КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124642

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Любовь под Рождество (Сборник) [Карла Кэссиди] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Любовь под Рождество

Ли Майклс Деловая женщина и Дед М ороз

ГЛАВА ПЕРВАЯ

У Брэнди Огилви был трудный день. Партия рождественских товаров — мерцающих лампочек, нарядной оберточной бумаги и елочных украшений — должна была прибыть еще утром, но застряла где-то между складом и магазином, так что Брэнди битых два часа просидела на телефоне, безуспешно пытаясь найти пропажу.

В то же утро внезапный тяжелый грипп свалил шестерых ее работников и грозил к концу недели уложить остальных — в первый понедельник декабря такая перспектива никак не вселяла бодрости. Шла решающая вторая неделя бурной предрождественской торговли, а Брэнди заведовала не какой-нибудь лавкой уцененных товаров — огромным универмагом торговой фирмы «Тайлер-Ройал» в городе Оук-Парк, штат Иллинойс. Сейчас она особенно дорожила каждой парой рабочих рук.

Ко времени ланча неприятностей накопилось столько, что хватило бы на целый день, но стоило Брэнди зайти в чайную комнату и поднести ко рту горячий сандвич с бастурмой, как раздался голос ее секретарши, срочно вызывавшей начальницу в кабинет. Вздохнув, Брэнди двинулась к выходу с надкушенным сандвичем в руках, но у самой двери двое мальчуганов, игравших в салочки вокруг столов, врезались прямо в нее. Горчица с сандвича фонтаном брызнула на новую шелковую нежно-кремовую блузку Брэнди.

— Ох… — выдохнула она. — Что вообще здесь делают дети? И где их родители?

Ответа Брэнди ни от кого не ждала и вздрогнула, когда прямо у нее над ухом прозвучал голос:

— Да вон они, мирно пьют кофе и думать не думают о том, что вытворяют их чада. — Кейси Эмос, заведующая отделом рабочей и спортивной женской одежды, потянулась к ближайшему столу и подала Брэнди льняную салфетку.

— Надо вообще запретить детям появляться здесь! Есть же кафетерий внизу — для них ведь его и открывали.

— Тебе надо спокойно сесть и съесть что-нибудь существенное, — поставила диагноз Кейси.

— Дело совершенно не в том, что и где я ем, а в сезоне. Между нами, девочками, Кейси, я терпеть не могу рождественские праздники.

— Разве такой настрой подобает директору универмага «Тайлер-Ройал»? Ты что, не помнишь указание Росса Клейтона на последнем совещании, всего неделю назад?

Кейси встала в позу, изображая генерального директора их торговой сети, и заговорила басом:

— Всегда помните: Рождество — это паровоз, везущий за собой целый поезд розничных продаж. С настоящей минуты и до Сочельника мы должны сделать треть нашего годового оборота. За эти шесть недель каждый из наших покупателей наверняка хоть раз войдет в двери наших магазинов. Хватайте покупателя, и пусть никто не уйдет от вас неосчастливленным!

Брэнди притворно нахмурилась:

— Так ты думаешь, наш дорогой шеф был бы недоволен, если бы я отшлепала этих сопляков?

— Дорогая моя, ты вряд ли их поймаешь, — откровенно призналась Кейси. — Если б ты правильно питалась и получала витамины, я, может быть, и поставила бы на тебя в этих скачках, а так…

Брэнди засмеялась.

— Ладно, в следующий раз возьму салат. Поделом мне — не надо было есть на бегу.

Однако вернуться на работу в запачканной блузке Брэнди не могла. Придется ее секретарше подождать еще несколько минут. Брэнди зашла в салон «Элегантность» — отдел модной женской одежды — и купила взамен испорченной точно такую же блузку.

Продавщица занесла расход на кредитную карточку Брэнди и предложила отдать грязную блузку в химчистку.

— Может быть, уже и поздно, миссис Огилви, — сказала она. — Горчица — въедливая штука. Но мы сделаем все, что сможем.

Брэнди приколола на грудь свой директорский знак — белую гвоздику, взяла квитанцию и кошелек и, мысленно решив непременно отметить внимательную продавщицу, направилась к эскалатору.

Приведя себя в порядок, она сразу приободрилась. В конце концов, Рождество — это только состояние души. Через какие-нибудь четыре недели праздничный сезон закончится. Она выдержит нагрузку этих дней точно так же, как выдерживала каждую зиму в последние шесть лет. Это часть работы, только и всего. Придет день, когда она поднимется по лестнице успеха на следующую ступень корпоративной иерархии и ей больше не придется иметь дело с праздничным безумием.

В главном универмаге «Тайлер-Ройал» в деловом центре Чикаго административные помещения занимали целых два этажа. Но в остальных магазинах торговой сети — даже в таких больших пригородных универмагах, как этот, — площадь ценилась на вес золота, и управляющим приходилось довольствоваться гораздо более скромными помещениями. Кабинет Брэнди был зажат между комнатой отдыха персонала и кладовой в конце узкого коридора на самом верхнем этаже, а стол ее секретарши занимал крошечную нишу сразу за дверью кабинета.

Секретарша явно вздохнула с облегчением, увидев наконец свою начальницу. Неудивительно, подумала Брэнди, что тесная ниша казалась еще меньше, чем обычно: единственный стул для посетителей был занят.

— Извини, что я так долго, Дора, — быстро сказала Брэнди. — У меня была небольшая авария, пришлось сменить блузку… Я забыла о какой-то встрече?

Она не помнила, чтобы в расписании на сегодня стояла встреча с поставщиком или коммивояжером, и потом, посетителей такого рода Дора обычно проводила прямо в кабинет, а не засовывала в свой тесный грот. Но тогда кто же это?

Посетитель поднялся, и Брэнди невольно залюбовалась грациозностью его движений. Она сама была немаленького роста, но сейчас ее нос едва не уткнулся в узел его галстука — черного галстука на белой рубашке в треугольном вырезе свитера с рельефным черно-белым рисунком. Глаза у него тоже были почти черные — или это так казалось из-за драматического одеяния? И его блестящие, густые и мягкие волосы тоже были черного цвета.

— Он ждет вас, миссис Огилви, — вполголоса сказала Дора. — Говорит, что он ваш новый Дед Мороз.

Брэнди моргнула и еще раз посмотрела на незнакомца. Немного за тридцать, определила она. В волосах — ни одной седой нити; широкоплеч, безупречно строен; черты лица не лишены приятности, хотя слишком правильные, чтобы это лицо можно было назвать привлекательным. Для работы Дедом Морозом она обычно искала людей с несколько иной внешностью. Этот подходил скорее на роль манекена — большого, уличного, стоящего у входа в магазин, но уж никак не годился в дублеры старому доброму Санта-Клаусу[1].

Впрочем, подумала Брэнди, все это он мог бы и сам сообразить — если, конечно, не страдает какой-нибудь манией. Может, посетитель думает, что он на самом деле Дед Мороз?

— Ты вызывала охрану, Дора? — негромко спросила она.

Как ни тихо говорила Брэнди, незнакомец ее расслышал.

— Нет необходимости, мисс Огилви.

Его низкий, мягкий, приятный голос звучал успокаивающе. Голос как раз годился для избранной им роли. Но все остальное…

Дора покачала головой: у него был решительный вид, но не угрожающий.

Насчет его решимости у Брэнди сомнений уже не осталось. Она повернулась к посетителю:

— Я миссис Огилви, с вашего позволения. И если вы ищете работу…

Покосившись на ее левую руку, где на безымянном пальце сверкала целая бриллиантовая гроздь, он твердо посмотрел Брэнди в глаза:

— Это не вопрос поисков, миссис Огилви. Я — ваш новый Дед Мороз.

— Извините, что не узнала, — сухо ответила Брэнди. — Это, должно быть, потому, что вы не в униформе.

Брэнди заметила, как в глазах у него зарождалась улыбка. Это была вполне приятная улыбка, небыстрая и непринужденная. Она освещала все лицо, на котором вдруг заблестели белые зубы и неожиданно появилась ямочка на левой щеке.

Дора откашлялась:

— Кроме того, миссис Огилви, мистер Клейтон на проводе.

Она произнесла имя с той почтительностью, которая звучала в голосе большинства работников «Тайлер-Ройал» при упоминании генерального директора.

Брэнди слегка нахмурилась:

— И ты заставляешь его ждать? Почему же сразу не сказала?

— Он не велел беспокоить вас, пока вы не освободитесь.

Брэнди нахмурилась еще больше: это не предвещало ничего хорошего. Росс Клейтон был разумный и внимательный начальник, но такое чрезмерное почтение к рабочему расписанию директоров было ему не свойственно.

— Я отвечу немедленно. — Брэнди еще раз обернулась к странному Санта-Клаусу: — Так или иначе, прием на работу не в моей компетенции. Вам лучше обратиться к директору по кадрам — третья дверь направо по коридору.

Она закрыла за собой дверь, даже не посмотрев, ушел ли посетитель, и подняла трубку:

— Росс, извините, что заставила вас ждать.

— Нет проблем. Речь идет о своего рода одолжении, так что я не хотел беспокоить вас во время ланча.

— Пусть это вас не тревожит. Если кто меня и беспокоил сегодня, то уж никак не вы. Чем могу быть полезна?

— Я сегодня подошлю к вам одного человека…

Брэнди закрыла глаза.

— Очень высокий? — спросила она осторожно. — С черными волосами и очаровательной улыбкой, из-за которой не сразу замечаешь, что он слегка тронутый?

— Похоже на Зака. Он уже появился?

Брэнди потерла переносицу.

— О да, он здесь.

— Он вообще-то расторопный парень. Можете сразу включить его в работу. Я знаю, вам лишний Дед Мороз никогда не помешает.

— При всем моем уважении к вам, Росс, мне не нужен Санта-Клаус. Я уже наняла троих отличных Дедов. Их работа расписана до Сочельника включительно и…

— Я слышал, грипп свирепствует. Что, если кто-нибудь из них сляжет?

— Как раз на этот случай я и наняла сразу троих, Росс. Все они — неподдельные дедушки с настоящими седыми бородами и натуральной сединой в волосах. Они даже примерно одного роста все трое, так что сгодится один костюм на всех. А где, скажите, я возьму костюм Санта-Клауса для вашего Голиафа? К тому же дети — въедливые зрители. Если я просто приклею к щекам вашего друга пару пачек ваты, от этого он еще не станет выглядеть правдоподобно!

— Я знаю ваш упрямый характер, Брэнди, но окажите мне любезность…

Брэнди чуть не застонала.

— Попробую угадать, — решительно начала она. — Это ваш старый друг, у него в жизни черная полоса, и вы ищете ему работу.

— У него как раз сейчас появились кое-какие проблемы, — согласился Росс.

— Так я и знала.

— Это только на сезон, Брэнди. Только до Рождества.

— Мне не нужен Санта-Клаус, — пробормотала Брэнди. — Мне нужен заместитель и еще шесть продавцов, способных работать в любом отделе.

— Что?

— Так… ничего. Это приказ, Росс?

— Брэнди, вы знаете, я стараюсь предоставлять своим директорам как можно более широкие полномочия. Я почти никогда не отдаю прямых указаний по вопросам, касающимся отдельных магазинов.

— Значит, приказ. Хорошо, Росс, считайте, что он принят.

Она положила трубку и несколько секунд сидела уронив голову на руки. Потом кулаком включила селектор.

— Дора, посетитель все еще здесь?

— Да, — секретарша говорила почти шепотом, — он не уходил.

— Ничего удивительного. Впустите его.

Из-за стола Брэнди наблюдала, как он пересек узкую комнату и сел напротив. Он двигался легко, как атлет, владея каждым мускулом. Интересно, он танцует? — подумала Брэнди. Есть что-то в его манере двигаться…

Как будто это имеет значение, одернула она себя. Брэнди рассматривала его свитер с вывязанным витым орнаментом и брюки в мелкую шашечку. Все это он носил вполне непринужденно, так что Брэнди пришлось отбросить закравшееся было предположение, что Росс приодел друга у себя в универмаге, прежде чем отправить его в Оук-Парк. Одежда была не новая, с иголочки, но дорогая — Брэнди без труда определила на глаз качество костюма. Если этот человек и переживал трудные времена, то начались они совсем недавно.

Она взяла ручку и стала бесцельно чертить на полях своего настольного блокнота. Получился квадрат.

— Росс сказал, вас зовут Зак?

— Точно. И я с восторгом разрешу вам так меня называть, если вы в ответ сообщите свое имя.

Брэнди смотрела невозмутимо, только прищурилась:

— Не дерзите. Меня могли вынудить дать вам работу, но никто не заставит меня сделать ее легкой.

Он склонил голову. Брэнди не могла не заметить в этом покорном жесте изрядной доли иронии.

— Зак Форрест, к вашим услугам.

— Так уже лучше. Мистер Форрест, я уверена, вы понимаете, что Росс не предоставляет лично работу каждому клерку в магазинах корпорации. Это дело директоров. А мне в данный момент не нужен Санта-Клаус. Кто мне действительно необходим, так это продавцы в торговых залах — приказчики, помогающие покупателю выбрать то, что ему нужно. Если такая работа вас интересует, я могу сейчас же отправить вас для обучения в отдел мужской рабочей и спортивной одежды, и…

Он покачал головой:

— Росс послал меня сюда в качестве Деда Мороза.

— Я же вам только что объяснила… — Брэнди перевела дух. — Послушайте, я уверена, Росс хотел как лучше. Но он не знает конкретно, как обстоят дела здесь, на месте.

Замечательно, сказала она себе. Не хватало еще, чтобы приятель Росса пошел и рассказал ему, что директор магазина в Оук-Парке уверена, будто он понятия не имеет о том, что происходит в его торговой сети.

— Я хочу быть Дедом Морозом, — сказал Зак Форрест. — Только Дедом Морозом. Больше никем.

Если бы не глубокий бас, которым все это произносилось, Брэнди готова была поклясться, что слышит голос заупрямившегося трехлетнего ребенка.

— А иначе — что? — спросила она, не веря своим ушам. — Вы наябедничаете на меня Россу? Я не знаю, какого рода влияние вы на него имеете…

— Я бы не сказал, что это собственно влияние, — произнес он задумчиво.

Брэнди оставила эту тему:

— Как бы то ни было — почему он послал вас именно ко мне?

Зак пожал плечами:

— Он сказал, что из всех универмагов «Тайлер-Ройал» в вашем больше всего покупателей, желающих пообщаться с Санта-Клаусом.

— Отчасти потому, что я тщательно подбираю людей для этого участка работы.

Брэнди остановилась. Что я делаю? Разъясняю этому типу свою кадровую политику?

Он угостил ее новой растянутой нахальной улыбочкой:

— А мне показалось, вы говорили, что прием новых работников вне вашей компетенции, миссис Огилви.

— Ну знаете, при таких манерах неудивительно, что вы лишились места. — Брэнди встала. — Вы можете явиться к директору по кадрам и заполнить бумаги. Не забудьте оставить свой телефон. Чтобы найти костюм Санта-Клауса вашего размера, потребуется некоторое время, так что…

Зак Форрест тоже встал. Брэнди смерила его недружелюбно-оценивающим взглядом с головы до отполированных черных ботинок-мокасин и обратно, надеясь поставить нахала на место, но он даже глазом не моргнул. Просто стоял себе спокойно и смотрел ей в лицо, пока она оглядывала его.

Брэнди договорила:

— … мы позвоним вам, как только сможем все для вас приготовить. Не ждите звонка раньше чем через несколько дней, потому что, я уверена, найти костюм для вас будет…

— Проще простого, — прервал ее Зак. — Он у меня с собой. В машине. Я могу начать работать сегодня же после обеда. — Глаза его сверкнули: — То есть если вам будет угодно.

Брэнди была захвачена врасплох.

— Заполните для начала все бумаги, а там посмотрим, — сказала она наконец. — Я позвоню директору по кадрам и скажу, что вы к нему идете.

Он улыбнулся уголком рта, видимо довольный, но не произнес ни слова. Только у дверей остановился и обернулся.

— Все-таки одно вы мне должны, — сказал он кротко.

Брэнди, набиравшая уже номер, уставилась на него с разинутым ртом:

— Одно — что? Послушай, приятель, если ты думаешь, что это ты мне делаешь одолжение…

— О нет, я ценю все, что вы для меня сделали. — Где-то в глубине мягкого баса звучала чуть слышная ироническая нотка. — Я только хотел сказать, что честно заработал право на такой же долгий взгляд.

— Что-что?

— Ну, право оглядеть вас так же тщательно, как вы изучали меня, миссис Огилви. Я оставляю его за собой до лучших времен.

Он по-военному отдал честь и старательно закрыл дверь.

Брэнди опустилась в кресло. Если так пойдет дальше, дорога до Рождества будет долгой.

Брэнди никак не могла сосредоточиться. Воспоминание о ненормальном Деде Морозе отвлекало ее от работы. В конце концов она затолкала бумаги в ящик стола и отправилась в свой ежедневный обход.

Еще будучи стажером, Брэнди приучилась часто и, главное, неожиданно заглядывать то в один, то в другой отдел, чтобы убедиться, что работники правильно выполняют все инструкции. Со временем это стало хорошей привычкой. За два года своего директорства в Оук-Парке Брэнди избежала многих крупных неприятностей, решая возникающие проблемы в самом начале, пока с ними еще легко справиться. Не в последнюю очередь благодаря этому ее магазин был одним из самых прибыльных в торговой сети «Тайлер-Ройал».

Хотя, если генеральный директор будет и дальше присылать работников, которые ей не нужны и неприятны, от ее достижений скоро ничего не останется. Что это, в самом деле, нашло на Росса Клейтона? Зак Форрест утверждал, что не имеет на него никакого влияния, но Брэнди этому ни на минуту не поверила. Она только терялась в догадках, какого характера могло быть это влияние.

Обычно по понедельникам в магазине бывало затишье, но этот рождественский сезон явно обещал быть самым бурным из всех, какие Брэнди пришлось видеть, и, несмотря на «неторговый» день, народу в магазине было полно.

Одни покупатели еще только любовались рождественскими елками, которые с двух сторон стройными рядами обрамляли центральный вход, как бы приглашая публику войти и рассмотреть все получше. Другие были уже тяжело нагружены пакетами и коробками с сине-серебряным фирменным знаком «Тайлер-Ройал». В отделе игрушек несколько женщин не спеша выбирали подарки, а рядом дети выстроились в очередь к огромному креслу, стоящему прямо перед разукрашенным фасадом Мастерской Санта-Клауса.

Стоп, сказала себе Брэнди. Сейчас не должно быть Деда Мороза на дежурстве. Он заступает только вечером, когда дети вернутся из школы и вместе с родителями смогут прийти в магазин.

Она остановилась у ограды, окружающей Мастерскую Санта-Клауса и помогающей сдерживать напор детской очереди в часы пик. Сейчас, впрочем, было тихо. Набралось не больше дюжины ребятишек, желающих поговорить с человеком в красной шубе, который удобно расположился в огромном, как трон, кресле и уже держал на каждом колене по малышу.

Брэнди подошла к ближайшему пункту выдачи товаров и набрала номер директора по кадрам:

— Вы назначили нового Санта-Клауса на работу сегодня в дневную смену?

В голосе директора послышалось изумление:

— Нет, конечно. Я выдал ему должностную инструкцию и сказал, что мы позвоним, как только составим новое расписание, с его участием, — в точности как вы велели.

— Так я и думала, — пробормотала Брэнди, кладя трубку.

Когда она снова подошла к Мастерской Санта-Клауса, двое мальчишек как раз слезли с его колен, а маленькая девочка забралась. Брэнди оперлась на перила и с минуту наблюдала за происходящим. Ей пришлось признать, что Зак Форрест оказался не таким плохим Дедом Морозом, как она предполагала. Правда, он был все же слишком худым, хотя явно подложил ваты под шубу на талии, и даже издали было видно, что борода у него фальшивая. Но он как-то сумел превратить свои черные брови в седые и костюм у него был отличный — тяжелый красный бархат, отороченный вроде бы настоящим белым мехом. И сапоги, и ремень на поясе тоже не полиэтиленовая дешевка, а самая лучшая черная кожа, натертая до блеска. Из того же материала была обложка тетрадки, лежавшей на его правом колене.

Тетрадь? Брэнди не верила своим глазам. Что, скажите на милость, он мог там записывать? И вообще, что он делает здесь, не дождавшись ее указаний? Чем быстрее она разберется с этим мятежным работником, тем лучше.

Брэнди проскользнула в калитку и прошла к началу очереди.

— Мне надо с вами поговорить, — шепотом сказала она.

Зак не обратил на нее ни малейшего внимания. Он был весь сосредоточен на ребенке, которого держал на коленях. Это была девочка лет четырех, она весело болтала на языке, который Брэнди вполне могла бы посчитать иностранным. Некоторое сходство с общепринятым английским просматривалось, однако весьма незначительное. Но Зак, хотя и морщил бровь, тоже, видимо, не без труда понимая девочку, время от времени записывал в тетрадку что-то из того, что она говорила.

— Вы меня слышали? — вполголоса спросила Брэнди.

Зак поднял глаза и оглядел очередь.

— Конечно. Увидимся, когда я закончу с детьми.

Брэнди изо всех сил прикусила язык, чтобы не рявкнуть тут же: «Вы уволены!» Только присутствие десятка детей и их родителей удержало ее.

И Брэнди стала ждать, стараясь не притопывать от нетерпения, пока он спускал с колен девочку, манил к себе следующего ребенка и заводил беседу… Этак он до вечера будет возиться с дюжиной малышей, думала она. В этом, несомненно, его замысел — тянуть резину, пока Брэнди не надоест ждать.

Она закрыла калитку, чтобы больше никто не становился в очередь, и вывесила табличку: «Санта-Клаус кормит своих северных оленей. Скоро придет». Это объявление ее Деды Морозы всегда вывешивали на время перерывов в работе. Потом она вернулась к гигантскому креслу и встала рядом. На коленях у Зака сидел очередной ребенок, а его мама пятилась назад с фотоаппаратом.

Наконец очередь иссякла. Брэнди подождала, пока последний ребенок отошел достаточно далеко, чтобы не услышать их, и повернулась к Заку:

— Что вы здесь делаете?

— Мне кажется, это ясно — яснее некуда.

— Вам было сказано, что мы позвоним, как только подготовим для вас расписание!

— И когда же именно это должно было произойти, миссис Огилви? Вам, я думаю, не составило бы труда найти причину, чтобы вовсе не звонить мне. Поэтому, увидев, что сегодня днем дежурный Санта не назначен, я решил выйти на работу.

— Вы что, не понимаете? Мы несем ответственность перед покупателями, мистер Форрест! Вы не можете так просто прийти и начать работать, безо всякого обучения.

— Да чему тут учиться? Ваш директор по кадрам дал мне список всех ваших правил. Запомнить их несложно. Вот, послушайте: не обещать детям в подарок никаких определенных игрушек, если родители не подали вам знака, что они согласны. Вместо этого сказать: «Посмотрим». Не реагировать на просьбу подарить маленького братика или сестричку. Просто сделать вид, что не слышишь. Не пользоваться сильно пахнущим одеколоном и туалетной водой после бритья. Не давать конфет без разрешения родителей. Каждый день перед началом работы обойти отдел Страна игрушек, чтобы ознакомиться с ассортиментом. Помогать детям взобраться к тебе на колени, но не поднимать их самому — так меньше вероятность напугать малышей… — Он помолчал. — Да и покалеченных Санта-Клаусов будет, несомненно, меньше, если они не станут перенапрягать спины, целый день поднимая с полу ребятишек.

— Это предложение могло бы исходить от юридического отдела корпорации, — холодно сказала Брэнди. — Но я не понимаю, при чем тут…

— Точно, звучит похоже.

Она повысила голос:

— Дело в том…

— Дело в том, что остальные девяносто пять правил у меня точно так же от зубов отскакивают — так почему бы мне не работать? Почему дети должны быть лишены возможности поговорить с Санта-Клаусом только из-за того, что им случилось зайти в магазин в понедельник днем?

Брэнди скрестила руки на груди и вздернула подбородок:

— Между нами, похоже, есть принципиальное расхождение в вопросе о том, кто здесь главный, мистер…

— Осторожно! — Зак поднял руку, предупреждая: девочка остановилась у закрытой калитки, с надеждой глядя на него.

— … Клаус, — сквозь зубы процедила Брэнди. — Наверное, нам лучше продолжить разговор в другом месте.

Зак щелкнул пальцами:

— Это мысль, миссис Огилви.

Было около трех часов. В кафетерии в это время почти пусто.

— Не поговорить ли нам за чашечкой кофе, — предложила Брэнди.

Зак встал, и девочка у калитки явно расстроилась.

— Ты скоро вернешься, Санта? — крикнула она. — Долго будешь кормить своих оленей?

— Всего несколько минут, — ответил Зак. — Я сейчас вернусь.

— На вашем месте я бы ничего не обещала, — проворчала Брэнди.

Время ланча давно закончилось, в кафетерии сидели всего несколько покупателей, попивая прохладительные напитки и давая отдых ногам, а заодно проверяя по спискам, все ли покупки сделаны.

Пока Зак наливал две чашки кофе и относил их на столик в углу, Брэнди погрузила на поднос сливки, сахар и салфетки и попросила все записать на ее счет.

— Санта-Клаус, я полагаю, денег с собой не носит, — сказала она, опуская нагруженный поднос на стол.

— Отчего же? Ношу. Но ведь это вы меня пригласили на свидание, а судя по тому, как сильно задела вас моя ошибка, когда я назвал вас «мисс», вы, должно быть, из тех, кто считает оскорблением попытку заплатить за них в кафе. И все же я буду счастлив придвинуть вам стул, если, конечно, это вас не обидит.

— Садитесь, — приказала она.

Но он все-таки придвинул ей стул прежде, чем усесться напротив нее.

Брэнди размешивала сахар в кофе и задумчиво оглядывала Зака.

— У меня такое чувство, как будто я попала в сказку «Чудо на Тридцать четвертой улице», — пробормотала она.

Зак улыбнулся.

Улыбка, сверкнувшая на смуглом лице над белейшей бородой, на миг ослепила Брэнди. Ему идет красное, подумала она рассеянно. Костюм был насыщенного густо-рубинового цвета; рубиновые отблески играли на скуластом лице.

— Если это вежливая попытка выяснить, не думаю ли я, что я в самом деле Дед Мороз, — нет, Брэнди, я так не думаю.

— Ну что ж, уже легче… Постойте! Откуда вы знаете, как меня зовут?

Зак наклонился к ней с заговорщическим видом:

— Вы поверите, если я скажу, что использовал свой рентгеновский взгляд для просвечивания ящиков картотеки в кабинете директора по кадрам?

— Нет.

— Вот и хорошо. Мы установили две вещи. Первое: я не думаю, что я — Супермен или Дед Мороз, и второе: вы признаете, что я не псих. Вот мы уже к чему-то и пришли.

— Мы пришли в тупик. Я ведь, знаете ли, могла и уволить вас за сегодняшний фокус. Вы не имеете права просто так разгуливать по магазину и сами себя назначать на работу только потому, что, по-вашему, ее надо сделать.

— Я вовсе не жду от вас платы за мою сегодняшнюю работу. Это было что-то вроде раздачи бесплатных образцов продукции в рекламных целях: я хотел показать вам, как хорошо могу справиться с этой работой. Признайтесь, у меня неплохо выходит.

Брэнди вовсе не хотелось ничего такого признавать, хотя и отрицать было трудно.

— Мы говорим не об этом, вам не кажется?

— Не кажется, — Зак откинулся назад на стуле. — Скажите честно: вы бы мне позвонили?

— Не прямо я, это не моя обязанность. Но я бы проверила, что директор по кадрам имеет вас в виду.

— Большое утешение, — саркастически усмехнулся он. — Я бы тогда попал на работу как раз в Сочельник.

— Вы должны помнить, что трудовой стаж в нашей компании у вас пока нулевой. Ваше знакомство с Россом здесь ничего не меняет, и будет только справедливо, если я стану в первую очередь считаться с теми троими Санта-Клаусами, которых наняла раньше.

— Вот видите? Поэтому я и счел необходимым самому найти себе рабочее время.

— Послушайте, мистер Форрест, я не могу позволить моим работникам самим составлять для себя расписание, не считаясь с интересами магазина в целом.

— Но я как раз считаюсь с ними. Уже около дюжины ребят ушли из вашего магазина более счастливыми, чем они были бы, не работай я сегодня днем. И их было бы уже вдвое больше, если бы вы позволили мне трудиться, а не затащили сюда пить кофе. Так что, с вашего разрешения, я хотел бы вернуться к своим обязанностям.

Он отодвинулся от стола и встал.

— Ваше знакомство с генеральным не означает, что вы можете вводить собственные правила, — предупредила она.

Он смотрел на нее, подняв седые брови, с выражением страдальческого долготерпения на лице. Брэнди заколебалась. Самовольный выход на работу был, конечно, вопиющим нарушением. Но в то же время она не могла не признать, что уволить за одно это, пожалуй, нельзя. Было бы сложно объяснить Россу Клейтону, что же такого ужасного совершил его друг, вызвавшись поработать бесплатно, чтобы зарекомендовать себя.

Зак Форрест между тем смотрел на нее так, как будто точно знал, о чем именно она думает. Он стоял у стола с надменным видом, явно ожидая, когда она признает свое поражение.

Брэнди сдалась.

— Но вы больше не будете самовольно выходить на работу?

Зак склонился к ней:

— Как насчет того, чтобы о каждом моем выходе предупреждать вас?

— Я вовсе не это имела в виду.

Он слегка улыбнулся:

— Я не сомневаюсь, что вы разрешите эту проблему. А пока вы знаете, где меня искать.

Он замешкался на миг уже только у двери, которую вежливо придержал, пропуская двух пожилых леди.

Брэнди не понадобилось считать до десяти, чтобы взять себя в руки. Вместо этого она считала дни, остающиеся до Рождества.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В тот вечер Брэнди ушла из универмага уже перед самым закрытием. Вечерняя суета начинала стихать. На стоянке перед огромным пассажем, через который покупатели входили в магазин, таяли ряды автомобилей. Воздух был свежий, морозный. Она знала, что могла бы увидеть звезды, если бы не плотные ряды мощных фонарей, разгоняющих темноту зимней ночи. Сегодня снега не будет.

В нескольких милях от магазина в большом жилом комплексе, где жила Брэнди, светились окна почти всех квартир. Тут и там мерцали огоньками елки, вспыхивали и гасли крошечные красные, золотые, зеленые, белые лампочки. Почти каждая дверь была украшена венком из колючих веток, игрушечным Санта-Клаусом или картинкой, изображающей библейскую сцену Рождества.

Проходя к своей двери, Брэнди услышала звуки рождественских гимнов. От этой музыки у Брэнди начинала болеть голова. Не то чтобы она была невыносимо громкой — но такой мучительно отчетливой и такой неотвратимой… Праздник не знает удержу, думала Брэнди.

Зато в ее жилище было темно и тихо. Со вздохом облегчения закрыв за собой дверь, она зажгла свет, включила классическую музыку, налила себе бокал хереса и села на диван, наслаждаясь покоем.

Комната, уютная, как кокон, успокаивала ее. Мягкая мебель, обитая неяркой тканью с едва намеченным рисунком, гравюры в изящных рамках на стенах, выкрашенных в нейтральный цвет, толстый пушистый ковер, смягчающий каждый шаг. Комната дышала покоем и выглядела в эти дни так же, как и все остальные одиннадцать месяцев в году, — за это Брэнди ее особенно любила.

Ни тебе елок, ни мишуры, ни рождественских веток омелы. По крайней мере здесь Брэнди была избавлена от знаков и запахов надвигающегося праздника. Здесь она могла не слушать бесконечных рождественских гимнов. Собственно, устроившись поуютней в своей комнате, она могла даже сделать вид, что никакого праздника вообще нет.

А после такого денька, как сегодняшний, это было великое благо. Она откинулась на мягкую спинку дивана и закрыла глаза. И как только она справится с этим новым Дедом Морозом?

За те два года, что она проработала директором универмага в Оук-Парке, Брэнди ни разу не нанимала подобного сотрудника, это уж точно. Она даже ни разу не слыхала о работнике, который бы сам себе назначал рабочее время, не обращая внимания на существующее расписание, не подчинялся директору и вообще вел себя так, как будто он знает дело лучше ее.

Правда, она также ни разу не нанимала друга своего босса. Неплохо было бы позвонить Россу Клейтону и спросить, чем именно его шантажирует Зак. Это должно быть что-то совершенно исключительное, судя по тому, как твердо этот человек рассчитывает на особое к себе отношение. Брэнди, хоть убей, не могла вообразить что-либо достаточно ужасное.

Она допила херес и побрела на кухню в надежде откопать в морозильнике что-нибудь, с чем не будет особой возни. Выбирать было уже почти не из чего. Придется в ближайшие дни выкроить время и заехать в супермаркет. Только надо успеть до выходных, а то к концу недели в магазинах опять начнется столпотворение.

Зазвонил телефон. Она скорчила гримасу и хотела было прикинуться, что ее нет, но потом все же со вздохом подняла трубку. Мало ли, вдруг звонят из службы охраны ее магазина?

Это была Кейси Эмос.

— Я видела тебя сегодня днем с новым Санта-Клаусом. Что происходит, Брэнди?

— Мы разговаривали. А что?

— Слышала бы ты, какие поползли слухи!

— Кейси, я уже очень давно не интересуюсь сплетнями.

— Ладно, тогда я тебе ничего не скажу, — бодро согласилась Кейси. — На самом деле это просто анекдот. Но послушай, я видела, как между вами пробегали электрические разряды!

— Единственное, что ты могла увидеть, — это вспышки гнева.

— А, так это правда, что Росс заставил тебя нанять его?

Брэнди старалась не повышать голоса:

— Хотела бы я знать, кто пустил этот слух.

— Да ты же и пустила, только что, когда сказала, что он тебя раздражает. Если бы ты наняла его по своей воле, а он тебя так разозлил — он оказался бы на улице в ту же минуту.

Брэнди чуть не откусила себе язык. Еще вчера ей хватило бы ума подумать, прежде чем говорить, и она бы не попалась в ловушку Кейси… Итак, Зак Форрест нанес еще один удар. Если так пойдет дальше, к Рождеству у нее не останется ни капли здравого смысла.

— Вместо этого, — продолжала Кейси, — он отработал свою смену и пошел домой. Собственно, поскольку я тоже в это время уходила, он проводил меня до машины.

— Поздравляю.

— Он очень мил. Но я не почувствовала тех искр, которые летали вокруг вас сегодня в кафе, так что не волнуйся.

— И как только я терплю тебя, Кейси?

— Это потому, что я твоя лучшая заведующая отделом, и в следующем году, когда я получу собственный магазин, ты будешь плакать, расставаясь со мной.

— Это верно. Но…

— А еще потому, что я совсем не болтлива. Я никому ни слова не скажу о том, в чем ты мне призналась сегодня вечером.

— Так, значит, я открыла тебе душу? А я и не знала, — съязвила Брэнди. — Если ты звонишь только за этим — ценю твою заботу, но…

Голос Кейси стал серьезнее:

— Нет, я, собственно, хочу сверить с тобой меню для нашего праздничного рождественского вечера. Осталось всего две недели, так что заказывать провизию надо прямо сейчас.

— Кейси, ты знаешь: мне все равно, что будет на столе.

— Мы можем уложиться в ту же сумму, что и в прошлом году, если не будем заказывать креветки.

— Но ведь ты говорила, что в прошлом году наши сотрудники были в восторге от креветок.

— Да, но с тех пор все так подорожало, а ты не велела выходить за рамки бюджета…

— Бери креветки. Я сама за них заплачу. Только никому не говори, ладно?

— Так ты, пожалуй, подорвешь свою репутацию самой большой скряги в торговой сети. Я и мечтать не смела о таком. Может быть, в этом году ты поучаствуешь и в подарочной лотерее?

— Нет, конечно. Почему, ты думаешь, я настаивала на том, чтобы участие было добровольным?

— Все равно ты, похоже, стала слегка помягче. Может, это влияние Деда Мороза? Кажется, он тебя вдохновил.

Брэнди заскрежетала зубами.

— Единственное, на что меня вдохновил мой новый Дед Мороз, — это ярость.

— Я не имела в виду никого определенного, — промурлыкала Кейси. — Я говорила вообще о духе Рождества. Но ты решила, что речь идет о твоем новом Деде Морозе. Как это интересно, что ты сразу о нем подумала!


Бывали моменты, когда стесненность кабинета Брэнди оказывалась его преимуществом. Брэнди заметила, что собрания и совещания имеют тенденцию проходить в хорошем темпе, если их участники сидят на полках этажерок и каталожных ящиках.

До открытия магазина оставалось еще несколько минут, а совещание с заведующими всех отделов универмага, проходившее, как обычно, во вторник утром, уже приближалось к концу, когда в кабинет вошла Дора и, не говоря ни слова, подвинула Брэнди через стол полоску бумаги.

Брэнди развернула записку, вполуха продолжая слушать доклад заведующей отделом электроники. «Миссис Таунсенд из универмага в Канзас-Сити просит ей позвонить», — написала Дора своим узким, аккуратным почерком.

Странно, подумала Брэнди. Если бы дело было серьезное, Дора вызвала бы ее с совещания. А если нет, почему она не подождала, пока совещание кончится?

Тут Брэнди заметила вторую часть записки. «И ваш Дед Мороз только что забегал предупредить, что он выходит на работу сегодня утром», — сообщала Дора.

Брэнди вздохнула. Похоже, весь универмаг уже считает Зака Форреста ее собственным, персональным Дедом Морозом?

Она закрыла совещание и вслед за своими заведующими вышла из кабинета.

— Дора, миссис Таунсенд сказала, зачем звонила?

— Нет. Она просто просила перезвонить, когда вам будет удобно. Она в магазине весь день.

Дора осторожно заглянула в бумажку у Брэнди в руке.

— Я не знала, что делать с вашим Санта-Клаусом.

— И никто не знает, — призналась Брэнди.

— Я даже не совсем уверена, правильно ли я его поняла. Я спросила его, почему он просто, как все, не отметил время своего прихода на табель-часах вместо того, чтобы докладывать вам, а он сказал, что вы его ждете. Вот я и решила сразу вам сообщить.

Лучше б ты этого не делала, подумала Брэнди. Если бы она не знала, что там, внизу, в огромном кресле перед Мастерской Санта-Клауса сидит и мутит воду Зак, она могла бы просто заняться своим делом. Теперь же, когда она знала, надо было принимать меры — она не могла уже просто прикинуться, что забыла об этой проблеме. Ни один директор не допустит, чтобы новый работник сам составлял себе расписание, а его, директора, выставлял дураком. Если бы такая новость просочилась наружу, Брэнди Огилви стала бы посмешищем для всей торговой сети.

Но она провела почти всю ночь без сна, так и не придумав, каким образом можно запретить Заку Форресту делать только то, что ему хочется.

Она, конечно, могла бы ему не платить, но вряд ли это разумное решение — ведь он мог снова позвонить Россу Клейтону. В конце концов, он делал ту работу, на которую его наняли, а то обстоятельство, что он не вполне соответствовал требованиям Брэнди, вряд ли покажется Россу, как она подозревала, более важным теперь, чем накануне, когда она пыталась сразу отказаться от нового работника.

Что ж, если она не может от него отделаться, лучше будет назначить ему определенные часы работы. Так она хотя бы формально сохранит контроль над ситуацией.

— Дора, ты могла бы узнать, когда должен выйти на работу настоящий Дед Мороз?

— Конечно.

У Доры был слегка озадаченный вид.

— А еще лучше, пойди в комнату отдыха персонала, сделай копию расписания на ближайшую неделю и принеси мне. Да, Дора! Постарайся, чтобы никто не увидел, что ты делаешь.

Дора смутилась еще больше. Брэнди только улыбнулась и ушла в свой кабинет.

На время отогнав мысли о Заке, она села за стол, чтобы позвонить Уитни Таунсенд в Канзас-Сити. Брэнди любила поговорить с Уитни. Никогда не угадаешь, что она задумала. Может быть, хочет прислать на стажировку своих работников, а может — на рождественской вечеринке разыграть генерального директора. А поскольку она была не только директором магазина, но и вице-президентом всей торговой сети «Тайлер-Ройал», она могла себе позволить что угодно.

Со скоростью пулемета протрещали кнопки на телефоне — и вот уже Уитни взяла трубку.

— Как ты там? — сразу спросила она. — От тебя уже которую неделю нет вестей.

— Сама знаешь, какой сейчас сезон.

— Вот именно. Поэтому я и ждала звонка от тебя, пока рождественский сезон еще не набрал обороты. Разве ты не знаешь, что должна звонить своему ментору хотя бы раз в месяц?

В голосе слышалась улыбка, лишавшая вопрос всякой серьезности.

— Я пыталась, — живо отозвалась Брэнди. — Но не стала оставлять сообщение на автоответчике, когда звонила последний раз, поскольку в это время ты в Сан-Антонио занималась проблемами местного универмага.

— Ах, это. У Росса, кажется, сейчас нет аварийщика, вот меня и привлекли — помочь навести порядок.

— Я так и подумала. Во всяком случае, я не сомневалась, что забот у тебя хватает. Я звонила еще раньше, но ты была в отпуске на Гавайях. Твоя секретарша предлагала мне позвонить туда, но я же не совсем идиотка, чтобы беспокоить тебя в твой второй медовый месяц.

Уитни засмеялась:

— Трезвый ход мысли. Так у тебя — никаких проблем?

Брэнди вспомнила о Заке Форресте и вздохнула. Эту проблему она пока не в состоянии была даже выразить словами.

— Не больше, чем обычно.

— Это хорошо. Тем не менее я хочу лично убедиться, что у тебя все в порядке, так что в конце недели жди меня в гости. Не занимай вечер субботы, ладно?

Брэнди перекинула несколько страниц настольного календаря, собираясь записать…

— Я надеюсь, ты не имеешь в виду рождественскую вечеринку для руководителей корпорации? — медленно произнесла она.

— Именно ее я и имею в виду. И попробуй только не прийти.

— Уитни, ты же знаешь, что я эти вещи терпеть не могу.

— Да, знаю. Как знаю и то, что каждый год ты выдумываешь в свое оправдание новую сверхуважительную причину. Сказать по правде, Росс даже специально просил меня не назначать тебе свидание на празднике, чтобы посмотреть, как ты будешь выкручиваться на этот раз. У тебя уже так мало осталось времени на то, чтобы прислать свое очередное глубокое сожаление, что он ожидает получить настоящий шедевр извинительного жанра.

— Но ты, конечно, не прислушалась к его пожеланиям…

— Ну, это не было прямое указание, — рассудительно ответила Уитни. — Так что я его просто проигнорировала.

Хотела бы Брэнди вот так же смело игнорировать указания Росса, касающиеся Зака Форреста. Когда-нибудь, подумала она мечтательно, она тоже станет вице-президентом корпорации, и тогда такое ей будет позволено. Хотя сейчас от этого не легче.

— Может, лучше просто позавтракать вместе, Уитни? Ты же знаешь, на вечере нам все равно не дадут толком поговорить.

Дора открыла дверь и молча положила перед Брэнди рабочее расписание Санта-Клаусов.

— Я прилетаю в субботу после обеда и в воскресенье лечу обратно, — твердо сказала Уитни. — Так что либо мы встречаемся на вечере, либо вообще не увидимся. На мне, между прочим, тоже целый универмаг.

Брэндисдалась.

— Раз так, я приду, чтобы повидать тебя. Но, надеюсь, ты не будешь настаивать на том, чтобы я еще и наслаждалась прекрасной вечеринкой.

Уитни только засмеялась в ответ.

Брэнди положила трубку и взялась за дед-морозовское расписание. Дора не ограничилась недельным календарем: она принесла график до самого Сочельника.

Над этим расписанием совсем недавно Брэнди трудилась как одержимая. Это был тщательно выверенный результат двухлетних наблюдений за покупательскими приливами и отливами. Всегда, когда в магазине ожидается большой наплыв детей, — днем ли, после школы, вечером или в выходные дни — их будет встречать Дед Мороз. И все эти часы были по справедливости распределены между тремя пожилыми, седовласыми, бородатыми работниками, которых Брэнди приняла на эту роль.

Теперь, чтобы освободить место для Зака Форреста, она должна все выбросить псу под хвост и начать сначала.

Ей хотелось зарычать. То есть чего ей действительно хотелось, так это спуститься в Страну игрушек и поставить фингал под глазом одному неукротимому Деду Морозу. Но это была прямая дорога к осложнению обстановки.

Она достала чистый бланк расписания и начала чертить квадраты.

По возможности соблюсти справедливость, стараясь при этом не обмануть ожидания людей, которых она наняла раньше, — вот будет задачка. Сказать по правде, от одной мысли о том, как она вызовет своих замечательных Санта-Клаусов и станет объяснять им изменение в расписании, у нее начиналась изжога. Вряд ли они будут счастливы, если им придется ни с того ни с сего пересмотреть все свои планы на месяц, и трудно их за это винить. А прямо сказать, что их расписание меняется из-за выскочки, который по случайности знаком с боссом, у нее язык не повернется.

Хотя… есть другой выход.

Она повертела старое расписание так и этак и, улыбнувшись, потянулась за красным маркером. Начертив несколько новых строк в расписании, она засунула его в карман пиджака и вышла из кабинета.

— Дора, я буду в Стране игрушек, надо поговорить с Дедом Морозом.

— Ни пуха ни пера, — пробормотала Дора. — Не позавидуешь вашей работе.

Очередь перед Мастерской Санта-Клауса сегодня двигалась быстрее, чем накануне; большинство детей были совсем еще малыши, и родители хотели просто сфотографировать их с Дедом Морозом, без долгих разговоров. Брэнди закрыла калитку, вывесила объявление «Санта-Клаус кормит своих северных оленей» и не спеша двинулась к началу очереди, собираясь подождать около гигантского кресла.

Зак заметил ее, как только она сошла с эскалатора. Брэнди была в этом уверена, хоть он и не поднимал глаз. Собственно, сторонний наблюдатель мог бы поклясться, что Санта-Клаус ни на секунду не отвлекался от ребенка, которого держал на коленях. Но Брэнди знала, что ее присутствие не ускользнуло от него: она почувствовала словно внезапный импульс, как будто он нетерпеливо ждал и вздохнул с облегчением, едва она наконец появилась.

Она встала сбоку, у самого кресла, сложив руки на груди и стараясь выглядеть так, будто ей ничего не стоит простоять здесь всю жизнь. Брэнди прекрасно понимала, что бесполезно пытаться заговорить с Форрестом раньше, чем он отпустит последнего из детей, но, может быть, если стоять над ним молча, он занервничает и поторопится.

Через пару минут Зак поднял на нее глаза и, быстро улыбнувшись, произнес:

— Вы уверены, что северных оленей уже опять пора кормить, миссис Огилви?

Брэнди старалась говорить ровным тоном:

— Боюсь, что да, Санта.

— И вы проделали такой долгий путь с самого верха, чтобы помочь мне. Какая вы заботливая!

Годовалая малышка на коленях у Зака забулькала от смеха, и мама взяла ее на руки.

— Как мило вы общаетесь. Приятного аппетита вам обоим.

Она подмигнула Брэнди:

— Держу пари, я знаю, чего вы ждете на Рождество от этого Деда Мороза.

У Брэнди запылали щеки. Она вспомнила, что говорила Кейси об искрах, пробегающих между ней и Заком. Кейси, конечно, сделала идиотский вывод, и эта молодая мамаша тоже умом не блещет. Увидала электрический разряд и сразу же решила, что тут романтическая история.

Брэнди пришлось приложить немало усилий, чтобы справиться со смущением. Она не смотрела на Зака, но чувствовала, что он улыбается, явно довольный ее замешательством.

Мальчик, стоявший следующим в очереди, промаршировал к Заку, сложил руки на груди и заявил:

— Санта-Клаус только для детей. Мне мама сказала. Взрослые не должны у него ничего просить.

Брови Зака взлетели вверх:

— Почему это вдруг? У взрослых тоже есть мечты. — Он бросил на Брэнди оценивающий взгляд: — Что вы хотели бы получить на Рождество, миссис Огилви?

— Чтобы Новый год наступил на три недели раньше.

Зак поперхнулся, и прошло почти полминуты, прежде чем он смог снова посадить на колени ребенка и приняться за работу. А Брэнди, восстановив таким образом душевное равновесие, стала ждать, когда пройдет остаток очереди. По крайней мере, думала она, ему, кажется, расхотелось задавать мне на людях наводящие вопросы!

Он работал лучше, чем она предполагала, это приходилось признать. И домашнее задание он выполнил, или это был феноменальный актер: на просьбы детей реагировал так, как будто знал наизусть все игрушки в магазине. При этом он не просто соглашался исполнить любое пожелание: он вовлекал каждого ребенка в разговор, расспрашивал, почему он выбрал ту или иную игрушку.

Брэнди нетерпеливо переминалась с ноги на ногу:

— Это очаровательно, Санта, но…

Глаза его широко раскрылись:

— Уж не хотите ли вы для разнообразия сказать, что я что-то делаю правильно?

— И да, и нет. Я не понимаю, зачем их расспрашивать, почему они выбрали такую игрушку или другую.

— Я пытаюсь убедиться, что дети в самом деле хотят того, о чем просят, а не просто повторяют услышанное от друзей или в рекламе по телевизору.

Какая-то мама из очереди согласно закивала:

— В прошлом году мы подарили сыну все, что он просил, — и ни с одной игрушкой он не играл. Знаете, как было обидно, когда выяснилось, что все эти дорогие игрушки были просто капризом. Спасибо вам за то, что не жалеете времени на уточнение, Санта-Клаус.

Зак бросил на Брэнди взгляд, в котором явно читалось: «Видите? Выходит, я знаю, что делаю».

— Больше все же похоже на то, что вы тянете время, дожидаясь, пока я устану тут стоять, — тихо сказала Брэнди.

— Вы? — проворчал он. — Я начинаю думать, что вы вообще неутомимы, миссис Огилви.

Наконец довольные дети разошлись, и Брэнди с Заком остались вдвоем перед Мастерской Санта-Клауса. Зак встал, потянулся и спрятал в обширный карман свою кожаную тетрадку.

— Перерыв не помешает. Это кресло не так удобно, как кажется. Чашечку кофе? Сегодня моя очередь платить.

В кафетерии работала та же буфетчица, что и накануне.

— Два дня подряд? — пробормотала она. — Это становится привычкой, миссис Огилви.

Нет, это просто потрясающе, подумала Брэнди. Если Кейси вчера не ошиблась, магазинные сплетники вкалывают уже третью смену без перерыва. Этак, пожалуй, к концу дня ее две чашечки кофе с Дедом Морозом превратятся в полноценный любовный роман. А уж если эта байка выйдет за пределы универмага в Оук-Парке и пойдет гулять по торговой сети, молва наверняка отправит Брэнди на Северный полюс жить вместе с Дедом Морозом.

Зак размешивал сахар в чашке и задумчиво смотрел на нее.

— Так что вы на самом деле хотели бы получить на Рождество, Брэнди?

Она решила игнорировать его фамильярность: подозревала, что явное недовольство только больше раззадорит его.

— Вы сейчас не при исполнении, Дед Мороз, вы не забыли?

Он как будто не слышал.

— Изумруды, например? Они бы пошли к вашим каштановым волосам и белой коже.

— Не думаю, чтобы Санта-Клаус принес мне изумруды.

— Пожалуй, нет — по крайней мере этот Санта. Мы друг друга почти не знаем, так что с моей стороны вряд ли уместно было бы дарить вам драгоценности.

Его взгляд упал на гроздь бриллиантов на ее левой руке.

— Не говоря уж о том, что мистер Огилви наверняка будет возражать. А скажите, мистер Огилви существует?

Это уж совсем из ряда вон, подумала Брэнди.

— Не понимаю, зачем вам об этом знать.

— Не понимаете? Ладно, пока не важно. Но есть же что-то, что вам хотелось бы получить в подарок. Может быть, что-нибудь такое простое, вроде мира на земле… — Зак щелкнул пальцами. — Знаю! Как насчет белого Рождества?

— Поздновато… Теперь уже от снега никакого толку, — живо отозвалась Брэнди. — С другой стороны, если бы где-нибудь на этой неделе выпало с полдюйма хорошего пушистого снега, все покупатели пришли бы в праздничное настроение и наша выручка от сезонной торговли возросла бы процентов на десять, а то и больше.

Зак сокрушенно покачал головой.

— Но только полдюйма, не более. — Брэнди отхлебнула кофе. — А то на дорогах будут пробки, и все покупатели останутся дома.

— У вас чрезвычайно неромантический взгляд на праздник.

— И у вас сложился бы такой же после десяти рождественских сезонов в магазине.

Зак изумился:

— Десять лет? Вы для этого слишком молоды.

— Вовсе нет. Я начала подрабатывать в «Тайлер-Ройал», когда была еще старшеклассницей, — попала как раз на середину рождественского сезона. Но я здесь не затем, чтобы говорить о себе. Я составила вам расписание до конца месяца.

Он вытащил тетрадь.

— Да, кстати, — вспомнила Брэнди, — вам не кажется, что тетрадь лучше выбросить?

— Почему?

Он не спорил, просто удивился.

— Наверное, мне не нужно вам объяснять, что Санта-Клаус помнит все, что дети говорят и делают. Иначе он не был бы Санта-Клаусом.

Зак взглянул на нее с неодобрением:

— Вы хотите сказать, что никогда не слышали о старике, который пишет список всех подарков и дважды его проверяет? Я беру свои прежние слова обратно, Брэнди. Вы не просто чужды рождественской романтики — вы еще и крайне забывчивы.

Что-то в его тоне задело Брэнди. О Господи! Он не должен был говорить с ней как с бесчувственным сухарем.

— Я хочу сказать, что не вижу смысла записывать пожелания детей. Вы ведь не собираетесь разыскивать всех этих ребятишек в Сочельник и лично вручать им игрушки. — Она наморщила лоб. — Или собираетесь?

— Нет, конечно.

— Вот именно. Это и невозможно, ведь вы не имеете ни малейшего представления о том, что это за дети, где они живут. Это подтверждает мою точку зрения: записывать всю эту дребедень — только время тратить да бумагу переводить.

Она потянулась за его тетрадкой, и белая гвоздика на лацкане ее темно-зеленого пиджака перекосилась.

Зак выхватил тетрадку у нее из руки и сунул обратно в карман.

— Наоборот, — рассудительно сказал он. — Когда я записываю, дети видят, что я действительно серьезно их слушаю. Если твоя просьба записана в тетрадку Санта-Клауса — это дело верное, о ней не забудут. Так что, хоть я и благодарен вам за заботу, но, пожалуй, буду продолжать в том же духе, что и раньше.

Какую-то секунду Брэнди пристально смотрела на него, потом занялась своей гвоздикой. Спорить бесполезно, думала она. Его не переубедить, а повод не такой серьезный, чтобы издавать официальный приказ. Потому она и начала с вопроса, а не потребовала сразу, чтобы он оставил дома свою тетрадку. Брэнди давно научилась не ввязываться в драку по пустякам.

Зак потянулся через стол. На мгновение его пальцы почти обхватили ее запястье — он отвел ее руку от гвоздики. Потом сам поправил цветок, прочно воткнув булавку в шерстяной лацкан.

Брэнди показалось, что она ощутила тепло его пальцев. Все это одно воображение, тут же строго напомнила она себе, не могла она на самом деле ничего почувствовать сквозь два слоя ткани — пиджак и шелковую блузку. И все же ей казалось, будто прикосновение прожгло ее до костей.

— Вы что-то говорили о моем расписании? — напомнил ей Зак.

Брэнди вытащила из кармана дед-морозовское расписание и подала ему через стол:

— Квадраты, отмеченные красным, — ваши.

Что он будет делать? — гадала Брэнди. Спорить? Грозить? Рассердится или попробует торговаться?

Изучив бумагу, Зак поднял на нее глаза. С такого расстояния они казались еще темнее, чем обычно, особенно на фоне белого шелка его фальшивой бороды.

— Все, что вы отметили, — это часы, на которые у вас не было назначено дежурство Санта-Клауса.

— Да, — подтвердила Брэнди. — Поскольку вы и так взяли на себя изрядную часть этих часов, я подумала: надо уж оставить вам их все.

— Весьма великодушно с вашей стороны…

Брэнди улыбнулась.

— Не правда ли? — сказала она беззаботно. — Я дала вам больше времени, чем любому другому из Санта-Клаусов, но я надеюсь, вы не станете перед ними хвалиться. А то они почувствуют себя обойденными.

— Принимая во внимание, как распределены мои рабочие часы, я не думаю, что другие Санта-Клаусы станут мне завидовать. — Зак снова заглянул в расписание. — Два часа утром, один перед самым закрытием и полчаса — в перерыве, пока другой Санта ужинает. Я буду все время при деле.

— Если вам не нравится расписание, Зак…

— Я в полном восторге от него. В перерывах между дежурствами я успею сделать все свои рождественские покупки.

Брэнди стало чуть-чуть неловко. Расписание, которое она ему дала, было отвратительно — в ближайший месяц у него не будет ни одной сплошной половины дня для собственных дел и в то же время в сумме он не наработает столько, чтобы ему заплатили, как положено за полный день. Разве он не должен был хотя бы попытаться переубедить ее, уговорить дать ему более разумное расписание? Украдкой она наблюдала за ним. В его улыбке она не улавливала ни малейшего напряжения, и это ее беспокоило.

— Конечно, может быть, мне придется разбить палатку на автостоянке, чтобы уж точно не опоздать ни к одному из своих выходов на сцену, — сказал он. — Но если вы извините меня за это маленькое неудобство…

Брэнди стало чуть легче. В его голосе был какой-то яд, такой слабый, что она ничего не заметила бы, если бы не вслушивалась изо всех сил. Итак, на самом деле он был настроен не столь уж благодушно. Теперь, несомненно, он начнет торговаться.

Что ж, Брэнди была не против, она искренне стремилась к компромиссу. По крайней мере на этот раз она разговаривала с позиции силы — не то что в случае с тетрадкой. Учитывая все обстоятельства, Брэнди считала, что это уже перемена к лучшему.

— Вот почему я дала вам расписание сразу на весь месяц, — сказала она любезно. — Чтоб вы могли все спланировать заранее.

— Я так и сделаю. Теперь, поскольку в данный момент мне полагается быть на рабочем месте, я лучше туда вернусь, пока вы не уволили меня за прогул.

Он сложил расписание, спрятал во внутренний карман и вышел из кафетерия, не оглядываясь.

Чувство вины окатило Брэнди, как волна — парусную шлюпку. Расписание, которое она ему дала, было не просто отвратительным, сказать по правде, оно было бессовестным. Никогда раньше ни одному работнику она не назначала таких случайных рабочих часов, разрозненных, разбросанных по такому большому промежутку времени, и если бы кто-нибудь из ее заведующих отделами составил такое расписание, она бы этого не потерпела. Нечестно требовать от человека, чтобы он был на дежурстве, всегда под рукой в течение целого месяца, без единого перерыва.

Только директор магазина должен так работать, криво усмехнулась Брэнди.

Но почему Зак не поднял шума? Почему не попытался изменить расписание? Собирается сразу идти жаловаться Россу?

Вряд ли. Насколько она успела его узнать, он был не из тех, кто скрывает свои чувства или норовит чужими руками разрешать свои проблемы. Он ведь, не колеблясь, встал на защиту своих убеждений, когда шла речь об этой тетрадке, будь она неладна, — так с чего бы ему уклоняться от спора по поводу рабочих часов?

Может быть, просто его неприятности были серьезнее, чем она думала. Может, ему действительно нужна работа?

Брэнди судорожно сглотнула и попыталась вспомнить расписание. На ближайшие день-два оно еще на что-то похоже, подумала она. По-настоящему разрозненные, обрывочные рабочие часы начнутся с конца этой недели. День-другой она переждет, посмотрит, что получится, а потом…

Что ж, если ей придется отступить, это будет не первый случай, когда Брэнди Огилви признает свою ошибку.

Ей только совсем не доставляла удовольствия мысль о том, что придется смотреть Заку в глаза, когда она будет извиняться.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Облокотясь на ограду перед Мастерской Санта-Клауса, Брэнди любовалась седовласым Дедом, сидевшим в большом кресле с малышом на руках. Он подзадоривал малыша подергать его длинную белую бороду. Ребенок дернул от души, так, что Дед Мороз взвизгнул — Брэнди подумала, что притворяться ему почти не пришлось.

Мальчик вытаращил глазки.

— Мама, у него настоящая борода, — сказал он. — Это, наверное, и есть настоящий Дед Мороз!

Вот это другое дело, подумала Брэнди. Жаль, что Зак не видит профессионала за работой.

Не то чтобы она очень мечтала с ним встретиться. Брэнди не видела Зака уже почти тридцать шесть часов, с тех пор как он гордо удалился из кафетерия накануне утром. Она подозревала, что он нарочно старается не попадаться ей на глаза.

Собственно, Брэнди нисколько не удивилась бы, если бы он сегодня вообще не объявился на работе, а поехал сразу к своему другу Россу Клейтону. Она даже прикинула, что сказал бы Росс о том, как она справилась со всем этим делом; ей пришлось напомнить себе, что босс у нее, в общем, разумный.

В конце концов она все-таки послала Дору в комнату отдыха персонала посмотреть на табель-часы, и только когда секретарша вернулась с докладом, что Зак заступил на работу в утреннюю смену, как ему было назначено, Брэнди, наконец, полегчало. Она взялась за бумаги, накопившиеся на столе с прошлой недели. Все утро и большую часть дня она провела в кабинете и, только когда ранние зимние сумерки уже подступили к окнам, наконец отодвинула бумаги и отправилась в свой обычный обход по магазину.

… Итак, она смотрела на Санта-Клауса. Тот склонил голову и глядел на малыша поверх очков, в которых были только нижние половинки стекол. Эти очки стали точным последним штрихом, завершающим весь образ. Линзы, кстати, были настоящие.

— Какая перемена! — пророкотал глубокий бас прямо у нее над ухом. — Я имею в виду выражение восторга на вашем лице.

Повернувшись, она увидела Зака.

— Что вы здесь делаете?

Едва эти слова вылетели у нее изо рта, как Брэнди уже захотелось откусить собственный язык. Если он так хочет болтаться вокруг Мастерской Санта-Клауса и глазеть — пусть, ей-то какая разница?

Уголок его рта скривился в улыбке, но в целом вид был не очень веселый.

— Я только что с дежурства, отработал полчаса, пока этот человек обедал. Поскольку расписание составляли вы, я думал, вы хоть помните.

Брэнди совсем забыла. И как она не догадалась оставить себе копию этого нелепого расписания? Из-за его нелепости и не догадалась, напомнила она себе. Ей в голову не приходило, что этот график будет действовать.

Зак, видимо, только что вышел из маленькой раздевалки, спрятанной за Мастерской Санта-Клауса, — на нем была обычная одежда. Брэнди так привыкла видеть его в красной бархатной шубе и с белой бородой, что теперь с удивлением разглядывала его кашемировый свитер, подобранный в тон серым брюкам, а главное — чеканный профиль. У него был усталый вид и ни намека на ямочку на щеке.

Брэнди вдруг поняла, что думает об этой ямочке. На какой щеке она была? Брэнди никак не могла вспомнить. Это, конечно, не имело никакого значения, хоть бы и вовсе больше эту ямочку не видеть. Да и вообще, не ее забота, улыбается Зак Форрест или нет.

— Хорошо работает, — Зак кивнул в сторону Санта-Клауса.

Брэнди удивилась такому проявлению доброй воли.

— Конечно, хорошо. Поэтому я его и наняла.

— Поосторожней, дети услышат.

Брэнди разозлилась на себя за промах.

— Благодарю за напоминание, — сказала она сладким голосом. — Впредь я буду осторожнее, так что вам не обязательно слоняться здесь, чтобы присматривать за мной.

Зак, казалось, вовсе не заметил приторного тона:

— А куда, по-вашему, я должен идти?

— Вы, конечно, не думаете, что я поверила, будто вы в самом деле разбили палатку на стоянке. Я полагаю, вы собрались домой. Если вы отработали свое…

— Да нет же. У меня перерыв на два часа, а потом еще час дежурства, перед самым закрытием.

— Но я подумала, раз вы не в костюме…

— Я решил, что вам вряд ли понравится, если по магазину будет разгуливать лишний Дед Мороз.

— Мне бы это не понравилось.

— А поскольку у меня склонность к клаустрофобии, перспектива сидения в раздевалке меня не приводит в восторг. Там, знаете ли, тесновато. Так что остается переодеваться после каждой вахты.

Брэнди прикусила губу и пыталась сообразить, как признаться, что на самом-то деле она имела в виду не такое разрешение их конфликта.

Но, пока она искала слова, Зак добавил:

— Зато мои рождественские покупки идут полным ходом, тут уж ничего не скажешь. От нечего делать я изучаю ассортимент и купил уже почти все по своему списку. А вы? Вы сейчас свободны?

— Нет, я просто делаю обычный обход. Я стараюсь хотя бы дважды в день заходить в каждый отдел.

Черная бровь насмешливо приподнялась.

— Так это ваш первый поход сегодня или с утра вы просто избегали Страну игрушек?

— Ничего я не избегала. Сейчас самый критический момент в году, и у меня полно бумажной работы.

Брэнди, конечно, не обязана была перед ним отчитываться, но его вопрос слегка обеспокоил ее. Что, если она действительно отчасти поэтому на весь день загрузила себя работой?

— Рад, что вы мне все объяснили, — пылко произнес Зак. — А то я уж было подумал — вдруг это как-нибудь связано с нежеланием наткнуться на меня?

Легкое беспокойство Брэнди тотчас переросло в сильнейшую злость. У Зака не было никаких оснований так говорить, и лучше прекратить это сразу. Давай, только легко, без нажима, сказала она себе.

— С чего бы вдруг мне не хотеть вас видеть?

— Так вы хотите? Это ободряет. Моя жизнь наполнилась смыслом теперь, когда я знаю, что вы, несмотря ни на что, с нетерпением ждали встречи со мной.

