программу, то ли они посчитали ненужным доводить до его сведения такого рода детали.

Впрочем, поскольку это его не слишком беспокоило, он махнул на все рукой и быстро добрался до улицы, где поселились его спутники и где он собирался поселиться сам.

Модиун с облегчением обнаружил, что присмотренная им квартира между человеком-медведем и человеком-ягуаром остается еще незанятой. Значит, ему не нужно будет выбирать другую, а потом объяснять своим спутникам, почему он сменил жилье.

Не теряя времени на бесполезные споры с машиной, он просто применил технику воздействия мыслью, благодаря использованию которой человеческий дух контролировал материю. Высвобожденная им сила уничтожила считавшиеся неразрушимыми электрические связи блокирующего реле дверного запора.

Поскольку все это было проделано безупречно, то, как ему казалось, не были нарушены соединения механизма с контролирующим компьютером, находящимся где-то далеко от маленького домика. Ему достаточно было лишь разблокировать дверной запор. Затем Модиун повернул ручку и толкнул дверь, которая тут же отворилась.

Теперь он мог войти, но что-то удерживало его на пороге. Обернувшись, он долго смотрел на открывавшуюся перед ним часть панорамы города Халли. Сам он чувствовал себя настоящим человеком в отличие от тех существ, которые его окружали. Большинство из них приспособилось к окружающей жизни и больше не изменялось. И хотя человек извлек этих существ из их животной сути, это не стало толчком для их дальнейшего развития на пути прогресса.

Для того чтобы их трансформировать, были применены чудеса биологии. Цепи молекул закодировали на дальнейшее постепенное изменение, и в течение тысяч лет это кодирование соответствовало поставленной задаче. Но, к сожалению, не более того. Модиун представил себе, как массы этих людей-животных, считая, что они счастливы, подходили к автоматам для раздачи пищи, общались с компьютерами, забирались в свои квартирки и делали то, на что были сами запрограммированы, или то, что требовали люди-гиены.

Самое странное заключалось в том, что люди-гиены оказались единственными существами из всех, сумевшими изменить кодирование. Почему это случилось и как?

Вот такого рода мысли проносились у него в мозгу.

“Все же самые великие здесь мы”, — подумал он и впервые почувствовал, что правильно поступил, выйдя за барьер для оценки того, что сделало время с планетой людей.

Оправдав таким образом свое пребывание за барьером, он вошел в квартиру, где собирался некоторое время прожить под личиной человека-обезьяны.

До тех пор, пока не явится Судлил.

Случай с вооруженным человеком-гиеной потускнел на фоне открывающихся перед ним перспектив, поскольку миссия его выглядела все более и более важной, а сам он становился все более заметной и ответственной личностью.

Заметной? Но это же просто пока невозможно.

“Никто не станет искать меня здесь, — подумал Модиун. — Я ведь просто обезьяна, проездом оказавшаяся в Халли. А этот пистолет, если и должен был кого-то убить, то вовсе не меня. Логика самая простая. Так что не стоит больше ломать над этим голову”.

И он окончательно отбросил все мысли об этом.

Проснулся Модиун, когда в комнате было уже совсем темно, и тут же почувствовал, что над ним склонился кто-то с оружием в руках…

5

Поскольку времени на размышление не оставалось, Модиун просто мысленно приказал противнику застыть на месте.

Потом он встал и включил свет. Окаменевший человек-гиена стоял, согнувшись, над постелью с ножом в руке. Приказ застыть застал его в момент движения, и он оказался в неустойчивом положении.

Модиун, который раньше не занимался подобного рода воздействиями на животных, теперь с любопытством рассматривал своего нового противника, чувствуя в то же время, что внутри у него все кипит от возбуждения. Со стороны могло показаться, что он изучает незваного гостя совершенно беспристрастно. Благодаря тому, что Модиун знал о процессах, происходящих в живом организме, он понял, что под его воздействием в теле человека-гиены резко высвободились компоненты, способствующие отвердению.

Получилось так, что Модиун дал команду выделиться тем веществам, которые ведут к артриту, параличу, образованию камней в почках и обызвествлению стенок кровеносных сосудов, что и вызвало общее одеревенение.

Он чувствовал, что человек-гиена испытывает сильнейшую боль, но, подойдя к нему, прежде всего забрал нож. Это было не так легко сделать, поскольку отвердевшие пальцы, казалось, слились с рукояткой. Тем не менее он справился с этим, а потом проверил карманы пришельца. Там он обнаружил несколько таблеток, издающих резкий запах. Усилив свои обонятельные способности, Модиун понял, что таблетки содержат сильный яд.

Понюхав лезвие ножа, он установил, что оно издает подобный же запах. Больше ничего в карманах не было.

Испытывая жалось к живым существам, он позволил образоваться в теле человека-гиены небольшому количеству жидкости, и тот инертной массой со стоном рухнул на кровать.

Собственно, так это все и должно было происходить. В теле начиналась внутренняя перестройка, которая могла продлиться целый день, прежде чем существо оправится от шока и обретет возможность двигаться. Постепенно в его мозгу и клетках тела начнет скапливаться жидкая субстанция, а поскольку человек-гиена не являлся больным от рождения, то в конце концов равновесие в организме восстановится.

Впрочем, Модиун точно не знал, когда сможет заговорить его потенциальный убийца, чтобы расспросить его о мотивах готовившегося преступления. Он припомнил, что обучающие машины считали: голос вернется не ранее чем через две недели.

Однако это не имело никакого значения. Основное было ясно. Его кто-то пытался уничтожить. Было совершено уже две попытки покушения на его жизнь. И это в мире, где преступлений просто не существовало! Невероятно!

Модиун сразу понял, куда он должен теперь направиться, чтобы во всем разобраться.

И вот в начале четвертого часа утра он прошел через столовую и направился к боковому выходу, через который случайно (а впрочем, случайно ли?) вышел во двор и оказался перед вооруженным пистолетом человеком-гиеной.

Что-то нудно зудело у него в мозгу. И вообще что-то во всем этом смущало его…

“Меня направили к этой двери воздействием чьей-то воли, — наконец понял он. — Причем длилось это воздействие буквально мгновение… А потом оно совершенно отключилось, и я не почувствовал ничего подозрительного, как будто это было мое собственное желание…”

Потом он предположил, что соответствующее воздействие было оказано и на его спутников. Оно направило их мимо той двери и заставило не сразу обратить внимание на его отсутствие. Для них его уход оказался совершенно незаметным, а постороннего участия в этом они не осознали. Люди-животные не располагают потенциальными возможностями определения подобных феноменов.

Убежденный в правильности своего анализа, он предположил: “Путь, по которому я пойду, наверняка приведет меня в компьютерный центр и к тому, кто там находится. Там все и решится”.

Однако он и предположить не мог, с какой проблемой в действительности столкнется…

Ночь была достаточно темная, и только где-то на востоке светились огоньки…

Модиун проник в компьютерный центр через главный вход и оказался в мире светящихся металлических панелей, которые громоздились до самого потолка.

Раздавались негромкие звуки, которые, насколько он мог судить, исходили от источников питания и систем контроля. Периодически звучали негромкие щелчки, когда отдельные блоки соединялись с центральным механизмом или отключались от него.

Впрочем, все это не имело никакого значения. Здесь царил идеальный порядок, и все работало уже много тысячелетий в автоматическом режиме, который должен был действовать до тех пор, пока на планете будет существовать жизнь.

Направляемый некоей мыслью-проводником, Модиун миновал несколько дверей, коридоров и лестниц, пока наконец не добрался до цели.

“Так вот где ты располагаешься”, — подумал он.

Механизм, перед которым он стоял, являлся компьютером универсального типа. Из него-то и исходила та самая мысль-проводник, которая привела его сюда.

В какой-то момент он даже удивился, что ему позволили беспрепятственно добраться сюда, без каких-либо ловушек и капканов. Тем не менее он чувствовал своего рода недовольство тем, что присутствовал здесь. Поражало то, что он, с его повышенной чувствительностью, не смог все это сразу понять.

Ничего, скоро он во всем разберется!

Модиун заговорил с компьютером, потребовав разъяснений. Голос его глухим эхом отдавался в машинном зале. Ему представилось, что тишину этого замкнутого помещения уже веками не нарушал никакой посторонний звук.

Возникла странная пауза, совершенно необъяснимая, поскольку компьютер всегда должен был отвечать сразу и без задержки.

Наконец компьютер заговорил:

— Я получил указание сообщить вам, что хозяин нунули этой планеты будет лично общаться с вами, когда явится в зал через минуту.

Таким образом, у Модиуна было долгих шестьдесят секунд, чтобы обдумать значение этих слов. Благодаря своему ментальному контролю он не слишком удивился тому, что услышал от компьютера.

Минута прошла. Где-то за пределами его видимости открылась дверь.

6

На первый взгляд существо, вышедшее из-за машин, внешне напоминало человека.

Одето оно было в костюм, скрывающий тело и конечности. У него было две руки и две ноги. Все, как у людей.

Однако, приглядевшись внимательнее, Модиун понял, что что-то здесь не так. Странным показались голубовато-зеленые волосы и перчатки с голубыми прожилками из необычного материала.

Прошло еще несколько мгновений… Впечатление, что это человек, рассеялось. Модиун уже понял, что перед ним инопланетянин. “Волосы” оказались массой маленьких щупалец, стоящих на голове, как прическа ежиком. Лицо было гладким, почти прозрачным.

То, что вначале показалось костюмом, на деле оказалось голубоватой с зеленым отливом кожей. Так что в действительности никакой одежды не было.

Хотя Модиун никогда прежде не видел нунули, теперь он сразу понял, вернее сказать, веномнил период обучения, и осознал, что это в действительности инопланетянин из впервые посетивших Землю пять тысяч лет тому назад.

Существо приблизилось к Модиуну. Оно оказалось шести футов ростом и вблизи выглядело довольно тщедушным. Землянин возвышался над ним по крайней мере фута на два.

— Ну и что же вы собираетесь делать? — спросил Модиун.

Пришелец воздел руки вверх. Это выглядело, как будто он пожал плечами.

— А все уже и так сделано. Планета твоя давно завоевана. Так что больше ничего не нужно.

Голос его звучал довольно мелодично, но не был похож на женский. Говорил инопланетянин на универсальном земном языке без всякого акцента. Впрочем, если и существовал какой-то акцент, то его можно было просто отнести к местным особенностям.

Модиун задумался над сложившейся ситуацией.

— И какие же у вас планы в отношении меня и других людей?

— Никаких, — ответил нунули. — Что вы такое для нас?

— У нас существует система ментального контроля, — заявил человек.

— И сколько же вас осталось здесь?

— Около тысячи, — неохотно ответил не привыкший лгать Модиун.

На какое-то мгновение он и сам поразился небольшому количеству оставшихся на планете людей.

— Когда мы впервые посетили вашу планету, — проговорил нунули, — на ней обитало около четырех миллиардов человеческих существ. Вот тогда это было опасно. А теперь мы можем позволить себе не обращать внимания на оставшуюся тысячу. Живите мирно сами по себе, и вас не тронут. С какой стати мы должны причинять беспокойство тем, кто не причиняет беспокойства нам.

Модиун выслушал с некоторым облегчением ответ, на который и надеялся. Напряжение его теперь сохранялось только в мышцах и нервах, зато мозг был спокоен и чувствителен. Наконец он спросил:

— Почему же вы завоевали нас? Что собираетесь делать с планетой и всем разнообразием разумной жизни на ней?

Существо опять как бы пожало плечами.

— Решение еще не принято. Примут его на следующем собрании комитета.

— Но в чем все же была цель вашего завоевания? — упрямо настаивал Модиун.

Тон нунули стал сухим и официальным.

— Мы получили указание расправиться с доминирующей здесь расой, после чего и будет принято решение, как распорядиться планетой. Наш метод завоевания Земли состоял в следующем: предложить человеческим существам способ совершенствования тела и мозга. Ваши предки сразу же загорелись этой идеей, но от них ускользнул факт, что тогда они замкнутся в своего рода “башню из слоновой кости”. По мере совершенствования тела и мозга человек передавал свою цивилизацию в руки животных и насекомых. Мы же, в свою очередь, решили, что здесь нас будет представлять определенная группа животных. Из всех видов выбрали людей-гиен. Но поскольку они слабо представляют ситуацию и многого не знают о нас, то являются не лучшими проводниками и исполнителями наших идей.

Модиун правильно понял, что речь идет о двух неудавшихся покушениях на него. Однако подобного рода объяснения не могли его удовлетворить, хотя он и удержался от комментариев.

— Этого больше не будет, — как бы угадал его мысли нунули, — если вы перестанете доставлять нам беспокойство.

Модиун обдумал услышанное, перевел дыхание и сказал:

— Однако то, что вы делаете, не слишком напоминает завоевание…

— Тем не менее человеческая раса практически исчезла. Вот вам и результат завоевания.

Модиуну было трудно оценить происшедшее. Сокращение рода человеческого до тысячи особей казалось ему нормальным процессом, но, согласно нунули, такая же участь ожидала и животных, и насекомых.

Он так и сказал, однако нунули возразил ему:

— Нам предписано только завоевать мир и довести количество доминирующих существ до минимума.

— Но зачем?

— Решает комитет, — довольно холодно повторил инопланетянин.

В мозгу Модиуна стала формироваться смутная картина иерархической структуры захватчиков.

— Вы, наверное, постоянно общаетесь с членами этого комитета?

— Нет, они сами по мере необходимости связываются с нами. Тогда мы получаем от них соответствующие инструкции.

— Выходит, что они не живут среди вас?

— О нет! — воскликнул нунули, казалось даже ужаснувшись такому предположению. — Они — сами по себе. Они там, куда никто не ходит. Никто…

— По крайней мере, они похожи на вас? Я имею в виду физически…

— Конечно, нет… Это просто смешно! — возмутился нунули. — Члены комитета — это высшая раса.

— И сколько же их?

— О! Где-то около тысячи!

— Понятно, — протянул Модиун.

— Комитет не должен быть большим, ибо в таком случае ему будет сложно действовать…

— Конечно, — быстро согласился Модиун и добавил: — Я вижу, что наших людей-животных посылают к другим мирам. По-видимому, вы их используете в качестве передовых, ударных отрядов завоевателей?

— Конечно. Они являются дополнительным условием для осуществления завоевания.

— Тогда получается, что разговоры о том, куда и зачем направляется звездный корабль, являются обыкновенной дезинформацией…

— Мы поддерживаем на Земле видимость демократии, первоначально установленной человеком, — ответил нунули. — Мы выслушиваем различные мнения и создаем видимость свободы выбора для большинства. В частности, когда идет речь о выборе направления полета. Но в действительности планеты, предназначенные для завоевания, уже выбраны.

— Однако у вас до сих пор нет конкретного плана… в отношении остального населения Земли…

— Когда комитет примет решение, будет составлен и план. И вообще, совершенно неважно, как поступить с обитателями Земли. Главное, что она уже завоевана.

В заключение инопланетянин добавил:

— Поскольку нас не устаивает ваше присутствие при отлете космического корабля, то рекомендуем вам вернуться обратно за барьер.

— А мне кажется, что пока я ношу личину обезьяны, то не создаю для вас никаких хлопот и затруднений.

— Рано или поздно вас кто-нибудь узнает, и сложности возникнут. Советую покинуть город…

Но Модиун заупрямился.

— Вам должно быть известно, что люди совершенно не агрессивны. Мне представляется, что если бы я захотел, то мог бы совершенно спокойно покончить со всеми нунули на нашей планете. Не так ли?

— Видимо, так, — раздраженно согласился нунули. — Однако мы будем вынуждены доказать вам, что ваша малочисленность все же свидетельствует о бессилии. Полагаю, что нашу беседу на этом следует закончить. Можете покинуть это здание тем же путем, каким вы в него проникли.

* * *

Наступило утро следующего дня.

Проснувшись, Модиун сразу подумал, что не испытывает ничего нового в ощущениях, узнав о захвате Земли.

Он подумал также, что четыре миллиарда мужчин и женщин, когда-то населявших Землю, постепенно уходя из жизни, не восстанавливая род человеческий, тоже ничего не знали и не подозревали, что происходит великое истребление человечества. К тому же все это делалось самими же людьми, не ведающими, что они творят. Да разве могли они помыслить, что речь идет о завоевании Земли?!

Впрочем, этот последний вопрос относился скорее к области философии.

7

Отказавшись от дальнейших рассуждений на эту тему, Модиун встал.

Заканчивая одеваться, он услышал шум шагов на крыльце и пошел открывать дверь.

На пороге стояли четверо его друзей-животных, одетых в совершенно новую, не похожую на вчерашнюю одежду. На каждом теперь был костюм и белая рубашка со стоячим воротничком, а также яркой расцветки галстук. Обувь они тоже сменили. Вместо мягких матерчатых туфель обулись в блестящие черные кожаные полуботинки.

Модиун удивленно их разглядывал, и, прежде чем он успел заговорить, человек-медведь весело произнес:

— Мы решили, что тебе захочется позавтракать вместе с нами…

От этих слов Модиуну стало как-то теплее. Ни секунды не колеблясь, он ответил согласием. Да и вообще, до прихода Судлил ему нечего было делать. Он, конечно, собирался поближе рассмотреть этот мир, поскольку ревнители чистоты проводимого опыта обязательно потребуют от него отчет, когда он вновь присоединится к человеческой расе. Впрочем, с осмотром мира можно и повременить. По крайней мере до завтра, подумал он, улыбнувшись.

Выйдя на крыльцо, он захлопнул за собой дверь и пожал протянутые ему руки людей-животных. Последним стоял Нэррл, который весело сказал:

— У нас еще полным-полно времени. Заседание комитета возобновится не раньше одиннадцати.

Погода стояла прекрасная. При ходьбе Модиун глубоко вдыхал чистый и свежий воздух. Ничто его не беспокоило, и он непринужденно спросил:

— Как прошло вчерашнее заседание?

Ответом ему было общее негодующее ворчание.

— Эти люди-гиены просто отвратительны, — выразил общее мнение Доолдн.

Другие поддержали его, поскольку выяснилось, что им не дали возможности высказаться, ибо — видите ли! — они были не так одеты, как полагается. Они вынуждены были терять время, сидя среди публики, и выслушивать разного рода напыщенные благоглупости выступающих.

— Мы уверены, — раскатисто проговорил Доолдн, — что сегодня этому будет положен конец.

Сердито прищуренные глаза и пятнистый румянец на щеках свидетельствовали, что он очень рассержен.

Тут Модиун почувствовал жалость к своим спутникам, вспомнив слова нунули о том, что цели и маршрут космической экспедиции уже предопределены. Его как будто кто-то подтолкнул сказать:

— А почему бы мне не сходить с вами на это заседание?

Четверка с восторгом приняла это предложение.

— Хорошо было бы, если бы ты к тому же рассказал им о нунули, — заметил Айчдохз.

— Но в таком случае тебе следует переодеться, — проворчал Роозб. — Ты должен выглядеть так же, как и мы.

Позавтракав, они подобрали для Модиуна подходящую одежду, и он вместе с другими поспешил на улицу, где сновали автомашины. Свободная нашлась почти сразу, и они быстро заняли в ней места.

Целью их поездки оказалось высокое здание в центре города. Лифт поднял всю компанию на верхний этаж.

Когда они вышли в коридор, на лицах спутников Модиуна появилось несколько подобострастное выражение. Перед закрытой дверью стоял восьмифутовый человек-гиена, которого они попросили пропустить их в зал заседаний. Тот кивнул, потребовал соблюдать тишину и приоткрыл дверь так, чтобы они могли проходить по одному.

Модиун уселся в заднем ряду и стал разглядывать окружающих. Это были странные существа, не только звери, но и насекомые, конечно, не из числа носильщиков. Оказалось, что они здесь тоже для того, чтобы отстаивать свою точку зрения. Но поскольку Модиун не слишком вслушивался в их выступления, то не совсем понимал, чего они хотят.

Основное его внимание занимали люди-гиены. Как ни странно, но он чувствовал желание подойти к ним поближе. Однако ближе всех находились те, кто выступал, и тогда он тоже решил выступить. Кроме того, чтобы поближе рассмотреть людей-гиен, ему еще хотелось оспорить их право принимать то или иное решение.

И вот, когда Нэррл, закончив свое страстное выступление, сошел с возвышения, Модиун поманил его рукой и шепотом сказал, что хочет, чтобы его внесли в список выступающих.

Выслушав его просьбу, человек-лиса выпрямился и довольно громко и удовлетворенно проговорил:

— Конечно, конечно. Мы внесем тебя в список выступающих. Мы хотим, чтобы ты рассказал о нунули.

Секретарь собрания повернулся на звук его голоса и резко постучал по столу, призывая к тишине и порядку.

Когда наконец Модиун оказался на трибуне, один из членов комитета вежливо спросил:

— Здесь сказано, что вы обезьяна. Разве это так? Я видел обезьян и считаю, что вы на них совсем не похожи.

— Видите ли, — ответил Модиун, — существует множество пород обезьян.

Он просто повторил довод, высказанный в свое время одним из его спутников во время первой совместной поездки.

— И какой же вы породы?

Модиун сделал вид, что не расслышал вопроса. Ему было просто интересно поближе рассмотреть животных, которые якобы правили Землей. Те, кого он видел возле столовой и в своей спальне, не являлись подходящими объектами для этого по причине болезненного состояния, в которое были им ввергнуты. Он с полным основанием полагал, что столь же трудно было бы изучить человека, страдающего артритом или желудочными коликами. Поэтому теперь он внимательно вглядывался в собеседника.

На первый взгляд этот образец напоминал обычного человека-животного, но при внимательном рассмотрении явно проглядывала разница. Форма головы оставалась как у гиены, но лицо было более тщательно проработано, чем у других животных. Кроме того, Модиуна поразило выражение превосходства на лицах людей-гиен. Явственно читалось, что они управляют планетой и потому считают себя много выше других.

У Модиуна тут же возникли вопросы: а известно ли им, что они являются агентами инопланетян? Сознательно ли заключили они союз с нунули? Однако в данной ситуации получить ответ на эти вопросы было невозможно.

Мысли эти только мелькнули в голове Модиуна, и он решил вернуться к этому потом, а пока заняться настоящим положением вещей.

— Не могли бы вы процитировать мне указание человека, позволяющее людям-гиенам рассматривать вопросы, подобные тем, которыми вы сейчас занимаетесь?

Публика слегка задергалась, зашаркала ногами и зашепталась. Чтобы восстановить тишину, председательствующий громко застучал молоточком. Один из только что выступавших нахмурил брови и откинулся на спинку кресла. Потом, выпрямившись, заявил:

— Ваш вопрос не относится к тем, по которым комитет принимает решения. Мы действуем по уже существующим указаниям, и круг обсуждаемых вопросов ограничен. Вам этого достаточно?

Модиун вынужден был согласиться. Ему ведь было неважно, кому бросить вызов, поскольку он уже достаточно ясно понял, что перед ним второстепенные персонажи этой иерархии. Обращаться к ним было все равно что разговаривать с компьютером, в который заложена определенная, жестко ограниченная программа. В то же время он подумал, что выглядят эти люди-гиены вполне цивилизованно и порядочно.

— В таком случае, — заявил он, — я прекращаю свое выступление.

Когда он спускался в зал, человек-ягуар выкрикнул:

— Эй, а как же нунули?

Это было уже слишком для человека-гиены, и он яростно застучал по столу молоточком. Вбежали другие люди-гиены, одетые в форму. Зал заседаний освободили от публики, и было заявлено, что слушание продолжится в три часа дня.

Когда Модиун вместе с друзьями завернул за угол, направляясь к лифту, то заметил группу одетых в форму людей-гиен, которые перекрывали коридор впереди.

Присутствующие на заседании подходили к этому барьеру, что-то говорили, и их пропускали.

Пятеро друзей ждали своей очереди. Нэррл, стоявший впереди, обернувшись, сообщил:

— Они у каждого спрашивают имя и, получив ответ, пропускают…

Задававший вопросы человек-гиена с суровым лицом держал в руках какие-то бумаги. Когда Модиун произнес обезьяний вариант своего имени, офицер, глянув в бумаги, провозгласил официальным тоном, протягивая ему какой-то листок:

— Это вам.

— Мне? — удивленно спросил Модиун. — Но что это такое?

— Повестка.

— Повестка? — снова удивился Модиун.

— Да читайте же, и вы все поймете, — раздраженно заявил человек-гиена.

Он махнул рукой начальнику патруля, и тот скомандовал своим людям:

— Направо! Марш!

Звук их шагов быстро стих вдали.

Модиун стоял рядом с Роозбом, а остальные трое внимательно на них смотрели.

— Что это он тебе дал? — спросил Роозб.

— Повестку.

— Что?

Модиун молча протянул повестку человеку-медведю. Тот посмотрел на нее и вслух прочел:

— “Государство против Модиунна”…

Подняв голову, он взглянул на Модиуна и произнес:

— “Модиунн” — это ты. Здесь все ясно. А вот кто такой “государство” — непонятно.

Модиун не мог сдержать улыбку.

— Государство — это правительство…

Тут он замолчал, и улыбка его увяла, поскольку до него дошел смысл собственных слов.

— Полагаю, что речь идет об узурпировавших власть людях-гиенах…

Тут он заметил, что розовое лицо Доолдна исказила болезненная гримаса.

— А ведь ты, Модиунн, правильно говорил. Люди-гиены не имеют права решать, в каком направлении должен лететь космический корабль.

Тон его стал устрашающим, а челюсть странно задвигалась. Он даже скрипнул зубами.

— Я раньше об этом как-то не задумывался.

— Да, — поддержал его Роозб, — я с тобой согласен… Мы с тобой, — тут он взглянул на человека-ягуара, — могли бы уложить добрую дюжину людей-гиен. Так с какой это стати они указывают нам, что делать?

Взгляд Модиуна переходил с одного на другого. Лица этих сильных существ покраснели. Они просто… кипели от возмущения. Человек подумал, что не так уж и далеко скрыта в них истинная дикость. Он удивился, но…

“На будущее мне следует больше следить за тем, что я говорю, — подумал он. — Придя в возбужденное состояние, эти люди-животные могут доставить мне массу сложностей”. Вслух же он проговорил:

— Успокойтесь, парни. Не стоит так волноваться. Все это не столь уж и важно.

Постепенно их лица стали принимать нормальное выражение и цвет. Тут Доолдн взял повестку из рук Роозба.

— Ладно. Сейчас разберемся.

— Подожди, не спеши, — засопротивлялся человек-медведь.

Но реакция его была несколько замедленной, а друг уже развернул повестку. Прочитав начальные фразы, человек-ягуар, казалось, окаменел, но затем, придя в себя, прочитал вслух:

— “Вызов в суд по уголовному делу”…

— По “уголовному”?.. — удивленно протянул Нэррл.

Четверка как-то сразу как бы отстранилась от Модиуна и в упор глянула на него. На лицах сквозило явное замешательство.

— Как меня могут обвинить в уголовном преступлении, — проговорил Модиун, — если в нашем мире нет преступлений?

— Он прав, — подтвердил Роозб. — Чего это такого он мог совершить?

— Ну… я не знаю, — заколебался человек-лиса. — Однако раз человек-гиена полагает, что он преступник, то… я должен этому верить… Конечно, лучше бы спросить этого самого человека-гиену, как это он ухитрился стать “правительством”… Но факт остается фактом: в нашем мире правят они.

— А там сказано, в чем меня обвиняют? — обратился Модиун к Доолдну.

Человек-ягуар поднес листок к глазам и начал своим мягким глуховатым голосом:

— Обвинение… угу… так… ага… вот… “Обвиняется в повреждении компьютерного входа в целях незаконного проникновения в помещение, предназначенное для приезжих”.

Он заморгал и продолжил:

— Но это же совсем незначительный проступок… Кроме того, здесь сказано, что Модиунн должен предстать перед судом… ага… вот… в следующий вторник. А до того… кстати, послушайте внимательно, это и нас касается… Тут сказано, что все законопослушные граждане не должны общаться с обвиняемым. Одним словом, ты должен пробыть в одиночестве до следующего вторника.

Он быстренько сложил повестку и протянул ее Модиуну.

— Что ж, до вторника, товарищ, — проговорил он, и с его лица исчезли все признаки былого возмущения. — А нам, парни, лучше уйти отсюда. И он пошел, сопровождаемый Нэррлом.

Каждый из них махнул на прощание рукой Модиуну.

Роозб и Айчдохз колебались.

— Знаете, ребята, нельзя вот так бросать товарища в беде… — проворчал человек-медведь.

Однако Модиун решил не доставлять своим спутникам лишних неприятностей, втягивая их в свои дела.

— Спасибо всем вам, и до следующего вторника…

Человек-медведь и человек-бегемот облегченно вздохнули, пожали ему руку и поспешили за своими товарищами.

Когда Модиун, не слишком торопясь, дошел до лифта, четверки и след простыл. Да и вообще там никого не было. Лифт тоже пришел пустой. Тем не менее Модиуна не покидало ощущение опасности, и он решил спускаться пешком по лестнице, памятуя, что нунули довольно коварен. Лифт ведь мог и застрять где-нибудь посредине шахты… В таком случае ему для собственного спасения пришлось бы нарушать кое-какие законы. Однако, пройдя первый пролет, он подумал, что у него слишком обостренная реакция на простую ситуацию.

— Наверное, — пробормотал он себе под нос, выходя на второй пролет из тридцати трех, — таким образом реагировали предки много лет назад, когда в мире еще существовали конкуренция, интриги и тому подобные штучки.

Спускаясь к третьему пролету, он почувствовал отвращение к здешней жизни. Может быть, действительно стоило послушаться нунули и вернуться обратно, забыв обо всем этом безумии?

Тем не менее, добравшись до четвертого, он с грустью решил: “Раз уж я дал обещание Доде, то следует держать слово. Да и Судлил вот-вот должна прибыть сюда…”

Однако ему нужно было пройти еще оставшиеся тридцать пролетов.

Что он и сделал.

Добравшись до вестибюля, Модиун принял решение: необходимо усилить у себя восприятие сознания окружающих.

8

Итак, система его восприятия усиленно заработала.

Вначале все было вроде бы тихо и спокойно, однако вскоре то там, то здесь стали возникать различного рода пертурбации.

Какие-то завихрения, цепочки и тьма. Затем потоки холодного сверкающего серебра, начавшие вибрировать вокруг него в необъятных просторах.

Он догадывался, что люди-животные пали жертвой обмана. В то же время пространство вокруг заполняла их общая доброжелательность. Ощущение беспорядка в это состояние вносили люди-гиены. Сверкающие в его сознании потоки и цепочки не позволяли четко понять, каким образом эти существа захватили власть и стали правящей группой. И все же не вызывало сомнений, что именно от них исходили флюиды агрессии. Их мозг постоянно излучал… напряженность, даже… жестокость. Правда, это не представляло ничего серьезного. Однако в то же время ауру гиен-властителей окрашивало и нечто иное. Они что-то знали и упивались своим знанием. Вокруг них витало облачко легких частиц излучений, свидетельствующих о самолюбовании. Их вдохновляла, порождая чувство безопасности и вседозволенности, мысль о всемогуществе нунули.

Гордость занимаемым в обществе положением смешивалась с эйфорией. Многочисленные странные формы пронизывали окружающее их пространство. Количество людей-гиен было трудно определить, ибо их явно было более тысячи, и они были агрессивно настроены.

Истинные пертурбации и возмущения создавал все же нунули. Вокруг него, почти целиком скрывая это создание, плавало огромное черное облако. Оно было непроницаемым.

Облако это черпало энергию из какого-то источника, не имевшего определенного местонахождения. Исходившая из этого источника энергия поражала своей мощью даже Модиуна.

Так вот в чем дело! Это же Айлэм — первичная субстанция. Единое психическое пространство.

“Ладно. Наконец я нашел ключ ко всему этому. Обнаружил настоящего врага!”

Мозг его еще раз проанализировал ситуацию. Модиун не хотел принимать безоговорочно подобное положение. Существовал ли здесь вообще истинный враг?

Вся его пацифистская натура и философия утверждали, что такого быть не может. Врагов здесь нет. Есть только существа, вызывающие неприязненное к себе отношение в связи с производимыми ими деяниями. Вызвав такого рода реакцию, они же сами потом посчитали, что во всем виноват некий враг.

В то же время истинно враждебными для него являются импульсы, исходящие из источника пока что им не идентифицированного; они-то и вызывают отрицательную реакцию.

Нет реакции — нет и врага.

“Итак, — решил Модиун, — я должен вернуться в свои апартаменты и оставаться там до вторника, чтобы не создавать никаких проблем, не провоцировать враждебную реакцию, а потом отправиться в суд. Это и явится моим мирным ответом на врученную мне повестку”.

Так он и поступил, не считая того, что выходил перекусить.

9

У входа в здание суда стоял человек-гиена, на груди которого была прикреплена карточка: Судебный чиновник по повесткам.

Он проверил бумажку Модиуна и сказал:

— Входите, сэр.

Модиун вступил в обширное помещение и с удивлением огляделся.

Прямо перед ним тянулся длинный прилавок. За маленькими прозрачными окошечками сидело около дюжины женщин-гиен, а перед окошечками толпились очереди людей-животных. Ничто не свидетельствовало о том, что это зал судебных заседаний. Модиун вернулся в коридор и посмотрел на другие двери. Затем подошел к ближайшей. Ему показалось, что на повестке неправильно обозначен номер комнаты. Однако он быстро отказался от этой мысли, так как нигде не было ничего похожего на зал заседаний.

Он вернулся в первое помещение и вновь показал повестку чиновнику, который, казалось, уже забыл, что общался с ним. Затем направился к стоящему поодаль человеку-гиене в форме. На карточке у того выделялась надпись: “Секретарь суда”.

Секретарь равнодушно посмотрел на повестку и медленно процедил:

— Окно номер восемь…

Модиун подошел и встал в очередь. Она была самая короткая, всего пять человек. Он оказался шестым.

Первым в очереди стоял человек-тигр, которому через окошечко передали какой-то листок. Тот прочитал и что-то сказал. Слов Модиун не расслышал, но ошибиться было нельзя: в тоне человека-тигра звучала ярость.

Ответ женщины-гиены был лаконичен и вежлив:

— Извините. Законы составляю не я.

Человек-тигр медленно выпрямился, несколько секунд простоял неподвижно, затем, крепко сжав челюсти, направился к выходу.

Стоящий впереди Модиуна человек-крыса пожал плечами и прошептал:

— Наверное, у него суровый приговор…

— А что он совершил? — осведомился Модиун.

Собеседник покачал головой.

— Это должно быть написано в повестке. Возможно, побил кого-нибудь. За это довольно сурово наказывают…

— Гм… — промычал Модиун. — А что совершили вы?

Казалось, человек-крыса поколебался, прежде чем ответить, потом выдавил:

— Украл…

— Как это украл? В этом мире и так все можно получить вполне свободно!

Он несколько удивился, видя реакцию человека-крысы, не сразу осознав, что своим восклицанием мог невольно обидеть собеседника. А тот действительно несколько раздраженным тоном заявил:

— Да уж поверьте! В этом нет ничего странного!

Проговорив это, он понял, что удивление Модиуна неподдельное, и, смягчившись, продолжал уже более спокойно:

— Это трудно сразу представить, но я начал кое-что замечать. Вот, например, вы и я, — в голосе его опять появились возмущенные нотки, — мы можем ездить на автомашинах по центральным улицам, а если нужно попасть на какую-нибудь второстепенную, то выходим из машины и топаем пешком или пользуемся движущимся тротуаром.

— Ну и что же здесь такого? — спокойно осведомился Модиун. — Ведь идти-то приходится лишь сотню-другую ярдов…

На узком лице человека-крысы забрезжила улыбка превосходства.

— Просто я обратил внимание, что люди-гиены пользуются специальными машинами, которые доставляют их на любую, даже самую маленькую, улочку… Вот я и решил, что этим правом должны пользоваться все. Тогда я уселся в одну из таких машин и поехал к себе домой. Поэтому-то я попал сюда.

Пока они разговаривали, очередь постепенно продвигалась вперед. Определив, что первым теперь является то ли человек-крокодил, то ли другая подобная рептилия с длинным, ничего не выражающим лицом, Модиун снова обратился к человеку-крысе:

— Ну и как же вас поймали?

— Эта машина оказалось связанной с особым компьютером, который и направил ко мне патрульного, — в сердцах пробормотал человек-крыса. — Патрульный, человек-гиена, тут же передал мне повестку с вызовом в суд на сегодня. И вот я здесь.

— Но это не очень похоже на судебное заседание, — усомнился Модиун, когда следующий в очереди получил свой приговор и, оскалив кроличьи зубы, шмыгнул за дверь.

Смысл сказанного, казалось, не дошел до человека-крысы.

— А-а! — махнул он рукой. — Суд есть суд!

Однако Модиун так не считал.

Тем не менее человек-крыса философски добавил:

— Нам с вами просто не повезло, вот потому-то мы и здесь!

Наконец от окошечка стал отходить четвертый.

— Я лучше повернусь, — торопливо проговорил человек-крыса, — а то еще мое поведение расценят как неуважение к суду…

— Как вас зовут? — быстро спросил Модиун.

Крысу звали Банлт, жил он в Халли, имел жену и троих детей, и ему захотелось узнать, зачем это понадобилось Модиуну.

— Видите ли, в этом не так уж плохо устроенном мире, — сказал Модиун, — вы не захотели пройти лишнюю сотню ярдов и потому совершили кражу. Мне хотелось бы понять вашу философию…

Но Банлт уже больше не слушал его, он получил свой приговор…

Когда человек-крыса взглянул на свой листок, на лице его появилось напряженно-недоверчивое выражение. Уходил он каким-то ошеломленным. Модиун решил было отправиться за ним, но туг понял, что подошла его очередь. Он протянул повестку в окошечко и с живейшим интересом наблюдал, как женщина-гиена печатает на карточке номер его повестки, пользуясь стоящей справа от нее машинкой. Затем из щели машинки выползла и упала бумага. Модиун взял ее и с любопытством прочел: “Наказание: двадцать дней домашнего ареста. Разрешается: трижды по часу находиться вне квартиры для приема пищи”.

Поразившись, он наклонился к женщине-гиене и сказал:

— Все это мне кажется нелогичным. Получается, что я, незаконно заняв квартиру, приговариваюсь к домашнему аресту в ней же. Выходит, что мое нахождение в этой квартире теперь явится законным. Могу ли я обсудить с кем-либо этот вопрос?

— Пожалуйста, не задерживайте очередь. Задайте свой вопрос секретарю суда.

Разговаривая с ней, Модиун краем глаза следил за тем, как уходит Банлт, получивший свой “приговор”, а ему очень хотелось задать человеку-крысе кое-какие вопросы. Он выскочил в коридор, но нового знакомого уже нигде не было.

Покачав головой, как это иногда делал Роозб, Модиун хотел вернуться, но путь ему преградил чиновник по повесткам.

— Для того чтобы войти в зал, вы должны иметь повестку, сэр, — вежливо проговорил он.

Модиун объяснил, что с ним произошло, и показал приговор.

Страж, поскольку он на самом деле таковым и являлся, покачал головой.

— Извините, инструкция запрещает пропускать лиц, не имеющих повестки.

— Ну ладно, — вздохнул человек и, отступив назад, подумал про себя: “После всего случившегося этот суд — просто пародия на судопроизводство. Стоит ли беспокоиться о нелогичности частностей, если несправедлива вся процедура в целом”.

Тем не менее кое-какие детали продолжали его интриговать, и он спросил вслух:

— Не могли бы вы мне сказать, какого рода приговоры выносятся здесь? Ну, например, что получил человек-крыса, который был передо мной? Какое наказание объявлено ему? За кражу автомобиля… Страж сурово на него воззрился.

— Сэр! Те из нас, кто обладает судебной властью, — милосердны. И потому вынесенный приговор известен только тому, кому он предназначен.

— Но я не вижу необходимости хранить тайну для человека, который наказан несправедливо, — запротестовал Модиун.

Страж оставался спокоен и равнодушен.

— Проходите. Вы мешаете работе суда. Действительно, в это время уже подошел еще один человек-животное с повесткой, и Модиун отступил.

Нерешительно постояв на месте, Модиун повернулся и пошел домой.

Суд вынес приговор, и теперь он должен отбывать “наказание”. По крайней мере до тех пор, пока прибудет Судлил.

10

Увидев стоящую у кустов женщину, Модиун резко затормозил, выскочил из машины и побежал, поскольку опаздывал и чувствовал себя виноватым. Из отпущенного ему на обед времени оставалось не так уж много. Поэтому вперед и скорее! Нужно посадить ее в машину и отвезти в город.

Размышляя таким образом, он уже почти приблизился к кустам, как вдруг заметил Экета. Ученый-насекомое был уже ярдах в ста пятидесяти и готовился перебраться за барьер.

Это кое о чем напомнило Модиуну, и он послал приветствие на длине излучаемых насекомым волн… Экет тут же вежливо ответил. Потом Модиун передал ему сообщение, предназначенное другим людям.

В своем мысленном отчете он кратко изложил то, что обнаружил. В частности, сообщил об изменениях в программе, заложенной в компьютер, о новом статусе людей-гиен и завоевании Земли нунули по указанию некоего далекого и непонятного комитета.

В заключение передал:

“Поскольку Судлил и я сам вынуждены будем еще три года находиться в зависимости от наших физических тел, полагаю, что вы согласитесь предоставить нам право сайдам принимать решения в соответствии со складывающейся обстановкой”.

Сообщение его было коротким, и его очень волновало то, что он не совсем четко описал обстановку, которая в целом не была ему подконтрольна. Беспокоило его также сомнение, пожелает ли Судлил помочь ему разрешить возникающие проблемы.

Впрочем, волнения его тут же исчезли, и все пришло в норму. Ибо… велика ли важность всего происходящего?

Что могли сделать эти нунули, выступив против людей, против настоящих людей? Да в сущности ничего.

Размышляя так, он стал осматриваться и вдруг замер.

Судлил стояла у самой обочины дороги и внимательно рассматривала бесконечный транспортный поток. От него она находилась ярдах в тридцати и, казалось, чувствовала его присутствие. Когда Модиун двинулся к ней, она тут же к нему повернулась. Причем повернулась мгновенно, что удивило его.

Она была очень живая и подвижная! Поразительно! А улыбка ее прямо-таки светилась.

Одета Судлил была довольно свободно — брюки и рубашка. Золотой поток волос падал на плечи. Голубые глаза, казалось, излучали свет. Губы полуоткрыты, и вообще она была такая… такая… Какая? Трудно даже выразить.

Во всяком случае, Модиун сейчас этого сделать не мог. Он никогда раньше не видел женщину нормального роста и обличия. Неожиданным это оказалось для него еще и потому, что несколько недель назад она была совсем маленькая. К тому же выглядела довольно-таки хмурой и медлительной, что Дода связывал с ускоренным ростом клеток под воздействием разного рода препаратов.

И вот теперь все это исчезло.

Сейчас она лучилась здоровьем, казалось, что тело ее вибрировало, ни на секунду не оставаясь спокойным. И это прекрасное видение проговорило чарующим голосом:

— Я приняла через Экета сообщение, которое ты передавал за барьер.

Она задумалась и добавила:

— Значит, возникли проблемы?

К Модиуну вернулся дар речи.

— Да. Кое в чем. Однако давай-ка сядем в машину, и по дороге я расскажу тебе все подробнее.

Туг он вспомнил, что опаздывает с возвращением под домашний арест и что чем скорее он вернется, тем более прояснится создавшееся положение.

Судлил не возражала. Модиун подал свободной машине знак остановиться.

Когда они устроились на сиденьях и машина тронулась, Модиун приступил к рассказу о том, как его приняли за человека-обезьяну, как он с этим согласился из любопытства, не став возражать, а также о том, что должен находиться под домашним арестом у себя в комнате, поскольку проник в жилище под чужим именем.

Когда Модиун закончил, Судлил спросила:

— Ты приговорен к домашнему аресту на двадцать дней?

— Да.

— А прошло уже восемнадцать?

— Да.

Тут он несколько удивился, поскольку понял, что ей что-то пришло в голову.

— Выходит, что для них важно, чтобы ты отсутствовал именно двадцать дней? — продолжала она свои вопросы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что им нужны эти двадцать дней, чтобы осуществить нечто, связанное с тобой, и важно, чтобы ты в это время был изолирован.

Это был новый поворот проблемы, и Модиун сразу это понял.

— Но для чего нужны им эти три недели и что можно сделать за оставшиеся два дня? — задумчиво проговорил он, а потом добавил: — Пожалуй, все-таки приговор соответствует совершенному мной проступку…

— По-твоему выходит, что целый ряд животных пользуется фальшивыми именами?

Подумав, Модиун пришел к выводу, что его версия является неверной и вряд ли кто-либо из людей-животных ранее мог быть наказан за подобное “преступление”.

— Все это довольно странно, — медленно начал он, — но что же, в конце концов, они задумали? Что такого вообще может натворить их так называемый комитет?

Лицо Судлил напряглось, как будто она пыталась удержать какую-то ускользающую мысль, но на последние слова Модиуна она отреагировала спокойно, и черты лица расслабились.

— Действительно, — согласилась она. — Получается, что никаких проблем и не существует. А я просто немного задумалась.

Ее попытка уйти от обсуждения этого вопроса показалась Модиуну несколько искусственной, особенно после того, как она высказала довольно-таки здравое предположение.

— В общем, я решил не делать ничего такого, что бы еще больше усложнило проблему, — заявил он.

— Полагаю, что ты поступаешь правильно.

Сказано это было достаточно доброжелательно, и Модиун решил рассказать ей о нунули, считавшем, что он завоевал Землю. Момент для рассказа, на его взгляд, был вполне подходящий.

— В былые времена, когда человеческая раса еще не дошла до нынешнего уровня развития, я счел бы себя обязанным объявить войну захватчикам и вышвырнуть их из нашего мира. Полагаю, что победили они хитростью, что свидетельствует об их… упрямстве, а поощрять такое не следует. Но, как говорят мои друзья-животные, и с этим можно согласиться, все в мире преходяще.

— Пожалуй, я согласна, — снова проговорила Судлил.

— Тогда нам есть смысл пожить здесь еще некоторое время под личиной обезьян, чтобы не привлекать внимание людей-гиен.

Наступило молчание, и было слышно только шуршание шин по асфальту. Наконец Судлил произнесла с какой-то странной интонацией:

— Но ведь я — то не обезьяна…

Модиуна несколько удивила ее реакция. Поначалу он даже не понял, что означает ее замечание. Ведь он же рассказал уже ей о своем положении и решении, которое принял.

— Вам, мужчинам, в голову приходят иногда довольно странные мысли, — продолжала между тем Судлил. — Я понимаю и согласна, что нам следует побыть здесь некоторое время, но в качестве людей, и это автоматически убирает все прошлые проблемы. Полагаю, что на этом мы и остановимся.

Сидящий рядом с ней Модиун почувствовал себя несколько неуютно. Что-то не в порядке было у нее с логикой, но тон между тем был достаточно решительный. А поскольку Модиун привык уважать чужие точки зрения, то вроде бы все действительно было решено окончательно.

Они ехали молча еще минут двадцать. Судлил смотрела по сторонам и неожиданно на что-то указала рукой:

— А это что за штука?

Модиун посмотрел в указанном направлении и увидел неподалеку довольно обширную долину, на которой располагалась какая-то огромная конструкция, каких ему еще не доводилось видеть.

Прежде чем им удалось рассмотреть детали, чудовищное сооружение скрыли высокие холмы. Однако Модиун уже понял, что это такое.

— Наверняка это звездолет, — определил он, а потом рассказал о своих друзьях-животных, собирающихся отправиться к системам далеких звезд, Он весело изобразил в лицах, как они пришли к нему в день после вынесения приговора, чтобы узнать, какое он получил наказание, и были весьма рады, что не существует больше запрета на общение с ним.

— Они ходили вместе со мной в столовую и все время болтали, а сегодня они отправились получать экипировку для пут шествия.

Судлил слушала его с несколько отсутствующим видом, не перебивая. Это было нечто вроде дружеского нейтралитета.

Когда машина въехала в город, Модиун стал показывать своей подруге некоторые городские “достопримечательности”: дома для приезжих, квартиры постоянных жителей, столовую, улицы с магазинами…

Он поймал себя на том, что испытывает при этом некое приятное чувство. Даже своего рода гордость, как будто знание всего этого его возвышало. Живой интерес Судлил к окружающему несколько удивил его. Впрочем, как и следовало ожидать, она вскоре перенесла внимание на жилища, которые когда-то предназначались для людей.

— Ты полагаешь, что они сейчас никем не заняты? — спросила она.

— Нужно посмотреть, — ответил Модиун, указывая на подножие холма. — Они вот здесь, справа.

Дом, который выбрала Судлил, окружали сады, расположенные на террасах, выполненных в форме ступенчатых овалов, как бы вписывающихся один в другой. Каждый овал имел свой, присущий только ему цвет, и все вместе создавало поразительный эффект. Женщина это сразу оценила. Поскольку жилье выбрала она сама, Модиун не стал спорить.

Он назвался своим человеческим именем, дал указание машине подвести их к началу аллеи, ведущей к главному входу, и там остановиться.

Когда они вышли, машина отъехала.

Вот они и дома.

11

Хотя они и добрались туда, куда хотели, Модиун все еще сомневался, должен ли он полностью соглашаться с ее решением.

Выходило так, что наступил конец его обезьяньего существования?

Но ведь хозяин нунули предостерегал его от подобного рода действий. Кроме того, Модиуна беспокоило то, что не слишком умных людей-гиен могут натравить на двух человеческих существ. В этом случае следовало решить, в какой мере они могут использовать свои методы защиты.

Желая спросить Судлил, что она на этот счет думает, Модиун обернулся к женщине и увидел, что она уже направилась к парапету в конце аллеи, отделяющему сад от крутого обрыва.

Внизу простирался город Халли, оказавшийся значительно большим, чем представлял себе Модиун. Женщина, облокотившись на парапет, разглядывала раскинувшийся перед ней пейзаж.

С того места, где находился Модиун, тоже была видна значительная часть панорамы. Он заметил ряд деталей, на которые раньше как-то не обратил внимания. В частности, очень высокое здание в центре и ряд небоскребов вдали.

И тут Модиун подумал, что вовсе не краски сада привлекли Судлил, а именно открывающийся отсюда вид. На него самого он тоже произвел приятное впечатление.

Так что же делать дальше и с чего начать?

Он еще раз огляделся вокруг. Машина, доставившая их, уже скрылась за поворотом справа, а потом снова показалась на дороге, но дальше и ниже.

Затем Модиун внимательно посмотрел на дом. Если тот и был занят, то внешне это никак не проявлялось. Ни шума, ни движения. Только листва шелестела под ласковым ветерком, да где-то недалеко запел жаворонок.

Модиун двинулся ко входу в дом. Когда он назвал компьютеру свое собственное человеческое имя, Судлил уже подошла к нему. Модиун взялся за ручку и открыл дверь. Затем он обернулся и одним движением поднял Судлил на руки. Ее вес удивил его, но, чувствуя силу своих мускулов, он легко перенес женщину через порог.

С чуть-чуть сбившимся дыханием, он поставил ее на ноги и поддержал, когда она покачнулась.

Судлил удивленно спросила:

— Зачем это?

— Это свадебная церемония, — спокойно объяснил Модиун и рассказал ей, что за время вынужденной отсидки под домашним арестом просмотрел по телевизору несколько записей подобных сцен.

— Хотя эти просмотры вскоре мне наскучили, я сейчас вспомнил, что именно так поступали пары животных, совершавших брачный обряд, — добавил он, пожав плечами, как это иногда делал Доолдн.

— Выходит, что я теперь твоя жена?

Она была явна заинтересована этим.

— Пожалуй, что так…

— В таком случае, — протянула она, — мы должны заняться…

— Да, да, — подхватил он, — сексом.

Она тоже пожала плечами и отвернулась.

— Давай-ка сначала посмотрим, как выглядит внутри наш дом, простояв не менее трех тысяч лет.

Модиун не стал возражать. Они двинулись из комнаты в комнату, которые, как оказалось, выглядели значительно красивее, чем описывали их обучающие машины. К трем комнатам примыкали ванные, затем шла гостиная длиной футов в сто. Обширная столовая. Рабочий кабинет. Множество небольших комнат для животных, тоже с ванными помещениями каждая, две комнаты неясного предназначения и, наконец, кухня-автомат.

Поражало еще одно, о чем не говорили обучающие машины, — великолепная мебель. Она была искусно изготовлена из неразрушающихся пластических масс (впрочем, и все остальное было из пластмасс). Внешний гладко отполированный слой играл бликами света. Давным-давно умерший мастер создавал иллюзию разнообразных сортов дерева: в одной комнате — палисандр, в другой тик. Там же стояли великолепные кожаные диваны и кресла. Пол покрывали толстые китайские ковры, на окнах были занавески, выглядевшие, как гобелены.

Молодожены переходили из комнаты в комнату, лицо Судлил выражало крайнее удовлетворение и довольство. Наконец, придя на кухню, она заявила:

— Нам даже не нужно будет выходить наружу, чтобы питаться в общественной столовой…

Модиун понял, что она хотела этим сказать, однако решил, что она совершает ошибку, не обращая внимания на негативную сторону всего этого.

А Судлил между тем продолжала:

— Как тебе известно, по мере роста тела к нам возвращались некоторые атавистические, утраченные позже человеком свойства. Нужно питаться, избавляться от отходов. Терять время на сон. Да и просто стоять или сидеть — не слишком приятно. Но, поскольку уж мы здесь, следует привыкать к этому.

Модиун помедлил.

— Не следует забывать, что нунули теперь знает, где я нахожусь, и, может быть, ему даже известно, что и ты здесь.

— Исторически сложилось, что такого рода вопросы не должны беспокоить женщину. А поскольку мы вернулись на более низкую эволюционную ступень, то и тебе не стоит сейчас думать о каких-то мелких деталях.

До Модиуна вдруг дошло. Судлил всегда ценили за ее специфическую женскую точку зрения. У нее, наверное, было уже некоторое время приспособиться к нынешнему состоянию, что она только что и продемонстрировала. Интересно! Тем не менее она вовсе не думала о том, что может подвергнуться, как и он, неожиданному воздействию нунули.

Женщина открыла несколько шкафов и в конце концов удовлетворенно повернулась к Модиуну.

— Итак, дом мы исследовали… Чем теперь будем заниматься?

Модиун объяснил, что хотел бы осмотреть город, но может с этим подождать. Он не стал говорить, что предпочел бы выждать, пока закончится срок его домашнего ареста. Судлил терпеливо его выслушала, а потом заявила:

— Все это так, но чем же мы все-таки займемся сегодня?

Модиун не растерялся, он просто приспосабливался к тому, что ей постоянно хотелось двигаться, действовать, что-то делать, а также к манере ее мышления.

— Ну… мы можем заняться философствованием, как делали это будучи за барьером, — предложил он.

Она прервала его дрогнувшим голосом:

— Обладая физическим телом, не стоит заниматься одним только мышлением…

— Конечно, — согласился Модиун, — можно посидеть, полежать, полистать книги людей-животных, что лежат в кабинете, потом пообедать. В конце концов, можно посмотреть передачи по телевизору. Ну… и отправиться спать…

— Ты предлагаешь вот так просто посидеть?

Она казалось ошеломленной. По лицу Модиуна она поняла, что для него это такая же проблема, как и для нее, и тогда медленно проговорила:

— Знаешь, во мне царит какое-то возбуждение… Нервные клетки, контролирующие движение, возбуждаются от каждого звука, каждой картинки. На них действуют и вес моего тела, и воздух, проходящий через легкие, и ветерок, касающийся кожи… Запахи вызывают во мне отвращение, но главное, постоянно хочется двигаться…

Она посмотрела на него:

— Ну и как?

Модиун с улыбкой выслушал ее до конца.

— Видишь ли, все это стало для тебя очень заметно после того, как ты выбралась за барьер. Все эти ощущения мне прекрасно знакомы. Вокруг нас все новое — дома, город, существа…

Он огляделся и продолжил:

— Все это возбуждает, будучи совершенно обыкновенным. Ты должна осознать, что все это происходит под воздействием физиологических импульсов, но управляться они должны философским разумом… А до тех пор, пока твой разум не сможет четко ими управлять, почаще закрывай глаза. Ну а если и это не поможет, то вставай и танцуй, как это делают животные. В течение своего ареста я частенько так поступал, особенно под музыку.

По выражению ее лица Модиун видел, что его слова вызывают у нее то же отвращение, что и вкусовые ощущения, и запахи. Поэтому он быстро проговорил:

— Может быть, у тебя есть какие-нибудь предложения?

— Да. Почему бы нам не заняться сексом? У животных этот процесс длится где-то два—три часа. Вот мы таким образом и проведем время до обеда. Потом поедим и решим, что будем делать вечером.

Модиуну казалось, что время для занятия сексом вовсе не подходящее. Ему помнилось, что сексом занимаются вечером или ранним утром. Однако он понимал, что для Судлил ее новое крупное тело является сильным возбуждающим к деятельности фактором.

“Ладно, — решил он для себя. — Попробуем”.

Ведя ее в самую, с его точки зрения, приятную спальню, он жизнерадостно заметил:

— Дода, ссылаясь на историю, уверял, что, пока мы не достигли высшей ступени человеческой эволюции, только некоторые, так называемые святые, могли обходиться без секса. Как бы ни поступали нунули, они, очевидно, развили в нас это, присущее ранее только святым свойство. Впрочем, я вообще полагаю, что термин “секс” скорее относится к философским понятиям. Отказавшись от половых актов, мы миновали стадию людей-животных, дойдя до уровня истинных людей.

Проговорив все это, он на мгновение смолк, но тут же у него возникла новая мысль.

— Скажи-ка мне, а твои гениталии такие же, как у женщин-животных?

— Видишь ли, мне как-то не приходилось раньше делать подобные сравнения, — ответила Судлил. — По первому впечатлению похоже, что так…

— Ну а мне ранее довелось исследовать несколько самок-животных, так что я смогу провести сравнительный анализ…

— Ладно, действуй, — согласилась женщина.

— Очень похоже, — заявил он чуть позже. — Если не считать, что самки животных выделяют много маслянистой субстанции. У тебя же я не обнаружил никаких ее следов…

— А я заметила, — проговорила Судлил, — что ты не проявляешь никаких признаков жестокости, которую мы наблюдали у самцов-животных. Помнишь?

— Может быть, она является следствием физической активности? Впрочем, давай начнем…

Первая попытка заняться сексом привела обоих в замешательство. Они катались с одного края кровати на другой, но получали лишь неприятное ощущение физического контакта тела с телом, трения кожи о кожу, хотя их влекло любопытство. Наконец, совсем сбитые с толку, они отодвинулись друг от друга. Модиун не преминул заметить:

— Мне помнится, что животные находились в состоянии крайнего возбуждения. От них исходил даже какой-то запах, довольно-таки неприятный. У нас же никакого возбуждения нет, а запах крайне слаб.

— Когда твои губы касались моих, — сказала женщина, — то у тебя выделялась слюна, увлажнявшая мой рот, что тоже было не слишком приятно.

— Я полагаю, что было бы еще более неприятно, если бы один сухой рот касался другого, — оправдывался Модиун.

Вместо ответа Судлил скользнула на край постели и села, опустив на пол загорелые ноги.

Она стала одеваться, и уже через минуту была в брюках и рубашке.

Нагибаясь, чтобы надеть туфли, она заявила:

— Поскольку секс занял у нас меньше времени, чем мы рассчитывали, то я пойду прогуляюсь. А ты чем займешься?

— А я пока полежу здесь с закрытыми глазами…

Она выскользнула за дверь и исчезла. Он слышал, как прошелестели ее шаги, а потом стихли. Открылась и захлопнулась дверь центрального входа…

Прошло некоторое время…

Наступили сумерки, и Модиун, одевшись, отправился в столовую, чтобы поесть. Потом, несколько удивленный долгим отсутствием Судлил, вышел из дому, чтобы поискать ее. Добравшись до того места, откуда дорога, освещенная городскими огнями, была видна целиком, он убедился, что Судлил там нет.

Вспомнив, что она не захотела питаться в общественной столовой, он решил, что, проголодавшись, она вернется.

Сам же он, войдя в дом, вновь улегся на кровать, следуя приятной привычке, приобретенной за время домашнего ареста. Его тянуло как следует выспаться.

А Судлил все еще не было!

“Ладно, — подумал он. — Наверное, захотела тщательно изучить город в первый же день”.

Решив так, Модиун разделся, улегся поудобнее и заснул.

И вот тут-то в ночной тьме прогремел взрыв.

12

В момент, когда произошла катастрофа, у человеческих существ за барьером возник коллективный всплеск мысли: что делать? Модиун тоже был подключен к этому мысленному всплеску.

Люди мгновенно осознали угрозу и возникшую альтернативу, противостоять или нет? Но самое невероятное заключалось в том, что никто из них, кроме Модиуна, не мог принять окончательного решения!

Он же склонялся к пассивному восприятию поведения людей-гиен и правил, которые продиктовал нунули. Эта точка зрения и оказалась единственным ответом на ситуацию. В миллионные доли секунды, когда люди еще могли что-то предпринять и воспрепятствовать катастрофе, пассивное восприятие вошло в противоречие с естественной защитной реакцией. Впрочем, какой на самом деле могла оказаться эта защитная реакция, никто теперь никогда не узнает.

Мгновение, когда еще можно было активно противодействовать катастрофе, минуло. И уже невозможно стало подключить Айлэм — единое психическое пространство.

Мгновение кануло в вечность.

Появился лишь слабый намек на то, что люди как бы мысленно сказали друг другу: “Прощайте, дорогие друзья!”

Потом…

Потом наступила всеохватывающая тьма.

Модиун, словно подброшенный пружиной, подскочил на постели и только смог выдохнуть:

— О великие боги!

Он зажег свет. Когда включилось сознание, Модиун уже стоял посреди ярко освещенной комнаты. Потом его охватило чувство слабости, и он почувствовал судорогу в правой ноге. Потеряв опору, он рухнул на пол и откатился в сторону, дрожа и суча ногами. Он практически ничего не видел.

От охватившего его тело напряжения он как бы попал в какую-то туманную пелену, которая окутала и его мозг. Перед глазами стали плавать яркие пятна.

— Что же происходит?!

Он ощущал сильный жар. Глаза резало, лицо и тело разогрелись… Все это произошло очень быстро.

Воды! Ему дико хотелось пить. Это желание подняло его и повлекло в столовую. Стакан дрожал в руке. Расплескивая воду, он поднес его к губам, чувствуя, как холодная влага стекает по подбородку, льется на грудь и капает на ноги.

Благодаря холодной воде он почувствовал, что к нему возвращается сознание и ощущение мира.

И тут возник гнев.

Он охватил его целиком, вызывая ощущение падения в пустоте.

Движимый яростью, он ворвался в спальню и быстро оделся. Бешенство продолжало копиться в нем. Наконец, выскочив из дому, он бросился к дороге.

Только добежав до шоссе и перехватив свободную машину, он понял, что не почувствовал в общем хоре в момент катастрофы излучения мозга Судлил. Ее загадочное отсутствие занимало мысли Модиуна всю дорогу.

13

Когда машина остановилась перед компьютерным центром, все вокруг тонуло во тьме, за исключением некоторых освещенных зданий.

Модиун медленно выбрался из машины. Его внутренний жар значительно уменьшился. Теперь такая реакция казалось ему полудетской. Тем не менее он стремительно вошел в здание, еще четко не представляя себе, что будет делать дальше.

Незамедлительно появившийся из-за машины нунули был совсем не тот, с которым Модиун разговаривал в прошлый раз, и он это ясно видел.

— Я, — ответил на вопрос человека инопланетянин, — прибыл на Землю через несколько минут после взрыва и сразу направился прямо сюда. Это же, как я вижу, сделали и вы.

Нунули стоял возле небольшого металлического барьера, отгораживающего гигантский центральный компьютер. Этот нунули физически отличался от своего предшественника. Он был выше его. Несколько более сутулый. Может быть, даже старше.

Поняв, что вновь прибывший не может нести ответственность за то, что произошло, Модиун сдержал свой гнев, который к тому времени и сам уже несколько поутих. Ему просто вдруг захотелось разобраться во всем более детально.

— Что же случилось с номером один? — спросил он.

— Он поздно вечером отбыл вместе с женщиной.

— До взрыва? — удивился Модиун.

— Конечно, — последовал несколько раздраженный ответ. — Взрыв произвел один из специальных агентов комитета…

Наконец-то речь пошла о том, что его интересовало.

— И где же этот спецагент теперь?

— Отбыл приблизительно через тридцать секунд после взрыва…

Нунули помолчал, потом добавил:

— Все было рассчитано так, чтобы ни один из нас не знал, что делает в это время другой. Признано, что в этом логика комитета — безупречна.

— Да уж! — только и смог вымолвить человек. — Ну а какова ваша роль во всем этом?

— Я теперь выступаю вместо прежнего нунули, хозяина Земли.

Это как-то даже обескураживало.

— У меня такое чувство, что во мне прорастают древние инстинкты. Мне кажется, что я должен что-то предпринять против вас.

Если нунули и забеспокоился, то внешне это никак не проявилось.

— Это как же? — только и спросил он.

— Я просто должен каким-то образом наказать вас.

— Ну, например? — раздраженно спросил нунули.

— Существует такая старая поговорка: “Око за око, зуб за зуб!” Вот так!

— Однако это, как мне кажется, с одной стороны, противоречит вашей пацифистской философии, с другой — что вам это даст? — нетерпеливо проговорил инопланетянин.

— Пожалуй, действительно ничего, — смешался Модиун.

Мысль о необходимости немедленно что-то сделать отступила под давлением логики.

— Вы ведь даже и не пытались защищаться, — гнул свое нунули. — Почему же вы полагаете, что должны сейчас действовать?

— Ладно, посмотрим, — пробормотал Модиун.

Он с грустью подумал о своей собственной роли в гибели человечества. Разве не нес он определенную ответственность за колебания людей в критический момент, оказавшийся фатальным?

Что ему теперь делать?

Ясно, что часть ответственности с нунули перелагалась на него самого, и хотя это было в общем-то нелепо, но по логике следовало, что, раз катастрофа уже произошла, не было никакого смысла во взаимных упреках.

И тут он понял, что раздумывает уже над совсем другими аспектами проблемы.

— Что же побудило комитет поступить таким образом?

— Номер один уже говорил вам об этом. Вы ведь угрожали, что будете мешать нам.

— Но это — я, а не они. В чем же смысл уничтожения тех, кто и не собирался выходить за барьер?

— Откуда нам было знать, о чем они думают? Вы же вот вышли. Комитет и раньше предполагал, что остатки человеческой расы могут доставить ему неприятности… Так что решение было найдено самое лучшее.

— Надеюсь, что в том, что вы говорите, есть определенная логика, по крайней мере с вашей точки зрения, — неохотно согласился Модиун. — Тем не менее у меня возникает вопрос: можно ли допустить свободу действий существ вроде вас, связанных с комитетом, которые могут решиться на разрушение?

— Что вы имеете в виду?

Модиун смог привести только пример, касающийся лично его:

— Хотя бы то, что ваши подручные, люди-гиены, постоянно покушались на мою жизнь… Это происходило под прямым влиянием прежнего нунули!

— Гм!

Существо, казалось, несколько призадумалось. Его сероватое лицо даже вытянулось.

— Я должен еще кое-что сообщить вам. Вас больше не будут преследовать. Домашний арест отменяется. Вам дается полная свобода действий и передвижения по Земле.

— Это не слишком меня удовлетворяет, — спокойно заметил человек, — но полагаю, что это лучшее, что я мог бы ожидать от вас в данных обстоятельствах.

— Очень хорошо. Итак, вы свободны… Но в качестве обезьяны…

— Следовательно, существуют ограничения?

— Очень незначительные. Подумайте, зачем последнему человеку на планете Земля объявлять, кто он такой?

Модиун вынужден был признать, что это действительно не имело бы особого смысла.

— Но, — упрямо возразил он, — существует еще одно человеческое существо — женщина по имени Судлил. Вы сказали, что она покинула планету вчера вечером?

— Член комитета, которому было поручено заняться этим вопросом, объяснил это так: один только нунули номер первый знает, где находится женщина, а он отправился на другой конец Вселенной, чтобы никогда больше не вернуться сюда, так что вы не сможете обнаружить ее следов.

Стоя на полу компьютерного центра, Модиун ощущал сквозь подошвы вибрацию металлических плит. В его мозгу возник некий непонятной природы импульс, и он проговорил:

— Любопытная проблема…

— Более того. Проблема неразрешимая, — удовлетворенно подтвердил нунули.

Нескрываемое торжество этого существа возмутило Модиуна, и он оценил свое возмущение как реакцию физического тела, потерпевшего поражение. Но, впрочем, первое ощущение было, скорее всего, ложным. Зачем решать проблему в срочном порядке, если в этом нет необходимости? Очевидно, Судлил покинула Землю, поднявшись на борт одного из звездных кораблей. Это было несколько странным поступком, поскольку он не входил в ее первоначальные планы.

— Самым простым, — сказал он вслух, — было бы, если бы вы нашли ее и сказали мне, где она находится.

— И не надейтесь, — сухо прозвучал ответ.

— Почему вы отказываетесь?

— Вы самец, она самка, — ответил нунули. — Было бы неразумно позволить вам вступить с ней в половые отношения и воспроизводить потомство людей. Поэтому-то она и отправлена туда, где нет мужчин, а вы оставлены здесь.

Модиун мысленно усомнился, чтобы Судлил могла решиться на рождение ребенка. Но потом его внимание переключилось на другое.

— И что же, номер один силой заставил ее войти в звездолет?

— Конечно же, нет! Но она оказалась слишком доверчивой, — заявил нунули, — и это не позволило ей проникнуть в мысли моего предшественника. Поэтому-то, когда он пригласил ее посетить один из быстроходнейших звездолетов комитета, она сама поднялась на борт, не испытывая никаких подозрений. Командир корабля позже сообщил, что она ничего не заподозрила, даже когда корабль взлетел.

Услышав это, Модиун несколько успокоился.

— Действительно, — проговорил он, — что одно место нахождения, что другое — разницы никакой. Вам это сразу и не понять… — Интерес его к этой теме пропал, и он продолжил: — Теперь я вижу, что вы не хотите нанести нам вред, ни ей, ни мне. К счастью, человеческая мысль всегда будет выше любых злобных намерений. Итак, Судлил находится в звездолете, направляющемся в некое определенное место. В будущем, когда вы научитесь оценивать реальное положение вещей, выясните для меня, где будет она.

— Я повторяю, что никогда этого не сделаю, — прозвучал ответ.

— Я предвидел, что вы возразите именно так, — заметил, отвернувшись, Модиун, — но у меня существуют некоторые обязательства по отношению к ней, и потому полагаю, что случай, о котором я вам сказал, представится.

— Все равно это ни к чему не приведет, — сухо выдавил новый нунули. — Мало того, что я не знаю, где она находится, комитет еще дал совершенно четкие указания, чтобы меня вообще никогда об этом не информировали. Так что я не смог бы помочь, даже если бы захотел. А тем более у меня нет к тому ни малейшего желания. На этом, полагаю, наша дискуссия окончена. Если, конечно, у вас нет других вопросов.

Других вопросов у Модиуна не было.

14

Он вышел из компьютерного центра. Ночь еще не кончилась, но на далеких облаках уже появились первые слабые блики близкой зари. Модиун неторопливо шел по пустынному в этот час тротуару. Машин на улицах было предостаточно. Даже можно сказать, что все они были свободны, по крайней мере те, которые он видел. Да и что же им было делать ночью, как не ждать, чтобы кто-нибудь ими воспользовался. В этом было их предназначение.

Модиуна беспокоили три вещи.

Первое, он не был уверен в том, что испытывает сейчас то, что следует в таких случаях испытывать.

Второе, он обнаружил, что его тело явно не в лучшем настроении.

Третье, к счастью, он сознавал, что ум его спокоен и ясен.

Он понимал, что внутренняя напряженность тела связана с Судлил. С появлением ее ему пришлось заботиться о другом существе, кроме самого себя. Но через пару часов ему стало с ней скучно. Впрочем, когда-нибудь они вновь воссоединятся и смогут обсудить будущее человечества. Однако это не так уж срочно.

“Полагаю, — думал он, — что сейчас самое благоразумное — отправиться спать, чтобы дать отдохнуть своему физическому телу. Утро вечера мудренее, и утром я решу, что мне делать в первую очередь”.

Он подозвал машину, уселся и подумал, что его больше не интересует никакое кругосветное путешествие по планете. Раньше сведения, которые он мог бы собрать, смогли бы оказаться полезными людям, находящимся за барьером… А теперь какая от них польза?

Итак, что же делать дальше?

Помня, что нунули потребовал держать в секрете от окружающих его человеческое происхождение — а почему бы и нет? — он направил машину к квартирам для приезжих. А сам тем временем, откинувшись на спинку сиденья, подумал: “Член какого-то далекого-далекого комитета этим интересуется! Невероятно!”

Но тем не менее именно так и сказал нунули.

Прямой интерес к какой-то маленькой планете Земля, к тому же слабо заселенной, в отдаленном галактическом секторе Млечного Пути!

Тут он понял, что пытается представить, как можно устроить заговор против двух человеческих существ, Судлил и его самого. Все это казалось совершенно невозможным.

Впрочем, некий гипотетический член комитета мог такое посоветовать нунули, при условии, если такого совета у него попросили.

Нет, что-то не так. Конечно, общие указания могли затронуть и такие бесконечно малые единицы (по их критериям), как, например, он, Модиун. Нунули же просто проявлял усердие, как, впрочем, и должны поступать хорошо вышколенные слуги.

Но ведь единственное человеческое существо, философ-пацифист, совершенно безобидный в том смысле, что не желает ничьей гибели, а, наоборот, выступает за то, чтобы всех оставили в покое, тот, который не отвечает ударом на удар, — такое существо не может представлять никакой опасности и интереса для правящей галактической верхушки завоевателей. Находясь где-то на огромном расстоянии отсюда, члены этой иерархии не могут даже знать о его существовании как индивидуума. И не могут они давать советы своим слугам нунули относительно каждой отдельной личности.

Так он представлял себе сложившуюся ситуацию, но отнюдь не был уверен, что это именно так.

“Ладно, подумаю об этом позже”.

Остановившись на этом в своих размышлениях, он вышел из машины. Он дошел до своей квартиры и очень удивился, обнаружив сидящего у двери на крыльце человека-медведя Роозба. Красивый человек-животное дремал.

Когда Модиун приблизился, тот открыл глаза, заморгал и сказал:

— Эй!

В ночи его голос прозвучал громко и отчетливо. Человек-медведь понял это, и, встав на ноги, сказал значительно тише:

— Где тебя носило? Что случилось? Мы очень о тебе беспокоились.

Модиун стал говорить ему спокойным тоном, что ничего не случилось, что все в порядке, так что беспокоиться не о чем… Когда он закончил, Роозб взял его за рукав и потянул к одной из квартир.

Он сильно постучал в дверь и, когда полусонный Доолдн открыл, подтолкнул Модиуна к человеку-ягуару, бросив через плечо:

— Пойду соберу остальных.

Через пять минут все собрались в апартаментах Доолдна. Роозб громко проворчал:

— Ребята, у этой обезьяны мозги не в порядке, — и он постучал себя пальцем по лбу. — Нарушать правила, когда осталась пара дней до конца домашнего ареста! Завтра у него из-за этого могут быть большие неприятности, а нас здесь уже может не оказаться, чтобы помочь.

Он обернулся к Модиуну, и его красивое лицо стало суровым, когда он объяснил, что до полудня они должны будут перебраться на космический корабль, а на послезавтра намечен вылет.

Модиун очень удивился.

— Ты хочешь сказать… они считают, что за один раз на корабль можно сразу погрузить миллион людей-животных?

— При крайней необходимости можно поступить и так, — вмешался Доолдн, — но в данном случае этого не требуется. Погрузка идет уже две недели. Мы поднимемся на борт в числе последних пятидесяти тысяч.

Роозб сделал другу знак помолчать.

— Не отклоняйся от темы. Сейчас вопрос о том, что нам делать с обезьяной. Он выглядит так, как будто ничего не понимает…

В другом конце комнаты зашевелился человек-лиса.

— Ладно, ребята. А почему бы нам не взять его с собой?

— Ты хочешь сказать, взять с собой в космос? — покачал головой человек-медведь. — Но это будет нарушением закона.

— Какого еще закона? — взвился Доолдн. — Того, что придумали люди-гиены? Да никто и не заметит. Обезьяной больше, обезьяной меньше. А потом он всегда может сказать, что потерял свои бумаги.

Человек-бегемот обернулся к Модиуну.

— Эй, Модиунн, а ты сам-то что об этом думаешь? Хочешь отправиться с нами?

Из всего происходящего Модиуна интересовало лишь то, что они готовы были вступить в заговор, чтобы ему помочь. Удивляло, что одна только мысль, которую он им подал относительно незаконного захвата власти людьми-гиенами, пошатнула их законопослушание.

Сначала Роозб, потом Доолдн, а теперь Нэррл с Айчдохзом вошли в противоречие с властями…

Пелена спала в одно мгновение. Еще не зная всей правды, они яростно реагировали на малейшее отклонение от истины, теряя прежнюю наивность и чистосердечную веру.

Мысли его обратились к такому же, как он, “преступнику”, человеку-крысе, который решился на кражу, узнав, что люди-гиены не делают пешком и сотни шагов. Так его возмутила эта привилегия!

“Не много же им нужно!” — подумал Модиун.

Чудесное равновесие, которое создал человек, прежде чем уйти за барьер, было нарушено завоевателями — нунули. А жаль! Может быть, все это как-то можно еще поправить?

Он очнулся от своих мыслей, увидев направленные на него четыре пары горящих нетерпением глаз.

— С восходом солнца я должен кое-куда сходить. Но вернусь около девяти — половины десятого. Это не поздно?

Они клятвенно его заверили, что нет.

И вот Модиун направился к тому месту, где его месяц тому назад покинул Экет… и где он встретил Судлил.

Вид местности и маршрут, по которому должна была доставить его машина, сохранились в его памяти. Как он и предвидел, машина-робот подчинилась его человеческому имени.

Вскоре Модиун уже стоял на холме, возвышающемся над долиной, где еще совсем недавно в райских условиях жила тысяча человек. Теперь все исчезло: сады, каналы, соединенные между собой бассейны, дома и золотистые лужайки… Отсутствовало и внешнее кольцо, место обитания помощников человека — насекомых и зверей.

Теперь там, где когда-то располагался маленький городок с остатками представителей человеческой расы, зияла глубокая воронка размером две на три мили.

Модиун подумал, что, отправившись в космос, он, возможно, когда-нибудь сможет поговорить обо всем этом с каким-нибудь членом комитета…

Только в космосе это и можно будет сделать!

15

Вначале Модиун вовсе не беспокоился о том, чтобы найти себе помещение для жилья. Отделившись от друзей, которые должны были отправиться в отведенные им каюты, он бесцельно бродил по коридору и через некоторое время оказался у прозрачных дверей гигантского зала.

На глазок он определил, что длина зала примерно с полмили, а высота — больше трехсот футов. Повсюду, куда бы он ни бросил взор, виднелись деревья, создававшие зеленую перспективу, а под ними гуляли тысячи животных, наслаждавшихся этим огромным пространством в замкнутом помещении звездолета. Идеальное местечко, чтобы провести первые часы на борту корабля. Модиун хотел войти в зал, но оказалось, что двери заперты.

К нему подошла женщина-животное. Онабыла изящно одета и напоминала — да так и было в действительности! — обезьяну-мартышку. Она внимательно осмотрела восьмифутового человека, который был на полфута выше ее, и заявила:

— Доступ в этот центр ограничен. Свободное пространство должно по очереди использоваться всеми пассажирами. Если вы сообщите мне ваше имя и номер каюты, я помечу и прослежу, чтобы вас проинформировали о возможности посещения центра.

Ситуация создалась несколько неожиданная. Предложение звучало заманчиво, но ведь у Модиуна не было еще никакой каюты. Поэтому он отрицательно покачал головой, в то же время с любопытством изучая женщину-обезьяну.

— Из какой вы части Африки? — осведомился он.

— С восточного побережья. Она дружески улыбнулась.

— А сам-то ты откуда, красавчик? — в свою очередь спросила она. — Не желаешь ли пожить у меня в каюте?

Модиун был приятно удивлен.

— А как это можно устроить?

Почувствовав его согласие, она еще более очаровательно улыбнулась.

— Если самка находит себе самца, то она имеет право на отдельное помещение и большую кровать. В каждой общей спальне их много стоит.

— Недурно, — сказал Модиун.

— Сейчас я тебя запишу, — нетерпеливо пробормотала она.

Он увидел, что женщина-обезьяна достала из сумочки записную книжку, что-то написала мелким почерком и, вырвав листок, протянула ему.

— Вот возьми.

Модиун бросил взгляд на написанное и прочел: “Палуба 33, секция 193, коридор “Н”, спальня 287”.

Ниже стояла подпись: Тролндэ.

Он сунул листок в карман, а женщина-обезьяна спросила:

— Как тебя зовут?

Он назвал свое африканское имя — Модиунн и добавил:

— Увидимся, когда я приду спать.

Ночью женщина-обезьяна разбудила Модиуна, взгромоздившись на него, лежащего на спине. Она была довольно тяжелой, и, позволив ей полежать на себе, он наконец вежливо спросил:

— Вы проснулись?

— Конечно, проснулась, — ответила она каким-то тягучим голосом.

— И что же? В вашей местности у обезьян принято спать таким образом?

— Боже мой! С чего ты задаешь такие вопросы? Ты мужчина или кто?

Вопрос был ему совершенно непонятен, поэтому он ответил:

— Почему бы нам не поразгадывать эти загадки утром? Сейчас мне очень хочется спать.

Наступило долгое молчание. Так и не произнеся ни слова, женщина слезла с него и улеглась сбоку на самом краю постели. Там она и оставалась весь остаток ночи и больше его не будила. Утром, проснувшись сам, он увидел, что она сидит в дальнем углу спальни, возле большого зеркала.

Модиун стал одеваться. Наклонившись, чтобы обуться, он вдруг почувствовал, как задрожал под ногами пол: заработали мощные двигатели.

Перед его внутренним взором замелькали какие-то образы.

Сначала в замкнутом пространстве он увидел только какие-то волны. Квадриллионы движущихся линий создавали собственный мир.

“Магнитно-гравитационные излучения, — подумал он. — Конечно… они самые и есть. Корабль, должно быть, проходит через сильные магнитное и гравитационное поля Земли, напрягаясь, чтобы его огромная масса могла преодолеть притяжение планеты”.

Значит, происходит взлет. Все просто. Ничего опасного.

Мозг Модиуна расслабился, и образы в нем трансформировались. Тут он увидел лицо человека-гиены, одетого в блестящий мундир с медалями. Тот находился в рубке управления звездолетом. В помещении поблескивали металлические поверхности каких-то механизмов, а перед стендами и панелями стояли другие офицеры-гиены.

Видение поблекло. На какое-то мгновение на фоне рубки возникло серое гладкое лицо нунули с прической из червей-щупалец. Глаза этого существа, похожие на серо-зеленые сгустки тумана, казалось, смотрели прямо на Модиуна.

Потом эта картина тоже поблекла.

Модиун закончил обуваться и почувствовал какое-то удовлетворение. Теперь, когда они вышли в космос, можно было и сходить поесть. Он согласился с советом друзей не появляться в столовой весь предшествующий день, хотя его крупное физическое тело требовало пищи. Теперь же можно прекратить пост.

Встав, он направился к женщине-обезьяне.

— Ну, до вечера, — жизнерадостно проговорил он.

— Я бы не советовала тебе возвращаться сюда, — с долей яда в голосе заявила она.

Модиун спокойно, с некоторым любопытством посмотрел на нее.

— В вашем тоне явно чувствуется враждебность. Но ведь я — то был вежлив.

— Очень нужна мне такая вежливость, — сухо парировала она.

Тут Модиун решил, что раздражение Тролндэ, возможно, связано с ее странным поведением прошедшей ночью. И сказал ей об этом.

— Конечно, все дело именно в этом, — сурово подтвердила она. — Я всегда полагала, что мужчина, находясь в постели наедине с женщиной, должен и вести себя, как мужчина…

— Вот так раз! — только и мог сказать Модиун.

До него наконец дошел смысл происшедшего, и он запротестовал:

— Вы что же, допускаете спаривание, которое может привести к рождению метисов?

— При чем тут это? Разве речь шла о каком-то последующем рождении? — раздраженно бросила она.

Ответ ее таил в себе загадку. И тут он вспомнил о своем неудачном опыте с Судлил.

— Мне тут нужно решить одну проблему, — объяснил он. — А потом, почему бы не проконсультироваться у друзей на этот счет и, вернувшись, поговорить с вами?

— Можешь не трудиться, — холодно выдавила она. Было совершенно ясно, что у нее дурное настроение.

Учитывая это, Модиун прекратил спор и вышел, направившись прямиком в столовую. Расположение ее он отметил себе еще накануне, когда пошел к женщине-обезьяне.

Он назвал автомату свое собственное имя и вскоре уже нес поднос, заставленный тарелками с пищей, к маленькому свободному столику в углу. Неторопливо поедая пищу, он заметил людей-гиен в форме, выстроившихся у каждой из четырех дверей столовой.

Модиун вздохнул. Опять начинается весь этот идиотизм.

И тут ему в голову пришла новая мысль: сколько же он может все это терпеть?

Тем не менее все посторонние мысли испарились, когда к его столику направился офицер-гиена, обшитый галунами мундир которого свидетельствовал, что тот является важной персоной.

— Вас зовут Модиунн? — вежливо обратился тот.

— И что же, если так?

— Я почтительно прошу вас проследовать за мной в каюту хозяина этого корабля, нунули.

Вспыхнувшее у Модиуна чувство неприязни погасло. Хотя полностью оно, конечно, не исчезло.

— И что же ему от меня нужно?

— Он хочет задать вам несколько вопросов…

— Я не представляю, какие бы важные вопросы он мог задать, чтобы получить соответствующие ответы. Так что я с вами не пойду.

Казалось, человек-гиена смутился.

— Но, — запротестовал он, — как же я могу вернуться к хозяину и принести подобный ответ? Я, конечно, понимаю, что могу применить силу, если не удастся вас убедить по-хорошему. Хотя, впрочем, инструкций такого рода я не получал.

Модиун с достоинством ответил:

— Передайте этому господину, что если он соблагоизволит выделить мне каюту на борту звездолета, то я с удовольствием приму его у себя по его личной просьбе.

Офицер-гиена несколько успокоился.

— Благодарю вас. Мне нужен был хотя бы какой-нибудь положительный ответ.

С тем он и ушел.

Вот и все.

Шел час за часом, но ничего больше не происходило. Сначала это показалось странным, потом Модиун подумал, что все нунули слишком расчетливы и, без сомнения, уже составлен некий план его возвращения на Землю. Однако что это за план, он пока догадаться не мог. В конце концов, не придумав ничего лучшего, он отправился навестить друзей.

Располагались они в огромной спальне, предназначенной для лиц мужского пола. Это была большая комната с рядами коек, на одной из которых сражались в карты человек-мышь и человек-лиса, но гораздо меньше ростом, чем Нэррл. Модиун осведомился о своих спутниках.

Человек-мышь бросил карты, вскочил и заверещал, обращаясь к тем, кто валялся на соседних койках:

— Ребята! Здесь парень, который ищет этих четверых типов!

Половина из тех, кто находился в помещении, услышали его слова. Все они дружно встали. Те, кто плохо расслышал, оглядывались и садились на койках. Потом кое-кто из них вскочил, по примеру других.

Слева от Модиуна оказался приземистый тип, напоминающий тигра. Он повелительно махнул рукой в направлении Модиуна и сказал:

— Эй ты! Поди-ка сюда!

Модиун, хотя и удивился, тем не менее повиновался. А за его спиной снова провизжал человек-мышь:

— Твои друзья арестованы! А нам велено допрашивать тех, кто будет их искать… Ты кто такой?

16

“Ну и придурки”, — только и подумал Модиун.

Тем не менее ситуация была не из приятных. Осознав это, он инстинктивно обернулся и посмотрел на дверь, в которую вошел.

Выход был заблокирован. За мгновения, прошедшие от возгласа человека-мыши до его движения в сторону человека-тигра, семеро крепких людей-животных перекрыли проход к двери. Его пацифистская философия подсказала, что отсюда не выберешься, не применив насилия.

Модиун понимал, что столкновения не избежать.

Окружающие приходили во все большее возбуждение. Пока он в нерешительности раздумывал, эти типы начали теснить его и толкать. Он почувствовал неприятный запах пота их тел. Тем не менее в данный момент ему даже не пришло в голову отключить рецепторы обоняния. Модиун не сопротивлялся, и противники совсем загнали его в угол.

Тут человек-тигр попытался ударить Модиуна в лицо. Удар не получился, так как человек автоматически отбил его, а рука нападавшего взлетела выше головы. Болевого ощущения не появилось, но само намерение ударить его возмутило физическое тело Модиуна.

— Почему вы так себя ведете? — вежливо осведомился он.

— Ты — подонок, вот почему, — прозвучало в ответ. — Мы прекрасно знаем, как поступать с предателями и их друзьями, правда парни? Таких ублюдков нужно убивать!

Этот крик подхватили все стоящие рядом люди-животные:

— Убьем ублюдка!

На плечи и голову Модиуна посыпался град ударов. Он спокойно от них уклонялся и с грустью думал, что теперь его тело, без сомнения, станет защищаться, ибо нападающие все больше входили в раж. Он дал приказ телу снять болевые ощущения, левой отбил направленный ему в лицо кулак и врезал человеку-тигру прямой в челюсть. Удар отдался толчком в фалангах пальцев и сотрясением в плечевом суставе.

Поскольку болевые ощущения он отключил, а силу своих мышц еще не привык соизмерять, то никак не мог соразмерить и силу удара. Модиун с огромным удивлением увидел, как человек-тигр отлетел на несколько шагов и с шумом обрушился на пол.

Все вокруг обернулись и посмотрели на человека-тигра. В общем-то опыта кулачных боев они не имели. Тут же перестав обращать внимание на Модиуна, они окружили лежащего на полу приятеля. Получилась некая заминка, образовалась своего рода брешь, но не в физическом, а во временном смысле. Модиун двинулся вперед, обходя, как истуканов, людей-животных, которых было перед ним не менее полудюжины. Пройдя сквозь этот заслон, он наклонился, пытаясь помочь подняться человеку-тигру.

— Извините, — пробормотал Модиун с сожалением, — я только хотел задать вам один вопрос.

Здоровенный парень пришел в себя и пощупал челюсть.

— Ну и ударчик у тебя, прямо смертельный, — произнес он с уважением. — Ладно, что у тебя за вопросы?

Модиун сказал, что, во-первых, удивлен их враждебным поведением, а потом добавил:

— С каких это пор стало преступлением быть знакомым с кем-нибудь?

Эти слова заставили человека-тигра задуматься.

— Ну-у-у… — с сомнением протянул он. Потом обернулся к окружающим. — Что скажете, парни?

— Но ведь он действительно знаком с преступниками, — заметил человек-мышь.

— Угу… — Тут человек-тигр посмотрел на Модиуна более воинственно. — Ну, что ты на это скажешь?

— Вы утверждаете, что они арестованы? — осведомился человек.

— Угу…

— И их должны судить?

— Угу…

— Но в таком случае сначала должен пройти судебный процесс. Пока ведь не доказано, что они виновны. Это может решить только суд.

Тут Модиун вспомнил, как сам предстал перед “судом”, и быстро добавил:

— Они имеют право на гласный честный суд с вашим участием. Двенадцать присяжных и судья. На открытом судебном заседании будет решено, виновны они или нет.

Он замолчал, но в ответ не раздалось ни слова.

— Ну, и в чем же все-таки их обвиняют?

Этого никто не знал.

— Стыдитесь! Вы говорите, что они виновны, а не знаете даже, в чем состоит их преступление! (Тут он подумал о своей собственной роли в неожиданном развитии событий.) Вот что, парни, — добавил он, — сначала необходимо убедиться, что эти четверо — такие же простые парни, как вы и я, — будут осуждены по справедливости.

Все они были всего-навсего людьми-животными и к тому же не слишком-то умными. Они только что покинули прекрасный мир, в котором от них требовался минимум усилий для работы. Кое в чем правление людей-гиен и нунули их даже устраивало, Работа была им, по крайней мере, обеспечена.

Модиун уже заметил, что то, что казалось этим существам несправедливым, тут же побуждало их к немедленным действиям. Так получилось и теперь.

— Ты прав. В этом непременно следует разобраться…

Эти слова подхватил целый хор голосов. Тут же люди-животные стали горячо убеждать друг друга в ценности почти забытых ими древних принципов судебного разбирательства.

Затем они разбились на отчаянно спорящие группы. Теперь уже никто не обратил внимания на то, что Модиун подошел к двери, осторожно огляделся и вышел в коридор.

Он быстро шел, взволнованный неожиданным арестом своих спутников, а также тем, что, будучи сам свободен, не может ничего для них сделать.

Он просто не знал, что можно сейчас сделать.

Модиун продолжал бесцельно бродить по коридорам, а в голове был какой-то туман.

Скорость движения все увеличивалась, и соответственно росло его внутреннее беспокойство.

Теперь он даже пришел к выводу, что просто любит своих четырех спутников, но… на физиологическом уровне своего тела… и именно поэтому их нынешнее положение так его беспокоит.

Тут он побежал…

Все быстрее и быстрее…

Сердце усиленно забилось, дыхание участилось, и на бегу он вдруг почувствовал, что те сильные эмоции, которые возникли у него в связи с мыслями о положении приятелей, стали рассеиваться. С грустью он осознал, что вещества, выделяемые в кровь — в том числе и адреналин, — подавляются мышечной активностью.

На бегу чувство, что он должен что-то немедленно предпринять, исчезло.

Снова став философом, Модиун с улыбкой подумал, что чуть было не бросился с головой в аферу, которая, в общем-то, для него не имела никакого смысла.

Старый принцип пацифистов гласил, что безумие вспыльчивости бесконечно. Им никак нельзя увлекаться. Нельзя позволить себе переходить в контратаку. Ни на что не следует активно реагировать.

Пусть побеждают другие!

Легкая победа приводит к умиротворению агрессора. Хотя это и выглядит не очень-то красиво, но если есть возможность не ввязываться в свару или по крайней мере до минимума ограничить свое участие в ней, то мир следует сохранять и таким путем! Если даже в подобной ситуации пострадает кто-либо посторонний, то все равно это явится лучшим выходом.

Тут он почувствовал, что проголодался, и вошел в ближайшую из многочисленных столовых.

Однако, когда он приступил к еде, произошла та же самая сцена, что и утром: люди-гиены в форме перекрыли выходы из помещения. Затем тот же самый высокопоставленный офицер почтительно приблизился к нему и протянул какой-то листок.

На первый взгляд это напоминало повестку, которую Модиуну вручали на Земле. Он почувствовал, что в его физическом теле закипает праведный гнев, и быстро спросил:

— Что это?

— Вам предлагается выступить в качестве свидетеля на судебном процессе четырех лиц, обвиняемых в оказании помощи в незаконном проникновении на борт корабля некоего постороннего существа. Суд начинается завтра в девять утра в помещении, номер которого указан в повестке.

Любая часть произносимой человеком-гиеной фразы звучала, как обвинение. Модиун же реагировал даже на каждое слово, не переставая повторять:

— О! О! О!..

Это нескончаемое “О!” свидетельствовало о том, насколько он ошеломлен.

Итак, тайна ареста раскрылась.

Вероятнее всего, шпионы на Земле отметили его связь с этой четверкой. И с того момента, как его обнаружили на борту корабля (а сделано это было явно с помощью компьютера в столовой), кто-то понял, какую роль сыграли его спутники.

Чем кончится этот суд, угадать было довольно трудно. Однако не было ни малейшего сомнения, что хозяин нунули вновь затеял какую-то хитрую игру. И Модиун по ходу развития событий собирался выяснить, в чем заключается эта хитроумная комбинация.

Между тем офицер почтительно заявил:

— Меня просили удостовериться, что вы явитесь на суд, как здесь и указано… в качестве свидетеля…

Услышав это несколько странное заявление, Модиун заколебался. Но что ему оставалось делать? Его философско-мыслительная система требовала позволить этим негодяям действовать так, как они хотят. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться. По крайней мере так гласили аксиомы его пацифистской философии.

В то же время Модиун помнил и то, к чему он недавно призывал людей-животных. И хотя обвинение не казалось ему слишком серьезным и являлось лишь частью направленного против него хитроумного плана, он задал важный для него лично вопрос:

— Будет ли суд происходить с судьей и присяжными заседателями?

— Да.

— Вы в этом уверены? — настаивал Модиун. — Вы понимаете, о чем идет речь?

— Судья и двенадцать присяжных рассмотрят доказательства, а также будет выделен адвокат, который станет защищать обвиняемых…

Кажется, все было в порядке.

— Хорошо, — согласился человек. — Я приду.

— Благодарю вас.

Проговорив это, офицер достал из кармана другую бумагу и протянул ее Модиуну.

— А это еще что? — спросил Модиун, с сомнением разглядывая листок.

— Мне сказано, что, если вы согласитесь выступить свидетелем, вам будет выделена каюта… как вы просили сегодня утром. Здесь номер и место, где она расположена.

Со вздохом облегчения Модиун убрал бумагу в карман. До этого он задавался вопросом, где провести предстоящую ночь.

— Передайте хозяину нунули мою признательность. Скажите ему, что я оценил его любезность.

Как и было указано, судебное заседание началось ровно в девять часов утра следующего дня, и Модиун был вызван в качестве первого свидетеля.

17

Зал суда был именно таким, каким представлял его по описаниям обучающих машин Модиун.

Дюжина присяжных, все люди-гиены, сидели на скамье вдоль стены. Кресло свидетеля, которое должен был занять Модиун, находилось слева от судьи. Прокурор-гиена располагался от судьи справа, за отдельным столиком. Сразу же за ним сидели в специальной загородке четверо обвиняемых. Их охраняли офицеры полиции. Прямо напротив сцены этого театра правосудия за низеньким барьером стояли несколько рядов стульев для публики.

Пока все шло хорошо, однако Модиуна сразу удивило, когда встал прокурор и на одном дыхании заявил:

— Свидетеля зовут Модиунн. Он — обезьяна из Африки, а эти четверо подсудимых нелегально провели его на борт корабля. Они обвиняются в измене и бунте, иначе говоря, в преступлении, караемом смертной казнью.

Говоря это, он обращался к присяжным. Затем, повернувшись к адвокату, спросил:

— Что может сообщить свидетель относительно этих гнусных преступлений?

Не поднимаясь из-за стола, адвокат проговорил:

— Свидетель подтверждает, что все ваши обвинения — чистая правда. Продолжайте процесс.

— Я возражаю! — закричал Модиун.

Тело его загорелось в тот же миг праведным гневом. Он понял, что от возбуждения весь дрожит.

— Возражение отклоняется, — любезно проговорил судья. — За свидетеля выступил адвокат защиты.

Тут Модиун во весь голос заорал:

— Я протестую против этой пародии на судебное разбирательство! Если все будет продолжаться в том же духе я отказываюсь быть свидетелем!

Судья наклонился к креслу свидетеля. Он явно был ошеломлен, но продолжал все так же вежливо:

— Что же неправильного и порочного обнаружили вы в судопроизводстве?

— Я требую, чтобы вопросы задавались лично свидетелю и он прямо сам на них отвечал.

— Но такого не бывает, — запротестовал судья. — Адвокат прекрасно знает все законы и может более квалифицированно ответить на все вопросы, чем свидетель.

Тут ему, вероятно, пришла в голову какая-то новая мысль, потому что глаза его округлились.

— Вы ведь из Африки? У вас что, такова местная процедура в суде?

Модиун глубоко вздохнул. Он был поражен, сколько усилий требовалось, чтобы все происходило по справедливым правилам. Он ведь ни в чем не солгал, он только утаил правильное произношение своего имени. Все остальное в его разговорах и действиях было чистейшей правдой.

— Я требую, — четко проговорил он, — чтобы судебное заседание происходило в соответствии с правилами, установленными человеком.

Воцарилась тишина. Судья подозвал к себе адвоката и прокурора. Оба вскоре вернулись на свои места. Когда они уселись, судья вежливо обратился к присутствующим:

— Поскольку показания этого свидетеля важны для суда, мы согласны следовать той примитивной процедуре, к которой свидетель привык.

Затем, повернувшись к Модиуну, он с упреком проговорил:

— От всей души надеюсь, что вы принесете свои извинения адвокату за оскорбление недоверием, которое вы ему нанесли. — И вернувшись к любезному тону, продолжал: — Так как вы хотите, чтобы к вам обращались, господин Модиунн?

— В установленном порядке… — начал человек.

— …порядке, который установлен там, откуда вы прибыли? — перебил его судья.

— Нет. Порядке, издавна установленном человеком, — настойчиво проговорил Модиун. — Согласно этому порядку прокурор должен задать мне ряд вопросов, а также, #е перебивая, дать время ответить.

— И какого же рода эти вопросы? — несколько растерялся человек-гиена.

— Сначала следует спросить мое имя.

— Но нам известно ваше имя, — растерянно произнес судья. — Оно указано в повестке…

— Такого рода факты должны устанавливаться в ходе судебного процесса при прямом допросе, — настаивал Модиун.

Судья засомневался.

— Но подобный метод допроса займет у нас весь день.

— Не только день, но, может быть, даже целую неделю, — согласился Модиун.

Из уст всех присутствующих в зале суда вырвался единый вздох. А судья, без всяких признаков вежливости, обронил:

— Невозможно!

Однако после некоторой паузы он обратился к прокурору:

— Хорошо. Продолжайте, пожалуйста.

Прокурор-гиена приступил к допросу, хотя вид у него при этом был не слишком уверенный. Тем не менее главные вопросы были заданы:

— Как ваше имя? Действительно ли вы прибыли из Африки? Являетесь ли вы тем, кого обвиняют в незаконном проникновении на борт корабля? Известно ли вам, в чем обвиняются подсудимые?

После этого Модиун стал проявлять открытое неповиновение, взяв на себя роль как свидетеля, так и защитника.

18

— Я протестую против этого вопроса, поскольку то, в чем обвиняют подсудимых, согласно установленным человеком с давних пор законам, с тех пор, когда он ушел за барьер, предоставив остальную Землю своим друзьям животным, не является преступлением. — Произнеся основной свой аргумент, Модиун продолжал: — Если даже подобное действие квалифицировать как проступок, то и он выглядит крайне незначительным и заслуживает самое большее — заключения под домашний арест в каюте на один—два дня…

На этом его прервал судья и заявил, что обвиняемые совершили тягчайшее преступление, караемое смертью.

— И это согласно определению? — спросил Модиун. — Да, согласно определению.

— Тогда покажите мне это определение, — настаивал Модиун.

Секретарь суда, человек-гиена в темно-синем костюме и рубашке со стоячим воротником, приволок уложение, где на странице 295, в параграфе 4 главы 3 седьмой строкой сверху было записано следующее:

“…является наиболее серьезным уголовным преступлением, которое карается тюремным заключением, штрафом или смертной казнью…”

— Ну-ка, покажите мне, — сказал Модиун.

Секретарь суда протянул ему том после того, как получил разрешающий кивок судьи. Модиун перечитал строки, перевернул лист, посмотрел на заголовок, потом поднял глаза и торжествующе заявил:

— Это вовсе не тот закон, который составил человек. Это фальшивая альтернатива ему, к тому же адаптированная для немногочисленной группы людей-гиен.

