КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706105 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Грезы о Вавилоне. Частно–сыскной роман 1942 года [Ричард Бротиган] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ричард Бротиган ГРЕЗЫ О ВАВИЛОНЕ Частно-сыскной роман 1942 года

Эта книга — Хелен Брэнн

С любовью от Ричарда.

Наверное, вот еще почему
Я так и не стал
Хорошим частным сыщиком —
Чересчур много грезил о Вавилоне.
Вот что случилось с К. Зырем в начале 1942 года:
1. Хорошие новости, плохие новости

2. Вавилон

3. Оклахома

4. Кактусовый туман

5. Моя подружка

6. Сержант Каток

7. Зал правосудия

8. Адольф Гитлер

9. Горчица

10. Бела Лугоши

11. 1934

12. Блондинка

13. «Сыщ»

14. 38–й

15. Утренняя почта

16. Главный

17. Парадный вход в Вавилон

18. Президент Рузвельт

19. Вавилонские песочные часики

20. Навуходоносор

21. Бейсбольный сезон 596 г. до Р. X

22. Отель первой базы

23. Ковбой в Вавилоне

24. Терри и пираты

25. Мин Беспощадный

26. Фокусник

27. Барселона

28. Бригада Авраама Линкольна

29. Любовь к Дяде Сэму

30. Автобусный трон

31. «Барабаны Фу Манчу»

32. Могила по пятницам

33. Смит

34. Лоботомия

35. Молочники

36. Мой день

37. Рождественские гимны

38. Всемирно известный эксперт по носкам

39. Прощайте, нефтяные скважины Род-Айленда

40. Славные картинки

41. Педро и пять его романтиков

42. Смит Смит

43. Жареная индейка с подливкой

44. Золушка эфира

45. «Смит Смит против Теней-Роботов»

46. Утренняя газета

47. Пивные вкусы по шампанской смете

48. Землетрясение на заводе наковален

49. Частные детективы Сан-Франциско

50. Будущая практика

51. К. Зырь, частный следователь

52. Глава 1. «Смит Смит против Теней-Роботов»

53. Артист-скорострел

54. Упыри

55. Холодная бессердечная наличка

56. Время все раны лечит

57. «Шоу Джека Бенни»

58. Странная чашка оклендского сахара

59. Братья Уорнер

60. Экспресс Вавилон-Орион

61. Партнеры по беспределу

62. Сегодня удачный день

63. Пустыня Сахара

64. «Велосипед» Эдгара Аллана По

65. Лабрадор — ищейка мертвых

66. Танцевальное время

67. Слепец

68. Лоно

69. Мясное Рагу

70. Одинокий орел

71. Забавное здание

72. Нога за пятьсот долларов

73. Ночь всегда темнее

74. Подлинное луизианское барбекю Улыбы

75. На кладбище войдем мы

76. Сюрприз

77. Прощайте, $10 000

78. Полночь. Темно

79. На удачу

1. Хорошие новости, плохие новости

2 января 1942 года принесло хорошие новости и плохие новости.

Сначала — хорошие. Я выяснил, что у меня — 4–Ф[1] и я не пойду на Вторую мировую войну и не стану солдатиком. Непатриотом я себя не считал, поскольку свою Вторую мировую войну уже прошел пять лет назад в Испании и в доказательство мог предъявить пару дырок в заднице.

Никогда не пойму, как мне удалось подставить задницу под пули. Ладно, военная байка всё равно ни к черту. На тебя не смотрят, как на героя, снизу вверх, если говоришь, что тебя подстрелили в зад. Люди не воспринимают таких всерьёз, но мне-то уже без разницы. Та война, что начиналась для всей остальной Америки, для меня уже закончилась.

А теперь — плохие новости. У моего револьвера кончились патроны. Я только что заполучил себе дело, для которого требовался револьвер, но патроны взяли и кончились. В тот день клиент назначил мне первую встречу и хотел, чтобы я пришел с револьвером, а я понимал, что револьвер без патронов в виду не имелся.

Что же мне делать?

На счету не осталось ни цента, а мой кредит в Сан-Франциско не стоил и ломаного гроша. В сентябре пришлось съехать из конторы, хотя она мне обходилась лишь в восемь долларов и теперь все дела я вел из телефона-автомата в вестибюле дешевой многоквартирки на Ноб-Хилле, где уже два месяца не платил за жильё. Я не мог осилить даже тридцатки в месяц.

Квартирная хозяйка была для меня опаснее японцев. Тут все ждали, что в Сан-Франциско того и гляди высадятся японцы и начнут кататься вверх-вниз по горам на фуникулёрах, но уж поверьте: я бы принял с распростертыми объятиями хоть целую японскую дивизия, лишь бы квартирохояйка не висела у меня над душой.

— Где моя плата, паразит битый, чтоб тебя черти взяли? — орала она с верхней площадки, где жила сама. Хозяйка не вылезала из просторного банного халата, а тело, которое под ним крылось, легко завоевало бы первое место на конкурсе красоты среди бетонных блоков. — Вся страна воюет, а ты даже квартплату, черт бы тя драл, внести не можешь!

От ее голоса Пёрл-Харбор казался колыбельной.

— Завтра, — врал я.

— Задница твоя завтра! — орала она в ответ.

Хозяйка выглядела лет на шестьдесят, пять раз была замужем и пять раз овдовела; повезло сукиным сынам. Так ей досталась эта многоквартирка. Один муженек оставил. Господь оказал ему услугу, когда прямо на рельсах под Мерседом у мужика заглох мотор. Мужик был коммивояжером: щетки. После того как в машину врезался поезд, муженек перестал отличаться от своих щеток. Так его вместе со щетками, наверное, и положили в гроб, решив, что они — его орган.

В той далекой реальности, когда я еще платил за квартиру, хозяйка держалась со мной очень любезно и, случалось, зазывала к себе на кофе с пончиками. Она любила рассказывать о своих покойных мужьях — особенно о том, который был водопроводчиком. Любила рассказывать, как хорошо он умел чинить водонагреватели. Остальные мужья были как-то не в фокусе, когда она о них рассказывала. Так, будто все её браки случались в мутных аквариумах. Даже тот ее муж, которого сбил поезд, не заслуживал подробного рассказа; тем же, кто умел чинить водонагреватели, она просто нахвалиться не могла. Мне кажется, ее личный бойлер он тоже очень умело починил.

Кофе у нее всегда бывал жидковат, а пончики — черствоваты: в булочной на Калифорния-стрит в нескольких кварталах отсюда она покупала только вчерашние.

Иногда я пил с нею кофе, потому что мне все равно особо нечем было заняться. В те времена все происходило так же неторопливо, как и сейчас, если не считать дела, которое я только что заполучил, но тогда мне удалось скопить немного денег: я попал под машину, а уладили все без суда, и я мог платить за квартиру, хоть несколькими месяцами раньше и съехал из конторы.

А в апреле 1941 года пришлось отказаться от секретарши. Мне этого очень не хотелось. Все пять месяцев, что она работала на меня, я пытался затащить ее в койку. Девушка она была дружелюбная, но я с нею едва добрался до первой базы. В конторе мы немного целовались, а дальше не пошло.

После того как я вынужденно ее уволил, она велела мне отваливать.

Однажды ночью я ей позвонил — и ее прощальный выстрел по телефону звучал примерно так:

— …а кроме того, что ты отвратительно целуешься, ты еще и паршивый сыщик. Попробуй сменить профессию. Коридорный тебе очень пойдет. ЩЕЛК. Ох ты ж…

Все равно у нее задница рыхлая. Я и нанял-то девку лишь потому, что она согласилась на самое маленькое жалованье за пределами Чайнатауна. В июле я продал автомобиль. В общем, как ни верти, а патронов к револьверу у меня не было, как не было денег на них и кредита, а также не осталось ничего для ломбарда. Я сидел в своей дешевой квартирке на Ливенворт-стрит в Сан-Франциско и раздумывал над этим, как вдруг голод, точно какой-нибудь Джо Луис[2] принялся обрабатывать мой желудок. Три добрых хука в утробу справа — и я направился к холодильнику. Большая ошибка.

Я заглянул в него и тут же быстренько закрыл дверцу, чтобы зеленые джунгли не вырвались на волю. Не знаю, почему люди умудряются жить, как живу я. В квартире у меня такая грязь, что недавно я заменил все семидесятипятиваттные лампочки на двадцатипятки, чтобы ее не видеть. Роскошь, конечно, однако что поделаешь. Окон в квартире, к счастью, нет, а то бы мне пришлось по-настоящему туго.

Моя квартира настолько тусклая, что напоминает тень квартиры. Интересно, я всегда так жил? Ну то есть, у меня ведь должна была иметься мама — хоть кто-нибудь, кто велел бы мне наводить порядок, следить за собой, менять носки. Нет, я все это, конечно, делаю, только в детстве, наверное, был такой медленный, что сразу до меня не доходило. Но ведь не просто же так.

Я стоял возле холодильника и раздумывал, как поступить, когда меня вдруг осенило. Что мне терять? Денег на патроны все равно нет, а есть хочется. Мне нужно что-то съесть.

И я отправился наверх, к своей квартирной хозяйке.

Позвонил в звонок.

Ничего подобного она вообще не ожидает — весь последний месяц я пытался от нее ускользнуть, словно угорь, однако постоянно запутывался в сетях ее проклятий.

И теперь, открыв мне дверь, она не поверила, что перед ней стою я. Такой вид у нее был, словно дверная ручка долбанула ее током. Она реально лишилась дара речи. И я этим в полной мере воспользовался.

— Эврика! — заорал я ей в лицо. — Я могу заплатить за квартиру! Я могу все это здание купить! Сколько вы за него хотите? Двадцать тысяч наличными! Мой корабль наконец-то в бухте! Нефть! Нефть!

Она пришла в такое замешательство, что поманила меня в квартиру и показала на стул, чтобы я сел. И по-прежнему не выдавила из себя ни слова. Все шло на ура. Я сам себе едва мог поверить. Я зашел к ней.

— Нефть! Нефть! — продолжал вопить я, а затем принялся всплескивать руками, как бы изображая бьющую из-под земли нефть. Прямо у нее на глазах я превратился в нефтяную скважину.

Я сел.

Она уселась напротив.

Ее рот не расклеивался.

— Мой дядя открыл в Род-Айленде нефть! — заорал я ей. — И половина месторождения — моя. Я богат. Двадцать тысяч наличными за эту кучу дерьма, которую вы называете многоквартирным домом! Двадцать пять тысяч! — орал я. — Я хочу на вас жениться и наплодить целую ораву многоквартирных малюток! Я хочу, чтобы свидетельство о браке нам отпечатали на картонке «Мест нет»!

Получилось.

Она мне поверила.

Через пять минут я сидел с чашкой жиденького кофе в руке и жевал черствый пончик, а она мне рассказывала, как за меня рада. Я сообщил, что выкуплю у нее здание на следующей неделе, когда прибудет первый миллион долларов нефтяного гонорара.

Когда я уходил из ее квартиры с утоленным голодом и гарантией жилья на ближайшую неделю, она потрясла меня за руку и сказала:

— Вы хороший мальчик. Нефть в Род-Айленде.

— Вот именно, — ответил я. — Под Хартфордом.

Еще я собирался попросить у нее пять долларов на патроны к револьверу, но потом прикинул, что это сюда лучше не мешать.

Ха-ха.

Нормально пошутил, да?

2. Вавилон

О-го себе — я начал грезить о Вавилоне, уже пока спускался от нее по лестнице. Мне очень важно не грезить о Вавилоне, когда начинает что-нибудь получаться. Если я увлекусь Вавилоном, пролетят часы, а я даже не замечу.

Могу, например, где-нибудь дома присесть — глядь, уже полночь, а я опять потерял хватку и не собрал воедино свою жизнь, насущная потребность которой — патроны для моего револьвера. Для меня сейчас грезить о Вавилоне — наираспоследнейшая вещь на всем белом свете.

Вавилон надо немножечко придержать — чтобы я себе хоть патронов раздобыл. Спускаясь по лестнице затхлой, убогой, отдающей склепом многоквартирки, я изо всех сил не подпускал к себе Вавилон на вытянутую руку.

Несколько секунд все висело на волоске, а затем Вавилон снова уплыл в тень, от меня подальше. Мне стало как-то грустно. Не хотелось, чтобы Вавилон уходил.

3. Оклахома

Я вошел к себе и достал револьвер. «Когда-нибудь я его почищу», — подумал я и положил его в карман куртки. А кроме того, наверное, нужно достать наплечную кобуру. Придаст мне достоверности и, кто знает, — поможет заполучать новые дела.

Когда я вышел из квартиры в город, чтобы где-нибудь раздобыть себе патронов, квартирная хозяйка стояла на верхней площадке лестницы и поджидала меня.

«Ох господи, — подумал я. — Пришла в себя». Я уже чувствовал, как на мои уши обрушивается массивная тирада проклятий и жизнь моя вновь становится адом на земле, но этого не случилось. Хозяйка стояла и смотрела, как я с примерзшей к лицу улыбкой выхожу из здания.

И лишь только я открыл парадную дверь, хозяйка заговорила. Голосок ее звучал почти по-детски.

— А почему не в Оклахоме? — спросила она. — В Оклахоме тоже много нефти.

— Слишком близко к Техасу, — ответил я. Потоки соленой воды под шоссейной дорогой. Это ее срезало. Ответа не последовало. Она выглядела, как Алиса в Стране чудес.

4. Кактусовый туман

Мне было негде найти денег, чтобы купить себе патронов, поэтому я решил отправиться туда, где патроны всегда есть, — в полицейский участок.

Я двинул к Залу правосудия на Кёрни-стрит, чтобы увидеться с одним детективом — когда-то мы были хорошими друзьями, — и узнать, не смогу ли я одолжить у него несколько патронов.

Может, он ссудит меня шестью, пока я не встречусь с клиентом и не получу аванс. Назначили мне напротив радиостанции на Пауэлл-стрит. Сейчас у нас два часа пополудни. У меня четыре часа, чтобы достать патроны. Я не имел ни малейшего понятия, что у меня за клиент и чего ему от меня надо, — знал только, что должен с ним встретиться напротив радиостанции в шесть, там он мне все и объяснит, а я попробую вытянуть из него аванс.

Потом я отдам несколько долларов хозяйке и скажу, что броневик, везущий мне миллион долларов, заблудился в кактусовом тумане у Феникса, Аризона, но волноваться ей совершенно незачем, поскольку туман гарантированно рассеется со дня на день и деньги тогда поедут дальше.

Если она меня спросит, что такое кактусовый туман, я расскажу, что это худшая разновидность тумана, потому что на нем острые колючки. И передвигаться в таком тумане — задача крайне опасная. Лучше всего оставаться на месте и просто ждать, пока туман не уйдет.

И миллион долларов ждет, когда рассеется туман.

5. Моя подружка

До Зала правосудия поход был недолог. Я привык гулять по Сан-Франциско пешком и мог перемещаться с приличной скоростью.

1941 год я начал с автомобилем, а теперь, год спустя, — извольте, полностью опираюсь на собственные ноги. У жизни свои верха и низы. Сейчас моя жизнь может пойти только наверх. Единственное, что ниже меня сейчас, — покойник.

В Сан-Франциско стоял холодный ветреный день, но мне нравилось спускаться с Ноб-Хилла к Залу правосудия.

Подходя к Чайнатауну, я начал думать о Вавилоне, однако вовремя успел сменить в уме афишу. На улице играли какие-то китайские детишки. Я попробовал распознать, в какую игру. Сосредоточившись на детках, мне удалось избежать Вавилона — он уже мчался на меня товарняком.

Всякий раз, когда мне нужно было что-то сделать, а на меня напрыгивал Вавилон, я старался отвлечься так, чтобы его ко мне что-нибудь не подпускало. Это всегда очень сложно, потому что грезить о Вавилоне мне очень нравится и у меня там живет очень красивая подружка. Признаться в этом трудно, однако мне она нравится больше настоящих девушек. Мне всегда хотелось повстречать такую девушку, которая интересовала бы меня так же, как моя подружка из Вавилона.

Ну, не знаю.

Может, когда-нибудь.

Или никогда.

6. Сержант Каток

После игры китайских ребятишек, чтобы не подпускать к себе Вавилон, я подумал о своем друге-детективе. Он сержант, и фамилия у него — Каток. Очень крутой полицейский. Наверное, побил мировой рекорд по крутизне. Он довел до совершенства такую свою пощечину, от которой остается точный отпечаток пятерни — как временное клеймо. И пощечина эта — лишь дружеское приветствие сержанта Катка по сравнению с тем, как все происходит, если тебе и потом очень, очень хочется не сотрудничать с полицией.

С Катком я познакомился, когда мы оба еще в тридцать шестом пытались устроиться на службу. Я хотел стать полицейским. В те времена мы с ним были добрыми приятелями. И до сих пор могли бы вместе служить — быть партнерами, раскрывать убийства, — если б только я сдал последний экзамен. Хотя баллов я набрал много. Всего пяти не хватило до того, чтобы стать полицейским.

А меня одолели грезы о Вавилоне. Нет, из меня бы хороший полицейский вышел. Если бы я только перестал грезить о Вавилоне. Вавилон для меня — такое наслаждение и в то же время такое проклятие.

Я не ответил на последние двадцать вопросов экзамена. Потому и не сдал. Я просто сидел и грезил о Вавилоне, а другие на вопросы ответили и стали полицейскими.

7. Зал правосудия

Как смотрится Зал правосудия снаружи, меня никогда всерьез не волновало. Громадный мрачный мавзолей, а внутри вечно смердит гнилым мрамором.

В общем, не знаю.

Может, все дело во мне.

Наверное.

Хотя вот что интересно: в Зале правосудия я бывал по меньшей мере раз двести и внутри никогда не думал о Вавилоне. Значит, Зал правосудия мне какую-то пользу приносит.

Я поднялся в лифте на четвертый этаж и нашел своего друга-детектива — он сидел за столом в «убойном» отделе. Напоминает мой друг ровно то самое, чем является: очень крутой полицейский, которому нравится распутывать убийства. Больше хорошего сочного убийства нравится ему лишь бифштекс из филея с жареным луком. Другу моему чуть за тридцать, а телосложением он походит на грузовик «додж».

Первое, что я у него заметил, — наплечная кобура, а в ней уютно покоился очень приятный для глаза полицейский револьвер 38–го калибра. Меня в этом револьвере особенно привлекали патроны. Хотелось бы все шесть, но соглашусь и на три.

Сержант Каток очень внимательно изучал ножик для вскрытия писем.

Затем поднял голову.

— Какое приятное зрелище, — сказал он.

— Зачем тебе ножик для вскрытия писем? — спросил я, чтобы не выбиваться из жанра. — Сам знаешь, чтение не относится к числу твоих талантов.

— Все торгуешь грязными открытками? — осклабился он. — Тихуанскими валентинками? Для собаколюбов, да?

— Нет, — ответил я. — Слишком много фараонов просят образцы. Вымели все подчистую.

Было время, когда в сороковом на «Острове сокровищ» проходила Всемирная ярмарка. Частно-детективный бизнес шел очень медленно, и я пополнял свой доход, продавая туристам кое-какие «художественные» фотографии.

Сержант Каток любил надо мной из-за этого подтрунивать.

Многим в своей жизни я отнюдь не горжусь, однако самый худший мой поступок — обнищать вот так, как сейчас.

— Это орудие убийства, — сказал Каток, уронив ножик для вскрытия писем на стол. — Сегодня рано утром его нашли в спине у проститутки. Никаких улик. Только ее труп в парадном и вот это.

— Убийца перепутал, — сказал я. — Кому-нибудь нужно было отвести его в магазин канцтоваров и показать разницу между конвертом и шлюхой.

— Ну ты даешь, — покачал головой Каток.

После чего снова взял ножик для вскрытия писем.

Очень медленно повернул его в руке. От того, что я наблюдал, как он играет с орудием убийства, патроны к моему револьверу не приближались.

— Чего ты хочешь? — спросил сержант, не сводя глаз с ножика для вскрытия писем. — Ты же помнишь: когда я последний раз одалживал тебе доллар, я сказал, что это последний раз. Так чего же ты хочешь? Что я могу для тебя сделать? Только показать дорогу к мосту Золотые Ворота и вкратце объяснить, как прыгать. Когда ты выкинешь из головы эту блажь, что ты — частный сыщик, устроишься на оплачиваемую работу и слезешь с моей шеи? Идет война. На войне все нужны. Ты же, наверное, что-то умеешь, правда?

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

— Ах черт.

Он наконец поднял голову. Отложил ножик для вскрытия писем, полез в карман и достал горсть мелочи. Очень вдумчиво отобрал из нее пару четвертаков, два дайма и никель. Выложил их на стол, после чего пододвинул мне.

— Это все, — сказал он. — В прошлом году ты стоил пять баксов, затем подешевел до одного. Теперь ты — семидесятипятицентовик. Найди себе работу. Ради всего святого. Есть же такое, что ты умеешь делать, нет? Одно я знаю точно: это не детективная работа. Мало кто согласится нанимать сыщика, у которого только один носок. Таких людей, наверное, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Я надеялся, что Каток не заметит, но он, конечно, заметил. Одеваясь утром, я думал о Вавилоне и не обращал внимания, что у меня всего один носок. Пока не вошел в Зал правосудия.

Я хотел было сказать Катку, что мне его семьдесят пять центов не нужны — хотя, разумеется, они мне были нужны, — и на самом деле я пришел за патронами к моему револьверу.

Я попробовал оценить ситуацию.

Выбор ограниченный.

Я мог бы взять семьдесят пять центов и остаться во всеоружии или мог бы сказать: нет, денег мне не надо. А надо мне патронов к револьверу.

Если я возьму семьдесят пять центов, а после этого попрошу патронов, у него в самом деле может трубу разорвать. Тут нужно быть очень осторожным, ведь, как я уже сказал, он — один из моих друзей. Можете себе представить, на что похожи те, кто меня недолюбливают.

Я посмотрел на семьдесят пять центов у него на столе.

И тут вспомнил одного знакомого мелкого преступника, жившего на Норт-Бич. И вспомнил, что некогда у него имелся револьвер. Может, и до сих пор есть — тогда я смогу раздобыть патронов к своему.

Я взял семьдесят пять центов.

— Спасибо, — сказал я. Каток вздохнул.

— Выметайся отсюда вместе со своей задницей, — сказал он. — И когда я увижу тебя в следующий раз, я хочу смотреть на человека с работой, который стремится вернуть восемьдесят три доллара семьдесят пять центов своему другу Катку. Если же замечу что-то похожее на тебя в твоем нынешнем виде, привлеку тебя за бродяжничество и постараюсь, чтобы ты получил тридцать суток. Возьми себя в руки и выгребайся отсюда на хер.

Я оставил его доигрывать с ножиком для вскрытия писем.

Может, так у него появится мысль, как отыскать улики и раскрыть дело убитой проститутки.

А кроме того, он мог бы взять этот ножик и засунуть себе в зад.

5. Змеиная история Сан-Франциско

Если задуматься о Сан-Франциско, вряд ли кому в голову придут змеи. Туристский же город — люди ходят туда за французскими батонами. Не нужны им в Сан-Франциско змеи. Если бы они знали, что вместо французских булок им подсунут змей, то сидели бы дома, где-то там, во всей остальной Америке.

Но сан-францисские туристы могут спать спокойно. То, что я собираюсь рассказать — единственная известная мне змеиная история Сан-Франциско.

Когда-то я дружил с очень красивой китаянкой. Она была необыкновенно умна и обладала отличной фигурой, на которой выделялись груди. Большие и прекрасной формы. Груди цвели и снимали урожай внимания везде, где бы она ни появилась.

Интересно конечно, но в этой женщине меня больше привлекал ум, чем тело. Для меня ум вообще очень сексапильное качество, а она была умнее чуть ли не всех, кого я когда-либо знал.

Любой другой таращился бы на грудь, я же вглядывался в ее ум, аналитический и архитектурно четкий, как свет зимних звезд.

Какое отношение интеллект прекрасной китаянки имеет к сан-францисским змеям — спросите вы, повышая градус нетерпения.

Однажды мы с ней заглянули в магазин, что торгует змеями. Нечто вроде рептильного сада; мы без особой цели гуляли по Сан-Франциско, и на эту змееводческую берлогу наткнулись случайно.

Ну, зашли.

Магазин заполняли сотни змей.

Змеи были всюду — куда ни посмотри.

В этой лавке после того, как человек разглядит, я бы даже сказал, через секунду после того, как человек разглядит змей, он чувствует запах змеиного дерьма. Насколько я помню — хотя, если вы серьезно изучаете змей, не стоит считать мои слова истиной в последней инстанции — так мог пахнуть труп ленивого и сладкого пирожка-утопленника размером с хороший фургон; но почему-то вонь не показалась нам настолько ужасной, чтобы сразу бежать из магазина.

Нас очаровал этот грязный змеюшник.

Почему хозяин не приведет своих змей в порядок?

Змеи не любят жить в собственном дерьме. Они скоро бросят эту проклятую богом лавчонку. Вернутся туда, откуда пришли.

В грязной змеиной лавке собрались змеи из Африки, Южной Америки, Азии — со всего мира, и теперь лежат в дерьме. Всем им нужен билет на самолет в один конец.

В центре змеиного кошмара стояла огромная клетка с очень тихими белыми мышами, чья судьба, очевидно, стать в конце концов лавочной вонью.

Разглядывая змей, мы с китаянкой обошли магазин. Было жутко и интересно в одно и то же время.

Наконец мы остановились у ящика с двумя кобрами, и обе змеи уставились на ее груди. Змеиные головы почти прижались к стеклу. Выглядели они точно как в кино, только в кино не воняет змеиным дерьмом.

Китаянка была очень маленького роста, примерно пять футов и один дюйм. Две вонючих кобры пялились на ее груди с расстояния примерно три дюйма. Может поэтому мне всегда нравился ее ум.

8. Адольф Гитлер

Я вышел из Зала правосудия и пешком направился к Норт-Бич, чтобы посмотреть, не удастся ли мне раздобыть немного патронов у знакомого мелкого преступника, который жил на Телеграф-Хилле.

В квартире на Грин-стрит.

Мое обычное везение — мелкого жулика не оказалось дома. Дверь мне открыла его мать. Мы с нею раньше не встречались, но я понял, что это она: мелкий жулик много о ней рассказывал. Она бросила на меня один-единственный взгляд и сказала:

— Он исправился. Уходи. Он теперь — хороший мальчик. Ищи себе другого взломщика.

— Что? — переспросил я.

— Сам знаешь что, — сказала она. — Он больше не хочет иметь дела с такими парнями, как ты. Он теперь ходит в церковь. К шестичасовой мессе.

Пожилая итальянская дама лет шестидесяти. В белом переднике. Думаю, она просто неверно поняла, что я за человек.

— Он пошел и записался в армию, — сказала она. — Он это может, знаешь. По-настоящему он ни во что не впутывался. Так, по мелочи. Его такие, как ты, заставляли. А теперь он пойдет сражаться с Адольфом Гитлером. Покажет этому сукину сыну что почем.

Она стала закрывать дверь.

— Убирайся отсюда! — завопила она. — Иди в армию! Сделай с собой что-нибудь! Еще не поздно! Призывной пункт еще работает! Тебя возьмут, если ты в каталажке не сидел!

— Мне кажется, вы не поняли, кто я. Я частный…

ТРЕСЬ!

Явное недопонимание. Поразительно. Она подумала, что я жулик. А я всего-навсего зашел одолжить несколько патронов.

9. Горчица

Патронов нет по-прежнему, а я уже проголодался. Питательные вещества черствого пончика, который я выцыганил у хозяйки, быстро таяли в прошлом.

Я зашел в крохотную итальянскую закусочную на Коламбус-авеню и взял себе бутерброд: салями и швейцарский сыр на французской булочке и побольше горчицы.

Мне так нравится: горчицы чем больше, тем лучше.