Брэнди сморщилась, как от боли. Вот оно, залезла прямо в капкан. Зак не знал пощады:

— Раз мы оба собирались как раз сейчас побродить по магазину, можем пойти вместе. Это будет здорово! Вы в какую сторону направляетесь?

Какую дорогу ни укажи, он наверняка подстроит свои планы так, чтобы иметь возможность тащиться следом и изводить ее. Что-что, а это у него выходило отлично. Если бы в магазине проводился конкурс, кто лучше всех достанет босса, Зак наверняка был бы признан победителем.

— Я, строго говоря, не собираюсь бродить, — сказала она. — Я тороплюсь, так что…

— Мечтаете скорей освободиться и уйти домой?

— Не совсем так. Я буду здесь до закрытия, как всегда в это время года. Но у меня много дел. Так что, поскольку я ни в коем случае не хочу торопить вас и мешать смотреть по сторонам, сколько вашей душе угодно…

Зак прислонился к стойке перил и скрестил руки на груди.

— Надо думать, вы-то уже закупили все подарки к Рождеству? — поддел он ее.

— Вы совершенно правы.

— В вашем рождественском списке не осталось ничего, что бы вы еще не нашли, ни одной мелочи? — Он восхищенно присвистнул. — Знаете, я был уверен, что человек с таким мрачным взглядом на праздник, как у вас, будет откладывать покупку подарков до последней минуты. Но вы — чудо предусмотрительности, Брэнди.

— Что ж, я рада, что эта тема вас развлекла, но…

— Не пойму, как я мог так заблуждаться на ваш счет. Если только… Понял! Держу пари, вы приготовили всем родственникам и знакомым из вашего рождественского списка подарочные сертификаты «Тайлер-Ройал»[2].

На самом деле он был абсолютно прав, и Брэнди занервничала. Как он угадал?

— Ну и что, если так? Что плохого в подарочных сертификатах?

— Да ничего, наверное, — сказал Зак. Сам он явно думал иначе. — Остановиться на минутку возле бюро обслуживания покупателей — и все, дело сделано. Каждый получает то, что хочет, «Тайлер-Ройал» подсчитывает выручку, и даже после Рождества меньше будет людей, желающих вернуть вам или обменять то, что им подарили. Идеальное решение — обо всех вы позаботились!

— Не надо изображать дело так, будто это дурной тон. — Брэнди шагнула прочь от ограды. — Приятно было с вами поговорить, Зак, но, поскольку мы идем в разные стороны…

Она пошла по широкому проходу в сторону хозяйственного отдела.

Зак пристроился рядом.

— Почему вы так настроены против праздника? Я правда хочу понять. Если вас угнетает рождественская торговля — на свете есть другие занятия, знаете ли.

— Я надеюсь, что не останусь навсегда на этой ступеньке карьеры, так что не вечно мне придется иметь дело с рождественской паникой. Но пока что остальные одиннадцать месяцев в году я живу ради своей работы, а Рождество научилась просто терпеть.

— Работа — то, ради чего вы живете?

В его голосе звучало недоверие.

— Что вас так удивляет? У меня есть и другие интересы, конечно, но в это время года не до них. Работа прежде всего. Или вы не считаете, что женщины должны интересоваться прежде всего своим делом, а потом уже всем остальным? — резким тоном спросила Брэнди.

— Я бы не осмелился указывать всем женщинам, что им делать. Я только имел в виду, что раз у вас дело обстоит так, очевидно, мистера Огилви все-таки не существует.

Он не задал вопроса, но, поскольку после такого прямого утверждения увертываться было бессмысленно, Брэнди ответила:

— Нет, не существует.

— А был когда-нибудь?

Она остановилась около высокого стеллажа с мелкими кухонными принадлежностями — миксерами, тостерами, кофемолками.

— Простите?..

— Я только спросил…

— Я знаю, что вы спросили. Моя личная жизнь — не ваше дело.

Зак пожал плечами.

— Хорошо. Как скажете.

Он взял со стеллажа коробку.

— Как вы думаете, моей сестре понравится пароварка для овощей?

— Я не знаю вашу сестру, так что понятия не имею, — отрывисто бросила Брэнди.

Зак не обиделся.

— Видите ли, одну я ей уже купил, но сейчас, подумав, понял, что купил не ту.

Глаза его загорелись.

— А то, знаете, давайте я вам ее подарю — вы ведь из тех, кто ценит по-настоящему полезные подарки… Ну ладно, у меня еще будет время подумать. До работы все еще больше часа.

Это напомнило Брэнди о проклятом расписании. Единственное, что она знала точно, — это то, что со временем оно должно было становиться все хуже. То есть этот день был еще из неплохих, хотя распределение рабочих часов Зака было достаточно отвратительным и могло довести до истерики почти любого из ее работников. Ей придется отступить, и чем быстрее она это сделает, тем безболезненнее все пройдет.

Она набрала воздуху:

— Послушайте, Зак… Если вы хотите упростить расписание, которое я вам дала, я не против. На самом деле нам не нужен Санта во время обеденного перерыва, и вам неудобно часами ждать, чтобы полчаса поработать.

Он не кивнул, не улыбнулся, не нахмурился. Он вообще не реагировал. Это озадачило Брэнди.

— Или вечером, в последний час перед закрытием, — торопливо продолжила она. — В это время Санта-Клаус совсем ни к чему.

Зак по-прежнему ничем не показывал, что слышит ее, хотя она знала — он должен был слышать. Она попыталась обратить все в шутку:

— Все хорошие девочки и мальчики в это время все равно уже спят. Так что, если вы хотите освободиться прямо сейчас…

— Вы урезаете мое рабочее время?

— Я пытаюсь дать вам перерыв для отдыха!

Зак слегка покачал головой, как будто был разочарован. Или, может, он просто не верил своим ушам.

— О нет, Брэнди. Я и мечтать не посмел бы о каком-то особом отношении. Вы назначили мне определенные рабочие часы, и я не жалуюсь.

Брэнди заморгала от изумления.

— Ладно, — огрызнулась она. — Хотите так — валяйте, вперед!

Зак улыбнулся, мелькнула ямочка на щеке.

— В конце концов, вы не требуете от меня ничего такого уж необычного. Я уверен, сами вы будете здесь столько же, сколько и я, до последней минуты. Не так ли?

Ямочка была на левой щеке. Брэнди чуть не взвыла, поняв, что обратила на это внимание.

Приближалось время закрытия; она чувствовала, как меняется ритм жизни магазина. Даже не выходя из кабинета, не видя торговых залов, она почти слышала попискивание очищаемых кассовых аппаратов, гудение выключаемых компьютеров, щелканье кнопок — это гасят свет.

Брэнди подписала стопку писем и отложила на утро для Доры — она отправит. Потом отстегнула свою белую гвоздику, слегка замызганную теперь, через двенадцать часов после начала дня, и отправила ее в корзину для бумаг.

Во всех кабинетах администрации было темно, только по соседству, в комнате отдыха персонала, несколько человек надевали пальто и обувались, собираясь домой.

Сам магазин никогда не остается неосвещенным: включенный свет — лучшая мера безопасности. Но торговые залы выглядели совсем иначе теперь, когда погасли сверкающие огни витрин. И звучал магазин по-другому. Безжалостно-бодрые звуки рождественской музыки, не смолкавшие весь день, наконец-то затихли, утонув в благословенной тишине.

Эскалаторы стояли. Брэнди медленно спускалась, привычным глазом окидывая сверху целый этаж. На выходе из Страны игрушек маячила красная шуба. Зак, опершись на ограду Мастерской Санта-Клауса, разговаривал с какими-то детьми. Что они делают в магазине после закрытия, не известно никому. Дети — вот кто привлек ее внимание, сказала себе Брэнди. Уж конечно, она не искала Зака.

Охранник в форме окликнул ее, и она подошла к отделу электроники, где он проверял, все ли витрины заперты. Доберман-пинчер, стоявший рядом, навострил уши и оглядел ее с интересом. Брэнди держалась на почтительном расстоянии. Пес был на привязи, но достаточно было охраннику легонько дернуть за поводок и сказать одно слово, как он превратился бы в злобного монстра.

— Начальник охраны пассажа предупредил меня, что сегодня вечером у них там околачивался какой-то странный парень, — сказал охранник. — Он советует всем работникам магазина сегодня выходить через главные входы. Санта-Клаус сказал, что проводит вас до машины.

— Нет никакой необходимости. Но не забудьте всех предупредить.

Он кивнул:

— Я повесил записку у служебного выхода.

Зак распрощался с ребятишками и стоял, облокотясь на ограду и поджидая Брэнди.

— Готовы? — спросил он.

— Вам не стоит беспокоиться, Зак…

— И не надейтесь. Никакого беспокойства тут нет, нам по пути.

— Как мило с вашей стороны, — проворчала Брэнди. — Но вы все равно еще не переоделись.

— Еще раз? Нет уж, спасибо. Теперь я вылезу из шубы только для того, чтобы сразу залезть под горячий душ.

Почему при этих словах у Брэнди загорелись щеки — она сама не смогла бы объяснить. Что тут такого?

— Ну так я не буду вас задерживать.

— Вся задержка из-за того, что мы с вами тут стоим и разговариваем, — заметил он.

Это было недалеко от истины, и Брэнди двинулась к выходу, бормоча:

— Вы что, намеков не понимаете?

— Тут не захочешь — поймешь. Это был не намек, а удар кузнечного молота.

Железные решетчатые ворота были закрыты, оставалась лишь узкая щель — только-только для Брэнди, чтобы выскользнуть наружу.

— Знаете, я вполне могу сама пройти через стоянку к машине. У нас тут случаются время от времени мелкие неприятности, но ни разу ничего серьезного не было.

— Но если вы не дойдете до машины, а завтра на стоянке найдут ваше мертвое тело…

— Вы думаете, власти заподозрят вас?

— Нет, конечно, — сказал он быстро. — Наверняка есть десятки людей, которых заподозрят раньше, чем меня. Но мне больно при мысли о том, что Россу придется вас кем-то заменить.

— Благодарю за то, что поставили меня на место.

— Всегда к вашим услугам.

В огромном павильоне пассажа перед входом в универмаг было тихо. Вместо дневной суеты изредка слышался лишь цокот каблуков то туг, то там да тихий плеск фонтана. Они пересекли холл, и Зак открыл перед ней дверь. Снежный вихрь ворвался в проем, у Брэнди даже мурашки побежали по спине.

Закупоренная целый день в искусственном коконе здания, Брэнди даже не думала о том, какая на улице погода.

— Я не знала, что идет снег. Какая досада.

Зак низко поклонился:

— Пожалуйста, мадам. Полдюйма снега на этой неделе — так вы изволили сказать?

Брэнди уставилась на него.

— Если вы теперь ждете изъявлений благодарности только потому, что пару дней назад я обмолвилась — небольшой снег помог бы торговле… У вас нет пальто?

— Я его оставил в машине.

— Не самое удачное из ваших решений, я бы сказала.

— О, эта шуба — на удивление теплая. Это, кстати, одна из тем, которые я хотел бы с вами обсудить. Вы не думаете немного уменьшить отопление в районе Мастерской Санта-Клауса? Или хотя бы поубавить прожекторов? Там жарковато.

Брэнди пожала плечами.

— Может, если бы на вас было не так много мехов…

Зак стряхнул несколько снежинок с белого мехового воротника.

— Вы имеете в виду это? Это искусственный мех. От настоящего у детей может быть аллергия.

— Мне следовало бы знать об этом.

— Кроме того, я не единственный, кому там становится жарко.

— Да? Вы что же, провели опрос среди других Дедов Морозов? А дальше что собираетесь делать — организовать их в профсоюз и выставить пикеты, если ваши требования не будут удовлетворены?

— Неплохая мысль. Я начну составлять список своих требований. Где ваша машина?

Брэнди махнула рукой в самый дальний угол стоянки.

— Извините, что так далеко, но вы сами напросились.

— Я не жалуюсь.

Но ему, наверное, холодно, подумала Брэнди. Его бархатный колпак уже заиндевел, и несколько снежинок повисли на ресницах. Она раньше не замечала, какие у Форреста длинные и темные ресницы. Нет, правда, надо отправить его обратно в холл или прямо в его машину вместо того, чтобы позволять ему идти с ней все дальше и замерзать все больше.

Как же! Тут ее, видимо, ждет не больший успех, чем во всех прочих случаях, когда она пыталась его остановить.

— Так или иначе, я говорил не об одних Санта-Клаусах, — продолжал Зак. — Детям тоже неудобно. Почти все они ходят по магазину в пальто. На самом деле, если бы в магазине было более прохладно, это понравилось бы, видимо, всем покупателям.

— Почему бы вам не опросить их? Могли бы для разнообразия использовать свою тетрадку на что-нибудь полезное. Через пару недель напишете мне доклад, я его рассмотрю.

Зак как будто и не слышал.

Брэнди проследила за его взглядом. В двадцати ярдах от них женщина с маленькой девочкой шли, взявшись за руки, к машине. По крайней мере женщина шла. Девочка — лет шести или семи — упиралась и, не отрывая глаз от Зака, повторяла снова и снова:

— Санта-Клаус… Санта-Клаус!

Женщина слегка нахмурилась и покачала головой.

— Пегги, я сказала — нет. Мы с тобой договаривались, что идем только посмотреть на рождественские огни.

— Но если б я поговорила с Санта-Клаусом…

— Что ты хочешь мне сказать? — окликнул ее Зак.

— Зак, — прошептала Брэнди. — Разве об этом не сказано в правилах? Мать не хочет с вами говорить. И потом, Санта-Клаус из «Тайлер-Ройал» не подходит сам к детям. Он ждет, когда к нему подойдут.

— В данный момент, Брэнди, я не работаю на вас. Вы не забыли?

Не успела она возразить, как Зак уже отошел. Он мерил расстояние большими шагами, как будто и не было под ногами скользкого снега, и, когда Брэнди догнала его, уже наклонился к девочке и спросил:

— Придешь завтра посидеть на руках у Деда Мороза и рассказать, какие подарки ты хочешь получить на Рождество?

— Нет, — ответил ребенок почти шепотом.

— Почему нет? — мягко спросил Зак. — Ведь ты меня не боишься? Меня бояться нечего.

Женщина сказала:

— Вы не можете дать моей дочери то, что она хочет получить на Рождество, сэр.

В ее голосе была скрытая боль — и такое чувство собственного достоинства, что Брэнди посмотрела на мать с дочерью более внимательно. Пальто на девочке было явно не новое и так же явно было ей велико. Пальто ее мамы тоже было потертым, и обе были обуты не по погоде легко. Но девочка была аккуратно причесана, в волосах — розовый бант, а мать держалась очень прямо.

Зак не пошевелился. Он все еще стоял, наклонившись к девочке, и только взглянул снизу вверх на ее мать. Его голос звучал очень серьезно.

— Может быть, и нет, — вежливо сказал он. — Есть вещи, которые и для Санта-Клаусов нелегки. — Он осторожно обнял девочку за плечи. — Но я обязательно постараюсь. Почему бы тебе все-таки не сказать мне, Пегги, просто на всякий случай?

Девочка бросила быстрый взгляд на мать и уткнулась в его теплый бархатный рукав. Но голос ее был ясно слышен:

— Подари моей маме работу.

У Брэнди больно сжалось сердце.

Женщина опустила глаза, словно разглядывая носки своих туфель. Брэнди заметила, что они насквозь промокли.

— Я совершила ошибку, сказав Пегги, что в этом году в нашем доме не будет праздника Рождества, потому что у меня нет работы. Вот и все, что она имела в виду. Мне очень жаль, что она вас побеспокоила. — Спокойное достоинство, звучавшее в ее голосе, заставило сердце Брэнди отозваться еще больнее.

Зак, казалось, совершенно онемел.

Надо было соображать, что делаешь, подумала Брэнди. Теперь он изрядно влип со своими великими идеями о том, как легко быть Санта-Клаусом.

— Вот почему мы составляем правила, — тихо сказала она.

Зак поднял на нее глаза с самым невинным видом, как будто и не слышал ничего.

— Брэнди, разве не вы говорили, что вам нужны приказчики в торговых залах?

— Может, и говорила, но…

Женщина перебила:

— Пожалуйста, не тревожьтесь больше из-за нас. Пойдем, Пегги.

Она мягко, но решительно потянула девочку к машине.

Брэнди метнула на Зака гневный взгляд. Потом еще раз внимательно посмотрела на женщину и сказала:

— Подождите.

Она достала из сумочки визитную карточку и ручку, написала на карточке: «Постарайтесь, пожалуйста, найти место для…»

— Ваше имя, мадам?..

С явной неохотой женщина ответила:

— Тереза Говард.

Брэнди черкнула имя на карточке и протянула ей:

— Приходите с этим завтра в «Тайлер-Ройал», на третий этаж, спросите директора по кадрам.

Глаза женщины широко раскрылись, когда она взглянула на карточку:

— О, мисс Огилви…

Брэнди на секунду испугалась, что сейчас женщина поцелует ей руку.

— Это будет, скорее всего, только на рождественский сезон, — сказала она поспешно. — Но все же это подспорье.

Зак не сказал ни слова. Они стояли рядом, все в снегу, пока Тереза Говард и ее дочь не дошли до своей машины, а потом продолжили путь в дальний конец стоянки.

Брэнди наконец нарушила молчание:

— Вам не надо благодарить меня за то, что я спасла честь вашего мундира.

Она не смотрела на него.

— Я, собственно, и не собирался.

— Ах, вы не собирались?

Брэнди остановилась прямо перед ним, лицом к лицу, уперев руки в бока.

— Да как вы смеете ставить меня в такое положение?

— Я не ставил вас ни в какое положение. Я всего лишь задал вопрос.

— Я чувствовала себя крайне неудобно из-за вас.

— Возможно. Признаюсь даже, я к этому стремился. Но не я заставил вас взять ее на работу, это уж точно.

Брэнди свирепо смотрела на него.

— Ладно, хоть это вы понимаете… И не тешьте себя разными безумными надеждами. Мне как раз были нужны приказчики, а миссис Говард показалась подходящей кандидатурой. Но это не значит, что я стану выручать вас каждый раз, если подобное поведение войдет в привычку.

— Конечно, не станете, — сказал Зак.

Что-то он слишком легко согласился — Брэнди взглянула на Форреста с подозрением. Но у него был совершенно невинный вид.

— Эта ситуация ясно показывает, как необходимо обучение, — сказала Брэнди. — Что я и пыталась вам объяснить в первый же день, когда вы настаивали, что это совсем легкая работа. Сама мысль о том, чтобы обещать что-то ребенку, не имея ни малейшего представления, что он собирается попросить… Вы хоть понимаете, какой вред могли нанести?

— Я обещал ребенку только одно — что я постараюсь, — возразил Зак. — Я не говорил девочке, что смогу дать все, что она пожелает.

Обдумав этот аргумент, Брэнди без особой охоты признала, что он, пожалуй, прав — формально по крайней мере. Хотя здравомыслящий человек все равно бы так не поступил.

Зак между тем шел дальше, и ей пришлось срезать путь по сугробам, чтобы его догнать.

— Вы не должны были так бросаться на людей и лезть не в свое дело, Зак. Мать явно не хотела, чтобы вы вмешивались.

Зак остановился и посмотрел на нее сверху вниз. В желтоватом свете фонарей его костюм приобрел оранжевый оттенок, а глаза стали темнее, чем когда-либо раньше.

— Знаете, что я думаю?

Он говорил легко, почти небрежно, но в голосе была как будто тень, от которой Брэнди стало не по себе.

— Я подозреваю, что вы вообще не человек, миссис Огилви. Вы — инопланетянин. Или машина. Да, вот оно: вы робот. Неутомимый и бесчувственный. И я знаю, как это доказать.

Пока Брэнди моргала в изумлении, он вдруг бросился к ней, схватил за плечи и прижал к себе так резко и так крепко, что весь запас воздуха, бывший у Брэнди в легких, с шумом вырвался у нее изо рта. Она попыталась отпихнуть Зака и посмотрела на него снизу вверх, собираясь возмутиться. Но, даже если бы ей удалось перевести дух, сказать она все равно ничего не смогла бы. Он закрыл ей рот властным, требовательным поцелуем.

Брэнди прекратила борьбу. Она собиралась постоять спокойно только несколько секунд, чтобы он подумал, будто она сдалась, в то время как на самом деле она ждала удобного момента, чтобы вырваться на волю. Если бы он ослабил хватку хоть на мгновение… Но его руки были будто из железа, а губы упруги, яростны и горячи.

И все это было бесконечно более волнующе, чем то, что Брэнди приходилось испытывать прежде. Она ощущала шелковую мягкость его фальшивой бороды, а по вкусу Форрест, пожалуй, напоминал ей кофе, лимон и еще что-то невероятно сладкое…

Его гнев медленно уходил, а поцелуй становился нежнее, мягче… И все больше захватывал ее; когда элемент насилия исчез, Брэнди обнаружила, что отвечает на его ласку. Ее губы все больше смягчались, принимая его, и она прижималась кнему почти помимо своей воли.

В конце концов Зак остановился, опустил ее голову на свое плечо и прижался щекой к ее волосам. Брэнди не хотелось признаваться, но, пожалуй, это было хорошо, что он не отпустил ее совсем: у нее подгибались ноги.

Тем не менее после подобной сцены нельзя было просто стоять в его объятиях, следовало потребовать уважения к себе.

— Я готова принять ваши извинения, Зак.

Несмотря на все усилия, голос ее дрожал.

— Готовы?

Его голос тоже звучал немного странно, как будто он никак не мог отдышаться.

— Тогда, конечно, я извинюсь. По-своему.

Он очень нежно взял Брэнди за подбородок и повернул лицом к себе. Этот поцелуй вначале был совсем другой — мягкий, легкий, нежный, но он таким не остался, и к моменту, когда он кончился, сердце Брэнди колотилось с пугающей быстротой, а дыхание вырывалось из груда болезненными толчками.

Зак чуть-чуть отодвинул ее от себя, чтобы взглянуть на нее. Брэнди опустила голову — она была не в состоянии смотреть ему в лицо.

— Я должен признать, — сказал он хрипло, — целуетесь вы отнюдь не как робот.

Он медленно выпустил ее, минуту еще придержав за плечо, пока она вновь не обрела равновесие. Брэнди шагнула к машине и споткнулась. Что-то лежало в снегу у нее под ногами. Она была слишком оглушена всем случившимся и не посмотрела, что это, но Зак наклонился — и поднял ее сумочку. Оказывается, Брэнди ее уронила. Он стряхнул снег и молча подал сумочку Брэнди. Потом взял ее под руку и повел к машине.

Тишина вокруг стала полной, как будто они летели в мыльном пузыре, отделенные от всего мира. До них должен был бы доноситься шум машин, и гудки, и голоса. Но Брэнди не слышала ничего, кроме стука собственного сердца и шороха снега под ногами.

— Что бы вы стали делать, если бы я вас не спасла? — спросила она.

Еще несколько шагов они прошли молча, она даже подумала, что Зак не расслышал.

— Так вы из-за этого приняли ее на работу? — наконец отозвался он. Его голос звучал как будто издалека. — Чтобы спасти меня?

— Нет, конечно. Я вам говорила, мне не хватает работников в торговых залах.

Не глядя на него, она пыталась нащупать в сумочке ключи от машины.

Он взял у нее ключи и отпер дверцу.

— Зачем вы пытаетесь уверить меня, что у вас нет сердца?

Брэнди проскользнула на водительское место.

Она бы закрыла дверцу, но Зак — по рассеянности, несомненно, — встал так, что мешал ей.

— Меня не интересует, в чем вы уверены, — ответила она. — Но хочу сказать, с вашей стороны было не очень любезно так сильно и явно изумляться тому, что я нашла ей работу.

Зак вдруг улыбнулся, в глазах опять заплясали озорные огоньки.

— Я был просто поражен тем, что вы не раздавили ее на месте за то, что она назвала вас «мисс», а не «миссис».

— Идите домой, — резко сказала Брэнди. — А то превратитесь в сосульку.

— Да уж, — задумчиво протянул он. — Неплохая мысль. Приму горячий душ, открою холодное пиво, закину ноги на диван и подумаю обо всем, что узнал за сегодняшний день.

Он заглянул в машину и провел пальцем по ее щеке.

— Я все имею в виду.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Снег валил все гуще, Брэнди даже немного забуксовала, разворачиваясь перед домом, чтобы поставить машину на стоянку. Если так пойдет дальше, к утру на земле его будет гораздо больше, чем на полдюйма. Не видать Заку благодарности за исполнение желаний под Рождество…

— Я не собираюсь думать о нем, — пробормотала она, закрывая за собой дверь квартиры. Все! Сейчас она не на службе; все проблемы «Тайлер-Ройал» можно забыть до утра. А Зак — это, в конце концов, одна из ее служебных проблем.

Уж конечно, не из личных.

Брэнди сбросила мокрые туфли, на ходу просматривая почту. Три счета, письмо от подруги и рекламный каталог экзотических рождественских сладостей и орехов, который она сразу же отправила в ближайшую корзину для бумаг. После чего пошла в спальню переодеваться. Только сменив деловой костюм на джинсы и свитер и натянув свои самые теплые носки, она почувствовала, как напряжение долгого дня начинает спадать.

Она распустила тугой пучок на голове и стала расчесывать волосы, пока они не заблестели. Уронила в шкатулку с драгоценностями свои золотые сережки-«гвоздики» и стянула с безымянного пальца левой руки, на котором носят обручальное кольцо, свою бриллиантовую гроздь.

«А мистер Огилви существует?» — спросил вчера Зак Форрест. Гулкие раскаты его голоса до сих пор эхом отдавались в голове, бросая Брэнди то в жар, то в холод.

Она не ожидала такого вопроса. Уже два года она носила это кольцо и не помнила, когда последний раз кто-нибудь спрашивал, в чем его смысл. Многие люди, видимо, думали, что оно обручальное, но она просто не хочет об этом говорить, оставляя свою личную жизнь при себе. И поскольку прямых вопросов никто не задавал, Брэнди не чувствовала себя обязанной сообщать правду.

Она никогда не старалась нарочно делать вид, что замужем. Это кольцо было наградой, которую она сама себе вручила за успешное окончание курса менеджмента и в честь назначения ее директором универмага. Ей и в голову не приходило, что многим оно может показаться похожим на обручальное кольцо. На взгляд Брэнди, никакого сходства не было. В ее перстне центральный камень был намного крупнее остальных, с тонкой лентой бриллиантиков под ним и звездой над ним.

Забавно все же, до чего люди внушаемы. Некоторые за любым кольцом на левой руке сразу видят мужа или возлюбленного. А что Брэнди на все званые вечера для сотрудников компании упорно ходит одна и никогда никого не приглашает в гости — что ж, может быть, не так уж и глупо было со стороны ее коллег сделать вывод, что у нее муж — отшельник по натуре.

Брэнди не обращала на это внимания. Жизнь женщины сильно упрощается, когда никто не расстраивается из-за того, что она не замужем, и не пытается сосватать ей подходящего жениха. Это тем более верно в отношении женщины-руководителя, которая большую часть времени, когда не спит, занята своей карьерой. Для такой женщины небезопасно встречаться с мужчиной, который на нее работает, — а где еще, как не на работе, она могла кого-нибудь встретить? У нее слишком мало времени на поиски вне профессионального круга.

В общем-то, Брэнди не очень задумывалась об этом — все это было для нее неважно. Мужчина ей был совершенно ни к чему. Отношения такого рода только все усложняют — этот урок она усвоила давно.

Так почему она сегодня так бурно реагировала на поцелуй Зака Форреста?

Стоило ей задать себе этот вопрос, как она снова почувствовала отзвуки того болезненного, почти головокружительного ощущения, от которого у нее перехватило дыхание, когда он набросился на нее на автостоянке. «Моя реакция вполне объяснима, — сказала она себе. — Он меня практически изнасиловал — неудивительно, что я чувствовала боль и головокружение и не могла отдышаться».

Но она не сумела бы объяснить, почему в конце концов ответила на его поцелуй. Почему льнула к нему. Почему не двинула ему в челюсть, чего он вполне заслуживал.

Легкое чувство одиночества, вот и все, решила Брэнди. Как ни счастлива она, — а большую часть времени она вполне довольна своей жизнью, — все же она подолгу остается одна. В магазине вокруг полно людей, но Брэнди никому, кроме Кейси Эмос, не позволила завести с ней приятельские отношения. Если она как директор хочет работать успешно, то должна соблюдать дистанцию.

А дома… Иногда, призналась она себе, ее шаги слишком гулко отдаются в тишине квартиры и возникает искушение разговаривать с собой вслух, — просто чтобы слышать человеческий голос.

Так что, пожалуй, ничего нет странного в том, что сегодня, когда Зак внезапно остановился, пытаясь доказать свою точку зрения, она на миг поддалась ему. Одно следовало признать — целоваться он умел.

Но больше это не повторится. Теперь, когда она во всем разобралась, она будет настороже и…

В дверь позвонили. Брэнди со вздохом пошла открывать. Если это Зак, решила она, она врежет ему прямо по коленной чашечке и двинет его дверью.

Но это был не Зак. На пороге стояли три девочки лет по девяти-двенадцати. Они продавали праздничные гирлянды, чтобы заработать денег на школьный клуб.

— Мы брали заказы еще в октябре, — объяснила одна из них, — но вас не было дома. Теперь оказалось, что у нас есть лишняя гирлянда, мы и подумали — может быть, вы купите ее. Поскольку у вас, кажется, нет еще никаких рождественских украшений…

— У меня нет украшений потому, что они мне не нужны, — сказала Брэнди. — И гирлянда тоже не нужна. Послушайте, я ценю ваши усилия и с удовольствием сделаю взнос в кассу вашего клуба, только не тратьте на меня понапрасну гирлянду. Отдайте ее кому-нибудь, кто ее использует, хорошо?

Она выписала им чек и с облегчением закрыла дверь. По крайней мере эта проблема решалась просто. С другой стороны, если бы это был Зак…

А с чего, собственно, она решила, что Зак мог оказаться у ее двери? Полная бессмыслица. Если бы он хотел еще что-нибудь сказать, наверняка сказал бы на стоянке. Надо быть полной идиоткой, чтобы выдумать, что он мог поехать за ней. Он сейчас наслаждается горячим душем, а может быть, уже добрался и до холодного пива.

— И что бы он ни делал, — вслух сказала Брэнди, — мне это до лампочки!

Во всяком случае, видеть его здесь она не хотела. Это уж точно.


Наутро снежные заносы задержали ее в пути, и, когда Брэнди вошла, ежемесячное собрание ассоциации работников универмага уже началось. Диван и все стулья в мебельном отделе на втором этаже были заняты.

Те, чья работа начиналась через час, с открытием магазина, уже переоделись в униформу; другие были в обычной одежде — им предстоял выход в вечернюю смену, а у некоторых и вовсе был выходной. Брэнди до сих пор поражалась каждый раз, когда видела всех своих работников вместе, — сколько же народу нужно, чтобы заработал такой магазин, как «Тайлер-Ройал»!

Сегодня еще присутствующих было меньше, чем обычно. Снег сыпал, не переставая, всю ночь, и с транспортом творилось что-то невероятное. Это вместе с постоянной в эти дни сверхурочной работой, возможно, удержало некоторых из тех, у кого сегодня был выходной, от попыток с утра пораньше добраться до магазина. К тому же и грипп не ослабевал: только вчера человек десять позвонили и сказали, что больны. Что-то будет сегодня в докладе? — думала Брэнди.

Сама того не замечая, она искала глазами Зака до тех пор, пока не увидела его. Когда он встретил ее взгляд и улыбнулся, она с досады готова была сама себя удушить. Хотя на самом деле не заметить его было трудно. Он был готов к работе, и его красная шуба, резко контрастировавшая с торжественным, под старину, темно-зеленым креслом, которое он выбрал, словно криком кричала, привлекая к себе внимание. Белая борода Деда Мороза лежала у него на коленях. Интересно, подумала Брэнди, он ее не надел потому, что здесь дети его не видят, или потому, что у него от нее подбородок чешется? Смешно, что вчера вечером она эту бороду почти не замечала, если не считать ощущения шелковой мягкости во время поцелуев…

И хватит об этом, сказала себе Брэнди. Ей есть о чем подумать, кроме того вчерашнего случая.

Она не ответила на его улыбку. Зак тут же устроил спектакль: засучил рукав, посмотрел на часы и укоризненно покачал головой, осуждая ее за опоздание. Брэнди мрачно посмотрела на него, прислонилась к колонне где-то сбоку и попыталась сделать вид, что никакого Зака Форреста на свете нет. Но ей было трудно полностью сосредоточиться на Кейси Эмос, которая вела собрание, стоя посреди комнаты, и через несколько минут Брэнди обнаружила, что ее глаза опять соскользнули на Зака.

Он поймал ее взгляд и жестами пригласил к себе.

Брэнди показалось, что он предлагает ей присесть на подлокотник его кресла. Смотрелось бы уютненько, подумала она и покачала головой. Потом отошла в конец комнаты и прислонилась к большому платяному шкафу.

Кейси говорила:

— Те, кто хочет участвовать в рождественском обмене подарками, должны записаться в комнате отдыха персонала не позже следующего понедельника.

Торопливо вошла сотрудница бюро обслуживания покупателей. Вид у нее был слегка растрепанный. Зак поманил ее к себе и встал, уступая кресло.

— Во вторник, — продолжала Кейси, — каждый, кто опустил записку со своим именем, должен будет вытащить записку с именем того, кому он будет готовить подарок, а сам обмен подарками состоится на празднике, в воскресенье вечером.

Окинув взглядом комнату, Зак лениво направился в сторону платяного шкафа.

Еще раз оказаться рядом с ним… У Брэнди заколотилось сердце. Не будь дурой, сказала она себе. Эта вчерашняя история — всего лишь аберрация[3].

И все это уже прошло. Странно, что она вообще что-то к нему чувствует.

Кейси, кажется, тоже была не вполне сосредоточена на деле. Ее внимательный взгляд переходил с Брэнди на Зака и обратно.

Само по себе это может ничего не значить, подумала Брэнди. Просто красная шуба бросается в глаза: Кейси наверняка показалось, что Зак уходит посреди собрания. Даже не отрывая глаз от Кейси, Брэнди все равно видела боковым зрением, как он приближался. Неудивительно, что Кейси смотрела на него.

— В пределах пяти долларов, как в прошлом году, — продолжила Кейси и заглянула в свои записи. — Вечеринка будет внизу, в атриуме, играть будет…

Брэнди отключилась от нее. Ежегодный рождественский праздник был, на ее взгляд, всего лишь досадной дополнительной заботой посреди и без того крайне напряженного сезона торговли. Она бы и вовсе туда не ходила, если бы не боялась обидеть этим своих подчиненных.

Зак остановился рядом.

— Избегаете меня? — негромко спросил он. Казалось, он вполне удобно устроился, скрестив руки и прислонившись плечом к двери платяного шкафа рядом с Брэнди.

— Простите?..

— Вы меня слышали. Вы избегаете меня.

— Вовсе нет.

— Тогда почему вы не подошли и не сели в кресло? Я джентльмен, я бы вам уступил. Или вы такая стойкая феминистка, что не приняли бы этой услуга?

— Я всего лишь почетный член ассоциации, так что стараюсь держаться на заднем плане.

— Ах, вот как? Так вы и в клубы не верите?

— Это не клуб, Зак. Поскольку формально я работаю не на универмаг сам по себе, а на корпорацию, которой принадлежит торговая сеть, я на самом деле не имею права входить в ассоциацию работников магазина. Но они все-таки пригласили меня.

Он хмыкнул.

— Готов поспорить, вы были в восторге. То-то радость для вас — быть приглашенной в команду.

Брэнди старалась не замечать его. Это было трудно: он встал так близко, что легчайший аромат его одеколона — такого приятного, прямо манящего — щекотал ей нос.

— Или вы подумали, что я вас опять поцелую? — прошептал Зак. — Это вас испугало? Позвольте вам заметить, я не стал бы этого делать.

— Очень надеюсь, что нет.

— По крайней мере при всех. С другой стороны, случись это наедине, вы бы меня, наверное, соблазнили.

У Брэнди отвисла челюсть.

— Только тронь меня еще, — пригрозила она, глядя ему прямо в глаза. — Вылетишь, и сильно огорченный, будь ты хоть трижды друг Росса Клейтона. Усвоили, Форрест?

Зак и ухом не повел:

— Постараюсь удержать это в памяти.

Прочно, всей спиной привалившись к шкафу, он стал оглядывать комнату. Он был так близко, что Брэнди чувствовала тепло его тела, но она знала, что стоит ей пошевелиться — Зак будет страшно доволен, поскольку прекрасно поймет, почему она это сделала. А Брэнди была достаточно упряма, чтобы не доставить ему такого удовольствия.

Она вздернула подбородок, скрестила руки так же, как он, и стала дальше слушать Кейси Эмос.

Господи, ну что же Кейси тянет, удивлялась Брэнди. Мы не можем сидеть тут весь день. Снег снегом, а через несколько минут придут покупатели… Она вдруг заметила, что Кейси пристально смотрит на нее.

Брэнди судорожно сглотнула и попыталась представить, как выглядел со стороны их с Заком обмен любезностями. Единственным утешением могло служить то, что, кроме Кейси, никто не мог их видеть, поскольку они были сзади всех. По крайней мере Брэнди надеялась, что к ним никто не оборачивался.

Кейси откашлялась и перевернула еще страницу записей.

— В этом году нам понадобится больше, чем обычно, добровольцев для работы на Дереве желаний. В течение первой недели реализации этой программы было записано шесть семей, но потом Пэт Эмерсон подхватила грипп, работа еще чуть-чуть поскрипела и остановилась.

Брэнди озабоченно нахмурилась. Пэт заболела? Наверное, только вчера, иначе она бы уже знала об этом.

— Что такое Дерево желаний? — тихо спросил Зак.

Брэнди с удовольствием проигнорировала бы вопрос, но это было все равно что прикидываться, будто с трудом режущийся зуб мудрости не болит.

— Вы заметили рождественские елки в атриуме?

— Их трудновато не заметить. Все-таки двенадцать штук, каждая по десять футов высотой…

— Большая часть из них — просто для создания праздничного настроения и для показа в полном блеске елочных украшений, которые мы продаем. Но одна — это Дерево желаний. Бедные семьи, которые не в состоянии купить к Рождеству игрушки, одежду и новогодние украшения, составляют списки того, что им нужно. Эти списки вывешиваются на дереве. Потом покупатели или работники магазина выбирают кого-нибудь из тех, чьи желания висят на дереве, и покупают им подарки.

Зак нахмурил брови.

— Вы вот так просто разрешаете людям входить и вешать на Дерево списки своих пожеланий? Даже не думал, что вы такая доверчивая, Брэнди.

— Конечно, существуют ограничения. Прежде всего, на Дереве нет никаких имен, указывается только возраст и размер одежды. Дарители отдают подарки в бюро обслуживания покупателей, а уж работники бюро вручают подарки по назначению. Они же проверяют, действительно ли семья так нуждается. Чтобы иметь право вывесить свой список на Дереве желаний, человек должен быть зарегистрирован благотворительной организацией. Как раз этим Пэт Эмерсон и занималась, пока не заболела, — координировала все детали.

— Кто теперь будет этим заниматься?

— Не знаю. — Брэнди ломала голову, но придумать ничего не могла. — Пэт будет трудно заменить. Для этой работы нужен особый человек — одновременно сердечный и проницательный, способный сочувствовать, но достаточно твердый.

Зак пожал плечами:

— Похоже, это задача из области менеджмента.

— Менеджмента? Если вы намекаете на то, что я должна взять это на себя, позвольте вас уверить, Зак…

— Что вы не обладаете этими особыми качествами? Меня это не удивляет. Может быть, вы на самом деле и не робот, но…

— Чем я не обладаю, так это временем, — заявила Брэнди.

Кейси продолжала:

— В каждом отделе хотя бы один человек должен постараться ознакомиться с заявками на Дереве, чтобы быть в состоянии помочь покупателям. А если кто-нибудь вызовется заменить Пэт на время ее болезни, я буду рада остаться после собрания и переговорить.

Зак поднял руку.

— Потребуется много времени, — предостерегла его Брэнди. — Пэт буквально посвятила себя этому проекту.

— Времени у меня навалом. Раз уж я все равно торчу здесь в ожидании своих разнообразных смен, я мог бы хоть делать что-нибудь полезное.

Брэнди чуть не сказала: «Я же предлагала вам упростить расписание», но вовремя прикусила язык.

— Я также должна предупредить вас, что Пэт…

Зак посмотрел на нее сверху вниз, широко раскрыв глаза, которые показались еще темнее, чем обычно, и перебил:

— Вы что, пытаетесь помешать мне сделать доброе дело, миссис Огилви? Достаточно того, что вы сама скряга, но стоять на пути других…

Брэнди заскрежетала зубами. Зак повысил голос:

— Я за это возьмусь.

Кейси отыскала его глазами.

— О, прекрасно! Задержитесь после собрания — я принесу картотеку Пэт, а миссис Огилви введет вас в курс дела.

Она перешла к следующему пункту повестки дня.

Брэнди смотрела прямо перед собой и ждала.

Прошла целая минута, прежде чем Зак спросил обманчиво мягким тоном:

— Что именно она имела в виду, когда говорила, что вы введете меня в курс дела?

— Пэт была координатором программы, а руководитель — я. Этот проект осуществляется не только в нашем магазине, это дело корпорации, Деревья желаний существуют по всей торговой сети.

— Я буду работать непосредственно с вами?

Брэнди подумала, что выражение его лица уже почти компенсировало ей то раздражение, которое ей, вероятно, часто придется испытывать в течение ближайшей недели или двух, пока Пэт не сможет опять работать в полную силу.

— Я пыталась сказать вам, пока вы еще не связали себя, — отвечала она сладким голосом. — Но, конечно, это не заставило бы вас изменить решение, не так ли? Я имею в виду решение творить добро.

Наконец, за считанные минуты до открытия универмага, собрание закончилось. Работники магазина кинулись во все стороны. Брэнди подождала, пока суета уляжется, и только потом поймала Кейси:

— Когда заболела Пэт?

— Несколько дней назад. Не смотри на меня так, Брэнди, я сама узнала только сегодня утром, иначе я бы тебе сказала. У нее как раз была пара выходных, она надеялась за эти дни выкарабкаться и выйти на работу по расписанию.

— Это создает большие проблемы с Деревом желаний.

— Ну, не знаю. Мне кажется, твой Санта-Клаус может справиться со всем, за что ни возьмется. — Кейси посмотрела снизу вверх на Зака и улыбнулась. — Вот в моем отделе действительно пробита брешь, которую вряд ли удастся заткнуть: Пэт — моя лучшая продавщица. — Она взяла Зака за рукав: — Позвольте мне сообщить вам основные из ваших обязанностей. Это совсем нетрудно, стоит вам только немного освоиться… И я уверена, что Брэнди…

Как раз в этот момент продавщица из салона «Элегантность», которая забирала в чистку блузку с горчичным пятном, подошла к Брэнди и протянула ей пакет с фирменным знаком «Тайлер-Ройал», так что Брэнди не расслышала, что Кейси говорила о ней. Впрочем, вряд ли она много потеряла: Брэнди подозревала, что ей не понравился бы план, начертанный для нее Кейси.

— Мне очень жаль, миссис Огилви, — сказала продавщица. — В химчистке сделали все, что могли, но, как видите, без большого успеха.

Брэнди вытащила блузку из пакета. Она была отлично отглажена и аккуратно сложена, но спереди по-прежнему были ясно видны желтые кляксы. Брэнди поблагодарила продавщицу, запихала блузку обратно в пакет, а пакет сунула под мышку. К этому времени Кейси уже закончила инструктаж, а Зак возился со своей длинной белой бородой — ему пора было идти к Мастерской Санта-Клауса.

— Это была любимая блузка? — спросил он. — У нее такой вид, будто она искупалась в горчице.

— Так оно и есть, — сказала Брэнди. — И поскольку вы были причиной ее гибели, я борюсь с искушением вычесть ее цену из вашего жалованья. Так что, если вы благоразумны…

— Я? — возмутился Зак. — Как это я мог быть причиной?

— Это случилось, когда вы первый раз здесь появились. Моя секретарша тогда срочно вызвала меня, чтобы я поговорила с вами, так что формально вы несете ответственность.

— Формально? — Зак заулыбался. — Почему этот ход мыслей меня нисколько не удивляет, когда так думаете вы?

Длинная белая борода скрывала ямочку на щеке, но Брэнди точно знала, где она. Вдруг она поймала себя на том, что ей хочется засунуть палец под мягкий пушистый ус и дотронуться до этой скрытой ямочки. А потом и вовсе стянуть с него бороду и поцеловать ее… поцеловать его… еще раз.

Желание было так сильно, так внезапно и так неразумно, что ей стало трудно дышать. Что с тобой происходит, Брэнди Огилви? — спросила она себя. Ты окончательно спятила, вот что!

— Не кажется ли вам, что уже пора приступить к работе? — ее голос прозвучал немного резко.

— Да, мэм, — промурлыкал Зак. — А то вам нечего будет вычитать, если я ничего не заработаю.

Брэнди не смотрела ему вслед. Ей это было не нужно. Даже не глядя, она знала, что он идет не торопясь.

Внутренняя радиосеть ожила с треском, за которым последовала первая нота рождественской песни «Колокольчики звенят». Этого безжалостно бодрого звука оказалось достаточно: Брэнди, рванувшись, снова выбралась на твердую почву.

Расправив плечи, она обернулась к Кейси.

— Не будешь ли ты так любезна перестать называть его моим Санта-Клаусом?

Кейси вскинула брови:

— Тебе не кажется, что он довольно явно держится около тебя?

Брэнди махнула на это рукой. Спорить дальше значило только привлекать излишнее внимание, а она и так уже сказала больше, чем ей обычно позволял здравый смысл.

— Пойду-ка я вниз, — проворчала себе под нос Кейси. — Если только снег не задержит покупателей, мне сегодня понадобится десять рук.

— У меня, кажется, есть новая работница для тебя.

— Здорово, — сказала Кейси без всякого энтузиазма. — Как раз то, что мне надо: пообучать кого-нибудь.

— Зато время пролетит незаметно, — с притворным сочувствием ответила Брэнди. — Я скажу директору по кадрам, чтобы послал ее к тебе, если появится.

— Если? Ты хочешь сказать, что на самом деле не приняла ее на работу?

— Пока еще нет. Это долгая история.

— Хотела бы я ее послушать, если б было время, — призналась Кейси.

Она собралась уходить.

— Постой, — сказала Брэнди. — Где ты взяла этот значок?

Кейси дотронулась до лацкана, где рядом с белой гвоздикой — знаком заведующей — скромно пристроился маленький пластмассовый кружок.

— Вот этот?

— Да-да, этот.

Кейси прикрыла значок ладонью:

— Мне его Зак дал, сегодня утром.

— И как только я не догадалась, что за этим стоит Зак. Что там написано на значке?

— Выходит, ты Зака на это не благословляла? А вы так уютно стояли сегодня рядом…

— Уютно? — Голос Брэнди мог бы заморозить антифриз. — Ну-ка дай сюда!

— Перестань, Брэнди, это же просто шутка.

— Ты знаешь, что значки с политическими лозунгами, повязки с протестующими надписями и все подобные средства выражения личных политических взглядов в стенах магазина запрещены?!

— Эту надпись трудно назвать политическим лозунгом, и значок я тебе не отдам. Если ты тоже хочешь такой, попроси у Зака — я уверена, он тебе даст. Тебе надо только пообещать, что до Рождества ты будешь каждый день делать какое-нибудь доброе дело, и он тебя тоже официально примет в число Друзей Санта-Клауса. Слушай, я правда побегу — мы же не хотим терять покупателей из-за того, что отдел не откроется вовремя?

Она ушла — так и не сняв значок — прежде, чем Брэнди успела возразить.

Брэнди вышагивала по второму этажу к Мастерской Санта-Клауса. Детей пока не было видно; тем не менее она прочно укрепила на обычном месте табличку «Санта-Клаус кормит своих северных оленей» и на всякий случай закрыла калитку: вдруг кто-нибудь подойдет раньше, чем она успеет разобраться со своим заблудшим Дедом Морозом…

Зак сидел, опершись на подлокотник кресла и вытянув длинные нога, как будто любовался своими превосходно начищенными сапогами. Увидев ее, он закатил глаза и встал.

— Миссис Огилви, — сказал он тоном страдальческого долготерпения, — если дальше так пойдет, мои волшебные олени растолстеют и не смогут летать.

— Тогда мы их пустим на оленью колбасу, а вы можете в Сочельник отправляться домой на метро и дальше по железной дороге, — огрызнулась Брэнди.

Зак вздохнул.

— Внутренний голос подсказывает мне, что вы мной недовольны. Но вот чем именно?

— Вы хотите сказать, есть еще что-то помимо значков?

— Вы так расстроились из-за значков? — недоверчиво спросил он.

— Дело не в значках самих по себе. Это всего лишь милая шутка. Но вы не можете устраивать подобные фокусы, не посоветовавшись со мной. Руководство торговой сети проводит вполне определенную политику: работникам наших магазинов запрещено носить политические и религиозные значки и украшения…

Брови Зака почти исчезли под меховой оторочкой его бархатного колпака:

— К какой же из этих категорий вы относите Друзей Санта-Клауса?

— Тут дело в принципе, Зак! Если какие-то символы мы разрешаем, то где граница? Как насчет черных повязок на рукавах? Плакатов с лозунгами протеста?

— Вам никто никогда не говорил, что вы чересчур эмоциональны, Брэнди? — Он покачал головой, как будто смущенный. — А я-то думал, вы так огорчились из-за того, что я вчера вечером слегка подправил Страну игрушек.

Брэнди онемела.

— Что вы сделали?

— Только парочку витрин, где выставлены игры. Знаете, мне так надоело заниматься покупками, ну, я и стал просто рассматривать игрушки. Некоторые полки были переполнены так, что трудно было вытащить коробку, не уронив целую кипу. Я просто передвинул их таким образом, что…

— Ах, вот как, — сказала Брэнди. — Все! Вы уволены!

Несколько секунд Зак молча смотрел на нее.

— Из-за нескольких значков?

— Нет. Я решила покончить с вами потому, что вы лезете не в свое дело. Вас наняли в качестве Деда Мороза, а не директора этого магазина.

Зак вытащил из обширного кармана шубы что-то вроде пульта дистанционного управления телевизором.

— Что это? — спросила Брэнди.

— Сотовый телефон. Знаете, по нему можно звонить откуда угодно. Бывает очень кстати, когда Санта-Клаусу надо запросить свой банк данных на Северном полюсе.

— Очень смешно. А сейчас он вам зачем?

— Ну, спрашивать эльфов о том, хорошо ли вы себя вели весь год или капризничали, мне не надо: могу сделать собственные выводы. Значит, я звоню Россу, чтобы вы могли сами сказать ему, почему именно я вам не подхожу. — Он нажал несколько кнопок и протянул ей телефон.

— Черт побери, Зак…

Телефон зажужжал, потом стало тихо, и наконец раздался голос Росса Клейтона. Брэнди не удивило существование прямого номера, по которому можно было позвонить в кабинет Росса Клейтона, минуя все коммутаторы и секретариат. Но она была совершенно поражена тем, что этот номер знает Зак. Сама Брэнди никогда не имела такого доступа к боссу, все ее звонки генеральному директору шли стандартным путем.

Она свирепо посмотрела на Зака, потом на телефон. Зак все еще молча держал его перед ней, и в конце концов она его взяла.

— Росс? Это Брэнди Огилви.

— Рад, что вы позвонили. Я как раз хотел с вами поговорить.

— Хотели?

— Да. Зак сказал мне, что взволнован тем добрым сотрудничеством, которое у него складывается со всем магазином, и особенно с вами. Судя по тому, что я слышал, дела, должно быть, идут замечательно.

Зак смотрел на нее, широко раскрыв глаза, с таким уверенно-невинным видом, как будто слышал весь разговор. Росс продолжал:

— Я, конечно, и сам во всем этом убедился вчера вечером, когда заходил в ваш магазин.

— Вы здесь были? — просипела Брэнди. — Когда? Вы не заглядывали в мой кабинет.

— О, это было уже совсем вечером. Вы, наверное, давно были дома.

Вчера вечером, подумала она. Перед закрытием. Перед поцелуем на стоянке.

— Мы с Келли привели детей к Деду Морозу. Не к Заку, конечно, — его бы они раскусили в одну секунду, — поэтому мы подождали, пока другой Дед вышел на дежурство. Но Зак потом говорил мне, как ему у вас нравится.

— Держу пари, он сказал все это, когда переделывал витрины в Стране игрушек, — сухо сказала Брэнди. Она ждала реакции. Уж конечно, Росс не простит такого самоуправства, какими бы близкими друзьями с Заком они ни были.

— Сказать по правде, да — именно этим он и занимался. Получилось очень неплохо. Заведующему отделом, кажется, тоже понравилось. — (У Брэнди начала кружиться голова.) — И эти значки Друзей Санта-Клауса — остроумно, правда? Кстати, чуть не забыл — я сегодня еще не сделал свое доброе дело… Так что же вы хотели сказать, Брэнди? Надеюсь, вы не собираетесь сейчас отказаться прийти на праздник?

— На рождественскую вечеринку? Нет, — слабым голосом сказала Брэнди. — Я буду.

— Вот и хорошо. Я знаю, Уитни ждет не дождется встречи с вами. На самом деле, я думаю, в этом году она приезжает в основном ради вас. Так что же я могу для вас сделать, Брэнди?

— Я просто… — Она заколебалась. — Я позвонила, чтобы сказать вам, что Зак — самый… инициативный работник из всех, какие у меня были за последнее время.

Росс от души расхохотался.

— Меня это не удивляет. Присматривайте за ним и звоните, не пропадайте. Хорошо? Увидимся в субботу вечером.

— Непременно.

Возвращая телефон Заку, она старалась не встречаться с ним взглядом.

Он нажал кнопку выключения и молча положил телефон в карман.

— Возможно, я немного погорячилась. Брэнди старалась говорить с достоинством.

Зак изобразил крайнее изумление:

— Вы, миссис Огилви?

— Не сыпьте соль на рану, Форрест.

— Так, значит, я все еще работаю?

— На вашем месте я бы не брала на себя долгосрочных обязательств, — на ходу бросила Брэнди. — Но в данный момент — да, работаете.

Она прошагала к калитке и убрала табличку.

— Брэнди, — позвал Зак.

— Что еще? — Она не обернулась.

— Я правильно понял, что в субботу вечером вы идете на рождественский праздник к Клейтонам?

— Да. И что?

— Я тоже там буду, — непринужденным тоном сказал Зак. — Не пойти ли нам вместе?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Брэнди обдумывала вариант с табличкой «Санта-Клаус кормит своих северных оленей»: взять и врезать по голове. Потом все же остановилась на словесном варианте.

— Нет, спасибо, — сказала она по возможности ровным голосом.

— На вечерах вроде этого бывает куда веселее, если у вас там назначено свидание, — заметил он.

— У меня как раз уже назначено, — огрызнулась Брэнди.

Ее встреча с Уитни Таунсенд была, может быть, и не совсем тем свиданием, о каком думал Зак, но, на взгляд Брэнди, она была не менее важной и куда более приятной.

Зак не отвечал. Брэнди начала нервничать и в конце концов, не в силах совладать с любопытством, обернулась. Он смотрел на нее; лицо его, как ей показалось, выражало крайнее изумление.

Брэнди обиделась.

— Что тут такого поразительного?

— Я не поражен. Я просто оглушен разочарованием. — По его голосу, впрочем, нельзя было сказать, что он пал духом. — Что ж, это послужит мне уроком, — весело продолжал он. — В другой раз буду спрашивать заранее. И еще, насчет Дерева желаний…

— Что с ним?

— Я буду свободен почти весь день после полудня. Может быть, встретимся за ланчем и вы расскажете мне все об этом Дереве?

— Я буду очень занята весь день.

Брэнди произнесла эти слова таким тоном, что сама подумала: если сейчас я его не отшила, значит, ничто не поможет. Не отшила.

— Тогда, может, попозже? Я выполню свой урок в обеденное время, а вечер мы можем посвятить Дереву желаний.

— Вряд ли это займет весь вечер.

Зак ухмыльнулся.

— О, в этом случае, — сказал он, — мы можем использовать остаток времени, чтобы получше узнать друг друга. Ну разве не здорово?

Брэнди кончила анализировать данные о товарообороте за ноябрь и подписала итоговый отчет. Утром Дора пошлет его по факсу в центральный офис. Дело шло к семи, сейчас она наверняка уже ушла домой.

Или, может быть, не стоит ждать утра и прихода секретарши? Почти все отделы ее универмага выручили денег немного больше, чем она предполагала, а такими новостями Брэнди всегда любила делиться.

Она удивилась, посмотрев на часы. Ей казалось, что она просидела над отчетом о товарообороте не больше часа, а оказывается, весь день промчался, пока она работала. От Зака не было ни слуху ни духу. Может быть, ему пришлось продежурить у Мастерской Санта-Клауса дольше, чем он предполагал. А может быть, он решил, что этот разговор по душам им в конце концов не так уж и нужен.

— Надеяться не вредно, — пробурчала себе под нос Брэнди.

Она вышла из кабинета и остановилась в изумлении, увидев Дору за столом, заваленным макетами рекламных каталогов, которые они собирались выпустить в ближайшие недели. Брэнди еще раз взглянула на часы, проверяя, не ошиблась ли она.

— Что ты здесь делаешь в это время, Дора?

— Вы не велели беспокоить вас сегодня после полудня, — ответила Дора.

— Ради Бога, я не имела в виду, что ты не можешь уйти домой, когда кончишь работу!

— Но я еще не кончила. Кроме того, ваш Санта…

Брэнди поморщилась.

— Я хотела сказать, мистер Форрест, — продолжала Дора ровным голосом. — Он был здесь. Я сказала ему, что мне не велено вас беспокоить, и он ждал какое-то время.

— А потом просто ушел? Ты меня удивляешь.

— Он сказал, что будет в Стране игрушек, где он может заняться чем-нибудь полезным, пока ждет вас.

— Это, должно быть, значит, что он перекраивает весь отдел.

— Он не сказал, что именно собирался делать. Как бы там ни было, я боялась, что, если уйду, он может снова пробраться сюда и ворваться к вам, вот я и осталась. Все равно надо было разобрать каталоги товаров.

— Спасибо, Дора. Я не заслуживаю такой преданности.

Брэнди отдала ей отчет о товарообороте.

— Не могла бы ты послать это по факсу в центральный офис? А рекламные листки просто оставь — ничего с ними до завтра не случится.

Эскалатор повез ее вниз, на второй этаж. Магазин не был переполнен. Метель прошла, но оставленные ею заносы заставляли многих сидеть дома, как Брэнди и предсказывала. Пока все улицы не очистят, рождественская торговля будет страдать. Хорошо еще, что сейчас только середина сезона: случись вьюга за несколько дней до праздника, она могла бы изрядно подпортить окончательные итоги. Ее любимый Санта-Клаус в очках с половинками стекол устроил перед Мастерской королевский прием для детей, и Брэнди остановилась на минутку полюбоваться его работой. Не то чтобы Зак в этом кресле был не на своем месте; у него хорошо получалось — намного лучше, чем она сначала могла надеяться, — это Брэнди пришлось признать. Но она годами гордилась образцовыми Дедами вроде вот этого. Он выглядел так непринужденно, так естественно, так удобно восседал в своем большом кресле…

Только вот кресло было не то, в котором обычно сиживали их Санта-Клаусы, а темно-зеленое, старинное, в котором утром, во время собрания, проходившего в мебельном отделе, сидел Зак и которое потом уступил опоздавшей сотруднице. Брэнди не хотелось думать о том, как ему удалось уговорить заведующего мебельным отделом разрешить реквизировать кресло. Или, может, он просто перетащил его в Страну игрушек, не спрашивая чьего-либо разрешения…

Санта-Клаус поднял глаза от ребенка, сидевшего у него на коленях, и прокричал:

— Спасибо за заботу, миссис Огилви! Я очень ценю удобное кресло — знаете, эти пакеты с игрушками довольно тяжелые, а я должен беречь спину.

Он снова занялся ребенком.

Брэнди поленилась объяснять, что не имеет к этому креслу никакого отношения. Она просто помахала рукой и пошла дальше, в глубь Страны игрушек.

И чуть не споткнулась о Зака. Он сидел по-турецки прямо посреди прохода с парой мальчишек; по всему полу вокруг себя они разложили детали игрушечной железной дороги. Дети соединяли деревянные рельсы, пока Зак доставал из коробки паровозы и вагоны.

Брэнди прислонилась к витрине, полной роскошных кукол.

— Зак, что это вы делаете?

— Демонстрирую возможности для творчества и гибкость данной модели железной дороги.

— А по-моему, вы играете.

— В общем, да, — признался Зак.

— Я так и подумала.

— В том-то и дело, что это совершенно особенная игрушка. Она не только завладевает воображением детей и дает проявиться их творческим способностям — она увлекает и взрослых.

Брэнди не обращала внимания на согласные кивки мужчины и женщины — видимо, родителей мальчиков, которые стояли тут же.

— Вы не думаете, что речь идет только о некоторых взрослых?

— Если вы намекаете на мое отставание в развитии…

— Я что-то не вижу, чтобы многие мужчины вашего возраста сидели на полу, играя с деревянными поездами. Это — предел ваших мечтаний, Зак?

— Нет, конечно.

Рельсы были соединены, Зак поставил на них поезд и прислонился к ближайшей витрине, предоставив игрушку мальчишкам.

— Я надеюсь, что в один прекрасный день я буду сидеть на полу, играя в железную дорогу с моими собственными детьми.

Брэнди вдруг почти увидела эту картину. Высоченная рождественская елка вся в огнях, куча пакетов с подарками под ней, деревянные вагоны, разложенные на полу, пара ребятишек в пижамах — и Зак.

Брэнди замотала головой, сама себе удивляясь. Этот человек гипнотизировал ее. Она ведь не любила рождественские праздники, и все же он смог заставить ее вообразить картину, как будто нарисованную Норманом Рокуэллом[4].

Досадуя на себя за это, Брэнди заговорила резким тоном:

— Мне показалось, вы собирались сегодня вечером заняться Деревом желаний.

— Вам придется извинить меня за то, что заставил ждать. — В его голосе не было ни малейшего сожаления. — Конечно, дракон у порога вашего кабинета тоже заставил меня полчаса переминаться с ноги на ногу, даже не сообщив вам обо мне, но я уверен, вы сможете мне объяснить, что это совсем другое дело.

— Дора вовсе не дракон. Просто она знала, что я была сегодня очень занята.

— Все верно. — Зак встал. — Я присоединюсь к вам через минуту. Только договорюсь с заведующим отделом.

— О чем?

— Я должен убедиться, что больше не нужен ему. Сейчас покупателей не особенно много, но ему сегодня не хватает двоих приказчиков — их свалил грипп. Почему бы вам пока не сходить за пальто?

— Зачем?

— Затем, что я забираю вас с собой на ужин или что-нибудь в этом роде.

Брэнди начала было возражать, но внезапно поняла, что хочет есть. И все-таки было как-то неудобно идти куда-то вместе с ним.

— Давайте просто пойдем в чайную комнату.

Он покачал головой.

— Теперь, когда вы вышли из своего добровольного заточения, наверняка все в магазине захотят с вами поговорить.

— А вы хотите сохранить меня только для себя? — сахариновым голосом спросила Брэнди. — Как мило!

Зак слегка приподнял брови.

— Не в этом дело. Я просто не хочу рисковать: вдруг вас опять вызовут? На этот раз вы можете окатить горчицей меня, а я особенно люблю этот свитер.

Брэнди могла это понять: он был в кашемировом свитере охристо-зеленого цвета.

Не успела Брэнди открыть рот, чтобы возразить, как он убежал куда-то к кассе, а к моменту его возвращения Брэнди раздумала настаивать на посещении чайной комнаты. Да, это было удобно, но меньше всего Брэнди хотелось, чтобы еще человек десять увидели их вместе и сделали свои выводы.

Кроме того, хотякормили в «Тайлер-Ройал» хорошо, за последнее время у нее редко выдавалась минутка, чтобы поесть где-нибудь еще, а меню обеих чайных и кафетерия она знала уже наизусть. Поэтому она смиренно поплелась обратно в кабинет за пальто и сапогами и встретилась потом с Заком у служебного выхода.

Снег на автостоянке был весь перепахан, а то, что осталось, — отполировано до блеска колесами машин. Но в тех местах, где снег лежал, как было задумано природой, снежинки отражали свет фонарей и сверкали так, как будто щедрая рука усыпала бриллиантами мягкие изгибы сугробов.

— Моя машина или ваша? — спросила она, когда они вышли.

— Моя, несомненно, ближе.

Он указал на темный седан, стоявший недалеко от магазина.

Машина была засыпана снегом, так что Брэнди немногое могла бы о ней сказать. Но она задумчиво смотрела на четкий знак фирмы, вытисненный на кожаном сиденье, и слушала мягкое мурлыканье оживающего мотора.

— Знаете, Зак, когда Росс просил меня принять вас на работу, он сказал, что вы переживаете трудные времена.

— О да, — с нажимом произнес он. — Да. Очень трудные.

— Очевидно, не в финансовом смысле.

— Почему вы так думаете?

— Я не идиотка, Зак. Костюм Санта- Клауса у вас бархатный, сапоги из отличной кожи…

— Все взято напрокат, — коротко ответил Зак.

— Вы ходите с сотовым телефоном. Это не дешевая игрушка.

Он пожал плечами.

— Мне пришлось заплатить за пользование каналом, а неустойка за отказ стоит столько же, сколько и пользование телефоном до конца года. Я внимательно слежу за тем, чтобы не превысить лимит, так что доплачивать мне не придется.

— Но у вас и машина ничего себе.

— Это просто проклятье какое-то: мне не хватает денег, чтобы продать ее.

— Неужели?

— Я серьезно. Вы знаете, как трудно получить настоящую цену за новую машину. Стоит вам выехать на ней из автосалона, как она тут же подешевеет на десять процентов. Вы не успеете даже сделать вот так, — он щелкнул пальцами. — Так что придется мне подержать ее еще немного.