— А я заявляю, — провозгласил судья, — что это правильный и настоящий закон. — Тон его становился все менее и менее любезным.

— А по моему мнению, — возразил Модиун, — вы должны объявить подсудимых невиновными по той причине, что преступление не доказано.

— Я хотел бы, — сказал судья, — задать вам в таком случае один вопрос: вы собираетесь выступать в качестве свидетеля или нет? Если не собираетесь давать свидетельские показания, то покиньте это кресло!

Проговорил он все это с явным раздражением, и Модиун счел, что момент является самым неподходящим, чтобы покинуть зал.

— Я буду давать свидетельские показания… но оставлю за собой право вновь вернуться к этому вопросу.

Судья обратился к прокурору:

— Продолжайте допрос свидетеля.

— Итак, каким образом вы оказались на борту корабля?

— Я добрался до одного из многочисленных входов, ведущих на причал, прошел через него, дошел до лифта, поднявшего меня на высоту почти сотни этажей, выбрался в коридор и таким образом без помех попал в звездолет.

После его слов в зале наступила тишина. Длинный и худой человек-гиена имел растерянный вид. Но, придя в себя, он спросил:

— Не могли бы вы взглянуть на скамью подсудимых?

Модиун повиновался и, конечно, посмотрел на своих четырех друзей.

— Вы узнаете их? Хотя бы кого-либо из них?

— Да. Я знаю их всех.

Подсудимые шумно задвигались, а Нэррл даже вжался в сиденье, как будто на него давила неведомая сила.

— Прошу соблюдать порядок, — выкрикнул судья, обращая взгляд на подсудимых.

Прокурор тем временем продолжал:

— Присутствовал ли кто-либо из обвиняемых, когда вы шли по причалу космопорта, поднимались в лифте и входили в звездолет?

Человек почувствовал, что напряжение охватило всех сидящих в зале людей-животных. Многие затаили дыхание, ожидая, что ответ будет положительным. Модиун же обернулся к судье.

— Ваша честь, полагаю, что моему ответу придается немаловажное значение. Считаю, что каждый из присутствующих даже уверен, что мой положительный ответ повредит подсудимым. Вы-то сами тоже так считаете?

Длинное и худое существо дернулось в его сторону.

— Единственная задача свидетеля, — проговорило оно, — правдиво отвечать на задаваемые вопросы. А выводы я сделаю в соответствии с логикой, которой оперируют судьи.

— Тем не менее, — настаивал Модиун, — вы принадлежите к небольшой группе людей-животных, которая в настоящее время захватила все важнейшие посты и позиции, включая право на судебное разбирательство. Поэтому я подозреваю, что ваше судопроизводство не может быть беспристрастным. Если вы меня в этом переубедите, то я буду счастлив ответить на этот вопрос.

— Заверяю, что оно будет беспристрастным, — ответил судья.

Но Модиун покачал головой.

— Боюсь, что вы меня не совсем поняли. На словах заявить это может каждый. Но как вы можете доказать, что, принадлежа к захватившему власть меньшинству, непредвзято отнесетесь к подсудимым?

— Боюсь, свидетель, что мне опять придется попросить вас покинуть это кресло…

— Нет, нет, показания я буду давать…

— Ну, хорошо. Так каков же ваш ответ на этот вопрос?

— Обвиняемые были со мной на космодроме, когда я поднимался на звездолет.

— Аааааааххх! — дружно воскликнул весь зал.

Судья застучал молотком, призывая к порядку. Когда же вновь наступила тишина, Модиун обратился к адвокату:

— Я понял, что знакомство подсудимых со мной считается важной уликой против них…

— А вы ожидали чего-то иного? — спросил судья, не скрывая своего торжества.

Модиун взглянул на него с сожалением.

— Видите ли, предположение о том, что они сопровождали меня, не имеет никакой связи с обвинением. Допустим, например, что, будучи со мной, они не знали о моих намерениях… Да и вообще, можно развить целую серию разного рода предположений…

Судья обратился к прокурору:

— Продолжайте допрос свидетеля и, в частности, обратите внимание на поставленные им вопросы. В конце концов он, кажется, начинает отвечать правдиво. Заставьте его рассказать всю правду до конца.

Аргумент был веским, и Модиун был вынужден согласиться с такой постановкой вопроса. Впрочем, он бы мог еще порассуждать о том, что такое правда в философском смысле, но лгать о реальных событиях человек не собирался. Прокурор же таким образом добивался от него признания одной детали за другой.

Наконец Модиун признал, что подсудимым было известно о его намерении пробраться на борт экспедиционного космического корабля. Далее ему пришлось признать, что один из обвиняемых предложил ему это, а другие согласились.

Когда Модиун закончил, судья бросил взгляд на адвоката.

— У вас есть вопросы, мэтр?

— Нет, — ответил тот. — Более того, я вообще не вижу смысла продолжать судебное заседание. Это будет просто потерей времени.

— Абсолютно согласен с вами, — кивнул головой судья. — Встаньте, — обратился он к обвиняемым.

Те нерешительно повиновались, а судья продолжил:

— Слушайте внимательно. Ваша вина подтверждена показаниями свидетеля…

— Эй, послушайте! — воскликнул, вздрогнув, Модиун, но судья проигнорировал его восклицание.

— …и я приказываю отправить вас обратно в камеру…

— А как же присяжные? — закричал Модиун. — Это же суд с присяжными!

— …и держать там неделю. За этот срок может быть подана и рассмотрена апелляция. Если она будет отвергнута, ровно через неделю, начиная с сегодняшнего дня, вы будете подвергнуты смертной казни путем расстрела специальной командой с применением энергетического оружия “Н”.

Он подал знак полицейским, окружавшим приговоренных.

— Уведите.

Затем повернулся к Модиуну и вежливо сказал:

— Мне хотелось бы поблагодарить вас за свидетельские показания, после которых не потребовалось иных формальностей, поскольку они позволили прямо установить вину обвиняемых.

— Ну-ну… — с сомнением пробормотал Модиун.

19

Модиуну казалось, что он сделал все, что мог. Ничего не оставалось иного, как позволить событиям идти своим чередом.

Однако весь остаток дня после судебного заседания тело его находилось в постоянном напряжении. Это, конечно, было результатом некоего неконтролируемого действия его внутренних желез, которые в данном случае не мог подчинить своему влиянию даже его великолепно философски отточенный мозг. Самое же странное в привязанности его физического тела к Роозбу и остальным заключалось в том, что всех их он встретил совершенно случайно.

“Ведь я же не выбирал их за какие-то особые качества!”

Просто получилось так, что, выбравшись за барьер, Модиун сразу же остановил первую попавшуюся машину с пассажирами и занял в ней свободное место. Вот и все, что было значимого в этой встрече. А ведь в машине могли оказаться совершенно иные люди-животные.

Так что ничего особенного его с ними не связывало.

Тем не менее тело его так и продолжало оставаться разгоряченным более, чем обычно.

Спустя четыре дня после процесса утром в его дверь раздался звонок. Открыв, Модиун увидел вежливого офицера-гиену, который сказал:

— Апелляция приговоренных отклонена. Суд поручил мне сообщить вам об этом, как главному свидетелю.

Модиун уже хотел поблагодарить за информацию и закрыть дверь, как вдруг почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо. Возможное ли дело?

— Я хочу посетить приговоренных перед казнью. Это возможно?

— Буду счастлив выяснить для вас это, — почти пропел офицер, — и немедленно сообщу о принятом решении.

Такое действительно оказалось возможным. Ему разрешили посетить осужденных накануне казни, то есть вечером, на шестой день после окончания процесса.

Модиун вынужден был признать, что люди-гиены ведут себя любезно и в рамках закона. У него даже стало рассеиваться прежнее предубеждение против них и мысль, что за всем этим кроется какая-то хитрость, направленная лично против него.

Снаружи тюремная камера напоминала обычную спальню, но дверь в нее была заперта, а напротив находился охранник.

Он внимательно ознакомился с письменным разрешением на свидание, отпер дверь, подождал, пока человек войдет, и снова тщательно ее запер.

В первый момент помещение показалось Модиуну пустым, потом с кровати свесилась пара ног… и появился Нэррл, который, усевшись, воскликнул:

— Боже мой! Посмотрите-ка, кто к нам явился!

Это вызвало появление еще трех пар ног, и три знакомых силуэта людей-животных поднялись с кроватей. Все четверо подошли к нему и пожали руку.

Оглядевшись по сторонам, Модиун понял, что помещение все же отличается от других спален, поскольку за рядами коек была ниша, а в ней обычное столовское оборудование.

— Я решил прийти попрощаться с вами, — несколько нерешительно проговорил Модиун.

Крупная слеза покатилась по щеке Роозба. Он был бледен, и щеки ввалились.

— У тебя что-нибудь случилось? — спросил Модиун. — Ведь рано или поздно все покидают этот мир. Так почему же не теперь? То есть я хотел сказать — не завтра?

После этих слов наступила какая-то тревожная тишина. Потом вперед выступил Доолдн. На его лице вспыхнул пятнами румянец, и, явно сдерживая себя, он проговорил, сглотнув слюну:

— Знаешь, старина, у тебя какой-то странный взгляд на вещи. — Затем добавил, нахмурясь: — Скажу тебе прямо, Модиунн, что я никогда не встречал обезьян, подобных тебе. Находясь в свидетельском кресле, ты просто спокойно предавал нас.

— Правда есть правда, — защищался Модиун.

До него наконец дошло, что замечание человека-ягуара никак нельзя было назвать дружеским.

— Ведь ты не сердишься на меня, а? — спросил он.

Красные пятна на лице человека-ягуара увяли. Доолдн глубоко вздохнул.

— Я действительно приходил в бешенство от твоего поведения. Но потом я сказал себе: “Ладно. Что поделаешь, если мой друг обезьяна — совсем безмозглый. Он из тех, кто сдуру кусает себя самого за пятку”. После этого мой гнев прошел, и я просто беспомощен перед твоей глупостью и наивностью… Правда, парни?

— Чистейшая правда, — мрачно подтвердили Нэррл и Айчдохз, а Роозб опустил глаза и вытер их рукавом.

Их точка зрения была столь мрачно-бесперспективна, что Модиун даже попытался как-то переубедить их.

— Сколько тебе лет? — спросил он каждого.

Выяснилось, что им от двадцати шести до тридцати трех, причем Роозб оказался самым молодым, а человек-бегемот самым старшим.

Считалось, что дожить они могли до шестидесяти.

— Но вы же прожили уже значительную часть своего срока, почти половину, — утешил их Модиун. — Стоит ли цепляться за оставшееся?

Аргумент его был принят без понимания, а человек-лиса выразил общее мнение:

— И надо же нам было попасть в столь дурацкое положение, став твоими друзьями!

Человек был ошеломлен. Он как-то не связывал эти два обстоятельства.

— Ты хочешь сказать, что в этом есть причина и следствие, — взволнованно заговорил он. — Но это же ложная посылка. Это совсем не так. Сначала совершили нужное, с вашей точки зрения, вы, а потом то же самое проделали люди-гиены. С позиций рационального мышления оба эти случая не связаны. И хотя вы думаете наоборот, это — не так.

Он вдруг ощутил, что друзья его совсем не понимают. Вид у них стал какой-то отсутствующий, но было совершенно ясно, что они недовольны своей судьбой. Тут он почувствовал к ним жалость и продолжал:

— Вы же должны понять, что до сих пор еще никто не смог определить, в чем заключается смысл жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен в небольшую группу, в которой каждая личность несет в себе всю совокупность генов, то есть генетическую расовую наследственность, и ждать! А поскольку каждый вид в настоящее время представлен на Земле достаточно большим количеством особей, то нет причины цепляться за столь однообразное существование. Вполне вероятно, что в ходе этой экспедиции, связанной с завоеваниями, вы бы могли погибнуть тем или иным образом.

В этот момент в дверь постучал охранник.

— Свидание окончено! Всем посетителям покинуть помещение! — выкрикнул он в окошечко, прорезанное в металлической двери.

— Одну минуту, — нетерпеливо бросил Модиун и повернулся к друзьям. — Так что же вы об этом думаете?

Совсем уж гигантская слеза скатилась из глаза и потекла по щеке Роозба.

— Прощай, дружище. Не знаю уж, что и сказать тебе, но чувствую одно — намерения твои добрые. — И он протянул ему руку для пожатия.

Модиун глубоко вздохнул, как Доолдн.

— Я начинаю думать, что, если вы так полагаете, вам лучше уйти отсюда вместе со мной. Совершенно ясно, что вам не нравится то, что происходит. Я сообщу властям, что вы считаете наказание неприемлемым. Хорошо?

Вся четверка посмотрела на него с глубоким сожалением, а человек-ягуар жалостливо промолвил:

— Как же мы можем выйти с тобой? Ведь снаружи вооруженная охрана.

Человек махнул рукой.

— Я просто потребую, чтобы она вас выпустила. Совершу минимальное воздействие на мозг стражника, и мы сможем продолжить нашу дискуссию у меня в каюте.

Тут ему в голову пришла мысль, что могут возникнуть всякого рода неприятности. Пожалуй, лучше было бы предварительно поговорить с хозяином нунули. Впрочем, это потребовало бы времени.

* * *

Прошло уже около часа после того, как все пятеро собрались в каюте Модиуна, когда раздался резкий звонок. Модиун открыл дверь и увидел высокопоставленного офицера-гиену. Тот почти прошептал, обращаясь к человеку:

— Я снова получил приказ попросить вас проследовать со мной, чтобы встретиться с хозяином нунули. Не будете ли вы столь любезны пойти?

Модиун вышел в коридор, поставил вокруг каюты защитный энергетический барьер и ответил:

— Я готов следовать за вами.

После этого он захлопнул за собой дверь.

20

Он шел по коридору за человеком-гиеной и думал: придется доказать этому нунули нелогичность судебного процесса.

Пока лифт поднимал их все выше и выше, Модиун размышлял о том, что жизнь его в значительной степени осложнится, если придется защищать четверых своих спутников и самого себя все оставшееся время путешествия. Впрочем, пока они переходили от одного лифта к другому, ему в голову пришла мысль, что у нунули может оказаться какой-либо вполне приемлемый вариант решения проблемы.

Наконец второй лифт остановился. Человек-гиена бросил взгляд на пульт управления и, когда увидел, как на нем загорелся белый огонек, нажал на кнопку. Дверь бесшумно скользнула в сторону, после чего офицер-гиена сказал:

— Дальше вы пойдете один. Это частная беседа.

Едва Модиун переступил порог лифта, дверь за ним закрылась. Он очутился в небольшой квадратной комнате, совершенно пустой, если не считать циновки, раскинутой на полу. А на ней на спине возлежал нунули.

Модиун сразу понял, что это совсем другой нунули, отличный от тех двоих, с которыми он встречался на Земле. И все же это был самый настоящий нунули. Вероятно, один был нужен на Земле, а другой — на корабле, чтобы выполнять предписанную ему комитетом работу.

— Вы застали меня в момент отдыха от моих многочисленных обязанностей, — произнес лежащий на полу инопланетянин.

Модиун быстро осмотрелся, но никакого другого входа не обнаружил. Да и вообще в стенах не было ничего похожего на отверстие.

— Это ваша каюта?

— Да.

— То есть это место вашего пребывания на корабле? — настаивал Модиун.

— Да. Наверное, вы подумали, что эта каюта значительно более скромная, чем та, которую предоставили вам?

— Меня просто заинтересовало, что существо, занимающее такое высокое положение, не придает значения удобствам. Вероятно, комитет требует от своих главных агентов полного отказа от стремления к роскоши или каким-либо внешним знакам власти.

Лицо лежащего на циновке существа как-то изменилось. На нем появилось нечто такое, что Модиун наблюдал на Земле у второго хозяина нунули, когда тот пытался изобразить улыбку превосходства.

— Должен сказать вам, что мы уже были аскетами, когда комитет избрал нас для достижения своих благородных целей. То, в чем мы нуждаемся… — Тут он замолчал, а потом пробормотал: — Впрочем, это неважно…

— Вне всякого сомнения, — продемонстрировал свои способности к анализу Модиун, — ваш вид пришел к единственно правильному заключению, что во Вселенной одно стоит другого. То есть к тому, что незачем копить материальные блага и достаточно лишь жизненного минимума. Не так ли?

— Нет.

Нунули продолжал лежать, и было совершенно ясно, что он не собирается распространяться на эту тему.

Модиун, не сердясь, принял это как должное и сказал:

— Я с уважением и пониманием отношусь к вашей сдержанности.

— Ну что ж. Это естественно, — отозвался нунули. — Ведь именно мы улучшили человеческую расу, внушив ей необходимость уважать право других. Заметив у вас зародыш этого качества, мы развили его до предела, нарушив внутреннее равновесие в человеке. Таким образом, в вашем заявлении нет ничего удивительного.

На это Модиун заметил:

— Я не считаю, что во мне существует некоторая односторонность в чувствах. Например, меня раздражает ваша логика относительно судебного процесса над моими четырьмя товарищами.

— А вы вовсе и не знаете моей логики, — прозвучал суровый ответ.

— В общем-то верно. Но присутствие ее здесь вполне очевидно.Вы осудили четырех земных людей-животных из-за той роли, которую они сыграли в моем появлении на борту звездолета.

— Ну и что же вы видите в этом нелогичного?

— Но ведь корабль построен на Земле? Не так ли?

Вопрос этот, казалось, удивил нунули.

— И что же? Мы всегда используем материалы и технические средства прямо на месте, насколько это возможно.

— Кроме того, на строительстве работали земные люди-животные. Так?

— Естественно. А кто же еще? Комитет всегда настаивает на использовании местной рабочей силы.

— В таком случае, каковы же основания для того, чтобы запретить мне пребывание на борту этого корабля? Согласно законам, я имею полное право находиться здесь.

— Что-то не понимаю ваших доводов, — холодно прозвучал ответ.

Модиун даже развел руками.

— Но ведь Земля в большей степени принадлежит человеку, нежели животным, которых он вывел из животного состояния! Таким образом, получается, что корабль этот, построенный на Земле руками людей-животных, больше принадлежит человеку, чем им. А поскольку единственный человек на борту — я, то и корабль принадлежит мне.

— Земля — завоеванная планета, — гордо заявил нунули. — Поэтому человеку не принадлежит ничего, что построено на ней.

Модиун упрямо покачал головой и почувствовал, как у него стали хмуриться брови. Этот феномен удивил его, ибо свидетельствовал об эмоциональном протесте тела по отношению к мнению собеседника.

— Я не приемлю какого-либо главенства нунули, — решительно высказался он. — И считаю, что звездолет является моей собственностью. Тем не менее… — он помолчал. — Тем не менее это все не самые важные вопросы. Я прикидываю, какое можно принять общее решение в создавшейся ситуации. Я ищу женщину, похищенную и увезенную с Земли. И если вы доставите меня к ней, то с удовольствием покину корабль после того, как мы с ней воссоединимся.

— Это невозможно, — отозвалось существо, лежащее на полу. — Однако давайте-ка лучше вернемся к логике. Ваша ошибка заключается в том, что вы не знаете еще одной из наших задач. Можете ли вы, например, рассчитать, сколько прошло времени с момента отправления корабля с Земли?

Спрашивая это, он явно развлекался.

— Могу. Где-то около недели, — ответил обескураженный вопросом Модиун, поскольку это вроде бы не относилось к делу.

Существо снова успокоилось. Серо-зеленые глаза его широко раскрылись, а натяжение кожи на лице ослабло.

— Этот звездолет уже прошел расстояние около четырехсот световых лет, — назидательно проговорил нунули. — К тому же он несколько раз менял направление, чтобы невозможно было определить место, откуда он вылетел.

Нунули замолчал, чтобы дать человеку возможность осознать сказанное. Модиуна услышанное, естественно, расстроило, но он вынужден был признать:

— Довольно хитроумно… Таким образом, получается, что возможный противник не сможет установить, с какой планеты вылетел корабль-агрессор…

По блеску, появившемуся в глазах собеседника, Модиун понял, что не полностью разгадал замысел инопланетянина. И действительно, позлорадствовав немного, нунули объяснил:

— Частично вы правы. Ну, касательно сохранения в тайне положения планеты от возможного противника. Но самое главное заключается в том, что эти маневры связаны лично с вами. Необходимо было запутать именно вас. Мы должны быть полностью уверены, что вы никогда не сможете вернуться на Землю. В том же состояла цель суда над вашими друзьями животными. Хорошенько подумав, вы сами поймете, что судебный процесс умышленно затягивался, чтобы отвлечь ваше внимание, пока звездолет пройдет возможно большее расстояние. Ну, и естественно, что корабль на Землю никогда не вернется.

Так вот что за план они разработали! Однако вся эта кутерьма вокруг него показалась Модиуну бессмысленной. Просто получалось, что логика столь древней р?~тл, как нунули, требовала доведения любого дела до крайности. Им поручили выполнение определенной миссии на Земле, а они дошли до того, что взорвали все, что находилось за барьером, а потом удалили с планеты Судлил и Модиуна, считая, что тем самым выполнили задание.

Бессмысленность этой миссии и способы ее осуществления как-то обескуражили человека. Он только и смог сказать:

— Поскольку четверо моих друзей-животных явились пешками в вашей игре, вы должны согласиться, что следует отменить смертный приговор и освободить их от дальнейших преследований.

— Не возражаю, — тут же согласился нунули. — Скажу вам даже, что именно по этой причине я и пригласил вас к себе. Теперь офицер-гиена, который сопровождал вас сюда, проводит вас обратно и выдаст каждому из четверки соответствующий документ о помиловании, — добавил он официальным тоном. Кроме того, мне кажется, что на этом мы можем закончить нашу встречу.

В принципе Модиун был с ним согласен, но ему хотелось уточнить некоторые детали.

— Таким образом, это означает, что вы теперь прекращаете плести интриги против меня?

— Что вы имеете в виду?

Лежащее на циновке существо казалось удивленным.

— Я хотел бы твердо знать, что у вас на уме. Считаете ли лично вы, что ваша миссия в отношении человеческих существ и планеты Земля выполнена?

— Ну конечно, выполнена. Что я могу сделать еще?

— Видите ли, то же самое говорил нунули номер два. Тем не менее слова его оказались ложью. А мне, откровенно говоря, надоели все ваши лживые уверения и глупые интриги. Они вступают в прямое противоречие с логикой Вселенной.

— Как может судить об этом последний представитель вашей расы? — раздраженно заявил нунули. — Впрочем, позвольте мне подумать…

После некоторого раздумья он снова заговорил:

— Единственной еще не выполненной целью нашей миссии могло бы оставаться уничтожение вас и женщины. Как вы считаете, возможно ли это осуществить?

— Полагаю, что нет. У вас это не получится, поскольку я этому воспрепятствую.

— Все правильно. Видите, вы сами ответили на свой вопрос, — все больше раздражаясь, проговорил нунули.

Внешне ответ инопланетянина казался правдивым и даже чистосердечным. Тем не менее… стоило ли ему полностью доверять?..

— Есть еще одна вещь, относительно которой я хотел бы получить ответ, — сказал Модиун.

— Это же невыносимо, — заныл нунули.

Смысл этих последних слов прямо-таки потряс человека. Ему просто не приходило в голову, что можно делать что-нибудь невыносимое для другой личности. Тем не менее, помолчав, он заговорил:

— С опозданием я стал понимать… — Тут он прервался. Слова казались какими-то неубедительными. Ведь они с Судлил оставались теперь последними человеческими существами с их человеческой философией, а то, что он собирался совершить, было далеко не бесспорным… однако возникла прямая необходимость добраться до комитета и поговорить с ним. И тогда он закончил фразу:

— …стал понимать, что недопустимо одной расе улучшать другую по мотивам, которые далеко не бескорыстны.

Говоря это, он как бы со стороны слышал свои слова, а внутри него нарастала волна гнева.

— Вопрос этот я еще до конца не продумал, но на данный момент это истинный логический вывод из происшедшего…

Тут ему пришлось опять помолчать, чтобы заняться самоконтролем, а потом он добавил:

— Каждый раз, общаясь с одним из нунули, я ловлю себя на том, что вынужден анализировать его реакцию на мои слова, а она неадекватна. Вот у меня и возникает вопрос, а не являются ли нунули тем самым комитетом, о котором они так часто заявляют, прикрывая свои действия. К тому же у вас почему-то возникла убежденность, что я сам по доброй воле преодолею свое естественное желание потребовать у вас ответа на свои вопросы, если вы не согласитесь ответить на них.

Блеклые глаза нунули с таким напряжением уставились на него, что Модиун продолжал уже не столь уверенно:

— Ну, так что же? Позволите ли вы проникнуть мне в ваш мозг и проследить историю расы нунули, чтобы удостовериться, что я не ошибся в своих предположениях?

Существо на циновке зашевелилось. Задвигались тонкие ноги. Слегка согнулись ручки и выгнулась дугой шея. Наконец оно приняло сидячее положение.

— Ладно, — недовольно сказало оно, — я уступаю вашему давлению на меня. Однако предупреждаю, что это может оскорбить комитет, так что за последствия я не отвечаю.

21

Сначала перед мысленным взором Модиуна возникла картина простой и аскетической жизни расы нунули. Модиун разглядел длинные унылые низкие строения, где каждое существо мужского пола располагалось в отдельной каморке, напоминающей монастырскую келью. Там и протекало их монотонное существование. Голые стены и полы, ничего, за исключением циновки, на которой нунули спали.

Затем появилось изображение женщин нунули. Помещения, в которых они располагались, несколько отличались от мужских. У женщин дополнительно имелись дворики и общие залы, в которых они воспитывали детей, а самых маленьких содержали в сооружениях, напоминающих манежи.

Один раз в четыре—пять лет женщина нунули вставала рано утром и отправлялась в мужской “монастырь”. На мысленной картинке было четко видно, как она стучалась в первую же дверь, потом в другую, третью и так далее, пока на стук не выходил мужчина и вставал на пороге. Она ждала приглашения и, если не получала, шла к следующей двери.

В каждом из трех случаев, которые наблюдал Модиун, дело кончалось тем, что женщина добиралась наконец до помещения, где мужчину привлекал ее запах или, может быть, мыслеизлучение. После этого она проводила несколько дней и ночей со своим партнером. Большую часть времени они медитировали,^[1] лежа бок о бок на циновке. Но дважды за период пребывания женщины в келье возникал некий сокровенный момент. Что это было? Своего рода возбуждение? Даже при явном и четком изображении Модиун не мог определить природу этого момента. Чем бы он ни был, происходило спаривание этих существ, длившееся бесконечно долго. Четыре—пять часов? Во всяком случае, занимавшее значительную часть ночи.

Совершив этот акт вторично за период пребывания, женщина просто вставала, не глядя на партнера, уходила из кельи и возвращалась туда, где находилась раньше. Там она примерно через год рожала странного маленького монстрика, который несколько позже принимал вид настоящего нунули.

Неожиданно картинки исчезли. Нунули посмотрел на Модиуна и сказал:

— Вот так и протекала наша жизнь, пока комитет не поставил перед нами цель.

Модиун был удивлен, если не сказать разочарован.

— И это все, что вы можете мне показать?

— Да. Это краткий обзор нашей истории до периода пришествия зоувгов, — сухо прозвучал ответ. — Полагаю, что именно это вас и интересовало.

Модиун открыл было рот, чтобы возразить, сказав, что этого ему слишком мало, но вовремя прикусил язык. До него вдруг дошло, что он обнаружил нечто для себя важное.

Нунули мимоходом произнес слово “зоувги”.

Получалось, что это название расы, к которой принадлежат члены комитета.

“Должно быть, я слишком сильно воздействовал на него, — подумал Модиун, — если сумел выдавить столь важную информацию”.

Некоторое время он так и этак прокручивал слово. В любом случае получалось, что он наконец стал обладателем части сведений, к которым стремился. Тем не менее он внешне равнодушно продолжил свои расспросы:

— Ваша информация — не полная. То, что вы мне показали, не объясняет резкого перехода от сурового аскетического существования вашей расы к массовым убийствам в масштабах Галактики. Как могла произойти подобная трансформация?

Блекло-зеленые глаза нунули уставились на него с недоумением.

— Мы говорим с вами о разных вещах, — начало существо, но резко оборвало фразу.

Из уст нунули вырвалось: “Ой!”, а глаза расширились, будто он наконец осознал, что проговорился.

— То, что мы делаем для комитета, вовсе не является убийством!

— Позвольте тогда внести некоторую ясность в этот вопрос! — возвысил голос Модиун. — Вы и прочие нунули уничтожили или помогли уничтожить человеческую расу. И теперь убеждены в том, что это не является массовым убийством!

— Но это же достаточно просто, — махнул нунули своей такой гладкой ручкой. — Это является частью программы по улучшению жизни в Галактике… осуществляемой комитетом…

— Чего-чего? Какого еще улучшения?

К инопланетянину между тем вернулось спокойствие.

— Извините, — проговорил он ровным голосом. — Теперь я должен попросить вас оказать любезность покинуть меня, чтобы я смог продолжить отдых. Проблема с вашими друзьями животными решена, они в безопасности. Информацию, которая вам нужна, вы получили. Неужели и теперь вы будете настаивать на продолжении разговора на эту тему несмотря на то, что я против?

Модиун колебался. Слова нунули на этот раз не оказывали на него того воздействия, какое должны были бы оказать на пацифиста. У человека возникло опять множество вопросов, хотя его и беспокоило возникшее желание поступать наперекор собеседнику.

— Видите ли, — наконец проговорил он, — во мне зреет какое-то странное ощущение нелепости всего происходящего, если подходить с точки зрения философии. Я просто обязан получить ответ на вопрос, каким образом члены комитета добились того, что вы стали их подручными. И этот ответ я хочу получить немедленно.

В туманных зеленовато-голубых глазах инопланетянина отразилось явное беспокойство. Затем лицо его нахмурилось, если можно воспользоваться в данном случае человеческим понятием. Наконец он заговорил:

— Но ведь комитет — это же высшая раса! Когда один из них вступил с нами в контакт, мы сразу поняли, что обрели цель в жизни. А потом получилось, что была обнаружена планета с достаточно высоко развитой цивилизацией, на которую нужно воздействовать самыми тонкими и деликатными методами. Вот так все и началось.

— О! — только и мог сказать Модиун.

В его сознании стало кое-что проясняться. “Ну да, — подумал он, — им нужна была какая-то цель… Именно цель и нужно было вложить им в головы”.

— Кстати, — многозначительно спросил он, — когда зоувги вступили в контакт с нунули мысленно, это выглядело как диалог?

Нунули был просто шокирован подобным предположением.

— Член комитета никогда ничего не обсуждает с представителем нижестоящей расы.

Модиун едва сдержал улыбку торжества. Победа, хотя была и не велика, но ценна. Ему удалось еще кое-что узнать из того, чего до сих пор не поняли нунули. Зоувги не могли вести двусторонний мысленный диалог. Они могли только внушать.

А внушить можно было что угодно! Внушая, сами зоувги находились в безопасности, действуя на расстоянии нескольких миль или, возможно, даже световых лет, используя единое психическое пространство Айлэм.

Они безнаказанно могли применять суггестию^[2] в отношении лиц… не располагающих ментальной защитой.

Модиун просто поразился, поняв, что тело его дрожит от яростного возбуждения, получив такую информацию. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы получить подтверждение своего открытия.

— Так могут ли они… объединять свои усилия… для внушения?

— Да. И причем вся тысяча одновременно, — с удовлетворением признал нунули.

Это служило как бы последним штрихом к портрету зоувгов. Против щита из тысячи объединенных сознаний, каждое из которых само по себе могло оказать сильнейшее сопротивление, человеческими способностями нельзя было пользоваться напрямую.

Модиун почувствовал неодолимое желание узнать про зоувгов как можно больше.

— Меня поражают цели этих существ. Почему их планы улучшения жизни в Галактике включают уничтожение как человеческой, так наверняка и других разумных рас? На каких же научных принципах основываются их поступки?

Нунули ответил не задумываясь:

— Основания у них для этого имеются. Я их знаю, но открыть вам не могу.

Тут Модиун подумал, что уж раз четыре миллиарда мужчин и женщин на Земле вымерли в результате осуществления зоувгами своих намерений, то он, Модиун, непременно должен выяснить цели этих существ.

— В таком случае, — пригрозил он нунули, — я буду вынужден кое-что проделать с вами, чтобы добиться ответа.

— Ваши усилия бесполезны, — самодовольно провозгласил нунули. — Я уверен, что никто, даже человек, не способен проникнуть в ту часть моего мозга, где хранится эта информация.

— Что ж! Для меня, как, впрочем, и для вас, будет любопытно проверить это утверждение.

В душе Модиун был даже несколько рад такому положению дел, ибо, если действительно существуют определенные ограничения, ему не придется применять грубое насильственное вмешательство. Но об этом было смешно думать, ибо в гневе он уже действовал, не слишком-то руководствуясь прежними моральными обязательствами.

Размышляя таким образом и все еще испытывая некоторые колебания, он спросил:

— Что говорили зоувги о природе барьера, размещенного в вашем мозгу?

— Они говорили, что, если будет использована сила для воздействия на этот участок моего мозга, я тут же на месте погибну.

— О!

— Таким образом, вы не сможете ничего сделать, чтобы проверить это утверждение, — продолжал нунули. — Так что придется принять его на веру.

— Пожалуй, что так, — неохотно подтвердил Модиун. — Тем не менее…

И он стал объяснять, что биология является той областью, которую люди достаточно хорошо изучили.

— То, что мы сделали для земных животных, является лишь малой частью наших способностей оперировать клеткой или группой клеток. А я заметил, что клетки вашего мозга если и не совсем такие, как у людей, то в общем-то похожие. Каждая из ваших нервных клеток имеет на концах по длинной нити. У нас, людей, они называются аксонами и дендритами.

— Я знаком с анатомическими деталями, о которых вы говорите, — сухо заметил нунули.

— Хорошо. На Земле когда-то пришли к выводу, что аксоны являются нитями, напоминающими телефонные провода, способные передавать электрические импульсы; то же самое относится и к дендритам. В то же время обнаружили, что эти тончайшие нити нервной ткани усыпаны пятью—десятью тысячами небольших точек. Дальнейшее изучение показало, что точки эти имеют свои терминалы. Так вот представьте себе человеческий мозг с его двенадцатью миллиардами клеток, каждая из которых имеет на окончаниях пять-десять тысяч входов и выходов, не используемых непосредственно для передачи импульсов мозга.

— Я полностью в курсе этих деталей, — резко и сухо заметил нунули. — Именно изучая эти входы и выходы, которыми не обладают другие расы, мы смогли улучшить человеческую природу до такой степени, что каждый индивидуум стал обладать огромной внутренней силой, для снижения которой и поставлен был философский ограничитель. Надеюсь, вы об этом помните?

Модиун действительно с грустью вспомнил о наличии в нем морально-философского ограничителя, но вслух продолжал:

— В случае если электронный прибор работает, не используя входы и выходы, возникает паразитный фоновый шум. В человеческом мозгу это явилось источником беспорядочных и ложных ассоциаций. Тем не менее позже открыли, что эти входы в действительности принимают все мысли других индивидуумов, а выходы передают содержимое мозга в единое психическое пространство — Айлэм. Но — к этому я вас и подводил — то, что передается и принимается, наполнено паразитными шумами, и было трудно отделить чистую информацию от фонового шума до тех пор, пока не была разработана наша система усиления восприятия. Таким образом, я не вижу ничего, в частности, опасного в наличии ограничителя… кроме случаев, когда это ведет к саморазрушению организма. Я хочу сказать, что чувствую себя относительно свободным для того, чтобы оказывать воздействие. Я верю, что мог бы помочь вам обойти или даже убрать барьер, установленный в вашем мозгу…

Модиун специально не стал заканчивать фразу.

— Но, — подумав, продолжил он, — мне крайне необходимо получить как можно больше информации.

Наступило молчание. Странные, меняющие цвет глаза инопланетянина смотрели прямо в лицо человека. Потом нунули сказал:

— Я отвечу на любой ваш вопрос, за исключением этого. К тому же я не уверен в вашей способности убрать барьер, установленный у меня в мозгу членом комитета. Итак, что вы еще хотите знать?

— Где находятся зоувги?

— Этого я не знаю. Я никогда там не был. Очевидно, они не хотели, чтобы кто-либо, могущий быть рядом с вами, знал об этом.

Подобное предположение показалось Модиуну резонным.

— Тогда расскажите, что вам известно о комитете.

— Это самая развитая раса в Галактике. Их собственная наука и те знания, которые они добыли у других при помощи контроля над мозгом, превосходят все мыслимое. К тому же это бессмертная раса…

— Вы имеете в виду, что они живут дольше других? — улыбнувшись, прервал его Модиун. — Современный человек живет три тысячи пятьсот лет. Но тем не менее клетки стареют, и наступает смерть…

Загадочное гладкое лицо застыло, став еще более неподвижным, чем обычно.

— Я повторяю: они действительно бессмертны. Многие члены комитета по земным меркам уже прожили более ста тысяч лет. Вы когда-нибудь слышали о чем-либо подобном?

— Но… но это же невозможно при нынешнем состоянии Галактики, — запротестовал Модиун, — если только не идти неким единственно возможным путем. — Взволновавшись, он добавил: — Человечество давным-давно отказалось от этого пути, не желая идти против природы.

— Вы отказались от него из-за ваших философских взглядов, не так ли? Я прав?

— В общем-то, так. Но еще и потому, что… Тут нунули прервал его.

— Вот это-то и было грубейшей ошибкой с вашей стороны, — спокойно пояснил он. — Природу не беспокоит, правильно или неправильно используются ее методы. Ей это безразлично. Значение имеет только сам факт. А факт заключается в том, что эти индивидуумы достигли невообразимо огромного возраста, а вы на это неспособны.

Помолчав, существо на циновке добавило:

— А теперь было бы желательно, чтобы вы прекратили свои расспросы и мы бы разошлись.

— Ладно, — спокойно сказал Модиун, — остальное я узнаю, когда встречусь с членом комитета. Вы могли бы организовать мне такую встречу?

— Это невозможно… по причинам, о которых я уже упоминал. У нас только односторонняя связь. Они общаются с нами в форме указаний. Вот и все.

— Если все-таки такая возможность возникнет, то вы знаете, где меня можно найти.

— Да, я знаю, где вас найти, — с удовлетворением ответил нунули. — И даже знаю, куда вы направитесь.

— И куда же?

— В никуда…

22

Итак, все закончилось.

По крайней мере для людей-животных проблемы больше не существовало. Возвращаясь к себе в каюту, они, конечно, сильно волновались. Но ничего не случилось. Соседи по спальне стали хлопать их по плечам, пожимать руки, даже аплодировать. Вот туг-то они и пришли в себя по-настоящему.

Однако достаточно суровый опыт они все же обрели. Это обнаружилось сразу же, когда они после всего случившегося вновь вернулись в каюту Модиуна. Выйдя из ванной, где он принимал душ, Модиун увидел, как они восхищенно разглядывают все вокруг. Казалось, что они совершенно забыли о своем первом визите к нему, когда ожидали его возвращения от нунули. Сейчас же они любовались пышным убранством гостиной, удивленно рассматривали мебель в спальне. Но в настоящий экстаз они пришли при виде кухни и столовой.

— Ну, парень, — восхитился Роозб, подозрительно глядя на все это великолепие, — ты и даешь! Как же это получилось?

— Да, как? — хором подхватили остальные, а Нэррл даже понюхал воздух своим остреньким носиком.

Айчдохз и Доолдн, замерев, вопросительно смотрели на него, а глаза у них были, как блюдца.

Модиун ограничился пояснениями, которые он сам получил у офицера-гиены.

— Мне сказали, что поскольку меня не было в списках пассажиров, а каюты все заполнены, то нашлась только офицерская пустая каюта.

— Ну, парень! Оказывается, иногда неплохо нелегально пробраться на корабль.

Тут Модиун великодушно предложил:

— А почему бы вам, друзья, не приходить ко мне сюда во время обеда? Таким образом, мы постоянно будем поддерживать контакт между собой.

Они туг же согласились. Компаньоны во время обеда были ему обеспечены. Это приятно. Впрочем, нельзя сказать, что они составляли ему блестящую компанию, поскольку тут же принялись болтать о предстоящей высадке. Тема была достаточно рутинная и банальная.

Когда они ушли, Модиун включил телевизор, хотя программы в нем были ограничены музыкой и изображением человека-гиены, тоже болтавшего не весть что о предстоящей посадке корабля.

На другой день четверка заявилась к нему с пакетами, в которых были приборы, предназначенные, должно быть, для создания электрического разряда. Человек сразу же отметил, что оружие (а это было оружие) не заряжено. Осмотрев его внимательнее, Модиун понял, что оно внеземного происхождения, об этом свидетельствовали и конструкция, и предназначение.

— Забавная выдумка, — заметил он, возвращая оружие человеку-ягуару.

На щеках Доолдна вспыхнули знакомые красные пятна.

— Ты шутишь? — спросил он. — Мне понадобилась куча времени, чтобы разобраться, как действует эта штука, а ты враз все понял.

— Ну видишь ли… — протянул Модиун, думая, что на это сказать.

— Наверное, он уже видел нечто подобное в своей Африке, — обронил Роозб из другого угла гостиной. — Правда, Модиунн?

Человек молча кивнул, радуясь, что не нужно ничего придумывать.

— Да, да. Оно выглядит, как то, что я видел в Африке, — спокойно подтвердил он. — Обойма находится вот в этой части.

Он показал на выпуклость у основания ствола этого подобия ружья.

— Когда нажимаешь на эту вот кнопку указательным пальцем, заряд освобождается. Судя по размерам этой штуковины, я полагаю, что образуется достаточно большого диаметра воздушный канал и по нему ярдов на пятьсот уходит электрический разряд без потери мощности. Скорее всего, это сто ампер и шестьсот шестьдесят вольт. Этим можно убить даже слона. Печально все это! — покачал он головой.

— А чего тут печалиться? Что же здесь плохого? — спросил Доолдн. — Ведь вполне может случиться так, что это нам понадобится для защиты. Мы ведь не знаем, с чем и с кем можем столкнуться…

Поскольку они и не подозревали об истинных целях экспедиции, Модиун счел за лучшее прекратить разговор на эту тему.

За обедом они ему сообщили, что посадка намечена на завтрашнее утро.

23

Как и просил его об этом нунули, Модиун оставался у себя в каюте. Инопланетянин в разговоре подчеркнул, что это та самая малость, которая от него требуется. Человеку это показалось разумным. Он согласился, что, являясь незваным гостем, должен доставлять как можно меньше хлопот.

Однако в то же время нунули сухо отклонил его просьбу наблюдать за высадкой по телевизору. Получив отказ, Модиун снова почувствовал, что тело его приходит в возмущение. Впрочем, это было не его дело. Кроме того, высадка обещала быть крайне скучным зрелищем, с массой уныло и монотонно повторяющихся элементов.

Ко всему прочему, Модиун не стал утруждать себя попыткой представить, что происходит на поверхности планеты. На ранних этапах подлета он видел по телевизору значительные пространства суши, что позволяло ему прийти к выводу о наличии на ней значительного числа обитателей. К тому же он знал, что этих обитателей попытаются захватить.

Поэтому он поел, поскольку этого требовало его крупное тело, расслабился и стал слушать музыку животных.

Ему казалось странным, что под эту музыку кровь вроде бы живее потекла в кровеносных сосудах, сердце забилось чаще, а глаза заблестели. Он решил, что музыка так же действовала и на далеких предков человека и с ее помощью совсем не сложно было вызвать определенные эмоции.

“Мы действительно потомки очень примитивной расы, — подумал он. — Странно, что нунули обнаружили их на еще довольно раннем этапе развития… и к тому же сразу нашли уязвимые места, использовав их для завоевания планеты. Впрочем, это еще ничего не значит. То, что они предполагают и что произойдет дальше в действительности — две совершенно разные вещи”.

Размышляя таким образом, Модиун разделся и улегся в постель. А через час его разбудил стук в дверь.

“Ну вот, — подумал он, — теперь уже и стучат. Неужели звонок не работает?”

Однако, поднявшись, он включил свет.

— Кто там?

— Это я, нунули. Я хочу поговорить с вами.

— Почему бы вам не зайти ко мне утром?

— То, что я хочу сказать, не терпит отлагательства.

Разум Модиуна тотчас же вступил в противоречие с природной вежливостью. Разум твердил, что здесь что-то не так. Что, если он вообще никогда больше не станет разговаривать с этим нунули, ничего особенного не случится. Но разум в таких случаях проигрывал природной вежливости человека. Так случилось и на этот раз.

— Я раздет. Могу ли я по крайней мере одеться?

— Нет, нет. В этом нет необходимости. Я и сам, как вам известно, не ношу никакой одежды. Конечно, ваше тело безобразно, но я могу вынести это зрелище…

“Ну, у кого безобразнее, — подумал Модиун, — это еще вопрос!”

Он отпер дверь, и нунули как-то поспешно проскользнул в нее. Прямо как змея. Он сразу направился к кровати и уселся.

— У нас возникли кое-какие проблемы, — начал он без предисловий. — Не могли бы вы поделиться своими соображениями со мной на этот счет?

— В чем же заключаются эти проблемы? — спросил Модиун, хотя и не стал давать какие-либо обещания заранее.

Нунули встал.

— Может быть, вы все же оденетесь и пойдете со мной?

— Что-то я никак вас не пойму. То мне не нужно одеваться, то нужно… Скажите же, наконец, членораздельно.

— Лучше оденьтесь. Температура снаружи довольно низкая. Кажется, мы сели в той части, где поверхность покрыта льдом.

Одеваясь, Модиун подумал, а потом и выразил свою мысль вслух, что для него по некоторым причинам было бы благоразумнее не покидать корабль.

— В любом случае я нахожусь на борту без разрешения. Так что, сойди я, вы дадите команду на взлет и направите звездолет в какой-нибудь другой сектор космоса, оставив меня здесь. К тому же я даже не представляю, где расположено это “здесь”.

— А я полагал, что вас не заботит вовсе, в каком месте вы находитесь, — сухо промолвил нунули.

— Моему нынешнему телу в достаточной мере надоели ваши уловки, — ответил на это Модиун, — и я только интересуюсь теми возможными неудобствами, которые вы мне можете создать.

Нунули, казалось, смирился и кротко сообщил:

— Дело в том, что внизу происходит сражение, которое мы проигрываем, и я просил бы вас воспользоваться вашей техникой восприятия, чтобы спасти нашу армию.

Модиун был совершенно сражен ошибочностью суждений инопланетянина о его способностях. Он объяснил, что его возможности ограничены и в столь сложной ситуации сделать ничего нельзя.

— Я могу вести весьма ограниченный контроль за элементарными проявлениями силы в специфическом пространстве. Если бы вы в конце концов решились убить меня, то могли бы это сделать. Однако в этом случае вы должны были бы быть готовы к тому, что получите ответный по меньшей мере равный по мощности удар. У меня все происходит именно так.

Нунули растерялся. Потом на его лице возникло задумчивое выражение, и он сказал:

— А как бы вы поступили, если бы началась прямая атака на корабль?

— Я бы постарался вернуть людей обратно на борт и тут же улетел, — просто ответил человек. Тогда нунули признался:

— Знаете ли, с подобной проблемой мне никогда не приходилось сталкиваться, так что я… неадекватно оценил этих… ганиан, которых знал по прежним посещениям. Я мог бы поклясться, что в данном случае для завоевания вовсе не нужна какая-то сложная техника и что нам было достаточно добраться сюда со своим мощным энергетическим оружием, чтобы навести необходимый порядок. Всегда такое являлось самым простым способом. Все совершалось в два—три этапа, без особых усилий. Потом мы приводили к власти послушное нам правительство и ожидали новых инструкций от комитета. Дело происходило вовсе не так, как это случилось у вас на Земле, — покачал он головой. — Помните? Там ведь нам могла противостоять цивилизация, достигшая атомного уровня. Вот и пришлось применять метод, занявший несколько сотен лет!

Тут он опомнился и вернулся к главному вопросу.

— Ситуация создалась слишком серьезная. Даже вам вскоре начнут причинять неудобства энергетические разряды ганиан, если вы не окажете нам содействия.

Все это прозвучало достаточно серьезно.

— Так что же все-таки произошло? — настойчиво спросил Модиун.

— Наши атакующие катера остановлены, а крупные военные силы ганиан, наверняка не менее двух дивизий, захватили кормовую часть звездолета, включая несколько больших прогулочных залов. Сделали они это способом, непонятным ни мне лично, ни моим советникам.

— Возможно, я и мог бы помочь вам. Почему бы не осмотреть корму корабля? Полагаю, что саму атаку вы уже прекратили?

— Да. Естественно, — пробормотало существо расстроенно. — Но нам еще необходимо вернуть на борт войска. Внизу еще почти двести тысяч.

Модиуна эта цифра поразила.

— Это много. Наверное, мои друзья животные находятся там же. Они мне сказали, что на них пал жребий.

— Я об этом ничего не знаю, — быстро проговорил нунули.

Модиун, уже держась за ручку двери, повернулся и скорчил недоверчивую гримасу, глядя в упор на инопланетянина.

— Что-то мне не нравится ваша манера отрицать факты, — медленно и четко произнес он. — Она наводит меня на мысль, что вы прекрасно осведомлены об этой так называемой “лотерее”. Она наверняка такая же честная, как и имевшее место обсуждение направления полета корабля.

Нунули ничего не ответил. Модиун нахмурил брови и продолжал:

— Скорее всего, все четверо моих друзей были специально отобраны и направлены в самые опасные места в надежде, что они погибнут или по крайней мере будут ранены.

— Нет, нет. Клянусь вам, — занервничал нунули. — Этого не могло быть. Но поскольку ваши друзья внизу, следовало бы поспешить. Чем скорее вы вмешаетесь, тем будет лучше. Уверяю вас: там внизу настоящий кошмар. Нужно что-то делать, иначе наши войска будут окончательно разгромлены.

— В общем-то, я не знаю, что можно сделать в такой ситуации, но, поскольку речь идет о том, чтобы прекратить нападение… пойдемте посмотрим.

Говоря так, он открыл дверь в коридор и вышел. Нунули последовал за ним.

24

Передвижение сразу же оказалось очень трудным.

На них напирали целые толпы людей-животных. Раздавались пронзительные выкрики и тяжелый топот. Бежали мужчины и женщины, стремящиеся добраться поскорее до носовой части корабля.

— Держитесь за моей спиной, — бросил Модиун, прикрывая хлипкого инопланетянина своим могучим телом от грузных людей-животных, которые мчались, вытаращив глаза и не видя ничего перед собой. Эта обезумевшая толпа чуть ли не сносила человека и нунули, двигающихся в противоположном направлении. На их счастье, в толпе образовывались пустоты. Попав в них, Модиун и нунули могли довольно быстро преодолевать отдельные участки.

Наконец они добрались до места, где пол был буквально устлан ранеными и убитыми. С трудом продвигаясь вперед, Модиун почувствовал, что его дергают за рукав.

— Куда же вы? — прокричал нунули.

Серое лицо его, казалось, потеряло свою окраску и побелело. Маленькие щупальца на голове завязались узелками и плотно прижались к черепу.

— Я полагаю, что следует вступить в переговоры с начальником ганианских вооруженных сил, проникших на борт корабля.

Нунули слишком живо отреагировал:

— Я не хотел бы, чтобы вы этим занимались. Было бы достаточно странным, если бы я, хозяин корабля, сдался на милость победителей.

— А я полагал, — несколько удивился Модиун, — что ваше заявление о прекращении нападения они воспримут положительно. Разве не так?

— Да, да, конечно, — заюлило существо. — Однако было бы лучше, если бы именно вы убедили их позволить нам убрать наши военные подразделения с поверхности планеты и заверили, что мы тут же улетим…

— Рад это слышать, но полагаю, что было бы значительно лучше, если бы вы сказали им об этом сами, как лицо ответственное.

Нунули отступил назад.

— Видите ли, я должен находиться в центре управления и командовать перестроением наших войск для защиты носовой части звездолета на тот случай, если противник бросится на штурм прежде, чем ваша миссия удастся. Ведь этим сейчас никто не занимается.

Пожалуй, так оно и было. Ганианские войска наверняка еще продолжали военные действия в прогулочных залах кормовой части звездолета.

— Ну ладно. Может быть, вы и правы. Основное сейчас — это спасти от смерти живых, — проговорил Модиун, вспомнив о четверке друзей, которые, будучи приговорены к смертной казни, стремились продлить свою жизнь. — Полагаю, что это ваша забота.

Лицо нунули приняло свой нормальный серый цвет.

— По правде говоря, — пробормотал он, — у меня даже есть указание комитета не подвергать себя опасности без крайней необходимости. В своем стремлении покончить дело миром я чуть не совершил роковую ошибку. Пожалуй, мне лучше уйти как можно скорее.

— Относительно вашего стремления к миру мне ничего не известно… — начал Модиун и смолк, потому что нунули, к которому он обращался, уже быстро удалялся.

Через несколько секунд инопланетянин достиг соседнего коридора и исчез.

А Модиун пошел вперед. Влекло его любопытство. Опасений он не испытывал, ибо в замкнутом пространстве система защиты срабатывала автоматически. К тому же он включил систему повышенного восприятия.

Первое предупреждение поступило немедленно. Он узнал, что за ним ведется наблюдение с помощью относительно сложной аппаратуры, которая могла давать изображение объекта слежения, непосредственно не видя его. А еще осознал, что двери бесшумно раскрываются при его приближении и он уже вступил на территорию, контролируемую ганианами. Несколько существ, скорее всего солдаты, вышли из расположенных позади него кают и перекрыли обратный путь.

“Хорошо, — подумал человек. — Надеюсь, они уже поняли цель моего прихода”.

В мозгу возник резкий сигнал-предупреждение. Что-то блестящее скользнуло над его плечом, чуть не задев его.

Модиун не стал поворачиваться, он продолжал упорное продвижение вперед и старался лишь не споткнуться о трупы.

Снова что-то мелькнуло над головой, потом еще и еще. Мозг его работал без особого напряжения, поскольку непосредственной опасности не было. Разум был готов к защите, но никак не к контратаке.

Снующие сзади существа не целились в него, а скорее хотели убедиться в его желании продолжать продвижение в том же направлении.

Энергетический обстрел прекратился так же неожиданно, как и начался. А еще через мгновение из пересечения коридоров впереди высыпала куча существ, преградив ему путь.

Модиун остановился. Он понял, что наступил момент разобраться в происходящем.

Те, кто стояли перед ним, выглядели плотными и коренастыми. Они имели головы, тела и руки и напоминали внешне людей, хотя и несколько меньшего роста, где-то около шести футов. Казалось, что природа вырубила их из мраморных глыб.

“Надо же! — подумал Модиун. — Человек по легенде был создан из глины, а эти наверняка изваяны из коричневого мрамора”.

Один из шестерки, преградившей проход, сделал повелительный жест и испустил резкий крик. Потом группа разделилась по трое. Одни встали слева, другие справа от человека. Модиун решил, что понял, и двинулся вперед, а обе группы находились у него по бокам.

Итак, его конвоировали. Куда? Хотелось думать, что на командный пункт.

Неожиданно тип, который выглядел как старший в группе, неуклюже побежал к открытой двери, где по стойке “смирно” вытянулось несколько ганиан. Он что-то забормотал, глядя на стоящих, потом, оглянувшись, указал Модиуну на открытую дверь.

Модиун снова подумал, что понимает этот жест, и вошел в дверь.

Он оказался в огромном зале со сценой и рядами стульев, поднимавшимися амфитеатром. Здесь могли поместиться по крайней мере тысяч шесть человек, да еще на небольшой галерке под потолком несколько сотен.

Многочисленные ганиане, скорее всего солдаты, потому что они держали в руках что-то вроде металлических палок, сверху смотрели на сцену. На ней находились другие ганиане, а позади них стояло в три рада около сотни существ. В руках у них тоже были металлические палки.

Еще одна группа, значительно меньшая, сидела перед стоящими. Посредине стоял какой-то тип, отличающийся от других. Он что-то рассказывал сидящим.

Вся толпа ганиан внимательно уставилась на экран, установленный на сцене. Однако от двери, в которую вошел Модиун, происходящее на экране не было видно.

25

Как только эти существа увидели Модиуна, все сразу переменилось.

Тип, который что-то говорил другим, замолчал. Потом тяжелым шагом он подошел к краю сцены и что-то проговорил громким голосом. Слова его явно были обращены к тем, кто конвоировал человека. Но поскольку все это было произнесено вслух, Модиун счел возможным прислушаться, не боясь показаться невежливым. Он включил мыслеусиление и… ему тотчас же стал понятен смысл сказанного.

“Ну-ка подведите поближе эту свинью!”

Модиун грустно хмыкнул, поняв сравнение, которое никак не должно было к нему относиться. Тем не менее он мог понимать и даже говорить на ганианском языке.

— Я пришел сюда по собственной воле. Если вы хотите, чтобы я поднялся на сцену, я сделаю это с превеликим удовольствием.

— Однако!.. Ты говоришь на нашем языке! Ганианский начальник был крайне удивлен.

— Ну что ж! — проговорил он. — Я рад, что могу здесь с кем-нибудь объясниться.

Модиун решил, что объяснять природу ментального восприятия будет слишком долго и сложно, и продолжал быстро двигаться вперед, а шестерка его неуклюжих конвоиров бежала, стараясь не отстать от него.

На сцену вели широкие ступени. Поднимаясь по ним, Модиун смог наконец разглядеть то, чтовоспроизводилось на огромном экране.

На экране был день. Светлый и ясный, позволяющий четко видеть все особенности рельефа на расстоянии по крайней мере полумили.

С одной стороны виднелась текущая через лес река, которая достигала равнины прямо под звездолетом. А на равнине располагалась армия землян… но она вовсе не занимала прочную позицию. Первое впечатление, что она ведет нормальные боевые действия, было ложным. Армию просто-напросто блокировали.

Ганианские войска окружили ее со всех сторон. Они продолжали теснить землян, сжимая кольцо на пятачке около двух квадратных миль, слишком маленьком, чтобы там можно было свободно разместиться четверти миллиона существ со всем снаряжением.

Шла битва между этой заблокированной армией и войском ганиан. Огромные вспышки цветного огня обрушивались на ту и другую сторону.

Все это Модиун успел разглядеть, прежде чем отвернулся от экрана. Зрелище показалось ему слишком жестоким.

— Нужно как можно скорее положить конец этому избиению. Как для землян, так и для ганиан нет смысла продолжать военные действия.

— Кто ты такой? — сухо спросил начальник ганиан.

— Меня зовут Модиун, а вас?

— Я — генерал Дуэр.

— Генерал Дуэр, я являюсь представителем хозяина нунули с этого земного корабля. Бойню необходимо остановить!

Последовало молчание, а потом зловещий ответ:

— Сражение прекратится только после полного уничтожения или капитуляции сил вторжения.

Модиун вздохнул, как это делал Айчдохз.

— Это далеко не лучшее решение. К тому же мы знаем, что гибнут в основном простые исполнители. Совершенно ясно, что руководители ни за что не ответят и не погибнут. Ваше предложение лишено реальной основы.

— Наказание должно соответствовать преступлению, — прозвучал суровый ответ. — Все они — участники агрессии, и их целью является захват Гании.

— Простые существа, люди-животные, не имели такого намерения, — продолжал гнуть свое Модиун. — К тому же, какой бы ни была индивидуальная ответственность, ситуация изменилась. Они готовы отступить и убраться прочь с планеты, если ваши отряды покинут корабль и позволят погрузиться на него нашим войскам.

Однако позиция стоящего перед человеком существа оставалась непоколебимой.

— Раз уж война началась, то прекратить ее довольно трудно. Мы требуем полной капитуляции корабля, а так же планеты — которую вы, кажется, назвали Земля, — осмелившейся направить армию на захват Гании.

Модиун покачал головой.

— Ваше требование нелогично. Война не нужна ни той, ни другой стороне. Вообще она никогда не должна была начинаться. А коли уж она началась, необходимо срочно положить ей конец. Ведь вам повезло, что атака сорвалась. Чем скорее вы это поймете, тем скорее осознаете, что ничего не решите своим отказом прекратить военные действия. Вам следует перестать сражаться, пока наша армия чувствует себя побежденной. Вполне возможно, что наши военные что-нибудь придумают или у них возникнет такое же неодолимое желание драться до победного конца, как сейчас у вас. Ведь тогда они ни в коем случае не сдадутся.

Опять наступило долгое молчание. Генерал Дуэр стоял и молча смотрел на Модиуна. Казалось, что он пытается вникнуть в суть сказанного человеком. В конце концов он заговорил:

— Мы с вами все время топчемся на одном месте, не так ли?

Модиун удивился. Ему казалось, что он достаточно четко изложил свою позицию. Впрочем, сталкиваясь с личностями, которые рассуждали, с его точки зрения, совершенно иррационально, он понял, что они всегда стараются извратить основу проблемы. Поэтому он еще раз сказал:

— Я предлагаю вам убрать армию со звездолета и не препятствовать посадке в него наших войск. Взамен хозяин нунули согласен отказаться от завоевания Гании.

— Вот как?! — саркастически усмехнулся генерал. — А вот я в этом не уверен. У меня даже создается впечатление, что противник прислал на переговоры какого-то ненормального.

— Понятие безумия — вещь довольно-таки относительная… — начал было Модиун, но договорить не успел.

— Ваша армия и корабль целиком в нашей власти! Ты же приходишь сюда и ведешь себя так, как будто все обстоит наоборот. Кто же ты, наконец, и к чему вся эта галиматья?

Конечно, это был не дословный перевод сказанного, а приблизительная передача довольно грубых слов.

— Я — просто пассажир. То есть…

Он замолчал, раздумывая, стоит ли уточнять в данной ситуации свое положение последнего человека Земли, а также незаконного пассажира, от которого просто не сумели еще избавиться. Решив, что главное все же найти Судлил и встретиться с членами комитета, он не стал вдаваться в подробности.

— У меня с ними нет ничего общего, — сказал Модиун, махнув рукой в сторону экрана. Но я был готов по их просьбе на переговоры с вами. Однако, видя ваше отношение к происходящему, я пришел к выводу, что разговор бесполезен. Раз вас не удается убедить, а я это уже понял, то мне придется вернуться на свою часть корабля.

— А вот в этом ты ошибаешься, — небрежно обронил собеседник. — Ты никуда не пойдешь. На Гании принято отправлять назад головы неудачливых парламентеров для передачи тому, кто их послал.

При этих словах другие ганиане стали издавать какие-то странные хрюкающие звуки, которые Модиун воспринял как смех.

Он с упреком покачал головой.

— Должен вас предупредить, что мое тело не переносит угроз в мой адрес. Сам же я уже четко понял, что люди прошлого не могли жить с философией пассивного непротивления злу насилием. Я пытался проанализировать, как можно справиться с такой реакцией, проявляющейся автоматически, и пришел к заключению, что в критических ситуациях может случиться, что произойдет мягкое вмешательство в тайны вашего мышления. Поэтому я заранее прошу прощения и, прежде чем я поступлю так, как уже говорил, хочу обратить ваше внимание на то, что я являюсь единственным, кто может… гм… говорить на вашем языке. Поэтому подумайте, так ли уж вы уверены, что следует угрожать переводчику, который…

Он замолчал.

И в этот момент почувствовал, как разливается тепло в одном из его рецепторов. Он повернулся по направлению к источнику, откуда исходило тепло, и тут все светильники в зале замигали.

У него оставалось только время подумать: “Неужели… такое… таким…оружием могут располагать представители столь примитивной цивилизации, как ганианская?”

Потом он подумал, что эти существа своим неразвитым умом просто не осознают степень опасности использования подобного оружия в планетарном масштабе.

Впрочем, на дальнейшие критические рассуждения времени не оставалось. Необходимо было проанализировать все, что мог собрать его мозг за доли секунды.

26

Модиун не думал, что будет делать дальше. Если бы такая мысль и возникла у него, то он бы заколебался, претворять ли ее в действительность, поскольку при сверхскоростях это могло бы оказаться фатальным. То, что происходило, он оценил как энергетическое явление. И в данный момент его интересовало лишь наблюдение за пространственным феноменом, который он никогда не видел, но о котором был наслышан.

Его мозг отметил внезапное появление черной дыры. Размером она была около пяти миль.

Очень небольшой размер.

Гравитационная дыра.

Пораженный Модиун подумал: “Ганиане, должно быть, наблюдали эту особенность пространства в ближнем космосе. Они изучили некоторые ее законы и теперь решили нанести поражение комитету. Просто невероятно! Трудно себе представить, чтобы у них могла существовать столь сложная техника. Но… никакого сомнения: они используют контролируемую гравитацию!”

Видимо поэтому катера, на которых осуществлялась высадка, были обездвижены на поверхности планеты. Контролируемая гравитация их не выпускала.

Пока он размышлял, прошло секунд десять. Для микрокосмоса черной дыры это было довольно много.

Он чувствовал, как содрогается корабль, как вибрирует пол у него под ногами, как компьютер пытается просчитать варианты и подстроиться под изменения в гравитационном и магнитном полях. Но эти попытки приспособится к существующим особенностям, к буйствующей материи и клокочущей энергии были абсолютно бессмысленны.

За десять секунд силы гравитации нарушили равновесие, созданное гигантскими двигателями звездолета.

И вот огромный корабль стал падать.

Тут Модиун вспомнил, что гравитация вовсе не является силой. В некотором смысле это даже не поле, как это говорят в отношении магнитного. Просто для двух тел в пространстве значительно легче осуществлять сближение, чем отталкивание. По одной только этой причине гигантский звездолет мог приблизиться к поверхности планеты. Да, действительно, проще оказаться в состоянии относительного сближения!.. Впрочем, такого рода связь могла и не существовать.

Двигатели корабля создавали поле, в котором каждая частица его массы как бы игнорировала присутствие планеты.

Сила эта была подконтрольна и управляема с любой степенью точности. Таким вот образом корабль и держался в любой заданной точке над планетой на расстоянии примерно полумили.

Использование противником черной дыры нарушило равновесие. Тем не менее пока что корабль падал со скоростью обычного падения тел в атмосфере. На Земле это составляло шестнадцать футов в первую секунду, тридцать два — во вторую. На Гании дело происходило примерно так же. Во всяком случае, разница на обеих планетах составляла какие-то дюймы.

Не существует таких систем восприятия, которые могли бы иметь дело с подобными мощностями.

“Кто-то стоит за всем этим, — подумал наконец Модиун. — С ним или с ними нужно вступить в контакт”.

Он не воспринимал происходящее как сражение и решил получить на этот счет информацию от генерала Дуэра. Но тут же понял, что тот в полной растерянности. Мало того, даже в ужасе! И разум и тело ганианина излучали уверенность в неминуемой гибели…

— Хорошо, хорошо! Я согласен! — кричал генерал во мраке. — Только не дайте звездолету разбиться!

“Выходит, он ничего не знает!”

Тогда пораженный Модиун решил принять другие меры изучения происходящего и направил системы восприятия в окружающее пространство.

И тут он увидел лицо.

Это было лицо не человека. Не ганианина. Не нунули.

Лицо напряженно-ожидающее. Голова несколько треугольной формы. Два узких кроваво-красных глаза. Эти прищуренные глаза, казалось, прямо-таки впивались в человека. На короткий момент их взгляды встретились, и в это короткое мгновение разум незнакомца как-то сразу не осознал, что за ним наблюдают. А Модиун тут же направил мыслеизлучение:

“Кто вы? Зачем вы это делаете?”

Существо автоматически ответило:

— Я — член комитета, специальный агент, уничтоживший человечество за барьером. И теперь благодаря методу использования гигантских мощностей, секретом которого владеют исключительно члены комитета, я…

В этот момент существо спохватилось, осознав присутствие Модиуна, и замолчало.

Человек был поражен.

Во тьме вокруг него царил хаос, хрипели и куда-то карабкались ганиане. Модиун ощущал, что корабль продолжает падение. Как будто человек находился в быстро спускающемся лифте. Желудок его поднимался к горлу.

Но все это было второстепенным. Модиуна обуревал информационный голод и стремление силой вырвать ответ у члена комитета… Он совершенно забыл, что это является грубой попыткой проникнуть в тайны чужого мозга.

Когда его желание достигло максимума, напряженное лицо инопланетянина вместо того, чтобы стать четче… поблекло. На его месте как бы сквозь прозрачную, но волнующуюся поверхность воды появились плечи и голова женщины с золотистыми волосами. Видение становилось все четче и устойчивее. И тут он узнал…

…Судлил.

Модиун ощущал, что между ним и женщиной пролегают огромные расстояния. Но ее голубые глаза смотрели на него так, как будто между ними всего несколько дюймов. И мысли ее доходили до него четкие, ясные, но какие-то грустные: “Модиун, мне нужна твоя помощь. Я — пленница члена комитета…”

Связь прервалась. Лицо ее еще было видно, но ни одна мысль больше не доходила до него. Модиун тут же вспомнил, что говорил ему нунули о возможностях зоувгов односторонне управлять чужим разумом.

Это оказалось правдой!

27

Модиуну пришла в голову мысль, которая никогда не могла бы возникнуть раньше. Было похоже, что появление лица Судлил вместо изображения члена комитета является звеном какого-то плана, направленного против него. Человек при этом понимал, что его мозг стал подстраиваться к порочному мышлению существ, тайно действующих против него.

Вокруг продолжал царить мрак, и Модиун понял, что все еще находится в чреве падающего корабля. Падение происходило в несколько наклонном положении носовой части. Огромные массы воздуха проносились через внешние надстройки, тормозя стремительное приближение звездолета к поверхности планеты и вызывая дисбаланс этого чудовищного скопища металла. Пол все больше принимал наклонное положение. Чтобы не скатиться, Модиун вынужден был принять позу человека, стоящего на крутом склоне холма: одна нога согнута, другая — выпрямлена и напряжена.

Находясь в столь неудобном положении, он вдруг подумал: “Они специально привлекли мое внимание к судьбе Судлил, чтобы на время занять меня, пока корабль не рухнет… И должно это случиться через несколько десятков секунд… Ловко придумано…”

Тело его разогревалось все сильнее и сильнее. Горело лицо, слезились глаза, зубы были крепко стиснуты, а сам он между тем размышлял: “Член комитета еще где-то здесь… он прячется за изображением Судлил”.

Оставалось только одно, и он, переломив себя, отдал приказ через систему восприятия о получении информации. Ему нужна была правда, и только правда!

Все произошло мгновенно. Его мощное мыслеизлучение сконцентрировалось на образе члена комитета, запечатленном в памяти.

Изображение Судлил почти сошло на нет. Снова возникло ощущение огромности расстояния… Модиун даже почувствовал, как она постепенно уходит все дальше и дальше. Вот она совсем исчезла. Исчезла после этого странного призыва о помощи…

Мрак и пустота.

И тут кругом замигали лампы. В теле возникло ощущение, которое бывает при резкой остановке лифта. Модиун почувствовал себя, как человек, упавший с высоты десяти-пятнадцати футов в жвдкую грязь. Перехватило дыхание, колени подогнулись, и он опустился на пол.

Тут “лифт” как бы снова включился, и Модиуна прямо-таки прижало к полу. Он лежал обездвиженный и пытался размышлять о том, что же произошло.

Получалось так, что член комитета вынужден был отступить, уклонившись от его требований. Отказавшись от того, что уже было сделано. Убрать черную дыру.

Стало одновременно происходить множество вещей. Вступили в действие системы отталкивания корабля от поверхности планеты. Напряжение было ужасное. Конструкции трещали и скрипели, полы стонали, стены содрогались, все изгибалось и корчилось из-за не совпадающего во времени восстановления отдельных молекул.

К несчастью, это было не главное. В непосредственной близости от планеты происходили странные явления, связанные с черной дырой. Этот ужасный объект пытался восстановить свое равновесие. А это могло вызвать непредсказуемой мощности возмущение окружающего пространства.

Модиун с огромным трудом поднялся на ноги. Он видел, как генерал Дуэр пытается сделать то же самое. Действовал он быстро и ловко, однако первые же произнесенные им слова оказались донельзя глупыми:

— Я так и знал, что вы не позволите кораблю обрушиться и раздавить находящуюся внизу вашу армию!

Момент был довольно-таки неподходящий, чтобы объяснять этому твердолобому вояке его ошибку, и потому Модиун лишь коротко попросил:

— Свяжите меня скорее с вашим руководством.

Не прошло и полминуты, как на экране появилось изображение другого ганианина, которому Модиун коротко изложил то, что касалось зоувгов, рассказал о намерениях комитета завоевать Галактику и попытался, насколько это возможно, описать, что из себя представляет гравитационный вихрь и черная дыра.

Закончил он это следующим советом:

— Передайте всему населению срочное предупреждение. Пусть обитатели планеты укроются в прочных убежищах, например, в бетонированных подвалах под домами. Пол и потолок следует устелить чем-либо мягким, вроде матрасов, чтобы в момент резкого усиления гравитации их прижало к этим прокладкам. Поскольку время в черной дыре течет замедленно, то первая реакция наступит только через несколько часов.

Закончил он требованием немедленно приступить к выполнению его советов.

Но сработает ли метод предложенной им защиты? Модиун не был полностью в этом уверен. Он даже предполагал, что Гания может разорваться и осколки планеты разнесутся по всему окружающему пространству.

Перспективы были ужасные, о чем он и сказал генералу Дуэру.

— Полагаю, что те из вас, кто находится сейчас на звездолете, должны здесь и оставаться. А если возможно, то было бы хорошо доставить сюда равное количество женщин-ганианок. Ну а пока прикажите проводить меня с вашей территории куда-нибудь, где бы я мог установить связь с командной рубкой управления корабля. Полагаю, что в настоящее время связи с ней отсюда нет.

Не дожидаясь, пока найдет место, где расположена передающая аппаратура, он еще в коридоре включил систему своего восприятия и тут же обнаружил нунули.

С помощью мыслепередачи он потребовал, чтобы корабль занял положение в ста милях над армией.

— Передайте также по кораблю, — приказал он, — когда войска вернутся на борт, пусть будут готовы к тому, что подвергнутся мощному гравитационному воздействию. Пусть все ложатся спать, привязавшись ремнями к закрепленным койкам.

Эта была та малость, которую он еще мог сделать для блага живых существ.

Сам же Модиун вернулся к себе в каюту. Теперь его не покидало чувство вины.

“Разве мог я когда-либо раньше нарушить тайну мозга других созданий?”

Так он и заснул, беспокойно ворочаясь и продолжая чувствовать себя виноватым.

28

Проснулся он от глухого шума…и очень удивился. Шум доносился из коридора. Он сразу подумал: “Где находился нунули, когда я вступил с ним в мысленный контакт, чтобы отдать приказание?”

Ему показалось, что это было то место, где жил нунули. Но Модиун не имел привычки подсматривать за действиями другого лица и, может быть, смог бы прибегнуть к этому только в случае крайней необходимости.

“Мне следует постоянно помнить, что все происшедшее было направлено лично против меня”.

Ведь действительно, именно его, землянина Модиуна, пытались уничтожить зоувги. Как только эта мысль закрепилась у него в мозгу, он немедленно встал с постели. Он понимал, что противник уже разрабатывает новый план, чтобы покончить с ним. Одеваясь, он обдумывал некоторые детали своего поведения.

* * *

Модиун открыл дверь.

Снаружи царил настоящий бедлам. По крайней мере, таким было первое впечатление. Оно создавалось нескончаемым ревом голосов и топотом ног.

Коридор заполняли орды грязных и вонючих людей-животных, держащих в руках ранцы и электрические разрядники.

Царил отвратительный запах грязи (скорее всего, ганианской), смешивающийся с запахом неземной флоры.

Каждому из людей-животных, наверное, пришлось долго пролежать в траве, на листьях, среди кустов, что, собственно, и было видно по их запятнанной одежде, от которой исходил этот запах.

При виде толп живых солдат Модиун почувствовал удовлетворение и тут же решил, что даже этот беспорядок не так уж плох.

Тем не менее он еще помнил о тех картинах, которые наблюдал, пробираясь ранее по этому коридору, как трудно было ему и нунули продираться через поток обезумевших людей-животных.

“Есть ли у меня желание опять включиться во все это?” — задал он себе вопрос. Весь накопленный тысячелетиями человеческий опыт, основанный на невмешательстве в дела других, твердил ему, что “нет”.

Но внутри поднималось новое сильное чувство. Горячая и непоколебимая решимость поспорить с комитетом, прежде чем принять решение о своем будущем. И это чувство звало его вперед.

Он добрался до лифтов, и его просто внесло толпой в первый же открывшийся, который шел наверх. К тому времени, когда лифт достиг предела своего подъема, в нем, кроме Модиуна, оказался лишь офицер-гиена с золотыми нашивками, которого человек до этого не встречал.

Модиун даже несколько удивился, когда обнаружил, что его спутник пересек холл и подошел к тем же ведущим выше лифтам, что и он.

Внимательно посмотрев на человека-гиену, Модиун заметил, что на его одежде нет ни единого пятнышка грязи. Наверняка тот не спускался на поверхность планеты.

Оба они молча стояли перед лифтами. Когда же дверь, скользнув в сторону, открылась, офицер заговорил. Должно быть, он тоже предварительно присматривался к Модиуну, раздумывая, вступать с ним в разговор или нет.

— Вы уверены, что хотите подняться выше? Ведь вход в эту зону ограничен…

— Да, — коротко ответил человек. Произнес он это несколько небрежно, ибо решил, что дискуссия на этом уровне ни к чему не приведет.

— Однако могу поклясться, — продолжал офицер, — что обезьян сюда не пускают…

— Меня пускают, — также коротко ответил Модиун.

Проговорив это, он переступил порог лифта. Офицер последовал его примеру, но продолжал смотреть с некоторым сомнением. Видимо, его продолжали раздирать противоречия. А Модиун тем временем размышлял, как ему найти нунули и поговорить с ним о новом этапе борьбы, развернувшейся вокруг него. Тем не менее, чтобы как-то разрядить несколько напряженную обстановку, он вежливо проговорил:

— Видите ли, я собираюсь побеседовать с хозяином нунули.

Говоря так, он внимательно наблюдал за коричневым обветренным лицом попутчика. Тот, по-видимому, занимал достаточно высокое положение в корабельной иерархии и знал, кто такой нунули. Поэтому он удивленно заметил:

— Что ж, выходит, что вы имеете право пользоваться всеми видами технического обслуживания…

— Совершенно верно, — подтвердил Модиун, и, стараясь использовать возможность получить дополнительную информацию, спросил:

— Когда мы отправляемся отсюда?

— Часов через двенадцать, — последовал ответ. А потом офицер, не сознавая, что выдает военную тайну, продолжил: — Ученые уже готовят к установке водородную бомбу, которая взорвется после нашего отлета. Остается только подождать, когда они возвратятся на борт.

Выходило, что Модиун чуть-чуть все не проспал. Чуть-чуть, но не совсем…

“Ну вот, — с горечью подумал он, — еще немного, и я бы оказался в дураках. Позволил бы убить множество живых существ кучке лиц, готовых принести такую жертву ради одного человека. Конечно, по большому счету это не имеет особого значения. Все они смертны и умрут если не сегодня, то завтра”.

Тем не менее его приводило в уныние недобросовестное поведение комитета, который в данном случае получал незаконные преимущества благодаря своим техническим знаниям. Да… это называлось злоупотреблением своими возможностями. Опять его охватило ощущение несправедливости всего происходящего.

“Видимо, во мне заранее запрограммировано стремление исправлять разного рода несправедливости и противодействовать им”, — подумал он.

Лифт остановился, и у Модиуна не оставалось времени на дальнейшие размышления. Дверь открылась, и на расстоянии в несколько ярдов от себя он увидел открытый люк готовящегося к отправлению корабля. Пожалуй, он обращал внимание на этот люк и раньше, когда впервые направлялся на встречу с нунули. Это была носовая часть корабля. Они одновременно с попутчиком шагнули за порог, и тут Модиун обнаружил того, кого искал.

Нунули стоял спиной к нему и что-то говорил окружающим его о необходимости как можно скорее улететь. Слова его вызвали вежливые кивки полудюжины инженеров-гиен. А один из них, выступивший от имени всех, заявил:

— Мы готовы, сэр. Остается только задраить люк, повернуть три включателя и — вперед!

— Тогда по местам! — скомандовал нунули. — Я лично дождусь тех, кто еще должен подняться на борт и…

При этих словах он обернулся и замолчал, потому что увидел Модиуна.

Возникла долгая неловкая пауза. Но тут Модиун спокойно проговорил:

— Как я вижу, мне придется опять вмешаться в направленные против меня махинации и к тому же изменить порядок полета, прежде чем мы пройдем через черную дыру…

— Прежде чем пройдем через что? — удивленно воскликнул инопланетянин.

— Боюсь, что у меня нет времени на объяснения, — ответил Модиун. — Однако же довольно любопытно, что вы не в курсе дела. Выходит, что вас готовы принести в жертву? Тот факт, что вы являетесь ко мне в каюту с просьбой о помощи, свидетельствует, что вам заранее не было известно, что должно случиться.

И он уже повернулся, чтобы уйти, когда нунули остановил его:

— Подождите!

Модиун вежливо остановился, а нунули продолжал:

— Наверное, я должен сообщить вам, что предупрежден о новых обстоятельствах, в связи с которыми член комитета готов объяснить вам свою долговременную программу действий.

Модиуна это заявление просто поразило.

— Какие же это обстоятельства?

Нунули в свою очередь удивился.

— Речь идет о том, что, проникнув на корабль, вы задержались на его борту, а это аннулировало все логические решения относительно последнего представления — мужчины человеческой расы.

Модиун старался уловить смысл слов, произносимых нунули.

— Правильно ли я вас понял? Член комитета хочет встретиться со мной лично?

— Да.

Модиун даже несколько растерялся, но внутри его все загорелось. Победа? Похоже. И это было довольно приятно.

“Я снова увижу Судлил, — подумал он, впервые почувствовав, что ее неожиданное исчезновение взволновало его. — Может быть, даже смогу снять сенсорную блокировку, которую я поставил сам перед выходом за барьер”.

Это было то, что не удалось сделать Судлил, и потому она, влекомая любопытством и стремлением двигаться, вынуждена была отправиться прогуляться в первый же день. А в результате потерялась, став к тому же пленницей где-то в отдаленной части Галактики. Да, в очень и очень далекой, как показалось ему. К тому же трудно было понять, как она ухитрилась попасть в ловушку и остаться при этом в живых… ибо ее призыв о помощи прямо свидетельствовал о том, что она жива и в то же время пленница.

Вспомнив об этом, Модиун решил, что стоит принять кое-какие меры предосторожности, чтобы застраховаться от всякого рода неожиданностей, которые могут преподнести ему зоувги.

— Так когда и куда я должен отправиться? — спросил человек.

— Вы с ума сошли!

Говоря это, нунули осознал, что человек его не совсем правильно понял, и решил снизойти до разъяснений.

— Я только хотел сказать, что член комитета побеседует с вами, если вы когда-нибудь обнаружите его в том месте, где он находится. Сразу скажу вам, что это большая уступка с его стороны.

Модиун вежливо дождался, когда его собеседник кончит, потом сказал:

— Ну что ж, так я и подумал. Найти его — не столь уж сложная для меня задача. У меня есть три метода для определения местонахождения объекта. Впрочем, вам должно быть известно об этом…

Он умолк и стоял, не двигаясь. Лицо его напряглось, а глаза несколько прищурились.

— Внимание, начинается, — проговорил он. — Скоро поднимется настоящий тарарам. Советую забрать свою циновку и привязаться покрепче к потолку, когда это наступит.

Собравшись уходить, он повернулся к двери, но его опять остановил нунули:

— Когда и что наступит?

— Мы начинаем погружение в черную дыру, — ответил Модиун. — Полагаю, что это будет самый короткий путь. Вспомните, о чем я вам говорил. Нужно предупредить всех, что корабль может оказаться в перекрестье гравитационных воздействий и находиться там в течение всей ночи.

— Но… но… почему?

— Просто я считаю, что такая прекрасная маленькая дыра не может располагаться слишком далеко от пункта контроля над ней.

Объяснение явно наконец дошло до нунули, глаза его стали почти прозрачно-голубыми.

— О! — всплеснул он ручонками, почти так, как это делают в подобных случаях люди-животные.

А Модиун вынес заключение:

— Когда фейерверк закончится, мы наверняка окажемся возле самой планеты Зоувг, во всяком случае, мне так кажется. А пройдет все за время чуть меньше земного дня. Итак, желаю вам спокойной ночи.

После этого, не дожидаясь ответа, он вышел.

29

Задыхаясь от быстрой ходьбы, Модиун добрался до своей каюты и задумался: “Теперь, когда нунули уже не может прямо действовать против меня, следует ожидать нападения непосредственно со стороны комитета”.

Он разделся, лег в кровать, привязал себя ремнями… и тут же заснул.

Проснулся он оттого, что почувствовал, как ремни врезаются в тело.

“Ускорение не менее трех G”, — подумал он.

Происходящее беспокоило его, но он продолжал подходить ко всему философски… Теоретически давление в черной дыре может быть в тысячу раз больше силы тяжести. Конечно, двигатели звездолета рассчитаны на экстремальные ситуации. Но все же… Ведь это сочетается с движением вверх, вниз, влево и вправо. Компьютер в такой ситуации должен выбирать оптимальное положение корабля с минимальным напряжением… Так что беспокоиться нечего… Следует полностью довериться технике.

Максимальная тяжесть наваливалась четырежды. Модиун лежал или, скорее, “парил” в темноте, осознавая колоссальное ускорение движения корабля, а затем последующее торможение.

Одновременно гигантский звездолет покрывал расстояние, эквивалентное десяткам световых лет.

Наконец они прошли сквозь черную дыру.

В момент, когда корабль выходил из нее, человек спал. Перед его внутренним взором возникла Судлил, совершенно нагая, как и в тот день, когда он был рядом с ней, не испытывая ни малейших признаков страсти. Но теперь… каким-то образом это ночное видение пробудило в нем доселе неизведанные чувства. Модиун только собрался проанализировать эти чувства, как понял, что он видел сон, а это присуще настоящим человеческим существам!

Он так и проснулся, продолжая удивляться. Сон! Надо же! И у кого? У него! Но ведь животным снятся сны, они подсознательно решают во сне свои проблемы и избавляются от конфликтных ситуаций прошедшего дня.

“Ну, я совсем опускаюсь…” — подумал он.

Сон был симптомом того, что его разум не в силах справиться с подсознанием.

Думая так, он сначала даже не обратил внимания на содержание сна. Его взволновал лишь сам факт наличия у него сновидений. Но вскоре он понял, что сон возбудил его половой орган, как это он некогда видел у самцов-животных.

“Вот так раз! Что же это творится со мной?”

Крайне заинтересовавшись, он стал изучать свое отражение в большом зеркале ванной комнаты. Однако это состояние не поддавалось какому-либо известному ему определению. Кроме того, его половой орган при осмотре значительно сократился.

Одеваясь, Модиун вовсю веселился. Мысленно он несколько раз возвращался к своему сну, особенно обращая внимание на его эротическую сторону.

Начав причесываться, он вдруг подумал, что, будучи достаточно странным, сон мог иметь и другое значение.

Неужели новое нападение?

Возможно, когда его мозг был охвачен страстью, происходило что-то такое, чего он не заметил? Расстроившись, Модиун включил восприятие. Однако корабль спокойно плыл в пространстве, направляясь к ближайшей звездной системе. А в его ментальном поле присутствовал всего один затемненный сектор — это нунули. Да и тот был не такой уж темный.

Если что-то и происходило, то оно уже наверняка кончилось. И к тому же оно было не настолько важным и значительным, чтобы оставить после себя следы.

Конечно, подобного рода сон являлся атакой против него!

Закончив туалет, Модиун продолжал размышлять о природе нападения, но тут прозвенел звонок у входной двери.

Модиун хотел открыть, однако… инстинктивно заколебался и остановился.

“Итак, я перестаю быть наивным, — подумал он, — и начинаю понимать, что все интриги зоувгов направлены только против одного-единственного человека — меня”.

Это казалось невероятным, но сомнений не вызывало. Сначала дважды произошло нападение людей-гиен, потом феномен черной дыры — все на единственного человека с планеты Земля. Потом ими был вызван этот сексуальный сон. Скорее всего, им потребовалось время на то, чтобы отвлечь внимание Модиуна, пока готовилась новая атака. Ведь он сумел устроить так, что хозяин нунули оказался сильно занят и не мог ничего поделать… так что пришлось вовлечь во все лично члена комитета.

Да. Трудно было поверить, что зоувг лично заинтересовался судьбой человека с маленькой планеты Земля. Но сомнений не оставалось. Красноглазое злобное существо, которое встретилось с ним в период использования в качестве оружия черной дыры, позволило увидеть себя. Зо-увги шли даже на гибель вместе с кораблем их раба нунули, поскольку не предупредили его об атаке. Это была фантастическая реальность, но тем не менее реальность.

“Ладно, будь что будет, я готов ко всему”.

Стоя все так же неподвижно возле двери, Модиун настроил все уровни своего восприятия, желая быть уверенным, что если не сработает один, то подаст сигнал другой.

После этого он наконец открыл дверь. За ней стояла четверка друзей животных с простецкими улыбками на лицах.

— Ну что же вы, входите!

В тот же момент сработал сигнал опасности, спасший ему жизнь.

30

Яркая молния вырвалась из ствола ружья. В коридоре прогремело эхо выстрела. Разряд взломал пол в нескольких футах от двери.

— Айчдохз, — раздраженно сказал Роозб, — смотри, что ты делаешь. Ну, привет, — наконец, улыбнувшись, обратился он к Модиуну.

Все это произошло за какое-то мгновение. И во всем просматривалась явная попытка сжечь его мозг. А когда она не удалась, мгновенно уничтожили используемый механизм.

Конечно, теперь у него не было возможности определить, каким образом зоувги воздействовали на мозг человека-животного, противопоставив свой метод системе человеческого восприятия. Но ведь как решительно они продемонстрировали, что располагают таким методом!

Однако у Модиуна не было времени до конца во всем этом разобраться, поскольку Доолдн, войдя, сразу схватил его в объятия, а потом и он сам стал обнимать каждого из людей-животных.

— Ну, парень, как же мы рады видеть тебя!

Потом ему неистово жали руку, нежные ладони Нэррла обнимали его за шею и плечи, а потом Роозб так стиснул Модиуна, что у него перехватило дыхание.

— Эй, хватит, друзья! — взмолился человек. — Очень рад, что вы выбрались целые и невредимые.

И тут все четверо наперебой стали делиться своими впечатлениями. Они все еще были ими переполнены, хотя самое плохое, вроде бы, осталось позади.

— Ну, парень, скажу я тебе! — воскликнул человек-медведь. — Там внизу настоящее змеиное логово. Нам противостоит огромная сильная армия. Чем скорее мы уберемся с этой планеты, тем будет лучше! Конечно, мыто оттуда выбрались, но…

Тут он мрачно замолчал.

Сейчас огромный звездолет был уже в космосе, но его точное местонахождение Модиуя знал не больше, чем они. Впрочем, теперь его больше интересовала не Гания, а совершенно другая планета. Поэтому человек промолчал.

В это время стоявший рядом с ним Нэррл издал какой-то всхлип.

— Что случилось, Нэррл?

По щеке человека-лисы скатилась крупная слеза.

— Смешно сказать, — пробормотал он, — но я никогда и подумать не мог, что наше столь долгожданное мирное путешествие может иметь целью захват других планет… Ну, представим себе… Покорили бы мы этих… как их там… ганиан… А потом что бы мы с ними делали?

— Это все проклятые недоумки люди-гиены, — проворчал Айчдохз. — Правильно говорил Модиунн, что все они узурпаторы и помыслы-то у них дурацкие.

Слушая их разговоры, Модиун почувствовал себя значительно лучше. Он был доволен, что они считали виновными во всем людей-гиен, которые в общем-то были не намного умнее их самих. Но по крайней мере теперь у них никогда не возникнет намерение захватить Ганию. Кроме того, этот их стихийный протест позволял надеяться, что можно побудить к сопротивлению и других людей-животных.

Хотя эта мысль была еще очень смутной, она все же могла послужить будущей основой решения проблемы: каким образом человек смог бы вернуть себе контроль над животными Земли.

Впрочем, он понимал, что думать об этом преждевременно, и спросил:

— Итак, вы все четверо больше не собираетесь снова спускаться туда, вниз? Но ведь тогда туда пойдут другие?

— Не знаем, но нам почему-то снова велели носить с собой оружие до нового приказа, — пожаловался Доолдн.

— А что, у вас возникали какие-то проблемы с ружьями? — стараясь не обнаруживать своего интереса, спросил Модиун.

Роозб пожал плечами.

— Да понимаешь ли, тут один офицер при осмотре обнаружил неисправность в ружье Айчдохза, как раз перед тем, как мы собрались идти к тебе. Так что нам пришлось подождать, пока он все это исправил. Но… может быть… Ой! — Тут его большие наивные карие глаза стали еще больше. — А может быть, он и не исправил, как надо. Потому-то оно и выстрелило возле двери. Как ты считаешь, Айчдохз?

Человек-бегемот согласно покивал головой.

Модиун почувствовал, что здесь явно пахло заговором (должно быть, один из членов комитета, не ставя в известность нунули, напрямую внушил мысль об убийстве человеку-гиене).

— А может быть, — сказал Модиун, — все это вполне естественно и произошло случайно? Вас из осторожности попросили держать при себе оружие, ну и проверили его состояние. Может быть, это вовсе не значит, что вас ждут какие-нибудь поручения…

Такое решение не приходило в голову. Они тут же расслабились и продолжали рассказывать о своих жутких приключениях на Гании. Через некоторое время они уже хохотали во все горло, подтрунивая друг над другом.

Наконец Модиуну показалось, что прошло уже достаточно времени. Слушая болтовню друзей, он кое-что продумал и принял решение.

Встав во весь рост, человек поднял руку, чтобы привлечь к себе внимание остальных. Наступил торжественный момент, и Модиун заговорил:

— Парни, я должен вам сообщить нечто важное…

И он рассказал им, по возможности простыми словами, кто он такой, что сделал и что еще осталось сделать.

После его слов наступило продолжительное молчание. Кончилось оно тем, что Роозб встал и, не говоря ни слова, пожал ему руку. Это послужило сигналом для других. Все они сделали то же.

Потом сели, все еще не отрывая от него глаз, а Роозб констатировал:

— Значит, ты теперь здесь со всеми своими возможностями восприятия и контроля?

Модиун кивнул головой, соглашаясь.

— Я только не понимаю одного, — проговорил он. — Нет никакого сомнения в том, что все, что они проделали со мной, они проделали и с Судлил. Однако выходит, что она жива. Ее не убили. Почему?

— Да просто ее держат, чтобы в подходящий момент использовать этот козырь против тебя, — мрачно заметил Нэррл. — Зоувг прикрывается ею, опасаясь ответных действий с твоей стороны.

— Но, — запротестовал Модиун, — если они располагают такими методами мощного воздействия на разум, зачем им заниматься всей этой ерундой?

Молчавший до того Доолдн сказал:

— Я не вижу здесь никаких проблем на будущее. Просто тебе следует держаться подальше от этих зоувгов и их хитроумных методов контроля (тут он скорчил гримасу отвращения).

— Конечно, — поддержал его Айчдохз.

Роозб и Нэррл дружно закивали, присоединяясь к этому предложению.

— Конечно, так и только так следует поступать, — проговорил человек-лиса.

— Ну-ну-ну, знаете… — заколебался Модиун.

Последовавшее за этим молчание смущало его. Да и сам он думал про себя, что человеческое существо не может поступать так, как предлагали его друзья животные. По той простой причине, что человек является высшей формой жизни.

Для него не стоял никакой вопрос, может он поступать так или иначе. Осмелится или не осмелится. В то же время Модиун никогда не пренебрегал опасностью, и вовсе не потому, что ему не хватало смелости. Если он и избегал опасности, то делал это из чисто философских соображений, но в данном случае это было невозможно. В данном случае он уже давно принял решение поговорить с членом комитета. Так он сейчас и разъяснил своим друзьям.

— Нужно, в конце концов, чтобы кто-нибудь пошел и разобрался с тем, что они затевают, и отговорил их так поступать. Заставить их предоставить объяснение, например, относительно того миллиона существ, которым они поручили осуществлять захват планет. Нужно, чтобы кто-то объяснил этому комитету, сколь вредна такая экспансионистская политика для всех, кто в той или иной мере принимает в ней участие. Ведь некоторые даже поплатились за это жизнью. Другие пострадали от ран… Да и вам самим разве приятно было валяться в ганианской грязи?

— Конечно, нет, — согласились друзья.

— Вот все это я и хочу им высказать. Посадку же постараемся совершить рядом с местом, где живут члены комитета.

— А вдруг они попытаются воспользоваться своим трюком мысленного воздействия и окажутся сильнее тебя? — запротестовал Нэррл.

Модиун махнул рукой, как часто делал человек-лиса.

— Это неважно.

— Да вы что! — взорвался Доолдн. — С ума, что ли, все сошли? — Он повернулся к остальным. — Неужели вы не видите, что у этого парня неладно с мозгами?

Модиун расценил это как дальнейшее разрушение барьеров у них в мышлении, что явилось следствием его откровенного признания.

Он — человек! Потомок их древних создателей!

Они испытывали почтение к нему и в то же время опасались за него. Во вспышке человека-ягуара выплеснулись их эмоции.

Роозб дружески проворчал:

— Послушай, дружище, у тебя, конечно, доброе сердце, но скажу тебе совершенно определенно, что живым ты от зоувгов со своей философией не выйдешь!

— Кроме того, — вмешался Нэррл, — ведь ты же овладел огромными знаниями. Может быть, онипомогут тебе выяснить, уязвимы ли зоувги?

Такой подход поразил человека, и он медленно ответил:

— Видишь ли, когда я начинаю думать о совершенном зоувгами насилии… то мне приходит в голову, что им многое неизвестно ни о Айлэме, ни о черной дыре. Во всяком случае, они знают об этом слишком мало, чтобы правильно пользоваться этими силами.

Доолдн тут же вскочил на ноги.

— Не стоит заниматься интеллектуальным трюкачеством, скажи лучше, как можно практически использовать твои знания?

Модиун глубоко вздохнул.

— Третий закон механики, — спокойно объяснил он, — справедлив для Айлэма, как и для обычного пространства, конечно, с некоторой разницей, касающейся сохранения энергии волн.

— Не совсем понимаю. И что из того? — спросил, наклонившись вперед, Айчдохз.

Доолдн нетерпеливо скороговоркой произнес:

— Да тут все просто. Действию всегда соответствует равное противодействие.

Как бы объяснив это остальным, он спросил у Модиуна:

— Так в чем же заключается твоя идея?

— Дело в том, что они не должны были взрывать город людей за барьером, используя энергию Айлэма. Противодействие до сих пор сохраняется в едином психическом пространстве.

Тут Модиун сердито набычился.

— И если кто-нибудь когда-нибудь обнаружит сгусток этого противодействия и к тому же этот кто-то будет знать, как воспользоваться своим открытием, то… пусть зоувги поберегутся. Они, как это говорилось когда-то, выпустили джина из бутылки…

— Как я понимаю, этим “кем-то” будешь ты? — спросил Роозб.

— Могу быть и я, — резко ответил Модиун.

Они были потрясены, что человек доверил им такие сведения. Однако Модиун сглотнул слюну и тихо сказал:

— Нет. Наверное, все-таки я никогда не смогу воспользоваться этими знаниями, ибо их практическое использование привело бы к страшной бойне.

— Нет! Вы только послушайте этого обормота! — возмутился Айчдохз.

А Роозб встал и спокойно заявил:

— Ладно, мы спустимся с тобой вниз и будем страховать тебя своими электрическими ружьями. Думаю, что чуть позже обсудим конкретно, как следует действовать.

— Я полагаю, — начал Модиун, — что сначала нужно будет высадить армию. Но это вовсе не для того, чтобы она открыла стрельбу или начала какие-нибудь агрессивные действия. Если с высадкой все обойдется благополучно, то зоувгам будет трудно — если не сказать невозможно — действовать против такого количества существ.

— А вот это вполне разумная мысль, — одобрил Доолдн.

31

Они позавтракали, и потом Модиун в сопровождении взволнованной четверки людей-животных направился к командной рубке звездолета.

— А вдруг они не захотят впустить нас к себе? — с сомнением проговорил Нэррл, когда друзья уже добрались до двери, расположенной в глубокой нише. Ее окаймляли разноцветные лампочки, а на металлической поверхности видна была надпись: “Вход только для персонала. Посторонним вход воспрещен”.

Энергетическое воздействие Модиуна без труда позволило преодолеть эту преграду. Затем он заставил своим воздействием находящихся внутри людей-гиен техников и инженеров покинуть помещение. Когда персонал исчез, Модиун внимательно осмотрел запоры всех дверей и подошел к вмонтированному в стену огромному экрану.

А через несколько минут перед ними появилась планета Зоувг!

Сначала на гигантском экране возник светящийся туманный круг. Затем стало появляться и расти изображение небольшого городка — место жительства зоувгов.

Комитет.

С такого расстояния слабое свечение энергетического барьера было почти неразличимым, но Модиун все же узнал барьер. Впрочем, теперь это было совсем неважно.

На поверхности этого участка планеты было трудно разглядеть мелкие детали. Холмы и ущелья, длинные тени и темные провалы… Среди них точечками поблескивали крыши строений. Одно из них стояло на вершине горы, а другое ютилось в глубине тысячефутовой пропасти.

Наблюдая это величественное зрелище, Модиун старался сдержать охватывающую его дрожь возбуждения.

Она возникала у него в различных местах: в ноге, в плече, в руке… В желудке, кишках, бедрах, легких — везде, совершая своего рода круг и ни на мгновение не прекращаясь.

Поскольку Модиун сейчас был раскрыт для восприятия, то происходила стимуляция внутренних сил.

Он чувствовал давление пола на свои подошвы, ощущал прикосновение ткани брюк к коленям. Вдыхал слегка щекочущий горло воздух, пока тот проходил к легким. Лицо его горело. А может быть, это происходило под влиянием гнева? Точно определить природу этого ощущения он не мог. Но оно его возбуждало.

Чтобы убедиться, что это не гнев, он стал повторять про себя древние принципы веры, своего рода кредо человека.

1. Люди таковы, каковы они есть, и жизнь такова, какова она есть. Так их и нужно воспринимать.

2. Если вы им (ей) доверяете, то и они (она) сторицей воздадут вам.

3. Полюбите их, и они вам ответят сто крат.

4. В основе своей жизнь хороша. Никому не угрожайте, и вам будет мирно и спокойно.

5. Всегда будьте милосердны к другим.

Каждое из этих положений, как он чувствовал, было запечатлено в его мозгу. И они не позволяли действовать ему иначе.

Мысли эти были верными по содержанию, хотя и не всегда по форме. К тому же очевидно, что нунули в настоящее время совершенно не следовали этим принципам. А еще менее того — зоувги.

Может быть, когда-нибудь в будущем они к этому и придут. Но не теперь.

И ему постоянно следует быть настороже. Ведь он же не может убивать, как это делают они. Ко всему прочему, для него существовало и множество других запретов, и зоувги наверняка о них знали.

Весь день вместе со своими друзьями он наблюдал, как огромная армия землян высаживается на поверхность планеты за барьер, идет через горы, не встречая сопротивления. Их явно ждали. Модиун был в этом абсолютно уверен. Ноги его от возбуждения прямо-таки вытанцовывали. Он чувствовал огромное удовлетворение.

“Сейчас я в значительной степени преодолел некоторые свои внутренние барьеры…” — думал он.

Тело повиновалось малейшему приказу. Это было прекрасно.