В моих семидесяти пяти центах образовалась брешь в сорок пять.

Я теперь стал тридцатицентовым частным сыщиком.

На старого итальянца, делавшего мне бутерброд, было очень интересно смотреть. Как бы оно там ни было, это я его сделал интересным на вид, поскольку задумался о Вавилоне, а позволять себе такое нельзя, если я хочу заработать денег у своего первого клиента с 13 октября 1941 года.

Господи, ну и порожняк у меня сейчас!

То было дело о разводе.

Трехсотфунтовый муж хотел застукать свою трехсотфунтовую жену. Думал, она ходит на сторону. Она и ходила — с трехсотфунтовым автомехаником. Всем делам дело. Заваливалась к нему в гараж каждую среду днем, и он ее пежил на капоте машины. Я отличные снимки сделал. Это случилось еще до того, как пришлось отнести камеру в ломбард. Видели бы вы, какие у них были рожи, когда я выскочил из-за «бьюика» и давай щелкать. Когда он из нее вытащил, она скатилась прямо на пол — с таким звуком, точно лифт рухнул на слона.

— Положите чуть больше горчицы, — сказал я.

— Нравиц горчиц, да? — сказал старый итальянец. — Так заказывай бутеброт с один горчиц.

И говоря это, он рассмеялся.

— Может, вашему следующему клиенту ее вообще не захочется, — ответил я. — Вдруг он горчицененавистник. Терпеть эту дрянь не может. Уж лучше в Китай поедет.

— Одна надежда, — сказал он. — Я так из бизнес вылетай, да? Бутеброт больше нет.

Старый итальянец был очень похож на Рудольфа Валентино, если бы Рудольф Валентино[3] работал старым итальянцем, готовил бутерброды и жаловался, что люди хотят на них побольше горчицы.

Ну и что с того, что мне горчица нравится?

Могли бы нравиться и шестилетние девочки.

10. Бела Лугоши

Я двинулся назад по Коламбус-авеню, жуя бутерброд, — и направлялся я в морг. Я вспомнил еще одно место, где можно раздобыть патронов. Риск тут имелся, но во всем, что я нынче делал, имелся риск, начиная с того, что я утром проснулся. Встанешь отлить, и уже шансы пятьдесят к одному, что половина мочевого пузыря стечет мне по ноге, если вы понимаете, о чем я.

Один мой друг работал в морге. И у себя в столе держал револьвер. Когда я только познакомился с этим парнем, мне сразу показалось, что это как-то странно. Ну то есть, зачем вам, к чертовой бабушке, револьвер там, где навалом покойников? Очень невелика вероятность, что Бела Лугоши[4] и кто-нибудь из его друзей, например Игорь[5] ворвутся внутрь и уволокут оживлять каких-нибудь жмуриков.

Однажды я спросил у своего друга о револьвере.

Несколько минут он ничего не отвечал.

Думал. Очень серьезно.

— Привезли мне одного мертвого маньяка с топором, — наконец сказал он. — Он обезглавил всех картежников, которые двадцать лет каждую пятницу по вечерам собирались у него в подвале, и его пристрелила полиция. Он бегал по улице и размахивал топором, когда полицейские всадили в него восемь пуль. Его привезли сюда, и выглядел он вполне мертвым, но все закончилось скверно. Я засовывал его в морозилку, а тут он сел и попытался отхватить мне голову рукой. Думал, там у него по-прежнему топор. Я его стукнул по голове кюветой, куда мы кишки при вскрытии складываем, и он угомонился. Когда приехала полиция, которую я тут же вызвал, он и на самом деле упокоился.

Вышло неловко — мне не поверили. Решили, что я пропустил стаканчик-другой и все это мне пригрезилось.

«Нет, — говорю. — Вы привезли сюда жмурика, ребята, который не совсем прижмурился. То есть этот сукин сын еще брыкался».

И тогда твой приятель Каток, который тоже с ними был, говорит: «Колченог, дай-ка я задам тебе вопрос».

«Конечно», — говорю я.

«И я хочу, чтобы ты на него ответил как можно правдивее. Хорошо?»

«Хорошо, — говорю. — Пали».

«Ты видишь кучу пулевых дырок в этом мерзавце?»

«Ну да», — отвечаю я.

«Он уже мертвый?»

А мы все стоим вокруг тела. И в нем дыр столько, что прямо смешно.

«Ну да», — говорю.

«Ты уверен, что он мертв?»

«Абсолютно», — говорю.

«Абсолютно?» — переспрашивает Каток.

«Абсолютно».

«Так и забудь об этом», — говорит он.

«Вы мне не верите?» — спрашиваю я.

«Мы тебе верим, — говорит он. — Только больше никому не рассказывай. Я бы не рассказывал даже твоей жене».

«Я не женат», — отвечаю я.

«Тем более».

А потом они ушли.

Перед уходом они хорошенько меня оглядели. Я все понял, но этот сукин сын действительно был еще жив, а испытывать судьбу со всеми этими дохлыми убийцами, грабителями банков и маньяками, которых сюда привозят, мне больше не хотелось. Никогда ведь не знаешь, в самом деле они откинулись, или только притворяются, или без сознания, или еще что-нибудь, и потом возьмут и кинутся на тебя. Поэтому в столе я держу револьвер. Теперь я ко всему готов. И в следующий раз: БАМ!

Вот где я раздобуду себе патронов.

Одолжу у своего друга Колченога, который работает в морге и держит под рукой револьвер, чтобы стрелять в покойников.

11. 1934

Вдруг я вспомнил, что утром должен был сделать один телефонный звонок, но у меня тогда не было никеля, а теперь есть, благодаря сержанту Катку, поэтому я остановился у телефонной будки и позвонил.

Того, кому я звонил, не оказалось дома, и монетку мне телефон не вернул. Я ударил его полдюжины раз кулаком и назвал сукиным сыном. Тоже не помогло. После чего я заметил на трубке мазок горчицы, и мне стало немного лучше.

Придется звонить еще раз попозже, а мои первоначальные семьдесят пять центов тратились как-то деловито. Было бы смешно, было бы над чем смеяться.

В любом случае, есть мне больше не хотелось.

Надо и дальше смотреть на светлую сторону.

Нельзя, чтобы меня это пробило.

Если это меня по-настоящему пробьет, я задумаюсь о Вавилоне, и станет только хуже, потому что уж лучше я подумаю с Вавилоне, а не о чем-нибудь другом, а задумавшись о Вавилоне, я не смогу ничего делать — буду лишь думать о Вавилоне, и вся моя жизнь развалится на куски.

Как бы то ни было, так все и шло последние восемь лет, с самого 1934 года, когда я и начал думать о Вавилоне.

12. Блондинка

Когда я входил в морг за самым Залом правосудия на Мерчант-стрит, оттуда выходила плачущая женщина. Одетая в меховую шубку. Дамочка, судя по всему, весьма изысканная. Короткие светлые волосы, длинный носик и рот, который выглядел так хорошо, что у меня заболели губы.

Я уже давно ни с кем не целовался. Трудно отыскать людей, которых можно поцеловать, если у тебя в кармане совсем нет денег, да и сам ты — такой задрот, как я.

Я никого не целовал со дня перед Пёрл-Харбором. Тогда была Мэйбл. В историю о своей любовной жизни я пущусь позже, когда ничего другого происходить не будет. То есть вообще ничего: ноль.

Спускаясь по лестнице, блондинка посмотрела на меня. Посмотрела так, будто мы знакомы, однако ничего не сказала. Плакала дальше, и все дела.

Я оглянулся через плечо: может, за мной идет кто-то еще, на кого она могла посмотреть, но в морг заходил я один, так что, судя по всему, она смотрела на меня. Странно.

Я повернулся и пронаблюдал, как она уходит.

Блондинка остановилась на обочине, подъехал шестнадцатицилиндровый черный «кадиллак ла-салль» с шофером, и блондинка в этот лимузин села. Казалось, машина появилась из ниоткуда. Сначала ее не было, а потом — была. Когда машина отъезжала, дамочка смотрела на меня из окна.

Шофером у нее был очень крупный и гадкий на вид господин. Лицо как у Джека Демпси[6] и массивная шея. Как будто он с удовольствием провел бы десять раундов с вашей бабушкой, да еще так, чтобы до конца на ринге продержалась. После чего ее можно будет везти домой в галлонной банке.

Когда лимузин отъезжал, шофер повернулся ко мне с широкой ухмылкой, как будто у нас с ним был общий секрет: старые кореша или что-то вроде.

Раньше я его никогда не видел.

13. «Сыщ»

Колченога, своего друга из морга, я нашел в комнате для вскрытия — он сидел и таращился на мертвые груди дамского трупа, лежавшего на каменном столе. Очевидно, дама ждала своего индивидуального вскрытия. На этом свете можно получить только одно.

Колченог совершенно ушел в разглядывание ее сисек.

Женщина была симпатичная, но мертвая.

— Ты не слишком для этого старый? — спросил я.

— О «Сыщ», — сказал Колченог. — Ты еще не подох с голоду? Я все жду, когда привезут твой труп.

Колченог всегда называл меня «Сыщ». Сокращение от частного сыщика.

— Мне фартит, — сказал я. — Я раздобыл себе клиента.

— Это смешно, — сказал Колченог. — Я читал сегодня утром газету и как-то не заметил новостей о том, что из местных дурдомов кто-нибудь сбежал. Почему тебя выбрали? В Сан-Франциско и настоящие детективы есть. Список — в телефонной книге.

Я посмотрел на Колченога, потом — на труп молодой женщины. При жизни она была очень красива. А мертвая — выглядела как мертвая.

— Мне кажется, если б я зашел на несколько минут позже, ты бы уже дрючил свою подружку, — сказал я. — Тебе живых бы попробовать. При ебле не простудишься.

Колченог улыбнулся, продолжая любоваться мертвой девкой.

— Идеальное тело, — вздохнул он. — Один недостаток — пятидюймовая дыра в спине. В нее кто-то воткнул ножик для вскрытия писем. Какая жалость.

— Ее закололи ножом для вскрытия писем? — спросил я. В голове блямкнул колокольчик, и я не понял откуда. Но что-то знакомое.

— Ага, она была ночной бабочкой. Ее нашли в парадном. Такой талант — и впустую.

— Ты когда-нибудь лежал в постели с живой женщиной? — спросил я. — Что бы подумала твоя мама, узнай она, что ты вот таким занимаешься?

— Моя мама не думает. Она до сих пор живет с моим папой. Чего ты хочешь, «Сыщ»? Ты же знаешь, кредит тебе не откроют, но, если негде спать, внизу, в холодной кладовой, ждет пустой лоток, или же я могу тебе прямо здесь одеяльце подоткнуть.

И он качнул головой на довольно зловещий встроенный морозильник, где хватило бы места четырем трупам.

Большинство тел хранилось внизу, в «холодной кладовой», а несколько особых держали в комнате для вскрытия.

— Спасибо, только не хочется, чтобы на меня какие-нибудь извращенцы таращились, пока я сплю.

— Тогда, может, кофе? — спросил Колченог.

— Конечно, — ответил я.

Мы подошли к его столу в углу комнаты для вскрытия. На столе у Колченога была плитка. Мы налили себе кофе и сели.

— Ладно, «Сыщ», колись. Ты же не для того зашел, чтобы вернуть мне пятьдесят баксов, которые занимал. Правильно? Правильно, — сам себе ответил он.

Я отхлебнул кофе. На вкус — такой, точно Колченог нацедил его из задницы одного из своих друзей-покойников. Я хотел ему сказать об этом, но передумал.

— Мне нужны патроны, — сказал я.

— Ох, батюшки, — сказал Колченог. — Повтори-ка?

— У меня теперь есть дело, клиент, наличка, но работа требует, чтобы я был при стволе.

— Ты ходишь с пистолетом? — спросил он. — Разве это не опасно?

— Я был на войне, — ответил я. — Я был солдатом. Меня ранили. Я герой.

— Фигня! Ты дрался за этих задрочек-коммунистов в Испании, и тебе прострелили задницу. И поделом. Как тебя подстрелили в задницу?

Я вернул разговор в прежнее русло. Не могу же я весь день пререкаться с этим клоуном.

— Мне нужно шесть патронов, — сказал я. — Мой револьвер пуст. Не думаю, чтобы моему клиенту захотелось нанимать частного детектива, таскающего с собой пустой револьвер. Ты разве не держишь тут револьвер на случай, если жмурики встанут и давай гоняться за тобой с топорами?

— Не так громко, — заозирался Колченог, хотя в комнате больше никого не было. Очень серьезно он воспринял совет сержанта Катка — не рассказывать людям о том происшествии с маньяком и его топором. Я один из немногих, кому он рассказал. Мы были довольно близкими друзьями, пока я не начал занимать у него деньги и не перестал отдавать. Друзьями мы остались, но ему хотелось свои деньги назад, поэтому между нами выросла как бы такая невысокая стенка. Несерьезная, но есть.

— Ну? — сказал я.

— Ну да, он у меня по-прежнему. Кто его знает.

— Так ты, значит, выручишь меня патронами? Шести отлично хватит.

— Сначала ты занимаешь десятки, потом переходишь на пятерки, затем — по доллару, а теперь хочешь патронов от моего, блядь, револьвера. Весь тортик. Ты обсос. Ты настоящий обсос.

— Я знаю, — сказал я. — Но мне нужны патроны. Как я смогу вернуть тебе деньги, если ты не хочешь одолжить мне боеприпасов, чтобы я смог выйти на работу?

Колченогу, похоже, стало противно.

— Охуеть, — сказал он. — Но я же не могу тебе все отдать. Три я оставлю себе — на тот случай, если тут опять какая-нибудь жуть случится.

— Ты все равно думаешь, что это было взаправду, так? — спросил я.

— Следи за языком, «Сыщ», — сказал Колченог. И он снова оглядел всю комнату. Мы по-прежнему были одни. Он крайне осторожно выдвинул ящик стола и достал оттуда револьвер. Отщелкнул барабан, извлек три патрона и протянул мне. После чего положил револьвер на место.

— Недобиток, — сказал он.

Я посмотрел на патроны у себя на ладони. Вообще-то я на них вытаращился.

— Что не так? — спросил он.

— Они какого калибра? — спросил я.

— Тридцать второго, — сказал он.

— Ах ты ж!.. — сказал я.

14. 38–й

— А у тебя — тридцать восьмой, правильно? — сказал Колченог.

— Как ты догадался?

— Зная тебя, это нетрудно.

— Что же мне теперь делать? — спросил я.

— Может, устроиться на работу? — предложил Колченог. — Многие работают. Это не проказа.

— Но у меня клиент, — сказал я. — Настоящий клиент.

— У тебя и раньше они были, и тебя все равно увольняли. Признай, старина. Частно-детективный бизнес тебе не дается. Если бы мне изменяла жена, я скорее бы нанял Утенка Дональда, чтобы выяснить, с кем она путается, а уж потом — тебя. И это при том, что я неженат. Может, сходишь и просто купишь патронов к своему проклятому револьверу?

— У меня нет денег, — сказал я.

— Даже на патроны? Черт, да они же доллар стоят или около того.

— У меня трудные времена, — сказал я.

— По-моему, единственные легкие времена у тебя я видел, когда ты в прошлом году попал под машину, — сказал Колченог. — А некоторым вот не нравится, если их сбивает машина и ломает обе ноги.

— Что мне делать? — спросил я. Колченог покачал головой и вымученно улыбнулся.

Открыл ящик стола, вытащил револьвер и протянул мне.

— Если какой-нибудь мертвяк оживет и придушит меня, пока я буду обмывать ему лицо, виноват, блядь, будешь, ты, я вернусь и стану тебя преследовать по ночам. И ты никогда в жизни больше не выспишься. Я буду махать своим саваном прямо тебе в сраку. Ты об этом пожалеешь.

Я положил револьвер в тот карман куртки, где револьвера еще не было.

— Большое спасибо тебе, Колченог, — сказал я. — Ты настоящий верный друг.

— А ты — тотальный задрыга, — сказал Колченог. — Я хочу снова увидеть этот револьвер завтра утром.

— Спасибо, — повторил я, ощущая себя настоящим частным детективом с заряженным револьвером в кармане. Удача явно поворачивалась ко мне. Я сделал шаг наверх.

15. Утренняя почта

Колченог проводил меня к выходу. Двигался он быстро и для человека с деревянной ногой — изящно. Я про это уже говорил? По-моему, нет. А зря. Интересно же: о мертвых людях заботится колченогий.

И тут я вспомнил, что хотел у него спросить.

— Слушай, Колченог, — сказал я. — Ты видел блондинку, которая вышла отсюда некоторое время назад? Короткая стрижка, меховая шубка, сама такая симпатичная?

— Ну да, — ответил он. — Она тут навещала одного моего клиента: красотку, на которой потренировались, потому что кому-то не терпелось вскрыть утреннюю почту.

— Что? — спросил я.

— Ножиком для вскрытия писем.

— Ты сказал — «ножик для вскрытия писем»? —спросил я.

— Ну да, девушку, убитую ножиком для вскрытия писем. Блондинка на нее посмотрела. Сказала, что это может быть ее сестра. Прочла в газете, но оказалось, что девушка не та.

— Смешно, — сказал я. — Выходя отсюда, она плакала.

— Про это я ничего не знаю, но, уходя от меня, она не плакала. Очень бесстрастная была. Как рыба холодная, — сказал Колченог.

Ножик для вскрытия писем!

И тут я вспомнил.

Сержант Каток играл ножиком для вскрытия писем, который убил девушку, над которой Колченог только что пускал слюни. Я знал, что, едва он упомянул про этот ножик, в голове у меня блямкнул какой-то колокольчик, — и вот, пожалуйте. Ножик для вскрытия писем — орудие убийства.

«Слишком большая куча любительских совпадений без всякой разумной причины — подумал я, — но ко мне они не имеют никакого отношения».

— До свидания, — сказал я.

— Не забудь принести утром револьвер, — сказал Колченог, колченожа обратно в морг.

16. Главный

Уpa, у меня есть заряженный револьвер! Через несколько часов я смогу встретиться с клиентом, и поступь моя будет тверда. Интересно, чего такого он от меня хочет, для чего требуется револьвер? Ой, ладно, беднякам выбирать не приходится. Деньги мне нужнее.

Я собирался попросить пятьдесят долларов на накладные расходы. Это бы сильно изменило мои обстоятельства. Несколькими баксами я бы скинул со спины эту обузу — квартирную хозяйку. Наверняка история про нефть в Род-Айленде, которую я ей впарил, долго не протянет. Я прикинул, что к тому времени, как я вернусь домой, хозяйка уже будет завывать, как банши.

Я еще мог поубивать некоторое время, поэтому дошел до Портсмут-сквера и сел на лавочку возле памятника, посвященного Роберту Луису Стивенсону.

По парку бродили множество китайцев — туда и сюда. Я немного за ними понаблюдал. Занимательный народ. Весьма энергичный. Интересно, им кто-нибудь сказал, что они очень похожи на японцев, а сейчас — не самое удачное время походить на японцев.

Ко мне это больше касательства не имело: моя война уже закончилась. Так я думал, сидя тут, на садовой скамейке в Сан-Франциско, а мир проплывал мимо. В кармане у меня лежал заряженный револьвер, и клиент был готов платить мне за услуги.

Мир — не такое уж паршивое место, поэтому я начал думать о Вавилоне. Почему бы и нет? Еще пару часов мне совершенно нечего делать. Не повредит. Только в грезах о Вавилоне нужно быть очень осторожным. Я ему не позволю меня пробить. Останусь сверху. Вот что я сделаю.

Я покажу Вавилону, кто тут главный.

17. Парадный вход в Вавилон

Наверное, следует рассказать вам о том, как я вообще связался с Вавилоном. Я закончил среднюю школу и начал искать, что бы мне сделать со своей жизнью.

В средней школе я был довольно приличным бейсболистом. Два года подряд мне давали призы, а в старшем классе я выбивал 0,320 очков, включая четыре хоум-рана, поэтому я решил попытать силы в профессиональном бейсболе.

Однажды днем я пришел пробоваться в полупрофессиональную команду и прикинул, что это и станет началом карьеры, которая приведет меня к «Нью-йоркским янки». Я был первым филде-ром, поэтому «Янки» сначала придется избавиться от Лу Герига[7] который у них тогда играл на первой базе, но я рассчитывал, что победит сильнейший и это, разумеется, буду я.

Когда я прибыл на стадион пробоваться в команду, тренер первым делом сказал мне:

— Ты не похож на первого филдера.

— Внешность обманчива. Посмотрите, как я играю. Я лучше всех.

Тренер покачал головой.

— По-моему, я ни разу не видел таких бейсболистов. Ты уверен, что играл на первой базе?

— Дайте мне в руку биту, и я вам покажу, кто я.

— Ладно, — сказал тренер. — Но лучше, если ты не будешь зря тратить мое время. Мы на втором месте, и до первого нам — всего одна игра.

Я не понял, как это соотносится со мной, но сделал вид, что оценил важность такого достижения.

— Когда я возьму на себя первую базу, вы на пять игр обеспечите себе первое место, — подначил я этого сукина сына.

Вокруг нас стояли около полудюжины недоумочного вида бейсболистов — перебрасывались мячом и трепались.

Тренер махнул одному.

— Эй, Сэм! — заорал он. — Иди-ка сюда, покидай мячиков в этого парня. Он думает, что он — Лу Гериг.

— А вы откуда знаете? — спросил я.

— Если ты тратишь мое время, я лично вышвырну твою задницу с этого поля, — ответил тренер.

Я уже понял, что мы с ним никогда не станем друзьями, но я этому мерзавцу покажу. Очень скоро он подавится собственными словами.

Я взял биту и направился к «дому». Чувствовал я себя очень уверенно.

Питчер Сэм занял место в кругу. Как питчер он не производил никакого впечатления. Лет двадцати пяти и щупленького телосложения, неловко болтавшегося на шестифутовом каркасе. Не думаю, что он весил больше ста тридцати фунтов даже насквозь мокрым и с кегельным шаром в охапке.

— А получше у вас никого нет? — крикнул я тренеру.

— Сэм! — заорал тренер. — Засвети пареньку, чтоб задымилось!

Сэм улыбнулся.

В кино сниматься ему не грозит. Пара передних зубов у него торчала так, что он напоминал двоюродного брата моржа.

На пробу я несколько раз замахнулся. Затем Сэм очень медленно свернулся в пружину. На это ему потребовалось неимоверно долгое время. Как будто змея разматывалась. Улыбка не сходила с его лица.

Это последнее, что я помнил перед тем, как оказаться в Вавилоне.

18. Президент Рузвельт

В Вавилоне было поистине прекрасно. Я отправился гулять вдоль реки Евфрат. Со мною была девушка. Очень красивая, в такой мантии, сквозь которую видно тело. И в изумрудном ожерелье.

Мы беседовали о президенте Рузвельте. Она тоже оказалась демократом. Крупные и тугие груди, к тому же — демократ: идеальная женщина для меня.

— Хорошо бы президент Рузвельт был моим отцом, — сказала она хрипловатым, как мед, голосом. — Если бы президент Рузвельт был моим папой, я бы каждое утро готовила ему завтрак. Я делаю очень хорошие вафли.

Ну и девчонка!
Ну и девчонка!
На вавилонских берегах Евфрата
Ну и девчонка!
Будто песня заиграла по радио у меня в голове.

19. Вавилонские песочные часики

— Как же ты делаешь свои вафли? — спросил я.

— Беру два яйца, — сказала она и вдруг посмотрела на свои часики. Вавилонские песочные часики. В них было двенадцать песочных часов, и время они показывали песком.

— Уже почти двенадцать, — сказала она. — Пора на поле. Игра начинается в час.

— Спасибо, — сказал я. — Я совсем забыл о времени. Когда ты заговорила о президенте Рузвельте и вафлях, мой разум не мог ни о чем больше думать. Два яйца. Вафли, должно быть, замечательные. Когда-нибудь обязательно сделай мне такие.

— Сегодня вечером, герой, — ответила она. — Сегодня вечером.

Хорошо бы «сегодня вечером» настало тут прямо сейчас.

Мне хотелось вафель и чтобы она еще поговорила о президенте Рузвельте.

20. Навуходоносор

Когда мы пришли на стадион, меня там уже поджидали пятьдесят тысяч человек. Все они встали и радостно закричали, когда я вступил на поле.

Навуходоносор разместил на стадионе три дополнительных подразделения кавалерии, чтобы держать болельщиков под контролем. Днем раньше там чуть не вспыхнул бунт и кого-то ранило, поэтому старик «Нав» решил в сегодняшней игре судьбу не испытывать.

Кавалерия смотрелась очень ловко в своих доспехах.

По-моему, они радовались, что оказались на стадионе и смотрят, как я выбиваю хоум-раны. По-любому лучше, чем идти на войну.

Я двинулся в раздевалку, и девушка двинулась со мной. Ее звали Нана-дират. Я вошел, и все игроки замолчали и посмотрели, как я направляюсь в свою личную гардеробную. Повисла мертвая тишина. Никто не знал, что сказать. Я их не виню. В конце концов, что вообще можно сказать человеку, выбившему двадцать три хоум-рана из двадцати трех последних раз, когда брал в руки биту?

Мы со всей командой давно не нуждались в пустой болтовне.

Я был для них как бог.

Они молились в храме моей биты.

21. Бейсбольный сезон 596 г. до р. x

Стены моей гардеробной были увешаны гобеленами с изображением моих бейсбольных подвигов, вытканных золотом и усеянных драгоценными камнями.

Вот гобелен, на котором я обезглавливаю питчера ударом в линию. На другом гобелене показана команда противника, сгрудившаяся вокруг дыры в ин-филде между второй и третьей базами. Мяч в тот раз так и не нашли. Еще один изображает, как я принимаю чашу драгоценных камней от Навуходоносора за удачное завершение сезона 596 года до Р. X. со средним результатом 0,890 очков.

Нана-дират сняла с меня одежды, и я возлег на стол из чистого золота, а она сделала мне предматчевый массаж, умастив меня редкими и экзотическими маслами. Руки у нее были такие нежные, что казалось — это лебеди любят друг дружку в ночь полнолуния.

После массажа Нана-дират облачила меня в бейсбольную форму. У нее это заняло пять минут. Она делала все очень чувственно. А когда закончила надевать на меня форму, у меня встал, и когда добралась до обуви, я едва не кончил. Завершила она тем, что нежно и любовно огладила мои шипы.

Ах, Эдем! Рай может быть и на земле, если вы — звезда вавилонского бейсбола.

22. Отель первой базы

Ладно, пентюх, подымайся! — Мой слух высверлило таким голосом, будто кто-то нарочно давил каблуком очки почтенной старушки. — Выспался и хватит! Просыпайся! Это тебе не отель! Это бейсбольное поле! — продолжал елозить голос.

На мою голову словно уронили сейф.

Я открыл глаза — надо мной стояли тренер с Сэмом и смотрели на меня сверху вниз. Тренер явно очень злился. Сэм по-щенячьи улыбался, и оскал его тянули за собой передние зубы. Я лежал на травке возле первой базы.

Команда отрабатывала бэттинг. Игроки все время поглядывали на меня и отпускали шуточки. Всем было хорошо, кроме тренера и меня.

— Я знал, что ты никакой не бейсболист, — сказал он. — Ты не похож на бейсболиста. Я думаю, ты и бейсбольного мяча никогда раньше не видел.

— Что произошло? — спросил я.

— Ты только послушай его, Сэм, — сказал тренер. — Нет, ты понял? Этот щегол у меня спрашивает, что произошло. А что, еб твою мать, могло, по-твоему, произойти? Попробуй все варианты и сам скажи мне, что могло произойти. Что, в самом деле, могло произойти? — Тут он снова принялся орать: — Тебя шарахнуло по башке! Ты просто торчал на поле, как придурок какой-то, и тебя шарахнуло по башке! Ты даже не шевельнулся! Мне кажется, ты даже мяча не заметил! Стоял там, будто на остановке автобуса ждал!