— Пока не замените новой? — сухо поинтересовалась Брэнди.

— Если до того дойдет. В конце концов, если бы я ее продал, то не смог бы выручить чистыми достаточно, чтобы купить что-нибудь другое. Но тогда как я буду добираться до работы?

— У вас всегда есть в запасе олени. Кто вы такой на самом деле, Зак? Шпион корпорации?

— Брэнди, не думаете ли вы, что, если бы Росс захотел внедрить шпиона в ваш магазин, то не замаскировал бы его получше?

— Я не имела в виду Росса.

Зак улыбнулся.

— Вот уж поистине замечательная точка зрения. Вам станет легче, если я буду носить шинель и темные очки и вертеться вокруг ваших дисплеев?

— Так вы признаете это?

— Я ничего не признаю.

— Ну, если вы просто Санта-Клаус, то я…

Она замолчала. Полуоформившееся подозрение зашевелилось в глубине ее сознания, но она никак не могла ухватить его. Пока она пыталась додумать мысль до конца, уже не было большого смысла продолжать тему. А между тем от Зака пока что некуда было деваться.

— Кстати, о Россе, — снова заговорил Зак. — Вы уверены, что не передумаете и не пойдете в субботу на праздник со мной?

— Я думала, это корпоративное мероприятие, — заметила Брэнди. — В прошлом году не приглашали никого рангом ниже заместителя директора.

— Я знаю. Вот тоска, не правда ли, — все эти замдиректора, пьющие шампанское и говорящие друг другу любезности?

— И поэтому Росс решил оживить праздник, пригласив вас?

— Не то чтобы именно меня, — скромно сказал Зак. — Несколько друзей там и сям. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Я не считаю возможным отменять одно свидание из-за того, что мне назначили другое.

— Даже если это второе интереснее?

— Это зависит от точки зрения, не так ли?

Она думала, что он обидится, но — ничего подобного.

— Итальянская кухня пойдет?

— Я не против.

Проехав несколько миль, Зак остановил машину у ресторана и, выйдя, обошел ее, чтобы открыть дверь Брэнди.

— Вы знаете, — сказал он, — я тут думал…

— Звучит угрожающе, — негромко заметила Брэнди.

— Весь день было тихо, детей немного, так что время мне было девать некуда, хотя я и сидел в кресле Деда Мороза.

— Кстати, о кресле, Зак…

— Я знаю, за малейшее повреждение вы с меня вычтете.

— Я не это хотела сказать.

— Нет?

— Нет. Я ни разу не сидела в этом кресле, так откуда же я могла знать, что оно неудобное?

— Разве я вам не говорил?

— Ну, может, и говорили, но вы мне говорите столько всего, что я никогда не знаю, что именно принимать всерьез. Я бы только хотела, чтобы вы не совершали таких крутых поворотов, не договорившись сначала со мной. Из-за вас Кейси уже начала задавать вопросы.

— Может, оно и неплохо, раз в будущем году она сама станет директором магазина.

— Давайте не будем спорить о деталях, ладно? Факт тот, что я не могу позволить каждому сотруднику устанавливать собственные правила, но в случае с вами, как это ни поразительно, у меня, видимо, будет сплошной бунт на корабле до самого Рождества.

— Вас только это беспокоит?

— Только? Вам не кажется, что этого достаточно?

— Что ж, может, вы и правы, — уступил он. — В таком случае…

Метрдотель — это была женщина — поприветствовала Зака, назвав по имени, и проводила за столик, застеленный клетчатой скатертью и украшенный огромными красными салфетками. Меню тоже было огромным; похоже, в нем были представлены все мыслимые сочетания макарон и соусов. Брэнди только глянула на свое меню и отложила в сторону.

— Так вы сказали?..

Зак выглянул из-за своего меню:

— Я знал, что вы решительны, Брэнди, но в самом деле…

— …я решила только одно: не читать всё меню. Вы, очевидно, здесь часто бываете — вот и выбирайте.

— А вы, таким образом, сможете сосредоточиться на мне, — задумчиво протянул Зак. — Как это мило…

Брэнди перебила:

— Найдите просто что-нибудь такое, что готовится не три часа. Итак, насколько я поняла, вы собирались обсудить со мной некоторые вопросы, касающиеся вашей работы?

Зак торжественно поднял руку, как будто принимал присягу:

— Я буду заранее согласовывать с вами все сколько-нибудь важное.

Брэнди допускала, что ей придется удовлетвориться обещанным, хотя этого было явно недостаточно. Вот только что он считал важным?

— Ладно. Теперь мы можем поговорить о Дереве желаний.

— Минутку, я только хотел рассказать вам о своей идее.

Брэнди посмотрела на него с некоторым сомнением.

— Зак…

— Двух минут еще не прошло, как вы сказали, что я должен консультироваться с вами прежде, чем действовать, — напомнил он.

Влипла, подумала Брэнди. Попала в собственный капкан.

— Что вы придумали на сей раз?

— Вам не приходило в голову, что до Рождества хорошо бы один день в неделю держать магазин открытым допоздна, чтобы родители могли, уложив детей спать, спокойно закупить подарки, которых дети ждут от Деда Мороза?

Брэнди нахмурила брови:

— Они с тем же успехом могут пригласить на вечер бэби-ситтера и съездить за покупками в обычное время, разве нет?

— Не так легко, как когда дети уже в кроватях. Ведь они наверняка будут знать, куда поехали родители, и тем придется, возвращаясь домой, как-то прятать коробки и пакеты. Ночью, когда дети спят, родителям куда легче прокрасться мимо со всеми свертками, не нарушая веру детей в Деда Мороза.

— Откуда это вы все знаете о детях? — с вызовом спросила Брэнди. — Раз своих у вас еще нет…

— О, есть штук десять или около того, которые приняли меня в любимые почетные дядья.

Он заказал две порции маникотги — запеканки из лапши с сыром и томатным соусом, а также бутылку красного вина и, перегнувшись через стол, заботливо разложил салфетку у Брэнди на коленях.

— Поэтому вы решили преодолеть темную полосу в своей жизни, играя Деда Мороза?

— Возможно, это обстоятельство и навело меня на подобную мысль. Итак? Мы организуем Выходной вечер для родителей?

— Вам что, недостаточно вашей работы и забот с Деревом желаний?

— Какие заботы? Немного рекламы, несколько вывесок в Стране игрушек…

— …и несколько сотрудников, недовольных тем, что к их сверхурочным часам добавятся еще и ночные.

— Не думаю, что тут будут проблемы. Я уже поговорил кое с кем — большинство считают это хорошей идеей.

— И, конечно, вы уже упомянули о ней в разговоре с Россом.

— В общем, да. Я думал, это не повредит.

Брэнди вздохнула. Вот вам и все предварительные договоренности.

— Раз так, валяйте — договаривайтесь с заведующим Страной игрушек. Но вы один отвечаете за все, и прежде всего вам надо получить согласие заведующего и разрешение администрации пассажа на то, чтобы нарушить обычное расписание. Вы все поняли, Зак?

— Абсолютно, — сказал он беспечно. — И раз уж мы об этом заговорили, — как насчет специального вечера для пожилых горожан? Они наверняка будут рады сделать покупки, когда их не пихают со всех сторон обычные покупатели. Мы могли бы организовать специальные автобусы, чтобы собрать стариков со всего города и…

— Давайте не все сразу, Форрест. И вообще — что происходит? Вы что, интригуете в надежде получить работу в отделе по связям с общественностью?

— А это мысль.

— Советую вам не останавливаться на одном универмаге. С вашими-то идеями вы можете заставить всю торговую сеть скакать на одной ножке.

— Благодарю.

— Это был вовсе не комплимент.

Официант принес вино. Попробовав его, Зак кивнул, и официант наполнил их бокалы, после чего молча удалился.

Брэнди тоже пригубила вино.

— Взять, к примеру, эти ваши безумные значки.

— А что с ними?

— Где вы их вообще раздобыли?

— Отдел галантереи заказал для меня тысячу штук. Неплохо получилось, а?

Он полез в карман.

— Если хотите, у меня как раз есть лишний.

— Спасибо, не надо.

Он склонил голову набок и посмотрел на нее испытующим взглядом.

— Вы ведь не верите, что я способна совершать по доброму делу каждый день? — бросила ему перчатку Брэнди.

— Хотел бы посмотреть, как у вас это получится.

— Ладно, дело совсем в другом. В корпорации действуют определенные правила, запрещающие носить подобные вещи, и, пока запрет не снят, я буду подчиняться ему — даже если в конце концов мне придется закрывать глаза на нарушения со стороны всех моих сотрудников.

— У Росса есть значок.

— Я знаю. Он мне сказал. Это другое дело: Росс сам составляет правила.

— Как бы там ни было, идея, похоже, работает. Я только вчера начал раздавать значки, а атмосфера в магазине, по-моему, уже стала более сердечной. Все хотят быть Друзьями Санта-Клауса, знаете ли. Я думаю, эта доброжелательность окажется весьма кстати для работы с Деревом желаний. — Он доверительно наклонился к ней: — Мы могли бы, в конце концов, сделать самое большое Дерево желаний в торговой сети.

— Это не состязание, Зак.

— А жаль. Объясните же мне, во что я ввязался.

— В основном в бумажную работу, которой будет куча, и согласование всяких деталей. Семьи приходят к вам для беседы. Вы убеждаетесь с помощью социальных служб, что они действительно бедны.

Зак нахмурился.

— Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь стал просить о помощи без крайней нужды.

— В таком случае вы будете удивлены.

— Но их гордость…

— Вот именно. Люди, больше всего нуждающиеся в помощи — это как раз те, кто из гордости никогда ее не просят.

— Как Тереза Говард, — сказал Зак.

Брэнди кивнула и отметила про себя, что надо будет спросить у Кейси Эмос и директора по кадрам, появилась ли эта женщина.

— А с другой стороны, есть такие, кто не прочь ухватить, что плохо лежит. Пэт обычно проводила выборочные проверки — если история, рассказанная членами семьи, вызывала сомнения, Пэт ехала по указанному адресу и проверяла, сходятся ли концы с концами.

— И как, сходились?

— Не всегда. Но не смотрите волком на всех — большинство просят помощи законно. Все это, в общем, несложно. Семья составляет список своих нужд, вы заполняете картонную звезду на каждого члена семьи и вешаете на елку. На звезде указаны возраст, размеры одежды и вкусы человека, чтобы помочь сориентироваться тому, кто выберет эту звезду для закупки подарков. Когда подарки куплены, бюро обслуживания покупателей сообщает вам; вы пакуете вещи и отдаете тем, кому они предназначены.

Зак пожал плечами.

— Вы правы. Похоже, это совсем нетрудно.

— Я сказала несложно, а не нетрудно. Всегда обо что-нибудь спотыкаешься. Подарки не текут к вам равномерным потоком. Бывает, что кто-нибудь из членов семьи оказывается вовсе обойден — на этот случай магазином учрежден специальный фонд, так что вы сможете сами восполнять пробелы.

Кажется, нарисованная ею перспектива не вызывала у Зака энтузиазма. Впрочем, чем больше Брэнди думала, тем больше радовалась, что он взял на себя Дерево желаний. Если Зак будет уделять этому проекту столько внимания, сколько тот на самом деле требует, у него не останется времени, чтобы досаждать ей.

— Только подумайте, — утешала она его, — время, потраченное вами на прогулки по магазину и разглядывание товаров, в конце концов не пропало даром. Я уверена, кому-нибудь понадобится и пароварка, которую вы купили для своей сестры.

Заказанное блюдо было приготовлено отменно, но его принесли слишком горячим, так что они долго просидели в ресторане и вернулись в магазин совсем уже вечером.

— Вы еще поработаете или сразу домой? — спросил Зак.

Брэнди зевнула.

— Домой, наверное. После пары бокалов вина я много не наработаю.

Зак уставился на нее, всем своим видом изображая разочарование.

— Мне стыдно за вас, миссис Огилви. Вот я возвращаюсь на работу. А вы и утром сегодня опоздали. Придется мне поставить в известность Росса.

— Валяйте. Он наверняка дома.

Зак припарковал свою машину рядом с ее.

— Вы хотите сказать, что он не работает по шестнадцать часов в сутки? Это, знаете, интересный вопрос. Если генеральному директору не надо столько работать, зачем это вам?

— Затем, что он генеральный директор, а я нет. Он уже на вершине, а я все еще карабкаюсь… Сидите, Зак, не беспокойтесь, мне не нужна помощь.

Возражение запоздало — он уже вышел из машины. Опять они оказались в дальнем углу стоянки, где фонари тусклее. Казалось, Зак надвигается на нее, как вчера — перед тем, как он ее поцеловал. Он был близко-близко. Брэнди гадала, не захочет ли он снова сделать то же, и объясняла сама себе, что эта нелепая мелкая дрожь в ее жилах — оттого, что она опасается повторения.

— Спасибо за ужин, — быстро сказала она, вставляя ключ в замок на дверце машины. — Я все же думаю, вам следовало позволить мне заплатить за него — ведь мы занимались делами магазина.

— Все в порядке. Можете как-нибудь пригласить меня на омара — обещаю не возражать.

Но, говоря это, он улыбнулся.

Она не могла закрыть дверцу — так близко он стоял, едва не касаясь ее, как будто проверяя оборудование ее автомобиля — или ее саму.

— А вы сказали, у меня хорошая машина, — проворчал он.

Она с облегчением засмеялась.

— Если вы думаете, я буду спорить с вами на эту тему, вы с ума сошли.

Она включила зажигание. В ответ где-то в моторе раздалось только зловещее звяканье.

— Что за…

Она попыталась еще раз.

— Аккумулятор сел, так что бросайте это дело.

Зак мягко, одним пальцем нажал на кнопку включения фар; кнопка щелкнула, выключаясь. Брэнди застонала.

— Солнце только вставало, когда я ехала на работу, и я, наверное, оставила горящие фары. Что за идиотизм!

— Вовсе нет. Но почему вы не используете устройство для автоматического выключения фар?

— Потому что я ему не доверяю, — призналась она.

Зак не засмеялся; Брэнди была ему благодарна за это. Но даже в тусклом свете фонарей на автостоянке она видела, как насмешливо заблестели его глаза.

— Хорошо, — раздраженно сказала Брэнди. — Еще потому, что я дура.

— Я этого не говорил, Брэнди.

— Ладно, вам тут незачем торчать. Хотя буду вам благодарна, если вы вытащите свой волшебный телефончик и вызовете мне техпомощь.

Зак покачал головой:

— Я мог бы, но…

— Я знаю, вы исчерпали лимит времени.

— Нет смысла сейчас заводить мотор, если вы не планируете покататься часок-другой, чтобы зарядить аккумулятор. Иначе к утру он опять сядет.

— Да, об этом я не подумала.

— Кроме того, так ли уж вам хочется сидеть тут и мерзнуть, дожидаясь? Эти ребята из техпомощи наверняка приезжают сейчас с опозданием часа на три из-за снежных завалов. Лучше бы вы все это оставили на завтра.

Брэнди пришлось согласиться и с этим.

— В таком случае, Санта-Клаус, как насчет того, чтобы сделать ваше сегодняшнее доброе дело?

— И отвезти вас домой? Я бы с радостью, но через пятнадцать минут начинается моя смена, а я боюсь, что, если не приду на свои последние полчаса, директор меня уволит.

— Зак… — Она обвела рукой полупустую автостоянку. — Бросьте. Все равно никого там сейчас нет.

— Конечно, нет. Но нельзя ли мне получить письменное разрешение?

Брэнди показала ему язык. Зак хмыкнул и снова помог ей сесть в его автомобиль.

— Вы заперли свою машину? — спросил он.

— А вы думаете, кто-нибудь сможет завести эту тачку, если я не смогла, и угонит ее? Конечно, заперла. Зак, я живу в этом городе всю жизнь. Я всегда запираю двери.

— И выключаете фары?

Но улыбка, тронувшая уголки его губ, показывала, что он только дразнит ее, не желая обидеть, и Брэнди удивилась, почувствовав, что от этого замечания она как будто вдруг согрелась. Согрелась и немного смутилась. Что с ней творится, в конце-то концов?

Она показала ему направление, а когда приехали, расстегнула ремень безопасности и позволила ему помочь ей выйти из машины.

— Хотите чаю или кофе, Зак? Ничего особенного предложить не могу — я несколько дней не заглядывала в супермаркет, — но…

Должна же она была хоть чем-то его отблагодарить. В конце концов, он ее выручил. Простой дружеский жест — предложить человеку выпить горячего. Все равно он, скорее всего, откажется; он тоже, наверное, ждет не дождется, когда поедет домой.

Зак улыбнулся и сказал:

— С удовольствием.

Брэнди нервно сглотнула. Это нечестно, подумала она. Он всего лишь улыбнулся, а на нее вдруг опять накатило то же странное, болезненное чувство, что и утром, когда у нее перехватило дыхание от внезапно подступившего идиотского желания поцеловать ямочку на его щеке.

Она обнаружила, что пытается себе представить, что бы он сделал, если бы она поддалась этому сумасшедшему порыву. Уж конечно, она не собирается это проверять, уверила она себя. Чашечка кофе, пара вежливых фраз — и он окажется за дверью.

На пороге ее квартиры кто-то стоял, очевидно только что позвонив и ожидая ответа. Заслышав их шаги, визитер обернулся — Брэнди узнала одну из трех девочек, предлагавших ей вчера вечером гирлянду. В руках она держала целую охапку колючих зеленых веток.

— Наконец-то вы пришли, — сказала девочка с явным облегчением. — У меня ваша гирлянда.

Брэнди нахмурилась.

— Мне казалось, я попросила вас отдать ее тем, кому она нужна.

— Но я не могу. Мама очень на меня рассердилась. Она говорит, нельзя продать что-то людям и оставить у себя. Так что нате.

Девочка сунула Брэнди ворох остро пахнущей зелени и убежала.

— Вот так оборот, — пробормотала Брэнди. — Я пыталась сделать добровольное пожертвование, а в результате мне навязали эту штуку.

Гирлянда была громадная и колючая. Брэнди осторожно перекладывала ее из одной руки в другую, пытаясь достать ключ.

— Буквально навязали, я серьезно. Вам не нужна гирлянда?

— Нет, но я помогу вам ее подержать.

Зак освободил Брэнди от колючих веток.

— А вы сами не можете ее использовать?

— Я не украшаю квартиру к Рождеству.

— Совсем? Может, вы и не празднуете?

— Праздную, конечно. По-своему. Я рухну, буду отдыхать от нынешней гонки и набираться сил перед следующей, послерождественской распродажей и возвратом неподошедших подарков.

Зак помрачнел.

— Не очень похоже на праздник. У вас нет семьи?

— Фактически нет. Мама умерла, когда мне было восемнадцать.

— Тяжело в этом возрасте терять кого-то из родителей.

Она коротко кивнула и продолжала:

— Отец живет в Калифорнии. Родители развелись, когда я была еще маленькой, у него вторая семья.

— И вы чувствуете, что будете некстати? — мягко сказал Зак.

Он все понял правильно, но Брэнди вовсе не хотелось подтверждать его вывод. Не хватало ей только его искреннего сочувствия.

— Ничего подобного. Просто я не могу себе позволить мчаться через полстраны в середине самого горячего сезона только для того, чтобы поучаствовать в разрезании индейки.

— Поэтому вы остаетесь дома и едите сандвич с копченой колбасой в одиночестве.

— Что-то в этом роде.

Она не собиралась втягиваться в дискуссию о своих привычках.

— Бросьте где-нибудь эту гирлянду.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Вынесу с мусором, если не найду, кому отдать. Может, кто-нибудь из ваших подопечных с Дерева желаний захочет взять ее. Кофе или горячий шоколад? Кажется, у меня есть этот… порошковый.

— Кофе пойдет.

Он все еще стоял посреди гостиной с гирляндой в руках и озирался вокруг.

— Стыдно, знаете ли. У вас тут прекрасное место для елки, как раз перед балконом, так что соседи тоже могли бы ею любоваться.

Ему пришлось повысить голос, поскольку Брэнди ушла на кухню. Она поставила чайник и отозвалась:

— В том-то и дело. В тех редких случаях, когда мне хочется посмотреть на новогоднюю елку, я просто выхожу на балкон и любуюсь всеми соседскими елками. Ни забот, ни хлопот, ни осыпающихся иголок.

Зак не отвечал, и Брэнди занялась поисками подноса — поскольку у нее нечасто бывали гости, она не помнила, где он, — и сервировкой.

— У меня нет сливок, — предупредила она.

— Я пью без них, вы помните? А знаете, что вам нужно, чтобы проникнуться духом Рождества? Парочку детей.

Брэнди закашлялась.

— О нет. Никогда.

Она повернула из кухни в гостиную и чуть не уронила поднос. Почти вся гирлянда уже была аккуратно разложена на каминной полке; Зак драпировал последние футы. А в камине весело горел газовый огонь над декоративным поленом.

— Будьте как дома, — сухо сказала она.

— Благодарю. Почему вы не хотите детей?

— Слишком большая ответственность.

Зак склонил голову набок.

— Вы были трудным ребенком?

Вопрос озадачил Брэнди.

— Не труднее других, я думаю. Но с тех пор мир изменился. Люди, которые не хотят сидеть дома с детьми, прежде всего не должны их заводить.

— А вы не хотите?

— Не особенно. Вряд ли я могла бы оставить работу. Я и так не сижу сложа руки — а ведь кормлю только саму себя. Я не уверена, что смогла бы обеспечить жизнь еще двоих людей, которых к тому же рано или поздно надо будет посылать в колледж. Кроме того, я вам говорила — я люблю свою работу.

— Не говоря уже о ваших честолюбивых планах на будущее.

— Верно. Зак, гирлянда выглядит очень мило, но…

Он разговаривал, не переставая действовать, и вот уже остаток гирлянды уютно обвился вокруг каминной полки, как будто всегда там был.

— Создает праздничное настроение, не правда ли?

Он взял у нее из рук поднос и поставил на плетеный сундук перед диваном.

— Как бы там ни было, я не имел в виду ваших собственных детей.

— Вы хотите сказать, что я могла бы быть приемной тетей для чужих? У меня нет настолько близко знакомых детей. Кроме того, боюсь, я не умею с ними общаться и уж совершенно точно не имею времени этому учиться, даже если бы хотела.

Зак не ответил. Он тихо сидел, покачивая в ладони чашечку кофе, и смотрел на огонь.

Брэнди стало любопытно, о чем он думает, и подозрение, недавно мелькнувшее у нее в голове, зашевелилось снова. Но, видно, все это время ее подсознание трудилось над поставленной задачей, ибо теперь это было уже не просто полуоформленное предчувствие, а нечто гораздо большее.

Она спросила Зака, не шпион ли он, и он отшутился, упомянув при этом Росса. Ей мерещится или на самом деле было что-то почти фрейдистское в том, как быстро ему пришел на ум именно такой ответ? Не означает ли это, что он работает не на какого-нибудь конкурента «Тайлер-Ройал», а на Росса Клейтона собственной персоной?

У него даже был его прямой номер телефона, напомнила она себе.

Брэнди размешала сахар в кофе и откинулась назад в своем углу дивана.

— У Росса всегда был аварийщик, которого он мог в любой момент вызвать, — сказала она почти мечтательным тоном. — Человек, готовый поехать в любой из универмагов, обнаружить и решить все проблемы.

У Зака поднялись брови.

— К чему это вы вдруг, Брэнди?

Она не ответила.

— Несколько лет назад это была Уитни Таунсенд, но сейчас она сидит в Канзас-Сити. В данный момент аварийщика у Росса, судя по всему, нет, потому что несколько недель назад, когда у магазина в Сан-Антонио были какие-то мелкие трудности, Уитни ездила наводить там порядок.

— Я не совсем…

— Или, может быть, аварийщик есть, но по каким-то причинам Росс не хочет, чтобы стало известно, кто делает эту работу. Поэтому он послал Уитни разрешить мелкую проблему, а настоящего аварийщика приберег для решения крупной.

Зак пожал плечами, как будто хотел доставить ей удовольствие, подыгрывая:

— Не сомневаюсь, иногда секретность бывает для Росса большим преимуществом.

— Точно так.

Пальцы у нее дрожали.

— Именно это и заставило меня сегодня вечером задуматься, что на самом деле вы здесь делаете. Вы, конечно, не обычный Дед Мороз, Зак, так кто же вы? Аварийщик Росса? А если это правда — тогда почему вы здесь? Что не так в моем универмаге? И почему я не заметила проблему раньше, чем это сделал центральный офис?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Брэнди затаила дыхание. Справедливо ли ее подозрение? Проблема, о которой Росс говорил тогда, в первый день, касалась не личных дел Зака, а ее магазина?

И если да, признается ли Зак?

Весь вечер подозрение потихоньку росло в ее душе, но Брэнди никак не могла решиться начать разговор. Дурные предчувствия начались, когда он посадил ее в свою машину, а может, еще раньше, когда она заметила, что у него слишком роскошный костюм Деда Мороза; и наконец уже вполне созревшее подозрение вырвалось наружу.

Сложность была в том, что, хотя Брэнди сама создала эту теорию, она не могла до конца в нее поверить. Ей трудно было представить, чтобы она прозевала проблему, достаточно крупную для подобной реакции начальства. Даже сейчас она не могла сообразить, что же такое творилось в ее магазине, что явилось бы причиной недовольства руководителей компании.

Но ведь явно происходит нечто странное — и другого осмысленного объяснения не найти. Пояснениям Зака — почему он, несмотря на денежные затруднения, продолжает пользоваться сотовым телефоном — кое-как еще можно поверить; но то, с какой легкостью он отмахнулся от идеи продажи сверхдорогой машины, уж ни в какие ворота не лезет.

— Что-то я не врубился.

У Зака был такой голос, как будто он только что получил хороший удар в диафрагму.

Как будто поражен, подумала Брэнди. Но что его изумило — ложное обвинение или разоблачение?

Он продолжал:

— Росс не стал бы действовать вот так за вашей спиной, вы же знаете.

— Он так уже поступал, — сказала Брэнди. — Не со мной, но поступал. С другими директорами, при других обстоятельствах. Уитни Таунсенд рассказывала мне кое-какие байки о расследованиях, которые она проводила в магазинах, не сообщая директорам.

— Да разве такое возможно, чтобы Росс уже настолько завелся из-за непорядка в вашем магазине, а вы еще даже не заметили своих проблем?

У Брэнди горели веки. Она закрыла глаза, пытаясь удержать слезы. Она профессионал, она не плачет из-за проблем бизнеса; что это на нее нашло, в самом деле?

— Не знаю, — еле слышно пробормотала она. — Не знаю.

Молчание стало тягостным.

Зак ведь так и не ответил на ее вопрос, поняла она и вдруг обнаружила, что жалеет о сказанном. Если ее предположения верны, слезами не поможешь, а она расхлюпалась, как маленькая девочка.

Если же они ошибочны, она просто выставила себя полной идиоткой.

Зак придвинулся к ней. Она почувствовала рядом тепло его тела еще раньше, чем он просунул ладонь ей под подбородок и повернул ее лицо к себе.

— Брэнди, посмотрите на меня.

Ей пришлось сделать усилие, чтобы открыть глаза.

Голос Зака звучал хрипло:

— Ничего подобного не происходит. Проблемы — мои собственные.

Сквозь слезы, стоявшие в ее глазах, она видела его как в тумане, но подумала, что никогда раньше он ей так не нравился, как сейчас.

— Это правда, Зак? — прошептала она.

— Клянусь вам. Насколько я могу судить, дела у вас в магазине идут прекрасно, и…

Он замолчал и тихо добавил что-то, чего она не расслышала. Потом наклонился и осторожным поцелуем осушил слезы на ее ресницах.

— И вы тоже прекрасны, — прошептал он, и его рот нашел ее губы.

Уже утратив всякое душевное равновесие из-за своих страхов, Брэнди отреагировала на поцелуй так, как будто шагнула с обрыва. Голова у нее кружилась, в груди была пустота, как будто она посмотрела вниз и увидела под ногами только небо; она судорожно хватала ртом воздух и прижималась к Заку.

Он прислонил ее к диванным подушкам, но это не помогло: с каждым поцелуем голова у нее кружилась все больше. Она могла положиться только на силу его рук, обнимающих, баюкающих, оберегающих ее. Здесь был единственный остров надежности в мире, который вдруг опрокинулся и заходил ходуном, и она прижималась к Заку и отвечала на его поцелуи, пока наконец ей не стало все равно, останется она на поверхности земли или провалится до самой ее середины, — лишь бы он был с ней. У нее звенело в ушах — разве она уже провалилась? А она и не заметила этого…

Зак немного отодвинулся от нее. Брэнди пробормотала что-то протестующее и попыталась снова притянуть его в свои объятия, но он сопротивлялся.

Брэнди насторожилась. Все пять чувств разом вернулись к ней, и она поняла, что звонит телефон. Как она могла ошалеть настолько, что даже не слышала его? И что подумал Зак о ее рассеянности — он-то явно не был так увлечен, чтобы пропустить телефонный звонок.

Ее все еще слегка качало; идя на кухню к телефону, она на секунду прислонилась к косяку, чтобы не упасть.

Голос был знакомый — он принадлежал одному из охранников универмага и звучал тревожно:

— Миссис Огилви? У нас тут произошла неприятность. Все уже позади, но я подумал, надо все-таки сказать вам.

Брэнди встряхнулась, окончательно приходя в себя.

— Что случилось?

Дослушав до середины, она перебила его:

— Буду, как только смогу.

Когда она вернулась в гостиную, Зак стоял на середине ковра. Слышал разговор или ему просто не терпится уйти?

Она была не настолько наивна, чтобы подумать, будто Заку неприятны были поцелуи, но все же ситуация в целом казалась несколько неловкой. Она целовала его так, как будто умирала от голода, как будто это была ее последняя в жизни возможность ощутить объятия и ласки. Интересно — Зак считает, что я вешаюсь ему на шею? — промелькнуло в голове у Брэнди. Если да, трудно его за это винить.

Ее голос звучал несколько напряженно.

— Мне крайне неудобно снова просить об одолжении, Зак, но не можете ли вы отвезти меня назад в магазин?

Он потянулся за пальто, оставленным на спинке стула.

— Проблемы?

— Помните странного парня, о котором нас предупреждал охранник?

— Того, который околачивался вчера вечером на автостоянке?

Брэнди на миг растерялась. Неужели это было только вчера вечером — когда Зак провожал ее к машине и поцеловал? Она оторвалась от воспоминаний.

— Сегодня вечером он попытался отобрать выручку у продавщицы парфюмерного отдела — ее прилавок прямо у главного входа в пассаж. Со страху она закричала, вместо того чтобы просто отдать деньги; он оттолкнул ее и убежал.

Руки Брэнди скользнули в рукава пальто, которое ей подал Зак.

— Мне следовало быть там.

Зак сочувственно сжал ее плечо:

— И что, например, вы смогли бы предпринять, если бы были там?

— Не в этом дело. Это мой магазин, моя работа.

Она отбросила волосы на воротник пальто, и блестящая волна ударила ему прямо в лицо.

— Извините. Я не хотела вас задеть.

Зак слегка покачал головой, как будто удар, как ни легок он был, оглушил его.

— Грабеж в пассаже?

Брэнди кивнула.

— Бред какой-то. Ему пришлось бы пробежать весь пассаж, сотню ярдов, чтобы выбраться на улицу.

— Или удирать через весь магазин к выходу на автостоянку.

— Да, но там же полно охранников.

— Они его взяли?

— Вроде бы нет, — ответила Брэнди. — Когда продавщица перестала кричать и смогла объяснить, что случилось, этот парень был уже далеко.

— Так, может, не такой уж он и псих.

Брэнди села в машину и стала грызть ноготь.

— К счастью, продавщица почти не пострадала — просто напугана и, может быть, слегка ушиблась. Знаете, я всегда думала, что нам подобные вещи не грозят уже просто потому, что у нас семьдесят прилавков, вокруг постоянно сотни людей, грабителю было бы очень трудно уйти.

— Может, этот шизик недостаточно хорошо соображает, чтобы это понять?

Брэнди вздрогнула.

— Если вы стараетесь меня ободрить, Зак, то у вас пока не очень получается. Я бы предпочла думать, что неудавшийся грабитель соображает достаточно хорошо, чтобы подумать о последствиях, потому что иначе может случиться все что угодно.

Она погрузилась в молчание, которое продлилось до самого конца пути.

Магазин был уже закрыт, так что Зак проигнорировал знаки, запрещающие парковку, и остановился у самого ближайшего входа в универмаг «Тайлер-Ройал». Всего в нескольких ярдах стояли три полицейские машины с включенными мигалками.

— Зак, — медленно сказала Брэнди, вместе с ним переходя через тротуар. — Насчет того, что я наговорила сегодня… Мне жаль, что я вас обвинила в участии в каком-то заговоре.

Зак молча открыл перед ней дверь. Брэнди продолжала:

— Это, наверное, выглядело как приступ паранойи. Когда что-нибудь угрожает моему универмагу или хотя бы мне так кажется… я становлюсь как сумасшедшая.

— Брэнди…

Тон его голоса испугал ее: он был почти мрачен. Брэнди надеялась, что Форрест не собирается сейчас обсуждать поцелуй, которым они обменялись, и то, насколько он соответствует обычному стилю ее поведения. Она не могла поднять на него глаза.

— Сейчас не время и не место для подобного разговора, Зак. Так что давайте просто забудем об этом. Хорошо?

Она не стала ждать ответа. В универмаге вокруг парфюмерно-косметического прилавка, что был у самого центрального входа, столпились люди. Продавщица, которую все еще бил озноб, сидела на высокой табуретке, комкая в руках носовой платок. С ней говорили двое полицейских. Брэнди она не увидела. Навстречу спешил охранник.

— Извините, что разбудил вас, миссис Огилви, но я подумал…

— Вы меня не разбудили, Джон. Я рада, что вы позвонили.

— Да? У вас был немного странный голос, как будто спросонья.

Он глянул на Зака, стоявшего на шаг позади нее, и лицо его вдруг порозовело.

Он, конечно, сделал ложный вывод, подумала Брэнди. Пытаться исправить впечатление было, впрочем, бесполезно: любые возражения звучали бы подозрительно.

— Где доберман? — живо спросила она.

— В конуре. Я подумал, при такой толпе полицейских не стоит впутывать еще и собаку.

— Вы уверены, что он вам не понадобится?

Охранник кивнул.

— Этот парень уже далеко. Множество людей видели, как он удирал, но не понимали, что происходит, и не остановили его.

— Уж конечно. — Брэнди повернулась к Заку: — Это, очевидно, займет какое-то время. Вам не стоит ждать.

— Как же вы доберетесь до дому?

— Кто-нибудь подвезет. Или возьму такси.

Продавщица парфюмерии услышала ее и обернулась. Она была бледна и вся дрожала, а когда Брэнди похлопала ее по плечу — разрыдалась.

Брэнди обняла ее.

— Все в порядке, — прошептала она, — вы просто молодец.

— Но, миссис Огилви, — всхлипнула женщина, — полицейский говорит, что я должна была просто отдать деньги грабителю!

Брэнди пронзила стоявшего рядом полицейского неодобрительным взглядом. Он был, несомненно, прав: нет таких денег, из-за которых стоит рисковать жизнью. Но сейчас вряд ли был подходящий момент для внушения дрожащей от страха женщине, что она сделала все как раз наоборот.

— Ладно, теперь уже все позади, — успокаивающим тоном сказала Брэнди. — Вы сделали все, что смогли. Когда кончите давать показания, вас проводят домой, и можете взять столько выходных дней, сколько понадобится.

— Я кончил, — отрывисто сказал полицейский. — А ее, наверное, надо показать врачу.

После того как продавщица ушла, опираясь на руку сотрудницы, он повернулся к Брэнди и скрестил руки на груди:

— О деньгах беспокоитесь? Ему ничего не досталось, так что, с вашей точки зрения, очевидно, она с ним разобралась как надо.

— Нет, конечно, — огрызнулась Брэнди. — Но вы правда думаете, что ей лучше спалось бы сегодня, если бы вам удалось ей объяснить, что, разбираясь с ним подобным образом, она могла погибнуть?

Зак подвинулся ближе к ней:

— Брэнди…

Брэнди прикусила губу. Она не смотрела на Зака — только на полицейского.

— Извините. Послушайте, если вы захотите специально прийти к нам, чтобы обучить моих работников правильно себя вести в подобной ситуации, я буду только рада. Но, запугивая эту женщину еще больше, вы делу не поможете.

Ей показалось, краем глаза она видела улыбку, тронувшую губы Зака.

Полицейские поискали еще полчаса и, убедившись, что незадачливый грабитель не оставил отпечатков пальцев и ничего не обронил, закончили. Брэнди могла идти. В магазине к этому времени стало тихо. Раздавалось только мягкое цоканье когтей доберман-пинчера по твердому полу — это охранник пошел в свой обычный обход. Брэнди, зевнув, сказала: «Спокойной ночи», — и стала прикидывать, сколько придется прождать такси.

Но Зак, оказывается, не уехал. Он тихо сидел на обитом ковром большом кубе в дальней стороне атриума, а когда Брэнди подошла, встал и взял ее под локоть.

Дружеская поддержка пришлась кстати, однако Брэнди совсем не хотелось разговаривать. Зак, впрочем, тоже не тяготился молчанием. Только подъехав к ее дому, он произнес:

— Вы совершенно непостижимое создание, Брэнди.

Она удивилась.

— Не знаю, что вы имеете в виду.

Зак не ответил. Вместо этого он сказал:

— Вам не нужно составить компанию?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. Приглашу я его или нет, входить он явно не собирается, подумала Брэнди. Ее это устраивало. Было поздно, и сил у нее не осталось.

И все же интересно, почему он не хочет войти.

Просто устал? В этом не было бы ничего удивительного: у него тоже был трудный день. Проявляет деликатность, видя, как вымоталась она? Или осторожничает, помня, что произошло между ними сегодня?

— Со мной все будет в порядке, — сказала Брэнди. — В конце концов, это не меня пытались ограбить.

Он припарковался и помог ей выйти из машины.

— Вы не рассчитываете ни на кого, кроме самой себя, так ведь, Брэнди?

Она пожала плечами.

— На кого же мне еще рассчитывать?

Он не ответил и не делал больше попыток дотронуться до нее. Просто прислонился к дверце машины и смотрел, пока не убедился, что она благополучно вошла в дом.

Центральное отопление работало, но Брэнди все равно мерзла. Это были, несомненно, последствия вечерних событий. В «Тайлер-Ройал» случались кражи. В центральном офисе однажды обнаружили растрату, и время от времени то один, то другой магазин взламывали. Но, насколько Брэнди знала, это был первый случай, когда один из их магазинов пытались ограбить прямо во время работы.

Неудивительно, что она все еще не в себе. Но только ли из-за попытки ограбления она так расстроена? Может быть, причина и в том поцелуе? События вплотную подошли к черте, за которой бы могли выйти из-под контроля. Что могло бы случиться, если бы их не прервал охранник?

Ничего, сказала себе Брэнди. Уж конечно, она не такая дура, чтобы допустить лишнее.

Брэнди грела руки над огнем. Они так торопились в магазин, что забыли выключить газ в камине. К счастью, Зак поставил на место экран, так что ничего не произошло.

Острый запах хвои волнами плыл от гирлянды на каминной полке и заполнял комнату. Зак красиво разложил гирлянду, и все же зелень выглядела немного грустновато. Брэнди прекрасно знала, что придало бы гирлянде должный вид: несколько мерцающих лампочек, проводами обвивающих ветки, и россыпь маленьких ярких игрушек. Потом еще чуть-чуть побрызгать концы иголок «снежным» спреем, добавить немного блеска для выразительности — и гирлянда будет доведена до совершенства.

В общем-то, Брэнди не собиралась ничего из этого делать. Какой смысл? Ведь она почти не бывает дома.

Сегодня вечером Зак сказал, что ей не хватает пары детей, чтобы проникнуться духом Рождества. Насчет духа она не знала, а что касается детей — ей казалось, что двое маленьких человечков, окажись они рядом с ней во время праздника, только измотали бы ее еще больше.

Картина, мысленно нарисованная ею сегодня вечером в Стране игрушек, когда Зак играл с детьми в железную дорогу, снова, непрошеная, возникла в ее воображении. Наполовину прикрыв глаза, она почти увидела эту сцену. Нарядная елка стояла у балконной двери, где, как он сказал, для нее было хорошее место, поезд ездил и ездил кругами по рельсам, а двое детишек в махровых домашних костюмах смотрели на него, стоя на четвереньках. Она не могла разглядеть их лица, но дети были явно не очень большие.

Когда-то Брэнди полагала, что со временем заведет детей. Нельзя сказать, чтобы она очень много об этом думала; она никогда особенно не общалась с детьми и не сильно по ним тосковала. Но дети были частью принятого образа жизни: когда придет время, появится мужчина, потом будет свадьба и в конце концов семья.

И до некоторых пор все шло в соответствии с этой моделью. Был мужчина, не за горами была и свадьба. Слава Богу, думала она, до этого не дошло, ведь Джейсону на самом деле не нужна была жена, ему нужна была домоправительница.

Зак заметил сегодня вечером, что она полагается только на себя. Брэнди могла бы рассказать ему, если б захотела, как она этому научилась — не вдруг, урокповторялся снова и снова. Сначала отец после развода с матерью практически утратил к ней интерес. Потом умерла ее мать, и, хотя безбожно было бы ее за это винить, Брэнди снова почувствовала себя покинутой. И, наконец, жестче всех ее проучил Джейсон, который говорил, что восхищается ее независимостью, а на самом деле просто ценил возможность жить беззаботно и ни за что не отвечать.

Ничего этого она Заку не сказала и не скажет. Так много доверять человеку, которого она едва знала, значило бы подставляться под новый удар, а Брэнди не собиралась позволять себе слабость такого рода. Ей не требовалось посвящать кого-то в свои проблемы. Она привыкла зависеть только от себя. И ее это устраивало.

В квартире стояла такая тишина, что можно было услышать биение собственного сердца. Брэнди боролась с искушением заговорить вслух, просто чтобы услышать голос.

Может быть, завести кошку? Разговаривать с животным — совсем не то, что сама с собой. Никто не подумал бы, что она свихнулась, начни она разговаривать с домашним зверьком.

С кошкой, несомненно, гораздо меньше забот, чем с мужчиной. Особенно, подумала она, когда чувство юмора вернулось к ней, с таким мужчиной, как Зак Форрест!


Брэнди опаздывала. По субботам в магазине всегда было оживленно. Сегодня, например, ей пришлось иметь дело с целой кучей недовольных покупателей, желавших побеседовать лично с директором. Потом пришел директор по кадрам и пожаловался, что Зак половину своих подопечных с Дерева желаний посылает к нему наверх с просьбой принять их на работу. После всего этого она еще заглянула к продавщице парфюмерии посмотреть, как та себя чувствует после попытки ограбления.

В результате Брэнди приехала к особняку Росса Клейтона, стоявшему на берегу озера, совершенно измочаленной. Оставив машину привратнику, она пошла по длинной аллее к огромной резной парадной двери.

В сложившихся обстоятельствах она бы с удовольствием оказалась сейчас где угодно, лишь бы не быть здесь. Если бы не приезд Уитни Таунсенд, она бы, наверное, нашла в последнюю минуту какое-нибудь оправдание, чтобы не приходить.

Брэнди никогда особенно не любила деловые мероприятия, замаскированные под вечеринки. Что за бессмысленная трата времени — наряжаться и выходить в свет с теми же людьми, которых видишь каждый день на работе! Если люди так или иначе собираются говорить о делах, почему бы просто не собрать их в комнате для совещаний — и пусть себе разговаривают? А если не о делах — зачем вообще им собираться вместе? Единственное, что объединяет всех этих людей, — «Тайлер-Ройал».

Нет, большинство этих людей объединяют универмаги компании, мысленно уточнила она. Был, конечно, Зак и, наверное, еще какие-нибудь друзья, которых Клейтоны пригласили для оживления обстановки. Хотя даже Зак связан с магазином.

Подозрение снова замерцало в глубине сознания, но Брэнди решительно загасила этот холодный огонек. Он уверял, что ее магазин вне опасности, и не было никаких причин сомневаться.

Сегодня вечером, как бы там ни было, она вполне может даже не увидеть Зака. Она будет занята разговором с Уитни Таунсенд. Кроме того, там будет столько администраторов из магазинов «Тайлер-Ройал», что вполне можно протолкаться весь вечер и не увидеть всех.

Витражи клейтоновского особняка в стиле Тюдоров ярко светились. Вместо часовых по сторонам аллеи выстроились огромные ели, покрытые коркой затвердевшего снега и украшенные золотыми огнями, от света которых блестел и снег на траве.

Не успела Брэнди дойти до дома, как подъехала еще одна машина; Брэнди узнала директора магазина из Сан-Франциско и подождала на тротуаре, пока директор с женой догонят ее. Ее обучение проходило частично в универмаге Сан-Франциско, но с тех пор ей нечасто доводилось видеть эту чету.

Вечер был холодным и тихим, облачка от дыхания застывали в морозном воздухе, и жена коллеги из Сан-Франциско отругала ее за то, что она ждет их на улице.

Брэнди улыбнулась, целуя ее в щеку.

— Я привыкла к такой погоде. Хотела поздороваться с вами, пока мы не вошли: там сразу начнется толкотня.

В общем-то, это было правдой. То обстоятельство, что ей не очень хотелось входить на праздник одной, тут было совершенно ни при чем.

С чего бы ей из-за этого волноваться? Уж конечно, толпа гостей не замрет и не замолчит специально для того, чтобы полюбоваться ее новым черным бархатным платьем. Все в «Тайлер-Ройал» давно привыкли к тому, что Брэнди приходит сама по себе; они бы и внимания не обратили.

Но заметил бы Зак. И хотя она не солгала ему насчет назначенного свидания, все же, увидев, как она входит одна, он получил бы хороший повод для раздумий.

Да не станет он специально высматривать, напомнила она себе. Так что глупо ради него напрягаться.

Сразу за массивной резной дубовой дверью Росс Клейтон с женой встречали гостей. Брэнди нарочно замешкалась, пропуская вперед пару из Сан-Франциско, но через минуту Росс уже пожимал Брэнди руку, мурлыча:

— Кто же тот герой, что сумел заставить вас появиться здесь сегодня?

Брэнди не стала делать уж очень большие глаза.

— Что это вы имеете в виду, Росс? Вы же знаете, я никогда не пропускаю мероприятий «Тайлер-Ройал», разве что из-за каких-нибудь совершенно непреодолимых обстоятельств.

Росс хохотнул.

— Знаю, знаю. Нам просто не везло до сих пор — у вас все время были непреодолимые обстоятельства. Почему их нет на этот раз — вот что я хотел бы знать. Кстати, в последние два дня вас что-то вообще не было слышно. Как дела в Оук-Парке?

Брэнди пожала плечами:

— Сумасшедший дом, но это не такая уж и новость. Вы никогда не рассматривали вариант переноса рождественской вечеринки на июль? Всем было бы гораздо легче вставить ее в свое рабочее расписание.

— Вы что же имеете в виду — что и в свое расписание вы хотели бы ее вставить? Вы меня изумляете.

Брэнди прикусила губу. Он слегка улыбнулся:

— На самом деле идея неплохая. Я ее обдумаю. Знаете, Брэнди, это одна из ваших сильных сторон: вы всегда смотрите на вещи по-своему.

— Благодарю, — живо отозвалась Брэнди. — Надеюсь, это был комплимент.

Росс засмеялся.

— Зак все так же успешно работает?

Брэнди остановила взгляд на бархатном лацкане хозяйского смокинга, где был приколот один из значков Зака, провозглашающий, что Росс Клейтон — Друг Санта-Клауса.

— Как сказать. Вы хотите услышать заверения или правду?

— Ох, надо бы поговорить.

Жена Росса перебила его:

— Не хватит ли о бизнесе, дорогой? Ты обещал мне сегодня вечером отдыхать и позволить всем приятно проводить время.

Она подставила Брэнди щеку.

— Мы устроили гардероб для дам в гостевой комнате наверху. Если хотите, горничная отнесет ваше пальто.

Чета из Сан-Франциско уже отдала свои пальто и затерялась в толпе, а гости, вошедшие вслед за Брэнди, по всем признакам завладели вниманием Росса минимум минут на десять.

— Спасибо, — сказала Брэнди. — Но я лучше сама поднимусь туда, заодно и причешусь.

Таким образом, когда она снова спустится вниз, это не будет выглядеть так, будто она пришла на праздник одна. Глупость, конечно: она всю жизнь приходит на праздники одна — с чего бы ей беспокоиться из-за этого сегодня? Она медленно поднималась по массивным ступеням. С одной из нижних ступеней была хорошо видна вся большая парадная гостиная, и Брэнди остановилась, оглядывая толпу. Она твердила себе, что пытается найти Уитни, но при этом совершенно точно знала, что нигде не видно Зака. Ничего удивительного, решила она, — сегодня здесь было больше гостей, чем когда-либо она видела на вечеринках «Тайлер-Ройал».

В гостевой комнате несколько женщин красились, болтая между собой. В воздухе стоял крепкий запах одеколона и лака для волос. Брэнди положила пальто на кровать, быстро прошлась расческой по волосам и вышла. Лучше было показаться невоспитанной, чем рисковать расчихаться вовсю, пробыв там лишнюю минуту.

Даже короткого пребывания в этой перенасыщенной ароматами комнате оказалось достаточно: глаза у Брэнди заслезились, и она остановилась в коридоре, в маленькой нише, прислонившись к обшитой деревом стене и пытаясь промокнуть глаза уголком кружевного носового платка.

Звуки праздника бродили по открытому пролету лестницы. Из комнаты, откуда она только что вышла, донесся женский голос и ответный смех. А из глубины коридора раздалось детское хихиканье. Это дети Клейтонов, подумала она. Родители, несомненно, уверены, что они мирно спят в своих кроватках. Брэнди пошла было на звук, но остановилась: в конце концов, это не ее забота. Наверняка с детьми сейчас бэби-ситтер или их постоянная няня. Брэнди не так много знала о детях, но все же было ясно, что они еще слишком малы, чтобы оставаться без присмотра, пока их родители заняты.

Дверь открылась, свет заструился в полумрак коридора, и появилась маленькая девочка, должно быть лет трех. Она держала обеими ручками подол своей розовой фланелевой ночнушки, а ее пухлые ножки так и сверкали, когда она бежала по коридору к Брэнди.

За ней шел какой-то мужчина. При слабом свете, сквозь слезы в глазах Брэнди не могла толком его рассмотреть, но по сравнению с ребенком он был неправдоподобно высок, и один его шаг соответствовал шести шагам девочки. Не успела она пробежать и двух ярдов, как он догнал ее, наклонился и, схватив, забросил себе на плечо.

Малышка восторженно взвизгнула.

— Шшш, Кэтлин, — сказал мужчина, — а то сейчас придет твоя мама, и все веселье кончится.

Голос был низкий и добрый и — несмотря на строгое предупреждение — веселый. По крайней мере, подумала Брэнди, после этой сценки становится понятно, почему Росс решил, что Зак будет хорошим Санта-Клаусом.

Она вышла из затененной ниши.

— Привет, Зак. Проблемы?

— Не без того, — отвечал он. — Эта безобразница дернула от души мой галстук-бабочку, а сама убежала.

Брэнди внимательнее присмотрелась к нему. Его темные брюки были слегка помяты, смокинга поверх торжественной белой рубашки с тщательно отглаженными складками не было вовсе, концы галстука болтались. Брэнди подумала, что выглядит он тем не менее великолепно.

Девочка захихикала и снова схватила галстук.

— Я тебя поймала, дядя Зак. Ведь поймала?

Дядя Зак? Он упоминал сестру. Возможно ли, что это жена Росса Клейтона? И как тогда все это понимать?

— А теперь я тебя поймал, разбойница. — Зак перехватил ребенка поудобнее.

— «Дядя Зак»? — спросила Брэнди. — Я и не знала, что вы в родстве.

— Да нет, это просто почетное звание.

Он всмотрелся в лицо Брэнди.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. С чего вы взяли?

— У вас такой вид, как будто вы плакали.

— О, — она покачала головой и засунула платочек в свою крошечную черную сумочку, — это все запахи в гардеробной. Мне и в магазине приходится беречься. Чуть посильнее аромат духов — и я уже готова.

— Ну и хорошо. Я было подумал, тут что-то серьезное.

Девочка извивалась, пытаясь вырваться; Зак легко повернул маленькое тельце и обнял покрепче, не выпуская.

— Вы явно не дилетант в этих делах, — сказала Брэнди. — Хотя, должна сказать, на бэби-ситтера вы не похожи.

— О, после того как вы отвергли мое предложение относительно сегодняшнего вечера, я подумал, что мог бы здесь заняться чем-нибудь полезным. Эти мероприятия — такая скука. Пойдемте к нам, если хотите.

Говорил он небрежно, но взгляд, которым он смотрел на Брэнди, небрежным отнюдь не был. Медленно-медленно его глаза блуждали по ее телу: от каштанового облака распущенных кудрей, вдоль гладких линий черного бархатного платья до лакированных туфель на высоком каблуке и опять вверх к лицу.

Брэнди стало жарко, с трудом она заставила себя стоять смирно. В день их первой встречи он предупредил ее, что однажды хорошенько ее оглядит. Видимо, этот момент наступил.

— Кэтлин напала на меня посреди игры, — продолжал Зак. — Так что мы лучше пойдем доиграем, пока ее старший брат не взбунтовался. Вы идете?

Брэнди заколебалась.

— Не уверена. Я ничего не знаю о детях.

Он слегка улыбнулся:

— А как, вы думаете, люди учатся?

— Так или иначе, — с облегчением вспомнила Брэнди, — меня ждут.

Он еще раз скользнул по ней взглядом.

— Да, — протянул он. — С нетерпением, не сомневаюсь. И я их понимаю.

Голос его был слегка хрипловат, и Брэнди казалось, что этот голос гладит ее, как будто шелк мягко трется о ее кожу, создавая электрический разряд, от которого сердце ее затрепыхалось, а с дыханием вообще сделалось что-то странное.

Брэнди удалилась в сторону лестницы, изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Она не была уверена, что ей это удалось.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Брэнди спустилась по лестнице до самого низа и только тогда поняла, что даже не искала Уитни. Вместо этого она наслаждалась воспоминанием о Заке с маленькой девочкой на руках.

Малышка была очаровательна. Вид Зака тоже не слишком резал глаза, это Брэнди пришлось признать.

Несмотря на его несколько растрепанный вид — или, может быть, благодаря ему, — в нем было такое обаяние, каким, она готова была поспорить, могли похвалиться немногие на этом празднике. Без смокинга, с развязавшимся галстуком, он был красивее, чем большинство мужчин при полном параде, и было что-то трогательное в мужчине, который жертвовал своим торжественным нарядом ради того, чтобы поиграть с парой ребятишек.

Брэнди горестно покачала головой, не веря сама себе. Господи, что с ней творится? Она вдруг открыла в себе романтические черты, о существовании которых никогда не подозревала! Так или иначе, при чем тут дети? Она ничего не имела против них — в общем-то, ей не приходилось близко общаться с детьми со времен ее собственного детства, — но она была не из тех, кто воркует над младенцами и умиляется при виде малышей. С чего же это вдруг сцена из известной сказки про Папу Гуся, разыгранная Заком, показалась ей привлекательной?

Она попыталась сосредоточиться на гостях. Теперь уже Уитни, конечно, здесь; занятая своей подругой, Брэнди забудет о Заке.

Вечер стал еще многолюдней за те несколько минут, что она провела наверху. Поток прибывающих нарастал, так что ей нелегко было пройти через вестибюль в гостиную. У огромной сверкающей рождественской елки в углублении эркера стояли несколько знакомых. Они помахали ей, но Брэнди только улыбнулась и покачала головой, продолжая искать Уитни.

Массивные двери между залами были распахнуты, официанты сновали туда-сюда с напитками и закусками на подносах. Брэнди взяла бокал шампанского и побрела в сторону столовой.

Но продвигалась она медленно. Несколько раз ее останавливали восклицаниями насчет того, как прекрасно она выглядит и как давно ее не видели. Они все придавали этому такое значение, что Брэнди почувствовала себя виноватой. Сколько же лет назад она последний раз была на таком вечере?.

Только она увидела Уитни в дальнем конце столовой, как директор универмага из Миннеаполиса поймал ее за пуговицу и стал выяснять, каким образом она собирается работать с новой системой бухгалтерского учета, которую вводит руководство компании. Отцепиться от него удалось только через двадцать минут, когда время коктейля кончилось и все потянулись из комнаты.

Брэнди опять стала высматривать Уитни, но та сама появилась возле нее, высокая, в гладком белом шелковом платье с таким декольте, что ни одна женщина на вечеринке не могла с ней потягаться.

— Вот ты где! — с облегчением объявила Уитни. — Я уже начала думать, что ты меня в конце концов надуешь.

— Я бы не посмела, — призналась Брэнди и обняла ее. — Ты выглядишь изумительно!

Мужчина, стоявший рядом с Уитни, коротко хмыкнул. Уитни обернулась к нему с ослепительной улыбкой:

— Все уже поняли, что ты думаешь о моем декольте, Макс, так что дальше можно обойтись без редакционных комментариев. Ты ведь помнишь Макса, Брэнди?

— Конечно.

Брэнди протянула руку мужу Уитни. Уитни окинула взглядом комнату.

— Пойдем, пожалуй, к пруду — обед будет около него.

Она внимательно посмотрела на Брэнди.

— Это очень вежливо с твоей стороны — не морщить нос. Когда я впервые услышала об этом пруде, я не смогла сдержаться и сказала Россу, что он, должно быть, шутит.

— Ну… это красивый пруд. Но…

— Уже нет. Последнее нововведение — переносная танцплощадка, которая как бы висит над водой. Представляешь?

Но сама Уитни, казалось, не очень интересовалась тем, о чем говорила. Ее взгляд не переставая блуждал по комнате.

— Пропади он пропадом, где этот тип? Я его видела минуту назад.

— Ты имеешь в виду Росса? Он был в первом зале, когда я спускалась из гардероба, но с тех пор прошло полчаса, не меньше.

— Зачем мне Росс?

Сердце у Брэнди екнуло.

— Тогда кого ты ищешь?

Уитни сказала любезным тоном:

— Не смотри на меня так, дорогая. Я не собираюсь тебя сватать:

— Разумеется, нет. У тебя достаточно здравого смысла.

Но дышалось Брэнди все равно как-то странно.

— Не буду утверждать, что я не стала бы тебя сватать, если бы думала, что от этого будет какой-нибудь толк, — призналась Уитни. — Но в данном случае совесть моя чиста. Здесь новый директор универмага в Сиэтле, это его первый вечер в корпорации, и я подумала, надо бы помочь ему почувствовать себя как дома.

Так это был не Зак. Собственно, с чего это Брэнди вдруг решила, что Уитни имеет в виду именно его? Вряд ли в такой толпе Зак был единственным одиноким гостем. Кто сказал, что они вообще знакомы? Более того, Брэнди помнила точно: прошлым вечером она говорила об Уитни и Зак никак не отреагировал.

Все так, но Брэнди почувствовала как будто приступ разочарования — что было, несомненно, совершенно нелепо.

— Мило с твоей стороны специально его разыскивать.

— Как и он сам, — буркнула Уитни. — Мил, я хочу сказать. Я не надеюсь, что ты сама это заметишь. Ладно, пойдем. Рано или поздно он нас догонит, поскольку места за столиками распределены заранее.

Пруд был в более современном крыле здания. Высокий сводчатый потолок и стеклянные стены позволяли использовать помещение как оранжерею; пышная зелень смягчала острые углы и твердые поверхности. Сегодня, когда заснеженные лужайки вокруг дома были освещены так же ярко, как и помещения внутри, стекло стало почти невидимым, и оранжерея казалась островом тропического тепла, свободно плывущим в море зимы.

Столики на четверых были накрыты по всему периметру зала, в углу стояла аппаратура, приготовленная для оркестра. Только внимательно присмотревшись, можно было разглядеть в центре зала пруд, целиком укрытый танцплощадкой из твердого дерева, которая была на ступеньку выше окружающего пола.

— На вид она довольно прочная, — сказала Брэнди.

— Единственное, что можно сказать в ее пользу, — буркнула Уитни. — Если бы не это, ноги моей там не было бы.

Рука человека в темном смокинге обняла талию Уитни, и она легонько вскрикнула, когда Зак поцеловал ее в щеку.

Брэнди была ошеломлена. Зак и без смокинга выглядел достаточно впечатляюще, теперь же, приведя себя в порядок, он стал просто ослепителен. С первой встречи Брэнди заметила, как идет ему черное, но подобное великолепие ей даже не снилось. По нему никак нельзя было сказать, что он только что целый час прокуролесил с двумя детьми.

Он не обращал на Брэнди ни малейшего внимания, зато на Уитни смотрел так, как будто она была средоточием всех его помыслов.

— Очаровательное платье, дорогая, — сказал он. — Но как это Макс разрешил тебе выйти за порог, демонстрируя такое декольте?

— Поосторожней, Зак, — предостерег его Макс. — Найдется немало желающих посмеяться над тобой, когда в один прекрасный день твоя жена появится в таком же платье.

У Брэнди как-то странно засосало под ложечкой, как будто земля вдруг ушла у нее из-под ног. Жена? Но ведь он просил ее пойти с ним на этот вечер.

Конечно, никто никогда не говорил ей, что Зак не женат. И уж конечно, не с чего ей чувствовать себя так, как будто ее кто-то подвел, зло подумала Брэнди.

— И я с наслаждением помогу ей выбрать его, — сказала Уитни. — Хотя и буду уже наверняка ковылять по магазину с палочкой к тому времени, как ты соберешься жениться.

Волна облегчения пробежала по всем жилам Брэнди, заставив ее обмякнуть — и разозлиться. Да что это с ней, в конце-то концов?!

— Я, пожалуй, рискну, — пробормотал Зак. — Наш столик у самого пруда. — Он улыбнулся Брэнди и взял ее руку в свои. — Восхитительно, правда?

Наш столик! Разве Уитни не говорила минуту назад, что места распределены заранее?

— Подождите, — сказала Брэнди. — Это что, он — директор из Сиэтла?

Зак был в ужасе:

— Кто вам сказал?

— Конечно, нет, — ответила Уитни. — И он не будет с нами обедать. Сказать по правде, я и представлять-то его тебе не буду. Послушай, Зак, будь хорошим мальчиком, уйди подобру-поздорову, ладно?

— Нас не надо друг другу представлять, — сказала Брэнди. — Мы знакомы.

Под его взглядом ей вдруг показалось, что в комнате слишком жарко. Он все еще держал ее руку, но Брэнди заметила это, только когда он приложил ее пальцы к губам.

Уитни мигом раскалилась добела:

— Это еще каким образом?

Зак объяснил:

— Я на каждом званом вечере стараюсь познакомиться со всеми хорошенькими женщинами.

Он потянул Брэнди к столу и отодвинул для нее стул.

— Что ты стараешься, я знаю, — неприятным голосом сказала Уитни. — Как раз поэтому я и не собиралась тебя представлять. Это было бы все равно что выдать тебе сертификат качества. Брэнди — не просто хорошенькая женщина на вечеринке. Она стоит троих таких, как ты, Форрест. Так что отвали, будь добр.

У Зака был такой вид, словно он даже не слышал этого приказа.

Брэнди приятно было узнать, что не одну ее он игнорировал, продолжая поступать по-своему. Оказывается, и с другими он бывает непробиваем, как скала, с облегчением отметила она.

Он церемонно усадил Брэнди и двинулся в обход стола, собираясь подвинуть стул и Уитни. Уитни свирепо взглянула на него, и он просто показал на карточки с именами, украшавшие каждое место за столом. Прочитав надписи, она вздохнула и наконец уселась.

— Есть ли на свете что-нибудь такое, до чего бы даже ты не унизился, Зак? — спросила она. — Я думала, подменять карточки — это слишком даже для тебя, но…

— Я до них не дотрагивался.

У него был совершенно невинный вид.

— Значит, подкупил кого-то, кто дотронулся, — буркнула Уитни. — Это одно и то же.

— Этот субъект из Сиэтла вам бы не понравился, честное слово. Он слишком любезен — вы бы умерли с тоски, не успев доесть закуску.

— Ну, с тобой-то нам это не грозит, не правда ли? — ласковым тоном сказала Уитни. — Как же вас угораздило встретиться?

— Зак — мой новый Санта-Клаус, — сказала Брэнди.

— Зак?

Уитни была в шоке.

— Разве Росс тебе не сообщил? — спросил Зак.

— Только не говорите мне, что это была его идея, — решительно сказала Уитни.

Брэнди пробормотала:

— Ну не моя же.

Макс наклонился вперед.

— У нас еще не было случая поговорить с Россом. Мы приехали всего за полчаса до начала вечера.

Официант в униформе принес им закуску — огромные сочные маринованные креветки.

После ухода официанта Зак задумчиво добавил:

— Росс, должно быть, не упомянул об этом, потому что из-за меня чувствует себя не в своей тарелке. Но все это только для того, чтобы помочь мне преодолеть трудные времена, вы же понимаете.

— Не сомневаюсь, что в конце концов ты встанешь на ноги, — сказала Уитни.

— О, я в этом уверен.

— Жду не дождусь это увидеть, — сказала Уитни.

— Что? Как я встаю на ноги или как играю Санта-Клауса? Ты еще успеешь на вечернее представление, если захочешь, — я сегодня работаю последний час перед закрытием универмага. — Он взглянул на часы. — Вы поможете мне следить за временем, правда, Брэнди?

— Безумное расписание, — сказала Уитни.

— Я не жалуюсь.

— Правильно делаете, — тихо сказала Брэнди, — вы это расписание сами выбрали.

— Вы весьма твердо настояли на часах, которые я выбрал сам.

— Я также предлагала вам обсудить это расписание и, может быть, упростить его, Зак.

Он улыбнулся.

— Значит ли это, что вы предпочли бы, чтобы я остался здесь? Это чудесно, Брэнди, ведь вечер был бы безнадежно испорчен для нас обоих, если бы мне пришлось уйти.

