Кмелтский мед [Elle D] (fb2) читать постранично

Кмелтский мед

Кмелты сражались хорошо. Сольвейн никогда не сказал бы этого вслух — его бы подняли на смех, если не на острия копий. Каждому известно, что проигравший не бывает хорошим воином. Сила есть лишь одна — сила победителя, и доблестны только те, чья доблесть ниспослана Огненным Дратом. Если великий бог воинов отвернулся от кмелтов — неоткуда было у них взяться силе и доблести, ибо исходит она лишь от Огненного, решающего, кто достоин его благословения, а кто — нет. Признавать доблесть за проигравшим — значит оскорбить бога.

И всё же кмелты сражались доблестно. У них была отвага, решимость обречённости, ненависть — у них было всё, кроме милости Огненного Драта. И даже без милости бога воинов они сражались так, что, будь бог на их стороне, слава об этой битве разнеслась бы по всему Даланайскому берегу. Но покуда ходит по земле хоть один барра, это немыслимо. Сольвейн это знал. Сольвейн гордился этим.

И всё же ему не слишком нравилось смотреть, как его братья с глумливым хохотам рубят руки и ноги пленному кмелту. Сольвейн видел, как сражался этот кмелт. Он успел сразить троих — троих! — барра прежде, чем на него набросили сеть и оглушили ударами топорищ. Даже теперь, искалеченный, истекающий кровью, он не кричал, только хрипел, и в хрипе было больше ненависти, чем боли. Он сражался хорошо, он правильно умирал.

Но Сольвейн никогда не сказал бы этого вслух. Лишь рождённый барра живёт правильно, и лишь барра правильно умирает. Это закон.

Дым пожара курился над разорённым селением, и ветром с залива его уносило на запад. У Сольвейна болела голова: последний кмелт, которого разрубила его секира, успел ударить первым. Лезвие топора скользнуло по волосам, содрало клок кожи на лбу и на мгновение оглушило. Теперь Сольвейну приходилось смаргивать кровь, и голова всё ещё гудела от удара. На треть пальца правее — и он бы лежал мёртвый на кмелтской земле. И посмел ли бы он, представ перед Огненным Дратом, сказать, глядя в кострища его глаз, что кмелты бились недостаточно доблестно?

Проверить это он сможет ещё не сегодня. Сольвейн переступил через тело, валявшееся на пути. Он шёл единственной деревенской улицей, глядя по сторонам в поисках места, ещё не занятого его братьями. Он слишком долго приходил в себя после того удара — нынче из каждого двора неслись вопли, женские крики и хохот воинов барра. Поперёк дороги с мучительным мычанием бежала корова, истыканная стрелами, за ней с хохотом неслась стайка мальчишек Рунгара — это их первый поход, для них происходящее более забава, чем серьёзное дело. Сольвейн отвернулся от них и обвёл улицу взглядом. В одном из домов было, похоже, тихо. Уже ограбили или пока не дошли? Он направился туда.

Сорванная дверь валялась посреди двора. Сольвейн наступил на неё, она затрещала под сапогом. Он наклонил голову, чтобы не удариться о притолоку — самый рослый кмелт едва дотянется до плеча самому хилому барра, и за годы походов Сольвейн привык входить в чужие дома, согнув шею. Потолок в хижине был как раз такой, что Сольвейн мог стоять в полный рост, не рискуя задеть головой балку. Внутри было сумрачно. Он медленно обвёл взглядом разгромленную клеть. Стол и скамьи стояли торчком, на полу валялись открытые коробы и корзины, вываленное из них тряпьё мокло в лужицах крови, ещё не успевших подсохнуть. Сольвейн дёрнул уголком рта: опоздал. Что ж, Драт благосклонен не только к доблестным, но и к проворным.

Он повернулся, чтобы уйти, и услышал стон.

Несколько убитых барра лежали у входа в дом, но звук доносился из дальнего угла. Пришлось присмотреться и ступить ближе, чтобы различить среди разрухи тела кмелтов — мёртвые, как он до этого мгновения полагал. Одно из тел было обезглавленным — тело сильного, как для кмелта, крепкого мужчины, у правой руки которого тускло поблескивал меч, выпавший из ладони мертвеца. И тут же, рядом, лежал ещё кто-то — куда как менее крепкий, должно быть, мальчишка. Стонал, видимо, он, ибо было мало вероятности, что это подаёт голос отсечённая голова мужика, закатившаяся под скамью. Но Сольвейн уже забыл, что слышал стон: его внимание привлёк меч, которым сражался кмелт. Сольвейн наклонился, подцепил оружие за рукоять, вскинул остриём вверх, медленно повернул клинок. Хороший меч. Ни один из тех, кого он убил сегодня, не выходил против него с таким клинком. Это было оружие воина, а не крестьянина, пытающегося оборонить свой дом. Странно, что тот, кто убил кмелта, не забрал меч. Что ж, Сольвейн сын Хирсира, и для тебя сегодняшний день оказался не так уж плох. Ты убил двенадцать врагов и избавлен от позора вернуться к собратьям без добычи — больше, чем хорошо.

Сольвейн приладил меч к поясу, рядом с секирой, отдыхавшей после славного труда, и вновь повернулся к истекавшему полуденным светом дверному проёму, когда кто-то схватил его за сапог.

В иное время он бы без раздумья, не глядя выхватил секиру и отсёк руку, осмелившуюся его коснуться. Но сейчас, здесь, Драт ведает отчего,