И он нагнулся ко мне, схватил меня за воротник и поволок по траве на улицу.

— Эй, перестаньте! — сказал я. — Прекратите! У меня голова раскалывается! Что вы делаете?

Слова мои не возымели на него никакого действия. Он лишь тащил меня дальше. А потом оставил лежать на тротуаре. Я долго там пролежал — сначала думал, что, наверное, не приспособлен быть профессиональным бейсболистом. Потом я подумал о своих вавилонских грезах и о том, как это было приятно.

Вавилон… Какое милое место.

Так все и началось.

С тех пор я туда возвращаюсь все время.

23. Ковбой в Вавилоне

Удар бейсбольным мячом по голове стал моим билетом в Вавилон 20 июня 1933 года. Как бы там ни было, теперь у меня оставалось несколько часов до встречи со своим первым за три с лишним месяца клиентом, поэтому я от морга дошел до Портсмут-сквера на краю Чайнатауна, сел на лавочку и стал рассматривать, как по парку туда-сюда бродят китайцы.

Потом я решил немного погрезить о Вавилоне. Все у меня было под контролем: заряженный револьвер, немного свободного времени, — поэтому я отправился в Вавилон.

Мои последние приключения в Вавилоне касались крупного детективного агентства, которое я там завел. Я был самым знаменитым частным сыщиком Вавилона. Моя роскошная контора находилась у самых Висячих Садов. На меня работали три очень искусных оперативника, а секретаршей служила потрясающая красотка, глаз не оторвешь: Нана-дират. Она стала постоянной героиней моих приключений в Вавилоне. Идеальная партнерша во всем, что я там делал.

Когда я был в Вавилоне ковбоем, она была учительницей, которую похитили плохие парни, и я ее спас. В тот раз мы чуть не поженились, но что-то помешало, и этого не случилось.

В моей военной карьере я был в Вавилоне генералом, а она — медсестрой: ухаживала за мной, пока не исцелила от жутких ран, которые я получил в битве. Она омывала мне лицо прохладной водой, а я жаркими вавилонскими ночами метался в муках и бреду.

Наны-дират мне всегда было мало.

Она постоянно ждала меня в Вавилоне.

Она — с длинными волосами, гибким телом и грудями, что путали мне все чувства. Подумать только: я б ни за что ее не встретил, не шарахни мне по голове бейсбольным мячом.

24. Терри и пираты

Иногда я забавы ради прикидывал, какую форму могут принять мои приключения в Вавилоне. Иногда они бывали книгами, которые можно читать в уме, но чаще всего смотрелись как фильмы. Хотя один раз я сделал их пьесой, где сам был вавилонским Гамлетом, а Нана-дират — Гертрудой и Офелией сразу. Пьесу я бросил посреди второго акта. Как-нибудь вернусь и продолжу с того места. Конец там должен отличаться от того, чем закончил пьесу Шекспир. У моего «Гамлета» будет счастливый финал.

Мы с Наной-дират улетим на самолете, который я сам изобрету и построю из пальмовых листьев, а мотор у него будет работать на меде. Мы улетим в Египет и будем ужинать там с фараоном на золотой барже, плывущей по Нилу.

Да, к такому нужно вернуться как можно скорее.

Кроме того, я пережил в Вавилоне полдюжины приключений в виде комиксов. Так их делать очень весело. Они срисованы с «Терри и пиратов»[8] Героиней комиксов Нана-дират смотрится очень здорово.

Я только что закончил детектив о частном сыщике в форме повести для детективного журнала, вроде «Грошового детектива». Читая повесть абзац за абзацем, страницу за страницей, я переводил слова в картинки, которые можно смотреть и перематывать в уме, словно видеть сон.

Детектив заканчивался сценой, в которой я ломал руку лакею, когда он пытался зарезать меня тем же ножом, которым прикончил старую вдову, мою клиентку, нанявшую меня разобраться с некими украденными полотнами.

— Видишь? — сказал я, торжествующе повернувшись к Нане-дират и оставив злобного негодяя корчиться от боли на полу — расплата за жизнь, исполненную воровства, предательства и убийств. — Это действительно сделал дворецкий!

— Ох-х-х-х-х-х-х! — простонал дворецкий с пола.

— А ты мне не верила, — сказал я Нане-дират. — Ты говорила, что дворецкий этого сделать никак не мог, но я-то знал, и теперь свинья заплатит за свои преступления.

И я хорошенько пнул его в живот. Отчего он вынужден был перестать думать о боли в руке и сосредоточиться на области желудка.

Я был не только самым знаменитым детективом в Вавилоне, но и самым крутым — как скальный утес. Злоумышленники мне были без надобности, и с ними я мог обходиться крайне жестоко.

— Дорогой, — сказала Нана-дират. — Ты так изумителен, но обязательно ли было пинать его в живот?

— Да, — ответил я.

Нана-дират обвила меня руками и прижалась ко мне всем своим прекрасным телом. Потом заглянула мне в холодные стальные глаза и улыбнулась.

— Ну и ладно, — сказала она. — Никто не совершенен, дурында ты эдакая.

— Пощады, — сказал дворецкий. Дело закрыто!

25. Мин беспощадный

Сидя на садовой скамейке, когда Соединенные Штаты Америки едва-едва вступили в войну с Японией, Германией и Италией, я решил свое следующее приключение частного сыщика в Вавилоне оформить в виде романа с продолжением, в котором будет пятнадцать глав.

Я сам, разумеется, буду героем, а На-на-дират — героиней, моей преданной и любящей секретаршей. Негодяем я решил позаимствовать Мина Беспощадного из «Флэша Гордона»[9]

Придется изменить ему имя и немного подправить характер, чтобы отвечал моим нуждам. Это нетрудно. На самом деле, это мне доставит массу удовольствия. Очень приятную порцию своих восьми лет я придумывал ситуации и персонажей в Вавилоне — к пущему несчастью, вплоть до того, что это пошло во вред моей реальной жизни, какой бы она ни была.

Уж лучше древний Вавилон, чем в двадцатом веке пытаться свести концы с концами ради какого-нибудь гамбургера, а Нану-дират я люблю гораздо больше любой женщины, с которой встречался во плоти.

Первое — что делать с Мином Беспощадным? Поменять ему имя. Вот первое, что нужно сделать. В моем сериале он станет доктором Абдулом Форсайтом: всем известно, что щедрее и добрее его нет в Вавилоне человека, однако под его клиникой, где он бесплатно лечит бедняков, имеется тайная лаборатория. И там он конструирует мощный и злобный луч, которым хочет завоевать весь мир.

Луч этот превращает людей в теней-роботов, абсолютно подвластных доктору Форсайту и по малейшему его мановению выполняющих черное дело.

Он разработал план: создать искусственную ночь, состоящую из его теней-роботов, которые будут перемещаться из города в город под покровом настоящей ночи, порабощать ничего не подозревающих горожан и превращать их в новых теней-роботов.

План очень искусный — доктор Форсайт уже превратил в теней-роботов тысячи ничего не подозревающих беспомощных бедолаг, пришедших к нему в клинику за бесплатной медицинской помощью.

Они приходили, чтобы доктор Форсайт им помог, а затем исчезали с лица земли. В Вавилоне их отсутствия никто не замечал, такими бедными они были. Иногда приходили их родственники или друзья — узнать, куда те пропали. Часто и они в свою очередь исчезали.

Вот изверг!

Чтобы привести план в действие, ему требовался только один компонент. Превратив людей в теней-роботов, он складывал их, как газеты, в тайном хранилище неподалеку и дожидался часа, когда их, словно искусственную ночь, можно будет выпустить в мир.

26. Фокусник

Шшупращще. Шшупращще.

Вдали я услышал звук, нацеленный в меня, но разобрать, что это, не мог.

— Прошу прощения. Прошу прощения.

Звук был словами. Вавилон повалился набок и остался лежать.

— Прошу прощения, К. Зырь — это ты?

Я поднял голову, бесповоротно вернувшись в так называемый реальный мир. Голос принадлежал моему старому товарищу по оружию с Гражданской войны в Испании. Я не видел его много лет.

— Ну, будь я… — сказал я. — Сэм Хершбергер. Те ночи в Мадриде. Вот были денечки.

Я встал, и мы пожали друг другу руки. Мне пришлось пожимать ему левую — правой не было на месте. Я вспомнил, когда ему ее оторвало. Для Сэма то был неважный день, поскольку Сэм работал профессиональным жонглером и фокусником. Посмотрев на оторванную руку, упавшую на землю, Сэм только и смог вымолвить:

— Вот трюк, который я никогда не смогу повторить.

— Ты, похоже, был где-то за миллион миль отсюда, — сказал он теперь, годы спустя, в Сан-Франциско.

— Я замечтался, — ответил я.

— Совсем как в старину, — сказал он. — Похоже, половину того времени, что я знал тебя в Испании, тебя там вообще не было.

Я решил сменить тему.

— И чем ты нынче занимаешься? — спросил я.

— Работаю не меньше любого однорукого жонглера или фокусника.

— Все плохо, а?

— Да нет, грех жаловаться. Я женился на одной хозяйке салона красоты, а у нее пунктик насчет недостающих частей тела. Иногда она мне намекает, что я был бы вдвое сексуальнее, если б у меня осталась только одна нога, но так уж вышло. Гораздо лучше, чем зарабатывать на жизнь.

— А как же Партия? — спросил я. — Мне казалось, они тебя любят.

— Они меня любили, когда у меня было две руки, — ответил он. — А с одной я им ни к чему. Меня запускали на разогрев, когда в долине нужно было фермеров вербовать. Те собирались поглядеть, как я жонглирую и показываю фокусы, а потом слушали про Карла Маркса, про то, какая великая Советская Россия, про Ленина. Да ладно, давно это было. В конце концов, надо и дальше двигаться. Если не будешь, можно травой порасти. А ты чем занимался? В последний раз, когда мы виделись, у тебя в заднице была пара пулевых отверстий, и ты собирался стать врачом. Как тебя вообще в задницу подстрелили? Насколько я помню, фашисты были у нас по левому флангу, за нами никого, а ты сидел в траншее. Откуда же пули прилетели? Вот что осталось для меня загадкой навсегда.

Я не собирался ему рассказывать, что поскользнулся, когда ходил по большой нужде, и сел на собственный пистолет, отчего тот выстрелил и проделал две аккуратные дырки сквозь обе мои ягодицы.

— Столько воды утекло, — ответил я. — Мне больно даже думать об этом.

— Я тебя понимаю, — сказал он, глядя на то место, где раньше была его рука. — Ну, и стал ты в результате врачом?

— Нет, — ответил я. — Там все получилось не очень так, как я рассчитывал.

— И что ты сейчас делаешь?

— Я частный сыщик, — сказал я.

— Частный сыщик? — сказал он.

27. Барселона

В последний раз я видел Сэма в Барселоне в тридцать восьмом. Он был чертовски хорошим жонглером и фокусником. Руку его очень жалко, но мне показалось, что он использовал ее отсутствие как нельзя более себе на руку. Надо уметь обходиться.

Мы немного повспоминали Гражданскую войну в Испании, а потом я развел его на пять баксов. Никогда своего шанса не упускаю.

— Кстати, — сказал я. — Ты вернул мне ту пятерку, которую я тебе одолжил в Барселоне?

— Какую пятерку? — спросил он.

— Ты что, не помнишь? — сказал я.

— Нет, — ответил он.

— Ну и ладно, — сказал я. — Подумаешь. — И начал было менять тему…

— Минуточку, — сказал он. Сэм всегда был бессовестно честным человеком. — Я не помню, чтобы занимал у тебя пять долларов. Когда это случилось?

— В Барселоне. За неделю до того, как мы уехали, но не стоит об этом.

Все нормально. Если не помнишь, я не хочу тебе напоминать. Что прошло, то прошло. Забудь. — И я снова начал менять тему.

Через несколько мгновений, отдав мне пять баксов, он с недоуменным лицом зашагал по Вашингтон-стрит и прочь из моей жизни.

28. Бригада Авраама Линкольна

Гражданская война в Испании случилась давно, однако я был рад, что много лет спустя она принесла мне пять долларов. На самом деле, я никогда не восторгался политикой. Не затем я вступал в Бригаду Авраама Линкольна. Мне казалось, Испания похожа на Вавилон. Сам не знаю, с чего мне это в голову взбрело. Мне много чего взбредало в голову насчет Вавилона. Некоторые бредни — прямо в яблочко, а другие — недопеченные. Трудность только в том, что одни от других отличить сложно, но в конце все всегда утрясается. По крайней мере — для меня, когда я грежу о Вавилоне.

Тут я вспомнил, что мне по-прежнему нужно позвонить, но несколько секунд не мог сообразить, куда — в Вавилон или маме в Миссионерский район.

Все-таки маме.

Я обещал ей позвонить и знал, что она расстроится, если я этого быстро не сделаю, хотя разговаривать нам было не о чем, ибо мы терпеть друг друга не могли и постоянно ссорились по единственному поводу.

Ей не нравилось, что я — частный сыщик.

Да, лучше позвонить мамочке. Если я ей сегодня же не позвоню, она разозлится пуще обычного. Звонить мне очень не хотелось, но если не позвоню, придется расплачиваться втридорога. Я звонил ей раз в неделю, и разговор у нас всегда происходил одинаковый. Наверное, мы в нем даже слова не меняли. Мне кажется, мы всякий раз пользовались одними и теми же.

Проистекал разговор вот так.

— Алло? — говорила моя мама, сняв трубку.

— Привет, мам. Это я.

— Алло? Кто это? Алло?

— Мам.

— Ведь это не может звонить мой сын. Алло?

— Ма-ам, — всегда ныл я.

— Похоже на голос моего сына, — всегда отвечала она. — Но ему бы не хватило наглости звонить, если б он до сих пор был частным детективом. Ему бы просто не хватило наглости. У него еще осталось какое-то достоинство. Если это мой сын, то он, должно быть, бросил эту свою частно-сыскную ерунду и устроился на приличную работу. Он, значит, нормальный работяга, которому не зазорно высоко держать голову, и он хочет вернуть своей матери восемьсот долларов, которые ей задолжал. Хороший мальчик.

Она заканчивала тираду, и тут всегда повисала долгая пауза, а потом я говорил:

— Это твой сын, и я до сих пор частный детектив. Я заполучил себе дело. И вскоре верну тебе часть денег, которые должен.

Я всегда говорил ей, что заполучил себе дело, даже если дела у меня не было. Это входило в сценарий.

— Ты разбил своей матери сердце, — всегда говорила на это она, и я отвечал:

— Не говори так, мам, только потому, что я частный детектив. Я по-прежнему тебя люблю.

— А как же восемьсот долларов? — говорила она. — На любовь моего сына нельзя купить кварту молока или буханку хлеба. Ты кем себя вообразил, а? Сердце мне разбиваешь. На приличную работу не устроился. Должен мне восемьсот долларов. Частный детектив. Так и не женился. Внуков нет. Что же мне делать? За что мне такое проклятие — сын-идиот?

— Мам, не говори таких вещей, — как по нотам ныл я. Раньше нытье это выжимало из нее пятерку или десятку, но теперь — ничего, шиш на постном масле. Просто нытье, но если я ей не звонил, получалось только хуже, поэтому я ей звонил, ибо не хотел, чтобы получалось хуже, чем и так есть.

Отец мой умер много лет назад.

Моя мать до сих пор от этого не оправилась.

— Твой бедный папа, — говорила она и принималась плакать. — Это ты виноват, что я стала вдовой.

Мама обвиняла меня в смерти отца, и я действительно был виноват, хоть мне тогда и было всего четыре года. И по телефону она об этом непременно вспоминала.

— Отродье! — вопила она. — Злое отродье!

— Ма-ам, — ныл я.

Затем она переставала плакать и говорила:

— Я не должна тебя винить. Тебе тогда было всего четыре года. Ты не виноват. Но зачем нужно было швырять мячик на проезжую часть? Почему не стукать его о тротуар, как все нормальные дети, у которых до сих пор есть папы?

— Ты же знаешь, что мне от этого очень плохо, мам.

— Я знаю, что тебе от этого плохо, сын, но почему ты частный детектив? Я терпеть не могу эти книжонки и журнальчики. Такое паскудство. И мне не нравятся эти длинные черные тени от людей на обложках. Они меня пугают.

— Они же не настоящие, мам, — всегда говорил я, и она всегда отвечала:

— Тогда почему ими торгуют в газетном киоске, где на них весь мир смотрит и покупает. Ответь-ка мне, если сможешь, Умник. Давай, отвечай, мистер Частный Сыщик. Ну? Давай! Давай! Матери своей ответь!

Я не мог ей на это ответить.

Не мог ей сказать, что людям хочется читать истории про тех, кто отбрасывает длинные зловещие тени. Она бы просто не поняла. Мысли ее по таким рельсам не бегали.

Разговор она обычно завершала так:

— Сын… — Долгая пауза. — …Почему частным детективом?

Один и тот же разговор мы с нею вели уже полгода.

Очень хотелось бы, чтобы у меня не закончились деньги, пока я пытаюсь стать частным детективом, и чтобы я так много не занимал у мамы и у всех своих друзей.

Ну да как бы там ни было, сегодня удача мне улыбнется.

У меня есть клиент и пули к моему револьверу.

Все в конце обернется нормально.

Вот что главное.

Это будет поворотный момент.

Я заполучу себе много клиентов, верну все долги, снова раздобуду себе контору, секретаршу и машину, только в этот раз секретарша будет со мной ебстись так, что уши отвалятся. А потом я возьму отпуск, уеду в Мексику и буду просто сидеть там на пляже и грезить о Вавилоне. И под боком у меня будет Нана-дират, вся такая великолепная в купальнике, но вот сейчас мне лучше сходить и позвонить маме.

29. Любовь к дяде Сэму

Я зашел в ближайший бар на Кёрни-стрит, чтобы позвонить с их платного телефона. Внутри никого не оказалось, кроме бармена и толстой дамы, говорившей по телефону. Вернее, она не говорила. Она стояла просто так и кивала кому-то на другом конце провода. Я решил быстренько выпить пива на свою новую пятидолларовую банкноту, пока дама не закончит разговаривать. Сел на табурет, и бармен вдоль стойки подошел ко мне. Выглядел он так обыкновенно, что казался невидимкой.

— Что будете? — спросил он.

— Только пиво, — ответил я.

— Пейте быстрее, — посоветовал бармен. — Японцы могут оказаться здесь еще до темноты.

Он почему-то решил, что это очень смешно, и от всего сердца расхохотался своей «шуточке».

— Японцы очень любят пиво, — не переставал хохотать он. — Когда они доберутся до Калифорнии, то выпьют здесь все до капли.

Я перевел взгляд на толстую даму — она все время кивала, точно утка. На лице у нее застыла широченная улыбка. Похоже было, что она только начала телефонный разговор, который может затянуться на много лет.

— Не надо пива, — сказал я бармену, встал с табурета и направился к двери. Я уже много недель не пил пиво и совсем не хотел, чтобы мне его испортил какой-то бессмысленный бармен.

У него в голове наверняка винтики с гаечками разболтались, подумал я. Неудивительно, что в баре никого нет, кроме толстой дамы, у которой завязался любовный роман с платным телефоном.

Сим объявляю вас телефоном и женой.

— Все до капли, — хохотал бармен, когда я проходил в дверь и снова на Кёрни-стрит, едва не сшибив с ног китайца. Тот как раз шел по улице, и я вышел через дверь прямо в него. Мы оба очень удивились, только он удивился больше.

Под мышкой при столкновении он нес пакет. И успел им быстро пожонглировать, не уронив на тротуар. Инцидент китайца очень взбудоражил.

— Не японец, — сказал он, на ходу быстро обернувшись ко мне. — Китайский американец. Флаг люблю. Дядю Сэма люблю. Никаких неприятностей. Китаец. Не японец. Лояльный. Налоги плачу. Комар носа не подточит.

30. Автобусный трон

Все как-то сразу слишком усложнилось.

Маме лучше звонить попозже, когда все станет немножко проще. Совсем не хочется испытывать судьбу, пока я набираю очки в игре, поэтому я решил сходить домой и принять душ перед встречей с клиентом.

Может, в чулане у меня отыщется рубашка, напоминающая хоть что-нибудь чистое. Перед клиентом мне хотелось предстать в лучшем виде. Я даже зубы почищу.

Я прошел по Кёрни до Сакраменто-стрит и подождал автобуса, который довез бы меня по Сакраменто до Ноб-Хилла и моей квартиры. Долго мне ждать не пришлось. Автобус находился всего в нескольких кварталах и направлялся к моей остановке.

Видите, ко мне привалила удача.

Мне кажется, удача — она как прилив.

Если приливает, так уж приливает.

Я действительно собирался насладиться роскошью поездки в автобусе. Сан-Франциско я топтал копытами уже много недель. Сильнее обнищать невозможно, однако теперь эти дни — в прошлом.

Я залез в автобус, уплатил никель и уселся точно король, который наслаждается новеньким троном. И вздохнул с облегчением, когда автобус двинулся по Сакраменто. Наверное, я вздохнулслишком громко, потому что женщина, сидевшая, скрестив ноги, напротив, раскрестила их и нервно отвернула голову в другую сторону.

Ей-то, наверное, место в автобусе достается каждый день. Может, она даже родилась прямо в автобусе и у нее пожизненный билет, а когда она умрет, ее гроб на кладбище повезут автобусом. Автобус, разумеется, выкрасят в черный, а на всех сиденьях безумными пассажирами рассядутся цветы.

Некоторые люди не ценят, как им в жизни — повезло.

31. «Барабаны Фу Манчу»

Короткая автобусная поездка на вершину холма — хорошее время для размышлений о моем частно-сыскном вавилонском сериале. Я откинулся на спинку, и разумом моим завладел Вавилон — словно теплым кленовым сиропом поливают блинчики с пылу с жару.

…м-м-м-м-м-м-м-м, хорошо.

…м-м-м-м-м-м-м-м, Вавилон.

Сериалу надо придумать название.

Как же мне его назвать?

Сейчас поглядим.

Тут я подумал обо всех названиях сериалов, что попадались мне на глаза в последние несколько лет. На самом деле, я большой кинолюб.

«Маг Мандрагор»

«Фантом подползает»

«Приключения капитана Марвела»

«Таинственный доктор Сатан»

«Тень»

«Барабаны Фу Манчу»

и «Железный коготь».

Все это хорошие названия, и мне для моего сериала требовалось такое же хорошее. Пока автобус перемещался к вершине Ноб-Хилла, останавливаясь и снова двигаясь, подбирая и высаживая пассажиров, я пропустил через свой ум сотню названий. Лучшие, что я придумал, вот:

«Ужас доктора Абдула Форсайта»

«Приключения частного сыщика в Вавилоне»

«Тени-Роботы подползают».

Да, это будет очень весело. Мне есть где развернуться, только надо быть поосторожнее и не давать ничему просто взять и улизнуть. Даже держа Вавилон в тугой узде, я проехал две лишние остановки, и пару кварталов мне пришлось возвращаться пешком.

Нужно следить за собой крайне тщательно — особенно потому, что у меня теперь есть клиент, — и не давать Вавилону меня облапошить.

32. Могила по пятницам

Я увидел платный телефон. Может, лучше и впрямь позвонить маме и развязаться с этим. Чем скорее я ей позвоню, тем скорее не придется звонить ей снова. Еще на неделю с этим будет покончено.

Я уронил монету в щель и набрал номер.

Телефон прозвонил десять раз, а потом я повесил трубку.

Интересно, где она?

Потом я вспомнил, что сегодня пятница и мама — на кладбище, раскладывает цветы на папиной могиле. Этим она занималась каждую пятницу. У нее такой ритуал — дождь ли, солнце, она по пятницам навещает его могилу.

Может, сегодня не лучший день, чтобы ей звонить.

Так я ей только напомню, что убил его, когда мне было четыре года.

Нет, лучше позвонить ей завтра.

Вот это с моей стороны будет очень умно.

Я начал думать про тот день, когда убил отца. В воспоминаниях своих я зашел так далеко, что вспомнил: было воскресенье, денек очень теплый, а на улице перед нашим домом стоял новенький «форд» модели «Т», и чуть раньше я подходил к нему и нюхал, какая это новая машина. Тогда я был совсем пацан и просто подошел, приложился носом к самому крылу и хорошенько нюхнул.

Мне кажется, лучше всего на свете пахнет совсем новое. Одежда, мебель, радиоприемники, машины, даже тостеры или электрические утюги. Для меня все они пахнут хорошо, когда новенькие.

Как бы там ни было, я вспоминал вглубь, до самого утра, когда убил своего отца. Дошел до того, как прикладываюсь носом к крылу новенькой «модели Т», и тут внезапно поменял курс мыслей. Не хотелось думать о том, как я убил отца, поэтому в уме я просто сменил тему.

Думать о Вавилоне я не мог, или у меня все пойдет прахом, поэтому я задумался о своем клиенте.

Кто он — мой клиент?

На что похож?

Чего от меня хочет?

Зачем мне обязательно нужен револьвер?

Он попросит меня как-то нарушить закон?

Если да, то я, конечно, это сделаю, если не надо будет никого убивать. Беднякам выбирать не приходится. Человек в моей лодке должен грести куда велят, вот только убивать я никого не стану. Это единственное, чего я не буду делать. У меня полная безнадега. Мне нужны эти деньги, ч-черт.

Я не знал, мужчина у меня клиент или женщина. Известно мне было одно: я с кем-то должен встретиться перед радиостанцией в шесть часов вечера. Как я выгляжу, клиент уже знал, поэтому как выглядит он, мне знать не нужно. Смысл тут есть, только если ты пал так же низко, как я, и, по-моему, смысла тут бездна.

33. Смит

Размышления о том, что я не знаю ни имени, ни пола моего клиента, как-то возвратили меня к Вавилону и моему сериалу.

Иногда Вавилон вот так и случается.

Что я там себе думал, пытаясь сочинить название для сериала, когда не дал еще имен главным героям? Имя негодяя у меня, конечно, уже было: доктор Абдул Форсайт, — но я пока не придумал имени самому себе.

Ой-ё-ёй, куда смотрело мое соображалово? Надо бы себе имя придумать. Может, и в названии пригодится.

Имя Ас Мачо я уже присвоил себе для вавилонского детективного романа, который только что закончил переживать, но мне вовсе не нравилось пользоваться тем же именем в других приключениях. Мне нравилось менять себе имя. Например, когда я был вавилонским героем бейсбола, я пользовался именем Самсон Рут[10] но хорошего понемножку. В сериале мне понадобится другое имя.

Возвращаясь два квартала к намеченной автобусной остановке, я перебрал в уме несколько имен. Мне нравится имя Смит. Не знаю почему, но мне это имя всегда нравилось. Некоторые считают его слишком заурядным. Я — нет.

Смит…

В уме я просмотрел несколько вариаций Смита:

Эррол Смит

Кэри Смит

Хамфри Смит

Джордж Смит (как у Рафта)

Уоллес Смит

Панчо Смит

Ли Смит

Морган Смит

«Канонерка» Смит

«Рыжий» Смит

Картер Смит

Рекс Смит

Коди Смит

Флинт Смит

Терри Смит

Хохотунчик Смит

Майор Смит (Это мне очень понравилось.)

«Оклахомец Джимми» Смит

Ф. Д. Р. Смит

Много в самом деле возможностей, когда пользуешься именем Смит.

Некоторые имена были хороши, но я пока не придумал идеального, а на неидеального Смита я не согласен.

Чего ради?

34. Лоботомия

Ай, черт!

Размышляя о том, каково частному сыщику в Вавилоне носить имя Смит, я прошел два лишних квартала за свою остановку, мимо улицы, на которой живу, поэтому пришлось развернуться и пойти обратно, и я чувствовал себя по-дурацки, потому что не могу себе позволить таких вещей, когда от меня до первого за много месяцев клиента — всего несколько часов.