Уитни сидела с таким видом, как будто креветка, в которую она только что вонзила зубы, оказалась кислой. Но при этом Уитни молчала.

Брэнди вгляделась в нее с недоумением.

Она знала Уитни Таунсенд уже несколько лет, с тех пор, как начинала учиться на менеджера под ее началом, и ни разу за это время не было случая, чтобы эта женщина полезла в карман за словом.

— Это восхитительная работа, — беззаботно продолжал Зак. — Я все больше к ней привязываюсь. Видите ли, она полна непредсказуемости. Только что меня перемазали шоколадными поцелуями — и вот я уже защищаю саму идею Деда Мороза перед ребенком, который на самом деле уже великоват, чтобы его держали на коленях. Вчера я не только спас потерявшегося малыша, но и остановил кровотечение из носа у другого — после того как двое мальчишек поспорили, чья сейчас очередь. Я чувствовал свою огромную значимость.

Брэнди нахмурилась:

— Я не видела рапорта об этом.

— О чем? О разбитом носе? Ничего страшного не случилось. Они сами прекратили драку, как только вспомнили, что на них смотрит Санта-Клаус.

— Во всех случаях, когда покупателю требуется медицинская помощь, я должна быть поставлена в известность, Зак.

— Там требовалась не столько медицинская помощь, сколько утешение. Нос пострадал незначительно.

— Все равно…

— Знаете, Брэнди, если бы вы научились иногда делегировать подчиненным какую-то часть своих полномочий, от этого была бы только польза.

Зак говорил мягким тоном, и все же его замечание несколько уязвило Брэнди. И не только само замечание, но и ее собственная реакция на него. Это ее магазин, Брэнди за него отвечает, и не дело Зака ее критиковать.

А поставить в известность он был обязан. В должностной инструкции, которая была ему выдана, вполне ясно сказано, что каждый раз, когда покупатель нуждается в медицинской помощи, независимо от того, каким незначительным кажется инцидент, этот факт должен быть доведен до сведения директора. Легкое недомогание всегда может превратиться в серьезное, и кончится тем, что всю ответственность возложат на магазин, особенно если не осталось документальных свидетельств того, какая именно помощь была оказана покупателю.

Неужели Зак не понимает, что правила составляются не шутки ради, а в силу веских причин? Только пару дней назад он согласился консультироваться с ней во всех важных случаях — и вот уже снова все берет в свои руки.

— Жаль, что это сезонная работа, — услышала Брэнди голос Уитни. — Ты мог бы сделать карьеру.

— Это мысль. В следующий раз я могу сыграть Святого Валентина, потом эльфа. И место Пасхального Кролика, я уверен, вакантно. Костюм, правда, может быть немножко неудобен — весь этот тяжелый мех.

Оркестр заиграл, когда они доели закуску, и Макс, наклонившись через стол, пригласил Брэнди на танец. Меньше всего ей хотелось сейчас танцевать с Максом, но правила хорошего тона не позволяли отказаться.

Музыка была медленная, спокойная, так что Брэнди легко могла через плечо Макса наблюдать двоих за столиком, углубившихся в беседу.

— Интересно, о чем это они? — сказала она наконец.

— Вероятно, не о Пасхальном Кролике. Но других идей у меня нет.

Росс Клейтон вдруг возник около них:

— Вы позволите, Макс?

Брэнди подождала, пока Макс отошел достаточно далеко, и спросила:

— Чем Зак Форрест так крепко держит вас на крючке, Росс?

— Вы имеете в виду шантаж? — (Вопрос явно позабавил Росса.) — Почему? Что он вам сказал?

— Ничего особенного. Отчасти в этом и проблема.

Брэнди остановилась как раз вовремя: неблагоразумно жаловаться боссу на трудности, с которыми она должна справляться сама.

— Вы хорошо его знаете, Росс?

— Довольно хорошо. Не волнуйтесь, он отличается несколько свободным духом, но совершенно безобиден.

Брэнди, прищурившись, взглянула на него снизу вверх.

— Счастлива это слышать, — проговорила она, подумав: интересно, что сказал бы по этому поводу директор по кадрам? Многочисленные клиенты Дерева желаний, которых он посылал наверх заполнять анкеты для приема на работу, — следующая тема для обсуждения с мистером Свободным Духом с глазу на глаз; он явно мнит себя руководителем бюро по трудоустройству.

— По крайней мере, кажется, он с удовольствием работает на Дереве желаний. Но я думаю, он хотел бы быть больше задействован, — продолжал Росс.

— О, об этом не тревожьтесь, — голос Брэнди так и сочился иронией. — Он вполне успешно занимается чужими делами.

Зак тронул Росса за плечо.

— Что-то мне подсказывает: здесь говорят обо мне, — заметил он. — Росс, Брэнди тебе говорила, что заведующий Страной игрушек хочет, чтобы я сменил его, когда он выйдет на пенсию, после Рождества? Нет? Я так и думал, что она не скажет.

Он подхватил Брэнди как раз в тот момент, когда прежняя мелодия сменилась тихой, медленной, романтической, и привлек ее к себе.

— Я не сказала, потому что сама не знала.

Брэнди оступилась, и Зак поддержал ее.

У нее немного кружилась голова, но Брэнди не знала, было ли это оттого, что он привлек ее так близко, или от заявления, которое он сделал. Иметь такого сотрудника, как Зак, на более или менее постоянной основе — одной этой мысли было бы достаточно для любого директора магазина, чтобы потерять контроль над событиями, это уж точно.

Она вздернула подбородок. Было неудобно смотреть прямо на него, когда он держал ее так близко к себе.

— Единственное, что мне сказал заведующий, — это что вы совсем загоняли его специальными заказами на особо причудливые игрушки.

— Я знаю. Он мною очень гордится. Один только возросший объем…

— Неужели? А мне показалось, он был изрядно встревожен. Конечно, прекрасно будет, если все это попадет по адресу, — но что, если нет, Зак? Мы получим множество недовольных родителей и бушующих детей.

— Так что же нам теперь, и не пробовать? Я никому ничего не обещал.

Брэнди покачала головой.

— Иногда неважно, насколько вы осторожны в формулировках, покупатели все равно считают, что вы им обещали. Вот назначу вас принимать жалобы — будете тогда иметь дело с неприятностями, причиной которых вы сами стали.

— Брэнди, вы всегда делаете вывод, что будут одни неприятности?

Он говорил непринужденно, почти небрежно. Вопрос слегка ошеломил ее.

— Нет, конечно. При таком подходе мы бы никогда ничего не достигли. Никогда бы не пробовали ничего нового.

— Так ваши сомнения относятся только ко мне?

— Вы должны признать, Зак, вы несколько больше склонны к риску, чем среднестатистический работник.

Он не улыбнулся, как она ожидала. Секундой позже он сказал:

— Можем мы бизнес отложить на другой день и просто наслаждаться праздником?

Брэнди пожала плечами:

— Я и так наслаждаюсь.

Она была немного удивлена, поняв, что сказала чистую правду, и в то же время слегка озабочена: Зак мог подумать, будто это его присутствие доставляло ей такое удовольствие.

— То есть…

— Вы счастливы, Брэнди?

Счастлива? Странный вопрос.

— Если вы имеете в виду, что каждую секунду кровь должна бурлить от восторга, — нет. Но я довольна. Мне нравится моя работа…

— Это все, чего вы хотите? Все, что вам нужно?

— У меня, конечно, есть определенные цели, — сказала она несколько натянутым тоном. — Но вы заявили, что не хотите говорить о бизнесе. Так что же вы имеете в виду? Не много найдется людей, которые так уж безумно счастливы, знаете ли. Быть просто довольным совсем неплохо.

— Мне этого мало. Мне нужен весь мир. Подать сюда радость, от которой захватывает дух, подать сюда исступленный восторг!

Брэнди покачала головой.

— Звучит неуютно.

— По крайней мере не скучно.

— То, что постоянно, не обязательно скучно, Зак.

Он молчал, как будто обдумывая ее слова.

Брэнди решила, что беседа стала слишком серьезной. И почему это разговоры о счастье наводят такую тоску?

— Между прочим, что вы сделали с этим человеком из Сиэтла?

Он улыбнулся:

— Ничего особенно страшного. Просто познакомил его со знойной женщиной из Атланты — агентом по закупкам одежды.

— Это было до того, как вы подменили карточки на столах, или после?

— Я оскорблен, Брэнди. Я этого не делал — это все он.

— По вашему предложению?

— Ну, я сказал ему, кто где будет сидеть, — признался Зак. — Не принимайте на свой счет — она правда очень привлекательна, а вас он к тому времени не успел рассмотреть.

— Мне странно: если она такой изумительный экземпляр, почему вы не приберегли ее для себя? — любезным тоном сказала Брэнди.

Зак посмотрел на нее с высоты своего роста и улыбнулся, и Брэнди показалось, что сердце ее перевернулось. Она не могла отвести взгляд, на мгновение словно оцепенев и потеряв контроль над собой. Она споткнулась, Зак привлек ее к себе ближе. Она чувствовала, как от его дыхания шевелятся волосы у нее на виске, а его горячая рука, казалось, плавила черный бархат на ее талии. Ей хотелось подняться на носки и поцеловать его восхитительную ямочку на щеке, а после уронить голову ему на плечо и забыть о вечеринке, растворившись в нем.

Собрав остатки здравого смысла, она оторвала взгляд от его лица. И с благодарностью посмотрела на официанта, который как раз принес к их столику жаркое.

Зак тоже заметил его.

— Вот уж некстати, — проворчал он, ведя ее к краю площадки.

Брэнди сделала вид, что не слышит, но сердце ее бешено колотилось. О чем он сейчас думает? — пыталась догадаться она. И если б они были не посреди зала, полного гостей, что бы он сделал?

Они вернулись к столу; Уитни встретила их спокойным изучающим взглядом. Он не был недружелюбным — просто оценивающим. Брэнди все же немного занервничала и попыталась рассмеяться, говоря:

— Обычно у тебя бывает такой взгляд, когда ты проводишь ревизию.

Уитни не ответила. Вместо этого она сказала:

— Я слышала, у вас в магазине что-то случилось на днях?

— Ты имеешь в виду нашего грабителя?

Брэнди попробовала кусочек вырезки; мясо было такое нежное, что одного веса ножа было почти достаточно, чтобы резать его.

— Думаю, теперь нам придется проводить боевую подготовку всех сотрудников.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — сказала Уитни. — Хочешь рискнуть?

— Как себя чувствует ограбленная продавщица? — спросил Зак.

— На удивление хорошо, насколько мне удалось точно определить. — Брэнди отложила вилку. — Я навещала ее сегодня днем; она настаивает на том, чтобы вернуться на работу завтра же.

— А не рано?

— Не смотрите на меня так, Зак. Я предложила ей взять несколько дополнительных выходных, но она думает, что чем дольше просидит дома, тем труднее ей будет потом возвращаться, и с этим трудно спорить.

— Особенно когда у вас не хватает людей, — пробурчал Зак.

— Вот именно.

Это был отличный повод, чтобы упомянуть о его привычке посылать потенциальных работников наверх, в кадры.

— Раз уж мы заговорили о работниках, Зак…

— Да?..

Брэнди передумала. Дискуссии этого рода лучше вести с глазу на глаз, к тому же у нее, кажется, пропала всякая охота углубляться в деловые разговоры.

— Ничего. Побеседуем об этом позже.

Зак улыбнулся, и разговор перешел на другие темы. После обеда он опять повел ее на танцплощадку. Оркестр играл одну за другой медленные, тихие, задумчивые мелодии, и Брэнди потеряла всякое представление о времени к тому моменту, когда он вдруг освободил одну руку, чтобы посмотреть на часы.

— Вам не надо выходить в последнюю смену, — пробормотала она.

Голос Зака звучал мягко и лениво:

— Вам ведь хорошо, правда, Брэнди? Магазин уже несколько часов как закрыт. Уже почти полночь.

— В самом деле?

Она смутно удивилась тому, как мало это ее волнует.

— Боитесь, что я превращусь в тыкву, когда часы пробьют двенадцать?

— Вы обычно так делаете? — Он не ждал ответа. — Дети собрались довести до белого каления бэби-ситтера, проведя всю ночь без сна, и я обещал заглянуть к ним в двенадцать, чтобы проверить, как идет сонный праздник. Хотите пойти со мной?

Она даже не колебалась.

— Идем.

Комната, из которой он вышел в начале вечера, была теперь тиха и темна. Свет падал только от ночника, стоявшего на письменном столе в углу. Это была, очевидно, комната мальчика; сам он свернулся калачиком на верхнем этаже двухэтажной кровати, под одеялом с нарисованными ковбоями. На нижнем этаже, в окружении дюжины кукол и игрушечных зверей, лежала девочка, которую Брэнди уже видела. Ее розовые щечки раскраснелись; она спала, уткнувшись в толстое, мягкое пузо мехового медведя-панды и отбросив стеганое одеяло с оборочками.

— Один — ноль в пользу бэби-ситтера, — прошептал он. — Я так и думал, что до полуночи им не продержаться.

Брэнди вгляделась в его лицо — на нем читалась нежность.

— Вы очень привязаны к ним, не так ли?

— Это совершенно особенные дети.

Он поправил напоследок ковбойское одеяло и повел Брэнди назад в коридор. В укромном уголке над лестницей он остановился и повернул ее лицом к себе.

Почти машинально Брэнди положила руки ему на грудь — чтобы сохранить некоторое расстояние между ними, как она думала. Или, может быть, чтобы ладонями чувствовать его тепло и сильное биение сердца.

Даже в тусклом свете бриллиантовая гроздь на ее левой руке сверкала. Он поймал ее руку и повернул так, чтобы видеть, как играют камни. Потом тихо сказал:

— Позвольте мне, — и снял кольцо с ее пальца. Брэнди хотела было возразить, но еще не успела найти нужных слов, как кольцо уже скользнуло на палец ее правой руки.

— Так гораздо лучше, — шепнул он и поцеловал пустое место у основания пальца, на котором носят обручальное кольцо.

Брэнди никогда не думала, что это такое чувствительное место. Она ахнула, и Зак, отпустив ее руку, обнял ее.

В течение секунды Брэнди мысленно перебрала одну за другой причины, по которым ей не следовало позволять ему этого. Потом отбросила их все. Взяла его лицо в ладони и притянула к себе.

На этот раз все было совсем не так, как бывало раньше, когда он ее целовал. Казалось, его мучает жажда и только одна Брэнди может дать то, что ему нужно. Ощущение было таким острым, что пробирало Брэнди до костей.

Она не знала, долго ли он целовал ее: казалось, целую вечность, а все было мало. Когда наконец Зак поднял голову, он не сказал, а почти прохрипел:

— Я должен с вами поговорить, но сейчас не время и не место.

Брэнди не могла отвечать: горло перехватило. Она покачала головой, соглашаясь, что это не лучшая обстановка для задушевной беседы, но тут они услышали шаги — кто-то поднимался снизу по лестнице — и отпрянули друг от друга как раз вовремя.

— Вот ты где, Зак, — раздался веселый голос. Брэнди не узнавала этого человека — должно быть, он не администратор в «Тайлер-Ройал», а один из друзей Клейтонов.

— Как твой игрушечный бизнес? Я хотел тебя спросить…

Зак сделал нетерпеливый жест, словно желая оборвать говорившего. Брэнди прекрасно понимала его чувства: сама она вряд ли выдержала бы сейчас еще одну дискуссию о системе бухгалтерского учета. Ей нужно было несколько минут покоя, чтобы привести в порядок мысли.

— Извините меня, — пробормотала она.

— Я буду ждать вас внизу, — сказал Зак, и Брэнди ускользнула в гардеробную.

Уитни сидела перед туалетным столиком, крася ресницы. Она посмотрела на Брэнди в зеркало и слегка прищурилась.

Как будто поцелуи все еще горят у меня на губах, виновато подумала Брэнди.

Уитни макнула щеточку в тушь и наклонилась еще ближе к зеркалу.

— Мне легче откусить себе язык, чем говорить тебе это, — пробурчала она, — но остерегайся Зака.

Брэнди не смотрела на нее, она рылась в сумочке в поисках губной помады.

— Почему? Он тебе не нравится?

— Нравится, конечно. Он всем нравится. Он просто очарователен, как все эти ребята, живущие по принципу «поматросил и бросил». Но ты никогда не знаешь, что у него на уме. Эта нелепая история с Санта-Клаусом мне пока совершенно непонятна.

Брэнди старательно обводила губы. По возможности небрежно, как бы невзначай, она сказала:

— Я думала, может быть, он — новый аварийщик у Росса.

Уитни легонько фыркнула.

— Сомневаюсь, чтобы тебе когда-нибудь удалось застукать Зака за таким ответственным занятием. — Она щелкнула замком сумочки. — Держи ухо востро, Брэнди, — и вышла, не дожидаясь ответа.

Пару минут Брэнди посидела в тишине, но потом гардеробная снова стала наполняться людьми, смехом и ароматами духов. У Брэнди заболела голова, и она вышла в коридор.

Зак уже спустился вниз — в затененном уголке над лестницей было пусто. Брэнди помешкала на верхней ступеньке, все еще не в силах восстановить душевное равновесие, и вдруг услышала голос, доносившийся из комнаты напротив гардеробной.

Это был голос Уитни, низкий и настойчивый, звучавший так жестко, что у Брэнди мурашки побежали по спине.

— Что происходит, Росс? — сказала Уитни. — Зак мне ничего не объяснил, но Брэнди — моя ученица, и уже не первый год: я имею право знать. Зачем ты внедрил Зака в ее магазин?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Брэнди так вцепилась в перила, что должна была бы почувствовать боль в сжатой руке, но она даже не заметила этого.

Только позавчера вечером она спросила Зака, не для того ли он заслан в магазин, чтобы расследовать ее ошибки, и он сказал — нет. Сказал совершенно ясно: проблемы, которые он пытается решать, не имеют никакого отношения ни к магазину, ни к ней лично. Он озабочен своими собственными неприятностями, в универмаге же дела идут прекрасно…

По крайней мере ей показалось, что именно это он хотел сказать. А потом он целовал ее так пылко и с таким знанием дела, что Брэнди оставила свои подозрения. Теперь она пыталась понять, не потому ли он и поцеловал ее, что это был простейший способ отвлечь Брэнди от возникших подозрений. Если так, то это был сильный ход.

Значит, Зак лгал ей! Или, быть может, формально он говорил правду, но при этом подбирал слова так аккуратно, что она упустила их истинный смысл? На самом деле это неважно: так или иначе — он хотел ее обмануть.

Или Уитни просто ошибалась?

Брэнди с надеждой ухватилась за эту версию. Ей легче было усомниться в интуиции и деловом опыте Уитни, чем поверить, что Зак говорил ей неправду. Мнение Уитни ошибочно, вот в чем все дело. По каким-то причинам, которых Брэнди не понимала, Уитни невзлюбила Зака; когда речь шла о нем, она охотно верила в худшее.

Теперь все встало на свои места.

Брэнди уже шагнула по лестнице вниз, когда Росс спокойно сказал:

— На то есть причины, Уитни. В данный момент я не могу их с вами обсуждать.

Эти слова ударили Брэнди как обухом по голове. Значит, подозрения Уитни, да и ее собственные, были не беспочвенны — Зак солгал.

Еще не придя в себя, Брэнди услышала скрип — дверь спальни открывалась, Росс и Уитни собрались выйти.

Брэнди не рискнула бы сейчас встретиться с ними.

Она была не в той форме, чтобы встать лицом к лицу с боссом и потребовать объяснений — во всяком случае, не по такому важному поводу. Встретить взгляд своей подруги, прочитать в нем тревогу и, может быть, жалость она тоже не была готова.

Но Брэнди не могла просто броситься по лестнице вниз. Сейчас ей не хватит мужества для встречи с Заком: самообладание еще не вернулось к ней. Ей нужно разобраться в своих мыслях прежде, чем делать что бы то ни было.

Ничего еще толком не решив, Брэнди спаслась бегством в гардеробную и там из груды лежавших на кровати пальто вытащила свое. Переждав пару минут, чтобы Росс и Уитни вернулись на праздник, она заскользила вниз по лестнице, изо всех сил стараясь остаться незамеченной. Только бы выбраться наружу, пока никто не видит…

Но ей не повезло. Она была уже почти у двери, когда Росс окликнул ее:

— Брэнди! Уже уходите?

Она повернулась, пряча лицо в поднятом воротнике.

— Это был прелестный вечер, — сказала она, — но, я уверена, вы извините меня за то, что я уже откланиваюсь. Завтра у меня опять длинный день.

Голос ее звучал более хрипло, чем ей бы хотелось, но Брэнди надеялась, что Росс не заметит этого. Он не стал возражать, и она, кивнув на прощание, вышла.

Пока она была в доме Клейтонов, ударил настоящий мороз — или, может быть, это пережитое потрясение и страх быть настигнутой сделали ее более чувствительной к холоду. Стоя на краю тротуара и дожидаясь, пока привратник подгонит машину, она старалась не смотреть через плечо. Если удача хоть чуть-чуть ей улыбнется, Зак должен сейчас все еще ждать ее на вечеринке, не подозревая о бегстве.

А это именно бегство, охотно признала она.

«Я должен с вами поговорить», — так он сказал.

Брэнди гадала, что он собирался сообщить ей. Признался бы? А если так — чем объяснил бы свою прежнюю ложь?

Может быть, завтра она сможет выслушать его. Сегодня она бы, наверно, просто разревелась.

Дыхание паром вырывалось изо рта, но к моменту, когда привратник вернулся с ее машиной, Брэнди уже не чувствовала холода. Никакой мороз не мог состязаться с холодом, сковавшим ледяной коркой ее душу.

Даже долгая езда по городу с включенным на полную мощность отоплением не согрела ее. Войдя в квартиру, она дрожащими пальцами зажгла газ в камине и скрючилась на ковре перед ним.

Всего каких-нибудь два часа назад она была так счастлива, как не была уже много лет, так счастлива, что даже чувство времени растворилось в наслаждении обществом Зака, в безопасном тепле его рук, обнимавших ее, в восхитительном ощущении, что мир становится разумнее и светлее, когда она с ним.

Но он лгал ей, и теперь все: свобода, и радость, и надежда, воплощенные, как ей казалось, в нем, — все пропало.

Лишь однажды в жизни она чувствовала себя такой растерянной, такой расстроенной, такой окоченелой. Лишь однажды она доверилась — и ее предали.

Но в тот раз ей казалось, что она знала человека, которому доверяла. Как выяснилось, она ошибалась, и разочарование, пережитое тогда, застраховало ее от повторения этой ошибки на годы вперед. Собственно, она думала, что память о той боли удержит ее от подобных ошибок уже навсегда.

И вот — не удержала. На самом деле новая ошибка была, пожалуй, хуже прежней. Брэнди ведь ни минуты не заблуждалась, будто знает Зака, — и тем не менее позволила себе доверять ему, поверить в то, что он не такой, как все, особенный. Что он — как раз тот человек, о котором она могла бы искренне заботиться.

Брэнди сидела у камина, слушая тихое шипение и потрескивание огня, вдыхая острый запах сосны, шедший от гирлянды, которую Зак так тщательно разложил на камине позавчера вечером, и глядя на кольцо с бриллиантовой гроздью, которое он снял с ее левой руки и надел на правую.

Это был такой романтический жест — трогательный, переворачивающий весь мир вокруг, знак того, что у него были по отношению к ней серьезные намерения.

О да, куда как серьезные, горестно размышляла она. Намерение обмануть ее, например.

Она стянула кольцо с правой руки и вернула на прежнее место. Там оно и останется.

На другой день рано утром Брэнди была уже в магазине, хотя полубессонная ночь, призналась она себе, лишила ее привычной сосредоточенности.

Обычно ей нравились воскресные утренние часы. Час тишины до прихода ее работников дарил редкую возможность пройтись по всем отделам, не отвлекаясь на проблемы покупателей и заботы продавцов. Во время ежедневных обходов Брэнди следила за своими людьми не меньше, чем за самим магазином. Но в воскресенье она могла сосредоточиться на товарах, острым глазом замечая витрины, у которых был обветшалый вид, манекены в обвисших платьях, стеллажи, выбившиеся из ряда.

Именно внимание к таким мелочам выделяло магазины «Тайлер-Ройал» среди других универмагов, а Брэнди была полна решимости добиться того, чтобы ее магазин был лучшим из лучших.

Но сегодня ей трудно было сосредоточиться на работе. В магазине было слишком тихо, и мысли все время соскальзывали на вчерашний праздник. Как ни странно, однако не только внезапный конец вечера отпечатался в ее памяти, но и предшествовавшее веселье. Даже ночью, когда свежая рана еще кровоточила, всякий раз, как Брэнди удавалось смежить веки, ей вспоминалось не то, что довелось пережить на верхней ступеньке, а гипнотический ритм их с Заком танцев…

И такого рода мысли, сказала она себе, приведут ее прямехонько в никуда.

Она заставила себя вернуться к ближайшим задачам.

Прошла половина рождественского сезона, самые торговые дни в году еще впереди. Достаточен ли ассортимент товаров у тех прилавков, где торговля идет бойчее всего? Нет ли где, наоборот, избытка? Если да, избыточный товар надо отметить и распродавать побыстрее или, возможно, предложить другим универмагам в их же торговой сети, где спрос на данный товар больше.

Конечно, компьютер в кабинете выдал бы ей все цифры, но Брэнди давно научилась больше полагаться на свою интуицию, чем на статистику.

Она уделяла особое внимание Стране игрушек — в это время года не было более оживленного отдела. Запасы здесь начали таять, отметила она, но недостатка пока ни в чем не было. Уже не громоздились до потолка нарядные коробки, но полки по-прежнему были полны и выглядели привлекательно.

Интересно, подумала она, какие витрины тут переделывал Зак? Он говорил что-то об играх, не так ли? Настольные игры были разложены в конце прохода узором, невольно привлекающим взгляд.

«Все это на самом деле совершенно не важно», — сказала она себе и пошла скорее дальше, в отделы электроники и хозяйственный, не давая мыслям задерживаться на Заке.

Не успела Брэнди закончить обход, как начали появляться ее работники. Зажглись огни, зазвучали рождественские гимны, а вскоре распахнулись громадные двери, и первая волна покупателей влилась в магазин. В рождественский сезон по воскресеньям торговля всегда шла бойко, но это был особенно лихорадочный день. Покупательский спрос, на неделю запертый под замок снежными завалами, теперь бушевал, вырвавшись на свободу.

Все отделы были переполнены, и Брэнди то бралась за работу в торговом зале, то встречала посетителей у главного входа, показывая, в какой стороне продается интересующий их товар, то даже сидела за кассовым аппаратом в отделе женской рабочей и спортивной одежды, когда Кейси Эмос и ее новая ученица — женщина, обнаруженная Заком на автостоянке в тот вечер, когда была метель, — замешкались на несколько минут.

Тереза Говард очень просила ее извинить.

— Мне ужасно жаль, что я все делаю так медленно, миссис Огилви, — сказала она. — Иногда мне кажется, что у меня обе руки левые и я никогда не научусь.

Брэнди улыбнулась.

— У нас с Кейси было много учеников, — успокоила она женщину. — У вас получается неплохо.

Наконец напряжение стало спадать. Она показала Терезе Говард, как приветствовать троих покупателей сразу таким образом, чтобы каждый из них чувствовал себя дорогим гостем, и ушла на административный этаж, где ее все еще ждала бумажная работа, которую Брэнди собиралась сделать до закрытия магазина.

Но, проходя мимо бюро обслуживания покупателей, расположенного как раз через коридор от ее кабинета, Брэнди увидела, что две его сотрудницы сбились с ног, одновременно решая тысячу проблем и пакуя товары. Там стояла не только целая очередь нуждающихся в помощи покупателей, но и женщина, которая хотела заполнить анкету для Дерева желаний. Брэнди отвела ее в уголок и взялась за дело.

Где ходит Зак теперь, когда он ей нужен? — думала она с раздражением. Некогда было проверять по расписанию, должен ли он появиться сегодня, но скорее всего — должен. Насколько Брэнди помнила, в сумасшедшем расписании, составленном ею, для него не было предусмотрено ни одного выходного. Хотя, поскольку она сказала ему вчера вечером, что на самом деле расписание можно сделать более гибким, чем это задумывалось изначально, может быть, он решил вернуться к установлению своих собственных рабочих часов.

Или, возможно, он вообще не собирается приходить на работу. Быть может, вопрос, заданный Уитни Таунсенд Россу, нарушил некое равновесие, и теперь, когда их секрет, по крайней мере отчасти, был раскрыт, Заку не было смысла дальше играть свою роль.

В тысячный раз Брэнди задумалась над тем, что произошло вчера вечером после того, как она уехала с праздника, и долго ли Зак ее ждал.

Клиентка Дерева желаний нерешительно сказала:

— Извините… — (И Брэнди оторвалась от мысленного созерцания восхитительной картины: ей представлялось лицо Зака в тот момент, когда он понял, что она не вернется.) — Вы знаете, я на самом деле очень ценю это, — сказала клиентка. — Это… ну, единственная возможность для нас устроить рождественский праздник, благодаря щедрости других людей.

От волнения ее голос звучал глухо.

Брэнди сочувственно улыбнулась, но ничего не ответила, понимая, что женщина и так с трудом сдерживает слезы. Вместо этого она вежливо спросила:

— А как же вы сами? Теперь, когда мы составили списки подарков для ваших детей, что бы вы сами хотели получить?

Женщина покачала головой:

— Спасибо, ничего. Если люди немного позаботятся о моих детях, это будет лучшим подарком для меня.

Брэнди посмотрела на бланки, которые только что кончила заполнять, и у нее защипало в носу. Это был такой простой список — теплые джинсы и сапоги для пары мальчишек, зимний комбинезон и кукла-пупсик для трехлетней девочки.

— Вы получите все, что есть в списке, — решительно сказала она.

Внезапно почувствовав будто легкий укол в шею сзади, она поняла, что где-то рядом Зак. Взглянув украдкой сквозь ресницы, Брэнди увидела его у двери в комнату отдыха персонала. Прислонившись к стене, он смотрел на нее.

Брэнди бросило в жар и в холод, причем одновременно. Она старалась больше не смотреть на него, но не могла удержаться — ее взгляд сам собой все время направлялся к нему.

Сегодня на нем не было костюма Санта-Клауса. Он был в уличной одежде — черной кожаной куртке и джинсах — и от этого стал проще, словно изысканная внешность ему была больше не нужна.

Клиентка поблагодарила Брэнди, горячо пожала ей руку и ушла.

Брэнди сложила заполненные ею бумаги в стопку и тщательно подравнивала ее до тех пор, пока стало ровнее уж некуда. Она не видела, как Зак оттолкнулся от стены и пошел к ней. Она чувствовала его приближение, как будто у нее на голове вдруг вырос радар.

Он не сел на стул напротив нее, где недавно сидела клиентка, а опустился на край стола рядом с ней так, что его бедро чуть не касалось ее плеча.

— Так кто дает опрометчивые обещания? — спросил он.

Она постаралась сохранить небрежный тон:

— Оно вовсе не опрометчивое. Я сама позабочусь о заказе, вам даже не надо вешать эти звезды на елку.

— Будете закупать подарки и все такое? Вы меня изумляете, Брэнди.

Она чувствовала тепло его тела, но отодвинуться было некуда. Ее стул уже стоял у самой стены, и, захватив господствующую позицию, Зак не только блокировал ее, не давая ускользнуть, но и заставил Брэнди чувствовать себя маленькой и беззащитной. Хотя Брэнди не собиралась этого признавать. Никто не мог запугать ее, просто усевшись на край стола и презрительно глядя на нее сверху вниз.

— Директор супермаркета, что в другом конце пассажа, обещал сделать продовольственные корзины для наших людей с Дерева желаний, — сказала она. — Может быть, вы пойдете и поговорите с ним об этом?

Зак кивнул, но не двинулся с места.

— Я полагаю, вы бы хотели посмотреть на заявления? — Брэнди протянула ему пачку листков. — Надеюсь, я не отошла от ваших стандартов.

Зак не взял бумаги. Вместо этого он скрестил руки на груди и смотрел на нее. Она проследила за его взглядом: он смотрел на бриллиантовую гроздь на ее левой руке, и в глазах его была настороженность, которой она никогда не видела в них раньше.

Она положила бумаги на стол.

— Пожалуйста, не смотрите на меня так. Знаете, я бы не возражала, если бы вы продолжили работу с заказами — в конце концов, это ваша обязанность.

— Вы явно уже закончили ее. — Его голос звучал грубовато. — Кроме того, я не хочу рисковать — вдруг вы завизжите и побежите, если я подошел бы слишком неожиданно.

— Что?

Брэнди растерялась.

— Вам, кажется, не очень хотелось разговаривать со мной вчера вечером, — напомнил он.

— Ну, здесь я во всяком случае не завизжала бы и не побежала.

— Ах да, правильно. — Его тон стал ироническим. — Сейчас мы в универмаге, здесь другие правила.

Она осторожно посмотрела на него. Он говорил сердито — нет, больше того. В его голосе был оттенок горечи, и это разъярило Брэнди. Он что, искренне полагал, что может врать ей и всегда выходить сухим из воды?

Она знала, что напряженный момент у бюро обслуживания покупателей прошел, так что сотрудники теперь свободно могут наблюдать за ними. Надо бы, наверное, позвать его с собой в кабинет, закрыть дверь и все выяснить раз и навсегда.

Но раньше, чем она успела предложить это, он мягко спросил:

— Почему вы убежали вчера вечером?

Брэнди не могла отрицать: это правда, она убежала. Но ему не удастся заставить ее уйти в оборону.

— Я не обязана вам ничего объяснять, Зак.

— Что, черт побери, это значит? Конечно, вы обязаны мне объяснить! Как, вы думаете, я себя почувствовал, когда обнаружил, что вы ускользнули, даже не предупредив меня?

— Может быть, виноватым? — предположила Брэнди.

В глазах у него что-то промелькнуло, как будто упрек задел его за живое. Его голос стал мягче, хотя не потерял решительности.

— Я сказал вам, что нам надо поговорить, и вы тут же исчезли. Вы боялись услышать то, что я собирался вам сказать, и поэтому убежали?

— Может быть, я просто не готова была в тот момент выслушать новую порцию вранья.

— Вранья? — мягкости в его тоне не осталось. — Черт побери, Брэнди…

— Да перестаньте же, Зак! Может, вы и могли бы изображать невинность с прежней убедительностью, если б я не слышала сама, как Росс вчера вечером сказал Уитни, что он внедрил вас в мой магазин.

— Сказал что?

Судя по голосу, он был ошарашен.

— Она спросила его, зачем он заслал вас в этот универмаг, — нетерпеливо ответила Брэнди, — и он ответил, что сейчас не может ей этого сказать. Поправьте меня, если я ошибаюсь, Зак, но, по-моему, несколько дней назад я задавала вам тот же вопрос и вы все отрицали — так?

Он слегка покачал головой; этот жест выражал скорее смятение, чем отрицание.

— Вы спросили меня, не Россов ли я аварийщик, и я ответил — нет, что истинная правда.

— Ах, пардон! Может быть, я перепутала кое-какие детали, но…

— Я здесь не ради Росса, Брэнди.

— Да что вы говорите! — Ее голос был пропитан сарказмом. — Значит, это мне показалось, что он велел мне принять вас на работу?

— Я имел в виду, что он предложил мне этот конкретный магазин, но играть Санта-Клауса — моя идея.

— Так, может быть, вы объясните мне, что все это значит?

Она не замечала, как пронзительно-резко звучит ее голос, пока случайно не увидела обеих работниц бюро обслуживания покупателей, пристально глядящих на нее с разинутыми ртами.

— Я пытался вчера вечером, — сказал Зак. — А вы не стали слушать.

Может быть, он собирался ей все рассказать, устало подумала она. Придется сомнения по этому поводу толковать в его пользу.

— Хорошо, теперь я вся внимание.

Зак глянул через плечо на сотрудниц бюро обслуживания.

— И вы, и многие другие, — сказал он сухо. — Может быть, пойдем в ваш кабинет?

Они уже были в Дориной нише, когда из лифта бурей вырвался заведующий Страной игрушек.

— Миссис Огилви! — кричал он. — Вот вы где! А я вас ищу.

Брэнди остановилась:

— В чем дело?

— Не сейчас, — сквозь зубы процедил Зак. — Можете вы хоть раз в жизни послать свой магазин ко всем чертям?

Она метнула на него уничтожающий взгляд:

— Когда прямо рядом со мной стоит секретный агент? Нет, конечно!

— И вы здесь, Зак, — с облегчением в голосе сказал заведующий. — Знали бы вы, как я рад вас видеть.

— Если вам нужен приказчик, мне очень жаль, — начал Зак. — Но…

Заведующий замотал головой.

— Гораздо хуже. Санта, который должен дежурить сегодня днем, был вроде бы здоров, когда пришел на работу, но сейчас он сидит в раздевалке вдребезги больной, просто больнее не бывает.

— Грипп? — спросила Брэнди.

— Во всяком случае, очень похоже. Он не может работать в таком состоянии — перезаразит всех детей в магазине. А там стоит очередь длиной как отсюда до Луны — все хотят поговорить с Санта-Клаусом. Зак, вы ведь выручите меня? Мне позарез нужен Дед Мороз!

Зак не отвечал. Подняв на него глаза, Брэнди встретила темный, неподвижный, выжидательный взгляд, как бы задающий немой вопрос.

Ответ мог быть только один: нужды универмага прежде всего.

— Мне придется попросить вас взяться за дело, — сказала она ровным голосом. — Мы позже поговорим, Зак.

— Можете не сомневаться. — В его голосе лязгнула сталь.

Брэнди вздернула подбородок:

— Поверьте, я не меньше вас хочу во всем разобраться. Но нет худа без добра: теперь у вас будет целых полдня на то, чтобы составить правдоподобный рассказ!

Весь остаток рабочего дня Брэнди нарочно старалась быть на виду. Зак не сможет обвинить ее в том, что она прячется в кабинете. Кроме того, хоть она никогда и не призналась бы ему в этом, она не смогла бы усидеть за своей обычной работой, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Она прокручивала в голове миллион вариантов в минуту, пытаясь предугадать его предстоящее объяснение, но так и не могла выдумать ничего похожего на правду.

Если он появился в универмаге не из-за Росса… Но Росс заявил совершенно четко…

Брось это, Брэнди, сказала она себе наконец. Подожди, выслушай другую сторону, а тогда уж делай выводы.

Она попала в толпу на эскалаторе, и белой гвоздике пришел конец. В поисках нового цветка Брэнди рылась в морозильнике в комнате отдыха персонала, когда две продавщицы зашли туда же и положили записки со своими именами в банку: они собирались участвовать в рождественском обмене подарками.

— И вы с нами в этом году, миссис Огилви? — спросила одна из них. — Это очень весело!

Брэнди покачала головой, но после их ухода, прикалывая цветок на место, она подумала о том, что сказала клиентка Дерева желаний — что для нее лучшим подарком будет забота людей о ее детях.

Может, стоит поучаствовать, подумала она. Это так просто. В конце концов, сейчас Рождество — время заботиться друг о друге.

Не давая себе времени передумать, она написала свое имя на одной из карточек, оставленных Кейси Эмос около банки, и опустила ее внутрь.

Несколько раз после полудня она проходила через Страну игрушек, видя, как медленно ползет очередь мимо Мастерской Санта-Клауса, и даже попала на главное событие дня, когда родители принесли на первый визит к Деду Морозу четверых близнецов, одетых в одинаковые красные бархатные костюмчики.

— Картинка, а? — сказал, усмехаясь, какой-то покупатель. — У Деда Мороза полны руки близнецов, держит всех четверых сразу.

Кивнув, она облокотилась о перила. Ребятишкам было всего три месяца от роду, как сказала ей их мама, и на минуту Брэнди забылась, залюбовавшись то ли резвящимися младенцами, то ли Заком, держащим их на руках. Малыши извивались, булькали и хватались за его бороду; Зак смотрел на них с нежностью, тронувшей Брэнди до глубины души.

Потом он поднял глаза, поймал ее взгляд — и нежность исчезла, сменившись чем-то больше похожим на вызов. Брэнди шагнула прочь от ограды и чуть не зацепилась ногой за ногу — так ей хотелось скорей оказаться подальше.

Вчера вечером он обнимал ее и целовал и, казалось, хотел сказать, что его чувства к ней серьезны. Зачем еще было снимать кольцо с ее левой руки, как не затем, чтобы освободить место для другого, более важного?

Но сегодня… сегодня он смотрел на нее чуть ли не с презрением.

Близилось время закрытия, толпа стала редеть. Брэнди ждала у парфюмерного прилавка, ближайшего к главному входу, когда покупательница с сумкой, уже полной ароматов, уйдет.

Продавщица вернулась на работу, как и обещала. Брэнди казалось, что женщина не совсем твердо стоит на ногах, как будто еще не вполне оправившись после потрясения. Ничего удивительного, подумала она и засомневалась, правильно ли было разрешить ей так быстро вернуться на работу.

Продавщица приветствовала ее широкой улыбкой.

— Хорошо быть снова здесь, — сказала она. — Я боялась, что буду трястись весь день, но вышло неплохо. Работы полно, это помогает.

Она опять отвернулась и занялась покупательницей, молодой длинноволосой женщиной в линялых джинсах и холщовой безрукавке, с карманами, набитыми всякой всячиной.

— Пожалуйста, унцию «Сеншуали Меган», — сказала она, вытаскивая кредитную карточку из заднего кармана.

У Брэнди глаза на лоб полезли. Эта женщина совсем не походила на обычных покупательниц «Сеншуали Меган» — унция этих духов стоила триста долларов. Вот лишний пример того, что никогда не надо судить по внешности. Не забыть рассказать об этом случае на ближайшем общем собрании персонала, напомнить всем сотрудникам, что одежда покупателя — не повод для поспешных выводов.

Продавщица еще оформляла счет, когда покупательница спросила:

— После закрытия люди долго толпятся в пассаже?

Шестое чувство Брэнди засигналило.

— По воскресеньям — не очень, — сказала она. — А что?

Женщина улыбнулась:

— Странный вопрос, да? Мы работаем на рекламное агентство. — Она махнула рукой в сторону главного входа, где ее ждали двое мужчин с видеокамерами. — Будем делать съемку для рекламных объявлений в пассаже.

Брэнди позволила себе расслабиться. С этой попыткой ограбления, подумала она, я скоро стану параноиком.

— Мы не хотим, чтобы наше оборудование мешало людям проходить, — продолжала молодая женщина, — но, честно говоря, работать весь воскресный вечер тоже не рвемся. Так что если мы точно впишемся по времени, то сможем быстренько отстреляться, не мешая никому, и уйти.

— На вашем месте я бы уже начинала все устанавливать, — посоветовала Брэнди. — Если вы отойдете в сторону от главных дверей, там никто не будет на вас натыкаться.

— Отлично, спасибо.

Покупательница небрежно сунула дорогие духи в карман и направилась к выходу.

— По виду никогда не угадаешь, правда? — сказала продавщица.

Внутреннее радио включилось с треском, сообщая, что магазин закрыт, и продавщица начала вынимать деньги из кассового аппарата. Нащупав в кармане ключи, Брэнди пошла закрывать металлические ворота, отгораживавшие универмаг от пассажа.

Она оставила только узкую щель для замешкавшихся покупателей и стояла, глядя, как съемочная группа устанавливает свои треножники и лампы около самого магазина.

Но думала она не о них, а о приближающейся встрече лицом к лицу с Заком. Кажется, сама мысль о нем обладала силой заклятия: всего через пару минут после объявления о закрытии магазина она увидела, как он спускается по неподвижному теперь эскалатору. На нем по-прежнему был костюм Санта-Клауса.

— Я бы подождала, пока вы переоденетесь, — сказала она, когда он подошел.

— Тогда я так и сделаю. Я увидел, как вы топчетесь тут, внизу, как будто готовясь убежать, и подумал, а вдруг…

Вопль прорезал воздух.

Брэнди в испуге озиралась. Единственное, что она могла сказать с уверенностью, — крик шел не из универмага. Но он отдавался причудливым эхом по всему огромному пустому пассажу и мог идти из сотни разных мест.

Оператор за воротами сказал:

— Что за…

Снова раздался визг, и какой-то человек, выскочив из магазина кулинарии, соседнего с «Тайлер-Ройал», помчался вдоль пассажа. Под мышкой у него было что-то коричневое, вроде бы портфель.

Продавщица парфюмерии ахнула:

— Это тот тип, который пытался ограбить меня!

Зак глянул на продавщицу, оттолкнул Брэнди и кинулся за грабителем.

Отброшенная Брэнди налетела на створку ворот и схватилась за прутья решетки, чтобы не упасть. Она что-то кричала пронзительным голосом — кажется, его имя.

Время растянулось, замедляя ход, пока Брэнди, прилипнув к решетке, смотрела на погоню. Медленно-медленно, шаг за шагом Зак догонял человека с портфелем, наконец в последнем прыжке настиг его, ударив плечом в спину, после чего оба упали на твердый пол.

Они покатились, и Брэнди увидела блеск металла в руке грабителя. У него нож? Пистолет?

В страхе за жизнь Зака она опять закричала. Ему это предостережение ничем не могло помочь, но для нее все словно вдруг осветилось ослепительной вспышкой.

Двое мужчин, сцепившись, боролись за оружие, а Брэнди уже знала, с той жуткой ясностью, которая иногда приходит в минуты потрясения, что ей все равно, что Зак здесь делает, и кто он такой на самом деле, и зачем он в ее магазине, и даже обманул он ее или нет.

Все это было неважно, ничего не значило перед тем фактом, что каким-то образом — когда она ни о чем таком и не думала, тем более не пыталась защищаться — Зак Форрест проник в ее сердце.

Вчера вечером она была поражена, обнаружив, что позволила себе доверять ему, совсем его не зная. Теперь это открытие меркло перед ослепительно ясным осознанием того, что он, оказывается, не просто человек, о котором она могла бы заботиться, если бы обстоятельства благоприятствовали этому, а единственный и неповторимый ее любимый.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Драка в пассаже продолжалась всего минуту или две, но Брэнди казалось, что прошли годы. Ей хотелось закричать: «Да где же охрана?» Что толку держать охранников в штате, если, когда они нужны, их нет?

Наконец охранники сбежались. Двое насели на грабителя, третий помог Заку встать. Логика подсказывала Брэнди, что он невредим, ибо первое, что он сделал, — отряхнул свой красный бархатный наряд.

Тем не менее ее все еще трясло, когда через несколько минут по коридору к ней вышла ликующая съемочная группа. Брэнди даже не заметила, что они куда-то уходили, и не обратила внимания на видеокассету, которой молодая женщина в холщовой безрукавке потрясала над головой.

— Какой сюжет! — кричала она. — Его покажут все программы новостей в Большом Чикаго! Санта-Клаус поймал грабителя — и мы это сняли! — Она улыбнулась Брэнди. — Что вы можете сказать о вашем Санта-Клаусе, кроме того, что под красным бархатом скрывается спортсмен в отличной форме?

Брэнди заметила с почти клинической отчужденностью, что каждый из ее пальцев вибрирует в собственном ритме.

— Ничего особенного, — сказала она. — Его имя — Зак Форрест, он временный работник, только на сезон. Вот на самом деле и все, что я могу…

— Зак Форрест?

Что-то в тоне этой женщины заставило Брэнди подозрительно прищуриться:

— Именно так я и сказала, да.

— Вы имеете в виду Игротилу?

— Как вы его назвали?

— Игротила. Этим прозвищем Уолл-стрит наградила его прошлой весной, когда он купил «Интеллитойз». Ну, вы знаете — фирма, производящая развивающие игры.

Остаток воздуха, еще задержавшийся в легких Брэнди, с шумом вылетел наружу. «Как игрушечный бизнес?» — спросил вчера вечером Зака приятель, тоже гостивший у Клейтонов. Брэнди думала, он имеет в виду работу Санта-Клаусом… Зак — владелец игрушечной фирмы?

— Мы снимали один их новый товар для рекламы на той неделе, — продолжала молодая женщина, — ну, я и выяснила кое-что. Интересно: что он задумал? Зачем бы ему играть Санта-Клауса?

Уголком глаза Брэнди заметила красную шубу и повернулась, чтобы рассмотреть получше. Зак был взъерошен, фальшивая борода сбилась набок. В драке он потерял свой вельветовый колпак, а голос его звучал так, будто он еще не вполне отдышался.

— Я просто вношу свою лепту в создание праздника для детей, — сказал он и улыбнулся женщине с видеокассетой.

Брэнди разрывалась между желанием броситься ему на шею и поцеловать в щеку с ямочкой — на радостях, что он жив, — и желанием съездить ему что есть силы по физиономии за то, что так глупо рисковал.

— Может быть, спрашивать и нескромно, — продолжал Зак, — но скажите, пожалуйста, звезда видеокассеты, которой вы помахиваете, — я?

Молодая женщина расплылась в улыбке:

— Да. Сегодня вечером смотрите себя по телевизору — держу пари, все телестанции города захотят показать этот сюжет. Может быть, даже общенациональные сети.

— Ага, — понимающим тоном сказал Зак. — Подрабатываете помаленьку?

— А что тут такого? — сразу ощетинилась женщина. — В моем договоре с рекламным агентством нет пункта, запрещающего подрабатывать на стороне.

— Немного просвещенного капитализма — это вовсе не плохо, — успокоительно сказал Зак. — Но, раз кассета продается… — Он полез за бумажником. — Сколько, по-вашему, они вам заплатят? И сколько станций есть в округе?

Женщина ответила и смотрела, явно не веря своим глазам, как Зак отсчитывает ей банкноты.

— Вот, — сказал он. — И еще немного для верности. Вы заработали, и вам даже не придется возиться с изготовлением копий для всех станций.

Видеокассета исчезла в объемистом кармане красной бархатной шубы; Зак с улыбкой огляделся.

— Хотя вашу обычную работу вам, боюсь, придется перенести. Похоже, пассаж освободится не скоро.

Между тем Брэнди увидела, как подъехал внушительный отряд полицейских. Она смотрела, как они оцепляют кулинарный магазин, а съемочная группа, свернув свое оборудование, уходит.

Только после этого Брэнди заговорила, все еще не глядя на Зака:

— Что вы собираетесь делать с видеокассетой?

— Еще подумаю. Но такой случай выпадает раз в жизни, так что я решил — надо брать, пока не поздно.

— Можете показывать друзьям на вечеринках. Я уверена, это будет хит.

— Неплохая мысль, — согласился Зак. — Те, кто не знает, что это был самый неквалифицированный грабитель в Западном полушарии, сочтут меня героем.

Брэнди кивнула. Ее голос звучал абсолютно спокойно:

— Вы только что отдали сумму, которая для человека, несколько дней назад намекавшего, что затрудняется с платежами за свой автомобиль, слишком велика.

Заку хватило такта устыдиться — он выглядел виноватым.

Брэнди не стала ждать ответа. Она смотрела прямо на него, ее голос от волнения окреп:

— Черт побери, Зак, почему вы не сказали мне, кто вы такой? Или чем занимаетесь? Что за великая тайна?

Он ответил ровным, совершенно спокойным голосом:

— Потому что я не хотел афишировать тот факт, что у «Интеллитойз» дела идут плохо.

Она покачала головой, больше недоумевая, чем возражая. Причина показалась ей совершенно недостаточной.

К ним подошел верзила полицейский.

— Э-э… Санта. Нам нужны ваши показания, сэр.

Зак не сразу ответил, он смотрел на Брэнди.

Наконец вздохнул и сказал:

— Я вернусь, как только смогу, Брэнди.

— Я буду в кабинете.

Прошло больше часа, прежде чем Зак небрежно постучал в дверь и вошел. Она увидела, что он уже переоделся. Он снова был в джинсах и кожаной куртке, как и в начале дня, когда начался их разговор.

Брэнди казалось, это было очень давно. Тогда она знала только, что в его власти причинить ей боль. Но она не знала, как далеко простирается эта власть и какой опустошительной может быть эта боль. Она тогда еще не осознала, что любит его, и еще не начала постигать его обман.

Сейчас у нее было такое ощущение, будто он вырвал сердце у нее из груди, не позаботившись об анестезии.

Она безуспешно пыталась сосредоточиться на каталоге поставщика. Когда Зак вошел, она отложила каталог, но не сказала ни слова.

Зак тоже молчал. Он пододвинул стул и оседлал его, сложив руки на спинке. Брэнди не удивило, что Форрест чувствует потребность отгородиться щитом.

Целую минуту они молчали; у Брэнди возникло ощущение, что они могут сидеть так вечно. Но как ни молчаливо было их противостояние, воздух между ними, казалось, накалился и начинал шипеть.

Когда Зак наконец заговорил, это было похоже на продолжение разговора, прерванного на середине.

— Предварительные заказы, полученные «Интеллитойз» к Рождеству, были сносными, — негромко сказал он. — Не скажу, что хорошими, но приемлемыми. Однако с приближением праздника магазины стали отказываться от предварительных договоренностей, потому что наш товар, уже лежавший в магазинах, не распродавался. Скоро честная игра обернулась для нас бедствием. Мы могли пережить один сезон слабого спроса, даже рождественский сезон, но проблема была глубже: никто не знал, почему спрос на нашу продукцию падает. А если компания не знает, почему ее товар не расходится, это означает, что следующий год неизбежно будет еще хуже.

Брэнди вертела в руках скрепку. С тем, что он говорил до сих пор, трудно было спорить; она только не понимала, какое отношение все это имеет к ней.

— Каждому, имеющему глаза, было ясно, что маркетинговая фирма, чьими услугами мы пользовались, тоже не знала ответа, — продолжал Зак. — Они твердили, что это просто циклический спад и со временем все исправится само собой, но мы не могли ждать слишком долго. К тому времени, когда они, вполне возможно, признали бы, что ошибались, наша компания уже скончалась бы и была похоронена.

Брэнди было знакомо это чувство беспомощности, которое он, должно быть, испытывал, зная, что надо что-то делать, но не представляя, в каком направлении двигаться.

— В общем, я их уволил, — сказал Зак. — Это было импульсивное решение, признаю, но я ничего не терял.

Брэнди не собиралась его выручать, но не могла не согласиться с такой философией:

— Ложная информация хуже, чем отсутствие информации.

Зак одобрительно улыбнулся, как будто она показала себя особенно смышленой студенткой.

— Совершенно верно. Но увольнение специалистов по маркетингу не решало проблему — все равно нам надо было каким-то образом выяснить, что у нас не так. Почему детям вдруг расхотелось играть в наши игрушки, да и родители потеряли к ним интерес?

— И вы решили стать Санта-Клаусом? — Брэнди беспокойно заерзала в кресле. — Извините, что подвергаю сомнению вашу рассудительность, Зак, но свет клином не сошелся на той вашей маркетинговой фирме. Разве вы не могли нанять другую и провести опрос? Посадить в комнату группу детей и родителей и расспросить, что им нравится? Надевать красный костюм и бороду — ничего глупее…

— О, разве? Эти группы не честнее статистики, знаете ли — нетрудно исказить результаты даже при самых лучших намерениях. Я решил, что проконсультируюсь у тех, кто по-настоящему авторитетен, — у самих детей и их родителей. А как лучше узнать, что они на самом деле думают, если не сидя в кресле Санта-Клауса?

— Это не совсем то, что называется научным подходом.

— Научный подход требует времени, которого у меня нет. Сейчас мне не нужен анализ, мне нужно нутром учуять, что у нас не так. И кое-что, должен добавить, я стал улавливать в первый же день там, в кресле.

— С тетрадкой, — задумчиво сказала Брэнди.

— Можете мне поверить, я делал записи. Я не хотел забыть ни одного замечания, ибо это тоже надежный способ сбиться с пути. Легко запомнить только то, что хочешь слышать.

— И вы думаете, что нашли ответ?

— Нет, но я знаю, в каком направлении идти.

Его голос звучал доверительно.

Брэнди вздохнула. Что толку с ним спорить: Зак уверен, что выбрал правильный путь. И как бы там ни было, дело не в этом, неважно, почему он затеял этот маскарад.

— Так почему же вы не сказали мне, что задумали? — мягко спросила она.

Он покачал головой, как бы не в силах поверить в такую наивность.

— Биржевые ведуны набросились бы на меня, как акулы. С первой каплей крови эти ребята впадают в неистовство — не остановятся, пока не сожрут. Это в свою очередь весьма отрицательно сказалось бы на уровне доверия ко мне моих акционеров.

— Несомненно, но…

— Что бы вы сказали о президенте крупнейшей в стране компании, производящей электрические лампочки, если бы он объявился в аптеке на углу. демонстрируя их и спрашивая людей, почему они вдруг стали предпочитать лампочки других фирм?

Брэнди качнула головой.

— Нет. Вы говорите мне, почему не хотели, чтобы это стало известно, и я понимаю все причины. Но я спросила не об этом, Зак. Почему вы не сказали мне?

Он, казалось, слишком долго рассматривал свои ботинки, прежде чем ответить.

— Было важно, чтобы я был самым обычным Санта-Клаусом, — сказал он. — Честно вкалывающим и лично не заинтересованным в ответах на вопросы, которые задает. Люди поразительно легко приспосабливаются, говоря интервьюеру то, что, как они думают, он хочет услышать. Если бы я хоть чем-нибудь выделялся, это помешало бы решению моей задачи.

Как будто этот необычный Дед Мороз не выделялся с самого начала, с горькой иронией подумала Брэнди.

— И что, по-вашему, я бы сделала? Собрала пресс-конференцию, чтобы рассказать о вашем мини-проекте?

— Я не знал вас, Брэнди, — мягко сказал он. — Откуда мне было знать ответ на этот вопрос?

А что же потом? — хотела она спросить. После того, как у него была возможность узнать ее? Но на этот вопрос могло быть слишком много ответов, и это испугало Брэнди. Она подумала, что, пожалуй, не выдержит этого — сидеть, любя его так, как она любила, и выслушивать, что он все еще не настолько ей доверяет, чтобы посвящать в свои секреты — по крайней мере добровольно, когда ничто не вынуждает.

И она не спросила.

— Безопаснее было вам не знать, — продолжал Зак. — Никто не смог бы получить от вас информацию, которой вы не владеете.

От этого вежливого тона ей снова захотелось дать ему оплеуху. Желание было даже сильнее, чем пару часов назад, после того дурацкого представления, которое он устроил.

— Росс думал, что лучше никому об этом не знать. Тогда уж точно не могло быть промашки.

Брэнди с трудом сглотнула:

— Так Росс тоже мне не доверяет?

— Это совсем не то, Брэнди. Честно, нет. Но Росс — крупный акционер «Интеллитойз», и если бы выплыло наружу, что он беспокоился о компании…

Он мог не заканчивать эту фразу. Если бы только Уолл-стрит заполучила эту информацию, от «Интеллитойз» остались бы рожки да ножки.

— Если на то пошло, — продолжал Зак, — узнай другие игрушечные компании, с которыми имеет дело «Талер-Ройал», что Росс оказывает мне предпочтение перед ними, используя свой универмаг как лабораторию, они были бы огорчены.

Это было слабо сказано. Брэнди знала по долгому опыту, какими становились поставщики, если думали, что кто-то ведет себя нечестно, пользуясь привилегиями. Она поежилась.

— Я вижу, проблема вам понятна, — сказал Зак. — Даже с советом директоров самого «Тайлер-Ройал» мог бы случиться коллективный припадок. Может быть, Росс был не прав, держа в стороне вас, Брэнди…

— Может быть? Ни одному из вас не приходило в голову, что, если бы я знала, что к чему, я не сказала бы много такого, чего не стоило говорить?

— Приходило. Но вы должны признать, что, прав он или нет, Росс имел веские основания просить меня сохранять инкогнито.

Брэнди обдумала сказанное и в конце концов кивнула. Она по-прежнему считала, что Росс и Зак были не правы, но ей не обязательно было соглашаться для того, чтобы понять.

Но почему-то, думала Брэнди, она больше никогда не сможет относиться к Россу Клейтону как раньше. А что касается Зака… ну, о нем надо будет хорошенько подумать.

— Так вот почему Росс не хотел говорить Уитни, что происходит, — задумчиво произнесла она.

— Если он считал, что вам не нужно об этом знать, — рассудительно сказал Зак, — с чего бы он захотел рассказывать Уитни?

С этим она тоже не могла спорить, но ее злило, что она не может найти слабое место в его рассуждении.

Голос Зака звучал мягко.

— Я хотел рассказать вам обо всем, Брэнди, когда вы спросили меня насчет аварийщика и насчет того, не разглядел ли я аварию в вашем магазине. Но все это касалось не только меня. Вы ведь понимаете, не так ли, что это был наш общий с Россом секрет. Я не мог его выдать, не предупредив Росса.

И этим, устало подумала Брэнди, точно определено ее место, не так ли? В его списке предпочтений она в самом низу.

Вдруг в кабинете стало душно, как будто они израсходовали весь кислород, и она почувствовала почти непреодолимую потребность вырваться из магазина на свежий холодный воздух.

— Бог свидетель, я понимаю, что бизнес прежде всего, — живо сказала Брэнди. — На самом деле, приятно узнать, что и у вас хватает здравого смысла, чтобы понять это, — по крайней мере когда речь идет о вашем бизнесе.

Она знала, что это прозвучало немного зло, но ей было все равно.

— Я думаю, мы все обсудили, не так ли?

Брэнди встала и обошла стол. Она не представляла, как еще нагляднее показать, что разговорокончен.

Зак протянул к ней руку.

Она отступила на полшага, чтобы он не мог до нее дотронуться.

— Или вы еще что-то хотели бы мне сказать, Зак?

На мгновение его глаза затуманились, как будто вдали он высматривал что-то, не видимое ей. Потом темный взгляд снова остановился на ее лице.

— Нет.

— В таком случае, я полагаю, нам осталось только договориться, как мы будем всем объяснять, почему вы вдруг перестали играть Санта-Клауса.

Зак не шевелился:

— Почему?

— Чтобы избежать неудобных вопросов, разумеется. Вы предпочитаете, чтобы я говорила, что вы получили приглашение на работу, от которого не могли отказаться, или что болезнь кого-то из родственников заставила вас уйти? Есть еще вариант: я могла бы намекнуть, что вы уехали из штата. Или это недостаточно далеко? Как насчет отъезда из страны?

— Я не собираюсь уходить с работы сейчас, Брэнди.

— Но вы же не можете остаться!

— Почему? Я не довел до конца начатое. Я говорил вам, что знаю направление поиска, но еще не нашел ответа. Росс согласился со мной, что надо вам рассказать, но нет никакой необходимости посвящать еще кого-либо.

— Вы не могли бы уйти и закончить свои исследования где-нибудь в другом месте?

Зак поднял глаза и долго смотрел на нее. Он прищурился, взгляд был темнее, чем когда-либо раньше.

— Вы правда хотите, чтобы я ушел? Почему, Брэнди? Я каким-то образом угрожаю спокойствию вашего духа?

— Вы — угроза? Для меня? Вы шутите.

Брэнди сама почувствовала, что ее голосу не хватает уверенности.

— Если вы настаиваете, оставайтесь. Я не собираюсь рисковать своей карьерой, доводя Росса до бешенства.

Зак, казалось, не слышал ее:

— Вы так и не ответили, почему не задержались и не выслушали меня вчера вечером.

Она передернула плечами.

— Отсрочка вроде мало что изменила. Или вы не это собирались вчера мне сказать?

Поколебавшись, он ответил тихо:

— Не совсем.

Он, несомненно, имеет в виду, что у него была заготовлена отредактированная версия, а теперь, когда его поймали за руку, ему пришлось рассказать всю историю до конца. Что ж, ничего удивительного.

— Извините меня, Зак, но у меня еще есть работа.

Она снова уселась за стол и взяла каталог, который держала в руках, когда он вошел. Она даже не могла вспомнить, что, собственно, она там рассматривала.

Он встал и придвинул стул к ее столу.

— Тогда надеюсь увидеть вас завтра.

Если только я не увижу тебя первой, подумала Брэнди.


Будь у нее побольше сил, Брэнди стащила бы гирлянду с камина, ощипала иголки и выбросила с балкона, как конфетти, — там внизу сад, вот и было бы удобрение.

Будь камин настоящим, а не газовым, Брэнди затолкала бы гирлянду туда, потом поднесла бы спичку, услышала взрывной треск смолы — и в один миг все улетело бы с дымом.

Но, может быть, и к лучшему, что ничего Брэнди не сделала. Истребление гирлянды могло стать катарсисом для нее, но Брэнди знала, что воспоминания, воплощенные в этой гирлянде, так легко не уничтожишь. Пока жива, она будет помнить ту ночь, когда Зак тщательно устраивал зеленые ветки на камине — а потом целовал ее, чтобы скрыть… может быть, и не прямую ложь, но полуправду уж точно.

Сложность была отчасти в том, что она искренне понимала, в каком положении он оказался. Он дал слово в деле, касающемся бизнеса, а порядочный человек свое слово не нарушает. Она понимала, что Зак попал в ловушку и формально вообще ничего не мог сделать. Он не мог сообщить ей правду, не предупредив Росса, и не мог сказать ей вообще ни слова, не солгав — по крайней мере в подтексте.

Подобные вещи случались иногда и с ней, и она выходила из положения точно так же. Как же она могла винить его, если он вынужден был так поступать?

Но сердце ее говорило, что, если бы она была ему небезразлична…

Кончай себя изводить, сказала она себе. Любовь не всегда бывает взаимной — неужели ты даже этого не усвоила после Джейсона?

Брэнди отчаянно заботилась о нем, это точно. Потом, когда все было позади и боль отступила, она поняла, что, возможно, отчаяния там было даже больше, чем заботы. Незадолго до того она лишилась матери, и ей необходим был кто-то, чтобы чувствовать себя нужной, чтобы быть как-то связанной с миром. Джейсон с удовольствием играл роль — до тех пор, пока ему это было удобно и пока Брэнди не требовала от него ничего более серьезного.