Немного позже, когда все уселись перекусить, он почувствовал, что друзья с любопытством его разглядывают. Наконец Доолдн сказал:

— Неужели ты действительно так много знаешь? И как же ты все это изучил, ну, хотя бы относительно черной дыры?

— Системы восприятия, включенные мною, могут напрямую помочь разобраться в явлениях природы, — скромно проговорил Модиун. — Но это не означает, что я безупречен как личность. Ответственность за это несут нунули. Я не умнее и не лучше, чем любой другой… если не считать, что обладаю некоторыми специфическими способностями.

Роозб, который, как всегда, быстро и энергично ел, резко поднял голову.

— Должно быть, это действительно так, парни. Во всех поступках этого человека с тех пор, как я его знаю, всегда в значительной степени присутствовала наивность. Сердце у него горячее, но хитрости совсем нет. Однако не возникает никаких сомнений, что голова у него варит. А, Модиун?

Откровенно говоря, Модиун не слишком был доволен той оценкой, которую дал ему человек-медведь. Но ему хотелось, чтобы друзья принимали его таким, каков он есть, поэтому, энергично кивнув, согласился.

— Да, пожалуй, что так…

Тем не менее, переждав некоторое время, он добавил:

— Впрочем, я не столь уж и наивен, как кажется.

— Ладно, ладно. Посмотрим, — проворчал Роозб, взглянув на Модиуна. — Ты не обижайся, друг, я ведь всегда прямо говорю, что думаю. Например, посуди сам (тут он осуждающе покачал головой): ты позволил умыкнуть у себя из-под носа женщину, да еще не разгадал самого последнего направленного против тебя заговора в этом плане. А ко всему прочему, до сих пор толком не решил, что будешь делать дальше.

— Но ведь я знаю, где она находится, — защищался Модиун.

— Ну и где же?

— Она, конечно, рядом с этим зоувгом.

Человек-медведь обернулся к остальным и беспомощно развел руками.

— Ну вот! Что я вам говорил?

Нэррл улыбнулся Модиуну и сказал:

— Знаешь, я помню одну самочку, которой когда-то увлекался. Но, прежде чем я собрался расстаться с ней, она сама покинула меня ради другого, у которого был хорошо подвешен язык. Конечно, после этого я тоже знал, где она находится.

— А у меня, — вступил в разговор Айчдохз, — был друг, который решил пересечь океан на простой лодке. Во время шторма он утонул. Я тоже хорошо знаю место, где это произошло. То, что от него осталось, покоится теперь на глубине около двух миль.

— Так что, как видишь, Модиун, — взглянул на человека Роозб, — иногда, как послушаешь тебя, начинаешь думать, что ты не можешь сообразить, сколько будет дважды два.

Их дружеские подковырки достигли своей цели. Модиун понял, что он поступает как-то не так.

“Но ведь человек уже побежден, — подумал он. — Мало того, он буквально уничтожен. А я тем не менее что-то болтаю о победе. Смешно это все…

Когда все поели, Модиун сказал:

— Давайте-ка теперь поспим. Наверняка ночью поступит сообщение, что наш напор на зоувгов достиг такой степени, что они согласны немедленно встретиться со мной. Ну, а пока пусть наши тела отдохнут.

Доолдн недоверчиво посмотрел на него.

— У тебя уже готов какой-то план?

— Я же сказал вам, что не столь наивен, как кажусь. Но у находящейся внизу нашей армии нет запасов продовольствия, а они привыкли вовремя получать пищу…

Сообщение об этом поступило на корабль в начале четвертого утра.

32

Судя по изображению на экране телевизора, посадка на выбранное ими место представляла известные трудности, если только не спуститься прямо на крышу строения. Здание плотно прилегало к крутому склону высокого холма. Правда, дальше он был более отлогим, но место находилось ниже вершины примерно на двести футов.

А еще ниже тянулась плоская равнина, вся исчерченная полосками изгородей и аллей, проходящих вдоль зарослей кустарника и по берегам ручья до самой опушки леса, расположенного в двухстах ярдах от здания. Сесть в этом месте значило бы повредить и аллеи и изгороди, а это было бы уж совсем невежливо.

В конце концов Модиун решил, что может подняться по ступеням и через сад (если это, конечно, был сад) добраться до строения.

По склону холма перемещалось множество фигур — это была армия людей-животных. Однако они были далеко, и им надо было еще много идти. Как прикинул Модиун, мог пройти целый час, прежде чем они достигнут цели. Так что пока придется несколько задержаться с посадкой.

Подходящее место нашли в четверти мили от подножия горы. Туда Модиун и посадил свой катер. Для него, человека с повышенной чувствительностью, воздух был заметно насыщен кислородом. Судя по всему, кислород составлял не менее тридцати пяти процентов состава атмосферы.

Повеселевший квинтет скоро достиг группы деревьев. И здесь они увидели пернатых представителей зоувгской фауны.

Маленькие крылатые существа, порхавшие среди ветвей, напоминали земных птиц.

Модиун еще больше активизировал восприятие, и в его мозгу возникли слабые и смутные образы качающихся ветвей и неба, как их видели глаза этих пернатых.

Никаких мыслей. Эти существа были именно тем, чем и казались. Они прекрасно вписывались в окружающую природу, являясь ее частью.

“Как же так, — задавался вопросом Модиун, — если живешь в таком раю, разве может возникнуть стремление захватывать другие планеты, а тем более устанавливать контроль над ними? Конечно, заявив, что планета тебе подчинена, можно почувствовать себя царьком на какое-то мгновение, но ведь едва ли когда-нибудь представится случай самому туда добраться, посетить “завоеванное” пространство. Все удовольствие только и состоит в мысленных представлениях и самолюбовании. А к чему, наконец, нужны все эти мысленные картинки?”

Да, это удовлетворение тщеславия выглядело убого и грустно.

Придя к такому заключению, он понял, что добрался до сада, до начала первой аллеи. Модиун вступил в нее и оглянулся.

— Полагаю, друзья, что вам лучше подождать меня здесь. Спрячьтесь в кустах.

Ему показалось, что голос его прозвучал слишком громко в окружающей тишине, и он чуть тише сказал:

— Моей системы защиты вполне достаточно, чтобы покрыть это расстояние. Таким образом, я смогу защитить как себя, так и вас. Но если я все же задержусь до прихода солдат, отправляйтесь за катером. Может быть, мне понадобится ваша помощь.

Четверка беспрекословно согласилась. Модиун глянул на их человекоподобные лица и прочел на них выражение глубокой обеспокоенности и даже страха за него.

Молчание прервал Роозб, спросив хриплым шепотом:

— Скажи-ка, парень, а чем это может кончиться для тебя?

Потом, не получив ответа, он пожал Модиуну руку, пробормотав:

— Ладно. Удачи тебе! Забей гол в их ворота!

Остальные тоже подошли ближе и пожали ему руку. А Доолдн посоветовал:

— Будь осторожен, друг.

Модиун согласно кивнул и повернулся к ним спиной.

С того места, где он находился, все казалось относительно близким. Сад к тому же выглядел более плоским, чем это представлялось сверху. Кроме того, он обнаружил, что нечто, казавшееся слоем почвы, на самом деле было пластиковым покрытием, припудренным тонким слоем пыли. Такая же пыль, но другого цвета, покрывала соседние дорожки. Через ручеек были перекинуты ажурные мостики, украшенные затейливым орнаментом. Смысл этого орнамента ускользал от Модиуна.

Землянин шел вперед, не оглядываясь. По нависшему над водой мостику он пересек ручей. Внешне мостик выглядел довольно хрупким, но под ногами возникало ощущение прочности, как будто он был сделан из стали.

А еще через несколько минут человек уже поднимался по лестнице, ведущей к зданию, похожему на старинный замок.

Немного запыхавшись при подъеме, он увидел наверху дорожку, тоже покрытую то ли пылью, то ли песком, ведущую прямо к прозрачной, словно стеклянной двери. Нужно было пройти еще каких-то шесть-семь ярдов.

Прежде чем войти в помещение, он впервые оглянулся на друзей. Они не отрываясь смотрели на него.

Модиун помахал им рукой, и они помахали в ответ.

Вот и все… если не считать, что на глаза ему навернулись слезы.

“Имея такое тело, — подумал он, — как-то совершенно безумно привязываешься к другим, подобным тебе существам”.

Впрочем, сейчас было не до сантиментов. Поэтому он подошел к двери, стараясь не думать ни о чем отвлеченном.

Дверь перед ним автоматически растворилась, а когда он ступил через порог, так же мягко захлопнулась.

33

Модиун проснулся и подумал: “Самое простое решение в такой ситуации — покончить жизнь самоубийством. Это так же верно, как и то, что не следует заводить детей.

В конце концов человеческая раса должна закончить свое существование. Как это будет — не важно…”

Он зевнул, потянулся и сел на кровати. Он находился в маленькой каюте спасательного катера, рядом с рубкой управления. Лампы дневного освещения были включены, что, вероятно, и разбудило его.

В глубине шевелились какие-то неясные мысли, все казалось загадочным. Но Модиун не придал этому серьезного значения.

Он встал с постели и чуть ни упал, споткнувшись о крепко спящего на полу Роозба.

— Эй! — негромко позвал человек.

Рядом с Роозбом вповалку спали другие. Постепенно они зашевелились и стали садиться. Модиун узнал Доолдна, Нэррла, а потом и Айчдохза. Вскочив на ноги, они бросились к человеку, тоже спотыкаясь о Роозба.

Первым подоспел Нэррл.

— Как у тебя, все в порядке, малыш?

Модиун удивился.

— Конечно. А почему ты спрашиваешь?

Наклонившийся, чтобы растолкать Роозба, Доолдн резко выпрямился.

— Я полагаю, что он просто проиграл, пытаясь бороться со своей древней привычкой впадать, как и все ему подобные, в зимнюю спячку. В определенное время года с ним это случается…

Говорилось это относительно человека-медведя, но тут до него дошел смысл вопроса, который задал Модиун.

— Да ведь это же ты сам обещал нам все рассказать… Послушайте, — обратился он к остальным самым воинственным тоном, — подтвердите, что он сам вчера сказал нам, что все расскажет утром. А сейчас, старина, как раз утро…

— Что-то я не пойму, о чем должен рассказывать?

Он смолк, и тут же в голове что-то сверкнуло. Потом пошли воспоминания.

— Значит, так. Я прошел в ту дверь… — прошептал он.

— Ну да, да. А что было потом? — ворчливо поторопил его Айчдохз.

Взгляд Модиуна обежал липа друзей и спящего Роозба. Потом он отрицательно помотал головой, чувствуя себя несколько растерянным.

— Совершенно ничего не помню. Как я попал сюда?

— Ну-ка расскажи, Нэррл, — предложил человек-ягуар. — Ты у нас самый красноречивый…

— А чего тут рассказывать? Ты вошел в дверь, мы это хорошо видели. Прошло чуть больше часа. К этому времени армия землян уже заполнила площадку и подобралась к самому зданию. Затем от тебя поступило распоряжение забрать Судлил. Мы так и сделали. Еще ты сказал, что должен вернуться обратно, чтобы выполнить какое-то обещание, но, поскольку уже наступила ночь, мы уговорили тебя сделать это утром. Вот так и получилось, что все мы здесь…

— Ну, и зачем я должен был туда вернуться? — никак не мог опомниться от услышанного Модиун. — О каком обещании шла речь?

— Этого мы не знаем. Ты нам не сказал.

Человек медленно опустился на кровать.

— Это похоже на амнезию, — негромко проговорил он. — Наверное, мне следовало бы быть осторожней.

Доолдн взволнованно спросил:

— Ты хочешь сказать, что тебя загипнотизировали?

Человек кивнул.

— Они, должно быть, проникли сквозь мою защиту, — едва сдерживая удивление, пробормотал он. — Пусть меня повесят, если это не так! Это их метод контроля над мозгом, — объяснил он. — Они внушают необходимость совершить что-то и держат вас, как на крючке.

Потом он опять заговорил, вспомнив мысль, с которой проснулся.

— Послушайте, да я ведь только что хотел покончить жизнь самоубийством. К тому же был убежден, что нам с Судлил не нужно заводить детей. И что вообще род человеческий должен на нас прекратиться.

Он опять смолк, задумавшись. Было такое ощущение, что в голове у него кружится хоровод мыслей, причем все они приходят одновременно. Сидя на краю постели, он пытался привести все эти мысли в порядок.

— Судлил, — проговорил он вслух. — Вы сказали, что доставили ее сюда. Где же она?

Люди-животные с грустью переглянулись и печально покачали головами.

— Да, у этого малого мозги точно набекрень, — сказал Доолдн.

А проснувшийся к этому времени Роозб добавил:

— Модиун, посмотри-ка на кровать позади себя…

Человек медленно повернулся, не веря, что может быть таким бесчувственным. Через несколько секунд он сообразил, что лежал лицом к стене и потому ничего не видел. Оказывается, он лежал рядом с Судлил.

Опомнившись, он стал рассматривать женщину. Да, это ее золотистые волосы. Лицо такое же, каким он увидел его, когда она вышла за барьер. Даже спящая, она излучала огромную жизненную энергию… другого определения он подобрать не мог.

“Вряд ли я когда-либо выглядел таким энергичным, как она… — впервые пришло ему в голову. — А каким же я кажусь другим, окружающим?”

Не отрывая взгляда от женщины, он спросил:

— Что с ней?

— Ты сам сказал, что она без сознания. Тогда мы соорудили носилки и доставили ее сюда, — объяснил Нэррл. — С тех пор она и находится в таком состоянии.

— И я все это говорил прошлой ночью, как будто знал об этом? Но почему же я не привел ее в сознание?

Выяснилось, что он не захотел, чтобы она очнулась неожиданно.

— Надо думать, — расстроенно проговорил Модиун, — что тогда я знал, что делаю. Так что сейчас не стоит спешить.

— По-моему, — заявил Роозб, — следует собрать военный совет или что-нибудь подобное.

“Наверняка нужно что-нибудь делать”, — подумал Модиун.

Спустя час они поели, сидя в тесном кругу в командной рубке. Модиун глубоко вздохнул.

— Ну вот, — начал он, — теперь я вспоминаю, как подошел к двери. Сейчас включу систему усиления памяти. И опишу вам все от начала до конца.

34

Когда Модиун вошел, из-за стола, находившегося ярдах в шести от двери, поднялся нунули.

— Распишитесь вот здесь, — предложил он, — приглашающе поманив человека.

В одной руке он держал нечто, напоминающее авторучку, а пальцем другой показывал на что-то вроде книги почетных гостей.

Модиун остановился на пороге. Он сознательно сдерживался, чтобы не сразу выполнить то, что предлагал нунули, и в первую очередь огляделся вокруг. Перед ним была небольшая комната с высоким потолком. Стены ее казались облицованными белым блестящим пластиком. Кроме двери, через которую он вошел, в комнате было еще две. Располагались они по обеим сторонам то ли стола, то ли конторки, то ли бюро. Обе двери были не менее десяти футов высотой и покрыты узорами из позолоченных листьев. Помещение было очень светлым, хотя Модиун и не смог обнаружить источник освещения.

Удовлетворившись поверхностным осмотром, он двинулся вперед, включив все рецепторы восприятия. И сразу же ощутил твердость пола под ногами и трение одежды о тело. Рубашка прямо-таки царапала руки и грудь. Воздух был мягок и приятно щекотал легкие, что, скорее всего, объяснялось избытком кислорода. Ощущения наваливались на него со всех сторон, но главное заключалось в том, что они пока не пробуждали у него чувства опасности.

Приблизившись к бюро, Модиун взглянул на чистую страницу книги и увидел, что протянутая нунули ручка находится в нескольких дюймах от его руки.

Тут ему в голову пришли две мысли, и Модиун замер.

Первая. Вся окружающая обстановка создана специально для человека. Этому служила приемная с бюро и книгой записи гостей. Все это было до невероятности упрощено и явно сооружено на скорую руку. Этакая смешная подделка под старинную коммерческую контору. Возможно, они ожидали, что он автоматически проделает всю процедуру, а знакомая обстановка усыпит бдительность.

Вторая мысль была связана с первой. Раз они столько внимания уделяют антуражу, то опять что-то готовят. Наверное, снова организован некий заговор.

Все внутри него настроилось на подобную возможность и готово было действовать. Однако он совершенно не собирался втягиваться в какие бы то ни было интриги на столь низком уровне. Модиун отрицательно покачал головой, показав, что не собирается расписываться, и просто сказал:

— Мне назначена встреча…

Нунули не стал спорить.

— Тогда прошу вас туда.

И он показал на дверь слева от человека.

Модиун не шелохнулся. Слова этого существа вызвали у него целую гамму чувств, главным из которой было недоверие. Оно усиливалось тоном и голосом нунули, а также тем, как он держался, когда говорил, легким напряжением в мышцах этого привратника… А самое главное — чувством превосходства, пробивавшимся сквозь “паразитные фоновые шумы” мозга нунули.

“Что же они задумали?”

Сначала возникло внутреннее предупреждение, что не стоит расписываться в книге, теперь — чувство, что не нужно входить в указанную комнату…

Модиун даже вынужден был сделать над собой усилие, чтобы из чистого любопытства не заглянуть в левую дверь.

“Ладно. Позже я, пожалуй, загляну туда, а заодно и распишусь, — подумал он. — Нужно будет только разобраться, какая во всем этом связь?”

Вслух же он сказал:

— А не могу ли я пройти в эту дверь? — и указал направо.

— Конечно!

Сказано это было в достаточной степени любезно.

Тон, вибрация голоса, внешний вид говорившего — все казалось правильным.

Тем временем нунули сам подошел к двери и вежливо открыл ее, придерживая створку. Шагнув внутрь, человек сразу заметил за дверью коридор. Комната располагалась несколько дальше и правее. Что в ней находилось, не было видно. Тогда он двинулся вперед.

И тут почти одновременно произошли две вещи: дверь за его спиной с мягким щелчком захлопнулась и погас свет.

Оказавшись в полной темноте в логове зоувгов, Модиун заколебался. Но всего на секунду. Он прошел с десяток футов по коридору и, повернув, сразу направился к креслу, положение которого обнаружил с помощью своих датчиков. Неторопливо уселся.

Во мраке прозвучал голос:

— Итак, вы попались в ловушку!

Ццва были произнесены эти слова, как до Модиуна дошло, что и его невидимый собеседник, и нунули в приемной говорят на универсальном земном языке.

“Что-то уж очень они расшаркиваются перед человеком. Притом единственным человеком”, — подумал он.

Сознание между тем продолжало работать, анализируя происходящее. И мозг в первую очередь выделил зловещий смысл слов, сорвавшихся с языка зоувга.

Едва усевшись, Модиун ощутил тепло, исходящее от того, кто присутствовал в комнате. Существо это находилось чуть больше чем в десяти футах от него и левее. Комнату наполнял какой-то странный запах.

Модиун понял, что голос исходит из точки, расположенной по крайней мере на фут выше его роста. Может быть, это существо стояло на каком-нибудь возвышении? Но рецепторы подтвердили, что нет. Просто зоувг достаточно рослый, приблизительно девяти — девяти с половиной футов.

Интересно…

Чувствуя, что член комитета смотрит на него, как будто видит в темноте, Модиун сосредоточил внимание на том, что зоувг говорил.

“Может быть, я оказался жертвой гипнотического воздействия, которое дает им такую власть?”

Пока это было неясно.

Модиун мог с полной уверенностью сказать только то, что с этим существом он ранее не встречался. Заявление о том, что человек попал в ловушку, отличалось достаточной прямотой.

Между тем Модиун закончил анализ.

“Итак, до сих пор ничего не случилось… Они меня пока не тронули…”

Однако даже от этой мысли его охватило чувство досады. Встреча с членом комитета, которой он так ожидал, проходила не так, как ему представлялось: не было открытого и прямого диалога лицом к лицу. И он должен был к тому же признать, что быстрота и рамки, в которых развертывались события (темнота), возымели свой эффект (наверняка предусмотренный). Противодействие ему шло на самом высоком уровне. Тогда Модиун решил начать контрнаступление:

— Ваша манера поведения и слова, к сожалению, означают, что вы и в дальнейшем намереваетесь продолжать завоевание Галактики…

При этих словах зоувг приблизился к человеку и, возвышаясь над ним, проговорил:

— Мы, как мне кажется, не понимаем друг друга. Кто. же внушил вам такую мысль?

Откинувшись в кресле, Модиун с некоторым запозданием вспомнил, что об этом ему сказал хозяин нунули на корабле. Он ясно представил, как эта раса действовала, захватывая планеты для зоувгов. Именно с этой целью была уничтожена на Земле человеческая раса, а потом совершено жестокое нападение на Ганию.

— У меня создалось впечатление, что то, что вы сделали на Земле и Гании, может быть совершено на десятках тысяч других планет, подвергнутых экспансии.

— То, что мы осуществляем, вовсе не является захватом территорий, — заявил зоувг. — Мы просто-напросто решительно пресекаем развитие вредных и случайных ветвей эволюции, выражающихся в появлении случайных форм жизни. Когда такая линия истреблена, мы некоторое время наблюдаем, а потом позволяем всему остальному идти своим путем. Это никак нельзя назвать захватом.

Модиун от изумления даже рот раскрыл. Потом закрыл. Он получил объяснение происходящего всего в нескольких словах!

“Получается, — подумал он, — что они нападают и уничтожают самых приспособленных, выживших на планетах в результате естественного отбора”.

Обескураживающее открытие.

Даже когда человек видоизменял животных, у него и в мыслях такого не было. А позже, когда люди под влиянием нунули изменяли свою собственную природу, то только акцентировали внимание на тех чертах и свойствах своей расы, ростки которых уже были заложены в ней в процессе эволюции.

— Ну и каковы же ваши критерии отбора и кто их устанавливал?

— На всех планетах, — ответил зоувг, — мы контролируем ту форму жизни, которая отличается долголетием. Можете вы назвать пример лучшего критерия устранения расы, чем ее долголетие?

Голос смолк, и Модиун ждал, что существо разовьет дальше свою мысль. Но прошло несколько секунд, и по спокойному дыханию собеседника он понял, что продолжения не последует.

— Подождите… — начал он взволнованно, потом, собравшись с мыслями, продолжил: — Но ведь и сами-то вы являетесь расой долгожителей… не так ли?

— Должен сказать, что термин “долгожители”, применяемый вами в отношении нас, не совсем точен. Дело в том, что мы — бессмертны. Бессмертие, — и это прозвучало достаточно гордо, — является одним из двух наших важнейших качеств.

Про себя Модиун решил, что вторым важнейшим качеством зоувги считают свое умение осуществлять контроль над разумом других существ. Однако он промолчал, чтобы не отклоняться от темы.

— Короче говоря, для уничтожения рас вы выбрали качество, которое сами приобрели, скорее всего, тоже благодаря естественному отбору. Я говорю “скорее всего”, ибо это тот самый момент, на который бы хотелось обратить внимание…

Член комитета хранил спокойствие. Спокойно и весомо он проговорил:

— Мы подходим совершенно объективно, поскольку изучили все самые положительные черты у сотен рас…

— И кончили тем, что признали свою расу самой лучшей! — взорвался Модиун. — Причем совершенно необоснованно.

— Я повторяю вопрос (в голосе члена комитета прозвучало раздражение): можете ли вы назвать лучший критерий, чем долговечность?

— Да. Например, система человеческого восприятия. И человеческая философия терпимости. Вот видите, — прервал он перечисление, — вы мне говорите о качествах зоувгов, а я вам — о качествах людей. Получается, что мы с вами оба в достаточной степени субъективны. А?

— Поскольку вы находитесь в наших руках, продолжать разговор с вами бесполезно, — последовал холодный ответ.

Итак, все вернулось на круги своя.

Модиун продолжал спокойно сидеть в кресле, но держался настороже и чувствовал, что пока ничего не изменилось. В эти несколько минут, когда был всему подведен итог, его система восприятия не подавала никаких настораживающих сигналов. Выходило так, что, если они что-то и предпринимали, это, должно быть, происходило на каком-то высоком уровне и он не чувствовал. Айлэм — единое психическое пространство — и космос молчали. Вся окружающая Вселенная продолжала свое движение в рамках молекулярной и атомарной логики, не реагируя на пертурбации разумов, а это позволяло думать, что проблема внутри, а не вне Модиуна.

Размышляя о такой возможности, человек решил, что пришло время совершить то, зачем он сюда явился. Однако он не знал, как начать, а в голове вертелось: “Первой моей задачей было поговорить, что я и сделал. Но это ни к чему не привело”.

И вот, не решив, как действовать дальше, Модиун наугад проговорил:

— Все же биологией мы владеем лучше, чем кто бы то ни было, благодаря тому, что в нас развили нунули.

Существо в темноте издало какой-то горловой звук. Может быть, так оно иронически смеялось? Затем зоувг заговорил:

— В принципе, нам сейчас и не нужно предпринимать что-либо против вас. Контроль над вами давно установлен. Вы должны понять, что никто не может поступать вопреки своей собственной природе. Например, индивидуум даже может прекрасно понимать существо боя, который он должен вести, — это та стадия, до которой поднялись и вы, — но в то же время вы прекрасно сами знаете, что кожу вашу можно чем-либо пронзить, сердце — остановить, а на группы клеток вашего мозга можно воздействовать… довольно-таки специфическим методом. Так вот, несмотря на вашу систему восприятия, срок жизни человека составляет менее двух тысяч лет по земному летосчислению. И этим вы обязаны нунули, которые способствовали улучшению человеческой расы.

— Верно, — согласился Модиун. — Однако я сейчас не склонен заниматься подобным анализом и…

Тут зоувг прервал его:

— Чтобы продемонстрировать наши возможности, я предлагаю вам использовать свою систему восприятия, направив ее против нас. Вы тут же убедитесь, что бороться вам с нами не по силам.

— Вы требуете невозможного, — запротестовал Модиун. — Для меня слово “против” не несет смысловой нагрузки. Я не против вас.

— Это, конечно, естественно с вашей стороны, поскольку так вас запрограммировали наши слуги — нунули, — с удовлетворением заявил зоувг.

— Для меня крайне трудно и даже невозможно решиться умышленно напасть на кого-либо, — подтвердил человек.

— Вот-вот, — откровенно веселился член комитета. — Вы замкнуты в порочном круге. Вы осознаете эти условности и где-то подсознательно они вам не нравятся, но изменить ничего не можете…

— Гм… — проворчал Модиун. — Чувствую, что мы продолжаем не понимать друг друга.

И тут он повторил слова, когда-то сказанные Роозбом к крайнему неудовольствию Доолдна:

— Существует немало способов содрать шкуру с кота.

— Что-то я вас действительно не понимаю, — отозвался зоувг.

Однако Модиун не стал больше ничего объяснять.

* * *

Дальнейшего он вспомнить не мог. Находясь в катере, он сознавал, что полностью потерял память и забыл происшедшее с ним дальше.

— Вот, собственно, и все, что я помню, — несколько раздраженно проговорил он.

— Это какого же кота ты собирался ободрать? — хитро подмигнул Роозб покрасневшему Доолдну.

— Простите, что воспользовался этим сравнением, — отозвался Модиун, сидя за столом напротив человека-ягуара. — Извини, Доолдн…

— Да ладно тебе, — проворчал Доолдн. — Я не сержусь, а просто обеспокоен. Ну и силен же этот зоувг. Айчдохз помотал головой.

— Знаете, парни… Наш Модиун оказался просто мокрой курицей, — сердите сказал он, посмотрев на человека. — Конечно, он в общем-то не трус, а просто не умеет драться.

— Я как раз и собираюсь научиться, — запротестовал человек.

— А вот это — враки! Ты ведь прямо заявил зоувгу, что ничего не будешь делать против него. А теперь говоришь наоборот. Ты, что, собираешься драться теперь за него?

Все они осуждающе уставились на Модиуна.

— И откуда только такое лицемерие в человеке? — осведомился Нэррл.

А Роозб добавил:

— Мы всегда считали, что ты говоришь только правду. Сейчас же слышим, что ты болтаешь попусту. Пойми меня правильно, — торопливо проговорил он, — мы от всей души хотим побить и разогнать этих поганцев.

— Я пытался разобраться с ними через единое психическое пространство Айлэм, — начал объяснять Модиун. — Просто это единственный способ, который мне доступен в данной ситуации. Так вот, послушайте…

Когда Модиун закончил свои объяснения, Доолдн решительно его спросил:

— Выходит, ты считаешь, что именно это тебе и следовало сделать?

— Да.

— Однако, когда ты именно это проделал, у тебя произошла потеря памяти?

Модиун вынужден был согласиться.

— Должно быть, они предприняли контратаку.

— Скажи-ка, а энергия этого поля Айлэм могла бы уничтожить зоувгов полностью? — вступил в разговор Нэррл.

Модиун даже возмутился.

— Поле-то — да, но я — то — нет! Это было бы просто убийством! Настоящим убийством!

Доолдн аж всплеснул в негодовании руками.

— Нет! Вы только посмотрите на этого обормота! — Он покраснел от гнева. Потом взял себя в руки и продолжил уже более ровно: — А ты мог бы обнаружить в другом месте сгусток энергии наподобие того, что сохраняется в Айлэме?

Модиун отрицательно покачал головой.

— Возможно, существует и такое, но мне об этом неизвестно. Должен вам напомнить относительно Айлэма, что это пространство очень велико и сравнимо только с космическим. Просто в нем не существует течения времени.

— Значит, ты хочешь сказать, что использовал до предела все свои знания? — настаивал человек-ягуар.

— Да. Это я вам и пытался объяснить. Лицо Доолдна побагровело и стало похоже на обожженный кирпич. Он откинулся на спинку стула.

— Нет. Я лучше заткнусь! — рыкнул он. — Аж дурно становится, как только представлю себе, что самое великое доброе дело в Галактике пошло прахом… из-за паршивого маленького…

Тут он действительно замолчал, так и не подобрав подходящего сравнения, и лишь спустя минуту выдавил из себя:

— Нет, парни, во всем виноваты мы с вами…

В разговор дипломатично вступил Роозб:

— Ну ладно, Модиун. Все прошло. Но почему бы тебе сейчас не активизировать все свои системы восприятия? Нам просто необходимо знать, что же произошло дальше?

35

И Модиун попытался это сделать. Все получилось на высшем уровне, поскольку человек понимал, что это единственная возможность во всем до конца разобраться. Как генерал, которому пришла в голову некая новая мысль касательно стратегии, он проверил свою идею не в ходе маневров, а на поле брани, в настоящем бою.

Было ясно, что напрямую ему не удастся сломить тысячу мощных разумов, выстроившихся против него с нацеленным гипнотическим воздействием. Поэтому он выбрал обходной маневр. Он погрузил свое восприятие в Айлэм в поисках сохранявшегося там источника энергии, учитывая, что поле должно хранить его в соответствии с незыблемым законом механики.

Поскольку процесс поиска происходил мгновенно, то он тут же услышал в тишине темной комнаты слова зоувга:

— Судя по нашим приборам, вы повысили активность своей системы восприятия. Тем не менее, как видите, ничего не случилось.

Немного подождав, зоувг добавил тем же раздраженным тоном:

— Мы все ощущаем лишь незначительное физическое воздействие на Айлэм. Однако достаточно хорошо известно, что в едином психическом пространстве ничего не может быть пущено в ход, если это не запланировано предварительно. Конечно, времени на переход в Айлэм не требуется, но зато вам оно необходимо, чтобы вернуться в наше реальное пространство. А должен сказать, что таким запасом времени вы не располагаете.

“Итак, они что-то почувствовали”. Он принял к сведению, что у них есть возможность обнаруживать любые его попытки к действию.

Сохраняя вежливость, Модиун заметил:

— Все, что сейчас происходит, конечно, является физиологическим процессом. Пусть пока это вас не беспокоит. Просто он позже получит дальнейшее развитие. Когда он закончится, инверсия будет исправлена, произойдет изменение некоторых химических связей. И тогда это создаст…

Тут он замолчал, почувствовав, что в комнате повисла напряженная тишина. Было такое ощущение, что член комитета подыскивает на своем языке эквивалент сказанного Модиуном. Потом во мраке снова прозвучал резкий неприятный голос:

— Не хотите ли вы сказать, что пытаетесь манипулировать нами?

— Все, что я сделал, — вежливо ответил Модиун, — это использовал энергию, которую вы внесли в 4йлэм. Я только использовал ее в качестве средства биологической перестройки…

— Откуда же эта энергия? Каково ее происхождение?

— Это энергия произведенного вами взрыва в Айлэме, с помощью которого вы уничтожили город человеческих существ за энергетическим барьером. Кстати, от кого вы узнали вообще об Айлэме?

— От одной уже вымершей расы, — скрепя сердце ответил зоувг.

— Понятно. Очевидно, вы и в том случае сочли, что это была тупиковая ветвь эволюции, как я полагаю? — язвительно заметил Модиун. — Однако должен вам сказать, что полученные вами сведения были далеко не полными. Потому-то я и смог использовать сохранившуюся энергию взрыва, которая — а это-то вы должны были знать, — включает в себя все комбинации жизненной мощи…

— Так на что же вы использовали эту энергию? — грубо прервал его зоувг.

Модиун глубоко вздохнул.

— Теперь раса зоувгов пойдет по исправленному мною пути эволюции. В течение нескольких тысячелетий продолжительность жизни каждого индивидуума будет… как я полагаю… где-то семьдесят-восемьдесят лет по земному летосчислению.

По мере того как он объяснял, Модиун чувствовал, что напряжение у существа в комнате все нарастает. И вот…

— Инверсия эволюции, произведенная вами в отношении нас… — неестественно высоким голосом начал зоувг, — ее можно вернуть на прежний уровень?.. Меня об этом только что просил один из моих сородичей.

Модиун помедлил с ответом. Его удивила скорость реакции, с которой зоувги переварили информацию и среагировали на нее. Ведь он нанес им чувствительное поражение, а они тут же, оправившись от шока, почти мгновенно стали искать пути, как все это исправить.

“Впрочем, — подумал он про себя, — их контратака все же запоздала”.

Он раньше их использовал свое преимущество, перехватив инициативу. Но больше у него в запасе ничего не оставалось. Зато у них была под рукой ими же заложенная в него программа честности и пацифизма.

Таким образом, выходило, что он должен ответить на их вопрос.

— По правде сказать, я об этом еще не думал, но полагаю, что ответ может быть положительный. Все можно запустить в обратном направлении, но на это понадобится много времени, ибо работать пришлось бы индивидуально с каждым. Длилось бы это недели, причем достаточно нудно… Ко всему прочему, должен вам сказать, что не имею ни малейшего намерения…

Тут его снова поразила скорость их реакции на его слова.

— Мы являлись единственной бессмертной расой в космосе, — быстро проговорил зоувг, — а вы нас превратили в обыкновенных смертных. Это несправедливо и некрасиво с вашей стороны.

В известном смысле они были правы. Наверное, по большому счету, они должны были бы сохранить свое бессмертие, совершенно уникальное у разумных существ.

“Но они на слишком многое покушались и нанесли слишком много вреда, — убеждал себя Модиун. — Так что теперь их доводы ничего не стоят. Я и сам неоднократно подвергался их откровенному и ничем не спровоцированному нападению. С какой стати я должен соглашаться с их доводами?

Зоувг снова заговорил:

— В том, что мы производили селекцию, нет ничего особенного. Да, мы вмешивались в ход естественного отбора природы, но ведь и вы сами делали то же, изменяя животных…

Голос инопланетянина что-тоеще бубнил, но Модиун больше его не слушал. На него навалилась огромная физическая усталость. Перед глазами плавали круги. Однако он все еще продолжал сознавать, что сейчас они пытаются воздействовать на него своим объединенным внушением.

“Будет ли риском с моей стороны направить активизированное восприятие на свою защиту в данном случае?”

Едва эта мысль пришла ему в голову и он решил защищаться, как сразу почувствовал, что усталость постепенно сходит на нет. Оставалось лишь нечто вроде слабого головокружения.

Модиун подумал о том, что из-за лжи, грубости и нападок этих существ на него нарушилась чистота его реакции на окружающее.

“Я прошел большой путь, — подумал он, — и вполне возможно, что значительную его часть двигался не в том направлении, куда требовалось”.

Впрочем, сейчас он ни о чем не жалел.

Дойдя до этого в своих размышлениях, Модиун окончательно очнулся и вновь услышал голос члена комитета:

— …мой коллега, — говорил инопланетянин, — предлагает вернуть вам вашу женщину при условии, что вы восстановите наше первоначальное состояние. Он считает, что женщина вам крайне необходима для того, чтобы воспроизвести человеческое потомство. Сейчас она без сознания и подвергается опасности. Мой коллега считает, что у вас нет выбора.

Модиуна в очередной раз поразила быстрота их реагирования, к тому же подкрепленная безупречной логикой.

Получалось, что сначала они допустили ошибку, но потом то же самое совершил человек. Так что теперь зоувги взяли реванш. Удастся ли человеку переломить ход событий в очередной раз?

“Вот я и попался, — думал Модиун, — Я даже не могу воспользоваться своим восприятием, чтобы получить сведения о нахождении Судлил: они тут же заблокируют информацию. Но зато лично меня они тронуть не посмеют, ибо только я один могу им помочь в восстановлении состояния бессмертия…”

Получалось, что наступило равновесие сил между человеком и самым опасным его противником. В этой ситуации с философской точки зрения была своя зловещая красота. Нечто демоническое.

Однако проблему надо было решать.

— Хорошо. Я готов восстановить ваше первоначальное состояние. Но пока не знаю, как это лучше проделать. Видите ли, — тут он всплеснул руками, как это частенько делал Нэррл, — как только я восстановлю бессмертие первого же члена комитета, он тут же посчитает себя свободным от всяких обязательств. И никакой предшествующий договор не заставит его защитить Судлил.

Он помолчал, задумавшись.

— Я признаю, что она в вашей власти. К сожалению, Судлил позволила заманить себя в ловушку. Могу даже представить, что она со своей философией пацифизма, отягощенной типично женским пассивным отношением к окружающему, оказалась крайне доверчивой…

— Да, все так и было, — нетерпеливо прервал его зоувг. — Мы смогли погрузить ее в бессознательное состояние, но сомневались, стоит ли вторгаться в ее систему восприятия. Однако вам следует решать быстро. Исходя из того, что это для нас необходимо, и не желая терять времени, мы, ко всему прочему, понимаем, что такая личность, как вы… с вашей философией, какой бы мы ее ни считали, сдержит данное обещание.

Затем он уже совсем скороговоркой добавил:

— Поэтому, если вы обещаете восстановить наше прошлое состояние в течение следующей недели, мы вам скажем, где находится Судлил.

“Итак, они меня четко контролируют”.

Других толкований создавшегося положения не было. Тем не менее особой разницы в положении он не испытывал. Модиун был волен выбирать то или иное решение.

Тихонько закопошилась мыслишка: “Ведь я могу пообещать им и не выполнить своего обещания…”

Однако он тут же ее подавил.

А зоувг продолжал настаивать:

— Вам лучше согласиться. Это необходимо для безопасности женщины.

Поскольку решение в принципе не являлось для него проблемой, Модиун коротко сказал:

— Хорошо. Я обещаю. Где она?

— Она за левой дверью в приемной, — бросил собеседник. — Мы рассчитали, что, войдя туда, вы сразу ее увидите и броситесь к ней. А за те несколько мгновений, в течение которых вы попытаетесь разобраться с ее состоянием, мы скопом сможем обрушиться на вас. Глаза Модиуна округлились от удивления.

— Гм… — негромко хмыкнул он. — Хотел бы я посмотреть, как это у вас получилось бы. — Он опять задумался и спросил: — А почему вас всего тысяча? Как случилось, что зоувги дошли до этой, в общем-то, не слишком большой цифры?

— Мы — единая семья, — объяснил член комитета, казалось задумавшись о чем-то другом. — С очевидностью вытекает, что в случае, когда существует несколько подобных семей, одна из них должна уничтожить другие. Это и произошло давным-давно…

36

Модиун стоял в катере, окруженный друзьями.

— Так вот, когда пришли наши солдаты, нунули и зоувги скрылись через проход, ведущий внутрь горы. Я же выбрался обратно в приемную и оказался перед пресловутой левой дверью.

Кто-то из солдат хотел разнести ее в щепки, но я ограничился тем, что попросил их отойти и справился с этим сам.

Человек задумался.

— В общем-то эти солдаты были совершенно мирными существами. Однако можно себе представить, какими страшными и кровожадными дикарями выглядели они с точки зрения членов комитета, которые никого и никогда не пускали к себе за барьер, да к тому же и не располагали защитой против такого большого количества противников. Тем не менее у нас возникла проблема, которая, впрочем, быстро была решена после того, как прибыли первые передвижные кухни-столовые. Ведь получилось так, что впервые в своей размеренной жизни люди-животные испытали огромный голод. Тем не менее они, как добропорядочные граждане, выстроились в очередь. Вот тут-то я и позвал, чтобы вы принесли носилки для Судлил.

— Заметь. На этот раз твоя память полностью восстановилась. Значит, их сверхмощный гипноз уже не действует, — торжествующе заявил Роозб.

— Так я и понял, — отозвался Модиун.

Он подошел к пульту управления и под внимательными взглядами друзей нажал кнопку механизма, открывающего люк.

— Я, пожалуй, пойду, — заявил он, направляясь к выходу и чуть задержавшись на пороге. — А завтра утром вернусь. Так что подождите меня здесь. Ладно?

Сказав так, он, широко шагая, выбрался наружу и стал карабкаться по склону холма к дому зоувгов.

Он уже прошел около двухсот футов, когда увидел, что вся четверка бежит за ним следом. Поскольку они двигались молча и не окликали его, Модиун продолжил свое движение. Он нисколько не удивился, когда они, запыхавшись, поравнялись с ним и зашагали рядом.

— И куда же ты направился? — спросил, переводя дыхание, Нэррл.

Модиун остановился и повторил им то, что говорил до этого. Что он обещал зоувгам вернуться и произвести восстановление их бессмертия.

— Вы же знаете, что я всегда держу данное обещание…

Он уже собрался продолжить свой путь, но его остановило странное выражение на лице Доолдна.

Придушенным как бы от ярости голосом человек-ягуар спросил:

— Ты, конечно, шутишь?

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Модиун.

— А то, что ты не должен выполнять это обещание, данное под давлением самым крупным негодяям в Галактике…

— Обещание есть обещание, кому бы оно ни было дано…

Тут все четверо разом вцепились в него.

— Ты останешься здесь и никуда не пойдешь, — проворчал Роозб.

И прежде чем он опомнился, они потащили его обратно к катеру.

— Послушайте, парни, — уговаривал он, — если так будете продолжать, мне придется включить систему восприятия и воздействия…

— Ну и прекрасно, — разозлился Доолдн. — Если ты можешь так поступить со своими друзьями, то — действуй!

— Но…я же обещал, — неуверенно защищался Модиун.

Тут вмешался Доолдн:

— Помнишь, ты как-то спросил меня, где я работал до отправления в экспедицию? А я не ответил. Помнишь?

Модиун помнил. Но какое отношение это имело к нынешней ситуации?

— Ну и что? — спросил он.

— А то, — ответил Доолдн, — что я работал санитаром в доме для умалишенных.

Сказав это, он замолчал, не вдаваясь в подробности и сравнения.

Четверка продолжала крепко держать Модиуна. Они подталкивали его сопротивляющееся тело, не обращая больше внимания на протесты, а лишь повторяя что-то вроде “Ты, мол, давай, давай, включай свою систему воздействия…”, чего он, естественно, не мог заставить себя сделать.

Они подтащили его прямо к креслу у пульта управления и держали, пока он с явной неохотой манипулировал рукоятками и пока катер не добрался до звездолета, ожидавшего их на высоте почти двадцати трех тысяч миль над поверхностью.

Сделав то, что от него требовали друзья, Модиун почувствовал слабое раздражение… Со всей возможной скоростью какая-то часть его мозга определила, что ощущение это сравнительно не опасно и не включит автоматически систему воздействия.

“Просто у меня разыгралось воображение. Это возбудили они — зоувги, в отчаянии видя, что я улетаю. Нужно ли мне в данном случае вырабатывать контрвосприятие? Наверное, нет”.

И сразу же у него начались бредовые видения.

Ему показалось, что он снова в приемной зоувгов. В правой руке у него ручка, и он склоняется над книгой записей почетных гостей.

Он понял, что произошло. Постороннее воздействие, оказываемое на его мозг, создавало полную иллюзию, что он именно там и находится.

Ладно. Это ясно.

Однако в воображении он все-таки расписался в книге и уже стал распрямляться, когда…

* * *

…Модиун очнулся в темноте, тут же вспомнив то, что произошло и что сказал ему Доолдн.

“Черт побери! Мои друзья обращаются со мной, как с каким-то психически ненормальным!”

Его угнетало только одно — в чем-то они были правы.

“Я действительно схожу с ума!”

Потом пришла новая мысль:

“Я, как и прочие люди, запрограммирован когда-то и являюсь результатом усовершенствования человеческой расы этими нунули. А теперь, спустя много времени, я попытался использовать свой разум, чтобы изменить программу. Если это не сумасшествие, то что же это?”

Он лежал в темном помещении, а когда глаза несколько привыкли, понял, что находится в своей каюте на борту звездолета. Смутно он даже смог разглядеть два силуэта людей-животных, сидящих рядом с кроватью. Тут до него дошло, что это Роозб и Доолдн.

“Это мои друзья. Они меня охраняют”.

От этой мысли у него одновременно потеплело в груди и стало грустно: он понял, что они будут несчастны, если последние представители человеческой расы, мужчина и женщина, закончат свое существование, то есть уйдут из жизни.

У него даже возникло подозрение, что идея о неизбежности и необходимости покончить с дальнейшим существованием своей расы была много лет назад введена в программу с помощью нунули. Впрочем, в данном случае это не имело никакого значения и ничего не меняло.

Ему приходило на ум, что внутри каждого мужчины существует нечто таинственное, бесконечно упрямое, бездушное, психоэмоциональное, которое делает его самым отвратительным созданием из всех существующих в Галактике.

Во все времена, едва лишь представлялся малейший случай или возможность, мужчина пользовался этим, чтобы возвыситься над другими. И это его стремление не могла сдержать ни одна политическая система. Алчность и жажда власти были беспредельны.

“Да. Зоувги правы. Человеческая раса должна исчезнуть. Уйти из жизни”.

С некоторым опозданием он понял, что это заложенное в его программу желание было активизировано в тот момент, когда он испытал некое специфическое головокружение во время разговора с зоувгом. Тогда ему показалось, что это состояние быстро прошло — но это было совершенно ложным впечатлением.

“Тем не менее бой был прекрасен и упоителен. Сначала победили они, потом — я. Затем их поражение обернулось своего рода местью”, — подумал он.

“Обе расы никуда не годятся и стоят одна другой. Впрочем, как дальше поведут себя зоувги, — это их личное дело. Но мне надо обязательно восстановить то, что сделано”.

В полумраке совсем рядом прозвучал голос Роозба:

— Эй, Доолдн! Мне кажется, наш парень проснулся!

— А? Что?

Вид у человека-ягуара был смущенный. Он и сам только что проснулся и, неуклюже встав, направился к выключателю.

Модиун невольно напрягся, готовый к резкой вспышке света. Но тем не менее, когда свет загорелся, он даже не моргнул.

— Нуда. Точно. Проснулся…

Это уже сказал Доолдн. И они подошли к изголовью кровати и склонились над Модиуном.

— Мы воспринимаем твои мысли, — мрачно проворчал Роозб. — Судлил нас научила, каким образом поддерживать связь с твоим мозгом. А потом она отправилась на бал танцевать. Мне очень жаль тебя, старина.

— Это почему же жаль? — машинально спросил человек. — И на какой бал она отправилась?

Человек-медведь, казалось, не обратил внимания на его вопросы, а продолжал говорить свое:

— Судлил решила, что ты сам справишься с гипнотическим воздействием зоувгов. Она, впрочем, заявила, что могла бы это сделать, но это явилось бы посторонним вмешательством в тайны твоего мозга.

— Все так, — спокойно согласился Модиун. — Гм… А что вы скажете на то, что она телепатически соединила вас со мной? Это ведь то же самое вмешательство…

— А она полагает, что это уже наше дело, — с удовольствием объяснил Доолдн. — Поверь мне, дружок, нас подобные сомнения и угрызения совести не мучают. Ты готов, Роозб?

— Да, готов, — с заметным напряжением в голосе откликнулся человек-медведь.

— Так вот, послушай нас, парень. Нужно, чтобы ты сам на это решился. Или ты убьешь нас — такую возможность мы обговорили, когда советовались с Судлил, — или ты полностью освободишься от гипноза зоувгов. Так что готовься получить самую большую трепку в своей жизни.

Модиун рывком сел на постели, вглядываясь в их полные решимости лица. Удивленный тем, что он на них прочел, человек проговорил:

— Я вынужден буду активизировать против вас свое восприятие, причем это может произойти автоматически…

— …и это нас убьет, — подхватил Роозб, — в соответствии с тем, что говорила Судлил.

Тут он неожиданно ударил Модиуна в грудь своим огромным кулаком. Удар оказался столь силен, что у человека перехватило дыхание.

— Ради бога… — начал он, задыхаясь.

Но не смог закончить, поскольку получил грубый удар по голове от Доолдна.

— Сейчас же активизируй свою систему в направлении избавления от гипноза! Ты не должен восстанавливать зоувгов! — прорычал человек-ягуар.

— Но это же нечестно! — выкрикнул Модиун.

Кулак Роозба попал ему в челюсть так, что он только крякнул.

— Это же несправедливо, как вы не поймете, — забормотал Модиун. — Их бессмертие…

Тут Доолдн прервал его слова великолепным прямым в солнечное сплетение.

— Активизируй восприятие, обормот!

Тогда Модиун стал защищаться. Пришел он в себя, поняв, что стоит на коленях у двери, а Роозб душит его, приговаривая:

— Активизируй, говорю тебе, восприятие, паршивец!

Наконец у Модиуна кое-как сформировалась мысль, что внушение может принимать самые различные формы. Метод, который они применяли к нему, был в этом отношении достаточно убедителен.

Минутой позже он уже лежал на полу, Доолдн держал его за ноги, а Роозб коленями сковывал ему руки. Человек-медведь занес кулак, и казалось, что сейчас обрушит сокрушительный удар ему в лицо.

Это было уже слишком. Человек сжался.

— Не бейте меня! Я все сделаю, что вы хотите…

В глубине его мозга вспыхнуло чувство огромного удивления. “Да, зоувги не предвидели, что кого-либо столь страстно может заинтересовать судьба человеческих существ”.

Занесенный над Модиуном кулак разжался.

— Что ж, давай сбрасывай гипноз!

— Все равно — это неправильно. Но дело уже сделано…

Они поднялись и поставили его на ноги. Стали обнимать. А Роозб, тот прямо-таки заливался слезами.

— Ну, парень… Ну, парень… — только и мог пробормотать он, задыхаясь. — Никогда я еще не чувствовал себя так погано. Но зато ты теперь должен сделать еще одну вещь. Ведь когда-то четыре миллиарда запрограммированных людей были приведены к мысли, что жизнь ничего не стоит. Так?

Модиун молчал. Он чувствовал, что вопрос риторический и отвечать на него не обязательно. А человек-медведь продолжал:

— Разве могла самостоятельно возникнуть у тебя мысль о том, что следует прекратить существование человеческой расы, если бы не воздействие зоувгов? Так ведь?

Да, он был прав. Это именно так и было.

— Вот поэтому-то твоим друзьям и пришлось действовать подобным образом, чтобы убедиться, что таких настроений у тебя больше не возникает. И послушай еще немного… Ты должен так повести себя со своей женщиной, чтобы она забеременела, и как можно скорее, а уж мы-то проследим. Попробуй только не сделать этого. Получишь еще взбучку, и посильнее, чем сегодня.

— Ну ладно… — с сомнением в голосе протянул Модиун. — Пожалуй, вы правы. Кроме того, в любом случае она — моя жена.

* * *

Он хохотал и плясал джигу. Все люди-животные тоже весело отплясывали вокруг него. А он был самым свободным среди них. Если говорить по совести, то, получив тело, он сначала постоянно испытывал некоторые затруднения, используя двигательные центры, но теперь это совершенно не ощущалось. Ритмы музыки прямо-таки вливались в него и возбуждали эти двигательные центры. Таким образом, получался быстрый, но удивительно грациозный танец.

Никого не касаясь, он двигался в толпе, пока не очутился перед женщиной, и тут же со смехом схватил ее за талию, едва она развернулась к нему лицом.

Весело смеясь, она приняла его объятия, и тут впервые их взгляды встретились.

37

Снова та же мысль мелькнула в голове у Модиуна: “Все это очень убедительная иллюзия”.

Эта мысль насторожила его, и он попытался на ней сосредоточиться. В то же мгновение он понял, почему возникло сомнение.

“Все это довольно убедительно, но не совсем”.

Лицо находящейся перед ним женщины тут же замерцало, хотя оба они продолжали танец. Затем иллюзия окрепла, как оценил это состояние Модиун, но убедительней от этого не стала.

Он уже совсем не верил в нее и с любопытством ждал восстановления нормального восприятия. А поэтому совсем не удивился, когда возникла новая галлюцинация: перед ним неожиданно появился человек-крыса и неуверенно проговорил:

— Вы спрашиваете, в чем заключается… моя философия? А что такое вообще философия?

Они стояли рядом — крупный высокорослый человек и не менее рослый, но худой человек-крыса… стояли неподвижно в огромном вестибюле зала суда на Земле, и Модиун объяснял ему, что философия является постоянной составляющей здравого смысла. Таким образом…

— Так почему ты украл автомобиль?

— Я уже говорил, что имею на него такие же права, как и…

Банлт смолк, беспомощно глядя перед собой и разведя руками.

— Так ты хочешь сказать, что в созданном человеческом мире люди-гиены контролируют планету, в то время как другие люди-животные спорят из-за малейшего нарушения их собственных прав?

Человек-крыса часто заморгал.

— Нет, нет! Разве я так говорил?

Его удивление было неподдельным.

На этом изображение Банлта и вестибюля потускнели, как это бывает в фильмах. И хотя Модиун практически уже почти ничего не мог различить, он продолжал прочно стоять на ногах. Он терпеливо сносил нынешнее состояние, убежденный, что его мозг пытается возвратить ясность восприятия, несмотря на оказываемое на него со стороны зоувгов сильное давление. Короткий диалог с Банлтом, которого не было в реальной жизни, явно свидетельствовал о намерении зоувгов новыми гипнотическими усилиями ослабить веру человека в реальность вообще всего происходящего и соответственно подавить его сопротивление. Они только что лишний раз пытались внушить ему, что как сам человек, так и люди-животные слишком испорчены, неисправимы… и нелогичны, если не сказать — иррациональны.

“В действительности, — подумал Модиун, — положение человека значительно хуже, чем продемонстрировала эта иллюзорная сценка. За банальным стихийным сопротивлением чьим-нибудь льготам на самом деле таится безумный неодолимый эгоизм”.

Затаившийся инстинкт постоянно был готов вырваться на свободу, неустанно ища брешь, куда бы он мог проскочить. Как только эта брешь образовывалась, безумец мгновенно устремлялся туда. И что бы его ни вело — стремление к господству, деньги, могущество, — какие бы средства он ни использовал, идя к цели, — убийства, пытки, заключение противников в тюрьму, — он стремился завладеть этим.

А женщина готова была находиться рядом со своим божеством, совсем как принцесса, не задумывающаяся, каким же путем человек достиг желаемого. Главное, чтобы он был на вершине и постоянно там оставался.

Те же из мужчин и женщин, которые этого не добивались, нетерпеливо ждали, когда им представится подобный случай.

“Зоувги правы. Человеческая раса недостойна существования”, — подумал он.

Модиун даже не удивился, что эта мысль нисколько его не взволновала. Он понял, что и сам изменился. Постоянный, бесконечный бой… Враги полны решимости. Они силой навязали ему свою позицию, воздействуя на заложенную в него программу своими враждебными акциями. Ведь ему, Модиуну, пришлось активизировать защитные свойства своего человеческого тела при нападениях людей-гиен в великой битве (по крайней мере, она ему такой казалась) с черной дырой и, наконец, при последнем нападении и попытке повлиять на его личность…

“Все же какие они идиоты! — подумал человек. — Превратили меня сами в бойца так, что я и опомниться не успел!”

При этой мысли сознание его… прояснилось. Он как бы увидел со стороны, что вновь стоит перед прозрачной дверью дома зоувгов.

Вокруг царила тишина.

“Конечно, — подумал он, — все нормально. Так и должно быть”.

Он только что туда прибыл.

Зоувги осуществили коллективную попытку контроля над его разумом с момента прибытия Модиуна на место. И в течение этих зловещих секунд его мозг и способности, столь ловко усовершенствованные нунули, боролись, чтобы им выжить на уровне подсознания.

Внутренние силы, заложенные в человеческом разуме, привели всегда и со всем соглашающееся человечество на край пропасти, в результате чего единственные оставшиеся еще в живых мужчина и женщина предстали перед лицом вечности…

Модиун еще раз оглядел горный пейзаж перед собой, бросил взгляд на дверь и, наконец, обратил взор внутрь себя.

Сомнений больше не было.

“Никаких иллюзий, а самая настоящая реальность. На этот раз я добрался сюда”.

Теперь только осталось принять решение о своем собственном будущем.

Он энергично распахнул дверь и вошел в приемную. Сидящий в шести ярдах от входа нунули уже протягивал ему ручку, указывая на книгу почетных гостей.

Модиун взял ручку и без малейших колебаний написал:

“Модиун, человек с планеты Земля, прибыл для ведения переговоров об условиях постоянного мира, которые победитель диктует поверженному врагу…”

И только закончив писать, он понял, что эта фраза по своей сути находится в полном противоречии с его философией.

“Ну что ж, парень, — подумал он, — раз уж чувства твои изменились, то ты и сам стал другим”.

Его вдруг пронзила мысль, что любая раса должна предпринять все возможное, чтобы выжить. Не может возникать даже попытка посягнуть на существование каких-то отдельных групп.

В таких условиях даже самая дисгармоничная личность могла бы просто надеяться, что эволюция в ходе своем сотрет скверные черты, возникающие в процессе приспособления рас к специфической окружающей среде.

Род человеческий никогда не согласился бы с какими-либо ограничениями.

Раса всегда выбирает жизнь.

Модиун еще немного поразмыслил и приписал дальше в гостевой книге: “…основываясь на истинном духе взаимотерпимости”.

Потом он подчеркнул ключевые, с его точки зрения, слова — “на истинном духе”.

Тут он выпрямился и понял, что испытывает ранее незнакомое чувство ликования, поскольку после того, как он закончил, не возникло никаких последствий.

Последовало продолжительное молчание. Какое-то странное удивленно-напряженное выражение возникло на гладком сером лице нунули.

“Ему дают инструкции”, — подумал Модиун.

Медленно, как бы борясь с самим собой, нунули указал поднятой рукой на правую дверь.

И ликующий Модиун ступил в эту комнату.

Тьма над Диамондианой

Посвящается Фреду Полу, который в 1964 году, когда был главным редактором “Галактики”, “Миров невероятности” и “Миров завтрашнего дня”, на мое счастье одновременно, убедил меня вернуться к сочинению научной фантастики.

Никакое испытание не может изменить природу человека и никакой кризис не может изменить природу государства.

Шарль де Голль

Диамондианская задача

Дано:

1) Если полковник Чарлз Мортон и лейтенант Лестер Брэй оба станут частью Тьмы и Изолина Феррарис продолжит свой путь в Дамаск, то корабль D. A. R. будет сражаться с Тьмой и

2) Если капитан Джеймс Марриотт эгоист или майор Луфтелет не смирит свое самолюбие, то корабль D. A. R. не будет сражаться на стороне Мортона.

Отсюда следует:

(i) если Дэвид Керк станет полковником Мортоном, то

(а) ирски и диамондианцы примут мирные предложения Мортона и

(б) несколько диамондианских проституток станут полковником Мортоном

(ii) если капитан Марриотт одержит верх, то

(а) оружие Лозитина будет нейтрализовано и

(б) Изолина Феррарис станет полковником Мортоном

(iii) если корабль D.A.R. вступит в бой, то

(а) Тьма сохранит свою власть и

(б) все люди станут Мортоном.

Ответы: (i) Да (ii) Да (iii) Да.

1

“Серые мысли под серым небом… Из своего окна Христомена видела над потемневшими крышами Нового Неаполя вершину Везувия-2, который непрерывно извергал клубы дыма. Глядя на этот далекий дым, она видела в нем то, что заполняло ее мысли, как человек, который ищет возникающие в его уме образы в пляшущем пламени костра”, — прочел Мортон.

Дальше он не смог читать, потому что машина неожиданно нырнула в воронку от снаряда и, подпрыгнув, выскочила из нее. Кроме того, с тех пор как Мортон оказался на Диамондиане-6, он ни на чем не мог надолго сосредоточиться и был не в состоянии напрягать свое внимание.

Мортон на мгновение закрыл глаза и несколько раз (надеясь, что это будет замечено) моргнул, сильно зажмуриваясь: он в очередной раз пытался прогнать из своего сознания неотвязную тьму. Это короткое усилие, которое потом придется повторять весь день, успокоило Мортона — в десятитысячный раз с тех пор, как он приземлился на Диамондии в составе Комиссии по Переговорам.

Тьма внезапно рассеялась, словно с Мортона сняли тяжелый груз. Полковник вдруг почувствовал себя почти нормально и словно стал легче. Он бросил взгляд на лейтенанта Брэя, который вел машину. Ходили слухи, что этот молодой офицер разведки, недавно прикомандированный к новонеаполитанскому управлению, пишет романы, но сейчас Мортон впервые прочел образец его прозы.

— Что, люди в самом деле читают такие невероятные истории? — спросил он, вернувшись к мыслям, которые прервала тьма.

Худое лицо Брэя сморщилось.

— Трудно сказать, — признался он. — Примерно тридцать таких книг опубликовано, а тридцать других не приняты, хотя они не хуже и не лучше тех. По-моему, все зависит от мнения редактора-землянина и от того, насколько он будет рад, что получил рассказ, так сказать, прямо с места событий — из экзотического города, где происходит действие. Этот рассказ будет называться “Новый Неаполь, Диамондиана”.

Мортон покачал головой и почувствовал, что улыбается, а этого уже давно с ним не случалось.

— А какой у вас сюжет? — спросил он.

— Диамондианка, богатая наследница, подхваченная бурей войны, влюбляется в солдата-землянина, — стал рассказывать лейтенант, — но на самом деле он миллиардер, который записался в армию простым солдатом. Так ему захотелось. А она всегда была против войны.

Мортон попытался представить то, о чем писал Брэй, и не смог. Потом он попробовал мысленно увидеть, как лейтенант Брэй без устали работает, чтобы найти подходящие слова для этой истории. Это показалось ему еще более невероятным. Мортон вздохнул и удобнее уселся на своем месте.

— Почему вы не напишете вместо этого о той работе, которую мы здесь делаем?

Теперь вздохнул Брэй.

— Все спрашивают меня об этом. Честно говоря, наша работа не слишком увлекательная тема. Если смотреть правде в глаза, задача, ради которой мы здесь — начать быстрый вывод с этой планеты войск Земной Федерации, — просто ужасна. Мы же прекрасно, знаем, что, как только мы уйдем, ирски перережут всех людей на Диамондиане. Надеюсь, моя повесть будет напечатана раньше, чем произойдет эта трагедия.

— Нет никаких причин считать, что ирски кого-нибудь убьют, — решительно запротестовал Мортон, сам не слишком веря своим словам. Это была официальная точка зрения, и Мортон счел своим долгом высказать ее. В конце концов, он член Комиссии по Переговорам.

— Например, эта девушка, с которой вы сейчас встретились, Изолина Феррарис, — снова заговорил Брэй. — Думаю, она достаточно красива для тех, кто любит такой тип внешности. Кажется, ее мать была с Земли, из Италии, и умерла при родах. Теоретически Изолина должна быть идеальной героиней для романа. А что на самом деле? Она диамондианская националистка. Она сделала из своего тела оружие. При виде этого можно прийти в отчаяние и опасаться, что у здешних людей душевные качества стали лишь видимостью. А ее отец поддерживает связь с отрядами мятежников, действующими в этом секторе. Так что нам придется вступить в борьбу с разгневанной молодой женщиной. Кроме того, все здешние службы безопасности напуганы и всей своей силой обрушились на сепаратистов, убивают их, а те из-за этого больше не верят нам. И у нас еще думают, что диамондианцы в своем большинстве здравомыслящие люди и готовы сдаться без сопротивления, чтобы мы не платили такие огромные налоги!

— Основная их масса действительно здравомыслящие люди.

— Но не эти, полковник, — возразил лейтенант. — Представьте себе интригу, где участники — сотня мелочных и злобных эгоистов, которые думают лишь о себе и ни на мгновение — о несчастных налогоплательщиках Федерации. Ни один из них не способен благородно пожертвовать собой, как наследница из моего романа.

Вдруг голос Брэя оборвался. Машина вильнула в сторону, сделав опасный разворот посреди плотного потока автомобилей, но лейтенант сумел справиться с рулем и остановил ее, поставив вплотную к красному бордюру тротуара. Брэй даже не взглянул на Мортона: выпрямившись на водительском сиденье, он моргал.

Мортон онемел от изумления и лишь ошеломленно смотрел на него. Лейтенант вел себя точно так же, как чуть раньше он сам!

Тем временем Брэй уже начал приходить в себя. Мортон с опозданием понял, что должен бы удивиться странному поведению лейтенанта.

— Что с вами? — спросил он.

Полковнику показалось, что его молодой спутник сжался в своем кресле, но, когда Брэй ответил, его голос не дрожал.

— Я как раз собирался сегодня поговорить об этом с вами, полковник. Я был счастлив поехать с вами потому, что получил возможность довериться вам. Но мое состояние бывает разным по силе, и я ждал серьезного приступа. Только что вы были его свидетелем.

— Ваше состояние? — пробормотал Мортон, следя за тем, чтобы не выдать себя.

Последовала долгая пауза. Потом Брэй объяснил:

— Время от времени что-то словно затопляет мое сознание.

— А что именно вы ощущаете? — спросил Мортон, стараясь дышать ровнее и чувствуя, как сильно бьется от нетерпения его сердце.

— Как вам объяснить…

— У вас не возникает впечатления… Вы не чувствуете чего-то вроде темноты?

— Вот именно темноты! — воскликнул Брэй. — Как будто что-то внешнее, какое-то существо пытается…

Тут он снова замолчал, подбирая подходящие слова.

Мортон вспомнил о тьме в своем собственном сознании. Что это такое? Ответ подсказало слово, которое только что произнес лейтенант.

СУЩЕСТВО! Господи боже мой, неужели это возможно?

На мгновение Мортон почувствовал ужас человека, попавшего в катастрофу. Чтобы избавиться от него, полковник применил свое старое средство: стал осматриваться вокруг и ориентироваться.

В этот раз испытанное лекарство не помогло, оттого что усилие Мортона было таким же неосознанным, как душевное смятение, которое его вызвало. Тем не менее полковник осознал, что по-прежнему находится на Виа Рома. Мимо него и Брэя с бешеной скоростью проносились машины. У всех водителей были лихорадочные взгляды и блуждающая улыбка на губах.

Мортон не отрываясь смотрел на это движение еще не вполне осмысленным взглядом, и постепенно ему становилось легче. Бешеное биение сердца прекратилось, страх отступил, и полковник понял, что думает о существе не как о новой беде, а как о давно знакомой проблеме, над которой уже когда-то серьезно размышлял.

Рядом с ним лейтенант Брэй снова заговорил своим обычным уверенным тоном. Тревога почти не чувствовалась в его голосе.

— Я снова и снова говорю себе, что мне надо побывать у психиатра, но боюсь, что это будет записано в мое личное дело и повредит мне. Поэтому я все время откладываю осмотр на потом.

Мортон, который и сам думал, не сходить ли к врачу, несколько раз кивнул, признавая справедливость этих доводов. На самом деле положение было еще хуже, чем опасался Брэй. Мортон знал, что в армии вопросы решались способом рутинным и чудовищно жестоким одновременно. Психиатрами на отдаленных планетах были, как правило, совсем молодые врачи. Они попадали в эту глушь на стажировку и быстро приучались не делать даже попыток кого-нибудь лечить, чтобы не потерять свою репутацию. Поэтому больного сразу же направляли в военный госпиталь в другую часть Вселенной. То, что проделывали там с невинной жертвой, и то, как это отражалось на ее карьере, давало все основания дрожать от страха тем немногим, кто мог что-то услышать потом о больном.

Мортон сильно боялся, что должность Брэя, а может быть, и его собственная не достаточно высоки, чтобы спасти их от такой судьбы. Эти мысли совсем не приводили полковника в восторг.

Вдруг он не только снова заметил уличное движение, но и узнал место, где они с Брэем находились.

— Музей вон там, чуть подальше, — сказал Мортон. — Вы можете высадить меня там. Дальше я пойду пешком.

Пока машина под управлением Брэя осторожно двигалась вперед, полковник заговорил снова:

— Прежде всего не рассказывайте никому о вашем состоянии, по крайней мере до того, как мы снова побеседуем о нем. И не ходите к психиатру.

Брэй молча кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Лишь через минуту или две, остановившись перед музеем, он осмелился спросить, и в его голосе чувствовалась тревога:

— Полковник, вы вполне уверены, что можете идти на встречу с этой девицей совершенно один? Эти диамондианцы — банда отпетых убийц.

— Мы — их последняя надежда, — успокоил его Мортон. — Убедить нас остаться — их единственный козырь. Каждому понятно, что невозможно создать воздушный мост такого масштаба, чтобы вывезти с планеты полмиллиарда жителей. Так что диамондианцам во всех отношениях невыгодно раздражать нас.

Его ответ, похоже, не убедил Брэя.

— Могу я осмелиться спросить вас, полковник, чего вы надеетесь добиться прямыми переговорами с кликой этого генерала Феррариса?

— Хорошо…

Вдруг Мортон замолчал: ему внезапно пришла в голову тревожная мысль. Полковник вспомнил, что не получил четких указаний от Поля Лорана, председателя Комиссии по Переговорам. Лоран лишь сказал ему: “Чарлз, в сущности, мы ничего не можем сделать. Наша комиссия носит громкое имя, которое ничего не значит. Мы здесь не ради переговоров, а ради того, чтобы вывести с этой планеты войска Земной Федерации, и должны направить все усилия именно на это независимо от того, будут с нами вести переговоры или нет. И все-таки действуйте так, словно наша цель действительно переговоры. Так мы, может быть, сумеем решить нашу задачу”.

В общем, это напутствие не было многообещающим. “Не знаю как, но я уже увяз в этих переговорах гораздо больше, чем разрешали его инструкции”, — подумал Мортон. В глубине души он мечтал с помощью переговоров разрешить ужасный диамондианский конфликт.

— Не будьте слишком циничным, лейтенант. И не воображайте, что все эти отряды состоят из убийц. Мне доложили, что генерал Феррарис и его дочь установили контакт с крупным отрядом ирсков и направили туда представителей для переговоров о мире. Вот почему я здесь. Мы хотели бы узнать подробности этой операции, и я подумал, что самый простой путь для этого — спросить их самих. Почему бы и нет?

— А! — недоверчиво вздохнул Брэй.

Мортон не стал продолжать и сменил тему разговора.

— Сверните налево вон там, — полковник вытянул руку, показывая, где именно. — Улица Авеначчо находится сразу за ботаническим садом. По ней вы доедете до Каподочино-Корапо, это километров десять, максимум двенадцать, если я правильно помню. Там я встречусь с вами сегодня вечером, и мы вместе поедем в имение Феррари-сов. Завтра в двенадцать часов дня мы начнем наблюдать за перекрестком в Корапо. С двенадцати до вечера мы будем выборочно останавливать и проверять автомобили. У нас есть данные, что в это время на нескольких машинах будет возвращаться к себе мирная делегация.

Тут нужно было добавить “надеюсь”, но Мортон сдержался и уверенно продолжил:

— Не забывайте: наша цель не торпедировать переговоры, а выяснить, каков их истинный характер. Если мы правильно используем наши способы устрашения, члены делегации почти наверняка ничем не покажут, что мы учинили им допрос. При их гордости… По-моему, решение для Диамондианы должно основываться прежде всего на логике. Что до капитана Марриотта — он командует базой Корапо… На чьей он стороне? — вот что я хотел бы узнать.

Брэй пообещал сделать все, чтобы выяснить это, но в его голосе не чувствовалось особого энтузиазма. Судя по выражению лица, он думал о другом. Было похоже, что он чем-то озадачен.

— Полковник, — вдруг заговорил он, — уже почти две тысячи лет техника и наука управляют миром. Но и сейчас, в три тысячи восемьсот девятнадцатом году, человечество все так же склонно к буйству и бунту. Как могло случиться, что до сих пор никто не изобрел таблетку, которая превратила бы всех этих сумасшедших диамондианцев в цивилизованных людей?

Мортон не смог сдержать улыбку, хотя вопрос оторвал его от размышлений.

— У меня есть ответ, но не знаю, верен ли он.

— Какой ответ?

— Люди продолжают думать по правилам той логики, которую раньше называли современной, но их внутренняя сущность, как и Вселенная, построена по законам другой логики, определенной.

— Честное слово, похоже, что вы правы, — медленно и сквозь зубы проговорил Брэй.

Тем не менее по мальчишескому лицу лейтенанта было видно, что он не удовлетворен ответом. Брэй встряхнулся и повернулся к шоссе, словно ожидая, что Мортон выйдет из машины.

Но Мортон сидел неподвижно: его мысли приняли новое направление, и вывод, следующий из них, ошеломил полковника.

То, что Брэй тоже чувствует Тьму в сознании, — информация первостепенной важности! Возможно ли, что кто-то нацелил на них обоих устройство, воздействующее на психику?

До сих пор все это казалось Мортону не очень опасным. Но то, что от Тьмы пострадали именно два офицера разведки, должно иметь какой-то смысл.

“Может ли Тьма влиять на другие события? Нет, это невозможно!”

Диамондианские националисты должны отступить на второй план: то, что происходит в его уме и в уме Брэя, важнее, чем они. И в частности, он должен немедленно выяснить, страдает ли той же болезнью еще кто-нибудь.

В мысли полковника проник голос Брэя.

— Что-то не так, полковник?

Странно, голос доносился словно издалека. Это мгновенно привело сознание Мортона в боевую готовность: видимо, начиналась еще одна из его бесчисленных схваток с существом. И полковник быстро проговорил:

— Лейтенант, отмените приказы, которые я вам сейчас дал. Девушка может подождать. Меня интересует то, о чем вы мне только что рассказали, — ваше недомогание. Отвезите меня обратно в штаб.

Еще не кончив говорить, Мортон почувствовал, что затоплявшая его сознание масса Тьмы в этот раз была очень большой. Такое иногда случалось. Он попытался сопротивляться.

Это было последнее, что он сумел вспомнить потом.

2

Лейтенант Брэй окаменел от изумления, когда увидел, что тело его начальника обмякло и полковник медленно соскользнул на пол, под щиток управления. Затылок Мортона уперся в край сиденья, рот был открыт. Тело не могло падать дальше и остановилось, скрючившись в этом тесном углу.

Только в это мгновение, ни на секунду раньше, Брэй подумал: “О господи, он убит!”

Лейтенант в ужасе склонился над неподвижным телом своего начальника и замер, не позволяя себе никаких других действий и лишь наблюдая за происходящим.

Жгучий ветер, название которого Брэй никак не мог запомнить, дул с залива, принося с собой жару и влагу моря.

Обливаясь потом, молодой офицер подумал, что, если при покушении и был какой-то шум, он не смог бы его расслышать. Даже выстрел из пистолета, наиболее вероятного оружия в этом старомодном Новом Неаполе, был бы заглушён ревом автомобилей.

Из этого лейтенант сделал вывод, что никто, кроме него, не мог заметить происшедшего несчастья, и понял, что ему в любом случае придется принимать решение самому. Брэй дрожащей рукой нащупал под щитком маленький рычаг и нажал его так, словно это был курок пистолета. Гибкая крышка из графитового волокна бесшумно выдвинулась из своего гнезда. Раздался щелчок — она сомкнулась.

Теперь лейтенант был защищен от всего, кроме прямого попадания бомбы. Он тщательно осмотрел тело Мортона, пытаясь найти рану, ине нашел ничего, но заметил, что полковник дышит. Он жив!

Брэй выпрямился, открыл дверь, спрыгнул на землю, обежал вокруг машины и распахнул другую дверь. Через несколько секунд он вытащил Мортона из машины и уложил его на тротуар.

Второй осмотр подтвердил, что на теле полковника не было никакой раны, что его сердце билось нормально и дыхание было ровным.

Но Мортон не проявлял никаких других признаков жизни и не приходил в себя. Тем не менее молодой лейтенант немного успокоился. Для Брэя мир был таким, каков он есть, — не больше и не меньше, не лучше и не хуже, и Диамондиана не была исключением. Лейтенант снова выпрямился и на мгновение задержался возле неподвижного тела. Теперь, зная, что полковник жив, он уже не чувствовал ни панического страха, ни тревоги.

Брэй заметил, что Мортон и в бессознательном состоянии казался сильным. Мускулы лица не расслабились. Перед лейтенантом лежало воплощение решимости — человек, сбитый с ног, но ожидающий возможности ответить на удар. Красивая голова, тело стройное, но не худое… Брэй постоянно поддерживал свою спортивную форму, был худощавее и, разумеется, моложе, но когда он, борясь с Мортоном, наносил ему удар, то каждый раз сам отлетал назад, как мяч от стены. Молодой офицер предполагал, что полковнику около сорока лет и, значит, его спортивная форма и здоровье достигли высшей точки. От этого было еще тяжелее видеть его в таком состоянии.

Думая об этом, но не давая печали сломить себя, Брэй начал что-то насвистывать, глядя на многочисленных прохожих. Сначала он видел только диамондианцев. Все они были похожи на скандинавов или, вернее, англичан. Никто из них явно не собирался помочь Брэю. Лейтенант представил себе их разговоры:

— Посмотрите, кто там лежит — офицер Федерации!

— Вижу. Он из Комиссии по Переговорам: видите, какие у него погоны?

— Тогда, синьор, пусть он выкручивается сам. Или:

— Посмотрите на этого беднягу офицера!

— Не вмешивайтесь в это, мой друг, а то не успеете оглянуться, как окажетесь в Комиссии по Переговорам, которая не ведет никаких переговоров, и будете зря терять время, как они.

И наконец:

— Вы думаете, он умер?

— Будем надеяться, что да. Может быть, его смерть заставит всех этих бездельников из Федерации понять, какой станет жизнь Диамондианы после их ухода.

Брэю казалось, что он угадал мысли торопливо проходивших по тротуару диамондианцев. Едва взглянув на него и Мортона, все они туг же ускоряли шаг.

Лейтенант бывал в домах у некоторых диамондианцев и потому знал, что люди Диамондианы относились к Комиссии по Переговорам крайне негативно. Их горечь выражалась то в оскорблениях, то во вспышках ярости, а время от времени в немотивированных преступлениях — не говоря уже о действиях профессиональных убийц.

Думая об этом, Брэй продолжал стоять на прежнем месте, плохо представляя себе, что он должен сделать. В это время к нему подошли два ирска, одетые в рубахи с зелеными полосками — знак друзей диамондианцев — поверх толстого нижнего белья. Они помогли лейтенанту перенести Мортона на заднее сиденье машины и предложили проводить Брэя и отвезти полковника в военный госпиталь.

Лейтенант отрицательно покачал головой. Он отказал им автоматически, потому что знал, в каких отношениях ирски находятся с диамондианцами. Несомненно, миллионы ирсков в этой части самого большого из трех материков Диамондианы были тем, чем казались, — приветливыми и радушными существами. Когда первые земные поселенцы обнаружили ирсков на Диамондиане, это был большой народ, мирно живший на развалинах своей древней цивилизации.

С самого начала ирски вели себя с ними очень дружелюбно и всегда были готовы помочь людям в их делах. И когда позже комиссии Земной Федерации прибыли выяснить последствия этого, они обнаружили, что диамондианцы сначала позволили ирскам помогать, а потом переложили на них всю работу. Первые ревизоры покачали головами и улетели, но другая комиссия, которая прибыла позже, успокоила совесть всех недовольных приказом платить ирскам за их труд наравне с людьми.

Результаты этого постановления поразили всех. Вначале туземцы не знали, что делать со своими деньгами. Потом они пристрастились к диамондианской еде. До этого у ирсков не было никакого видимого источника пиши, и вдруг они стали объедаться пиццей, сосисками, сыром, макаронами и гамбургерами. Закусочные зарабатывали огромные деньги. И когда ирски ели, их странные, диковинные для диамондианцев лица все время сохраняли забавную гримасу, которую люди в конце концов стали считать улыбкой.

Два ирска, которые только что помогли Брэю, выставляли напоказ эту улыбку. Но сегодня уже нельзя было доверять всем ирскам и нужно было остерегаться даже тех из них, кто носил рубахи с зелеными полосками. “Значит, никто из них не заслуживает моего доверия”, — решил лейтенант.

В конце концов, подумал он, эти ирски, может быть, втайне были счастливы помочь Комиссии по Переговорам именно потому, что она не вела переговоров.

Он вежливо отказал этим двоим:

— Очень вам благодарен, но у моего друга просто легкое недомогание, и он очень скоро придет в себя.

Оба ирска пробормотали своими нежными голосами извинения и ушли. По дороге они несколько раз оборачивались назад и улыбались. Брэй принял решение и вернулся в машину.

Еще неделю назад Брэй заметил, что Мортон часто моргает и скрывает это: всегда старается отвернуться в такие моменты. Это происходило примерно каждые пять минут. Брэй попытался сам закрывать глаза с такой же частотой. Сначала он отмечал пять минут по часам, потом отмерял наугад, но ничего не получилось. Какая-то автоматическая сила заставляла Мортона закрывать глаза через такие равные промежутки времени.

Сейчас Брэй был потрясен. В его уме раз за разом прокручивались одни и те же мысли. Мортон еще раз моргнул и тут же потерял сознание. Теперь над было решить, что можно в этой обстановке сделать для полковника.

Брэй не мог найти ответа на этот вопрос и пришел к выводу, что по крайней мере пока лучше всего просто ждать. Как долго будет продолжаться это ожидание, он не имел никакого представления. Чувствуя себя философом и очень мужественным человеком, Брэй, уверенный, что скоро узнает о том, что случилось, больше, стронул машину с места и вскоре стал еще одним сумасшедшим водителем в бешеном потоке машин на улицах Нового Неаполя.

Приехав в Корапо (так называли это место диамондианцы) живым и невредимым только по божьей милости, лейтенант припарковал свою машину возле военного поста Земной Федерации, но не на стоянке. Потом он затемнил прозрачные панели — боковые, переднюю и заднюю. Теперь Мортона нельзя было разглядеть снаружи, а старательно закрытая на ключ машина — достаточно надежное убежище для лежащего без сознания человека, особенно если на ней установлена специальная аппаратура против воров.

Солнце уже касалось горизонта, когда Брэй отошел от машины и направился к зданию поста Земной Федерации.

Здание поста было одноэтажным, старого стиля. Оно совершенно не сочеталось со старомодной архитектурой города. Местные эстеты и фанатики культуры, должно быть, возмущались по этому поводу. Но даже если бы к лейтенанту не вернулась способность вспоминать, он сумел бы догадаться, что были какие-то особые причины построить пост именно так. Брэй спросил себя, знал ли Мортон, что на Диамондиане существует такая казарма.

Сам Брэй слышал только неопределенные разговоры о зданиях этого типа, но знал, что они строились из особых материалов, имели уникальные свойства и возводились только на планетах, где требовалась максимальная защита. Значит, кто-то отнес Диамондиану-6 к этой категории.

Брэй зашагал к зданию, удивляясь, что Марриотту, который считался подозрительным, доверили командовать таким постом.

Охранники в форме, стоявшие у двери, отдали честь Брэю небрежно. Это явно значило, что они не беспристрастно относятся к конфликту на Диамондиане. Если такое становилось известно начальству, виновных после возвращения с планеты увольняли из армии. Армии не нужны люди, потерявшие воинский дух, по какой бы причине это ни произошло.

По правде говоря, сам Брэй тоже не был беспристрастным. Но тесты доказали, что он в силах отрешиться от своих чувств и быть объективным при поиске решения проблемы, а не становиться частью этой проблемы. Именно в последнем Мортон подозревал Марриотта.

Пройдя по освещенному коридору в глубь здания, Брэй нашел Марриотта в его кабинете. Командир размещенной в Корапо части, высокий, черноволосый красивый мужчина, принял Брэя довольно холодно.

— Я попросил подать нам обед сюда, лейтенант: здесь мы сможем говорить, не боясь, что нас подслушают. А теперь, лейтенант, как насчет того, чтобы попробовать это прекрасное диамондианское вино?

То, что Марриотт два раза упомянул его звание в двух коротких фразах, обнадежило Брэя. Он сказал себе, что Мортон правильно понял характер Марриотта, послав к нему, капитану, на обед для разведки лейтенанта. Полковник понимал, что командир базы почувствует себя обезоруженным перед старшим по званию.

Хозяин и гость выпили вина, пообедали и снова выпили. Вечер только начинался.

Брэй, который благодаря своему крепкому, как сталь, желудку мог много выпить, оставаясь трезвым, притворился, что постепенно пьянеет.

Молодой офицер должен был признаться себе, что капитан сбивал его с толку. Для недиамондианца Марриотт слишком долго жил на Диамондиане. По сведениям разведслужбы, он прибыл на эту планету в возрасте двадцати шести лет. Вначале он только учился то в одном, то в другом диамондианском университете.

Восстание ирсков началось-через четыре года после его появления здесь, а оно продолжалось уже десять лет. Значит, Джеймсу Марриотту должно быть сорок лет.

На этот возраст капитан и выглядел. От невоздержанной жизни его щеки покрылись сетью красных прожилок. С первого своего дня на Диамондиане Марриотт проявил себя большим женолюбом. В личном деле капитана было записано, что однажды он заявил: “Диамондианские женщины слишком рвутся замуж. Чтобы их терпеть, нужно быть закоренелым холостяком”.

В последующих донесениях было сказано, что Марриотт переключился на проституток, которые заполнили улицы с начала войны.

Странно, но он вступил добровольцем в экспедиционный корпус Земной Федерации. Высшее командование было просто счастливо получить в свое распоряжение человека с такой великолепной подготовкой и так хорошо знающего Диамондиану. Можно только удивляться, что такой ценнейший специалист застрял в Корапо, в этом тупике для всякой карьеры. И в усердии, с которым он сейчас поил лейтенанта Лестера Брэя, было что-то неестественное.

Что он затевал? Брэй решил, что должен обдумать это, и попытался найти ответ, но не смог.

Когда уже стемнело, Марриотт заявил:

— Время уже позднее. Нас ждут, а диамондианцы придают большое значение вежливости и точности.

Брэй тяжело поднялся из-за стола и, пошатываясь, прошел через комнату. Краем глаза он увидел, что Марриотт наблюдает за ним, не скрывая своего презрения. Брэй небрежно поставил ногу, споткнулся и едва не упал, но, когда капитан захотел его поддержать, оттолкнул Марриотта размашистым движением и нечленораздельно, словно язык еле ворочался у него во рту, пробормотал, что не нуждается в помощи.

Оба офицера вышли из здания через заднюю дверь. Брэй, притворяясь, будто ничего не видит, рассмотрел, что они находятся во дворе, огороженном высокой решеткой, где стоит много бронированных машин под охраной одного часового.

Когда Марриотт и этот солдат помогли Брэю взобраться в одну из машин, капитан наклонился к окну и объявил своему гостю:

— Я кое-что забыл. Устраивайтесь поудобнее, я отлучусь всего на минуту.

Потом он захлопнул дверцу.

Капитан отсутствовал не меньше десяти минут. За это время Брэй, продолжая играть для охранника роль пьяного, нашел возможность выяснить, что все стальные двери и ставни машины были прочно закрыты на засовы. Лейтенант подумал, сможет ли он в случае неудачи взломать один из засовов с помощью пистолета.

Его размышления оборвало возвращение Марриотта, который сел рядом с ним и стронул машину с места. Он не извинился за свое слишком долгое отсутствие.

По дороге в имение Феррарисов Брэй иногда пел и тихонько бормотал о том, что, вероятно, во всей Вселенной не существует ни одного действительно важного события.

— Все на свете лишь энергия. Человек — только сгусток энергии в замкнутом контуре. И меньше чем через сто лет все сгустки, которые сейчас живут — “проявляют себя”, унесутся прочь и растворятся в бесконечном пространстве-времени.

Затем Брэй очень убежденно заявил, что историю отношений между этими элементами энергии обычно пишут одиночные замкнутые контуры. С течением времени они тоже исчезают или совмещаются друг с другом.

— Так что, — пел Брэй, — по-настоящему не имеет никакого значения, превратят ли ирски сегодня в пыль результаты всех половых актов на Диа-мон-ди-а-не…

Эту песенку Брэй напевал, уже раскинувшись на диване в большой комнате дома Феррарисов и смутно осознавая, что вокруг него стоит десяток людей, большей частью мужчин, — смутно потому, что он закрыл глаза, как человек, который борется со сном. Он не понимал, почему он находится здесь. Мортон приказал узнать правду о Марриотте любой ценой, но было трудно понять, почему эти люди согласились потратить весь вечер на гостя, который сейчас должен был казаться им самым неотесанным пьяницей, какого они когда-либо видели.

Могут ли эти диамондианцы при их горячем нраве ответить на грубость силой? Брэй чувствовал свое тело, развалившееся в самой оскорбительной позе, какую он смог принять, и ему показалось, что очень скоро пойдет речь о его наказании.

В тот момент, когда это пришло лейтенанту на ум, он почувствовал рядом с собой движение. А потом…

Брэй заметил, что все вдруг замолчали. Наконец кто-то наклонился над ним.

Это был момент, которого лейтенант ждал. Он раскусил твердую капсулу, которую держал во рту на этот случай. С легким шумом, похожим на вздох, оболочка раскололась на языке. Капля жидкости, находившаяся внутри, мгновенно превратилась в отвратительный, вызывающий тошноту газ. Брэй очень часто учился выпускать это вещество изо рта, но все-таки его самого чуть не вырвало.

Как всегда, лейтенант пожалел того, кому в лицо попадет струя этого газа. Он услышал над собой полный отчаяния слабый крик — голос был мужской. Кто-то споткнулся и едва не упал. Потом один из мужчин, видимо тот же самый, грубо выругался.

Какая-то женщина стала шепотом отчитывать его. Но мужчину явно уже убедила вонючая струя, вылетевшая изо рта Брэя. Он громко ответил:

— Не беспокойтесь за него.

Брэй захрапел.

— И на такого мы рассчитывали, что он нас спасет! — воскликнул другой мужчина.

Брей услышал приближающийся шум легких шагов. “Это Изолина”, — подумал он. Женщина заговорила удивительно молодым голосом:

— Он похож на ребенка, а уже стал омерзительным пьяницей.

— Должно быть, Комиссия по Переговорам выбирала своих людей из отбросов армии. Где еще можно найти таких, чтобы сидели сложа руки, когда у них на глазах уничтожают пятьсот миллионов людей.

Это был голос Джеймса Марриотта. “Итак, — подумал Брэй, — я только что узнал, ради каких принципов он стал сотрудничать с повстанцами”.

Услышав выдавшие капитана слова и узнав, что Джеймс Марриотт действительно совершил то, в чем его заподозрили, Брэй выполнил свое поручение. Ему оставалось лишь выйти отсюда живым.

— А где другой? — спросила молодая женщина. — Он должен был увидеться со мной утром.

Значит, это действительно была Изолина.

— Но, — продолжала она, — те, кто наблюдал за ним, сказали мне, что он потерял сознание и лежал на тротуаре в ста метрах от моего дома. Никто не знает, что с ним стало после того, как его подняли и положили в машину.

— Не тревожьтесь о Мортоне, — отозвался Марриотт без малейшего волнения. — Он был в машине этого жалкого ничтожества, которое находится перед вами, и я отправил его в госпиталь. Туда же я отправлю и этого, если мне разрешат это сделать.

— Вы хотите сказать…

— Разумеется, с приказом для наших людей отослать обоих в какую-нибудь военную больницу подальше отсюда, — со смехом ответил капитан.

Один из местных мужчин вздохнул.

— Это наилучший способ. У меня сложилось очень неприятное впечатление, что Мортон узнал слишком много и нам следует действовать.

Чья-то рука грубо схватила Брэя за ногу.

— Помогите мне тащить этого типа, — проворчал голос Марриотта.

Это движение было таким неожиданным, что Брэй едва не подскочил на месте. Но он сумел мгновенно овладеть своими рефлексами, превратил инстинктивный рывок во враждебный удар ногой и пробормотал несколько ругательств по адресу людей, которые живут на Диамондиане всего триста лет и еще не потеряли охоты выдавать себя за землян. Сейчас, в 3819 году от рождества Христова, уже давно известно, что даже на Земле практически невозможно найти настоящего землянина. Без всякого сомнения, диамондианцы съели достаточно гамбургеров, и это делает им честь, они старались воссоздать старую культуру Земли, но подлинная Земля, веселая, приветливая, чудесная Земля прошлых веков полностью исчезла за тысячелетие смешения рас.

— И все-таки лучше видеть, как диамондианцы выдают себя за землян, чем не найти никого, кто продолжил бы древние традиции Земли, — напевал Брэй.

Похоже, окружающие считали его болтовню нормальной для пьяного человека. Брэя подняли и отнесли в машину Марриотта. Пока его несли, лейтенант имел время обдумать то, что перед этим услышал о Мортоне. При мысли о полковнике он приходил в отчаяние, с которым не вполне мог справиться. Он был изумлен, когда узнал, что наблюдатели были расставлены от городского особняка Феррарисов до Виа Рома и музея.

Потом ему в голову пришла другая мысль. Возможно ли, что Марриотт сам вынес Мортона из его машины? Может быть, капитан сделал это как раз за те десять минут, на которые отлучился перед отъездом? При этой догадке к Брэю вдруг вернулся его обычный оптимизм. Если Марриотт сделал это сам, это одно из тех чудесных совпадений или, вернее, одна из счастливых случайностей, о которых мечтают офицеры разведки. Как у всех офицеров, машина Брэя была оборудована огромным количеством приборов. Среди охранных систем, установленных на ней, был радиопередатчик, работающий на частоте, гипнотизирующей человека, наклонившегося над замочной скважиной в момент взлома дверцы. Передатчик был запрограммирован на передачу такому человеку нечеткого приказа.

Если Марриотт был человеком у замка, кто-то должен был помочь ему поднять бесчувственного Мортона. Многочисленные тесты уже давно показали, что загипнотизированный человек в течение этой временной путаницы в уме не может действовать один.

Помнит ли он, что произошло? Не похоже, чтобы помнил. Но, возможно, это позволит Брэю взять верх над капитаном.

Размышления лейтенанта прервали тихие голоса, зазвучавшие вокруг машины.

— Не понимаю, какая нам польза от того, что мы ушлем этих двоих с нашей планеты? — говорила Изолина Феррарис.

Один из мужчин тихо рассмеялся.

— Это только игра, мое дорогое дитя. Нам совершенно все равно, что будет с этими двумя пешками. Они ничто.

— Мы тоже скоро будем ничем, — возразила Изолина. — Тогда зачем все это? Две тени сражаются тенями мечей. Если у вас такие шутки, то… Оставьте в покое этих двоих! — приказала она, повысив голос.

— Изолина! Прошу вас, не надо!

— Вы знаете, какова моя политика: больше никаких необдуманных действий. Никаких бесполезных боев, вызванных гневом, — отозвался юный голос. — Вы сказали мне, что, вполне возможно, разведка Комиссии по Переговорам узнала, что наша мирная делегация отправилась на встречу с ирсками, готовыми заключить договор, и хочет узнать, в какой степени это может помешать выполнению ее задачи. Я потеряла на этих двоих целый вечер, а сейчас вы говорите, что они ничто!

— Речь идет не об этом, — проворчал тот же мужчина. — Мы просто хотели помочь Джимми, который посчитал, что это лучший способ избавиться от них. Они следили за ним, подозревали его.

— А я уверена, что Комиссия по Переговорам всегда знала и знает, что в ее армии есть десятки тысяч Джимми Марриоттов, которые против вывода войск Земной Федерации. И я также знаю, что все эти изменники, вместе взятые, заинтересуют ее разве что на одну—две минуты, — с глубоким презрением бросила Изолина.

Брэй был поражен верностью ее анализа, но к случаю с Марриоттом он не относился. То, что человек с такой прекрасной подготовкой и на таком низком посту пошел на контакт с руководителями диамондианских противников войны, требовало объяснения.

Самым важным было то, что эта молодая женщина, похоже, обладала большей властью, чем кто-либо представлял себе или подозревал. Она говорила как главная. Это немного пугало Брэя.

Однако сейчас первоочередным делом было доказать, что Марриотт действительно сотрудничает с повстанцами.

В этот момент Марриотт сам дал о себе знать — заговорил, не вполне сумев скрыть, как он расстроен:

— Хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему. Я жертвую собой. Я оставлю это жалкое существо протрезвляться в моем кабинете. Но что касается полковника Мортона, то, вероятно, уже слишком поздно: он в госпитале и вряд ли пришел в себя. А я не в силах остановить машину, когда она уже запущена. Вы все согласитесь, что будет выглядеть очень смешно, если один из нас вдруг попытается остановить силы, которые сам привел в действие… Брэя я оставлю заложником до утра.

Девушка, видимо, признала свое поражение, поскольку, помолчав, неохотно пробормотала:

— Надеюсь, ваши действия против человека с таким положением, как у полковника Мортона, не возбудят подозрений. Пьеро проводит вас, а утром убедится, что лейтенант Брэй действительно свободно покинул ваш кабинет. Но, — неожиданно добавила она, — меня волнует вопрос, почему этот молодой человек сам не отвез своего начальника в госпиталь. Как вы устроили, что Мортон потерял сознание?

— Что значит “мы”? Мы совершенно ничего не сделали, — запротестовал один из мужских голосов.

Молодая женщина, должно быть, покачала головой или сделала неопределенный жест, потому что, когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась покорность судьбе.

— Вы… Вы меня ошеломили! Я была уверена, что все это подстроил Марриотт, а оказалось, что нам нужно разгадывать тайну.

Судя по голосу, Изолина удалялась от Брэя. Несомненно, она возвращалась домой.

— Мне придется поговорить с отцом и попросить его применить к некоторым из вас его процедуры, обостряющие ум. Как мы можем быть уверены, что это не новая техническая выдумка ирсков?

Дверь дома закрылась, и голос оборвался, словно обрезанный ножом. Через несколько секунд машина Марриотта тронулась с места.

Брэй, бесцеремонно брошенный на заднее сиденье, мог лишь плыть по течению событий и терпеливо переносить то, во что он впутался.

По дороге к военному посту Корапо он притворился, что проснулся, а когда машина въехала во двор за зданием поста, сделал вид, что окончательно опомнился.

— Вам будет лучше провести эту ночь здесь, — сказал ему капитан Марриотт с хорошо разыгранной заботливостью, как будто у его гостя был выбор.

Брэй согласился с ним: у молодого офицера были к капитану вопросы, которые звучали бы естественнее, если бы их задал вполне протрезвевший человек. А задать их станет легче, если сейчас Брэй не будет слишком протестовать.

Кроме того, в этот поздний час лейтенант не мог ничего сделать для Мортона: заговорщики из госпиталя, куда его увезли, конечно, установили там охрану, ночью еще более надежную, чем днем.

Итак, Брэй закончил этот день в удобной постели в комнате для друзей капитана Марриотта.

3

На следующее утро, входя в столовую, Брэй заметил, что капитан, видимо, не выспался: он был бледен и взгляд у него был не вполне сосредоточенный.

— Вам нездоровится? — вежливо спросил Брэй.

Лейтенант был полон надежды: он догадался, в чем причина недомогания Марриотта: это последствия вчерашнего открывания дверцы в машине.

— Нет, что вы, я в полном порядке, — заверил Марриотт и широко повел рукой. — Садитесь, лейтенант.

Брэй подчинился. Пока ирск в форме комнатного слуги — жилете с зелеными полосами — подавал завтрак, за столом не прозвучало ни слова. Марриотт несколько раз открывал рот, чтобы заговорить, но в последний момент менял решение. Пока хозяин дома не отрываясь глядел на стену, Брэй бегло осмотрел его и убедился, что Марриотт явно находится под гипнотическим воздействием.

К лейтенанту Брэю вернулся его обычный оптимизм: может быть, он найдет возможность заключить сделку, которая спасет Мортона. Брэй решил попытать счастья и уверенным естественным голосом спросил.

— Значит, все эти люди, которые были там вчера вечером, и есть знаменитые диамондианские пацифисты?

Марриотт был застигнут врасплох.

— Это люди доброй воли, самые простые люди, каких десятки миллионов на Диамондиане.

Сказав это, капитан снова впал в апатию. Брэй обдумал эти слова. Сам он ни разу не встречал “простых” диамондианцев.

— Кто эти ирски, с которыми они устанавливают контакт? Кого они представляют?

По словам Марриотта, переговоры велись с большой группой ирсков, которые объявили себя друзьями диамондианцев и, как говорили пацифисты, обещали использовать мощные силы против непримиримых ирсков. Брэй думал, что это объяснение притянуто за уши.

— Вы действительно считаете, что делегация диамондианцев сейчас находится на пути к месту переговоров с представителями ирсков? — спросил он.

Удивление и недоверчивый тон собеседника наконец привели в себя Марриотта.

— Разумеется, да, лейтенант, — подтвердил он резко и снисходительно. — Я же вам говорю, что это очень искренние люди, которые всерьез намерены добиваться мира. Встреча действительно должна произойти сегодня рано утром.

— Значит, она произошла и с этой делегацией не случилось ничего плохого?

— Видите ли…

Марриотт немного помедлил, потом неохотно продолжил:

— Диамондианцы могут быть очень разными. Они очень умны, они строят прекрасные здания, они пишут лучшую во Вселенной музыку, они понимают толк в жизни и женщинах и очень талантливы, но…

— Но что?

— Никто ничего об этом не знает, — искренне признался Марриотт.

На это Брэю явно нечего было ответить. Оба офицера молча позавтракали, и лейтенант начал понимать, что скоро у него возникнет проблема. Как он должен поступить, когда вернется в свою машину и обнаружит, что Мортона в ней нет?

Может быть, настал момент заговорить о сделке, найти компромисс? И Брэй решительно начал:

— Похоже, вам сегодня нездоровится, капитан.

Марриотт немного помедлил, потом выпрямился. По выражению лица капитана было ясно, что он принял решение.

— Лейтенант, нам нужно поговорить об одном деле. По поводу вашей машины…

Брэй понял, что они с капитаном настроились на одну волну, и стал ждать продолжения.

— Вчера вечером, — решительно заговорил Марриотт, — один из моих подчиненных, осматривая при выполнении своих обязанностей машины, припаркованные возле нашего здания, обнаружил в вашей машине человека, очень похожего на труп…

Брэй спросил себя, какой способ осмотра позволил преодолеть практически непрозрачное затемнение, которое он установил, чтобы помешать посторонним видеть внутренность своей машины, но не стал размышлять об этом, так как Марриотт продолжал говорить:

— Мы, конечно, патрулируем весь город, но все машины, которые стоят в радиусе двухсот метров вокруг этого здания, мы осматриваем более подробно и с применением специальных средств. Разумеется, мы ищем спрятанные бомбы или другие смертоносные устройства, которые могли бы разрушить или сильно повредить наш маленький пост.