Опасно мне думать о Вавилоне.

Надо быть начеку.

Я прошел пешком по Сакраменто-стрит, очень тщательно не думая о Вавилоне. По ходу я притворялся, что мне сделали префронтальную лоботомию.

35. Молочники

Прибыв на Ливенворт-стрит и пройдя полквартала до своей разбитой много-квартирки, я несколько восторжествовал. Я ни разу не подумал о Вавилоне.

Перед многоквартиркой стоял фургон морга. В доме кто-то умер. Я попробовал себе представить мертвым кого-нибудь из жильцов, но не мог даже вообразить, что в таком месте кто-то умирает. Чего морочиться, если аренду платить — уже разновидность смерти?

А уж как я удивлюсь, когда узнаю, кто это.

Фургон морга был переоборудованным «маковским» грузовиком, где места для трупов хватило бы на четырех новеньких экс-налогоплательщиков.

Я поднялся по ступенькам, открыл парадную дверь и вступил в темный заплесневелый вестибюль здания, которое многие называли домом, а я называл дерьмом.

Хотя вопрос с арендой я несколько остудил, все равно безотчетно глянул на площадку второго этажа и квартиру хозяйки. Дверь была открыта, и два служителя морга выволакивали хозяйкино тело. Оно лежало на носилках, укрытое простыней. У дверей толпились какие-то жильцы. Вели они себя, как только что завербованные плакальщики-любители.

Я стоял внизу лестницы и смотрел, как служители сносят ее тело по ступеням. Несли они очень гладко, почти без усилий — словно из бутылки выливалось оливковое масло.

Сходя по лестнице, они ничего не говорили. Я знал многих парней, работавших в морге, а вот этих парней — не знал.

Жильцы-плакальщики стояли очень тесной толпой наверху, любительски шепчась и скорбя. У них не очень хорошо получалось. Ну еще бы — хорошо ли вообще получится оплакивать квартирную хозяйку с пронзительным характером, к тому же всегда везде сующую нос? У нее имелась скверная привычка высовываться в дверную щель из своей квартиры и пристально осматривать всех, кто входил в дом и выходил из него. Слух у нее был невероятный. Мне кажется, где-то в ее родословной имелась летучая мышь.

Да что там — нынче те деньки для нее закончились.

Теперь ей предстояло путешествие к моему колченогому другу, который вскоре разложит ее на льду. Интересно, а видами ее голого тела он тоже будет любоваться? Нет, не думаю. Она слишком старая и съела в жизни слишком много черствых пончиков. Слишком тусклый фитилек рядом с той проституткой, которая сейчас составляла ему компанию, — той, которую вскрыли ножиком для писем.

На несколько секунд в уме я увидел ее мертвое тело. Выглядела она что надо. Затем я подумал о красивой блондинке, которую встретил на выходе из морга: как она плакала, когда я ее увидел, но перед Колченогом сделалась равнодушной и отчужденной, поглядев на тело мертвой шлюхи. Такой поток мыслей моментально вынес меня к улыбке ее шофера, когда они тронулись с места, — он будто бы знал меня, будто бы мы с ним старые друзья, которым сейчас поговорить недосуг, но вскоре мы непременно увидимся.

Мысленно я вернулся к своим неотложным делам: смотреть, как служители завершают спуск тела мертвой хозяйки по лестнице. У них очень неплохо получалось. Конечно, такова их профессия, но я не мог не восхищаться. Мне кажется, все, что делаешь, может стать искусством, и они подкрепляли мою теорию, перемещая труп этой старой кошелки так, будто она была ангелом или, по меньшей мере, миллионершей.

— Хозяйка? — спросил я, когда они закончили спускать ее по лестнице. Именно так спросил бы частный сыщик. Мне нравится поддерживать форму.

— Угу, — ответил один.

— Что было? — спросил я.

— Мотор, — ответил другой. Плакальщики-любители тоже спустились по лестнице посмотреть, как служители заканчивают выкатывать хозяйку из здания. Ее тело сунули сзади в похоронный фургон. Внутри уже лежал один труп, поэтому ехать до морга в центр города ей будет не так одиноко. Наверное, всяко лучше, чем в одиночку.

Служители закрыли за ней и ее новообретенным другом дверцу. Медленно обошли фургон и забрались на переднее сиденье. Во всей их манере сквозила бесцеремонная обыденность. К мертвым телам они относились примерно так же, как молочник — к пустым бутылкам. Их просто подбираешь и увозишь.

36. Мой день

Когда хозяйка уехала, я пошел по коридору к своей квартире, как вдруг передо мной отчетливо проступила светлая сторона ситуации. Старуха владела зданием, была вдовой и не имела ни родственников, ни друзей. Наследство у нее наверняка в полном беспорядке. На то, чтобы во всем разобраться, уйдут месяцы, поэтому никто не станет теребить меня с задолженностью по квартплате.

Какая удача!

Сегодня и вправду мой день.

Такого дня у меня не бывало с тех пор, когда пару лет назад по мне проехал автомобиль и сломал мне обе ноги. Компенсацию за это мне выплатили недурную. Хоть я и пролежал на вытяжкетри месяца, это гораздо лучше, чем зарабатывать себе на жизнь, — и — что за дивное было время — грезить о Вавилоне в больнице.

Я чуть не проклял выписку.

Наверное, было заметно.

Медсестры даже пошутили.

— Почему такой мрачный? — спросила одна.

— Как на похороны собрались, — добавила вторая.

Они не знали, как уютно в больнице — просто лежать, все твои прихоти выполняют, а делать практически нечего, можно лишь грезить о Вавилоне.

В ту секунду, когда я выбрался из дверей больницы на костылях, все покатилось под уклон. И не выходило из штопора до сегодняшнего дня, но день этот — я вам доложу: клиент! Патроны для револьвера! Пять долларов! И лучше всего — мертвая домохозяйка!

Кто может требовать большего?

37. Рождественские гимны

Промозглая неряшливость моей квартиры ничуть не изменилась, пока меня не было. Ниже падать уже некуда… Господи, как я мог жить так, как жил? Даже страшно. Я переступил через какие-то неопределенные предметы, валявшиеся на полу. Я намеренно к ним не очень присматривался. Не хотелось знать, что это такое. Кроме того, я старался не смотреть на кровать.

Моя постель напоминала нечто уместное в палате психиатрической клиники для буйных. Я не был мастером по заправке постелей, даже когда на меня находил стих заправлять их, а такие дни давно минули.

Мать постоянно орала на меня:

— Почему ты не заправляешь постель? Неужели я должна все делать за тебя?

Когда же я заправлял постель, она орала:

— Почему ты не заправляешь постель, как полагается? Посмотри на свои простыни! Они петлями перекручены.

Я прямо не знаю, что делать! Смилуйся, Боженька, смилуйся надо мной!

И теперь я должен ей восемьсот долларов, постель моя напоминает виселицу, на которой вздернули тех, кто покушался на Авраама Линкольна, а матери я на этой неделе не позвонил.

Чтобы произвести впечатление на клиента, следовало принять душ, поэтому я разделся и уже совсем было повернул кран, когда понял, что у меня нет мыла. Последний обмылок я смылил несколько дней назад. Кроме того, бритва моя обладала лезвием настолько тупым, что им и грушу не побрить.

Я подумал было снова надеть на себя одежду, выйти и купить мыла и бритвенных лезвий, но вспомнил, что на милю в округе не осталось ни одной лавки, которой я не был бы должен. Стоит сверкнуть этой пятидолларовой банкнотой перед каким-нибудь лавочником, и он меня на куски разорвет. Нет, сэр…

Что же мне делать?

Занять мыло или бритвенное лезвие у кого-нибудь из соседей я тоже не мог, поскольку не осталось ни одного, у кого бы я уже не занимал, будто лесной пожар. Мне бы не ссудили даже пластырь, возьмись я резать себе горло. Я обдумал все это очень тщательно. Мысли мои двигались примерно так: вода важнее мыла. То есть, что такое мыло без воды? Ничто. И больше ничего. Поэтому логично, что вода справится с ситуацией сама по себе, а кроме того, это лучше, чем ничего, если вы понимаете, о чем я.

Убедив себя в том, что это логично, я пустил воду и шагнул под душ. И немедленно шагнул из-под него.

— ЙЕУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ УУУУУ! — завопил я, прыгая от боли.

Вода была обжигающе горяча, и я за это расплачивался. Очень жаль, что мышление не донесло меня до того места, в котором температуру воды следует отрегулировать так, чтобы выдержал человек.

Ну что ж…

Простой недогляд с моей стороны. Как только боль утихла, я подкрутил горячий и холодный краны, дабы они сочетались в создании приемлемой среды для принятия душа без мыла.

Обычно в душе я пою, поэтому я начал петь в душе:

О собирайтесь, верные, возрадуемся вместе, О собирайтесь, собирайтесь в Вифлеем. Придите и узрите, как Царь Ангелов родился…

Я всегда пою в душе рождественские гимны.

Несколько лет назад, когда я жил в квартире пошикарней, со мной провела ночь одна женщина. Она работала секретаршей у торговца подержанными автомобилями. Мне она очень нравилась. Я лелеял надежды, что у нас с нею завяжется что-то потяжелее, а также что мне скинут несколько долларов с подержанной машины.

Мы вместе сходили на несколько свиданий, но тут был наш первый раз вместе в постели, и у нас все неплохо получалось — по крайней мере, я так считал. То были дни, когда у меня имелось мыло, поэтому утром я отправился в душ. Когда я выходил из комнаты, она еще лежала в постели. Я зашел в душ и запел:

И вот в полночный час раздался старый добрый гимн…

Я пел себе и пел…

После душа я вернулся в спальню, а женщины там не было. Она встала, оделась и ушла, не сказав ни слова, однако на столике у кровати оставила записку.

В записке говорилось:

«Уважаемый мистер Зырь, Спасибо за приятно проведенное время. Пожалуйста, больше не звоните мне.

Искренне Ваша, Дотти Джоунз».

Наверное, некоторым не нравится слушать рождественские гимны в июле.

38. Всемирно известный эксперт по носкам

Я завершил личную гигиеническую оргию, закатив своему лицу самый неэффективный сеанс бритья в мире — благодаря тупости бритвенного лезвия, самого острого, что у меня было.

После чего я прочесал разнообразные кучи одежды и подобрал себе самый чистый гардероб, который только можно в условиях, создававшихся месяцами крайней нищеты, а кроме того, удостоверился, что на мне два носка. Они, разумеется, не совпадали, но походили друг на друга — если вы, конечно, не всемирно известный эксперт по носкам.

Слава богу, обо всем этом теперь позаботится мой новый клиент. Он вытащит меня из этого ада, в котором я живу:

Я взглянул на часы, стоявшие на столике у кровати. Их циферблат еле проглядывал из-под тысячи осколков безнадежной суеты. Довольными часы не казались. Наверное, они предпочли бы стоять в доме банкира или какой-нибудь школьной грымзы, а не сан-францисского частного сыщика, которому не везет. Стрелки деморализованных часов говорили 5:15. До встречи с клиентом перед радиостанцией на Пауэлл-стрит мне оставалось сорок пять минут.

Я надеялся: то, чего клиент от меня захочет, будет происходить на радиостанции, потому что внутри я ни разу не был, а радио слушать любил. У меня много любимых передач.

Итак, вот я «вымыт», «выбрит», «чист» и «одет». Наверное, пора в город. Я решил пройтись пешком, поскольку очень к этому привык, но такие дни сочтены. Щедрый гонорар от моего клиента положит этой практике конец, поэтому нынешняя прогулка в центр города — этакое прощание с пешкодралом вообще. Я снова надел куртку, в каждом кармане которой было по револьверу — один заряженный, один пустой. Оглядываясь теперь на все это, я жалею, что не выложил из кармана пустой, но вернуться в прошлое и все переделать не получится. Придется с этим жить.

Перед тем как выйти из квартиры, я огляделся — забыл ли я что-нибудь? Разумеется нет. У меня в этом мире так мало барахла, что нечего, к чертовой бабушке, и забывать.

Часы с браслеткой — нет, печатку с огромным бриллиантом — нет, кроличью лапку на счастье — не-а. Ее я слопал очень давно. Поэтому, стоя на пороге с двумя револьверами в карманах, я был готов к выходу, как вообще не бывает.

Не давало мне покоя одно — тот факт, что по-прежнему надо позвонить матери, снова провести тот же самый разговор и получить свою недельную порцию оскорблений.

Ну что ж… если б от жизни хотели совершенства, ее бы такой и сделали с самого начала, и я не о райском саде говорю.

39. Прощайте, нефтяные скважины Род-Айленда

Когда я покидал здание, любителей-плакальщиков по домохозяйке на лестнице уже не было. Вот уж точно балаганных комиков по ошибке выпустили на сцену жалкой оперы скорби, но теперь все разбрелись по своим крысиным норам, а хозяйка как была мертва, так и осталась.

Я думал о ней, выходя из дома.

Ведь хорошо я ее надул, добившись отсрочки историей про дядю, который обнаружил целые залежи нефти в Род-Айленде. Здорово на меня вдохновение накатило, будто с левого края поля, и старуха заглотила. Я мог бы стать выдающимся политиком, если б не Вавилон.

Пока я спускался по парадной лестнице, меня посетило видение: домохозяйка сидит и думает о нефтяных скважинах в Род-Айленде, и тут у нее останавливается мотор. Я слышал, как она говорит себе: «Я никогда раньше не слыхала о нефтяных скважинах в Род-Айленде. Что-то тут не так. Я знаю, что много нефтяных скважин есть в Оклахоме и Техасе, я видела их на юге Калифорнии, но нефтяные скважины в Род-Айленде?»

И тут ее сердце остановилось.

Хорошо.

40. Славные картинки

Я шел по Ливенворт-стрит, очень тщательно не думая о Вавилоне, и тут с другой стороны улицы меня вдруг заметил молодой человек чуть за двадцать и принялся махать мне руками. Я его никогда раньше не видел. Я не знал, кто он такой. Интересно, в чем же дело? Ему очень хотелось перейти через дорогу ко мне, однако свет был красный, и молодой человек стоял и ждал, пока тот сменится. А ожидая, махал в воздухе руками, как спятившая мельница.

Когда свет сменился, молодой человек побежал ко мне через дорогу.

— Привет, привет, — сказал он, как давно пропавший брат.

Все его лицо было в угрях, а глаза страдали от слабости характера. Что же это за субъект?

— Ты меня помнишь? — спросил он.

Я не помнил, а если б даже и помнил, то не захотел бы вспоминать, но я уже сказал выше, что не помнил.

— Нет, я тебя не помню, — сказал я. На нем была не одежда, а черт-те что. Выглядел он не лучше меня.

Когда я сказал, что не знаю его, он впал в сильное уныние, как будто мы были добрыми друзьями и я о нем совсем забыл.

Откуда, к чертям собачьим, этот парень выскочил?

Теперь он смотрел себе на ноги, словно щенок, только что получивший взбучку.

— Ты кто? — спросил я.

— Ты меня не помнишь, — печально ответил он.

— Скажи мне, кто ты, и я, может, тебя вспомню, — сказал я.

Теперь он уныло качал головой.

— Да ладно тебе, — сказал я. — Выкладывай. Ты кто?

Он продолжал качать головой.

Я начал его огибать.

Он потянулся ко мне и рукой дотронулся до моей куртки, как будто не хотел, чтобы я уходил. У меня появилась вторая причина отдать куртку в чистку.

— Ты продал мне картинки, — медленно вымолвил он.

— Картинки? — переспросил я.

— Ага, картинки с дамами без одежды. Славные такие картинки. Я принес их домой. Помнишь «Остров сокровищ»? Всемирную ярмарку? Я отнес картинки к себе домой.

Ох ты ж черт! Ну еще бы он не отнес картинки к себе домой.

— Мне нужно еще, — сказал он. — Те картинки уже старые.

Я представил себе, как сейчас выглядят эти картинки, и содрогнулся.

— У тебя еще есть? Я бы купил, — сказал он. — Мне новые нужны.

— Это было давно, — ответил я. — Я больше таким не занимаюсь. То было одноразовое предприятие.

— Нет, это был сороковой год, — сказал он. — Всего два года назад. Неужели у тебя ничего не осталось? Я тебе за них хорошо заплачу.

Теперь он смотрел на меня умоляющими собачьими глазами. Ему отчаянно хотелось порнографии. Я видел такой взгляд и раньше, но торговля грязными открытками осталась в прошлом. — Иди ты на хуй, извращенец! — сказал я и зашагал по Ливенворт к радиостанции.

Мне есть чем заняться, вместо того чтобы стоять на перекрестках и разговаривать с дурковатыми половыми извращенцами. Я снова содрогнулся, подумав о том, как состарились те картинки, что я продал ему на Всемирной ярмарке в 1940 году.

41. Педро и пять его романтиков

Я прошел еще несколько кварталов по Ливенворт-стрит навстречу встрече со своим клиентом и вспомнил, какой сон приснился мне прошлой ночью. Мне снилось, что я — прославленный повар с Юга от Границы и я открыл в Вавилоне мексиканский ресторан, где фирменно готовят фаршированные перчики и энчилады с сыром.

Он стал самым знаменитым рестораном в Вавилоне.

Располагался он у Висячих Садов, и там ели лучшие люди Вавилона. Туда часто заходил Навуходоносор, но фирменные блюда были ему без разницы. Он предпочитал тако. Иногда он сидел, и в каждой руке у него было по тако.

Вот же человек — все время шутки отмачивает, в людей этими своими тако тычет.

Нана-дират работала там танцовщицей.

В ресторане имелась сцена с оркестриком марьячи: «Педро и пять его романтиков».

Когда они играли, просто буря подымалась, а когда танцевала Нана-дират, все требовали больше пива, чтобы охладиться. В древнем Вавилоне танцевал настоящий мексиканский фейерверк.

Ой-ёй, я вдруг поймал себя на том, что иду по улице на встречу с клиентом и снова думаю о Вавилоне. Большая ошибка.

Я немедленно остановил эту мысль.

Вдарил по тормозам.

Надо осторожнее. Нельзя, чтоб Вавилон меня зацепил. У меня слишком многое намечается. Вавилон потом. И я перестроил узоры своих мыслей, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом, а думать я решил о своих башмаках. Мне нужна новая пара. Те, что на мне, уже сносились.

42. Смит Смит

До радиостанции мне оставался один квартал, я по-деловому думал о своей обуви, и тут у меня в голове вдруг вспыхнуло имя Смит Смит, и я выпалил:

— Здорово!

Меня мог услышать весь мир, но, к счастью, вокруг никого не оказалось. Тот квартал на Пауэлл-стрит был тих. На обоих углах виднелось по нескольку человек, но в середине квартала я был один.

Удача меня еще не покинула.

«Смит Смит, — подумал я, — вот имя для моего частного сыщика в Вавилоне. Его будут звать Смит Смит».

Я только что придумал идеальную разновидность имени Смит. Я объединил ее со вторым Смитом. Я очень собой гордился. Жаль только, что не с кем поделиться моим достижением, но я знал: стоит мне кому-нибудь рассказать про Смита Смита, и появится веская причина для невольной поездки в дурдом, а ездить туда мне как раз неинтересно.

Оставлю-ка я Смита Смита при себе.

И я вернулся к мыслям о башмаках.

43. Жареная индейка с подливкой

У радиостанции я прибыл без десяти шесть. Мне хотелось не опаздывать, чтобы показать: я надежный частный сыщик, которому есть чем заняться и помимо грез о Вавилоне.

Перед радиостанцией больше никого не было.

Мой клиент, кем бы он ни был, еще не подъехал.

Мне было очень любопытно, кто именно появится.

Я не знал, мужчина это будет или женщина. Если женщина, я надеялся, что она будет очень богата и красива, и влюбится в меня до беспамятства, и захочет, чтобы я отошел от своих частно-сыскных дел и жил в роскоши, и полжизни я проведу ебясь с нею, а другую половину — грезя о Вавилоне.

Это будет хорошая жизнь.

Скорее бы она уже началась.

Затем я подумал, что произойдет, если появится клиент типа Сидни Гринстрита[11] которому захочется, чтобы я следил за поваром-филиппинцем, закрутившим любовный роман с его женой, и много времени придется сидеть у стойки кафе, где этот повар работает, и наблюдать, как он готовит.

Дело займет целый месяц. Каждую неделю я буду встречаться с Сидни Гринстритом в его громадной квартире на Пасифик-Хайтс и в подробностях описывать ему все, что делал повар-филиппинец на той неделе. Клиента бы интересовало все, чем занимается повар-филиппинец, — вплоть до того, каким у него было меню в среду.

Я бы сидел напротив Сидни Гринстрита в этой фантастической квартире, набитой редкими шедеврами искусства. Из квартиры бы открывался потрясающий вид на Сан-Франциско, а в руке я бы держал бокал хереса полувековой выдержки, и в него бы все время подливал Питер Лорре,[12] который был бы дворецким.

Заходя к нам, Питер Лорре наводил бы иллюзию, что ему наши разговоры крайне безынтересны, но позже я бы заметил, как он слоняется у двери в комнату и подслушивает.

— Каким было меню в среду? — спрашивал бы Сидни Гринстрит, обхватив своей мясистой ручищей несоразмерно хрупкий бокал хереса.

А Питер Лорре слонялся бы в проеме открытой двери в гостиную, делая вид, что сметает пыль с огромной вазы, а на самом деле очень тщательно слушая, о чем мы говорим.

— Суп был томатным, с рисом, — отвечал бы я. — А салат — «уолдорфским».

— Меня суп не интересует, — говорил бы Сидни Гринстрит. — Да и салат тоже. Я хочу знать, какими были главные блюда.

— Прошу прощения, — отвечал бы я. В конечном счете это его деньги. Он оплачивает счет. — Главные блюда были таковы:

Жареные Креветки

Морской Окунь на Гриле с Лимонным Маслом

Филе Камбалы с Соусом «Тартар»

Фрикасе из Телятины с Овощами

Рагу из Солонины с Яйцом Свиные

Отбивные на Гриле под Яблочным Соусом

Молодая Телячья Печень на Гриле с Луком

Куриные Крокеты

Ветчинные Крокеты с Ананасовым Соусом

Телячья Котлета в Сухарях под Темным Соусом

Жареный Цыпленок, Разделанный

Печеная Вирджинская Ветчина с Бататом

Жареная Индейка с Подливкой

Стейк из Отборной Вырезки Молодого Бычка, Вскормленного Кукурузой

Французские Бараньи Отбивные с Зеленым Горошком

Нью-Йоркская Вырезка.

— Вы что-нибудь из них попробовали? — спрашивал бы он.

— Да, — отвечал бы я. — Ел жареную индейку с подливкой.

— И как? — спросил бы он, встревоженно подаваясь ко мне в кресле.

— Кошмар, — ответил бы я.

— Хорошо, — сказал бы он с немалым облегчением и довольно бы причмокнул. — Не понимаю, что она в нем нашла. Оба они свиньи. Они заслуживают друг друга.

Затем он бы умолк и удобно откинулся бы на спинку кресла, смакуя херес. Он удовлетворенно посмотрел бы на меня своими ленивыми тропическими глазами.

— Значит, жареная индейка с подливкой была кошмарна? — спросил бы он. — В самом деле так плохо? — Чуть ли не улыбка играла бы на его лице.

— Подливки хуже я никогда не пробовал, — ответил бы я. — По-моему, ее сделали из собачьего дерьма. Даже не представляю, как такое вообще можно есть. Я чуть хлебнул, и мне хватило.

— Как интересно, — сказал бы Сидни Гринстрит. — Как занимательно.

Я бы перевел взгляд на Питера Лорре, который делал бы вид, что протирает большую зеленую вазу с китайскими всадниками, по ней скачущими.

Он бы тоже считал мои замечания касательно жареной индейки с подливкой весьма занимательными.

44. Золушка эфира

И вот я стоял перед радиостанцией ЫЭЮЯ «Золушка эфира» и думал о Сидни Гринстрите и Питере Лорре, жареной индейке и подливке, когда рядом остановился лимузин «кадиллак», уже проезжавший сегодня мимо морга, и без всяких усилий мне навстречу распахнулась его дверца. На заднем сиденье лимузина сидела прекрасная блондинка, которую я видел у выхода из морга.

Глазами она показала мне, чтобы я забрался внутрь.

Довольно неприличный жест.

Я влез и сел рядом.

На ней была меховая шубка, стоившая больше всех моих знакомых вместе взятых и помноженных на два. Блондинка улыбнулась.

— Какое совпадение, — сказала она. — Мы видели друг друга в морге. Мир тесен.

— Еще как, — сказал я. — Я так понимаю, вы моя …

— Клиентка, — сказала она. — У вас есть оружие?

— Да, — ответил я. — Одно есть.

— Хорошо, — сказала она. — Это очень хорошо. Мне кажется, мы станем друзьями. Близкими друзьями.

— Зачем вам человек с оружием? Что я должен буду делать? — спросил я.

— Я все это кино смотрела, — улыбнулась она в ответ. У нее были идеальные зубы. Такие идеальные, что я сразу устыдился своих. Как будто рот у меня полон битого стекла.

На переднем сиденье за рулем сидел тот же шофер, что и раньше. У него была очень мощная на вид шея. С той минуты, как я сел в машину, он не оглянулся ни разу. Только смотрел прямо вперед. Его шея выглядела так, будто способна затупить топор.

— Уютно? — спросила блондинка.

— Конечно, — ответил я, поскольку это кино видел тоже.

— Мистер Кливленд, — обратилась она к шоферу, ответившему ей легким шейным тиком.

Машина медленно тронулась.

— Куда мы? — как бы между прочим поинтересовался я.

— В Сосалито, выпить пива, — ответила она. Как-то странно.

Меньше всего на свете похоже, что она пьет пиво.

— Удивлены? — спросила она.

— Нет, — сказал я, солгав.

— Вы говорите неправду, — улыбнулась она. Ее зубы — это что-то.

— Ладно, есть немного, — сказал я. Деньги-то у нее. Я сыграю во все, что ей захочется.

— Люди всегда удивляются, когда я говорю, чтоб мне налили пива. Они, естественно, предполагают, что я — дамочка шампанского типа из-за того, как выгляжу и одеваюсь, но внешность бывает обманчива.

Когда она произнесла слово «шампанское», шея водителя неистово дернулась.

— Мистер Зырь? — начала она.

— О, — отозвался я, переводя взгляд с шоферской шеи на нее.

— Вам так не кажется? — спросила она. — Или вы — человек, которого обманывает внешность?

Как я уже сказал, деньги — ее, и мне хотелось от них хоть немного.

— Сказать честно, леди, меня удивляет, что вы пьете пиво.

— Зовите меня мисс Энн, сказала она.

— Хорошо, мисс Энн, меня удивляет, что вы предпочитаете пиво шампанскому.

Шея водителя опять неистово дернулась.

Что, к чертовой матери, тут происходит?

— А вы — любитель шампанского? — спросила она, и как только произнесла слово «шампанское», шея водителя дернулась снова. Тик смотрелся таким мощным, что мог бы сломать вам большой палец, если б вы касались шеи там, где этот тик пробегал. С шеей этого парня придется считаться.

— Мистер Зырь, вы меня слышали? — спросила она. — Вы любитель шампанского? Вам нравится шампанское?

Шея задергалась снова, будто горилла трясет свою клетку за прутья.

— Нет, мне нравится бурбон, — сказал я. — «Старая ворона» со льдом.

Шея шофера дергаться перестала.

— Как забавно, — сказала она. — Вместе мы чудесно проведем время.

— И что мы будем делать? — спросил я.

— Не беспокойтесь, — ответила она. — На это у нас много времени.

Шея шофера оставалась спокойной, пока мы ехали по Сан-Франциско к мосту Золотые Ворота. Я видел, что шея его обладает потенциалом ко множеству неприятностей. Я подумал, что может произойти, если наши с этой шеей дорожки пересекутся. Мне эта мысль совсем не понравилась. Я лучше буду держаться с безопасной стороны этой шеи. Если постараться, мы с этой шеей станем закадычными друзьями.