Но Зак был не такой, в глубине души она знала это всегда — даже тогда, когда еще думала, что опыт с Джейсоном убережет ее на этот раз. Даже когда считала Зака всего лишь еще одним беспечным, беззаботным молодым человеком, ищущим приятного времяпрепровождения и мало думающим о будущем, — даже тогда где-то в самой глубине ее сердца жила догадка о том, что он — другой.

Джейсон никогда не оспаривал ее решений, как Зак: слишком много было бы ему забот. Джейсон никогда не беспокоился из-за того, сколько часов подряд она работает — благо это давало ему возможность возиться с его романом, — а Зак, казалось, тревожился из-за нее. Джейсон часто говорил ей, как он гордится ее независимостью. Он никогда не стал бы так сердечно заботиться о ней, как Зак, — отвозить ее домой, провожать до машины, не оставлять одну на званом вечере.

Джейсон был картонной фигурой. Только после его ухода из ее жизни Брэнди поняла, как мало она его знала и в какой большой мере тот человек, которого она любила — думала, что любит, — был плодом ее собственного воображения, отражением ее желаний.

Но Зак… Зак был живой, дышащий, трехмерный человек. Иногда трудный, часто упрямый, всегда готовый бросить вызов.

Но всегда милый ее сердцу. Это никогда не изменится.

Во вторник секретарша Брэнди вошла в ее кабинет с озабоченным видом, держа в руках компьютерную распечатку.

— Вы знаете, что мы автоматически открываем кредит каждому новому работнику, — начала она.

Брэнди нетерпеливо кивнула:

— Ну и что, Дора?

— У нас есть новый работник, который выбрал уже почти весь лимит.

Брэнди протянула руку за распечаткой.

— Наверняка один из клиентов Дерева желаний, сосватанных на работу Заком?

— Нет. Это сам Зак.

Хороший способ оставаться незаметным, подумала Брэнди. Для человека, который говорил, что не хочет никакого особенного к себе отношения — ничего такого, что отличало бы его от обычного работника, — Зак не слишком успешно сливался со стенами. Конечно, Зак мог устроить бурю в стакане воды и, возможно, так никогда и не воспользоваться этим. Он был настолько уверен в себе, что думал, будто и все остальные столь же самоуверенны.

Но она не собирается сегодня позволить мыслям об особенностях его характера захватить ее, напомнила себе Брэнди.

Она пробежала глазами список. Большинство трат были довольно скромными, но их набиралось слишком много. Неудивительно, что они привлекли внимание Доры; о чем он вообще думает, этот человек?

Брэнди вздохнула.

— Я поговорю с ним. А пока — не думаю, что тебе стоит беспокоиться из-за этого.

Лицо Доры выражало сомнение, но спорить она не стала. Брэнди снова принялась за работу, но распечатка, лежавшая у нее на столе в углу, казалось, смотрела на нее, и в конце концов она не выдержала. Ей удавалось избегать Зака с самого воскресенья, но теперь придется его разыскать.

Был обеденный час, так что он должен быть сейчас в Мастерской Санта-Клауса, заполняя паузу. Она взяла распечатку и поехала на эскалаторе на второй этаж.

Сегодня вечером народу было немного. Собственно, только один человек в пальто-«шинели» с двумя детьми был внутри ограды, окружавшей Мастерскую. Мужчина болтал с Заком, пока ребятишки лазили по Санта-Клаусу, как по дереву.

Она вывесила табличку «Санта-Клаус кормит своих северных оленей» и закрыла калитку. Зак поднял на нее глаза и не мог оторвать взгляд, будто ее присутствие гипнотизировало его, и Брэнди почувствовала, как трепыхнулось ее сердце.

Человек в «шинели» обернулся, и только теперь Брэнди поняла, что это был Росс Клейтон.

— Привет, Брэнди. Заку пора на обед?

— Нет. Мне просто надо минуту с ним поговорить.

Росс усмехнулся.

— Тогда я уберу своих ангелочков. Я позвоню вам на этой неделе, Брэнди. Нам надо кое-что обсудить.

Она кивнула. Зак, несомненно, рассказал ему, как она была расстроена. Что ж, очень хорошо; ей нужно было сказать Россу пару слов обо всем этом деле, и чем быстрее они все выяснят, тем лучше.

Зак спустил девочку с колен и встал. Малышка сделала два шага по направлению к Брэнди.

— Я тебя помню, — объявила она. — Ты была на празднике.

Брэнди кивнула.

— У тебя очень хорошая память, Кэтлин.

Девочка кивнула.

— Дядя Зак сказал, что мы опять с тобой встретимся и будем помогать наряжать елку. А потом он сказал, что больше так не думает. Почему?

Брэнди бросила на Форреста взгляд. Что он там задумал?

Не успела Брэнди ответить, как брат Кэтлин с высоты своего возраста — его превосходство составляло два года — заявил:

— Потому что уже поздно, балда. Сейчас все уже нарядили елки.

— Не называй сестру балдой, — сказал Росс.

— А если она правда балда?

Росс криво улыбнулся Брэнди:

— Видите, сколько вы теряете, не имея детей?

Это была шутка, конечно, но Брэнди смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. Она чувствовала себя одинокой, как будто отбросила что-то, что не успела даже рассмотреть, — и только теперь поняла, что передумывать уже поздно.

«Дядя Зак сказал, что мы опять с тобой встретимся и будем помогать наряжать елку…»

Брэнди закрыла глаза, припоминая свое краткое видение — деревянные рельсы, разложенные под нарядной елкой, пара ребятишек, блаженно глядящих на поезд, что идет по кругу снова и снова, и Зак…

Перестань, сказала она себе. Просто остановись.

— Я думала, Росс не хочет, чтобы они видели вас в костюме, — сказала она.

— Они случайно услышали какой-то разговор о моей новой работе, и Росс решил — пусть они лучше увидят меня в роли, чем будут выдумывать, что и как.

— Они, похоже, приняли это хорошо.

— Может быть, потому, что я месяцами пробовал на них новые игрушки — они считают, что для меня это как раз подходящая работа.

— Понятно.

Она засунула руки в карманы и, задев сложенную в несколько раз распечатку, вспомнила, зачем спустилась.

— Я должна предупредить вас, что вы почти выбрали свой кредитный лимит. Если хотите, чтобы он был повышен, боюсь, вам придется убедить директора по кредитам, что у вас есть средства помимо того, что мы вам платим.

Ее голос звучал слегка иронически.

Зак не обратил на это внимания.

— Все в порядке. Я не собирался извлекать финансовую выгоду из своего маленького эксперимента, так что покупал тут кое-какие дополнительные подарки для Дерева желаний. Я просто передам чек, который мне причитается, на оплату счетов, и будем квиты.

Брэнди кивнула:

— Хорошо.

Внутреннее радио с треском проснулось — Дора просила ее прийти в кабинет. Как раз вовремя, подумала Брэнди; она не смогла бы подстроить это лучше, даже если бы нарочно старалась.

— Позже увидимся.

Она ни разу не посмотрела ему прямо в глаза за все время, что простояла там, — и не собиралась. Это было бы не только слишком больно — она могла выдать себя. Но когда она повернулась, чтобы уйти, он назвал ее по имени, и нота страстного желания, прозвучавшая в его голосе, смела все ее намерения.

— Я скучал по вас, — хрипло сказал Зак. Брэнди не могла отрицать, что это прозвучало искренне. И в его глазах она видела желание. Он хотел поцеловать ее, и каждая клеточка ее тела знала это и помнила, каково быть в его руках — обнимаемой, ласкаемой, целуемой — до тех пор, пока не станет все неважно, кроме него одного…

— Я думал, может быть, между нами было что-то особенное, — сказал Зак.

Брэнди проглотила ком в горле:

— Где нет доверия, нет ничего.

Он кивнул:

— Я был не прав, скрывая все от вас.

— Были.

— Простите меня.

Каждый нерв звенел от напряжения.

То ли на самом деле он сказал, что… то ли ей померещилось… Что она надеялась услышать?.. Что эти несколько дней разлуки заставили его понять, что ему, как и ей, небезразличны их отношения?

«Я думал, может быть, между нами было что-то особенное», — сказал он. Неужели, несмотря ни на что, для них еще возможна вторая попытка?

Последний обломок здравого смысла напоминал ей: они не дома, здесь не место для подобного разговора, тем более — для чего-либо еще. Зак, разумеется, не мог поцеловать ее прямо перед Мастерской Санта-Клауса, на глазах у всех детей и родителей в Стране игрушек. Или мог?

Она чувствовала, что не в силах справиться с собой, — желание припасть к нему было непреодолимо.

У калитки какой-то ребенок крикнул:

— Да вон же Санта! Он никуда не ушел! — И здравомыслие включилось со щелчком.

— Позже, — сказал Зак.

Она кивнула и заспешила прочь. Он даже не дотронулся до нее, но кожа у нее горела, как будто по ней пробегали электрические искры. Позже, мечтала она, когда универмаг закроется и дети уйдут, они смогут исследовать, что именно значили, его слова. И что они значат друг для друга.

Дора, дожидавшаяся в нише перед кабинетом, встретила ее облегченным вздохом.

— Я уже стала волноваться, что вы не слышали мой вызов, — сказала она. — Миссис Таунсенд на проводе. Она сказала, что будет ждать, сколько понадобится, но…

Брэнди совсем забыла о Дорином вызове. Чувствуя себя виноватой, она поспешно вошла в кабинет и схватила трубку.

— Уитни? Извини, что я так долго.

— Об этом не беспокойся. Я готова была ждать хоть всю жизнь.

Голос Уитни звучал напряженно, почти сурово, и это испугало Брэнди:

— Что случилось?

— Я узнала, что замышляет Зак.

Брэнди успокоилась. Она развернулась вместе с креслом, уперлась каблуками в угол стола и стала соображать, что можно сообщить Уитни. Она, конечно, не скажет ей, что у «Интеллитойз» плохи дела, — но что Уитни уже успела узнать?

Слава Богу, что Зак все объяснил ей, подумала она. Если бы он не успел, она могла бы сейчас сказать что-нибудь не то, расстроив тем самым его планы, а может, и повредив бизнесу.

— Небольшое дополнительное исследование рынка, — беспечно сказала Брэнди. — Выяснение, что дети хотят получить на Рождество. Я все это знаю.

— Ой, это-то было очевидно, — голос Уитни вздрагивал от нетерпения. — Господи, перед тем как купить эту компанию, он у всех детей, с которыми встречался, спрашивал их мнение об «Интеллитойз», так что, разумеется, работа Санта-Клаусом ему как раз в кассу. Но есть еще кое-что, Брэнди.

Она имеет в виду падение спроса, сказала себе Брэнди. Но не могла себя заставить вполне поверить в это. Под ложечкой засосало, как будто страх провертел ей черную дырку в груди.

— В прошлые выходные я спрашивала Росса, зачем он внедрил Зака в твой универмаг, — сказала Уитни, — и он мне не ответил.

Брэнди ни в чем не собиралась признаваться, но не успела вовремя себя остановить:

— Я знаю.

Это был скорее хрип, чем голос.

— Что ты сказала?.. Ну, что бы там ни было, тогда он мне не ответил. Он держал рот на замке, потому что знал: я сделаю именно то, что как раз и делаю сейчас, — позвоню тебе и предупрежу. Но сейчас, когда он уже принял решение…

У Брэнди взмокли ладони.

— Предупредишь меня? О чем?

Она с трудом выталкивала слова. Так, значит, что-то было не так! Что за бедствие сейчас обрушится на нее?

Конечно, думала Брэнди, я должна знать. Простое принятие того факта, что она не имела ни малейшего представления о происходящем, было равносильно признанию, что она не способна руководить универмагом!

— Росс собирается предложить тебе работу аварийщика.

В первую секунду Брэнди подумала, что расслышала неправильно. Это было не бедствие; это было такое продвижение по службе, о каком она не смела думать даже в самых безумных мечтах.

Она сказала:

— В жизни бы не подумала.

— А ты подумай прежде, чем прыгать от восторга, — сухо сказала Уитни. — Не позволяй себе проникнуться благоговением и согласиться, не поразмыслив. Не такая уж это завидная работа, если не считать того факта, что с этой должности тебе открывается прямая дорога в центральный офис.

Брэнди слегка качнула головой.

— Только об этом ты и хотела меня предупредить — что у работы есть свои минусы?

— Не вполне. — Уитни вздохнула. — На самом деле это даже совсем не то; но то, что надо, мне нелегко сказать. Видишь ли, Росс знает, что ты хороший директор, но следующая ступень — очень большая, и он был не совсем уверен, что ты готова на нее подняться. Поэтому он послал Зака сделать кое-какую закулисную работу, чтобы выяснить, обладаешь ли ты необходимыми качествами для подъема на следующий уровень. Остерегайся Зака, Брэнди. Он послан шпионить за тобой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

У Брэнди внутри все заледенело. «Вы еще что-то хотели мне сказать?» — спросила она его. И Зак ответил — нет, ничего.

Конечно, нет, думала Брэнди. Он вовсе не хотел говорить, что явился в ее универмаг прежде всего затем, чтобы шпионить за ней. Случайно она построила фразу так, что он мог ответить, не солгав прямо и в то же время не сказав правды. Он, должно быть, был страшно доволен!

— Мне ужасно жаль, что приходится тебе это говорить, — сказала Уитни. — Это тяжелый удар, но, возможно, лучше тебе все узнать сейчас. Мне бросилось в глаза, едва я увидела тебя с Заком, что ты просто теряешь голову, когда дело касается его.

— Теряю голову? Не говори глупостей. — Голос Брэнди прозвучал немного резко.

— Послушай, детка, не пытайся меня обмануть. Я слишком хорошо тебя знаю. Мне только жаль, что я не выяснила все это раньше.

— Не тебе одной, — устало ответила Брэнди. Минута прошла в сочувственном молчании, и Брэнди, боясь того, что Уитни может еще сказать, поспешно сменила тему:

— Чего-то я во всем этом не понимаю. Как это я могла бы работать Россовым аварийщиком? Тайный агент из меня вряд ли получится, ведь меня знают по всей торговой сети.

— Они знают, как тебя зовут, но твоя привычка избегать корпоративных мероприятий в данном случае оборачивается преимуществом. Далеко не все в сети узнали бы тебя при встрече. Кроме того, аварийщики все равно недолго остаются инкогнито, Брэнди. Через пятнадцать минут после того, как работа предложена, новость начинает распространяться. Ты думаешь, никто во всей сети не знал меня?

— Я всегда считала…

— И не преувеличивай объем предстоящей секретной работы. По большей части вся работа вполне открытая. Но отнюдь не легкая, заметь — люди на ней изматываются и сгорают, а постоянные путешествия очень быстро теряют свое очарование. Я продержалась на этой должности три года, и, думаю, мой рекорд до сих пор не побит. Но если это — то, чего ты хочешь…

Брэнди обдумывала предостережения Уитни. Но в самом деле, ответ мог быть только один. Это назначение — то, ради чего она работала и о чем мечтала. Еще одна важная ступень на пути к окончательному успеху. Она это заслужила и имеет право сполна насладиться достигнутым. Даже и мысли нельзя допустить о том, чтобы отказаться от такого лакомого кусочка.

— Это то, чего я всегда хотела, — спокойно сказала Брэнди.

— Раз так, прими мои наилучшие пожелания, подруга. Но ты хоть подумай, прежде чем хвататься за это.

Сказав спасибо, Брэнди положила трубку. Где же окрыленность, спросила она себя. Годы тяжелого труда наконец-то вывели ее на скоростную магистраль, ведущую к самой вершине корпорации. Быть может даже, наступит день, когда она будет сидеть в нынешнем кабинете Росса Клейтона, во главе всей сети.

Когда шок пройдет, я порадуюсь назначению, сказала она себе. Но сейчас какая-то круговерть в голове: злость — разочарование — тоска.

Когда Брэнди вышла из кабинета, Доры уже не было. Свет в нише еще горел, но компьютер был зачехлен, со стола все убрано. Внизу, на втором этаже, Санта-Клаус в половинчатых очках вернулся с обеда и занял свое место перед Мастерской в зеленом кресле под старину. Лицо его под белыми усами было еще бледновато после недавнего гриппа, и Брэнди подумала, не надо ли отправить его домой, невзирая на разрешение врача приступить к работе.

Он, однако, встретил ее улыбкой:

— Если вы ищете своего молодого человека, миссис Огилви, так он в раздевалке.

«Своего молодого человека». Этими словами он только подлил масла в огонь. Что, уже весь универмаг уверен, что она безнадежно влюблена в Зака Форреста? Может, и Зак так думает? Или, может быть, он сам, нарочно пустил этот слух? Это он ее так проверяет, да, чтобы посмотреть, как она справится со стрессами на новой работе?!

Может быть, ей не так легко будет вырвать его из сердца, как хотелось бы, но уж этой бессмыслице она положит конец. Всем станет ясно, что между ними ничего нет и никогда не было.

Брэнди прошествовала вокруг Мастерской, к заднему входу в раздевалку, и, не раздумывая, рванула дверь.

Зак стоял к ней спиной, заправляя рубашку в брюки. Полуобернувшись, он улыбнулся ей.

— А, вот и вы. Это мне кажется или вам действительно не терпится сегодня уйти из универмага?

— Мне надо с вами поговорить.

Зак приподнял брови, удивленный ее тоном.

— Сию минуту, только обуюсь, — сказал он. — Я бы вас пригласил войти, но здесь не хватит места для нас обоих.

Он был прав. Мастерская Санта-Клауса великолепно обманывала глаз: внутри она была гораздо меньше, чем могло показаться снаружи. Туалет и столик с зеркалом занимали почти всю площадь пола, а в потолок Зак едва не упирался головой. К следующему Рождеству, подумала Брэнди, надо бы ее расширить. Хотя, конечно, к следующему Рождеству это будет уже не ее забота.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовался Зак. Он сказал это так, словно у него не было ни малейших подозрений, отчего Брэнди немедленно раскалилась еще на десяток градусов. Она прислонилась к косяку и скрестила руки на груди.

— Знаете, Зак, — сказала она, стараясь сохранить небрежный тон, — я никак не решу: то ли мне благодарить вас за мое новое назначение, то ли вышвырнуть собственными руками из универмага за вранье.

Глаза его сузились, но он ничего не сказал.

— Конечно, неблагоразумно было бы увольнять вас сейчас, ведь так? Поэтому, думаю, я остановлюсь на вынесении вам благодарности за рекомендацию, которую вы мне, судя по всему, дали.

— Я не имею никакого отношения к вашему назначению, Брэнди.

За опровержением, которое Брэнди едва заметила, слышалось подтверждение: ее в самом деле должны были назначить, и Зак явно об этом знал. Если бы не знал, он бы реагировал совершенно иначе.

— Совсем никакого?

Зак покачал головой.

— Решение принимал Росс. Я не давал никаких рекомендаций.

Голос Брэнди был обманчиво спокоен:

— Знаете, Зак, если бы вы мне сказали, что в небе светит луна, я пошла бы и проверила, прежде чем поверить.

Он вспыхнул, будто от стыда.

— Вы мне врали на каждом шагу, и даже когда говорили правду, она тоже оборачивалась ложью. Вы ведь мастер аккуратно подбирать слова? Как вы смели сидеть в моем кабинете и говорить: «Я больше ничего не хотел вам сказатъ»!

— Брэнди…

На секунду она задумалась о том, что неразумно говорить Заку все это, мудрее было бы спрятать свои чувства и не показывать ему.

Но боль, ярость и разочарование рвались наружу, как нефтяной фонтан, и, раз уж корка внешнего спокойствия была пробита, ничто не могло остановить этот поток.

— Вы, наверное, считаете, что цель оправдывает средства, Зак? Так вот: как бы я ни была рада своему назначению, вы, я считаю, вели себя бесчестно. Я не могу просить вас больше никогда не переступать порог моего универмага, но я вам твердо обещаю, что все дальнейшие разговоры между нами будут только о деле. И я благодарю Бога, что до Рождества осталось всего десять дней, так что вы скоро сможете выбраться из этого нелепого костюма Санта-Клауса и вернуться к своим игрушкам. Я достаточно ясно выразилась?

— О да, — холодно ответил Зак. — И принимая во внимание все обстоятельства, не могу себе представить, чтобы мне вообще захотелось о чем-либо с вами говорить. Заявление об уходе можно написать от руки или пойти набрать на компьютере?

— Если вы не планируете отнести его Россу, то не трудитесь, — огрызнулась Брэнди. — Вы всегда игнорировали мои слова, так что можете не прикидываться, будто на этот раз собираетесь ответить!

Она повернулась и зашагала по Стране игрушек.

По крайней мере с этим все, сказала она себе, укрывшись в своем кабинете. Кончено. Ей больше нет дела до Зака, можно немного расслабиться, а потом ее ждет новая увлекательная работа, новое назначение.

Только бы перестала болеть голова.


Неделя близилась к концу, от Росса не было никаких сигналов. Не было даже телефонного звонка, не говоря уже о предложении новой должности. Через пару дней такой тишины Брэнди задумалась, не ошиблась ли Уитни. Но скоро она отказалась от этой мысли: Зак тоже знал о новом назначении. Оно предполагалось — по крайней мере в тот момент.

Конечно, вполне возможно, что после этого взрыва Зак передумал и взял назад свою рекомендацию. Он мог пойти к Россу и доложить, что Брэнди Огилви — одержимая, абсолютно неуправляема и не годится даже для своей нынешней должности, не говоря уж о чем-либо большем.

Брэнди обдумала это и решила, что ей все равно. Если за то, чтобы сказать Заку все, что она о нем думает, придется заплатить хорошим рабочим местом — пусть. По крайней мере она поступила честно. Можно прожить и без повышения — рано или поздно она дождется следующего, которым не будет обязана Заку Форресту.

А пока она делила время между управлением универмагом и Деревом желаний. Кто-то должен был взять его на себя, раз уж Зак ушел, а грипп у Пэт Эмерсон оказался более серьезный, чем у большинства заболевших этой зимой.

Впрочем, на самом деле Зак ушел не совсем. На следующий день от него пришла телефонограмма с просьбой сообщить ему, если он все еще нужен на Дереве желаний. Брэнди попросила Дору позвонить ему и сказать — нет.

К своему удивлению, Брэнди обнаружила, что работа на Дереве желаний ей искренне нравится. Разбирать заявки, раскладывать подарки, принесенные покупателями, проверять, не обойден ли вниманием кто из клиентов Дерева желаний, — эта мелкая, пожирающая уйму времени работа занимала ее внимание полнее, чем что-либо другое. Иногда, правда, боль настигала ее: каждый раз, когда Брэнди попадалась заявка, удостоверенная собственноручной подписью Зака, ей казалось, будто нож вонзается в нее снова.

Чтобы избежать бумажной работы, она стала делать закупки для семьи, которую взяла под свою опеку, — Брэнди принимала их заявку в то воскресное утро, когда впервые потребовала от Зака объяснений. Теплую одежду для детей подобрать было несложно, но вот как выбрать подарок для мамы? Что купить женщине, чье единственное желание — чтобы детям было хорошо? Некоторую проблему представляли также игрушки. Она не знала, что купить мальчикам.

Не раз Брэнди ловила себя на том, что хотела бы, чтобы рядом был Зак — он бы подсказал. Когда это случалось, она стискивала зубы и опять погружалась в работу.

Как-то днем Брэнди рассматривала в отделе рабочей и спортивной одежды костюм для дома — свитер и трикотажные брюки, — гадая, сможет ли она по памяти определить, какой размер носит та мама, когда Тереза Говард, закончив разговор с покупателем, подошла к ней.

— Хорошее сочетание, — сказала Тереза. Брэнди держала в руках свитер.

— Я как будто слышу легкое сомнение в вашем голосе?

— О нет. Но… это для вас? Я думаю, голубой цвет эффектнее оттенит ваши роскошные волосы, чем малиновый. Разрешите, я покажу?

Брэнди засмеялась.

— Очень тактично, — похвалила она. — Вы явно привыкаете к работе. На самом деле это в подарок.

Тереза успокоилась.

— Тогда другое дело.

Уже выбивая чек, она добавила:

— Если вам нужна помощь в доставке всех этих вещей для Дерева желаний, я буду счастлива помочь. Я все еще стараюсь встать на ноги в финансовом отношении, так что большой денежный вклад внести не смогу, но я подумала, может, я могла бы помочь с доставкой…

— Мне будет нужна помощь, спасибо.

Брэнди подхватила аккуратно упакованные свитер и брюки.

— Мне кажется, я говорила в самом начале, что эта работа должна быть только на сезон, Тереза?

— Да, мэм. Я это понимаю, я очень…

Брэнди перебила:

— Я разговаривала с Кейси Эмос о том, как вы работаете, и мы обе согласились, что вы можете считать свое место постоянным.

У Терезы на глаза навернулись слезы.

— Ой, миссис Огилви…

— Конечно, только до тех пор, пока не продвинетесь дальше по службе, — поспешно добавила Брэнди, боясь сама зареветь. — И не благодарите меня, вы это заслужили.

Кроме того, думала она, на ходу запихивая пакет под мышку, если кто и заслужил благодарность Терезы Говард, так это Зак.

Ей вспомнился снежный вечер на автостоянке и тот первый раз, когда Зак целовал ее. Пришлось изрядно прикусить губу, чтобы заглушить боль в груди.

Когда Брэнди подошла к кабинету, навстречу ей со стула около Дориного стола поднялся Росс Клейтон.

— Покончили с покупками? — бодро спросил он. Брэнди уставилась на него в полном изумлении.

Столько дней прошло с тех пор, как Уитни сказала ей о повышении и она поругалась с Заком. Теперь-то что здесь делает Росс?

— Вот последняя, — подтвердила она, вводя Росса в кабинет.

Брэнди положила пакет на край стола, чтобы не забыть запаковать костюм вместе с другими вещами и игрушками, купленными для ее семьи с Дерева желаний, и опустилась в кресло.

— Извините, что так долго собирался до вас доехать, — сказал Росс.

Он подвинул себе стул и сел напротив нее.

— Я был в отъезде, решал одну проблему в нашем универмаге в Фениксе. Прежде всего об этом я и хотел с вами поговорить. Мне нужен кто-то, кто делал бы для меня такого рода работу.

У Брэнди все поплыло перед глазами. Выходит, предложение остается в силе? Но после того, как она накричала на Зака…

Росс сказал:

— У вас ведь был разговор с Уитни?

Брэнди кивнула, и он улыбнулся.

— Я знал, что могу на нее рассчитывать: она всегда передаст мой приказ. Что вы об этом думаете, Брэнди? Вас интересует место аварийщика?

Опустив глаза, Брэнди рассматривала свои руки. Конечно, интересует, думала она. Ради этого она трудилась с той самой первой недели, когда, начав с работы приказчика, сразу же устремила взгляд на гораздо более высокие цели. Ей нужна была карьера, а не просто работа, позволяющая свести концы с концами…

— Я считаю, вы идеально подготовлены, — продолжал Росс. — Вы не только имеете опыт руководства магазином, вы к тому же еще талантливы и творчески подходите к возникающим проблемам. Но не буду приукрашивать предлагаемую вам работу — это было бы нечестно. Работа нелегкая и популярности не прибавляет.

— Мне всегда было интересно то, что нелегко дается, а о популярности я никогда не беспокоилась.

Но Брэнди самой было странно слышать эти слова, как будто их произнес кто-то другой.

Росс откинулся на спинку стула, словно уверившись в том, что получит нужный ему ответ.

— Знаете, что меня убедило? То, как вы учуяли Зака. Не было никаких оснований считать, что его появление здесь как-то связано с вами, и все же вы знали это. Вот то самое шестое чувство, которое нужно на этой работе.

Брэнди не видела необходимости говорить ему, что тут сработал не ее директорский инстинкт, а осведомленность совсем иного рода. «Мой нюх на неприятности», — сказала она себе, понимая, впрочем, что это не совсем правда.

— Я не имею права официально спрашивать вас, собираетесь ли вы остаться одинокой, — продолжал Росс, — но должен предупредить, что такую работу очень трудно совмещать с семейной жизнью и дружбой.

Брэнди закрыла глаза, и еще раз волной на нее накатил знакомый мираж: двое малышей, игрушечный поезд, елка… и Зак. Картинка поблекла, как фотография, оставленная на солнце, но все еще могла растрогать ее.

— Имейте в виду, вам придется проводить в дороге по шесть недель подряд, — сказал Росс, — и быть вне дома по пятьдесят недель в году. Если решите попробовать, я бы хотел получить от вас обязательство, что вы проработаете два года. После этого поговорим, что вы захотите делать дальше. Может быть, поработать региональным менеджером, чтобы узнать всю торговую сеть.

Она глубоко вздохнула и попыталась понять, почему не чувствует себя счастливой. Конечно, по его описанию, предложенная работа была далеко не мед, но это ее не удивляло: Росс был не из тех, кто скрывал минусы того, что предлагает. Брэнди и сама знала о трудностях этой работы, почему же сейчас она реагирует так, будто они непреодолимы? Откуда это ноющее чувство — именно сейчас, когда стоит только протянуть руку за лакомым куском, — это ощущение, что он ей в конце концов не нужен?

«Ты просто дура, — сказала она себе. — Зак никогда не будет частью твоей жизни». Дети, так ясно привидевшиеся ей однажды, были лишь хрупкой мечтой. Она была свободна, как тучка небесная, и отвечала только перед самой собой. И за саму себя. Разумеется, рада ее собственного будущего следует принять предложение. И все же…

Ее пристальный взгляд остановился на пакете с сине-серебряным рисунком, лежащем в углу стола. Ей хотелось иметь достаточно времени, чтобы упаковать подарки так нарядно, как только она сможет. Ей хотелось видеть, как их будут потом разворачивать, и, может быть, познакомиться с этой женщиной поближе. Ей хотелось видеть, как Тереза Говард будет работать все увереннее, занимать все более ответственные должности в своем отделе, возможно, даже станет в конце концов заведующей после ухода Кейси Эмос.

Ничего этого Брэнди не сможет делать, если примет предложение Росса, — она не будет жить на одном месте достаточно долго, чтобы обрасти друзьями. Пока будет аварийщиком — уж точно. А возможно, и потом, если ей придется ездить по всей стране, поднимаясь все выше по корпоративной лестнице.

Может быть, она не была на самом деле так свободна, как ей казалось? Может быть, ее драгоценная независимость была просто самоизоляцией?

Год или два назад она, не раздумывая, бросила бы все и всех ради новой вершины. Теперь, сама того не заметив, она пустила корни здесь.

— Если вы хотите все обдумать, прежде чем давать мне ответ… — начал Росс.

Брэнди почти машинально покачала головой:

— Нет. Я могу ответить сейчас. — Она облизала губы и сказала: — Спасибо, Росс, но я счастлива на своем месте.

Он откровенно изумился.

— Может быть, не надо было налетать на вас с этим посреди самого горячего сезона. Я вас не тороплю, поразмыслите, Брэнди. Когда Рождество пройдет и суета немного уляжется, вы, может быть, передумаете.

— Время тут ничего не изменит, — предупредила она.

С минуту он задумчиво смотрел на нее, потом глаза его заблестели.

— Понятно. Моя жена и Уитни говорили в один голос, что между вами и Заком что-то заварилось.

Брэнди твердо сказала:

— Зак тут совершенно ни при чем. Просто так лучше для меня.

Росс понимающе ухмыльнулся.

Явно ничего не понял, подумала Брэнди. Впрочем, от него она иного и не ожидала.

* * *
Вечер для сотрудников всегда устраивался в последнее воскресенье перед Рождеством и начинался сразу после закрытия магазина. Всю вторую половину дня в воздухе носилось радостное возбуждение, порывы восторга долетали до Брэнди несколько раз, когда она шла по универмагу незадолго до закрытия. Она даже поймала себя на том, что мычала под нос «Колокольчики звенят».

Конечно, она не была совершенно счастлива. Брэнди предполагала, что пройдет немало времени, прежде чем боль в сердце притупится настолько, чтобы можно было не обращать на нее внимания, и даже не мечтала о том, чтобы в один прекрасный день совсем забыть двойную муку — любви к Заку и разоблачения его обманов.

Но промежутки времени, в течение которых она чувствовала себя довольной, удлинялись по мере того, как крепла ее уверенность в правильности принятого решения.

Она выполнила просьбу Росса — не один час провела в размышлениях о предложенной ей работе. Иногда по ночам, в самое темное время, ей казалось, что, возможно, следует принять предложение. Должность аварийщика позволяла почти все начать сначала, взять новый старт.

Но в том-то и проблема, заключила Брэнди. То, от чего она может уйти, ей вовсе не хотелось покидать. А память о Заке — единственное, что ей хотелось бы оставить в прошлом, — будет сопровождать ее, куда бы она ни поехала, что бы ни делала.

Когда она спустилась вниз на праздник, магазин уже закрылся, официанты накрывали в атриуме длинные столы из буфета, а под самыми большими рождественскими елками росли кучи ярких свертков всех размеров. Брэнди постаралась как можно незаметнее уронить под ближайшую елку принесенный ею пакетик. Обернувшись, она наткнулась прямо на Кейси Эмос, которая бережно, от усердия согнувшись, несла груду свертков. Она испуганно вытаращила глаза на Брэнди.

Брэнди шутливо погрозила ей пальцем.

— У тебя виноватый вид, — уличила она подругу. — Держу пари, ты сегодня днем устроила очень длинный перерыв на кофе, чтобы все это запаковать. Ведь так? Пусть тебе будет стыдно!

Кейси сглотнула.

— Хочешь креветок? — спросила она слабым голосом. — Дай я освобожусь от всего этого и присоединюсь к тебе.

Стол был не стол, а шедевр. Простые, но искусно сервированные блюда пробуждали аппетит. Брэнди взяла тарелку и подцепила с листа салата-латука огромную вареную креветку.

Уголком глаза она заметила мелькнувший красный бархат, и сердце ее, подпрыгнув, перевернулось. Не будь дурой, подумала она. Во-первых, Зак вряд ли смог бы прийти на вечер для сотрудников, поскольку он больше не работает в магазине. Во-вторых, он наверняка не стал бы надевать костюм Санта-Клауса.

Очень осторожно она повернулась, чтобы доказать самой себе, что подозрение — всего лишь плод ее воображения, и обнаружила, что была права наполовину. Санта, которого она заметила, был дед в половинчатых очках, поленившийся переодеться после смены.

Зак был не в красном бархате.

Он стоял у входа. Черно-белый узор на его свитере закружился, как оптический обман, и на миг ей показалось, что сейчас она упадет.

Брэнди убеждала себя, что ей лучше, боль отступает, еще немного — и она забудет его. Теперь Брэнди поняла, как глупо было надеяться на это. Она пряталась от боли, но вот увидела его — и будто ее макнули в ванну с пузырящейся кислотой. Приходилось признать, что она никогда не выздоровеет окончательно, никогда его не забудет, а соскучилась по нему настолько… Брэнди вообще раньше не представляла, что можно так тосковать по другому человеческому существу.

Когда-то она думала, что любит Джейсона, но ту рану залечило время. Эта останется навсегда.

Кейси Эмос возле нее испустила тяжелый вздох, как будто принимая отчаянное решение:

— Лучше мне сознаться.

— В чем? — коротко бросила Брэнди. — Что ты пригласила Зака?

— Он здесь? — Кейси глянула через плечо без особого интереса. — Нет, я не о том. Надеюсь, ты меня простишь — я бросила за тебя записку, чтобы ты поучаствовала в подарочной лотерее.

— Только и всего?

— Я думала, обидно будет, если ты одна останешься ни при чем. Но сейчас, когда я увидела, как ты кладешь сверток под елку, меня поразила мысль, что ты будешь единственной, кто получит сегодня вечером два подарка.

Случись это пару недель назад, Брэнди стало бы досадно, что ее вовлекают во что-то вовсе для нее не интересное. Сейчас путаница показалась ей скорее забавной. День-другой сотрудники, наверное, подразнят ее, а потом все забудут об этом случае.

— Не волнуйся, Кейси. Я только надеюсь, ты купила хороший подарок тому, чье имя я якобы вытащила из банки, когда опускала туда свое.

Ее взгляд еще раз скользнул к Заку; тот направлялся к рождественской елке.

Тереза Говард по другую сторону стола побледнела и уронила креветку.

— Я тоже опустила записку с вашим именем, — прошептала она. — Кейси сказала что-то насчет того, что вы остались в стороне. Ну, я и подумала…

Юмор ситуации и правильность принятого решения разом поразили Брэнди, и она принялась хохотать, не в силах остановиться.

— Вот это праздник, — вымолвила она наконец. — Да я за все блага мира не согласилась бы его пропустить. — Даже несмотря на присутствие Зака, который все еще скрывался где-то в толпе, на заднем плане.

Брэнди начала было успокаиваться, думая, что он так же старается избежать встречи с ней, как и она с ним, и вдруг они столкнулись лицом к лицу у переносного бара.

— Как дела? — спросила Брэнди нарочито небрежно.

Она выдавила в содовую воду кружок лимона и вытерла пальцы салфеткой.

— Дел полно. Реорганизуем производственные линии, делаем упаковки помельче… Ничего особенно потрясающего, но я надеюсь, до следующего рождественского сезона улучшение станет заметно.

— Я в этом уверена. — Она не смотрела на него. — Я очень рада, что вы выяснили, в чем была проблема.

На секунду ей показалось, что Зак не собирается отвечать. Потом он мягко сказал:

— А я очень рад, что вы получили работу, которую хотели.

Не успела Брэнди возразить, как он отошел. Ладно, неважно, подумала она. Но боль — сосущее ощущение под ложечкой, преследовавшее ее постоянно с того дня, как она выяснила, что он шпионил за ней, — эта боль усилилась.

Обмен подарками шел веселее, чем обычно; сразу три подарка, полученные Брэнди, вызвали в точности такую реакцию, как она и предполагала. Потом был вручен четвертый, и она со смехом спросила:

— Ну ладно. Я знаю о Кейси и Терезе, но кто еще бросил за меня записку?

Слишком поздно она посмотрела на Зака, стоявшего в кругу напротив нее. Он тоже считал ее скрягой, которой нужно хоть немного проникнуться духом Рождества…

Дора робко подняла руку, а вслед за ней и заведующий Страной игрушек, который сказал:

— Я подумал, грустно будет, если вы останетесь ни при чем на свое последнее Рождество…

Не успев вовремя остановиться, он поскорей закрыл рот ладонью.

Брэнди вздохнула. Уитни явно была права, когда говорила насчет распространения слухов в корпорации. Жаль, что сплетники не успели подхватить последний выпуск новостей.

— Нет-нет, неизлечимых болезней у меня нет, — сказала она под шепот предположений, раздавшийся со всех сторон. — И какие бы слухи ни ходили, на другую работу я тоже не собираюсь.

Она взглянула на подарки, ворохом лежавшие у нее на коленях. Это были пустяки, даже глупыепустяки, но для нее они много значили.

— Я счастлива здесь — со своими друзьями.

Что почти правда, сказала она себе. Она была настолько счастлива, насколько могла быть в тот момент.

Праздник закончился рано: впереди была последняя и самая утомительная неделя сезона. Зак ушел одним из первых, вместе с Терезой Говард. Брэнди постаралась этого не заметить. Она подождала, пока официанты убрали все до последней крошки, и, заперев за собой служебный выход, отправилась домой.

Еще одно испытание пережито, сказала она себе. Со временем, она знала, станет легче, хотя теперь уже Брэнди не могла заниматься самообманом, уверяя себя, что в один прекрасный день боль исчезнет совсем.

Раздвинув зеленые ветки на камине, она сделала грот, в который поставила один из подарков — керамическую статуэтку подмигивающего Санта-Клауса, — и не успела еще устроить его поудобнее, как раздался звонок в дверь. Посмотрев в глазок, она узнала Зака и покорно открыла ему.

— Я рад, что вы не стали притворяться, будто вас нет дома, — сказал он. — У меня был бы довольно глупый вид, если бы пришлось лезть по водосточной трубе и перилам балкона.

Брэнди не приглашала его войти. Она прислонилась к косяку, приоткрыв дверь всего на несколько дюймов.

— Не вижу такой необходимости. Если вы забыли что-нибудь на празднике, приходите завтра в магазин и заберите. Я сегодня туда больше не поеду.

Зак покачал головой.

— Я пришел не за этим. Скажите, Росс не предлагал вам новую работу?

— Почему бы вам не спросить у него? Я догадываюсь: вы так озабочены, потому что вы меня рекомендовали, а я не оправдала ваших ожиданий.

Зак явно начинал сердиться:

— Послушайте, этот разговор обязательно вести в дверях?

— Я вас сюда не приглашала.

— Брэнди, я не виню вас за то, что вы разозлились на меня. И не оправдываю того, что сам сделал. Но я хотел бы иметь возможность объяснить, чтобы вы знали: я не смеялся над вами. У меня были причины так поступать.

Брэнди посторонилась, пожав плечами.

— Терять мне нечего, могу и выслушать.

Она нарочно не предложила ему кофе и сама осталась стоять. Зак, похоже, не заметил этого. Он метался по гостиной, как тигр по клетке, — раз только остановился посмотреть на керамического Санта-Клауса на камине. Брэнди совсем о нем забыла, иначе не пустила бы Зака дальше прихожей.

— Мы с Россом подружились еще в колледже, — начал Зак. — Собственно, мы встретились в кабинете декана: нас обоих собирались отчислить за слишком резвые забавы. С тех пор мы всегда выручали друг друга, когда надвигались неприятности, поэтому, естественно, увидев, как плохо идет у меня рождественская торговля, я позвонил Россу.

Брэнди решила поторопить события:

— И он подумал, что неплохо было бы убить двух зайцев, подослав вас шпионить за мной.

Зак поморщился:

— Да нет же, Брэнди. Он хотел только знать мое мнение о том, насколько вы подходите для работы, которую он собирался вам предложить.

— Это я и называю словом «шпионить», — негромко сказала Брэнди.

— Нет. Ему просто нужен был взгляд со стороны — такие вещи я сам делал тысячу раз, с Россом и с другими. Послушайте, он знал, что вы работаете отлично — в этом никогда не было сомнений. Но он хотел выяснить, достаточно ли вы гибки, чтобы выдержать частую перемену обстановки и постоянные переезды — все то, с чем аварийщик сталкивается каждый день. Он хотел просто услышать независимое мнение. Решение он принимал бы сам, что бы я ни сказал.

Она пожала плечами. Должно быть, это он имел в виду, когда сказал, что не давал ей никаких рекомендаций. В конце концов выходило все то же самое.

— Это казалось очень небольшим одолжением, — мягко сказал Зак, — по сравнению с тем, которое он мне сделал, и я согласился. Я же тогда понятия не имел — откуда мне было знать, Брэнди? — что я буду не просто наблюдать за одним из работников Росса. — Зак упорно смотрел прямо на нее. — Я и представить себе не мог, что встречу здесь совершенно особенную женщину.

Брэнди судорожно глотнула. «Совершенно особенная женщина». Это было не то, что она хотела бы услышать; на самом деле это было вообще не так уж и много, но эти слова она сохранит в памяти навсегда. Полминуты тишины тянулись мучительно долго; наконец, она пришла в себя настолько, чтобы сказать хладнокровно:

— Это трогательно, Зак. Но когда вам уже пришло в голову такое предположение, вы не подумали о том, чтобы отказаться от своего обещания и объяснить мне, что происходит?

— Подумал; однако не забывайте, что к тому времени, когда я понял, что должен сказать вам правду, я уже здорово увяз. На званом вечере я предупредил Росса, что собираюсь рассказать вам все: и зачем я стал играть Санта-Клауса, и о работе аварийщика для вас…

Брэнди стояла абсолютно неподвижно. Так он собирался признаться во всем?

— И я пытался, — мягко продолжал Зак, — но вы убежали, не выслушав меня. На следующий день, когда вы разузнали насчет «Интеллитойз», вы даже не захотели понять, что у меня, может быть, были причины не говорить вам сразу. Вы не спрашивали. Вы только нападали.

Мне было обидно, подумала она. Мне было больно от любви к тебе, а тебе, казалось, было совершенно безразлично, что мне важно было понимать происходящее!

— Я полагаю, как раз поэтому вы не рекомендовали меня Россу: я так плохо себя вела. Почему вы не сказали ему прямо, что аварийщик из меня никакой?

Секунду ей казалось, что он не собирается отвечать. Потом он спокойно произнес:

— Потому, что я был уверен: из вас выйдет блестящий аварийщик.

«Совершенно особенная женщина…» Ей показалось, он отнял у нее часть той радости, которую принесли сначала эти слова. Теперь ясно, что он говорил о ней как о профессионале, а не как о человеке. Сразу надо было догадаться.

— Даже после этого мне хотелось во всем вам признаться, — сказал Зак. — По крайней мере я был бы честен с вами, что бы там ни случилось дальше. Но — неужели вы не понимаете, Брэнди? Если бы я сообщил вам, что задумал Росс, и вы бы стали себя вести хоть немного иначе — вы были бы просто вынуждены, это так понятно по-человечески, — он никогда не предложил бы вам работу аварийщика. Я попался в собственный капкан.

Она слегка кивнула.

— Тогда я просто сказал Россу, что не могу давать никаких рекомендаций, потому что слишком заинтересован в вас лично.

— И он поверил? — сухо спросила Брэнди.

Потом она вспомнила, что говорил Росс о подозрениях Уитни и его жены. Возможно, Росс действительно в это поверил.

— С чего бы ему не верить? — немного обиженно спросил Зак. — Только потому, что вы не выносите мое общество?

Сердце Брэнди подпрыгнуло и остановилось.

— Что вы сказали?

— Послушайте, Брэнди, вы ясно дали понять, что для вас важнее: карьера прежде всего. Я уважаю ваш выбор. Да и что я туг могу поделать, верно?

Он застегнул молнию на куртке.

— Ладно, я сказал то, что должен был. По крайней мере теперь вы знаете: я лгал вам не ради удовольствия. Не буду больше вам надоедать.

Он шагнул к двери, и рука Брэнди вдруг уцепилась за его рукав. Брэнди показалось, что она обожгла пальцы, а Зак замер, как будто попал в электрическое поле.

Брэнди смотрела на него, страстно желая, чтобы он остался, зная, что, если он уйдет, она всегда будет жалеть об этом. Ее пальцы сжимались все крепче.

Медленно его ладонь накрыла ее руку и заставила отпустить рукав. Но вместо того, чтобы выпустить руку, он взял ее в свою ладонь и бережно, будто качая в колыбели, медленно-медленно поднес к лицу.

Она позволила своим пальцам погладить его подбородок, чувствуя тепло и тончайшее покалывание от бороды. Если ей никогда больше не придется коснуться его, думала Брэнди, она будет хранить в сердце эту минуту, память о ней. Она улыбнулась только чуть-чуть, а потом глаза ее затуманились, и она не разглядела, каким было его лицо, когда он прижал ее к себе.

Он целовал ее так, будто не мог остановиться, и его жажда пробудила в Брэнди страсть, такую глубокую, какой она не испытывала никогда раньше. Вот кому я была предназначена, думала она и зарывалась в его объятия, будто пытаясь стать частью его тела.

Наконец он перестал ее целовать и просто баюкал в объятиях, щекой касаясь ее волос.

— Черт возьми, Брэнди, — сказал он нетвердым голосом, — вы женщина совсем не моего типа.

Здравомыслие медленно возвращалось к ней. Брэнди попыталась оторваться от него, смущенная собственным несдержанным поведением. Но Зак ее не отпустил.

— Я всегда старался держаться в стороне от энергичных карьеристок.

— Поматросить и бросить, — бесстрастно сказала она, вспомнив слова Уитни.

— Нет, — поправил Зак. — Хорошо провести время, но не заводить серьезных отношений. Точно так же я собирался вести себя с вами. Но, вы знаете, с вами это не сработало. — Нота горького юмора прозвучала в его голосе. — Я пришел сюда сегодня признаваться — так уж я скажу все, хорошо? Я не сразу понял, почему вы произвели на меня такое впечатление. В первые дни я думал, что все время нервничаю из-за вас, потому что вы мне очень не нравитесь.

— Вот здорово! Спасибо. — Голос Брэнди сорвался, и иронического комментария не получилось.

— В тот вечер, когда вы спросили, не Россов ли я аварийщик… вы были так беззащитны, так беспомощны, что мне вдруг показалось — вы и есть та, кого я искал все эти годы. Это была почти еретическая мысль — ведь мои представления об идеальной женщине оказались так далеки от реальности. Но потом, на празднике, я видел вас с детьми — и не мог отделаться от мысли, что вы хотите того же, чего и я. Надеяться не вредно, не так ли?

У Брэнди перехватило горло от боли и невыплаканных слез.

— Я собирался в тот вечер сделать вам предложение, — тихо сказал Зак. — А потом, если бы вы не отвергли меня, я бы бросился к вашим ногам и рассказал правду.

Она спрашивала его, что он собирался рассказать ей в тот вечер, — он уклонился от ответа, из чего она сделала вывод, что он хотел поделиться с ней лишь выгодной для него версией правды. Как она могла быть так слепа?

— Но вы не остались, чтобы выслушать меня. Единственное, что я мог предположить, — это что вы поняли, о чем я собираюсь говорить, и, не желая прямо ответить «нет», предпочли убежать.

Брэнди приложила руку к виску, где билась жилка.

— Я понял, что все-таки ошибся на ваш счет, что карьера для вас значит больше, чем когда-либо бы мог значить я. А я люблю вас так сильно, что хочу, чтобы вы получили то, что вам нужно, даже если это не я.

Он нежно поцеловал ее в макушку и отодвинул от себя.

— Я уверен, еще не поздно. Я поговорю с Россом…

Брэнди пришлось два раза откашляться, прежде чем она смогла произнести:

— Он предлагал мне эту должность. Я отказалась, Зак.

Он стоял как громом пораженный.

— Что?!

— Почему, вы думаете, я так набросилась на вас? Я сделала это хотя и не совсем нарочно, но мне казалось, если я взорвусь, вы скажете Россу, что я не гожусь для этой работы.

— Вы хотели, чтобы это произошло?

— Я не продумывала до конца заранее. Но — да, полагаю, хотела.

— Почему вы не хотите эту должность?

Его голос звучал так, как будто он получил солидный удар под ребро.

Брэнди не смотрела на него. Вместо этого она выхватила взглядом какую-то деталь узора на его свитере и рассматривала ее.

— Когда-то давно у меня был любимый — так я думала, — начала она медленно. — Он был милый человек, но не из тех, кто любит напрягаться, поэтому, встретив женщину из богатой семьи, он бросил меня. А я решила, что больше никогда никого не подпущу так близко. Тем более легкомысленного типа, который не заботится даже о том, откуда на него свалятся деньги на очередной взнос за автомобиль.

— И который нанимается на месяц в Санта-Клаусы, чтобы свести концы с концами? Кажется, я начинаю понимать.

Она кивнула.

— Я вообще не искала себе пару, но, даже если бы и искала, вы были такое очевидное не то, что мне в голову не приходило остерегаться вас. Но прежде, чем я успела понять, что происходит, вы пробрались в мое сердце, и мне снова захотелось чувствовать, дарить, быть среди людей…

Зак снова притянул ее к себе. Он поцеловал ее в висок, и боль ушла. Но грудь все еще была стиснута, будто обручем.

— Я люблю тебя. Но я не знаю, Зак. — В ее голосе нарастали панические ноты. — Я боюсь. Для тебя так важны дети. Что, если я не смогу быть хорошей матерью? Родительских склонностей за мной не замечалось.

Он улыбнулся ей.

— Если бы это было так, — сказал он мягко, — тебе никогда не пришел бы в голову этот вопрос. Мы подождем, когда ты будешь готова, вот и все. А если не будешь никогда — я могу жить и так, пока у меня есть ты.

Обруч медленно слабел.

— Ты иногда пугаешь меня до смерти, — призналась она. — Но никогда я не чувствовала так остро, что живу, как сейчас, с тобой.

— Можешь ли ты простить меня за то, что я не сказал тебе сразу всей правды?

Брэнди кивнула:

— Теперь да. Теперь я понимаю, почему ты так поступал.

Он снова поцеловал ее. Это была столько же ласка, сколько и обещание.

— Если ты все еще хочешь эту работу, Брэнди, мы что-нибудь придумаем.

Она покачала головой.

— Карьера важна для меня, Зак. Но это теперь не главное.

Руки Зака медленно скользили по спине Брэнди, привлекая ее еще ближе.

— А что же главное?

Брэнди подняла на него глаза, и последняя тень сомнения рассеялась. Это — подлинное, это — настоящее, и это навсегда.

— Ты, — призналась она. — И всегда будешь ты, мой необыкновенный Санта-Клаус.

Оригинал: Leigh Michaels «The Unlikely Santa», 1995

Переводчик: Лацис А.

Карла Кэссиди Поможет Санта‑Клаус

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Что случилось, дитя мое? Чем ты так расстроена?

Маленькая девочка повернула голову на звук низкого мелодичного голоса. У нее вырвался тяжелый вздох, выражавший всю меру отчаяния, доступного пятилетнему ребенку.

— А ты сама как думаешь, что может ее развеселить?

Девочка погрузилась в глубокое раздумье и даже нахмурилась, изо всех сил собираясь с мыслями.

Цветы? Мамочка всегда любила цветы, но сейчас даже самый большой букет вряд ли заставит ее снова улыбаться. Нет, нужно что‑нибудь поважнее, позначительнее. Складка между ее бровями стала еще глубже — так напряженно она размышляла. Может, мамочку обрадует то же, что обрадовало бы ее самое?

Кукла, например? Нет, мамочка куклу наверняка не хочет. Тогда красный леденец на палочке, с шоколадной начинкой? Тоже не годится. Ну что же, что же?

И вдруг ее осенило. Конечно! Как ей сразу не пришло в голову! Ничего лучше и быть не может.

— Ты этого действительно хочешь? — ласково спросил низкий голос.

Маленькая девочка энергично закивала головой, улыбаясь во весь рот. Да, именно этого она хочет.

Это будет замечательно. Она не сомневалась — Санта‑Клаус и Рождество принесут ее мамочке радость.


Внезапно на переднее стекло машины упали первые густые хлопья снега, но Джулия Кэссуэлл не испугалась. В конце концов, разве можно хоть на минуту предположить, что прогулка в горы Колорадо в середине декабря обойдется без снегопада?

Но когда снежные хлопья превратились в сверкающие гранулы льда, ее охватило легкое беспокойство. Град продолжался всего несколько минут, но до слуха Джулии даже сквозь плотно закрытые стекла доносились стук, с которым об них ударялись и затем отскакивали льдинки, и грохот, производимый ими при падении на землю.

— Кошмар! — пробормотала Джулия, впиваясь руками в руль. Заметив, что дорога приобрела зловещий блеск, она нажала на педаль, замедляя ход.

С неба снова низверглась порция льдинок, но вскоре они уступили место снежным хлопьям величиной с квотер[5]. Вокруг стало сказочно красиво, однако Джулия не позволила себе обмануться: образовавшаяся на дороге корка льда не сулила ей ничего хорошего.

Джулия взглянула на спидометр и нахмурилась.

При таком темпе передвижения она доберется до уютной хижины своей подруги в горах не через положенные два часа, а в лучшем случае через четыре. Тут ей вспомнились прощальные слова Кейт, прозвучавшие как предостережение.

— Ты же знаешь, в это время года погода непредсказуема, особенно в горах, — сказала Кейт, неохотно отдавая ей ключи от дома. — Лучше бы тебе подождать немного и взять отпуск весной.

Но Джулия и слышать ничего не хотела. Весь год она трудилась не покладая рук, чтобы набрать эти полмесяца и сменить праздничный Денвер на уединенную горную хижину. Она работала сверхурочно по будням и в праздничные дни, лишь бы иметь возможность освободиться на две недели и уехать. Ей это было необходимо позарез. А сегодня утром желание покинуть свой дом овладело ею с непреодолимой силой.

Еще в День благодарения, когда, следуя ежегодной традиции, весь город осветился рождественскими огнями, ей показалось, что она задыхается.

Это чувство усиливалось с каждым днем по мере того, как вокруг дорожных знаков обвивались веночки остролиста, в витринах магазинов появлялись движущиеся эльфы из пластмассы, а многоцветные сверкающие гирлянды лампочек заливали все вокруг яркими переливающимися красками.

Джулия заметила, что переднее стекло покрылось тонкой корочкой льда, перед которой были бессильны бешено ходившие из стороны в сторону «дворники», и крепче вцепилась в руль. Машина, медленно ползшая вверх по склону, слегка юлила, и Джулия поддала газу.

Слава Всевышнему, что у меня новые шипованные[6] шины, подумала она, всем своим телом ощущая холодный ветер, задувавший во все щели. Ритмичные движения «дворников» действовали на нее успокаивающе. Мысль об ожидающей ее одинокой горной хижине несколько ослабляла нервное напряжение последних дней. Там, вдали от людей, по крайней мере не будет праздничных красных и зеленых лент, блесток — всей той мишуры, которая вопиет о том, что на землю пришел веселый праздник.

Джулия тяжело вздохнула. В прошлом году в это время все было иначе! Всякий раз, посещая магазины, она слышала веселые рождественские гимны. В углу ее гостиной красовалась елка, бросавшаяся в глаза каждому, кто переступал порог комнаты. Рождественское настроение не только царило в доме, но и переполняло сердце Джулии. Но это все было до того — до того, как…

Джулия усилием воли отогнала от себя воспоминания, опасаясь, что погружение в прошлое и связанное с ним горе лишат ее рассудка. Она не могла позволить себе думать о Рождестве. Она отказывалась думать о нем. Ах, если бы напрочь позабыть об этом празднике, и не только сегодня, но и до конца своей жизни! Она быстро сморгнула навернувшиеся на глаза слезы, мешавшие ей наблюдать за дорогой, протянула руку и включила радио.

Звуки рок‑н‑ролла заполнили машину, знакомые мелодии стали понемногу вытеснять из головы грустные думы.

Там в горах, в хижине, она найдет уединение, которого так жаждет. Едва она войдет в нее и захлопнет за собой дверь, как уже ничто не напомнит ей о Рождестве. А когда она покинет ее и спустится обратно в Денвер — это произойдет после первого января, — елочные украшения будут уже сняты и спрятаны на год до будущего Рождества. Эта приятная мысль заставила Джулию выжать педаль газа — так ей хотелось поскорее добраться до своего далекого убежища.

Прошло полчаса, и Джулия начала вглядываться в окрестности — нельзя ли где‑нибудь переждать бурю? Подошел бы заброшенный дом, старый гараж, сарай — да что угодно, лишь бы защититься от снежных вихрей. Они теперь буйствовали вовсю, закрывая видимость, а бешеные порывы ветра раскачивали маленькую машину. Тонкий слой свежего льда покрыл всю землю вокруг; Джулии с каждой минутой становилось все труднее различать дорогу.

Одной из причин, побудивших Джулию выбрать местом своего уединения хижину Кейт, явилось то обстоятельство, что она стоит в стороне от людных дорог. И теперь, Джулия знала это, ей нечего надеяться, что впереди сверкнет реклама гостеприимного мотеля, зазывающего к себе.

Придется ехать по возможности медленно, уговаривала себя Джулия. Во всяком случае, пока идет машина. Перевалив через крутую вершину, она увидела, что дальше дорога резко ныряет вниз, и, еще крепче обхватив руль, Джулия стала то и дело нажимать на тормоза, чтобы машина при спуске не развивала скорость. С одной стороны дорога обрывалась отвесной скалой, во избежание несчастных случаев огороженной жалкими перильцами. Другая сторона была ровной, но росшие на ней величественные хвойные деревья оставляли мало места для маневра.

Автомобиль начал спуск, и поначалу Джулия держалась молодцом. Не дрейфь, ты справишься, подбадривала она себя. Она сползала по склону, изо всей силы сдерживая скорость. Уже половина спуска осталась позади, когда Джулия почувствовала, что машина набирает скорость. Слишком большую скорость!

Она выжала до упора тормоз, но почувствовала, что автомобиль лишь виляет задом, ничуть не замедляя ход.

Он стал неуправляем, мелькнуло у нее в голове.

Страха она не испытывала, ею овладело какое‑то тупое безразличие. Она знала: стоит резко затормозить — и машину закрутит, а дорога для этого слишком узка. Если автомобиль начнет крутиться, авария неминуема. Выход один: попытаться держаться ровного участка по правую сторону дороги, авось удастся провести машину в обход больших сосен.

Подножие возвышенности быстро приближалось, и Джулия снова взглянула на спидометр.

Слишком большая скорость. Чудовищная скорость! Впервые за этот год в ней пробудилось некое подобие тревоги. Она закусила нижнюю губу и сжала руль до судороги в запястьях. Ни за что на свете ей не вписаться в поворот, который делает дорога у основания холма. Необходимо остановить скольжение машины вниз по склону, но для этого есть только один путь.

Осознав это, Джулия всмотрелась в придорожные деревья — не стоят ли они где пореже. Вот тут, пожалуй, решила она и что было сил крутанула руль, заставляя колеса с завизжавшими от неожиданности шинами резко повернуться вправо. Какой‑то миг автомобиль пребывал в нерешительности, словно не желая подчиниться ее воле, футов десять он еще скользил по инерции вперед, но затем принял направление, заданное колесами.

Дерева Джулия так и не увидела. Раздался грохот, скрежет ломающегося металла. Ее голову пронзила страшная боль… Затем опустилась тьма.

Маленькая девочка нахмурилась.

— Ммм, — протянула она и с сомнением подняла глаза вверх. Совсем не того она желала для мамы.

У нее был совсем иной замысел. — Знаешь ли ты, что творишь? Ты уверен, что знаешь?

Низкий голос ласково произнес:

— Не бойся, крошка. Просто смотри. Верь в меня и смотри.

Крис перевалил через высокую возвышенность, придержал лошадей и поплотнее стянул воротник своего теплого пальто. Выезжая со двора на санях с новыми полозьями, нуждавшимися в опробовании, он никак не думал, что надвигающийся буран настигнет его так скоро. Как жаль, что он забыл захватить с собой шерстяной шарф. Завязать бы его сейчас вокруг шеи, вот было бы тепло!

Поддужные колокольчики мелодичными голосами разрывали обволакивающую тишину, принесенную снегопадом. Лошади храпели, от их дыхания ввысь поднимались клубы пара.

Хотя усы и борода Криса покрылись коркой инея и снега, а покрасневшие от порывов ветра щеки сильно мерзли, он радовался метели: она все вокруг преобразит, придав местности тот самый вид, который обычно воспроизводят на почтовых открытках с зимним пейзажем. А это необходимо для его бизнеса.

Мейбл, конечно, будет ворчать, мол, полов не намоешься, столько на них наносят грязи и тающего снега, но дети придут в восторг от волшебного снежного края. И в самом деле, какой может быть «Северный полюс» без снега?

На вершине большого холма Крис остановился, залюбовавшись сгибающимися под тяжестью снежных хлопьев ветками вечнозеленых деревьев.

Вдруг ему почудилось, будто далеко внизу, чуть ли не у самого подножия возвышенности, между деревьями мелькает что‑то красное. Что за чертовщина? Крис прищурился, стараясь сквозь завесу метели рассмотреть непонятный предмет.

Когда он подъехал ближе, оказалось, что это багажник автомобиля. При виде разбитого всмятку передка и вспучившегося от удара о дерево капота сердце Криса бешено заколотилось.

— Тпру! — Натянув вожжи, он заставил лошадей остановиться, спрыгнул с саней и, утопая в сугробе, подошел к разбившейся машине.

Сердце его, казалось, вот‑вот выскочит из груди: внутри он увидел человеческую фигуру, склонившуюся над рулем. Крис слышал шипение горячего пара, вырывавшегося из треснувшего радиатора. Значит, авария произошла всего лишь несколько секунд назад. Почему же его слуха не достиг шум, которым она неизбежно сопровождалась? Скорее всего, мелькнуло в его голове, он в тот момент еще поднимался на противоположный склон холма. Но кто бы ни находился на водительском месте, удар о дерево мог стоить ему жизни.

Ужас охватил Криса.

Он потянул на себя дверцу автомобиля — железо с отвратительным скрежетом поддалось ему. Крис на миг остолбенел: за рулем сидела женщина — в этом не было никаких сомнений. В результате удара о дерево она оказалась пригвожденной к баранке руля.

По ее согнутой спине рассыпались белокурые волосы, выделявшиеся на фоне темно‑синего пальто. И она, это тоже не вызывало сомнений, получила тяжелую травму, ибо была совершенно неподвижна.

Крис стоял около машины в нерешительности.

Никогда не дотрагивайся до человека, ставшего жертвой несчастного случая!.. Сколько раз ему приходилось слышать этот совет! Потерпевший мог получить повреждение внутренних органов, травму позвоночника… Попавшему в такую беду, не дай бог, принесешь больше вреда, чем пользы.

Но если он, Крис, не вытащит незнакомку из машины, она и вовсе останется без помощи. Вряд ли кто‑нибудь еще отважится проехать по этой дороге до окончания метели.

Если не отвезти ее в теплое место, она в такой мороз очень скоро скончается от переохлаждения.

А вдруг уже… Крис поспешно отогнал от себя эту мысль, так и не додумав ее до конца.

Наконец он решился, снял перчатку и осторожно поднял руку женщины. Нащупав на внутренней стороне запястья пульс, он вздохнул с облегчением: она жива, и то хорошо!

Так же осторожно он отогнул назад голову женщины и в испуге замер: на ее лбу красовалась огромная ярко‑малиновая ссадина, напоминавшая экзотический цветок. Ее происхождение не вызывало сомнений: ветровое стекло рассекали трещины, разбегавшиеся от точки удара во все стороны.

Крису бросилась в глаза небывалая красота этой женщины. Он был поражен правильностью черт ее лица. Светло‑русые брови изящной дугой изгибались над веками с длинными ресницами. Но глаза не раскрылись, даже когда Крис бережными прикосновениями ощупал ноги жертвы, желая убедиться, что они ничем не зажаты и не переломаны.

Удостоверившись, что с ногами все в порядке, Крис просунул одну руку под спину женщины и поднял ее, мысленно возблагодарив Всевышнего за то, что ноша оказалась нетяжелой — женщина была маленькой и хрупкой.