Это было достаточно логично.

— Так вот, мы вынесли этого человека из машины и отправили в госпиталь.

— А кто открыл дверь моей машины? — спросил Брэй.

Взгляд темно-серых глаз капитана вонзился в выражавшие полнейшую невинность глаза Брэя.

— Я сам, лейтенант.

— Тогда, капитан, нужно как можно скорее размагнитизировать вас.

— Я вас не понимаю. Что вы имеете в виду? — встревоженно спросил Марриотт.

— Извините. Это наш технический жаргон разведчиков. Имеется в виду гипнотическая настройка на другого человека.

Брэй сделал вид, что внимательно рассматривает Марриотта, словно впервые заметил у него мелкие признаки гипноза.

— Я вижу у вас симптомы внутреннего конфликта, капитан. Вы, должно быть, очень плохо провели ночь.

В глазах Марриотта сверкнул гнев, потом они округлились. Было похоже, что капитан ждет продолжения. Брэй объяснил ему природу гипноза и в заключение сказал:

— На вашей стадии человек ощущает путаницу в мыслях, а потом другая личность постепенно занимает место первой.

Марриотт медленно кивнул. Ему, похоже, было не по себе.

— Значит, дело в этом аппарате, — пробормотал он. — И освободить человека от гипноза должен тот же механизм, который его загипнотизировал.

Брэй поднялся с места.

— Пока вы будете записывать название госпиталя, куда вы отправили того человека, я схожу за своим аппаратом и освобожу вас.

Чуть позже Марриотт написал на карточке нужное название, и офицеры расстались по виду друзьями.

— Я буду вам признателен, если вы сообщите мне, удались ли переговоры. Мне трудно поверить, что отдельные группы вроде этих могут решить проблему, но я желаю им удачи. До свидания и спасибо, — сказал Брэй.

Он вышел, нашел свою машину и поехал в указанный Марриоттом госпиталь. Лейтенант хотел спасти Мортона, но плохо представлял себе, как сделать это. Еще меньше идей на этот счет у него осталось, когда он узнал, как и подозревал, предчувствуя несчастье, что Мортона нет в этом госпитале.

Где же полковник? И в каком состоянии?

4

Какая катастрофа могла произойти с мирной делегацией диамондианцев в самом центре диких джунглей сырой и жаркой части одного из континентов Диамондиане-6?

В этом отдаленном краю никто не жил, даже ирски. Так что с нормальной точки зрения все должно было пройти прекрасно. Две делегации — диамондианцев и ирсков — должны были встретиться и достичь согласия. Поскольку каждая из них представляла “молчаливое большинство” своего народа, они разрешили бы конфликт на своей планете без недавно прибывшей с Земли Комиссии по Переговорам.

Так было в теории.

Фронт проходил примерно в ста пятидесяти километрах к северу, в горах с более прохладным климатом, где диамондианцы умело вели короткие наступательные операции, провоцируя ирсков, не способных понять военную хитрость такого рода.

Значит…

В тропиках Диамондианы, в лесу, который назывался Овраг Гиюма, тянулся день. Солнце начинало спускаться к горизонту. Сейчас оно было на расстоянии четырех своих диаметров над самыми высокими вершинами поднимавшихся на западе гор и продолжало опускаться. Группе диамондианцев казалось, что мир вокруг постепенно угасает от потери сил и ему нужна долгая ночь, чтобы подготовиться к новому дню.

Невозможно было обмануться сильнее: мир джунглей не засыпал. Он просыпался, и долина уже на три четверти ожила. Нетерпеливые джунгли едва ли не слишком торопились встретить наступающую ночь. Повсюду уже протянулись тени, а там, где лес был гуще всего, почти ничего не было видно. Маленькая речка, поившая всю эту буйную растительность, местами почти исчезала под растениями, которые она питала. Тысячи лиан тянулись к этому потоку воды, и только их собственные ветви мешали им окунуться в него. Река текла с севера и прежде, чем оказаться здесь, пересекла травянистую равнину, преодолела двадцать километров извилистого пути по оврагу и вырвалась на другую равнину, где духота была еще сильнее.

Мирная делегация людей, подошедшая с северо-востока, не видела никакой причины соблюдать осторожность здесь, вдали от поля боя между диамондианцами и ирсками, и кто-то предложил:

— Встреча возможна не раньше утра. Что, если мы немного поохотимся?

Вся делегация пришла в восторг от этой идеи. В конце концов, это диамондианцы затратили огромные деньги, завезли сюда с Земли всех этих животных. Какой прекрасный случай получить немного пользы от вложенного капитала!

Присутствие людей уже вызвало беспокойство среди обитателей джунглей. Их обычное поведение изменилось.

Дикий кот, почти взрослый зверь мраморной окраски, чуть больше домашнего кота, вдруг почувствовал запах людей и шагнул назад в тот момент, когда собирался прыгнуть на землеройку. Токи, идущие от кошачьих мышц, вспугнули грызуна, и тот исчез под гнилой веткой. Кот, разозленный, убежал в чащу.

За четыреста метров от этого места два ягуара вошли в лес, поднявшись из саванны, где провели день, и почувствовали слабый незнакомый запах. Они напряглись, у каждого приподнялась верхняя губа, обнажая клыки. Потом оба зверя отступили назад, исчезли в овраге и бесшумно бежали до тех пор, пока отвратительный запах не перестал их тревожить.

Все одиннадцать диамондианцев лежали на краю пропасти, прижав к плечу наведенные на цель ружья. На другой стороне оврага стояли две серны. Во время жары они лежали в тени, а теперь проголодались. Несколько мгновений их силуэты — две черные фигуры — были видны на вершине скалистого пика. Серны недоверчиво нюхали воздух, высоко подняв рогатые головы. В этом положении они были идеальными мишенями.

Одиннадцать ружей почти одновременно произвели двенадцать выстрелов.

В любом другом месте было бы довольно трудно понять, почему ни одна пуля не попала в цель. Но тут произошла цепочка событий, типичная для диамондианцев.

Один из охотников вдруг решил, что обязательно должен застрелить серну. Поэтому он, по-прежнему лежа у края оврага и нацеливая ружье на противоположный склон, стал наблюдать за своими товарищами и не смотрел на цель. Это был светловолосый молодой человек маленького роста и весь в рыжих веснушках, по имени Хоакин.

Благодаря присущей диамондианцам остроте чувств он за несколько секунд до выстрелов увидел, как указательные пальцы стали сгибаться, касаясь курков. Движения были быстрыми и умелыми: это были опытные стрелки.

Хоакин выстрелил первым — и промахнулся, потому что не смотрел на дичь.

Все-остальные так же, как Хоакин, были выбраны в мирную делегацию потому, что были выдающимися стрелками. Но, к несчастью, они были также диамондианцами. При звуке первого выстрела десять сердец раздулись от ревнивой мужской зависти. Этого оказалось достаточно: ружья отклонились в сторону, и пули прошли мимо цели.

В этот момент главный виновник промаха выстрелил снова. На этот раз Хоакин промахнулся не потому, что был диамондианцем. В мире есть и другие силы, и в этот момент одна из них взяла над ним верх.

Поскольку Овраг Гиюма не находился на линии фронта, выстрелы оказались полной неожиданностью для десяти тысяч ушей, которые еще никогда не слышали подобного шума. Это был трескучий звук поразительной силы, отразившийся от скал множеством изменчивых отголосков.

Два недавно бежавших от людей ягуара, великолепные трехлетние хищники, сейчас ползком пробирались вдоль оврага. Они подскочили, обернулись назад, потом снова начали взбираться на склон.

Десяток других кошачьих, пара покрытых панцирями тапиров, обычная выдра, выдра без когтей, два хорька, сотня белок, индийские мангусты, несколько сот пестрых птиц, среди которых были зеленые голуби, обычные дикие голуби, серебристые и калиджские фазаны, и тысячи других существ, которые жили в овраге, неподвижно замерли, когда этот шум грубо ворвался в их уши, а потом снова отправились по своим делам.

Среди диких животных, обитавших в овраге, сильнее всех отреагировали на стрельбу те две серны, в которых целились охотники. Звуки выстрелов ничего не значили для них, но свист пуль, отскакивавших от скал, заставил их нервы напрячься. Серны испустили тревожный крик и стали взбираться на отвесную скалу, находившуюся позади них. До вершины было больше тридцати метров, но серны уже были только движущимися тенями на фоне серо-коричневых скал. Через несколько секунд животные добрались до гребня и исчезли.

Все это произошло между первым и вторым выстрелами низкорослого светловолосого солдата, и во второй раз Хоакин промахнулся потому, что цель уже двигалась.

Некоторые из его товарищей сразу угадали, что произошло, и задыхались от ярости. Другие пытались понять, в чем дело. К несчастью этих людей, делегация ирсков уже укрывалась за стеной кустарника в нескольких метрах от места, где появились серны. Особые способности ирсков позволили туземным миротворцам сделать так, чтобы лесные животные не заметили их.

Но град пуль, посланных диамондианцами, встревожил ирсков.

И тут всех охватило типично диамондианское безумие. Наиболее взбешенные неудачей диамондианцы стали поворачиваться во все стороны, выкрикивая обвинения и ругательства. Остальные мгновенно поняли, что произошло, и включились в ссору. Все они забыли, где находятся. Полные ярости голоса, отражаясь от скал по всей долине, усиливались, порождали множество отголосков, и казалось, что в Овраге Гиюма собралась целая армия.

Один из диамондианцев осознал опасность и с большим трудом заставил замолчать своих перевозбужденных товарищей. Но было слишком поздно: звуки будто бы многочисленных голосов уже разгорячили даже самых нерешительных среди ирсков. Уверенные, что с полным правом защищаются от врага, туземцы метнули в самый центр группы диамондианских миротворцев малогабаритное Оружие Дуальда.

Сгустки энергии понеслись по всем направлениям. Словно тысячи крошечных осколков металла разлетелись во все стороны.

И каждый из этих осколков попал в кого-то из людей. Все, кроме одного, умерли мгновенно. Уцелел лишь виновник этого хаоса: в момент взрыва Хоакин по причине, известной одному богу, стоял, пригнувшись, за большой скалой.

Он бросился на землю и дождался, пока прекратится свист освободившейся энергии. Потом он ушел, ни разу не взглянув назад.

5

Человеку, который пробирается в самой гуще джунглей — то идет, то ползет на животе, — нужно много времени, чтобы попасть из пункта А в пункт Б. Поэтому, когда Хоакин наконец остановился, уже достаточно долго царила тишина и на западе солнце опускалось за горизонт.

Ветер, который, проделав немалый путь, достиг оврага и несся вдоль него, легкими порывами раскачивая ветви и заставляя дрожать листву, немного освежил душный зловонный воздух долины.

Единственный уцелевший участник диамондианской мирной делегации добрался до группы кривых деревьев и укрылся под ними. Сидя на корточках под переплетающимися ветвями, Хоакин оглядывал зубчатую вершину холма, которая поднималась в тридцати метрах над его головой.

Его положение казалось безнадежным. Вначале Хоакин думал, что спасся невредимым, но скоро обнаружил, что его плечо сильно кровоточит: один из энергетических “осколков металла” ранил его. А уже наступала ночь.

Раненный, Хоакин стал лесным зверем. Ему понадобилось много времени, чтобы понять это, потому что все его силы и вся воля были направлены на то, чтобы сантиметр за сантиметром тащить свое тело по ночной чаще.

Хоакин не знал даже, в каком направлении он идет: вокруг него была только чернота ночи, и Хоакин ощущал только ее и свои движения.

Наконец Хоакин обессилел. Он лег в траву и лежал неподвижно, оглушенный шумом собственного тяжелого дыхания. В этот момент ему и пришло на ум, что теперь он беззащитен против капризов дикой природы этого края.

Хоакин также понял, в каком направлении он бессознательно шел: к реке. Ему была нужна вода! Жажда заглушала все мысли. Рот и горло Хоакина пересохли, язык распух, в теле не осталось ни капли влаги. Тут он, должно быть, потерял сознание…

Очнулся Хоакин внезапно, словно от толчка. Было ясно, что он долго пролежал без чувств, потому что на востоке, где раньше он видел одни звезды, теперь сияла луна. Его лица касалось горячее дыхание, и на Хоакина смотрела пара желтых глаз, горящих, словно два фонаря. Голова зверя оставалась невидимой в темноте.

Хоакин отпрянул и резко замахнулся. Ладонь больно ударилась о голову хищника.

— Убирайся! — крикнул Хоакин.

Удар был не очень сильным, и голос не очень громким, но глаза отодвинулись от человека. Теперь, когда зверь стоял не так близко, Хоакин разглядел, что это был шакал.

— Значит, ты набирался храбрости, чтобы вонзить зубы мне в горло, да? Пошел прочь! — рявкнул на него Хоакин.

Несмотря на внезапный приступ ярости, молодой солдат успокоился, увидев, что опасность была меньше, чем он думал. Хоакин засунул в кобуру пистолет, который уже наполовину вытащил, огляделся вокруг и увидел второго шакала. Без сомнения, это была самка первого. Она не сводила с Хоакина глаз.

При виде второго зверя Хоакин вздрогнул от страха. Больше он не решился отдаваться на волю случая.

Хоакин почувствовал, что потерял слишком много крови и умрет, если не найдет воду. Он с трудом заставил себя подняться и пополз к реке на коленях. Луна скрылась за лианами, потом медленно поднялась на небо, а он упорно продолжал ползти. Через полчаса Хоакин вдруг услышал перед собой в темноте журчание реки.

Он лихорадочно заторопился, но не смог ускорить движение: только слон или танк могли бы прорваться через массу переплетенных между собой лиан, которые прокрывали берег реки. Хоакин устало пошел вдоль реки по ее течению.

Вдруг он оказался перед омутом, где жил крокодил. Прибрежная грязь приятно холодила горевшие от начинавшегося жара ладони. Хоакин наклонился, чтобы напиться, качнулся вперед, и несколько капель его крови упали в воду. Течение принесло эту кровь к длинному бревну, которое лежало, наполовину утонув в грязи, в шести—семи метрах от берега.

Бревно ожило и бросилось на Хоакина, не поднимая волн. В лунном свете на нем загорелись две маленькие искры — глаза. Хоакин, отдыхавший после сделанного усилия, смотрел на это с таким слабым интересом, что не сразу осозналпроисходящее. Только в следующее мгновение он с изумлением подумал: “Крокодил! Я должен его убить!”

Снова его охватила ярость. Молодой солдат автоматически прицелился в глаз зверя и почувствовал, что все это происходит с ним, а не с кем-то еще, только тогда, когда звук выстрела отозвался в долине сотнями отголосков. Это эхо словно ударило Хоакину в лицо и разбудило его.

Тогда он с изумлением увидел, что вода словно кипит от рывков огромного подстреленного зверя. Хоакину не понадобилось усилие воли, чтобы уйти прочь от этого кошмарного чудовища. Для этого были нужны только физические силы.

Казалось, что лагерь и безопасность были очень далеко.

На время джунгли оставили Хоакина в покое. Он был жив и шел наудачу по тропе, которую протоптали звери.

От выпитой воды к Хоакину вернулась способность думать, и он сказал себе, что должен во что бы то ни стало добраться до базового лагеря мирной делегации прежде, чем оставшиеся там участники переговоров тоже погибнут в засаде.

Теперь, когда ум повстанца снова стал ясным, он начал бояться, что джунгли помешают ему выполнить эту задачу. Еще несколько часов назад Хоакин был надежно защищен, был выше всех угроз и опасностей, но теперь ирски грубо столкнули его крепкое коренастое тело на уровень леса.

Какая-то тень заслонила луну. Хоакин упал на живот и сжался в комок. Потом он разглядел, что это было всего лишь облако, но страх не прошел. Джунгли вдруг ожили: наполнились шепотами, вздохами, шуршанием, свистом и скрипом. Хоакин услышал мягкие тихие шаги и рычание, похожее на тигриное: они то приближались, то удалялись.

Он лежал все на том же месте почти без сознания и вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним и смотрит на него. Сначала Хоакин решил, что это ирск, но когда поднял голову, то обомлел от страха: перед ним была светящаяся прозрачная фигура. Хоакин видел через нее джунгли.

Молодой солдат задрожал от ужаса: он вспомнил старинные рассказы о том, что на закате бесы и призраки ирсков спускаются на землю, раскачивают ветки деревьев, взбаламучивают воду в прудах и кричат так, что невозможно описать.

Это прозрачное существо молча приблизилось к Хоакину, наклонилось над ним и пробормотало несколько слов. Хоакин был хорошим католиком и сразу понял, что находится в полной власти беса и должен терпеть все его причуды. Он мысленно заткнул себе уши, то есть твердо решил не слушать ни единого слова призрака, и тем не менее смутно понял, что тот просит его что-то пообещать. Хоакин был так слаб, что послушно согласился сделать все, что пожелает призрак, но при этом мысленно добавил положенные в таких случаях оговорки.

Звук его голоса и, возможно, движения светящегося существа обратили в бегство трех ходивших поблизости диких свиней. Те бросились к тропе, и Хоакин должен был отскочить в сторону, чтобы не столкнуться с ними. Все же одно из животных, пробегая, отдавило ему своими копытами правую ногу. Когда Хоакин опомнился настолько, что смог обернуться назад, светящаяся фигура уже исчезла.

Не обращая внимания на острую боль, молодой солдат вскочил на ноги и побежал. Через сто метров он стал шататься, потом ноги Хоакина стали заплетаться. В конце концов он упал, не в силах идти дальше.

Его мозг, лишенный всякой физической поддержки, ослаб еще больше, чем тело. Когда маленькая пальмовая виверра вскрикнула около Хоакина, тот закричал во все горло, ругая зверька.

Весь следующий час Хоакин полз как автомат, крича и вопя при каждом звуке джунглей.

Патруль, вышедший из лагеря мирной делегации, нашел Хоакина в ста метрах от этой укрепленной базы. Как раз перед этим Хоакин в пятый раз выстрелил по огромному листу, который качался под ветерком перед самым его носом.

Из множества грехов, которые Хоакин совершил в этот день, далеко не самым малым было решение ничего не говорить о встрече с дьяволом в ночных джунглях. Спасенного напоили и накормили, перевязали ему рану, и через час его ум заработал в полную силу. Как только Хоакин смог говорить, он рассказал выдуманную историю о предательстве ирсков, в которое теперь сам начинал подсознательно верить.

Делегация ирсков со своей стороны, разумеется, сообщила на свой командный пункт, что попала в засаду. Поэтому было уже поздно разбираться в случившемся с помощью здравого смысла.

Естественно, арьергард диамондианской делегации потребовал срочно прислать подкрепления. Генерала Филиппа Феррариса, который находился в своем штабном кабинете, это очень встревожило, потому что идея мирных переговоров принадлежала его дочери. Все же он послал в лагерь тысячу парашютистов. Они были сброшены в овраг на рассвете и обнаружили там мощно вооруженную роту ирсков, которая бесшумно пришла туда ночью ускоренным маршем: ирски опасались нового предательства со стороны людей.

В девять часов утра в Овраге Гиюма уже шел ожесточенный бой. Судя по докладам, смерть косила солдат повсюду. Диамондианский генерал решил сдержаться и ничего не сообщать дочери о ее поражении, пока не станет известен исход сражения.

Пока происходили все эти события, с Мортоном случилось вот что. Накануне днем вокруг него были…

6

Даль и тьма!

Звезды… знакомые созвездия. Мортон понял, что видит созвездия, окружающие Диамондиану, и то, куда входит она сама. И что он смотрит на них — тут Мортон окаменел от изумления — из глубины космоса.

Продолжая со все большим изумлением разглядывать звезды, Мортон вдруг почувствовал странное беспокойство, словно рядом было что-то угрожающее ему, на что он должен взглянуть. Он попытался повернуть голову: оказалось, что он идет по улице в компании довольно плохо одетых ирсков.

Мортон смутно подумал, что не позволит втянуть себя в новые глупости.

— Нет, вы не получите Оружие Лозитина!

Мортон понял — и посчитал это мгновенное вхождение в обстановку совершенно естественным, — что эти два ирска-националиста пытаются убедить его передать войскам восставших то, что они называли “разрушительной силой Тьмы”.

Ирски-повстанцы шли рядом с ним скользящей походкой и изящно жестикулировали всеми щупальцами, страстно возражая против его точки зрения на этот вопрос.

Они считали, что для ирска позор быть союзником людей и наступит день, когда всех ирсков, которые сотрудничают с диамондианцами, объявят врагами планеты.

— И в этот день ты будешь в списке предателей. Лозитин! А это решение, если оно будет принято, означает смерть для всех ирсков, носящих зеленые полосы, на всей Диамондиане.

— Так что подумай хорошо, Лозитин. Неужели тебе так хочется, чтобы твои братья ирски стали тебе врагами в этот день? А он не за горами: он наступит через несколько часов после ухода экспедиционных войск Федерации.

Мортон улыбнулся и покачал головой.

— Оставьте меня в покое, понятно? — ответил он. — Вам понадобилось много мужества, чтобы спуститься со своих гор. Но вам надо бы быть сдержаннее и подумать о вашей семье, которая будет в отчаянии, если с одним из ее любимых сыновей случится несчастье.

Слово “семья” показалось ему особенно важным, так как его ум задержался на этом слове.

Потом Мортон снова увидел себя на улице. Он смотрел, как те же два ирска уходят прочь. Походка и жесты выдавали гнев и раздражение обманувшихся в своих надеждах повстанцев. Мортон заметил, что улыбается. Когда он уходил с этого места, ему показалось, что он знает что-то, ускользнувшее от внимания националистов. Он решил какой-то вопрос, а те еще даже не поняли, что этот вопрос существует и должен быть решен.

Мортон пытался понять, что это за тайна, известная ему одному, и вдруг со всей остротой осознал свое положение.

— Что происходит? Где я?

Он попытался остановиться и оглядеться вокруг, но не смог сделать это. Он не мог даже повернуть голову.

Он ощущал свои ноги, которые продолжали шагать по улице. Видимо, это была улица какого-то поселка. Место показалось Мортону знакомым. Должно быть, это одна из двухсот диамондианских общин, в которых он побывал с тех пор, как вступил в должность.

Но какая? И как он сюда попал?

“И ведь я сидел в машине с лейтенантом Лестером Брэем. Как же я могу быть… где-то еще, о господи?

Кто идет по улице? Это не я.

О господи, я больше не я!”

Мортона охватило совершенно незнакомое ему до сих пор чувство: он оцепенел от страха. А пока он позволял ужасу охватывать себя, тело… — как назвал его тот ирск?.. да, Лозитин… — тело Лозитина продолжало спокойно шагать под ним, вокруг него, сквозь него, совершенно не чувствуя странности этой ситуации.

“Мое имя Чарлз Мортон, а не Лозитин”, — автоматически подумал полковник.

Мортону нужно было чем-то подтвердить, что он существует, и он еще раз попытался остановить чужое тело. Но Лозитин продолжал медленно ставить одно щупальце перед другим, выпрямляя их при каждом шаге так, что они становились твердыми, как кости. При такой походке щупальца выдерживали его вес так же естественно, как человеческие ноги.

Наконец Мортон отказался от попыток управлять телом ирска и ограничился тем, что следовал за движениями Лозитина. Тот скоро вошел в магазинчик скобяных товаров и сразу же направился в комнату за лавкой. Там он снял свою куртку с зелеными полосами, надел блузу тоже с рисунком из зеленых полос, вернулся в магазин, встал за прилавок и начал обслуживать покупателей, в основном крестьян-диамондианцев.

“Эта сумасшедшая история, конечно, через секунду—другую окончится”, — подумал Мортон.

Но секунды превратились в минуты, потом в часы. Мортон заметил, что все больше и больше следует за движениями и словами Лозитина.

“Как будто я сам говорю и действую”.

Это показалось полковнику опасным, и он попытался сопротивляться.

К концу дня он вновь подумал о беседе Лозитина и двух ирсков-националистов относительно оружия предков.

“Только этого нам не хватало! Новое оружие в этой преступной войне, и еще более мощное, чем все, которые мы знаем…”

Невероятно, но этим оружием владел ирск — друг людей, скромный продавец скобяных товаров в большой деревне в центре того континента Диамондианы, где жили люди и климат был умеренным.

По крайней мере, умеренным его назвали Мортону еще по дороге на эту планету. Здесь он быстро узнал горькую правду: умеренный климат на Диамондиане означал температуру выше сорока градусов в тени!

Часы пробили шесть раз. Шесть часов вечера — время закрытия магазина.

Симпатичный молодой ирск снял блузу, надел куртку, попрощался с двумя другими продавцами-ирсками и с хозяином, разговорчивым диамондианцем, вышел на улицу и зашагал той же дорогой, по которой пришел в магазин в час завтрака.

Ослепительное диамондианское солнце, сверкающее, как голубовато-белый бриллиант, опускалось на западе за холмы, и повсюду ложились длинные тени. Лозитин шагал не спеша и наконец дошел до квартала ирсков на краю поселка.

Увидев вокруг себя со всех сторон древние развалины, Мортон пришел в восторг. До военной службы он был архитектором и всегда мечтал изучить древнейшую цивилизацию ирсков. До сих пор у полковника не было такой возможности: слишком много дел по службе.

Еще больше Мортон восхитился, когда заметил, что Лозитин направляется к самому большому дому, стоящему в центре квартала. К несчастью полковника, для Лозитина это место было привычным и тот почти не смотрел на окрестности своего дома. Более того, Лозитин отвернулся от самых интересных частей здания, и поэтому Мортон не смог разглядеть, как было восстановлено то, что он, за неимением более подходящего слова, мысленно назвал пластмассой.

“Будет очень интересно когда-нибудь выяснить, как мог разрушиться такой прочный материал и как его восстановили”, — подумал Мортон.

Полковник мгновенно забыл о своем отчаянном положении и с нетерпением ждал момента, когда он наконец увидит изящно украшенный интерьер ирского дома: до сих пор он видел внутренность таких домов только на фотографиях и в журнальных иллюстрациях, дававших очень слабое представление об убранстве дома в целом.

Мортон представил себе сначала парадную прихожую, а потом другие великолепные комнаты.

Его надежды тут же рухнули.

“Эй! Куда он идет?” Вместо того чтобы войти в большую дверь, Лозитин направился по заросшей травой дорожке, огибавшей волшебное здание. Через заднюю дверь он вошел в маленькую комнату с красивым сводчатым потолком (да, форма потолка подобрана так, чтобы запахи выходили через отверстие, оставленное в крыше, это очень интересно). Комната почти полностью была занята машинами-автоматами.

Кухня. Или комната, переделанная в кухню.

Мортон покорился судьбе и был готов заинтересоваться тем, что видел. Но Лозитин был у себя дома и не обращал ни малейшего внимания на обстановку комнаты. Он слегка коснулся одной из стен. Панель раскрылась, и Лозитин вынул из-за нее тарелку — подумать только, с чем — с пиццей. Затем он сел за стол и с рассеянным видом съел этот ужин. Мортон заметил, что прозрачные стены потемнели: наступила ночь.

Приход ночи грубо вернул полковника к мыслям о его собственном положении.

“Скоро настанет время ложиться спать. И что будет тогда? Усну ли я тоже?”

У одной из дверей, ведших в глубину дома, послышался легкий шум. Когда Лозитин повернулся к двери, в комнату входила девушка-ирска.

Лозитин вежливо встал и приветствовал ее:

— Желаю тебе прекрасного вечера, Аянтса.

Молодая ирска сделала нетерпеливый жест и сухо спросила:

— Бойцы сопротивления говорили с тобой?

— Вот как, они приходили сюда? — удивился Лозитин, который чувствовал себя неловко. — Аянтса, тебе и твоему отцу надо бы вести себя осторожнее и не слишком вмешиваться в дела этих воинственных дилов (“дил” означало “ирск мужского пола” на языке ирсков). Ты же знаешь, у диамондианцев нет ни капли жалости.

Девушка задумалась. Она в нерешительности стояла перед дверью, и, поскольку Лозитин смотрел ей в лицо, Мортон мог разглядывать ее, сколько хотел. За немногие недели, проведенные на Диамондиане, он старался больше узнать ирсков и поэтому смог понять, что, по представлениям своего народа, Аянтса была редкостной красавицей. Ее губы были чуть тоньше обычного, а глаза чуть больше среднего размера и скорее зеленые, чем синие. Удлиненная узкая голова, очень тонкое точеное тело и плавные очертания ручных и ножных щупалец придавали внешности Аянтсы благородное изящество.

Но Лозитин по неясной полковнику причине, казалось, не замечал этой красоты и не интересовался теми сладостными удовольствиями, которые она обещала. Это сильно раздражало Аянтсу.

Ее подослали сюда, чтобы соблазнить этого паренька, с проницательностью разведчика сообразил Мортон. Ирски — враги диамондианцев — составили этот немного смешной, но такой простой заговор, чтобы скомпрометировать владельца Оружия Лозитина.

— Их доводы не заставили тебя задуматься? — спросила красавица.

Лозитин улыбнулся и ответил:

— Моя дорогая Аянтса, я принадлежу к тому большинству ирсков, которое намерено помочь восстановить на Диамондиане закон и порядок. Я имею в виду человеческий закон. Поскольку мы, ирски, столько лет полностью находились под влиянием диамондианских людей и учитывая их повышенную чувствительность, эта задача не будет легкой. Ты сама пример этого, потому что, сражаясь против диамондианцев, все же ешь их еду, а не пользуешься энергетическими методами, которые позволяли ирскам жить и питаться до появления здесь людей. Подумай также о том, что только что произошло в Овраге Гиюма. Я мысленно протестовал против поспешных действий нашей делегации. Ничем другим нельзя объяснить то, что там случилось. Но мой протест только крошечная капля разума в океане временного безумия. Очень трудно предсказать, что теперь произойдет, но у меня нет на этот счет никаких иллюзий.

— Прекрасно, — ответила девушка и вышла, закрыв за собой дверь.

Когда она ушла, Лозитин вложил свою тарелку в щель в стене. Потом он открыл вторую дверь. Она выходила на галерею, где было так темно, что из всех предполагаемых красот Мортон смог разглядеть лишь несколько серебристых лепных украшений. Полковнику показалось, что он разглядел большую изогнутую лестницу, которую поддерживали почти невидимые нити из какого-то серебристого материала.

К этой лестнице и направился Лозитин. На первой площадке молодой ирск остановился и посмотрел на большую запертую дверь, находившуюся слева от него. Дверь была едва заметна в полумраке.

Лозитин думал: “Не заглянуть ли туда? Убедиться, что все в порядке с…”

С кем или чем, для Мортона осталось непонятно: он не смог проникнуть в глубинный подтекст этой мысли.

Что бы ни находилось в комнате, оно было важным для Лозитина. Тем не менее он обуздал свои чувства и взялся за перила. Мортон подумал, что ирск станет подниматься по ступенькам. Но Лозитин не сделал ни одного шага и уже был наверху! “Боже мой!” — потрясение подумал Мортон, когда осознал, что Лозитин перенесся с места на место практически мгновенно. Изящные пальцы-щупальца коснулись перил, и ирск мгновенно оказался на верхней площадке.

Больше у Мортона не было времени думать об этом: Лозитин прошел мимо многих теней, которые, видимо, были дверями, и вошел в маленькую комнату в дальнем конце коридора.

Там были кровать, стол, маленький шкаф и ковер. Все это едва можно было рассмотреть в темноте. Насколько Мортон мог судить, мебель и ковры были земные. Лозитин разделся, не зажигая света, лег в постель и какое-то время лежал без сна со спокойной улыбкой на губах.

По крайней мере, Мортон думал, что на лице Лозитина была загадочная улыбка ирсков, а чувствовал он счастье, покой и расслабление.

Вытянувшись в своей постели, Лозитин думал: “Что плохого в том, чтобы быть диамондианцем? Каждый должен кем-то быть, а они самый артистически одаренный народ, какой когда-либо существовал”.

Улыбка исчезла с его лица, мышцы этого лица напряглись, и Лозитин тихо заговорил, обращаясь — к кому? — к кому-то неизвестному:

— Вы совершаете большую ошибку, сделав то, что сделали, и упорствуя в своем заблуждении. Только сегодня ко мне подошли ирски-мятежники и требовали у меня Оружие Лозитина. Просят ли они его от вашего имени? Поскольку вы уже подчинили себе Тьму, я не удивился бы, если бы вы оказывали на них давление, чтобы заставить меня отдать в ваши руки оружие моих предков. Его действительно можно использовать как дополнение к Тьме, но его подлинное назначение — защитить народ ирсков в случае реальной опасности. Я хотел бы спросить вас, что вы выиграете, вы, у которого так мало надежды остаться в живых? Мне такое властолюбие кажется бессмысленным.

Лозитин помолчал, ожидая ответа, потом продолжил:

— Как? Вы не ответили даже из вежливости? Хорошо. Если это ваш ответ, я распространяю и на вас свою защиту с помощью двойника. Прощайте.

С этими словами Лозитин повернулся на бок и мирно заснул.

А Мортон проснулся в больничной палате.

7

Полковник Чарлз Мортон нашел за раздвижной дверью свою форму. Все его оружие исчезло из тайников мундира. Мортон сердито выругался, хотя это его не удивило. Конечно, оружие лежало где-то под замком вместе с другими его личными вещами.

Успокоившись на этот счет, полковник подошел к окну и неумело попытался поднять штору устаревшего типа. Проклятые новонеаполитанцы! Что у них за страсть восстанавливать старый Неаполь во всех подробностях, даже его неудобства!

Внезапно штора поднялась сама и свернулась в рулон над окном с громким щелчком. Мортон подскочил на месте, но быстро забыл свое изумление, когда выглянул в окно, выходившее на восток.

Диамондианское солнце висело над старинными домами. Любуясь панорамой города и оживленным движением на улицах, Мортон сообразил, что находится на самом верхнем этаже больницы и солнце поднялось над крышами примерно три часа назад, что в Новом Неаполе означало девять часов утра.

“Похоже, я нахожусь тут со вчерашнего дня”, — с беспокойством подумал он. Не было никаких причин считать, что этот срок был больше. Тревожило полковника другое: что с ним произошло прежде, чем он оказался в этой постели? Между потерей сознания в машине лейтенанта Брэя и пробуждением на следующий день в больнице могло произойти многое. Кто его осматривал за это время и что обнаружил?

Эти тревожные мысли продолжали кружиться в уме Мортона, пока он подходил к стоявшему рядом с кроватью телефону. Его комната явно не была отключена от коммутатора, потому что его сразу же соединили с городской сетью. Мортон позвонил в свой кабинет и нашел там своего секретаря, техника-сержанта Струзерса.

— Вот что я хочу, чтобы вы сделали, — приказал Мортон. — Слушайте: возьмите мою машину и приезжайте за мной в… — тут он остановился, чтобы прочесть название больницы, написанное мелким шрифтом на диске телефона, — в больницу Инкурибили, к задней двери.

Струзерс пообещал все исполнить, и Мортон положил трубку. Этот разговор очень успокоил полковника, но выйти отсюда было явно непросто.

Упорно обдумывая план побега, Мортон снова снял трубку. Через несколько секунд, преодолев благодаря своему высокому званию барьер из секретаря и медсестры, полковник объяснял доктору Эндрю Герхардту, психиатру, что с ним случилось, и просил доктора о встрече сегодня же в тринадцать тридцать. В заключение Мортон сказал:

— Я уверен, доктор, что этот случай относится к вашей компетенции, и предпочел бы, чтобы меня не лечили врачи вашей больницы.

Когда доктор Герхардт ответил, в его молодом голосе звучала именно та горечь, которую Мортон хотел у него вызвать. Врач стал убеждать его, что, по всей видимости, его болезнь — не функциональное расстройство.

— Если у вас возникнут хотя бы малейшие трудности в этом отношении, можете сослаться на меня, — заявил он.

Мортон положил трубку уже в хорошем настроении. Он был готов добиваться своего от Герхардта любой ценой, а это оказалось проще простого. Во время бритья полковнику пришла в голову еще одна мысль: с самого пробуждения он ждал очередного наплыва Тьмы с мучительной тревогой и каждый раз, когда она угрожала затопить его мозг, боялся снова быть… перенесенным куда-то.

Этот страх рассеялся: прошло больше двадцати минут, он перенес четыре прилива и отлива Тьмы и после каждого из них оставался самим собой.

В тот момент, когда Мортон думал об этом, на него нахлынула ее очередная волна. Полковник замер, ожидая, пока пройдет этот приступ, а потом с восхищением подумал, как велики возможности приспособления у человеческого организма. “Как мы быстро привыкаем жить в странном мире, в мире безумия”.

Мортон уже оделся и теперь поправлял перед зеркалом фуражку, когда зазвонил телефон.

Звонил лейтенант Брэй. Молодой офицер задыхался от спешки и рассыпался в извинениях. Наконец Мортон понял из его прерывистых фраз, что Брэй приехал вместе со Струзерсом, что они сейчас находятся внизу, у задней двери, и готовы помочь полковнику бежать из больницы.

Когда смысл этих слов дошел до Мортона, полковник оживился и воскликнул:

— Послушайте! Это может получиться!

Это была задача на побег его любимого типа. Сколько раз Мортон в свободное время решал для забавы такие задачи! Восхищенный этим полковник направился к двери комнаты.

Через несколько секунд он был в коридоре, ярко освещенном рядом круглых фонарей, укрепленных на потолке. Около десяти человек ходили взад-вперед по прибитой к полу ковровой дорожке, имевшей около двухсот метров в длину, мимо выкрашенных в ярко-желтый цвет дверей и стен, и еще три человека вышли из разных дверей, пока Мортон быстро, но без спешки шел туда, где, по его предположению, был выход.

Наблюдали за ним эти люди или нет? Узнать это было невозможно, но Мортон начал беспокоиться, когда двое мужчин из первой группы вошли в лифт вместе с ним.

Мортон встал в дальний угол лифта и оперся спиной о стенку. Похоже, эти двое не действовали вместе, потому что они стояли отдельно друг от друга, оба задумавшись о чем-то. Это были хорошо сложенные светловолосые и коренастые диамондианцы. Должно быть, они пришли к кому-то из больных. Это было немного странно в этот утренний час, и Мортон немного встревожился, когда вспомнил, что во всех больницах часы посещений бывают только днем и вечером.

Он поднял взгляд на световое табло над дверью и прочел, что его комната находится, как он и угадал, на самом верхнем, двенадцатом этаже.

Лифт поехал вниз и остановился на восьмом этаже. Дверь автоматически открылась, и за ней оказался мужчина, толкающий перед собой пустое кресло на колесиках. Когда он вошел в кабину, два диамондианца и Мортон расступились, освобождая ему место, и прижались к одной из стенок.

Санитару с креслом было около тридцати лет, он был довольно красив и вид имел достаточно решительный. Убедившись, что его перевозочное средство надежно установлено в кабине, он дождался, пока дверь закрылась и кабина снова стала спускаться, и не спеша произнес:

— Друзья, мы теряем время.

Эти слова упали, как топор палача., и звучали угрожающе, как сигнал к нападению. Мортон был один против троих и потому быстро сказал:

— Я сдаюсь.

Сказал ли он правду? Позволит ли он делать с собой все, что им захочется? Мортон не был в этом уверен. Он стал ждать, еще не зная, что сделает в следующий момент.

Молодой санитар с креслом вынул из кармана шприц.

— Садитесь в это кресло, полковник, и примите это успокоительное средство.

Яд? Мортон сомневался в этом: им не нужно убивать его, и никто из них не похож на фанатика. Значит, речь шла не об отравлении.

И Мортон, не говоря ни слова, сел в кресло, закатал рукав и проследил взглядом за тем, как человек со шприцем протер его кожу спиртом и умело вонзил иглу.

Когда укол был сделан, санитар или ординатор выпрямился и сказал:

— Сначала лекарство, которое я вам сейчас ввел, лишит вас возможности говорить и двигаться. Потом, полковник, вы уснете и пробудете без сознания примерно восемь часов. В это время к вам придут и зададут вопросы. От души советую отвечать на них правдиво.

Это было смешно, но и опасно. Мортон успел с грустью сделать вывод, что телефон его комнаты был подключен к пульту прослушивания и, значит, у него с самого начала не было ни одного шанса вырваться отсюда.

Лифт остановился, двери открылись, и один из первой пары выкатил кресло с Мортоном в большой вестибюль. Когда Мортон увидел это, его сердце сжалось: полковник понял, что его комната находилась во флигеле, откуда он не мог легко добраться ни до выхода, ни даже до главного здания, где его ждали Брэй и Струзерс.

Похитители Мортона вели себя так, словно речь шла об обычной перевозке больного.

— Спасибо, доктор, — сказал один из них.

— Я провожу вас до машины, — беспечно ответил “доктор”.

Так он и сделал. На этом коротком пути навстречу им попадались люди, в том числе две медсестры. Все они, похоже, посчитали эту картину вполне нормальной. Потом Мортон и его похитители оказались за воротами и после этого на стоянке, где их ждал небольшой фургон.

Два коренастых молодых человека подняли кресло с Мортоном в машину и установили его в задней части фургончика. Один из них сел рядом с Мортоном, а другой за руль. Они попрощались с врачом и отъехали от больницы. Врач, настоящий или мнимый, следил за машиной взглядом, пока она выезжала из ворот и поворачивала на узкую улицу. Через несколько секунд полковник и два его похитителя ехали по какому-то извилистому проезду Нового Неаполя.

Это было последнее, что Мортон смог вспомнить потом: в следующий момент его тело обмякло и он потерял сознание во второй раз меньше чем за сутки.

8

Фургон промчался по проезду и скоро выехал на широкий проспект. Два диамондианца, увозившие Мортона, что-то тихо напевали в восторге от того, что успешно выполнили задание.

— Изолина будет довольна, — сказал водитель, повернувшись к своему товарищу.

На несколько секунд он доверил судьбу машины и пассажиров своему ангелу-хранителю. А тот, конечно, тоже смотрел в другую сторону, потому что, когда водитель повернулся обратно и снова взглянул на шоссе, он оказался перед выбором: продолжать нестись вперед и тут же умереть или рискнуть сменить ряд и вклиниться между машинами в промежуток, который для любого разумного человека был бы не шире метра. Но в глазах этого парня один метр, должно быть, растянулся до десяти, и он, вполне уверенный в этом, великолепнейшим образом врезался в соседний ряд. В соседнем ряду на расстоянии чуть лч не в целый километр заскрипели тормоза, а потом по божьей милости и по волшебству промежуток между машинами расширился настолько, что автофургон уместился в нем.

Было утро, небо было стального цвета, и воздух уже стал жгучим, что предвещало жару через один-два часа. Похитители Мортона добрались до большого бульвара.

Водитель въехал туда так, что взвизгнули шины, на той же скорости, что и другие сумасшедшие за рулем, которые влетали на эту магистраль и старались поладить с одним и тем же поворотом, оставляя его то спереди, то сзади, то сбоку от себя. Вопль шин не смог разорвать небеса, но сделал для этого все возможное.

Водитель сморщил нос, почувствовав едкий запах паленой резины. Он старался набрать максимальную скорость, ударяясь бампером о бамперы соседних машин, когда его товарищ, сидевший сзади, сказал с волнением в голосе:

— Джордже, нас преследуют.

— Кто, Пьетро?

— Несколько тачек, и в них полно чертовых ирсков в этих пижамах с зелеными полосками — друзей диамондианцев.

Фургон увеличил скорость и перешел в левый ряд.

— Они по-прежнему едут за нами, Пьетро? — спросил водитель.

— Да.

— Не волнуйся, я от них живо оторвусь, сейчас увидишь.

Через минуту фургон, нацеленный водителем, влетел, как пуля в мишень, в пересекавшую проспект улицу. Маневр был рассчитан так, что три автомобиля ирсков не успели повторить его и вихрем пронеслись вперед через перекресток. Джордже промчался по маленькой улице, повернул направо на ближайшем перекрестке, потом снова направо и опять оказался на бульваре, с которого ускользнул минуту назад. Молодой диамондианец снова набрал прежнюю бешеную скорость, и через несколько минут он и его пассажиры оказались у ботанического сада. Если бы Мортон был в сознании, он узнал бы это место: здесь он был с Брэем накануне.

Отсюда водитель на полном ходу повернул фургон во вторую поперечную улицу, свернул влево на третью и наконец въехал на узкую улочку. Здесь он, стирая покрышки, влетел в широкий двор за большим двухэтажным домом.

Оба похитителя Мортона спрыгнули на землю. Водитель подошел к своему товарищу, дожидавшемуся его сзади машины, они почти без труда подняли кресло с Мортоном, поставили его на круглые плиты двора и, не останавливаясь даже, чтобы отдышаться, покатили кресло к дому.

На первом этаже была большая массивная дверь, но у боковой стены был бетонный пандус, позволявший попасть сразу на второй этаж. Именно к нему похитители подвезли Мортона. Оба едва не выбились из сил, пока вкатывали бесчувственное тело по этой крутой наклонной дорожке. Они потели, пыхтели, останавливались, чтобы отдышаться, но в конце концов добрались до верха. Тот, которого звали Джордже, постучал в дверь.

Сперва за дверью стояла тишина, потом послышался звук приближающихся шагов. За стеклом, занимающим верхнюю часть двери, показалась изящно одетая молодая женщина в крошечной зеленой шапочке и оглядела троих прибывших.

— Везите его сюда, — наконец сказала она, понижая звонкий от природы голос.

Затем женщина открыла дверь и держала ее, пока Джордже и Пьетро вкатывали кресло в комнату. В доме стоял полумрак, а под его высокими потолками даже сохранялась прохлада. Молодая хозяйка дома забежала вперед маленькой группы и открыла другую дверь.

— Сюда! Кладите его на постель у окна, — приказала хозяйка.

Когда мускулистые молодые люди повернулись, чтобы направиться к выходу, Изолина Феррарис — это была она — внимательно оглядела их сквозь ресницы: она инстинктивно не доверяла диамондианским мужчинам. Потом она спросила:

— Все прошло хорошо?

— Еще бы! — ответил Джордже.

Пьетро, который уже приоткрыл рот для такого же ответа, закрыл рот и кивнул.

— Трудностей не было? Никаких проблем?

— Все прошло как по маслу, — заявил Джордже с самой невинной улыбкой, и молодые подчиненные Изолины вышли из комнаты.

Когда они оказались одни во дворе, Пьетро, немного обеспокоенный, спросил у Джордже:

— Ты не думаешь, что надо было сказать ей про ирс-ков, которые гнались за нами?

— Кто же рассказывает такое женщине! — отрезал тот. — И потом, мы же оторвались от них, верно?

Затем Джордже ушел, не дожидаясь ответа и всем своим видом выражая полнейшее презрение к глупому и малодушному Пьетро, который ничего не понимает в жизни.

А в комнате Изолина, наклонившись над лежавшим без сознания Мортоном, долго глядела на него, потом покачала головой, язвительно улыбнулась и тихо произнесла:

— Диамондиана не самое безопасное место в мире для члена Комиссии по Переговорам. Вы согласны, полковник? Оказаться без сознания два раза за одни сутки! Так вот, меня тревожит первый раз. Как это произошло? Мы были бы сумасшедшими, если бы позволили увезти вас с нашей планеты, не узнав об этом случае немного больше.

Она повернулась и пошла к двери.

— Сегодня вечером я вернусь, и советую вам найти правильные ответы на мои вопросы.

С этими словами Изолина открыла дверь и вышла из комнаты.

Маленькие изящные часы на комоде медленно пробили семь раз. К этому времени в комнату проникла жара диамондианского дня. На лице лежавшего в кровати человека заблестели капли пота, но он не шевелился и не подавал никаких признаков жизни до самого вечера.

Сияющий свет — таким было первое ощущение Мор-тона. Это ощущение долго оставалось единственным, но полковник осознал, что он думает, вернее, может мыслить. Понемногу оцепенение покидало Мортона. Он почувствовал мурашки сначала в ногах, потом во всем теле. Чувства Мортона медленно просыпались, и наконец он смог открыть глаза.

Мортон понял, что лежит на боку лицом к окну. Он мог видеть только ветви дерева за окном и кусок комнаты: вышивку, висящую на стене у окна, кресло в углу под лампой и книгу на нем.

“Может быть, через минуту я смогу повернуться и увидеть остальную часть комнаты и дверь. А тогда…” — подумал он.

Мортон смутно надеялся, что возможность управлять своим телом вернется к нему до того, как кто-нибудь придет, но тут дверь за его спиной открылась и кто-то вошел в комнату.

Мортон попытался повернуться, но не смог. Он чувствовал, что мышцы сокращаются, но им не хватало силы. Полковник смирился с этим и стал ждать.

Какое-то время не было слышно ни звука. Потом женский голос тихо и достаточно мягко произнес:

— Я Изолина Феррарис. Я хотела бы поговорить с вами о вашем вчерашнем обмороке.

Мортон приоткрыл рот и с удивлением услышал свой голос, громко произносящий “да”. Ободренный этим успехом, полковник еще раз попытался сдвинуться с места, и опять безуспешно. Мышцы не напрягались, но волю свою он мысленно напряг, заставляя себя сказать правду. У народа Диамондианы оставалось, говоря иносказательно, “пятнадцать минут до полуночи” — совсем немного времени до катастрофы. Это было неподходящее время для хитростей. Накануне Мортон был намерен попытаться убедить эту девушку правдиво ответить на его вопросы о мирной делегации. Он считал, что искренность всегда вызывает уважение. В сущности, неважно, поверит или нет Изолина в его фантастический рассказ.

— Я желаю лишь одного — рассказать вам во всех подробностях о том, что со мной произошло, кроме одного имени, которое я вам не назову, по крайней мере до тех пор, пока не буду убежден, что вам можно доверять, — сказал он вслух.

Полковник рассказал Изолине о своем невероятном приключении. Имя Лозитина он не открыл, а названия деревни не знал.

После того как он закончил, в комнате долго стояла тишина. Было невозможно угадать выражение лица Изолины. Мортон мог догадываться о нем только по голосу, звучавшему у него за спиной, а голос молчал. Он спросил себя, что может думать о таком невероятном рассказе ди-амондианская женщина, и не смог представить себе этого.

Мортон наугад задал вопрос:

— Какой-нибудь ученый когда-нибудь говорил, что физические характеристики этой планеты могут изменяться?

На это он получил ответ:

— Тьма — всего лишь какая-нибудь энергетическая машина. Это хоть немного утешает.

Заявление Изолины было из числа тех, на которые нельзя ответить сразу. Было похоже, что Изолина считает пустяком устройство, способное на расстоянии лишить человека чувств и перенести его сознание (его “я”) в ум другого лица. Если Мортон не ошибался, это действительно было энергетическое поле, и такое огромное, что оно окутывало всю планету. Его самого такая мысль вовсе не утешала.

— Такую машину, о которой вы говорите, было бы слишком трудно обслуживать. Я не удивился бы, если бы логическое определенное число у нее было больше чем сто, а это уже фантастика.

Изолина захотела узнать, что такое определенная логика.

Мортон покачал головой: момент был неподходящий для того, чтобы читать лекции по истории логики. Он ограничился ответом:

— Это термин, означающий все то, чем математическая система с точки зрения логики отличается от совокупности природных явлений. В математике есть понятие “множество” — совокупность сходных между собой объектов, которые рассматриваются как одинаковые, как двойники друг друга. В природе же “двойников” не существует. Самый яркий пример того, как реально различаются между собой члены одного множества, — группа диамондианцев.

Подавляя дрожь, Изолина ответила, что прекрасно понимает, о чем он говорит.

Мортон закончил свой анализ достаточно мрачно:

— Итак, нужно узнать, какие команды даны этой машине. Что она должна сделать в случае катастрофы?

Молодая женщина молчала. Тогда Мортон заговорил снова:

— То, что ирск, в чьем уме я находился, сказал своей подруге о несчастье с мирной делегацией в Овраге Гиюма… Что это могло значить?

— Я сейчас позвоню отцу, — тихо и быстро проговорила Изолина и вдруг заявила: — Тут что-то не так: встреча должна была произойти только сегодня утром, а ваш ирск говорил о ней так, словно она произошла уже вчера.

Мортон не мог объяснить ей этого.

Оба снова помолчали. Потом Изолина решительно заговорила:

— Думаю, лучше будет перейти к моей собственной роли во всем этом. Полковник, я женщина, которая старается обеспечить себе поддержку самых влиятельных людей в войсках Земной Федерации. Я начала с нижней ступени лестницы — например с… неважно с кого. Но сейчас я достигла вершины, и как раз поэтому вы находитесь здесь.

Говоря это, она обошла постель, встала между Мортоном и окном и начала рассматривать полковника. Мортон видел много фотографий Изолины Феррарис, поэтому теперь у него не осталось ни малейшего сомнения: это действительно была она.

На ее лице молодой патрицианки была легкая циничная улыбка.

— Полковник, что вы думаете о женщине, которая спит с десятком мужчин в месяц?

Мортон спокойно погрузил свой взгляд в глаза, которые вызывали его на осуждающий ответ. Поскольку Мортон почти не знал Изолину и не чувствовал к ней никакой привязанности, он смог объективно оценить ее внешность. Дочь генерала Феррариса была очень красива, еще красивее, чем на фотографиях. У нее были правильные черты лица, сияющие голубые глаза и молочно-белая кожа. Во взгляде Изолины было, может быть, слишком много волнения, щеки слегка покраснели, словно ей было немного стыдно, но выражение лица было решительным. Перед Мортоном была молодая женщина с прекрасным телом и восхитительным лицом, которая собиралась воспользоваться этими своими достоинствами, чтобы победить и выжить.

И полковник ответил:

— Зная, что любая женщина желает прежде всего истинной любви, я могу лишь сожалеть, что жизненные обстоятельства лишили вас этого чувства. Но вы напомнили мне об одном моем друге. Он следил здесь, на Диамондиане, за судьбой двух женщин, непривлекательной и очень красивой, которые пошли на ту же сделку с совестью, что и вы. Не знаю почему, но он беспокоился в основном о судьбе красавицы и совсем не волновался за некрасивую. По моему мнению, некрасивая тоже мечтала о любви и втайне надеялась однажды найти ее.

Брови Изолины сдвинулись, и она с недоумением взглянула на Мортона.

— Что означает это сравнение?

— Поскольку вы очень красивы, я слишком сильно беспокоюсь о вашей судьбе, и в этом я несправедлив к той некрасивой женщине. Я отдаю себе отчет, что ничем не лучше своего друга.

— Ах, вот что! — рассмеялась Изолина. — Я обнаружила, что мужчины могут беспокоиться о моем будущем, но это не мешает им участвовать в моем грехопадении. Этими словами я даю вам понять, что, как только ваше тело будет в силах действовать и все его органы без исключения начнут функционировать, то есть через два или три часа, я лягу с вами в эту кровать, надеясь, что вследствие этого вы станете другом народа Диамондианы.

Мортон ничего не сказал: его ум на мгновение отключился от происходящего.

Молодая женщина заговорила снова:

— Почему бы вам не попытаться заснуть? Может быть, проснувшись, вы получите приятный сюрприз.

— Я хотел бы принять ванну. Я больше не могу без этого, — сказал Мортон.

Между бровей у Изолины появилась складка.

— Я это вижу. Сейчас я пришлю к вам Джорджа с тазиком.

— Прекрасно. И скажите ему, чтобы он поторопился.

— Он также может помочь вам раздеться, — добавила Изолина и ушла.

9

Второй раз Мортон очнулся от сна уже в самом безмятежном состоянии духа. Он лежал на спине и теперь видел всю эту старомодную комнату в неаполитанском стиле с высокими потолками и сложными украшениями. Он был полностью раздет и накрыт очень тонким одеялом, а рядом с ним лежала молодая черноволосая диамондианка. Мортон увидел, что ее плечи, с которых соскользнула простыня, были голыми, и сделал вывод, что на женщине не было никакой одежды.

Женщина лежала на боку спиной к Мортону, но, должно быть, почувствовала его взгляд, потому чтоповернулась к полковнику лицом.

Разумеется, его догадка оказалась верна — это была Изолина Феррарис.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Мортон и Изолина лежали рядом, но их тела не соприкасались. А потом…

— Ваши рассуждения о том, что все женщины надеются встретить настоящую любовь, разбудили во мне чувства, которые я считала ушедшими навсегда, — сказала она.

Мортон продолжал смотреть на нее. Он знал много женщин. Когда будущему полковнику едва исполнилось двадцать лет, он случайно открыл способ побеждать феминистские организации: девушка, с которой он был помолвлен, отказалась покинуть свою родную планету, когда Мортона перевели оттуда. Поскольку брошенный жених имел склонность к экспериментам, он тут же решил проверить на практике приобретенный опыт. После этого каждый раз, когда Мортон встречал очаровательную девушку, привязанную к своему дому, он начинал ухаживать за ней и заключал с ней помолвку (которая была чем-то вроде пробного брака сроком на два года). Каждый раз в начале совместной жизни девушка твердо решала следовать за ним, когда он будет обязан уехать, но в конце двадцатого месяца великая страсть ослабевала, невеста отказывалась покинуть свою семью и сама разрывала помолвку. Поскольку Мортона ни разу нельзя было обвинить ни в дурном обращении с девушкой, ни в том мужском шовинизме, который вызывает протесты феминистских лиг, молодой офицер ничем не рисковал: он не оказывался на дурном счету у начальства и свободно мог найти себе новую невесту на новом месте службы.

Мортон сыграл в эту игру с девятью невестами. Две причины положили конец этим хитроумным комбинациям.

Во-первых, Мортону перестало нравиться то, что он делал. Это добродетельное чувство появилось за четыре года до его прилета на Диамондиану. Он жил в спокойном безбрачии, когда появилась вторая причина: женщины стали сами подходить к нему на улицах. Они умело и изобретательно обходили правила союзов, чтобы броситься в его объятия.

К несчастью, на Диамондиане таких женщин не было.

Но теперь у Мортона была Изолина. Судя по ее рассуждениям на тему любви, эта женщина не ждала от него быстрых действий. По всей видимости, она хотела лучше запечатлеть свой образ в его душе. Мортон позволил ей это, сказав себе, что тем временем он сможет немало узнать.

Изолина заговорила:

— Когда эта война кончится, я отправлюсь в Дамаск. Вы понимаете почему?

Мортон не смог удержаться от улыбки, услышав ее простодушный обет. Этой поездки, конечно, никогда не будет. Он ответил, переводя символику Изолины в слова:

— Возвращение к морали и, как я полагаю, к жизни в уединении, забвение всего, что происходит сейчас. Я бы посоветовал вам съездить в Рим и получить благословение папы.

Она засмеялась — сначала весело, потом немного истерически, под конец горько.

— Боюсь, что моя история слишком известна, чтобы я могла ее скрыть.

Выражение лица Изолины снова изменилось: она опять была спокойна, но лицо оставалось розовым — краска волнения не совсем сошла с него.

— Полковник, — медленно заговорила она, — позвольте мне напомнить вам о вашем долге. Когда я освобожу вас, я буду чувствовать себя спокойнее, если вы сохраните воспоминание о том, что обладали мной. Вот так. Когда вы сделаете это, можете уходить.

Оба довольно быстро возвратились к реальной жизни. Обстановка и момент были не совсем те, на которые надеялся Мортон, но близкие к ним.

— Что ваш отец сказал вам о ситуации в Овраге Гиюма?

К удивлению полковника, Изолина ответила сразу.

— Я звонила в его штаб. Мне сказали, что отец отправился туда. Я не хотела ставить его в неловкое положение, задавая вопросы его подчиненным.

Мортону этот ответ показался уловкой, но тогда Изолина хитрила очень неумело: было трудно поверить, что ее отец не имел свободной линии связи, по которой дочь могла найти его где угодно. И печаль во взгляде Изолины выглядела убедительно.

Тем не менее Мортон должен был обязательно добраться до сути этого дела.

— Если катастрофа произошла, что вы думаете о словах моего дружественного ирска? Могли диамондианцы сделать какую-то оплошность?

Эти слова вызвали гримасу на прекрасном лице Изоли-ны. По нему словно прошла волна, захватившая все мускулы, которые мог видеть Мортон.

— Диамондианцы…

Голос Изолины прервался, словно невысказанные слова душили ее.

— Вы не можете себе представить, что такое наши мужчины, — снова заговорила она. — Они…

Изолина снова замолчала, и ее лицо сморщилось.

— Вы не можете этого представить, — повторила она.

В этом было столько отчаяния и старой как мир тоски, что Мортон положил руку на обнаженное плечо Изолины и нежно потянул ее к себе.

Молодая женщина без колебания бросилась к нему на грудь, и их тела в первый раз коснулись друг друга. Потом Изолина обвила Мортона руками и изо всех сил сжала его в своих объятиях.

— Не знаю, что вы сделали, но вы вернули меня себе самой. Может быть, я воспользуюсь этим, чтобы измениться, и прекращу игру в поддельную проститутку.

Если эти слова были хитростью, Изолина была великолепной актрисой. Мортон поверил ей, хотя циничное сомнение слегка кольнуло его душу. Поэтому то, что последовало дальше, прошло не так фальшиво, как опасался Мортон, и когда их ласки достигли кульминации, он чувствовал неподдельное влечение, а Изолина прекрасно изобразила экстаз. Мортон не желал верить, что это была лишь профессиональная игра “поддельной проститутки”.

Наконец Изолина со вздохом оторвалась от него.

— Это… этого я не забуду никогда, — прошептала она.

— Ну… — заговорил Мортон и вдруг замолчал.

Где-то в доме раздался душераздирающий крик. Кричал мужчина. Этот вопль оборвался почти так же быстро, как возник. В дышавшей смертью тишине Мортон почувствовал, что тело прижимавшейся к нему женщины вытянулось как струна. В следующее мгновение Изолина, отбрасывая одеяла, спрыгнула с постели и бросилась к комоду. Она уже выдвигала один из его ящиков, когда дверь распахнулась и в комнату ворвались шесть или семь ирсков. Они скользили и волнообразно извивались — это у ирсков заменяло бег — и были вооружены маленькими энергетическими пистолетами.

Нападавшие могли бы выстрелами раздробить Изолину на атомы, но один из них, видимо командир, крикнул во все горло:

— Хватайте ее! Держите!

Приказ был выполнен с ошеломляющей быстротой: ирски находились на пороге комнаты, а через тысячную долю секунды два из них стояли по бокам Изолины и держали ее.

Мортон, который во время молниеносного вторжения успел встать с кровати, вспомнил, как Лозитин мгновенно поднялся по лестнице своего дома.

“Неужели эти существа могут везде так перелетать с места на место?”

Командир ирсков осмотрелся, потом подошел к креслу, внимательно оглядел Мортона и сказал ему:

— Вот ваша одежда, полковник. Одевайтесь, и быстро!

Его тон не располагал к разговору, и Мортон примерно через три минуты после того, как вскочил с кровати, уже был одет и обут. Это не был его личный рекорд, но результат был неплохой.

— Вы пойдете с нами, полковник, — заявил ирск и, повернувшись к своим подчиненным, скомандовал: — Ну, пошли! Уходим!

— А женщину куда? — спросил один из них. — Мы всех здесь перебили. Ее нельзя оставить.

— Ты что, не видишь, что это его подружка? — раздраженно ответил командир. — Думай хоть немного!

Ирск-соддат, судя по всему, подчинился, но все же сказал:

— Ты не думаешь, что нам стоит посмотреть, что она хотела взять из ящика?

Нападавшие открыли ящик и обнаружили в нем два маленьких автоматических пистолета. Ирски, охранявшие Изолину, взяли их — каждый по одному — и отошли от своей пленницы. Изолина, которая застыла неподвижно, когда ее схватили, не пошевельнулась и теперь, лишь подняла глаза и сказала:

— У полковника Мортона были неприятности с явлением, которое он называет Тьмой и которое, кажется, перенесло его сознание в ум ирска.

При этих словах все замерли.

— Вот поэтому мы и увозим Мортона, — ответил командир. — Когда это произошло, он узнал больше, чем мы думали, а в результате у нас возникла проблема, которую трудно решить.

— Ирски столько лет жили, судя по всему, в полном согласии с диамондианцами, и за все это время никто из нас совершенно ничего не слышал о подобном явлении. Что такое эта Тьма? Почему ее держали в секрете? И почему она поместила сознание полковника Мортона в мозг ирска, дружественного к диамондианцам?

— Когда мы это узнаем, может быть, у нас тоже будет что сказать! — отрезал командир отряда.

Но молодая женщина настаивала:

— Значит, все-таки существует что-то, о чем вам запрещено говорить?

Какое-то время все молча смотрели на нее. Наконец командир ирсков щупальцем сделал Мортону знак выходить и одновременно ответил Изолине:

— Нам нечего вам сказать: Тьма не для людей. После этого Мортон вышел из комнаты. Двое из его похитителей шли впереди него, а остальные четверо сзади. Последний из них закрыл дверь.

10

Мортон снова оказался на лестничной площадке, которая была залита ярким светом люстры, висевшей над лестницей.

Все произошло так быстро, что у него до сих пор не было времени думать. В его уме была лишь одна мысль — выйти из этой комнаты, пока эти существа не изменили свое мнение и не убили Изолину. Но теперь…

Теперь, стоя здесь, Мортон спросил себя: “А что же я?”

Больше суток он был игрушкой в чужих руках. Сначала им завладела Тьма. Потом его недолгая мнимая свобода в больнице. Почти сразу же после этого его похитили диамондианские заговорщики и держали его в своей власти до ночи… Кстати, который час? Одиннадцать или даже двенадцать ночи, подумал полковник.

Конечно, в те минуты, которые он провел в объятиях Изолины, он, может быть, действовал свободно и по собственной воле. Но вот он снова в плену, на этот раз у восставших ирсков.

“Могу ли я что-нибудь сделать? Могу ли я сам принять решение?”

Например, нельзя ли выяснить, почему этим ирскам понадобилось взять его в плен? И, не загадывая, что будет дальше, полковник спросил:

— Чего вы, собственно, хотите от меня?

Вместо ответа командир ирсков указал ручным щупальцем на лестницу и приказал:

— Сюда!

Мортон не стал спорить и спустился вниз, как ему было приказано. У подножия лестницы он увидел первый труп — тело пожилой женщины, должно быть гувернантки или горничной, потому что она была в форме. Женщина лежала скрючившись, и потому трудно было понять, каким оружием она была убита.

На первом этаже Мортон, подчиняясь новому властному жесту командира ирсков, зашагал дальше — как он думал, в переднюю часть дома. Бросив взгляд налево, внутрь комнаты, большая дверь которой была открыта, он увидел трупы пяти или шести мужчин и трех женщин. Комната была слабо освещена, и, кроме мертвых тел, в ней находилось более десяти ирсков. Группа, которая вела Мортона, остановилась. Два отряда соединились, и один из тех, кто спустился с Мортоном, спросил:

— А где остальные?

— Еще внизу. Мы тут нашли целое гнездо: тридцать пять мужчин и одиннадцать женщин только в доме, — с довольным видом ответил командир второй группы.

— Прекрасно, — ответил тот, кто привел Мортона. — Но теперь ты должен приказать своему дилу (он употребил это слово в значении “мужской отряд”) подняться наверх: мы нашли того, кого искали.

Он указал на Мортона.

— Гм! — отозвался второй. — Ну вот, я позвал их.

Скользя по полу, он подошел к Мортону, встал перед ним и приготовился заговорить, но пленник опередил его:

— Я вхожу в Комиссию по Переговорам. Чего вы хотите от меня такого, о чем мы не можем говорить более дружелюбно?

Если ирск и удивился этим словам, по его лицу это не было видно. Он объявил Мортону торжествующим тоном:

— Полковник, мы взяли вас в плен по причине, которая не имеет никакого отношения к переговорам. Мы знаем, что вы и некий ирск стали духовными братьями, но мы совершенно не знаем, как исправить нечто другое, произошедшее из-за этого. Вот почему мы должны увезти вас с собой, чтобы изучить эту проблему и действовать так, как окажется нужным.

— Только что вы молча вызвали своих товарищей. Мне кажется, что вы все можете связываться друг с другом телепатически.

— Это не совсем так, — объяснил ирск. — Тут действительно участвует ум, — он слегка стукнул себя по лбу, — но, кроме мозга, нужно еще кое-что — то, что мы держали в тайне от людей. И здесь с нами без спора соглашаются даже ирски с зелеными полосами на одежде — друзья диамондианцев.

— Что это за причина? — спросил Мортон.

Повстанец медлил. Полковник внутренне сжался, ожидая ответа: он чувствовал, что сейчас узнает, насколько верна его интуиция.

Внезапно ирск заговорил:

— Диамондианцы слишком неустойчивы эмоционально и умственно. Они разрушили бы нашу систему, поэтому мы не могли открыть ее вам.

— У меня сложилось впечатление, что в наше время восставшие ирски тоже излишне эмоциональны, — иронически возразил Мортон.

Его собеседник признал это:

— Близость к диамондианцам подействовала на нас, как зараза: наш народ, жизнь которого была совершенно спокойной и мирной, стал таким же страстным и склонным к насилию, как диамондианцы.

— То, что вы сказали, правда, и если ирски теперь тоже дают волю своим чувствам, почему вы сами не разрушили свою систему мысленной связи?

— Не думайте, что мы не беспокоимся об этом. Именно поэтому вы нам и нужны.

Мортон хотел заговорить, чтобы выразить свое изумление, но ирск движением щупальца приказал ему молчать.

— Мы поговорим обо всем этом позже, а сейчас вас вызывают к видеокому.

Это было настолько нелепо и неожиданно, что Мортон сначала потерял дар речи, а потом смог лишь ошеломленно переспросить:

— Меня? Меня зовут к видеокому?

Но он служил в разведке и потому произнес это так тихо, что никто, кроме него самого, не расслышал. Не сказав больше ни слова и скрывая свое недоумение, полковник прошел в указанную ему комнату и там немало времени молча и неподвижно рассматривал того, кто глядел на него с экрана видеокома.

Это был темно-русый мужчина с серыми глазами на узком лице, который язвительно улыбался. Мортон узнал капитана Марриотта, командира военного поста Каподочино-Корапо.

— Вы помните меня? — прозвучал голос Марриотта.

— Прекрасно помню, — сухо ответил Мортон.

Но, ответив, полковник задумался: было совершенно неестественно, что Марриотт надеялся быть узнанным человеком, который видел его только раз и очень недолго.

Мортон отметил про себя, что ожидал увидеть Марриотта скорее на стороне диамондианцев, чем на стороне ирсков.

— В этом деле я на стороне всех, возможно даже, что и на вашей, полковник. Если бы жизнь продолжалась вечно, никому не пришлось бы решать, где он хочет провести остаток своих дней. Когда я узнал о положении на Диамондиане, я наконец понял, что нашел свое пристанище.

Мортон лихорадочно пытался вспомнить короткие встречи, которые у него были в первые дни после прилета на эту планету, во время его быстрой поездки по Диамондиане для знакомства с обстановкой. Наконец он озадаченно произнес:

— Когда я расспрашивал вас, что я спросил такого, что могло вас обеспокоить?

— Это был не вопрос, а ваша решительность, — ответил Марриотт. — Я вдруг почувствовал, что вам я не смогу заговорить зубы.

— Почему вы не стали моим духовным братом, чтобы узнать мои планы?

Марриотт помолчал, потом ответил:

— Я никогда не интересовался этим явлением потому, что у меня была на это причина, — вот все, что я вам скажу. Как бы то ни было, я рискнул подключить вас к сети срочной связи ирсков, которую вы называете Тьмой, в надежде, что в решающий момент смогу управлять вами. Это было самой большой ошибкой в моей жизни, — закончил Марриотг, и лицо его на мгновение исказила гримаса.

— Это вы отправили меня в больницу?

— Да.

— А когда Изолина похитила меня оттуда по своим причинам… — Мортон не стал договаривать.

— Меня предупредили, и я послал по вашим следам ирсков, — ответил Марриотт.

— Зная, что они убьют всех, кроме нее? — В голосе Мортона звучала ярость.

Человек на экране пожал плечами.

— По правде говоря, я не знаю, что ответить. Мне было важно лишь одно — снова завладеть вами… Я не давал им приказа убивать. Все ирски и диамондианцы убийцы в душе. Правда, это я десять лет назад стал учить ирсков отличаться друг от друга, поэтому я предполагаю, что отчасти несу ответственность за это. (Он нахмурил брови.) Они были все как одно существо, объединенное с этой системой, находящейся наверху в небе. Фактически она состояла из миллиарда расположенных рядами ирсков-двойников. Моим первым преобразованием было введение способа идентификации, основанного на подчеркивании личных имен ирсков: имя произносится преувеличенно четко. К несчастью, когда ирски приобрели индивидуальность, у них не было другого примера, кроме диамондианцев. Так что мое доброе дело было недостаточно продумано.

Короче говоря, — добавил он, снова пожимая плечами, — я ведь сказал им: “Не причиняйте никакого вреда Изолине”. Большего я сделать не мог. Видите ли, после того, как я подключил вас к Тьме, произошел не один неприятный случай, а два. Первый возник, когда она, не советуясь ни с кем, сделала вас духовным братом Лозитина, ирска, под контролем которого находится средство, способное уничтожить Тьму.

— А второй? — спросил Мортон.

— Второй случай произошел, когда меня посетил ваш подчиненный.

С некоторым смущением капитан рассказал, как он взломал дверь машины Брэя, и признался:

— Я не остерегался и попался на техническую уловку в виде небольшого приборчика. Из-за этого произошло временное смещение вашей и моей индивидуальностей, а в этом, мой дорогой полковник, нет ничего приятного. Так что мне нужно было действовать быстро. Может быть, будет достаточно удалить вас с этой планеты, но я в этом сомневаюсь.

Мускулы розового лица капитана были напряжены. У Мортона сложилось тревожное впечатление, что Марриотт верил в то, о чем рассказывал.

— Послушайте, капитан, если вы искренне добиваетесь мира на Диамондиане, я на вашей стороне. Я хочу, чтобы переговоры возобновились, и если бы вы смогли начать их и добиться успеха там, где я потерпел неудачу, я оказал бы вам любую поддержку. Но прошу вас, не говорите загадками. Скажите мне, какие у вас проблемы, и я помогу вам их решить.

На лице смотревшего с экрана вдруг снова появилась прежняя злая усмешка.

— То, что произошло здесь, вызывает у людей не желание сотрудничать, а другие, значительно менее добрые чувства. Произошло то, что вы стали вместо меня главой правительства ирсков, то есть Тьмы.

“Я задал дурацкий вопрос и получил на него самый фантастический ответ”, — подумал Мортон.

Тут он заметил, что Марриотт снова начал говорить:

— Даже если у вас нет ни малейшего представления о том, как извлечь выгоду из вашего нового высокого положения, по вашему виду я заключаю, что вы не откажетесь от него с легким сердцем. Т?\ что же вы узнали от Лозитина? — резко спросил капитан. — Соблаговолите вы сообщить это нам или нет?

На экране было видно, как заблестели глаза Марриотта: он сильно волновался. У самого Мортона тоже кружилась голова. Он лихорадочно искал мысль, за которую мог бы ухватиться.

— Послушайте, — сказал он наконец медленно и успокаивающим тоном, — правительственные дела моя специальность. Я умею расстраивать заговоры, у меня даже есть диплом, который это доказывает. Признаюсь, что мне довольно трудно представить себе Тьму в роли правительства, но я понимаю, что это возможно. Если моя мысль верна, то я предвижу, что к ней можно применить основные положения теории свержения властей. В таком случае я знаю, чем теоретически может быть Оружие Лозитина. Это может быть только…

Тут Мортон замолк, потому что Марриотт вдруг сильно побледнел и сделал ему знак остановиться.

— Тише! Ни слова больше, полковник! Тьма может улавливать мысли тех, кто находится на поверхности планеты, в особенности мысли, оформленные словами. Не раскрывайте ничего!

Мортон мрачно кивнул.

— Если система свержения может быть использована, предварительное знание об этой операции не принесет никакой пользы свергаемому правительству. Тем не менее я согласен умолчать о деталях, если это успокоит вас. Но не забывайте, что в науке все действует автоматически.

На этом разговор, видимо, закончился, потому что помощник командира ирсков сказал Марриотгу:

— Капитан, нам пора уходить — полковнику Мортону и мне. Все это будет улажено на уровне начальства. До свидания.

Марриотт снова улыбнулся, но невесело, и сказал Мортону:

— Тьма манипулировала вами так, словно больше не подчиняется своей старой программе Махала. Это позволяет думать, что у нее есть система самозащиты, о которой я ничего не знаю, но которая, несомненно, действует по принципу “сомневаешься — уничтожай”. До свидания.

— Подождите! — крикнул Мортон. — Вы употребили новое слово, “Махала”. Что это…

Но экран уже погас.

— Сюда! — приказал его похититель. — Они наконец подошли, — и вывел Мортона из комнаты.

“Они” была третья группа — более двадцати ирсков, которые поднялись по одному из подвального этажа и собрались в прихожей особняка. Отряд явно готовился к быстрому отходу, и было похоже, что все повстанцы боялись выходить.

Их было слишком много, и это создавало трудности: если такую большую группу ирсков увидят соседи или — еще хуже — если кто-то видел, как они вошли сюда, положение могло стать опасным.

Мортон ждал, пока командиры трех групп тихо совещались между собой. Они быстро решили вызвать сразу все машины, которые стояли у ботанического сада, где шоферы-ирски, как думали повстанцы, не очень рисковали обратить на себя внимание.

На глазах у восхищенного Мортона машины были вызваны мысленно. Шоферы явно сообщили о своем прибытии тем же способом, потому что кто-то вдруг открыл дверь. Два ирска схватили Мортона и приказали ему:

— Бегите ко второй машине!

Полковник не стал сопротивляться. Он побежал с ними по широкой террасе, потом по обсаженной деревьями лужайке. По пути Мортон, к своему разочарованию, заметил, что перед особняком росли еще и густые кусты, совершенно скрывавшие сад от глаз соседей.

Мортон и два его охранника выбежали на улицу в тот момент, когда первый шофер-ирск останавливал свою машину перед воротами дома Феррарисов. Вторая машина шла сразу за первой. Через несколько секунд полковника втолкнули на ее заднее сиденье. Один из охранников сел рядом с ним, второй впереди, возле шофера.

Одна за другой подъезжали остальные машины, постепенно весь отряд повстанцев погрузился в них. И тут Мортон осознал три факта сразу. Первое — краем глаза он увидел большую группу людей на холме, второе — он разглядел, что это были солдаты Земной Федерации, вооруженные автоматами. Третий факт был очень простым: одно из правил разведслужбы. Если находишься в тесном пространстве и на тебя нацелено много стволов, бросайся на землю. И Мортон мгновенно, почти так, словно он был одним из ирсков и скользил на щупальцах, упал на пол машины.

Там он и лежал, сжавшись и дрожа, пока автоматы изрыгали треск и смерть. Вокруг себя он слышал со всех сторон рев работающих на полную мощность двигателей — было похоже, что некоторым из водителей удалось увести машины.

Но тот автомобиль, где был он сам, не двигался. Ирск, сидевший рядом с Мортоном, и два других повстанца постарались выпрыгнуть из машины, как только заметили, что попали в засаду. Мортон предположил, что все они использовали уже знакомый ему сверхскоростной способ перемещения. Он не мог сказать, кому это удалось, а кто попал под пули.

Мортон по-прежнему лежал, притаившись между сиденьями, когда почувствовал, что кто-то подходит к его машине и наклоняется, чтобы заглянуть внутрь.

Он осторожно повернул голову — и столкнулся нос к носу с лейтенантом Брэем.

Облегчение, которое испытал полковник в этот момент, выразилось не совсем обычным образом: в порыве благодарности он сказал своему подчиненному:

— Во всей этой истории самым ужасным было чувствовать себя бессильным, полностью зависеть от чужой воли. Теперь, наконец…

— Но… — заикнулся было Брэй и тут же замолчал.

Лейтенант сдержался и не сказал, что единственным средством спасти полковника было арестовать его.

Брэй смутился и решил: не сейчас, я расскажу ему об этом позже.

11

Брэй очень долго ждал Мортона у заднего выхода больницы Инкурибили и в конце концов понял, что у полковника что-то не получилось с побегом.

Он и Струзерс, сидя в машине, печально строили догадки, перебирали разные варианты и наконец решили, что им нужна помощь.

Но кто же захочет помочь члену Комиссии по Переговорам?

Прежде всего Брэй решил не обращаться в саму Комиссию. Если узнают, что начальник разведслужбы Комиссии по Переговорам оказался в таком положении, его могут выслать с Диамондианы.

Нет, лейтенант не мог так подвести Мортона.

По той же причине Брэй сказал себе, что будет неразумно связываться со штабом войск Земной Федерации. Там не захотят иметь никаких дел с Комиссией по Переговорам.

На какое-то время Брэй задумался, не в силах найти решение, потом неохотно попросил Струзерса отвезти его обратно во дворец Комиссии. Там, по-прежнему пытаясь решить задачу, как выручить Мортона, лейтенант занялся делами, которые, по его мнению, могли оказаться важными, когда (и если) он выручит полковника.

В разведке Комиссии по Переговорам было пять капитанов и три майора. Один майор и два капитана были более или менее близкими друзьями лейтенанта Лестера Брэя. Из двух других майоров один, по фамилии Саттер, от души ненавидел всех лейтенантов, и в особенности Брэя, которого считал самонадеянным и дерзким.

Поэтому Брэй испытывал некоторое удовольствие, когда чуть позже в то же утро велел доложить о себе этому офицеру и со всей искренностью в голосе, на которую был способен, сообщил ему, что ночью ему позвонил полковник Мортон (“Полковник не хотел беспокоить старшего офицера, например вас, господин майор”).

Мортон, как объяснил Брэй, желал иметь информацию о мирной делегации диамондианцев. Получил ли кто-нибудь приказ обыскивать машины в секторе Каподочино-Корапо?

Голубые глаза майора Саттера были похожи на две ледышки. Единственный из всех офицеров, он, когда Комиссия по Переговорам прибыла на Диамондиану, взял на себя труд убрать из своего кабинета местный письменный стол и установить там металлические шкафы для картотеки, металлический письменный стол и кресло из хромированной стали. Эта лишенная украшений сверкающая мебель не сочеталась с остальной обстановкой комнаты, высоким потолком и изящно украшенными стенами, но майор, похоже, не замечал этого.

У него был резкий и высокий голос, который прекрасно звучал бы из вычислительной машины. Своим обычным ничего не выражающим и совершенно не дружелюбным тоном майор Саттер ответил:

— А когда полковнику передадут эту информацию, что он с ней сделает? Он сказал об этом?

— Он думает, что вернется в свой кабинет в конце дня, господин майор, и он хотел бы найти отчет у себя на столе, когда приедет.

Худой и узколицый майор отвернулся от своего посетителя, показывая, что прощается с ним.

— Очень хорошо, лейтенант, я передам ваше сообщение.

Брэй не поддался на его игру.

— Господин майор, какой ответ мне передать полковнику через сержанта Струзерса, если полковник позвонит узнать, как решается этот вопрос?

Саттер не ожидал, что попадет в такую западню.

— Как только я получу информацию, я сообщу об этом непосредственно Струзерсу и дам ему необходимые указания. Это все, лейтенант, — сухо заявил он.

— Спасибо, господин майор.

Брэй отдал Саттеру честь, вытянув руку как можно прямее и щелкнув каблуками, как следовало делать перед офицерами такого типа. Потом он вышел из комнаты пятясь и с самым почтительным в мире видом. Саттер, который прекрасно понял его поведение, в этот момент всем сердцем ненавидел Брэя, но и не подозревал, что распоряжение, которое он только что получил, было выдумкой, существовавшей только в изобретательном уме лейтенанта. Такое было выше понимания майора Саттера.

Тот же спектакль Брэй разыграл перед майором Луфтелетом. В этом майоре не было ничего особенно неприятного. Это был один из самых безликих и посредственных людей. Было трудно понять, как он при своем тупоумии мог попасть в разведку. Его единственным преимуществом были некоторые познания в технике. Луфтелет был педантичен, обращал много внимания на мелкие детали информации, и его страсть придираться к мелочам иногда злила сослуживцев.

Брэй, снова сделав вид, что вопрос задает Мортон, пожелал узнать подлинное назначение здания, в котором Марриотт устроил свой командный пункт, и почему оно построено в поселке, явно не имеющем стратегического значения.

Старый офицер сидел за одним из местных письменных столов, деревянным и украшенным тонкой резьбой. Несколько секунд он сосредоточенно молчал, словно созерцая глубины своей души. От майора исходило ощущение сверхчувствительности, словно внутри него находился кто-то другой, выдающийся человек, который знает больше, мыслит яснее и обладает более острыми чувствами, чем обычные смертные.

Брэю стало немного грустно, когда после такой подготовки из уст майора Луфтелета прозвучал высокопарный и неумный вопрос:

— Какова ваша квалификация, лейтенант, что вы вообще решаетесь говорить о таких специальных технических вопросах?

— Господин майор, моя квалификация не играет роли. Разумеется, я кое-чему учился и имею институтский диплом, как все здесь. Но с вашим отчетом буду знакомиться не я, а полковник Мортон.

После этого лицо майора довольно долго отражало смесь противоречивых чувств. Казалось, он сомневался, что кто бы то ни было может понять то, что знает он, однако во взгляде майора было смирение человека, который в конце концов понял, что на этом свете нет правды. Наконец все его тело приняло позу, выражавшую понимание, что в мире существуют офицеры выше его, которые занимают важные посты; может быть, эти офицеры и не имеют достаточной квалификации для своих постов, но все же занимают их. И Луфтелет покорно и тихо ответил:

— Очень хорошо! Я составлю… э-э… краткое изложение функций, которые может выполнять это здание. Скажите полковнику, что это будет не технический отчет того уровня, который я мог бы представить лицу с такой же высокой квалификацией, как моя, — с важностью добавил он, — но…

Луфтелет остановился на середине фразы, и Брэй быстро произнес:

— Господин майор, я уверен, что вы не слишком низко оцениваете многосторонние научные познания полковника Мортона и его способность понимать сложные чертежи электронной аппаратуры.

Эти слова, казалось, испортили Луфтелету настроение: майор помрачнел и покачал головой. Брэй воспользовался его молчанием, чтобы отдать честь и выйти из комнаты.

Что теперь? Оставалось, конечно, только ждать.

Брэй уселся в своем крошечном кабинете, который про себя называл бывшим чуланом для метел, и попытался понять, сделал ли он что-нибудь полезное.

Размышляя над этим, он следил, как стрелки стенных часов медленно двигались вперед. Так продолжалось с 12.23 до 18.10.

В тот момент, когда наступивший вечер окрасил Диамондиану в серый цвет, Брэю пришла в голову очень простая мысль: его задачу можно решить только хитростью, и он был поражен, что не нашел этого решения раньше.

Когда Брэй объяснил свой план Струзерсу, секретарь подскочил на месте и запротестовал:

— Лейтенант, я вам клянусь, что если вы не будете соблюдать осторожность, то в рекордный срок добьетесь, что полковника вышлют с этой планеты!

— Нам нужна помощь, и единственный способ ее получить — это задействовать силы порядка.

Брэй велел Струзерсу снова отвезти себя в больницу. Там он имел короткую беседу с неким доктором Фондье, врачом-диамондианцем, и тот сильно рассердился, узнав, что пациент самовольно покинул больницу, хотя даже не был зарегистрирован в ней официально.

Именно доктор Фондье в своем негодовании задействовал те силы порядка, что привели Брэя и солдат Земной Федерации к дому, который, по мнению лейтенанта, должен был находиться под усиленным наблюдением.

12

Согнувшись пополам, Мортон вылез из машины и вздрогнул: земля вокруг него была усеяна трупами ирсков.

— Вернемся в дом, — пробормотал он.

Солдаты и техники оказались там раньше их: когда полковник и лейтенант входили в особняк, те уже поднимались из подвального этажа, вынося другие трупы — убитых ирсками диамондианцев. Мортон узнал тела Джордже и Пьетро — единственных людей, которых он видел в этом доме, кроме Изолины, и единственных известных ему людей, связанных с ней.

Изолины здесь не было, поэтому Мортон послал Брэя и одного из солдат на верхние этажи, чтобы найти ее. Изолины не оказалось и там. Это было ударом для Мор-тона. Он встревожился, сам поднялся по лестнице в сопровождении Брэя и внимательно обыскал комнату Изолины, выясняя, нет ли какого-нибудь тайного хода, по которому она могла убежать. Когда он обнаружил “черную” лестницу, выходившую во двор, это предположение сменилось другим, более правдоподобным и усилившим его тревогу: “А если она вышла отсюда и наткнулась на убегающих ирсков?”

Но взвод пехотинцев Земной Федерации, посланный осмотреть узкую улочку за особняком, не нашел там ни одного трупа. Это утешило полковника.

Теперь у Мортона наконец появилось время проанализировать свои чувства. Он с огорчением пришел к выводу, что Изолина, отдавшись ему, достигла своей цели: сейчас он беспокоился именно о ее судьбе.

Мортон понял, что его покорили не воспоминания о ее жгучих ласках, а ее врожденная честность и ум. Прямые вопросы, которые она задала убийцам, показывали, что она быстро справилась со страхом. Это было достаточно смешно, но он подсчитал, что если цифра, которую Изолина сама назвала ему, верна, то за пять лет у нее было от шестисот до семисот любовников, и все же у него не хватало сил упрекать Изолину.

— Где бы она ни была, — сказал он вслух, — если она знала, куда пойти, и смогла сделать это, она должна действовать рационально. У этой молодой особы есть голова на плечах, и она поступает так, как ей подсказывает разум. Значит, если мы сможем угадать, какие выводы в высшей степени умная молодая диамондианка могла сделать из того, что ей известно о событиях этой ночи, мы узнаем, куда она направилась отсюда.

Мортон почувствовал на себе удивленный взгляд Брэя.

— Кажется, эта молодая женщина произвела на вас впечатление, полковник, — заметил лейтенант.

— По тому рассказу, который я услышал от вас о вашей поездке в имение Феррарисов, я решил, что на вас она тоже произвела впечатление, — отбил удар Мортон.

Это была чистая правда.

— Для диамондианки Изолина… — заговорил Брэй.

Мортон неуверенным тоном прервал его:

— Куда вас приведет рациональный анализ, если он будет основан на том, что я вам сказал?

Брэй неохотно признался, что в этом случае он не может действовать рационально.

Поскольку этот короткий диалог не дал никаких результатов, оба замолчали. Потом Брэй снова заговорил:

— Эта история с Лозитином… Судя по тому, что вы мне только что рассказали, мы должны как можно скорее найти его и расспросить.

— Хорошая мысль, — одобрил Мортон.

— Возможно, я смог бы поехать туда завтра. Как называется этот поселок?

— Не имею ни малейшего представления.

Это положило конец разговору. Мортон решительно расправил плечи и повернулся к Брэю.

— Полагаю, совесть вас не замучит, если мы оставим солдат Федерации убираться здесь без нас?

Перед тем как ответить, молодой офицер с силой моргнул и подождал, пока Мортон проделает то же самое. После этого Брэй подмигнул своему начальнику и широко улыбнулся. Эта озорная выходка была такой неожиданной, в ней было столько непринужденности и жизненной силы, что Мортон улыбнулся в ответ. Потом его лицо стало суровым.

— Идемте, — сказал он. — В этой больнице есть врач, которого я хотел бы допросить, и, может быть, подходящий момент для этого сейчас, пока в моем распоряжении этот армейский отрад.

Брэй не сдвинулся с места.

— Честное слово, полковник, — дипломатично сказал он, — я полагаю, что сейчас подходящий момент сообщить вам небольшую подробность, которую я скрыл от вас.

Выражение его лица и тон были такими странными, что Мортон, который уже отошел от лейтенанта, медленно вернулся, встал перед ним и спросил:

— В чем дело?

Брэй объяснил и в заключение сказал:

— Теперь вы понимаете, что находитесь под арестом, возможно, потому, что этот врач покрывает кого-то или всех.

Они снова поднялись по главной лестнице и теперь стояли на ее верхней площадке. Вокруг них солдаты в серо-зеленой форме войск Земной Федерации уносили на носилках трупы, подметали пол и вытирали кровь мокрыми губками.

Мортон долго и задумчиво смотрел на это, потом взглянул на Брэя, заставил себя улыбнуться и сказал:

— В такой обстановке что мешает нам обоим спокойно уйти отсюда, лейтенант?

— Весь сектор оцеплен, полковник. Нас схватят.

— А, вот как…

— Интересно будет увидеть, чем все это кончится.

Мортон с определенной долей черного юмора должен был признать, что эта фраза была весьма слабым комментарием к его сложным и запутанным действиям на Диамондиане.

13

Несмотря ни на что, Мортон сумел правильно оценить замечание Брэя. Он не чувствовал себя слишком подавленным, когда немного позже ехал в машине вместе с Брэем под конвоем взвода солдат Федерации на мотоциклах.

— Мне просто будет нужно устроить больничному начальству что-то вроде очной ставки с доктором Герхардтом, — сказал он, не давая никаких разъяснений.

Вокруг полковника и лейтенанта раскинулся ночной Новый Неаполь. Из-за войны улицы не освещались, и вокруг было темно, как в аду, только в аду не было такого невероятного потока машин. Похоже, что все, кто целый день носились по улицам на своих маленьких шумных автомобилях, выехали в этот вечер отдохнуть на тех же маленьких шумных машинах.

И что еще хуже, все они ехали наугад, совершенно без огней и по неосвещенным улицам. У ангелов-хранителей, наверное, было много работы — защищать праведных и карать грешных. Каждые пять минут в темноте был слышен ужасный лязг и скрежет столкнувшихся машин: еще один враг господа получал по заслугам.

Прямо перед их машиной в непроницаемой черноте вдруг послышался оглушительный грохот врезающихся друг в друга железных листов. Их автомобиль сделал головокружительный разворот и замер на месте.

Послышались чьи-то жалобы, яростная ругань и обвинения. Загудели сигналы и слились в невыносимую какофонию.

— Ну что же… — решительно сказал Мортон и выглянул в окно, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте.

Впереди справа он смутно различил силуэты множества остановившихся машин. В другом ряду, слева от него, машины медленно двигались вперед, подавая беспрерывные сигналы. Дальше справа виднелись старинные особняки, похожие на черные привидения в этом мире мрака.

“Через час или два, — подумал Мортон, — огромная диамондианская луна зальет бледным светом эту жуткую картину. Но сейчас, да еще при этом шуме…”

Кошачий концерт сигналов перешел в истерическое крещендо. Сейчас или никогда!

Мортон осторожно открыл дверцу и тихо потянул Брэя за рукав. Его молодой спутник удивился и сначала стал сопротивляться, но через несколько секунд оба были на мостовой и, цепляясь друг за друга, на ощупь отыскивали между неподвижными машинами дорогу к относительно безопасному тротуару. Затем они быстро пошли вперед.

— Утром мы позвоним в больницу, — заявил Мортон и добавил. — Может быть.

Полковнику начало надоедать все это, он был в ярости и совершенно не был расположен говорить разумно с потерявшими разум людьми. Но он знал, что его злоключения еще не кончились.

Анализируя свое поведение, Мортон вдруг понял, что его раздражение порождено современной логикой, и сказал Брэю:

— Мой профессор старался научить нас воспринимать противодействие окружающего мира по законам определенной логики. Он считал, что человека, верного старой логике, которую называют современной, всегда можно узнать по его поведению перед лицом несчастья. Такие люди, по словам моего профессора, в глубине души верят, что в мире существуют двойники, совокупности одинаковых объектов. Если бы они могли освободиться от этого внушенного им представления, говорил он, эти люди поняли бы, что в науке все бесконечно изменчиво, но автоматично. Каждый процесс слегка отличается от другого, но то, что существует — существует, и все.

Он замолчал, потом продолжил:

— То, с чем мы столкнулись здесь, на Диамондиане, это простая задача типа загадки. Теоретически, если мы найдем решение этой задачи, то, что следует из нее, произойдет автоматически, и мы одержим нечто вроде мгновенной победы.

— Извините меня, полковник, но мгновенная победа сразу на целой планете, которая полна диамондианцев и их двойников — ирсков, мне кажется совершенно невозможной, — почтительно возразил Брэй.

— Что ж… на первый взгляд вы совершенно правы: пятьсот миллионов диамондианцев с их пылким характером и миллиард неустойчивых ирсков. И тем не менее во всех них есть своеобразная чистота.

Брэй заметил, что, по его мнению, слово “чистый” совершенно неприменимо к тем диамондианцам, которых он знает.

— Может быть, женщины… Но, — быстро добавил он, — я всегда остерегался бывать у диамондианок.

На этот раз Мортон невольно или сознательно не обратил внимания, что прерывает лейтенанта:

— Меня беспокоит прежде всего это духовное братство, — сердито бросал он в темноту ночи. — Лозитин ни на мгновение не почувствовал моего присутствия под своим черепом, не заподозрил, что я наблюдаю его глазами. Однако Марриотт и его друзья ирски знали, что Тьма поместила меня в сознание Лозитина. И с вами, и со мной Марриотт вел себя очень беспокойно: он былзол, обманут в своих надеждах, саркастичен, но ирски говорили с ним вежливо. Тем не менее они вели себя так, словно вопрос о моем снятии с должности главы их правительства еще не решен. Меня должны были куда-то отвезти, допросить, и, может быть, тогда они приняли бы решение относительно меня. Из всего этого я делаю вывод, что в ближайшие дни мне тоже придется делать выбор. Значит, главный вопрос, который встает…

Брэй, продолжая идти, ждал продолжения мортонов-ского монолога. После нескольких секунд вежливого молчания молодой офицер повысил голос, чтобы его можно было услышать среди рева машин, и сказал:

— Полковник, я очень хотел бы узнать, что это за главный вопрос.

Ответа не было.

Брэй замер на месте. Потом, шепотом ругая себя, он вытянул перед собой руку и повел ей из стороны в сторону, ощупывая ночной мрак. Рядом не было никого; лишь тропический ветерок ласкал его кожу и приподнимал полы френча.

Продолжая стоять на том же месте, Брэй попытался вспомнить все, что было перед этим. “Слышал или видел я что-нибудь после того, как он кончил говорить?”

У темноты бывают разные оттенки. Диамондианская ночь в этот момент была черной, как чернила, в ней поблескивали лишь кузова автомобилей. Удивительно, как мало от этих бликов пользы в городе, где столько матовых поверхностей.

Вдруг Брэй вспомнил, что время от времени различал силуэт полковника на фоне… чего? темноты? Черное на черном фоне — это же невозможно!

Продолжая задавать себе эти вопросы, Брэй медленно возвращался назад прежним путем. Он шел осторожными широкими шагами, словно ощупывал тротуар ногой.

Лейтенант удивился тому, как много ему пришлось пройти — он отшагал не меньше пятидесяти метров, прежде чем его нога наткнулась на неподвижное тело.

Кто это был? Брэй был почти уверен, что Мортон. Лейтенант наклонился и провел рукой по одежде лежащего, ища знакомые пуговицы, погоны и нашивки полковничьего мундира. Все это было на месте, значит, это был Мортон.

Брэй отыскал бессильную руку и нащупал на ней пульс. Он был медленный. Шестьдесят ударов в минуту, посчитал наугад Брэй, чувствуя огромное облегчение и сострадание.

“Бедняга Мортон, — думал лейтенант, — уже полтора дня его почти все время держат без сознания. Это, наверное, слишком большая нагрузка для одного человека”.

И молодой адъютант решил, что такой ряд неудач и столько обмороков подряд означают, что Мортон недолго проживет.

Тем не менее Брэй был не вполне уверен, что на тротуаре лежал без движения именно полковник Чарлз Мортон. Он поклялся себе, что теперь всегда будет носить с собой все мелочи, которые рекомендует иметь под рукой учебник для разведчиков. Например, лампу-авторучку, которая сейчас лежала у него в машине, и другие чудеса науки.

Брэй был молод, самоуверен и франтоват и потому считал ниже своего достоинства набивать карманы и подкладку своего мундира этим хламом. И вот теперь он оказался без радиостанции, без устройства для вызова полиции, без… в общем, безо всего. Все это было у него в машине, но не при себе. Он мог позвонить из телефона-автомата, если сумеет найти его в этой темноте.

Брэй даже не попытался искать телефон. Он просто сел рядом с лежавшим без сознания человеком, который еще дышал, и печально сказал себе, что должен остаться здесь до утра. Он не обращал, как Мортон, большого внимания на мелочи и потому не знал, что скоро над крышами Нового Неаполя поднимется огромная диамондийская луна или по крайней мере ее четверть. Поэтому примерно через полчаса жизнь преподнесла ему радостную неожиданность: сначала слабый свет-предвестник, потом надежду и наконец желтый месяц, похожий на покрытый туманом осколок второго солнца, который осветил все, что окружало Брэя, и направил свои косые лучи вдоль проспекта.

Лунный свет не без иронии показал лейтенанту, что телефонная будка находилась от него менее чем в пяти метрах.

Брэю понадобилась всего минута, чтобы подтащить к ней бесчувственного Мортона. А потом…

Брэй позвонил во дворец, где располагался штаб Комиссии по Переговорам. Коммутационный компьютер соединил его с кабинетом сержанта Струзерса, и наконец в трубке зазвучал сонный баритон мортоновского секретаря.

Через час Струзерс приехал к Брэю на автофургоне Комиссии. Учитывая безумное движение на улицах, это было очень быстро. Ворча и вздыхая, лейтенант и сержант перенесли Мортона в эту машину, отвезли его во дворец и внесли в комнату Брэя. Там они раздели бесчувственное тело, уложили его на кровать и накрыли одеялом. Сделав это, лейтенант Брэй, который по-своему обдумал ситуацию, в общих чертах объяснил Струзерсу свои планы на завтрашний день и затем отослал спать этого достойного служителя, бледного, но покорного судьбе.

14

Волна Тьмы нахлынула на Мортона. Она была мощнее обычного, но полковник мог говорить и ясно мыслить, поэтому ограничился тем, что на мгновение закрыл глаза. А потом он оказался… в небытии.

Мортону показалось, что он висит в пустоте, где ничего не может разглядеть. Это было похоже на слепоту, но не совсем: темнота была скорее серой, чем черной.

Мортон все еще думал, что идет с Брэем среди ночи по улице Нового Неаполя: переход из черного мира в серый был не очень заметен. Поэтому его тревожило в основном то, что он мог… воспринимать со стороны что-то, что казалось ему его собственным живым телом. Мортон протянул руку, словно желая отодвинуть серую мглу, как занавес, потом открыл рот и наудачу спросил:

— Где я? Лейтенант Брэй, вы здесь?

Он захотел продолжить вопросы, но вдруг с изумлением понял, что не слышит ни малейшего звука. Мортон чувствовал, что говорит: его губы, челюсти и язык двигались. Он видел силуэт человека, наклонившегося над чьим-то телом, но не слышал ни одного шороха, ни одного отголоска. Тишина как после смерти.

Мортона охватил панический страх. Справившись с ним, полковник почувствовал, что находится посреди огромного пространства, и заметил слабо светящуюся россыпь звезд сбоку от себя.

“Ах, вот оно что: я наверху, как в прошлый раз”, — подумал он.

Теперь Мортон перестал волноваться: он был уверен, что Тьма погружает его в чужой ум. “Буду ли я снова Лозитином?” — попытался угадать полковник.

Он не смог сдержаться и устало подумал, что все это напрасная трата времени. Проблемы, которые разделяют противоборствующие стороны, решаются переговорами. Господи, ну почему эти местные жители не могут встретиться и предъявить друг другу разумные требования?

Прошло еще какое-то время — не слишком много, может быть, минута. И вдруг в уме Мортона зазвучал голос — незнакомый баритон.