Шее не нравится слово «шампанское».

Я буду очень тщательно избегать этого слова в будущем.

Шее нравится слово «бурбон», посему это слово шее придется слышать очень и очень часто.

Во что, к чертям собачьим, я вляпался?

Мы ехали по Ломбард-стрит к Золотым Воротам и к тому, во что я вляпался.

45. «Смит Смит против теней-роботов»

На середине моста Золотые Ворота, рядом с прекрасной богатой дамой и с гигантской и весьма неуравновешенной шеей за рулем мне пришло в голову: название для моего сериала о частном сыщике в Вавилоне. Я назову его «Смит Смит против Теней-Роботов». Что за великолепное название! Я чуть не вышел из себя от радости.

— Что случилось? — спросила моя клиентка, которая молчала уже пару минут.

Я начал было вслух произносить название моего сериала. Случилось это невольно, но я смог остановиться после того, как вылетело первое слово.

— Смит… — сказал я и прервал остальные слова, усадив себе на язык мысленного слона.

— Смит? — переспросила моя клиентка.

Шея водителя выглядела так, будто вот-вот дернется. Черт возьми, вот уж чего совсем не хотелось.

— Да вот вспомнил, что у одного моего друга вчера был день рождения, а я совсем забыл, — сказал я. — Я собирался сделать ему подарок. Его зовут Смит. Изумительный парень. Рыбак. У него лодка на пристани есть. Мы росли вместе с его сыном. Ходили в среднюю школу имени Галилея.

— А, — произнесла моя богатая светловолосая клиентка с легкой скукой в голосе. Ей было неинтересно слушать о рыбаке по фамилии Смит. Интересно, как бы она отреагировала, если б я закончил то, что начал говорить: «Смит Смит против Теней-Роботов»?

Очень любопытно было бы посмотреть, как бы она с этим справилась. Слава богу, что я произнес лишь слово «Смит». Мог бы клиента потерять, а то и хуже — в дело могла бы включиться шея.

Теперь же она расслабилась и просто вела машину по мосту.

С приливом из гавани выходил сухогруз.

Его огни плыли по воде.

— Я хочу, чтобы вы украли тело, — произнесла моя клиентка.

46. Утренняя газета

— Что? — спросил я, ибо в тот момент «что» определенно требовалось, и не что иное, кроме «что», не подошло бы к этой ситуации.

— Я хочу, чтобы вы украли из морга тело.

Больше она ничего не сказала. У нее были очень синие глаза. Да же в полутьме автомобиля их синева различалась запросто. Ее глаза смотрели на меня. Они ждали ответа. Шея тоже ждала.

— Конечно, — ответил я. — Если деньги достаточно интересны, завтра я доставлю вам на порог тело Авраама Линкольна вместе с утренней газетой. — Именно это она и хотела услышать. Шее тоже хотелось услышать именно это.

— Как вам тысяча долларов? — спросила она.

— За тысячу долларов, — сказал я, — я принесу вам все кладбище.

47. Пивные вкусы по шампанской смете

Сияя с другой стороны бухты, огни Сан-Франциско из маленького бара в Сосалито, где мы сидели, выглядели очень красиво.

Моя клиентка наслаждалась пивом.

От питья пива она получала громадное удовольствие. Пила она не так, как от нее можно было ожидать. В том, как она управлялась с пивом, не было ничего дамского. Пиво она пила, точно докер в день получки.

Она сняла меховую шубку, а под нею оказалось платье, которое подчеркивало потрясную фигуру. Все это походило на макулатурный детектив. Невероятно.

Шея осталась ждать нас в автомобиле, поэтому наедине с клиенткой мне было спокойнее. Если бы мне захотелось, я мог бы произнести слово «шампанское», не опасаясь неведомого. Странное место, в самом деле, — этот мир. Чего удивляться, что я столько времени грежу о Вавилоне. Так безопаснее.

— Где тело, которое требуется украсть? — спросил я, наблюдая, как эта богатая дама хрупкого сложения закладывает большой глоток пива. И рыгает. — Вам пиво очень нравится, правда? — спросил я.

— У меня пивные вкусы по шампанской смете, — ответила она.

Когда она произнесла «шампанской», я неволь-Я но оглянулся. Слава богу, шея осталась в машине.

— Так насчет тела, которое вы хотите, — сказал я.

— Где хранят тела? — спросила она так, будто я туговато соображал.

— Много где, — сказал я. — Но по большей части в земле. Мне лопата понадобится?

— Нет, глупый, — ответила она. — Тело в морге. Логичное место для хранения, верно?

— Ага, — сказал я. — Сойдет.

Она сделала еще один громадный глоток.

Я поманил официантку, чтобы принесла нам еще пива. Пока я это делал, моя клиентка закончила то, что стояло перед ней. По-моему, она только что установила новый мировой рекорд в поглощении пива богатой женщиной. Наверное, и Джонни Вайсмюллер[13] быстрее бы с пивом не расправился.

Официантка поставила перед ней еще одно.

Я по-прежнему мочил язык в «Старой вороне» со льдом, которую заказал, как только мы сюда вошли. Это будет мой единственный стакан. Я вообще человек не очень пьющий: выпиваю время от времени, и один стакан — мой предел.

Моя клиентка накинулась на второе пиво с таким же чувством, какое прилагала и к первому стакану. Она была права, утверждая, что любит пиво.

— Как вы думаете, вам удастся справиться с кражей тела из морга? — спросила она.

— Ага, справлюсь, — ответил я.

И тут у меня в мозгу что-то чпокнуло, точно кролик в тире. Колченог говорил: она посмотрела на тело мертвой проститутки, чтобы, возможно, опознать в ней родственницу, но сказала, что это не тот человек, да и вообще держалась так холодно, будто смотреть на мертвые тела входит в ее обычный распорядок дня.

Я вспомнил, как она плакала, выходя из морга.

Чем дальше, тем интереснее.

В особенности не напирая, я спросил:

— Так чье тело вы хотите, чтобы я украл из морга?

— Чье — не имеет значения, — сказала она. — Это мое дело. Я только хочу, чтобы вы мне его достали. Это тело молодой женщины. Лежит наверху, в комнате для вскрытий. В стену там вмонтирована камера для трупов на четыре единицы хранения. Тело лежит слева вверху. На большом пальце ноги бирка «Джейн Доу». Достаньте мне эту женщину.

— Ладно, — сказал я. — Куда вам потом доставить тело?

— Я хочу, чтобы вы привезли его на кладбище, — сказала она.

— Это несложно, — сказал я. — Тела в любом случае туда попадают.

Я заказал ей еще пива. Второе она уже допила. Я никогда в жизни еще не видел пивного стакана настолько пустого и притом настолько быстро. Пиво она практически вдыхала.

— Спасибо, — сказала она.

— Когда вы его хотите? — спросил я.

— Сегодня ночью, — ответила она. — На кладбище «Святой Упокой».

— Ждать, похоже, недолго, — сказал я. — Могу я спросить, что вы с ним собираетесь делать? — сказал я.

— Ладно вам, умник, — ответила она. — Что делают с телами на кладбище?

— Хорошо, — сказал я. — Я все понял. Лопату приносить?

— Нет, — ответила она. — Только принесите на кладбище тело, а об остальном мы сами позаботимся. От вас нам нужно только тело.

Когда она произнесла «мы», я предположил, что до «нас» ей не хватает только шеи. Я заказал ей еще пива.

48. Землетрясение на заводе наковален

Сейчас половина восьмого, — сказала она, когда мы расположились на заднем сиденье лимузина, а шея везла нас обратно в Сан-Франциско. — Тело на кладбище я хочу в час ночи, — очень сухо продолжала она, никак не проявляя воздействия шести стаканов пива, которые уговорила в рекордный срок.

— Ладно, — сказал я. — Но если задержусь, можете начинать без меня.

Шея на переднем сиденье дернулась.

— Шучу, — сказал я.

— Крайне важно, чтобы тело оказалось там в час ночи, — сказала женщина. Она сидела ко мне очень близко, и пивом от нее совершенно не пахло. Кроме того, осушив шесть стаканов, она двинулась прямо к машине без захода в туалет. Интересно, куда же, черт возьми, пошло все это пиво?

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Доставлю тело в срок.

— Хорошо, — сказала она.

Я помолчал, прежде чем открыть рот снова. Мне хотелось, чтобы слова, которые я собирался произнести, были правильный.

Мне совсем не хотелось, чтобы изо рта у меня летели неряшливые или неуместные слова.

— Половина гонорара мне нужна сразу, — сказазал я. — А кроме того, мне понадобится триста долларов на расходы. Кое-кого придется подмазывать. Вы, надеюсь, понимаете, что кража тела из морга вещь далеко не заурядная. Городским властям очень нравится терять тела. Неизбежно возникнут вопросы. А на ответы потребуются деньги.

— Я понимаю, — сказала она.

Я перевел на нее взгляд.

Где, к чертям, все это пиво?

— Мистер Кливленд, — сказала она шее, ведущей машину.

Шея сунула руку в карман пиджака, вытащила пачку ассигнаций и протянула ее мне. Пачка содержала ровно восемьсот долларов стодолларовыми купюрами. Как будто они прочли мои мысли. — Удовлетворительно? — спросила она. Я чуть не лишился сознания, когда мне вручили деньги. Очень долгое время — будто световые годы до ближайшей звезды. Я не видел столько денег с тех пор, как мне заплатили за ту автомобильную аварию. Определенно жизнь моя пошла вверх. Проезжая по мосту Золотые Ворота, я был счастливее некуда, а заработать эти деньги просто — нужно лишь украсть труп.

И тут шея заговорила в первый раз. Из передней части шеи, которая даже не потрудилась повернуть ко мне свою голову, исторгся голос, словно землетрясение на заводе наковален.

— Не облажайся, — сказала шея. — Нам нужно это тело.

49. Частные детективы Сан-Франциско

Я не воспринял шею всерьез. Украсть тело — задача совсем не трудная. Пара пустяков. Можно сказать, тело уже на кладбище.

Я прекрасно себя чувствовал, когда мы проезжали будку дорожных сборов. Я оседлал весь мир. Снова деньги!

Смогу скинуть с плеч некоторые долги и снова заведу себе контору, а может — и секретаршу на полставки. Смогу даже позволить себе старую машину, чтоб везде можно было ездить.

Лучше просто не бывает. Я смотрел на мир сквозь розовые очки. Меня даже не волновало, что я никак не мог вычислить, куда в моей изысканной клиентке девались шесть стаканов пива. Они где-то там. Вот и все, что мне нужно знать.

В моем довольном мозгу что-то шевельнулось.

Я не мог не спросить.

— Кстати, — сказал я. — Как вы обо мне узнали? То есть в Сан-Франциско есть гораздо более известные частные детективы. Почему вы предпочли меня?

— Вы — единственный, кому мы могли бы доверить украсть для нас тело, — сказала богатая блондинка. — У остальных детективов могут еще остаться какие-то принципы. У вас нет ни единого.

И это, конечно же, правда.

Я ничуть не обиделся.

Мне скрывать нечего.

— Где вы обо мне услышали? — спросил я.

— У меня есть источники, — ответила она.

— Не облажайся, — сказала шея.

50. Будущая практика

Я позволил им высадить меня у роскошного жилого дома со швейцаром в нескольких кварталах от того места, где я жил. Я сказал им, что здесь я и живу. Они подъехали к парадному и высадили меня.

Швейцар на меня взглянул с любопытством.

— Спасибо, что привезли меня домой, — сказал я.

Когда я вылезал из машины, шея повернулась ко мне и заговорила.

— Почему ты хочешь выйти здесь? — сказала она. — Ты ведь здесь не живешь. Ты живешь в крысятнике в паре кварталов отсюда. Но, может, тебе нужно размяться. Нам все равно, где ты живешь. Мы хотим одного — чтобы тело было у южных ворот кладбища «Святой Упокой» в час ночи. Ровно.

Я стоял, так и не сумев толком придумать, что бы им ответить. Кто эти люди? Откуда они столько обо мне знают? Я и не представлял себе, что так популярен.

— Я практикуюсь, — наконец ответил я. — Когда-нибудь я буду здесь жить. — Шея открыла рот снова:

— Не…

— Я знаю, — ответил я. — Облажаюсь.

— До встречи, мистер Зырь, — сказала мне изысканная блондинка с шестью стаканами пива, запрятанными где-то в ее красивом теле.

Автомобиль медленно отъехал.

Я смотрел ему вслед, пока он не свернул за угол и не пропал.

Швейцар принялся мести тротуар. Подметал он ко мне очень близко. Я отошел.

51. К. Зырь, Частный следователь

Я по-прежнему не позвонил маме.

Она уже вернулась с кладбища.

Лучше бы с этим покончить. А кроме того, я смогу известить ее, что намерен вернуть часть позаимствованных у нее средств. Само собой, о размере гонорара я упоминать не стану, поскольку она захочет больше денег, чем я намерен вернуть.

Теперь меня очень интересовало обзавестись конторой, секретаршей и автомобилем. Мама может и подождать. Она привыкла. Она только положит деньги в банк, а это — последнее место, где мне бы хотелось держать свои деньги. Мне нужна контора, где имеется

К. Зырь
Частный следователь
золотом на двери, и роскошная секретарша, строчащая под диктовку:

Уважаемый мистер Купертино, благодарю Вас за премию в пятьсот долларов после того, как я разыскал Вашу дочь. Большое удовольствие иметь дело с джентльменом. Если потеряете ее снова, Вы знаете, где меня найти, и в следующий раз поиск будет за счет заведения.

Искренне Ваш, К. Зырь
И еще мне нужна машина, чтобы я мог перемещаться по городу, не снашивая башмаки до дыр. В частном детективе, который ходит пешком или ездит в автобусе, как-то недостает класса.

И клиентам неуютно встречаться с частным детективом, у которого из кармана рубашки торчит автобусный билет.

Но сейчас лучше позвонить маме.

Я прошел пару кварталов до телефонной будки.

Опустил никель и приложил к уху трубку. Гудка не было. Я нажал на возврат монет, но мой никель остался у телефона внутри. Я пощелкал рычагом аппарата. В трубке продолжалось молчание, причем золотом оно не было. Оно, блядь, было моим никелем.

Черт бы его побрал!

На никель меньше.

Большой бизнес опять меня наебал.

Я пару раз стукнул телефон кулаком, дабы подчеркнуть, что некоторые не потерпят, когда их грабят, и дадут сдачи.

Я покинул телефонную будку и прошел полквартала.

Развернулся и злобно уставился на телефон. В будке стоял какой-то старик. Трубку он держал в руке и с кем-то разговаривал. Выиграть невозможно.

Интересно, старик воспользовался своим никелем или же по некой тотальной несправедливости ему удалось дозвониться благодаря моему.

Из ситуации можно было извлечь единственное утешение: надежду, что, если он звонил по моему никелю, то говорил со своим врачом — просил средства от омерзительного приступа геморроя.

Вот единственный способ с честью выйти из такого паршивого расклада.

Я повернулся и пошел на автобусную остановку на Клэй-стрит. Автобусом я собирался доехать до морга. Мог бы взять и такси, но решил проехаться автобусом на прощанье, поскольку никогда больше не придется мне ездить автобусом.

Это последний раз.

Автобуса ждала молодая женщина.

Как бы симпатичная, поэтому я решил испробовать на ней свое новое богатство — широко улыбнуться и пожелать доброго вечера.

В ответ она не улыбнулась и мне доброго вечера не пожелала.

Она нервно повернулась ко мне спиной.

Неожиданно в квартале от нас возник автобус.

Через минуту я уже сидел в нем и ехал обратно в морг. Влез в автобус я первым, и когда уселся на переднее сиденье, женщина прошла в конец салона.

Я просто никогда не был дамским угодником, но теперь все это изменится — как только я сопру тело, получу остаток гонорара и стану самым знаменитым частным детективом в Сан-Франциско, хотя лучше в Калифорнии, нет, в Америке. Кой черт размениваться на мелочи, пусть будет вся страна.

У меня уже был верный план кражи тела.

Все пройдет как по маслу.

Идеально.

Поэтому я откинулся на спинку и принялся грезить о Вавилоне. Мой разум без труда соскользнул в прошлое. Я уже был не в автобусе. Я был в Вавилоне.

52. Глава 1. «Смит Смит против теней-роботов»

В глубине тайников подвальных лабораторий, затаившихся глубоко под клиникой, куда ничего не подозревающие больные бедняки завлекались лишь для того, чтобы превратиться в теней-роботов, доктор Абдул Форсайт убирал человека, обращенного в тень, из своего каземата дьявольских трансформаций.

— Какая хорошая, — говорил он, осматривая текстуру тени.

— Вы гений, — сказал его прихвостень Рота, стоя рядом с доктором и тоже глядя на тень.

Полюбовавшись делом своих рук, доктор Абдул Форсайт передал тень Роте, который ее принял и водрузил на вершину шестифутовой кучи других теней. В куче лежала тысяча теней. В лаборатории была дюжина таких куч или около того.

У доктора Форсайта теней уже хватало на искусственную ночь в среднем городке. Чтобы привести замысел в действие, недоставало одного-единственного ингредиента. Кристаллов ртути, только что изобретенных доктором Франциском, врачом-гуманистом, посвятившим свою жизнь добрым делам в Вавилоне. Он жил у Ворот Иштар со своей прекрасной дочерью Синтией, у которой имелась сводная сестра по имени Нана-дират.

Доктор Фрэнсис изобрел кристаллы ртути для того, чтобы привести в движение ракету, которую он конструировал, дабы улететь ею на Луну.

Положив на кучу тень бессчастного сандальщика, пришедшего в клинику, чтобы ему осмотрели болячку, но задержавшегося, чтобы в конце концов превратиться в тень и стать частью дьявольского плана, Рота вернулся к своему злокозненному хозяину.

— Что теперь, босс? — спросил он.

— Кристаллы ртути, — ответил доктор Абдул Форсайт. — И тогда мы в деле.

И оба они злодейски расхохотались. По тому, как они хохотали, уже было ясно: дело, которому они служили, не подразумевало пенсионных льгот. В их занятиях не бывает выслуги лет.

53. Артист-скорострел

Я вдруг понял, где я, и, словно у артиста скоростной стрельбы в ковбойском кино, рука моя метнулась вверх и дернула за шнурок, чтобы автобус остановился. Успел я как раз вовремя.

Еще несколько секунд, и я бы проехал свою остановку.

Грезить о Вавилоне — коварная штука.

Одна ошибка в расчетах — и окажешься в нескольких кварталах от своей остановки.

К счастью, то была моя последняя поездка на автобусе, и волноваться о том, как бы не проехать свою остановку, мне больше не придется.

Слава богу. Однажды, грезя о Вавилоне, я проехал до самого конца маршрута, и у меня не было денег, чтобы вернуться, а водитель не разрешил мне ехать бесплатно, хоть я и объяснил ему, что денег у меня нет, и солгал, будто все проспал.

— Мне такое постоянно вешают, — сказал он, проявив редкостную черствость к моей незадачливости. — На моем автобусе за байки не поездишь. Мне нужен никель. Если никеля у тебя нет, вылезай из моего автобуса. Не я правила сочинял. Поездка стоит никель. Я тут просто вкалываю, так что выметайся из моего автобуса.

Мне совсем не понравилось, как этот сукин сын называет автобус «своим», как будто он этой хренью владеет.

— Вы хозяин этого автобуса? — спросил я.

— В смысле? — спросил он.

— В том смысле, что вы этим автобусом владеете? Вы так все время твердите «мой автобус», что я было подумал, будто вы владелец этого блядского автобуса, берете его к себе домой и ложитесь с ним спать. Может, вы даже на нем женаты. Этот автобус — ваша жена.

Больше я ничего сказать не успел, потому что водитель автобуса вырубил меня одним ударом, прямо не вставая с места. Полный отбой. Я пришел в себя десять минут спустя — сидел на тротуаре, прислонясь к фасаду аптеки.

Идеальным завершением автобусной поездки стало то, что привело меня в чувство. На меня писал песик. Может, решил, что я похож на пожарный гидрант. Как бы там ни было, те дни уже в прошлом. У меня в кармане восемьсот долларов, и это мое последнее автобусное путешествие.

Сойдя с автобуса, я обернулся и заорал водителю:

— Иди на хуй!

Он сильно изумился. Так ему и надо. Собачкам на меня больше не писать.

54. Упыри

Когда я входил в морг, оттуда, неся между собой здоровый мешок, выходили два парня. Нельзя сказать, что было в мешке, но явно что-то тяжелое. Они, похоже, сильно спешили. Перед моргом вторым рядом была запаркована машина с открытым багажником. Мешок парни сунули в багажник, захлопнули его и уехали. Они так спешили, что задние шины взвизгнули, когда они отъехали.

Интересно, задумался я на один миг, а что у них в мешке? Как бы поздновато что-то вывозить из морга, однако у них, должно быть, есть на то причина, ибо они только что именно это сделали. Я вошел в морг и поискал Колченога, но нигде его не смогнайти. Его не было ни в комнате для вскрытия, ни внизу в «холодной кладовой» с его возлюбленными жмуриками. Я опять вышел в передний вестибюль, и тут с улицы вошел Колченог. В руке он держал бумажный пакет. Он проколченожил по вестибюлю ко мне.

— Ну что, — сказал он. — Какое приятное зрелище. Ты что опять тут делаешь? Подыскиваешь себе партнершу, которая так же паршиво танцует? Ну так у нас они имеются. Покойники — такие же плохие танцоры, как ты, «Сыщ».

Эту шутку Колченог любил повторять как можно чаще. Однажды мы с ним вместе отправились на танцы — у нас была двойная свиданка с парой стенографисток. Я всегда танцевал кошмарно. А ему примстилось, что смотреть, как я пытаюсь танцевать с рыжей дурочкой, — полная умора.

Сам же Колченог, разумеется, — танцор каких поискать. Все изумляются. Часто вся танцплощадка замирает — стоят и смотрят, как танцует Колченог. Глазам своим не верят. А когда я танцую, всем плевать.

Люди даже всерьез предлагали Колченогу открыть танцевальные классы, как Артур Мюррей.[14]

Вот бы посмотреть на это дело.

— Что у тебя в пакете? — спросил я, сбивая его с темы танцев.

— Сэндвич, а тебе не полагается. Это мой ужин. Что ты вообще тут делаешь, «Сыщ»? Пришел вернуть мне револьвер и полсотни? Я очень на это надеюсь, вот только не думаю, что у меня сердце выдержит.

— Нет, — ответил я. — У меня к тебе деловое предложение.

— Ты слишком обанкротился для деловых предложений, — сказал Колченог. — Так чего тебе на самом деле надо?

— Я не шучу, — сказал я. — У меня добросовестное предложение, подкрепляется деньгами.

— Деньги? — спросил он. — У тебя?

— Ага, моя черная полоса завершилась. Я пошел наверх. Ничто меня теперь не остановит.

— Я знаю, ты — человек непьющий, «Сыщ», а потому должен быть трезв. Господи. Сначала Пёрл-Харбор, а теперь ты с деловым предложением. Что дальше? Давай зайдем ко мне в кабинет и все обсудим, только подножек мне лучше тут не ставить — занозы останутся.

«Кабинетом» Колченогу служил стол в комнате для вскрытия.

Я шел за Колченогом, который шустро передвигался на своем деревянном стебельке.

— Эй, — сказал я, вдруг вспомнив двух людей и мешок, который они уносили. — А у тебя тут что-нибудь забирали несколько минут назад?

— Ты о чем? — спросил Колченог.

— Отсюда вышли два человека с большим мешком, чем-то набитым.

— Нет, — ответил Колченог. — Отсюда никто ничего забирать не должен. Забирать уже поздно. Мне кажется, город и округ Сан-Франциско только что ограбили. Интересно, что они взяли. Что, к дьяволу, вообще можно украсть в морге? Мы только одно тут держим. То есть у нас же не бакалейная лавка.

Сказав это, он перестал говорить и очень серьезно посмотрел на меня. Затем почесал подбородок и вздохнул.

— Как я уже сказал, — сказал он, — у нас тут имеется только одно, и этого одного, мне кажется, стало на одно меньше.

— Ты думаешь то же, что и я начинаю думать? — спросил я, начиная об этом думать.

— Угу, — ответил он. — Упыри.

55. Холодная бессердечная наличка

Мы вернулись в «кабинет» Колченога — комнату для вскрытия. Войдя туда, Колченог несколько секунд постоял перед небольшим стенным ледником для мертвых людей. Это был мини-холодильник, в котором хватило бы места четырем трупам. Остальных жмуриков держали внизу, в большой камере холодного хранения. А те, кого хранили наверху, были особыми. Не знаю почему. Так и не спросил. Мне все равно.

Я думал, Колченог проверит ледник, не пропал ли кто оттуда, но он подошел к столу, сел и вытащил из пакета сэндвич. Мне он махнул в направлении кофейника, стоявшего на плитке.

— Налей себе, — сказал он, кивнув на судебно-медицинскую мойку, рядом с которой помещалось несколько чашек. — Да и мне заодно. А я сэндвич съем, пока не остыл.

— А как же пропавшее тело? — спросил я по пути к судебно-медицинской мойке за чашкой.

— К тому времени, как сэндвич остынет, оно вряд ли вернется. Я ж не для того покупал себе горячий сэндвич, чтобы есть его холодным. Понимаешь, о чем я?

— Ага, — ответил я. — Понимаю. Мне просто интересно, кому понадобилось красть тело из морга.

— Я тебе уже сказал. — Колченог откусил бекона, латука и помидора — БЛП, старая добрая композиция. Слова его завязли в сэндвиче, но я их все равно разобрал. — Упыри, — повторил он. — Но почему же, к дьяволу, им не взять тело с кладбища? Зачем им мое понадобилось?

— Может, хотели свежего, а не черствого? — предположил я.

— Логично, — сказал Колченог. — Как бы. Наверное.

Я налил две чашки Колченогова кофе и отхлебнул из одной. Жидкость шарахнула мне по вкусовым почкам, и я скривился. Его кофе действовал, как удар бейсбольной битой в зубы.

— Таким кофе мертвецов можно воскрешать, — заметил я.

— Не думай, что я об этом не думал, — сказал Колченог. — Особенно ту поблядушку, что привезли сегодня утром.

— Ты про ту, которую собирался ебать, когда я заходил? — уточнил я.

— Я не собирался ее ебать, — ответил Колченог. — И откуда ты мысли такие берешь? Сказал бы просто, что я поклонник человеческого тела. Мне нравятся его контуры и линии.

— То же самое, но другими словами, — сказал я. — С моей точки зрения, ты примерно через пять секунд готов был ее покрыть.

— Слушай, напомни, что ты вообще здесь делаешь? — осведомился Колченог, меняя тему.

— Я тебе уже сказал, — сказал я. — У меня к тебе деловое предложение. Можешь немного денег получить.

— Что значит — можешь получить? — спросил Колченог. — Немного денег ты мне уже должен. Когда возвращать собираешься? Меня наличка интересует.

— Прямо сейчас, — ответил я и сунул руку в карман. Я знал, что следует вернуть ему долг, прежде чем переходить к дальнейшим деловым операциям. — Вот сотня, — сказал я, и эта реплика мне очень понравилась. — Теперь ты мне должен, Хранитель Мертвых Людей.

Колченог не поверил сотенной купюре, зажатой в его липком кулаке. Смотрел на нее, как на чудо. Вдруг передо мной оказался очень счастливый Колченог.

— Должно быть, настоящая. Я знаю, что это не мираж, я же чувствую ее у себя в руке. Что за деловое предложение? — спросил Колченог. — Мне еще такие штуки нужны. Я точно знаю, где их тратить.

— Там, откуда она взялась, есть еще двести долларов, — сказал я.