Когда Крис вытаскивал ее из покореженной машины, женщина застонала на его руках, но сознание к ней не вернулось. Здесь же, на переднем сиденье, лежала темно‑синяя дамская сумочка, резко выделявшаяся на фоне коричневатой обивки. Крис взял и ее, надеясь найти внутри документы пострадавшей. К саням он чуть ли не бежал.

Лошади ржали и нетерпеливо били копытами, пока он старательно укутывал женщину в теплое одеяло, навязанное ему Мейбл: ей всегда казалось, что без него Крис замерзнет. Сейчас он в душе благодарил старуху за предусмотрительность.

— Терпение, ребята! — рассеянно бросил Крис лошадям, целиком поглощенный тем, чтобы как можно более тщательно подоткнуть одеяло под бока незнакомки. Он снова поразился ее прелести.

Белокурая, красивая, она напоминала ему ангела.

Но ангела раненого… и слишком бледного даже для небожителя.

Ее необходимо отвезти в теплое место без всяких промедлений. Между тем серое небо не предвещало ничего хорошего — снег мог идти еще долго.

Крис вскочил в сани и погнал лошадей во весь опор.

Будь поблизости больница, он бы сделал любой крюк и доставил пострадавшую туда. Но до ближайшего госпиталя добрых тридцать миль. Есть одно лишь место на земле, куда он может ее сейчас довезти: к себе домой, на «Северный полюс».

Колокольчики, пронеслось в голове у Джулии, как только она обрела сознание. Жаль, что оно вернулось: мрак, в который она была погружена, так умиротворял… Но он отступает, его не вернуть. Колокольчики… Откуда здесь колокольчики? Что они означают?

Мрак рассеялся окончательно, и Джулия, нахмурившись, старалась вспомнить, где она и что с ней произошло.

Автомобиль… Она сидела в автомобиле, бешено мчавшемся вниз по обледеневшему склону. Может, это не колокольчики, а звук, извлекаемый шиповыми шинами изо льда? Да нет, не похоже. И к тому же она не за рулем. Мрак окончательно уступил место недоумению. Она разбила машину? Умерла?

Ее широко раскрывшимся глазам предстал белый холодный мир, совершенно неузнаваемый.

Умереть она не могла — мертвым не бывает так холодно… Да и на лице ее влага — от падающих сверху снежинок. Она попыталась сесть, но невыносимая боль в голове вырвала из ее груди громкий стон.

— Все в порядке. Не двигайтесь, — произнес рядом чей‑то бас, усиливший ее беспокойство. С великим трудом приподнявшись, она огляделась вокруг себя. Она — в санях.

— Что… что случилось? Где я? — выдохнула Джулия.

— Вы попали в аварию. Но не волнуйтесь, все уладится. Я вам помогу.

Джулия повернулась в ту сторону, откуда доносились слова, и увидела широкую спину возницы.

Что он такое сказал? Авария? Да, да, конечно, авария, недаром у нее разбита голова. Но каким образом она оказалась в санях? И кто этот человек, который правит лошадьми? Но она, бесспорно, жива.

Это обстоятельство не вызвало у нее приступа бурной радости, она просто бесстрастно установила для себя тот факт, что она жива.

Джулия вытянула руку и осторожно коснулась своего лба, но прикосновение пальцев к ране заставило ее вскрикнуть от боли.

— Пожалуйста, лежите тихо. Еще несколько минут — и мы будем дома, там тепло и спокойно, но пока, прошу вас, не двигайтесь. — Возница повернулся к Джулии и улыбнулся.

Увидев его лицо, Джулия окаменела. Ясные синие глаза смотрели на нее из‑под густых белых бровей. Нижнюю часть лица обрамляли белые усы и борода. Глаза были добрыми, улыбка — теплой и доброжелательной, но Джулия глядела на него так, словно ее очам предстало кошмарное видение. Она откинулась обратно на дно саней, дыхание с шумом вырывалось из ее груди. Быть может, она все‑таки умерла? Умерла и попала в свой, персональный ад.

Или я вижу все это в страшном сне? — в ужасе думала она. Или так сильно ударилась головой, что у меня начались галлюцинации? Внезапно она поняла, что звук, все время стоящий в ее ушах, не что иное, как звон санных колокольчиков, колеблемых на ветру. В ее ушибленной голове он отдавался разноголосьем.

Джулия закрыла глаза и подавила в себе желание разразиться истерическим хохотом: за ним, знала она по опыту, неизбежно последуют рыдания. Все, что случилось, выходило за рамки ее понимания, казалось ей чистым безумием.

Она бежала из Денвера, обуреваемая одним желанием: не видеть праздничного веселья, забыть о Рождестве. И ей удалось ускользнуть от Рождества, но лишь для того, чтобы разбить свою машину и быть спасенной Санта‑Клаусом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Джулия открыла глаза и тут же вскрикнула резкий утренний свет уколол ее острой болью посередине лба. Она снова сомкнула веки, а рукой поддержала голову, казалось готовую расколоться на кусочки.

Легкое сотрясение мозга… Такой диагноз поставил накануне вечером комичный седой человек.

Но, скорее всего, он заблуждается: такую боль может давать только перелом лобной кости, а не простое сотрясение мозга.

Джулия напрягла память, стараясь вспомнить, что же еще происходило вчера. Она пребывала, конечно, в шоковом состоянии и поэтому сохранила весьма смутные воспоминания. Вокруг суетилась, помнится, какая‑то старушка с седыми волосами и добрыми голубыми глазами, пахнувшая сиренью.

Не переставая сочувственно ахать и охать, она помогла Джулии раздеться, а затем облачиться в огромную ночную сорочку с запахом свежего лимона. Джулия так страдала от боли, что была не в силах протестовать или задавать вопросы. Ее мучило головокружение с тошнотой и одолевало одно‑единственное желание — побыстрее лечь спать. Рядом появлялся еще один человек — тот самый, который привез ее сюда в санях. Тут в голове у Джулии стрельнуло, она нахмурилась, отвлеклась от воспоминаний и снова впала в дремоту.

Открыв опять глаза, она оглядела комнату, в которой лежала. Приятная спаленка в розовато‑лиловых и зеленых тонах. На больничную палату не походит. Чистота безупречная, а вот кому комната принадлежит — мужчине или женщине, — по обстановке не определить. Где же она находится? Вчера, когда ее внесли в помещение, она мало что смогла заметить. Запомнились только сильная боль и ощущение страшного холода.

Настанет, естественно, момент, когда Джулия захочет получить ответы на свои вопросы, в этом она не сомневалась, но сейчас ей было не до того так невыносимо болела голова. Она в тепле и безопасности, остальное не имеет значения.

Джулия взглянула в окно и убедилась, что комнату озаряют не лучи солнца, а тот особый свет, который всегда исходит от падающего снега. А он продолжал идти. Джулии было видно, как снежные хлопья, вовлекаемые ветром в своеобразный танец, устремляются к земле, чтобы увеличить сугробы, которые погребли под собой весь мир за пределами комнатушки.

Она увидела еще кое‑что… В отдалении около рощи вечнозеленых деревьев стояла какая‑то фигура. Джулия с трудом приняла сидячее положение, вытянула шею к окну, стараясь не обращать внимания на грохот в голове, и стала гадать, что бы это могло быть. Лось? В пользу подобного предположения говорили величественные рога, но для лося животное недостаточно велико. Пожалуй, больше смахивает на оленя.

Глаза ее сами собой закрылись, она опустилась обратно на постель, но внезапно в ее памяти всплыл человек, который спас ее накануне. Санта‑Клаус… Сани… Джулия вновь приподнялась и коснулась рукой головы: неужели она навсегда повредилась рассудком? Где она? Что это за дом?

Тут дверь спальни распахнулась и вошла старушка с седыми завитками волос, которую Джулия видела накануне.

— А‑а, вы проснулись, очень хорошо, — произнесла она и улыбнулась, отчего морщинки на ее лице стали глубже. — Ничего себе фонарь у вас на лбу, продолжала она сочувственным тоном. — Вчера мы не познакомились как следует. Бедняжка, до того ли вам было! Меня зовут Мейбл Тримбл, а вас?

— Джулия… Джулия Кэссуэлл. — Она села. — Где я нахожусь?

Мейбл наклонилась за спиной Джулии и осторожными движениями, чтобы не задеть ее, стала взбивать подушки.

— О дорогая, какое счастье, что Крис вчера заметил ваш автомобиль. Вы бы замерзли насмерть.

Это его владения, «Северный полюс».

У Джулии голова снова пошла кругом.

— Северный полюс? А разве мы не в Колорадо?

— О боже, что я вам говорю, лишь с толку сбиваю. — Смех Мейбл напоминал перезвон маленьких колокольчиков. — Это «Северный полюс», но не настоящий. Мы просто называем так это место, хотя оно находится в Колорадо. Мы всего в нескольких милях от горы, на которой вы разбили ваш автомобиль.

— Мой автомобиль! — Мысленному взору Джулии разом представились все обстоятельства, приведшие ее сюда. Она туг же начала высвобождать ноги из‑под одеяла, но застонала и отказалась от своего намерения, против которого воспротестовал каждый мускул в ее теле.

— Тихо, тихо, вы еще не готовы встать с постели! — воскликнула Мейбл, укладывая Джулию обратно на кровать и заботливо расправляя одеяло. — Док Роджерс сказал, что вам необходимо полежать денек‑другой, чтобы голова чуть зажила, а тело отдохнуло. Вы здорово ударились о дерево, на которое наехали.

— Но я не могу здесь оставаться, — слабо запротестовала Джулия. Она не знает этих людей, не знает даже толком, где находится. Ей хочется бежать, спрятаться в уединенной, отрезанной от всего мира хижине Кейт.

— Вы, конечно, останетесь здесь, — со спокойной решимостью заявила Мейбл. — Да и в ближайшие дни все равно никуда не двинуться. Буран продолжается, а здесь вы в безопасности.

Джулия устало кивнула в знак согласия. В голове у нее так стучало, что она даже думать не могла, а возражать, спорить — и подавно. Она обдумает ситуацию позднее, когда ей станет легче.

Быть может, после того, как она чуть вздремнет.

Сон придаст ей силы, и она составит план дальнейших действий. Одно бесспорно — здесь она не останется. Не может остаться. Особенно в таком месте, которое называется «Северный полюс». Джулия вздохнула и снова закрыла глаза.

Пробудившись ото сна, она увидела, что в комнате царит сумеречный полумрак, хотя до вечера было еще далеко. Снег продолжал падать, угрюмое серое небо по‑прежнему роняло на землю свои смерзшиеся слезы.

Какое‑то время Джулия лежала без движения.

Наконец она решилась повернуть голову и с удовлетворением отметила, что хотя она и болит, но самая мучительная, острая боль прошла.

Джулия слегка приподнялась на локтях и огляделась вокруг. К ее удивлению, в углу на кресле‑качалке сидел мужчина. Джулия моментально откинулась на подушки и сделала вид, что спит. Ею овладело смятение. Кто он? Что ему здесь надо? Он ничуть не похож на маленького старичка, который осторожно ощупывал ее голову, когда ее привезли в этот дом.

Джулия приподняла одно веко и исподтишка взглянула в сторону кресла. И вдруг ей вспомнился ее вчерашний спаситель. Лицо то же… Но у ее спасителя была белая борода, а у этого — черная, под стать волосам. Неужели ей только померещилось, что ее привез Санта‑Клаус?

Мужчина в кресле вдруг посмотрел на Джулию, улыбнулся, и эта широкая улыбка сразу рассеяла все сомнения: это он спас ее накануне. Больше ни у кого не может быть такой улыбки, излучающей тепло, таких ясных синих глаз. Всему виною снег, поняла она, который во время вчерашней метели побелил его бороду и волосы.

— Здравствуйте, — мягко промолвил он.

— Здравствуйте, — откликнулась она.

— Как вы себя чувствуете?

— Мне кажется, лучше, — задумчиво ответила она. — В голове, во всяком случае, стучит тише, да и тошнит меньше.

Он с явным удовлетворением кивнул головой.

— Как вы полагаете, вам по силам спуститься в кухню и поесть там или лучше, чтобы Мейбл принесла вам сюда поднос с едой?

— О, мне ничего не нужно. Я не хочу быть вам в тягость, — быстро возразила Джулия. Ею по‑прежнему владело лишь одно желание — встать и уйти отсюда. Она не хочет иметь никаких дел с этими людьми. Только бы остаться одной!

— Вы никому не в тягость. Весь день вы спали…

Но чтобы поправиться, нужны силы, а чтобы были силы, необходимо есть.

Джулия подумала над его словами и медленно кивнула.

— Хорошо, я поем, но зачем мне обременять кого‑то? Я спущусь в кухню.

Мужчина опять удовлетворенно кивнул и поднялся со своего места.

— Ванна, если захотите помыться, тут рядом, он показал на дверь. — Обед будет готов через четверть часа.

Он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и вышел.

Преодолев минутную нерешительность, Джулия села, потом спустила ноги с кровати и выпрямилась во весь рост. Какое счастье, голова действительно болит намного меньше! Совершая все эти действия, Джулия неотступно думала о мужчине, только что вышедшем из комнаты. Это, безусловно, тот самый человек, который сидел в санях и которого она приняла за Санта‑Клауса. Находясь в полуобморочном состоянии, она решила, главным образом из‑за его заснеженной бороды, что это и есть святой старец Николай собственной персоной.

А между тем ничего старческого в нем нет. Синие глаза смотрят ясно, густые темные волосы без единой сединки плотной шапкой обхватывают голову, на вид ему можно дать лет тридцать пять. Да и широкие плечи под красной в клетку ковбойкой, и стройные бедра, туго обтянутые поношенными джинсами, никак не укладываются в привычный образ Санта‑Клауса.

Стараясь не думать о привлекательном мужчине, Джулия доковыляла до ванной комнаты, хотя все ее мышцы противились этим физическим усилиям. Вот наконец и раковина с висящим над ней зеркалом. В нем отразилась шишка величиной с кулак, украшавшая середину ее лба. Шишку окружала пунцового цвета ссадина.

— Какой кошмар! — вырвалось у Джулии.

Она умыла лицо, тщательно обходя пострадавший участок, и вернулась в спальню, чтобы одеться, но не обнаружила там своих вещей. Придирчивый осмотр комнаты ничего не дал — одежды как не бывало. Ее одеяние — ночная сорочка — вряд ли подходило для выхода в свет. Чистая и удобная, она мешком свисала с ее хрупкой фигуры, а в широченные проймы рукавов просматривались части тела, не предназначенные для широкого обозрения.

Джулия подозревала, что сорочка, свободно развевавшаяся вокруг нее при каждом шаге, принадлежит добродушной толстушке Мейбл.

В таком виде в кухню не спустишься. Джулия присела на край кровати, не зная, как поступить.

Но тут раздался поспешный стук в дверь и в комнату влетела Мейбл с одеждой Джулии в руках.

— Крис сказал, что пригласил вас обедать в кухню, но об одежде, конечно, он и не подумал. Чего можно ждать от мужчины! — Она подала Джулии джинсы и свитер. — Только что из сушилки, чистые и тепленькие.

— Ах, ну что вы, зачем было так утруждаться! запротестовала Джулия, принимая вещи.

— Стоит ли об этом говорить! Да и для чего здесь я, как не для того, чтобы готовить, мыть и содержать Криса в порядке? — Она одарила Джулию своей сияющей улыбкой. — Оденетесь и спускайтесь по большой лестнице, к этому времени и обед подоспеет.

Внизу повернете налево, упретесь прямо в кухню.

Одевалась Джулия медленно: хоть ей и полегчало, но каждое движение давалось пока с невероятным трудом. Она и в самом деле здорово стукнулась! Интересно, как выглядит теперь ее машина?..

При этой мысли Джулия тяжело вздохнула. Остается лишь надеяться, что поломку удастся быстро устранить и она сможет продолжить свой путь. И Мейбл, и Крис производят впечатление очень симпатичных людей, но ведь ей хочется, ей просто необходимо побыть одной.

Наконец одевшись, Джулия с большим трудом открыла дверь спальни и оказалась в длинном коридоре.Судя по нему, дом, о котором она не имела ни малейшего представления, должен быть огромным.

Коридор привел ее на большую лестничную площадку. Джулия перегнулась через перила, и ее лицо побледнело. Она с такой силой сжала перила, что побелели костяшки пальцев. Жуткое отчаяние вновь овладело ею.

В большом зале внизу буйствовало Рождество.

Все углы и закоулки просто ликовали в праздничном убранстве. Посреди зала на сцене возвышалась гигантская елка, величественно воздевавшая к высокому потолку безупречной красоты ветви. У основания елки расположилась миниатюрная железная дорога.

В самом дальнем от Джулии углу, видимо, находилась Мастерская Санта‑Клауса. Гномики величиной с пивную кружку производили там различные движения, якобы изготовляя елочные игрушки.

В зале имелся камин. Он был внушительных размеров, с широкой деревянной полочки над ним свешивались красные чулки. Джулия насчитала их двенадцать штук. Она различила надписи: Прыгуну, Бегуну, Танцору…

Джулия в изнеможении опустилась на верхнюю ступеньку лестницы, ее охватило отвратительное ощущение удушья. Ярко размалеванные рожицы гномиков с издевкой взирали на нее. Сверкающий люрекс чулок вызывал ноющую боль в душе. Доносился запах елки — аромат свежей хвои смешивался с запахами корицы и специй, носившимися в воздухе.

Слышались приглушенные звуки рождественского гимна «Радость мира» в инструментальной обработке. На полу рядом с камином были установлены репродукторы. Джулия плотно зажала уши руками, чтобы не слышать веселой мелодии. Неужели после того, что случилось, на свете еще может существовать радость? Слезы закапали из глаз, она крепко сомкнула веки, а в ее опустевшем сердце билось, непрестанно повторяясь, лишь одно только имя.

— Ах, вот вы где… А мы удивляемся, почему вас так долго нет? — (Джулия увидела у подножия лестницы того самого привлекательного мужчину, который сидел в кресле‑качалке у нее в комнате. Лицо его выражало озабоченность.) — Как вы себя чувствуете? — с этими словами он начал подниматься по лестнице — сразу через две ступеньки — и вмиг очутился рядом с ней. — Требуется какая‑нибудь помощь?

— Я… я… — она в растерянности взглянула на него, не зная, что сказать. Она не может поделиться с ним горем, которое, подобно хищному безжалостному чудовищу, раздирает ее душу. Она не может сказать ему, что зрелище и звуки Рождества только служат ей страшным напоминанием. Она приложила руку к голове, внутри которой загрохотало с новой силой.

— Мы, очевидно, переоценили ваши силы. — Сказав это, он одним ловким движением подхватил ее на руки и понес обратно в спальню.

Руки у мужчины были сильные и уверенные, от него пахло одеколоном и древесным дымом, а глаза выражали такую доброту, что Джулии на миг захотелось погрузиться в их бездонную синеву и забыть обо всем. Только бы ни о чем не думать, ничего не чувствовать!

Он положил ее обратно на кровать и все с тем же озабоченным выражением лица тщательно укутал одеялом.

— Как только прекратится метель и расчистят дороги, я постараюсь привезти сюда врача — пусть вас посмотрит…

Джулия широко раскрыла глаза от удивления.

— А разве не врач осматривал меня вчера вечером?

Старик вел себя вполне профессионально: щупал пульс, измерял температуру, с помощью настольной лампы проверял зрачки.

— Врач‑то он врач, — мужчина с улыбкой погладил свою ухоженную бородку, — но обычные его пациенты мычат или блеют.

— Мычат или блеют? — Джулия в недоумении уставилась на своего собеседника. — Вы хотите сказать, что он ветеринар?

— Да, — кивнул мужчина, — но учтите: лучший в штате Колорадо, если это может служить вам утешением.

Джулия приподнялась на локте и, смущенная его словами, ощупала свою голову. Да нет же, у нее почти наверняка простое сотрясение мозга, и ничего более. Никаких симптомов нарушения мозговых функций нет, руки, ноги и прочие части тела исправно действуют, ее мучает только головная боль.

— Я уверена, что врач мне не нужен, — заключила она после некоторого раздумья. И в оправдание себе слукавила:

— У меня всего лишь закружилась на минуту голова.

Мужчина пристально вгляделся в Джулию, и ей снова показалось, что ее обволакивает струящееся из его глаз тепло.

— Я попрошу Мейбл принести вам сюда поднос с едой.

— Да я и не очень‑то хочу есть, — ответила Джулия, снова слукавив, ибо на самом деле была голодна как волк. Но зачем доставлять беспокойство этим людям, с которыми она не имеет ни малейшего желания общаться? Да и ни с кем вообще. Ей бы забраться в придуманный ею для себя кокон, где она будет в полном одиночестве.

Джулия в который уже раз за сегодняшний день взглянула в окно и вздохнула — снег продолжал падать.

— Быть может, к утру расчистят дороги и я смогу уехать.

— Не торопитесь, Джулия. Помещений у нас в избытке, вы никого не стесняете. Придите как следует в себя.

При звуке своего имени, слетевшего с его уст, Джулия даже вздрогнула от неожиданности.

— Откуда вам известно, как меня зовут?

Он с извиняющейся улыбкой пожал плечами.

— Вчера, вытаскивая вас из машины, я заметил на сиденье сумочку и заглянул в нее, нет ли там удостоверения личности. Надеюсь, вы не обидитесь? — (Джулия покачала головой, мол, нет.) — А вот никакого номера телефона, по которому можно было бы позвонить в случае надобности, я там не обнаружил. С кем мне следует связаться? Кто, где и когда вас ожидает?

— Никто и нигде. Я ехала в горную хижину моей приятельницы, чтобы отдохнуть в одиночестве. Джулия почувствовала, что краснеет. И то подумать — какая странная ситуация! Она лежит в постели в неведомом ей месте и беседует с мужчиной, которого первоначально приняла за Санта‑Клауса. — Ммм…

Мы, собственно, не представились друг другу, — решила она исправить свою оплошность.

— Меня зовут Крис… Крис Крингл[7]. — Мужчина улыбнулся и направился к двери. — Не беспокойтесь ни о чем, Джулия. Мы поговорим позднее, когда вы почувствуете себя лучше. — С этими словами он вышел из комнаты.

Джулия долго смотрела ему вслед. Крис Крингл?

Это его манера шутить? Или она ослышалась? Или ветеринарный врач Док Роджерс поставил все же не правильный диагноз и ее мозг поврежден?

Так или иначе, ей тем более необходимо как можно скорее выбраться отсюда.

Крис спустился по лестнице и вошел в кухню.

— Ну что, идет? — спросила Мейбл, наблюдая за Крисом, усаживающимся на стул у большого деревянного стола.

— Нет, ей это, по‑видимому, еще не по силам.

Она было стала спускаться, но у нее закружилась голова. Вам будет не трудно отнести ей наверх поднос с едой?

Мейбл сокрушенно покачала головой и, прищелкивая языком, достала поднос и начала ставить на него тарелки с едой.

— Бедная малютка. Такая худенькая, одни глаза торчат. А синячище‑то на лбу! Месяц, не меньше, голова покою не даст. Но наше дело, что ни говори, сторона. Вот снегопад угомонится, дороги расчистят, и к полудню она сможет тронуться в путь.

— Гм, — рассеянно молвил Крис, поглощенный мыслями о прекрасных огромных глазах Джулии.

Они явились для него приятной неожиданностью: обычно белокурые волосы, как у нее, сочетаются с голубыми глазами. Накануне, в метель, когда она, бездыханная, лежала у него в санях, он не мог рассмотреть, какие они, но только что, внимательно разглядывая Джулию, поразился и восхитился их глубоким темно‑коричневым цветом.

— А ведь где‑то наверняка ее ждут родные, — продолжала Мейбл, щедрой рукой наваливая на очередную тарелку порцию картофельного пюре для своей гостьи.

— Я тоже так думал. Но в ответ на мой вопрос она сказала, что звонить по телефону некому. — Он на миг задумался. — Проводить отпуск в одиночестве! Где это видано!

Мейбл прекратила греметь кастрюлями и повернулась лицом к Крису.

— Кристофер Крингл! Опомнись! Немедленно опомнись! — возопила она. — Да, да, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — с такой же горячностью пояснила она, ибо Крис, явно озадаченный, в недоумении уставился на нее. — У тебя сейчас то самое выражение лица, которое появляется всякий раз, когда ты видишь на обочине дороги раненое животное. Или когда узнаешь, что какой‑то школьник на каникулы не едет домой. Эта женщина разбила голову, но к утру она поправится настолько, что спокойно сможет ехать своей дорогой. Ты сделал доброе дело — в буран спас ей жизнь. Но этого достаточно — ты свой долг исполнил, и конец!

Крис, не понимая причины вспышки Мейбл, тем не менее кивнул в знак согласия. Мейбл снова обратилась к подносу с обедом для Джулии, бормоча себе под нос что‑то о склонности Криса возиться с ранеными воробьями, но он уже не обращал на нее внимания, вернувшись мыслями к женщине, которая сейчас лежала в комнате наверху.

Когда он увидел ее сидящей на верхней ступеньке лестницы, то почувствовал, что боль, излучаемая ее глазами, не имеет ничего общего с травмой головы. Ему захотелось взять ее на руки и поцелуями осушить слезы, застилающие эти красивые карие глаза.

Он разглядел в них страдание не от черепной, а от сердечной травмы. Уж не Провидение ли предназначило Крису исцелить ее и с этой целью направило стопы Джулии сюда?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Джулия держит Ливви на руках, и сладкий запах тонких волосиков ребенка приятно щекочет ей ноздри. Нет на земле большего счастья для Джулии, чем вот так держать внезапно погрузившуюся в сон Ливви, когда на время успокаивается присущая ей неуемная энергия.

Джулия любуется длинными ресницами Ливви, которые отбрасывают густые тени на розовые щечки, маленькими струйками вырывающегося из ее губок дыхания. Джулия обожает рыжеватые веснушки, усеивающие вздернутый носик малышки…

Она обожает все, что составляет Ливви, каждую черту в отдельности и все вместе… Ливви!

Кончиком пальца Джулия проводит по щечке малютки, и ее губки даже во сне изгибаются в улыбке. Сердце Джулии переполняется материнской любовью, вытесняя из него все остальные чувства. Она никогда так не любила, никогда не знала такого горячего, всепоглощающего обожания.

Под неотрывным взором Джулии личико ребенка постепенно приобретает мертвенно‑бледный оттенок, Ливви становится все легче, вот уже Джулия почти не ощущает веса ее тела.

«Нет!» — отчаянно шепчет Джулия, крепче сжимая детское тельце в своих руках, чтобы удержать покидающую его жизнь, но это так же невозможно, как невозможно остановить устремляющееся ввысь облачко дыма.

Джулия напряженно вглядывается в лицо дочки, вбирая в себя его черты, нежно обнимает ее, чтобы подольше сохранить тепло детского тела, запах ее кожи, все то, что сокрыто в ее душе, но вот уже ничего нет, и Джулия в ужасе кричит.

«Нет! Пожалуйста, нет!» Вопль вырывается из глубин ее сердца и раздирает его. Джулия полностью просыпается.

В руках у нее пусто, ужасное окончание сна затмило удовольствие от его начала. Она свертывается в комочек, наподобие утробного зародыша, прижимает к животу подушку, не зная, чем и как утихомирить боль, неподвластную никакому лекарству Кошмар уже несколько месяцев не посещал Джулию, она вознадеялась даже, что избавилась от него навсегда. Из‑за праздников, наверное, рана открылась, боль возобновилась с новой силой.

Но вот последние сладостно‑горькие воспоминания о ночном сновидении отступили в сторону, Джулия перевернулась на другой бок, взглянула в окно и с радостью отметила, что хлопья снега больше не бьются о стекло. Ей даже показалось, что солнце старается пробиться сквозь толщу низких серых облаков. Вот и хорошо — если ей повезет, она в полдень сможет покинуть этот дом. Ибо ей не терпится как можно скорее уехать отсюда.

С этой мыслью Джулия поднялась с постели и с удовольствием отметила, что голова почти не болит. Несколько минут спустя, уже одевшись, она посмотрелась в ванной в зеркало. Ссадина на лбу приобрела зловещий пурпурный оттенок, но это признак заживления. Значит, можно надеяться, что после первого января, когда она должна будет вернуться к своим обязанностям в бухгалтерской фирме, от нее не останется и следа.

Джулия вышла из комнаты и, почуяв запах свежесваренного кофе, спустилась вниз по лестнице.

Солнце медленно, но верно завоевывало свое место на небосводе, и это впервые за много месяцев наполнило ее оптимизмом. В приподнятом настроении она быстро миновала отданный во власть Рождества большой зал и вступила в просторную кухню.

— Алло! Есть тут кто‑нибудь? — позвала Джулия, но ответа не получила. Заметив автоматическую кофеварку и стойку с кружками, Джулия налила себе кофе. Сидя со своей чашкой за столом, она с интересом огляделась вокруг себя. Кухня была вместительная, явно рассчитанная на большую семью.

Странный какой‑то дом, подумала Джулия: для частного владения слишком велик, а вместе с тем не Г лишен домашнего уюта.

В это время распахнулась дверь и, сопровождаемый струей морозного воздуха, вошел Крис, стряхивая с обуви снег.

— Ага, значит, вам лучше, — сказал он, снимая перчатки и сбрасывая с плеч куртку. — И кофе, вижу, нашли.

Он нагнулся, чтобы развязать шнурки на своих ботинках с меховой опушкой. Джулии показалось, что кухня наполняется исходящей от него мужественностью.

— Да, спасибо, сегодня я чувствую себя гораздо бодрее, — откликнулась она и подумала, что сейчас он куда больше напоминает эдакого сказочного богатыря или лесоруба с топором в руке, чем благостного Санта‑Клауса с мигающими глазками. И еще она почему‑то подумала, что хорошо бы дотронуться до его взъерошенных и черных как смоль волос и узнать, мягкие ли они. И тут же ей представилось, как ее рука погружается в его густую шевелюру. Смущенная этим неожиданным видением, она торопливыми глотками начала пить кофе.

Крис быстро снял ботинки и поставил их рядышком у двери — на линолеуме под ними моментально образовались лужицы талой воды.

— Не знаю, как вы, а я чертовски хочу есть, сказал он и направился к плите. — Мм, я по запаху чувствую, что Мейбл напекла булочек с корицей. Он вытащил из духовки и поставил на стол противень с теплыми булочками, покрытыми глазурью.

Затем налил себе кофе и сел напротив Джулии. Угощайтесь, — предложил он, улыбаясь не только ртом, но и глазами.

Таких красивых глаз Джулия никогда еще не видела. Ярко‑синие и выразительные, они обволакивали собеседника удивительным теплом, а у Джулии вызвали и явное смущение.

Не дожидаясь повторного приглашения, она протянула руку за булочкой. Пока они не появились перед ней на столе, она не испытывала чувства голода, но лишь только чудесный аромат сдобного теста распространился по кухне, как он дал о себе знать, вызвав у нее обильное слюноотделение. Она откусила край булочки, и невольный стон наслаждения вырвался из ее груди — так вкусна была она.

— Замечательно, да? — улыбнулся Крис. — Это одна из причин, почему я терплю Мейбл и не увольняю за дерзость.

Джулия вопросительно подняла брови. Из того, что она имела возможность наблюдать здесь, у нее сложилось впечатление, что не Крис задает в доме тон.

— Снег уже перестал, — заметила Джулия, беря вторую булочку. — Значит, днем я смогу уехать.

— Вряд ли, — возразил Крис. — На дорогах нанесло снега, который расчистят в лучшем случае завтра, а то и послезавтра. К тому же есть более серьезная помеха, чем заносы на дорогах.

— Что именно?

— Ваш автомобиль. Он у вас разбит основательно, без серьезного ремонта туг не обойтись.

Джулию охватило разочарование, которое смешалось с более отвратительным чувством: она в западне.

— Тогда, если вам не трудно, отвезите меня в мотель. Я и так уже достаточно долго злоупотребляю вашей добротой.

— Пустяки. Места у нас хоть отбавляй. Чего ради вы поедете в мотель?! Сегодня я позвоню в нижний гараж Чарли, он заберет машину и приведет ее в порядок.

— Но… я… — Джулия замялась в поисках таких слов, которые и не обидели бы Криса, и дали бы ему понять, что она больше не желает пользоваться его гостеприимством. Было в этом доме и в этом мужчине нечто такое, что пугало ее.

— Решено! Вы будете нашей гостьей до тех пор, пока не отремонтируют вашу машину. — Это было произнесено с такой твердостью, что Джулия поняла: спорить бесполезно. — Если к полудню потеплеет, я заложу сани и съезжу к автомобилю за вашими вещами.

— А нельзя ли мне тоже поехать с вами? — робко поинтересовалась Джулия — ей хотелось собственными глазами посмотреть, что сталось с ее машиной.

Крис задумчиво нахмурился.

— Вряд ли стоит, — он выразительно взглянул на ее разбитый лоб.

Джулия застенчиво потерла синяк.

— Выглядит он, конечно, ужасно, но болит намного меньше. Я и правда чувствую себя получше, а глоток свежего воздуха мне не помешает.

Крис кивнул головой и пошел налить себе еще кофе. Джулия проводила глазами его фигуру. Широкие плечи распирали фланелевую ткань клетчатой ковбойки, поношенные узкие джинсы подчеркивали стройность бедер, темные волосы слегка курчавились на затылке… Ах, почему ее не спас из снежных сугробов гном? Или монах? Почему Провидению было угодно, чтобы спасителем оказался этот привлекательный сексапильный мужчина, которого она приняла за Санта‑Клауса? Джулия опустила взор в чашку. Она не хочет осложнять свою жизнь. И вообще не хочет ничего, кроме одного уединения.

— Итак, откуда вы едете? — спросил Крис, вернувшись к столу.

— Из Денвера. Я работаю там в бухгалтерской фирме. А ехала я, когда налетела на дерево, в горы, в домик моей сослуживицы, хотела провести там отпуск.

— Вы собирались весь отпуск пробыть в одиночестве? — Темные брови Криса удивленно поднялись.

Джулия кивнула, избегая его взгляда.

— Ах, вот вы где! А я ума не приложу, куда вы оба подевались. — В кухню влетела Мейбл и обрушила на них поток слов, помогший Джулии преодолеть замешательство, которое охватило ее под испытующим взглядом Криса. — Я пошла проведать Джулию, но в комнате ее не оказалось. Кристофер Крингл! — Тут Мейбл сделала многозначительную паузу, опустила руки на свои пышные бедра и, не сводя пристального взгляда с лужицы у подошв ботинок Криса, громовым голосом возвестила:

— Сколько раз я должна тебе говорить, чтобы ты ставил свою обувь у двери снаружи, а не на мой чисто вымытый пол?!

Она схватила охапку бумажных полотенец, вытерла ими пол, а ботинки выставила наружу.

— Вы понимаете теперь, что я был прав, говоря о дерзости некоторых людей, — улыбнулся Джулии Крис.

— Я тебе покажу «дерзость», — не осталась в долгу Мейбл и с грохотом опустила крышку помойного ведра, в которое бросила использованные полотенца. Проходя мимо Криса, она наградила его легким подзатыльником, но, как заметила Джулия, глаза ее при этом лучились нежностью.

— Я бы на вашем месте поостерегся, Мейбл: ведь дерзость работодателю вполне уважительная причина для увольнения, и притом немедленного, поддразнил старуху Крис.

— Ах ты боже мой, как страшно! Интересно знать, кого вы еще найдете, кто потакал бы вам во всех ваших глупостях? — Она сделала неопределенный жест в сторону Джулии. — И кто еще будет вставать ни свет ни заря, чтобы поставить тесто для булочек с корицей, которые вы любите больше всего на свете?!

Крис рассмеялся и опять взглянул на Джулию.

— Победа за ней, не так ли? — Он обернулся к старой женщине и дружелюбно улыбнулся.

И вдруг Джулия почувствовала, что ее губы сами собой складываются в улыбку. Это было так странно, так необычно, что она в уме прикинула, сколько же времени не улыбалась. Тут же в ней заговорило чувство вины, и она поспешила подавить свой рефлекс.

Веселый тон, в котором велась эта шуточная перебранка, внезапно стал неприятен Джулии, ей захотелось уйти, чтобы не видеть, с какой любовью и теплотой относятся друг к другу Крис и Мейбл, тем более что они явно хотели и ее вовлечь в круг этих отношений. Она отодвинула свой стул и встала.

— Надеюсь, вы меня извините, если я поднимусь наверх, — выпалила она и обратилась в бегство столь стремительно, что ни один из них не успел и рта раскрыть. Так же поспешно она миновала большой зал, словно издевавшийся над нею своим жизнерадостным оформлением, всеми этими ярко раскрашенными фигурками зверей и гномов.

По лестнице она уже взбежала, подгоняемая непреодолимым стремлением как можно скорее оказаться в уединении своей комнатки, где ее не доводили до безумия зримые приметы праздника, а доброта незнакомых людей не вызывала давно забытые эмоции.

Она остановилась у окна, залюбовавшись сверкающими сугробами снега. Красиво, ничего не скажешь, но ведь они держат ее в плену. Когда наконец расчистят дороги? Когда починят ее машину и она сможет двинуться в путь? Ей вспомнилось, как тепло улыбается Крис, с какой озабоченностью смотрят на нее его прекрасные синие глаза… и решила, что, сколько бы времени она здесь ни провела, пусть даже всего ничего, для нее это все равно будет слишком много.

— Все пошло на лад, — произнес низкий мелодичный голос. — А сейчас нам пора отправляться.

Маленькая девочка, огорченная, встала.

— О, пожалуйста, еще чуть‑чуть… Ну вот столечко. — И она пальчиками обозначила это «чуть‑чуть». — Я хочу увидеть, как она улыбнется во весь рот. Я хочу услышать, как она засмеется. Тогда я буду спокойна, что все в порядке.

Девочка улыбнулась той самой обезоруживающей улыбкой, с помощью которой ей удавалось выпросить у матери дополнительную порцию лакомства.

Тот, кто разговаривал с ней, снисходительно засмеялся.

— Быть по‑твоему. Еще чуть‑чуть.

Смех его напоминал теплый нежный ветер, ласково прикасающийся к телу, и девочка со счастливой улыбкой опустилась на свое место.

— Войдите, — сказала Джулия, услышав стук в дверь.

В комнату просунулась голова Криса.

— Вы не передумали ехать на санях?

Джулия села на кровати и энергично кивнула.

— Нет‑нет, ни в коем случае.

— Стало немного теплее; если одеться как следует, можно будет забрать ваши вещи из машины.

— Замечательно. — Джулия спустилась вместе с Крисом по лестнице и вошла в кухню, где их ожидала Мейбл с огромным ворохом теплых шерстяных шарфов, толстых перчаток и дополнительных носков…

— Пара олухов, вот вы кто! — заявила она, подавая Джулии пальто. — Ее я еще могу понять, — обратилась она к Крису, показывая пальцем на Джулию, — она ушибленная головой, но ты‑то, безумец, куда тебя несет в такой мороз?

— Все будет хорошо, — добродушно уговаривал ее Крис. — К тому же здесь теплых вещей не на двоих, а на четверых.

— Да, и вы все наденете на себя! — воскликнула Мейбл, обматывая шарфом шею Джулии. — Мне еще не хватает ухаживать за больными. Здесь дел по горло и без двух олухов, которые хотят во что бы то ни стало заработать себе воспаление легких.

Несколько минут спустя, чувствуя себя плотно спеленутой мумией, Джулия вслед за Крисом вышла из задней двери.

— Понимаете ли вы, что если я упаду, то уже никогда не смогу подняться? — спросила Джулия. Она ступала мелкими осторожными шажками, чтобы сохранять равновесие и не потерять слишком большие для нее ботинки Мейбл.

— Если вы упадете, то превратитесь в падшего ангела, но совершенно очаровательного, — засмеялся он глазами — единственной частью лица, высовывавшейся из красного шарфа, который закрывал его рот и нос.

— Да, да, в маленького снежного ангела, но немного жирноватого, — с улыбкой ответила Джулия, похлопывая себя по толстому слою одежды, придававшему ей округлые формы.

— Ото, черт подери! — воскликнул Крис и отдернул шарф, обнажая низ лица.

— Что случилось? — спросила Джулия.

— Вы, оказывается, умеете улыбаться. Я вне себя от удивления.

— Конечно, я умею улыбаться, — с раздражением произнесла Джулия. — Но… но от улыбок у меня начинает болеть разбитый лоб, — поспешно добавила она.

Крис некоторое время внимательно смотрел на нее, словно стараясь проникнуть в ее душу. Этот испытующий взгляд заставил ее покраснеть.

— Одно скажу, — вымолвил он, — улыбка вам необычайно к лицу.

Крис повернулся и пошел дальше, Джулия заковыляла за ним, очень недовольная собой: комплимент Криса был приятен ей, пусть на один мимолетный миг. Черт бы побрал этого мужчину, такого неотразимого в своей мужественности! А ее и тем более — за то, что она реагирует на него как изголодавшаяся по любви самка!

Так она доплелась, стараясь попадать в следы Криса, до большого сарая. Внутри им в нос ударил аромат свежего сена и острый запах старой кожи.

Лошади били копытами.

— Мне потребуется несколько минут, чтобы запрячь лошадей. — Крис перевернул вверх дном большое ведро. — Посидите на нем. Когда все будет готово, я вас позову.

Джулия, сидя на ведре, осматривалась вокруг себя. Она слышала, как Крис ласково разговаривает с лошадьми, выводя их из стойла. Она подошла к двери сарая и залюбовалась открывшимся перед ней заснеженным ландшафтом. И в который уже раз в ней заговорило любопытство: интересно все же, что представляет собой это место, где она случайно оказалась?

Рождественский мотив не ограничивался стенами дома, праздник выплеснулся за его пределы и давал о себе знать многочисленными приметами.

Две большие колонны на переднем крыльце здания были расписаны красными и белыми полосками, придававшими им сходство с гигантскими леденцами. На ставнях окон висели огромные венки из еловых веток, перевитые красными лентами, парадную дверь украшала сверху гирлянда из блесток.

Хозяин дома, безусловно, любит Рождество, но Джулии казалось, что дело не только в этом. Мейбл назвала это место «Северным полюсом», а Джулия могла побиться об заклад, что из окна своей комнаты видела живого оленя.

Крис Крингл… Это, конечно, не его настоящее имя, думала она, усаживаясь обратно на перевернутое ведро. Псевдоним, наверное, который он сам себе взял. А может, прозвище.

Джулия поднялась со своего сиденья, и через боковую дверь они оба вышли к сверкающим красным саням. Кони рыли копытами снег и, словно пританцовывая, перебирали нетерпеливо ногами на месте, выпуская из ноздрей струйки пара.

Крис вскочил на облучок и подал руку Джулии.

После того как она устроилась рядом с ним, он укутал ее колени толстым одеялом. По его знаку лошади тронулись, и сани заскользили мимо искрящихся сугробов.

Хотя от встречного ветра у Джулии покалывало щеки, а пальцы на ногах, поначалу просто замерзшие, теперь и вовсе окоченели и потеряли чувствительность, она испытывала приятное волнение от свежего воздуха, тонких голосов поддужных колокольчиков и успокаивающего тепла крепкого бедра Криса, прижатого к ее ноге.

На выезде из ворот Джулия заметила огороженный участок, где несколько оленей, вытянув шеи, проводили сани глазами. И тут же ей бросилась в глаза большая вывеска, гласившая: «Северный полюс. Дом Санта‑Клауса».

— Что, собственно, это означает? — обратилась она к Крису, разрумянившемуся от ветра и ставшему еще привлекательнее.

— Как — что? Северный полюс! — поддразнил он ее.

— Это я понимаю. Но тут ваш дом, что ли?

— Да, тут мой дом, моя работа, мои мечты, моя жизнь. — Ее замешательство вызвало у него улыбку. — «Северный полюс» не что иное, как туристическое заведение. Мы принимаем каждый год сотни детей. И развлекаем их.

— Развлекаете? Чем же?

— У нас есть мастерская, в которой гномы якобы делают рождественские игрушки. Мини‑зоопарк с бродячим зверинцем, заполненным дружелюбными четвероногими. Мейбл печет рождественские лакомства и варит бочки горячего шоколада, а мы поем гимны и рассказываем веселые истории. И уж конечно, в довершение всего они встречаются у нас с самим добряком в красном облачении. В его роли выступает Крис Крингл собственной персоной. — Он улыбнулся Джулии.

Джулия стала шевелить пальцами в огромных ботинках Мейбл, надеясь их согреть.

— Крис Крингл… Это небось не настоящее ваше имя?

— Настоящее. — Крис натянул вожжи, заставляя лошадей перейти с рыси на шаг. — Моих родителей звали Эд и Сара Крингл, они обладали редкостным чувством юмора, которое в детстве я не всегда мог оценить по достоинству.

— Вас дразнили?

— Еще как! На протяжении многих лет моим товарищам по школе не надоедало приставать ко мне с вопросом, где мой олень. Став взрослым, я решил не противиться предначертаниям судьбы, купил девять оленей и всей своей деятельностью повторил образ жизни моего тезки.

— Но вы ничуть не походите на Санта‑Клауса, заметила Джулия. Сейчас ей трудно было поверить, что этого человека в расцвете сил и мужской красоты она могла принять за веселого проказливого старикашку.

— Ну, вы же еще не видели меня в красном костюме с побеленными волосами и бородой, — возразил Крис и сильно натянул вожжи, так как они начали спуск со знакомой Джулии возвышенности. Вот где‑то здесь поблизости должна быть ваша машина, — сказал он, миновав трудный участок.

— Вон, вижу! — ткнула пальцем Джулия. На самом деле она видела только красный капот двигателя, силой удара поднятый вверх, а весь корпус засыпало снегом. Крис остановил сани, они сошли наземь и приблизились к тому, что недавно было автомобилем.

Джулия рукой смела снег с передка, которым он стукнулся об дерево, и при виде обнажившейся поломки чуть не разрыдалась. Перед был разбит всмятку, ветровое стекло напоминало треснувшую яичную скорлупу.

Если бы Крис случайно не наткнулся на нее, она бы, наверное, замерзла насмерть, подумала Джулия. При этой мысли холодок пробежал по ее спине. Она обхватила себя руками и молча смотрела, как он открыл дверцу, вынул из бардачка ключи, отпер ими багажник и вытащил оттуда большой чемодан.

— Это ваши вещи? — спросил Крис.

Джулия кивнула, и Крис сунул ключи под коврик у ног водителя.

На обратном пути ею снова овладело отчаяние.

В глубине души она не переставала надеяться, что Крис преувеличил плачевное состояние автомобиля после аварии. У нее теплилась надежда, что машина, пусть пострадавшая, с разбитым крылом и немного вспученным капотом двигателя, все же окажется при внимательном осмотре пригодной для езды. И тогда она быстренько вскочит на водительское место и помчится что есть духу к уединенной хижине Кейт, прочь от рождественского настроения, которым пропитан весь дом Криса. Но сейчас она поняла, что это невозможно.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился Крис, встревоженный ее упорным молчанием. Он заметил, что на морозе ее щеки порозовели, а карие глаза стали как бы еще темнее и казались бездонными. Но в глазах этих в то же время стояла тоска, они не то что жизнерадостности, но явных признаков жизни почти не выражали. Что же такое могло произойти, что причинило ей боль, которую он чуть ли не физически ощущал внутри нее?

— Спасибо, хорошо, — ответила Джулия, слегка дрожа от холода и плотнее заматывая шарф вокруг шеи.

— Замерзли? — Крис придвинулся к ней поближе, к ее ногам, и старательно подоткнул под нее одеяло.

— Я и в самом деле хорошо себя чувствую, — запротестовала Джулия и поджала ноги.

Мороз усилился, и Крис стал чаще взмахивать вожжами, чтобы лошади поторапливались.

Он посмотрел на Джулию, и ее вид убедил его в том, что она ушла глубоко в себя. В ее безвольно опущенных плечах, в потухших глазах было нечто, пробуждавшее в нем желание коснуться ее, встряхнуть… Заставить поговорить с ним, как человек с человеком.

Она, бесспорно, красивая женщина, но Крис поймал себя на том, что старается представить ее себе смеющейся. Просветлеют ли при этом ее глаза до цвета карамели? А как звучит ее смех? Он низкий, гортанный или она по‑девчачьи закатывается хохотом на высоких тонах? Внезапно ему больше всего на свете захотелось услышать ее смех, хотя он подозревал, что именно на подобное выражение эмоций она сейчас не способна. Какая же трагедия отучила ее смеяться, похитила ее смех? — снова подумалось ему.

Крис улыбнулся своим мыслям. Мейбл сказала бы, что он окончательно спятил, в глазах каждого встречного‑поперечного ему мерещится скорбь.

Но Крис всегда был необычайно чувствителен к чужому горю. Его мать говорила, что это дар, ниспосланный Провидением, но самому Крису порой казалось, что это не дар, а проклятие.

Он снова взглянул на Джулию и вздохнул. Что бы ее ни угнетало, его это никак не касается. У него своих забот полон рот. Сейчас для него самая горячая пора. Ему следует думать лишь о том, как получше принять и развлечь детей, которые приедут на «Северный полюс» для встречи с Санта‑Клаусом.

Крис придержал сани у дома, соскочил с облучка и протянул руку, чтобы помочь сойти Джулии.

Она ответным движением подняла было руку с намерением подать ему, но он вдруг передумал и, неожиданно — даже для себя — обхватив девушку за талию, снял ее с саней. Большие ботинки Мейбл соскочили с повисших на миг над землей ног Джулии и упали в снег.

Крис, рассмеявшись, поднял Джулию повыше, так, чтобы ее ноги не доставали до земли. Ее теплое дыхание касалось его лица, глаза удивленно расширились, а тело в его объятиях напряглось и дрожало.

— Я… я вполне могу идти, — воспротивилась она. Дверь совсем близко, а на мне три пары носков.

— О нет! Вы не подложите мне такую свинью! воскликнул он.

— Что такое? — Брови Джулии очаровательно изогнулись.

— Если вы заставите меня опустить вас наземь и в одних носках пробежите через двор в дом, Мейбл весь следующий месяц будет есть меня поедом.

— Ради такого зрелища не жаль даже схватить воспаление легких, — улыбнулась Джулия, и близ уголка ее рта в виде неожиданного сюрприза появилась ямочка.

— Ах, Джулия Кэссуэлл, вы злая женщина. — Он донес ее до парадной двери и осторожно опустил на пол. — Сейчас принесу ботинки Мейбл и ваш чемодан.

Когда он шагал по снегу к саням, ему казалось, что стало гораздо теплее, и с его губ слетел веселый свист. Джулия Кэссуэлл… Ничего не скажешь, загадочное существо.

Ее прекрасная улыбка доказывает, что где‑то глубоко внутри ее находится милая женщина, которая некогда любила смех и жизнь.

А сейчас она напоминает цветок, покрывшийся льдом. Некоторое время назад он твердо решил не вмешиваться в ее жизнь и ее проблемы, а сейчас ему хотелось, чтобы пребывание Джулии в его доме затянулось и он смог бы попытаться разрушить преграду, которой она отгородилась от всего мира.

Почему‑то у него было предчувствие, что его усилия увенчаются успехом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Ага, моя пациентка выглядит уже гораздо лучше, — этими словами седоволосый человек, поднявшись из‑за стола, приветствовал Джулию, пришедшую в кухню ужинать.

— Вы, очевидно, Док Роджерс, — сказала она. Когда Крис привез меня, нас не представили друг другу по всей форме.

— Меня довольно редко представляют по всей форме моим пациентам, — улыбнулся старик. — Лизнут руку — и все, больше надеяться не на что.

— А что, если я вместо этого сердечно вас поблагодарю?

— Да не за что благодарить. Я ведь вам ничем не помог. — Он внимательно рассмотрел синяк на лбу. Замечательный пурпурный тон, сказал бы я, но ушиб еще не раз изменит цвет, прежде чем пройдет окончательно. Как вы себя чувствуете? Головокружение и тошнота не беспокоят?

Джулия отрицательно покачала головой.

— Нет‑нет, все в порядке, — заверила она старину Роджерса и повернулась к Мейбл, которая хлопотала у стола. — Чем могу быть вам полезна, Мейбл?

— Она никогда и никому не разрешает помогать ей, — объяснил Док. — В кухне она правит единовластно.

— Еще бы, — парировала Мейбл. — Вам с Крисом только дай здесь волю, так вы никогда и не поедите по‑людски, а я из грязи не вылезу. Садитесь, садитесь, милочка, еще минута, ну две, и все будет готово. — Мейбл с доброй улыбкой показала Джулии на стул.

Джулия уселась, Док последовал ее примеру.

— А где Крис? — поинтересовалась она.

— Работает в сарае, сцену старается подготовить, — пояснил Док.

— Сцену?! — Джулия была удивлена.

— Да, сцену, — сказала Мейбл, ставя в центр стола миску жареного картофеля. — У нас в сарае маленький театр, где дети каждый год ставят спектакль на рождественскую тему. В этом году Крис решил соорудить там самую настоящую сцену. Вот радость‑то будет детишкам! — И у нее самой весело заблестели глаза.

— В театре у нас и занавес самый настоящий, и прожектор — вообще все, что полагается, — с гордостью добавил Док.

Джулия никак не могла примириться с этим сообщением, даже сердце ее в знак протеста начало биться быстрее. Дети, рождественский спектакль…

Она почувствовала себя глубоко несчастной.

Грустный ход ее мыслей нарушил Крис, вошедший через заднюю дверь.

— Прекрасно! — воскликнул он, видя, как рядом с жареной картошкой Мейбл ставит блюдо с крупно нарезанной ветчиной. — Я как раз вовремя.

— Ты всегда как раз вовремя, — ответила Мейбл, улыбаясь Джулии. — Он еще мальчишкой был, а всегда чуял, когда я ставила еду на стол.

Крис быстро снял с себя верхнюю одежду, облепленные снегом ботинки аккуратно выставил за дверь и присоединился к сидящим за столом.

Мейбл наконец тоже заняла свое место, и лишь тогда все приступили к еде.

— Ммм, как аппетитно это выглядит, — высказалась Джулия, наполняя свою тарелку. — Если я не проявлю должной бдительности, то, пока починят машину и я смогу уехать, фунтов десять наберу.

— Ну, вам это не страшно. То ли дело, если поправлюсь я. — И Мейбл похлопала рукой по своему пухлому животу.

— Лично мне нравятся женщины, у которых на костях есть немножко мяса, — заявил Док, улыбаясь Мейбл, которая в ответ замахнулась на него салфеткой.

— Я позвонил Чарли насчет вашей машины, — подал голос Крис. — Он обещал отбуксировать ее завтра, если, конечно, дороги расчистят. После этого он сообщит по телефону, во сколько обойдется ремонт.

Джулия кивнула, надеясь, что ремонт, каким бы он ни был, не разорит ее и продлится не слишком долго.

— Неплохо бы вам взглянуть на Виксен, — сказал Крису Док. — Олениха вела себя днем необычно, да и ест последнее время неважно. Я поместил ее в стойло, чтобы понаблюдать. Мне кажется, серьезного ничего нет, но все же лучше ее пока изолировать.

— Я зайду к ней сразу после ужина, — отозвался Крис.

Разговор до конца ужина продолжался в тех же дружелюбных тонах, говорили преимущественно о погоде и о том, что предстоит сделать в ближайшие дни.

Джулия поняла из беседы: руководить таким заведением, как «Северный полюс», далеко не просто, оно требует много внимания и не меньше денег. И снова она поймала себя на том, что исподтишка рассматривает Криса, стараясь понять, что представляет собой этот человек, посвятивший свою жизнь игре в Санта‑Клауса.

После ужина Крис предложил Джулии сопровождать его к занемогшей оленихе. Они снова вышли вместе во двор — как раз в тот момент, когда садившееся солнце отбрасывало на снежные сугробы яркий золотистый блеск.

— У меня сложилось впечатление, что Мейбл уже давно работает на вас, — сказала Джулия по дороге в сарай.

— Бывают такие дни, когда даже я не могу сказать, кто на кого работает, — засмеялся Крис. Мейбл до самой смерти моих родителей, которая случилась шесть лет тому назад, работала у них экономкой. Когда мне пришла в голову мысль устроить здесь «Северный полюс» — с тех пор прошло уже пять лет, — я предложил ей работать вместе со мной. Мейбл — одна из самых близких мне людей в целом свете.

— По‑моему, она очень добрая.

Крис опять засмеялся. В сгущающихся сумерках его блестящие глаза казались темно‑синими.

— Внешне она колкая, но сердце у нее из чистого золота.

— Ну а Док? Он с какого времени здесь?

— Его я пригласил на работу год назад, когда решил устроить мини‑зоопарк. Он незадолго до того ушел на пенсию, жил один, ни о ком не заботясь, ему необходимо было чем‑нибудь заняться. Здесь, помогая мне, он нашел себя.

Крис отпер дверь сарая и жестом пригласил Джулию войти.

— Прошу вас. Олениха в стойле где‑то позади.

И они нырнули в лабиринт проходов между стойлами. В одних лежало сладко пахнущее сено, в других стояли лошади, которые при их приближении начинали бить копытами и ржать.

Крис остановился у последнего стойла и протянул руку к его обитательнице. Она незамедлительно ответила на приветствие, ткнувшись носом в его ладонь.

— Ну, в чем дело, девочка? — мягко приговаривал Крис, почесывая подбородок оленихе, которая не сводила с него блестящих карих глаз. — Можете приласкать ее, — обратился он к Джулии.

Джулия легкими движениями погладила Виксен по носу.

— Никогда не думала, что олени такие ручные, сказала она.

— Они очень быстро привязываются к человеку.

Как и большинству живых существ, им необходимо, чтобы их любили. — Он улыбнулся Джулии и потрепал животное по затылку. — Сдается мне, что она здорова. Скорее всего, ей просто требовалось немножко больше внимания.

На обратном пути к дому Джулия нет‑нет да и поглядывала на своего спутника. Весьма необычный человек: с виду сама мужественность, а душа между тем добрейшая, старики и животные так и льнут к нему. Отсветы заходящего солнца бликами играли на его черных волосах, затем тени приближающегося вечера подчеркнули твердую линию рта и полные чувственные губы. Санта‑Клаус…

Нет, на Санта‑Клауса он похож очень мало.

— Что подтолкнуло вас к решению основать такое заведение? — спросила Джулия. — Кроме имени, конечно.

Крис пожал своими широкими плечами.

— Эта земля испокон веков принадлежала нашей семье, но родные ее никак не использовали. Здесь стоял небольшой домик и, пожалуй, больше ничего не было, или почти не было.

У двери дома Крис остановился, чтобы закончить разговор. Задумчиво взглянув на Джулию, он окинул взором окрестности.

— А у меня с детства сохранились замечательные воспоминания о рождественских праздниках, и, наверное, настал в моей жизни такой период, когда мне захотелось, чтобы подобные воспоминания сопровождали и других на их жизненном пути.

Крис распахнул перед Джулией дверь, и она обрадовалась: ей было тяжело выслушивать его откровения о замечательных рождественских впечатлениях. И еще тяжелее — возвращаться к своим собственным воспоминаниям, таким свежим и таким мучительным…

— Как насчет чашечки горячего шоколада? встретила их в кухне Мейбл.

— Звучит очень заманчиво, — ответил Крис, помогая Джулии снять пальто. Джулия тоже была не в силах устоять перед ароматом, поднимавшимся из стоявшего на плите чайника.

Мейбл, сославшись на неотложные дела, ждущие ее наверху, удалилась, оставив ихвдвоем.

— И не припомню, когда я в последний раз пила горячий шоколад не из пакетика, — сказала Джулия, с наслаждением отхлебывая из чашки горячий напиток и заедая его мармеладом.

— Мейбл считает употребление растворимого какао чуть ли не святотатством.

Джулия заметила, что на верхней губе Криса остался след от мармелада и какао. Интересно, что почувствуешь, если поцелуешь его? Усы у него мягкие или колючие? Эта мысль, совершенно неожиданная, настолько противоречила ее общему настрою, что на миг привела Джулию в замешательство. Она молниеносно отвела свой взор ото рта Криса и с большим вниманием стала изучать веселые красные обои за его спиной.

— Сегодня вечером мы собираемся украшать большую елку в главном зале, — сообщил Крис, обтирая салфеткой усы. — Если вы захотите участвовать, будем очень рады. Лишняя пара рук никогда не помешает — игрушки вешать, гирлянды натягивать.

— О, благодарю вас, но мне кажется, что я предпочту пораньше лечь спать. — При одной мысли о том, что она станет помогать им украшать елку и зал, ее сердце начинало так биться, что, казалось, вот‑вот выпрыгнет из груди. Не в ее власти, разумеется, запретить всему человечеству справлять Рождество, но это вовсе не означает, что она должна участвовать в этих празднествах.

— Еще шоколаду? — спросил Крис, вставая с места и направляясь к плите.

— Нет… нет, спасибо. Мне, по‑видимому, лучше всего лечь сейчас в постель. — Она сделала последний глоток и отнесла свою чашку в раковину. Свежий воздух и поездка на санях, видно, переутомили меня.

Она с натянутой улыбкой быстро попрощалась и чуть не бегом поспешила в свою комнату, которая становилась ее единственным убежищем в этом доме, живущем ожиданием Рождества.

Оказавшись у себя, Джулия наполнила ванну горячей водой и улеглась в нее, расслабляясь по мере того, как теплая вода снимала напряжение с ее мышц. Но голова ее лихорадочно работала. Что это ей взбрело думать об ощущениях после поцелуя с Крисом? Как такое вообще могло прийти в голову? Откуда такая напасть?

Джулия вздохнула. Наверное, она не слукавила, сказав Крису, что свежий воздух ее утомил. Она действительно устала. Устала от воспоминаний о прошлом и от дум о пустом будущем.

Джулия вновь вздохнула, тяжело, устало, и глаза ее сомкнулись.

Спустя некоторое время она проснулась в остывшей ванне. Ей было холодно, тело ныло от лежания в неудобной позе. Она встала, вытерлась и с удовольствием скользнула в ночную рубашку и халат, довольная тем, что теперь может пользоваться своими собственными вещами.

Большую часть дня она потратила на то, что распаковывала чемодан, и сейчас, выбрав одну из привезенных с собой книг в дешевом издании они должны были помочь ей скоротать время в хижине Кейт, — улеглась с ней на кровать.

Непродолжительная дремота в ванне все же освежила ее настолько, что желания спать как не бывало.

Она раскрыла книгу и попыталась сосредоточиться на том, что читала, но ей мешали доносившиеся снизу звуки. Они поднимались по лестнице и достигали ее слуха, вызывая желание узнать, почему там внизу такое веселье.

Джулия долго сопротивлялась этому побуждению, но все же не выдержала, захлопнула книгу и встала с кровати. Странное дело — все в ней противилось тому, чтобы сойти вниз, но и не сойти она не могла. В конце концов она открыла дверь и вышла на площадку, где моментально окунулась в атмосферу оживления, царившую в зале.

В намерения Джулии не входило спускаться вниз, она собиралась лишь одним глазком взглянуть, что там происходит, и быстро вернуться назад, но смех звучал так заразительно! Пока она мешкала в раздумье у верхней ступеньки лестницы, Крис заметил ее и быстро разрешил ее сомнения.

— Спускайтесь к нам, Джулия! — закричал он. Нам позарез нужен беспристрастный зритель.

— Не зритель, а судья, — поправил его Док. Мейбл воображает, что она единственная из нас знает, как правильно наряжать елку.

— Вы, верно, собаку съели на своей медицине, не мне вас учить, какое лекарство какому больному животному давать, а вот в елочных украшениях вы не разбираетесь, — заявила старику Мейбл.

Джулия безропотно подчинилась Крису, усадившему ее на удобный мягкий стул рядом с елкой, и он же попытался примирить спорящих.

— Ну‑ну, все прекрасно, — приговаривал Крис. Гирлянды лампочек мы уже натянули, а это как‑никак самая трудная часть работы.

Крис взобрался на самый верх стремянки и принялся развешивать игрушки на вершине огромного дерева. Мейбл украшала его нижнюю часть, но то и дело отрывалась от своего занятия, отступала на шаг‑другой в сторону и критиковала действия Криса, как если бы она обладала безупречным художественным вкусом.

— Слишком много красного рядом! — восклицала Мейбл, подбоченившись и придирчивым оком окидывая елку. — Может, на эту ветку подвесить что‑нибудь синее? Но тогда будет сплошная синева.

— Ах, Мейбл, надо исходить из того, игрушками какого цвета мы располагаем, — отвечал Крис, демонстрируя бесконечное терпение.

— А подвесь‑ка рядом один из серебряных колокольчиков.

Крис выполнял все ее рекомендации, и Мейбл, довольная, что‑то бормотала себе под нос.

Наблюдая, как обитатели «Северного полюса» наряжают елку, Джулия не могла не вспомнить, что они с Ливви тоже любили это занятие, хотя елка у них была искусственная.

Для них рождественские торжества начинались в День благодарения. Они вынимали елку из кладовой и, поужинав неизменной фаршированной индейкой домашнего приготовления, весь вечер занимались ее украшением.

Действовали они примерно так же, как Крис и Мейбл. Джулия колдовала вокруг верхних веток, Ливви — вокруг нижних, до которых дотягивались ее ручки.

— Погляди, мамочка, погляди! — просила Ливви после каждой повешенной игрушки, и Джулия покорно отступала назад и, всплеснув руками, восхищалась работой дочурки.

Вставший перед глазами Джулии яркий, живой образ девочки повлек за собой другие воспоминания, они в свою очередь вызвали следующие… Вот Ливви, сдвинув от усердия бровки, поет гимн «Тихая ночь». А вот Ливви, нацепив на головку блестящую мишуру, заявляет, что она сама и есть рождественская елочка. Ливви, свернувшаяся калачиком на диване рядом с Джулией в их гостиной, неотрывно любуется елкой, и ее огни отражаются в ее больших карих глазах… «Еще чуть‑чуть, мамочка», просит она, когда наступает час отхода ко сну, и не было случая, чтобы Джулия ей отказала в этом «чуть‑чуть».

Джулия лелеет эти драгоценные для нее видения, ей хотелось бы, чтобы они никогда не покидали ее, они ей необходимы как защита от теперешней жестокой действительности. От них исходят любовь и тепло.