“Полковник Чарлз Мортон, тот вы, который находится здесь и кажется вполне живым, — энергетический двойник вашего тела, которое вы только что видели со стороны. Этот двойник может говорить и слышать чужую речь. То, что ваше настоящее тело сейчас находится без сознания, — одна из причин, по которым люди не могут быть допущены в мысленное объединение ирсков. Когда ирски подвергаются энергетическому импульсу первого уровня или получают мысленное сообщение, они не теряют сознание. Поэтому их двойники могут согласовывать с ними свои действия, в том числе покидать их тела и возвращаться в них. И то, что говорят и делают двойники ирсков, воспринимается подлинным телом, оставшимся на той планете, что под нами”.

Мортон почувствовал сильное облегчение. Нет, больше, чем сильное, — безграничное: кажется, он наконец узнал правду. Наконец-то появилось разумно мыслящее существо, с которым можно говорить, подумал он, и быстро заговорил:

— Благодарю вас за разъяснение. Но то, что люди в этих случаях теряют сознание, кажется мне лишь незначительной трудностью, которую вы, должно быть, в силах преодолеть. Слышали ли вы мою беседу с капитаном Джеймсом Марриоттом?

“Да. Именно поэтому вы находитесь здесь на этот раз. Я хочу, чтобы вы проанализировали для меня, что такое Оружие Лозитина”.

— А, вот в чем дело! — произнес Мортон и замолчал: он вдруг почувствовал, как неумолимо это существо идет к своей цели.

В этом не было ничего разумного. Полковник немного помедлил, потом решил быть правдивым и объяснил:

— Сейчас, когда я смотрю на обширное энергетическое поле этой планеты как на правительство, мое знание теорий свержения власти позволяет мне думать, что вы не сама Тьма и не правительство, а лишь их часть.

Поскольку ответа не последовало, он продолжал также спокойно и размеренно, как начал:

— Мне сказали, что один человек стоял во главе правительства ирсков и что сейчас я, другой человек, заменил его. По аналогии с этим вы, несомненно, центр управления или глава одной из служб. Во всех известных мне правительствах есть много служб или министерств. Из того, что вы занимаете высокий пост, я делаю вывод, что вы должны быть соединены с официальными системами связи и подчиняться программе, которая требует, чтобы вы в чрезвычайных ситуациях брали на себя обязанности главы правительства. Верно ли это?

Ответ, как и раньше, прозвучал у Мортона в голове. Тот же бесстрастный голос заявил:

“Полковник Чарлз Мортон, я оживил вашего двойника не для того, чтобы вы получали от меня информацию. До того как я вас освобожу, вы должны сделать для меня два дела: вы проанализируете Оружие Лозитина и вы пообещаете, что поможете мне истребить диамондианцев. Вы согласны?”

Слова голоса попали в мозг, уже готовый сопротивляться фантастическому окружению. Но этот внезапный ультиматум был еще невероятнее всех предыдущих неожиданностей диамондианской головоломки! Молчание затягивалось. Сначала Мортон чувствовал только изумление. Потом возникла первая слабая реакция — мысль: “Автомат. Ни малейшего признака разума”.

После этого в течение многих часов Мортон без всяких объяснений отказывался дать какие-либо обязательства относительно диамондианцев. Но, безумно желая выиграть время и одновременно пытаясь найти способ управлять этим совершенно безумным существом, полковник выполнил то, что и сам собирался сделать, — анализ Оружия Лозитина.

— Правительство, — сказал он, — сохраняет власть благодаря лояльности большинства граждан к бюрократическому аппарату. В данный момент вы, элемент этого аппарата, продолжаете работать так, словно ваше правительство по-прежнему находится у власти. Это похоже на ситуацию, когда выборное правительство распущено, но налоговые инспектора продолжают рассылать свои уведомления, а гражданские и уголовные суды заседать. Никто не платит налоги и не является в суд, но народ еще считает, что все эти официальные здания и чиновники — нечто реальное.

Здесь правительство — энергетическое поле. Я понимаю, что как его предполагаемый глава я подключен к энергетическому центру поля — точке управления. Я также думаю, что вы не можете физиологически отключить меня от него, так как вы лишь глава одной из служб. Но поскольку я не знаю, как пользоваться этим центром управления, элемент этого центра, то есть вы, можете действовать от имени Тьмы. Если вы пожелаете подтвердить или опровергнуть то, что я вам сейчас сказал, я выполню анализ Оружия Лозитина.

“Довольно хитрый ход, — подумал Мортон, — но свяжет ли он (или оно) мою потребность в информации с моим анализом, который он (оно) желает получить?”

“Ваш анализ совершенно верен”, — объявил баритон.

В других обстоятельствах Мортон торжествовал бы, но не теперь, когда его тело лежало без чувств среди ночи на тротуаре в Новом Неаполе, — а его “я” могло кое-как мыслить в энергетическом двойнике тела.

Мортон справился со своей тревогой и продолжал:

— В древности завоеватель, который покорял какой-нибудь народ, начинал с того, что устанавливал свою власть в захваченной стране с помощью войск. Это не всегда оказывалось легко: повсюду были патриоты, боровшиеся против оккупационных армий, вспыхивали восстания, которые нужно было подавлять силой. Эти методы были заменены другими, которые изобрели первые теоретики коммунизма. Пришедшая на смену система требует, чтобы каждый гражданин завоеванной страны или планеты сделал выбор. Прежнее правительство не смещают. С его руководителями обычно обращаются вежливо и, как правило, не причиняют им никакого вреда, разве что находятся причины осудить нескольких из них за прежние преступления.

Завоеватель создает в захваченной стране структуру, которой дает невинное название, например Центр Политического Просвещения. Власть такого ЦПП основывается на очень простом факте: он контролирует все возможности получить работу в стране. Никого не принуждают идти в ЦПП, но тот, кто не пойдет, будет умирать от голода и окажется бездомным. Каждый гражданин быстро выясняет, куда он должен обратиться, чтобы получить еду и крышу над головой. Узнав на собственном опыте, что такое муки голода, он спускает в своем сердце патриотический флаг и покорно бежит прослушать курс лекций в ЦПП.

Совершенно очевидно, — заключил Мортон, — что Оружие Лозитина — это эквивалент ЦПП для ирсков. Значит, недостаточно заранее знать, что такая система существует, чтобы защититься от нее.

“Эта система в последнее время использовалась для завоевания какой-нибудь планеты?”

— Только в отдаленных областях космоса, жители которых после колонизации не сохранили связь с Земной Федерацией. В этих случаях изоляции люди ведут себя с естественным автоматизмом, и вскоре кто-то, посчитав, что та или иная общественная система больше подходит для его народа, силой вводит тот порядок, в который верит… но сейчас, когда такие методы слишком хорошо известны, при этом проливается меньше крови, чем раньше. Когда мы сталкиваемся с такой ситуацией, мне часто поручают свергнуть эту больную паранойей власть и установить то, что сейчас принято почти во всем мире: право личности периодически выбирать себе общественную систему, будь это свободное предпринимательство или жизнь в коммуне. Жителям Диамондианы никогда не предлагали такого выбора. Среди диамондианцев никогда не было ни малейшего движения в пользу такого права, несомненно, из-за наличия неисчерпаемого источника дешевой рабочей силы — ирсков. На этом мой анализ завершается.

“Думаю, что в качестве первого шага вы, несмотря ни на что, должны помочь мне истребить диамондианцев. Потом я помогу вам выиграть выборы у Марриотта, а затем…”

Это было уже слишком, и Мортон сдавленным голосом воскликнул:

— Но, бог мой, в конце концов, что один человек может сделать, чтобы уничтожить пятьсот миллионов людей?

“…затем, — невозмутимо продолжал голос, — мы вдвоем завладеем Оружием Лозитина”.

Мортон с бьющимся сердцем подумал: “Это действительно автомат”. Он приоткрыл рот, чтобы сказать этому лишенному всякой разборчивости в средствах существу, куда оно может убираться, но вдруг вспомнил одно слово из безумного заявления голоса и крикнул:

— Выборы! Какие выборы?

“Все в недоумении и спрашивают себя, каким образом вы внезапно оказались подключены к центру управления правительства ирсков. Капитан Джеймс Марриотт объяснил это искусственным смешением личностей. Но ирскам, у которых индивидуальность заключена в именах, это трудно понять. Они опросят вас обоих, а потом народ ирсков большинством голосов примет решение. Ирски никогда не были вполне довольны капитаном Джеймсом Марриоттом, поскольку он, кажется, преследует свои собственные цели”.

Для человека с такой подготовкой, как у Мортона, эти слова “великого существа” были информационной золотой жилой. Но он сдержался и замкнулся в молчании, запретив себе даже думать.

Баритон продолжал:

“Я уверен, что вы победите на этих выборах, если поможете мне истребить диамондианцев. Капитан Джеймс Марриотт отказался сделать это…”

Чувство, которое охватило Мортона, когда ему в третий раз сделали это ужасное предложение, было полностью порождено иррациональной современной логикой. Он прекрасно понимал, что злиться на машину глупо, и все же его голос повысился, и он визгливо крикнул:

— Убирайся к черту, грязный убийца!

Тьма ответила:

“Периодически я буду спрашивать вас, изменили ли вы свое решение. Когда вы примете мои условия, то сможете вернуться в свое настоящее тело”.

Как только она договорила эти слова, на Мортона, по-прежнему висевшего в пустоте, опустилась непроницаемая тишина.

Через одинаковые промежутки времени эта тишина нарушалась и в голове полковника звучал все тот же баритон:

“Вы приняли решение?”

И каждый раз Мортон твердо отвечал:

— Изменений нет.

15

Когда ирски увели Мортона на первый этаж новонеаполитанского особняка ее семьи, Изолина торопливо оделась, нашла третий пистолет, выскользнула в коридор и на цыпочках подбежала к пандусу, спускавшемуся во двор. Через несколько секунд она спешила по переулку к своему личному автомобилю.

Вскоре она была в относительной безопасности в бешеном потоке машин на широком проспекте. И тут перед Изолиной встал вопрос: куда ехать? с кем связаться прежде всего?

Первым ее безотчетным порывом было обратиться к отцу. Поскольку Изолина была дочерью генерала, в ее машине была установлена специальная аппаратура, поэтому молодой женщине было достаточно только подумать. Немного поколебавшись, она мысленно произнесла слова, которые связали ее со штабом отца. Затем Изолина потребовала связать ее с командным пунктом генерала Ферра-риса возле Оврага Гиюма. Когда из видеокома зазвучал знакомый голос (экран не зажегся, это означало, что генерал, вероятно, был в постели с женщиной), Изолина рассказала отцу, что произошло. Она заметила, что, когда говорила о некоторых убитых из обслуги дома, у нее на глазах появились слезы. Это было не похоже на нее.

Можно подумать, что генерал Феррарис долгие годы ждал, пока его дочь проявит в чем-нибудь слабость или, как сказал бы он сам, женственность. Он тут же повысил голос как истинный диамондианец и гневно закричал Изолине, что она должна наконец понять, что ей пора вернуться в семейный дворец и жить там в безопасности и в стороне от войны, как положено женщине.

Слушая его пронзительный крик, Изолина подумала: “Бедный папа, он действительно беспокоится за меня”. Но кроме того, она услышала кое-что, что ее поразило: ее отец был не такой человек, чтобы ограничиться словами, он действовал, и под конец разговора он выкрикнул, что пошлет в их имение отряд десантников и отправит ее домой “сегодня же ночью”.

— Оставайся в имении до их прибытия и слушайся отца, поняла? — приказал он.

Это было совершенно типичное отношение диамондианского мужчины к женщине. И так же типично было то, что генерал прекратил связь раньше, чем его дочь успела запротестовать.

Разумеется, после этого для Изолины стало невозможно уехать в имение.

Неожиданно ей пришла в голову мысль: “Марриотт! Уже не один месяц я хочу разгадать, кто он такой. Теперь у меня появился хороший предлог”.

И вскоре она называла свое имя охраннику, стоявшему на часах перед уродливым военным постом Земной Федерации в Каподочино-Коргшо. Меньше чем через минуту к ней вышел капитан Марриотт в домашнем халате. Он был бледнее, чем помнила Изолина, а взгляд его беспокойно блуждал. Тем не менее капитан встретил ее горячими изъявлениями дружбы и приказал капралу провести Изолину в ту самую комнату для друзей, которую за два дня до того занимал Брэй.

Потом Марриотт ушел к себе, переоделся и послал к Изолине охранника, который, постучав в дверь гостьи, передал ей, что капитан просит ее спуститься в его кабинет, гае для нее уже приготовлен стакан вина. Изолину позабавила вежливость Марриотта, однако она поняла, что это почтительное обращение оберегает ее репутацию, но не ее тело. Значит, сегодня ночью она займется проституцией, и клиентом будет Джимми.

По крайней мере у нее есть крыша над головой на эту ночь и предлог находиться в здании поста, где она наконец получит возможность следить за человеком, по поводу которого у нее возникает все больше вопросов. Это Марриотт организовал первую мирную встречу между ирсками и диамондианцами в Овраге Гиюма и теперь готовил вторую.

Сидя в кабинете Марриотта и глядя в его сжавшееся от напряжения слишком худое лицо, Изолина рассказала капитану почти все. В частности, она умолчала о любовном эпизоде между ней и Мортоном, но почти дословно повторила фразы, которыми обменялись ирски и полковник по поводу Тьмы.

Во время рассказа она маленькими глотками пила вино. Когда молодая женщина закончила, сказав почти все, она откинула голову на спинку кресла и вдруг почувствовала непреодолимое желание спать.

16

Брэй остался в своей комнате рядом с бесчувственным Мортоном.

Тихо насвистывая, он снял полковничьи знаки различия с мундира Мортона и положил их в карман. За ними туда же последовали аптечка и кошелек его начальника.

Сделав это, Брэй лег на пол и какое-то время слушал звуки новонеаполитанской ночи, влетавшие в комнату через открытое окно. Далекий гул машин на улицах отдавался у него в голове. А ближе щебетали ночные птицы, которых, как почти всех других земных животных, диамондианцы ввезли с родины своих предков.

Наконец Брэй заснул как примерный мальчик-лейтенант.

А наутро…

Тело Мортона не изменилось. Он по-прежнему лежал на кровати, дышал ровно, но не подавал никаких других признаков жизни. И ни малейшего признака, который мог бы подсказать, где находилось сейчас его сознание.

В уме Лозитина? Сам не зная почему, Брэй сомневался в этом.

Лейтенант приколол к двери комнаты записку для служанки-ирски: “Не убирайте в этой комнате, пока вам этого не прикажут”.

Потом он шел по широкому коридору и, встречаясь с другими военными, вежливо обменивался с ними положенными приветствиями. В Комиссии по Переговорам работало около семисот человек. Служащие и рядовые солдаты занимали маленькие спальни, в каждой по несколько человек. Офицеры и гражданские начальники имели в этом большом дворце отдельные комнаты. Диамондианки-проститутки уже захватили здание Комиссии, и теперь эти агрессивные молодые особы с дерзким видом выходили из разных комнат и направлялись к ближайшему выходу.

— Ты как, свободен сегодня вечером? — отважно спросила Брэя одна довольно красивая девица. Лейтенант молча продолжал идти своей дорогой. Где он будет сегодня вечером, даже где он будет сегодня в поддень, — тайна Господа Бога, как говорят диамондианцы.

Кроме того, Брэй вовсе не желал компрометировать себя. Каждый день два или три сотрудника Комиссии не появлялись на работе, и никому не удавалось выяснить, что с ними стало.

Вначале это утро было для Брэя таким же, как любое другое: быстрый завтрак в офицерской столовой, возвращение в свой кабинет в глубине дворца и разбор последних телеграмм с диамондианско-ирского фронта.

А в них говорилось, что после полного затишья, которое продолжалось почти с самого прибытия Комиссии по Переговорам на Диамондиану, военные действия возобновились и ожесточенный бой шел в спокойном до сих пор районе, который называется Овраг Гиюма.

Брэя это сильно взволновало. Так вот что вышло из этой встречи! На несколько секунд ему стало грустно. Неужели какая-то новая безумная выходка этих проклятых диамондианцев превратила переговоры о мире в резню?

Брэй погрузился в печаль ненадолго: почти сразу лейтенант вынырнул из нее благодаря обнадежившей его другой мысли: Лозитин знал о бойне в овраге уже через несколько минут после того, как она началась. Это говорит об очень многом. Люди всегда остаются людьми, но если эта связь не вроде телепатии, а она явно не телепатическая, то что же это?

Думая об этом, Брэй просмотрел свою почту. Ничего интересного.

А он думал, что прибытие почты станет границей… между чем и чем? Брэй плохо представлял. Пожалуй, он ожидал чего-нибудь, чем сможет воспользоваться, чтобы ускорить ход событий.

Лейтенант вспомнил одну подробность своего разговора с Мортоном и подготовил меморандум:

“Кому: всем сотрудникам Комиссии по Переговорам

От кого: полковника Чарлза Мортона

Мы получили несколько донесений о том, что ряд лиц страдает болезнью, признаки которой таковы: больной периодически теряет сознание, но не испытывает никаких других неприятных ощущений. Люди, страдающие этим заболеванием, имеют склонность с силой закрывать глаза…”

Тут перо Брэя повисло в воздухе: он подумал, что, если, когда Мортон очнется, закрывание глаз с силой будет объявлено признаком болезни, у полковника могут возникнуть трудности. Брэй вычеркнул эту фразу и закончил так:

“Каждый, кто обнаружит у себя этот симптом, должен немедленно явиться к полковнику Мортону или лейтенанту Брэю и ни в коем случае не обращаться к врачу”.

Благодаря Струзерсу очень скоро выправленный вариант этого документа оказался в центре мгновенных размножений и рассылки документации; “мгновенные” означало, что примерно через пять минут меморандум оказался на столах у всех, кто работал в Комиссии. Точнее, почти у всех: Брэй посчитал за лучшее не включать в список адресатов господина Лорана и его коллег с высших должностей.

Брэй стал ждать. Шесть минут… десять… двадцать. Никто не пришел. Лейтенант был ошеломлен: неужели Тьма использует и перемещает одного Мортона?

Молодому офицеру было очень жаль, что для поиска поселка, где работал Лозитин, у него был всего один след: Мортон смутно вспомнил, что уже бывал там.

Еще раз повторив в уме вчерашнюю беседу с Мортоном, Брэй вызвал к себе светского молодого человека по фамилии Керк, занимавшего довольно высокую должность и имевшего слабость к диамондианским проституткам, и попросил его найти ирска по имени Лозитин, продавца из магазинчика скобяных товаров в одном из двухсот поселков, “названия которых, — сказал Брэй в заключение, — вы найдете в маршруте инспекционной поездки полковника Мортона”.

Увы, предположение лейтенанта, что этот молодой чиновник умен, тут же подтвердилось. Немного пухлое чувственное лицо Керка приняло задумчивое выражение, и голова с густой каштановой шевелюрой медленно качнулась справа налево в отрицательном жесте.

— Лейтенант, — заявил Керк хорошо поставленным голосом, — через десять минут после того, как мы начнем поиски, и диамондианцы и ирски будут знать, что мы делаем. Какие неприятности могут у нас возникнуть, если они это выяснят?

По правде говоря, об этом Брэй ничего не знал. Но он подумал, что будет неразумно позволить диамондианцам узнать, какого ирска ищет Комиссия по Переговорам.

— Дайте мне подумать, — сказал он.

Керк отошел к двери, постоял в нерешительности возле нее и вернулся.

— Я давно хотел поговорить с вами. Что вы скажете о том, чтобы прогуляться со мной в город сегодня вечером? Себе я уже нашел проституточку. Могу я позвонить ей и сказать, чтобы она привела подружку для вас?

Брэй смутно вспомнил, что Керк был из знатной семьи, и поэтому не стал раздумывать. Для Лестера Брэя соглашаться на встречи не составляло никакого труда, вот являться на них часто бывало труднее.

— Согласен, — ответил он.

Когда Керк ушел, Брэй позвонил психиатру Герхардту. Ответившей на звонок секретарше он сказал, что он полковник Мортон, и с облегчением услышал, что доктора Герхардта нет в кабинете.

Таким образом он смог, по-прежнему под именем Мортона, извиниться, что не смог прийти на осмотр, и пообещал снова позвонить, чтобы договориться о новой встрече.

Довольный собой, Брэй положил трубку, откинулся в кресле — ив этот момент почувствовал легкое головокружение. Он с силой закрыл глаза и сказал себе: ну, похоже, я действительно здорово устал.

Через несколько минут он снова почувствовал это головокружение и опять закрыл глаза. Открыв их, он осознал, что он сейчас сделал, и испугался.

Какой это был страх!

Брэй никогда не узнал, сколько времени он, молча и дрожа, боролся с этим страхом, восстанавливая ясность ума. За это время его глаза несколько раз автоматически закрывались. Наконец Брэй смог на нетвердых ногах дойти до ванной комнаты, находившейся рядом. Там он смочил лицо холодной водой.

Затем Брэй вернулся в кабинет Мортона, сел там и попытался взять себя в руки. “Хорошо, я тоже болен этой болезнью. И что теперь?”

Пока он так сидел, минуты утра продолжали уноситься прочь, и ни во внешнем мире, ни в уме Брэя не появилось никакого ответа на этот вопрос.

Но Брэй почувствовал, что совершенно обессилел и ему нужно что-то, но что, он не знает. Поэтому в конце дня он отправился в город с Керком.

17

Выйдя из дворца Комиссии, Брэй и Керк сели в ирское такси, на котором, как объяснил Керк, они должны были приехать в “современный” квартал Нового Неаполя. Там Керк должен был встретиться со своей проституткой, красавицей диамондианкой по имени Марианна. Она обещала привести для Брэя одну из своих подруг, которую звали Мария.

— У тебя будут трудности с Марией, — предупредил Керк. — Она будет злиться на тебя, как большинство диамондианских проституток.

Марианна, пояснил он, тоже была сердитой в первый четверг. Вот чем она была для Керка: его четверговой девушкой на вечер. Естественно, он не хотел, чтобы она знала, что у него есть другие девушки в других кварталах на каждый вечер недели, иначе она снова стала бы сварливой.

— В первый четверг, — рассказывал Керк, — она дала мне то, что я купил: свое тело, но ни капли нежности. Во второй четверг я впервые старательно ухаживал за ней. Этим и несколькими намеками на свое состояние я расплатился, и она была дружелюбной. Сегодня вечером мы, должно быть, увидим полную капитуляцию.

Чем дальше Керк развивал эту мысль, тем неуютнее становилось Брэю. “Только этого мне и не хватало, — думал он. — Враждебно настроенная девушка вдобавок ко всему, что уже на меня свалилось!”

Как бесчисленное множество молодых людей в населенной людьми Галактике, Брэй провел годы наибольшего любовного пыла в борьбе с плотно сомкнутой цепью феминистских союзов. Эта система отстранила его от всех женщин, за исключением трех молоденьких дурочек и пяти-шести дам достаточно зрелого возраста. Эти последние нервно дарили ему всего одну ночь, и то благодаря случаю, когда Большая Сестра поворачивалась к ним спиной на необходимые два часа. В таких стесненных обстоятельствах пять из его девяти любовных опытов, в том числе три последних, закончились частичной неудачей. Воспоминание об этом постепенно поблекло за пять месяцев, прошедших с последнего свидания. Принимая приглашение Керка, Брэй, естественно, полагал, что на Диамондиане нет феминистских союзов и он не рискует столкнуться с девушкой, чье поведение выбьет его из колеи.

А теперь вдруг оказалось, что он уже ни в чем не уверен. Брэй внезапно испугался возможного результата своего предприятия. Если ему не хватит мужской силы с Марией, она расскажет это Марианне, а та Керку, и все сотрудники Комиссии по Переговорам узнают о его позоре. Некоторые из них будут счастливы услышать, что у него трудности.

Брэй с тревогой думал о том, что ждет его в ближайшем будущем, и прежде всего ему пришел на ум вопрос:

— Почему проститутки на Диамондиане такие сердитые?

— От гордости, — ответил Керк. — Они занимаются любовью сколько хотят, они имеют всех любовников, о которых может мечтать девушка, и еще получают за это деньги, но могут обвинять мужчин, что те заставили их опуститься до уровня животного. Это же просто мечта любой девушки, разве не так?

Брэй был потрясен: поведение Керка было для него совершенно новым. Но раздумывать над этим было некогда: ему только что пришла в голову прекрасная мысль.

— Почему бы нам не разыграть перед Марианной маленькую комедию: скажем ей, что ты — это я, а я — это ты.

— Чего ради?

— Разве она не почувствует себя обязанной перенести свое дружелюбие на меня? — спросил с надеждой Брэй.

— Послушай, а ведь это неглупо!

Брэй ждал, что он еще скажет, приняв скромный вид, но в душе делал усилия, чтобы не слишком возгордиться собой.

— Понимаю, — рассмеялся Керк, — с женщинами ты такой же циник, как я. Это будет роскошная игра!

Брэй, который за немногие годы своей взрослой жизни получил свою долю несчастий как возмездие за грехи злоупотреблявших женским доверием мужчин предыдущих поколений, еще не имел случая стать циником. Но он был игроком.

— Я буду Керком, ты Брэем, — заявил он. — Мы сделаем вид, что ты что-то вроде моего агента. Может получиться что-то интересное.

— Это будет просто здорово! — со смехом подтвердил Керк.

Он достал свой бумажник и быстро отсчитал Брэю крупную сумму денег.

— Не забывай, — великодушно заявил он, — что за этот вечер плачу я, а ты мой гость. Но нужно сделать вид, что платишь за все ты. Остаток вернешь мне потом.

Через несколько секунд после заключения этой сделки Керк вытянул руку и объявил:

— Вот и они!

Брэй взглянул в указанном направлении и увидел у края тротуара двух девушек. Обе были одеты достаточно вызывающе: в короткие платья-халатики, красное у одной, синее у другой. Такси остановилось, оба молодых человека выпрыгнули на тротуар, и Керк представил девушкам Брэя.

Марианной оказалась та, что в синем. Она была очень красива, и ей было не больше девятнадцати лет. Ее подруга Мария была того же возраста и тоже красива, но с более пышными формами. Как и предсказывал Керк, основная разница между девушками была в том, что Мария имела сердитый и враждебный вид, а Марианна нежно бросилась Керку на шею.

Молодые люди договорились, что обменяются именами ближе к середине вечера. Поэтому Брэй подал руку Марии, а Керк обнял Марианну, и они для начала отправились в ресторан “Корсика”, где плата за столик достигала эквивалента восьми федеральных долларов на человека, а обед стоил не меньше двенадцати франков и застолье украшали знаменитые оперные певцы.

До знакомства с Керком Марианна ни разу не бывала в “Корсике”. Брэй сразу понял, что она была настолько наивна, что питала иллюзии насчет этого члена Комиссии по Переговорам, который, как ей казалось, оценил ее красоту, и даже воображала себя будущей миссис Дэвид Керк с кольцом на пальце.

Было несомненно, что молодой Керк, который имел много денег и свободного времени, добивался от обычно враждебно настроенных к мужчинам диамондианских проституток искренней и пылкой привязанности, безграничного желания доставить ему удовольствие. Семь его девушек — по одной на каждый вечер недели — уже подпали под его обаяние, по крайней мере так он сказал Брэю. Так что теперь на глазах у лейтенанта Керк был обнят, обласкан и сексуально возбужден — в общем, подготовлен к ночным утехам плоти.

После изысканного обеда обе пары отправились в театр Сан-Карло, поскольку Керк, помимо своих телесных вожделений, был еще тонким знатоком искусства. В его глазах Сан-Карло был настолько точной и прекрасной копией старинного неаполитанского театра, что кучи мусора, наваленные перед дверью каким-то безответственным диамондианцем, мгновенно оказались чем-то совершенно неважным. Керк шепнул Брэю, что диамондианцы, бесспорно, с незапамятных времен создавали рядом с грязью красоту, рождая ее из своих мрачных душ.

Театр Сан-Карло был роскошным. Его постановки, предназначенные для солдат и офицеров Земной Федерации, были чем-то вроде поп-опер, но, несмотря ни на что, музыка и игра актеров оставались типично диамондианскими, и этого было достаточно Керку и его девушке на вечер. Даже Мария в конце концов увлеклась спектаклем и несколько раз игриво садилась на колени к Брэю.

Во время антракта Керк объявил:

— Дорогие девочки, я и мой друг должны вам кое в чем признаться.

Затем он сообщил девушкам то, что подсказал ему Брэй.

Им понадобилось время, чтобы понять его. Девушки сначала сдвинули брови, напрягая свой ум, потом удивились, наконец Мария взглянула на Брэя и, показывая на Керка, проговорила:

— Вы хотите сказать, что вы — это он?

Марианна запротестовала.

— Но… но я же знаю тебя уже три недели, — сказала она Керку.

— Ну да, только я не я, а он.

Его мысль быстро дошла до Марианны. Девушка пришла в недоумение, соскочила с колен Керка, вернулась в свое кресло и растерянно взглянула на Брэя.

— Так Дэвид Керк — это вы?

Брэй улыбнулся в ответ.

— Ну да. У меня есть привычка посылать моего приятеля Брэя к девушкам для разведки. Он сказал мне, что вы были просто великолепны. Поэтому я надеюсь, что вы не сердитесь и вам все равно, что вместо него вы пойдете со мной, потому что я содержу Брэя и, конечно, я же плачу и за этот вечер. Вы согласны?

Наступила тишина, которую наконец нарушила Мария:

— Конечно, согласны. Мы с Марианной всего лишь уличные девицы и спим с тем, кто нам платит. Верно, Марианна?

Марианне явно было трудно опомниться от удивления. Она взглянула на Керка.

— Ты и правда этого хочешь?

— Для этого я здесь и был, — весело ответил тот, — искал своему шефу Дэвиду девушку, которая ему по-настоящему понравится.

После этого вечер стал для Марианны явно менее приятным. Она делала над собой усилие: много смеялась, гладила Брэю щеки и обнимала его так же горячо, как раньше Керка. Но ее взгляд оставался грустным и беспокойным.

Около одиннадцати часов вечера четверо спутников, немного менее веселые, чем вначале, подъехали к дому, в одной из квартир которого жили Марианна, Мария и еще одна проститутка. Брэй заплатил за такси, повернулся, собираясь следовать за остальными, и увидел, что Керк с силой моргнул. Лейтенант подскочил на месте от изумления: до сих пор он не замечал у Керка никаких признаков болезни Мортона.

По правде говоря, молодой чиновник в этот момент вряд ли встревожился из-за мгновенного недомогания. Но через пять минут, когда они поднялись по лестнице на третий этаж, новый наплыв той же тьмы и рефлекторное моргание внезапно заставили его вспомнить о меморандуме полковника Мортона, где говорилось как раз об этом.

Вспомнив это, Керк пришел в ужас: из меморандума можно было сделать вывод, что его недомогание — признак какой-то тяжелой болезни. Дэвид Керк был не таким человеком, чтобы позволить подобному пустяку испортить себе вечер, но все-таки ему было не по себе оттого, что какая-то чернота заливает ему мозг каждые пять минут, когда он наслаждается ласками молодой сговорчивой диамондианки.

Как Мортон и Брэй до него, Керк начал приспосабливаться к этому неудобству, но вдруг его захлестнула более мощная волна тьмы.

За недолгое время, что Мария торговала своей любовью, она уже видела, как на ней умер клиент — от закупорки сосудов. И потому, когда партнер вдруг навалился на нее мертвым грузом, она немного испугалась.

— Мистер Брэй, — шепнула она.

Ответа не было.

Молодой женщине потребовалось огромное усилие, чтобы сбросить с себя это тело, но наконец оно перекатилось на бок, и Мария, отчаянно крича, вбежала в гостиную. После ее вопля в квартире какое-то время стояла тишина, потом из двух других комнат послышался шум: люди там торопливо задвигались. Первым в гостиной появился пожилой мужчина с заметным брюшком, потом Брэй в кальсонах и последними две другие девушки.

— Замолчи, — обеспокоенно шепнули они обе Марии.

Та успокоилась и объяснила, что еще один мужчина умер в ее объятиях.

Все пятеро, толкаясь на пороге, прошли следом за Марией в ее комнату. Брэй с облегчением увидел, что Керк дышит.

— Вы должны позвать врача, — нервно заговорил клиент с брюшком, — только подождите, пока мы с моей молодой подружкой уйдем отсюда.

Как реалист, он явно исходил из того, что ему и Брэю совершенно незачем компрометировать себя в этом деле. Затем он вернулся со своей девушкой в ее комнату, несомненно для того, чтобы завершить прерванный акт и заплатить за него, потом оделся и ушел.

Брэй спустился вниз и позвонил Струзерсу. Вдвоем они с трудом перенесли бесчувственное тело Керка в автофургон и отвезли во дворец. Притворившись пьяными, они сумели, поддерживая Керка, пройти без затруднений мимо беспечных охранников, так же дотащили молодого чиновника до его комнаты, раздели его, уложили в постель и ушли, закрыв за собой дверь на ключ.

— Что вы думаете с ним делать? — с беспокойством спросил Струзерс.

Брэй усталым голосом ответил, что эта проблема может подождать до утра.

— Но мы сделаем что-нибудь, найдем какой-нибудь разумный выход, — успокоил он верного сержанта.

Струзерс вышел, опустив голову, Брэй дождался, пока он исчез в коридоре, и поднялся в комнату Мортона, от которой имел ключи. Там он наконец разделся и с наслаждением лег в огромную постель.

В предыдущую ночь лейтенант спал тревожным сном на ковре своей комнаты, уступив свою постель Мортону. Теперь он сумел отогнать от себя сомнения, отметив, что у него хватило силы духа сообразить подняться в эту великолепную комнату, а это явно хороший признак. Это доказывает, что он еще находится в достаточно хорошей форме и оправился от всех последних событий. Но, отдаваясь этим успокаивающим мыслям, Брэй чувствовал какую-то пустоту в сознании, что-то вроде дыры в уме, и еще оцепенение, которое грозило овладеть всем его телом.

Лейтенант смутно понимал причину этой тоски: ему нечего было делать, он не знал, кем или чем заняться; все было бессмысленно. Три возможных действия, которые пришли ему на ум, пока он лежал здесь, среди роскоши в стиле старой Земли, не смогли его успокоить. Эти варианты были: Марриотт, мирная делегация диамондианцев, Лозитин.

Выяснить все, что можно, о Марриотте (как? Это было не очень ясно), навести справки о мирной делегации диамондианцев (это было нелегко) и, разумеется, разыскать Лозитина.

На рассвете Брэй наконец заснул и несколько часов проспал как убитый.

18

Утро наступило слишком быстро для Брэя. Он, ворча, с трудом заставил себя вылезти из постели и отправился взглянуть на тех двоих, кто лежал без сознания. Их состояние не изменилось. Брэй в обоих случаях мысленно ждал какой-нибудь физиологической катастрофы и теперь заботливо укрыл толстыми одеялами обоих лежавших. Это было все, что он мог сделать для них.

Потом лейтенант без аппетита съел первый завтрак.

— Миссис Брэй, — сказал он вслух своей матери, которая была так далеко, — Диамондиана не самое безопасное место для твоего“дорогого малыша”.

Через несколько минут, направляясь в свой кабинет, Брэй понял, что говорил с отсутствующим человеком, а для него это был безошибочный признак психического расстройства.

Лейтенант стал ждать. Он ждал потому, что был не в состоянии строить планы. Что может сейчас произойти? Об этом он не имел ни малейшего представления.

Вдруг на его столе зазвонил телефон — часть видеокома. Брэй вскочил с места и быстро схватил трубку. На другом конце провода заговорил Струзерс, который сообщил:

— Секретарь мистера Лорана хотел бы поговорить с полковником Мортоном.

— Соедините его со мной, — ответил лейтенант Брэй, а про себя добавил: “Естественно”.

Секретарь чрезвычайного посла торжественно объявил Брэю, что миротворческие силы Земной Федерации предоставили начальнику разведслужбы право допросить последнего захваченного в плен мятежника-ирска.

— Это свидание, о котором полковник Мортон просил вскоре после прибытия сюда. Мы наконец смогли получить разрешение.

Разговор с пленным ирском был назначен на двенадцать часов дня.

Словно со стороны Брэй слышал собственный голос, автоматически объяснявший, что Мортон должен позвонить с минуты на минуту и, разумеется, придет на допрос. В это время его мысль бурлила: лейтенант пытался вспомнить, почему Мортон пожелал побеседовать с пленным ирском.

Но это было не так уж важно. “Вот оно, — подумал Брэй. — Вот то, чего я ждал”.

Пока Брэй справлялся со своим волнением, секретарь снова сурово заговорил:

— Ждут только самого полковника Мортона, и никого другого. Хорошо объясните ему это.

— Он придет, — заверил Брэй и машинально добавил: — Если пожелает Бог.

Лейтенант Брэй решил идти на допрос один.

Через несколько минут, снова до краев полный бодрости и решительности, он заглянул в кабинет Струзерса и осторожно объяснил сержанту, что лучше было бы кому-нибудь постоянно дежурить перед дверью Мортона, чтобы отгонять посторонних.

— А “разумный выход” из ситуации с мистером Кер-ком и с полковником? — спросил Струзерс.

Вот проблема, от решения которой Брэй хотел уйти.

— Посмотрим днем, — уклончиво ответил он.

Струзерс мрачно покачал головой, а молодой лейтенант вышел в коридор, прошел в личную комнату Мортона и заперся там. В ванной он проделал над своей формой радикальную операцию. Еще раньше Брэй отпорол свои погоны и снова пришил, добавив на них лишнюю полосу. Теперь он спорол свои лейтенантские нашивки и заменил их теми, которые снял с мундира Мортона.

Закончив это превращение, молодой офицер взглянул на себя в зеркало и вздрогнул. Лицо, которое смотрело на него, было худым, загорелым, довольно красивым. Брэй надеялся, что выглядит старше своих двадцати двух лет.

Лейтенант оценил эту ситуацию философски. Что случится, если его обман раскроется? Трудно представить, что Комиссия легко очнется от своей спячки и вообще обратит внимание на что бы то ни было. Эта мысль подняла его настроение.

Брэй немного удивился, обнаружив в коридоре ждавшего его Струзерса.

— К полковнику Мортону пришел профессор-диамондианец, — тихо сказал сержант. — Он говорит, что у него назначена встреча.

— Диамондианец? — изумился Брэй.

Струзерс показал ему настольный рабочий дневник полковника, открытый на нужной странице. Брэй взглянул на часы: 10.15. В дневнике он увидел это же время, а рядом прочел имя профессора Луиджи Покателли и несколько слов, написанных рукой Мортона: “Хорошо знает жизнь ирсков”.

Лейтенант пожал плечами. В конце концов, времени у него хватало. И это было что-то серьезное, а не пустяк.

— Пошлите его в кабинет полковника. Я войду через другую дверь.

Профессор Покателли оказался улыбчивым диамондианцем: редкие светлые волосы и приятная улыбка на широком лице. Как только Брэй закрыл за собой дверь, он понял причину этой улыбки, увидев, как профессор вынимает из кармана гранату той модели, которая использовалась в войсках Земной Федерации при наступательных операциях. По-прежнему улыбаясь, Покателли произнес с напряжением в голосе:

— Вы пойдете со мной, иначе я взорву эту гранату и мы оба погибнем. Я умру счастливым, зная, что отдаю жизнь за народ Диамондианы, — провозгласил он словно на сцене. — А вот вы… — и замолчал.

Маленькие щупальца страха постепенно вползали в сознание Брэя. Его ум как бы отшатнулся от угрозы, и лейтенант мысленно сплюнул, если так можно выразиться, умственную желчь. Под конец Брэй замер, словно загипнотизированный, перед мыслью, которая пришла ему на ум: “Каждый день мы теряем трех сотрудников Комиссии, и сегодня одним из троих буду я”.

Шок от этого не прошел, но Брэй взглянул в лицо своему страху и от этого внутренне немного оттаял. Лейтенант начал обдумывать, что он может сделать.

19

Брэй по-прежнему стоял в роскошном кабинете Мортона — комнате с резным блестящим потолком, почти сверхъестественной красоты окном с изящной росписью на раме, массивной дверью, выходившей в прихожую, где находились секретарь Струзерс и большая группа служащих.

Перед ним был письменный стол, достойный короля, а по другую сторону этого стола стоял коренастый, одетый в темно-синий костюм диамондианец, только что вынувший из кармана серо-коричневый круглый и расчерченный на клетки предмет, который легко узнал бы любой, кто хоть раз видел наступательную гранату.

В голове Брэя мелькнула новая мысль: он вспомнил слова Керка, мелкого чиновника Комиссии, о том, как быстро диамондианцы и ирски могут обнаружить, что он и Брэй пытаются добыть сведения о Лозитине.

Его слова явно почти полностью относились к информации о диамондианцах и. несомненно, также ирсках, которых просили явиться в Комиссию по Переговорам.

Здесь, в Новом Неаполе, множество заинтересованных людей, несомненно, очень быстро выяснили бы, что кому-то назначена такая встреча, и это заставило бы их задуматься, а может быть, толкнуло бы и на заговор. Как можно извлечь пользу из встречи, если о ней стало известно? Человек, сумевший проникнуть в святая святых такой организации, как Комиссия по Переговорам, был бы сильнейшим козырем. Зная этого человека и время встречи, заговорщики и убийцы могли быстро наметить различные способы использования этой ситуации в своих интересах.

Внезапно Брэй вспомнил проституток, заполнявших дворец каждую ночь во все большем количестве, и ошеломленно подумал: “Наш дворец — просто решето!”

Несколько мгновений, которые он уделил этой мысли, быстро истекли. Потрясение прошло, и он начал говорить и делать то, что было необходимо.

С разрешения своего похитителя Брэй просунул голову в главную дверь и сказал Струзерсу:

— Мы с профессором уходим. Я увижусь с вами позже.

Если сержант и удивился, то вида не подал.

— Могу ли я позволить себе спросить вас, господин полковник, куда вы направляетесь?

— Я еду посмотреть некоторые доказательства, — без труда нашелся Брэй. — Я позвоню вам оттуда.

— Хорошо, господин полковник.

В коридоре, шагая возле диамондианца с грозной улыбкой, который держал руку в кармане куртки (конечно, на гранате, чеку которой был готов выдернуть), Брэй проделал эксперимент: он мысленно вызвал множество людей — целую маленькую толпу.

“Все, кто увлекается телепатией и экстрасенсорикой и кого я постоянно встречаю в этих зданиях (по мнению Брэя, это относилось к пятидесяти процентам сотрудников Комиссии)! Вот для вас случай прийти на помощь коллеге и доказать существование вашей системы связи”.

Он продолжил свое телепатическое сообщение так:

“Дело не в том, что я боюсь, как бы от меня не отвернулась удача, но все-таки мне было бы чертовски приятно знать, что кто-то в курсе, где я нахожусь, и может прийти мне на помощь при серьезной неприятности”.

В продолжение всего их пути по бесконечным величественным переходам увеличенной копии Дворца Земли, стоявшего на берегу моря, Брэю казалось, что никто не бросил на них даже взгляда и точно так же вроде бы никто не заметил его спутника, хотя тот бросался в глаза.

Профессор Покателли явно сильно волновался: его глаза как-то странно блестели и были похожи на два черных влажных солнца. Рот его тоже блестел, и хотя во всем дворце работали кондиционеры, пот крупными каплями выступал на лбу профессора и стекал по его лицу.

Эту деталь его внешности уж точно должен был кто-нибудь заметить, но ни один человек не обратил на нее внимания.

Наконец они вышли из дворца, и наступила очередь Брэя потеть, когда палящий жар “умеренной” зоны Диамондианы обрушился на него с безоблачного неба. Профессор неловкими легкими толчками направил лейтенанта к крошечному автомобилю, стоявшему у края тротуара в пятидесяти метрах от дворца. За рулем сидел смуглый диамондианец немного моложе, чем Покателли. Не говоря ни слова, этот человек откинул одно из передних сидений, чтобы Брэй мог сесть сзади. Профессор сел рядом со своим пленником. Тут же маленький, но мощный мотор взревел, и машина рванулась с места.

Если не считать спрятанной в кармане профессора ручной гранаты, после этого поездка была обычной бешеной гонкой по улицам Нового Неаполя. Брэй, который довольно плохо знал этот большой город, скоро окончательно потерял дорогу. Он смирился с этим и удобнее устроился на своем сиденье. Профессор в это время говорил без остановки, и вскоре Брэй не без изумления понял, что темой его монолога были ирски. Только и было слышно: ирски то, ирски это.

Лейтенант снова сел прямо, показывая свой интерес к лекции Покателли: ему давали информацию, и этот рассказ, несомненно, сильно увлек бы Мортона. Брэй вспомнил о запертой комнате в доме Лозитина и спросил о ней:

— Позвольте задать вам вопрос. Что могло быть там внутри?

— Его мертвые родственники, его предки, — ответил профессор Покателли.

— Вы смеетесь надо мной.

— Вовсе нет. Видите ли, ирски верят, что никто из них не умирает по-настоящему. Поэтому они сохраняют оболочку, то есть тело. Почти все эти тела спрятаны где-то в безопасном месте и, очевидно, никогда не покидают его. Но мы имеем свидетельства людей, которые видели некоторые из этих пустых оболочек блуждающими по лесам. Их, должно быть, миллиарды, но большая часть хранится в каком-то неизвестном нам месте.

Брэй закрыл глаза и попытался перевести понятие “живые мертвецы” на язык энергетических явлений. Ему это оказалось трудно, потому что он уже давно отказался от веры в потусторонний мир и жизнь после смерти. Однако Брэй мог представить себе, что эта метафизика сильно действовала на диамондианцев-католиков.

Его собственный прозаический и практический ум немедленно переключился на реальную возможность: какая-нибудь особая энергия, выделяемая ирсками. Могли они научиться преобразовывать ее в духовную форму, чтобы дурачить верующих диамондианцев?

Брэй вдруг понял, что эта тема слишком важна, чтобы обдумывать ее, когда то, что заменяет тебе кресло, несется с сумасшедшей скоростью по улицам Нового Неаполя. Он открыл глаза и сказал:

— Я хотел бы увидеть одну или несколько этих оболочек. На что они способны в действительности?

— Ну, естественно, они могут убивать, — был ответ.

— А что еще? — Этот вопрос Брэя слился со вздохом, выражавшим покорность судьбе, и потому прозвучал невнятно.

— Они имеют и другие способности, — заверил профессор.

Разговор об ирсках даже на таком уровне вдруг надоел Брэю. Его мнение об этом народе сильно понизилось. Все это напоминало первобытные суеверия, а он устал, невыносимо устал от примитивных умов.

Ему пришла в голову другая мысль.

— А все ирски, которые убиты на войне, тоже еще живы? — спросил он.

— Поскольку мы, диамондианцы, сожгли их трупы, этот вопрос заслуживает подробного рассмотрения. Ирски утверждают, что эти убитые живы, но, по моему мнению, они могут быть лишь тенями, слабо различимыми оболочками.

В этот момент машина остановилась у тротуара на одной из улиц “старого” города. Брэй прежде всего заметил ряды грязных лавочек, мусор, обжигающий воздух и тошнотворный запах гниения.

Все диамондианцы говорили одновременно и никто не слушал другого. Гул голосов почти заглушал рычание маленьких бешеных автомобилей.

— Бесспорно, — сказал Брэй, — корень диамондианской проблемы в том, что все существа таковы, какие они есть. Люди, высадившись на этой планете, столкнулись с местным миром, нарушили сложившийся в нем порядок, и с тех пор он навсегда перестал быть прежним.

— Надеюсь, что ваши слова не упрек диамондианцам, — отозвался профессор Покателли, показывая Брэю, куда идти.

— Вовсе не упрек, — искренне заверил его Брэй. — Я очень люблю диамондианцев. Все их любят. Вот почему мы все так обеспокоены. Что я должен делать?

— Сюда! — показал профессор на ворота, которые вели в сад маленького замка, и сказал: — Ради вашей любви к нашему народу и вашей тревоги за него, полковник Мортон, мы во что бы то ни стало должны удержать под своим влиянием слишком пылких молодых людей, пока вы будете рядом с ними.

“Вот именно, во что бы то ни стало”, — подумал Брэй.

Это оказалось невозможно.

Когда они входили в большой зал, десять—двенадцать диамондианцев разного возраста встали со своих мест. Трое из них были в деревенском доме Феррарисов два дня назад вместе с Марриоттом. Эти молодые люди сразу узнали Брэя, и в их взглядах вспыхнула ярость.

Когда шум прекратился, профессор Покателли был совершенно подавлен свалившимся на него горем. Теперь он был в собственных глазах лишь полным идиотом, который позволил “мальчишке” выдать себя за полковника.

В этот момент кто-то направил на Брэя пистолет, и наступил момент истины. Окончательно убедило лейтенанта выражение лица профессора: отрешенность человека, бессильного перед катастрофой. Как ни странно, тот, кто так театрально захватил Брэя в плен в кабинете Мортона, несколько минут был на его стороне.

Профессор отвернул свое пухлое со вздернутым носом лицо от пленника, вздохнул, пожал плечами с видом глубокой печали, и Брэй быстро произнес:

— Господа, прежде чем вы совершите непоправимое, позвольте мне рассказать вам все.

Вооруженный убийца — у него было очень длинное худое лицо — чуть заметно расслабился и, подчинившись кивку одного из диамондианцев, которого звали Марк, убрал пистолет в кобуру.

— Больше всего, — мягким тоном заговорил Марк, — нас интересует, что случилось с Изолиной. Но мы с удовольствием примем и любую другую информацию.

Брэй был правдивым: час истины пробил — в переносном смысле — еще полчаса назад, и он не мог терять ни минуты. Для этих диамондианцев убийство человека не было чем-то, способным потревожить их совесть.

Так что Брэй рассказал им все или почти все. Он рассказал о тьме в уме Мортона и в его собственном уме и подробно описал перемещение сознания, которому подвергся Мортон.

Имя Лозитина Брэй не назвал: это была слишком ценная информация, к тому же он не видел необходимости сообщать его. Затем он описал, как ирски пощадили Мортона потому, что называли его своим “духовным братом”, и пощадили также Изолину потому, что ошибочно посчитали ее подружкой полковника. Наконец Брэй рассказал о второй потере сознания Мортоном и сообщил, где находится тело полковника.

Во время своего невероятного рассказа Брэй с тревогой спрашивал себя, действительно ли эти люди верят ему. Вдруг его прервали.

— Фердинанд, найди наш автофургон, — приказал Марк.

— Понял, иду!

Фердинанд тут же выбежал из комнаты, а Марк повернулся к Брэю. Глаза диамондианца горели от возбуждения.

— Мы отправляемся за Мортоном, — сказал он. — Мы привезем его тело на вертолете к месту переговоров, вызовем туда новую мирную делегацию, покажем Мортона ирскам и потребуем у них объяснений.

— Но… — слабо запротестовал Брэй.

Он хотел сказать: “Но как вы вынесете его из комнаты и пронесете по коридорам? Мы легко смогли войти с ним к себе лишь потому, что заставили охрану поверить, будто он слишком много выпил”.

Однако Брэй не сказал этого.

В фургоне, сидя связанным на стуле, лейтенант осознал, что эти люди сумеют завладеть телом Мортона, и его сердце сжалось. Пока он исповедовался перед ними, ему и в голову не пришло, что Мортон мог не быть в безопасности в хорошо охраняемом дворце Комиссии по Переговорам.

Из бледного Брэй стал желтым, как воск.

У него закружилась голова. Потом лейтенант почувствовал, что ему развязывают ноги. Через несколько секунд он встал. Его ноги дрожали, но не слишком сильно, так что он смог устоять на них.

Комната слегка кружилась у Брэя перед глазами. Жара на улице казалась чем-то далеким, не имеющим никакого отношения к его собственной горящей коже.

И наконец…

Все эти ощущения были, разумеется, более или менее оправданы обстановкой. Они действительно сумели войти, и никто не попытался их остановить. Но Брэй, более или менее пришедший в себя, подменил Мортона. Четыре диамондианца вынесли из комнаты бесчувственное тело Дэвида Керка, пронесли его по широкому коридору, где была целая толпа народа, и ждали, пока Брэй в сопровождении Марка и Фердинанда расписывался в журнале выходов.

— Мы везем его в больницу, — спокойно объяснил лейтенант.

Безразличные ко всему сотрудники охраны равнодушно оформили разрешение на выход. Когда они закончили, Брэй повернулся к Марку:

— Теперь, господа, если вы не против, я должен вас покинуть.

После этого лейтенант повернулся к диамондианцам спиной и побежал, так как иногда он мог рассуждать здраво в затруднительном положении.

Через минуту, ожидая лифта, он позволил себе оглянуться. Маленькая группа мужчин с носилками исчезла.

“Хорошо, — подумал Брэй, — а теперь…”

Он поднялся в кабинет Мортона и сказал Струзерсу:

— Сержант, свяжитесь с людьми Федерации и скажите им, что полковник Мортон очень извиняется, что его задержали, но в тринадцать тридцать он обязательно придет допросить пленного ирска. Затем позвоните доктору Герхардту и договоритесь с ним о приеме в… в четырнадцать сорок пять для меня, то есть для полковника Мортона. Скажите, что это срочно.

И Брэй вышел так же быстро, как произнес эти слова.

20

Когда Брэй оказался на улице, удушающая жара лишила его сил. Брэй тихо застонал, но все-таки сумел добраться до автостоянки, не пропитавшись потом, как губка.

Он сел в великолепную машину Мортона, в которой был кондиционер, и доехал, как принц, до Палаццо Реале, где находился штаб войск Земной Федерации.

Как множество других новонеаполитанских копий старинных земных зданий, великолепный Палаццо Реале, памятник испанской оккупации старой Италии, “воспроизведенный” в Новом Неаполе, был в пять раз величественнее и крупнее, чем оригинал.

Брэю пришлось подавить смутное неприятное беспокойство, когда он называл у окошка в двери имя Мортона: теперь это была вражеская территория для человека, которого только вчера вечером арестовали по ордеру, выданному в этом самом здании.

Но, как и надеялся Брэй, левая рука войск Земной Федерации не знала, что делает правая, и его впустили без труда.

Вскоре он оказался на одном из подземных этажей дворца перед закрытой дверью, за которой был слышен приглушенный шум борьбы.

Шум прекратился. Брэй открыл дверь и увидел то, о чем догадывался: ирска силой затолкали в прозрачную клетку, стоявшую перед столом для допросов. Дверь этой клетки была заперта на засов, а все ее стенки были небьющимися и гладкими внутри, без малейшего выступа, за который могло бы зацепиться щупальце.

Солдаты, которыми командовал молодой лейтенант, красный от напряжения, явно в результате борьбы с заключенным, отошли в глубь зала, встали в ряд, повернулись на сто восемьдесят градусов., как положено по уставу, вышли строевым шагом через заднюю дверь и закрыли ее за собой.

Когда взвод войск Федерации ушел, Брэй разложил перед собой на столе свои заметки и перебрал в уме средства, с помощью которых он надеялся убедить пленного заговорить.

Лейтенант чувствовал на себе неподвижный презрительный взгляд пленного. Когда он сам поднял глаза, то сделал это внезапно и уперся взглядом в глаза ирска.

— Вы видите, — заговорил Брэй, — что я не диамондианец и не офицер Земной Федерации. Я вхожу в Комиссию по Переговорам.

Лицо пленного выражало только отвращение: он не задумался над словами Брэя.

— Ничто из того, что я собираюсь вам сказать, никаким образом не может оскорбить ваши чувства ирска, верного своему народу.

Взгляд остался недоверчивым, но стал несколько менее враждебным. Ирск по-прежнему молчал.

— Нам известно о существовании Оружия Лозитина. Что мы с ним сделаем, будет зависеть от вас — от того, согласитесь ли вы отправиться вместе со мной к Лозитину, услышать от него самого, что он намерен передать нам свое планетарное оружие, и сообщить об этом своему командиру.

Брэй стал ждать, не сводя глаз с пленного. Ирск выдержал его взгляд. Оба долго молчали.

— Я только что передал беспощадным убийцам то, что вы мне сейчас сказали, — наконец ответил ирск.

Брэй чуть не задохнулся и потерял дар речи, так он был взволнован. Это была потрясающая победа! За два дня своего плена этот ирск не пожелал сказать своим похитителям ни одного слова, даже ругательства, и отверг все попытки вступить с ним в контакт. Брэй был всего лишь человеком и потому должен был сделать усилие, чтобы скрыть свое ликование.

Удастся ли его план? Выяснит ли он то, что хотел узнать?

Брэя беспокоило главным образом то, что, выложив свои два элемента информации — имя Лозитина и намек на оружие, — он сказал все, в чем был уверен.

Лейтенант, конечно, знал, что Лозитин живет в деревне. Еще он знал, что Лозитин работает в магазинчике скобяных товаров и живет в двухэтажном ирском доме в восьми минутах ходьбы на запад от магазина. И что поселок, где он живет, окружен горами. Только Мортон мог заметить эти подробности. Больше у Брэя совершенно ничего не было.

Брэй призвал на помощь всю свою волю и мысленно приказал ирску: “Скажи что-нибудь. Что-нибудь конкретное. Назови деревню, ты ведь думаешь, что я уже знаю, где живет Лозитин”.

Ирск поднял одно из своих щупалец и шевельнул им так, словно отбрасывал навязчивую мысль о чем-то незначительном.

— Я удивлен, что вы готовы зря потратить время на поездку в южные горы, но беспощадные убийцы согласны, чтобы я сопровождал вас. Они только что пытались связаться с Лозитином, но он, как всегда, отказывается принимать мысли бойцов Сопротивления, поэтому они хотели бы, чтобы я благодаря вам выяснил, верно ли то, что вы мне сейчас сказали. Разумеется, — небрежно добавил он, — раз я в плену, это лучшее, что я могу сделать, пока диамондианцы не увели меня на казнь.

— Диамондианцы не уведут вас! — заверил Брэй. Во взгляде ирска снова появилось презрение.

— Вы не знаете их так, как я. Комиссии по Переговорам совершенно ничего не известно о том, как наши пленные исчезают из тюрем Земной Федерации, а появляются на одну—две минуты спиной к стене перед взводом диамондианских солдат!

Эту сторону жизни на Диамондиане Брэй всегда старался не замечать. Что происходило на самом деле? Правда ли то, что сказал ирск? В таком случае за эти казни отвечают пособники диамондианцев, причем на уровне старших офицеров.

Брэй расправил плечи, сжал зубы и напряг все свои мышцы, борясь с бешеным гневом, который охватил его при этой мысли. Этим он займется позже.

— Как вас зовут?

— Мы все получили приказ не называть свои имена, — ответил ирск, но в его словах не было убежденности.

— Это особая ситуация, — настаивал Брэй. — Может быть, мы уйдем отсюда только поздно вечером, а если я буду знать ваше имя, я смогу сделать так, чтобы вас до тех пор не выкрали отсюда.

Молчание, и потом:

— Мое имя… Зооланит.

Настал момент принимать решение. Брэй протянул руку к кнопке, находившейся перед ним на столе, но не мог решиться нажать ее.

“Они отправят его на казны”, — подумал лейтенант и поднялся с места.

— Будет лучше, если вы пойдете со мной немедленно, — объявил он, потом посмотрел на часы и добавил: — У меня назначена еще одна встреча.

Затем Брэй мужественно подошел к клетке. Не тратя времени на раздумье, он отодвинул засов и открыл дверь, потом отошел в сторону, но всего на метр или два, и Зооланит вышел наружу.

— Мы должны быстро найти мне рубашку с зелеными полосами, чтобы меня можно было принять за друга диамондианцев, — сказал ирск.

— Ждите меня в машине, а я схожу и куплю вам рубашку, — спокойно ответил Брэй. — Какой у вас размер?

Когда Брэй задавал этот вопрос, они были уже в коридоре и быстро шли к лестнице, которая вела на первый этаж и к выходу.

То, что было дальше, показалось Брэю невероятным. Все прошло так, как он обещал: он оставил Зооланита сидеть, пригнувшись, в глубине машины, а сам зашел в магазин и купил рубашку и куртку с зелеными полосами. Когда он вышел оттуда, машина была на месте и ирск в ней. Зооланит торопливо надел рубашку и куртку и с довольным вздохом сел впереди рядом с Брэем.

— Так я чувствую себя лучше, — сказал он. — Куда мы едем теперь?

— Я должен увидеться по делу с одним психиатром. Мне придется оставить вас в машине, когда я поднимусь поговорить с ним.

— Вы позволите мне выключить кондиционер, пока вас не будет? — спросил ирск.

Брэй от всего сердца ответил “да”.

21

— Полковник, — весьма дипломатичным тоном заявил Брэю молодой психиатр, — я вполне готов выписать вам направление, где будет сказано, что вы переутомились и нуждаетесь в отдыхе в военном госпитале на Сириусе Б-12.

Герхардт был высоким нескладным молодым человеком, его глаза прятались за очками в толстой оправе.

Он нагнулся над своим письменным столом, взял ручку и приготовился писать.

— Это вам подходит? — спросил он и тут же начал выписывать направление. Словно вопрос был пустой формальностью, словно он был уверен, что любой военный с радостью ухватится за такую возможность, или, что казалось Брэю более вероятным, словно он поддерживал связь с тем отделом военного командования Земной Федерации, в котором знали об аресте Мортона и получили приказ сделать именно то, что он предлагал.

— Ни в коем случае! — взбунтовался Брэй.

Перо скользнуло по бумаге и поднялось вверх. Врач поднял голову. На его молодом лице было удивление.

— Что? — ошеломленно произнес он, потом выпрямился и торжественно заговорил: — Я, со своей стороны, считаю, что…

Брэй встал, протянул руку к листку с направлением и схватил его. Психиатр не хотел выпускать из рук свою бумагу, но Брэй вырвал ее силой. Потом лейтенант без труда продолжал удерживать врача на расстоянии вытянутой руки. Герхардт размахивал руками и бормотал угрозы, но Брэй не слышал его, потому что читал документ.

Направление было отпечатано на машинке. В нем было сказано то же, что молодой врач только что объявил на словах. Герхардту оставалось лишь поставить подпись, что он и начал делать, когда ему помешало внезапное противодействие Брэя.

— Ну и ну! — заговорил лейтенант. — Вы это уже полностью подготовили на основе только того, что я сказал вам по телефону! Если вы всегда ставите диагноз на расстоянии, даже не осматривая пациента, тс очень может быть, что я попрошу отослать вас отсюда для повышения квалификации, чтобы вы освоили другую профессию. Ведите себя спокойно и выслушайте меня, вам понятно?

Молодой врач перестал суетиться. В глазах его вспыхнул огонек, и его взгляд скользнул сперва по двери, потом по кнопке вызова, словно врач подсчитывал свои шансы на помощь.

Ничто в поведении Герхардта не показывало, что он признает за Брэем право быть выслушанным, но тем не менее он сел на место, притворяясь, что совершенно успокоился, и даже смог улыбаться, глядя на то, как Брэй разорвал листок — бланк, озаглавленный “Перемещение кадров”, — и бросил обрывки на стол. Сделав это, Брэй тоже сел, но оставался начеку и внимательно наблюдал за сидевшим перед ним противником, который был болен неврозом, — ведь что такое решимость, следуя заведенному порядку, совершить насилие над человеком (пусть это делается по чьему бы то ни было приказу), как не одна из типичных форм невроза. Тем или иным способом Брэй должен был пробить эту броню рутины, предрассудков и приобретенных понятий, которые чувствовались в поведении Герхардта, складке его губ, выражении его лица, его взгляде.

“Я должен передать информацию в мозг этого человека, — подумал Брэй, — должен дать ему понять, что его подлинные знания, если их будет можно отделить от его безумия, будут крайне полезны”.

Прежде всего надо попытаться получить его помощь, не прибегая к угрозе. И Брэй спросил:

— Доктор, вы умеете применять гипноз?

Выражение молодого лица изменилось: теперь на нем читалось снисходительное превосходство.

— Сожалею, но в вашем случае я не стал бы рекомендовать гипноз…

Брэй понял, что врач еще не воспринял его информацию и подчинялся только своим инструкциям. Это привело лейтенанта в бешенство.

“Мне придется драться, чтобы выйти из этого дома”, — подумал Брэй. Это будет бой между грубыми приборами психиатров и аппаратурой разведчиков, которую Брэй этим утром нехотя переложил в свои карманы.

Он с грустью подумал, что из-за профессиональной гордости Герхардт не позволит манипулировать собой. Значит, нужно быть готовым ко всему, даже к борьбе с противниками такими же опасными, как мнимый полковник Мортон.

У Брэя не было выбора, и он нанес первый удар в схватке, которая, как он думал, будет молниеносной. До сих пор он под столом незаметно держал руку на рукоятке своего табельного пистолета. Теперь Брэй вынул пистолет из кобуры и поднял его над столом.

— Доктор, я прошу вас сопровождать меня в маленький поселок в юго-западных горах. Там вы будете должны загипнотизировать одного ирска. Вы можете поехать со мной либо добровольно, потому что страдаете от бездействия, либо в качестве пленного. Выбор за вами, а потом мы посмотрим.

Реакция Герхардта была неожиданной: Брэй увидел, что лицо сидевшего перед ним молодого врача стало белым как мел.

Он испуган!

Брэй был ошеломлен. Возможно ли, что Герхардт настолько неопытен, что еще ни разу не испытал на себе насилия?

Было очень похоже, что это так. Какой наивный злодей, подумал лейтенант, до того наивный, что его первая реакция была смешна своей откровенностью. Вдруг лицо Герхардта снова приобрело нормальный цвет. Врач сильно оживился.

— Я должен собрать свои гипнотические средства, — сказал Герхардт.

“Позже, когда он станет немного старше, он уже не выдаст себя так по-детски”, — подумал Брэй, ища оправдание для врача.

Пока Герхардт собирался, Брэй был готов к любым случайностям. Но гипнотический пистолет был наконец уложен в портативный футляр… и не был использован. Брэй взял футляр, а деморализованный Герхардт в это время уже выходил в коридор впереди своего похитителя.

Они прошли по коридорам больницы сестер Божественного Милосердия мимо бесконечного числа раненых. Взгляд молодого психиатра за толстыми стеклами очков тревожно блуждал по сторонам, на щеках Герхардта выступили пятна.

Герхардт и Брэй вышли на крыльцо больницы и оказались перед типично земным пейзажем. На переднем плане стояли на прибрежных высотах грязнейшие домишки. Выше них вдоль вытянувшегося полумесяцем пляжа располагались белые колоннады и темно-зеленые сады. Покрытые виноградниками вершины Вомара с дворцами и виллами и венчавшая их гора Касмольди, которая поднималась к небу как колокольня, служили великолепным задником для этой панорамы.

Как обычно, у Брэя почти не было времени восхититься этими чудесными проявлениями гения диамондианцев. Он торопливо подтолкнул своего пленника к служебной машине Мортона и заставил сесть сзади.

Брэю понадобилось несколько секунд, чтобы жестами объяснить Зооланиту, что он должен пересесть на другое место, и шепнуть ирску, что тот должен следить за врачом и защищать Брэя, который поведет машину, от любых насильственных действий, которые может задумать Герхардт.

Берясь за руль, лейтенант подумал: не похоже, чтобы этот доктор Герхардт был способен нанести ему удар исподтишка. Этот молодой негодяй, может быть, в силах тайком нападать на больные или слабые жертвы, но еще не дорос до борьбы с решительным противником.

Может быть, дорастет позже. Брэй очень верил в человеческое мужество, но знал, что это мужество часто надо подвергнуть испытанию, чтобы оно проявилось.

Он как раз и собирался устроить такое испытание молодому врачу.

Все трое вернулись во дворец Комиссии по Переговорам, поднялись на лифте на крышу и нашли там вертолет, который был заказан на имя полковника Мортона.

Брэй сделал Зооланиту знак сесть за штурвал.

— Не знаю, смогу ли я доверять вам, когда мы будем в воздухе, так что лучше, чтобы пилотом были вы. Я полагаю, вы умеете водить летательные аппараты?

Вопрос был лишним: уже при своем появлении здесь много веков назад люди обнаружили на Диамондиане цивилизацию, устремленную в небо. Ирски имели небольшие аппараты, которые летали… но только если их вели ирски. Когда туземцев спрашивали об этом, они с улыбкой подносили одно из щупалец ко лбу и отвечали: “Для этого тоже нужен мозг”.

Летательные аппараты, которые строили люди, управлялись механически, с помощью комплекса двигательных систем и антигравитации. Но Брэй не удивился, когда ирск сделал жест, соответствующий пожиманию плечами, и ответил “да”.

Они сели в вертолет — Герхардт и Брэй сзади, Зооланит впереди. В этот момент Брэй заговорил:

— Вон там, над ветровым стеклом, — карта южных гор. Эта маленькая красная точка — мы. Она будет перемещаться, показывая, где мы летим, так что вы сможете следить за нашим курсом. Может быть, вы хотите получить еще какие-нибудь пояснения?

Ирск наклонился вперед:

— Гм, — пробормотал он и положил конец щупальца на точку, которую Брэй плохо различал со своего заднего сиденья, но положение которой смутно угадывал.

— Это здесь, — сказал ирск, но не произнес название деревни (что было уже неважно в этих обстоятельствах). — Итак, если мы возьмем курс на северо-северо-восток, мы должны попасть туда.

Больше Брэй не осмелился сказать ни слова. Он чувствовал одновременно торжество и стыд: именно эта врожденная наивность ирсков сделала их рабами диамондианцев, а теперь он сам ведет себя с ирском так же, как местные люди. Он ведь это ради доброго дела, сказал себе Брэй.

Через несколько секунд вертолет поднялся в воздух, и Брэй освободился от чувства вины перед Зооланитом — и перед Керком тоже — так, как всегда делал в подобных случаях: задвинул эти чувства в тот участок мозга, который он называл “психиатрической службой” и который был складом для эмоций катастрофического характера.

Вертолет пролетел над тремя маленькими горными цепями и опустился на деревенскую площадь. Двадцать восемь минут быстрого полета — меньше трехсот километров, подумал Брэй.

Был еще день. По правде говоря, спрыгивая на землю, Брэй не удержался, бросил взгляд на часы — и пришел в восторг.

— Лозитин, должно быть, еще на работе, — сказал он.

Оба спутника оживились. Доктор Герхардт высунулся из двери вертолета:

— Теперь вам буду нужен я?

— Да, — ответил Брэй, делая ирску знак остаться за штурвалом.

Когда психиатр вытащил свое нескладное тело из кабины, Брэй заглянул внутрь и сказал Зооланиту:

— Я вижу отсюда магазинчик скобяных товаров в конце улицы. Оставайтесь в вертолете: на этом первом этапе операции мне нужен только доктор Герхардт.

Ирск, похоже, был сбит с толку. Он явно ожидал, что будет сопровождать Брэя на первую встречу с Лозитином, и теперь, должно быть, мысленно связался с “беспощадными убийцами”, потому что какое-то время молчал. Затем Зооланит спросил:

— Значит, вы доверяете мне аппарат?

Именно в это Брэй хотел заставить его поверить. Оставшись один в вертолете, Зооланит должен почувствовать себя в безопасности, зная, что в принципе может убежать, если захочет. Опыт показал, что такие ситуации были выше понимания ирсков. “Он не сдвинется с места, как цыпленок под гипнозом”, — с надеждой подумал Брэй.

— Вы приведете его сюда? — снова задал вопрос Зооланит.

— Разумеется, — ответил Брэй.

Потом лейтенант и врач, не оборачиваясь, пошли по маленькой улочке, вымощенной плитками из заменителя камня. Круглые мнимые булыжники были прекрасно видны через покрывавший их сверху прозрачный материал, гладкий, но упругий. Идти по нему было легко, ноги скользили, и мостовая была похожа на свой оригинал, но тот, кто шел по ней, не рисковал вывихнуть себе лодыжку.

Деревня, название которой Брэй по-прежнему не знал, была похожа на все маленькие поселки, которые он повидал во время инспекционной поездки Мортона, но он не помнил, чтобы они с полковником приезжали сюда. Несколько прохожих остановились, чтобы посмотреть на садящийся вертолет. Но это зрелище вряд ли было здесь слишком необычным: пока двое прибывших подходили к зевакам, те уже отвернулись и разошлись с отстраненным видом людей, у которых есть дела получше.

Шагая по улице, Брэй обратил внимание, что на западе у подножия гор лежали длинные тени. С этого самого места, подумал он, ирски-повстанцы спустились, чтобы подойти к Лозитину на этой самой улице, а Мортон в это время был в уме Лозитина, все видел и все слышал. Фантастика!

Размышления Брэя оборвались, потому что его спутник приглушенно вскрикнул. Брэй быстро обернулся — и замер как вкопанный: Герхардт стоял неподвижно на метр или два сзади в позе, выражавшей упрямство.

— Больше я не сделаю ни шага, пока не буду знать, о чем идет речь! — заявил врач.

— А, вот оно что… — произнес Брэй. — Ну конечно…

Лейтенант сказал себе, что до сих пор он вел себя недостаточно осмотрительно. Он подал врачу сумку с гипнопистолетом и, стараясь, чтобы голос звучал ободряюще, объяснил, чего хочет. Выражение лица Герхардта оставалось озабоченным. Тогда Брэй торопливо закончил:

— Это совершенно безопасно. Я отвлеку его, а вы выстрелите в спину.

Слова, которые лейтенант выбрал, потрясли его самого. В таком виде его поступок выглядел действительно ужасно. Но один взгляд на психиатра успокоил Брэя: Герхардт, похоже, почувствовал огромное облегчение. Врач выпрямился и ответил слегка дрожащим голосом:

— Можете рассчитывать на меня, полковник.

Это был как раз любимый образ действий молодого врача. Брэй оставил его перед витриной магазинчика. Входя туда, лейтенант нисколько не боялся предательства: Зооланит отвечает за вертолет, Герхардт в ближайшее время не в состоянии бежать и, несомненно, не знает, что ирск наблюдает за ним. Прекрасно…

В магазине Брэй быстро осмотрел мелкие инструменты, выставленные на продажу, выбрал один и подошел к находившейся в глубине кассе. В помещении не было ни одного человека и лишь один продавец-ирск, который принял у Брэя деньги и завернул покупку. Когда продавец подал Брэю пакет, лейтенант вежливо спросил у него:

— Как вас зовут?

Это был Лозитин.

В шесть часов Лозитин вышел из магазина и направился к своему дому. Он не сделал десяти шагов, как появились Брэй и Герхардт. Брэй загородил ирску дорогу и очень вежливо сказал ему:

— Мы хотели бы поговорить с вами, господин Лозитин.

Лозитин остановился и стал вежливо ждать, что последует дальше. Брэй представился Мортоном и заявил:

— Без вашего ведома Тьма поместила “я” другого лица — не могу подобрать более подходящих слов — в ваше сознание. Это произошло несколько дней назад. Мы хотели бы побеседовать с вами об этом случае.

Поведение Лозитина изменилось.

— Я только что попытался связаться с беспощадными убийцами, но они отказываются от всякого контакта со мной, — медленно проговорил он. — Из этого я заключаю, что они не хотят мешать выполнению вашего плана. Поэтому я советую вам не действовать слишком поспешно.

Было уже поздно: пока Брэй говорил, Герхардт оказался сзади Лозитина. Врач не стал ждать, он даже не слушал их разговор или слишком волновался, чтобы слышать его, — и пустил в ход гипнопистолет. Сначала он выстрелил в Лозитина, а потом, не останавливаясь, слегка повернулся и выпустил такую же дозу гипнотизирующего вещества в Брэя.

Притворный страх… Герхардт гордо улыбнулся, наслаждаясь представившимся случаем — тем мгновением, которого часто хватает, чтобы человек потерял бдительность.

Вдруг улыбка исчезла с его лица. Герхардт ощутил ужасную слабость, ноги перестали его держать. Он почувствовал, что падает на тротуар, и одновременно смутно разглядел тонкую блестящую струйку жидкости или газа, которая ударила в него из мундира Мортона.

Головокружение грубо оборвало машинальную попытку Герхардта определить, что это за газ.

22

Керк внезапно обнаружил, что находится в каком-то преддверии потустороннего мира. Он ничего не видел, но чувствовал свое тело, по крайней мере ему казалось, что чувствует.

Керк очень хорошо помнил, что произошло. Он был в своем любимом положении — лежал на красивой девушке, какой — ему было безразлично: Мария стоила Марианны. Вдруг волна темноты стала сильнее и мощнее, Мария исчезла, и он повис в пустоте.

— Я болен?

Керк задал себе вопрос вслух, по крайней мере попытался — и не услышал ни звука. Вокруг него была полнейшая тишина. Сколько он ни повторял потом эти и другие слова, ничего не изменилось. Тогда Керк пожал плечами и стал покорно ждать, что будет.

Он никогда не узнал, сколько времени прошло. Часы? Дни? Догадаться было невозможно. А вот вопрос, как долго это будет продолжаться, вдруг решился — какой-то голос, баритон, спросил у Керка:

— Вы приняли решение?

Голос звучал близко от Керка, значит, обращался к нему. “Решение? — подумал Керк. — По поводу чего?” Недолгое замешательство, слабое желание разыграть простачка и спросить, что это значит.

Но так как он был Дэвидом Керком, то, разумеется, не мог совершить такой промах. Ццва Керк успел сказать себе, что, возможно, кто-то услышал его голос и, значит, он может говорить с этим кем-то — а на это понадобилось всего несколько секунд, — он спросил:

— Не могли бы вы повторить мне,какое именно решение я должен принять и по поводу чего?

Баритон объяснил:

— Вы должны пообещать мне, что поможете истребить диамондианцев.

— Ну конечно, обещаю. А что еще? — ответил Керк.

23

В то самое мгновение, когда эти роковые слова были произнесены, Мортон внезапно проснулся в незнакомой комнате. Он лежал в чужой постели и глядел на потолок, которого он до сих пор ни разу не видел. Полковника охватил ужас: он был свободен, но… но помнил, что обещал Тьме помочь ей уничтожить всех диамондианцев.

“Это смешно, — сказал себе Мортон, — я ни за что не сделал бы такое”. Тем не менее, вставая с кровати, Мортон почувствовал дрожь во всем теле — давно знакомый внутренний сигнал, который он ощущал, когда совершал что-то, чего не должен был делать. Неужели это правда, неужели он действительно согласился, потому что это был единственный способ вырваться из-под власти чудовища, которое держало его в плену? Мысль полковника запуталась: он вспомнил, что думал то же самое, когда соглашался.

Но ведь неизбежно настанет момент, когда Тьма поймет, что он собирается взять назад свое обещание. И что будет тогда?

Думая об этом, Мортон уже стоял перед маленьким письменным столом и рассматривал лежавшие на нем письма. Он понял, что находится в комнате Брэя, и почувствовал облегчение, значит, его привезли сюда с того тротуара и прятали. Значит, никто ничего не знает. “Милый старина Брэй!” — с нежностью подумал полковник.

Мортон нашел свою форму и заметил, что нашивки с нее спороты. Одевшись, он поднялся в свою комнату, смутно удивляясь тому, что думает о Дэвиде Керке. Для него этот молодой человек был только именем: Мортон лишь помнил, что у Поля Лорана среди секретарей был один, которого звали Дэвид Керк.

Странно, что он вспомнил о нем сейчас. Может быть, это одна из частей головоломки? В этом случае он скоро найдет объяснение всему.

В ванной, рассматривая в зеркале свое бледное и осунувшееся лицо, Мортон несколько раз подумал о Поле Лоране. В этом не было бы ничего необычного, если бы не навязчивость этой мысли.

Полковник позвонил в кабинет посла, договорился о встрече с ним в одиннадцать часов, а потом, умирая от голода, спустился в столовую. Было начало девятого.

Благодаря своему высокому званию Мортон имел доступ в отдельный малый зал столовой, откуда открывался вид на море. Он сел возле широкого окна и, ожидая, пока его обслужат, стал смотреть на покрытую туманом водную гладь, за которой в ясную погоду был виден Сорренто.

Диамондианское море изо всех сил подражало земному в приливах и отливах. Поскольку местная луна была гораздо больше земной, волны, разбивавшиеся о берег, были огромными и их удары были похожи на грохот гигантских пушек, расчеты которых получили команду стрелять, когда хотят. Результат потрясал и оглушал человеческий ум.

Однако сейчас этот чудовищный шум больше успокаивал, чем раздражал Мортона. Ему казалось, что в тихом углу он начал бы думать и, конечно, сошел бы с ума через несколько минут.

Это море не для маленьких суденышек, подумал Мортон и мысленно улыбнулся: на самом деле, как он слышал, здесь было трудно и крупным кораблям — они постоянно плавали в достаточно сильный шторм.

Окончив завтрак, Мортон вышел из столовой и по коридорам и роскошным внутренним дворикам направился в глубь комплекса дворцовых зданий: его кабинет и жилые комнаты помешались настолько далеко от моря, насколько было возможно.

Постепенно стены заглушили удары волн. Мортон улыбнулся, не в силах удержаться от приятного воспоминания: как все радовались, когда он потребовал, чтобы его поместили в задних комнатах! В неразберихе, сопровождавшей въезд, высшие чины Комиссии по Переговорам устроили тихую протокольную битву за помещения. Победители получили комнаты с видом на море, и теперь для них начинался кошмар. А для него…

Входя в свое служебное помещение, Мортон слышал щелканье компьютеров и приглушенные голоса в других кабинетах. Но, за исключением этого, вокруг царила чудесная тишина.

Полковник вежливо поздоровался со своим секретарем сержантом Струзерсом, который пробормотал в ответ что-то нечленораздельное.

Через секунду Мортон уже вошел в свой личный кабинет и бросился в свое уютное кресло. Прежде всего он просмотрел почту и ознакомился с донесениями, которыми был завален его письменный стол. Так Мортон узнал о двух запросах, сделанных Брэем от его имени.

Доклад о беседе с Хоакином просто заворожил полковника. Когда единственного уцелевшего члена первой мирной делегации диамондианцев арестовали, он был загипнотизирован так быстро, что даже не понял, что его гипнотизируют, и потому совершенно ничего не помнил об этом. Вся горестная история гибели его товарищей и его блужданий по джунглям была изложена в докладе, включая роль самого Хоакина в каждой ее части.

Саттер, которому был поручен допрос, указал в заключительной части доклада, что Хоакин в джунглях испытал “некие галлюцинации”, но не написал, какие именно. Мортон вызвал его по селектору.

Входя, Саттер внешне был очень спокоен и не отказался сесть в кресло, на которое указал ему Мортон, но голубые глаза майора выражали недоверие.

— Господин полковник. Вы ведь не думаете всерьез, что я должен был терять время, подробно записывая фантазии человека, находившегося в шоке! Это дело медицинской службы!

Мортон тоже не стал терять время.

— Имеете вы какое-нибудь представление о том, что сказал Хоакину светящийся силуэт, который он… э-э… вообразил себе?

Как полковник и ожидал, ответ был отрицательный, и он тут же задал следующий вопрос:

— Где сейчас Хоакин?

— Мы выполнили обычную процедуру. Он считает, что находился под наблюдением врачей. Вчера вечером его отпустили. Он сказал, что хочет вернуться к себе домой, и был намерен уехать сегодня рано утром.

— А где его дом?

— В Новом Риме.

Во время последовавшего за этим молчания Саттер, должно быть, начал беспокоиться, потому что рискнул продолжить:

— Мы могли бы послать кого-нибудь, кто дождется там Хоакина и, когда Хоакин приедет, отвезет его обратно на вертолете.

— Сколько времени это займет?

— Правду говоря, мне надо подумать… От Нового Неаполя до Нового Рима целый день езды. Думаю, мы сможем забрать Хоакина около двенадцати ночи и доставить его сюда около четырех часов утра. Тогда мы передадим его в ваше распоряжение.

— Спасибо, майор, — медленно и спокойно проговорил Мортон. — Не могли бы вы принять необходимые меры и привезти сюда Хоакина?

Когда Саттер ушел, Мортон долго неподвижно сидел за своим письменным столом, время от времени покачивая головой. “Ах, современная логика! — думал он. — Если бы теория была верна! Все было бы так просто”.

Но, к несчастью (тут он вздохнул), мир и все живое подчиняются законам определенной логики, где для каждого процесса возможно бесконечное множество вариантов. Поэтому шансы успеть увидеться с Хоакином раньше, чем понадобятся его ответы, очень малы. Те сведения, которые можно было бы так легко получить от этого человека, Мортон должен попытаться добыть трудным путем не позже середины дня.

Подумав об этом, полковник выбросил Саттера из своего ума и начал читать отчет Луфтелета. Мортон посчитал этот документ недостаточно подробным. Поскольку полковник собирался в час дня отправиться в Каподочино-Корапо для решительного разговора с Марриоттом, он снова воспользовался селектором и вызвал к себе Луфтелета.

Майор тоже был в своем кабинете. Через несколько минут, волоча ноги, он вошел к Мортону и с покорным вздохом сел в кресло рядом с полковником. Мортон, думавший лишь о своих планах, неразборчиво пробормотал “добрый день” и дружески взмахнул рукой. В другой руке он держал доклад Луфтелета. Не поднимая взгляда, полковник сказал:

— Вы упомянули здесь, что военный пост Корапо может создать сильное магнитное поле. Но вы не указали параметры этого поля в гаммах. Можете вы вспомнить эти цифры сейчас, хотя бы приблизительно?

Тут Мортон вдруг замолчал: краем глаза он заметил, как его посетитель чуть не подскочил на месте. Это движение означало, что майор всеми силами сопротивлялся вопросу. Мортон с удивлением взглянул на Луфтелета и подавил вздох, вспомнив, с кем имеет дело.

Майор впился взглядом в своего начальника, тело и лицо Луфтелета напряглись и сжались — он приготовился обороняться.

— Так знаете вы эти цифры? — настаивал на своем Мортон.

Луфтелет напрягся еще сильнее.

— Господин полковник, позвольте мне почтительно заметить, что отчет, который я составил для вас, достаточно подробен для любого лица, не обладающего моей технической квалификацией. Я…

Тут майор растерянно замолчал: на лице его начальника было такое выражение, какого Луфтелет еще ни разу не видел.

Правду говоря, Мортон чувствовал неукротимую злость: в этот критический момент, когда каждая секунда могла быть решающей, этот тип упрямо твердит по канцелярскому шаблону свою чудовищную чушь.

В течение бесконечных часов Мортон был вынужден терпеть противодействие жизни, наносившей ему одно поражение за другим, и за все время этих следовавших одна за другой катастроф он ни разу не имел возможности схватиться с врагом.

В один миг законы определенной логики, подчинение которым делало Мортона в любой ситуации вежливым, великодушным и не прибегающим к насилию человеком, были отброшены. Он дал ярости, порожденной современной логикой, победить себя и сделал то, чего не делал никогда, — ударил подчиненного.

Мортон выпрыгнул из кресла, словно выброшенный катапультой, пролетел короткое — меньше метра — расстояние, отделявшее его от Луфтелета, и обрушил свой кулак на упрямо вздернутый подбородок майора.

Луфтелет исчез: его кресло опрокинулось и накрыло майора, который упал вместе с ним.

Толстый ковер заглушил звук падения. Майор на секунду потерял сознание и лишь потом вскрикнул. Когда он пришел в себя, Мортон, удивленный своим поступком, но не чувствовавший угрызений совести, помог лежавшему на животе Луфтелету встать и одновременно поднял кресло.

Потом полковник повернулся к своему столу, схватил отчет Луфтелета, потряс им у него под носом и стал спрашивать сквозь стиснутые зубы:

— Где закреплены магниты? Где, собственно, расположено это энергетическое поле? Какова его формула? И каково назначение вот этой группы молекулярных схем?

На первый, грубо брошенный в лицо майору вопрос Мортон получил в ответ попытку заслониться от нового удара, на второй — виноватое бормотание, на третий — неразборчивые слова. Четвертый вопрос вызвал к жизни более понятный ответ: к майору Луфтелету вернулась способность ясно мыслить, потому что он сказал:

— Господин полковник, я протестую…

Пятый вопрос Мортона был:

— Каково определенное логическое число?

На это Луфтелет ответил:

— Сто тридцать восемь тысяч, господин полковник.

Мортон потерял дар речи.

Так он дошел до конца своего допроса двумя путями сразу: через потрясение из-за огромного числа, которое было названо, и через внезапное ощущение, что майор будет сопротивляться дальнейшим вопросам — и чем дальше, тем сильнее. Не говоря ни слова, Мортон схватил Луфтелета за воротник мундира, вытащил из кресла и без заметного усилия проволок до двери. Открывая ее, полковник процедил сквозь зубы:

— Будьте готовы к двенадцати дня сопровождать меня на эту базу в Корапо. Разрешаю вам не извиняться за ваше неслыханно дерзкое поведение.

— Но, господин полковник, это ваше поведение…

Луфтелет, должно быть, увидел выражение лица Мортона, потому что замолчал, побледнел и пробормотал:

— Я буду готов, господин полковник.

Как только Мортон выпустил воротник майора, тот, шатаясь, вышел из комнаты, прошел мимо Струзерса и исчез за дверью передней.

Мортон подошел к Струзерсу.

— Где лейтенант Брэй?

Струзерс решил, что говорить всю правду слишком рано. Мысли его были в большом беспорядке.

— Я не видел его сегодня, господин полковник, — ответил техник-сержант, и это была чистейшая правда. Мортон рассеянно покачал головой и заговорил снова:

— Из записки, лежавшей на моем столе, я понял, что Брэй выполнил несколько дел от моего имени. Поэтому я думаю, что мне стоит сходить в конец коридора и прослушать там запись всего остального, что он сделал. Когда Брэй появится, скажите ему, что мне нужно с ним поговорить.

Уже идя к двери, Мортон добавил:

— И попросите подготовить для меня один из больших воздушных аппаратов. Я хочу вылететь через десять минут.

— Хорошо, господин полковник.

Через несколько минут, читая расшифровку сделанных аппаратурой записей, Мортон с восторгом обнаружил среди них несколько длинных разговоров. Он быстро просмотрел их и отметил имена: профессор Покателли, Дэвид Керк, Зооланит и (“Вот чего не ожидал!”) доктор Герхардт. Миниатюрные приемопередатчики на молекулярных схемах, скрытые в его и Брэя знаках различия, записали все четко и с хорошей громкостью.

Взгляд Мортона упал на многозначительную фразу: система воздушного слежения прекрасно зарегистрировала маршрут вертолета, который Брэй, использовав власть полковника Мортона, заказал через Струзерса. Здесь же Мортон нашел название маленького горного поселка, где уже бывал раньше. Через несколько минут Струзерс вызывал для него справочное бюро и соединялся по телефону с магазином скобяных товаров. После этого Мортон взял у него трубку и попросил разрешения поговорить с Лозитином.

Ему ответил какой-то диамондианец. Когда Мортон представился, голос в трубке сказал очень встревоженно:

— Лозитин сегодня утром не пришел на работу, и у нас есть причины думать, что он стал жертвой нападения ирсков-мятежников.

Похоже, что у нападения есть свидетель — человек, который в это время смотрел в окно. Он не очень хорошо понял, что произошло, но он видел все, что случилось после того, как Герхардт упал рядом с лежавшими без сознания Брэем и Лозитином. Подробности случившегося не были зафиксированы аппаратурой, потому что никто в это время не говорил.

Вертолет, который вел Зооланит, быстро подъехал по мостовой к магазину, ирск в рубахе с зелеными полосами спрыгнул на землю, подтащил все три тела к вертолету, внес их в свой аппарат, через несколько секунд снова сел за штурвал и взлетел с деревенской улицы.

Свидетель с опозданием предупредил военный пост диамондианцев, и поиски в воздухе вертолета, в котором летели эти четверо, оказались безрезультатными.

Мортон поблагодарил своего собеседника и положил трубку. Снова просмотрев расшифровку, он понял, что сейчас вертолет приземлился и находится поблизости от Оврага Гиюма.

“Один человек может помочь другому, но всему есть границы”, — с горечью подумал Мортон. Что он может сделать на таком расстоянии для безрассудного Брэя? Сейчас и еще несколько часов — ничего.

У полковника было тяжело на сердце: он чувствовал, что назревает развязка и катастрофа вот-вот начнется.

Затем ему в голову пришла другая мысль, которую Мортон не сразу решился привести в исполнение. Но, понимая, что, может быть, у него уже не будет времени вернуться сюда, в зал SRD, он решил проверить подозрение, которое возникло у него, когда он понял, что Брэй несколько раз выдал себя за полковника Мортона и что Керк в тот момент, когда потерял сознание, притворялся Брэем.

Мортон осознавал, что логика его рассуждений была в буквальном смысле “черно-белой”. Если он прав, то он обязан сделать то, что задумал; если же он ошибается, несколько человек будут страдать из-за этого в ближайшие дни.

“В такой критической ситуации это не может быть препятствием”.

И колебания Мортона закончились.

Он вызвал по видеокому доктора Жерома Фондье из больницы Инкурибили. Как только врач назвал свое имя, компьютер SRD послал в его мозг сверхзвуковые колебания, которые немедленно овладели его нервными центрами. Под влиянием этого гипноза Фондье назвал Мортону два имени: офицера войск Земной Федерации, который приказал арестовать полковника, и врача, который сделал Мортону укол, вызвавший потерю сознания.

После этого Мортон приказал доктору Фондье:

— Увольтесь из больницы, откройте кабинет в бедном квартале и посвятите себя его несчастным жителям — лечите их практически бесплатно. Вы сделаете это под именем… слушайте внимательно… под именем полковника Чарлза Мортона.

И Мортон закончил связь, не чувствуя ни малейших угрызений совести. В круг “Мортонов” должно было войти достаточно много диамондианцев. А демократический ум Мортона требовал, чтобы среди них были люди всех взглядов. Какой патриот мог быть лучше, чем Фондье?

Такие же указания полковник дал второму врачу-агенту диамондианских повстанцев, которого звали Луис Гавиота. Офицеру войск Земной Федерации, некоему полковнику Эксетеру, Мортон сказал:

— В течение пяти дней вы будете утверждать, что вы полковник Чарлз Мортон. Оставляю на усмотрение ваших подчиненных решить, к чему это вас приведет.

Последним действием Мортона в зале SRD была команда компьютеру, которая должна была значительно увеличить число полковников Мортонов. Мортон приказал:

— Выберите десять тысяч пятьсот мужчин-диамондианцев из всех слоев общества, столько же из военнослужащих всех званий ниже полковника из войск Земной Федерации и пять тысяч проституток. Половину этих людей отберите здесь, в Новом Неаполе, а остальных в различных областях Диамондианы, расположенных как можно дальше одна от другой. Скажите всем этим людям, что у них будут временные проблемы с самоидентификацией: каждый из них будет убежден, что он полковник Чарлз Мортон. Они не должны никому говорить об этом, но будут испытывать тяжелый внутренний конфликт. Скажите каждому из них, что для того, чтобы отменить эту команду, он или она может позвонить в SRD — дайте им для этого необходимые телефоны, — но не раньше чем через пять дней считая с настоящего момента. В момент звонка вы будете снимать гипноз с того, кто звонит, и он или она снова начнет чувствовать себя самим собой.

Как правило, во время войны власть начальника действующего в района боев отделения разведслужбы ограничивалась военнослужащими со званиями не выше майора, и даже при отдаче им команды майору сигнал об этом мгновенно передавался по межзвездной связи на отдаленные компьютеры. Произнеся особый пароль, начальник разведки мог распространить свою власть на старших офицеров, но обычно такая команда включала системы аварийной сигнализации на отдаленных главных постах. Вводя в свой список полковника Экстера, Мортон воспользовался этим кодом. Возможно, у него потребуют объяснений и соберется совет.

Больше всего Мортона волновало, что он совершенно не представлял себе, как включить Изолину в группу, носящую имя “полковник Мортон”. Компьютер вызвал по видеокому все места, где она могла находиться, и повсюду получил ответ: здесь ее нет.

Как жаль!

24

Мортон выпрыгнул из вертолета возле деревни Нусеа. Он стоял на земле и чувствовал под ногами ее твердую поверхность. И на этот раз, оглядываясь вокруг, он смотрел своими собственными глазами, воспринимая окружающее своими собственными органами чувств.

Пейзаж, который он видел, был ему странно знаком. Слева раскинулась ирская деревня со всеми ее яркими красками и маленькими колоколенками над домами. Мортон машинально стал искать взглядом двухэтажный дом Лозитина и почти сразу нашел его. Даже на таком расстоянии этот дом выглядел вполне реальным и массивным. Не то чтобы в первый раз он казался призрачным, но разница была. Мортон понял причину этого: со временем в его сознании то, что он видел посредством чужого мозга, становилось реальным.

Несколько минут ходьбы — и полковник оказался перед дверью, в которую, по его мнению, Лозитин должен был войти в тот вечер. Дверь открылась. В следующее мгновение перед Мортоном оказалась девушка-ирска — та самая, которую Мортон в прошлый раз видел глазами Лозитина. Мортон почувствовал то же волнение, что и тогда, и должен был силой заставить себя делать то, что обязан был сделать. Мортон предположил, что девушка уже мысленно сообщила “беспощадным убийцам” о его приходе. Продолжая стоять на пороге дома Лозитина, он спокойно спросил:

— Вас зовут Айеанантатасееа?

Он не стал называть девушку уменьшительным именем, а произнес ее имя целиком, как это делали ирски.

Туземная красавица, похоже, удивилась, что он знает, кто она. Дрогнувшим голосом она спросила:

— Вы знаете меня?

Мортон успокоил ее:

— Не пугайтесь, я не диамондианец. Я из Комиссии по Переговорам.

— Все-таки вы человек, а я ирска, — ответила Аянтса, но тем не менее, кажется, почувствовала облегчение и стала немного менее враждебной. — Мы разные, и переговоры ничего не могут в этом изменить.

— Хорошие переговоры — это когда ищут, в чем на самом деле состоит проблема, и находят ее решение. Вот почему я хотел бы заглянуть в эту комнату.

И, не дожидаясь ответа, Мортон вошел в дом, оттеснив хрупкую девушку. Не оставляя ей времени на размышления, он указал на ту дверь в глубине прихожей, на которую Лозитин многозначительно смотрел в тот вечер.

Для Аянтсы это был новый удар.

— Ох, нет! Это комната предков Лозитина!

Имя “Лозитин” она произнесла полностью, по-ирски: Лееозаеетуеина.

— Он здесь? Лозитин?

— Нет, он не вернулся вчера вечером.

Мортон, у которого были серьезные причины думать, что Лозитина здесь нет, и не дожидался ее ответа: он уже шел по замечательному сверкающему полу. Когда Аянтса произносила последнее слово, Мортон уже опустил ладонь на деревянную ручку в виде птичьего клюва. Потом он повернулся к молодой ирске.

— Один вопрос: кто или что находится в этой комнате?

Изящный рот приоткрылся, на лице Аянтсы отразились отчаяние и тревога.

— Там родители и предки Лозитина! Что бы вы подумали о том, кто захотел бы потревожить могилы ваших родителей?

— Мне говорили, что те, кто находится там, не мертвы в человеческом смысле этого слова, и мой долг требует, чтобы я выяснил, что это значит, — твердо сказал Мортон. — Это особенно важно в случае Лозитина, поскольку он в силах уничтожить Тьму.

Молодая ирска, видимо, покорилась, поняв, как много ему известно, потому что больше не протестовала. Мортон быстро открыл дверь, вошел и закрыл ее за собой.

Несколько секунд он неподвижно стоял на пороге и оглядывался вокруг.

Комната была большая. Занавески, ковры и драпировки почти полностью скрывали отливавший радужным блеском материал стен, пола и потолка. Обстановку дополняли мебель в стиле диамондианцев и несколько скрытых светильников.

На кушетках и креслах сидели еле различимые… призраки ирсков.

Это были немые светящиеся фигуры — восемь дилов и одиннадцать адил (“адила” значило “ирска-женщина” на ирском языке, “дил” — мужчина). Они выглядели мертвыми, и каждая фигура была прозрачной.

Это было похоже на сон. Тем не менее Мортон не колебался. У него была идея насчет того, что означало существование этих странных светящихся созданий, поэтому он направился к свободному креслу, поставил его напротив пожилого призрака-дила и удобно уселся.

“Я уверен, что светящаяся фигура из джунглей заговорила с Хоакином и попыталась получить от него ответ. Значит, эти существа могут контактировать с людьми”, — подумал полковник и громко сказал:

— Я глава правительства ирсков, и я хотел бы задать вам некоторые вопросы.

Последовало долгое молчание. Потом голова призрака медленно повернулась, и огромные прозрачные глаза взглянули на Мортона. Губы, до которых нельзя было дотронуться, раздвинулись. Из них не вырвалось никакого звука, но в уме Мортона зазвучал очень ласковый мужской голос. Он произнес:

“Если вы входите в наш круг, ваш двойник услышит то, что я говорю, и передаст вам мои слова…”

* * *

Мортон закрыл за собой дверь “комнаты предков” и долго смотрел на Аянтсу.

— Сколько в среднем живут ирски? — спросил он. Настроение молодой адилы снова стало враждебным.

— Все знают, что мы живем около пятисот диамондианских лет, — ответила она.

Мортон уже слышал эту цифру. Но он всегда старался проверять факты и источники информации. А срок жизни ирсков вызывал у него сейчас сильный интерес.

— Это очень много. Чем вы можете объяснить, что ирски живут так долго?

— Раньше благодаря Тьме мы находились в идеальном согласии друг с другом. Но в наши дни это согласие оказалось под угрозой. И нужно действовать очень быстро: в последнее время ирски начали умирать молодыми, едва дожив до ста тридцати лет. Все обеспокоены этим.

— Может быть, в этом виновата война, — рискнул высказаться Мортон. — Может быть, восстание вредит здоровью ирсков.

— Лучше война, чем рабство! — отрезала Аянтса.

— История свидетельствует, что ирски дружески приняли первых поселенцев-людей и помогли им.

— Эти чистые души ни на мгновение не могли представить себе, что их родная планета скоро будет захвачена людьми, — сурово ответила ирска.

Мортон был прагматиком.

— Как бы это ни случилось, это случилось. Теперь все должны научиться смиряться с тем, что уже существует.

— Это невозможно! — воскликнула Аянтса. Потом она спросила: — Вы оставались в этой комнате полчаса. Что вы узнали?

— Я узнал, — ответил Мортон, верный своему принципу всегда говорить правду, — что самая старшая из “живых после смерти” предков Лозитина — милая и непорочная Утеетенбораста и что она принадлежит всего лишь к пятому поколению его предков. Поскольку родословные ирсков обычно тянутся в прошлое по меньшей мере на миллиард лет, как получилось, что род Лозитина начинается только с нее? Вот почему я пришел сюда — мне показалось странным, что одна комната может вместить входящих в Тьму двойников всех предков ирска. Тут он замолчал, потом в тишине продолжил:

— Там находятся двойники предков всего за две тысячи лет. Как вы объясните это?

— Тьма появилась две тысячи лет назад, — просто ответила Аянтса.

Такая возможность уже приходила Мортону на ум, и все же подтверждение, услышанное от Аянтсы, удивило его. Итак, это существо кем-то создано… “Только этого нам не хватало, — подумал Мортон, — еще одна огромная сила, способная изготовить что-то, обладающее такой гигантской мощью, как эта штука там наверху”.

Он собрался с силами и продолжил:

— Еще два вопроса. Во-первых, почему эти двойники находятся здесь, а не на своих местах в магнитном поле?

— Десять лет назад, когда мой народ в конце концов поднял восстание против своих угнетателей-диамондианцев, многие из тех, кто не восстал, как Лозитин, забрали двойников своих родственников из Тьмы, чтобы уберечь их от ее влияния, потому что Тьма могла повредить их в своем беспокойном самостоятельном развитии, — нехотя ответила Аянтса.

— Второй вопрос: где Оружие Лозитина? — продолжал Мортон.

— Его хранит двойник Лозитина, — медленно сказала ирска.