— Ура! — сказал Колченог. — Что я должен делать?

— У тебя же есть машина, правда? — спросил я.

— Ага, старый «плимут», — подтвердил Колченог. — Сам знаешь эту машину. А что?

— Хочу ее у тебя одолжить, — сказал я.

— Считай ее своей, старина, — сказал Колченог. — Где двести? Легче денег я еще не зарабатывал.

— Это не все, — продолжал я. — Мне нужно кое-что еще. Я хочу положить это кое-что в багажник.

— Я тебе помогу, — сказал Колченог. — Капуста где?

— А ты не хочешь узнать, что я хочу положить в твой багажник? — спросил я.

— За двести долларов мне все равно, что ты положишь в мой багажник, — ответил Колченог. — Я помогу. Я твой. Где оно?

Он не сводил счастливых глаз с сотни долларов у себя в руке.

— Здесь, — сказал я.

— Где? — Колченог поднял взгляд.

— То, что я хочу положить в багажник, прямо тут, — сказал я.

Колченог встал в тупик. Он поворочал эту мысль у себя в мозгу. Много времени не потребовалось. Я уже видел, что он мысленно приближается к тому, чего я хотел. И вот — прибыл.

— Что, к дьяволу, тут вообще происходит? Ты же не думаешь то, что, я думаю, ты думаешь? — сказал Колченог. — Нет — двое за одну ночь? Скажи, что я не прав.

— Ты прав, — сказал я. — Это странный мир. Меня наняли стащить жмурика, и тело, которое им нужно, у тебя здесь.

— Да зачем же им мертвое тело? — спросил Колченог.

— Им одиноко, наверное. Не знаю, — ответил я. — Это их дело, и мне все равно, если на меня с ладони будут смотреть продолговатые зеленые бумажки. Тебя две сотни по-прежнему интересуют?

— Конечно, — сказал Колченог. — Плевать. Одного трупа сегодня мне уже не хватает, а за него я не получил ни цента, ни даже спасибо. Отсутствие двух тел объяснить так же просто, как и одного. Я весь твой. Дай мне взглянуть на две сотни да иди выбирай.

Я отдал ему две сотни.

Колченог был в экстазе.

— Выбирай, — повторил он, величественно помахивая рукой, содержащей деньги. — Выбирай. Можешь взять кого хочешь.

— Мне жаль, что придется прервать твой роман, — сказал я. — Надеюсь, сердце я тебе не разобью, но ее заменит кто-нибудь другой. Женщины все время умирают.

— О нет, — сказал Колченог. — Только не ее. Она моя любимица.

— Прости, дружище, — сказал я. Он покачал головой.

— Я сам тебе ее достану, — сказал он.

— Ты меня удивляешь, — сказал я. — Продаешь свою миленькую за холодную бессердечную наличку. Как ты можешь?

— Легко, — ответил Колченог. — Она тоже бессердечная. Пока тебя не было, мы провели ей вскрытие.

56. Время все раны лечит

Колченог доел свой БЛП.

— Давай тебе достанем тело, — сказал он. — Очень не хочется с нею расставаться. Самый симпатичный труп у меня за последние годы.

— Переживешь, — сказал я. — Время все раны лечит.

— Нет, — ответил Колченог. — Лечат двести долларов.

— Где она? — спросил я, сделав вид, что не знаю этого уже. Не спрашивайте почему.

Колченог показал на четырехтрупный морозильник в комнате для вскрытия.

— Слева вверху, — сказал он.

Я подошел к морозильнику, открыл верхнюю левую дверцу и начал вытягивать лоток.

— Нет, наверху справа, — сказал Колченог. — Я забыл. Я ее переложил. Она справа вверху.

— Я знаю. Тут никого нет, — сказал я. Я собирался сказать об этом Колченогу, но он меня опередил.

— Что? — Колченог подошел к морозильнику. — Тут должен быть труп. Я его сюда положил несколько часов назад. Что, к дьяволу, вообще происходит? — Он заглянул внутрь, словно труп мог прятаться где-то в глубине, а он бы его застукал. — Черт побери! Когда я выходил за сэндвичем, тут лежала разведенка, а теперь ее нет. Она самоубилась сегодня днем. Залезла в духовку, а газ не выключила. Куда она смылась? Она же мертвая.

— Твоя проблема, — сказал я. — Я просто заплатил тебе двести долларов за тело мертвой шлюхи, и будь добр. Это же она слева, правда? Ты уверен?

— Ага. — Колченог все качал головой и никак не мог успокоиться насчет исчезновения трупа разведенки. — Вот тут. — Он вытащил лоток, поднял простыню — и там была она. — Видишь, на все двести долларов. Но куда другое тело девалось? Пару часов назад оно было здесь. А теперь его нет. Что, к дьяволу, тут происходит?

Неожиданно мне в голову пришла мысль. Слава богу, не о Вавилоне.

— Минуточку, — сказал я. — Готов спорить на что угодно, это ее недавно украли отсюда два парня.

— Мне кажется, ты прав, «Сыщ», — сказал Колченог. — Ты прав. Произойти могло только это. Они сперли разведенку. Но зачем она кому-то сдалась? Она же страхолюдина. Пьянь. Даже не знаю, кому такую захочется. Совсем никчемная. Мне кажется, себе и миру она оказала услугу, забравшись в духовку.

«Интересно», — подумал я. Похоже, тут не все так просто. Может, те два парня цапнули не то тело, а то, на которое они метились, и было телом, на которое я сейчас смотрел.

Все запутывалось.

Может, все окажется не так легко, как смотрелось вначале. Я вдруг очень обрадовался, что у меня в кармане револьвер, да еще с патронами. Кто знает? Револьвер может прийтись кстати.

Да-а, ночь намечалась, возможно, долгая, тут лучше не зевать. Первым делом следует вытащить из морга тело, за кражу которого мне заплатили. Когда те парни обнаружат, что у них не тот труп, они могут вернуться и поискать правильный, а церемониться при этом не обязательно.

57. «Шоу Джека Бенни»

Давай-ка вытащим отсюда эту штуку, — сказал я.

— Послушай, «Сыщ», — сказал Колченог. — Не говори так о ней. Ей так же не нравится быть мертвой, как не понравилось бы и тебе. Договорились?

Колченог встопорщился так, что перхоть заклубилась.

— Извини, — сказал я, хотя никакой вины за собой не заметил. Мне просто уже хотелось с этим покончить.

— Я найду, куда ее положить, — сказал умиротворенный Колченог.

— Где твоя машина? — спросил я.

— Через дорогу, — сказал Колченог. — Я всегда ставлю ее через дорогу.

Он доколченожил до чулана и открыл дверь. Там рядом с полным мешком для прачечной валялась куча грязного трупного белья.

— Черт побери! Эти сволочи сперли мой мешок, — сказал Колченог, развязывая другой мешок и вываливая содержимое на первую кучу. — Стало быть, они сперли два, — подытожил он. — Я все равно полиции так и скажу после того, как ты дашь мне в челюсть, чтобы у меня хорошее алиби появилось. Расскажу, что два трупокрада совершили налет на ледник. Я сопротивлялся изо всех сил, но они меня вырубили. Может, мне и медаль дадут, и мэр пожмет мою холодную как лед руку.

Мы засунули тело молодой проститутки в мешок для грязного белья.

Колченог очень качественно ее сложил.

— А у тебя неплохо получается, — заметил я.

— А как иначе? — сказал Колченог. — В прошлом году за десятитысячный труп мне золотые часы вручили.

И он потрепал ее по макушке, а потом завязал шнурки, стянувшие мешок у нее на голове.

— Прощай, малышка, — сказал Колченог. — Я буду скучать.

— Не переживай, — сказал я. — Потом догонишь.

— Остряк, — сказал Колченог. — Тебе бы в «Шоу Джека Бенни»[15]

58. Странная чашка оклендского сахара

Колченог помог мне вынести ее к машине.

Пока мы ее волокли, я улыбался.

Колченог с любопытством посматривал на меня.

— Выкладывай, — сказал он.

— Я просто думал, — ответил я. — Многовато тел выходит отсюда в мешках для грязного белья. Если и дальше пойдет такими темпами, к концу недели тела у тебя кончатся, и чтобы морг оставался респектабельным городским моргом, тебе придется по-соседски занимать их в Окленде.

— Лучше б я не спрашивал, — сказал Колченог.

Мы как раз были на середине дороги, тело — между нами.

Колченог открыл багажник, и мы запихали туда тело. Он захлопнул крышку и отдал мне ключи.

— Слушай, а мой револьвер? — спросил он. — Ты мне когда его вернешь? Тут повсюду клятые трупокрады бегают, включая присутствующих, так что мне пушка нужна. Прямо не знаю, что тут, к дьяволу, дальше произойдет.

И он мотнул головой в сторону морга, откуда трупы разбегались как-то слишком резво.

— Револьвер входит в две сотни, — сказал я. — Верну его тебе завтра с машиной.

— С тобой не поторгуешься, — заметил Колченог.

— Тебе тело вернуть? — спросил я.

— Не-а.

— Ты всегда был вертопрахом, — сказал я. — Уверен, что не хочешь ее оставить?

— Она твоя, — сказал Колченог. — А я заберу две сотни и куплю себе живой жопки. — Он двинулся обратно через дорогу, затем вдруг резко дал по тормозам, один из которых был деревянным. — Эй! — сказал он. — Ты не дал мне в челюсть. Мое алиби. Не забыл?

— Не-а, — сказал я. — Тащи сюда свою челюсть. И я дал ему в нее.

Голова его отскочила на четыре дюйма.

— Так пойдет? — спросил я. Колченог потирал челюсть.

— Ага, нормально. Спасибо, «Сыщ».

— Не за что.

И он поколченожил обратно в морг.

59. Братья Уорнер

Я забрался на переднее сиденье машины и вставил ключ в зажигание. Теперь нужно только несколько часов поездить где-нибудь и поубивать время до часу ночи, когда придет пора доставлять тело на кладбище «Святой Упокой».

Не успел я завести машину, как напротив остановилась другая, а из нее вышли два парня. На вид — очень сердитые. И вроде знакомые. Потом я их узнал. Те же парни, что недавно украли тело разведенки.

Они просто на мочу исходили.

За рулем сидел третий парень.

Когда те двое вышли из машины, он уехал.

Очень деловито, будто персонажи гангстерского фильма братьев Уорнер, парни вошли в морг. Не дурака они тут валяют.

Один из парней был очень крупным, квадратного такого сложения.

Вылитый окорок на ножках.

Колченогу придется сильно потрудиться за свои двести пятьдесят долларов.

Я уехал.

60. Экспресс Вавилон-Орион

Сцена в морге очень хорошо впишется в «Смита Смита против Теней-Роботов»», — думал я, проезжая по Коламбус-авеню с телом девушки, надежно упрятанным в багажник.

Я уже видел, как мы с Нана-дират заходим в городской морг Вавилона, чтобы опознать тело. В Вавилоне ночь и туман, а мы идем по улице в морг. Нам остался один квартал.

— Если не хочешь — не надо, — сказал я. — Там не очень симпатично. Парня сбил поезд. Опознавать немного чего осталось. Можешь подождать меня снаружи.

— Нет, — ответила она. — Я хочу пойти с тобой. Мне совсем не нравится терять тебя из виду, если без этого можно обойтись. Ты же знаешь, как я на тебе залипла. Ты мой парень, громила недотепистый. Да мне плевать, если даже этого парня сбило три экспресса Вавилон-Орион.

Нана-дират поистине в меня втюрилась.

— Ладно, — сказал я. — Но помни: я тебя предупреждал.

— Нет, давай — шесть экспрессов Вавилон-Орион — сказала Нана-дират.

Вот это девчонка!

Лучшей секретарши частному сыщику в Вавилоне и не сыскать.

61. Партнеры по беспределу

Ах черт… прощай, Вавилон.

Я повернул машину на Юнион-стрит и снова поехал к моргу. Как ни пытайся, старину Колченога на потеху этим громилам не бросишь.

Парковочное место Колченога через дорогу от морга было свободно, поэтому я туда заехал. Огляделся, нет ли где машины громил, но ее на виду не было. Я выскользнул из автомобиля, словно тень банановой шкурки, и быстро, но почти анонимно зашел в морг.

Рука у меня лежала в кармане куртки — щупала заряженный револьвер. Я был готов к серьезному делу, я хотел ответов: почему, к чертям собачьим, эти парни крадут из морга тела? Я собирался выяснить, что происходит.

Именно этим и должны заниматься частные детективы, и если придется идти на грубости, традиция мне позволит.

Я уже прошел половину вестибюля к комнате для вскрытий, когда услышал грохот и стон. Эти сволочи уже обрабатывали Колченога.

Они за это заплатят.

Я стоял у закрытой двери с револьвером в руке, готовый прыгнуть внутрь и сильно этих парней удивить. Тут я услышал еще один стон, а за ним — еще один грохот. Несколько секунд стояла тишина, и следом — жуткий вопль:

— АААААААААААААААААААААЫЫЫЫЫ-ЫЫЫЫЫЫЫЫ!

Отголосок ада и стал той репликой, по которой я торжественно выступил на сцену.

Я скакнул в комнату для вскрытий, где меня поджидало зрелище, будто на какой-то странной поздравительной открытке. Во-первых, Колченог сидел за своим столом с чашкой кофе в руке. Держался он спокойно и молодцом — соленым огурцом. Даже не сильно удивился, когда я влетел внутрь.

— Добро пожаловать к нам на вечеринку, — сказал он, словно гостеприимный хозяин, обводя рукой то, что происходило в комнате.

Раздался еще один вопль, от которого сворачивалась кровь:

— ААААААААААААЫЫЫЫЫ! Не засовывайте меня больше туда! Бога ради! ААААААА-ААЫЫЫЫ! ААААААААЫЫЫ!

В углу комнаты для вскрытий лежало тело одного из бандитов. Он был весьма без сознания. Похоже, он собирался провести в спячке всю зиму.

Перед открытой дверцей одного из ледяных лотков смерти стоял сержант Каток. На лотке лежал второй бандит в наручниках. Это он испускал все эти вопли. Примерно на девяносто процентов его засунули в холодильник для мертвых людей, и бандиту это совсем не нравилось. От него виднелось только лицо — в таком ужасе, точно он уже почти обезумел.

— ААААААААААААААААААЫЫЫЫЫЫЫ-ЫЫ! — вопил он.

— Еще разик, — сказал сержант Каток. — Какого это хуя вы тут крадете мертвые тела и пытаетесь избить смотрителей морга, которым посчастливилось быть моими друзьями?

— Я вам все скажу, только не суйте меня к мертвякам, — сказал бандит.

Это он точно подметил. Очутиться там совсем неприятно. Мне бы определенно не захотелось побывать в его шкуре, которая уже остывала.

Сержант Каток его немного вытянул, чтобы стала видна пряжка на ремне.

— Так лучше? — спросил он бандита.

— Да, спасибо, — ответил громила, и на лице его неожиданно вспыхнула радость облегчения.

— Так, насекомое, выкладывай.

У сержанта Катка была репутация очень крутого копа, и репутацию эту он оправдывал на все сто процентов. Я не мог им не восхищаться. Жаль, что Вавилон меня оборол, когда я ходил с Катком в полицейскую академию. Могли бы стать напарниками. Мне эта мысль очень нравилась.

М-да, но Вавилон мне тоже очень нравился. Хоть все складывалось и трудновато, я нимало не жалел о своих вавилонских грезах.

Сержанта Катка так увлек допрос громилы, что он было не отреагировал, когда я вбежал в комнату для вскрытий с револьвером в руке, либо признал меня и понял, что непосредственного внимания мне не требуется.

Но теперь он смотрел прямо на меня.

Его внимание переключилось с баклана, только что ставшего дятлом.

— Меня наняли… — начал громила.

— Заткнись, таракан, — сказал сержант Каток, переключая внимание на меня.

«Таракан» заткнулся. Он не хотел ночевать в морозилке с теми немногими телами, что остались в морге, чудом избежав покражи.

— Привет, Зырь, — сказал Каток. — К чему пистоль? Да и что ты вообще тут делаешь? .

— Я зашел в гости к Колченогу и услышал внутри какую-то шумную деятельность, — сказал я. — Я сразу понял: тут что-то не так, потому что здесь хранят мертвых людей, а они, как широко известно, галдеть не станут, поэтому я изготовился к бою. Что случилось? — спросил я, молясь Господу Богу, чтобы Колченог не проболтался насчет меня: дескать, я один из тех, кто уволок отсюда свежий труп и радостно запихал его в багажник.

— Поймал тут упырей, — сказал сержант Каток. — Сперли у Колченога два тела, а потом вернулись за добавкой и попутно решили его отделать. Сукины дети. Я им преподавал небольшой урок в том смысле, что преступность себя не окупает.

И он между делом пихнул бандита поглубже в морозильник так, что на нас остались смотреть только глаза громилы.

— АААААААААААААААЫЫЫЫЫЫЫ! — ответил бандит на пихание себя в морозильник снова.

— Видишь, преступность не окупается, — сказал Каток бандиту, заталкивая лоток до упора, и закрыл дверцу.

Из морозильника до нас доносились сдавленные вопли этого человека:

— аааааааааыыыыыы… аааааааааааыыыы… аааааааааааыыы…

Сержант Каток подошел к столу и налил себе чашку мертвецкого кофе.

— Оставлю его там на некоторое время. Пускай остынет маленько. Когда я с этим подонком закончу, тел он больше красть не будет.

Каток отхлебнул кофе.

Он даже не поморщился.

Чертовски крутой коп.

Из морозильника неслись сдавленные вопли:

— ааааааааааыыыы… …снова и снова.

Похоже, ни Колченога, ни Катка это не волновало, так что и мне волноваться не след.

62. Сегодня удачный день

Я взял чашку и присоединился к кофейным возлияниям Колченога и сержанта Катка, а громила вопил себе дальше с лотка, упакованного в городской холодильник.

— Я как раз говорил сержанту Катку перед тем, как ты сюда впрыгнул, «Сыщ», — я это очень ценю, кстати, если бы сержант не подошел, ты стал бы моим героем, — что эти парни украли у меня сегодня два тела, — сказал Колченог. — Черт знает, зачем им понадобились два тела. Они как раз готовились обработать меня еще раз, когда появился сержант. Такой оборот. Сегодня удачный день.

Колченог смотрел мне прямо в глаза, когда говорил: «Удачный день». Я это оценил. Конечно, двести пятьдесят долларов в кармане — не конь начхал.

— Я выясню, зачем эти парни украли тела, — сказал сержант Каток. — Пускай наш друг побудет в холодной, пока мы кофе не допьем. К тому времени станет разговорчивей — и, мне кажется, никаких трупов ему красть больше не захочется. Он исправится, этот ебаный осквернитель.

Вопли продолжали выбираться к нам из морозилки. Они не прекращались. Судя по звуку, парень там сходил с ума.

— Есть идея, зачем этим парням понадобилось красть твои трупы, а? — спросил сержант Каток у Колченога.

— Ни малейшего, — ответил Колченог. — Я думаю, это просто парочка, блядь, упырей. Бела Лугоши гордился бы знакомством с этими уродами.

— Чьи тела они забрали? — спросил сержант Каток.

— Двух женщин, — сказал Колченог. — Самоубийцу-разведенку, этой не жалко, и тело той убитой, которую ты привез.

— Ее, значит? — сказал сержант. — Симпатичная женщина. Очень жаль. Значит, подонки украли ее тело. Это уже чуточку поинтереснее.

Бандит-упырь продолжал вопить из ледника.

— Я думаю, он почти готов, — сказал Каток. — И вряд ли мне будет трудно вытрясти из него правду.

Другой бандит по-прежнему зимовал в углу на полу. Он точно был без сознания. Когда Каток их выключает, они не включаются.

— аааааааааааааыыыы… ааааааааааааыыы… ааааааааааааыыы… — продолжало доноситься из морозильника.

Сержант Каток отхлебнул еще кофе.

63. Пустыня Сахара

И тут в комнату для вскрытий прогулочным шагом вошел третий бандит — он искал своих амигос по трупокрадству. В глаза ему бросился один из корешей, который валялся весьма бессознательным кулем в углу, а в уши — сдавленные вопли второго партнера, доносившиеся из ледника.

Бандит побелел как простыня.

— Ошибся комнатой, — сказал он. Слова, покидая его рот, были очень сухими. Точно пустыня Сахара заговорила. — Извините, — сказал он, с большим трудом разворачиваясь и нестойко направляясь к убежищу двери будто за миллион миль от него. Из дышащего жизнью бандита он мгновенно превратился в бандита, вырезанного из картона.

— Минуточку, гражданин, — сказал сержант Каток и мимоходом отхлебнул кофе. — И к каким таким ебеням вы, по вашему мнению, собрались?

Бандит замер и обмер, что довольно уместно для помещения, где он оказался.

— Мне дали не тот адрес, — сказал он по-сахарски.

Сержант Каток очень медленно покачал головой.

— Вы имеете в виду — это тот адрес? — переспросил бандит, не соображая, что говорит, поскольку мозг его загипнотизировало страхом.

Сержант Каток кивнул — дескать, да, он попал по адресу.

— Садись, ебола, — сказал сержант, показывая на стул в дальнем конце комнаты, совсем рядом с телом по-медвежьи зазимовавшего бандита.

«Ебола» хотел было что-то сказать, но сержант Каток покачал головой: не стоит. Бандит испустил неимоверный вздох, который наполнил бы парус клипера. Весьма неуверенно в себе он двинулся к стулу, будто по палубе в шторм.

Из морозильника продолжали доноситься вопли:

— ааааааааааааааыыы… аааааааааааыыыы… ааааааааааааыыы…

— Минуточку, — сказал Каток бандиту. — Утюг держишь?

Бандит застыл на месте и остывал на нем, пока не примерз окончательно. Он не сводил глаз с ледника, откуда исходили вопли. Выглядел он так, словно все это ему снилось. Он медленно кивнул: да, пистолет у него есть.

— Непослушный мальчик, — отечески сказал сержант Каток, но голос у него был как у папы, который на работу ходит на фабрику вил в преисподней. — И разрешения у тебя тоже наверняка нету.

Бандюган покачал головой: нету. Потом с большим трудом заговорил.

— Почему он там? — спросил он.

— Хочешь к нему?

— НЕТ! — завопил жулик.

Он очень настаивал на том, что не хочет лезть в морозильник к своему товарищу.

— Тогда будь паинькой, и к мертвецам я тебя не отправлю.

Бандит очень выразительно закивал: ему хочется быть паинькой.

— Медленно вытащи пистолет из кармана и ни на кого не наводи. Пистолеты иногда стреляют сами, а нам бы не хотелось, чтобы это произошло, потому что кого-нибудь может поранить, а затем кто-нибудь все свои школьные каникулы проведет в холодильнике вместе с этими мертвыми людьми.

Жулик извлек «сорокапятку» из кармана так медленно, что я успел вспомнить, как из бутылки пытаются вылить очень холодный кленовый сироп.

А сержант просто сидел с чашкой кофе в руке. Очень хладнокровный субъект, и я мог бы стать его напарником, если бы меня не оборол Вавилон.

— Неси пистолет сюда, — велел сержант. Жулик принес пистолет сержанту, словно герлскаут — коробку печенья.

— Отдай его мне. Жулик отдал его сержанту.

— Теперь опусти свою задницу на тот стул, и чтоб я больше ничего от тебя не слышал, — сказал Каток. — Я хочу, чтобы ты был статуей. Ты меня понял?

— Да.

Его «да» прозвучало так, будто бандиту действительно очень хотелось пойти, сесть и превратиться в живую статую.

Бандит перенес свое «да» к стулу рядом со своим приятелем в спячке и сел. Сделал ровно то, что сказал ему сержант, и обратился в статую неудачливой преступности. Он мраморно обратил себя в направлении ледника. Сидел и таращился на него, слушая вопли изнутри:

— аааыы ааааыы!!! аааыы!!! аааыыы!!! …короткими вздохами.

— Тень[16] так и говорит, — сказал сержант Каток. — Преступность не окупается.

— аааыы!!! аааыы!!! аааыы!!! аааыыы!!!

— Мне кажется, эта ебучка уже готова запеть, — сказал Каток. — Я докопаюсь до самого дна. Морги не должны так будоражить. Власти Сан-Франциско не могут себе позволить, чтобы у них из карманов воровали трупы. У города сложится дурная репутация среди мертвецов.

— аааыы!!! аааыы!!! аааыы!!! аааыыы!!! …продолжало раздаваться из морозильника.

— Какую оперу хотите послушать, ребята? — спросил сержант.

— «Травиату», — сказал я.

— «Мадам Баттерфляй», — сказал Колченог.

— Сейчас будет, — сказал Каток.

64. «Велосипед» Эдгара Аллана По

Нет таких слов, чтобы описать выражение лица бандита, когда сержант вытащил его из морозильника. Сначала Каток приоткрыл дверцу чуть-чуть. В щелочку видны были только глаза этого парня. Похоже было, что Эдгар Аллан По устроил каждому глазу по «велосипеду».[17] Бандит орал, пока лоток медленно вытягивался.

— АААААААААААААЫЫЫЫ! АА-АААААААААААААААААЫЫ! АААА-АААААААААААЫЫЫ! ААААААААА-ААААЫЫЫ!

…а глаза дико глядели на нас.

— Заткнись, — сказал сержант Каток.

— ААЫ… — Бандит заткнулся так основательно, словно ему на рот уронили невидимую гору Эверест.

Выражение его глаз перешло от Эдгар-Аллан-По-этического ужаса в невероятное измерение немой мольбы. Выглядел он так, словно просил Папу Римского о чуде.

— Не хотел бы ты еще немножко выйти в мир живых? — спросил Каток.

Бандит кивнул, из глаз его покатились слезы.

Сержант вытянул лоток, пока снаружи не оказалось все лицо. Вытягивал он это лицо очень медленно. Потом остановился и стал просто разглядывать сокрушенного бандита. В черты Катка вкралась благожелательная улыбка. Он нежно потрепал обледеневшего от ужаса громилу по щеке.

Мама Каток.

— Петь готов? Бандит закивал.

— Я хочу услышать все с самого начала, или ты отправишься обратно, и в следующий раз я могу тебя оттуда не вытащить. Кроме того, я не побрезгую такую дешевую крысу, как ты, забальзамировать живьем. Картина ясна?

Мама Каток. Бандит опять кивнул.

— Ладно, теперь выкладывай.

— Я не знаю, куда она девала пиво, — истерично заболботал бандит. — Выпила десять стаканов, а в туалет не сходила ни разу. Просто пила пиво и не ходила в туалет. Кожа да кости. Пиву у нее внутри просто некуда деваться, а она заливала и заливала. Десять стаканов как минимум. Там просто не было места для пива! — завопил он. — Места не было!

— Кто — она? — спросил сержант.

— Женщина, которая наняла нас украсть тело. Пиво пила. Господи, я никогда такого не видел. Пиво исчезало в ней, и все.

— Кто она была? — спросил Каток.

— Она не сказала. Ей нужно было только тело. Без вопросов. Хорошие деньги. Мы не знали, что так все выйдет. Богатая дамочка. Папа мне говорил никогда не связываться с богатыми дамочками. Посмотрите на меня. Я в холодной, набитой мертвяками. Я их по запаху чую. Они мертвые. Почему же, к чертовой матери, я его не послушался?

— Надо было слушаться папу, — сказал Каток.

И тут бандит, лежавший в углу, начал приходить в себя. Сержант посмотрел на статую бандита, сидевшую на стуле над живым бандитом.

— Твой друг приходит в себя, — сказал он бандиту. — Пни его за меня в голову. Ему нужно отдохнуть подольше.

Бандит на стуле, не вставая, поскольку вставать ему не велели, пнул второго бандита в голову. Тот опять впал в спячку.

— Спасибо, — сказал Каток и продолжал поджаривать бандита, прикованного наручниками к лотку. — У тебя есть идея, зачем ей понадобилось тело?