— Джулия, вы хорошо себя чувствуете?

Она слышит голос Криса словно издалека. И вскидывает голову, недовольная тем, что ей помешали, но, вспомнив, где находится, собирается с мыслями и озирается вокруг. Крис стоит высоко вверху на стремянке, в руках у него красивый бело‑серебряный ангел.

— Да… хорошо. — Но в действительности ничего хорошего нет. Острая боль пронзает ее сердце, страшная холодная боль утраты, ее неотступная одинокая спутница. Джулия встала, чуть ли не сгибаясь под тяжестью горя. — Я… я пойду. — Почти не замечая удивления присутствующих, она взбежала по лестнице к себе в комнату. Крис звал ее, но она не откликнулась и ни на миг не остановилась в своем стремительном бегстве — так велика была ее потребность остаться наедине со своим несчастьем, хотя она прекрасно знала, что предаваться воспоминаниям опасно: неизбежное возвращение из прошлого в настоящее только усугубляет страдания.

Джулии, однако, недолго удалось побыть одной.

Оглянувшись на звук отворяемой двери, она увидела на пороге комнаты Криса.

— Джулия, вы в порядке? — (Она лишь кивнула в ответ, боясь, что разрыдается, если произнесет хоть слово.) — Но я в этом не совсем уверен, — возразил Крис и еще на шаг приблизился к Джулии.

Теперь он стоял так близко от нее, что казалось, тепло его тела обволакивает ее. — Поговорите со мной, Джулия. Расскажите, что вас беспокоит? Его мягкий озабоченный голос журчал над ней, как струйка воды, падающая в иссохшую гортань.

Она сделала движение ему навстречу, уверенная, что в его объятиях найдет успокоение, забудется, освободится от мучительной боли. Но какое она имеет право думать о своем покое? Как смеет хоть на миг помыслить о том, чтобы облегчить свою боль?

И Джулия отшатнулась от Криса, вдруг обозлившись на него и его праздничный дом, а больше всего на судьбу, происками которой она сюда попала.

— Мне нужно лишь, чтобы меня оставили в покое, — отрезала она, поплотнее запахиваясь в халат, как если бы он мог скрыть ее от Криса и его внимательных глаз. — Я хочу побыть одна, — добавила она более решительно.

Крис еще некоторое время продолжал стоять, стараясь поймать ее ускользающий взгляд, словно полагал, что если достаточно долго и упорно смотреть ей в глаза, то можно разглядеть все, что происходит в глубинах ее души.

И все же он сдался.

— В таком случае мне лучше всего пожелать вам спокойной ночи. — Он слегка кивнул, повернулся и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Джулия издала вздох облегчения и на дрожащих ногах направилась к кровати. Ей было холодно… страшно холодно. Она даже не сняла халат, а прямо в нем залезла под одеяло, моля Всевышнего лишь о том, чтобы он помог ей как можно быстрее забыться сном.

— Она здорова? — с тревогой спросила Мейбл вернувшегося Криса.

Он в ответ беспомощно пожал плечами и сдвинул брови.

— Говорит, что здорова, но мне так не кажется.

Крис припомнил, с каким выражением лица она наблюдала за его возней вокруг елки. Взглянув на Джулию, он понял, что воображение унесло ее далеко от «Северного полюса». А когда он окликнул Джулию, написанное на ее лице беспредельное счастье уступило место ужасу, сильнейшему беспокойству. О чем она тогда думала? Какие картины проносились перед ее мысленным взором? — спрашивал себя Крис, но ответов не находил.

— Вероятно, у нее просто болит голова, — высказал предположение Док. — Ушиб очень даже может давать о себе знать.

— Болит‑то у нее болит, но вовсе не голова, — вставила свое слово Мейбл, распечатывая очередную коробку с яркими елочными украшениями и прищелкивая языком от восторга. — У нее болит сердце, и не от болезни, а от горя. От большого горя.

Болит от горя сердце… Именно так казалось и Крису. Горе, которое удерживает Джулию вдали от людей и от окружающей жизни.

Крис всегда считал Рождество праздником любви и возрождения человеческого духа, но понимал, что многим людям в праздники приходится особенно трудно. Для них это — время волнений и чудовищного напряжения душевных сил.

И снова он вспомнил темно‑карие глаза Джулии, с затаившейся в них глубокой болью, которая передалась и ему и отозвалась в его душе сочувствием.

— Время… вот единственный лекарь, способный исцелять подобные недуги, — пробормотала Мейбл и начала развешивать новые игрушки.

Крис присоединился к ней, не переставая, однако, думать о Джулии. Да, время — великий исцелитель, но ведь исцеляет и самый дух, которым проникнуто Рождество. Если бы удалось задержать здесь Джулию подольше, он бы, скорее всего, сумел пробиться сквозь барьер, которым Джулия отгородилась от всего мира. Быть может, ему удалось бы залечить ее рану и удалить злокачественную опухоль, причиняющую ей такие страдания и мешающую общению со вся и всеми.

Время, сказала Мейбл. Да, да, ему требуется именно время. Всего‑навсего немного времени.

Почему‑то, Крис и сам не мог понять почему, его приводила в ужас мысль о Джулии, которая покидает «Северный полюс» и проводит Рождество в полном одиночестве в заброшенной высоко в горах хижине. Никто не должен встречать праздник сам с собой, особенно женщина, в глазах которой стоит непреходящая боль, затмевающая свет ее души.

Если бы только удалось удержать ее здесь на праздничные дни! И тут Криса осенило, и он улыбнулся во весь рот. Но моментально снова помрачнел: нет, это не годится, он даже думать об этом больше не станет, нельзя играть в прятки с судьбой. Да кто дал ему право так вторгаться в жизнь Джулии!

Но он вспомнил мимолетную улыбку, появившуюся днем на ее губах, вспомнил, как она помимо своей воли качнулась в его сторону, хотя с уст ее одновременно слетели слова о желании остаться одной, и понял, что какая‑то часть ее души взывает о помощи. Но к нему ли обращен этот призыв?

Стоит ли к нему прислушаться?

— Так, по‑моему, будет хорошо. Крис, хочешь проверить фонарики? — спросила Мейбл, вешая последнюю гирлянду блесток.

Крис подошел к выключателю и погасил верхний свет, а Док включил елочное освещение.

Дерево вмиг ожило, и у Криса, как всегда при виде этого зрелища, захватило дух. Поразительно, как несколько огоньков и горстка мишуры преображают самую обыкновенную ель. И это не требует ни много времени, ни больших затрат энергии.

А что потребуется для того, чтобы преобразилась Джулия?

Не отрывая глаз от блистающего дерева, Крис продолжал думать о женщине там, наверху. Наконец он принял решение. Завтра утром он первым делом позвонит Чарли в гараж.

Когда его колебания закончились, а предположения обрели форму твердого намерения, улыбка на лице ангела, прикрепленного к вершине елки, стала еще шире. Крис, во всяком случае, был в этом уверен.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Джулию разбудил грохот работающих вдалеке тяжелых машин. Она вскочила с постели и бросилась к окну. Слава богу! По дороге, извивавшейся довольно далеко от дома, шел ярко‑желтый грейдер, за ним медленно двигался грузовик, из которого сыпался песок.

Она со вздохом облегчения отошла от окна.

Очень хорошо. Если сегодня расчистят дороги, завтра днем Чарли отбуксирует ее машину в гараж.

День‑другой — и она отправится своей дорогой в пристанище Кейт.

Джулия быстро закончила свой туалет, выбрав из вороха одежды свитер цвета ржавчины и коричневые брюки. Причесываясь перед зеркалом, она перебирала в уме события вчерашнего вечера. Наверное, ей следует извиниться перед Крисом. Ее внезапное бегство, естественно, удивило и обеспокоило его, а она в ответ на его расспросы лишь нагрубила ему.

Джулия не позволила себе возвращаться мыслью к своим воспоминаниям, которые сначала полностью ее захватывают, а затем оставляют в душе щемящую пустоту.

Она легко сбежала по лестнице, с удовольствием ощущая умопомрачительные запахи корицы и других специй, пекущихся яблок и шоколадной обливки.

— Ммм, пахнет восхитительно! — сказала она на пороге кухни, где Мейбл как раз вытаскивала из духовки противень.

— Печеньем, — пояснила Мейбл. — Я с раннего утра на ногах. Напекла шоколадных и сахарных пирожных, рогаликов с яблочным джемом, имбирных пряников. Днем должны прибыть два автобуса с детьми, если, конечно, они проедут, но мне кажется, что проедут.

Джулия налила себе чашечку кофе.

— Да, я видела: дорогу уже расчищают. — Она уселась за стол и стала наблюдать, как Мейбл положила на противень очередную дюжину комочков теста и задвинула его в духовку. Тыльной стороной ладони пожилая женщина откинула со лба прядь волос и убрала капли пота с разгоряченного лица.

— Еще и девяти нет, а у вас уже изнуренный вид, заметила Джулия.

— Так я же поднялась в пять часов утра, чтобы успеть напечь сладкого, — улыбнулась Мейбл, наливая себе кофе. — Дети уничтожают горы печенья.

Джулия взглянула в окно, думая о том, что этот дом в самом ближайшем времени наполнится детьми. Как это некстати! В прошлом году она старательно избегала детей, ей было мучительно видеть их улыбающиеся лица, слышать их смех. Как же она переживет день, когда дети будут повсюду?

— Вы хорошо спали? — спросила Мейбл, подсаживаясь к столу.

— Как убитая, — ответила, улыбнувшись, Джулия. — Не знаю, как и благодарить вас за оказанное мне гостеприимство. Надеюсь, через пару дней я перестану вас обременять.

Мейбл наклонилась к Джулии и потрепала ее по руке.

— Вы, дорогая, никого не обременяете. Здесь любят людей, и, будь на то воля Криса, дом всегда ломился бы от детей, да и от взрослых тоже.

— Он кажется очень симпатичным.

— А мне кажется, что он почти святой, — мягко улыбнулась Мейбл. — Сердце у него настолько доброе, что порой перевешивает голос разума. Но я, ясное дело, не стану ему говорить, что я о нем думаю.

Поток ее речи прервал резкий звонок таймера плита давала знать, что выпечка готова. Мейбл, вскочив со стула, взяла еще не успевшую остыть хваталку в виде рукавицы и выдернула из духовки противень с золотисто‑коричневыми булочками.

— Позавтракаете? — спросила она.

— Нет, благодарю вас. Я не большая любительница завтраков. Кофе вполне достаточно. — И Джулия не спеша маленькими глотками опустошила чашку, с удовольствием наблюдая за сноровистой Мейбл, быстро заполнившей противень новой порцией теста.

Джулии хотелось бы больше узнать о Крисе.

Был ли он когда‑нибудь женат? Какое у него было детство? Как чувствует себя женщина в объятиях его сильных рук? При этой мысли Джулия покраснела. И почему такой вздор лезет мне в голову? удивилась она.

Как раз в этот момент в кухню вошел Крис, и Джулия зарделась еще больше.

— Доброе утро! — весело поздоровался он и схватил с блюда горячую булочку, ловко увернувшись от шутливой затрещины Мейбл. — Первый автобус с детьми прибудет в течение получаса.

— Так скоро?! — воскликнула Мейбл и бросилась к шкафу за вторым противнем. — Надо поскорее здесь закругляться, чтобы успеть переодеться. А ты, Крис, не собираешься облачиться в твой костюм?

— Успеется, это дело нескольких минут. Раз вы здесь заняты готовкой, может, мы с вами покрасим мне волосы? — обратился Крис к Джулии.

— Покрасим вам волосы? — Джулия оторопело уставилась на него.

— В цвет седины, — пояснил Крис. — Вообще‑то я и сам справляюсь, но на затылке мне не достать…

— Конечно, я помогу, — ответила Джулия, решительно отогнав от себя только что беспокоившие ее мысли.

— Прекрасно! Тогда я немедленно поднимаюсь наверх и одеваюсь. Когда понадобится ваша помощь, я позову. — Крис дошел почти до самой двери, но возвратился и, не обращая внимания на бурные протесты Мейбл, со смехом стащил еще одну булочку.

Несколько минут спустя, когда Джулия поднималась по лестнице к себе в комнату, Крис ее окликнул. Она пошла на звук его голоса и с удивлением обнаружила, что он спит за ее стеной. Спальня Криса была типично мужской. Центральное место в ней занимала огромная кровать, настоящее царское ложе, с массивной спинкой орехового дерева. Палас, покрывавший пол, и шторы были выдержаны в желто‑коричневом (цвета пустыни) и зеленом (цвета кактуса) тонах. Если бы Джулия не знала, что комната принадлежит Крису, она бы догадалась по запаху. Комната пахла, как и он сам, свежей хвоей, падающим снегом и чистым горным воздухом.

— Крис! — позвала Джулия, останавливаясь на пороге, ибо комната была пуста, но на кровати уже лежал приготовленный костюм Санта‑Клауса. Крис! — повторила она громче.

Из соседней двери высунулась его голова с уже белоснежными усами и бородой.

— Если бы вы могли подсобить мне сзади… — И Крис жестом руки предложил ей войти в обширную ванную, где он стоял перед большим настенным зеркалом.

Джулия молча кивнула, во рту у нее пересохло, пока она преодолела несколько разделявших их шагов. На Крисе были лишь тугие джинсы, и его обнаженный торс, едва прикрытый накинутым на шею полотенцем, поразил Джулию выпуклостями мышц, особенно на предплечьях, и бронзовым цветом кожи.

— Так что… что мне надо делать? — спросила Джулия, надеясь, что ее голос не выдает внезапно нахлынувшего волнения.

— Пойдемте в комнату, там больше места, — сказал Крис.

Она кивнула и охотно последовала за ним в спальню, с удовольствием покидая ванную, которая вдруг показалась ей тесной. И жаркой: температура воздуха в ней явно превышала комнатную.

Крис уселся на край кровати, боком к Джулии.

— Обрызгайте, пожалуйста, мой затылок. — Он протянул бутылочку‑спрей.

Она снова кивнула и подошла вплотную к кровати, энергично встряхивая бутылочку и стараясь не замечать, какой гладкой и теплой выглядит его кожа. Джулия обрызгала большинство остававшихся темными прядей, умудрившись не дотронуться до Криса.

Но чтобы обработать волосы вокруг ушей и над самой шеей, ей пришлось ниже склониться к Крису и даже опереться рукой о его широкое плечо.

Как она и предполагала, тело его оказалось теплым и мягким на ощупь. Она уже и забыла, какое удовольствие может доставить прикосновение к другому человеческому существу. Она слегка нагнула его голову в поисках недокрашенных прядей и, внимательно рассматривая ее, убедилась в том, что даже с волосами цвета девственного снега Крис оставался умопомрачительно красивым.

При черных волосах глаза Криса казались ярко‑синими, седина придала им серебристый оттенок.

— Теперь, по‑моему, все в порядке, — пробормотала Джулия, продолжая обследовать его шевелюру. Она не успела сделать и шагу назад, как Крис поднялся на ноги и оказался чуть ли не вплотную к ней. Джулия на миг окаменела. Ее пригвоздили к месту его близость и волновавший специфический запах Криса, заворожила теплота, излучаемая его глазами. В них светилась жизнь и таился готовый вырваться наружу смех, которым некогда была наполнена и она.

Словно во сне, она увидела, как он поднял руку, почувствовала на своем лице нежные прикосновения кончиков его пальцев, которые сначала погладили синяк на ее лбу, а затем скользнули по щеке вниз.

Джулия закрыла глаза, подхваченная вихрем наслаждения, которое доставляли эти нежные касания. Ведь давно, страшно давно она лишает себя подобной радости — почувствовать на себе чьи‑нибудь руки. А пальцы Криса, мягкие, словно шелк, намотанный на крепкий стержень, разбудили в ней желание, которое она себе запретила, кажется, целую вечность тому назад.

— Джулия! — нежно выдохнули губы Криса.

Она очнулась и, взглянув ему в лицо, заметила, как изменились его глаза: серебро исчезло, они потемнели и горели горячим пламенем.

Откровенное вожделение в его взоре окончательно вернуло ее к действительности. Она стряхнула с себя окутавший ее туман и сделала шаг назад. И тут с улицы донесся гудок.

— Что это? — спросила Джулия, радуясь неожиданной помехе, которая разрушила колдовские чары Криса.

— Это автобус, — пояснил Крис и неохотно протянул руку к своему костюму.

— Ухожу, ухожу, чтобы вы поскорее оделись, кивнула Джулия и, не в силах удержать дрожь во всем теле, выскочила из его комнаты в свою.

Она села на кровать и обхватила грудь руками, стараясь успокоиться и унять трепет, пронзавший ее с головы до пят.

Что он с ней сделал? Этот вопрос не успел сложиться в ее голове, а она уже знала ответ: он вернул ей способность чувствовать. На тот короткий миг, что его пальцы совершали свои магические движения вокруг лица Джулии, он прорвал ее систему обороны от внешнего мира, ту самую преграду, которую она воздвигла год назад.

Внезапно сквозь окно прорвался шум, заставивший ее приподнять голову. Она встала, на деревянных ногах пересекла комнату, отодвинула шторы и выглянула наружу.

Дети. Куда ни кинь взгляд, всюду дети. Их яркие куртки пламенели на фоне чистого снега, голоса оглашали окрестность смехом. Джулия прижалась лбом к холодному стеклу. Конечно, это безумие, но она вглядывалась в личико каждого ребенка, надеясь отыскать среди них маленькую девочку, хотя твердо знала, что найти ее невозможно.

И снова Джулию поразил приступ невыносимой боли, едва не заставивший ее в отчаянии броситься на пол. Слезы застлали ей глаза, яркие куртки и смеющиеся детские личики смешались в одно большое многоцветное пятно.

Радость окружающих причиняла теперь Джулии слишком сильные страдания, поэтому она и воздвигла преграду, желая избавить себя от мучительных воспоминаний.

Она сердито вытерла слезы и поклялась, что больше не позволит, не может позволить Крису прорываться сквозь эту преграду, используя в качестве осадных орудий свои добрые синие глаза и нежные прикосновения.

Джулия весь день провела взаперти у себя в комнате, обреченная на этот плен звуками детского смеха, веселыми рождественскими песнями, радостными голосами, которые раздавались то громче, то тише, но не прекращались ни на минуту. Она попыталась читать, но не могла заставить себя сосредоточиться и вникнуть в смысл слов.

Она мерила шагами комнату вдоль и поперек, ощущая себя арестантом, хотя и добровольным.

Настал момент, когда она почувствовала, что дошла до предела, что если услышит еще один взрыв хохота или еще одну развеселую песню, то непременно сойдет с ума. Но тут все разъехались, и воцарилась тишина.

Только в начале вечера она, подгоняемая голодом и успокоенная тишиной в доме, отважилась покинуть свою обитель.

Спускаясь по лестнице, Джулия упорно отворачивалась от большой елки в зале. Но вот кухня приняла ее в свои объятия, и Джулия немедленно направилась прямо к холодильнику, уверенная в том, что никто ее не осудит, если она сама похозяйничает и съест бутерброд или остатки какой‑нибудь еды.

Ей попался на глаза кусок ветчины от вчерашнего ужина, она добавила к нему стакан молока и села за стол.

Из головы у нее не шел тот странный миг в комнате Криса, когда прикосновения его руки к ее лицу подействовали на нее как могущественные чары. Можно ли удивляться тому, что она так быстро, так пылко отозвалась на них? Ведь целых шесть лет минуло с тех пор, как она чувствовала на себе руку мужчины и любила кого‑нибудь, кроме маленькой девочки.

Том. Интересно, что с ним сталось? Он ворвался в ее жизнь подобно горячему вихрю, а ушел крадучись, словно вор в ночи. Их брак продолжался ровно четыре месяца — до того дня, когда она сообщила ему, что забеременела. Однажды он ушел на работу и не вернулся. А потом… Через два месяца почта доставила ей документы, необходимые для развода, и больше она о нем не слышала.

Если бы он узнал о том, что произошло… Тронуло бы это его? Вряд ли. Его не тронул факт ее рождения, так почему должна тронуть смерть?

Джулия убрала за собой и уже собиралась покинуть кухню, когда заметила в окне отражение горящего где‑то вдалеке света. Охваченная любопытством, она высунулась за дверь и, приставив ладонь ко лбу, чтобы лучше видеть, вгляделась в темноту.

Свет лился из сарая, и Джулии вспомнился разговор Дока и Мейбл о том, что Крис строит там сцену. Раздираемая любопытством, она напялила на себя одну из курток, висевших на вешалке у двери, сунула ноги в большие ботинки Мейбл и вышла во двор.

Снег скрипел под ногами Джулии и сверкал так, как если бы с неба падали не снежинки, а бриллиантовая пыль. А над ее головой сияли звезды, словно состязаясь в яркости с блестящим снегом. Джулия с удовольствием вдыхала холодный чистый воздух с запахом хвои, чувствуя, что он прибавляет ей бодрости и энергии.

Дверь сарая бесшумно поддалась ей, и Джулия еще с порога поняла, что попала на репетицию спектакля. Человек десять детей находились на сцене, остальные бегали между рядами деревянных скамеек, составлявших зрительный зал.

Крис стоял на сцене, волосы его обрели теперь прежний свой цвет. Джулия села на заднюю скамью и стала наблюдать за тем, как он работает с детьми, указывая, кому где стоять и что делать.

Он умел обходиться с детьми, проявляя при этом неиссякаемое терпение. Лицо его расслабилось, на нем играла легкая улыбка. Джулия внимательно следила за всеми движениями Криса и провожала глазами его руку, когда он в раздумье подносил ее к усам или ласково похлопывал по спине, а то и обнимал за плечи кого‑нибудь из детей. Бросалось в глаза, что дети обожают Криса.

— Привет!

От неожиданности Джулия подскочила. Рядом с ней стоял мальчик лет пяти‑шести, не больше. С дружелюбной улыбкой на круглом личике он без всякого стеснения с детским прямодушием смотрел на Джулию.

— Привет! — ответила она, подавляя в себе инстинктивное желание протянуть руку и пригладить его торчащие во все стороны рыжие вихры.

— Меня зовут Бенджамин. А вас?

— А меня — Джулия.

— Вы участвуете в спектакле?

— Нет, я просто смотрю, как репетируют.

— А я участвую. Я — один из мудрецов, — гордо выпячивая маленькую грудь, сообщил Бенджамин торжественным тоном, явно желая показать Джулии, как серьезно он относится к своей роли. — Я приношу новорожденному Иисусу немного ладони.

— Ладана, наверное, — поправила Джулия, закусив губу, чтобы не рассмеяться.

Как ни странно, ей было не тяжело разговаривать с этим ребенком. Возможно, потому, что это мальчик, а не маленькая симпатичная девочка, вроде Ливви, подумала Джулия.

— Да, да, верно. Именно так, — согласился Бенджамин и влез на скамейку рядом с ней, распространяя вокруг себя присущий детям особый запах. — А у меня есть лягушка.

Джулия даже моргнула от неожиданности — она успела забыть, что детям свойственно вот так, ни с того ни с сего, вдруг менять тему разговора.

— Как же ее зову!?

— Крис. — И мальчик с широкой улыбкой поднял глаза к сцене. — Мою лягушку зовут Крис. А вы Крису друг? — он снова повернулся в ее сторону.

— Наверное, да.

Он начал болтать ногами взад и вперед, словно подчиняясь ритму звучащей у него внутри и слышной ему одному мелодии.

— А я один из лучших его друзей. Он помог мне поймать лягушку.

— Бенджамин! — позвал со сцены Крис, явно удивившись тому, что рядом с мальчиком сидит Джулия. — Иди сюда, мальчуган! Ты мне нужен.

— Надо идти! — Бенджамин на прощание премило улыбнулся Джулии, соскользнул со скамьи и побежал к сцене.

А Джулию охватило непреодолимое желание уйти отсюда, бежать прочь! Чтобы не ощущать детской прелести Бенджамина и этого неповторимого запаха детства, в котором хочется раствориться.

У нее в горле стояли слезы, готовые вот‑вот пролиться, но она не могла этого допустить. Она не может себе позволить роскоши хорошо, от всей души выплакаться. Ибо боится, что, начав плакать, не сумеет остановиться.

Войдя в дом, Джулия аккуратно поставила на место ботинки Мейбл и повесила обратно на вешалку куртку. Миновав по‑прежнему безлюдную кухню, она хотела быстро прошмыгнуть мимо елки, но остановилась, зачарованная красотой ярко освещенного дерева с переливающимися всеми цветами радуги игрушками.

Это было воистину великолепное зрелище. Помимо своей воли, ни о чем не думая, Джулия опустилась на диван около того самого стула, с которого накануне наблюдала за тем, как украшают елку.

Разноцветные лампочки отражались в блестящей поверхности игрушек, и в каждом таком отражении Джулии мерещилось личико Ливви.

Ливви любила Рождество, как никто из знакомых Джулии детей. Она родилась 27 декабря, и Джулии порой казалось, что принимавший роды врач, хлопнув ее, как всех новорожденных, по попке, каким‑то таинственным образом заразил малышку духом этого праздника.

Как может Джулия радоваться очередному Рождеству, зная, что этой радости навсегда лишено ее дитя? Как у нее может пробудиться желание одаривать окружающих, если у нее похищено, притом совершенно неожиданно, то, что было ей дороже всего на свете?

Ее дочурке, Ливви, — вот кому следовало бы сидеть рядом с ней, наслаждаясь великолепием «Северного полюса». Она бы гладила оленей и играла в спектакле. Ей бы следовало здесь быть ради меня, с тоской подумала Джулия. Ей так хотелось обнять Ливви, покачать на руках, прижать к своему сердцу!

Объятая горем, грозившим поглотить ее целиком, Джулия потеряла счет времени. Прошли минуты, а может, и часы, она же все продолжала сидеть в безмолвии дома, не сводя глаз с елки, которая была для нее одновременно и горестным напоминанием о невосполнимой утрате, и радостным о былом счастье.

— Джулия?!

В дверном проеме стоял Крис. Он подошел и сел рядом с ней.

— Я только что развез детей по домам и теперь иду спать. — Он откинулся на спинку дивана и посмотрел на елку. — Красиво, правда? В елочных фонариках есть что‑то гипнотическое. На них также, как на горящий огонь, можно смотреть без конца.

И каждый видит при этом что‑то свое.

Джулия лишь молча кивнула в знак согласия, не решаясь раскрыть рот. Поток слез, который ей удавалось сдерживать все двенадцать месяцев прошедшего года, был готов вот‑вот прорваться наружу. Ей казалось, что если она взглянет на Криса или произнесет хоть слово, то утратит власть над собой и разрыдается.

— Рождество очень трудная пора для многих, — мягко сказал Крис. — Есть люди, для которых оно лишь повод для подведения итогов минувшего года. Они вспоминают о своих утратах, перебирают в памяти все плохое и грустное, что случилось с ними за это время. — Крис пододвинулся к Джулии и слегка дотронулся до ее руки. — Я же в этот праздник стараюсь думать только о будущем, о тех замечательных событиях, которые ожидаю в грядущем году. Я всегда стараюсь смотреть вперед, а не оглядываться назад, в прошлое.

Судорога клещами сжала сердце Джулии. Она повернулась к Крису лицом, хотя понимала, что оно отражает ее внутреннее состояние.

— А что делать, если будущее предстает пустым и мучительным?

— Не таить своих мыслей в себе. Делиться с людьми своими опасениями и переживаниями.

— Я не умею. — Джулия вскочила с дивана, готовая броситься бежать, чтобы только не видеть его добрых глаз, под взглядом которых ей было так трудно удерживать свое горе в узде.

Крис тоже поспешно поднялся и, прежде чем она успела повернуться и уйти, ласково обнял ее и привлек к себе.

— Доверьтесь мне, Джулия, — тихо прошептал он в ее волосы.

Она покачала головой и вся напряглась. Его крепкое объятие, сильные руки, удерживающие Джулию помимо ее воли, представились ей чем‑то вроде осадных орудий, вознамерившихся сломить ее оборону. Слезы подступили к ее глазам.

— Я… я не могу… я должна… — слабо воспротивилась она, но Крис заставил ее замолчать, положив руку ей на затылок и прижав голову к своей сильной груди. И тут Джулия утратила контроль над собой. Слезы, которые ей так долго удавалось сдерживать, вдруг хлынули по щекам молодой женщины.

Она почти не осознавала присутствия Криса, не ощущала его рук, гладящих ее волосы, не слышала громкого биения его сердца у самой своей щеки и ласковых слов, которые он нашептывал ей на ухо.

Но она все крепче прижималась к нему, чувствуя, к своему ужасу, что падает в бездонную бездну своего горя.

И вот она уже в ней, вокруг беспросветный мрак, чувствовать она способна лишь одно — необратимость своей потери, и думать тоже лишь об одном — о полной бессмысленности будущей жизни.

Впервые за год она дала себе волю, позволив отчаянию восторжествовать над ней, и рыдания сотрясли все тело Джулии.

— Держите меня! — кричала она, в поисках защиты прижимаясь все крепче к Крису, ибо ей казалось, что разомкни он руки — и она до конца растворится в своей скорби.

Крис, видимо понимая, какой ужас царит в ее душе и как она сама напугана силой охвативших ее чувств, стараясь ее успокоить, все теснее смыкал вокруг нее кольцо своих рук, не опасаясь, что она затопит его слезами.

Вдруг она испугалась, что заразит Криса своей печалью, лишит бьющего из него жизнелюбия, отравив его оптимизм болью, и рванулась прочь от него. Но он удержал ее в прежнем положении, его объятие — и сладостное и опасное — стало лишь еще крепче.

Но мало‑помалу слезы ее начали иссякать, а поглотивший на миг мрак бездонной бездны — рассеиваться. Она еще продолжала содрогаться от всхлипываний, но плакала все тише и уже сознавала, что прижимается к груди Криса, а оба они стоят перед елкой.

Исходивший от него запах настоящего мужчины возбуждал ее, вызывал совсем иные чувства.

Она ощущала его длинные ноги своими ногами, их бедра соприкасались самым интимным образом, мускулы его спины и плеч казались ей такими сильными. А сердце Криса стучало с небывалой быстротой, словно старалось ускорить ритм ее собственного сердцебиения.

— Джулия! — произнес он тихим охрипшим голосом и повернул ее голову так, чтобы она могла его видеть. Его голубые, а сейчас с серебристым отблеском глаза излучали огонь, прожигавший ее до глубины души.

Она понимала, что Крис хочет поцеловать ее, и сама тоже желала этого. Пусть его губы разожгут в ней пламя, такое жаркое, такое сильное, и пусть в нем сгинут все мучающие ее мысли. Джулия подняла голову кверху и с готовностью приоткрыла рот.

Крис со стоном обхватил его своими губами, обдав ее жаром, который пронизал все ее существо.

Этот огонь был ей очень приятен, ей хотелось, чтобы Крис проник в нее как можно глубже, и она раздвинула губы пошире. Язык Криса ответил на ее призыв и смело продвинулся дальше, вглубь, а руки медленным чувственным движением скользнули вдоль спины.

И снова Джулия опустилась в темную бездну, но теперь совсем иную, где безраздельно властвовало одно‑единственное чувство — вожделение.

Она всецело отдалась ему, испытывая давно забытое наслаждение.

Крис оторвался от ее рта, и Джулия откинула голову назад, подставив его губам нежную кожу своей шеи, и, в то время как они ласкали и целовали ее, перебирала пальцами мягкие пряди его черных волос.

Он снова потянулся к ее рту. Одной рукой продолжая поддерживать спину, другую Крис передвинул к ее животу, какой‑то момент помедлил, словно опасаясь возражений со стороны Джулии, но, не дождавшись их, медленно подвел ладонь к ее груди и обхватил ее сквозь шелк лифчика.

Сосок груди напрягся навстречу его ласке, тело Джулии изогнулось дугой в руках Криса, она наслаждалась огнем любви, который охватывал каждую клеточку ее тела.

А он, наградив ее рот продолжительным поцелуем, легкими касаниями губ прочертил линию от угла рта до уха, слегка повернув при этом ее голову так, что Джулии, открывшей в этот миг глаза, стала видна сияющая огнями елка. И во всех сверкающих игрушках отражалось личико ее маленькой дочурки.

Джулия, задыхаясь, выплыла из омута желания, заставившего ее забыть обо всем на свете, и в ужасе от того, что произошло при ее попустительстве, отпрянула от Криса.

Как она могла допустить, что его ласки заставили ее забыть о Ливви! Ее охватило чувство вины…

Пусть на миг, даже самый короткий, но она перестала думать о своей покойной малютке!

Он смотрел на нее, не скрывая своего замешательства, в глазах его продолжал гореть тот огонь, который только что воспламенял и ее.

— Джулия? — Крис шагнул к ней, но она поспешно отступила назад, мучаясь сознанием своей вины, раздирающей ее сердце. Да как же она смела хоть на самую малую толику времени отвлечься мыслями от Ливви? Только что ее томило страстное желание, а сейчас оно представилось ей прямым оскорблением памяти Ливви.

— О, я… Простите… — пробормотала она. — Это не должно было произойти… Это ошибка… Сплошная ошибка… — Джулия понимала, что подобное невразумительное объяснение ничего не дало, но она не могла больше вымолвить ни слова. Круто повернувшись, она стрелой взлетела по лестнице.

Крис тупо смотрел ей вслед, стараясь совладать со своими чувствами. Он опустился на диван и провел рукой по волосам. Вначале им руководило всего‑навсего стремление успокоить Джулию, он даже в самых тайных своих мечтах не помышлял о том, во что может вылиться его акт добросердечия. Вожделение, внезапно вспыхнувшее между ними и, бесспорно, застигшее Джулию врасплох, и для него явилось полной неожиданностью. Оно и сейчас продолжало волновать его кровь, усиливаясь при воспоминании о влажной мягкости ее губ, атласной коже и изогнувшемся дугой теле в его объятиях.

Если есть на земле женщина, созданная Всевышним для любви, то это именно Джулия. Если чья‑нибудь душа отчаянно жаждет любви, то это ее.

Так что ей мешает? Какая трагедия лишила ее жизнерадостности, заставила сознательно бороться с собственными желаниями, более того — с собственной природой?

Крис долго не отрывал взгляда от сверкающей елки, не переставая напряженно думать, каким образом отыскать разгадку тайн, которые Джулия так ревниво хранит в своей душе.

Одно было ему ясно: когда он ее ласкал, ему казалось, что он обнимает самое жизнь. Их поцелуи наполнили его восторгом и счастьем. Если он сумеет исцелить рану, от которой страдает Джулия, это будет лучший рождественский подарок ему за всю его жизнь. Но как это сделать, если она не дает ему и шагу ступить в свою сторону? Как изгнать мрачные тени печали из ее глаз?

Крис взглянул на ангела, венчавшего верхушку елки, но и тот, по‑видимому, не мог помочь ему советом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Джулия понимала: рано или поздно ей все равно придется спуститься вниз и столкнуться лицом к лицу с Крисом. Но, стараясь как можно дальше отложить неизбежную встречу с мужчиной, который всю ночь напролет являлся ей в сновидениях, она мешкала в своей комнате, предаваясь раздумьям о вчерашнем дне.

Даже сейчас, в ярком свете утреннего солнца, воспоминания об этих сексуальных снах заставляли Джулию краснеть до корней волос.

Выругавшись в сердцах, она схватила щетку для волос и в третий раз принялась причесываться.

Как‑никак ей уже двадцать пять лет, это не тот возраст, когда можно предаваться любовному вздору, уместному среди подростков.

— Да и что случилось? Подумаешь, поцеловались разок‑другой, — увещевала Джулия свое отражение в зеркале. Но, произнося эти слова, она уже знала, что лукавит сама с собой. То, что она обозначила словами «поцеловались разок‑другой», было много важнее. Оно разбудило в ней нечто, долго пребывавшее во сне, во мраке, и вывело это нечто навстречу теплому свету.

Но Джулия не желала этой перемены. Она не хотела покидать мрак, не видя Ливви рядом с собой.

То, что произошло между ней и Крисом, было ошибкой, минутной слабостью с ее стороны, в этом у Джулии не оставалось сомнений. И она не допустит, чтобы нечто подобное повторилось.

Приняв твердое решение, Джулия вышла из комнаты и спустилась в кухню.

Едва она переступила порог, как раздался громкий звонок настенного телефона. Крис вскочил из‑за стола, прервав разговор с Доком и Мейбл, снял трубку и, сказав в нее несколько слов, передал Джулии:

— Чарли, из гаража.

Джулия, просветлев лицом, схватила трубку и поздоровалась с механиком. Но по мере того, как она слушала перечисление поломок в машине, лицо ее вытягивалось, радость сменялась разочарованием.

— Неделю! — жалобно простонала она, услышав, сколько времени потребуетремонт. — Неужели никак нельзя раньше?

Чарли объяснил, что трудно достать новый радиатор взамен разбитого.

— Да, да, понимаю, — нетерпеливо прервала она его. — Благодарю вас. А нет ли поблизости другого гаража? — обратилась она уже к присутствующим.

Все трое отрицательно покачали головой.

— Чарли в этих краях единственный, — сказал Док.

— Какие‑нибудь трудности? — поинтересовался Крис.

— Чарли сказал, что необходимо послать в Денвер за новым радиатором, да и на очереди у него еще несколько машин до моей, — избегая смотреть Крису в глаза, ответила Джулия. — Пока он приведет ее в порядок, пройдет не меньше недели.

— Замечательно! — воскликнула Мейбл. — Значит, вы увидите наш спектакль и все остальные рождественские торжества.

— Мне, наверное, лучше снять комнату в ближайшем мотеле, — сказала Джулия.

— Чепуха, — решительно заявила Мейбл, поднимаясь из‑за стола. — Поселиться в мотеле и сидеть там одной‑одинешеньке в пустой комнате — хуже ничего не придумаешь. К тому же эта парочка, она ткнула пальцем в сторону Дока и Криса, — вечно на меня ополчается, а в вашем присутствии силы выравниваются.

Джулия лишь кивнула, закусив губу, чтобы не рассмеяться: у нее‑то сложилось впечатление, что при любом соотношении сил Мейбл никогда не останется в проигрыше.

Джулия налила себе кофе, расположилась за столом рядом с Доком и Крисом и исподтишка взглянула на последнего. Лившийся в окно солнечный свет играл в его густых черных волосах и подчеркивал черты волевого открытого лица.

Вдруг Крис перехватил ее внимательный взгляд, Джулия покраснела и моментально отвернулась. А ведь ей здесь жить еще целую неделю, как бы не лишиться окончательно разума, пронеслось у нее в голове.

— Сразу после завтрака я займусь сборкой железной дороги — той, что вокруг елки, вы, верно, видели, — сказал Крис. — Не хотите ли помочь мне? Он выжидательно посмотрел на Джулию.

Джулия прекрасно понимала, что ей, конечно, следует отказаться. Чего ей никак нельзя делать так это проводить время с ним. С другой стороны, ее пугала перспектива весь день проторчать взаперти в своей комнате. Да и потом, то, что произошло между ними накануне вечером, произошло лишь потому, что он, видя ее слезы и понимая, что она несчастлива, от доброты душевной захотел ее утешить.

Она же, погруженная в свое безысходное горе, бездумно отдалась его поцелуям. Криса даже нельзя порицать за его поведение: она сама, охваченная отчаянием, обвилась вокруг него, как лента вокруг коробки. А дальше — больше, все соответствует законам цепной реакции. Вечерний эпизод правильнее всего рассматривать как некое биологическое явление или моментальную химическую реакцию, не более того.

— Джулия!

Она снова покраснела — он ждет ответа, а она, видите ли, никак не соберется с мыслями.

— Да, да, охотно помогу, — вымолвила она наконец, твердо решив про себя, что будет держать себя в руках. Ведь так или иначе она обречена еще целых семь дней провести здесь, рядом с ним. Не может же она все время сидеть у себя в комнате.

Да, она обречена, но сумеет с честью выйти из этой ситуации.

— Крис, звонил мистер Байли из зоологического магазина, — сообщила Мейбл, вновь наливая всем кофе. — Просил напомнить тебе о его счете.

— Ох уж эти счета, начисто вылетели из головы! — стукнул ладонью об стол Крис. — У меня на столе их целая куча. Вечером выберу время и разберусь.

— Хм… Золотые слова! — щелкнула языком Мейбл. В один прекрасный день нас прикроют из‑за того, что ты не платишь по счетам. Готова поклясться, что я не знаю второго такого человека, который ненавидел бы всякую писанину больше тебя.

— Пойдемте, Джулия, — улыбнулся Крис, вскочив на ноги и поспешно допивая свой кофе. — И поскорее. Иначе мне придется выслушать нотацию по поводу отсутствия у меня деловой сноровки.

Джулия последовала за ним в большой зал, теряясь в догадках. Как понимать этот обмен репликами? Означал ли он, что «Северный полюс» обременен долгами? Что Крис испытывает финансовые затруднения? Ей самой это место неприятно, но было бы жаль, если бы его пришлось прикрыть. Она, конечно, никогда не сможет радоваться Рождеству, но ей бы не хотелось, чтобы этого праздника лишились окружающие. Впрочем, решила она, ее это не касается, и вопросы остались невысказанными.

Детали железной дороги лежали у основания елки, но в разобранном виде; Крис усадил Джулию рядом и объяснил, что надо делать.

— Это нетрудно, — заметил он, показывая, как вставить одну часть в другую и защелкнуть.

Несколько минут они работали молча под звуки приглушенных голосов Дока и Мейбл, доносившихся из кухни, и щелканье железнодорожных сцеплений. Джулия, не прекращая работы, поймала себя на том, что не может не любоваться руками Криса. Красивые, с длинными пальцами, они казались сильными, но в то же время и способными на нежность.

Джулия помнила тепло их прикосновений. В этот миг она чуть ли не ощутила, как они ласково гладят ее спину, и низ ее живота обдало жаром.

— Давно у вас эта дорога? — поинтересовалась она лишь для того, чтобы завязать разговор, который отвлек бы ее от опасных мыслей.

— Родители подарили мне ее в день моего двенадцатилетия, — улыбнулся Крис. — С тех пор я кое‑какие части заменил, а кое‑что добавил. Но вот паровоз тот самый, что бежал вокруг моей елки двадцать лет назад.

Он поставил на место последний участок рельса, и кольцо дороги замкнулось. Затем Крис поднялся и, пододвинув два больших ящика, один поставил около себя, а второй — у ног Джулии.

— Мне — железнодорожный состав. Вам — поселок, — сообщил он.

— Поселок?! — Джулия нагнулась к ящику и вытащила из него миниатюрный домик в викторианском стиле с лампами за окнами и снегом на крыше, очень похожим на настоящий. — О, какая прелесть! воскликнула она, с восхищением разглядывая крохотные детали и искусную резьбу, украшающую все деревянные части. Не переставая восторгаться красотой игрушек, Джулия вытащила из ящика булочную, за стеклянной витриной которой виднелись торты и пироги. — Резьба замечательная!

— Спасибо, — откликнулся Крис.

Что‑то в его тоне заставило Джулию с любопытством посмотреть на Криса.

— Это ваша работа?

Крис кивнул с сияющими мальчишеской гордостью глазами.

— Даже Санта‑Клаус не может обойтись без любимого занятия.

— А чем вы занимаетесь, когда Рождество кончается? В остальное время года? — спросила Джулия, наблюдая за тем, как Крис распаковывает поезд. Вряд ли летом здесь бывает много туристов…

— Трудно в это поверить, но тем не менее факт: Рождество не утрачивает своей популярности в любой сезон. — Он сдунул пыль с миниатюрного углевоза и улыбнулся Джулии.

— Тогда почему железная дорога не функционирует круглый год? — полюбопытствовала Джулия.

С мягкой задумчивой улыбкой Крис медленно провел пальцем по крыше углевоза.

— Видите ли, есть вещи, которыми не хочется делиться со всеми туристами. К ним относится и железная дорога. Это традиционное развлечение моего детства, и мне хочется получать от него удовольствие в обществе моих самых близких друзей. — Он прицепил углевоз к локомотиву и снова улыбнулся ей. — Я рад, что поезд пойдет в вашем присутствии.

— Благодарю вас. — Джулия почувствовала, что горячая волна заливает ее лицо, и, отвернувшись к ящику, стала вынимать оттуда миниатюрные макеты зданий. Несколько минут они работали в полном молчании, но оно не было им в тягость.

С каждым предметом, который Джулия вытаскивала из ящика, ее восхищение талантом Криса росло. Наряду с жилыми домами и магазинами в ящике лежали мосты, уличные фонари, деревья, фигурки людей — одним словом, все, что было необходимо для воссоздания правдивой картины маленького городка на рубеже столетий. Джулия с головой ушла в свое занятие, так оно ей понравилось.

Крис же, выпрямившись, наблюдал за тем, как Джулия осторожно устанавливает мост над зеркальным прудом. На ее лице не осталось и следа того беспредельного отчаяния, которое он прочитал на нем вчера вечером, и жесткого самоконтроля, придававшего ему полное безразличие.

Сейчас все ее черты смягчились, глаза, к его радости, выражали покой. Но он знал, что спокойствие это отнюдь не прочно, что душа ее находится в неустойчивом равновесии, которое может в любой миг нарушиться.

Криса так и подмывало завести с ней речь о вчерашнем вечере, о том прекрасном моменте, когда их обоих внезапно охватило желание. Но он опасался, как бы подобный разговор не нарушил ее покоя, который придавал ее красивому лицу такую умиротворенность. И он ограничился тем, что, усевшись поудобнее, продолжал наблюдать за Джулией, стараясь пригасить язычки пламени вожделения, лизавшие его внутренности.

— Вот так, — с глубоким удовлетворением произнесла Джулия, втыкая в зеркальную поверхность пруда последнюю фигурку конькобежца. Она уселась на стул и внимательно осмотрела воссозданное ее руками поселение.

— Замечательный городок! — сказал Крис, улыбнувшись, и, к его великой радости, Джулия тоже улыбнулась в ответ.

— Да, замечательный, — согласилась она. — А вы уже собрали весь поезд.

— Да, собрал, стоит только нажать кнопку — и он побежит по рельсам.

— И что же нам мешает? — вопросительно взглянула на него Джулия.

Крис рассмеялся, встал со своего места и протянул руку Джулии, помогая подняться.

— Чтобы увидеть все как следует, надо немного отойти назад, — пояснил он и неохотно выпустил ее руку из своей.

Сделав торжественный жест, Крис нажал кнопку. Поезд немедленно застучал колесами по рельсам, в окнах вагонов зажглись огни. Когда локомотив приблизился к дорожному знаку перекрестка, раздался гудок. Джулия в восхищении всплеснула руками:

— О, Крис! Какая прелесть!

— И в самом деле — прелесть, — согласился он, думая про себя, что готов был бы каждую минуту каждого дня делать что‑нибудь подобное, лишь бы на ее лице сохранялось это выражение покоя и радости.

— Снимите эту вещь с меня! — донесся из кухни громкий голос Мейбл, сопровождаемый тихими словами Дока. — Крис! Крис, иди сюда и спаси меня от этого лунатика.

Крис и Джулия обменялись удивленными взглядами и поспешили на зов. В кухне их глазам предстало странное зрелище: Док прижимал Мейбл к стене, не давая ей отодвинуться, а над ее головой держал веточку белой омелы.

— Избавьте меня от этого дуралея, он совсем спятил, — взмолилась Мейбл.

— Не будьте старой ворчуньей, — запротестовал доктор. — Безобидная рождественская традиция позволяет обменяться поцелуем под веточкой омелы.

— У вас точно крыша поехала, если вы полагаете, что я соглашусь вас поцеловать! — возопила Мейбл, воинственно взмахивая руками.

С огорченным вздохом Док отпустил Мейбл и положил в карман пластиковую веточку.

— Дом полон доброты, и весьма странно, что на эту женщину не распространяется хотя бы малая ее толика, — в сердцах сказал он и, громко топая, вышел из кухни.

— Старый, выживший из ума болван! — с пылающими щеками воскликнула Мейбл, расправляя передник, и взглянула на Криса и Джулию так, словно они были во всем виноваты. — Я поцелую его, обязательно поцелую, но когда я буду в хорошем настроении и приведу себя в порядок, а не когда он размахивает над моей головой какой‑то дурацкой веткой.

Все еще багровая от негодования, она, тоже тяжело топая, выскочила из кухни.

Джулия молча обратила свой взор на Криса. Заметив, что углы его рта дрожат от еле сдерживаемого смеха, она вдруг ощутила, что и ее душит хохот. Не в силах больше совладать с собой, она расхохоталась, с удовольствием прислушиваясь к тому, как взрывы смеха — ее и Криса — смешиваются и наполняют всю кухню.

Это был один из тех моментов безумия, когда, начав смеяться, человек не в силах остановиться, и чем больше он смеется, тем сильнее его разбирает хохот. Джулия утратила контроль над собой. Можно было подумать, что смех долгое время был заперт где‑то внутри ее, но наконец вырвался из‑под замка на волю и теперь его никак не удавалось загнать обратно внутрь.

Джулии было хорошо, и она бездумно отдалась смеху, который сотрясал ее тело, делал колени слабыми и вызывал слезы на глазах.

Маленькая девочка, услышав смех своей мамы, ликуя, захлопала в ладоши, вбирая его в себя всем своим существом.

Она всегда любила, когда у мамы бывало хорошее настроение. Если бы только мама знала, какой красивой она становится, когда смеется! Ее глаза цвета горячего какао теплеют, а смех напоминает звуки колокольчика над входной дверью, издаваемые им всякий раз, как ее открывают.

Маленькая девочка знает, что с тех пор, как она ушла из жизни, ее мама пребывает в печали. Как бы дать ей знать, что смеяться все равно хорошо и что она должна быть счастлива, хотя ее дочка не с ней.

Ливви подобрала ноги под себя и нахмурилась, усиленно размышляя. Наверняка существует какой‑то способ дать знать ее мамочке, что она, Ливви, может быть счастлива лишь в том случае, если будет по‑настоящему счастлива мама.

Ливви перевернулась на живот и замахала в воздухе ногами. Она всегда думала в этой позе, а сейчас ей требовалось обдумать очень многое. Что же такое придумать? Придумать что‑нибудь даже труднее, чем научиться писать свое имя. Но ведь есть что‑то, что можно сделать. Несомненно, должно быть…

Сидя за письменным столом в небольшом кабинетике, Джулия ругала себя за то, что предложила Крису привести в порядок его бухгалтерские дела.

В тот момент это казалось ей вполне естественным: у нее будет чем занять себя на то время, пока дети будут веселиться в доме. А кроме того, таким образом она хоть как‑то отблагодарит Криса за все, что он для нее сделал.

Но сейчас, когда она глядела на несусветные горы бумаг, полностью закрывавшие столешницу, ей казалось, что только в момент помрачения рассудка она могла взвалить на свои плечи столь непосильную ношу.

— Ничего, ничего, прежде всего надо навести порядок, — уговаривала она себя, раскладывая квитанции, счета и прочие бумаги по отдельным стопкам.

Поглощенная работой, она едва слышала раскаты смеха, доносившиеся из зала, и шум, производимый детьми, за час до того приехавшими на автобусе. Но заразительный громкий хохот Криса заставил ее улыбнуться и прислушаться к возбужденной болтовне детей.

Вернувшись к счетам, она укоризненно покачала головой, выяснив, что большинство из них просрочено. Причем безо всякой причины — судя по главной бухгалтерской книге, в средствах недостатка не было.

Более того, сопоставив ряд цифр, Джулия пришла к выводу, что во многих слоях общества Крис считался бы состоятельным человеком.

Но время текло, Джулия продолжала изучать счета, и постепенно перед ней вырисовался деловой портрет Криса Крингла. Она и раньше была того мнения, что, если хочешь хорошо узнать человека, следует прежде всего познакомиться с его чековой книжкой. Расходы владельца как нельзя лучше высвечивают его личность.

Итак, судя по записям, Крис вкладывал деньги во многие предприятия самого различного рода.

Помимо «Северного полюса», ему принадлежал питомник леса в Денвере и процветающий магазин кустарных изделий, через который он, по всей видимости, сбывал сделанные им деревянные макеты городов. Он был совладельцем аналогичного магазина в Сентрал‑Сити, крупном центре туризма, и там же — одним из партнеров в цветочном магазине. Приходо‑расходные книги свидетельствовали о том, что он вполне преуспевающий предприниматель и мог бы стать богачом, если бы не одно обстоятельство: заработав один доллар, он его немедленно отдавал. Он регулярно посылал чеки на крупные суммы многочисленным благотворительным заведениям, в том числе школе слепых в Денвере, известному институту по изучению детских заболеваний и какому‑то учебному заведению под названием «Школа для детей».

Ознакомившись с этой стороной жизни Криса, Джулия не была удивлена. Его доброта и широкая натура отражались в его синих глазах, в мягкой улыбке. Он был хороший человек, находивший радость в том, чтобы одаривать других.

Ах, как легко подпасть под обаяние Криса! — со вздохом подумала Джулия. Он предложил ей тепло, чтобы согреть скованную льдом душу, в окружающий ее мрак внес яркий свет. Его горячие поцелуи сулили то желание, которое вырвет ее из той капсулы, в которой она замкнулась от окружающей жизни. Но она к этому не готова и вряд ли когда будет готова.

Усилием воли Джулия заставила себя вернуться к разложенным перед ней бумагам.

Немного погодя раздался тихий стук в дверь, и вслед за ним в нее просунулась голова Криса.

— Вы тут уже несколько часов, — сообщил он. — Как насчет гоголя‑моголя? — и он протянул ей кружку с густым ароматным напитком.

— Выглядит замечательно. — Джулия, улыбаясь, поднялась со своего места.

— Идите сюда и передохните. Дети несколько минут назад уехали, пока что здесь тихо.

Джулия вышла из кабинета в зал, где они уселись на диван. Она отхлебнула из своей кружки и снова улыбнулась Крису, который оставался в костюме Санта‑Клауса, с белоснежными усами и бородой.

— Что случилось? — поинтересовался он, также улыбаясь в ответ. — Что вас рассмешило?

— Никогда прежде мне не доводилось пить гоголь‑моголь в обществе Санта‑Клауса.

Крис улыбнулся еще шире.

— Даже Санта‑Клаус вправе иногда доставлять себе удовольствие.

— Да, гоголь‑моголь, бесспорно, принадлежит к числу самых изысканных удовольствий, — ответила Джулия, сделав еще один глоток. — Я отложила вам на подпись целую пачку чеков. — Она с любопытством взглянула на Криса. — А что такое «Школа для детей»? Я не могла не заметить, что она пользуется вашей особой благосклонностью.

— Так оно и есть, — кивнул Крис. — Эта школа, находящаяся в пяти милях отсюда, представляет собой интернат для детей с трудной судьбой, испытывающих особые проблемы. Именно они играют в рождественском спектакле.

— Проблемы? Какого же рода? — спросила Джулия, вспоминая маленького мальчика, так дружелюбно и открыто беседовавшего с ней.

— Да самые разные. Проблемы адаптации, отсутствие способностей к учебе… Большинству из них нужно всего лишь особое внимание и особая любовь. Учителя и воспитатели делают в школе все, что могут, но подобные заведения всегда испытывают острую нужду в деньгах.

— А дети играют в вашей жизни важную роль?

— Дети — наше будущее.

Джулия ощутила в сердце укол острой боли. Да, всякий раз, глядя в глаза Ливви, она видела в них надежду на будущее, на продолжение своей жизни, своего рода… А главное — любви.

— Джулия?! — Голос Криса вернул Джулию к действительности, заставил ее отступить от края пропасти отчаяния, в которую она готова была вот‑вот броситься. Она благодарно улыбнулась ему и допила гоголь‑моголь.

— А что с Бенджамином? Почему он в этой школе?

Улыбка Криса красноречивее всяких слов сказала о том, как он любит этого ребенка.

— У Бенджамина мать‑одиночка, страдающая алкоголизмом. Год назад она легла в больницу в надежде излечиться от своего недуга, а Бенджамина отдала в «Школу для детей». С тех пор она то снова ложится, то выписывается, но толку мало, взять его домой она все равно не может.

— Как печально, — отметила Джулия.

— С Бенджамином все будет в порядке. Он врожденный оптимист и в конце концов выплывет. Крис улыбнулся еще шире. — Вы произвели на него очень сильное впечатление.

— Я? — удивилась Джулия.

— Да‑да, вы. Он сказал, что волосы у вас как у ангела, а пахнете вы цветком. Сдается мне, что бедняга влюбился.

— Он очень милый, — сказала Джулия, поднимаясь с дивана. — Я, пожалуй, пойду, приведу себя в порядок перед ужином. Спасибо за гоголь‑моголь.

Не забудьте о чеках — они ждут на письменном столе вашей подписи.

Крис тоже поднялся, взял из рук Джулии кружку и поставил вместе со своей на стол.

— Я подумал, что есть еще одна вещь, которую вам никогда не доводилось делать в обществе Санта‑Клауса, — сказал Крис и, прежде чем она могла догадаться о его намерениях, притянул Джулию к себе и приблизил свои губы к ее.

Поцелуй длился всего какой‑нибудь миг, но Джулия успела почувствовать сладкий вкус гоголь‑моголя на щетине его щекочущих усов.

Когда он выпустил ее, Джулия отступила на шаг назад. Он походил на Санта‑Клауса из витрины магазина, но целовался как Крис. Это было чуть смешно, но в то же время так приятно!

— Я запрещаю вам это делать, — заявила Джулия, понимая, что ее голосу недостает необходимой для таких слов твердости.

Он улыбнулся похотливой улыбкой, которая никак не вязалась с одеянием Санта‑Клауса.

— Я же вам сказал: Санта‑Клаус вправе иногда доставлять себе удовольствие. А целовать вас, Джулия, — это, безусловно, очень большое удовольствие.

— По‑моему, от жизни в этой глуши с вашими оленями вы немного одичали, — парировала Джулия как можно более легкомысленно, стараясь поддержать шутливый тон, хотя губы ее еще дрожали от поцелуя.

— Нет, мне просто нравится целовать вас, — мягко ответил он и осторожно коснулся рукой ее щеки.

Джулия вся напряглась, но он вдруг отпустил руку и рассмеялся. — Не заставите же вы меня прибегать к маневру с веточкой омелы, который так неудачно попытался применить Док?

Джулия покачала головой и улыбнулась.

— Просто как‑то странно целоваться с Санта‑Клаусом, к которому я с детства привыкла обращаться с просьбой принести мне на Рождество куклу‑младенца в пеленках и с соской во рту.

Крис опять рассмеялся и посмотрел на нее долгим добрым взглядом.

— А что бы вы желали получить в этом году от Санта‑Клауса? — спросил он.

Ливви! Слово чуть не сорвалось с ее губ, желание видеть рядом свою дочурку вспыхнуло в ней с новой силой. Ей так хотелось сказать: «Верните мне моего ребенка!»

Джулия грустно взглянула на Криса. Он, такой добрый, безусловно, от всего сердца хочет исполнить ее рождественское пожелание. Но даже Санта‑Клаус с его волшебным красным мешком не в силах сотворить чудо.

— Подарить мне то, что я хочу, вы не сможете…

Не сможет никто. — На сей раз она сама протянула руку и погладила его по теплой щеке. — Но благодарю вас за заботу, — еле слышно пробормотала она и стала подниматься по лестнице. Дойдя до середины, она повернулась и посмотрела на Криса.

Издалека он был вылитый Санта‑Клаус, в роли которого выступал. В красном с меховой опушкой костюме и блестящих черных сапогах, он выглядел так, как если бы только что сошел с поздравительной рождественской открытки.

Как Санта‑Клаус, он может предложить ей леденцы и гоголь‑моголь, увеселения и подмигивающие елочные игрушки. А как Крис — опьяняющие поцелуи и умопомрачительные ласки. Он может принести ей минуты облегчения от снедающей ее внутренней боли, но это будут только короткие минуты, после которых горе неизбежно с новой силой овладеет ею.

Джулия повернулась и продолжила свой путь по лестнице, думая о мужчине в костюме Санта‑Клауса. Она была уверена, что он хороший человек и заслуживает того, чтобы рядом с ним была женщина, которая отвечала бы на его чувство равновеликим. Она такой женщиной и не хочет, и не может быть — Джулия это знала точно. Ее любовь и ее жизнь похоронены вместе с Ливви. Джулия внутри мертва, и со временем Крис неизбежно поймет это.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Джулия видит Ливии, стоящую в группе ее соучеников на противоположной стороне улицы.

Белый мех дочкиной шубки сливается со снежным сугробом, покрывшим школьный двор.

При виде мамы Ливви возбужденно машет ей ручкой, Джулия отвечает ей улыбкой. На ангельском личике девочки написано волнение. Ливви нетерпеливо переминается с ноги на ногу, и Джулия прекрасно знает почему: девочке не терпится перебежать через улицу и отправиться за последними рождественскими подарками, но для этого приставленная к школе полицейская должна подать своим жезлом знак, что переход разрешен.

Всю неделю в доме только и было разговоров что о том, как они сегодня пойдут по магазинам, затем поедят в их любимой пиццерии и обратятся к Санта‑Клаусу с самой последней просьбой: чтобы он принес Ливви на Рождество щенка. При мысли о том, что в первый день праздника рано утром к порогу двери ее квартиры положат щенка коккер‑спаниеля, улыбка тронула губы Джулии. Ливви будет вне себя от радости. Она уже давно просит завести собачку, но Джулия только сейчас решила сделать ей этот подарок.

Вздохнув в свою очередь нетерпеливо, Джулия поплотнее запахнула пальто, сожалея, что забыла дома перчатки. Хмурое небо предвещало новый снегопад, да и метеорологи предсказали, что до Рождества выпадет еще на два дюйма снега. Джулия снова повернулась в сторону детей.

И вдруг до сознания Джулии дошло, что она видит сон. Она поняла это потому, что, когда регулировщица вышла на середину перекрестка и подняла свою ярко‑красную палку, все вокруг пришло в движение, но очень замедленное.

Джулия с неколебимой уверенностью знала, что произойдет затем. Она снова и снова видела эту сцену в своих снах, весь ужас случившегося, заново терзая ее, повторялся несчетное количество раз.

— Нет!.. — Джулия старалась проснуться, хорошо себе представляя, как будут развиваться события и чем они окончатся. Она боялась, что сойдет с ума, если опять станет свидетельницей того, что произошло. — Нет!

Но все шло как по писаному. Регулировщица подняла руку, подавая детям сигнал, что они могут начать переходить улицу, и тут Джулия, вместо того чтобы пробудиться, попыталась изменить свою судьбу. «Ливви, не ходи! Стой, детка, на месте! Не переходи через улицу!» — закричала она.

Но они существовали как бы в разных временных измерениях — Джулия жила в настоящем, а Ливви была лишь призраком из прошлого и никак не могла услышать отчаянных призывов матери.

Она еще раз весело махнула ей ручкой и выбежала на проезжую часть.

Автомобиль появился неожиданно, словно с неба свалился. Он мчался с бешеной скоростью. Водитель, по‑видимому, лишь в самую последнюю секунду заметил регулировщицу. Чтобы не наехать на нее, резко взял в сторону и подбил маленькую девочку в белой меховой шубке, которая, будто посланный детской рукой пушистый снежок, легко взлетела в воздух.

Воцарилась мертвая, неземная тишина. Ребенок, распростертый на обочине тротуара, не издавал ни звука. Автомобиль будто бы растворился в воздухе.

Вдруг Джулия услышала крик. Даже не крик, а вой, который, подобно завываниям ветра, становился то тише, то громче, но не прекращался ни на секунду. И тут Джулия поняла, что крик срывается с ее уст. Он не прекратился и тогда, когда она приблизилась к бездыханному телу Ливви…

— Джулия! Джулия!

Джулия попыталась оторвать от себя удерживающие ее руки, ведь ей надо как можно скорее добежать до своей девочки и каким‑то чудодейственным образом вдохнуть снова жизнь в ее маленькое тельце.

— Проснитесь, Джулия! Вас мучает кошмар!

Джулия старалась понять смысл этих слов, но они упорно не желали укладываться в ее сознание.

Наконец она с трудом раскрыла глаза и встретилась с темно‑синими глазами Криса.

— Крис? — Джулия коснулась рукой его лица, желая окончательно понять, где она и что с ней происходит, но тут ее снова охватил ужас только что пережитого во сне. Она всхлипнула, слезы затуманили ей глаза, лицо Криса отступило за пелену слез.

— Шшш, все в порядке. — Он поднял ее на руки и, прижав к своей обнаженной груди, такой сильной и теплой, нежно, словно отец, успокаивающий раскричавшееся со сна дитя, начал ее баюкать, не переставая бормотать слова утешения и гладить по голове.

Через несколько минут слезы на глазах Джулии высохли, но в душе ее осталась привычная черная пустота, грозившая поглотить ее целиком.

Вдруг она осознала, что прижимается к обнаженной груди Криса, а на ней самой — лишь ночная рубашка из легкого шелка, едва прикрывающая наготу, и она рванулась от него в сторону.

Крис выпустил ее, но продолжал сидеть на краю кровати.

— Вас мучил какой‑то кошмар, — произнес он.

— Хуже, чем кошмар: воспоминание. — Джулия вздрогнула. Сколько же еще раз мне придется переживать этот страшный миг, разрушивший всю мою жизнь? — подумала она.

— Воспоминание о чем? Расскажите мне. — Глаза Криса были полны сочувствия.

Джулия покачала головой: ей не хотелось делиться своим горем с человеком, который ее ребенка в глаза не видел. Она уже познала на собственном опыте, как окружающие реагируют на постигшее ее несчастье. После того как оно произошло, она первое время испытывала необоримую потребность говорить о Ливви с кем угодно, лишь бы ее слушали. Ей это было необходимо как воздух, но собеседников ставило в затруднительное положение. Не сосредоточивайся на этом, советовали ей друзья, стараясь не замечать ее страданий. Постарайся отвлечься, говорили они и тактично меняли тему разговора.

И Джулия быстро научилась скрывать свое горе, лелеять воспоминания о Ливви в своем сердце и горевать о ней в одиночестве.