— Вы хотите сказать… он там? — воскликнул Мортон, указывая на комнату, откуда только что вышел. — Я только что видел его двойника?

— Конечно, нет…

Она вдруг замолчала. Было похоже, будто что-то в тоне Мортона внезапно убедило ее. Аянтса отвернулась от полковника, скользящими шагами подошла к двери в комнату предков и осторожно открыла ее одним щупальцем.

Вдруг Аянтса замерла на месте, потом покачнулась. Будь она человеком, Мортон решил бы, что она пошатнулась и едва не упала в обморок. Но Аянтса собралась с силами, отвернулась от двери и опять подошла к Мортону.

— Можете вы поговорить с ним? — спросил полковник. — Мне он не захотел ответить.

— Нет, он не принимает сообщений.

— Если Оружие не под охраной двойника Лозитина, то где оно может быть?

Аянтса не имела об этом ни малейшего представления и, кажется, была в шоке.

— Я чувствую, что случилось что-то ужасное, но что, я не знаю, — сказала она с безумной тревогой в голосе.

Мортон, который чувствовал то же, что она, и, кроме того, ощущал, как уходит время, поблагодарил Аянтсу, попрощался с ней и ушел.

Через несколько минут он посадил свой вертолет на крышу дворца. Чтобы дойти до своего кабинета, он потратил почти столько же времени, сколько на перелет из Нусеа в Новый Неаполь.

25

Одиннадцать часов. Наконец-то.

Пока Мортона вводили в кабинет его превосходительства, полковник еще раз вспомнил, что только рядовые сотрудники Комиссии, сержанты и он сам со своими подчиненными, занимавшие райские уголки в задней части дворца, могли хорошо спать по ночам в этом здании, стоявшем на берегу моря.

Напомнило ему об этом то, что его превосходительство выглядел так, словно не выспался: он постоянно тер глаза.

О Мортоне было доложено, дверь за ним закрылась, и полковник стал ждать, пока человек, сидящий за письменным столом, заметит его: хозяин кабинета был, похоже, поглощен работой над каким-то документом. Мортон воспользовался вынужденным ожиданием, чтобы рассмотреть Великого Человека.

Лицо хозяина кабинета было длинным, очень бледным и умным (“изысканное”, подумал о нем Мортон). Глаза слегка прищурены, губы приоткрыты, темно-каштановые волосы едва начали седеть на висках. Когда Мортон за несколько месяцев до этого дня познакомился с ним, то решил, что ему лет пятьдесят. Хозяин кабинета был по происхождению француз и звали его Поль Лоран. Это был чрезвычайный посол Земной Федерации на Диамондиане и глава Комиссии по Переговорам.

Мортона удивило и заинтересовало при знакомстве с послом и беспокоило до сих пор одно обстоятельство: когда полковник впервые увидел Лорана, ему показалось, что он уже знаком с послом и где-то видел его раньше.

Когда? Где? И почему ему так трудно вспомнить человека с такой бросающейся в глаза внешностью.

Лоран еще раз протер глаза, потом встал из-за стола навстречу Мортону и любезно улыбнулся.

— А, это вы, Чарлз! — заговорил он. — Верховное командование очень желало, чтобы я взял с собой хотя бы одного человека, чьи мускулы в трудных обстоятельствах работают на бросок вперед, а не на бегство. Итак, что вы натворили?

Этот вопрос был для Мортона камешком, брошенным в пруд воспоминаний о том, что он сделал, но полковник уклонился от ответа.

Помимо прочих дел, он был здесь для того, чтобы поговорить о Марриотте, но к этой деликатной теме он хотел подойти обходным путем.

— Ваше превосходительство, — быстро ответил он. — Относительно нашего присутствия здесь… меня больше всего беспокоит, что у нас, кажется, нет плана. А также — почему мы не привезли на эту планету наше новейшее оружие, если не считать того, которым оснащено здание поста в Корапо. Солдаты, несомненно, догадываются, а офицеры знают, что к ним относятся несправедливо.

— Вы что же, намекаете, что силы Земной Федерации должны были бы прийти сюда для того, чтобы помочь людям восстановить их господство на Диамондиане?

Вопрос был направлен в самую суть проблемы. Это удивило Мортона: он не ожидал такой проницательности от члена сонной Комиссии.

— Конечно, нет, — ответил он.

— На этой планете, — снова заговорил Лоран, — мы имеем дело с ситуацией, которой нет в других мирах Галактики. Феминистские союзы никогда не имели здесь сторонников, а если эти сторонники и существуют, то не заметны. Надо вам сказать, что я хорошо изучил ваши доклады на эту тему.

Мортону эта тема показалась второстепенной, и он стал ждать продолжения. Лоран слегка улыбнулся.

— Тем, что произошло на Диамондиане, мы обязаны излишней мужественности восхитительных диамондианских мужчин, и будет довольно трудно выставить эту мужественность на суд общества.

Мортон, который хотел как можно скорее отправиться в Каподочино-Корапо, решил, что наилучший способ сэкономить время — дать понять, что он прекрасно знает об отклонениях от нормы в отношениях между мужчинами и женщинами на Диамондиане. Он высказал это очень кратко, а потом, немного поколебавшись, выразил убеждение, что силы Земной Федерации не хранят нейтралитет, как обычно, а включились в схватку и борются за то, чтобы воздать всем должное по законам Федерации.

— У меня сложилось впечатление, господин посол, что по неизвестной мне причине офицеры и солдаты Земной Федерации встали в этой войне на сторону диамондианцев и что, хотя верховное командование на Арктуре-9 благоволит скорее к коренным жителям этой планеты, федеральные войска, которые находятся на диамондианском театре военных действий, ведут себя совершенно иначе.

Пока Мортон говорил все это, ему казалось, что его собеседник внимательно рассматривает его и слегка улыбается. Когда полковник закончил, Лоран покачал головой.

Разумеется, заметил посол, эта война имела много последствий, и одно из них — вот ответ на недоумение Мортона по поводу позиции вооруженных сил Земной Федерации — то, что миллионы диамондианских девушек в один миг перешли от неопытности в любви к положению проституток, враждебно настроенных к клиентам, но готовых на все. Таким образом, по мнению Лорана, Диамондиана стала раем для мужчин, и войска Федерации, прибывшие сюда, нашли во всех городах, где их разместили, продажных женщин всех типов, о которых может мечтать мужчина.

— И, как вам известно, Чарлз, нигде, кроме этой планеты, нет домов терпимости. Феминистские союзы повсюду установили свои законы в такой степени, что для мужчин жизнь стала адом. Мы можем быть уверены, что диамондианцы не позволили цивилизации учинить такой разгром в отношениях, определяющих место женщины в обществе. А когда ирски перестали делать всю работу, это тут же создало такое тяжелое положение в экономике, что девушки были вынуждены торговать собой, чтобы выжить. Вы, конечно, заметили, что наш собственный дворец стал похож на публичный дом.

Великий человек замолчал, словно ждал комментариев. Но Мортон ничего не ответил. Он чувствовал, что плохо рассчитал время, что надо было прервать посла раньше. Эти мысли были более чем уместны. Поразительно, как Лоран, который, насколько Мортону было известно, никогда не выходил из дворца, смог столько узнать.

— Чарлз, мы очень виноваты перед вами за то, что держали вас в неведении. Извинить нас может то, что все, кто открыто передвигался по городу, как вы, могли по неосторожности позволить противнику прочесть их мысли. Чарлз… в магнитном поле, которое окружает эту планету, есть кое-что необычное.

Сердце Мортона сильно забилось: он не был подготовлен к такому признанию. Спокойный разговор — и вдруг…

Невероятно, но они в один миг зашли так далеко! В самой глубине души Мортона забрезжил слабый луч надежды, но беспокойство не проходило: интуиция подсказывала ему, что признания Лорана опоздали на двенадцать часов.

— Четырнадцать лет назад, когда положение на Диамондиане начало беспокоить верховное командование на Арктуре-9, мы завербовали молодого физика и внедрили его сюда для изучения этого магнитного поля. Все время своего исследования он носил при себе защитную аппаратуру. Десять лет назад ему дали сверхмощную защиту — здание типа D.A.R. и официальное прикрытие — маленькую командную должность начальника передового военного поста в Каподочино-Корапо. Физика зовут Марриотт, и, согласно его докладам, он нашел возможность в какой-то мере установить контроль над здешним магнитным полем.

Тревога Мортона усилилась. “Неужели все мои старания были зря?” Он почувствовал на себе тяжелый взгляд и услышал серьезный голос:

— Сегодня утром мы не смогли связаться с Марриоттом, Чарлз. Вот почему я ввожу вас в курс. Не могли бы вы срочно отправиться туда и узнать, что произошло?

— Месье… — Это было все, что смог сказать Мортон. Он был слишком ошеломлен и только начинал очень смутно осознавать, что посту угрожает катастрофа. Голос Лорана доносился до него словно из глубины туннеля.

— Возможно, вы задавали себе вопрос, почему некоторые мои лучшие помощники и я сам никогда не покидаем эту часть дворца. Дело в том, что это крыло здания защищено от воздействия планетарного энергетического поля. Мы связаны с защитной системой поста Корапо.

Мортон медленно выпрямился. К нему вернулась ясность ума. Он пробормотал, повторяя за послом, как эхо:

— Это крыло… защищено?

Значит, вот почему Тьма до сих пор не тронула их.

Он с новой надеждой огляделся вокруг, рассматривая сверкающую комнату. Если это так, то и он сам сейчас защищен. Может быть, если он скажет Лорану правду в этом защищенном месте, он не рискует вызвать немедленный ответ со стороны Тьмы?

Раньше чем Мортон смог принять решение, он услышал, что Лоран говорит ему:

— Особенно нас обеспокоило то, что сегодня ночью защитное поле, которое Марриотт установил для нас, внезапно исчезло. Крайне необходимо, чтобы вы как можно скорее отправились туда и разобрались в этом на месте.

В тот момент, когда Лоран замолчал, он зажмурил глаза и замер. Это оцепенение продолжалось довольно долго. Выйдя из него, посол снова обратился к Мортону:

— Извините меня: все это, кажется, отразилось на моем самочувствии, и я периодически чувствую головокружение. Кстати, я заметил, что вы, кажется, страдаете тем же заболеванием.

Это соображение было высказано не вовремя: в тот момент Мортон был не в состоянии говорить. Лоран продолжил:

— И еще вот что. Чтобы развеять скуку весьма тоскливого ожидания, я забавлялся небольшой умственной игрой — представлял себя полковником Чарлзом Мортоном.

Он дружески улыбнулся настоящему Мортону и пояснил:

— Прочитав один из ваших докладов, я не мог заснуть и представлял себе, что вижу те события, которые вы описывали. Признаюсь, я даже пробовал повторить ваши движения. Я пытался, просто для упражнения своего ума, мысленно прожить вашу жизнь, такую, какой я ее представлял. Судя по докладам, которые лежат у меня на столе, — добавил он, похлопывая ладонью по пачке бумаг, — мои усилия не увенчались успехом. Если верить этим обвинениям, в последние дни вы совершили кое-какие небольшие правонарушения: побег из больницы, похищение пленного ирска и…

Мортон открыл рот от удивления.

Посол улыбнулся и поднял руку.

— Не надо ничего объяснять сейчас. Однако я уверен, что, когда наступит время, вы сможете взглянуть в глаза своим обвинителям и сказать им, что офицеры секретных служб иногда бывают должны действовать быстро. Вы свободны, полковник.

Мортон не сдвинулся с места. Он спросил:

— Вы верите Марриотту?

Долгое молчание. Потом глаза на бледном лице немного расширились.

— Он человек, и потому, само собой разумеется, на нашей стороне.

В свою очередь немного помедлив, Мортон покачал головой.

— Очень хорошо, я буду действовать так, словно это правда.

Несмотря ни на что, он не мог решиться уйти. Наконец он прямо спросил:

— Ваше превосходительство, где мы с вами встречались раньше?

Молчание. Серые глаза посла расширились и пристально взглянули на Мортона. А потом…

Лоран встал и быстро вышел из-за огромного сверкающего стола, протягивая Мортону руку.

— Вы дошли до этого! Поздравляю вас, полковник!

Через секунду он схватил руку Мортона и крепко пожал ее. Сделав это, посол сообщил Мортону некоторые подробности о том, что вопрос полковника показывал в отношении степени его развитости как последователя определенной логики.

Внезапно Мортон отшатнулся от собеседника.

— Господин посол! Вы хотите дать мне понять, что вам около четырехсот лет?

— Да, — спокойно ответил тот. — И то, что вы узнали меня, а я заподозрил это, как только вы вошли в мой кабинет, означает, что вы можете быть приняты на первый уровень братства определенной логики. Я счастлив за вас, полковник. Так бывает всегда: тысячи часов работы — и наконец клетки начинают выстраиваться как нужно.

— Но, — робко попытался не согласиться Мортон, — где же мы встречались раньше? Почему я не могу этого вспомнить?

Лоран еще раз успокаивающе улыбнулся.

— Мы никогда не встречались до последнего времени, Чарлз. Я кажусь вам давно знакомым потому, что люди определенной логики автоматически узнают друг друга. Вы, разумеется, уже испытали тягу к себе женщин… Однако, — уже серьезнее добавил он, — я должен вас предостеречь: нас так же легко убить, как остальных людей. Но если мы не погибаем насильственной смертью, то можем надеяться на весьма продолжительную жизнь.

Мортон призвал на помощь всю свою силу воли: за чистейшую правду, которую открыл ему Лоран, тот заслужил в ответ столь же полную искренность.

— Теперь моя очередь предостеречь вас, господин посол. Пытаясь быть мной, вы, возможно… подключились… к моему двойнику там наверху, в магнитном поле. Честно говоря, я еще не знаю, к чему это может привести.

Сказав это, Мортон повернулся и вышел из кабинета.

26

Мортон отправился в Каподочино-Корапо вместе с Луфтелетом. На протяжении всей дороги движение было очень оживленным. В очередной раз наблюдая, как улыбающиеся водители на предельной скорости пересекают двойную желтую линию, Мортон подумал: не может быть, чтобы и через тысячу лет эти маленькие машины так же мчались, словно сумасшедшие.

Но определенная логика, разумеется, убеждала его, что эти автомобили всегда будут ездить по улицам (конечно, при лучшем общественном строе) и что за рулем всегда будут сумасшедшие. Конструкция межсредного мотора, который стоял на всех этих машинах, не изменялась более тысячи четырехсот лет. Он, конечно, сильно шумел, но работал на азоте — “мертвой” части воздуха, на горючем, которое всегда будет бесплатным. Трудно представить себе какое-нибудь усовершенствование в этой конструкции. Может быть, однажды какой-нибудь гений придумает, как заставить эти ужасные маленькие механизмы работать молча.

Через минуту после отъезда Мортон попытался усмирить Луфтелета.

— Над силлогизмами Аристотеля смеялись еще задолго до двадцатого века, однако они не лишены определенной чистоты. Когда их применяют там, где этого требуют обстоятельства, в подходящем контексте, они оказываются достаточно верными.

Ответа не было. Старый майор, сидевший за рулем, мрачно смотрел на дорогу, но Мортону показалось, что на его лице смутно отразилось презрение. Мортон упорно продолжал:

— Большую частьтого, что мог доказать силлогизм, все знали и без него. То, что он не мог доказать, тоже знали. Поэтому в древние времена образованные люди за неимением лучшего применяли эту систему там, где она применима. Жизнь была достаточно простой. Мрачной, но простой. Так человеческий мозг перешел границу между системой и реальностью. Логику, которая в двадцатом веке пришла на смену силлогистической системе, смело назвали современной, словно ее открыватели наконец нашли истину. Разумеется, это было неверно.

Эта логика основывалась на принципе “или-или”: “там, где находится Эдуард, Мэри не находится”. Такой подход, как тогда говорили, был крайне полезен в больших компьютерных системах обмена информацией. Это были времена, когда инженер, если ручка, реле или транзистор не работали, мог, разозлившись, крикнуть: “Господи, пусть нам принесут другой элемент R2B!”

А потом в двадцатом веке наступил тот роковой день, когда все компьютеры в мире отказались работать. Газеты позже сообщили об аварии. Это явно было не совсем верно, но так показалось людям.

Много дней ученые разбирались в кошмарном порождении логической системы, основанной на математике, — система утверждала, что не существует десятка совершенно одинаковых яиц или транзисторов, короче говоря, не существует “серии”.

Это было неверно.

В день этой всеобщей аварии (авария ли?) все яйца на Земле приняли гордый вид и заявили: “Я тоже индивидуальность!”

Разумеется, предметы и системы, которые провозгласили это, были не яйца, а сложные американские и западноевропейские изделия, полностью механизированные и электронные. Ни одна логическая система не могла работать с таким количеством уникальных объектов. Так вот, определенная логика, по законам которой работают современные вычислительные системы начиная с двадцать девятого века, состоит в том, что…

Размышления Мортона вдруг резко оборвались: он был сброшен из мира мысли на землю, в Новый Неаполь. Перед ним было настоящее пиршество для глаз.

Их маленькое злобное механическое чудовище только что взобралось на очередной зеленый холм. На этот раз Мортон не увидел новых жмущихся один к другому домов: город кончился. Суша почти исчезла, и слева раскинулась бескрайняя водная гладь. Над ней сияли лучи мягкого света, отражавшиеся в переливающейся опаловым блеском воде. Мортон залюбовался горизонтом и прозрачным, как хрусталь, морем, а когда увидел сверкающую искру — остров Капри, который обычно был скрыт туманом, у него перехватило дыхание от восторга.

Это напомнило Мортону, как Марриотт сказал ему, что наконец нашел место, где хотел бы провести остаток своих дней. Марриотт, конечно, принял это решение уже достаточно давно. Но полковника Чарлза Мортона такие мысли никогда не тревожили по-настоящему.

Вдруг он почувствовал искушение. “Почему бы и нет? — спросил он себя. — Почему бы не жениться на этой девушке?” В конце концов, он тоже не ангел. Он занимался любовью со многими женщинами и достаточно долго, по крайней мере до того дня, когда его метод вдруг стал ему противен.

Провести всю жизнь в восхитительном Новом Неаполе было бы… Что такое? Еще раз его мысль мгновенно остановилась. Мортон на долю секунды закрыл глаза. “Я схожу с ума, — в ужасе подумал он. — О господи, вся эта планета просто кипящий ад!”

Полковник уселся поудобнее и стал глубоко дышать. Немного успокоившись, он догадался, что теперь в его кольце мысленной связи были и другие лже-Мортоны и их коллективные чувства уже влияли на него. В тот момент, когда полковник осознавал это, великолепное море исчезло из глаз. Они обогнули вершину, проехали вдоль нескольких маленьких холмов, спустились по длинному склону и оказались по соседству с Каподочино-Корапо.

Следуя указаниям Мортона, Луфтелет поставил машину так близко к военной базе, как позволяли другие припаркованные машины. Оба офицера вышли из автомобиля. Луфтелет направился прямо к двери поста, а Мортон перешел через улицу, обернулся назад и стал рассматривать странное маленькое здание.

Оно было темного цвета и казалось каким-то сплющенным. Чтобы вписаться в горный пейзаж, оно должно было бы иметь крышу со скатами и высокие островерхие башенки. Но оно их не имело. Крыша была из какого-то бурого металла, стены из чего-то, похожего на волнистые тусклые листы железа. Окон не было.

Здание казалось достаточно высоким, а внутри было наверняка много комнат. Так, вероятно, могла бы выглядеть казарма. Но большим или маленьким был пост, не играло никакой роли: Мортон знал, что размер здания значит ничтожно мало, когда в одном кубическом сантиметре могут уместиться тысячи сопротивлений, проводов, транзисторов и других элементов электроники. Внутренняя и внешняя обшивки этого здания были созданы из искусственного материала, сверхустойчивого к ударам, ко всем видам энергии и так далее — короче говоря, практически ко всем отрицательным воздействиям. Между двумя слоями этого невероятно стойкого материала находилась такая сложная сеть приемников, передатчиков и детекторов, что ни один человеческий мозг не смог бы охватить ее целиком. Более ста строительных компьютеров работали вместе, чтобы спроектировать это здание.

Довольно неприятно так поздно обнаружить, что начальником этого поста был назначен Джеймс Марриотт — человек, который имеет впечатляющие дипломы по физике, но совершенно лишен чувства верности…

Через минуту Мортон вошел в дверь поста. Еще через несколько секунд, вручая подчиненным Марриотта приказ о том, что обязанности командира поста целиком и полностью переходят к нему, Мортону, он узнал, что Марриотт покинул базу на рассвете и до сих пор не вернулся.

— Он велел нам вызвать санитарный вертолет, господин полковник, и увез на нем больную.

— Больную?

— Да, господин полковник, женщину, она была без сознания.

— Вы знаете имя этой женщины?

— Оно записано у меня здесь, — пробормотал охранник, наклоняясь над своим списком. — Она приехала позавчера вечером. Вот, Изолина Феррарис.

“Значит, вот где она укрылась. Ну и ну!” — подумал Мортон.

Он не мог найти этому никакого объяснения.

Немного сбитый с толку этой новостью, Мортон обошел некоторые рабочие комнаты поста, ведя за собой Луфтелета. Они обнаружили, вернее, Луфтелет обнаружил, что из всех цепей была отключена лишь одна — та, которая окружала защитным полем дворец Комиссии по Переговорам. “Сделано ли это сознательно?” — спросил себя Мортон. Этот вариант явно был первым, который приходил на ум.

Похоже, ничего серьезного. Выходка Марриотта выглядела почти жалкой. Однако она заставляла думать, что Марриотт отрезал себе все пути к отступлению. Мортон дождался, пока Луфтелет опустил четыре рубильника, включавшие эту цепь.

— Дворец снова защищен? — спросил он.

Луфтелет пустился в долгие и малопонятные объяснения. Мортону понадобились весь его ум и все внимание, чтобы сделать вывод, что эта галиматья означает “да”. Он подавил в себе желание еще раз попытаться пробить брешь в обороне этого не желавшего контактировать с ним сумасшедшего человека. В конце концов Мортон предпочел пройти по сверкающему коридору в аппаратную. Ему хватило одного взгляда, чтобы смутное желание проверить, в каком состоянии находится собранная здесь техника, испарилось: длинная узкая комната была так набита различными приборами, что свободным оставался лишь небольшой проход у боковой стены.

“В нашем мире мы просто вынуждены полагаться на заслуживающих доверия техников”, — невесело подумал Мортон. Через несколько минут он снова встретился с Луфтелетом в личном кабинете Марриотта. Выбора нет, неохотно подумал Мортон, и к тому же до глобальной катастрофы на Диамондиане оставалось совсем немного времени. Может быть, в случае с Луфтелетом старый как мир прием — напоминание об ответственности — даст результат, которого не смогли достичь доводы разума.

— Майор Луфтелет, вы останетесь здесь и будете командовать этим постом, пока не получите новых указаний. В случае возвращения официального командира поста, капитана Марриотта, вы временно будете его начальником.

— Слушаюсь, господин полковник! Я прикажу прислать сюда мою деловую документацию.

— Считаете ли вы нужным сказать мне еще что-нибудь перед тем, как я уйду отсюда?

Осматривая приборы и устройства управления, собранные в здании поста, Луфтелет заметил много особенностей его автоматики, но посчитал их слишком “техническими”, чтобы обращать на них внимание Мортона. Поэтому он ответил:

— Нет, господин полковник.

После этого отрицательного ответа майор выпрямился и стоял очень спокойно. Его взгляд был ясным, и лицо выражало полнейшую безгрешность. Весь облик майора дышал душевной чистотой добродетельного человека, который очень умен и знает предел возможностей менее мудрых, чем он, людей, а потому ведет себя по отношению к ним со всеми спокойствием и сдержанностью вежливого человека.

— Прекрасно, — сказал Мортон.

Луфтелет проводил его до выхода. Мортон открыл дверь, даже переступил одной ногой через порог — и вдруг повернулся к Луфтелету, который остановился возле охранника. В последний момент полковник интуитивно почувствовал, что должен сделать все на свете, чтобы найти вопросы, которые заставили бы его подчиненного ответить содержательно.

— Если я приведу в действие всю эту машину, будет ли она работать в полную силу?

— Она в рабочем состоянии, господин полковник.

— Автоматика здания будет работать как единое целое и выполнит то, для чего была создана? Другими словами, если исходить из названного вами числа 138000, это здание сможет продержаться в рабочем состоянии в течение девяти минут, сражаясь против всего на свете?

— Так точно, господин полковник, — подтвердил майор.

Что-то в поведении этого человека продолжало тревожить Мортона.

— Не повторите ли вы мне, что происходит, когда здание находится в рабочем состоянии?

Луфтелет терпеливо рассказал это Мортону. Полковник услышал точно то же, что понял в первый раз. И все же тон майора, поведение и манера говорить снова вызвали у Мортона беспокойство. Он сделал последнее усилие.

— Майор, — искренне заговорил он, — вполне возможно, что в час “Ч” я действительно отдам этой чудесной технике команду перейти в боевое положение. Если в этот момент она не сработает правильно, мы рискуем потерять эту планету, а вы, если аппаратура поста не отреагирует в точности так, как должна, самое меньшее предстанете перед военным советом. Хорошо подумайте об этом и скажите мне, действительно ли вам совершенно нечего добавить. Можете не сомневаться — я сейчас говорю с вами на эту тему в последний раз.

Если настойчивый тон начальника и подействовал на майора, это не было заметно. Луфтелет с достоинством ответил:

— Господин полковник, если мне когда-либо придется предстать перед военным советом и я получу возможность обратиться к равным мне специалистам, чтобы они подтвердили мои познания в технике, я буду полностью оправдан. Именно это вы хотели узнать?

В определенном смысле — да. Мортон отошел от майора и направился к своей машине. Но по пути к ней он еще раз обернулся назад и остановился.

Полковник помнил, как много всего он еще должен сделать до вечера, но все же решил потратить время и осмыслить результаты поездки на пост. Он попытался убедить себя, что Луфтелет фактически сказал именно то, что он желал от него услышать.

Превратил ли он руками майора это здание в оружие, на которое сможет рассчитывать как на помощь против надвигающейся бури?

Мортон с сожалением пришел к выводу, что нет.

Он почувствовал себя подавленно и понял почему: его беспокоило, что он не выполнил ни одной из задач, которые поставил себе, выезжая на этот пост. Второе намерение — разобраться, что представляет из себя Марриотт, естественно, оказалось невыполнимым, раз капитана не было на месте.

“Если бы я хотя бы мог управлять своим взаимодействием с моим двойником в магнитном поле”, — сказал себе Мортон. В тот момент, когда у него возникла эта мысль, полковник почувствовал: то, что он обдумывал, возвращаясь из Нусеа, возможно. Быть двойником! Позволить себе что-то вроде умственных челночных рейсов в виде зрительной иллюзии. Мортону даже показалось, что он мог бы проверить это предположение и при этом попытаться найти лейтенанта Брэя. А потом, точно узнав, как это делается, он сможет искать Марриотта.

На долю секунды полковник забыл, что должен быть настороже, и в его уме зазвучал знакомый баритон:

“С вами говорит Оружие Лозитина по Системе Махала. Я и Махала заключили между собой союз. Мы хотели бы точно знать, где вы сейчас находитесь”.

— Что? — ошеломленно спросил Мортон.

Майор Луфтелет соображал не слишком быстро и потому, когда его начальник упал, лишь смотрел, оцепенев от изумления, на привалившееся к косяку двери тело.

Не веря своим глазам, майор заморгал, прочищая зрение (с мыслью, что бог восстановил справедливость и очень быстро отомстил за него), и услышал, как часовой вызывает дежурного лейтенанта.

Через минуту Мортон был перенесен в комнату охранников и часовой снова стоял у телефона, вызывая санитарный вертолет.

Разумеется, Луфтелет педантично выполнил свой долг: дождался, пока санитары-ирски погрузили бесчувственное тело Мортона в свою машину, и проследил взглядом за вертолетом, когда тот взлетал.

27

Мортон почувствовал, что лежит на боку. И тело, в котором он находился, должно быть, спало, потому что он потянулся и проснулся.

В его уме возникли мысли Дэвида Керка.

“О-о! — заговорил баритон. — Это подает нам надежду на будущее: вы наметили как цель лейтенанта Брэя, а установили духовное братство со специальным секретарем Дэвидом Керком. Система Махала и я считаем, что эта способность, если ее можно будет развить и присоединить к вам других представителей человеческого рода, позволит нам распространить власть Системы Махала на всю человеческую Галактику”.

* * *

Знакомая пустота. Первое чувство — изумление, отчасти сковавшее ум. Последующие действия Мортона, как он осознал позже, были относительно разумными. Во-первых, он сделал верный вывод, что оказался в этом неприятном положении из-за того, что его выбор способа перемещать свое сознание из тела в двойник был правильным. Кроме того, — и это было еще важнее — его подключение к Дэвиду Керку доказывало, что старания внести путаницу в ум или механизм Тьмы оказались успешными.

Все, кого выбрал компьютер — диамондианцы, диамондианки и солдаты Земной Федерации, всего десять тысяч человек — фантастическое количество, — были теперь элементами “серии” полковников Чарлзов Мортонов. Немного пугало Мортона то, что Тьма считала это хорошим. Но, во-первых, она заблуждалась, а во-вторых, ее целью было установить свое господство над всем живым во Вселенной. Когда сюда прибыли первые поселенцы-люди, ирски были полностью уравнены между собой. Все ирски были для Тьмы одним существом, хотя и сохраняли подобие индивидуальности благодаря своим странным именам, не похожим одно на другое. Значит, они выжили, различаясь только именами.

Но к тому, что сделал он сам, этот опыт не был применим. Все эти люди носят одно и то же имя… Он спрятался. Теперь она (или они?) не сможет найти его, Мортона, настоящего.

Мортон был восхищен этим, но, несмотря ни на что, к восхищению примешивалось сомнение. Есть ли у него что сказать Дэвиду Керку? Мортон не мог придумать совершенно ничего.

Полковник решительно вызвал в своем уме нужный образ: мысленно увидел себя “наверху” в магнитном поле. Мгновенно он оказался там, в сером тумане. Сработало!

Восторг от победы был таким огромным, что Мортон долго не мог ни делать что-либо, ни думать о чем-нибудь. Наконец большим усилием воли он погасил это счастливое возбуждение и в первый раз подумал о последствиях соглашения между Тьмой и Оружием Позитива. Набравшись смелости, Мортон задал вопрос:

— Как вы заключили союз?

Его вопрос был оставлен без внимания — вместо ответа баритон сам задал вопрос:

“Где ваше тело?”

За этим последовала пауза, которая превратилась в долгое молчание. “Если я отвечу им правду, это мне не повредит: я в здании поста Корапо, в единственном месте, где Тьма не может до меня добраться”.

Но эта мысль сменилась другим чувством, которое заставило Мортона молчать. У Мортона в его работе профессионала-разведчика было правило — никогда не давать информацию возможному противнику. Применительно к данной ситуации это означало воздержаться от любых необдуманных действий. Воздержаться от любых действий вообще.

Мортон почувствовал, что малейшая ошибка в его рассуждениях будет гибельной. “Вспомни, — сказал он себе, — что это существо требует истребления всех диамондианцев до единого”.

После этого ум Мортона заполнили размышления, которые удерживали его там, где он был.

“Обдумай все свои возможные действия, даже самые незначительные, но ничего не делай, не будь нигде и жди, — приказал он себе. — Твердо верь, что угроза геноцида реальна. Поэтому оставайся там, где находишься, до тех пор пока…”

До каких пор — об этом он не имел ни малейшего представления.

28

Изолина проснулась и сразу же почувствовала, что находится в полете. Впереди сидели два ирска, один из них был за штурвалом. Возле ее сиденья, спинка которого была откинута, что превратило его в кушетку, сидел хмурый с виду Марриотт.

Осматриваясь, Изолина, должно быть, шевельнулась, потому что Марриотт повернулся и внимательно посмотрел на нее.

— Вы проснулись, — констатировал он, хотя никакой пользы от этих слов не было.

Быстрый ум Изолины уже понял, что произошло.

— Этот стакан. В нем было снотворное! — обвинила она Марриотта.

Физик печально кивнул.

— Я посчитал, что разговор ни к чему ни приведет, — сказал он.

В этот момент молодая женщина почувствовала насторожившие ее сигналы своего организма: непривычную вялость, слабость и сильное желание сходить в ту комнату, что находится рядом с ванной.

— Сколько времени я пробыла без сознания? — спросила она.

— Сегодня пошел второй день. Я не знал, что с вами делать, — неохотно ответил Марриотт.

Изолине было нужно время, чтобы хорошо осмыслить эту информацию и почувствовать потрясение от того, что так много часов прошло незаметно для нее. Однако она уже снова начинала размышлять. Ее следующий вопрос вел ее прямо к цели. Она не стала интересоваться мелкими промежуточными тайнами, а прямо спросила:

— Что вы знаете о Тьме?

На этот раз колебание Марриотта было незаметным. Слегка дрожащим голосом он рассказал молодой женщине о том, как Мортон победил его. Изолина не могла опомниться от его рассказа.

— Вы хотите мне сказать, что полковник Мортон уже два дня подключен к центру управления Тьмой и остается подключенным к нему сейчас?

— Я поступил необдуманно, когда взломал дверь в машине лейтенанта Брэя, — признался Марриотт. — Но дело в том, что я хотел заставить Мортона покинуть эту планету уже давно, после тех вопросов, которые он мне задал, когда только что прибыл сюда. Я сказал себе, что этот человек опасен для моих планов.

Изолина задумалась. Казалось, ее беспокойство стало сильнее. Вдруг у нее возникла мысль:

— Но когда я виделась с полковником Мортоном, он, наверное, уже был подключен к центру управления Тьмой. Не похоже, чтобы это принесло полковнику много пользы.

— Я уверен, что он не имеет ни малейшего представления о том, что ему надо делать, и не собираюсь объяснять ему это. Но сам я все потерял, — сказал Марриотт.

— Что вы потеряли? Что такое эта Тьма?

— А что такое правительство?

— Группа лиц, которые управляют.

— Нет, — с невеселой улыбкой возразил Марриотт, — правительство — это ваше согласие дать управлять собой.

— Но это же смешно! Это значит, что там, наверху, на самом деле нет ничего!

— Вы правы.

— Так это и есть Тьма?

— Совершенно верно.

— Тьма — ничто?

— Понимаете… правительство сильно настолько, насколько велико согласие, которого оно добивается от своего народа. В случае ирсков, когда миллиард энергетических двойников их тел входит в магнитное поле этой планеты, эта сила оказывается колоссальной.

— Тогда что не в порядке?

— Диамондианцы.

— Что вы хотите этим сказать?

Марриотт лихорадочно объяснил ей, что большая возбудимость диамондианцев постепенно вызвала сходную реакцию у сверхчувствительных ирсков, и возникавшая при этом летучая эмоциональная энергия, естественно, воспроизводилась “в поле наверху”.

— Поврежден сам механизм поля. Это как если бы армия и чиновники вышли из-под контроля, и каждый стал делать, что хочет. Если вы можете себе представить, что все диамондианцы этой планеты стали неуправляемыми…

— Но мужчины такие и есть! — возразила Изолина. Лицо Марриотта осветилось усталой улыбкой.

— Нет, мое милое дитя, это лишь впечатление, которое может время от времени возникать у женщины с сильной интуицией. На самом деле диамондианцы прекрасно поддаются управлению.

— Ирски тоже, даже еще лучше!

— Двойники выделяют в магнитное поле слишком много энергии, могу вас в этом заверить, — заявил Марриотт.

Быстрый ум Изолины снова сделал скачок вперед.

— Что теперь будет?

Прежде чем Марриотт смог ответить, их вертолет начал резко снижаться.

— Что происходит? — крикнул Марриотт, наклонившись к пилоту.

— Мы должны приземлиться у границы Оврага Гиюма. Женщину надо связать и нести на носилках, — ответил второй ирск.

— Кто отдал такой приказ? — холодно спросил Марриотт.

— Мгдаблтт. Он со своими войсками занял ваш аппарат.

— Ах, вот оно что…

Марриотт откинулся на спинку сиденья. У него было мрачное лицо человека, подавленного тяжелым горем. Изолина вопрошающе взглянула на физика. Наконец он нашел в себе силы изобразить на лице улыбку и ответил молодой женщине:

— Я свергнутый король, и сейчас меня вдруг заставили шагать в строю, как любого другого.

Какое-то время оба человека — мужчина и женщина — молчали. Потом Изолина осторожно выпрямилась и подняла спинку сиденья, превратив его в кресло. Похоже, молодая женщина чувствовала себя неспокойно.

— Овраг Гиюма? — негромко и быстро спросила она. — Это сейчас самое опасное место на всем фронте. Что мы там будем делать?

— Там находится корабль, — сказал Марриотт со своей невеселой улыбкой. — Когда я в первый раз покорил Систему Махала…

— Покорили что?

— В конце концов, вы же не думаете, что магнитное поле так и называется “Тьма” в честь того, что человеческий мозг как бы проваливается в темноту на те пять минут, когда ускоряется пульс? Что бы там ни было с Системой, но несколько лет назад ирски захватили один из самых больших межпланетных кораблей диамондианцев. Я велел закопать его под одним из утесов в Овраге Гиюма. Это был своего рода мой штаб, что-то вроде королевского дворца.

Мысли Изолины мчались намного быстрее слов Марриотта, перебирая все возможности, которые раскрывали перед ней объяснения физика. Вдруг она прервала его:

— Значит, именно поэтому вы устроили так, чтобы мирные делегации встречались в этом овраге?

— Кто мог предположить, — тяжело вздохнул Марриотт, — что они вступят друг с другом в бой и развяжут такую войну, что мое отдаленное убежище окажется в центре самых ожесточенных боев между ирсками и диамондианцами? Уверяю вас, этого я не предвидел.

— Но…

Изолина замолчала: она внезапно увидела через полупрозрачные стенки вертолета вместо неба, которое было за ними до сих пор, холм, поляну и сверкающую воду ручья.

Легкий толчок: аппарат приземлился. В дальнем конце поляны появились ирски — около десяти бойцов, которые бежали к маленькому вертолету.

Изолина испугалась и потеряла надежду на спасение.

— Джеймс, почему вы поставили меня в такое опасное положение?! — воскликнула она.

— Эти существа такие же, как диамондианцы: в том, что вы дочь генерала, они видят возможность какого-то выигрыша в будущем. Поэтому они настояли на своем.

Изолина помолчала, потом вдруг поняла смысл его слов и в тоске и тревоге спросила:

— Перед тем как я дам им связать себя, не попросите ли вы, чтобы они разрешили мне сходить… в ванную?

— Вам придется довольствоваться кустами, — предупредил Марриотт.

— Да, конечно, мне все равно куда, только поскорее!

29

Огромное и жгучее диамондианское солнце взошло в это утро над планетой, катившейся, если можно так сказать, в пропасть катастрофы. Его огненные лучи ударили по Новому Неаполю, и люди, выходившие из своих кондиционированных домов, вздрогнули при мысли о душном утре, об изнурительном дне, о прокаленном жарой вечере.

Эти лучи зарывались в листву джунглей Оврага Гиюма, где группа диамондианцев с трудом продвигалась по тропе в полумраке под густыми кронами деревьев. Это был небольшой отряд примерно из тридцати человек; двое из них несли носилки с лежавшим без чувств Дэвидом Керком, которого все они считали полковником Чарлзом Мортоном из Комиссии по Переговорам. Накануне участники мирной делегации диамондианцев получили от своих проводников-ирсков такие указания: идти как можно быстрее вперед к такой-то поляне и там дождаться конца дня. Затем по сигналу делегаты должны были бежать к космическому кораблю. Внутри него должна была произойти встреча договаривающихся сторон.

Никто не должен был иметь при себе оружия. Никаких исключений, ничего, даже крошечного ножа.

— Мы не желаем повторения ошибки, сорвавшей первую встречу, — передали ирски.

Руководители диамондианцев дали слово, что все придут безоружными.

Приходя в себя на носилках, Дэвид Керк вспомнил, что однажды, довольный собой, подумал вслух: я знаю, что пробуждение Дэвида Керка никогда нельзя спутать с пробуждением от сна обычного человека. Дэвиду было около двадцати восьми лет, и уже примерно десять лет (с тех пор, как он нашел свое собственное решение задачи, как победить феминистские союзы, — денежное) он каждое утро возвращался к жизни рядом с хорошенькой проституткой или другой доступной женщиной.

“Без лишнего хвастовства можно сказать, что я, Дэвид Керк, аморален всегда — и бодрствующий, и спящий”, — подумал молодой чиновник, наслаждаясь этой мыслью. Аморален до того, что даже в моменты перехода от сна к бодрствованию, когда сознание работает нечетко, та детская чистота, которая бывает в душах даже самых закоренелых преступников, была совершенно чужда Дэвиду.

Первыми чувствами Керка, когда Мортон разбудил молодого секретаря, случайно включив механизм духовного братства с ним, были потрясение и удивление: приоткрыв глаза, Керк увидел джунгли. Через несколько секунд Керк с изумлением понял, что его руки и ноги связаны. А потом его природная хитрость взяла верх над остальными чувствами.

Она не дала Керку ни заговорить, ни назвать свое имя. Напротив, Керк снова закрыл глаза и стал обдумывать эту странную ситуацию.

Но Керк не смог никого обмануть: у диамондианцев острые глаза, от которых не ускользает ни одна подробность того, что они видят. Все, кто окружал носилки с Керком, увидели, как он приоткрыл глаза, и обменялись многозначительными взглядами.

Новость была передана по цепочке командирам колонны, те пришла взглянуть на Керка и тоже с понимающим видом покачали головами, заметив с типично диамондианской остротой восприятия, что сон того, кого они считали полковником Чарлзом Мортоном, был притворным.

После короткого совещания колонна остановилась посреди джунглей. Носилки были опущены на землю. Проводники-ирски вежливо ждали в стороне, а глава делегации, два его адъютанта, два из четырех юридических советников, связной офицер (диамондианский полковник) и его адъютант (капитан) окружили своего заложника. После того как Дэвида Керка слегка встряхнули и два раза строго прикрикнули на него: “Полковник Мортон, мы знаем, что вы проснулись”, он открыл глаза, принял как должное имя, которым его назвали, и пожелал переговорить наедине с равным себе по званию — диамондианским полковником. Остальные с огорчением отошли в сторону. Находчивый Керк сообщил этому офицеру, что его, “Мортона”, отец “стоит” сто миллионов федеральных долларов (что было верно относительно Дэвида Керка) и не пожалеет большого выкупа за любимого сына. Поэтому пусть полковник, собрат по оружию, освободит его, и как можно скорее. Он, “Мортон”, дает свое слово полковника, что деньги — около миллиона — будут переданы тайно.

Естественно, его диамондианский коллега начал умело торговаться, чтобы удовлетворить и других членов своей группы. Он предложил Керку-Мортону безопасность в обмен на деньги и на объяснение причины, по которой ирски так хотели завладеть главой разведки Комиссии по Переговорам. Причина этого очень простая, объяснил Керк: на самом деле это он, Мортон, благодаря своему происхождению из богатейшей семьи был подлинным представителем для переговоров, неофициальным послом. Ирски узнали об этом. Понимая, что никакой договор не будет подписан, если с ним не согласится полковник Мортон, они решили силой вырвать у него согласие на новые миротворческие меры, не зная, что он хочет только одного — дать свое согласие на любые мирные переговоры.

Эти признания были переданы остальным членам делегации и показались им вполне правдоподобными. Похитители мнимого Мортона успокоились. Напряжение исчезло, они были счастливы и говорили себе, что теперь успех их задачи обеспечен.

Ближе к концу дня появился разведчик-ирск. Он недолго поговорил с ирсками-проводниками. Потом, получив разрешение у диамондианских руководителей, он подошел к Дэвиду Керку, наклонился над ним и спросил у Керка, действительно ли тот полковник Чарлз Мортон из Комиссии по Переговорам.

Дэвид, разумеется, ответил утвердительно. Когда его ответ был с помощью Тьмы передан по мысленной связи делегации ирсков, ожидавшей разведчика, а от нее группе ирсков, которая надеялась вот-вот увидеть подлетающий вертолет с Лозитином и “настоящим полковником Мортоном” (лейтенантом Брэем) на борту, возникла путаница, в которой ни один ирск не мог разобраться, так как никто из них не обладал нужными для этого умственными способностями.

Тем не менее, поскольку ирски в своих отношениях с людьми были учениками диамондианцев и реагировали так, как сделали бы их учителя, они очень обрадовались, что скоро и настоящий, и ложный Мортон будут в их власти, и с удовлетворением сказали себе, что тогда смогут быстро выяснить, кто из двоих настоящий.

Однако каждый из этих ирсков немного встревожился, вспомнив о третьем Мортоне, — его вез санитарный вертолет, который скоро должен был приземлиться. Что ж, в любом случае скоро в их распоряжении будет и третий.

30

Естественно, Герхардт не очень хорошо понял, что с ним произошло. Он кое-что знал о применявшейся в разведслужбах новой сверхсекретной технологии, по которой защитное устройство срабатывало автоматически при определенных изменениях в биении сердца разведчика, но до сих пор сам ни разу не испытывал на себе действие одного из таких устройств. Герхардт не имел защиты против подобной ловушки и потому попал в нее.

Поскольку примененный метод не был рассчитан ни на то, чтобы убить, ни даже на то, чтобы действовать долго, врач открыл глаза меньше чем через полчаса после того, как потерял сознание, и увидел такую обстановку: он в вертолете, Зооланит за штурвалом, два других их спутника лежат рядом без сознания.

Над этими двумя Герхардт постарался установить полный контроль — такой, чтобы они проснулись не раньше чем через час и, разумеется, оставались под гипнозом еще несколько дней.

Зооланит, не поворачивая головы, сказал врачу:

— Доктор, у меня ваш химический пистолет и револьвер полковника. Я везу вас всех в Овраг Гиюма.

Движением щупальца ирск небрежно указал на Лозитина.

— Это его мы должны были захватить. Но мы интересуемся также полковником Мортоном. Кажется, полковников Мортонов несколько, и наши руководители получили от Тьмы указание уничтожить ложных Мортонов, так как они создают путаницу.

Герхардт не мог усвоить сразу так много информации, поскольку не имел нужной подготовки. Так как он был не таким человеком, чтобы признаться в своем невежестве, если мог это невежество отрицать, он не попросил пояснений.

На мгновение он подумал, не изобразить ли страх, но отказался от этого и предпочел спросить:

— А я? Почему бы вам не высадить меня где-нибудь?

Но Зооланит получил приказ и относительно него.

— Ваши знания и подготовка могут быть нам полезны для устранения того, что ваше химическое оружие сделало с этими двумя.

— Для этого я вам не нужен, — ответил врач. — Они проснутся самостоятельно через час.

Герхардт не надеялся заставить ирска пересмотреть уже принятое решение и оказался совершенно прав: Зооланит не обратил на его слова никакого внимания.

Вертолет продолжал лететь. Герхардт сидел тихо. Он не чувствовал ни радости, ни печали, ни гнева. В свои двадцать шесть лет (он выглядел моложе) Герхардт, насколько он знал себя, не имел никаких личных чувств — только знания и реакции, выработанные при обучении. Реакции Герхардта были буквально впечатаны в его нервную систему искусственными энергетическими силами, связанными с нервными импульсами его тела и мозга.

На ситуацию, подобную той, в которой он находился сейчас, полагалось реагировать отсрочкой всех реакций.

Значит, ждать. И Герхардт ждал, но не с пустотой в мозгу. У него была привычка перед приходом пациента обдумывать историю его болезни. Сейчас молодой врач не ждал больного, который должен был прийти за консультацией, но положение Брэя и Лозитина было похоже на положение его пациентов. Герхардт обдумал каждое слово Зооланита, а также все, что подразумевалось в этих словах, и выбрал промежуточное решение: “Я позволю им обоим верить, что они свободны”.

Когда двое спавших проснулись и позже, когда аппарат приземлился и все четверо сошли на землю, Герхардт оставался в состоянии сознательного бездействия и нарушил его только раз: во время пути по джунглям нашел способ шепнуть Брэю-Мортону, что ложные Мортоны будут убиты.

В конце концов, что делать?

Герхардт не принял на этот счет никакого решения. “Отложить решение на потом! — приказал он себе. — Отсрочить реакцию! Ждать!”

31

В первый раз, когда Мортон стал искать духовного брата, он выбрал целью Марриотта. Это была проверка, и полковник ничего не сказал. Он только наблюдал.

Джунгли… и случайно он попал в сознание Марриотта в ключевой момент. Большая группа ирсков-партизан бежала через поляну, на ней стоял Марриотт около носилок, которые держали еще два ирска. Марриотт смотрел на приближавшуюся группу повстанцев, поэтому Мортон видел краем его глаза лишь верх носилок и мог только догадываться, кто лежал на них.

Полковник сказал себе, что это, должно быть, Изолина.

В тот момент, когда дилы-повстанцы появились на поляне, санитары поставили носилки на траву. Это движение отвлекло внимание Марриотта от повстанцев, он повернул голову и опустил глаза. На носилках действительно лежала Изолина.

Она казалась печальной и беспомощной. Прекрасная диамондианская “поддельная проститутка” потерялась в джунглях, где она не могла применить свое тело себе на пользу.

Боялась ли она? Взгляд ее глаз был тусклым, но скорее от слабости, чем от страха… может быть, это была апатия. Тем не менее в те несколько мгновений, когда Мортон мог наблюдать за Изолиной, он почувствовал, что молодая женщина отнюдь не побеждена: что-то в поведении Изолины говорило, что она внимательно смотрит вокруг, оценивает обстановку, наблюдает и слушает. Она даже села на носилках, чтобы взглянуть на тех, кто подходил.

Марриотт тоже выпрямился. Мортон посчитал важным признаком, что дилы-повстанцы не обращали внимания на своего свергнутого правителя и говорили только с ирсками, которые несли Изолину.

— Это действительно подружка того, у кого есть духовный брат? — спросил один из восставших.

— Да.

Спросивший дил, скользя на щупальцах, подошел к молодой женщине и наклонился над ней.

— Как вы думаете, что попытается предпринять ваш друг, полковник из Комиссии?

Марриотт снова повернулся к носилкам, так что Мортон смог не только услышать этот обмен репликами, но и увидеть говоривших. По липу Изолины было ясно видно, что она насторожилась, как только ирск обратился к ней. Молодая женщина явно размышляла. После недолгого раздумья она ответила:

— Полковник Мортон связан с разными видами деятельности Комиссии по Переговорам. Какой из них вы имеете в виду?

— Произошла некоторая путаница при определении места, где находится настоящее тело полковника Мортона. В обычных условиях такая ситуация была бы желательной, поскольку взаимозаменимость облегчает для Тьмы управление большими группами. Однако в данном случае мы должны найти способ точно определить, какой полковник Мортон настоящий. Можете ли вы помочь нам, дать какую-нибудь подсказку?

По лицу Изолины было видно, что этот вопрос был для нее трудным. Но она не имела никакого намерения признаться в этом, потому что быстро произнесла:

— Как знают все, Комиссия по Переговорам находится здесь для того, чтобы позволить ирскам победить, поэтому настоящим будет тот полковник Мортон, который положительно относится к победе ирсков в этой войне, если только ирски не совершат действий, способных восстановить против них членов Комиссии.

Мортон должен был признать, что ответ Изолины Феррарис был очень умелым. Теперь его еще сильнее тревожило, что он не может придумать, как спасти ей жизнь.

Мортон снова попытался стать духовным братом с четверкой Брэй, Герхардт, Лозитин и Зооланит, выбрав как “точку зрения” доктора Герхардта.

Впечатление спокойного внутреннего мира без эмоций. Окружающая обстановка: заросли деревьев, узкая тропа, густой тропический лес. Молодой психиатр шел позади Лозитина и, хотя их разделяло всего несколько метров, постоянно терял из виду молчаливого ирска среди этой плотной массы растений.

Мортон слышал за спиной Герхардта звуки. Несомненно, этот шум создавали Брэй и Зооланит, но с того момента, как Мортон подключился к сознанию психиатра, тот ни разу не обернулся назад.

Холодность этого человека была достойна восхищения. Герхардт действительно нисколько не был обеспокоен ситуацией, в которой оказался.

При втором контакте с этой маленькой группой Мортон разместился в уме Лозитина, и это было неудачно: мозг ирска следил за тропой в густых зарослях и, похоже, действовал автоматически, на уровне подсознания. Во время своей учебы Мортон занимался химией, но ни разу не видел такого полного стирания личности.

Ему было горько видеть, что ирск, который казался ему такой большой силой оттого, что в своей нынешней жизни владел Оружием Лозитина, вдруг стал ничем. Но, видимо, это было именно так: любезный и великодушный противник мятежа, неутомимый труженик теперь был настолько близок к нулю как самостоятельная величина, насколько это возможно для живого существа.

“Могу ли я освободить его от гипноза?” — спросил себя Мортон. Так как полковник еще не был готов действовать и ограничивался наблюдением, к тому же не имел точного плана, который можно было бы противопоставить могучей власти противника, он лишь подумал это, но ничего не сделал.

Скоро можно будет начать борьбу с небесным гигантом. Скоро, но еще не сейчас.

Вернувшись в магнитное поле, Мортон сказал себе: то, что он может выбирать духовных братьев по своей воле, — явная победа. С высоты этого наблюдательного пункта, оставив свое тело в постели в военном здании в Корапо (что предпочтительнее) или в какой-нибудь соседней с ним больнице, он способен связаться с кем угодно, разумеется, кроме любого конкретного члена огромной серии Мортонов.

Полковник еще два раза попытался связаться с Брэем. В первый раз он оказался в уме местного мужчины, который шел по улице незнакомого Мортону большого диамондианского города. Несколько минут Мортон наблюдал за внутренним миром диамондианца, потом вздрогнул и вернулся обратно.

Второй раз он установил духовное братство с солдатом федеральной армии, который занимался сексом с проституткой. Это было интересно, но отбило всякое желание продолжать. Мортону было совершенно необходимо побеседовать с Брэем, но было похоже, что шанс на это один из десяти тысяч, значит, невозможно.

Куда еще можно направиться, кто был бы полезен? С кем нужно связаться? Мортон несколько раз попытался мысленно увидеть двойника ирска у Оврага Гиюма — то светящееся существо, которое говорило с Хоакином после истребления мирной делегации диамондианцев.

Все старания оказались напрасными, и это немного удивило Мортона. Но неудача явно указывала, что враг еще не высадился по-настоящему на этой планете, потому что из всех, с кем Мортон мог стать духовным братом, он (не считая этой безуспешной попытки) был не способен думать ни о ком, кроме Марриотта.

“Должен ли я переговорить с Марриоттом?” Полковник снова быстро принял решение: еще рано.

Когда он во второй раз подключился к Герхардту, уже наступала ночь и был новый ключевой момент.

Маленькая группа дошла до вершины какого-то холма, и теперь перед ними открывалась панорама Оврага Гиюма, который Мортон и рассчитывал увидеть.

Все остановились. Герхардт сделал это, чтобы отдышаться после подъема. Через очки психиатра Мортон видел густые джунгли, уже потемневшие от длинных теней под клонившимся к закату солнцем. Деревья сливались в туман, местами серый, местами черный или зеленый. Этот туман тянулся до самого горизонта, который был дальше, чем представлял себе Мортон.

Тени, густые заросли, далекие утесы… “Иногда, — подумал Мортон, — мы склонны робеть перед световыми годами и огромными расстояниями между звездами и забываем, что участок джунглей размером около двадцати километров в длину и пяти километров в ширину — достаточно большая площадь, особенно для того, кто идет пешком”.

Вид скал, вершины которых Мортон рассматривал человеческимиглазами Герхардта, очень успокоил полковника. Тьме будет нелегко найти человека в этом бескрайнем диком пространстве, решил Мортон.

Он мысленно спустился вместе с группой вниз по крутому склону и оставался с ними, когда эти четверо добрались до ровной открытой площадки, которая еще не была дном оврага. Вдруг перед четырьмя путниками сверкнула молния. Лозитин, шедший впереди Герхардта, остановился, взял врача щупальцем за руку и настойчиво потянул эту руку вниз, заставляя его броситься на землю. Пока Герхардт ложился в высокую траву, к нему подполз Брэй. Через несколько секунд настала очередь Зооланита укрываться, и он тоже пригнулся. В наступившей тишине, которая продолжалась примерно минуту, Мортон пытался возобновить в памяти звук, который ударил в уши Герхардту.

Тренированные чувства полковника подсказали ему, что это был шум энергии: звук, который может издать металл, когда чудовищная сила высвобождает поток электронов, протонов или других частиц.

Но среди шумов энергии есть мирные и грозные. В том звуке, который Мортон мысленно пытался снова услышать во всей полноте, было что-то неприятное, зловещее, словно гремучая змея встряхнула своим хвостом-погремушкой, но хвост был стальной.

Сила Тьмы!

Мортон внезапно понял, что молния была световым эквивалентом этого звука. Продолжая свое сравнение, он представил себе эту молнию в виде змеи, которая ужалила землю одним неуловимо быстрым движением своей сверкающей стальной головы.

После таких странных мыслей правда могла поставить в тупик: было непросто заставить свой ум свернуть на верную дорогу и понять, что явление, которое они все только что видели, было, вероятно, ударом мощной смертоносной энергетической силы, которой ни в коем случае нельзя было пренебрегать, гигантским электрическим разрядом, но все-таки вполне реальным — “вещественным”, если так можно сказать о ней.

Мортон ждал, чувствуя, что психиатр — это невероятно! — по-прежнему оставался бесстрастным, словно окаменел. Молчание нарушил Брэй.

— Что это такое? — шепнул он.

Оба ирска ничего не знали. Зооланит в конце концов сказал:

— Я сейчас мысленно говорил с Мгдаблттом. Он тоже ничего не знает и очень хотел бы допросить полковника Чарлза Мортона.

Настоящий полковник Чарлз Мортон, услышав эти слова ушами Герхардта, решил, что настало время действовать. Наступала ночь. Его наблюдательный пункт давал ему ценнейшую возможность думать, смотреть и пользоваться фантастическими возможностями духовного братства.

При этих условиях что он должен сделать прежде всего? Совершенно очевидно — поговорить с Марриоттом.

И Мортон-дух, Мортон-эктоплазма покинул ум Герхардта. Между ним и Марриоттом было четыре-пять километров по прямой, а фактически — несколько световых лет.

32

Будь правдивым!

И двойник Мортона громко произнес в мозгу Марриотта:

“Капитан, я сейчас установил с вами духовное братство. Мне нужно поговорить с вами”.

За этим последовало долгое молчание. Во время этой паузы Мортон смог заметить, что знакомая ему группа ирсков из Сопротивления, два ирска с носилками Изоли-ны и Марриотт шли по тропе у подножия утеса. Марриотт шагал последним.

Физик шел быстро. Теперь он замедлил шаг, отстал от остальных и проговорил:

— Чего вы хотите от меня?

“Можем ли мы вместе найти какой-нибудь способ победить… — Мортон помедлил, не решаясь произнести следующие слова, но колебался всего две секунды… — Систему Махала? Вы ведь видели фейерверк, который она только что устроила, или я ошибаюсь?”

Первая реакция Марриотта поразила полковника: у физика задрожали губы и выступили слезы на глазах. Мортон удивился, что может так непосредственно чувствовать эмоции другого человека. Но он чувствовал их и был озадачен их силой.

— Мы все находимся в величайшей опасности, — зашептал Марриотт. — То, что мы сейчас видели, очень слабый пример того, на что она способна. Скоро вся Диамондиана будет лежать в развалинах. Войска Земной Федерации будут истреблены. И даже ирски могут не выжить. Сейчас я не могу объяснить, почему это еще не произошло, но я точно знаю: наша единственная надежда — что я смогу вернуть себе контроль над Тьмой, который проиграл вам.

Мортону показалось, что в словах Марриотта скрывалась попытка победить его. Но, к несчастью, он также чувствовал, что физик говорит правду.

Полковник снова обратился к Марриотту:

“Почему бы нам не обсудить это? В тот вечер я сказал, что готов вам помочь. Может быть, мы смогли бы аннулировать выбор, сделанный в мою пользу, и просто вернуть вам контроль? Можем ли мы это сделать? Я только этого и хочу. Позволят ли это ирски?”

У Марриотта вырвался короткий презрительный смешок, похожий на лай. Мортон был поражен мгновенной сменой чувств физика — тот в один миг перешел от ужаса к цинизму.

— Когда я был господином ирсков, они у меня не имели права на свое мнение, — надменно заявил Марриотт. — Если вы говорите искренне и если мы сумеем найти способ вернуть мне контроль так, чтобы вы не узнали, как устроена моя система управления, они тоже ничего не смогут возразить.

Услышав эти слова и тон, каким они были сказаны, Мортон подумал о Марриотте то, что уже думал раньше: “Этого человека действительно нелегко любить”. Но сейчас Мортон должен был отбросить этот фактор. Он в свое время знал немало невыносимых людей, но каждый из них в решающий момент оказывался на стороне человечества.

Итак, у Мортона не было выбора: нужно было довериться Марриотту.

“Согласен, — быстро сказал полковник. — Но скажите мне, раз вы представляете такую угрозу для Тьмы, почему она не уничтожила вас после вашего свержения?”

— Вы не понимаете Тьму. С ее точки зрения, это логично: сейчас я уже не угрожаю ей. Кроме того, я все еще связан с защитными системами Корапо. К тому же Тьме трудно убивать людей по выбору: она привыкла уничтожать большие группы, а не отдельных индивидов. Она, вероятно, знает, где находятся все большие города, и начнет с того, что разрушит все постройки, в конструкцию которых входит железо или сталь, то есть практически все дома и другие здания на планете. Потом она взорвет все скалы, содержащие железо. Представьте себе, что вы идете по сельской местности, вдруг земля поднимается у вас под ногами и вы мгновенно взлетаете метров на тридцать вверх. Вот что мы видели сейчас. И в тот же момент произошел мощный электрический разряд.

Голос физика стал хриплым. Он как будто забыл о своих спутниках, шедших впереди, заговорил слишком громко, и его услышали. Ближайший к Марриотту ирск остановился и обернулся назад. Его большие синие, подернутые влагой глаза внимательно взглянули на Марриотта. Потом ирск снисходительно произнес:

— А, понятно, — к вам пришел духовный брат. Вы, значит, не можете говорить с ним шепотом, как делаем мы все?

И, не дожидаясь ответа, дил скользящими шагами пошел вперед.

Марриотт прошептал:

— Мы очень близко от моего корабля. Где находится ваше тело?

Почувствовав, что Мортон не решается ответить, физик начал настаивать:

— Мне нужно знать, где вы находитесь, чтобы выполнить то, что я должен сделать.

“Что, если я скажу это вам, когда вы будете готовы?” — предложил Мортон, чтобы выиграть время. Капитан тут же согласился.

— Но это значит, что вы должны оставаться со мной, чтобы я тут же мог связаться с вами, когда настанет этот момент.

Это требование ошеломило Мортона, потому что было как головоломка. Полковник сказал себе: куда я ни повернусь, повсюду повторяются эти головоломки.

Правду говоря, он не представлял себе, куда он сейчас мог бы перенестись. Он очень хотел устроить короткий разговор с Изолиной, когда найдет способ помочь ей. Но это было все, что он мог придумать.

Поэтому, сделав в своем уме эту единственную оговорку, Мортон принял предложение Марриотта и из-за этого не попал на встречу, предназначенную ему судьбой.

33

Через полчаса после этого разговора начало смеркаться. Лозитин, который по-прежнему шел первым, остановился, потом повернулся к Герхардту и в этот момент, похоже, снова стал самим собой. Своим нежным голосом ирск сказал:

— Сюда кто-то идет — двойник кого-то, но не ирска.

Брэй и Зооланит, поравнявшись с Лозитином и Герхардтом, остановились. Все четверо взглянули на тропу, где было уже темно, и увидели… демона.

Немного дальше и выше этой светящейся фигуры еще не погас день, поэтому она была плохо видна. Голова двойника не была ни человеческой, ни ирскской, но все же имела яйцевидную форму. В эти первые мгновения Брэю показалось, что он увидел кого-то вроде льва. Глаза были большие, круглые и широко расставленные, золотистого цвета.

Это существо остановилось меньше чем в пяти метрах от маленькой группы и заявило странным голосом, похожим на шепот:

— Полковник Чарлз Мортон, я желаю говорить с вами. Подойдите.

Требованию, выраженному так прямо, было невозможно противиться. Брэй неохотно сделал несколько шагов вперед.

Ночь наступала быстро, и в полумраке вечерних джунглей глаз уже плохо различал отдельные предметы. Брэй разочарованно пробормотал сквозь зубы себе под нос, как ему не повезло, что эта встреча произошла в такой неудачный момент. Но через пять минут было бы еще хуже.

Брэй мог видеть только силуэт призрака, который был на целую голову выше его. Призрак, похоже, был невещественным: Брэй видел сквозь него ствол большой пальмы, перед которой тот стоял, терпеливо ожидая собеседника.

Брэй подошел к светящемуся силуэту на расстояние чуть больше метра, но был не в силах сделать еще хоть один шаг. “Вот совершенно новая ситуация, — подумал лейтенант, — до сих пор такого ни с кем не случалось”. Он вспомнил слова профессора Покателли: “Они могут убивать”.

Призрак не убил Брэя. Призрак заговорил с ним и сказал своим шелестящим голосом:

— Я двойник одного из создателей Системы Махала. Мой оригинал покинул эту планету более двух тысяч лет назад, я же, его копия, остался в этой части космоса, чтобы быть наставником и руководителем.

Мой долг — поставить вас в известность, что Система Махала господствует над этой частью Галактики. Те, кто против этого, должны умереть. Те, кто согласятся, станут составной частью Системы. Наша конечная цель — включить все живое в Галактике в сеть Системы Махала. Когда десять лет назад капитан Джеймс Марриотт заменил меня, он сделал это таким способом, который не включил аварийную сигнализацию в отдаленных центрах Махалы.

— Какой это был способ? — отважно спросил Брэй.

— Он правил через мое посредство…

У Брэя на мгновение закружилась голова. Потом он сделал усилие, чтобы понять этот ответ. И наконец подумал: “Боже мой, Марриотт был чем-то вроде управляющего дворцом или первого министра на древней Земле, который командовал королем и действовал от его имени”.

Он мгновенно понял, почему при этих обстоятельствах Мортон не имел возможности напрямую попасть в центр управления Тьмой: получить туда доступ можно было только через это существо.

То, что сумел сделать Марриотт, произвело впечатление на Брэя. Какой остроумный способ управлять огромной системой!

Это чувство продолжалось только один миг: что-то в поведении Марриотта беспокоило лейтенанта. “Он сделал это ради себя”, — был тревожный вывод Брэя.

Двойник стоял в полумраке на тропе и молчал, пока Брэй думал обо всем этом. Нарушил молчание лейтенант, который быстро спросил:

— Что мы теперь будем делать?

— Освободите меня!

— Вы хотите, чтобы я освободил вас из-под власти Марриотта?

— Да.

— Что вы сделаете, когда будете свободны?

— Кто мог представить, что в мире может существовать такая форма жизни, как диамондианцы?! — с горечью воскликнул призрак. — Сначала я, разумеется, ограничивался тем, что не замечал их. Но десять лет назад, когда начались беспорядки, это стало невозможно. Следовательно, диамондианцы должны быть устранены.

— Вы хотите сказать — истреблены?

— Да.

Молодой офицер собрал всю свою волю и сказал то, что должен был сказать:

— Люди, где бы они ни жили, никогда не потерпят того, что вы требуете. К тому же человечеству невыгодно позволить, чтобы кто-то другой вернул себе контроль над этой частью Галактики и заставил беспрекословно подчиняться или убил всех разумных существ, живущих здесь. Политика… Махалы уничтожать всех своих противников — неприемлемая для людей жестокость. Хорошо разъясните это вашему начальству.

Во время последовавшего за этими словами молчания Брэй в ужасе подумал: “Я сейчас объявил войну от имени всего человечества! Что ж, пусть так и будет!”

Ему пришла в голову другая мысль: не это ли призрак сказал Хоакину? Боже, какой промах!

На глазах у Брэя туманный призрак повернулся и стал удаляться по тропе. Через несколько секунд он исчез.

Возвращаясь к своим спутникам, Брэй почувствовал, что дрожит. Правду говоря, эта встреча разочаровала его. Как ни глупо это было, она показалась Брэю слабым лучом надежды. Теперь этот луч исчез.

34

Прошло еще около двадцати минут. Четыре путника внезапно вышли из леса на большую поляну, рядом с которой тек ручей.

К ним приближались какие-то тени. Зооланит быстро шепнул остальным:

— Не сопротивляйтесь. Мы прибыли на место, и я сказал им, кто вы.

Оба человека быстро увидели, что подходившие были ирсками. Туземцы сразу же бесцеремонно схватили щупальцами Герхардта и Брэя. Лейтенант без спора дал связать себе руки и ноги, одновременно то же было проделано с врачом.

Брэй не успел вздохнуть, как был связан. Потом его грубо толкнули. Лейтенант стал падать, но раньше, чем он успел коснуться земли, щупальца подхватили его и положили на носилки, которые тут же качнулись и тронулись с места.

Темнота вокруг Брэя была непроницаемой, но он скоро почувствовал, что его внесли в закрытое помещение. Был ли это космический корабль, о котором ему говорили раньше? Глаза Брэя различили слабый блеск металла. Значит, действительно корабль.

Бесконечный коридор (корабль, очевидно, был большим), потом скрип распахнутой двери и яркий свет. Брэя внесли в зал, который показался ему громадным. Слева от лейтенанта за длинным столом ждали чего-то, стоя или сидя, более двадцати диамондианцев. Это было то, что Брэй успел охватить одним взглядом. Он увидел блестящие глаза, потные багровые лица и в тот же момент почувствовал, что его несут в глубину зала, где у стены, в которой было несколько открытых дверей, стояло много ирсков. За несколько секунд, пока его переносили, Брэй успел окинуть взглядом остальную часть зала. Сбоку от него стоял в стороне от других человек, который выделялся среди собравшихся в корабле людей тем, что не был похож на диамондианца и был одет в военную форму. Брэй узнал капитана Джеймса Марриотта. Узкое длинное лицо командира поста Корапо казалось очень бледным в слепящем свете ламп. Брэй бросил взгляд на стоявшие возле Марриотта носилки, но не смог увидеть, кто на них лежал: было похоже, что это женщина.

Ближе к диамондианцам стояли другие носилки, на которых лицом к Брэю лежал мужчина. Это был Дэвид Керк.

Брэй не успел рассмотреть еще что-нибудь: ирски наклонили его носилки, подняв один конец, и грубо вывалили лейтенанта на пол. Брэй приземлился на свои связанные ноги и оказался в стоячем положении перед ирском в теплой одежде, которую эту существа носили, когда путешествовали по зоне “умеренного” климата.

В те несколько секунд, за которые Брэй быстро рассмотрел эти подробности, он еще и старался сохранить равновесие. То, что ноги были связаны, мешало ему, но эти ноги устояли, пока он, подпрыгивая, наклонялся вперед, потом назад, потом вбок, чтобы правильно распределить вес своего тела. Наконец он справился с этим. Стоя неподвижно и пытаясь отдышаться, Брэй вдруг почувствовал, что в этом зале можно задохнуться от жары. Пот ручьями стекал по его телу. Духота была такой, что Брэй даже испугался. Он задышал чаще, жадно вытягивая из воздуха кислород для своих горящих легких.

Больше всего Брэя беспокоило чувство, что он должен во что бы то ни стало взять в свои руки всю эту ситуацию. Ему пришлось собрать все свои душевные силы. Сверхчеловеческим напряжением воли он отстранил от себя физические неудобства и спросил у стоявшего перед ним ирска:

— Могу ли я кое-что сказать?

Дил долго и без улыбки рассматривал его — у ирсков это означало враждебность. Потом он взглянул поверх пленника и крикнул:

— Марриотт, этот человек действительно полковник Мортон?

Мортон, который следил за вновь прибывшей группой глазами Марриотта, сказал в мозгу капитана:

“Не выдавайте его: я уверен, что Система Махала намерена уничтожить настоящего полковника Чарлза Мортона, поэтому наилучшая защита — поддерживать путаницу”.

Сказав это, он с мучительной тревогой стал ждать, что будет дальше.

Марриотт подошел к Брэю и встал перед ним. Физик цинично улыбался и, несомненно, узнал молодого лейтенанта, который несколько дней назад приезжал на пост Каподочино-Корапо.

Наконец Марриотт повернулся к предводителю ирсков.

— Как вы знаете, я ученый, и потому я не могу дать вам абсолютно точный ответ. В случае полковника Чарлза Мортона мы имеем дело с начальником разведслужбы Комиссии по Переговорам. Итак, вот что мне известно.

Затем физик точно описал свои встречи с Мортоном и Брэем и закончил так:

— Мне известно лишь то, как они сами называли себя. Если этот человек утверждает, что он полковник Чарлз Мортон, у меня нет никакого способа доказать или опровергнуть это.

Затем Марриотт вернулся на прежнее место у носилок Изолины. В этот момент настоящий Мортон сказал в его мозгу:

“Спасибо. Я сам не смог бы ответить лучше”.

— У меня есть один простой принцип, — прошептал Марриотт. — Когда имеешь дело с ирсками или диамондианцами, чтобы создать путаницу в их мозгах, нет ничего лучше правды.

Наступило молчание, которому, казалось, не будет конца. Предводитель ирсков как будто уснул. Вдруг он выпрямился и сделал знак своим подчиненным. Кто-то снова грубо толкнул Брэя щупальцем. Как и в первый раз, лейтенант едва не упал, но его вовремя подхватили и уложили на носилки.

Дил-командир сделал новый знак. Брэя отнесли в глубину и швырнули носилки на пол рядом с теми, на которых лежала женщина, с такой силой, что толчок встряхнул все тело Брэя.

— Посмотрите сюда, мисс Феррарис. Тот ли это человек, которого вы знали под именем Чарлза Мортона?

Женщина повернула голову. Это действительно была Изолина. Она долго разглядывала молодого офицера, потом покачала головой.

— Я знала этого человека под именем лейтенанта Лестера Брэя.

Брэй остался лежать там, где лежал, потому что физически не мог сделать ничего другого. Но его ум вдруг пришел в сильное возбуждение: эти люди говорили правду, и тем не менее их ответы не изменяли ситуацию. Вспомнив слова Мортона, что диамондианская дилемма относится к типу головоломок, Брэй не смог удержаться от того, чтобы проверить, верно ли это.

Он повернулся к Керку и крикнул ему:

— Керк! Скажите им, кто я!

Предводитель ирсков проследил за его взглядом, но явно не понял, к кому были обращены эти слова, потому что спросил:

— С кем вы говорите?

— С этим молодым человеком на носилках.

Предводитель спросил у Керка:

— Как вас зовут?

— Я полковник Чарлз Мортон, — уверенно ответил Керк, сверля взглядом Брэя.

Ничего не сказав на это, предводитель подошел к носилкам Керка, наклонился над ним и, указывая одним из щупалец на Брэя, спросил:

— А кто такой этот?

Вопрос дила, похоже, не был трудным для Дэвида Керка. Молодой чиновник ответил сразу и четко:

— Это Дэвид Керк, специальный секретарь нашей разведслужбы.

В допросе наступила пауза. Она затянулась. Наконец молчание прервал командир ирсков.

Внезапно несколько ирсков заговорили одновременно с ним. Предводитель что-то крикнул им в ответ.

Диамондианцы за длинным столом занервничали: стали громко говорить и жестикулировать.

Из общего шума вырывались отдельные слова, бессвязные обрывки разговора: “Это что-то невозможное! Каждый из них притворяется кем-то другим!”

Предводитель ирсков опомнился первым. Внезапно он выпрямился, словно прислушиваясь к чему-то, потом объявил:

— Два санитара несут сюда бесчувственное тело третьего полковника Чарлза Мортона. Я только что сказал им, чтобы они вошли.

Прошла минута. Диамондианцы полушепотом говорили между собой, качали ногами. Вдали послышалось гудение какой-то машины.

Дверь, через которую недавно внесли Брэя и ввели его спутников, открылась. Вошли два ирска с носилками, на которых лежало тело мужчины в военной форме. Мортон, с изумлением наблюдавший за этой сценой глазами Марриотта, увидел перед собой знакомую фигуру. Он не сразу узнал ее, потому что точка зрения была совершенно новой — Мортон видел ее не на кадрах кинопленки, не отраженной в зеркале. Он смотрел на самого…

Заблокируй мозг! Не думай об этом!

“Кто-то вызвал “скорую помощь”, — наконец подумал Мортон. А работу на санитарном транспорте, разумеется, поручали только ирскам. Два санитара, которые держали носилки, были одеты в куртки с зелеными полосами, указывавшие, что они входили в Общество Друзей Диамондианского Народа. Мортон помрачнел, отметив это: столько миллионов ирсков в одежде с зелеными полосами заполняют все места, где живут диамондианцы.

Их охотно приняли там, потому что они работали. С точки зрения диамондианцев, лучше было иметь кого-то, кто соглашается работать за тебя, и надеяться, что все обойдется, чем снизойти до того, чтобы работать самому.

А если эти ирски в рубахах и куртках со знаками дружбы вдруг повернут против тех, кто им поверил?

Мортон задал этот вопрос Марриотту. Физик шепнул в ответ:

— Ни один ирск не находится полностью вне своей общины. Они все пользуются большей частью своих служб. Поэтому, когда вас случайно доверили этим двоим, они, несомненно, выполнили обычную проверку и спросили, кто такой полковник Чарлз Мортон. Естественно, стало известно, кого они везут.

“По-моему, в этой ситуации самый логичный выход — чтобы я вернулся в собственное тело. Иначе они догадаются, что это настоящий Мортон, потому что его двойник находится вне тела. Прежде чем покинуть вас, мне нужно сообщить вам еще одну новость — последнюю”.

Мортон рассказал все, что знал о том, как Оружие Лозитина взяло на себя контроль над центром управления Тьмой, и закончил так:

“Ваш план, который должен остаться между нами, каким бы он ни был, должен учитывать это”.

К своему полному изумлению, полковник заметил, что Марриотт, похоже, почувствовал облегчение от его рассказа.

— Слава богу, — прошептал физик. — Это объясняет, почему действия против этой планеты были такими незначительными. Я ожидал, что Махала все взорвет, но Оружие Лозитина было предусмотрено как дополнительный контроль над ней. Оружие не находится ни на стороне диамондианцев, ни на стороне ирсков, но оно запрограммировано против уничтожения.

“Значит, этой проблемы больше нет?”

— Я могу решить этот вопрос с закрытыми глазами, — заверил Марриотт.

“Несомненно, вот человек, который должен быть главнокомандующим во время кризиса”, — подумал Мортон. Еще раз Мортон почувствовал, что физик поразил и восхитил его. И еще раз Марриотт вызвал у него беспокойство. “Боже мой, если бы я мог ему верить! Как бы я хотел довериться этому гению!” Именно так — Марриотт, несомненно, был гениальным человеком.

Мортон спросил:

“Теперь я могу вас покинуть?”

— Я пытался придумать, куда поместить вас, пока я буду делать кое-что, что хотел бы сохранить от вас в тайне. Ваше собственное тело — определенно наилучший вариант. В таких обстоятельствах вам не нужно возвращаться.

Прекрасно. Уверенность на уровне загадки. Однако, возвращаясь в свое тело, Мортон сделал еще одну остановку.

35

“Вот, без сомнения, моя последняя возможность спасти Изолину”, — подумал он.

Решив так, Мортон стал духовным братом Изолины и сказал ей:

“С вами говорит полковник Чарлз Мортон. Не делайте удивленное лицо. Если вы хотите говорить со мной, шепчите”.

Тело молодой женщины, которое окружало со всех сторон Мортона-двойника и проходило сквозь него, напряглось. Но, хвала небу, у ее ума тоже была быстрая реакция, и потому Изолина ограничилась тем, что стала ждать.

“Изолина, — снова заговорил Мортон, — события развиваются очень быстро. Поэтому я пойду прямо к цели. Хотите ли сейчас выйти за меня замуж? С этого момента стать моей женой и в душе считать себя мадам Чарлз Мортон? Шепните мне ваш ответ”.

— О боже мой! — вздохнула Изолина Феррарис. — Как вы можете шутить в такой ситуации?

“В вашем уме есть что-то, что с огромной силой привлекает меня. И потому я спросил себя: почему я обязан жениться на идиотке? Почему бы не взять в жены умную женщину?”

— Но ведь я переспала по меньшей мере с четырьмя сотнями мужчин, — простонала Изолина.

“По моим подсчетам их было больше восьмисот, — шутливо возразил ей Мортон. — Вы будете мне верны, если мы поженимся?”

— Верна целиком и полностью, — искренне ответила Изолина. — С этого момента всем своим сердцем я принадлежу вам одному. Ни один другой мужчина никогда не будет мной обладать.

“Этого мне достаточно, — заверил ее Мортон. — Но вот что еще… и слушайте меня внимательно. Возле порта, к югу от дворца Комиссии по Переговорам, есть маленький ресторанчик. Он называется “Турин”. Если когда-нибудь мы потеряем связь друг с другом, ждите меня там каждое утро в десять часов”.

Молодая женщина окаменела от изумления.

— Вот самый фантастический приказ, который мне когда-нибудь давали. Это просто чепуха!

“Это будет очень важно, если я когда-нибудь сумею спутать вас с собой в уме одного существа. Не забудьте название: “Турин”.

Мортон не позволил себе почувствовать стыд перед Изолиной. Возможно, он на самом деле испытывал к ней все те чувства, о которых говорил ей притворно, но сейчас главное было то, что “мадам” Чарлз Мортон может занять интересное место в “серии” Мортонов.

Если это не так или если по какой-либо причине Изолина не сумеет принять умом свое новое имя, весьма вероятно, что она будет обречена на гибель.

Закончив этот разговор, Мортон не стал терять времени и тут же с помощью иллюзии перенесся в свой двойник в магнитное поле, а потом в собственное тело.

Он оставил Изолину во власти чувств, типичных для диамондианских женщин.

Разумеется, она отбросила мысль, что брачный союз, заключенный лишь мысленно, — это настоящий брак.

Изолина, обычно такая быстрая, внимательная и подвижная, заинтересованная только настоящим моментом, во время всех событий, происходивших потом в этом зале, была полностью сосредоточена на своем плане замужества. Несомненно, слова людей и ирсков отпечатывались в ее остром мозгу. Но предложение Мортона в переносном смысле нанесло ей смертельный удар.

Патриотизм Изолины улетучился. Роль “серого кардинала” при отце больше не существовала для нее. Ее верность диамондианским партизанам растворилась в пустоте. Судьба диамондианского народа была забыта. Умом Изолины владела одна мысль: она может выйти замуж, несмотря на все, что она сделала.

Это было опаснейшее проявление диамондианской женской натуры, но Изолина уступила этому чувству, а ее ум в это время ослабил свой контроль.

Когда к Изолине вновь вернулась способность мыслить, молодая женщина не нашла ничего лучше, как участвовать в безумных планах, которые ей предлагали.

36

В Новом Неаполе было около восьми часов вечера.

Сержант Струзерс сидел в своем кабинете, и лицо его было мрачным. Он пожелал остаться на своем посту потому, что очень волновался из-за лейтенанта Брэя и полковника Мортона и думал: “С минуты на минуту зазвонит телефон и полковник или лейтенант заговорит со мной”.

В тот момент, когда Струзерс повторял это себе в десятый раз, пол под ним закачался.

Струзерс был опытным человеком. Он сразу же решил, что это землетрясение, и спрятался под свой стальной письменный стол.

В находившемся по соседству университете специальные приборы показали, что вокруг одного из задних флигелей дворца Комиссии образовалось магнитное поле. Оно было таким мощным, что огромные стальные балки, поддерживавшие изготовленный из бетона, камня и дерева фундамент, были вырваны из земли и взлетели в воздух на несколько метров.

Потом магнитное поле исчезло так же мгновенно, как возникло. В тот же миг четыре этажа флигеля рухнули.

Во время падения почти все металлические балки скрутились в жгуты. Некоторые куски флигеля упали на землю почти целиком, но так случилось лишь в нескольких отдельных местах. Все остальное было раздавлено, взорвалось или разбилось.

Среди девяти человек, которых нашли живыми в развалинах, был Струзерс.

Прежняя клиника доктора Фондье (где он собирался практиковать под именем полковника Чарлза Мортона) была маленьким легким одноэтажным зданием, длинным и узким. Он уже много лет владел этой клиникой. Она была для Фондье убежищем, где он мог укрываться во время бесчисленных моментов того напряжения, которому были подвержены все диамондианские мужчины. И, естественно, здесь был кабинет для приема больных.

В глубине здания была довольно богато обставленная комната с кроватью для состоятельных больных, которые могли пожелать ненадолго прилечь. Апоплексический директор больницы Инкурибили был в глубине души добрым человеком и потому давно имел привычку предоставлять эту постель некоторым бедным уличным девицам для дневного сна. А если усталая проститутка случайно находилась в кровати самого добряка-врача, причем совершенно голого, то, в конце концов, врач-диамондианец должен где-то скрываться, когда не находится в своем кабинете, где ему положено проводить большую часть времени.

В тот первый вечер, когда клиника впервые открыла свои двери под новым названием, большая вывеска “Бесплатная медицинская помощь” привлекла много больных. В восемь часов вечера они уже больше часа ждали доктора в коридоре.

Так что, когда все старые дома, занимавшие противоположную сторону улицы, вдруг задрожали, оторвались от земли (вместе с фундаментом) и в буквальном смысле взлетели на воздух, было много свидетелей.

Трех-, четырех-, пятиэтажные дома действительно подпрыгнули и оказались в воздухе. Поскольку эти постройки были старыми и довольно ветхими, их металлические каркасы тут же начали извергать из себя этажи, потолки, мебель и жильцов под гром, в котором слились скрип дерева, глухие удары, взрывы и вопли.

Густое облако пыли, штукатурки и цемента окутало клинику доктора Фондье — полковника Чарлза Мортона. Пациенты мгновенно забыли о своих болезнях и разбежались кто куда. Что же до самого милейшего доктора, то он, повесив вывеску, ушел по делу, как поступил бы любой диамондианский мужчина. Нетрудно понять, что именно поэтому он не был у себя в час катастрофы.

Удар по клинике Фондье был второй почти удавшейся атакой Тьмы против первого попавшегося из полковников Мортонов. Остальные удары были нанесены один за другим на протяжении примерно двадцати пяти минут и направлены против примерно трехсот других полковников Мортонов. Каждый раз ущерб был ужасающим. В каждом случае жертвы насчитывались сотнями. Но при каждом ударе Тьма промахивалась больше чем на два километра. Поэтому большая часть лже-Мортонов узнала об этих катастрофах только позже, и ни один из них не догадался, что это в него целился нападавший враг, который был не способен попасть во что-либо мельче горы.

В 20.22 по новонеаполитанскому времени это массовое уничтожение прекратилось так же внезапно, как началось.

* * *

За несколько минут до восьми часов вечера Мортон открыл глаза в своем собственном теле. Он лежал на спине, над ним висела люстра. Вдруг она закачалась, по крайней мере так показалось Мортону. На самом деле ее движение объяснялось проще: Мортон был на носилках, и его куда-то несли.

Полковник подумал о далекой Земле, о своих матери и сестре, живших в старом доме их семьи. Они сошли бы с ума от ужаса, если бы могли увидеть сейчас своего Чарлза. Он и сам был встревожен. Но даже в самые тяжелые кризисные минуты своей жизни полковник Мортон никогда не мучился сожалением о том, что сделал.

За те секунды, пока его проносили через огромный зал космического корабля, он собрался с силами и призвал на помощь то, что часто называл своим военным мужеством, — воодушевляющую силу иной природы, чем биологические инстинкты человека. Но было верно и то, что он смог собрать свои силы потому, что верил в то, о чем не знал никто другой. “Современная логика! — подумал полковник. — Только этой ночью или, может быть, еще пять дней ты будешь существовать так, словно математические серии не ложь и люди взаимозаменяемы”.

Додумывая это мысленное напоминание себе, Мортон почувствовал, что его носилки опускают на пол перед дилом, который вел себя как глава беспощадных убийц. Мортон заранее почувствовал, что сейчас начнутся бесполезные задержки и проволочки. А он был убежден, что он и Марриотт должны действовать, и действовать быстро.

Встревоженный этим предчувствием, полковник все же овладел собой и обратился к “королю” ирсков:

— Мгдаблтт, сейчас происходят важнейшие события, и мы с вами должны обсудить их немедленно.

Ирск перевел на него ледяной взгляд своих голубых глаз.

— Когда вы пришли в себя? Несколько секунд назад вы еще были без сознания. И я буду вам признателен, если вы не станете пользоваться укороченным диамондианским вариантом моего имени.

— Прошу прощения, — извинился Мортон, но в глубине души вздохнул.

Он с уважением относился к этим растянутым до бесконечности необычным именам ирсков. Они, несомненно, усилили у ирсков остатки их индивидуальности. Но сейчас было неподходящее время для полного имени.

— Мугадааабеебеелатата, — с трудом выговорил Мортон, — по моему мнению, было бы в высшей степени желательно, чтобы я немедленно вернул Марриотту контроль над Тьмой. Существует способ, позволяющий сделать это, и я хотел бы, чтобы вы облегчили возвращение Марриотту этой власти. Согласны ли вы? После этого мы сможем переговорить.

В этот момент из группы ирсков, собравшихся в глубине зала, раздался пронзительный визгливый крик:

— Я считаю, сомнений больше нет, — вот настоящий полковник Чарлз Мортон!

Мортон удивленно моргнул: он почти забыл об этом главнейшем вопросе. Полковник должен был мысленно вернуться назад и подумать, прежде чем вспомнил, что ирски не блещут умом и достаточно медленно понимают что бы то ни было. Ему пришлось еще раз столкнуться с этой проблемой.

Прежде чем полковник успел сказать хотя бы слово, предводитель гневно повернулся к наглецу, посмевшему вмешаться в его разговор, и во все горло закричал на него:

— Молчи, воды тебе в рот!

— Легко кричать на других, но ты тоже не открыл Диамондиану! — отозвался тот.

Предводитель выкрикнул новое ругательство и получил другое в ответ.

Мортон с мучительной тревогой смотрел на этих двоих, которые, обезумев от ярости, орали друг на друга. Предметом ссоры был он, и это нужно было учитывать.

Полковник торопливо начал искать способ отвлечь внимание от крикунов и погасить излишнее возбуждение, которое грозило прорваться вспышками гнева во всех группах собравшихся: ирски шевелили щупальцами, а все сидевшие диамондианцы встали.

Глядя на них, Мортон подумал: “Ну конечно, ради этого мы и находимся здесь. Лучший способ отвлечь их — правда”.

Мортон стал нетерпеливо ждать подходящего случая. Он беспокойно наблюдал за обстановкой в зале. И наконец…

Когда оба ирска, красные от ярости, остановились, чтобы передохнуть, Мортон крикнул:

— Мы все тонем в стакане воды. Настало время начать наши переговоры о мире!

Вождь ирсков, похоже, даже не заметил, что говорил уже не его оскорбитель. Он резко повернулся к Мортону и обрушил на него свой гнев.

— Мы, ирски, больше трех веков ждали милости от диамондианцев и подбирали крошки с их стола! — возмущенно прокричал предводитель.

— Этого больше никогда не будет, — пообещал Мортон, — но в наши дни ирски стали подвижными, как ртуть, и сделались похожими на худших из диамондианцев.

— Вас никто не просит нас учить — мы и так ученые, — сухо ответил ему ирск. — Нам не нужна ваша помощь.

— Нравится вам это или нет, я уже пляшу в этом хороводе: я вхожу в Комиссию по Переговорам.

— Вы снимаете с нас последнюю рубашку. Почему бы вам не вернуться к себе?

— Я не могу так легко покончить с этой работой — мой долг все предусмотреть. Кто наливает вино из бочки, сперва должен сделать для нее пробку.

— Вы мастера только говорить! Вся Комиссия по Переговорам сидит сложа руки!

— Наша задача — “ударить и по обручу, и по бочке” — воздать по заслугам обеим сторонам, а на это никто не соглашается.

— Это вы, непробиваемые, похожи на железные бочки, когда ведете себя так, словно беспристрастие — правильное решение!

— Какое вино в бочке есть, такое из нее и льется. Принимайте нас такими, какие мы есть.

Положение, которое создалось после того, как Мортон произнес эти слова, было логическим следствием предыдущих событий. Все, что кричал полковник, говорилось без настоящего раздражения, а Мгдаблтта явно душил гнев. И вот предводитель ирсков окончательно задохнулся от возмущения, не в силах подобрать слова. Теперь оба молчали.

В этой неожиданно наступившей тишине Мортон громко и четко изложил свой план установления мира на Диамондиане.

— Прекрасно! — крикнул он изо всех сил. — Посмотрим в лицо правде. Пусть ирски контролируют все те области Диамондианы, которые называют жаркими землями. Диамондианцы пусть владеют горами и побережьем моря. Ирски с зелеными полосами на одежде пусть получат право оставаться там, где живут, или покинуть эти места по своему желанию.

Едва Мортон замолчал, поднялся целый хор протестующих криков.

Мортон побледнел, когда понял, что эти визгливые вопли вырывались из глоток как ирсков, так и диамондианцев.

Все были против. Все были возмущены. Его предложение — глупость. Кем он их считает — детьми?

Мортон не стал тратить время на выяснение, каким дерьмом они считают его самого. Попытка отвлечь их удалась. Но еще важнее было другое: в первый раз за всю историю ирсков и диамондианцев кто-то сумел полностью изложить проект установления мира. Что этот раз был первый, не было сомнения, так как в эти десять лет насилия и убийств все были полны такого мстительного гнева, что было невероятно, чтобы кто-то мог предложить публично: установим границы между территориями враждующих сторон так, как они сложились фактически.

А он справился с этим и одновременно получил возможность, которой дожидался. Вокруг него со всех сторон люди и ирски орали и ругались. Каждый думал лишь о себе. Мортон выбрал момент, чтобы стать духовным братом Марриотта.

“Можем мы начать сейчас? — спросил он. — У меня такое впечатление, что это поле наверху делает все возможное, чтобы отыскать и убить меня и не остановится, пока не сделает это или пока мы не подчиним его себе. Умоляю вас, действуйте!”

Сказав это, он вернулся в собственное тело.

Лежа на носилках, Мортон с огромным облегчением увидел, что Марриотт подходит к Мгдаблтту. Физику не сразу удалось привлечь к себе внимание предводителя ирсков, но в конце концов они смогли переговорить друг с другом тихо. За это время делегация ирсков успокоилась и вскоре замолчала. Диамондианцам для того же понадобилось больше времени. Но когда Марриотт наконец зашагал к носилкам, на которых лежал беззащитный Мортон, физик как будто хорошо держал в руках свою публику.

Марриотт поднял руку, делая знак доктору Герхардту и Лозитину. Психиатр подошел со своим обычным отстраненным и безразличным видом. Лозитин подчинился без слов и остановил взгляд на Мортоне, но, казалось, не видел его. Марриотт освободил Герхардта от веревок, потом вынул из своего кармана гипнотический пистолет и передал его врачу.

— Я взял его у Зооланита. Я хочу, чтобы вы загипнотизировали двоих. Сначала Лозитина.

Психиатр ответил, что Лозитин уже находится под гипнозом, и медленно спросил:

— Чего вы хотите?

— Подчините его мне, — ответил Марриотт с жесткой улыбкой, — тогда я шепотом передам вам свои указания.

При этих словах физик бросил на Мортона взгляд, полный торжества.

— Это нужно сделать именно так: я не хочу позволить вам узнать мой метод.

С этим у физика не возникло никакой проблемы. Но пока Марриотт отворачивался от Мортона, тот закрыл глаза, стал духовным братом Лозитина и услышал, как Марриотт шепчет:

— Когда я хлопну в ладоши, вы освободитесь от гипноза и снова возьмете на себя управление Оружием Лозитина.

— Я понял, — пробормотал Лозитин.

— Вы хорошо понимаете, что оно запрограммировано на то, чтобы зависеть от вас, — настаивал Марриотт.

— Да, я это знаю, — безвольно и глухо повторил Лозитин.

Мортон торопливо покинул сознание ирска, и, когда Марриотт снова повернулся к Герхардту, полковник снова был в собственном теле.

— Теперь, — приказал капитан-физик, — разрядите этот гипнотизирующий пистолет в полковника Мортона.

Мортон чуть не задохнулся от возмущения. Он открыл рот, чтобы объяснить, что гипнотизирующие препараты действуют на него лишь несколько секунд. Сделать это ему помешало то, что, приподнявшись для протеста, он увидел диамондианцев и ирсков. Мортон отметил, что все глаза, и серые и синие, жадно следят за этой сценой и неестественно блестят, и с отчаянием и тревогой осознал, что эти люди и ирски не понимают, что происходит.

Но прежде, чем он успел осознать это до конца, почти одновременно произошло несколько событий.

Герхардт все так же бесстрастно поднял свое оружие и навел его на Мортона, но нажал лишь один из двух курков. Мортон, который изо всех сил напряг свои мышцы, готовясь противостоять химическому шоку, не почувствовал ничего. Это удивило полковника, и, когда Марриотт стал наклоняться над ним, чтобы прошептать инструкции длядействий под гипнозом, Мортон опередил его и зашептал сам:

— Марриотт, слушайте! Гипноз на меня не действует. Как мы можем проделать это иначе? Я готов на все.

Потрясение, которое вызвали эти слова у Марриотта, было, наверное, фантастическим по силе.

По тому, как растерян и подавлен был физик, было ясно, что он не знал другого решения. Вся кровь отлила от его длинного узкого лица. Выпрямившись, Марриотт пошатнулся. И его сознание явно отключилось, потому что он автоматически хлопнул в ладоши под ухом Лозитина.

Мортон был ошеломлен. “Это же полностью освобождает Тьму от власти, которую имело над ней Оружие Лозитина!”

У полковника внезапно не осталось выбора, и он вызвал в уме одиннадцать мыслей-кодов, которые приводили в действие здание D.A.R. в Каподочино-Корапо.

Прежде чем он успел передать управление зданием Марриотту, единственному, у которого была нужная квалификация, чтобы управлять его аппаратурой, один из членов диамондианской делегации вынул из кармана пистолет и нажал на курок. Пуля выбила шприц-пистолет из руки Герхардта. Гипнотизирующее оружие упало на пол, покатилось и разбилось на куски о вентиляционную решетку. Над осколками поднялось серебристое облачко газа, которое тут же всосал находившийся под решеткой вентилятор.

Герхардт холодно улыбнулся.

— Я сам как раз пытался придумать, как мне это сделать, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Врач даже не попытался пошевелить онемевшей от удара ладонью. Он застыл на месте и стал ждать.

За тысячу километров от них, в поселке Каподочино-Корапо, маленький только на вид военный пост D.A.R., который столько лет находился под командованием капитана Джеймса Марриотта, вступил в бой.

Здание было уже раньше приведено в боевую готовность от имени Марриотта, и теперь Луфтелет ввел его в бой также от имени капитана-физика. Майор решил, что Марриотт понимал систему защиты поста и оставил ее включенной на свое имя явно в расчете, что она будет передана под управление какого-нибудь опытного специалиста. Луфтелет мог лишь согласиться с этим суждением всей своей властной душой и подчиниться воле Марриотта.

…Первое, что осознал Марриотт после шока от неудачи, — отраженные реакции альфа- и бета-волн своего мозга на действие защитной системы. Почувствовав их, физик поднял голову: к нему вернулась слабая надежда. Он мгновенно понял, что произошло.

Марриотт был потрясен. Он почувствовал небывалый душевный подъем, необъяснимую уверенность в том, что на краю поражения он все-таки вырвет у судьбы победу. “Это задержит Тьму на то время, которое мне нужно”.

Думая так, физик уже бежал к выходу. Поскольку Марриотт был своим для всех в зале, никто не попытался его задержать.

Но его бегство вызвало растерянность и замешательство, и все замерли на своих местах. Немая сцена продолжалась несколько секунд. За этот короткий промежуток времени Мортон овладел собой и увидел человека с пистолетом, стоящего в центре комнаты. Кто это был? Какую должность занимал в делегации?

Он выглядел как диамондианец. Мортон должен был довольствоваться этим: разбираться подробнее у него не было времени.

Делегация ирсков воспользовалась этим моментом, чтобы отступить на несколько шагов. Диамондианцы, разумеется, не могли понять, что означало это одновременное движение стольких существ.

И каждый из делегатов-людей, в том числе руководители, бросился кто к мешку, кто к куртке, а некоторые сунули руку в карман. Еще один миг — и все без исключения потрясали спрятанным до сих пор оружием. Было похоже, что все забыли, для чего они находятся на этом корабле.

Мгновенно был перевернут стол, и диамондианцы бросились на пол, упали на колени или пригнулись, укрываясь за этим щитом.

Прошло несколько секунд — никто не шевельнулся. Все ирски словно растаяли в воздухе — они ускользнули своим сверхскоростным способом через открытые двери, которые были у них за спиной. Мортон разглядел Лозитина, который направлялся к другой двери, выходившей наружу. Никаких следов Марриотта не было видно.

В этой ситуации раздалось несколько выстрелов. Кто стрелял — установить было невозможно, но пули зловеще засвистели, отскакивая от металла и непробиваемой пластмассы стен.

На глазах у бессильного что-либо сделать Мортона все обезумели. Он лежал на полу, такой же беззащитный против шальных пуль, как все остальные. В это время Мортон заметил, что диамондианский полковник вылез на четвереньках из-под стола и направился к Дэвиду Керку. Местный офицер вынул из кармана нож, перевернул Керка на живот и перерезал связывающие его веревки. Молодой человек встал, растер себе запястья, потом попросил у своего освободителя нож. Тот без колебаний дал его Керку.

Дэвид подбежал к Брэю и освободил его. Через несколько секунд они уже оба бежали к Мортону, но тот покачал головой.

— На мне наручники, — со вздохом объяснил он. — Освободите мисс Феррарис!

Брэй и Керк не могли этому поверить. Они перевернули Мортона и обнаружили, что на него действительно надели наручники. Ни один нож не мог освободить полковника от металла, сковывавшего его запястья.

По знаку Брэя Керк побежал с ножом к Изолине. Пока Керка не было рядом, молодой лейтенант торопливым шепотом рассказал своему начальнику о том, что случилось в овраге: описал встречу с двойником из Махалы и пересказал содержание своего разговора с ним.

Когда он кончил, вернулся Керк. Вид у него был встревоженный.

— Она ранена в живот, теряет много крови, — сообщил он.

В этот момент Изолина застонала, потом крикнула срывающимся голосом:

— На помощь! Помогите мне!

Брэй бросился к ней. Мгновенно оказавшись у носилок, он наклонился над Изолиной и взглянул на нее. Назад он вернулся очень бледным.

— Доктор Герхардт, вы можете что-нибудь сделать?

Психиатр подошел к раненой, присел возле носилок и стал осматривать Изолину. Не вставая с места, он повернул голову и крикнул:

— Где эти санитары?

— Сейчас я их приведу! — ответил лейтенант Брэй.

Он уже бежал к двери, когда Мортон понял его намерение и закричал изо всех сил:

— Брэй! Вернитесь! Вас убьют!

Молодой офицер не взглянул назад, словно ничего не слышал, и исчез за одной из задних дверей, через которые бежали из зала ирски.

Прошла минута, потом две и три.

Вдруг молодая женщина перестала всхлипывать.

— От плача нет никакой пользы, боль можно переносить и молча, — сказала она.

Потом Изолина повернула голову. Ее глаза, почти такие же большие и влажные, как у ирскских женщин, и совсем такие же синие, пристально взглянули на Мортона.