— Нет, она только все время пила пиво. Деньги хорошие. Я не знал, что все так выйдет. Мы же просто собирались тело украсть.

— Она была одна? — спросил Каток.

— Нет, с телохранителем, типа шофера ее, у него здоровенная шея, как пожарный гидрант. Мы пришли сюда и взяли тело, но не то, поэтому мы вернулись за правильным, а его тут не было. Мы правда не хотели делать больно вашему одноногому приятелю. Только припугнуть чутка, чтобы взять правильное тело.

— На какое тело вы метили? — спросил Каток.

— Шлюхи, которую сегодня завалили.

— Это вы ее убили?

— Нет! Нет, о господи, нет! — сказал бандит. Вопрос ему совсем не понравился.

— Не поминай тут имя Господа, припиздень, а то я опять тебя в холодильник засуну.

Сержант был ирландским католиком и каждое воскресенье ходил к мессе.

— Простите! Простите, — сказал бандит. — Не засовывайте меня туда.

— Так-то лучше, — сказал Каток. — Сколько тел, парни, вы отсюда забрали?

— Только одно. Не то. Какой-то дамы. Мы взяли ее, а не шлюху, поэтому вернулись за правильным, но оно пропало. Мы не хотели делать больно вашему другу. Вот все, что я знаю. Честное слово.

— Ты уверен, что ничего от меня не скрываешь? — спросил Каток.

— Да, честное слово. Ни за что не вру, — ответил бандит.

— Значит, парни, вы взяли только одно тело, да?

— Да, какой-то мертвой дамы. Не то.

— А пропало два, — сказал сержант. — Кто взял тело мертвой шлюхи?

— Если нам заплатили за тело шлюхи и мы бы ее отсюда вытащили, вы что думаете — мы такие дураки, чтобы возвращаться за ней, если у нас уже есть ее тело? — сказал бандит и тем самым сделал ошибку.

Катку его манера не понравилась. Он задвинул громилу в морозилку примерно на шесть дюймов.

Это вызвало предсказуемую реакцию.

— ААААААААААААААААЫЫЫЫЫ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! — принялся вопить дешевый жулик. — Я говорю правду! Мы взяли только одно тело! Можете забрать его обратно!

— Это интересно, — сказал сержант. — Похоже, в Сан-Франциско эпидемия трупокрадства.

— А ты уверен, что этот парень правду говорит и не крали они два тела? — вставил свои два цента Колченог. — Потому что кто еще мог прийти сюда в ту же ночь и украсть тело? Я работаю здесь с 1925 года, и это первый раз, когда кто-нибудь вообще забирает тело, а на то, что разные люди сопрут два тела в одну ночь, шансы — миллион к одному. Сунь этого сукина сына обратно и вытряси из него правду.

— ААААААААААААААААЫЫЫЫЫЫ! — ответил бандит на это замечание.

— Нет, он говорит правду, — сказал Каток. — Я узнаю правду, когда ее слышу, и этот мерзавец не врет. Посмотри на него. Ты думаешь, осталась хоть капля лжи в этой дрожащей массе херни? Нет, я заставил его сказать правду впервые в его жизни.

— Тогда я вообще не знаю, что, к чертовой матери, происходит, — сказал Колченог, делая вид, что рассердился. — Может, в Сан-Франциско по улицам бегает еще один псих. Я знаю одно: мне не хватает двух тел, и я хочу, чтобы в своем рапорте ты записал, что я хочу получить их обратно.

— Ладно, Колченог, — сказал Каток. — Успокойся. У этих парней тело разведенки, поэтому одно я тебе уже вернул.

— Ты прав, — ответил Колченог. — Получить одно обратно — лучше, чем когда в бегах оба. Мне нужны мертвые тела, чтоб я мог зарабатывать себе на хлеб.

— Я знаю, знаю, — сказал сержант, подходя к столу и наливая себе кофе.

Бандита он просто оставил лежать на лотке с половиной лица на свету. Бандит ни словом не обмолвился о своем положении. Ему не хотелось портить счастье и снова оказаться в полном одиночестве, в темноте, с компанией мертвецов. От добра добра не ищут.

Сержант Каток отхлебнул кофе.

— Никому ни за чем не нужно было лишать тебя двух тел, правда? — спросил он у Колченога. — Ты ничего подозрительного тут не заметил, не так ли?

— Блядь, да нет же, — ответил Колченог. — Тут полно трупов, и я хочу эту мертвую шлюху обратно.

— Ладно, ладно, — сказал сержант Каток. — Посмотрим, что я смогу сделать.

И он спокойно повернулся ко мне.

— Ты об этом что-нибудь знаешь? — спросил он.

— Откуда, к черту, я могу об этом что-нибудь знать? Я только вошел поздороваться и выпить чашку кофе со своим старым другом Колченогом, — сказал я.

Бандит в углу снова начал приходить в себя. Затрепетал, будто пьяная бабочка.

— Ты его недостаточно сильно пнул, — сказал Каток статуе бандита, сидевшей там же.

Статуя послушно пнула лежащего в голову очень сильно. Бандит-бабочка снова остался без сознания.

— Спасибо, — сказал сержант Каток.

65. Лабрадор — ищейка мертвых

Я задумался о том, как ввязался во все это, и быстро подбил итог своему положению, принимая в расчет ответы, полученные сержантом Катком от бандита на лотке.

Иными словами, я думал о своей клиентке: красивой богатой дамочке, способной заливать в себя пиво. Наняла этих дешевых бандитов делать то же, на что наняла и меня: спереть тело. Никакого смысла. Мы практически свалились друг другу на головы, крадя труп, и парень, прикованный сейчас к лотку, явно огреб гораздо больше того, на что подписывался.

Каток вернулся к лотку, чтобы прожарить его еще немного.

— Удобно? — по-матерински спросил он.

— Да, — по-сыновьи ответил бандит. А что еще он мог сказать?

— Давай-ка я тебе еще лучше сделаю, — сказал мама Каток.

Сержант вытянул лоток, чтобы стала видна грудь бандита.

— Доволен?

Бандит медленно кивнул.

— Так что вы должны были сделать с телом этой чертовой шлюхи? Чего от вас хотела эта богатая дама?

— Мы должны были позвонить в десять часов в бар и спросить мистера Джонса, а он бы нам сказал, что делать дальше, — пропел бандит, как мальчик-хорист.

— Кто такой мистер Джонс? — спросил Каток.

— Мужик с шеей, как пожарный гидрант, — ответил бандит.

— Умница, — сказал сержант. — Как называется бар?

— Клуб «Оазис» на Эдди-стрит.

— Уже одиннадцать, — сказал Каток.

Он подошел к телефону на столе рядом с Колченогом. Набрал справочную, а потом — клуб «Оазис».

— Мистера Джонса, пожалуйста. — Мгновение он подождал, затем сказал: — Спасибо, — и повесил трубку. — Там нет никакого мистера Джонса. Ты же не стремишься еще побыть с мертвецами, правда?

— Нет! Нет, — сказал бандит. — Может, ему надоело ждать. Он сказал, что, если мы не позвоним, сделка отменяется и он поймет, что мы не смогли раздобыть тело. И еще кое-что он сказал.

— Что именно? — спросил Каток.

— Он сказал: «Не облажайтесь». И не шутил при этом.

— Надо было его послушаться, потому что вы, парни, облажались.

— Мы старались. Откуда нам было знать, что мы берем не то тело? Нам сказали, на каком она лотке, и все такое. То есть как мы могли ошибиться?

— Легко, — сказал Каток. — Я бы вас, клоунов, не нанял даже собаку выгуливать.

И Каток повернулся к Колченогу.

— Интересно, откуда наниматели этих громил знали, на каком она лотке, — произнес он.

— Очевидно, не знали, — ответил Колченог. — Поскольку стащили не то тело. Кстати, о не тех телах. Мне нужна эта самоубийца-пьяница-разведенка, и побыстрее.

— Где тело? — спросил Каток у бандита, сидевшего на стуле над своим свежебессознательным другом.

— Можно сказать? — ответил бандит.

Ему не хотелось делать ничего такого, от чего сержант мог бы расстроиться. Ему хотелось, чтобы все оставалось как раньше, потому что он ни был прикован наручниками к лотку, ни валялся без сознания на полу.

— Ты уже говоришь, — сказал Каток. — Ты мне только что ответил.

— А, ну да, — сказал бандит, удивляясь, что слышит собственный голос. — Что вы хотите? — продолжал он, пробуя его на слух еще.

— Помимо глупости, в твоей семье по наследству передается еще и глухота, да? Я хочу знать, где тело, придурок, — сказал Каток.

— В багажнике нашей машины.

— А где машина?

— Стоит за углом, — ответил бандит.

— Сходи за телом, — велел Каток.

— Ага, а дальше что?

— Ты о чем это — что дальше? Тащи его сюда, дурында, — ответил сержант.

— Вы разрешите мне выйти отсюда одному? — ошеломленно переспросил бандит. Он не верил собственным ушам.

— А почему нет? — сказал Каток. — Сходи и принеси. Ты глуп, но, думаю, не настолько чокнут, чтобы попробовать сделать от меня ноги. Я гадкий человек. И дорожку мне переходить не стоит. Ты начинаешь мне нравиться, поэтому сходи и принеси этот блядский труп сейчас же.

— Ладно, — сконфуженно сказал бандит.

Не знаю, чего он конфузился, но он конфузился. На человеческое поведение трудно делать ставки.

Через несколько мгновений он вернулся, волоча за собой прачечный мешок с мертвой разведенкой внутри. Бандюган очень сильно смахивал на охотничьего лабрадора, который тащит хозяину подстреленную утку.

— Ты классный парень, — сказал Каток. — Отдай тело Колченогу и усади свою задницу на место.

— Спасибо, начальник, — ответил бандит.

— Вот тебе одно тело, Колченог, — сказал Каток. — Упомянутое дело закрыто.

66. Танцевальное время

Колченог идеально выполнял свою часть сделки. Какой у меня дружбан! Конечно, двести пятьдесят долларов наличными тоже не мешали. В Сан-Франциско одноногий за такие деньги купит себе много танцевального времени.

— Ну ладно, мне надо идти, — сказал я. — Все это очень интересно, но пора и на жизнь зарабатывать.

— Это шутка, — сказал сержант Каток, а потом как бы вздохнул. — Ты мог бы стать хорошим детективом, Зырь, если бы столько времени ворон не считал. Ну что ж…

Он не закончил.

Я его всегда разочаровывал по-крупному.

Каток не знал, что часть жизни я живу в Вавилоне. Для него я всегда был никчемным счетчиком ворон. Пусть так и думает. Я знал, что он бы все равно не понял Вавилон, если бы я ему рассказал. У него просто мозги не так устроены, поэтому я не стал ничего уточнять. Я — его никчемный лажовщик, и пускай. Уж лучше Вавилон, чем быть копом, которому приходится воевать с преступностью по графику. Я двинулся к выходу. У меня в машине тело, которое нужно доставить, а мне сначала придется поездить кругами и обо всем подумать. С появлением трех бандитов все несколько усложнилось.Мне требовалось время, чтобы это обдумать. Я должен сделать верный ход.

— Увидимся, «Сыщ», — сказал Колченог.

— Держи рыльце без пуха и прекрати лажаться, — сказал Каток.

Я посмотрел на скованного бандита на лотке.

Тот просто лежал и не мигая глядел в потолок.

Ему выдался не очень хороший день.

Бандит на стуле сидел с таким видом, точно его застали без штанов на пикнике у монахинь.

Третий бандит лежал с ним рядом на полу.

Электрическая компания отключила ему свет за неуплату.

Наверное, придя в себя, он дважды подумает, стоит ли дальше работать по бандитской профессии, если ему не нравится спать на полу в морге.

67. Слепец

Машина ждала меня с телом убитой шлюхи в багажнике на парковке через дорогу от морга. Тело — мой билет к еще пятистам баксов, но все несколько усложнилось.

Зачем эта богатая любительница пива наняла трех громил красть то же самое тело, которое наняла украсть меня? Где смысл? Дело приняло оборот комедии «Парни с Бауэри»,[18] где все спотыкаются друг о друга, однако результаты для бандитов в морге оказались не столь забавны.

Сержант Каток превратил их жизнь в ад на земле. Я содрогнулся при мысли о том несчастном сукином сыне, которого живьем запихали в морозилку. Вряд ли ему нравилось так развлекаться. Наверное, он бы предпочел посмотреть бейсбол или заняться чем-нибудь еще.

Но я и так уже достаточно времени потратил, размышляя об этих придурках. У меня есть мысли и поважнее. Что мне делать с этим проклятым телом? Бандиты должны были связаться с шеей в баре в десять, но когда позвонил сержант Каток, шеи там не было.

Мое свидание с богатой любительницей пива и шеей — на кладбище «Святой Упокой» в час ночи. Теперь мне предстоит вычислить, что делать дальше. Являться ли мне на рандеву?

Это единственная возможность заполучить пятьсот долларов, обзавестись конторой, секретаршей, машиной и сменить весь стиль жизни. Они уже заплатили мне пятьсот долларов — половину гонорара — и дали еще триста на расходы. Пятьсот баксов у меня все равно оставалось, поэтому я выигрывал, с какой стороны ни посмотри.

Может, следует просто взять тело, вывалить его в бухту, забыть о том, что вообще встречался с этими людьми, и считать себя на пятьсот долларов ближе к обретению какого-то человеческого достоинства? Вероятно, удастся на эти деньги позволить себе какую-никакую контору, секретаршу и машину, если буду считать каждый пенни и гонять его в хвост и в гриву. Не шикарно, однако хоть что-то. Я не знал, какая жуть может произойти, если я все-таки приду на встречу. Нормальные люди не нанимают два комплекта других людей, чтобы украсть из морга тело. Тут вообще никакого смысла, и я никак не мог предвидеть, что произойдет, если я сдержу слово и заявлюсь на кладбище. Их там может и не оказаться. Почем мне знать, они уже могут быть в Китае, но если на встречу явятся, у меня есть револьвер, которым можно продырявить любые уловки, если этим людям захочется что-нибудь этакое попробовать. Шея — жуткий человек. Очень не хотелось бы с ним связываться, но у меня есть шесть кусков свинца, которые можно в него швырнуть. Стрелял-то я неплохо, а в него трудно промахнуться.

Итак, вот мой выбор: верняк из пятисот долларов или игра еще на пятьсот с очень странными гражданами — полирующей пиво богатенькой дамой и шофером, у которого шея размером со стадо бизонов.

По крайней мере, выбор у меня есть.

Пару дней назад я опустился до того, что столкнулся с нищим слепцом и вышиб у него из руки кружку. Монетки с тротуара я ему, конечно, собрал, но когда возвращал кружку, недостача была в пятьдесят центов. Наверное, это был очень проницательный слепец, поскольку принялся на меня орать:

— Где остальные деньги? Здесь не все! Отдавай мои деньги, вор проклятый!

Пришлось быстро делать ноги.

Поэтому то, о чем я думал сейчас, было гораздо интереснее того, о чем я думал тогда.

Нищих слепцов в Сан-Франциско не очень много, и вести не сидят на месте.

68. Лоно

«Ну и какого хуя я теряю?» — подумал я, тыча ключом в зажигание. Я все решил. Тело им я доставлю. Теперь было чуть за одиннадцать, и мне следовало убить еще какое-то время, пока не пришла пора являться на кладбище «Святой Упокой», поэтому я решил немного поездить. Слишком долго у меня не было машины. Я посмотрел на уровень топлива: бак на три четверти полон. Будет весело. Я завел двигатель и сорвался с места.

Я направлялся к набережной.

Я включил радио.

И сразу же замычал какую-то популярную песенку, которой раньше никогда не слышал. У меня очень хороший слух на музыку. Быстро мелодии улавливаю. Один из моих талантов. Жаль, что я так и не выучился петь или играть на музыкальных инструментах. А то мог бы далеко пойти, до самых высот.

Мне было очень хорошо.

Я все решил.

Я слушал хорошую музыку.

И у меня в багажнике лежало тело мертвой шлюхи.

Чего еще желать человеку в эти смутные времена? То есть весь мир воюет, а у меня все здорово. Жалоб нет. Сегодня мой день.

Проезжая по Коламбус-авеню к набережной я думал о том, как стану в Вавилоне извести руководителем оркестра и у меня будет своя радиостанция.

— Алло, публика. В эфире радиостанция «ЛОНО» с самой вершины Висячих Садов Вавилона. Мы очень рады представить вам сего вечером К. Зыря и его биг-бэнд, — скажет диктор. — И вот для вас — К. Зырь…

— Привет, свингующие кошаки Вавилона! — скажу я. — Ваш слуга звука К. Зырь играет музыку, чтоб грезы ваши сделались светлее, и начнем мы с мисс Нана-дират, нашей певчей птички запретных наслаждений, которая споет «Когда в глазах ирландских есть улыбка».

Я получал максимальное удовольствие от радио. То есть пока не заметил, что за мной едет другая машина.

69. Мясное рагу

То был черный седан «плимут» 1937 года, и внутри сидели четыре черных парня. Очень-очень черных, и все — в темных костюмах; Машина выглядела куском угля с фарами и определенно следила за мной. Кто эти парни? Как они влезли в картину? Мои несколько мгновений радиоблаженства разбились вдребезги. Почему жизнь не может быть такой простой, какой может быть?

На следующем перекрестке горел красный свет. Я притормозил и стал ждать, когда он сменится.

Черный «плимут» с черными людьми подъехал и пристроился сбоку, а переднее окно рядом со мной открутилось вниз. Один из черных людей высунулся и сказал голосом низким и глубоким — такому впору звучать в «Шоу Эмоса и Энди»:[19]

— Мы хотим тело. Съезжай к обочине и отдай его нам, или мы бритвами пошинкуем тебя на мясное рагу.

— Вы очень ошибаетесь, — ответил я через свое частично открытое окно. — Я не знаю, о чем вы говорите. Я страховой агент компании «Хартфорд» из Нью-Йорка.

— Не остри, Рагу, — сказал черный. Зажегся зеленый, и погоня продолжалась. Это была первая автомобильная погоня, в которой я очутился.

В кино-то я их видел много, но никогда раньше не участвовал. Эта сильно отличалась от тех, которые я видел в кино. Перво-наперво, я не очень хороший водитель, а у них за рулем сидел настоящий ас. Кроме того, в кино погони длятся много миль. Эта не длилась. Через несколько кварталов я свернул на Ломбард и сразу врезался в запаркованный универсал. Так резко завершилась эта погоня. Интересная. Жаль только, такая короткая.

К счастью, себе я ничего не повредил.

Меня встряхнуло немного, но в целом порядок.

Машина, полная черных парней, подъехала сзади, они выскочили. Верные своему слову, они все держали в руках по бритве, но у меня в кармане револьвер, поэтому шансы не так неравны, как выглядят.

Я медленно вышел из машины. Хорошо все делать медленно, если у тебя в кармане 38–й калибр, готовый к действию. Все время на свете — мое.

— Где тело, Рагу? — спросил тот, который говорил и раньше. Очень крутой на вид омбре, как и три его смуглых мучачос.

Я вытащил из кармана револьвер и прицелился в их общем направлении. Весы склонились в другую сторону. Все мгновенно замерли.

— И мне не нравится называться мясным рагу, — сказал я, наслаждаясь ситуацией. — Бросайте свои бритвы.

Раздался лязг четырех бритв о мостовую. В игре я в самом деле опережал. То есть пока на свое парадное крыльцо из дома не выскочила старуха и не осведомилась, зачем это мы испортили ее машину. Свой вопрос она сформулировала во всю глотку:

— Мой универсал! Мой универсал! Я только вчера за него все выплатила. Отослала последний чек.

Десяток ее соседей или около того тоже вывалили на свои парадные крыльца и начали быстро становиться на сторону старухи, у которой универсала больше не было.

Моя точка зрения никого не интересовала. Я не мог даже слова вставить.

Я прикинул, что передышки от них добиться можно лишь одним способом — выстрелить из револьвера в воздух. Это разгонит их по домам, а мне даст минуту-другую, чтобы овладеть ситуацией и что-то сделать, поскольку мне точно нужно было что-то делать, причем быстро.

Я прицелился в воздух и нажал на курок.

щелк

ЧТО?

щелк щелк щелк, — щелкал я.

ЭТО НЕ ТОТ, БЛЯДЬ, РЕВОЛЬВЕР!

Это был мой револьвер — пустой. Четыре черных человека нагнулись к мостовой за своими бритвами. Тетка по-прежнему орала:

— Мой универсал! Мой универсал!

Соседи деловито вторили. Вся эта ситуация вдруг превратилась в Бедлам в неудачный день.

Черные люди переобритвились и теперь двигались на меня. Я сунул руку в другой карман и вытащил револьвер Колченога — тот, что с патронами.

— Стоп! — сказал я черным парням.

Выглядели они мерзее ада — за исключением одного, который улыбался. Того, кто назвал меня «мясным рагу». Улыбка у него была огромная — от уха до уха, словно ожерелье из жемчуга. У меня по спине побежали мурашки. Им надо познакомиться с шеей. Они замечательно подружатся. У них так много общего.

Я уже слышал, как их представляют друг другу;

— Улыба, познакомься с Шеей.

— Приятновстречь.

А если бы я был рядом, меня бы представили Мясным Рагу:

— Рагу, это Шея.

— Здорово, Шея.

— Мой друг Улыба.

— Друг Шеи — мой друг.

И тут в реальность меня выдернул реальный голос Улыбы, который произносил:

— Рагу, твоя удача только что закончилась.

— Я тебя предупреждаю, — сказал я.

— Хи-хи, — ответил Улыба.

Он все еще улыбался, когда я подстрелил его в ногу. От этого хозяйка разбитого универсала и все ее соседи с воплями разбежались по домам.

Улыбка не покинула лица Улыбы, но изменилась с улыбки от уха до уха на мягкую такую улыбочку — как у старика, получившего рождественский подарок от ребенка. Бритва мягко выпала из его руки. На ноге у него появилась маленькая кровавая заплатка, которая расплывалась все больше и больше. Пуля прошла сквозь его ногу навылет дюймах в шести выше колена. Я только что его продырявил.

Три оставшихся черных человека тоже уронили бритвы.

— Черт, Рагу, ты подстрелил меня из незаряженного револьвера, — сказал Улыба. — А это не стоит никакой полусотни баксов. Нам сказали, что ты отдашь тело, если мы тебе засветим бритвы. Черт, пуля только что прошла через мою ногу.

У меня не было времени его утешать. Нужно сматываться оттуда, пока не приехала полиция и не положила всему этому конец. Что ж, моя машина больше не работала, поэтому оставалась одна работающая машина — их.

— Хватит, — сказал я. — Все вдохнули поглубже и не шевелимся. Я скажу, когда можно выдохнуть.

Все они вдохнули поглубже и затаили дыхание. Я подошел к разбитой машине Колченога и вытащил из зажигания ключи.

— Не выдыхайте, — предупредил я, помахав револьвером. Потом обошел машину сзади.

Я видел, что у четверки черных джентльменов с дыханием возникли сложности. Я открыл багажник.

— Ладно, — сказал я. Все выдохнули.

— Черт, — сказал Улыба. — Черт.

— Вытаскивайте отсюда тело, — сказал я. И снова махнул им револьвером, а они сделали шаг вперед и изъяли тело из багажника. — Кладите его на заднее сиденье своей машины, — сказал я. — И бегом. Не весь день же с вами возиться.

Улыба все так же улыбался. Улыбка его несколько стерлась, но ее можно было по-прежнему считать улыбкой. Лучшее определение для такой — философская.

— Черт, — сказал он. — Сначала он стреляет в меня из пустого револьвера, затем велит не дышать, пока у меня в голове не мутится, а теперь еще и угоняет мою машину.

Отъезжая прочь, я еще видел, как он улыбается.

70. Одинокий орел

Отъехал я примерно на квартал, когда вдруг свернул влево, обогнул этот квартал и вернулся к разбитой машине Колченога и четырем черным гадам. Подъехал я к ним сзади. Они стояли и смотрели туда, куда я уехал.

Я бибикнул, и они обернулись.

Никогда не забуду их лица, когда они меня увидели. Трое нераненых снова подобрали свои бритвы. Когда они меня узнали, бритвы сами по себе выскользнули из их рук на мостовую, которая быстро становилась этим бритвам родным домом. Теперь казалось, что никогда они уже не смогут нашинковать никакого мясного рагу и даже бритье у них не получится.

У бритв все осталось в прошлом.

Черный человек с дыркой от пули в ноге сверкнул огромной улыбкой, увидев меня.

— Черт! — сказал он. — Опять Рагу. Что на этот раз? Ты вернулся за нашими штанами?

Трое остальных черных людей решили, что это очень смешно, и засмеялись. Это действительно было очень смешно. Я сам не мог сдержать улыбки. Если не считать, что они хотели меня поникать, хорошие парни.

— Нет, штаны оставьте себе, — сказал я.

— Ты просто Санта Клаус, — сказал Улыба.

— Кто заплатил вам за то, чтобы отнять у меня тело? — спросил я. — Я только это хочу знать.

— А чего сразу не сказал? — ответил Улыба. — Черт! Это простой вопрос. Парень с шеей, как дерево, и шикарная белая куколка, которая пила пиво, а ссать не ходила. Куда она все это пиво заливала? Это они начальник, но теперь начальник ты.

— Спасибо, — сказал я.

— Черт, Рагу, — сказал Улыба. — Если что — обращайся, только больше не стреляй в меня. Я уже слишком стар для пуль. А тебе партнеры часом не нужны?

— Нет, — ответил я. — Я одинокий орел.

На сей раз, когда я уезжал в их машине, все они махали мне вслед.

71. Забавное здание

И что мне теперь делать? Когда тебя нанимают украсть тело из городского морга, это само по себе странно, но когда люди, нанявшие тебя, нанимают других людей, чтобы украсть из морга то же самое тело, а потом нанимают еще людей, чтобы украсть тело у тебя после того, как тебе удается его украсть, — это просто дичь какая-то.

Почему все еще больше запуталось в аккурат после того, как я твердо решил поехать на кладбище и посмотреть, удастся ли мне получить оставшиеся пятьсот долларов моего гонорара?

Каким будет мой следующий ход?

У меня по-прежнему оставалось время перед встречей с теми людьми, но дурень я буду, если на нее поеду. Им решительно нельзя доверять. В их пользу теперь говорила только возможность пятисот баксов.

Но у меня, разумеется, есть то, чего им по-своему, по-дикому, очень хочется. Тело мертвой шлюхи на заднем сиденье автомобиля, только что экспроприированного у четверки черных мужчин.

Может, пора мне свои карты разыграть чуточку иначе.

До сих пор я им слишком подыгрывал.

«Наверное, я подниму ставку, — подумал я, — и начну игру заново». Мне теперь понадобится больше денег, а не просто пятьсот долларов. Я знал, что Колченог весьма враждебно отнесется к тому, что я расколошматил его машину. Думаю, ему теперь захочется новую.

Нет, судя по тому, как все развивается сейчас, пять сотен — это курам на смех. Если тем людям нужно тело — а они явно демонстрировали большую склонность в этом направлении, — им придется переплачивать.

Я ненадолго остановился у своей многоквартирки.

Вытащил тело с заднего сиденья, перекинул через плечо и занес в дом. Я притворялся, что это мешок белья. Притворство мое никакой роли не играло, поскольку меня никто не видел. Слава богу, хозяйка в тот день откинула копыта. Может, от меня удача и не сильно отвернулась. Я могу выйти из всего этого с гораздо большим прикупом, нежели рассчитывал.

Я улыбался, таща тело мимо лестницы, что вела к квартире мертвой хозяйки. Думал о том, как ее тело несли вниз в начале дня, а я вот теперь заволакиваю другое мертвое тело в здание.

В самом деле здание очень забавное.

Из него получится неплохое новое крыло для морга. Тела здесь перемещаются туда-сюда, как письма на почтамте.

Я пронес мертвую шлюху по коридору до своей квартиры. Опустил его на кухонный пол возле холодильника, а потом открыл дверцу и вынул всю заплесневелую пищу и все неопределимые штуки с полок.

Фу…

Потом я вытащил сами полки.

Почему нет?

Идеальное хранилище для нее, и последнее место, куда могут заглянуть.

72. Нога за пятьсот долларов

Я снова был в машине — ехал на юг от Сан-Франциско к кладбищу «Святой Упокой» и своему «свиданию» с шеей и его пиволюбивой госпожой. Интересная будет встреча, но пойдет она не так, как они планировали. Теперь будем играть по моим правилам, и у меня было такое чувство, что труп, оставшийся в моем холодильнике, стоит гораздо больше пятисот долларов.

У меня было чувство, что я теперь — владелец мертвого тела на десять тысяч долларов. Я его украл, оно теперь мое, и я намеревался получить все доллары его стоимости до единого, и сумма в десять тысяч — то, что надо.

Впереди по дороге я увидел свет в телефонной будке. Я вспомнил, что так и не позвонил матери, и вообще смел эту мысль с пути. Лучше с этим покончить, пока я не перешел к делам посерьезнее. Мне вовсе не хотелось, чтобы это грызло мне мозг, когда я собираюсь провернуть величайшую аферу своей жизни и навсегда переселиться на Халяву-стрит.

Я подъехал к будке и вышел.

Опустил никель и набрал ее номер.

Прозвонило раз десять.

Черт побери! Не придется мне услышать, как она снимает трубку: «Алло?» — и я не отвечу ей: «Привет, мам. Это я», — и она не скажет затем: «Алло? Кто это? Алло?» — а я: «Ма-ам», — не проною, вслед за чем не раздастся: «Ведь это не может звонить мой сын. Алло?» — и я не буду ныть дальше: «Ма-ам», — а она не скажет: «Похоже на голос моего сына, но ему бы не хватило наглости звонить, если б он до сих пор был частным детективом».

Она избавила меня от всего этого своим отсутствием.

Где она?

Сегодня пятница, и она ездила на кладбище повидать моего отца, которого я убил, когда мне было четыре года, но я знал, что ей уже пора вернуться.

Где же она?

Я снова сел в машину и поехал дальше на кладбище. Дороги всего десять минут. А потом говно попадет в вентилятор. Я воображал, что шее и его богатенькой начальнице совсем не понравится перемена в планах и мой новый ценник на тело.

Да, их поджидает неприятный сюрприз, и нет для него парочки приятнее. Я очень радовался, что у меня осталось пять патронов. Хватит, чтобы превратить шею в мизинчик.

И тут я кое-что вспомнил.

Залез в карман, вытащил пустой револьвер и положил рядом с собой на сиденье. Я такую ошибку не повторю. Стыдоба какая. Меня тоже могло бы опалить, если б я снова не взял ситуацию в свои руки, прострелив Улыбе ногу.

Мне повезло.

Черт. Улыба мог бы сейчас сидеть здесь, где сижу я, за рулем собственной машины, с троими своими дружками сзади, шутить и смеяться, тело мертвой шлюхи в багажнике, а я бы валялся на улице, как ингредиент неприготовленного рецепта. Чтобы доделать блюдо, понадобились бы лук, картошка, морковка и лавровый лист.

Мне бы вовсе не понравилось быть рагу.

73. Ночь всегда темнее

Ночь действительно стояла темная, когда я ехал к кладбищу «Святой Упокой». Было так темно, что я подумал о своем сериале «Смит Смит против Теней-Роботов». Когда профессор А6–дул Форсайт заполучит кристаллы ртути, сможет активировать кучи бедных несчастных теней своих жертв и отправит их маршем по свету, результат, наверное, будет выглядеть вот так.

Профессор-Абдул-Форсайтова искусственная ночь будет напоминать вот такую же, сквозь которую я сейчас еду на кладбище.

Затем в голову мне пришла еще одна мысль — и моментально выдернула меня из Вавилона. Ночь, возможно, всегда темнее, если едешь на кладбище, где-то в ней затаившееся. Тут есть о чем подумать, но только недолго, ибо разум мой немедленно возвратился в Вавилон.

БЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ

То была моя прекрасная вечная секретарша Нана-дират в интеркоме.

— Привет, пупсик, — сказал я. — Что такое?

— Это тебя, любимый, — ответила она со своим обычным придыханием, от которого захватывало дух.

— Кто там? — спросил я.

— Доктор Франциск, знаменитый гуманист.

— Чего он хочет?

— Не говорит. А говорит, что может говорить только с тобой.

— Ладно, пупсик, — сказал я. — Соединяй.

— Алло, мистер Смит Смит, — сказал доктор Франциск. — Я доктор Франциск.

— Я знаю, кто вы, — ответил я. — Чего вы хотите? Время — деньги.

— Прошу прощения? — сказал доктор.

— Я занятой человек, — сказал я. — Лучше выкладывайте все начистоту. Я не могу попусту тратить время.

— Я хочу вас нанять.

— Именно это я и ожидал услышать, — сказал я. — Мой гонорар — один фунт золота в день плюс накладные расходы.

— Для человека с вашей репутацией частного расследователя звучит разумно, — сказал доктор Франциск.

— Вы обо мне слышали? — решил пококетничать я.

— Весь Вавилон о вас слышал, — ответил он. Конечно, я об этом знал. Мне просто хотелось, чтобы он сам это сказал. У меня восхитительная проблема с самооценкой.

— Итак, что я могу для вас сделать? — спросил я. На другом конце провода повисла пауза. — Доктор Франциск? — сказал я.

— Могу я говорить свободно по телефону? — спросил он. — Я имею в виду, никто не подслушивает?

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Если в Вавилоне кто-то и прослушивает телефоны, это обычно я. Рассказывайте, в чем у вас проблема.

Я и знать не знал, что дьявольский профессор Абдул Форсайт слушает наш разговор. Я несколько спижонил со своей шуточкой о прослушивании телефонов, и впоследствии она мне дорого встанет.

— Что ж, мистер Смит Смит, — начал доктор Франциск.

— Зовите меня просто Смит, — сказал я. — Меня так все зовут.

— Смит, у меня есть основания полагать, что кто-то пытается украсть мое последнее изобретение и употребить его в целях зла.

— И каково ваше изобретение? — спросил я.

— Я изобрел кристаллы ртути, — ответил доктор Франциск.

— Сейчас подъеду, — сказал я.

Я опасался, что это может произойти: кто-то появится и изобретет кристаллы ртути. Честно говоря, я не думал, что мир к ним уже готов. В конце концов, это 596 год до Р. X., и миру еще расти и расти.

74. Подлинное луизианское барбекю улыбы

СССККККРРРРИИИИИИИИИПП!!!

Я дал по тормозам.

Вавилон чуть не заставил меня проехать мимо кладбища. Я съехал на обочину и погасил фары. Других машин вокруг я не заметил. Если кто и должен приехать, я тут первый. Я даже не знал, появятся ли шея и его пиволюбивая хозяйка вообще, но что-то мне подсказывало, что да. Именно поэтому я здесь. Теперь остается ждать и смотреть, что случится. Шанс огрести десять тысяч долларов не всякий день выпадает.

Вдруг мне стало любопытно.

Я сунул руку в карман и вытащил спичку.

Чиркнул ею и прочел регистрацию на руле: «Подлинное луизианское барбекю Улыбы».

Логично.

Надо как-нибудь заехать к Улыбе и попробовать его барбекю. Видеть его лицо, когда он заметит, как я вхожу к нему в заведение, — оно того стоит.

Я задул спичку и немного подождал в темноте.

Начал думать о Вавилоне, однако смог выдавить его из ума, тщательно не впечатляясь тем, как темно вокруг. Это легко может завести меня обратно в Вавилон. Если бы я думал об этой тьме, я вскоре задумался бы и о тенях-роботах, а это совсем не годится.

Я не хотел, чтобы Вавилон загнал меня в лузу. Повезло еще, что я вообще заметил кладбище. Мог бы доехать чуть не до самого Лос-Анджелеса и до главы семь «Смита Смита против Теней-Роботов». И тогда у меня точно не осталось бы ни шанса найти свою клиентку и получить десять тысяч долларов. Осталась бы только мертвая шлюха в моем холодильнике.

А это едва ли можно назвать успешным завершением дела.

75. На кладбище войдем мы

Там я и сидел — не знаю, долго ли, — когда по дороге приехала машина. Единственная за все это время, как я заметил. Машина ехала очень медленно. Похоже было, что пункт назначения у нее — кладбище.

Слишком далеко, и не определить, что это за машина. Я, во всяком случае, не разглядел. Интересно, может, это лимузин «кадиллак»? Машина остановилась в двухстах ярдах дальше по дороге. Фары почернели, вышли какие-то люди. У них был фонарик, но я не сумел различить, кто они. Может, шея и его светловолосая спутница, а может, какие-нибудь заурядные кладбищенские воры.

Как тут узнаешь, пока я не выйду из машины и не стану скрытным уверенным частным сыщиком перед началом завершения крупнейшей сделки в его жизни, поэтому так я и поступил. Вышел из машины.

Не хватало мне одного: фонарика.

Тут меня посетила идея.

Я снова залез в машину и открыл «бардачок».

Бонанца!

Фонарик!

Это знак небес.

Все получится просто здорово.

Я должен был встретиться с шеей и Богоматерью Бездонного Пузыря у памятника неким солдатам, павшим в Испано-американской войне[20] Памятник возвышался ярдах в трехстах в глубине кладбища. Совсем недалеко от могилы моего отца.

Я проходил мимо этого памятника много раз, навещая отцовскую могилу. Лучше бы я отца, конечно, не убивал. Может, если с этим делом все выгорит, у меня в конце останется несколько минут на какую-нибудь скорбь. И зачем я только бросил мяч на улицу? Глаза б мои никогда того мяча не видели!

С фонариком в одной руке — я его не включал, но он готов был пронзить тьму острым лучом, если возникнет нужда, — и заряженным револьвером в другой я проскользнул на кладбище и стал пробираться между могил к памятнику Испано-американской войне.

Двигался я крайне скрытно.

Очень важным элементом в подобной ситуации была неожиданность, и я хотел иметь ее на своей стороне. Чтобы добраться до памятника, я был вынужден срезать путь через рощицу. Памятник стоял на другом ее краю. Меж деревьев следовало двигаться осторожно. Было очень темно, и мне вовсе не хотелось упасть и наделать много шума. Зайдя в рощицу, я отмерял каждый шаг так, словно он был у меня последним.

Я миновал половину рощи, двигаясь как тень, когда возле памятника, ярдах в пятидесяти впереди, послышались голоса.

Не удалось различить, что они говорили, но людей было трое: двое мужчин и женщина. Я был слишком далеко, чтобы их узнать. Деревья приглушали все звуки.

Я сделал еще десяток весьма осторожных шагов, на пару секунд замер, собираясь с мыслями, и попробовал разобрать, о чем они говорят и кто это, но все равно было слишком далеко.

Меня не отпускало чувство, что дело это близится к завершению. Что-то не так. Я снова двинулся вперед. Каждый шаг тянулся целую вечность. Хорошо бы оказаться в Вавилоне и держать Нана-дират за руку.

76. Сюрприз

И вот что я увидел, когда в конце концов разместился среди деревьев так, чтобы видеть происходящее у памятника: первым делом увидел я сержанта Катка — он стоял, держа в руке фонарик.

А я стоял, укрытый деревьями, и пялился на него.

Вот кого я совершенно не ожидал здесь увидеть. Меня как громом поразило. Что, к дьяволу, тут происходит?

Дальше я увидел шею и его пивохлещущую госпожу — пристегнутых друг к другу парой наручников. У шеи был очень несчастный вид. Богатая блондинка смотрелась так, словно ей настоятельно требуется пиво, что в ее случае означало — целый ящик.

Каток полностью владел ситуацией.

Он с ними разговаривал.

— Я хочу знать одно: почему вы убили девушку, а потом пытались украсть ее тело из морга? Когда вы ее убили, могли бы забрать тело с собой. Какой в этом смысл? Мне такое непонятно. Вас из-за кражи этого тела и сцапали.

— Нам нечего сказать, — сказала шея.

— А кто сказал, что я хочу услышать тебя? — сказал Каток. — Я разговариваю с дамой. Это она правит тут балаганом, поэтому ты держи рот на замке, или я сам об этом позабочусь.

Шея открыла было рот, но потом передумала. Присутствие сержанта Катка порой так действовало.

— Ну, дамочка, скажите мне правду, и я облегчу вам жизнь. Никому нет особого дела до убитой шлюхи. Самое большее, оно может стоить вам нескольких лет, если будете со мной откровенны.

Каток ждал.

Наконец блондинка заговорила, сначала облизнув губы.

— Слушай, жирный лягаш, — сказала она. — Во-первых, эти наручники слишком тесные. Во-вторых, я хочу пива. В-третьих, я богата, и мне и так уже легко. И в-четвертых, ты ничего не можешь доказать. У тебя есть лишь цепочка косвенных улик, которую мои адвокаты сдуют, будто летним ветерком. После того как тебя вызовут давать показания и мои адвокаты с тобой разберутся, департамент полиции уволит тебя на пенсию как умственно отсталого. Либо так, либо следующим твоим назначением будет убирать за лошадьми в полицейских конюшнях. Тебе стало яснее?

Никто никогда раньше не называл сержанта Катка жирным лягашом.

Он стоял и не мог в это поверить.

Он сделал свою ставку, и теперь ее вызвали.

— Обдумай, — сказала она. И глянула на свое закованное запястье с весьма изысканным выражением раздражения. После чего посмотрела сержанту в глаза. И взгляда уже не отводила.

А я только стоял, словно в кинотеатре, и наблюдал, как все это разворачивается прямо перед моим взором. Цена билета — всего лишь съездить на кладбище в полночь, в угнанной машине, прострелив ногу негру, потом заехав домой и выгрузив труп убитой проститутки себе в холодильник.

Вот и все.

— Я думаю, вы блефуете, — сказал сержант Каток.

— Ты же не такой дурак, каким выглядишь, — сказала богатая блондинка. — Ты знаешь, каково это — четверть века конского навоза?

Сержанту требовалось это обдумать. Каток был детективом очень ловким, но тут встретился с ровней. Козырей в рукаве у него больше не осталось.

Жалко, что я стоял далеко и не слышал, какие улики выкладывал им сержант Каток. Так бы я хоть понял, что происходит. А теперь у меня не было ни малейшего понятия. Я оставался в полной темноте.

Меня поразило, что я увидел там сержанта Катка. Как, к чертям собачьим, он обнаружил, где мы должны встретиться? Уму непостижимо. Я ожидал, что могу увидеть шею и его богатенькую подружку, но сержанта — ни за что на свете.

Потом Каток медленно покачал головой и полез в карман за ключами от наручников. Подошел и освободил шею и блондинку. Это ему явно не понравилось.

Богатая женщина потерла запястье и посмотрела на сержанта как бы даже сочувственно.

— Попробовал — и будет, — сказала она.

Шея зарычала.

Ей нравилось оказаться сверху.

— Заткнитесь, мистер Кливленд, — сказала блондинка.

Шея перестала рычать и превратилась из медведя в агнца.

— Что ж, — сказал сержант Каток. — Всех победить невозможно. По крайней мере, если уж проигрывать, то настоящему шику.

Светская дамочка улыбнулась служителю закона.

Шея, стараясь угодить хозяйке, улыбнулась тоже. Но ее постиг жалкий провал. Ее улыбка напоминала козырек кинотеатра, рекламирующий фильм ужасов.

— Как насчет пива, сержант? — улыбнулась блондинка. — Там на обратном пути по дороге есть таверна. — И она протянула ему руку.

Каток несколько секунд эту руку разглядывал, а потом хорошенько, дружески потряс.

— Еще бы, — сказал он. — Пошли выпьем пива.

— Да-а, ну и сюрприз его ожидает.

77. Прощайте, $ 10 000

Они ушли пить пиво, а я еще несколько минут постоял на месте. Вот уходят мои надежды на богатство. Прощайте, $ 10 000. Это тело в моем холодильнике теперь не стоит ни гроша.

Я вышел из рощи к памятнику, поставленному тем, кто пал в Испано-американской войне. Я чувствовал себя одним из них.

Ну что ж, хоть пятьсот баксов у меня по-прежнему в кармане.

Не смогу получить того, что напредставлял себе — изысканную контору, прекрасную секретаршу и хорошую машину, — значит, придется идти на компромисс. У меня будет маленький кабинет, заурядная секретарша и «модель А».

Я стоял у памятника, погрузившись в думы и размышляя обо всем этом, как вдруг меня грубо удивило неожиданное появление четверки черных мужчин с бритвами в руках.

— Привет, Рагу, — сказал Улыба, прихрамывая у них во главе. Нога у него была обвязана галстуком чуть повыше раны.

Откуда, к черту, они появились?

— Мы решили забрать свою машину и получить хорошенькое спасибо за то, что взял ее покататься, — сказал Улыба с огромной улыбкой на лице. В рукаве этой улыбки было что-то припрятано. — И вот еще что, Рагу. Нам на расходы нужны те деньги, что у тебя в кармане, и не вздумай тянуться за пушкой, из которой ты меня подстрелил, или мы порежем тебя очень мелко, Рагу.

Ах черт. Мне уже было без разницы. Все это для меня стало как-то немножечко чересчур. Я полез в карман.

— Полегче, — сказал Улыба, по-прежнему улыбаясь. — Ты мне как бы нравишься, хоть ты мне ногу и продырявил. Не разочаруй меня.

Я очень медленно залез в карман и вытащил деньги. Славная пачка: несколько грез. Я перекинул ему деньги.

— Молодец, Рагу, — сказал Улыба… Он посмотрел на деньги.

— Пять соток, — сказал он.

— Как насчет тела девчонки? — спросил я. — Вам оно еще надо?

— Не-а, можешь оставить себе, Рагу.

— Что теперь? — спросил я, рассчитывая на некоторый износ своего тела от рук четверки черных мужчин. В конце концов, я прострелил их главарю ногу и угнал их машину. Некоторые люди на такое сильно обижаются.

— Хорошего понемножку, Рагу. Ты же мне нравишься, — сказал Улыба. — Деньги у нас. Нам заплатили. Пуля кость не тронула. Прошла навылет чисто. Живи спокойно. Кто старое помянет…

— Нормальный ты парень, Улыба, — сказал я. — Как твое барбекю?

— Лучше некуда, — улыбнулся Улыба. — Заглядывай. Дам тебе ребрышек. За наш счет.

И они отвалили.

78. Полночь. Темно

Я стоял у памятника павшим в Испано-американской войне, опять один, помахав на прощание кабинетику, заурядной секретарше и «модели А», растаявшим в воздухе.

Слава богу, у меня еще осталась чудесная контора с мраморным бассейном, самая красивая женщина на свете и золотая колесница в Вавилоне.

Мой утешительный приз.

— Сын! — донесся до меня крик из-за каких-то надгробий. — Сын!

Я узнал этот голос. Мама. Она спешила ко мне, запыхавшись.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я онемевшим голосом.

— Ты же знаешь, в этот день я всегда навещаю твоего отца и моего мужа, которого ты убил. Ты это знаешь. Зачем тогда спрашиваешь?

— Полночь, — ответил я. — Темно.

— Я знаю, — сказала она — Но знают ли это мертвые? Нет, не знают. Я просто задержалась немного дольше, чем обычно. А почему ты здесь? Ты больше никогда не ходишь к своему отцу.

— Долгая история.

— И ты по-прежнему частный детектив и гоняешься за людьми с плохими тенями? Когда ты вернешь мне деньги, которые должен? Выродок!

Иногда маме нравилось называть меня выродком.

Я к этому привык.

— Но раз уж ты здесь, скажи что-нибудь человеку, которого ты убил. Попроси у него прощения, — сказала она, конвоируя меня к его могиле.

Я остановился перед надгробьем, жалея, что в четыре года бросил красный резиновый мяч на улицу, когда мы с ним играли воскресным днем в 1918 году, а он побежал за мячом, прямо под машину, и прилип к решетке радиатора. Гробовщику пришлось его отскребать.

— Мне жаль, папа, — сказал я.

— И правильно, — сказала мама. — Какой непослушный мальчишка. Твой папа, наверное, уже скелет.

79. На удачу

Мы с мамой прошли через все кладбище туда, где стояла ее машина.

По дороге мы ничего не говорили.

И это хорошо.

Так мне досталось немного времени подумать о Вавилоне. Я начал с того, на чем оставил сериал «Смит Смит против Теней-Роботов». Поговорив с добрым доктором Франциском, я страстно поцеловал свою секретаршу в губы.

— А это зачем? — спросила она, не успев перевести дух.

— На удачу, — ответил я.

— А что стало со старой доброй кроличьей лапкой? — спросила она.

Я окинул долгим похотливым взглядом ее влажный аппетитный рот.

— Ты шутишь? — спросил я.

— Нет, наверное, — ответила она. — Если это заменяет кроличьи лапы на удачу, я хочу еще.

— Извини, малышка, — сказал я. — Но мне предстоит работа. Кое-кто изобрел кристаллы ртути.

— О нет, — сказала она, и на лицо ее наползли мрачные предчувствия.

Я заправил плечевые ножны для меча под тогу.

— Берегись, сын! — сказала моя мама, когда я чуть было не вошел в свежевырытую могилу. Голос ее выдернул меня из Вавилона, словно изо рта рванули зуб без новокаина.

Могилы я избежал.

— Будь осторожнее, — сказала мама. — Или мне придется навещать тут вас обоих. И тогда в пятницу у меня настанет подлинное столпотворение.

— Ладно, мама, буду следить, куда ступаю.

Иначе и не выйдет, если учесть, что теперь я — ровно там же, откуда начал, и единственная разница — в том, что утром, когда я проснулся, у меня в холодильнике не было мертвого тела.

Примечания

1

Не годен к военной службе прим. пер.

(обратно)

2

Джозеф Луис Бэрроу (1914–1981) — американский боксер.

(обратно)

3

Рудольф Валентино (1895–1926) — американским актер итальянского происхождения, прославился ролями романтических героев-любовников» немых фильмах.

(обратно)

4

Американский актер венгерского происхождения, знаменитый своими ролями вампиров и монстров.

(обратно)

5

Игорь — в популярной мифологии помощник доктора Франкенштейна.

(обратно)

6

Американский боксер, чемпион мира в тяжелом весе (1919–1925).

(обратно)

7

Генри Луис «Лу» Гериг (1903–1941) — американский бейсболист.

(обратно)

8

«Терри и пираты» (1934–1946) — комикс американского художника Милтона Артура Каниффа (1907–1988).

(обратно)

9

«Флэш Гордон» (1934) — комикс, начатый американским художником Алексом Рэймондом (1909–1956).

(обратно)

10

Бейб Рут (Джордж Генри Рут, 1895–1948) — знаменитый американский бейсболист.

(обратно)

11

Сидни Гринстрит (1897–1954) — британский театральный актер, звезда американского кинематографа 1940–х годов.

(обратно)

12

Питер Лорре (наст, имя Ласло Лёвенстайн, 1904–1964) — венгерский характерный актер, снимался в Германии, Великобритании и США.

(обратно)

13

Джонни Вайсмюллер (1904–1984) — немецкий олимпийский чемпион по плаванию, старший американским киноактером. Прославился преимущественно в роли Тарзана.

(обратно)

14

Артур Мюррей (наст, имя Мозес Тайхман, 1895–1991) — знаменитый инструктор бальных танцев, основатель сети танцклассов.

(обратно)

15

Джек Бенни (наст, имя Бенджамин Кубельский, 1894–1977) — американский комедийный актер, звезда радио и телевидения.

(обратно)

16

Тень — герой популярного радиосериала «Си-би-зс» (1930–1954), первоначально наблюдатель, повествующий о темных делах, творящихся в мире, а с 1937 г. — активный участник всех событий и борец с преступностью. Также персонаж комиксов, теле- и кинофильмов.

(обратно)

17

«Велосипед» — популярное в уголовной среде всего мира (а у нас и в армейской) развлечение: между пальцев ног спящей жертвы закладывается и поджигается бумага или пакля.

(обратно)

18

«Парни с Бауэри» — группа из шести нью-йоркских актеров, впервые вышедшая па сцену в 1935 г. под именем «Ребятки из Мертвого тупика». Как «Парни с Бауэри» до 1958 г. снимались в фильмах преимущественно о малолетних преступниках, самая известная их работа — «Ангелы с грязными лицами» (1938).

(обратно)

19

«Шоу Эмоса и Энди» — радиосериал компании «Эн-би-си» о двух неграх, пускавшихся на различные ухищрения в поисках заработка (1929–1948).

(обратно)

20

Испано-американская война — одна из первых войн за передел колониальных владений в самом конце XIX века.

(обратно)

Оглавление

  • 1. Хорошие новости, плохие новости
  • 2. Вавилон
  • 3. Оклахома
  • 4. Кактусовый туман
  • 5. Моя подружка
  • 6. Сержант Каток
  • 7. Зал правосудия
  • 5. Змеиная история Сан-Франциско
  • 8. Адольф Гитлер
  • 9. Горчица
  • 10. Бела Лугоши
  • 11. 1934
  • 12. Блондинка
  • 13. «Сыщ»
  • 14. 38–й
  • 15. Утренняя почта
  • 16. Главный
  • 17. Парадный вход в Вавилон
  • 18. Президент Рузвельт
  • 19. Вавилонские песочные часики
  • 20. Навуходоносор
  • 21. Бейсбольный сезон 596 г. до р. x
  • 22. Отель первой базы
  • 23. Ковбой в Вавилоне
  • 24. Терри и пираты
  • 25. Мин беспощадный
  • 26. Фокусник
  • 27. Барселона
  • 28. Бригада Авраама Линкольна
  • 29. Любовь к дяде Сэму
  • 30. Автобусный трон
  • 31. «Барабаны Фу Манчу»
  • 32. Могила по пятницам
  • 33. Смит
  • 34. Лоботомия
  • 35. Молочники
  • 36. Мой день
  • 37. Рождественские гимны
  • 38. Всемирно известный эксперт по носкам
  • 39. Прощайте, нефтяные скважины Род-Айленда
  • 40. Славные картинки
  • 41. Педро и пять его романтиков
  • 42. Смит Смит
  • 43. Жареная индейка с подливкой
  • 44. Золушка эфира
  • 45. «Смит Смит против теней-роботов»
  • 46. Утренняя газета
  • 47. Пивные вкусы по шампанской смете
  • 48. Землетрясение на заводе наковален
  • 49. Частные детективы Сан-Франциско
  • 50. Будущая практика
  • 51. К. Зырь, Частный следователь
  • 52. Глава 1. «Смит Смит против теней-роботов»
  • 53. Артист-скорострел
  • 54. Упыри
  • 55. Холодная бессердечная наличка
  • 56. Время все раны лечит
  • 57. «Шоу Джека Бенни»
  • 58. Странная чашка оклендского сахара
  • 59. Братья Уорнер
  • 60. Экспресс Вавилон-Орион
  • 61. Партнеры по беспределу
  • 62. Сегодня удачный день
  • 63. Пустыня Сахара
  • 64. «Велосипед» Эдгара Аллана По
  • 65. Лабрадор — ищейка мертвых
  • 66. Танцевальное время
  • 67. Слепец
  • 68. Лоно
  • 69. Мясное рагу
  • 70. Одинокий орел
  • 71. Забавное здание
  • 72. Нога за пятьсот долларов
  • 73. Ночь всегда темнее
  • 74. Подлинное луизианское барбекю улыбы
  • 75. На кладбище войдем мы
  • 76. Сюрприз
  • 77. Прощайте, $ 10 000
  • 78. Полночь. Темно
  • 79. На удачу
  • *** Примечания ***