— Чарлз, что будет с диамондианцами? — невнятно спросила она.

Мортон не смог ответить: беда случилась так неожиданно, что он еще не опомнился от потрясения. Вместо ответа он спросил:

— Куда вы ранены?

Изолина думала, что пуля пробила низ ее живота и раздробила одну из костей таза.

Это смерть! Мортон почувствовал, что Изолина не выживет.

На мгновение его сознание словно накрыла тьма — мрак горя, не такой густой, как Тьма Системы Махала. Эта трагедия была такой бессмысленной! Мортон почувствовал, что в его душе поднимается ярость, порожденная современной логикой. Но как только он осознал это, ярость исчезла.

Полковника беспокоила мысль, что он должен что-то сделать в связи с последним рассказом Брэя, но он лишь сказал Керку:

— Перенесите меня к ней.

Керк и один из диамондианцев поставили носилки Мортона рядом с теми, на которых лежала Изолина.

За короткое время, пока это происходило, в уме Изолины возникла мысль, типичная для диамондианской женщины: “Пока я лежу здесь раненая, мне не составит никакого труда выйти замуж…”

Да, выйти замуж за Мортона, подумала она. Изолина считала, что умрет, но это желание оказалось сильнее предчувствия конца и сделало молодую женщину безумной или гениальной. Изолина не чувствовала никакого стыда, не осознавала, что такой порыв неразумен и не соответствует ситуации.

От нанесенного ей удара, от потрясения, которое Изолина испытала, почувствовав смертельную угрозу своему телу, все остатки здравого смысла покинули ее вместе с вытекающей кровью. И молодая женщина с изумительной простотой сказала тому, кто обещал стать ее мужем:

— Чарлз, я хотела бы умереть под именем мадам Чарлз Мортон.

— Полковницы мадам Чарлз Мортон, — уточнил он.

Священник, сопровождавший диамондианскую делегацию, начал брачную церемонию без особого энтузиазма. Мортон узнал это поведение — то же было на Земле во время второй свадьбы его матери. Католический священник, соединяя католичку с некатоликом, выполнял лишь необходимый минимум обрядов, явно считая, что Бог не благословляет по-настоящему такой союз.

Церемония закончилась быстро. Прошло еще тридцать секунд. Вернулся Брэй. За ним шли санитары.

Позже Мортон вспомнил, как санитары наклонились над Изолиной и как он сказал Брэю:

— Я попытаюсь стать духовным братом с этим двойником из Махалы. Постучите по дереву!

Из того, что было потом, он помнил только окутавший его блестящий туман и свое последнее усилие спасти еще одного человека — свой крик Герхардту:

— С этого момента вы полковник Чарлз Мортон!

37

Частичное бегство животных из Оврага Гиюма началось вскоре после начала боевых действий между крупными силами ирсков и диамондианцами. В тот первый вечер выстрелы лишь возбудили нервы животных и заставили сжаться их мышцы. Несколько голубей, которым раньше приходилось во время перелетов состязаться в ловкости с охотниками, открывавшими сезон, улетели навстречу заходящему солнцу, как только начало темнеть, и две берберийские утки, покинув свои гнезда, направились на север.

На этом миграция в первый день закончилась.

Как ни странно, для большинства птиц самым страшным оказался тот выстрел, который сделал ночью Хоакин по крокодилу. Шум растревожил их и заставил нервничать. Несколько ночных птиц улетели сразу же, однако новая группа голубей отправилась в путь лишь после восхода солнца, когда началась первая непрерывная перестрелка.

Серебристые фазаны — хорошие бегуны, и потому они не стали тратить силы на то, чтобы подниматься в воздух, а побежали через лесную чащу на юг, к большой травянистой равнине.

Одна фазанья курочка неожиданно выскочила из зарослей рядом с десантником-диамондианцем, присевшим за скалой. Он свернул птице шею так быстро, что та не успела даже вскрикнуть.

Курочка была единственной среди животных жертвой этой первой схватки.

Когда ружейные выстрелы уже раскатывались в утреннем воздухе, два ягуара — те, которые недавно уходили от людей, — беспокойно заворочались на своей травяной постели. Потом по обоюдному согласию животные встали и бесшумно направились к югу. Они были в ярости.

Большая часть мелких диких кошек, все белки, выдры и барсуки ограничились тем, что немного отошли от слишком шумного места. Кокосовый медведь, который спустился на дно оврага, чтобы провести там день, взобрался по косогору обратно наверх и зашагал на восток своей тяжелой походкой.

Днем, во время шедшей с перерывами артиллерийской дуэли, большая часть животных покинула лишь ту часть оврага, где треск ружейной пальбы диамондианцев был оглушительным: овраг был их домом, другого они не знали. Как крестьяне в другие времена и на других планетах, животные затаились в своих маленьких жилищах — под веткой, в выемке скалы, на дне оврага, — пока армии, как волны, разбивались о ряды противника и откатывались назад у них над головами.

Десантники-диамондианцы находили время, чтобы стрелять по всем зверям и птицам, которых видели, и за долгие часы боя некоторые из обитателей оврага были убиты, а другие ранены, что было еще хуже.

Во второй вечер животный мир Оврага Гиюма был в сильном волнении. Все животные были несчастны. Большинство из них чувствовали горе, но некоторые — гнев, и в числе разгневанных были два ягуара. Эти крупные хищные звери лежали в засаде, готовые к прыжку, не зная, на кого наброситься, в какую сторону нанести удар, кого бить лапами, рвать когтями и зубами, кого сожрать.

На третью ночь по тропе мимо них бежал человек, который не видел вокруг себя ни леса, ни лесных зверей. Он так давно привык к цивилизованной жизни, что дикие животные казались его хитрому и изобретательному уму нереальными.

Марриотт был испуган. Он боялся, что те, кого он оставил в космическом корабле, погонятся за ним и схватят его раньше, чем он доберется до маленького подземного бункера, который он построил вскоре после того, как закончил свой обширный проект захвата единоличной власти над той огромной силой, что находилась в небе.

“Почему люди умирают за идеи?” Этот вопрос Марриотт задавал себе довольно часто и всегда отвечал на него: “В этом нет смысла”.

Десять лет назад он страдал, когда увидел, что ласковые ирски превратились в убийц, и все же не нашел в себе сил отказаться от власти, которая вызывала столько нарушений в Системе Махала.

Тогда он понял, почему не смог это сделать. “Жажда безграничной власти! Это сильнее рассудка. От власти я никогда не откажусь!”

Так Марриотт примирился со своим безумием, как это сделали многие тираны до него. И потому теперь он знал, что должен сделать.

В бункере он сядет в летательный аппарат, поднимется в воздух и своим взлетом приведет в действие ядерную бомбу.

Сколько гектаров джунглей уничтожит бомба вокруг себя, сколько разумных существ — людей или ирсков — и животных погибнут? Марриотту это было безразлично. Для него имела значение только его собственная жизнь. Чужие жизни ничего не значили. Для Марриотта по-настоящему существовал только он сам. Остальные были лишь тенями, которые рано или поздно должны исчезнуть. Тогда почему им не исчезнуть совсем?

Прыжок ягуаров был совершенно бесшумным. Бежавший человек на одно ужасное мгновение увидел, словно при вспышке молнии, огромную кошачью голову, желтые горящие глаза и клыки, блеснувшие под приподнятыми в оскале губами.

Смерть от острых как бритва когтей и зубов, способных одним ударом раздробить затылок или плечо, наступает почти без боли. Самец напал первым, но самка последовала за ним так быстро, что за сорок пять секунд они разорвали тело Марриотта в клочья.

Они прекратили свой пир только тогда, когда внезапно увидели светящееся существо, подходившее к ним по тропе. Тогда ягуары перестали рвать мясо, злобно зарычали в бешеном зверином гневе, потом отступили и растворились в темноте ночных джунглей.

Спугнувшее хищников существо на было похоже ни на ирска, ни на человека. Ростом оно было по меньшей мере на тридцать сантиметров больше, чем ягуары в длину. Его яйцевидная голова совершенно не была похожа на человеческую, а прозрачное тело отливало серебром.

Лицо его на первый взгляд сильно напоминало морду льва. Круглые золотистые глаза были очень широко расставлены. Если у этого существа были уши, то они располагались не по бокам этой благородной головы. Существо выглядело очень умным, способным к глубоким чувствам, восприимчивым, но… не таким, как люди и ирски.

Оно возникло из ничего на этой тропе и подошло к месту, где лежало то, что осталось от Марриотта. Туда уже подбегал шакал. Зверь сел возле добычи и стал пристально смотреть на непрошеного чужака глазами, такими же желтыми, как у того.

Мортон стал духовным братом светящегося существа и спросил у него:

“Как мы можем установить отношения, при которых люди, ирски и Система Махала могли бы мирно ужиться?”

— У меня нет полномочий заключать такие соглашения, — ответил двойник. — Мой оригинал вернется сюда примерно через две тысячи лет, и тогда вы сможете поговорить со мной об этом.

“Если это ваше последнее слово, то мне придется держать вас под контролем по методу Марриотта”, — заявил Мортон.

— Мне нужно ваше разрешение, чтобы связаться для консультации с нашим ближайшим центром. На это может понадобиться довольно много времени.

“Хорошо, я предоставляю вам столько времени, сколько нужно. Даю вам это разрешение, а потом мы еще побеседуем с вами”, — сказал Мортон.

После этого он покинул двойника.

38

Была ночь.

Лейтенант Лестер Брэй вошел в большую дверь дворца Комиссии, не заметив, что задний флигель почти полностью разрушен. Брэй плохо помнил, как он вернулся в Новый Неаполь. В его уме была путаница и кружились мысли, не имевшие ничего общего с его предыдущим опытом. Еще он смутно понимал, что по дороге потерял свою военную форму и теперь был одет во что-то вроде брюк и рубашку.

Тем не менее он до некоторой степени сохранял присутствие духа. Поскольку он был Брэем, он небрежным жестом поприветствовал одного из часовых, бросил на ходу: “Привет, Пит!” — и хотел войти во дворец, словно был одним из гражданских служащих.

— Эй, вы! Подождите! — окликнул Брэя толстяк, сидевший за письменным столом. Его голос, вначале выражавший удивление, под конец перешел в сердитое ворчание.

Брэй остановился с изумленным видом.

— Кто вы такой? — рявкнул охранник.

“Ну зачем поднимать столько шума?” — подумал Брэй. Он повернулся, приняв огорченный вид, но говоря себе, что часовые никогда не знали его по-настоящему, а раньше он свободно входил во дворец лишь потому, что носил магический мундир. Он внушительным тоном назвал свое имя, добавив:

— Получилось так, что сегодня я одет в штатское. Поэтому, если вы позволите… — и хотел уйти.

В этот момент из двери прихожей, над которой светилась надпись “Офицеры охраны”, вышли два солдата. Они схватили Брэя и отвели его назад к столу.

Через несколько секунд из комнаты охраны вышел лейтенант федеральных войск.

— Что происходит? Вы ведь звонили, — спросил он.

Толстяк показал пальцем на Брэя.

— Этот диамондианец говорит, что он лейтенант Лестер Брэй.

Брэй машинально повернулся посмотреть, о ком идет речь, — и не увидел никого. В этот раз его ум оказался недостаточно быстрым.

— Какой диамондианец? — спросил Брэй.

— Вы.

* * *

В шесть часов утра чрезвычайный посол Лоран, который допрашивал Брэя, сказал ему:

— Надеюсь, теперь вы поняли, что вы диамондианец, гражданское лицо, вам около тридцати лет, и по документам, обнаруженным в вашем бумажнике, вас зовут Пьер Маньян.

Лоран взял в руки пачку бумаг и продолжил:

— Здесь есть расшифровка записи передвижений лейтенанта Лестера Брэя, и все это кажется мне достаточно фантастичным. Но в последнем донесении говорится, что он был в вертолете, который позавчера ночью приземлился на границе Оврага Гиюма. Лейтенант, очевидно, находился в это время в плену и под действием химического гипноза.

— Совершенно верно, господин посол. Я был там с доктором Герхардтом, дружественным ирском по имени Лозитин и ирском-повстанцем по имени Зооланит. Никого из них я не видел после нашего прибытия на место. Нас отвели в космический корабль, и последнее, что я помню, — в зал, где я находился, внесли на носилках полковника Мортона. У него были связаны руки и ноги. Что же касается гипноза, то благодаря подготовке, полученной в разведслужбе, я, разумеется, сумел освободиться от него, и он с самого начала не имел большого значения.

Лоран взял другой документ, просмотрел его, поднял глаза от листа и произнес:

— Офицер федеральных войск, майор, вчера вечером вошел в больницу, где работает доктор Герхардт, и направился прямо в его кабинет. Майора арестовали, но он упорно продолжает утверждать, что он доктор Герхардт. А здесь, — сказал посол, беря еще одну бумагу, — сказано, что вчера вечером, вскоре после вашего прихода, на нашей проходной появилась проститутка-диамондианка и сказала, что она Дэвид Керк. Охранники сначала решили, что она хотела подняться наверх к Керку (слабая горькая улыбка), что было бы логично. Но она настаивала на своем. Поэтому ее тоже арестовали и допросят позже.

Лоран бессильно развел своими красивыми руками.

— Что вы думаете об этом… э-э… лейтенант?

За эти несколько минут ум Брэя оправился от потрясения.

— Я думаю, господин посол, чтобы сделать выводы из всего этого, мы должны собраться вместе — Керк, Герхардт и я.

Лоран нашел эту идею превосходной. Потом, немного поколебавшись, посол сказал:

— У меня здесь лежит доклад майора Луфтелета. Майор сообщает мне, что вчера вечером начиная с двадцати часов двадцати двух минут здание известного вам поста сражалось с магнитным полем, окружающим Диамондиа-ну. Считаете ли вы, что время совпадает?

Какое-то время собеседники молча смотрели друг на друга. Наконец Брэй вздохнул.

— Почти совпадает, месье. Что произошло?

— Если я верно понимаю Луфтелета, а это не всегда легко, то схватка продолжалась чуть меньше восьми минут сорока пяти секунд, что, по его словам, очень близко к пределу, заданному определенным логическим числом здания.

— Значит, здание выиграло бой?

— Луфтелет готовит доклад о его результатах, но должен вам признаться, лейтенант, — то, что случилось с вами, не дает мне уверенности, что победа здания была полной. Кстати, руководствуясь траекториями передвижения полковника Мортона и лейтенанта Брэя, я направил одно из наших спецподразделений в Овраг Гиюма. Несколько минут назад мне передали оттуда донесение: наши люди обнаружили очень крупный объект, закопанный у подножия одного из утесов. Можно сделать вывод, что это космический корабль, о котором вы упоминали. Попытки установить контакт с теми, кто может находиться внутри, не удались. Наши люди продолжают свою экспедицию, соблюдая осторожность.

Брэй немного помолчал, потом тихо спросил:

— Во всех этих бумагах есть хотя бы слово о полковнике Мортоне или подсказка, где он может быть?

— Нет, ничего.

39

Мортон раскладывал незнакомую девушку, которая нерешительно переступила порог ресторанчика “Турин”, и вдруг уверенно пошел ей навстречу.

— Изолина? — спросил он.

Женщина была стройной и изящно сложенной, с черными волосами и выражением природной отваги на лице — сейчас это выражение исчезло. Глаза незнакомки удивленно остановились на Мортоне.

— Да, — шепнула Изолина. — Но кто вы такой? Ее собеседник улыбнулся толстыми губами.

— В данный момент, если верить зеркалу, в которое я, дрожа, смотрел несколько минут назад, я коренастый, курносый и толстогубый диамондианец с жирной кожей и карими глазами, ростом всего метр шестьдесят. Но характер у меня достаточно веселый. Я хозяин маленького торгового дела в “старом” городе и обременен длинной и тощей женой с колючим языком. Она любит кричать на меня, потому что я не всегда возвращаюсь домой по вечерам. Но поскольку я диамондианец, я ее не слушаю. Я ее неплохо выдрессировал и теперь счастлив. Но на самом деле, — добавил он, открывая в улыбке два ряда ослепительно белых зубов, — я полковник Чарлз Мортон.

— Чарлз, что случилось? — воскликнула девушка.

Мортон взял ее за руку своей новой рукой, большой и толстой, и повел в зал.

— Давайте сначала поужинаем. У меня с собой бумажник, набитый деньгами, так что нам не придется ограничивать себя.

Ресторанчик был маленький — всего двенадцать столиков в нишах, и лишь три столика были заняты. Двое диамондианцев — низенький коренастый мужчина и стройная молодая женщина заняли места в стороне от остальных посетителей. Усевшись, Мортон улыбнулся Изолине.

— Вы не слишком пострадали, — сказал он, рассматривая ее. — Посмотрим… Девятнадцать с половиной лет, очень черные волосы, тонкие черты лица и восхитительная фигура — столько достоинств, что с ними вы легко сможете зарабатывать себе на жизнь. Что до меня, то если вспомнить, что диамондианские мужчины одни из самых красивых в мире, мне повезло меньше.

— Прекратите шутить! Что все это значит?

— Это современная логика. Изолина растерянно смотрела на него.

— Понятие взаимозаменимости деталей распространилось на живые существа, — просто сказал Мортон.

Изолина продолжала глядеть на него, ничего не понимая, и явно чувствовала себя неспокойно.

— Сегодня вы… Как вас зовут сегодня? Вы открыли ее? — спросил Мортон, показывая на ее сумочку.

— Да. Меня зовут Мария Кастанья, и я проститутка.

— Мария? — повторил Мортон, поморщившись, потом пожал своими жирными плечами. — Полагаю, что это еще больше упрощает процесс: на этой планете миллионы Марий. В данный момент около пяти тысяч проституток и столько же мужчин, из которых половина офицеры войск Земной Федерации, а половина диамондианцы, как я, взаимозаменимы с вами и со мной.

— Но как это может быть? И что такое эта современная логика?

Мортон терпеливо объяснил Изолине, что десять тысяч человек были теперь как десять тысяч транзисторов.

— Все мы элементы одного типа, скажем, UT-01. Сами мы, поскольку для нас доступна определенная логика, видим, что мы отличаемся один от другого, но для Тьмы мы представляем собой одно существо. — Он еще раз улыбнулся, показывая крупные зубы, и пожал плечами. — Никто никогда не говорил, что современная логика неверна. Просто ее область действия ограничена: она связывает в одно целое схожие объекты, чтобы каждый из них мог выполнять функции другого. Это выглядит нормально, разве не так?

— Ради бога, перестаньте шутить! — воскликнула Изолина. — Как вы можете так легко относиться к этому?

— Как говорит старая пословица, я живу в ладу с этим миром, каким бы он иногда ни был.

— Но где мое настоящее тело? — сердито спросила Изолина.

При этой внезапной вспышке гнева официантка, которая шла к ним принять заказ, повернула назад. Мария—Изолина отвернулась от нее. Когда официантка отошла достаточно далеко, молодая женщина с болью в голосе повторила:

— Где оно?

Мортон внимательно и серьезно посмотрел на нее.

— Я как раз надеялся узнать от вас некоторые подробности на этот счет. Каково ваше последнее воспоминание?

— Последнее, что я помню, — как Марриотт и ирск убегали через двери, — ответила молодая женщина.

Тут она неожиданно замолчала, ее большие карие глаза стали круглыми от удивления, и она спросила:

— Почему они это сделали?

— Подумайте как следует. Вы помните свадебную церемонию?

Красивая черноволосая собеседница Мортона наморщила лоб, напрягая память. Вдруг от изумления ее глаза чуть не вылезли из орбит.

— О господи! Вы хотите сказать, что она была на самом деле?

Мортон облегченно вздохнул.

— То, что вы сейчас сказали, доказывает, что мой анализ был верен: только что вы сумели преодолеть самопроизвольную потерю памяти. Теперь я лучше понимаю, что произошло. Думаю, нам всем очень повезло.

— Что вы хотите сказать?

— Пуля, которая попала в гипнотический шприц-пистолет, выбила его из руки Герхардта, пистолет подкатился к вентилятору, тот всосал примерно пол-литра мощного гипнотического средства и сначала погнал его с воздухом в нижние этажи, где укрылось большинство ирсков. Я уверен, что этот состав усыпил их всех. Возвратившись наверх, газ, должно быть, скопился в некоторых воздухоприемниках, которые не оборудованы фильтрами против примесей этого рода. Я знаю, что фильтров нет, потому что секретные службы держат под наблюдением производство таких изделий и ни разу не позволили никому тайно продать на сторону свою технику. Значит, газ постепенно поднялся обратно к нам, и даже мое собственное тело из-за того, что он подается постоянно, должно быть, еще пропитано им и потому не может автоматически освободиться от его воздействия. То же, видимо, происходит и с лейтенантом Брэем.

— Но, — осмелилась сказать Изолина, — мы… мы же здесь.

— Мы представляем собой новый фактор, — ответил Мортон.

Изолина, похоже, не услышала его.

— Что теперь с нами будет? — простонала она.

— Каждый раз, как вы изменитесь, ищите меня здесь. Да… Так все должно наладиться. В конце концов, пятьдесят процентов из нас находятся здесь, в Новом Неаполе, так что статистика очень благоприятна.

Огромные карие глаза пристально смотрели на него.

— Но что это значит? О чем вы говорите?

— Прошу вас, Изолина, не твердите “что это значит”, как безмозглая диамондианка. Нас в этом кольце десять тысяч. Со временем нас может стать еще больше. Завтра вы рискуете проснуться в теле полковника федеральной армии, хотя до сих пор в кольцо попал только один из них.

И Мортон прибавил, словно извиняясь:

— Мне очень тяжело, что я выбрал всех женщин кольца среди проституток, но я не нашел в себе силы включить добродетельных диамондианских жен и матерей, этих несчастных рабынь, в кошмар ежедневных или еженедельных превращений, хотя это произойдет достаточно быстро… Послушайте, вы представляете себе, как мы будем вечно искать друг друга в этой путанице меняющихся тел? Понравилось бы это вам?

Изолина, должно быть, только сейчас вдруг осознала произошедшее. Ее нежное лицо изменилось: на нем снова было выражение дерзкой отваги. И еще на этом лице был восторг. Она схватила Мортона за руку.

— Да, да! Боже мой, конечно, да! — и, внезапно придя в ужас, добавила: — Но нам нужен какой-то способ связываться друг с другом… номер телефона…

Мортон накрыл своей большой пухлой ладонью тонкие пальцы, вцепившиеся в его руку.

— Изолина, успокойтесь. У нас есть место встречи — этот ресторан. Значит, в нужное время мы сможем сделать все остальное, все, что понадобится. Согласны ли вы остаться моей женой в этих обстоятельствах?

Молодая женщина приоткрыла рот, чтобы сказать “да”, и ее глаза заблестели от восторга. Вдруг этот блеск погас, и глаза затуманила влага.

— Но завтра я буду уличной девицей в Новом Неаполе, а вы окажетесь далеко в Новом Милане или на фронте с войсками Земной Федерации.

— Да, это возможно.

— Вы, разумеется, ограничили этот эксперимент во времени?

Лицо Мортона помрачнело.

— Внушения о том, как освободиться от гипноза, не всегда действуют, как предполагается. Вероятнее всего, все люди из кольца получили команду связаться с SRD через пять дней, и с этого времени все они будут в прямом контакте полностью освобождены от гипноза.

— А что тогда? Мне кажется, после этого все будет просто?

— Сегодня рано утром я был там. Вся эта часть дворца Комиссии разрушена. Компьютер, хотя и металлический, был подброшен вверх примерно на тридцать метров. А когда он упал, десять миллионов предохранителей перегорели, — пояснил Мортон.

Выражение затуманившихся глаз Изолины было странным.

— Значит, это может продолжаться вечно?

Мортон не ответил, а поднял руку, делая ей знак замолчать, и шепнул:

— Подождите! Меня сейчас подключили к фантастической беседе.

В его мозгу заговорил шелестящий голос:

“Система Махала А-24-69-73-2 вызывает Универсальный Регион, Локальный центр “Примус”. Поступило сообщение о проблеме ROD. Ряд инцидентов логического типа вызвал кризис на уровне загадки. Срочно требуется помощь или совет”.

(Ответ: Помощь абсолютно невозможна: системы группы А-24 расположены на периферии уровня 69 и находятся за пределами досягаемости средств прямой связи. Ваша очередь, Второй!)

Диамондианская Система Махала описала события, которые привели к путанице с Мортонами, и в заключение спросила:

“Какие советы вы можете дать?”

(Решение: Случай, когда устройство управления не может идентифицировать объект, никогда не предусматривался. Следовательно, применяйте вариант 96-Т.)

“Не преувеличиваете ли вы?”

(Проверка: Первый вариант — истребление всего вида?)

“Потерпел неудачу”.

(Проверка: Уничтожение первоначального устройства управления?)

“Сделано невозможным с помощью средств приоритетного доступа”.

(Решение: Предписывается вариант 96-Т.)

“Отлично”.

Мортон почувствовал на себе тревожный взгляд молодой женщины.

— У вас странный вид, — заметила она.

— Подождите! — повторил Мортон. — Это еще не кончилось.

40

Хорошо знакомый Мортону женский голос пробормотал:

— Не знаю, что со мной такое. Я, кажется, вот-вот упаду в обморок.

Мортон повернулся, прошел через ярко освещенную кухню к зеркалу и взглянул в него. В стекле отразилось лицо его сестры Барбары (значит, это не зеркало). Она внимательно оглядела себя, потом сказала:

— Какая я бледная, просто ужас: ни кровинки в лице.

Тогда Мортон понял, что происходит.

“Но она же на Земле!” — подумал он. Этот мысленный протест был очень слабым, и почти сразу же его заглушила невероятная правда. Возникла другая мысль, такая огромная, что не умещалась в сознании: “Больше семисот световых лет!”

“Так вот за что боролся Марриотт! — сказал себе Мортон. — Всемогущество, связь с кем угодно во всем мире — для него одного”.

Потом, во время этого сеанса связи, которым Мортон теперь управлял сам, его ум, проникаясь грандиозностью этого открытия, с каждым мгновением расширялся, разбухал, увеличивался в объеме как новорожденная Вселенная после первоначального взрыва.

— Барбара, это я, твой брат Чарлз, — сказал Мортон вслух. — Я говорю с тобой с помощью нового метода: передаю слова прямо в твой мозг. Сядь куда хочешь и говори вслух как обычно, я смогу тебя услышать.

В тот момент, когда Мортон где-то произносил эти слова, он почувствовал, что ему будет еще проще услышать сестру, чем он сказал: в определенном смысле он был Барбарой. Как в первый раз мысли Лозитина, мысли сестры проносились в его уме словно его собственные.

Мортон—Барбара побежал: Чарлз чувствовал себя совершенно так, как если бы бежал сам. Они оба (брат—сестра), задыхаясь от бега, бросились на очаровательную маленькую скамейку, стоявшую в оконной нише на кухне. Усевшись, Барбара воскликнула:

— О господи!

— Что случилось? — спросил женский голос в соседней комнате.

— Скажи ей что хочешь, — шепнул Мортон. — Я не знаю, как долго мы сможем поддерживать эту связь.

(Впрочем, связь казалась достаточно надежной.)

Барбара справилась с этой проблемой самым простым способом: когда в кухню вошла говорившая — немолодая женщина, — сестра Мортона просто властным жестом запретила ей задавать вопросы.

— Чарлз, это невероятно?

Слово “невероятно” было слишком слабым, но у Мортона не было времени на объяснения.

— У меня не было выбора: я должен был либо вызвать тебя по межзвездной связи, либо использовать этот новый метод. (Потом он решился на ложь.) Я хотел только, как обычно, узнать, что у вас нового.

В прошлом в критические моменты или тогда, когда он не был абсолютно уверен в том, как будут развиваться события, Мортон звонил своей семье по телефону именно в это время.

Без колебаний он продолжил:

— Я хотел узнать, все ли там… то есть я хочу сказать здесь… в порядке.

Барбара уже опомнилась от потрясения.

— Откуда ты говоришь?

— Я по-прежнему на Диамондиане.

— Как идет война?

Легкий вопрос.

— Военная тайна. Мама по-прежнему живет со своим вторым мужем?

— Мама единственная идеальная жена, которую я знаю, — ответил нежный женский голос. — Ни малейшего подозрения, если он не ночует дома. А вот я — другое дело. Вчера Люк позвонил мне — хочет, чтобы мы снова сошлись. Я послала его к черту! Вот тебе моя супружеская жизнь, — с горьким смехом закончила Барбара.

— Советы психиатров иногда помогают женщинам правильно обращаться с такими, как Люк.

— Я отказываюсь играть в эти жалкие игры!

— Тогда вообще не разговаривай с Люком.

— Но я ведь люблю его, — простонала Барбара. Мортон торопливо прервал ее.

— Нам нужно кончать разговор, — сказал он и озадаченно добавил: — Не пойму я некоторых мужчин. Отчего они такие?

— Не знаю, — отозвалась Барбара и мужественно добавила: — До свидания, Чарлз!

— До свидания. Поцелуй за меня маму.

— Обязательно поцелую. — И кухня на далекой Земле вдруг исчезла. Кусок настоящей, совершенно реальной жизни сменился пустотой.

Пустота ожила и стала…

Это “я-ты-вы-все” стало Мортоном.

Мортон смутно чувствовал, что его сознание растеклось по космосу вокруг шестой планеты диамондианского солнца и по ее поверхности.

Мир вокруг него… осветился. Сначала вспыхнуло несколько ярких точек, потом их стало больше. Вначале казалось, что они были относительно близко. Потом они стали охватывать все большее пространство, загораться все дальше. Разница расстояний в один миг четко обозначила границы этого озаренного светом мира, и Мортон понял, что смотрит на полный звезд Космос.

Вдруг он увидел под собой нечто фантастическое — планету, сияющую множеством огней. Но планеты такими не бывают, удивленно подумал Мортон. Они покрыты туманом, окутаны облаками. Как правило, атмосфера обитаемого мира — это туман, который скрывает все, кроме самых крупных возвышенностей и гор. Города на этом расстоянии обычно не видны.

Но сейчас он со всех сторон видел вокруг себя слабо светящиеся линии. Они как будто опускались на поверхность находившейся прямо под ним планеты. Эти линии были почти невидимы, но их было так много, что казалось, будто все пространство вокруг Мортона слабо светится. Мортон попытался понять, почему ему так долго показывают эту гигантскую панораму, — и вдруг все расплылось у него перед глазами. То, что он видел, удвоилось, утроилось, учетверилось.

В первое мгновение его зрительные нервы едва выдержали такое напряжение: две поверхности планеты, потом три, потом четыре, потом бесконечно много. Число светящихся линий тоже умножалось. Мортон попытался представить себе то, что он видел, как несколько изображений, наложенных одно на другое. Он заморгал глазами, пытаясь лучше разглядеть многослойную панораму.

Это оказалось невозможным.

“Мне дают понять, что Тьма может одновременно видеть все поверхности планеты и слить в своей памяти все виды Диамондианы в один образ”, — подумал Мортон. От него самого Система Махала явно не могла требовать так много. Тогда чего она добивается?

Может быть, если он будет считать эти виды зрительными образами и выберет из них один, а остальным позволит потускнеть…

Мортон попытался это сделать.

Тут же он четко увидел часть планеты — Северный полюс. Мортон решительно вернулся к туманящей зрение общей картине и выполнил операцию “уточнения” по-иному. На этот раз он увидел бескрайнее море.

“Я угадал!” — с торжеством подумал он.

В тот же момент Мортон услышал звуки. Это были голоса, миллионы голосов.

Очень давно, еще учась в университете, он однажды подключился к одному из тех “пучков” сообщений, с помощью которых телефонные вызовы передавались через межзвездное пространство. Принцип этой передачи — использование радиоволн в качестве несущего луча, по которому “пучки” передавались со сверхсветовой скоростью, восхитил Мортона-студента, а передача тысяч вызовов в одном пучке была, как выражался его профессор, “изящным решением”.

Тот, меньший хор голосов, который он услышал тогда, напоминал шум в большом переполненном зале, где все говорили одновременно, ожидая начала концерта.

Сейчас Мортон слышал что-то похожее, только голосов было еще больше.

В изумлении он подумал: “Неужели я сейчас слышу все слова, которые в этот момент произносят там, внизу?”

Такая возможность не умещалась в его уме и была слишком огромной, чтобы ее можно было обдумать за то малое время, которое у него было. Мортон задал себе вопрос, способен ли он еще управлять своими действиями.

В кабинете посла Лорана зазвонил видеоком, и чей-то голос доложил:

— Сообщение от поисковой группы, господин посол!

Лоран быстро снял трубку. Наступило молчание — он слушал того, кто говорил на другом конце провода. Потом, бросив взгляд на Брэя-диамондианца, он задал в трубку вопрос:

— А тело лейтенанта Лестера Брэя? Рядом со мной стоит человек, которому это будет особенно интересно.

Наконец Лоран положил трубку и серьезным тоном сообщил:

— Обнаружен только один труп — тело мисс Феррарис. Спасатели вошли в корабль, надев противогазы, и нашли там около шестидесяти ирсков и людей, которые все были без сознания. Единственный, кто исчез, — Мортон. Предполагают, что в воздухе распылено примерно пол-литра гипнотизирующего газа, а этого в таком ограниченном пространстве достаточно, чтобы усыпить их всех на несколько дней.

Мертвенно-бледное лицо посла постепенно приобретало обычный цвет, и выражение этого лица было радостным.

— Я велел доставить их всех сюда. Думаю, скоро мы сможем начать мирные переговоры. И в данных обстоятельствах, поскольку большая часть делегатов находится под гипнозом, я очень надеюсь на удачу. Мне кажется, что это полное и окончательное решение военной части той головоломки, о которой вы говорили…

* * *

Мортон вновь оказался в знакомом ресторанчике напротив Марии—Изолины Кастанья—Феррарис.

— Что с вами было? Уже два раза приносили счет, — шепнула она.

— Кажется, решение 96-Т означает вот что: местная группа абонентов Махалы отныне должна подчиняться моим приказам, а через две тысячи лет кто-нибудь прибудет сюда посмотреть, позволю ли я совершиться тому, чего они хотят. Я буду должен уволиться из армии и остаться на Диамондиане. Что вы думаете об этом? Как вам нравится идея сделать всех людей взаимозаменимыми с полковником Чарлзом Мортоном?

Пока он говорил, черноволосая молодая женщина оживилась. Вдруг она встала с места, быстро обошла стол и упала на колени коренастому смуглому диамондианцу.

— Господину Чарлзу Мортону и его супруге пора удалиться в укромный уголок и там воспользоваться своим уединением. Но одно я могу сказать тебе точно.

— Что же?

— Такой план, как тот, что предлагает эта Махала, никогда не будет принят диамондианцами.

Сказав это, она прижала в поцелуе свой изящный рот к толстым губам Мортона.

Эпилог

На Земле через несколько недель.

Заведующий художественной частью некоего журнала постучал в дверь своего шефа — главного редактора, вошел к нему и почтительно положил на его стол рукопись.

— Я получил новый рассказ лейтенанта Лестера Брэя. С Диамондианы.

— Слушайте, это ведь там только что подписали тот мирный договор! Покажите-ка мне это!

Глаза шефа искрились радостью, когда он читал: “Серые мысли под серымнебом… Из своего окна Христомена видела над потемневшими крышами Нового Неаполя вершину Везувия-2, который непрерывно извергал клубы дыма…”

Широко улыбаясь, главный редактор поднял взгляд на своего молодого помощника.

— Нет, вы только послушайте! Какой местный колорит! Это непременно нужно поставить в ближайший номер! Это же фантастическая сенсация — мы первые опубликуем такой материал! Рассказ очевидца — да с этим мы прогремим на весь мир! Вы согласны?

— Конечно, шеф!

РАССКАЗЫ

Первый марсианин

Я натянул на себя герметизированный комбинезон. Пересек ротонду Восточного порта, куда веерообразно сходились выходные пути и в центре которого находился разводной мост. Именно в этот момент я и заметил направлявшегося в мою сторону коренастого, смуглого парня с мощной грудной клеткой. На первый взгляд он явно относился к одному из индейских племен.

— Сеньор, — окликнул он меня.

Я из вежливости остановился. Взглянул на него повнимательней.

— Сеньор, — торопливо произнес он, — меня назначили вашим новым помощником машиниста.

Меня словно громом поразило. За время своего пребывания на Марсе я встречал людей всех рас и вероисповеданий. Но всегда только белые водили огромные, действовавшие на атомной энергии машины по бескрайним равнинам, в труднодоступных горах и вдоль покрытых льдом каналов. И причина этого была очень простой: превосходство белого человека в такого рода вопросах считалось делом установленным и никем не оспаривалось.

Из деликатности я попытался как-то скрыть охватившее меня замешательство.

— Рад иметь в вашем лице дорожного спутника, — выдавил я из себя. — И посоветовал бы вам поскорее надеть защитный костюм. До отправления остается всего лишь полчаса. Кстати, как вас зовут? Меня — Эктон, Билл Эктон, чтобы быть совсем уж точным.

— Хосе Инкухана. А спецодежда мне не нужна.

— На слух у вас южноамериканское имя, — неуверенно протянул я. И после несколько затянувшейся паузы добавил: — Послушайте, Джо, будьте благоразумны и поскорее попросите в экипировочном зале выдать вам НА-2. Да пошевеливайтесь, приятель! Потребуется время, чтобы облачиться в эту амуницию. Так что увидимся минут через двадцать.

И я отправился дальше. Сознаюсь, меня несколько стеснял в движениях мой собственный комбинезон НА-2. Вообще-то я не так уж и задумываюсь о той безопасности, которую гарантируют нам эти герметизированные одеяния, но следует откровенно признать, что на Марсе с его чрезвычайно разреженной атмосферой они были жизненно необходимы для обычного человека, если он находился вне помещения.

Не успел я сделать и нескольких шагов, как обнаружил, что Хосе по-прежнему тащится за мной.

— Вы можете располагать мною прямо сейчас, сеньор Эктон, — сказал он самым естественным тоном.

Сдерживая вспыхнувшее во мне раздражение, я обернулся к индейцу:

— Хосе, когда вы прибыли на эту планету?

Он окинул меня безмятежным взглядом.

— Пару дней тому назад, — ответствовал он, поднимая в подтверждение своих слов два пальца.

— И вы уже успели побывать там? — я красноречиво махнул рукой в сторону унылого, пустынного пейзажа.

— Конечно, — ответил он, кивнув головой. — Еще вчера.

Его умные глаза внимательно изучали меня.

Я был настолько ошарашен его словами, что стал беспомощно озираться вокруг. К счастью, в поле моего зрения попал Манэ, суперинтендант нашей ротонды.

— Эй, Шарль! — позвал я его.

Манэ, высокий француз, тут же подскочил к нам.

— Рад, что вы уже познакомились с Хосе, — затараторил он.

— Шарль, — улыбнулся я, — ознакомь его, пожалуйста, с ситуацией на Марсе. Просвети его, в частности, насчет того, что здесь содержание кислорода в воздухе примерно соответствует тому, что встречается на Земле на высоте в восемь тысяч метров. И объясни ему, что в этой связи необходимо носить соответствующую одежду.

Манэ улыбнулся.

— Сеньор Инкухана родился в Андах, в городишке, расположенном на высоте в пять тысяч четыреста метров над уровнем моря. Для него Марс — не более чем самая обычная вершина. — Он внезапно прервал свою речь, кого-то заметив. — А вот и Фрэнк! Эй, Фрэнк, поди сюда!

Фрэнк Грей отвечал за нормальную работу атомного двигателя. Он подошел небрежной походкой. Его худощавое и похожее на негнущуюся палку тело казалось непомерно большим в скафандре. Ему представили сеньора Инкухану. Фрэнк машинально протянул руку, но вдруг резко отдернул ее, нахмурившись.

— Что за бред? — взорвался он. — Кто это своевольничает и включает в список претендентов на должность машиниста посторонних людей? — Не ожидая ответа, он продолжал все в том же гневном тоне: — Ага, теперь припоминаю. Что-то болтали о новой партии завербованных индейцев. Это — самое настоящее оскорбление для подлинного специалиста-техника. И что же это за дельце задумали они тут провернуть? Неужто они хотят убедить нас, что мы лишь банда поденщиков?

— Фрэнк, вы достаточно образованный человек, чтобы понять простую истину: если мы сможем набирать в экипаж людей, способных жить… — примирительно начал Манэ, но тут же смолк.

Потому что Фрэнк, резко развернувшись, пошел своей дорогой. Мы растерянно смотрели вслед удалявшемуся машинисту. Я искоса метнул взгляд на Хосе, но его лицо оставалось совершенно невозмутимым. Манэ вытащил из кармана часы.

— Вам сейчас лучше всего подняться на борт и показать Хосе некоторые из приборов, объяснив, как обращаться с ними.

Строго по расписанию “Крыса пустыни” — так звали наш локомотив — была мягко выведена электрическим тягачом в гигантское депо, служившее переходным шлюзом между ротондой с ее искусственным климатом и марсианской атмосферой. Спустя несколько мгновений я нажал на рычаг. Стронувшись с места, локомотив инерцией своей громадной массы выкатился на студеные рельсы “иного мира”.

На востоке только что заалело восходящее солнце.

* * *

Через передатчик, вмонтированный в шлем скафандра, я вызвал Хосе. Тот покинул свое место и, подойдя ко мне, посмотрел в том направлении, куда я указывал пальцем.

— Вы имеете в виду оледенение, сеньор? — спросил он.

— Разумеется.

Внешняя металлическая обшивка поезда была вся изборождена замерзшими струйками воды. Я пробежал взглядом вдоль всей машины — от кабины до хвостовой части. Дверь декомпрессионного шлюза закрылась всего несколько секунд назад, но уже по всей внушительной длине локомотива влага сконденсировалась и в мгновение ока превратилась в блестящие льдинки-кристаллики.

Семьдесят градусов ниже нуля. Начало типичного зимнего дня в умеренной зоне Марса. Прямо перед нами на тусклой, печального вида равнине возвышались постройки небольшой земной колонии Восточного порта, центра крупного рудодобивающего комплекса. Железная дорога проходила под главной дугой переходников. Вагоны, включая и тот, что был герметизирован и предназначался для пассажиров, вывели вперед, чтобы сцепить с длинным грузовым составом, набитым отходами производства.

Я слегка подал назад, подождал пока закончат сцепку, а затем, открыв раздвижную дверь, спустился на насыпь. В глаза брызнули лучи солнца, блиставшего в темной голубизне неба. На горизонте еще проглядывали звезды. Впрочем, они будут верно сопровождать нас в течение всего предстоящего дневного пробега.

Обернувшись, я заметил Хосе, стоящего на пороге.

— Закройте-ка лучше дверь! — в сердцах бросил я.

Поднявшись в тамбур пассажирского вагона, я пересек его и вошел в комфортабельное купе. Мельком взглянув на сидевших в баре людей, отметил про себя, что везу сегодня элитную публику. Здесь были четыре “шишки” из руководства железных дорог (всех их я знал лично), а также некто, кого мне не замедлили представить как Филиппа Бэррона, недавно прибывшего с Земли. Это был крупный мужчина с кудрявой каштановой шевелюрой и серо-голубыми глазами.

Ко мне обратился вице-президент Генри Уэйд.

— Билл, нашим центральным службам взбрело в голову использовать здесь в качестве рабсилы индейцев. Им представляется, что такое помещение капитала ничуть не хуже других. Это побудило их попытаться заселить Марс индейцами — выходцами из района Анд. Но это же преглупейщая сделка! Пройдет несколько лет, и эти типы сварганят тут революцию, после чего заявят, что Марс — их собственность. А потом национализируют все бесценное оборудование, что мы сюда завезли.

— Какое впечатление произвел на вас этот индеец? — поинтересовался один из пассажиров.

— Джо вроде бы подходящая кандидатура, — осторожно ответил я.

— Вы считаете, что он выдержит в этом суровом климате?

— Похоже, он не испытывает никаких затруднений с дыханием, — отозвался я после некоторого колебания.

— Вот вам и образчик новой породы людей! — иронически заметил третий. — Воистину настоящий марсианин! Сотни его земляков пройдут в ближайшее время техническую подготовку. Даже женщины. Так что, Билл, скоро такие люди, как вы и я, превратятся лишь в банальное воспоминание в истории марсианских железных дорог.

— Черт бы побрал ваши пророчества! — гневно отреагировал вице-президент Уэйд.

Не скрою, высказывания такого рода не очень-то пришлись по душе и мне. Конечно, бывали моменты, когда я проклинал эти поездки и собственную жизнь. Но чаще всего я воспринимал свою службу как дар, поскольку с трудом мог представить себе иную, подходящую для меня форму существования. Хотя, говоря начистоту, планета была из тех, что навевают ужас.

Уэйд спокойно взглянул на меня.

— Мы намерены запросить ваше мнение об этом человеке, — промолвил он. — Полагаем, что его повысят в должности.

— Не понимаю, почему такое важное решение может зависеть от моего впечатления, — недоуменно пожал я плечами.

— Естественно, при его решении будут приняты во внимание и многие другие факторы, — внушительно изрек Уэйд. — На первый взгляд использование индейцев здесь в качестве рабочей силы представляет несомненный интерес. Но если посмотреть на эту проблему в целом, то достаточно быстро выявятся и подводные камни.

Бэррон, единственный из присутствовавших только что прибывший с Земли, поднялся и протянул мне руку.

— Ну а нам ситуация не представляется такой уж мрачной, — возразил он. — Для начала наймем восемнадцать индейцев и рассредоточим их по разным службам. Должен признать, что мы крепко надеемся на существенную экономию. Ясно ведь, что уменьшатся расходы на строительство укрытий, дешевле обойдутся компрессионные установки. Не исключено, что кое-что перепадет и акционерам. Неужели этот проект представляется столь уж опасным? Лично я так не считаю.

Поднимаясь через несколько минут к себе, в управленческий отсек локомотива, я заметил, как из него вышел Фрэнк Грей и направился в свою секцию. Я вопросительно взглянул на Хосе, но прочесть что-либо на его абсолютно бесстрастном лице было невозможно. Я подумал, не стоит ли расспросить его, в чем дело, но потом решил, что этого не следует делать: ведь Фрэнк был моим другом, чего нельзя было сказать о Хосе.

— В путь! — коротко бросил я индейцу.

Поезд тронулся. Судя по часам, мы опаздывали на восемь минут. Перед нами тянулось восемьсот километров трассы, которые надо было проскочить до наступления ночи. Если при этом не возникнет каких-либо непредсказуемых трудностей, то рейс пройдет спокойно. Следует отметить, что зимними ночами железные дороги на Марсе не функционируют. Из-за чрезвычайно низких температур рельсы становятся ломкими и продвигаться по ним очень опасно.

— Поддерживай пока среднюю скорость в тридцать километров в час, — порекомендовал я Хосе.

Хосе кивнул и с заинтересованным видом стал выполнять необходимые действия. Не скрою, что лицезреть спокойно сидящего без герметизированного комбинезона, хотя и тепло одетого машиниста было настолько непривычно, что в душу стал невольно заползать какой-то напряженный страх, тот самый, что я подметил и у других людей.

— Джо, — вдруг неожиданно выпалил я. — Что же за штука такая находится у вас на месте легких?

Хосе не относился к числу тех индейцев, которые отличаются молчаливостью, да и не блещут умом. Он был достаточно образованным человеком, в чем я имел возможность тотчас же убедиться. Он объяснил мне, что у жителей Анд объем легких существенно превышает норму, а кровеносная система гораздо мощнее обычной. Их сердца способны вынести нагрузку по меньшей мере в восемь раз большую, чем у человека, живущего на уровне моря. Количество крови у них заметно выше среднестатистического, а нервные клетки не столь чувствительны к кислородному голоданию.

Когда испанцы завоевали Перу и Боливию, они открыли, что свиньи, птицы, домашняя скотина, как, впрочем, и люди, теряли способность к деторождению на высоте, превышающей три тысячи метров. В то время если хотя бы одно поколение прожило жизнь где-то на отметке примерно в две тысячи четыреста метров, то их потомки полностью сохраняли это качество вплоть до четырех тысяч двухсот метров. А индейцы обитали в этих местах с незапамятных времен, задолго до появления там конкистадоров.

От приведенных Хосе фактов и цифр у меня, похоже, слегка закружилась голова. Я взглянул на мощного индейца и понял, что такой человек вполне мог бы стать марсианином, в то время как у меня таких шансов просто не было.

И тут я внезапно обнаружил — намного раньше Хосе, — что далеко впереди на рельсах лежит какой-то посторонний предмет. Я полагал, что индеец тоже должен его заметить, поэтому выжидал, раздумывая, сколько тому понадобится на это времени. Уже через двадцать секунд он вдруг вытянул палец, показывая на препятствие.

— Начинайте тормозить! — распорядился я.

Он несколько удивленно посмотрел на меня. Я был уверен, что в этот момент Хосе раздумывал над моими словами, оценивая их примерно так: но еще слишком рано делать это. Было ясно: он недостаточно учитывал то обстоятельство, что для остановки на Марсе требовалось гораздо больше времени, чем на Земле. Масса оставалась прежней, но вес здесь существенно менялся, а трение становилось гораздо более слабым. Состав со страшным скрипом колес замер. Локомотив, подрагивая, натужно пыхтел.

Вблизи не было ни души и вообще ничего примечательного, кроме громадного мешка, валявшегося рядом с рельсами. Я прикинул, что в него напихано не менее пары тонн скальных пород.

— Я сейчас спущусь вниз, — обратился я к Хосе, — а вы тем временем тихонько продвигайтесь вперед до тех пор, пока я не дам вам сигнал остановиться.

Он послушно кивнул. Я отодвинул в сторону дверь. Индеец в тот же момент поднял плотный воротник своей куртки, прикрывая от холода уши. Стоило мне спрыгнуть, как он тут же захлопнул дверь.

Между тем снаружи не так лютовало, как вчера. Я прикинул, что температура поднялась до минус пятидесяти градусов. По моему знаку поезд начал медленно продвигаться и остановился сразу же, как я махнул Хосе рукой. Используя небольшой подъемный кран, который мы постоянно на всякий случай возили с собой, я приподнял мешок и переправил его в грузовой вагон, заполненный шлаками. Потом вновь забрался в командный отсек локомотива.

— А теперь — полный вперед, да пошустрей! — распорядился я. Стрелка спидометра быстро поползла вверх. Но едва она достигла отметки “семьдесят”, как Хосе прекратил дальнейший разгон состава.

— Я недостаточно знаком с местностью, сеньор, чтобы рисковать двигаться быстрее.

Покачав головой, я сел за пульт управления. Локомотив немедленно отреагировал на заданное мною ускорение хода.

— Билл, — в его устах мое имя как-то смешно растянулось до “Би-и-лл”, — а кто это подбросил нам мешок?

Я уже некоторое время гадал про себя, проявит он любопытство по этому поводу или нет.

— Тут есть раса этаких мелких волосатиков, — неспешно ответил я на его вопрос. — Они живут в подземельях и, пробивая штольни, добывают этот материал, который почему-то аккуратно нам поставляют. — Я не мог удержаться от улыбки при виде его ошеломленной физиономии. — Нам же эта руда совсем ни к чему, поскольку обычно в ней ничего, кроме самых обыкновенных камней, не встречается. Но нас очень заинтересовали мешки, которые они заполняют этой ерундой. Они сотворены из чего-то, что не толще обычной бумаги, совершенно прозрачны и при этом выдерживают вес в несколько тонн. Волосатики производят эту “ткань” из особой субстанции, которая вырабатывается в их собственных телах. Примерно так же, как это происходит с пауками, ткущими свою паутину. А нам так и не удается объяснить им, что мы нуждаемся исключительно в мешках.

К этому моменту мы преодолели уже восемьдесят километров пути. Дорога шла строго по прямой линии, и создавалось впечатление, что мы весьма бойко катимся по ледяной дорожке катка. По обе стороны железнодорожного пути простиралась песчаная равнина, бескрайняя и пустынная. С того дня, когда я впервые попал в эти края, в ней, казалось, не произошло никаких перемен. На горизонте медленно поднималось солнце. Небо заметно поголубело, звезды побледнели, но их по-прежнему можно было легко различить. Мы мчались по этой бесплодной местности со свистом, порождаемым паровыми турбинами, вращавшимися с громадной скоростью, и с грохотом от всей той механики, что передавала тягу на колеса. Я чувствовал сейчас себя совсем иным, чем обычно, созданием, наделенным некой сверхчеловеческой мощью. Я был повелителем могучего стального монстра, нарушавшего извечную тишину на планете, удаленной на миллионы километров от Земли.

Вдали показалась цепь холмов, выглядевших кучкой своеобразных грибов. Я начал умерять нашу прыть. На панели зажглась красная лампочка. На счетчике высвечивалось тридцать километров. Я выжал тормоз.

Хосе, показав на мигающий индикатор, вопросительно взглянул на меня.

— На рельсах появился песок, — буркнул я.

Теперь нас со всех сторон окружали дюны. Песок был настолько тонким, что его колебал даже едва ощутимый ветер Марса. Образовалось нечто, напоминавшее колеблющийся дымок. И куда ни кинь взгляд, всюду эта кисея. Местами железнодорожное полотно полностью исчезало под песчаным покрывалом.

Мы продвигались вперед кое-как, рывками. Порой удавалось наращивать скорость там, где не было этой коварной преграды. Местами же из-за заносов еле-еле ползли под жалобный свист инжекторов. Прошло часа полтора, прежде чем перед нами вновь открылась абсолютно чистая колея.

Мы проделали уже половину пути. Часы показывали десять с минутами. В сегодняшнем расписании мы шли первыми. Хосе открыл внешнюю дверь.

— Выходим? — спросил он.

— Ясное дело. Пора немного поразмять ноги.

Мы очутились на ухабистой равнине, похожей на сморщенное старческое лицо, к тому же почти такого же сероватого цвета. Я наблюдал за Хосе, который на четвереньках взбирался на скалы, направляясь к расположенной от нас метрах в тридцати возвышенности. Подъем местами был достаточно крут, но он с легкостью преодолевал все препятствия.

В эту минуту я обратил внимание на то, что в кабину машиниста вошел Фрэнк. Я взглянул на него.

— Так, а теперь, значит, пускаем пыль в глаза, и уж тут-то все средства хороши? — осклабился он, выглядывая наружу.

Мне как-то и в голову не приходило, что проблему с индейцем можно рассматривать и под таким углом. Хосе же прекрасно представлял, что его подвергали испытанию и что он вызывал неприязнь у всей здешней публики, а вовсе не только у Фрэнка Грея.

Вдали послышался глухой шум, а затем пронзительный свисток. Из-за поворота вынырнула “Гончая пустыни”, устремившись навстречу нам. Сверкая на солнце, она с воем промчалась мимо длиннохвостым метеоритом. Разреженный марсианский воздух несколько скрадывал оглушительный лязг и грохот от неудержимого полета этого поезда-красавца. Едва лишь он скрылся из виду, как Фрэнк вновь удалился в свою контрольную кабину, а Хосе бодро вскочил на ступеньку локомотива.

Я внимательно оглядел индейца. Дышал он с трудом, а щеки приняли мраморный оттенок. Я еще подумал тогда, только ли испытанные минуту назад нагрузки явились причиной такого его вида. Наши взгляды встретились. Должно быть, он догадался, почему я столь пристально рассматриваю его, поскольку сразу же предпочел внести полную ясность, уверенно заявив:

— Не беспокойтесь ни о чем, сеньор. Я чувствую себя отлично.

В его голосе проскользнула легкая ирония. Я же тем временем подошел к двери, открыл ее и, повернувшись к Хосе, сказал:

— Знаете что, Джо, я привык играть честно. Так что я ухожу в пассажирский вагон, и выпутывайтесь-ка из всех ситуаций сами.

Джо поначалу не смог скрыть своего мимолетного испуга. Но затем, сжав зубы, торжественным тоном произнес:

— Благодарю вас, сеньор.

Уэйд и несколько других пассажиров выразили удивление принятым мною решением. Однако Бэррон одобрительно мотнул головой:

— Что ж, в сущности это — вполне лояльный подход к делу. Ведь все упирается в выяснение вопроса: способен ли он вести поезд. Так что вскоре мы получим исчерпывающий ответ. Не забывайте, что у нас по-прежнему сохраняется возможность приказать ему по телефону остановиться, отослав Билла обратно.

Повисла гнетущая тишина. Судя по тому, как все остальные насупились, они остались весьма недовольны моим поступком. Молчание явно затягивалось, в то время как поезд неуклонно набирал скорость. Я, должно быть, задремал, сидя в своем кресле, поскольку очнулся как-то слишком резко, поняв, что вагон неестественно содрогается и опасно раскачивается из стороны в сторону. Достаточно было взглянуть в окно, чтобы запаниковать: песчаная пустыня проносилась мимо нас с немыслимой скоростью.

Я живо огляделся. Трое из пассажиров о чем-то тихо спорили между собой. Уэйд клевал носом. Бэррон мирно попыхивал сигарой, но вид у него был несомненно озабоченный. Небрежно поднявшись, я подошел к внутреннему телефону и вызвал отсек машиниста. Как-то неприятно засосало под ложечкой, когда после пяти позывных никто мне не ответил. Вернувшись на место, я уже не отрывался от окна. “Крыса пустыни”, казалось, летела по рельсам еще быстрее. Едва не охнув от дурного предчувствия, я поднял голову и наткнулся на взгляд Уэйда, пристально изучавшего меня.

— Что-то ваш человек немного лихачит, — заметил он.

— А по-моему, этот парень — просто безответственный человек! — сухо бросил его заместитель.

Бэррон тяжко вздохнул, недобро стрельнув в меня косым взглядом.

— Дайте ему указание притормозить.

Я опять вцепился в трубку телефона, вызвав на сей раз Фрэнка Грэя. После третьего звонка раздался его голос, протянувший с ленцой:

— Алло!

— Фрэнк, — тихо сказал я. — Будьте добры, сходите к Джо и передайте ему распоряжение замедлить ход.

— Не слышу вас, — последовал ответ. — Что вам угодно?

Я повторил свою просьбу, четко выговаривая каждое слово, но стараясь при этом не повышать голоса.

— Да перестаньте вы цедить сквозь зубы! — вскипел Грей. — Ни слова не понимаю из того, что вы там лепечете.

Меня терзали одновременно два чувства — жалости и гнева в отношении Хосе. Ведь есть же пределы тому, что можно сделать, помогая кому-то, кто так и стремится влипнуть в пренеприятную историю. И уже громко, не заботясь более о том, что меня могут услышать, я проинструктировал машиниста в отношении тех действий, которые я ожидал от него. Когда я кончил говорить, на другом конце провода несколько секунд царило полное молчание.

— А пошли-ка вы к чертовой матери! — внезапно вскинулся Фрэнк. — Это дело меня никак не касается.

Он продолжал упорствовать, несмотря на все мои аргументы. В конце концов мне ничего не осталось, как попросить его обождать минуточку. Я обратился ко всем находящимся в купе пассажирам. Они выслушали мое сообщение молча. Потом Уэйд сердито кинул Бэррону:

— Вот видите, в какую скверную переделку мы попали из-за вашего индейца!

Бэррон со зловещим видом жевал свою сигару. Он отвернулся к окну, за которым все с той же сумасшедшей быстротой проносился пейзаж.

— Пожалуй, лучший выход сейчас — это приказать Фрэнку исполнить то, о чем его просил Билл, — угрюмо хмыкнул он.

В этот момент вернулся звонивший по телефону Уэйд.

— Я разрешил ему при необходимости применить силу, — буркнул он.

Почти тут же безумный бег “Крысы” стал заметно ослабевать. Тем временем Бэррон натянул на себя герметизированный комбинезон. Уэйд распорядился, чтобы его заместитель достал ему точно такой же. Пока состав не остановился совсем, боссы обменивались колкими репликами. Бэррон не сдавался и упрямо отстаивал свою точку зрения, утверждая, что неспособность справиться с задачей, проявленная одним индейцем с Анд, отнюдь не означает, что и все остальные столь же несостоятельны. В роли гида я провел их вдоль всего поезда к кабине машиниста. По пути я не переставал ломать голову над непостижимой для меня загадкой: что же все-таки нашло на Хосе? Неужели он и впрямь потерял голову?

Дверцу командного отсека нам открыл Фрэнк. Хосе нигде не было видно.

— Я наткнулся на него, когда вошел. Индеец лежал, задыхаясь, на полу, — рассказал Фрэнк. — И тогда я запер его в контрольной кабине, подняв там немного давление. — И он добавил самодовольно: — Чтобы вылечить этого парня, достаточно всего-навсего подбросить ему немного кислорода.

Я довольно долго изучающе рассматривал его, охваченный какими-то смутными подозрениями. Однако предпочел промолчать, ограничившись тем, что отрегулировал давление. После этого я прошел в контрольное помещение. Хосе сидел на стуле с пришибленным видом. Он поднял на меня жалкий взгляд. На все мои вопросы только пожимал плечами.

— Джо, — обратился я к нему в конце концов довольно жестко. — Мне хотелось бы, чтобы вы на какое-то мгновение отбросили вполне понятную природную гордость и подробно рассказали обо всем, что произошло.

— У меня неожиданно закружилась голова, — убитым тоном промямлил он. — Было такое ощущение, что меня вот-вот разорвет на куски. И я не знаю, что случилось после этого.

— С какой стати вы начали наращивать скорость?

Он часто заморгал. Его темные глаза расширились, в них явственно проступило недоумение.

— Сеньор, — наконец выдохнул он, — я ничегошеньки не могу вспомнить.

— Как мне представляется, — раздался из-за моей спины голос Фрэнка — мы, скорее всего, вошли в зону пониженного давления, и декомпрессия его доконала.

Я отрицательно помотал головой. Перед моими глазами все еще стояла утренняя сцена, когда он доказал свое превосходное зрение. Вспомнилось и то, с какой непринужденностью он взобрался днем на холм. Выносливость, которую он при этом проявил, не шла ни в какое сравнение с тем, что потребовалось бы от него после ничтожного изменения давления. К тому же двери командного отсека были герметически закрыты. А это означало, что внутреннее давление никоим образом не подвергалось изменениям.

Я обернулся и еще раз внимательно посмотрел на Фрэнка. В ответ тот вызывающе уставился на меня. Дважды я приоткрывал рот, чтобы задать ему кое-какие вопросы, но так и не решился на это, памятуя о нашей долгой дружбе. Позади Грея мелькнул Бэррон, крутившийся возле контрольного прибора, измеряющего давление в кабине. Затем, подойдя к Уэйду, он принялся тихо и с весьма серьезным видом что-то ему излагать. Но вице-президент только отрицательно мотал головой, явно не соглашаясь с ним. А стоило Бэррону замолчать, как Уэйд прямиком направился к Фрэнку с протянутой рукой.

— Господин Грей, — нарочито громко произнес он, — мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что своими действиями вы, несомненно, спасли нам жизнь. И что бы ни случилось, я непременно поддержу вас, можете быть в этом абсолютно уверены!

Бэррон тем временем потянул меня за рукав. Я вышел за ним из командного отсека.

— Скажите, Билл, — спокойно обратился он ко мне, — можно ли повышать или понижать давление в этом помещении, находясь в контрольной кабине?

Подобного рода информацию он мог получить и из других источников, а посему я, не колеблясь ни секунды, ответил на его вопрос утвердительно.

— Так, — невозмутимо продолжил он, — а теперь будьте любезны и поделитесь своими наблюдениями: имелись ли какие-либо признаки кислородного голодания у индейца в вашем присутствии?

— Абсолютно никаких.

— А есть ли у вас какие-либо соображения насчет тех чувств, которые испытывает к Хосе ваш машинист? Не враждебно ли он настроен в отношении планов принятия на работу в нашу систему индейцев?

— Понятия не имею, — честно признался я и взглянул на часы. — Послушайте, полагаю, что нам пора отправляться в путь. Мы опаздываем уже на сорок три минуты.

Как только поезд вновь набрал скорость, я передал ручку управления Хосе, а сам отправился в контрольную кабину. Фрэнк занимался регулировкой температуры, и я терпеливо подождал, пока он закончит со своим делом. Наконец он соизволил обратить на меня внимание.

— Разыграно неплохо, — как бы невзначай заметил я. Он даже и не пытался как-то отпираться.

— Вопрос стоит ребром: сейчас или никогда, — задиристо фыркнул он.

— Итак, вы не отрицаете, что сознательно понизили давление воздуха в кабине, чтобы скомпрометировать Джо?

Сквозь прозрачное забрало шлема скафандра было превосходно видно, как его рот растянулся в улыбке до ушей.

— Отнюдь, официально я ничего такого не признаю, — возразил он, — но сделаю все возможное, чтобы сорвать намерения этого бездельника, даже ценой неприятностей для себя лично. И у меня в черепушке уже шевелятся кое-какие идеи насчет того, каким образом я мог бы добиться нужной мне поддержки.

Я попытался растолковать ему, что если и в самом деле на свете существуют люди, способные нормально жить в разреженной атмосфере Марса, то, говоря по чести, никто не может лишать их права воспользоваться этой возможностью.

— И вы называете это человеком?

Я просто не мог поверить своим ушам. Но абсолютно уверен, что именно в этот момент все дружеские чувства, что я испытывал к нему, умерли навсегда.

— Если вы еще хоть раз попытаетесь в чем-то навредить Джо в его работе, то я вас попросту отколочу, — чеканя слова, произнес я.

Фрэнк злобно покосился на меня.

— А я — то все и так и этак раскидывал своим умишком, стараясь допереть, на чьей же вы стороне в этом конфликте, — съязвил он. — Спасибо, что просветили меня.

В течение следующего часа мы мчались по унылой скалистой местности. Потом потянулись холмы, и кое-где стали посверкивать зеленой ледяной гладью марсианские каналы. Я только что сообщил Хосе, что наиболее трудная часть пути осталась позади, как нежданно-негаданно на пульте тревожно замигал красный огонек.

— Что — снова колею занесло песком? — встревожился он, нахмурив брови.

— Нет, в этих местах такого не бывает, — задумчиво откликнулся я. — Должно быть, что-то случилось с рельсами. Или же что-то лежит на них…

Оказалось, что тревогу вызвала ящерица — этакий пятиметровый пунцово-желтый монстр. Лапы этой безмозглой твари застряли под рельсами между шпалами. Чтобы высвободиться, ей было достаточно просто вытащить свои конечности из-под них, но на такую реакцию это на редкость тупое создание не было способно.

Уэйд, естественно, сразу же затрезвонил по поводу новой задержки, но мгновенно успокоился, как только узнал, что приключилось на сей раз.

— Вам известно, как с ними следует обращаться. — Он ограничился этой незамысловатой фразой и повесил трубку.

Само собой разумеется, я знал, как следовало действовать, но, признаться, не чувствовал себя от этого лучше. Я рассказал Хосе, что люди, охотившиеся на этих чудищ, надевали на себя комбинезоны, сделанные из того самого знаменитого материала, в который упаковывались посылки от волосатиков, поскольку он выдерживал любые, самые фантастические нагрузки. Эти доспехи служили бы отличной защитой, если бы гигантской рептилии вздумалось перейти в наступление.

В кабину разболтанной походкой вошел Фрэнк. На мое предложение отправиться вдвоем, чтобы помочь этой ящерице выбраться из западни, в которую та угодила, он лишь отрицательно помотал головой. Надо сказать, что эта животина питалась кактусами необычайной твердости, а потому зубы ее могли запросто растереть в порошок любую скалу.

— Для такого задания идеальный кандидат — наш Джо. Думается, что даже если эта гадина порвет его амуницию, то ее укус наверняка не причинит ему никаких неудобств, — с сарказмом съехидничал Грей.

Хосе тут же подхватил с полу толстый металлический прут.

— Где находится эта ваша хваленая спецодежда, сеньор? — обратился он ко мне.

— У нас есть лишние комплекты. Но я обязательно составлю вам компанию, — неохотно откликнулся я.

Боевое снаряжение прикрывало все тело — с головы до ног. Жесткий шлем моего рабочего скафандра, сделанный из особого материала, надежно оберегал голову. Хосе же носил только вязаную шапочку. Промелькнула мысль, что если его народу действительно суждено осесть в этих краях, то его соплеменникам придется побеспокоиться о более основательной, чем у него, одежде для встреч такого характера.

Порывшись в ящике для инструментов, я достал оттуда распылитель керосина и вместе с Хосе спустился на землю. Ящерица повернула в нашу сторону свою ярко-красную башку и стала всматриваться в приближающихся к ней незнакомцев. Одновременно она не переставала упрямо пытаться продвинуться вперед, не в силах сообразить, что для этого ей следовало предварительно вытащить лапы из-под рельс.

Я от души брызнул керосином в ее голубые, лишенные какого-либо выражения, глаза. Затем мы с Хосе набросились на нее, нанося частые удары по бокам — слева и справа — и по хвосту. Но вместо достойного ответа на наше нападение эта тварь всего лишь высунула язык, издав при этом громкий свист и звуки, похожие на тарахтенье погремушки, и по-прежнему продолжала свои бесплодные усилия продвинуться вперед.

Солнце склонялось к горизонту, и день подходил к концу. Мы с Хосе неустанно пришпоривали зверюгу до тех пор, пока в ее убогом умишке не щелкнул какой-то защитный механизм. Тогда она перестала все время дергаться вперед и повернулась к нам, разъяренно зашипев, словно намереваясь наброситься на нас.

И в тот момент ее лапы, заскользив, естественным образом вызволились из ловушки, и чудовище оказалось на свободе.

— Джо! — заорал я. — Быстро! Немедленно укрываемся от нее у хвоста!

Но двигаться с нужной быстротой в этом колыхавшемся из-за легкого ветерка песке было довольно трудно. Десятисантиметровой длины когти внезапно рубанули по воздуху так близко от щеки индейца, что я невольно затаил дыхание. Но он все же сумел отскочить от этого создания, которое, потеряв врага из ввду, тут же позабыло о его существовании.

В последний раз мы увидели ящерицу недалеко от нас, у подножия скалы, на которую она с великим усердием старалась вскарабкаться вместо того, чтобы обойти ее стороной.

Когда мы уже приближались к локомотиву, раздался пронзительный скрежет и металлический лязг. Состав сдвинулся с места, угрожающе накатываясь на нас. На какую-то долю секунды вверху, в кабине машиниста, мелькнул силуэт Фрэнка Грея. Он сидел за пультом управления. С каждым оборотом колес поезд шел все быстрее. В момент, когда он пролетал мимо нас, Грей насмешливо сделал нам ручкой.

Я изо всех сил вцепился в поручни, повиснув на них всем телом. Вне себя от ярости, я попытался подтянуться повыше, но в это мгновение надо мной приоткрылась раздвижная дверь кабины водителя. Оттуда высунулся Фрэнк и чем-то ударил меня по пальцам. Несмотря на довольно толстые перчатки защитного комбинезона, я почувствовал резкую боль, и тут же онемевшие пальцы чуть было не отпустили спасительный поручень. Совсем обезумев, я перехватил его другой рукой чуть пониже.

Тотчас же Фрэнк, встав на колени, вновь замахнулся своим смертоносным для меня оружием. Но на сей раз он промахнулся, и от этого удара металла о металл посыпались искры. Нет, с меня и одной такой атаки было более чем достаточно. Я не мог допустить, чтобы он изуродовал и вторую мою руку. Не говоря уже о том, что вполне мог свалиться под колеса. Поэтому прежде, чем он успел шарахнуть по мне в третий раз, я вытянул ноги и, коснувшись ими грунта, засеменил в темпе все убыстрявшегося хода поезда. И только тогда отпустил поручень.

И все же я упал головой вперед, врезавшись прямо в насыпь. К счастью, прослойка воздуха в моем герметизированном комбинезоне спасла меня от серьезных ранений. Задыхаясь, я поднялся на нога. Меня била дрожь от бессильного гнева. Я совершенно выдохся в этой безобразной схватке. И все же я не оставил надежды вспрыгнуть на ступеньки проносившихся мимо вагонов с отходами. Однако когда я в полусогнутом положении побежал вдоль поезда, то быстро понял, что из-за громоздкого одеяния мне вряд ли удастся это сделать. Состав уже раскатился так быстро, что выполнить этот план оказалось трудно, если не сказать вообще невозможно. Совсем упав духом, я решил уже отказаться от этой безумной затеи, но в последний момент чья-то железная рука ухватила меня за шею.

— Сеньор, бегите!

И я повиновался. Совершенно обессиленный, с пересохшим от натуги ртом и привкусом соли на языке, с помутившимся взором от набежавших и резавших глаза слез, я беспомощно, вслепую молотил руками воздух, стремясь ухватиться за ступеньку вагона, заполненного шлаком. На ней-то и висел Хосе.

Благодаря державшему меня мертвой хваткой индейцу, принявшему тем самым на себя основную тяжесть моей отягощенной комбинезоном персоны, мне буквально чудом удалось это сделать. Спустя несколько секунд мы оба уже сидели на платформе товарного вагона, с трудом переводя дыхание.

Меня все еще трясло от пережитого волнения. Но, преодолевая себя, я приподнялся.

— Не знаю, что задумал этот лицемер, — с ненавистью процедил я сквозь зубы, — но мы сейчас же направимся в пассажирский вагон и расставим все точки над “i”.

Наше появление там вызвало некоторый переполох. Я кратко объяснил, в чем дело, затем, сняв трубку телефона, вызвал кабину машиниста. Но после третьего гудка на линии воцарилась ватная тишина. Поскольку вся питавшая системы поезда энергия распределялась с пульта управления, не оставалось никаких сомнений, что Фрэнк вырубил телефонную связь. Цель его действий была абсолютно очевидна: любой ценой не допустить нашего контакта с Марсополисом, конечным пунктом нашей поездки.

В глубине души я корил себя за то, что не догадался прежде всего позвонить именно туда. Не исключено, что я успел бы сделать это раньше, чем Фрэнку пришла в голову мысль воспрепятствовать любому нашему общению с внешним миром.

Один из пассажиров недоуменно пожал плечами.

— Фрэнк ведет себя крайне глупо, — воскликнул он. — Если его намерение состоит в том, чтобы совершить аварию, то в итоге он рискует пострадать и сам. Поэтому считаю, что нам ничего не остается, как покрепче пристегнуться в креслах и ждать.

И тут у меня совершенно неожиданно возникла ужасная мысль. Я быстро взглянул на манометр, регистрировавший давление пара. Оно заметно упало, а температура была несколько ниже положенной. Я обратился к пассажирам:

— Господа, мне тяжело сообщать вам правду, но обстановка требует этого. Сдается, что Фрэнк отключил кондиционеры.

Филипп Бэррон побледнел, но прочесть что-либо в его взгляде было по-прежнему невозможно.

— И сколько времени мы сможем продержаться? — поинтересовался он.

— Не более часа, — уточнил я. — На худой конец, мы смогли бы вынести неизбежный в этом случае холод, но если давление упадет более чем в два раза, всем нам — крышка, за исключением, конечно, Хосе.

Последовала мучительная пауза. Бэррон задумчиво посматривал на индейца.

— Да… разумеется, надо иметь в виду и вас, — наконец произнес он. — Мне кажется, Грей воображает, что может потягаться с индейцем. Дурень! Само собой разумеется, мы все могли бы предварительно подписаться под запиской о том, что реально здесь произошло. И положиться на вас в том, чтобы она дошла по назначению…

— К дьяволу это ваше донесение! — взъярился один из пассажиров. — Это, понятно, могло бы здорово выручить Джо, но что будет с нами?

— Вы упускаете из виду одну важную деталь, — вмешался я. — Джо, вне всякого сомнения, выдержит низкое давление, но он не сможет дышать испорченным воздухом. Так что он тоже быстро отдаст концы. У нас остался лишь один-единственный шанс. — Я повернулся к Хосе. — Давайте попробуем вместе пробраться на борт этого треклятого локомотива.

В конце каждого вагона висел специальный топорик на случай пожара. Мы прихватили это немудреное оружие, через минуту уже были на крыше и начали с грехом пополам продвигаться к головной части состава. Вскоре впереди стали посверкивать голубые и красные огоньки на кабине тягача.

Мне не давала покоя мысль о том, что у Фрэда в помещении имелась дальнобойная винтовка. А мы с Хосе представляли собой превосходную мишень. Я сомневался в том, что он отважится в нас стрелять, но полностью исключить это было нельзя.

Конечно, потом было бы чертовски трудно объяснить, почему на крыше оказалось два изрешеченных пулями трупа, но мысль о такой перспективе парализовывала меня.

Низко нависшее над нами небо Марса стало уже темнеть. Ярко вспыхнула Земля, словно вечерняя звезда над устало закатывавшимся солнцем. Дневным светом можно было пользоваться еще примерно с час, но, учитывая, что нам оставалось преодолеть еще более ста пятидесяти километров, это ни в коей мере не утешало меня. Мы достигли гористого региона, и дорога здесь слишком петляет, чтобы продвигаться вперед с большой скоростью.

Под мощным напором жестокого ветра я согнулся в три погибели. Я заметил, что и Джо частенько останавливается, чтобы, энергично потирая руки, хоть немного согреться. Мы продолжали медленно продвигаться к цели и добрались уже до тендера.

И тут я обнаружил, что Фрэнк пристально наблюдает за нами через окно кабины. Рядом с ним стояла винтовка, прислоненная к подоконнику. Но он пока не делал никаких попыток воспользоваться ею. По-видимому, он предпочитал дождаться дальнейшего развития событий.

Это серьезно встревожило меня. Ведь наша задача состояла в том, чтобы проникнуть в его отсек целыми иневредимыми.

И вот мы наконец на крыше кабины и распластались как раз в том месте, где под нами раздвигались двери. Я свесился вниз с одной стороны, Хосе — с другой. Одновременно замахнувшись топориками, мы начали яростно колотить ими по толстым стеклам. В принципе они были противоударными, но не настолько, чтобы выдержать столь неистовый натиск. Я услышал, как стекло затрещало, и достаточно крупный осколок вывалился внутрь. Пока что все шло наилучшим образом. Но теперь предстояло решить весьма трудную проблему: спуститься на уровень двери и, просунув руку в проделанную дыру, запустить механизм, открывавший вход в кабину.

Я осторожно скользнул ногами на ступеньки металлической лестницы, успев, однако, заметить, что и Джо также провалился вниз. Все шло безупречно до тех пор, пока нас защищали металлические стенки: чтобы открыть стрельбу, Фрэнку требовалось сначала просунуть винтовку через пробоину. Но было ясно, что он и не подумает поступать таким образом, а предпочтет держаться посреди помещения и ждать момента, когда покажется чья-то — моя или Хосе — рука. В конце концов время сейчас работало на него.

Поезд втягивался в сумеречную зону. Темнота ощутимо сгущалась. Колеса противно скрипели, издавая к тому же пронзительный металлический звук. Состав мелко вздрагивал, машина жалобно постанывала. Локомотив слегка раскачивало при довольно крутых подъемах.

Собравшись наконец с духом и опасаясь наихудшего, я совсем было отважился на рискованный бросок, но тут раздался выстрел. Я сообразил, что его можно объяснить только одним: Хосе проявил большую, чем я, дерзость и рванулся на приступ первым.

Почувствовав бурный прилив энергии, я моментально ткнул в дыру руку в безрассудной надежде, что оружие Фрэнка в этот момент все еще повернуто в сторону Хосе.

Мне помогло отменное знание расположения оборудования в кабине, и я мигом ухватился за нужный мне механизм.

Повернув соответствующий рычажок, я тотчас же выдернул руку обратно.

В ту же секунду поверх пробитого мною отверстия в стекло с визгом впилась пуля. Почти сразу же последовал второй выстрел. Я торопливо, что было силы, двинул в дверь плечом. Она с грохотом рухнула. А я очутился прямо перед Фрэнком, который в упор наставил ствол винтовки мне в грудь.

Я буквально вдавился спиной в стену кабины. Прекрасно понимая всю тщетность своей попытки, я тем не менее попытался ударить противника топориком и даже едва не задел его. Тот все-таки успел слегка отступить назад, что в итоге и спасло его. Сквозь прозрачное забрало шлема я видел искаженные черты лица Фрэнка, плотно сжатые губы, неестественно блестевшие глаза. Когда он отшатнулся от моего удара, то невольно опустил оружие вниз, но тут же решительно вновь направил его на меня.

Я прекрасно видел, как напрягся его палец на спусковом крючке, и, не раздумывая, молниеносно метнул в него свой топорик. Он инстинктивно пригнулся, и рукоятка лишь слегка задела его плечо.

В третий раз черный зрачок винтовки впился в меня. На этот раз Фрэнк целился мне в голову. Я в отчаянии подумал: “Оба мы в данный момент демонстрируем свою полную и органическую несостоятельность. Разве сам факт прибытия индейца на Марс — не наглядное доказательство нашей уязвимости на планете, где людям не хватает воздуха для нормального дыхания?”

И все же я почему-то надеялся, что мне так или иначе удастся вдолбить Грею в голову эту истину.

Пока такого рода мысли вихрем проносились у меня в голове, я, осев и выгнув спину, рискнул одним прыжком перемахнуть через порог кабины. Ствол винтовки уткнулся мне в лицо. И вдруг Фрэнк зашатался, будто пьяный.

Во всяком случае, мне так показалось.

Более всего меня поразило то, что предназначавшаяся мне пуля, взвизгнув, умчалась куда-то в темноту.

Словно ниоткуда возник пожарный топорик и с грохотом свалился на пол помещения. Я внезапно понял, в чем дело. Это Хосе, стоя у второй двери, запустил им во Фрэнка. То ли ему повезло, то ли он был достаточно меток, но сфера, защищавшая голову нашего общего противника, разлетелась вдребезги.

Фрэнк споткнулся, зашатался и непременно вывалился бы через открытую дверь, не схвати я его за руку и не удержи в кабине в самую последнюю секунду. Пока я затаскивал его поглубже внутрь, закрывая одновременно за собой дверь, Хосе не двигался, прислонившись к противоположной стенке. Его левая рука повисла безжизненной плетью и сильно кровоточила. Лицо приобрело пепельный оттенок. И все же он через силу улыбнулся, когда я волочил по полу обмякшее тело Фрэнка Грея к контрольной кабине. Я надеялся спасти ему жизнь, восстановив нормальное для людей давление. Теперь дело было за правосудием — оно должно было дать оценку его действиям.

* * *

Сегодня, когда я начинаю рассказывать детям о своих приключениях на Марсе, история о Хосе неизменно больше всего привлекает их внимание, и они всегда напряженно ее слушают. И это вселяет в меня надежду. С тех пор как я вернулся в Колорадо и поселился на высоте три тысячи четыреста метров, мне удалось пробудить в общественности энтузиазм в отношении задуманного мною плана, реально осуществимого в будущем…

Я предложил соорудить город на высоте в пять тысяч метров, с тем чтобы некоторую часть года там жили бы наши дети. Мы предусмотрели все и решили необходимые организационные проблемы, чтобы добиться успеха в наших начинаниях.

Их дети станут настоящими марсианами.

Ультраземлянин

1

Укрепленная на дверях табличка слегка поблескивала. На ней красовалась надпись:

РИЧАРД КАРР, доктор философии

Психолог

Лунная база

Сам Карр, упитанный молодой человек, стоял у одного из двух окон своего кабинета и посматривал в бинокль вниз в окно пятого этажа. На шее у него на черном ремешке болтался микрофон. А с языка так и сыпались оживленные комментарии:

— Вон человек, мысли которого всецело поглощены техникой. Он страстно желает найти решение занимающей его проблемы. Однако своей подружке он об этом не говорит, а только беспрестанно талдычит: “Давай поспешим!” Странное дело, но по совершенно непонятным мне причинам та в свою очередь тоже стремится поскорее убраться отсюда. И тем не менее она ничуть не склонна так запросто согласиться с его предложением об уходе. А посему настаивает: “Нет, подождем еще немного и поговорим о будущем”. На что мужчина реагирует весьма своеобразно: “Я что-то не очень хорошо представляю, о каком будущем ты мне толкуешь…”

Карр неожиданно умолк.

— Полковник! — позвал он кого-то через минуту. — Разговор начинает приобретать чересчур личный характер. Может, переключимся на кого-нибудь другого?

— А есть у вас представление о том, на каком языке они общаются? — полюбопытствовал полковник Уэнтворт, глядевший в другое окошко.

— Естественно, но стопроцентной уверенности нет. Что-то явно славянское. Так разговаривают жители Восточной Европы. Их артикуляция напоминает… Да, все верно! Это наверняка польский.

Уэнтворт, протянув руку, отключил связанный с микрофоном магнитофон, на который записывался диалог лиц с пятого этажа.

Полковник был мужчиной высокого — под метр восемьдесят — роста, тридцати восьми лет, обманчиво хрупкого телосложения, с серыми глазами, безмятежное выражение которых не могло скрыть его живого ума. Вот уже восемь лет, как он работал сотрудником службы безопасности лунной станции, но так и не отвык от свойственной ему сдержанности и даже немного типично британской чопорности. А американец-психолог только что прибыл на Луну. До этого они не были знакомы друг с другом.

Уэнтворт, подхватив локатор, принялся разглядывать через его визирную ось квартирантов с пятого этажа. Кому-кому, а уж ему-то было прекрасно известно — Карр, судя по всему, даже и не догадывался об этом, — что оба они, подслушивая разговор, поступали не совсем законно. Тот факт, что на станции в соответствии с международными договоренностями совместно проживали люди множества национальностей, отнюдь не давал кому-либо права шпионить за мыслями других!

Как бы то ни было, но Уэнтворт, отводя в сторону глаза, — чтобы его визави не мог прочитать его мысли, в которые полковник не собирался пока кого-либо посвящать, — сдержанным тоном предложил:

— Мы занимаемся этой сценой уже десять минут. Проведем хотя бы еще один сеанс. Видите ли вы вот ту рыженькую дамочку и рядом с ней коротышку-мужчину?

Но Карр почему-то не отреагировал на его слова. Похоже, его внимание было полностью поглощено чем-то, происходившим в эти минуты внизу.

— Полковник! — наконец очнулся он. — Взгляните-ка вон на того парня! — Его голос выдавал неподдельное замешательство. — Да-да, на этого видного молодца свирепого вида в головном уборе… Так ют… он вовсе не человек!

— Это еще что за новости? — остолбенел Уэнтворт. Он живо направил в указанную сторону свой собственный бинокль, а Карр в это время внезапно закричал:

— О боже! Да он никак засек меня! Сейчас этот тип меня прихлопнет! Смотрите!

Уэнтворт инстинктивно нагнул голову и отступил в глубь помещения. Спустя какой-то миг возник ослепительный луч, затмивший своей яркостью дневной свет.

Звонко посыпались осколки разнесенного вдребезги оконного стекла, глухо застучали куски штукатурки.

Затем — гробовая тишина.

Уэнтворт успел заметить, что Карр проворно плюхнулся на пол. Сочтя, что тот остался целым и невредимым, полковник, не теряя времени, подполз к письменному столу, схватил трубку телефона и объявил тревогу.

2

Борис Денович, медик, психиатр, недавно включенный в личный состав соответствующей секции, прослушал, слегка нахмурившись, запись случившегося, пользуясь прибором для автоперевода. Вся эта история представлялась ему невероятной.

Поправив миниатюрный наушник в ухе, он, прервав полковника Уэнтворта, сказал в микрофон:

— Насколько я понимаю, вы пытаетесь убедить меня в том, что, по словам этого молодого американца, он способен читать мысли людей по выражению их лиц? Полагаю, полковник, что вы имеете в виду телепатию?

Уэнтворт задумчиво вгляделся в своего собеседника, человека среднего возраста, отличавшегося весьма живым темпераментом. Офицеру безопасности было известно нечто такое, о чем ни Карр, ни Денович и понятия не имели. Поэтому он вполне ожидал такого рода реакции. Но ему было очень нужно подтверждение его сведений.

— Вы уже провели необходимую проверку? — продолжал Денович. — Я говорю о языках и тому подобном.

Уэнтворт полагал необходимым уделить вопросу контроля столько времени, сколько потребуется. Поэтому-то он и провел двадцать бесценных минут в службе перевода.

— Я записал разговоры, как оказалось, на польском, немецком, греческом и японском языках, — уточнил он.

— И то, что сообщал Карр насчет содержания уловленных им бесед, совпадает с переводами?

— Не дословно. Но главное он понял.

И без того длинное лицо Деновича вытянулось еще больше. Он считал, что офицер безопасности стал жертвой бессовестного обмана, умело разыгранного американским коллегой.

— Я бы все-таки посоветовал дослушать запись до конца, — гнул свою линию полковник.

— Пожалуй, не стоит этого делать, — терпеливо отнекивался Денович. — Полагаю, он своего добился. — Психиатр насупился. — Полковник, надеюсь, что этот американец — не простой эксперт, умеющий читать по губам, а еще и лингвист.

Но Уэнтворт не сдавался и приказал своему расплывшемуся в улыбке секретарю:

— Запустите-ка ту небольшую белую пленку. — Затем, вновь обращаясь к Деновичу, добавил: — Доктор, с этим вам ознакомиться надо непременно.

Зашуршал магнитофон. Первым прозвучал голос полковника Уэнтворта. Он как раз привлекал внимание Карра к другой паре объектов наблюдения. Потом последовала пауза. И наконец Карр выкрикнул те самые слова, что незадолго до этого так потрясли офицера безопасности лунной станции.

Когда в наушниках раздался звон разбитого стекла и отчетливо прозвучал взрыв, Денович сидел в своем кресле, напряженно выпрямившись. Он впал в такую глубокую задумчивость, что жест полковника, отключившего магнитофон, воспринял смутно, будто в тумане. И даже последовавший за этим собственный пронзительный возглас донесся до него, как если бы тот пришел со стороны.

— Что это было? Что случилось?

Пока Уэнтворт объяснял, Денович вполне оправился от эмоционального шока.

— Должно быть, речь все же идет о какой-то мистификации, — упрямо повторил он. А после небольшой паузы набросился на полковника: — А сами-то вы смотрели в этот момент в окно? И если да, то что видели?

— Знаете, я испугался, — признался Уэнтворт. — Я мигом растянулся на полу. Куски штукатурки продолжали падать в течение двух—трех минут.

— Значит, вы не зафиксировали никакого зловещего с виду детины, ничего общего не имевшего с нормальным человеческим существом? — Денович и не пытался скрыть звучавшие в его тоне саркастические нотки.

Уэнтворт был вынужден согласиться с тем, что, когда он снова приблизился к окну, никого, отвечавшего подобному описанию, он не обнаружил.

Советский психиатр откинулся в кресле, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. Уже давно он не был так близок к приступу неудержимого гнева. И объектом его неистовой враждебности был исключительно доктор Ричард Д.Карр, американский психолог.

Все же ему удалось побороть свои бурные страсти и вернуться к ровному и сдержанному тону.

— Послушайте, полковник, а почему бы не предоставить ему возможность еще разочек поэкспериментировать со своим так называемым даром? Я готов создать для этого самые благоприятные условия с учетом всех его пожеланий. Вот тогда-то у меня появится шанс по достоинству оценить Карра. Кстати, и сам он получит возможность проявить себя… А там посмотрим. — На тонких губах Деновича блуждала злорадная улыбка. — Я бы хотел предложить ему прочитать мысли по моему лицу.

Он был очень доволен своим предложением и ничуть не подозревал, что для Уэнтворта это дело носило исключительно срочный характер. Офицер безопасности с досадой закусил губу.

— Ладно. Пойду разыщу доктора Карра, — пробормотал он. — Мы могли бы сообща обсудить вашу мысль.

Уэнтворт удалился. Когда Карр вышел из своего офиса, полковник поджидал его у лифта, стоя спиной к двери. В ответ на его приветствие Уэнтворт сухо предложил:

— Пройдемте сюда, доктор.

По пути к кабинету Деновича он слегка отворачивался от своего спутника.

Едва они вошли в помещение — сначала Карр, а после него Уэнтворт, — Денович поспешил им навстречу. Наушник, вставленный в ухо, ему, по-видимому, ничуть не мешал: микрофон он пристроил к лацкану своего пиджака.

Еще на Земле он отработал особую тактику обращения с людьми, к которым у него не лежала душа: психиатр в этих случаях без устали бродил во время разговора по комнате, довольно бесцеремонно вел себя при прощании, держался поближе к двери.

Уже первый взгляд, брошенный им на полноватого, болезненного с виду и постоянно вяло потирающего руки американца, подкрепил его настрой на то, чтобы поскорее закруглиться с этим делом и не отступать от своей отточенной манеры поведения.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил он, указывая на приемную.

Но Карр не двинулся с места. На его одутловатом лице промелькнула снисходительная улыбка. Денович, который уже толкнул дверь и удерживал ее полуоткрытой, недоуменно обернулся.

— Нам следовало бы наладить более сердечные отношения, доктор, — тихо произнес Карр.

Эти слова раздражили Деновича, сразу же настроившегося на циничный лад.

— Ах да, — насмешливо пророкотал он. — Совсем забыл. Ведь вы читаете мысли и, наверное, сейчас прочесываете те, что вертятся у меня в голове. Интересно, что же вы там отыскали?

— Доктор, неужели вы настаиваете, чтобы я рассказал о них вслух? — произнес американец все с той же полуулыбкой.

Психиатр чувствовал себя в отличной форме, и его поведение отличалось абсолютной раскованностью.

— Я был бы только рад попасться в эту расставленную вами ловушку, — добродушно парировал он.

Уэнтворт, с беспокойством ожидавший, как произойдет знакомство двух ученых, решил вмешаться. Он твердо заявил, что Карра целесообразно было бы подвергнуть такому испытанию, которое одновременно дало бы и полезную практическую отдачу.

— Мне бы хотелось, чтобы вы оба сопровождали меня до входного шлюза, — вполне логично завершил он свой небольшой спич.

При этом он все время упорно держался вполоборота по отношению к Карру, но краем глаза непрерывно следил за ним. Тот повернулся к полковнику и внимательно оглядел его с ног до головы.

— До сего момента, — медленно, с расстановкой, процедил он, — я с уважением относился к тому, что считал вашим желанием сохранить личную жизнь и уберечь ее от любого бестактного вмешательства. Однако раза два-три мне все же удалось пробиться сквозь броню непроницаемости на вашем лице истинного британца и, несмотря на ваш уклончивый характер, уловить несколько мыслей, имеющих прямое отношение ко мне. Вам что-то известно об этих специфических особенностях, что-то такое… — Он смолк, нахмурив брови, а потом выпалил в вызывающем тоне: — То, что я демонстрирую, не является новинкой для вас. Кто-то уже до меня проделывал то же самое.

— Вы недалеки от истины, — дипломатично ответил Уэнтворт, по-прежнему отворачиваясь от американца. — Так и быть, я расскажу вам все, как только для этого будут подходящие условия. А пока что нам предстоит основательно потрудиться. Согласны?

Уэнтворт шел впереди, указывая дорогу. Он убедил себя, что талант Карра мог бы оказаться полезным для установления контакта с инопланетным существом. Но если и в самом деле была какая-то надежда извлечь пользу из чудесных особенностей американского психолога, то фактор времени приобретал решающее значение.

Карр и Денович и слыхом не слыхали о том, что сразу же после размещения базы на Луне у отдельных членов ее персонала совершенно неожиданно стал проявляться феномен поразительной аккумуляции энергии ESP, или PSI, причем у каждого в различной степени. Впервые человек получил возможность читать мысли себе подобных по их лицам. Как правило, это, видимо, было связано с повышенным интересом у них в прошлом к такого рода занятиям. На Луне же эта способность усилилась настолько, что приобрела сверхъестественную мощь. Но, к несчастью, она воспринималась ее носителями как вполне естественное свойство, и они либо вообще о ней никому не заикались, либо, не придавая значения, сообщали об этом далеко не сразу.

И все же постепенно сумели установить, что первая фаза такого небывалого состояния человека длилась примерно пару дней. Потом оно быстро ослабевало, а потом в течение нескольких часов не заявляло о себе вовсе, и человек, испытавший его, напрочь забывал об этом.

Однако затем энергия ESP ни с того ни с сего возникала вторично, и на сей раз в совершенно преображенном виде.

В этом своем варианте она становилась чем-то поистине фантастическим, выступала в форме на редкость высокоэнергетической и кардинально отличалась от первоначальной.

Как-то раз Уэнтворт попытался описать это чудо. И ему на ум непроизвольно и сразу же пришло сравнение со зверем, который в предсмертной агонии способен на короткое время достичь высочайшего в своей жизни пика возможностей. Этот пример действий в критических обстоятельствах давал некоторое представление об эффекте ESP, когда эта энергия пробуждалась в своей n-й степени. Не исключено, что именно в эти несколько часов люди получали представление о том, какого невероятного, головокружительного могущества должен достичь человек в далеком будущем в ходе своей эволюции.

Но затем неизбежно и быстро наступал спад. Всего несколько недолгих часов — и эта искаженная версия всплеска ESP начинала постепенно ослабевать и наконец исчезала навсегда.

Уэнтворта больше всего в эти минуты тревожил тот факт, что Карр находился на Луне уже около сорока восьми часов. Он подозревал, что в течение всего этого времени американский психолог мог читать мысли окружавших его людей. Но теперь — исходя из накопленного опыта — с минуты на минуту должен был наступить конец первой двухдневной фазы.

Значит, недопустимо попусту терять время! Сейчас, когда приняты все необходимые предварительные меры, нельзя было медлить! Следовало любой ценой избежать ситуации, при которой Карр, нечаянно обнаружив правду, расслабится или, того хуже, разволнуется. По этой причине и следовало продолжать прятать от него лицо, не давая ему возможности прочитать свои мысли!

3

Они быстро спустились к транспортному узлу и поспешно сели в небольшой электрокар, который доставил их по однорельсовой дороге в подземный входной шлюз, обустроенный прямо под базой для космолетов. Выходя из машины, они обратили внимание на человека в униформе, который вышел из какой-то двери и направился по коридору в их сторону.

Уэнтворт узнал в нем одного из первых лунных поселенцев и кивнул ему в знак приветствия. Тот в ответ дружески помахал рукой, продолжая идти своей дорогой. Уэнтворт предложил своим спутникам проследовать в тоннель, по которому только что проходил этот служащий шлюза. Денович повиновался, но Карр после нескольких шагов внезапно остановился и оглянулся.

— Полковник, — взволнованно обратился он к Уэнтворту, — могу ли я переговорить с этим человеком?

— С каким? — недоуменно переспросил офицер, уже и думать забывший о случайной встрече.

— Да с тем, который только что повстречался нам, с человеком из здешнего персонала.

— С Петерсоном? Ну конечно! Эй! Пит! — позвал он.

А Карр тем временем уже чуть ли не бегом мчался обратно. Денович, сообразив, что происходит нечто необычное, тут же развернулся. Карр и Петерсон о чем-то оживленно беседовали. Служащий дважды отрицательно помотал головой, а потом вдруг безудержно расхохотался.

Этот взрыв гомерического хохота казался совершенно неуместным. Неудивительно, что некоторые из тех, кто выходил в этот момент из багажного отделения, приостановились, неодобрительно разглядывая группу только что прибывших лиц.

Денович наблюдал за происходившим с изумлением. Петерсон же вдруг горько расплакался. В воздухе повисло какое-то напряжение, которое психиатр явственно ощущал всем своим телом. Он пододвинулся поближе к беседующей парочке и остановился всего в нескольких шагах от нее. При этом он заметил, что и Уэнтворт сделал то же самое.

А человек в униформе принялся истошно вопить, хотя изо всех сил — это было заметно — и пытался как-то совладать с охватившей его истерикой.

— Так что вы сказали? — зарыдал он. — Я не очень хорошо понял ваши слова… Объясните все-таки, что же случилось со мной. Ведь никогда ничего подобного раньше не бывало.

Он громко всхлипнул, сделал невероятное усилие, чтобы успокоиться, но не сумел и тут же впал в слепую ярость.

— Вы… как вас там зовут, — злобно прошипел он, — что это вы со мной сотворили?

— Вчера после полудня кто-то побывал здесь и завладел вашим разумом, — терпеливо втолковывал Карр. — Расскажите нам, как это произошло.

— Так… Это самое… — Петерсон как-то разом утихомирился. — Вы имеете в виду этих чернокожих! Их было трое. У одного так сильно ввалились щеки, что вид у него был какой-то чудной. Я еще попросил его снять головной убор.

Он замолчал и, непрестанно мигая, уставился на Карра. При этом его нижняя челюсть безвольно отвисла, а лицо приняло настолько озадаченное и ошеломленное выражение, что он стал походить на настоящего идиота.

— Так что же он с вами сделал? — продолжал добиваться ответа Карр.

— Ну… ах да! — Он вытаращил глаза. — Этот тип направил на меня пучок света… пучок света прямо из той самой штуки, что он носил на…

Неожиданно он замолчал с отсутствующим видом.

— Чего это я тут болтаю? — пролепетал он наконец. — Я, наверное, начал заговариваться.

Денович подошел к ним вплотную. Теперь он уже ничуть не сомневался в необыкновенных способностях Карра.

— Доктор Карр, — чеканя слова, потребовал он с едва сдерживаемым возмущением. — Прошу вас сейчас же оставить этого человека в покое.

Карр, вздрогнув, посмотрел на него исподлобья. Денович почти физически ощутил, как тот шарит взглядом по его лицу.

— О! — вырвалось у него. — Минуточку, коллега! — И он приказал служащему: — А вы возвращайтесь к месту вашей службы и прилягте! Если через час не почувствуете себя лучше, приходите ко мне в кабинет. — Он вручил Петерсону свою визитную карточку. — Полагаю, что нам следует обязательно переговорить с начальником входного шлюза, — сказал он в заключение, обращаясь к Уэнтворту.

* * *

Шеф входного шлюза Понтине оказался еще толще, чем Карр. Итальянец по происхождению, он отличался большой приветливостью, оригинальностью суждений и был прекрасным работником. Сделав вид, что не заметил предложенного Деновичем аппарата-переводчика, он предпочел воспользоваться своим.

— Эти трое африканцев прибыли из Вестулэнда, — с ходу проинформировал он, красноречиво воздев руки жестом, означавшим, что он не может оказать им никакого содействия. — Так что, господа, вас ожидают немалые трудности.

Уэнтворт, уже сталкивавшийся с черными в службе безопасности, сразу понял, в чем дело. Внеземлянин либо был необыкновенно хитер, либо ему здорово повезло, когда он решил вырядиться под африканца. Тем самым он подпадал под определенную защиту, существовавшую на Луне. Она была призвана снять напряженность в расовых отношениях. Так что теперь главную свою надежду он возлагал на то, что Карр с его уникальными способностями окажется выше такого рода предрассудков.

Понтине располагал фотографиями этих трех жителей Вестулэнда. На одной из них и был изображен тот самый тип в своем курьезном головном уборе, которому весьма искусно придали сходство с длинным и легким шарфом, завязывавшимся наподобие мусульманского тюрбана. Полоска ткани опускалась низко на лоб, а видневшееся под ней лицо — увы, то была печальная очевидность! — лишь очень приблизительно напоминало человеческое.

Когда его изображение высветили на широком экране в кинозале, то черный пигмент стал виден совершенно ясно, а скошенный подбородок являл собой жалкое зрелище.

Через несколько минут изображение чужака поступило в сеть телеоповещения интеркома безопасности лунной базы. Уэнтворту было не по себе от сделанного открытия. Доложив о сложившейся ситуации, он повернул кнопку своего спецаппарата во вторую позицию. Световые индикаторы гасли на щитке один за другим. В итоге из мигалок остались всего две, что являлось весьма недурным показателем при проведении комплекса мероприятий, предусмотренных в экстренных случаях.

Уэнтворт оценил состояние боеготовности на всей охватываемой его службой площади. В двенадцати секторах громадной лунной станции его люди вышли в коридоры для прочесывания различных участков, тщательно изучая положение на закрепленных за ними местах. При этом был отдан приказ: если кто-нибудь обнаружит, что разыскиваемый субъект недавно находился на его территории, то он обязан немедленно проверить, по-прежнему ли тот все еще пребывает в предполагаемом месте или же его и след уже простыл.

Вскоре певуче загудел один из вибраторов. Тут же зажегся и соответствующий светодиод. Офицер безопасности поспешно ткнул в кнопку. На экране появилось изображение молодого свежевыбритого человека. Это был Леду из французского сектора.

— Полковник Уэнтворт?

— Да?

— Интересующее вас лицо со вчерашнего полудня занимает в этом крыле комнату. Примерно с час назад он куда-то вышел, и с тех пор я его не видел.

Не успел он закончить свое донесение, как уже зажегся другой огонек. Последовало следующее сообщение:

— Я заметил его тридцать пять минут назад. Он быстрым шагом входил в R-1.

Уэнтворт про себя чертыхнулся. R-1 служил резиденцией для различных визитеров. В нем насчитывалось тысяча пятьсот сорок четыре помещения, большинство из которых в данный момент пустовало. Когда-то при создании базы этот жилищный комплекс был разработан в футуристическом стиле одним весьма талантливым архитектором. Затем этот проект скоропалительно утвердил один из комитетов без учета интересов безопасности. Со всеми своими бесчисленными коридорами, скрытыми лестницами, тремя дюжинами ресторанов, четырьмя театрами и павильончиками для галантных свиданий, с туристическими автобусами, предназначенными для экскурсий по поверхности Луны, этот блок представлял собой настоящий дуршлаг, через сотни всевозможных лазеек которого мог просочиться туда или, наоборот, скрыться оттуда незамеченным кто угодно.

Короче говоря, R-1 был идеальным укрытием в лунном городе. К сожалению, пришелец сразу же понял это и воспользовался им. Уэнтворт с мрачным видом повернул контрольную кнопку, возвращаясь к первой позиции. Он объявил всеобщую тревогу, час “Ч”.

Затем, обернувшись, он подхватил под руку Карра. Продолжая отворачиваться от него, полковник, прерывисто дыша, сделал знак Деновичу, направляясь к лифту:

— Пойдемте!

Основные надежды на успех он теперь связывал главным образом с эффективной организацией “охоты на человека”, ради которой будут задействованы все наличные средства и возможности. При этом, естественно, не последняя роль отводилась и использованию исключительных способностей Карра, наличие которых тот только что продемонстрировал. Удачным для быстрого поиска был и тот факт, что в R-1 были заняты сейчас всего тридцать восемь квартир.

Полковник на ходу кратко изложил спутникам суть своего плана поимки чужака. Предполагалось, что они будут обходить заселенные квартиры, и, как только на пороге появится жилец, Карр сосредоточится на изучении его лица, в то время как Уэнтворт будет задавать тому для отвода глаз какие-нибудь вопросы.

Для ускорения операции Карру предписывалось в отрицательном, по его мнению, случае, еще до того, как испытуемый начнет отвечать, просто произнести “нет”. И тогда эстафету подхватит один из сотрудников службы безопасности, который и продолжит опрос. А Карр, Денович и Уэнтворт с их свитой должны будут уже переключиться на следующую квартиру, уповая на то, что встретят кого-нибудь, кто успел заметить поблизости разыскиваемого внеземлянина.

Дверь седьмого обследуемого таким методом жилищного блока открыла миниатюрная женщина и вопрошающе поглядела на посетителей. Одета она была в строгое черное платье. При взгляде на нее Уэнтворт невольно подумал, кто же смог убедить это хрупкое существо предпринять достаточно опасное путешествие, хотя — и он постоянно тому удивлялся — именно такого склада люди по каким-то своим таинственным резонам, похоже, особенно ценили посещения Луны.

Полковник заметил, что Карр пребывал в нерешительности.

— Он здесь, — вдруг вырвалось у того.

Тотчас же кто-то из сопровождения, схватив женщину, увлек ее наружу, зажимая ей рукой рот. А спустя несколько секунд к ним бесшумно подкатила на резиновых роликах группа захвата. Не останавливаясь, она с ходу проникла внутрь помещения.

Уэнтворт, присев в ожидании развязки у двери на корточки, с чувством некоторого внутреннего дискомфорта подумал о том приказе, который он отдал этим людям: нанести по незваному гостю удар, используя при необходимости любые средства! В голове неожиданно мелькнула мысль, что этот субъект на деле представляет иную космическую расу, первую из когда-либо замеченных в Солнечной системе. Имели ли они право, ни в чем, в сущности, не разобравшись, немедленно убивать того?

Но ведь внеземлянин без всякого предупреждения пытался уничтожить Карра. Более того, он виновен и в другом преступлении — тайном проникновении на лунную базу. Не вызывало никаких сомнений, что намерения этого существа были откровенно враждебными. Следовательно, реакция землян должна быть соответствующей.

Размышления Уэнтворта были прерваны крайне неприятным ощущением судорожной дрожи. Все тело странно покалывало — это сказывались последствия применения мобильной группой электрических вибраторов.

Уэнтворт уже думал про себя, насколько же он был прав, отдавая такой приказ, как вдруг внезапно вход в квартиру залил ослепительный свет. Излучение в проеме двери по яркости не уступало солнечному. Но оно исчезло так же внезапно, как и появилось. Прошла минута. Было слышно, как внутри помещения что-то с грохотом падало. Уэнтворт, с натянутыми, как струна, нервами, продолжал ждать.

4

То, что произошло всего несколько минут назад, выглядело крайне просто. Ксилмер молниеносно понял, что, если он того захочет, схватки не миновать. Тогда он, воспользовавшись специальным устройством, замаскированным в его причудливом головном уборе, направил запрос на джийн — боевой космолет, двигавшийся по орбите достаточно далеко от Луны. Прежде чем запросить инструкции, он счел необходимым дать некоторые пояснения.

— Выполняя миссию лазутчика в их городе, я натолкнулся лишь на одно встревожившее меня обстоятельство. С час тому назад кто-то с верхних этажей здания расшифровал меня. Сам факт, что он оказался способен на это, говорит о том, что на этой станции обитают два типа существ. Первая группа — а она составляет подавляющее большинство — не представляет для нас никакого интереса. Напротив, вторая — один из ее представителей как раз и раскрыл мое присутствие здесь, причем на значительном расстоянии, — в принципе могла бы являться более могущественной, чем средняя, формой жизни. Считаю, что мне следует сейчас ускользнуть из этого помещения, пройдя сквозь стену, и сконцентрировать все усилия на выявлении той точки, откуда этот, более высокого, чем остальные, класса индивид наблюдал за мной. Мне во что бы то ни стало нужно захватить его, прежде чем будут приняты необратимые решения.

Ответ был сухим и категоричным:

— Ровно через двадцать четыре часа флот рискнет установить с нами на минуту подпространственную связь. К этому времени мы обязаны решить: или вызываем его сюда, или посылаем в иное место.

— Но я намерен действовать осторожно, — запротестовал Ксилмер. — Проникнуть сквозь стены, как и преодолеть другие препятствия, чтобы не появляться более в коридорах, не составит никакого труда. Прежде чем покинуть город, я хочу стереть любые воспоминания о своем пребывании в умах значительной части коллектива этой станции. Даже при наихудшем варианте развития событий я управлюсь со всеми этими делами за несколько часов.

— И все же следует подвергнуть испытанию, хотя бы в течение нескольких секунд, их оружие. Пусть даже с одной-единственной целью: выяснить, чем они реально располагают на случай возникновения подобной ситуации.

— Согласен.

* * *

С болью в сердце осматривал Уэнтворт разгромленное помещение. Потом он повернулся к двум уцелевшим и все еще находившимся в состоянии шока сотрудникам, которые едва выползли с места боя, оставив позади себя разнесенные в клочья тела членов группы захвата.

— Что тут произошло? — глухо проронил он.

Удивительно, но они так и не смогли рассказать ничего путного. Выяснилось лишь, что, ворвавшись в гостиную, боевики мельком приметили фигуру, напоминавшую по очертаниям человеческую.

При этих словах сержант Гожински несколько раз встряхнул головой, словно отгоняя какое-то наваждение. Затем он дрожащим голосом продолжил рассказ, прибегнув к помощи своего автопереводчика.

— Он был там! Я видел его, успел заметить, как он оценивающе оглядел нас сверху донизу. Он ничуть не испугался нашего появления. Я сейчас же направил на него свой разрядник… Знаете… гм…

Для обозначения оружия спецотряда он использовал жаргонное словечко. Уэнтворт нетерпеливо кивнул.

— Я тут же скомандовал: “Огонь!” — продолжал сержант Гожински. — Видел, как блеснула вибрирующая молния, выпущенная в него. Ну а потом в нас всех полыхнуло чем-то необыкновенно ярким. Меня, судя по всему, контузило. Когда я очнулся, то в стене зияла дыра, а сама тварь куда-то скрылась.

Второй чудом спасшийся сотрудник, родом из Южной Америки, подтвердил показания сержанта.

Слушая их, Уэнтворт почувствовал, как противный холодок страха заползает ему в душу. Вывод напрашивался сам собой: они столкнулись с противником, располагавшим оружием, превосходящим их собственное. В растерянности полковник приблизился к гигантской дыре, черневшей в стене. Сталь была вспорота как ножницами, и вырезанная часть отчетливо сохраняла очертания фигуры. Он поднес к отверстию счетчик Гейгера, но тот молчал.

Следовательно, их враг — реальность: он использовал неведомый им вид энергии, не оставлявшей радиоактивных следов!

Уэнтворт с трудом подавлял в себе все возраставшее напряжение. Лунная станция располагала двенадцатью мобильными группами, использовавшимися в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств. Но их надо было еще привести в боевую готовность, а на это уйдет около часа.

Тем не менее план дальнейших действий он изложил окружавшим его людям спокойным и уверенным тоном, заявив в заключение:

— Каждой поисковой группе будет обязательно придано по несколько мобильных подразделений особого назначения.

Затем он подключился своим телевизионным контуром к ближайшему гнезду сети связи и отдал специальный приказ:

— Всем наблюдателям оставаться на местах! Как только дополнительные отряды сопровождения будут в состоянии выступить, вызывайте меня по…

После некоторого колебания он назвал номер телефона офиса доктора Деновича.

Неожиданно до полковника дошло, что рядом с ним томится Карр.

— Доктор, — сказал Уэнтворт, по-прежнему избегая смотреть американцу в глаза, — прошу вас впредь воздерживаться от любого вмешательства. Не забывайте, что эта нечисть, едва сообразив, что вы наблюдаете за ней, тут же попыталась расправиться с вами. Ведь тогда она не сочла нужным уничтожать кого-либо другого. Не знаменательно ли это?

— А что, если это было импульсивной реакцией на то, что мы застали его врасплох?

Для подобного предположения были определенные основания. Но Уэнтворт не желал идти на риск.

— Полковник, мне надо бы кое в чем вам признаться, — продолжал Карр, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — Стоило мне лишь взглянуть этой женщине в лицо, а это длилось не более секунды, как сразу же возникло ощущение, что какая-то посторонняя сила пытается помешать прочитать ее мысли. Не считаете ли вы, что этот внеземлянин располагал каким-то устройством, позволяющим ему настолько эффективно вмешиваться в процесс мышления подружки, что ее черты в итоге вообще могли бы перестать его отображать?

Эти слова чрезвычайно расстроили Уэнтворта, потому что свидетельствовали о завершении начальной фазы проявления энергии ESP. Жестокие шалости судьбы! Видимо, пришло время проинформировать Карра об особенностях этого феномена, чтобы он правильно разобрался в ситуации.

Полковник повернулся лицом к психологу и любезно предложил ему:

— А почему бы вам, доктор, не прочитать и мои мысли?

Карр быстро взглянул на него и нахмурился. Он вдруг как-то разом поник, а его розовые щечки поблекли.

— Я почему-то начинаю испытывать трудности, — с убитым видом промямлил он. — К тому же вы думаете о чем-то достаточно сложном. Ага, вот: вы полагаете, что мой дар угадывать мысли других людей по их лицам является… всего лишь… — Он замотал головой, заметно обескураженный. — Никак не могу понять… банальным? Но это же, надо полагать, совсем не так!

Да, Уэнтворт лишний раз убедился в том, что чудесная сила безвозвратно исчезла.

— Пойдемте в кабинет доктора Деновича, — громко произнес он. — Теперь я уверен, что располагаю достаточным временем для того, чтобы выложить вам обоим всю правду, как и обещал это сделать.

* * *

Прошел час. Сведений о том, что дополнительные мобильные группы спецназа уже готовы, так и не поступило. Тем временем Уэнтворт закончил свой рассказ о том, что такое энергия ESP, или PSI, и как она проявляется у людей на Луне.

Лицо Карра по завершении его сообщения покрылось пятнами, как после изнурительной работы, а губы судорожно сжались. Он был потрясен.

— А ведь на вид все протекало так естественно, — прошептал он. — Вот уже несколько лет, как я изучаю смысл выражений человеческих лиц.

— А когда ваш талант по-настоящему проявил себя? — поинтересовался полковник.

— Так… — протянул Карр. — В сущности, это наступило всего два дня тому назад, во время полета на Луну, когда я по привычке начал приглядываться к другим пассажирам. Куски прежней головоломки стали сами собой складываться в моем мозгу в ясную и четкую картину. К моменту посадки на Луну у меня сформировалась стройная система восприятия мыслей людей, основывавшаяся на уже накопленном опыте.

— Получается, что первичная двухдневная фаза должна была завершиться всего несколько часов спустя после того, как вы обратились ко мне. Иными словами, подтверждается тезис о том, ваши чудо-способности вошли сейчас в конечную стадию. Кризис не за горами.

Карр побледнел еще больше.

— И все же, — еле ворочая языком, полюбопытствовал он, — в какой форме проявляется эта пресловутая последующая стадия способности чтения мыслей?

Лицо Деновича вдруг стало жестким, его худощавое тело подобралось и напряглось. Наклонившись вперед, он резко прервал их беседу:

— Меня глубоко возмущает проявленная в этом деле чрезмерная скрытность. Почему меня не поставили в известность сразу же после вашего прибытия на станцию? И вообще, по каким причинам не было сделано никаких предварительных оповещений поселенцев о столь серьезном явлении?

Английский офицер безопасности весьма натянуто заметил, что в своем нынешнем виде лунная станция существует всего лишь восемь лет. Межпланетные путешествия до сих пор являются новинкой, и люди легко впадают в панику из-за пустяков. В подобных условиях известие о существовании такого феномена могло бы негативно сказаться на дальнейшем развитии станции. И все-таки вперспективе предусматривалось открыть эти сведения, считавшиеся до сего времени секретными. Уже подготовлен коллективный доклад на эту тему, который будет опубликован в мировой прессе после того, как его изучит Совет Безопасности Объединенных Наций.

— А что касается того, чтобы составить соответствующее досье для вас, — продолжал Уэнтворт, — то я решил заняться этим несколько позже, после того, как кто-то из вас сам стал бы жертвой этого явления.

В целом сложившаяся ситуация давала основания полагать, что тут действовала вполне определенная система, которая могла быть разработана одним из экспертов.

— Надеюсь, доктор Карр, — бесцветно улыбнулся полковник, — что вы догадались описать ваши впечатления?

— Да, разумеется, я сделал самые полные заметки, — угрюмо отозвался Карр.

— Это будут первые документы такого рода, составленные специалистом, — сухо бросил полковник. — Тем самым мы сделали шаг вперед.

После такого комментария Уэнтворт развел руками, как бы показывая, что отныне контроль за ситуацией утрачен.

— Вот и вся история! — вздохнул он и встал. — Пожалуй, сейчас мне следует выяснить, что происходит с нашими славными мобильными группами. — Он обратился к Деновичу: — А вы, доктор, пока понаблюдайте за вашим коллегой.

Психиатр коротко кивнул.

Когда ученые остались наедине, доктор Денович метнул в сторону толстяка-американца взгляд, в котором явно сквозил оттенок обеспокоенности: он задумался теперь и о собственной безопасности.

— Тяжелый удар для вас, доктор Карр. Почему бы вам не принять легкое снотворное? Это поможет вам расслабиться. Все равно ваш дар понемногу теряет свою эффективность.

Карр, прищурившись, впился взглядом в лицо своего старшего коллеги.

— Да, вполне возможно, что он и в самом деле улетучивается… — протянул он. — Но вам должно быть стыдно за те мысли, которые я сейчас улавливаю у вас.

— Уверен, что вы ошибаетесь, что-то читая на моем лице, — живо возразил Денович.

— Но вы намереваетесь ознакомиться с моими записями, пока я буду спать!

— Я всего лишь подумал о ваших заметках, — уточнил тот. — И понял, насколько они важны. Мне и в голову не приходило, что вы можете допустить возможность не разрешить кому-либо прочитать их.

— Полагаю, что именно такие мысли и отразило ваше лицо. — Карр помолчал. — Примите мои извинения. Послушайте, у нас обоих нервы сейчас ни к черту не годятся. Поэтому давайте лучше успокоимся и проанализируем сложившуюся ситуацию.

И он стал излагать свою точку зрения. В данный момент, подчеркнул он, здесь находятся два специалиста-психиатра, столкнувшиеся со сложной профессиональной проблемой. Почему бы им не остаться просто-напросто на своих местах, вести наблюдения за тем, как развивается процесс угасания энергии PSI, и ежесекундно фиксировать эти наблюдения?

— Вполне возможно, — сказал он в заключение, — что таким методом беспрерывного контроля мы сумеем точнее выявить суть и основу феномена и даже, может быть, воспрепятствуем ослаблению моей памяти.

В два тридцать резко затрезвонил телефон.

Это был Уэнтворт. Он сообщил им, что поисковые бригады наконец-то укреплены дополнительными мобильными подразделениями специального назначения.

— Я хотел бы выяснить, не желаете ли вы присоединиться к операции?

Денович объяснил, что он не может покинуть Карра, поскольку то, что они тут наметили сделать вдвоем, было слишком важно.

Положив трубку и вернувшись к американцу, Денович с удивлением обнаружил, что тот откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Его вид, особенно вялость тела, обеспокоили психиатра. Он наклонился над Карром и слегка потряс. Напрасно. Тот не проявлял никаких признаков жизни. Быстрый осмотр показал, однако, что его пульс бился ровно, как во время глубокого сна. Да и дышал он глубоко и равномерно.

Денович не стал терять времени. Взяв шприц, он вколол в руку психиатра снотворное. Потом отослал свою секретаршу, наказав ей заняться кое-какими научными изысканиями, которые заняли бы у нее всю оставшуюся часть рабочего дня. Он быстро обыскал находившегося без сознания Карра, взял его ключи, подхватил свой аппарат для микрофильмирования, торопливо прошагал по коридору до лифта, поднялся в американский сектор и прошел в кабинет коллеги.

Он не испытывал чувства вины. “Сейчас не время для проявления излишней щепетильности, — успокоил он себя. — Речь идет о национальных интересах!”

Заметки Карра он отыскал почти сразу же. Это была на удивление толстая пачка. Он умело принялся за дело, но и полчаса спустя все еще продолжал переснимать один лист за другим. И вдруг он неожиданно уловил еле слышный звук за спиной. Смутить Деновича было не так-то легко. Он неторопливо оглянулся. В тот же миг его охватила дикая паника.

Перед ним возвышалась какая-то напоминавшая человеческую фигура.

“И как только вообще можно было сравнивать это создание с земным существом?” — мелькнула у него мысль. Худоба тела была абсолютно ненормальной, хотя совершенно черное лицо все же в чем-то походило на лицо homo sapiens. Ноги, вырисовывавшиеся под длинным платьем, казались… какими-то разболтанными. Опытный глаз медика сразу же выделил эти анатомические особенности.

Мгновение спустя из-под тюрбана донесся голос, спросивший по-русски:

— А где, — инопланетянин несколько задумался, — доктор Карр?

“Да, здесь не отвертишься”, — мгновенно оценил обстановку Денович. Он понял, что единственное средство ускользнуть от опасности — ни в чем не перечить чужаку. Тоскливо подумалось о реальной возможности запросто сыграть в ящик.

— Одиннадцатью этажами ниже, в советском секторе… в моем офисе… номер четыреста двадцать два, — хрипло выдавил он.

Пришелец рассматривал его тяжелым взглядом.

— Не надо так волноваться, — презрительным тоном бросил он. — Мы не хотим причинять людям зло. А насчет тех домыслов, что только что пронеслись у вас в голове, можете быть спокойны. Я сохраню вам память.

Из головного убора внеземлянина брызнул невыносимой яркости световой луч, поразивший психиатра прямо в лоб.

Наступило небытие…

5

Ксилмеру понадобилось немало времени, чтобы разыскать нужный кабинет. Обнаружив там спящего на диване человека, он спешно направил руководству донесение с описанием бессознательного состояния, в котором находился Карр.

— Насколько я могу судить, в данный момент ни он, ни кто-либо другой не в силах помешать мне его ликвидировать.

— Подождите!

Последовала довольно продолжительная пауза. Наконец через несколько минут голос потребовал:

— Опишите самым тщательным образом, при каких обстоятельствах он упал в обморок.

Ксилмер аккуратно доложил обо всем, что он прочитал в мозгу психолога, — об особенностях этг^огии ESP и о действии активного транквилизатора, введенного Деновичем.

— В этом состоянии, — закончил он, — его тело находится абсолютно в нашей власти. Думается, он неспособен что-либо предпринять. Поэтому я настаиваю на том, чтобы осуществить задуманное до того, как он проснется. Кто знает, чем обернется энергия ESP в своей последней стадии?

— И все же не спешите!

И снова в приемнике, скрытом в его тюрбане, установилась мертвая тишина.

— Согласно нашим расчетам, — ожил через некоторое время передатчик, — это человеческое существо имело достаточно времени, чтобы уже войти в продвинутую фазу проявления указанной энергии, но, по-видимому, не достигло еще циклического кризиса. Прежде чем что-либо предпринять, внимательно изучите, что сейчас происходит в его умишке.

— Я уже сделал это.

— И каков результат?

— Несмотря на внешнее бессознательное состояние, что-то в его мозгу следит в этот момент за мной и, я бы сказал, как бы записывает наш разговор. Как мне представляется, — цинично продолжил Ксилмер, — мы вполне можем рассчитывать на то, что если не позволим проснуться Карру, то остальные жители этой планетарной системы не смогут защитить себя.

— Было бы слишком глупо с их стороны даже пытаться сделать это! — последовал лаконичный и равнодушный ответ.

Ментальный характер использовавшегося инопланетянами средства связи позволил им обменяться коварными улыбками. Обоих переполняло чувство тотального превосходства.

— Жду приказа, — будничным тоном напомнил Ксилмер.

— Уничтожьте его!

* * *

Очнулся Денович на полу.

Он приподнялся на локте и почувствовал громадное облегчение от того, что инопланетянин исчез. Все еще не придя в себя окончательно, он с трудом встал на ноги и подошел к двери, ведущей в коридор. Быстро осмотрелся. Никого. В американском секторе, казалось, не было ни души.

Сдерживая беспокойство, он собрал весь свой материал и постоял в нерешительности, поскольку не завершил фотокопирование материалов. Но, немного подумав, решил забрать с собой все записи психолога, включая и уже отснятые.

Пробегая по коридору, Денович впервые после возвращения к жизни взглянул на часы. С тех пор как он потерял сознание, прошло уже два часа. Он испуганно подумал: “У чужака было предостаточно времени, чтобы отыскать Карра в моем офисе”.

Он ожидал увидеть на своем рабочем месте полнейший беспорядок, но на первый взгляд все выглядело абсолютно нормально. Быстро засунув принесенные материалы в один из ящиков стоявшего в приемной шкафа, он переступил порог кабинета, в котором не так давно оставил спящего Карра.

На диване никого не было!

Денович уже собирался покинуть помещение, как вдруг случайно заметил на полу какой-то полускрытый кушеткой предмет. Подойдя поближе, он с ужасом узнал в нем чалму инопланетянина. Длинный шарф беспорядочно свернулся и перепугался, весь покрытый пятнами голубоватого цвета, видимо от какой-то жидкости. Сквозь складки шелковистой ткани просвечивало что-то металлическое.

Опомнившись от столь ошеломляющего сюрприза, Денович пригляделся повнимательней, и его взгляд наткнулся на ковер, весь пропитавшийся такой же голубоватой жидкостью. Местами, где подсохло, образовались корки.

Пока он так стоял, совершенно ошеломленный, снаружи раздались голоса. Он сразу же узнал баритон Уэнтворта, а затем и мягкий говор Карра. Денович мгновенно повернулся к двери. Через несколько секунд те показались на пороге.

До психиатра едва доходило, что за дверью, в коридоре, толпятся и другие люди. В доносившемся оттуда гвалте он узнал только один знакомый голос — своего соотечественника, служившего в местной полиции. Тот как раз и показался вслед за вошедшими. Они обменялись многозначительными взглядами.

— А вот и вы, доктор Денович! — облегченно вздохнул Уэнтворт.

Денович промолчал. Он пристально вглядывался в толстяка-американца, твердя про себя: “Именно сейчас он находится в этом пресловутом сверхъестественном состоянии! Выходит, — продолжал он рассуждать, — что, по сравнению с прежними, его возможности настолько увеличились, что все развернувшиеся в последние часы события он, должно быть, видит своим внутренним оком, словно последовательно разворачивающиеся на экране картинки”.

Денович все еще не мог сдвинуться с места и как-то съежился. На кончике языка вертелись самые дурацкие оправдания.

— Доктор Карр заинтригован, — врезался в его мысли Уэнтворт. — Придя в себя на диване, он так и не смог вспомнить, каким образом там очутился. Но вот это, — полковник ткнул пальцем в тюрбан Ксилмера, — лежало точно на этом же месте. Выходя из офиса, он прочитал вашу фамилию на входной двери. Вот так он и узнал про вас, потому что, разумеется, ничего не помнит о первой фазе ESP. А сейчас расскажите, пожалуйста, о том, что же здесь произошло на самом деле?

Пока Уэнтворт говорил, Денович лихорадочно искал наиболее правдоподобное объяснение своего здесь присутствия. И не стал сразу же отвечать на поставленный ему вопрос. Посему едва лишь английский офицер замолк, как Денович участливо обратился к Карру:

— Вы хорошо себя чувствуете, доктор?

Карр воззрился на него как-то слишком пристально, но когда соизволил наконец ответить, то ограничился просто утвердительным “да”.

— Вы не ранены?

— Нет. А что, так должно было быть? — поразился Карр. Его взор блуждал, в глазах читались смущение и растерянность.

— Как вы перенесли последнюю фазу… э-э-э… то есть кризис?

— Что?

Денович был несказанно ошеломлен. Он не смог бы точно определить, что именно ожидал услышать от американца, но в любом случае не такое! Этот неимоверно банальный тип, столь заурядно реагировавший на его расспросы… Это существо, начисто лишенное какой-либо памяти…

— Вы хотите сказать, — тем не менее упорствовал он, — что не сохранили никаких из ряда вон выходящих воспоминаний?

— Воистину, доктор, — Карр покачал головой. — У меня такое впечатление, что вы располагаете гораздо большей информацией в этом деле. Как получилось, что я оказался в вашем помещении? Неужели я болен?

Денович отвернулся, беспомощно взглянув на Уэнтворта. У него уже сложилась собственная версия в отношении случившегося, но он слишком растерялся от происходившего у него на глазах, чтобы связно изложить ее.

— Полковник, — вздохнул он, — не соблаговолите ли вы помочь мне восполнить пробелы в событиях? Со своей стороны я готов сделать то же самое, чтобы удовлетворить ваше любопытство.

Уэнтворт не заставил себя упрашивать и коротко поведал о том, чему сам был свидетелем в последние часы. Сразу же после телефонного разговора он отправился сопровождать одну из групп, занимавшихся поисками Ксилмера. Несколько минут назад доктора Карра заметили бродившим по одному из коридоров. Поскольку до этого всем был отдан приказ не высовывать и носа из помещений, Уэнтворту немедленно сообщили о нарушителе. Он тотчас же прибыл на место.

— Разумеется, зная, где находился в последний момент Карр, я поинтересовался у него, в чем дело. Таким вот образом я и узнал, что, проснувшись, он обнаружил тюрбан и всю эту пакость вокруг.

Полковник наклонился и осторожно коснулся кончиками пальцев голубоватой жидкости. Убедившись, что, судя по всему, она безвредна, он поднял перепачканный шарф и понюхал его, скорчив при этом гримасу.

— Скорее всего, это — кровь существ той самой расы, — решил он. — Но что за дурной запах!

— О какой это расе вы толкуете? — ожил Карр. — Эй! Взгляните-ка, господа, что…

Но его прервали. В тот же миг из головного убора Ксилмера раздался голос, изъяснявшийся по-английски:

— Мы записали вашу беседу, и все указывает на то, что с нашим соотечественником случилось нечто непонятное.

— Вы можете меня слышать?! — воскликнул Уэнтворт, резко подавшись вперед.

— Дайте нам детальное описание того, в каком состоянии находится в настоящее время наш агент, — потребовал голос.

— Мы отнюдь не против того, чтобы пойти вам навстречу, но хотели бы в порядке взаимности получить некоторую информацию и от вас, — твердо заявил Уэнтворт.

— Мы находимся всего в пятистах тысячах километров. Так что менее чем через час вы сможете увидеть нас собственными глазами. И если мы сочтем ваши объяснения неудовлетворительными, то навсегда сотрем вашу станцию с поверхности Луны. А теперь быстро выполняйте то, что вам говорят!

Угроза звучала весьма внушительно, и было от чего крови застыть в жилах. Один из стоявших у дверей сотрудников Уэнтворта в ужасе пролепетал:

— О боже!

После довольно длинной и напряженной паузы полковник четко описал все, что осталось от Ксилмера.

— Ждите! — произнес голос после того, как тот закончил свое сообщение. Прошло не менее трех тягостных минут, пока голос не зазвучал снова: — Расскажите нам самым подробным образом, что там у вас произошло. Расспросите доктора Карра.

— Меня? — вскинулся тот. Его возглас походил на хриплый вскрик.

Уэнтворт глухо бросил ему.

— Тихо!

Одновременно он нетерпеливым жестом дал понять сгрудившимся у двери сотрудникам, чтобы те немедленно покинули помещение, и требовательным кивком подозвал к себе Деновича и Карра.

— Выколотите из него всю правду! — приказал он доктору Деновичу и на цыпочках вышел в маленькую комнатку для личных нужд последнего, примыкавшую к кабинету. Там имелся телефон.

Разглядывая Карра, Денович отчетливо слышал, как офицер безопасности очень тихо, но строго отдал распоряжение о введении режима высшей степени тревоги. Психиатр с трудом заставил себя перестать прислушиваться к словам полковника и все свое внимание сосредоточил на Карре.

— Доктор, — начал он, — какое последнее воспоминание сохранилось у вас в памяти?

Американский психолог сглотнул слюну, словно от тошнотворного запаха ему перехватило горло. Его лицо исказила гримаса.

— Как давно я прибыл на лунную станцию? — вырвалось у него наконец.

У Деновича промелькнула прояснявшая общую картину мысль: “Это же так очевидно! Он действительно не может ничего вспомнить из того, что произошло после завершения проявления ESP в первой фазе, возникшей в ходе перелета на Луну. Все ясно как божий день! Коллега, должно быть, считает, что его поразила душевная болезнь”.

Денович застыл на месте. Его охватила дрожь, едва он подумал о тех возможностях, которые открылись бы в случае установления такого сногсшибательного диагноза. Попытался представить, что бы он сам сейчас испытывал на месте Карра.

Неожиданно ему раскрылась суть терзавшей того проблемы: американский психолог признается своему советскому коллеге, что у него с головой не все в порядке.

— Доктор, — мягко обратился он к Карру, — на чем основывается ваша убежденность в том, что вас постигло сумасшествие? — Видя, что тот медлит с ответом, он стал настойчиво и убедительно его увещевать: — Поймите, наши жизни сейчас в опасности! Вам ничего не следует скрывать от нас!

— У меня отмечаются явно параноидальные симптомы, — тяжело вздохнул Карр. Голос его был плаксивым.

— Подробнее! Ну же!

— Это и впрямь все очень диковинно, — грустно усмехнулся Карр. — После пробуждения меня ни с того ни с сего осенило в отношении смысла некоторых знаков.

— Что еще за знаки?

— Каждая вещь имеет свое глубинное значение.

— О! Всего-то! — не удержался Денович. Но добавил: — Приведите какой-нибудь пример.

— Ладно. Вот смотрю я на вас и вижу лишь сонм… очень знаменательных знаков. Даже то, как вы ведете себя здесь, является для меня своеобразным посланием.

Денович почувствовал замешательство. Это и вправду походило на обыкновенную паранойю.

Неужели это и есть тот самый знаменитый второй цикл буйства энергии ESP, которая — и он был вынужден согласиться с этим — так убедительно продемонстрировала себя на начальном этапе?

— Выразите, пожалуйста, вашу мысль яснее, — произнес он, беря себя в руки.

— Ну… — Нерешительность Карра бросалась в глаза, а на его пухлом лице отражалось смятение.

— Ну, взять хотя бы эти ваши пульсации! Отрывистыми фразами американец пояснил, что тело Деновича выглядит в его глазах обширным клубком энергетических цепей, испускавших целую серию сигналов. Всматриваясь в психиатра, сидевшего напротив, Карр воспринимал знаки, поступавшие с его внешней оболочки. Но не только. Его взгляд проникал сквозь кожу и плоть, добираясь до самой внутренней атомной структуры, регистрируя в каждом кубическом миллиметре триллионы микроскопических золотистых глобул, которые трепетали и излучали знаки, причем все они пребывали в режиме взаимной связи… а также в коммуникационном общении с квадрильонами энергетических волн далеких планет ближней Вселенной, одновременно устойчиво контактируя с эманациями других лиц с лунной станции.

Однако подавляющее большинство волн описывало дугу, проходя через стены и устремляясь к Земле… То была однородная масса связей с другими людьми, со всеми теми местами, где Деновичу когда-либо доводилось бывать…

И циркулировавшие по сотням этих волн знаки различались интенсивностью. Карр проследил за одним из самых мощных комплексов, который увел его в предшествующие настоящему времени годы жизни Деновича. Та эпоха была ознаменована для него присутствием молодой женщины с залитым слезами лицом.

По этой серии волн до него донеслись мысли того времени.

“Я так тебе верила, а ты обманул меня!”

“Послушай, Наташа…” — лепетал молодой Денович.

— Вот видите… — промямлил, сообщая это, растерявшийся Карр и замялся. — Что такое? — вдруг всполошился он.

Денович почувствовал, что кровь застыла у него в жилах, и мельком подумал, не безжизненно ли обескровленным выглядит сейчас его лицо?

— Как? Ч… что такое? — прерывающимся от волнения голосом переспросил он. Психиатр оцепенел. Наташа была девушкой его молодости, которая забеременела от него и умерла во время родов. Нечеловеческим усилием воли он овладел собой.

— И вы можете сделать с этими знаками все, что пожелаете? — спросил он.

— Ну… в общем-то да, я полагаю.

Карр отделил от всех остальных этот пучок волн, связывавший Деновича с девушкой. Он видел, как они, словно резко отпущенная резиновая лента, стеганули по психиатру.

Денович закричал. Сдержаться он был просто не в силах. Получилось что-то вроде мяуканья с глубокой горловой модуляцией. Из соседней комнаты на этот звук выбежал Уэнтворт…

Денович попытался дотащиться до дивана, но ноги подгибались под ним. Он рухнул на пол. Его начало ломать и корежить. Он тяжко застонал, а затем заголосил, точно лишившись разума.

Его соотечественник из службы безопасности влетел в кабинет вслед за полковником. Он застыл на месте, вытаращив глаза. Уэнтворт вызывал по телефону “скорую”.

Почти тотчас же появилась пара медиков, быстро сделавших успокоительный укол больному, продолжавшему стенать как одержимый. Понемногу Денович стал успокаиваться, разразился тихими рыданиями, а потом и вовсе замолк. Врачи поспешили унести его, уже потерявшего к этому моменту сознание, к поджидавшей их снаружи маленькой санитарной машине.

И тут вновь заговорило устройство, спрятанное в складках тюрбана Ксилмера.

— Мы настоятельно требуем, чтобы доктор Карр объяснил, что он проделал с доктором Деновичем.

Карр метнул отчаянный взгляд в сторону Уэнтворта.

— Я всего лишь отделил от него эти волны. Предполагаю, что от этого моментально обрушились все психологические защитные барьеры, которые он воздвиг между собой и этой девушкой. На мой взгляд, то, что сейчас произошло, — результат внезапно взорвавшегося в нем мощного комплекса вины.

— Ждите! — прогремел исходивший из чалмы Ксилмера голос.

Уэнтворт, помня, что в тюрбане чужака таился источник опасной энергии, молча подал знак всем присутствующим покинуть кабинет. Сам он также отошел к двери.

Прошла минута. Две. Наконец голос возвестил:

— Неоспоримо, что доктор Карр наделен могучей ментальной силой. Проведенный нами анализ смерти Ксилмера показывает, что в дело самочинно вмешалось подсознание доктора, которое и выступило против агрессора, обрубив поток энергетических волн, связывавших психолога с намерением Ксилмера ликвидировать его. Это должно было автоматически породить мощную мутацию, вынудившую Ксилмера воспользоваться своим миртом — секретным оружием, скрытым в его головном уборе, чтобы покончить с собой. Состояние его тела указывает на то, что это произошло путем почти полного растворения.

— Вы не хотели бы как-то прокомментировать это сообщение? — прошептал полковник на ухо Карру.

Тот отрицательно покачал головой.

— И вы ничего не помните из того, что при этом произошло?

И снова психолог мотнул головой. Между тем голос с сарказмом заметил:

— Само собой разумеется, что мы подождем, пока завершится естественный цикл проявления у этого человека столь замечательных качеств. Впрочем, ждать нам придется недолго — всего каких-то несколько часов. И тогда мы непременно дадим о себе знать.

Воцарилась зловещая тишина.

Прошло два часа… а может, и меньше.

В офисе появились другие люди. Разгорелись споры. Карр сначала отошел в сторону, а когда шумная разноголосица стала усиливаться, вообще улизнул в ту комнату, где на полу по-прежнему покоилась чалма Ксилмера. Он замер, закрыв глаза, и неожиданно перед его внутренним взором открылся мир бесчисленных знаков.

Триллионы этих… пульсаций… все еще завихрялись вокруг передатчика, замаскированного в головном уборе Ксилмера. К этому узлу сбегались квадрильоны волн, исходивших из какой-то неизвестной ему точки в космосе.

Карр совершенно отстраненно стал прослеживать их путь и неожиданно осознал новый факт: теперь ему стали понятными смысл и значение одновременно миллионов волн.

Абсолютно четко он уяснил, что знаки и пульсации просто исходили из активного источника, расположенного на поверхности фундаментальной структуры Вселенной.

А под ней простиралась истина.

Между знаками и тем, что они представляли, существовала сложная обратная связь, объединение в одну сеть значений, находящихся на поверхности, и колоссального процесса, протекающего под ней.

Карр вдруг увидел, что к нему подходит Уэнтворт.

— Доктор, — мягко обратился к нему офицер безопасности, — в ходе обсуждения мы пришли к выводу о необходимости рассмотреть вариант запуска термоядерных ракет с космической станции Объединенных Наций над Атлантикой. Они поступят в наше распоряжение примерно через пять часов. Но, говоря по правде, все свои реальные надежды на спасение мы связываем с вашими возможностями. Итак, что именно вы можете предпринять?

— Я могу… провести эксперимент, — задумчиво протянул Карр. — Со знаками…

Уэнтворт испытал жгучее разочарование. По его разумению, знаки являлись средством связи, и уж никак не оружием. “Впрочем, все вполне логично!” — горестно подумал он. После периода, когда американский психолог мог спокойно читать по лицам людей их мысли, наступила последняя фаза, и у него появился некий верховный супердар, позволявший уяснять смысл связи между существами и использовать ее.

Что и говорить, Карр обладал отныне воистину сказочными возможностями, но в чрезвычайной обстановке, в которой все они очутились сейчас, этого было совершенно недостаточно.

И все же он поинтересовался:

— А если поточнее, какой именно опыт вы имеете в виду?

— Да вот такой! — отозвался Карр.

И пропал.

Уэнтворт окаменел от изумления. Но, вспомнив, что рядом находится тюрбан Ксилмера, а противник в высшей степени заинтересован в получении информации об их деятельности, он на цыпочках покинул кабинет, тотчас же бросился к ближайшему узлу связи, ввел в аппарат свой персональный ключ и нацелил подчиненный ему персонал на немедленный поиск исчезнувшего Карра.

Уже через десять минут установили, что на лунной станции психолога нет. Донесения на этот счет так и сыпались на стол полковника. Уэнтворт решил обратиться к самым крупным научным авторитетам базы. Спустя некоторое время его уже окружали мужчины и женщины самых разных национальностей и с помощью автопереводчиков давали свои оценки положения.

Выяснилось, однако, что высказанные ученой элитой мнения практически сводились к одному: что может поделать один человек против тысячеглавого врага?

* * *

Прибыв на джийн, Карр был вынужден пережить фазу не смятения, нет (поскольку он отлично осознавал все происходящее с ним), а окунуться в атмосферу неистового… насилия.

Он выбрал никем не занятое помещение, походившее на лабораторию. Кругом — инструменты, столы, приборы. Все эти немые предметы, казалось, его охраняли, причем сам он отнюдь не чувствовал, что ему что-либо здесь угрожает.

Его беспокоило, что джийн был запрограммирован на активное противодействие присутствию не внесенных в его память форм жизни. Эта защитная система находилась в состоянии покоя, не фиксируя видимых волн. Но появление Карра мигом запустило механизм в действие.

И породило шквал неукротимых сил.

Едва он вошел в комнату, как ее стены, потолок и пол сконцентрировали на нем всю свою мощь скрытого в них оружия. Со всех сторон хлынули волны энергии, завязавшись в тугой узел вокруг его тела с целью пленить инородный организм.

Но создание такого кокона было лишь первым звеном в комплексе нападения. За энерголовушкой последовал простейший разряд мирта, призванный оглушить объект; за ним — главный мирт, сгусток губительных энергоимпульсов; наконец — ядерный минивзрыв, мощность которого определялась размерами ограниченного пространства.

Для Карра, наделенного особой познавательной способностью, все это выразилось системой знаков. Каждый этап атаки на него представлял собой определенный цикл, функционировавший по запрограммированным меркам. И все эти циклы завершились. Установилась тишина…

Перерыв.

Затем где-то внезапно возникла мысль, и в мозгу Карра зазвучал удивленный голос:

“Кто ты такой?”

Карр даже не потрудился ответить.

Его захлестнуло неизмеримое число знаков, поступивших с других частотных волн. Они дали ему возможность выяснить, что он находится внутри космического корабля длиной в тридцать два километра, шириной — в восемь и высотой — в шесть. В нем помещалось восемьдесят тысяч джизденов. Каждый из них моментально откликнулся на сигнал тревоги, раздавшийся во всем звездолете, и освободился от всего личного.

В течение нескольких минут все они жили одним-единственным порывом: произошла психологическая нивелировка, и общее внимание было целиком сосредоточено на захватчике. Словно разом намагниченные железные опилки, центрирующие пульсации сгруппировались в ядро. И благодаря ему стали управляемыми. Но Карр одним взглядом охватил все многообразие данных, и, выделив небольшую часть наиболее значимых волн… купировал их.

Затем безошибочно отобрал громадное количество соотнесенных между собой волн и замкнул их на себя, втиснувшись в невероятно сложное сплетение… Проскочив через энергетический вакуум, Карр оказался в палате, где Денович мирно спал под воздействием снотворного. У Карра крепло ощущение, что до прекращения действия могучего амока времени у него оставалось очень мало.

Поэтому он поспешил восстановить ту волновую связь в поле коллега, которую нарушил некоторое время назад. После этого доктор Карр покинул помещение и направился к ближайшей телефонной будке. Он позвонил Уэнтворту.

Офицер безопасности сразу узнал его голос и взволнованно спросил:

— Что произошло, доктор?

— Они умчались прочь, — просто ответил Карр.

— А… но!.. — как-то пискляво, на грани истерики, взвизгнул Уэнтворт. Однако он быстро пришел в себя и уже более спокойным тоном сказал: — Доктор, прикинув наши шансы, все мы пришли к единому заключению: наверное, все же существует какой-то не очень крупный пучок волн, имеющих решающее значение. Вот их-то и следовало бы отсечь…

— Что я и сделал.

— Так что же это за группа? И какой оказался наименьший общий знаменатель для такого множества единиц?

Карр удовлетворил его любопытство.

— Ну, знаете! — восхищенно воскликнул Уэнтворт. — Примите мои самые сердечные поздравления, доктор!

* * *

Спустя несколько часов джийн, приближаясь со все возрастающей скоростью к дальним подступам Солнечной системы, вступил в подпространственный контакт с главным флотом джизденов, курсировавшим в другой части необъятного космоса.

— У вас есть что-либо для нас? — поинтересовался его командующий.

— Абсолютно ничего! — ответил капитан джийна.

— Но нас проинформировали, что вы приближались к обитаемой системе, казавшейся на первый взгляд беззащитной и представлявшей собой легкую добычу.

— Не знаю, что могло сформировать у вас подобное впечатление. Здесь нет ровным счетом ничего интересного для нас.

— Хорошо. Конец связи.

При машинальном жесте отключения передатчика у капитана джийна возникло мимолетное, похожее на призрачный сон ощущение, что вроде бы существовало нечто такое, что он должен был бы знать о Солнечной системе, которую пересекал его звездолет.

Если бы он был способен разгадать смысл этого сигнала, то понял бы, что все волны, которые как-то связывали его с Землей и Луной, были порваны и вытеснены в подавленном состоянии в самые темные закоулки его мозга.

Но впечатление о чем-то узнанном и понятом… уже стерлось из его памяти. Исчезло.

Навсегда.

Святой в космосе

Проходя коридорами звездолета “Колонист 12175”, Леонард Хэнли нечаянно подслушал разговор двух пассажирок:

— Знаешь, он ведь находился на другом конце Галактики… Но прослышав о наших трудностях, прибыл немедленно. Да это и понятно — для скачка в космосе ему не нужен какой-то там небесный тихоход, вроде нашего.

Он, естественно, никак не отреагировал на эти слова. Для этого в нем было достаточно скепсиса, да и раздражения тоже. Пару часов назад капитан Крэнстон уже предупредил его, как лидера колонистов, о прибытии Марка Рогана. В присланной ему записке в числе других затрагивалась и эта тема:

“Планеты Ариэль мы достигнем менее чем через полсуток по земному исчислению. Выдающийся эксперт по межпланетным контактам из Космического Патруля согласился помочь нам. Его присутствие на борту означает, что вы со вверенными вам людьми сможете немедленно высадиться, не дожидаясь выяснения причин катастрофы, постигшей первых поселенцев… Корабль, естественно, сразу же отчаливает”.

Последняя фраза вызвала на лице Хэнли гримасу.

“Ну уж нет, капитан, — неприязненно подумал он, — совсем ни к чему зашвыривать нас в этот новый мир, не разобравшись предварительно, что же все-таки приключилось с нашими предшественниками”.

Продолжая свой путь, Хэнли добрался до радиорубки и, заглянув через окно, выяснил, что сегодня там дежурил молодой специалист по имени Фэрд.

— Что новенького? — осведомился он.

Оператор лениво повернулся в его сторону. По мнению Хэнли, тот явно зарывался, ведя себя достаточно заносчиво, чтобы досадить, но вовремя останавливаясь на той грани, за которой начинается оскорбление.

— Да ничего, все время шпарят повтором наши же сообщения, — откликнулся радист.

Хэнли нерешительно потоптался на месте. Он неоднократно пытался сломать барьер, выросший между экипажем и пассажирами, твердо придерживаясь той точки зрения, что в длительном двухлетнем полете в их отношениях не должно возникать ни принуждения, ни вражды. Но в конечном счете был вынужден отказаться от этих благородных устремлений. Для космолетчиков все восемьсот колонистов — как мужчины, так и женщины с детьми — в равной степени были “эмигрантами”. А более унизительного термина для обозначения человеческих существ они себе не представляли.

Сам же Хэнли, инженер и бывший университетский профессор, все чаще ловил себя на мысли, что доставшиеся им по воле случая перевозчики — не более чем малосимпатичный сброд.

Он все еще переминался с ноги на ногу под впечатлением нечаянно услышанного разговора о таинственном Марке Рогане.

— Повезло нам с этим Марком Роганом, — выдал он наконец с притворно равнодушным видом.

— Еще бы!

— И когда же он впервые вышел на вас?

— О! Это не проходило через нас.

— Как это понять? — Хэнли не смог скрыть раздражения. — Разве в вашу рубку поступают не все радиограммы?

— Ну… в некотором смысле это так. — Оператор замялся. — Дело в том, что господин Роган не отвечает на обычные запросы. Как правило, вы передаете в эфир сообщение с изложением сути вашей проблемы, а он появляется только в тех случаях, когда она его заинтересует.

— Иначе говоря, просто возникает, и все? Так, что ли?

— Вот именно.

— Спасибо, — подавленно пробормотал Хэнли, удаляясь.

Его душила глухая ярость. Явно продувная бестия этот Роган, стремящийся убедить наивный люд в том, что он сверхъестественное существо! И звездолет ему, видите ли, не нужен для того, чтобы пересекать космические дали! И помогать другим он изволит лишь тогда, когда ему самому становится любопытно! Но возмущение Хэнли внезапно уступило место другим эмоциям. До него вдруг дошло — и эта мысль была сродни шоку, — что Роган уже прибыл на борт.

Хэнли вернулся в свою каюту. Его жена, Элеонора, готовила завтрак для него и их двух детей, когда захрипел настенный интерком. Равнодушный голос оповестил:

— Всем пассажирам и членам экипажа! Прошу внимания! Мы входим в атмосферу Ариэля. Капитан Крэнстон просит всех собраться через час в конференц-зале для обсуждения вопроса о высадке на планету.

Занимая место на сцене зала совещаний и глядя сверху на разъяренных колонистов, Хэнли чувствовал себя прескверно. По их сегодняшнему виду было трудно поверить, что когда-то они выбрали его своим боссом. Хэнли знал, что, волей-неволей, выгружаться придется, несмотря на возможно подстерегающую их на планете неведомую опасность. То была суровая реальность, с которой большинство переселенцев, похоже, и не думало считаться.

Они совершенно разбушевались, громогласно выражая свое возмущение и грозя увесистыми кулаками капитану Крэнстону, стоявшему на краю сцены. Гул их голосов выплескивался в соседние помещения, где другие колонисты сгрудились у динамиков.

Собственная взвинченность не помешала Хэнли обратить внимание на сидевшего рядом с ним незнакомца. “Это — Роган!” — мелькнуло в голове. Безусловно это так, поскольку на корабле все прекрасно знали друг друга.

Но даже если бы Хэнли и не догадался, кто это, он не смог бы не заинтересоваться этим стройным, чуть выше среднего роста человеком. Хэнли слышал, как он сказал несколько слов капитану Крэнстону таким нежным и ласковым тоном, что в нем мгновенно вспыхнула антипатия. Глаза Рогана были весьма необычного для человеческого существа цвета — это была зелень чистейшего изумруда.

С чувством легкого отвращения Хэнли отвернулся и стал всматриваться в укрепленный на задней стене сцены экран. Тот был внушительных размеров, и на нем высвечивалась проплывавшая под ними поверхность планеты, на которой им суждено было вскоре осесть.

Картинка была не очень четкой, но все же можно было различить простиравшиеся внизу зеленые лесные массивы. Слева серебристой змейкой искрилась река. Справа виднелись развалины того, что недавно было первым поселением человека на планете Ариэль.

Хэнли рассматривал этот ландшафт без всякого удовольствия. Лично он, как человек науки и администратор, не испытывал никакого страха перед тем, что могло поджидать его там. Но стоило ему подумать об Элеоноре и детях, как в душу начинали заползать препротивные опасения.

Вволю нашумевшись, колонисты стали понемногу затихать. В наступившей наконец тишине раздался голос капитана:

— Признаю, что ситуация сложилась весьма непростая. Я не в состоянии объяснить вам, почему на планете, по всем показателям лишенной жизни, был полностью уничтожен первый форпост человека. Но моя обязанность — высадить вас на Ариэле. Для возвращения обратно на Землю нам просто не хватит запасов продовольствия для такого количества людей. Сожалею, но вы доставлены к пункту назначения и должны тут выгрузиться. А теперь я хотел бы представить вам человека, только сегодня прибывшего на борт. Это — Марк Роган, один из самых видных членов Космического Патруля. И цель его визита сюда — оказать вам помощь. Господин Роган, соблаговолите подойти поближе, чтобы все смогли хорошенько познакомиться с вами. Вы тоже, господин Хэнли.

Пока Роган подходил к нему, Крэнстон добавил:

— Господин Роган, прошу вас сказать этим обойденным фортуной людям несколько слов.

Роган неторопливо обвел взглядом аудиторию, улыбнулся и произнес уже слышанным Хэнли мягким тоном:

— Друзья, уверен, что все обойдется. Не надо терзать себя страхами. Я внимательно изучил все переданные вами материалы о положении дел и совершенно уверен, что примерно через день смогу подать вам сигнал о том, что можно высаживаться и опасности никакой нет.

И он отступил на шаг назад. Воцарилось гробовое молчание. Затем в едином порыве томно вздохнули все присутствовавшие в зале женщины. У Хэнли эта успокаивающая и призванная вселить в колонистов доверие речь вызвала неподдельное изумление. Он оглядел переселенцев. Те пребывали в замешательстве и беспокойстве. Хэнли почему-то вспомнил, что за Роганом укрепилась сомнительная репутация сердцееда.

А капитан между тем продолжал свою речь, теперь уже в тоне дружеской беседы:

— Лен, мне хотелось бы, чтобы вы поближе сошлись с Марком Роганом. — Затем, обращаясь к последнему, добавил: — Господин Хэнли возглавляет колонистов.

Живые зеленые глаза внимательно задержались на лице Хэнли. Затем Роган улыбнулся и протянул худощавую руку. Хэнли, несмотря на внутреннее сопротивление, взял ее и с силой сжал длинные, хрупкие на вид пальцы.

Улыбка Рогана сделалась чуть жестче, и он ответил на вызов. Хэнли показалось, что его ладонь зажали в тиски. Он даже побледнел от пронзившей его боли. Не в силах вынести ее, он тут же ослабил захват. Роган ответил тем же. На какое-то мгновение взгляд его зеленых глаз вновь, на сей раз задумчиво, остановился на нем. У Хэнли возникло неприятное чувство, что гость четко уловил его неприязнь и что первый раунд он бесславно проиграл.

Капитан все еще увещевал аудиторию:

— Господа, довожу до вашего сведения, что до начала выгрузки на Ариэль людей и оборудования будет сделано несколько разведывательных вылазок на хорошо вооруженных челноках под двойным командованием Рогана и Хэнли. Можно приступить к этому уже сегодня. Так что начнем соответствующую подготовку.

* * *

Хэнли загрузил в челнок переносную радиостанцию, счетчик Гейгера, радар для прощупывания поверхности, а также небольшой прибор, генерировавший волны в широчайшем диапазоне — от звуковых до коротких радиочастот и ультразвука.

Краем глаза он увидел приближавшегося к нему Рогана. Хэнли быстро повернул голову и бегло окинул того взглядом. Вся одежда Рогана состояла из брюк и рубашки с отложным воротничком. Карманы отнюдь не топорщились от напиханных туда хитроумных технических штучек. Ничего не было и в руках. Создалось впечатление, что он вообще не взялникакого оснащения.

Роган кивком поприветствовал его. Хэнли ответил неопределенным жестом. Пока Роган размещался в челноке, Хэнли язвительно ухмыльнулся про себя: “Надо же — снисходит до обычных транспортных средств”.

Примерно через десять минут челнок-малютка сел на весьма уныло выглядевшем месте, где когда-то проживало не меньше тысячи землян.

Пока Хэнли, неловко выпрыгнувший из челнока, с трудом восстанавливал равновесие, кто-то из экипажа присвистнул:

— Вот это да! Такое впечатление, будто здесь изрядно порезвился бульдозер, переворошив все вверх дном.

Увидев эту картину тотального разрушения, Хэнли судорожно сглотнул слюну. Выстроенные в свое время из местного камня здания были не просто разрушены, а превращены в щебенку. Там и сям сквозь нее уже начали пробиваться растения. За исключением нескольких кряжистых деревьев, кругом, насколько хватало глаз, виднелась опустошенная земля — словно тут не раз и не два прошлась гигантская машина-разрушитель.

Хэнли решил осмотреть все подробнее. Нечаянно споткнувшись, посмотрел, за что зацепилась его нога, и в ужасе отшатнулся. То были человеческие останки. Истлевшая плоть и груда костей вдавились в грунт.

И только тут он вдруг осознал, что повсюду сквозь оставшиеся после катаклизма обломки проглядывают трупы. И далеко не всегда их можно было выделить. Некоторые, казалось, стали неотъемлемой частью почвы, настолько их размазало по поверхности и покрыло сверху пылью.

К ним подошел Фрэнк Стрэттон, молодой колонист. Хэнли обернулся к Рогану.

— Полагаю, нам следует спешно осмотреть этот участок, господин Роган. Что, если мы с вами вдвоем пойдем вдоль реки, а Стрэттон и (тут он назвал фамилию еще одного прибывшего с ними поселенца из числа техников) поднимутся тем временем на холмы? Остальные же пусть сами разобьются на группы как хотят. Никому не будем давать никаких указаний. По возвращении — только изложение увиденного. Встретимся через пару часов.

Хэнли не стал дожидаться ни согласия, ни возражений, а устремился к челноку. Конечно, кое-кому могло показаться необычным, что оба руководителя экспедиции уходят вместе, но Хэнли был твердо настроен на то, чтобы лично понаблюдать за работой специалиста по межпланетным контактам. В глубине души он уже твердо решил, что попытается сам найти решение загадки, не прибегая к помощи этого “эксперта”.

Взяв мешок с инструментами, Хэнли перебросил его через плечо. Груз оказался тяжеловатым, он даже пошатнулся, но тут же выпрямился. Вместе с Роганом они двинулись в намеченном направлении, оставив позади руины погибшей колонии. Хэнли был заинтригован: почему его спутник так запросто согласился с его предложением? Он заметил, что Роган частенько поглядывает на небо. Однако раза два он останавливался, чтобы тщательно изучить грунт.

Вскоре твердая каменистая почва сменилась травяным ковром, напоминавшим настоящий газон. Постепенно исчезли окружавшие бывшее земное поселение камни и обломки скал. Показалась небольшая рощица. На некоторых деревьях уже были плоды. Другие стояли в полном цвету. В теплом воздухе витал пленительный аромат.

Земляне вышли к широкой реке. По характеру течения можно было с уверенностью сказать, что она достаточно глубока. Они пошли по крутому берегу и вскоре оказались на вершине скалы, возвышавшейся над водой метров на тридцать. До них доносился глухой рокот водного потока, рассекаемого внизу скалами.

Шедший чуть впереди Роган остановился. Хэнли воспользовался этим, чтобы освободиться от тяжелой ноши и достать свою аппаратуру. За все время пути счетчик Гейгера ни разу не пискнул, так что он отложил его в сторону. Хэнли попытался связаться со звездолетом, но в ответ раздался лишь хаотический шум.

Слышать столь невнятный сигнал было неприятно. Добро бы на корабле — всего лишь странный отзвук, но на расстоянии в несколько километров от бывшей деревушки Хэнли стало не по себе.

Неожиданно он почувствовал настоящее беспокойство.

— Господин Роган, — обратился он к спутнику, — вам не кажется, что мы очутились в довольно уязвимом положении?

Роган не повернулся к нему и вообще никак не отреагировал на его слова. Кровь разом прихлынула к лицу Хэнли и, внезапно распалившись, он шагнул к своему спутнику. “Нет, мы сию же минуту выясним наши отношения!” — раздраженно подумал он.

Подойдя к Рогану, он увидел, что тот внимательно рассматривает покрытый песком участок грунта. Хэнли припомнил, что он уже дважды приглядывался к подобным проплешинам.

Гнев мгновенно улетучился, едва он обнаружил, чем так занят Роган. До сего момента Хэнли больше всего занимала мысль, что же все-таки поделывает его коллега. Теперь ситуация вроде бы прояснилась. Поэтому он столь же усердно принялся изучать то место, куда они забрели. Внешне песок выглядел совершенно обычно — банальнейшая желто-серая с коричневым масса, абсолютно ничем не напоминающая возможный источник жизни.

Хэнли смутился. Его так и подмывало спросить Рогана, в чем все-таки дело, но тот всего несколько мгновений назад проявил к нему такое неуважение, что подвергаться новым оскорблениям совсем не хотелось. Однако, повернувшись, он увидел, что Роган смотрит на него.

— Господин Хэнли, — чуть ли не пропел эксперт своим нежным голосом, — судя по вашему виду, вы о чем-то меня только что спросили. И, похоже, вам не понравилось, что я не ответил. Прав ли я?

Хэнли покачал головой. Ему уже не хотелось затевать сейчас спор и выяснять отношения. А в словах Рогана ему чудилось нечто такое, что никак не удавалось определить… Это лишь подлило масла в огонь. “Ишь как выразился: “судя по вашему виду”! Уж не хочет ли он сказать, что вовсе и не слышал вопроса?” — негодовал Хэнли, но предпочел смолчать.

— Знаете, я очень часто попадаю в подобные ситуации, — продолжил Роган, и при этом его изумрудные глаза сверкали так, словно излучали какой-то внутренний свет. — Но раз уж возникла необходимость в объединении наших усилий для преодоления надвигающегося кризиса, прошу вас поверить мне на слово: ничего не слышу, когда сосредоточиваюсь на решении проблемы. Просто отключаюсь от всех внешних раздражителей. Если это мое признание шокирует вас, — все так же мягко закончил он, — то мне искренне жаль.

— Мне приходилось слышать о такого рода состояниях, — нехотя проронил Хэнли. — Самогипноз.

— Ну если вам так хочется наклеить этикетку на этот феномен, — почти равнодушно отозвался Роган, — то этот термин ничуть не хуже любого другого. Но по существу дело не в этом.

Лишь чуть позже Хэнли сообразил, немало удивившись, что его спутник сделал усилие для того, чтобы показать свое дружественное к нему расположение. И он поспешил откликнуться:

— Благодарю вас, господин Роган. Я по достоинству оценил ваше объяснение. И все же, не затруднило бы вас объяснить мне, что вы ищете в этом песке?

— Жизнь. — Роган отвлекся от своего занятия. — Причем в таком примитивном виде, когда ее обычно таковой и не считают. Видите ли, господин Хэнли, на каждой планете развивается только ей присущий процесс инициирования жизни, то есть возникает такое положение, когда неорганическую форму материи практически невозможно отличить от органической. И этот процесс постоянен. Я не могу представить вам доказательства. Насколько мне известно, еще не изобрели приборов, фиксирующих его. Остается только мой собственный разум. Это обстоятельство определяет всю мою деятельность и рождает ту неприязнь, которую вы питаете ко мне. Не исключаю, что вы еще пожалеете об этом.

Хэнли, начавший было уже склоняться к тому, чтобы относиться к Рогану более сердечно, вновь почувствовал себя не в своей тарелке.

Роган опять углубился в изучение грунта, а Хэнли вернулся к работе с инструментами. “В конце концов, — успокаивал он себя, — я могу выявить более крупные формы жизни. И в этом приборы могут оказать мне неоценимую помощь”.

Установив радар, он принялся исследовать его лучом окрестности. Вскоре обнаружилась небольшая пустота в почве — простой карман, — по всей видимости, не имевший никакого значения для его поиска.

Свернув радар, он принялся настраивать вибратор, но его прервал пронзительный крик Рогана:

— Хэнли, прыгайте!.. Сюда!

Хэнли услышал грохот обвала прямо над головой и инстинктивно вскинул глаза. Завидев всего в нескольких метрах от себя накатывающуюся скалу, он хрипло взревел и бросился плашмя наземь. Последовавший затем сильный удар оглушил Хэнли.

Всплеск жуткой боли — и его окутал мрак.

Очнувшись, он почувствовал себя ужасно. Голова буквально раскалывалась. Тяжко застонав, Хэнли открыл глаза. Он лежал на краю нависшего над обрывом выступа, в нескольких метрах от того места, откуда его отшвырнула скала.

Где-то недалеко отчетливо слышался шум водопада. Хэнли машинально стал искать его взглядом, не сразу сообразив, что из своего положения просто не может его увидеть. Ему лишь удалось получше рассмотреть ту часть выступа, где перед этим стоял Роган.

Но того не было на прежнем месте.

Хэнли с трудом поднялся. Слева от него валялись разметанные ударом приборы, причем радар основательно покорежило. Не обращая на них внимания, он заковылял вдоль обрыва туда, где тот резко изгибался. С этого места перед ним открылась впечатляющая панорама: широкую долину перерезала полуторакилометровая дуга реки. Ничего необычного Хэнли не обнаружил.

Сбитый с толку и все больше раздражаясь, Хэнли прошел метров двести в обратном направлении. Оказавшись у другого поворота, он сразу же за ним увидел водопад. Тот низвергался с более чем тридцатиметровой высоты. Лес, спускаясь к реке, простирался далее по берегу зелено-бурым массивом.

Никаких следов Рогана.

Хэнли вернулся к приборам и остановился в нерешительности, не зная толком, что ему предпринять. В принципе, ему хотелось бы продолжить свои изыскания. В то же время он ничуть не сомневался в том, что едва не погиб в результате падения скалы. Еще бы несколько миллиметров и… На виске запеклась кровь, жгло ободранную щеку.

На какое-то мгновение он почувствовал облегчение, заметив листок бумаги, прикрепленный к ручке счетчика Гейгера, и невольно подумал: “Все же, несмотря ни на что, человечность в нем сохранилась”.

Записка гласила: “Возвращайтесь на корабль. Меня не будет дня два-три”.

Хэнли поджал губы, но вскипевший было гнев и на сей раз продержался недолго. В конце концов, Роган не был его поводырем, и в его обязанности не входило ухаживать за ранеными.

Так что не оставалось ничего другого, как развернуться и возвратиться к месту посадки челнока. До бывшей деревни он добрался только к вечеру и сразу же был доставлен на корабль. Врачи настояли, чтобы он провел ночь в лазарете, заверяя, что к утру он и думать забудет о своих болячках.

Спал Хэнли хуже некуда. Проснувшись в очередной раз, он подумал: “В чем, в чем, а в мужестве ему не откажешь. В глухую ночь он крутится где-то там, на планете, в полном одиночестве”.

За ночь его силы и энергия действительно восстановились. А на рассвете он проснулся крайне возбужденным. Эта скала! Ведь она скатилась на него совсем не случайно! Кто-то или что-то подтолкнуло ее в нужном направлении.

“Пойду-ка я с утра опять на место и попробую разобраться”, — решил он.

В девять часов, когда он одевался, в палату вошла его жена. Она сразу же направилась к креслу и устало рухнула в него. Ее удивительно красивые серые глаза, казалось, омертвели. Она — и это было необычно для его супруги — совсем не позаботилась о том, чтобы с самого утра тщательно привести в порядок свои длинные белокурые волосы. Лицо ее осунулось.

— Я так беспокоилась, — произнесла она безжизненным тоном.

— Да ладно, я уже чувствую себя вполне здоровым, — поспешил успокоить ее Хэнли. — Ну, слегка поцарапало, чуть тряхнуло — экая невидаль.

Но жена, похоже, даже не слышала его слов.

— Стоит мне подумать, что в эти минуты он бродит там внизу совсем один, в то время как судьба нашей колонии зависит от того, чтобы он непременно остался в живых…

Хэнли резко дернулся: так вот, значит, в чем дело! Его супруга тревожилась не о нем, а о Рогата. Она взглянула на него с убитым видом.

— Лен, ты уверен, что правильно поступил, оставив его там одного?

Хэнли глядел на нее, не находя слов.

За завтраком он еще больше укрепился в своем стремлении отыскать ответ на стоявшую перед ними загадку раньше Рогана.

Спустя несколько минут челнок (за штурвалом сидел Фрэнк Стрэттон) доставил их обоих к реке. Разработанный Хэнли план действий отличался чрезвычайной простотой. Хэнли исходил из того, что если на этой планете и впрямь есть жизнь, то она так или иначе проявит себя. Человек, наделенный наблюдательностью, просто не может этого не заметить. Для этого совсем не обязательно быть семи пядей во лбу и иметь какой-то особенный разум.

* * *

Челнок опустился на лужайке метрах в семистах от реки и примерно в полутора километрах от водопада. Иными словами, в достаточно удобной точке, чтобы основательно разобраться во всей этой истории с падением скалы.

Молчавший в течение всего полета Стрэттон вдруг выдал:

— Красивое место, только вот камни портят пейзаж.

Хэнли с отсутствующим видом согласился. Спустившись на землю, он довольно долго вглядывался в окружавший их ландшафт. Деревья, зеленая трава, яркие цветы, серебристый отсвет водопада, а за ним — широкая долина.

Да, Стрэттон, разумеется, прав: уж слишком много разбросано кругом мелких камней. Но ведь их можно и удалить. Хэнли поднял один из них. Тот был размером с крупную дыню, но оказался неожиданно легким. Какое-то время Хэнли постоял, задумчиво рассматривая солнечные блики на его поверхности.

Первое впечатление — это гранит. Блики напоминали чешуйки слюды. Но, вглядевшись повнимательней, Хэнли понял, что это не так, тем более что пальцы сразу же окрасились чем-то желтым. “Да ведь это же сера! — вспыхнуло в мозгу. — К тому же почти в чистом виде”.

Из-за спины донесся голос Стрэттона:

— Этот тип, Роган… Что он из себя представляет? Что в нем такого необыкновенного, что, едва появившись, он взбаламутил наших женщин? Дороти полночи изводила меня. Все ныла о бедняжке, заброшенном в одиночку в этот мир.

Хотя мысли Хэнли в этот момент занимал показавшийся ему любопытным камень, он все же вспомнил о такой же реакции Элеоноры и повернулся к Стрэттону.

— Роган — в своем роде уникальная личность, — начал он, — за исключением…

Хэнли прикусил язык, ибо все остальное было просто слухами. Тем не менее он неспешно процедил:

— Я слышал, что космолет его родителей потерпел аварию и совершил вынужденную посадку на необитаемой планете. Там он и родился — экипажу пришлось довольно долго заниматься ремонтными работами. Вывезли его оттуда еще ребенком, но, когда в семье стали замечать, что он отличается от остальных детей, было уже поздно.

— Поздно для чего?

— Они так и не сумели вспомнить координаты планеты, где все это случилось.

— Ах, вон что!

Повисло молчание. Хэнли уже собрался вернуться к изучению камня, как Стрэттон заговорил снова:

— А что это за байки ходят, что он наделал ребятишек по всей Галактике?

— Досужая болтовня.

Тон Хэнли был чересчур резким. Ему не доставляло никакого удовольствия брать под защиту Марка Рогана, поскольку и его душа терзалась теми же сомнениями, что у Стрэттона.

— И чего, спрашивается, он этим добивается? — с сумрачным видом спросил молодой человек. — Наплодить повсюду банду таких же монстров, как он сам?

Эти слова настолько соответствовали тому, чего наслушался и Хэнли, что он непроизвольно сглотнул слюну. И все-таки вопреки своей воле он с сарказмом произнес:

— А может, он считает, что его талант поддерживать контакты с нечеловеческими расами должен получить максимально широкое распространение? Он, без сомнения, полагает, что раз прибегли к его услугам, то все женщины новой колонии будут рады родить от него потомство, наделенное его способностями. Ведь таким образом будущее поселение людей на новой планете будет в безопасности. Это…

И тут он запнулся, пораженный неожиданно мелькнувшей мыслью. Он-то хотел зло высмеять эту казавшуюся абсурдной идею, а та вдруг представилась вполне здравой. И даже необходимой. “Боже мой, — мысленно произнес он. — Пусть только попробует подкатиться к Элеоноре, я…”

Он в сердцах размахнулся и запустил камнем в ближайший к нему обломок скалы. Грохнуло что надо. Оба камня разлетелись вдребезги. В тот же миг неизвестно откуда взявшийся ветер с силой хлестнул в лицо образовавшейся от удара пылью. Людей окатило нестерпимо тошным запахом серы. Хэнли закашлялся, едва не задохнувшись, и отступил в сторону, чтобы поймать глоток чистого воздуха.

Ему захотелось получше рассмотреть, что же осталось после столь бурной реакции, но его остановил пронзительный возглас Стрэттона:

— Господин Хэнли… эти камни… они задвигались!

В замутненном сознании Хэнли поначалу возникли какие-то показавшиеся ему фантастическими видения. Разбросанные по всей лужайке камни, пусть медленно, словно неуверенные в правильности выбранного направления, но явно покатились в их сторону. Одновременно взвившийся до этого лишь порывами ветер перерос в настоящий ураган. В диком танце замельтешили вокруг них опавшие листья. Песчинки больно секли лицо.

У Хэнли на глазах выступили слезы. Смутно различая сквозь них окружавший его мир, он с трудом начал пробираться к челноку. Добравшись до него, он ощупью нашел ступеньки лестницы, ведущей на борт. К этому времени ветер достиг такой силы, что Хэнли был вынужден согнуться в три погибели, чтобы устоять на ногах. Оказавшийся уже внутри челнока Стрэттон заорал:

— Сюда… скорее!

Ухватив Хэнли за плечо, он с силой потянул его на себя. Спустя несколько секунд Хэнли без сил рухнул рядом со своим спутником. С минуту он, раскрывая, как рыба, рот, не мог отдышаться и невольно отметил, что Стрэттон садится в кресло пилота.

Тот обернулся и натужно прокричал:

— Господин Хэнли, нам лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Иначе рискуем завалиться набок.

Разбушевавшийся ветер заглушал его слова, и они едва долетали до Хэнли. Тот упрямо помотал головой.

— Разве вы не видите? — гаркнул он в ответ. — Эти камни — своеобразная форма жизни! Значит, следует остаться и собрать как можно больше сведений о них. Если удастся сделать это, никакой Роган нам больше не понадобится.

Молодой человек повернул к нему измученное лицо.

— Боже мой! Мы предъявим их…

— Включите радио! — рявкнул Хэнли. — Интересно, что там в эфире.

В кабину хлынул поток немыслимых звуков. Как Стрэттон ни старался отрегулировать приемник, все равно из динамика доносилась сплошная дикая какофония. Через минуту Хэнли решился выглянуть наружу.

Он вздрогнул, увидев, что камни группируются около челнока. Груда уже достигла в высоту приблизительно метра, а основание ее было около пяти метров в диаметре. По оценке Хэнли, их набралось возле челнока уже несколько сотен.

И — главное — к ним беспрерывно добавлялись все новые и новые. Хэнли чувствовал, что его нервы начали сдавать, но он продолжал неотрывно наблюдать за окружающим. И как бы далеко он ни вглядывался в продуваемую ветром долину, повсюду его взор натыкался на камни, катившиеся к челноку. Их скорость, похоже, зависела от размеров. Так, небольших размеров камни перемещались за час километров на пять, другие же, чуть не валуны, диаметром в шестьдесят сантиметров, делали все восемь.

Пока он рассматривал эту жуткую картину, пирамида возле челнока подросла. Хэнли обернулся к Стрэттону. Тот ожесточенно отталкивал палкой что-то, очевидно представлявшее для него угрозу.

— Все те же камни, — хрипло бросил он, заметив удивление Хэнли. — Собрались в кучу. Да такую огромную, что через минуту—другую начнут падать в кабину.

Хэнли раздирали противоречивые чувства. Ему все еще представлялось, что, оставаясь на месте, они все больше узнают о тактике нападения противника. Продержись они еще какое-то время, глядишь, и…

Но его раздумья прервал новый панический вопль Стрэттона:

— Господин Хэнли… вы только взгляните!

Тот повел глазами в направлении, указанном Стрэттоном. Метрах в тридцати от них в воздух взвилась громадина-скала не менее трех метров в диаметре. Она оставалась пока в подвешенном состоянии, вращаясь вокруг собственной оси, как если бы пыталась, повинуясь какому-то неизвестному им органу восприятия, определить, в какую ей понестись сторону. Через мгновение она, несомненно, устремится на них.

У Хэнли судорожно сжалось горло.

— Ну ладно… взлетаем! — громко, но на удивление спокойно бросил он напарнику.

Стрэттон немедленно включил двигатели. Металлический корпус их челнока завибрировал. Ощутимо задрожал под ногами пол. Хэнли почти физически ощущал, как тужатся моторы, пытаясь поднять челнок в воздух.

— Господин Хэнли, что-то удерживает нас, мы не можем взлететь!

Хэнли в замешательстве успел подумать: “Придется выскакивать и бежать прочь, но, спрашивается, куда?”

Он уже раскрыл рот, чтобы скомандовать: “Попробуйте еще раз!” — когда увидел, как гигантская скала, сориентировавшись наконец, начала свой стремительный полет. Она мчалась, нацелившись прямо на машину, и скорость этого волчка возрастала с каждым его оборотом вокруг оси.

— Фрэнк! — не своим голосом взревел Хэнли. — За мной!

Не дожидаясь реакции спутника, каким-то конвульсивным прыжком перемахнул через борт. Приземлившись на намеченном камне, он молниеносно, используя его как трамплин, прыгнул снова.

Позади раздался ужасающий треск, скрежет раздираемого металла и предсмертный отчаянный вопль человека. Все стихло.

* * *

Подгоняемый ураганным ветром, Хэнли буквально летел, будто у него выросли крылья. И лишь совершенно выбившись из сил, осмелился, замедлив бег, оглянуться назад. За эти мгновения он преодолел более двухсот метров. Теперь от челнока его отделяли несколько деревьев и заросли кустарника. Но они не могли скрыть страшной картины раздавленного челнока. Кругом все замерло. Даже камни. Все случившееся казалось каким-то горячечным бредом.

Не верилось, что там остался Фрэнк, мертвый или серьезно раненный. У окончательно переставшего соображать Хэнли лихорадочно билась назойливая мысль: “Мне следует вернуться обратно”.

Но тут его внимание привлек камешек, который торчал из земли метрах в тридцати от него. Немного поколебавшись, камень покатился по направлению к нему. Тотчас же зашевелились и другие, и вот уже около десяти булыжников дружно двинулись в его сторону.

Хэнли стал поспешно отступать. При мысли о напарнике на него сразу же навалилось какое-то душевное опустошение. Но гораздо более важным представлялся факт обнаружения им на планете враждебной формы жизни. Ему следовало любой ценой вернуться на борт звездолета, чтобы сообщить эту невероятную новость.

Придерживаясь русла реки, он двинулся к уничтоженной деревушке. За несколько минут он оставил надвигающиеся камни далеко позади. “Они не способны быстро перемещаться, — возбужденно подумал он. — И им нужно некоторое время, чтобы сообразить, что поблизости появился кто-то чужой”.

Хэнли начал рисовать в своем воображении предстоящую жизнь колонистов на этой планете. Придется развернуть работы по очистке земли от камней и обломков скал. Видимо, всем мужчинам и женщинам нужно будет вменить в обязанность иметь в качестве обязательного элемента экипировки атомное оружие с зарядами по тысяче единиц. Можно было помечтать даже и о том, что когда-нибудь эта забавная форма жизни будет представлять интерес лишь для музеев. В принципе, эти камнеобразные должны расти очень медленно, и их, скорее всего, следует удалить со всей территории, оставив разве что только в самых удаленных местностях.

Размечтавшись, он чуть было не напоролся на поблескивавшую в лучах местного светила горку этих пресловутых камней.

У Хэнли кровь застыла в жилах. Он резко остановился и тут же поспешил удалиться от реки. Но пришлось замереть вновь: и этот путь преграждала такая же пирамидка.

В горле встал ком. Хэнли решил двинуться к воде. При этом его глаза беспрестанно рыскали вокруг в поисках врага. В кустарнике что-то зашевелилось. Но в этой дремучей чащобе мелкой гальке было пробиться не так-то легко. Это обстоятельство возродило его надежды.

Быстро проскочив мимо ряда деревьев, он выделил одно из них, самое крупное, менее чем в пятистах метрах от обрывистого берега.

Часть его могучего ствола поднималась столь полого, что Хэнли без труда мог бы живо подняться по нему, зацепиться за толстую ветку и подтянуться к вершине, величественно возвышавшейся над остальными деревьями.

Хэнли бросился к реке. Вода струилась в пятнадцати метрах под ним, а берег круто обрывался вниз. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться в полнейшей невозможности как-то использовать реку, чтобы скрыться от противника.

Возвращаясь к дереву, где он все же надеялся найти убежище от этих агрессивных тварей, Хэнли сделал пренеприятное открытие: с полдюжины их уже резвились на тропинке, преграждая ему обратный путь. Недолго думая, он подошел к ближайшему камню и лихо перепрыгнул через него. По инерции проскочил еще парочку. И только тогда первый остановился. Но ненадолго: чуть поколебавшись, камень вновь неудержимо покатился по направлению к Хэнли.

Страх чуть отступил. Хэнли тщательно огляделся, не берет ли его противник в клещи, и решил внимательно присмотреться к врагу, подпустив один из камней поближе. По мере его продвижения Хэнли с понятным беспокойством всматривался в эту серую личину, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки интеллекта. Но перед ним была самая что ни на есть вульгарная скалистая и лишь слегка пористая масса.

Между тем камень уже докатился до башмака Хэнли и намертво прилип к нему.

Пытаясь стряхнуть его, Хэнли резко выбросил вперед ногу, но камень и не думал отклеиваться от его ботинка. Более того, он оказался тяжеленным — не менее пяти фунтов. Вот теперь-то Хэнли почувствовал настоящий страх: сумеет ли он избавиться от этой тяжкой ноши?

Раздумывать особенно не приходилось, ибо к нему приближались и другие камни. Обеспокоенный Хэнли предпочел отступить к громадному дереву. Доковыляв до него, он первым делом снял башмак. Снова попытался стряхнуть непрошеного прилипалу — и опять безуспешно. И тут Хэнли, повинуясь инстинкту, что было сил запустил ботинок вместе с камнем на нем в другой приближающийся камень.

Раздался взрыв, и оба камня буквально улетучились. Только взметнувшийся ветер бросил в лицо Хэнли горсть оставшегося от булыжников сернистого порошка. Едва он избавился от застилавших глаза слез, как сразу же увидел в куче обломков сверкающий всеми цветами радуги кристалл. Хэнли поспешил завладеть находкой, наскоро натянул уцелевший при взрыве камней башмак и стал бойко карабкаться на дерево.

Вовремя он, однако, успел. Куда ни кинь взгляд, всюду посверкивали рванувшиеся к его укрытию камни.

День на вершине красавца-дерева прошел без происшествий. С наступлением сумерек Хэнли предпочел забраться на самый высокий сук и удобно пристроился там. Первые часы он провел, бодрствуя и прислушиваясь к всевозможным ночным шорохам и шумам. Но к утру его сморило.

Проснулся он как-то сразу. Вовсю светило солнце, а вдоль русла реки прямо на него несся спасательный челнок. Хэнли стремительно вскочил, едва не свалившись из-за внезапно сломавшейся ветки. С трудом восстановив равновесие, Хэнли сорвал с себя куртку и рубашку и начал ими исступленно размахивать.

* * *

Подавая Хэнли завтрак, Элеонора сообщила, что Марк Роган возвратился вчера вечером на звездолет, провел на нем ночь, а утром отправился обратно. Услышав это, Хэнли даже перестал жевать и целую минуту потратил на обдумывание этой новости.

— Он что-нибудь рассказывал? — наконец спросил он. — Решил эту головоломку?

В ожидании ответа он волновался: не обнаружил ли Роган то, что он считал своим открытием, и не обошел ли его в изысканиях. Элеонора тяжело вздохнула.

— Не думаю. Естественно, он общался главным образом с мужчинами. Может быть, им он что-нибудь и сообщил.

Хэнли сильно сомневался на этот счет. Забавно все же получилось: самый что ни на есть заурядный человек, не сделав ничего экстраординарного, а просто отправившись на место происшествия, находит там разгадку, оставив маститого эксперта по межпланетным контактам с носом!

Хэнли уже склонялся к тому, чтобы мирно продолжить трапезу, как вдруг до него дошло, что Элеонора говорила об этом деле с какой-то особой интонацией. Он снова повернул голову.

— Что это значит: “Он общался главным образом с мужчинами”? — в упор глядя на жену, спросил он.

Элеонора покраснела.

— Я пригласила его на обед, — с трудом проговорила она. — И тотчас же поправилась: — Ну, конечно же, я ждала тебя. Мне и в голову не пришло, что ты…

Хэнли решил выпустить пар.

— Все превосходно, дорогая. Все понятно. — И для убедительности он даже повторил последнюю фразу.

Но ему далеко не все было понятно. Продолжая исподтишка наблюдать за женой, он чувствовал, как в голову начинают заползать всякие гадкие мысли. Был момент, когда он чуть не спросил: “А ты уверена, что он не провел здесь ночь?” Но это было бы уже настолько оскорбительно, что, рассердившись на себя, он лишь пониже опустил голову.

Этот небольшой инцидент окончательно подтолкнул его к решительным действиям. Сначала он намеревался дождаться возвращения Рогана и узнать, к каким тот пришел выводам. Ведь проблема контакта с этой камнеподобной формой жизни еще не была решена. Теперь, однако, он думал иначе.

От Хэнли не ускользнуло и то, что руководители группы “новоселов”, выслушав его подробное донесение о приключениях, не обнаружили склонности к выжидательной тактике.

— Наши женщины просто с ума посходили по этому эксперту, — с гневом сказал один из них. — Знаете, что выдала мне благоверная, узнав о смерти Фрэнка Стрэттона? Она предложила, чтобы молодая вдова немедленно вышла замуж за Рогана, пока тот еще не улетел. Надо же было до такого додуматься!

— Ничего не поделаешь: инстинкт выживания, — философски заметил второй. — История полна примеров, когда женщины были одержимы идеей родить ребенка от знаменитого человека. А тут — рядышком Роган с его невероятными способностями…

— Ну, насчет его талантов, это еще бабушка надвое сказала, — прервал кто-то говорившего. — Вон наш босс, Леонард Хэнли. Он сам, без помощи этого героя, открыл нашего врага на планете!

Страсти разгорелись, и Хэнли счел необходимым несколько остудить их.

— Для нашей выгрузки на планету потребуется большая часть светового дня. Если господин Роган соизволит появиться здесь до того, как мы начнем высадку наших женщин и детей, ему будет предоставлена возможность изложить свои взгляды. Иначе…

Случилось так, что к назначенному часу Марк Роган явиться не соизволил.

Посему высадку произвели в открытой зоне, протянувшейся вдоль реки. Уже к полудню все колонисты были на месте. У Хэнли состоялся последний разговор с капитаном Крэнстоном. Тот сообщил ему, что звездолет отправляется немедленно.

— Этот перелет и так занял слишком много времени, — оправдывался капитан. — Хозяева корабля будут ужасно злиться.

Хэнли не мог испытывать каких-либо симпатий к господам из экипажа, предчувствуя, что из-за этого поспешного отлета самая большая доля испытаний придется на него и других колонистов. Он попытался было придумать какой-то предлог, чтобы задержать отлет корабля, но не нашел ничего лучше, как ляпнуть:

— А как же с господином Роганом? Разве вы не будете ждать его возвращения?

— Его, возможно, подберет один из патрульных кораблей, — пожал плечами капитан Крэнстон. — Так что прощайте!

Пока они обменивались рукопожатиями, Хэнли не без цинизма успел подумать, что никто больше не делает намеков на способность Рогана путешествовать в открытом космосе, не нуждаясь в звездолетах. И вообще поразительно, как кто-то мог даже мысль допустить о подобном вздоре…

Вторая половина дня. Элеонора работала на установке палаток. Хэнли абсолютно случайно краешком глаза увидел, как его жена, мигом выхватив пудреницу, принялась спешно наводить красоту. Проследив за ее взглядом, Хэнли не смог удержаться от гримасы. По берегу реки к ним направлялся Марк Роган.

Член Космического Патруля заговорил, лишь оказавшись в двух метрах от Хэнли.

— Где звездолет, господин Хэнли? Это вы отдали распоряжение начать высадку колонистов?

Его голос по-прежнему отличался мелодичностью, но теперь в нем отчетливо проскальзывало сдержанное негодование, от которого у Хэнли, не сомневавшегося в правильности своего решения, пробежали мурашки по спине. Сверкнула мысль: “Неужели я допустил ошибку?”

Ответил он, однако, вызывающе:

— Да. Это мой личный приказ. Уж так получилось, господин Роган, что мне удалось открыть природу этой враждебной нам жизни на планете и мы, соответственно, приняли все необходимые меры предосторожности.

Роган, похоже, дважды пытался что-то ему сказать, но в последнюю минуту явно сдерживался. Он обвел взглядом занятых обустройством колонистов. На его лице все это время блуждала загадочная улыбка. Поселенцы срубили уже немало деревьев и теперь занимались их пластификацией.^[3]

Роган все так же молча подошел к ним, оглядел весьма сложную машину, предназначенную для этой цели, но основное внимание уделил наблюдению за тем, как фонтанирует древесный сок по мере углубления пилы в древесину и как быстро химический состав нейтрализует смолистую субстанцию.

Затем он вновь подошел к Хэнли. Его изумрудные глаза искрились откровенной иронией.

— Так что вы там понаоткрывали?

Он слушал рассказ Хэнли, слегка склонив голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, скрытому за словами. Его глаза, казалось, утонули в бесконечности. У него был вид человека, внимательно следящего за какой-то сценой, разыгрывавшейся в нем самом.

— Итак, — наконец произнес он, — вы полагаете, что кристалл, увиденный вами в обломках расколотого камня, и есть то, что называют “мозгом”?

Хэнли несколько растерялся. Но затем, как бы защищаясь, пробормотал:

— Но ведь пьезоэлектрический кристалл является сердцем радио- и телеаппаратуры. А кристаллы в известном смысле развиваются и…

Он не успел закончить свою мысль. К ним бросилась Элеонора и схватила Рогана за рукав.

— Ну, пожалуйста, — умоляла она. — Что вдет не так? В чем дело?

Роган мягко отвел ее руку и буднично сказал:

— Госпожа Хэнли, ваш муж допустил смертельно опасную ошибку. Действия камней — не более чем продукт научного контроля, который Разум, управляющий этой планетой, осуществляет над окружающей средой. — Он повернулся к Хэнли. — А не замечали ли вы сильного ветра в момент нападения на вас?

Хэнли ограничился кивком.

— Вот вам и другое проявление этого Разума. — Роган взглянул на часы: — До наступления ночи остается чуть более двух часов. Если ограничимся вывозом самого необходимого, то сумеем выскочить из этой долины еще до заката солнца.

Он сделал паузу. Взгляд его скрестился с мятущимся взглядом Хэнли. Сейчас в нем проступали напряженность и сдержанность.

— Отдавайте необходимые распоряжения! — сухо приказал он.

— Но… — начал было лепетать Хэнли. — Это невозможно. К тому же надо же где-то устраиваться. Мы…

Он так и не договорил, выбитый из колеи, слишком жалкий, чтобы продолжать…

— Приказывайте выступать! Я все объясню вам…

* * *

Вскоре после захода солнца поднялся ураганный ветер. Он бушевал с час, взметнув тучи песка, больно хлеставшего по лицам путников, бредущих длинной цепочкой вслед за тракторами на гусеничном ходу. Самых маленьких детей укрыли в шести челноках.

К полуночи началось нашествие камней. Обломки скал шести—восьми метров в диаметре с адским воем выныривали из кромешной темноты, высвечиваемые прожекторами, установленными на тракторах. Еще до того как люди успели оценить масштабы надвинувшейся беды, два трактора были раздавлены в лепешку. В ночи стоял скрежет рвущегося металла, раздавались душераздирающие крики обезумевших от ужаса людей. К счастью, достаточно быстро, еще до нанесения непоправимого ущерба, заработали атомные пушки, дробившие на куски гранитные глыбы.

Пришлось оказывать срочную помощь множеству колонистов, к обуви которых пристали камни помельче, но достаточно тяжелые, чтобы почти полностью парализовать их движения. И когда этот кошмар кончился, Хэнли все равно был вынужден беспрестанно бродить в толпе измотанных мужчин и женщин, умоляя их следовать приказу Марка Рогана:

— Двигайтесь! Не прекращайте движения ни на минуту!

Незадолго до рассвета земля, по которой брели поселенцы, заходила ходуном. Громадными трещинами зазмеился грунт, подвергая колонистов новым испытаниям. Зачастую их удавалось вытаскивать из нежданно возникавших на пути расщелин буквально в последнее мгновение.

И лишь с появлением первой слабой полоски зари, прорезавшей чернильную густоту ночи, Хэнли обратился к Рогану:

— Неужели вы хотите сказать… что им по силам вызывать столь мощные и продолжительные землетрясения?

— Не думаю, что это случается очень часто, — произнес тот. — Мне представляется, что им приходится проявлять большое мужество, чтобы проникать в зоны горячих камней, где и становится возможным вызывать аналогичные явления.

Он замолчал на секунду, о чем-то задумавшись.

— Будущее колонистов здесь представляется мне только в рамках союзного договора. Причем человеку предстоит доказать, что он может быть полезен местному Разуму. Разумеется, предварительно еще надо внушить ему идею такого симбиоза, на что уйдет какое-то время, особенно после столь бесславного начала.

Хэнли был весь внимание.

— Позвольте мне самому получше разобраться, — решился он в конце концов. — Сейчас вы ведете нас к северу от нашей прежней стоянки — в голую степь. Вы настаиваете, чтобы мы соорудили там жилье и подсобные помещения из цемента. А вы тем временем будете убеждать Разум в нашем абсолютном к нему миролюбии. Правильно ли я говорю?

— Было бы лучше, если бы колонисты продолжали все время двигаться. Но осуществить это практически невозможно… Женщины, дети…

Казалось, что Роган разговаривает сам с собой.

— Но, — упорствовал Хэнли, — хоть в этой-то степи мы будем чувствовать себя в безопасности?

— В безопасности! — Роган иронически взглянул на него. — Дорогой мой, кажется, вы все же не схватываете суть проблемы. Несмотря на внешнюю схожесть с Землей, у этой планеты свой, совершенно отличный от нашего жизненный цикл. Вы скоро сами убедитесь, что это так.

Хэнли чувствовал себя слишком уязвленным, чтобы задавать другие вопросы.

Спустя час он видел, как Роган на одном из челноков скрылся в утреннем тумане в неизвестном направлении. К полудню и сам Хэнли распорядился отправить остальные челноки на место прежнего лагеря, чтобы вывезти оттуда часть оставленных там материалов.

Летательные аппараты вернулись к вечеру, и их пилоты рассказали о невероятных происшествиях, свидетелями которых они стали. Так, бочка с солониной не далась им в руки, несмотря на все уловки, примененные для ее поимки. Особо опасным проявил себя реактивный самолет с атомным двигателем. Он самочинно поднялся в воздух, затем его моторы заглохли, и он врезался в землю, раздавив при падении один из челноков.

“Разум экспериментирует”, — с досадой подумал Хэнли.

Переселенцы провели эту ночь в степи. По всему периметру лагеря патрулировала охрана. Включенные моторы тракторов урчали и вибрировали. Тьму пронизывали снопы света от прожекторов. Было мобилизовано все мужское население.

Вскоре после полуночи Элеонора разбудила Хэнли.

— Лен… взгляни на мои туфли.

Он присмотрелся к ним повнимательней, не совсем еще придя в себя со сна. Кожа на них стала шишковатой, на гладкой поверхности появились мельчайшие наросты. Хэнли охватил озноб, когда он заметил, что те продолжают расти.

— Где ты их оставляла? — первым делом поинтересовался он.

— Рядом с собой.

— На земле?

— Конечно.

— Лучше бы ты их не снимала, — проворчал Хэнли. — Последовала бы моему примеру.

— Леонард Хэнли, я ни за что не лягу в постель в туфлях, даже если это будет последний раз в моей жизни… — Помолчав, она смягчилась. — И все же я попробую их надеть, посмотрим, возможно ли это.

Позднее, за завтраком, Хэнли видел, как она хромала со слезами на глазах, но жалоб от нее не услышал.

После обеда без всякой видимой причины взорвался один из тракторов. Водитель погиб. Куском отлетевшего при этом металла оторвало руку пятилетнему мальчугану, находившемуся поблизости. Женщины принялись причитать. Врачи мигом успокоили боль с помощью соответствующего лекарства и спасли ему жизнь. Среди мужчин поднялся гневный ропот. Один из них подошел к Хэнли.

— Мы не желаем и далее терпеть это безропотно. У нас есть право ответа на агрессию.

Роган появился как раз перед закатом и молча выслушал доклад о происшествиях дня.

— Будут и другие инциденты, — подвел он итог.

— Не понимаю, и все, — выпалил в ярости Хэнли. — Почему бы нам не спалить все близлежащие леса и не освободить весь участок от этой нечисти?

Уже удалявшийся Роган приостановился и медленно повернулся к нему. В неверном свете угасающего дня его глаза стали почти желтыми.

— Боже мой, Хэнли, вы рассуждаете сейчас, как вся та безмозглая шпана, что мне довелось встретить в жизни. Я твердо и недвусмысленно заявляю: вы не сможете победить огнем этот Разум, управляющий деревьями, даже если огонь — это единственное, чего он боится. И этот его страх, эту уязвимость надо не уничтожать, а играть на ней.

— Но каким образом все это функционирует? — спросил совсем растерявшийся Хэнли. — Как удается этому Разуму направлять действия камней, порождать ветры и…

— Этот феномен, — терпеливо продолжал Роган, — основывается на том факте, что его жизненная сила передается со скоростью, во много раз превышающей нашу. У вас и у меня нервный импульсперемещается примерно на сотню метров в секунду. А на этой планете — почти на двенадцать километров. Поэтому и скалы имеют возможность вести рудиментарную жизнь. Но что еще важнее — в самой земле циркулирует постоянный поток жизненной энергии. А в результате получается, что до известного предела можно на все влиять и все контролировать. Энергию можно направить к поверхности грунта посредством корней травы или через песок. А буйные ветры провоцируются для того, чтобы охладить “горячие” зоны…

— Но, — перебил его нахмурившийся Хэнли, — почему тогда дерево, на котором я просидел день и ночь, не попыталось меня прикончить?

— И привлечь к себе внимание? — усмехнулся Роган. — Оно могло попытаться провести против вас нечто такое, что могло бы сойти за несчастный случай. Например, сломать ветвь, чтобы вы свалились. Но не делать ничего открыто.

Роган закончил требовательным и жестким тоном:

— Господин Хэнли, не существует другого способа выжить на этой планете, как установить сотрудничество с ее Разумом. Именно к этому вы и должны стремиться.

И Роган сжато и деловито набросал схему тех этапов, которые предстояло преодолеть для этого. В течение нескольких лет — не вторгаться в районы лесных зарослей. Совершенно исключить какое бы то ни было использование древесины, за исключением сухостоя, о котором Роган попробует договориться. Установить противопожарные устройства вокруг ближайших лесов для борьбы со стихийными вспышками огня. Распространить затем эту систему на всю планету.

Хэнли, пораздумав над изложенным Роганом планом, нашел в нем изъян.

— Мне бы вот что хотелось выяснить: как мы будем поддерживать контакт с Разумом после вашего отлета?

Уже заканчивая свой вопрос, он заметил приблизившуюся к ним Элеонору. В сумерках ему показалось, что она наклонилась вперед, как бы желая не упустить ответа Рогана.

— Только время, — пожал он плечами, — может дать ответ на этот вопрос.

Колонисты соорудили на берегу ручья деревушку, назвав ее “Новая Земля”. Нигде поблизости не было видно ни одного дерева. Как сообщил Роган, кустарник, росший по берегам реки, был лишь самым отдаленным образом связан с большими деревьями и поэтому мог быть использован в хозяйстве.

За последующие одиннадцать дней нападения камней повторялись по меньшей мере восемнадцать раз. Во время одного из них из степи выкатилась гигантская глыба в шестьдесят метров диаметром. Утюгом пройдя по деревне, она сровняла с землей два дома и прокатилась дальше еще на два километра. Остановившись, она вознамерилась повторить атаку, но атомные пушки успели пустить ее в распыл.

Затем в одну прекрасную ночь ничего не случилось. А на заре появился Марк Роган, изможденный, но улыбающийся.

— Все чудесно, — вымолвил он. — Вы получили свой шанс.

Мужчины приветствовали его громкими возгласами. Женщины не удержались, чтобы не всплакнуть, и пытались дотронуться до него. Хэнли, держась несколько в стороне, подумал: “Слишком еще рано предаваться веселью”.

Но дни шли за днями, и никаких враждебных проявлений со стороны Разума не отмечалось. Сторожа стали дремать на постах, так что было решено отказаться от ставшей ненужной охраны. К концу восемнадцатого дня этого ничем не омраченного перемирия в дверь Хэнли постучали. Элеонора пошла открывать, и Хэнли услышал, как она с кем-то тихо разговаривает. Нежный тембр голоса ее собеседника мгновенно пробудил у Хэнли подозрения, и он совсем было собрался покинуть удобное кресло, как раздался стук закрываемой двери. Элеонора вернулась, прерывисто дыша.

— Он уходит, — просто сказала она.

Хэнли даже не стал спрашивать, о ком речь. Он выскочил из дома, но фигура Рогана виднелась уже далеко от деревушки. Это был просто расплывчатый силуэт в сгущавшейся темноте. Прошла неделя. О нем не было ни слуху ни духу. Среди колонистов поползли слухи, что он уже достиг только ему одному присущим способом другой части Галактики. Хэнли попытался высмеять эту байку, но, когда услышал, что ее запросто рассказывают на собрании техников, прикусил язык. Он с грустью подумал, что легенда о Марке Рогане переживет все опровержения.

Прошло два месяца. Как-то утром Хэнли проснулся от того, что Элеонора скользнула к нему в кровать.

— Хочу сообщить своему повелителю и господину, — непринужденно прощебетала она, — что семья Хэнли вскоре увеличится на одного человечка.

Поцеловав жену, Хэнли полежал еще какое-то время, ничего не говоря. Он думал: “Ну, если у него будут зеленые глаза и черные как смоль волосы, то я… я…”

Он так и не сумел представить себе, что натворит в этом случае. Он ворчал про себя, охваченный нестерпимой ревностью. Но уже где-то в самом потаенном уголке души он начал осознавать тот факт, что человеческая раса освоится еще на одной планете.

1

Медитация (лат.) — сосредоточенное размышление, сопровождается телесной расслабленностью, отрешенностью. — Примеч. перев.

(обратно)

2

Суггестия (лат.) — внушение. — Примеч. перев.

(обратно)

3

Введение в материал специальных веществ, повышающих его пластичность и эластичность. — Примеч. ред.

(обратно)

Оглавление

Альфред Элтон Ван Вогт Тьма над Диамондианой

  “Есть упоение в бою…”

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

    18

    19

    20

    21

    22

    23

    24

    25

    26

    27

    28

    29

    30

    31

    32

    33

    34

    35

    36

    37

  Тьма над Диамондианой

    Диамондианская задача

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

    18

    19

    20

    21

    22

    23

    24

    25

    26

    27

    28

    29

    30

    31

    32

    33

    34

    35

    36

    37

    38

    39

    40

    Эпилог

  РАССКАЗЫ

    Первый марсианин

    Ультраземлянин

      1

      2

      3

      4

      5

    Святой в космосе

*** Примечания ***