— Прошу вас, Джулия, откройтесь мне. Я должен все знать. Чтобы понять. — Он поднял ее руку и, уподобясь гадалке, провел пальцем по линиям ладони, словно пытаясь разгадать ее прошлое и провидеть будущее. — Прошу вас, Джулия, помогите мне понять вас. — Его голос дрожал от волнения, и Джулия поняла, что не сможет ему отказать. Он сама доброта! И как‑то совсем незаметно стал ей близким человеком.

Она со вздохом поднялась с постели, надела халат, чтобы не замерзнуть, — рассказывать она могла, лишь шагая по комнате. А Крис продолжал сидеть на постели, выжидательно глядя на нее.

— Мне приснился тот страшный день, когда погибла моя дочь. — Не дав ему вымолвить ни единого слова соболезнования, она продолжила бесстрастным, даже сухим тоном:

— Ее сбил легковой автомобиль, когда она после занятий переходила улицу.

Водитель был пьян, — пояснила она, — ехал с развеселого банкета в обществе сослуживцев, где упился ромовым пуншем.

— Что с ним сталось?

— Не имею представления, — пожала плечами Джулия. — Первые два месяца после несчастья я жила как в тумане. — Она подошла к окну и всмотрелась в расстилавшийся за ним мрак — вот такой же не покидал и ее сердце. — Оливия была вся моя жизнь. Мой супруг сбежал от меня на четвертом месяце моей беременности, так что с самого начала мы с девочкой жили только вдвоем.

До этого момента Джулии удавалось держать себя в руках, но тут ее чувства вырвались из‑под жесткого контроля, и она больше не могла бороться с подступавшими рыданиями. Повернувшись лицом к Крису, она вытянула вперед руки, отяжелевшие от пустоты.

— Я просыпаюсь ночью от желания держать ее на руках. Я никак не научусь жить без нее, — прошептала Джулия.

Крис поднялся с кровати и подошел к Джулии, но не коснулся ее: он понимал, что она сейчас в стране воспоминаний и мешать ей нельзя.

— Расскажите мне о ней, Джулия, — попросил он. Вы рассказали мне, как она умерла. А я хочу услышать, как она жила. — Она внимательно посмотрела на него, не в силах унять дрожь в губах. Он осторожно подвел ее к кровати, и они оба уселись на ее край. — Так расскажите же мне о вашей Ливви, ласково попросил он.

И Джулия начала.

Она рассказала, как Оливия родилась, как врач положил ребенка ей на руки и она прижала его к себе, ощущая сладкий запах детского тельца и гладя головку, покрытую легким пухом. В тот миг Джулия поверила, что на свете бывают чудеса.

— Она никогда не ходила спокойно, если только можно было бежать, и не говорила, если можно было петь. Она обеими руками обнимала жизнь и выжимала из нее все ей доступное.

Рассказы сплошным потоком лились из Джулии. Едва закончив один сюжет, связанный с Ливви, она немедленно приступала к следующему, создавая перед глазами Криса живой портрет удивительной маленькой девочки, которая всем окружающим приносила радость.

По мере того как она говорила, ее напряжение спадало, карие глаза смягчались, улыбка становилась удивительно привлекательной. Крису хотелось облегчить ее скорбь, взвалить часть этого тяжкого бремени на себя или вовсе освободить от него Джулию, но он понимал, что это невозможно. Ливви навсегда останется частью Джулии.

Теперь поведение Джулии стало ему понятным: вот откуда ее стремление к одиночеству, внезапные приступы душевной боли. Как найти способ помочь ей жить с этой трагедией потери единственного ребенка?

А Джулия унеслась всеми своими мыслями в прошлое, когда Ливви еще была с ней. Крис обнял ее за плечи, она прижалась к нему, и так, сидя бок о бок на кровати, она до поздней ночи продолжала говорить, а он — только слушать.

Но вот она замолчала… Молчание длилось минуту, другую, затягивалось все больше, и тогда Крис понял, что Джулия заснула. Он еще крепче сжал ее в объятиях, впитывая в себя ее тонкий запах, довольный тем, что во сне черты ее лица расслабились и стали спокойнее. Он был уверен, что больше Джулию не посетят кошмары, во всяком случае в эту ночь.

Поделившись с ним своими переживаниями, она облегчила душу, и поселившаяся там как будто навеки скорбь уступила место светлым воспоминаниям.

Он нехотя положил ее на кровать и заботливо укутал одеялами. Джулия не шелохнулась. Она спала крепким, здоровым сном, и дыхание еле вздымало ее грудь.

Крис протянул руку и осторожным движением отбросил с лица Джулии золотистую прядь волос.

Если бы вот так же устранить все страдания, омрачавшие до сих пор ее жизнь! Для матери нет горя больше, чем смерть ребенка, и мысль о том, какие муки пришлось вынести Джулии, заставляла сердце Криса сжиматься от жалости.

Но ведь будет еще большей трагедией, если Джулия отвернется от жизни, очерствеет душой и закроет свое сердце для любви.

Крис должен убедить Джулию, что она обязана жить полнокровной жизнью, хотя только чудо может заставить ее поверить, что она имеет право быть счастливой. Ливви навсегда останется в ее памяти, но мысли о маленькой девочке не должны мешать будущему Джулии.

Да, должно произойти чудо, но Криса это не смущало. В конце концов, Санта‑Клаус что ни день творит чудеса.

Он нагнулся, нежно поцеловал Джулию в висок и ушел в свою комнату.

Джулия проснулась с миром в душе. Это удивило ее в тот самый миг, когда она открыла глаза, ведь она так привыкла пробуждаться с мрачным предчувствием проживания еще одного дня одиночества.

Стоя под душем, Джулия перебирала подробности полуночного разговора с Крисом. О, как это было прекрасно — поделиться с ним воспоминаниями о Ливви, вместо того чтобы в ужасе пытаться прогнать их от себя! Как приятно было возвратиться в прошлое и радоваться своему ребенку, рассказывая о нем другому человеку!..

Одевшись, Джулия подошла к зеркалу и с удовольствием отметила, что побледневший синяк уже можно было почти скрыть с помощью косметики. К тому времени, как она возвратится в Денвер и пойдет на работу, он наверняка исчезнет окончательно.

Мысль о том, как ей придется объяснять Кейт, почему она так и не добралась до ее хижины, вызвала у Джулии улыбку. Поверит ли Кейт, что она, Джулия, все это время провела с Крисом Кринглом? Скорее всего, нет. Она и сама не вполне в этом уверена.

Но тут Джулия подумала, что день ее отъезда неотвратимо приближается, и улыбка сползла с ее лица. Странно, как она привязалась к этому месту!

После сегодняшней ночи у нее больше нет душевных тайн от Криса. Отныне ему известно, что ей пришлось вынести, и он разделил с ней ее горе. Но что важнее всего — он заставил ее рассказать о Ливви решительно все: о каждом ее слове и поступке…

К своему великому удивлению, Джулия поняла, что ей будет трудно распрощаться с этими людьми, которые были так добры к ней и заняли свое место в ее сердце.

Она отвернулась от зеркала и сошла по лестнице в кухню, где уже хлопотала Мейбл, наряженная в ожидании гостей в свой самый парадный костюм длинную красную юбку, белую блузку и зеленый передник.

— Доброе утро! — весело поздоровалась Джулия. Что, автобусы прибывают сегодня с раннего утра?

— Я их жду с минуты на минуту, — ответила Мейбл. — Теперь до самого Рождества никакого роздыха не будет. Последние два дня перед праздником всегда самые суматошные.

— Чем я могу быть полезна? — спросила Джулия.

— Может, заварите свежего кофе? — благодарно улыбнулась Мейбл. — Док кормит животных, вот‑вот появится, а он любитель свежего кофе.

Джулия занялась кофеваркой.

— День обещает быть великолепным, — сказала она, заметив, как первые лучи утреннего солнца блеснули на снежных сугробах.

— Метеорологи обещают температуру около сорока пяти градусов[8], — Мейбл сокрушенно покачала головой, — а значит, на моих полах будут сплошные лужи и грязь.

— Хотите я помогу вам с уборкой, — предложила Джулия.

— Благослови вас Господь, милочка, но мытье полов для меня дело привычное. Мне просто нравится поворчать.

— Самое правдивое признание, какое мне доводилось от вас слышать! — В кухню вошел Док. Тем не менее я считаю вас самой замечательной женщиной из всех, кого я встречал.

— Вот болтун‑то, не зря говорят, язык без костей, отпарировала Мейбл, заливаясь краской.

Джулия с удовольствием наблюдала за этим обменом любезностями, который, как она теперь поняла, был своеобразной формой флирта между стариной Роджерсом и Мейбл.

— Что вы желаете на завтрак? — спросила Мейбл.

— Тарелку оладий и горячий долгий поцелуй, ответил Док, садясь на стул и кивая в знак приветствия Джулии, которая, наполнив кофеварку водой, ждала, пока закипит вода.

— Сиропа к оладьям хотите? — поинтересовалась Мейбл.

— Нет, не хочу.

— Значит, получите одни оладьи.

— Вы, должно быть, рассудили правильно, ворчливо ответил Док, но тут же улыбнулся Джулии. — Она, Джулия, жестокая женщина. Мне кажется, Мейбл получает удовольствие от того, что разбивает мое сердце.

— Я бы с большим удовольствием разбила не ваше сердце, а голову! — воскликнула Мейбл, насмешив Дока и Джулию.

— Ах, как приятно с утра пораньше услышать такие слова! — произнес Крис, появляясь на пороге кухни. На нем уже был костюм Санта‑Клауса. Как вы спали? — обратился он к Джулии, тепло посмотрев на нее.

— Я и не помню, когда спала так хорошо, — улыбнулась она в ответ. После ночного разговора она чувствовала к нему особое расположение. — И все благодаря вам, — добавила она мягко.

Он сделал вид, что приподнимает воображаемую шляпу.

— В любой момент к вашим услугам, мадам!

— Чего‑то я, видно, не понимаю, — заметила Мейбл, с любопытством поглядывая на них обоих.

— Ничего такого, что подлежит обсуждению, смеясь, откликнулся Крис.

Мейбл подозрительно взглянула сначала на покрасневшую до корней волос Джулию, затем — на Криса и, понимающе хмыкнув, повернулась снова к плите.

Едва они закончили завтракать, как к воротам подкатил первый автобус и до кухни донеслись, несмотря на отдаленность, звонкие голоса детей.

— О господи, я так и знала, что завтракать сегодня надо было пораньше! — воскликнула Мейбл, недовольно косясь на горы грязной посуды.

— Идите встречать детей, а я тут уберусь, — решительно сказала Джулия, не слушая протестов Мейбл.

Когда все ушли, она до отказа забила посудомоечную машину, вытерла со стола и, убедившись, что в кухне ни пятнышка, ни соринки, уже собралась уходить, но задержалась у окна, залюбовавшись Крисом, который стоял посередине двора в окружении детей.

Даже тулуп Санта‑Клауса на толстом слое ватина, отороченный пышным мехом, не мог испортить стройную фигуру Криса. Джулия не сомневалась, что если откроет окно, то услышит его смех. Самый сексуальный Санта‑Клаус из всех виденных мною, мелькнуло у Джулии в голове, и по спине у нее пробежала дрожь, приятная дрожь сексуального вожделения.

Недовольная направлением своих мыслей, Джулия укоризненно покачала головой, отошла от окна и направилась в кабинет — поработать. При особом усердии она могла сегодня окончательно привести в порядок бухгалтерские книги Криса, так как это было единственное, чем она была в состоянии его отблагодарить.

Крис снял телефонную трубку и устало рухнул на стул у кухонного стола.

— Привет, Чарли, — поздоровался он с механиком, одновременно помахав рукой входившей в кухню Мейбл. — Хорошо, я ей передам. — Слушая сообщение механика, Крис на глазах у Мейбл мрачнел. — Завтра, с утра?.. И в самом деле очень быстро. — Он покосился в сторону Мейбл, которая, отвернувшись от него, разгружала посудомоечную машину. — Ммм… Послушай, Чарли, а не можешь ли ты подержать машину еще пару дней, ну, по крайней мере до Рождества?.. Ага. Очень хорошо.

Благодарю. Значит, увидимся. — Он медленно положил трубку на место, избегая смотреть на Мейбл, которая прекратила возиться с тарелками и пристально глядела на него. — Ну и денек! — произнес Крис, вставая и смотря на нее чистым, невинным взором. — Поднимусь, пожалуй, к себе и переоденусь. Я буквально с ног валюсь от усталости.

— Гм… Хитрости, они всегда очень утомляют, заметила Мейбл.

— Да, я схитрил, но ведь самую малость, — ответил Крис с выражением провинившегося ребенка. Чарли уже привел в порядок машину Джулии, но мне кажется, что ей лучше переждать Рождество у нас. Ведь накануне Рождества погибла ее дочурка, напомнил он Мейбл о том, о чем рассказал еще утром. — Покинув нас, она окажется одна в пустом доме. Да, я схитрил, но разве вы не понимаете, что эта хитрость во благо?

— О, понимаю, понимаю, и даже очень хорошо понимаю, — ответила Мейбл, окидывая его оценивающим взглядом. — Понимаю, что ты влюбился в эту женщину.

Крис удивленно уставился на Мейбл.

— В жизни не слыхал ничего смешнее, — произнес он наконец. — Я просто хочу помочь ей пережить тяжелое для нее время, вот и все. Я… я хочу помочь ей оправиться от постигшего ее горя, мне кажется, что если она сумеет перенести здесь первую годовщину смерти дочери, то дальше все пойдет на лад.

— И что же будет, когда все пойдет на лад? — поинтересовалась Мейбл.

— Тогда она уедет отсюда и заживет полнокровной, счастливой жизнью, — ответил Крис.

Но как только эти слова сошли с его уст, его сердце по непонятной ему самому причине сжалось от тоски.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Джулия, красную мне, пожалуйста! — крикнул Крис с верха стремянки.

Джулия порылась в коробке и из груды разноцветных лампочек извлекла красную. Склонив голову набок, она наблюдала, как Крис выворачивал из гирлянды над входной дверью дома перегоревшую лампочку и вставлял новую.

— Теперь, думаю, все впорядке, — с этими словами Крис спустился со стремянки и встал рядом с Джулией. Включив гирлянду, он с улыбкой удовлетворения смотрел на каждую загоравшуюся лампочку. — В венке, что висит на торце дома, также есть несколько перегоревших, — сказал потом Крис, подхватил стремянку и понес ее за угол.

Джулия последовала за ним с коробкой новых лампочек в руках, наслаждаясь теплыми лучами солнца, сквозь пальто гревшими ее спину. Последние, два дня стояла изумительная погода, и Крис почти все свободное время проводил на улице, охорашивая дом перед приездом гостей на Рождество.

Программа вечера обещала быть интересной.

А Джулия тем временем приводила в порядок отчетность Криса и помогала Мейбл печь специальные пирожные для раздачи после окончания концерта. Оба дня были до предела заполнены кипучей деятельностью, но это не мешало обитателям дома от души смеяться.

Единственное, что вызывало у Джулии замешательство, — это те минуты, когда она оставалась с Крисом наедине. Ей нравилось его общество, нравились его способность легко смеяться и привычка в задумчивости поглаживать бороду большим и указательным пальцами. Но когда они оказывались с глазу на глаз, между ними пробегала искра, которая вызывала у нее ощущение неловкости.

А сейчас, глядя на Криса снизу вверх, Джулия любовалась игрой солнечных лучей в его черных волосах и могучей спиной, обрисовывавшейся под плотной фланелевой рубашкой всякий раз, как он протягивал руку к гирлянде из лампочек. От разгоравшегося в ней желания Джулия стыдливо отводила глаза.

Кого она пытается обмануть? Она отлично знает, что за искра пробегает между ними, когда они остаются вдвоем. Это — чувственное желание в своем самом чистом и откровенном проявлении.

Ибо истина заключается в том, что какая‑то часть существа Джулии желает заниматься с Санта‑Клаусом весьма греховными делами.

Джулия немедленно отогнала от себя эти мысли. Да как она смеет даже думать о таком?! Как смеет хоть на миг возжелать любить мужчину, найти забвение в его объятиях, почувствовать себя счастливой?!

Год назад ее счастье было навсегда похищено у нее. Сегодня исполняется ровно год. Джулию охватила дрожь, ей показалось, что солнце над головой померкло.

— Мне нужны две синие и одна красная! — крикнул сверху Крис, выведя ее из задумчивости.

Джулия кивнула, довольная тем, что отвлекается от тяжких воспоминаний. Крис вмиг заменил перегоревшие лампочки и спустился вниз.

— Порядок, — заметил он. — Теперь, мне кажется, все готово к завтрашнему вечеру.

— А дети? Они знают свои роли? — спросила Джулия, следуя за Крисом в сарай, куда он занес стремянку.

— Это выяснится на генеральной репетиции.

— Вы ожидаете, что на праздник съедется много народу?

— Этого никогда нельзя знать заранее, — пожав плечами, ответил он и поставил стремянку на место. — Родители участников спектакля обычно не балуют нас своим присутствием, а вот учителя из «Школы для детей» приезжают, и даже целыми семьями. Приезжают и соседи, выражая таким образом поддержку нашему делу. — Крис жестом руки пропустил Джулию впереди себя. — Как правило, при хорошей погоде у нас собирается человек двадцать, а то и тридцать.

Пока они пересекали двор по тающему снегу, он несколько раз будто бы невзначай клал руку на плечо Джулии. Это просто дружеский жест, уговаривала она себя. И тем не менее, ощущая ее тяжесть на своем плече и исходившую от него мужественную силу, Джулия невольно вспоминала о давно забытом — о том, какую радость приносит чудо взаимной любви, как хорошо делиться своими надеждами и мечтами с любимым человеком, какое счастье полностью ему отдаться.

Но эти наслаждения не просто забыты ею, а намеренно вычеркнуты из ее жизни навсегда, мелькнуло у Джулии в голове, и выражение ее лица сразу посуровело. Ливви больше никогда не будет нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, стоя на снегу. И никогда не засмеется. Она пребывает в холодном и темном узилище. А что, если ей там страшно? Или холодно? Эти мысли раз и навсегда отсекли от Джулии возможность снова стать счастливой.

Она повернула голову к Крису. Но вот почему он не связал свою жизнь с любимой женщиной, а целиком и полностью посвятил себя этому месту и окрестной детворе? — вдруг удивилась она.

— Вы не женаты? — спросила напрямик Джулия.

Крис, пожав плечами, взял Джулию под локоть, помогая перейти через обледеневший, скользкий участок.

— Много лет назад я чуть было не женился. К счастью, еще не успев связать себя брачными узами, мы оба поняли, что по‑разному смотрим на жизнь и ждем от нее разного. Когда я рассказал своей избраннице о моих планах относительно «Северного полюса», она сочла меня безумцем.

— Ну а сейчас?

— А сейчас уже все вокруг уверены, что я безумец. — Он отпустил ее локоть, улыбнулся и устремил на нее задумчивый взгляд. — Но я не теряю надежды встретить женщину себе под стать. Только совершенно особенная женщина может быть миссис Крис Крингл.

Он распахнул перед Джулией дверь, и они вошли в кухню, где застали необычную суматоху.

Док, взгромоздившись на стул, старался вантузом прочистить засорившуюся раковину.

Стоявшая рядом Мейбл, в волнении теребя край передника, озабоченно взглянула на Криса и Джулию.

— Вода не проходит, — пояснила она. — Ни тебе обед приготовить, ни посуду помыть.

— Я сказал, что прочищу, — и прочищу! — воскликнул Док и сделал паузу, чтобы обтереть пот со лба.

— Может, все же вызвать водопроводчика? — предложила Мейбл, по‑прежнему теребя передник.

— Зачем? Сказал же — я починю, — возразил Док и с новой силой принялся за работу.

— Может, я помогу? — спросил Крис.

— Ни в коем случае, — ответил побагровевший и задыхающийся от усилий Док. — Я, конечно, не первой молодости, но проклятой раковине не одолеть меня. — В этот самый миг проклятая раковина заурчала, давая знать, что засор не устоял перед героизмом Дока, и тот торжествующе улыбнулся.

— Наклонитесь, — потребовала Мейбл, глядя в упор на красного как рак, тяжело дышащего старика.

Обтирая лоб тыльной стороной ладони, он взглянул на нее нетерпеливо.

— Зачем?

— Я прошу вас наклониться, — повторила Мейбл, лукаво улыбаясь. — Мне хочется вас поцеловать.

— Сейчас? Когда я весь в поту?

— Ну, если, конечно, вы не желаете, то навязываться я не стану! — выпалила Мейбл с обиженным выражением лица.

Док незамедлительно наклонился, Мейбл обхватила его лицо руками и, хихикнув по‑девчачьи, влепила ему в щеку смачный поцелуй. Отступив затем назад, она с удовлетворением взглянула на Криса и Джулию.

— Я же сказала вам, что поцелую его, когда этого захочется мне, и ни минутой раньше, — сообщила она.

Док выпрямился и поднял глаза к небу.

— О, милостивый Боже, сжалься, сжалься надо мной и дай мне постигнуть еще при жизни, как устроен разум женщины! — взмолился он.

— Ах, Док, боюсь, что это одна из последних неразгаданных тайн жизни, — рассмеялся Крис. Он тронул Джулию за плечо и, поманив за собой, вышел из кухни.

— Они очень подходят друг другу, — с легкой улыбкой сказала Джулия.

— Наблюдать за развитием их романа весьма интересно. — Крис сел на диван в зале. — У них много общего. Каждому нужен кто‑то, кого можно ругать, изводить и… любить.

Джулия рассмеялась, кончиком пальца коснувшись одной из игрушек на елке.

— Эта пара совсем по‑особому понимает правила ухаживания.

Крис поднялся с дивана и приблизился к ней, его теплое дыхание обдало ее щеку.

— Каждому нужно иметь в жизни нечто особое, принадлежащее лишь ему одному.

— Или воспоминание об особом, что ему некогда принадлежало, — возразила Джулия.

— Разве одного воспоминания достаточно? — мягко спросил Крис, глядя на Джулию так внимательно, словно старался проникнуть взглядом в глубь ее, в самые тайники ее сердца.

Джулия помедлила с ответом.

— Должно быть, достаточно, — вымолвила она наконец. Качнув пальцем елочную игрушку и испытывая обычную при общении с Крисом неловкость от передающегося ей от него заряда неуемной энергии, Джулия отодвинулась подальше и торопливо произнесла:

— Извините меня, я поднимусь к себе наверх. Мне надо кое‑что сделать до ужина.

Несколько секунд спустя она уже шагала в одиночестве в своей комнате, не переставая думать: сначала о Доке с Мейбл, затем о Ливви и наконец о Крисе. Как‑то так вышло, что все смешалось у нее в голове, прежней ясности как не бывало. Казалось, что даже ее скорбь стала иной.

— Нет, — не столько сказала, сколько тяжко выдохнула она под конец своих раздумий, — нет, ничто не изменилось. — Ливви как не было в живых, так и сейчас нет, а она, Джулия, оберегает свою скорбь как дань любви к своему ребенку.

Непонятное томление продолжало мучить Джулию весь остаток дня. Ужинала она без особого аппетита, не участвуя в общем разговоре.

Позднее вечером она стояла у окна своей комнаты, уставившись в окружающую темноту. Год назад оборвалась и ее жизнь. На нее нахлынули воспоминания — и трагические, и счастливые. Она снова преисполнилась своим горем. Черное отчаяние вновь вцепилось в нее своими клещами.

Ну и хорошо. Так проще и яснее. К чему эти эмоции, которые обуревают ее в последние дни?..

Она вздохнула, обхватила себя руками и продолжала всматриваться в непроницаемую ночную тьму. Вот в таком мраке обречена навеки пребывать Ливви. Никогда ей больше не почувствовать на своем лице солнечного тепла, не услышать пения птиц на деревьях…

Джулия прижалась лбом к оконному стеклу, и его студеная поверхность подействовала на нее отрезвляюще: нет, она уже не в состоянии упиваться своим горем, как прежде; ей, пожалуй, больше по душе та равнодушная отрешенность, с которой она уехала из Денвера.

Впервые за все время после смерти Ливви ей не хотелось предаваться скорби — напротив, она угнетала ее. Джулии захотелось отвлечься от своих печальных дум и ощущений. Ее непреодолимо потянуло туда, где кипит жизнь и звучит смех.

Не оставляя себе времени на размышления, Джулия сбежала по лестнице к задней двери, нацепила на себя пальто, влезла в ботинки и вышла наружу. Подтаявший днем снег схватила ледяная корка, которая весело потрескивала под ее ногами.

Она решительно направилась к сараю, уверенная, что там полно народу и царит суета, которая не даст ей погрузиться в свои мысли и копаться в ужасном прошлом.

— Этого я не надену… Ведь это платье! — услышала Джулия голос Бенджамина, входя в дверь.

Она незаметно проскользнула мимо, отыскала себе укромное местечко, села и стала наблюдать за Крисом, который уговаривал огорченного мальчугана.

— Но так были одеты мудрецы, — убеждал Крис, указывая на двух других мальчиков в аналогичных костюмах. — Видишь, и они нарядились так же.

Бенджамин скрестил руки на груди и упрямо покачал головой.

— Мальчики не носят платьев! — решительно заявил он.

Крис явно был в отчаянии, и, повинуясь внезапному порыву, Джулия встала и подошла к сцене.

— Привет, — произнесла она, улыбаясь Бенджамину.

— Привет, — ответил Крис с усталой улыбкой.

— Что здесь происходит? — спросила Джулия.

— Да вот, — вздохнул Крис, — Бенджамин не хочет надевать свой костюм, говорит, что мальчики платьев не носят. И мудрецы тоже.

— Он совершенно прав, — согласилась Джулия, заставив Криса раздраженно поморщиться. — Мудрецы платьев не носят, они носят тогу. — Она взяла костюм из рук Криса и подняла вверх. — А это тога, и очень красивая.

Бенджамин опустил руки и с сомнением взглянул на Джулию.

— Тога?

Джулия кивнула, помогла Бенджамину натянуть костюм на его выпуклый животик и, сделав шаг назад, окинула мальчика критическим взором.

— Замечательно. Теперь у тебя красивый и достойный, а главное, очень мудрый вид.

Бенджамин расправил плечи, улыбка заиграла на его губах.

— Хорошо, я буду выступать в тоге.

— Прекрасно. Теперь продолжим репетицию, сказал Крис, сверкнув в сторону Джулии благодарной улыбкой.

Репетиция возобновилась, Джулия уселась на свое место, не сводя глаз со сцены, где дети произносили слова своих ролей и пели песни. Она смежила веки, и ей представилось, что на сцене стоит одетая в костюм Ливви с сияющими глазами и поет с таким усердием, что ее голосок перекрывает все остальные. Видение становилось все отчетливее, а звуки репетиции как бы отдалялись от Джулии.

— Вы спите? — вдруг раздалось рядом с ней.

Джулия вздрогнула от неожиданности, но тут же узнала голос Бенджамина и источаемый им запах детства. Неохотно открыв глаза, она увидела, что Бенджамин усаживается на соседний стул.

— Нет, не сплю, — мягко ответила Джулия, поняв, что Крис объявил перерыв. Вокруг него столпились дети, которым он раздавал печенье и лимонад.

— Хотите лимонаду? — спросил Бенджамин. — А то я схожу и принесу.

Джулия покачала головой, желая одного: возвратиться в мир ее видений, насладиться воспоминаниями.

— Почему бы тебе не побегать в перерыве с Друзьями? — спросила она дружелюбно.

— Мне не хочется, — смущенно ответил, он. — Мне больше нравится сидеть здесь, с вами. — Он начал в обычном своем ритме болтать ногами, затем с любопытством взглянул на Джулию. — А у вас есть муж?

— Нет, я в разводе.

— И моя мама тоже. А дети у вас есть?

Сердце Джулии сжалось.

— Да, у меня… у меня маленькая девочка.

— А где же она? — улыбнулся до ушей Бенджамин.

— Она… она умерла в прошлом году. Ее сбила машина.

— Значит, она на небе.

— Наверное. — Руки Джулии конвульсивно вцепились в ткань пальто. Ей хотелось, чтобы Бенджамин ушел, чтобы этот разговор немедленно прекратился. — Мне кажется, тебе лучше возвратиться на сцену. Ведь репетиция вот‑вот начнется.

— Если ваша маленькая девочка на небе, то почему у вас такой грустный вид? — продолжал Бенджамин как ни в чем не бывало. — На небе повсюду красиво и никто никогда не болеет. — Он задумчиво воззрился на Джулию. — Если я попаду на небо раньше мамы, я бы не хотел, чтобы она печалилась. Небо…

— Бенджамин, иди на сцену! — уже потребовала Джулия, из‑за объявшей ее душевной боли не замечая, каким тоном она говорит.

— Ничего, ничего, я могу еще побыть здесь, — заупрямился Бенджамин. — А как звали вашу девочку?

Не выдержав этой пытки, Джулия, вся дрожа, вскочила.

— Я не желаю больше об этом разговаривать! воскликнула она, смутно сознавая, что говорит сердито, но не в силах изменить свой голос. Ее страдание затмило все вокруг. Она хотела одного прекратить разговор и уйти от мальчика с ясными глазами и запахом детства. — Иди к детям, Бенджамин.

— Но я только…

— Убирайся отсюда! — крикнула она в полный голос, но тут же внутренне сжалась, заметив, что на глазах ребенка блеснули слезы, а нижняя губка у него предательски задрожала. Она было хотела извиниться перед Бенджамином, но рядом вмиг вырос Крис. Он схватил ее за локоть и решительно отвел в конец сарая. Когда они оказались вне поля зрения детей, Крис резко повернул Джулию к себе и взглянул на нее, но вместо обычной теплоты от него веяло арктическим холодом…

— Вы отдаете себе отчет в ваших поступках? спросил он свистящим шепотом.

— Я…

— Как вы смеете являться сюда и вымещать свое несчастье на Бенджамине? Что дает вам право кричать на маленького мальчика и доводить его до слез? — Крис говорил с сердитым выражением лица, чуть ли не до боли сжимая локоть Джулии. Ливви была бы возмущена вашим поведением.

Настал черед Джулии выйти из себя, она с силой рванула руку, высвобождая ее.

— У вас хватает смелости полагать, что вы все знаете о моей дочке, даже о том, что бы она подумала и сказала! — воскликнула она запальчиво, хотя сердце ее при этом разрывалось на части. — Вы не вправе говорить о ней. Да и потом, во всем виноваты вы, и никто иной. Вам следовало отвезти меня в мотель… предоставить самой себе… а главное — оставить меня умирать в машине. — Последние слова она, охваченная отчаянием, произнесла уже шепотом.

Гнев на лице Криса сменился разочарованием и огорчением.

— Джулия, Ливви ушла из жизни. Нам не всегда известно, почему это происходит, но мы обязаны продолжать жить. Раз она на небе, значит, так надо.

А вам пора с этим примириться. Вы рассказывали мне, как Ливви любила жизнь, как обожала смеяться. Ей бы наверняка хотелось, чтобы вы продолжали жить.

— Но я не знаю, как. — Не желая больше ничего слышать, Джулия отдалась своей скорби, подобно черной шали отделившей ее от остального мира, и выскочила из сарая.

Долго бежала она, словно спасаясь от боли, терзавшей ее, как хищный зверь когтями.

Холодный ночной воздух обжигал ее легкие, но она продолжала бежать, пока, обессилев, не упала на снежный сугроб.

Стояла мертвая тишина, в которой громко раздавались ее сдавленные рыдания и всхлипывания.

О, Ливви, милая Ливви! Ее сердце сжималось от желания прижать дочурку к себе, ощутить аромат ее тонких волос. Так не должно быть. Дети не должны умирать раньше своих родителей!..

Джулия перевернулась на спину и вгляделась в миллионы звезд над головой. Которая из них Ливви? Когда Джулия была маленькой, ее мама говорила, что звезды — мигающие глаза ангелов.

Джулия крепко закрыла глаза, пытаясь преградить путь слезам, которые ледяными потоками струились по ее щекам. Нет, дети не должны умирать раньше своих родителей. Это противоестественно.

Помимо воли Джулии вспомнилась ее мать. Она скончалась три года назад после продолжительной болезни.

Джулия хорошо помнит специфический запах дезинфекции, стоявший в палате, тихое ритмичное позвякивание аппарата искусственного сердца, подключенного к матери, ее затрудненное дыхание.

— Джулия! — еле слышно позвала мама. Одной рукой она погладила щеку дочери, второй взяла ее за руку.

— Я здесь, — ответила Джулия.

Мать с любящей улыбкой посмотрела на дочь и вытерла слезы с ее лица.

— Не плачь по мне, доченька. — (Джулия, не в силах выговорить ни слова, лишь крепче сжала руку матери.) — И не волнуйся за меня, — продолжала мать. — Мне будет хорошо, пока я буду знать, что ты счастлива.

Сейчас в голове Джулии без конца крутились слова Криса. Может, он прав? И Ливви в самом деле испытывает потребность, чтобы она, Джулия, была счастлива?

Джулия не сомневалась в том, что Ливви на небе, что ее поддерживают любящие руки. Точно так же она была совершенно уверена в том, что когда‑нибудь снова обнимет свою Ливви. Но до этого Джулии надо научиться продолжать жить без девочки.

Она села и вытерла слезы с холодных щек. Крис прав. Ливви любила жизнь, а более всего она любила Рождество. Поворачиваясь спиной к тому, что Ливви так любила, не обижает ли она свою дочурку?

Не переставая напряженно рассуждать сама с собой, Джулия медленно поднялась на ноги и снова обратила свой взор к звездному небу. На темном небосклоне ярко сверкали миллионы звезд. Джулия знала, что некоторые из них давно сгорели, только оставшийся от них свет еще напоминает об их былом существовании. Так же и с Ливви, подумала Джулия. Жизнь от нее отошла, а память о сиянии, которое она отражала, сохранится надолго.

Да, Ливви хотела бы, чтобы ее мамочка любила, смеялась, преисполнилась рождественским настроением. Если она, Джулия, допустит, чтобы ее скорбь ослабела, это не будет означать, что ослабеет ее любовь к Ливви. Она обязана жить ради Ливии, видеть сияние солнца, которое та никогда не увидит, в память о Ливви наслаждаться жизнью.

Джулия с чувством острого стыда вспомнила, как плакал обиженный ею Бенджамин. Крис прав: Ливви была бы возмущена эгоистичным поведением Джулии.

Ей необходимо извиниться перед маленьким мальчиком. Да и перед Крисом тоже.

С такими мыслями Джулия вернулась к сараю, без колебаний раскрыла дверь и вошла внутрь.

Дети репетировали сцену появления Иисуса на свет. Младенец — кукла соответствующего вида лежал в картонной коробке. Марию изображала девчушка с торчащими в стороны рыжими косичками и крошками печенья на лице. Иосиф с простодушной наивностью своего возраста чесал под мышкой. Козел все норовил сжевать посох пастуха, а с головы ангела то и дело спадал нимб из алюминиевой фольги.

И среди этого невероятного хаоса возвышалась фигура Криса. Он отгонял козла от палки, заменявшей пастушеский посох, поправлял нимб на голове ангела, находил доброе слово для всех детей вместе и для каждого ребенка в отдельности — одним словом, был воистину душой этого многопланового действа.

Но вот все участники спектакля дружно запели гимн «Тихая ночь», и по щекам Джулии снова потекли слезы. Но совсем иные, чем прежде. Когда детские голоса заполнили сарай, а слова гимна дошли до слуха Джулии, она поняла, что на этот раз она плачет слезами очищения и исцеления.

Дети во второй раз затянули гимн, и Джулия незаметно для себя начала им подпевать — не столько губами, сколько всем своим сердцем, — чувствуя, как ее медленно охватывает состояние примирения с окружающим миром.

Ливви, прислушиваясь к голосу матери, обхватила себя руками. Доносившиеся звуки словно окутывали ее теплым мягким покрывалом.

С легким вздохом удовлетворения маленький ангел начал засыпать под убаюкивающее пение матери, заменившее колыбельную.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— А что, если я поеду с вами? — спросила Джулия после окончания вечерней репетиции, когда Крис собирался везти детей в «Школу».

Крис, приятно удивленный, вскинул на нее глаза. Он видел, как она вошла в сарай и как несколькими минутами раньше разговаривала с Бенджамином, очевидно извиняясь за неприятный эпизод.

— Разумеется, я буду рад, — ответил он.

Через несколько минут все уселись в сани: Джулия и Крис впереди, дети — за их спиной. Веселый перезвон колокольчиков служил аккомпанементом детскому смеху и стуку лошадиных копыт. Месяц уже отбрасывал достаточно света, чтобы выхватывать из тьмы зимний пейзаж и окрашивать его в серебристые тона.

Небесное светило придало волосам Джулии какой‑то волшебный блеск, отбросило тени на ее лицо, от которого Крис никак не мог отвести свой взгляд. Почувствовав это, Джулия с неуверенной улыбкой повернулась к Крису.

У того на душе сразу стало легче. Его мучило опасение, что он был с ней слишком резок, позволил себе лишнее в выражениях. Улыбка Джулии успокоила его, пробудила в нем желание погладить ее по щеке, поцеловать соблазнительно близкие губы.

Вместо этого он, недовольный направлением своих мыслей, чуть ускорил бег лошадей: сейчас, когда он правит санями, полными детей, не время предаваться греховным помыслам, столь не соответствующим положению Санта‑Клауса.

До «Школы для детей» было около получаса езды. Разговаривать Крис и Джулия почти не могли: их голоса тонули в детском смехе и песнях. Только уже на обратном пути Джулия первой нарушила молчание.

— Знаете, вы были правы, — мягко произнесла она, поплотнее стягивая воротник пальто вокруг шеи.

— Прав? В чем же? — с любопытством откликнулся Крис.

— А в том, что вы мне говорили: Ливви хочет, чтобы я продолжала получать радость от жизни и была счастлива.

Крис пожал плечами и перевел лошадей на более тихий бег.

— Да, я в это верю.

— И я хочу в это поверить. Мне просто необходимо верить, что моя дочурка откуда‑то сверху взирает на меня. — Она улыбнулась Крису. — Впервые за весь этот ужасный год я без содрогания думаю о том, что моя жизнь не окончилась, что она может найти продолжение, и за это мне следует благодарить вас.

— Я тут ни при чем, — горячо возразил он. — Вы сильная женщина, Джулия, это видно по вашим глазам. В конце концов вы бы и без меня справились. — На этот раз он не стал бороться со своими желаниями, а, повинуясь им, положил руку ей на плечо. И Джулия в ответ не напряглась всем телом, как бывало, а, наоборот, прильнула к его теплому плечу.

— Хотя при мысли, что я буду продолжать жить без Ливви, меня по‑прежнему охватывает боль.

— Боль никогда не пройдет окончательно, — сказал Крис, крепче прижимая ее к себе. — Ливви навсегда останется в вашей памяти, в вашем сердце.

При воспоминании о ее лице, при упоминании ее имени у вас всегда будет сжиматься сердце — горько и сладостно одновременно. Но вы научитесь жить с этой болью. И радоваться жизни ради Ливви.

Джулия опять посмотрела на Криса своими карими глазами, в которых алмазами блестели слезы.

— Как вам удалось стать таким мудрым, Крис Крингл? — спросила она.

— Даже не знаю, просто, думаю, повезло, — ответил он легкомысленным тоном.

Джулия устало вздохнула, утомленная переживаниями, выпавшими на ее долю в последние несколько часов. Как‑то само собой получилось, что она положила голову на плечо Крису, и тут он понял, что, сам того не желая, за пару дней, которые Джулия провела в «Северном полюсе», влюбился в нее по уши.

А между тем пройдет день‑другой, и она укатит обратно в свой Денвер, чтобы начать там новую жизнь. Сердце ее стало по чуть‑чуть оттаивать, и он не сомневался, что в дальнейшем у нее все наладится. Не сомневался он равно и в том, что поступил невероятно глупо для мудрого человека, столь безнадежно влюбившись в эту женщину.

Лучшее, что он способен сделать, — это дать ей возможность уехать отсюда поскорее.

В день спектакля погода выдалась пасмурная, хмурое небо грозило снегопадом. Но такой пустяк, как ненастье, не мог испортить настроение обитателям «Северного полюса».

— До представления снега не будет! — воскликнул Крис с уверенностью человека, имеющего личные контакты с великим метеорологом на небесах.

Джулия улыбнулась, почему‑то сразу уверовав, что, если Крис сказал, что снега не будет, значит, его и не будет.

Почти все утро они провели в сарае, наводя там окончательный лоск перед приездом зрителей.

К краям всех скамеек привязали веточки вечнозеленых растений и остролиста, а столы покрыли яркими парадными скатертями — позднее на них выставят пирожные, конфеты, гоголь‑моголь и пунш для гостей. Сцена была подготовлена, декорации расставлены.

Остальную часть дня Джулия помогала Мейбл печь пирожные. И все это время ее не покидало умиротворенное настроение, снизошедшее на нее, когда она лежала на снежном сугробе. Правда, она то и дело вспоминала о Ливви и не раз испытывала страстное желание видеть ее рядом с собой, но это не мешало ей спокойно воспринимать окружающую жизнь и без дочки.

На ужин были поданы холодные сандвичи.

— Ешьте быстрее, — торопила Мейбл, — гости появятся с минуты на минуту.

— Кусок в горло не лезет, — объявил Крис, отодвигая от себя тарелку.

— Он всегда так, — пояснила Джулии Мейбл. Словно он волнуется перед выступлением за всех детей сразу.

— Я просто знаю, какую важную роль играет спектакль в жизни детей, и хочу, чтобы все получилось хорошо.

Джулия перегнулась через весь стол и взяла руку Криса в свою, желая его успокоить.

— Я уверена, что все пройдет замечательно. Дети выступят как нельзя лучше, и зрители будут в восторге. — От ее дружеского пожатия глаза Криса вспыхнули таким горячим огнем, что она поспешила убрать руку. Его взгляд напомнил ей, как приятно было целовать Криса и чувствовать его сильное мужское тело.

Смущенная овладевшими ею эмоциями, Джулия впилась зубами в свой сандвич. Крис и Мейбл продолжали обсуждать предстоящий праздник, но она пропустила весь разговор мимо ушей. Ей было не до того — она пыталась разобраться в своих чувствах к Крису.

Он проявил к ней доброту, когда она в ней крайне нуждалась. Лед ее скорби Крис растопил своим теплом. Он покорил ее поцелуями, его незабываемые ласки преследовали ее во сне и наяву. Он вдохнул в нее заново жизнь и научил примириться с постигшим ее горем.

Она навсегда сохранит в душе благодарность Крису за все, что он для нее сделал, но ограничиваются ли ее чувства к нему только благодарностью?

Она боялась присмотреться к ним повнимательнее.

— По‑моему, у меня наверху лежит длинная юбка с красной блузкой, которые вы сможете надеть сегодня вечером, — сказала Мейбл, выведя Джулию из задумчивости. — Их оставила девушка, работавшая у нас месяца два назад. У нее примерно ваша комплекция.

— С удовольствием, — ответила Джулия, припомнив, что у нее в чемодане нет ни одного подходящего туалета. А ведь Ливви захочет вечером видеть ее нарядной!

После еды она примерила одежду — и осталась довольна: блузка оказалась точно впору, а на юбке пришлось слегка сузить пояс, но для этого было достаточно прибегнуть к помощи английских булавок.

При полном параде она спустилась вниз и вошла в кухню в тот самый момент, когда Крис заканчивал разговор по телефону.

— Звонили из «Школы». Дженнифер Бейкер не сможет сегодня выступать. Она в карантине по поводу ветрянки.

— Какая неприятность! А у нее большая роль? спросила Джулия.

— Да нет, — покачал головой Крис. — Она изображала ангела, который сидит на верхней ступеньке лестницы. Слов у нее никаких, и мы‑то без нее обойдемся, но она, бедняжка, страшно расстроится, что лишится такого удовольствия. — Он с огорчением провел рукой по волосам. — Надо будет что‑нибудь придумать ей в утешение.

Джулия кивнула, растроганная тем, что первая его мысль была о маленькой девочке, которая не сможет играть в спектакле.

— Может, когда ей станет лучше, мы устроим специально для нее вечер «Веселая ветрянка»? предложила Джулия, но тут же, спохватившись, покраснела: ведь к тому времени она уже уедет отсюда. — Таким образом вы с Доком и Мейбл вознаградите ее сторицей за неучастие в сегодняшнем празднике, — поправилась она.

Со двора донесся гудок автомобиля.

— Дети! Лучше мне пойти в сарай, а не то они съедят все пирожные еще до приезда остальных гостей! — воскликнул Крис.

— Хотите, я пойду с вами? С детьми я умею обращаться.

— Конечно, хочу! Если вы согласитесь встречать гостей, это будет замечательно, я тогда смогу заняться с детьми за кулисами, — улыбнулся Крис, обнимая ее за плечи.

— Помочь Санта‑Клаусу — большая честь для меня, — ответила Джулия.

— Санта‑Клаусу необходимо иметь в своем распоряжении как можно больше волшебниц, а вы самая красивая волшебница из всех, которых я видел в своей жизни.

По пути через заснеженный двор в сарай Джулия снова подумала, как ей здесь уютно и как приятно чувствовать на плечах руку Криса.

И снова эта мысль ее испугала. Испугала настолько, что она не решилась додумать ее до конца.

Да и хочет ли она этого? Ведь она для себя решила одно — ей надо возвратиться к жизни. Строить иные планы на будущее пока что преждевременно.

— Мы поговорим потом, — сказал Крис при входе в сарай и убрал руку с ее плеча.

Она промолчала, онемев от обуревающих ее чувств. Крис, собрав детей, повел их за кулисы, а Джулия, все еще в смятенном состоянии духа, уселась в «зрительном зале». Нет, быть того не может, чтобы я влюбилась в Криса Крингла, пронеслось у нее в голове. Это просто невероятно! Конечно, она полна благодарности и испытывает к нему самые дружеские чувства. И не только дружеские чувства, но и сильнейшее физическое влечение. Что есть, то есть. Но любовь ли это?

Она‑то думала, что никогда больше не откроет своего сердца этому чувству, что оно покинуло ее вместе с Ливви навсегда. Слишком рано даже предполагать, что она в состоянии влюбиться.

Звук захлопываемой автомобильной дверцы поднял Джулию на ноги. Начали прибывать гости.

Сейчас не время размышлять о Крисе и своих переживаниях в связи с ним.

Спустя несколько минут сарай заполнился людьми, в приподнятом настроении ожидавшими начала представления. Джулия почувствовала по их дружелюбию, что Криса в округе любят и что эта любовь распространяется и на нее, его гостью.

Мейбл и Док стояли у столика с напитками и, к вящему удовольствию Джулии, препирались по поводу того, как лучше подавать гостям пунш. У нее сложилось впечатление, что эта пара никогда и ни в чем не могла прийти к согласию, если не считать взаимной симпатии.

За несколько минут до начала Крис с видеокамерой в руках подбежал к Джулии.

— Не снимете ли вы спектакль на пленку? спросил он.

— С радостью, — ответила она.

— Спасибо. — Он нагнулся и уже на ходу чмокнул ее в щеку.

Джулия дотронулась рукой до щеки, на которой еще горел его поцелуй. Удивительное все же в нем сочетание беспредельной доброты и сексуальности, воздействующее сперва на сердце, а затем на гормоны!

Но через пару дней я уезжаю, строго напомнила она себе. К тому же кто знает, как к ней относится Крис? Может, его поцелуи не более чем манера поведения, естественная для такого теплого, доброго человека. Наблюдая, как он держит себя с детьми, с Мейбл и Доком, она заметила, что поцелуи и прочие проявления ласки для него дело привычное.

Он понял, что она страдает, пожалел ее, но не более того. «Северный полюс» оказался идеальным местом для исцеления ее души, но это отнюдь не означает, что ему суждено стать ее домом.

Тут зазвучала музыка, провозгласившая начало спектакля. Джулия уселась поудобнее и все свое внимание сосредоточила на работающей видеокамере. Она не желает больше думать о Крисе и своем отношении к нему. И о предстоящем отъезде подумает позднее. А сейчас ей хочется лишь насладиться этим моментом, когда помещение наполнено звуками рождественской музыки, а дети из кожи вон лезут, чтобы сделать вечер воистину праздничным. На сегодня этого достаточно. Должно быть достаточно.

Спектакль с первой же минуты покорил зрителей. Пьеса, сочиненная самими детьми, местами была комичной и незамысловатой, но все равно производила замечательное впечатление. Аудитория принимала ее с восторгом, в зале то и дело вспыхивали аплодисменты и взрывы смеха. Джулия без устали водила видеокамерой из стороны в сторону, чтобы не упустить ни одной мелочи восхитительного зрелища.

Когда началась сцена рождения младенца Иисуса, Крис с сияющим от гордости лицом опустился рядом с Джулией на соседний стул.

— Молодцы они, да?

— Еще какие! Выше всех похвал! — улыбнулась она.

Крис повернулся к ней, и его красивое лицо приняло озабоченное выражение.

— А вы как?

— Спасибо, хорошо, — ответила она, тронутая его вниманием. Ей и в самом деле было хорошо, хотя поначалу она опасалась, что вид смеющихся и выступающих на сцене детей будет ей невыносим.

Правда, в первой части программы был такой миг, когда ей привиделось личико Ливви и вспомнилось, как она с широкой улыбкой на устах сидела в магазине на коленях у Санта‑Клауса и заговорщически шептала что‑то ему на ухо.

Воспоминание кольнуло ее острой болью, всколыхнуло горькое сожаление, что это не повторится никогда, но не вызвало всепоглощающей скорби, к которой так привыкла Джулия. Оно даже согрело ее сердце, так как благодаря ему Джулия поняла, что стоит на верном пути к исцелению и примирению с жизнью.

Под конец дети запели гимн «Тихая ночь». Джулия вторила им, радуясь тому, что на душе у нее светло и что она полна веры в лучшее будущее.

Она не уставала направлять объектив камеры на каждого ребенка, стараясь запечатлеть чудо жизни, отразившееся на их личиках.

Затем ей захотелось снять всю сцену крупным планом, и тут она остолбенела: на самом верху лестницы она увидела маленькую девочку, одетую ангелом.

Эту роль должна была исполнять Дженнифер Бейкер, но она заболела ветрянкой. И Крис говорил, что никем ее не заменит.

Так кто же этот маленький ангел?

Джулия направила объектив камеры на его лицо, но тут же вскочила на ноги, чуть не выронив аппарат из рук. Это была Ливви, вся в белом, над головой у нее сиял золотой нимб. Ее улыбка обдала Джулию теплом и нежностью.

Джулия почти не почувствовала, что Крис схватил ее за руку, его голос, окликавший ее по имени, доходил до нее словно издалека, но она не отвечала. Она была полна Ливви и боялась, что при малейшем звуке и движении видение исчезнет с верха лестницы.

Джулия ощутила дух Ливви в своей душе с такой живостью, что слезы заволокли ее глаза. Ее ноздри щекотал аромат волос дочки, звонкий голос Ливви взлетал над хором, детские ручки обнимали шею Джулии. Ее затопила горячая волна любви и нежности к Ливви и радость оттого, что ее дочка окружена теплом и любовью, а значит, счастлива.

И тут на Джулию нашло прозрение. Она поняла, что Ливви прощается с ней, теперь уже окончательно. Блеснул изогнутый нимб, и, слегка махнув ручкой, она исчезла.

Джулия с трудом перевела дыхание, продолжая упорно смотреть на опустевшую лестницу.

— Джулия! Ради бога, что с вами? — дошли до нее наконец слова Криса.

— Она была здесь! — вымолвила Джулия и повернулась к встревоженному Крису, чтобы он прочел на ее лице благоговение перед только что свершившимся чудом и успокоился. — Ливви была здесь, повторила она озадаченному Крису, который открыл было рот, намереваясь что‑то сказать, но ему помешали раздавшиеся в сарае аплодисменты.

Спектакль закончился. — Я вам потом все объясню, — сказала Джулия, беря его руку в свою. — Не волнуйтесь. Я вполне в своем уме. Все хорошо, — со смехом уверяла она Криса. — По сути дела, впервые за этот год все действительно хорошо.

Крис взглянул на Джулию с большим сомнением, снова рассмешив ее этим взглядом.

Поздно вечером, когда дети и гости разъехались по домам, а Док и Мейбл разошлись по своим комнатам, Крис сидел рядом с Джулией на диване и внимательно слушал ее рассказ о явившемся ей видении Ливви.

— Я знаю, это звучит не правдоподобно и напоминает бред безумца, но тем не менее это так. Ливви была там, — заключила свое повествование Джулия.

Крис не был уверен, было ли это на самом деле.

Но какое это имело значение? Джулия не сомневалась, что видела дочь, а это главное.

— Ах уж эти рождественские чудеса! — только и сказал он, с удовольствием любуясь лучезарным выражением ее глаз — казалось, этот свет шел из самых дальних уголков ее души.

Вне зависимости от того, что произошло в сарае и видела она Ливви на лестнице или не видела, Джулия наконец‑то полностью освободилась от раздиравшей ее душу скорби, а это само по себе уже было своего рода чудом.

Крис откинулся на спинку дивана, обнял Джулию за плечи, и в такой позе они долго смотрели в огонь, который Крис развел в камине. Он знал, что она думает о Ливви, а у него самого на уме была только Джулия.

Утром этого дня Чарли пригнал машину Джулии, сейчас она стояла в гараже, готовая доставить Джулию из «Северного полюса» обратно в Денвер.

Сама Джулия еще об этом не знала, но Крис считал своим долгом назавтра с утра пораньше сообщить ей эту новость.

Пора… пора ей возвратиться к своей обычной жизни. Он знал, что все наладится, что Джулия на верном пути к тому, чтобы сызнова вкушать радость бытия и учиться жить без Ливви.

Он вздохнул, вбирая в себя легкий аромат ее духов, запах шелковистых волос. Он наслаждался теплом, исходившим от ее тела, стараясь унять внутренний жар, который оно в нем будило.

Да, с ней все в порядке, настало время ей уезжать. И она, безусловно, научится жить без Ливви, научится любить. О ней беспокоиться нечего, сейчас ему надо волноваться лишь о том, как самому научиться заново жить и любить без нее.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Первое утро Рождества. Джулия открыла глаза и лениво потянулась. Впервые за много месяцев она чувствовала себя в мире с самой собой.

Она долго лежала без движения, проигрывая в памяти все события вчерашнего вечера: чудо появления Ливви на спектакле, а затем те несколько часов, когда они с Крисом уютно сидели в обнимку перед камином, наблюдая причудливый танец языков пламени в топке.

Я люблю его. Эта мысль явилась для нее такой же неожиданностью, какой бывает брошенный в спину случайной рукой обледеневший снежок. Как это произошло? Каким образом могло получиться, что этот мужчина целиком и полностью завладел ее сердцем?

Она села и откинула волосы со лба, потрясенная до глубины души. Я влюблена в Криса Крингла. Эти слова непрестанно повторялись в ее мозгу, согревая изнутри, подобно глотку горячего какао в зимнюю ночь.

Она не знала, когда это началось. Возможно, много дней назад и все время жило в ней. Словно освободившись от своей скорби, она открыла сердце для иных чувств, и первым из них явилась непреодолимая любовь к Крису, прочно там обосновавшаяся.

Но как относится к ней он? Крис не сказал и не сделал ничего такого, что давало бы повод предположить, что он видит для их отношений будущее.

Они, правда, обменялись несколькими поцелуями и ничего не значащими ласками, но ведь то были непредсказуемые результаты его усилий рассеять ее печаль. Вряд ли он так наивен, чтобы придавать этим поцелуям большее значение.

И Джулия, продолжая сидеть в постели, снова и снова переживала чудо своей любви, но никак не могла решить, что же ей делать дальше. Вся ее жизнь протекает в Денвере, «Северный полюс», при всей ее приязни к этому месту, никак не может заменить ей родной дом. Придется уехать, как только машину отремонтируют.

Иное дело — Крис. Он живет полнокровной жизнью именно здесь. У него есть все, что нужно человеку: дети из «Школы», работа Санта‑Клаусом, общество Дока и Мейбл, уважение жителей округи. Она ему не нужна, а Джулия вдруг поняла, что ей необходимо быть востребованной.

Джулия поднялась с постели и встала под горячий душ. Сердце ее щемило при мысли, что она уедет из «Северного полюса», расстанется с Крисом, но это была уже совсем иная боль.

А может, у нее к Крису не любовь, а простая благодарность: ведь он столько для нее сделал, так ей помог, что принять одно чувство за другое проще простого.

Да, да, конечно, это благодарность, уговаривала она себя, испытывая некоторое облегчение. Она уедет к себе домой, к привычному образу жизни, но чувство благодарности к Крису сохранит навсегда.

Завершив таким образом размышления, Джулия спустилась по лестнице и вошла в кухню.

— Поздравляю с праздником! — весело приветствовала ее Мейбл.

— Я тоже! — отозвалась Джулия, старательно делая вид, что не замечает огромных серег с искусственными бриллиантами, позвякивающих в ушах у Мейбл.

— Знаю, знаю, — понимающе улыбнулась Мейбл, дотрагиваясь пальцем до одной серьги, достававшей ей почти до плеча. — Страшнее не придумаешь, правда? Это Док подарил. Увидел, говорит, в магазине и был очарован их блеском, — зардевшись, словно девчонка, с теплой улыбкой закончила Мейбл.

Повинуясь внезапному порыву, Джулия обняла ее.

— Крису и Доку повезло, что у них есть вы, сказала она и отступила на шаг назад. — А я хочу вас поблагодарить за то, что вы пригласили меняотпраздновать вместе Рождество.

— Это я должна вас благодарить — кто, как не вы, помогал мне печь и убираться?! — возразила Мейбл. И, чуть помедлив, добавила нарочито грубым тоном:

— Видеть вас здесь было очень приятно. Не будете ли вы столь любезны взять поднос с чашками? В первый день Рождества мы всегда пьем кофе под елкой.

— А вот и вы! — приветствовал Джулию Крис, принимая из ее рук поднос. — А мы с Доком все гадаем, поспеете вы к нашему традиционному рождественскому кофе или проспите?..

Джулия улыбнулась, но внезапно смутилась, вспомнив о странных мыслях, посетивших ее при пробуждении.

— Как вы спали? — спросил Док.

— Великолепно, — ответила Джулия, садясь на диван рядом с Крисом.

— Ну вот, все в сборе, — сообщила Мейбл, входя в комнату с кофейником и блюдом булочек с корицей. — Кофе не простой, а моя фирменная смесь разных сортов, — сообщила она Джулии, наполняя чашки.

— Ммм, — пробормотала Джулия после первого глотка, — чувствуется корица, но не только она…

— Ах, Док и я вот уже несколько лет как пытаемся проникнуть в тайну смеси, но Мейбл упорно не выдает секрета, — сказал Крис.

— Рождественское волшебство — вот и весь секрет! — с загадочной улыбкой объявила Мейбл.

Разговор за столом вертелся вокруг вчерашнего спектакля, но Джулия неоднократно ловила себя на том, что ей трудно оторвать глаза от Криса. Словно избавившись от сжимавшей ее душу скорби, она впервые увидела Криса в его истинном обличье.

Он был одет в джинсы и свободный красный свитер, который выгодно подчеркивал ширину и мощь его плеч и оттенял черную шевелюру. Джулия вспомнила о его поцелуях, которые волновали ее необыкновенно!.. Нет, не чувство благодарности питает она к Крису, а нечто более значительное.

— Джулия!

— Извиняюсь. Что вы сказали? — Джулия поняла, что Мейбл несколько раз обращалась к ней, но ответа не получала.

— Я хочу вам посоветовать взять себе булочку, пока Крис не уничтожил их все.

— О, спасибо, но у меня, право же, нет аппетита, ответила Джулия и поощрительно улыбнулась Крису. — Смело принимайтесь за мою.

Крис улыбнулся своей восхитительной улыбкой, которая казалась Джулии сексуальной, и положил на свою тарелку очередную сдобу.

— Если вы, Мейбл, станете печь их слишком часто, костюм Санта‑Клауса скоро не сойдется на мне.

— Ладно, пока суд да дело, я преподнесу Джулии мой рождественский подарок, — сказала Мейбл и вытащила из‑под елки яркий сверток.

— Ну что вы, зачем… — пробормотала Джулия, смущенная тем, что она даже не подумала о подарках этим людям, которым она столь многим обязана. В свертке оказался шарф ручной вязки красивых синих тонов. — О Мейбл! Какая прелесть! — в восхищении воскликнула Джулия, накидывая шарф на шею.

— У меня тоже есть кое‑что для вас, — и Док в свою очередь вручил ей сверток.

Заглянув в него, Джулия рассмеялась: в нем оказался набор необходимых инструментов для бардачка в кабине водителя.

— Я без него никогда не отправлюсь в путь, — сказала Джулия и, встав с дивана, расцеловала Мейбл и чмокнула в щеку Дока.

— Идите сюда и садитесь, — предложил Крис, похлопывая рядом с собой по дивану. — Не мог же я допустить, чтобы эта парочка перещеголяла меня.

У меня тоже припасен сюрприз.

Джулия послушно села на указанное место, стараясь не обращать внимания на то, что присущий Крису особый запах хвои и свежего воздуха кружит ей голову и заставляет забыть обо всем на свете. Она осторожно сняла обертку с маленького пакетика, и у нее перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы: на ее ладони лежала крошечная фигурка ангела, искусно вырезанная из дерева.

— О Крис! — только и смогла выдавить из себя Джулия.

— Ливви — это тот ангел, который всегда пребывает над вашим плечом, но мне показалось, что неплохо бы вам иметь еще одного у себя в кармане.

Джулия смотрела на всех троих, и слезы лились по ее лицу.

— У меня… у меня просто нет слов. Не знаю, что и делать.

— А я знаю, — нашелся Крис. — Мейбл и Дока вы поцеловали, сейчас — мой черед.

Смущенно хихикая, Джулия нагнулась к Крису с намерением чмокнуть его в щеку. Но в последний момент он повернул голову так, что их губы встретились. Поцелуй длился недолго, но достаточно для того, чтобы она ощутила вкус корицы на его губах и еще что‑то, не поддающееся объяснению, от чего у нее сладко защемило сердце.

Она снова смущенно засмеялась и отодвинулась подальше от Криса.

— У меня для вас еще один подарок, — промолвил Крис, протягивая Джулии ключи от машины. Чарли вчера пригнал автомобиль. Он в гараже, ждет вас.

— О‑о‑о… О, это замечательно!.. — пролепетала Джулия непослушными губами, преодолевая внутреннее сопротивление. — Тогда я, верно, еще сегодня смогу выехать. — Она ожидала, что Крис скажет что‑нибудь, попросту остаться например, но он лишь кивнул, глядя в сторону.

— Подождите хотя бы до завтрака, — предложила Мейбл. — У меня в духовке огромная индейка, а к ней — масса разных приправ.

— Пожалуй, не стоит, — ответила Джулия, поднимаясь с дивана и вспомнив поговорку: «Долгие проводы — горькие слезы». — Если я выеду сейчас, то еще засветло попаду в Денвер. — Она обвела всех взглядом, задержавшись ненадолго на Крисе, который внимательно изучал елку. — Извините меня, я пойду укладываться.

Домой. Пора домой, твердила себе Джулия минуту спустя, запихивая в чемодан платья. Но квартира в Денвере как‑то не вязалась с представлением о доме, куда тянет возвратиться после непродолжительного отсутствия.

В Денвере у меня своя жизнь, убеждала себя Джулия, захлопывая и запирая на ключ чемодан. Та самая жизнь, которая в последний год была такой пустой и бессмысленной…

В моих силах изменить ее. Завести новых друзей, самоутвердиться, завоевать репутацию деловой, энергичной женщины… Уехать домой необходимо. «Северный полюс» — не дом ей. Но, как Джулия ни уговаривала себя, при мысли о том, что она вот‑вот покинет «Северный полюс», сердце ее сжималось.

Тут ей пришли на память слова Криса, что ей дана большая внутренняя сила. Значит, она сумеет справиться и с этим. Боль расставания с Крисом, в которого она влюблена, останется только в воспоминаниях.

С чемоданом в руках Джулия начала медленно спускаться по лестнице. Раз она не желанна и никому не нужна, то ей здесь нечего делать. Крис, безусловно, добрый и замечательный человек, но он не ее мужчина.

— Ну, давайте прощаться, — с деланой веселостью сказала она, стоя в дверях зала. — Спасибо вам за все. Никогда я не смогу отблагодарить вас должным образом.

— Приезжайте в гости, как только сумеете. Это и будет лучшая благодарность. Мы вам всегда рады, произнесла Мейбл.

Джулия кивнула, хотя знала, что никогда не вернется сюда. Приехать в гости было бы слишком мучительно.

— Я вас провожу, — сказал Крис, беря чемодан из ее рук.

Они вышли через заднюю дверь и направились к гаражу. Небо было сумрачным, и такой же сумрак окутывал душу Джулии. Как грустно все же, что она избавилась от одной сердечной муки лишь для того, чтобы тут же погрузиться в другую. Это несправедливо, подумала она, но, взглянув на спокойное лицо Криса, решила, что жизнь никогда не поступает с человеком по справедливости. Ему остается лишь безропотно принимать удары судьбы и продолжать жить дальше.

— Похоже, снег пойдет, — заметил Крис, отпирая гараж. — Надеюсь, вы успеете доехать до Денвера прежде, чем начнется метель.

— Я уверена, все будет хорошо, — бодро заявила Джулия, не спуская глаз с Криса, который поставил чемодан в багажник, запер его и ключи отдал Джулии.

Они долго смотрели друг другу в глаза: он — с самым невозмутимым выражением лица, да и она тщательно скрывая бушевавшие в ее душе страсти.

Он коснулся ее лица, легко‑легко, как если бы снежинка упала на щеку.

— Будьте счастливы, Джулия. Всего вам хорошего.

Джулия с трудом проглотила комок, вставший у нее поперек горла.

— Я постараюсь. Спасибо за все. Не знаю, как и благодарить вас за…

— Не надо, Джулия. — Он убрал руку с ее лица. Для меня лучшая благодарность в том, чтобы вы были счастливы.

Она кивнула, не в силах произнести ни слова, а он распахнул перед ней дверцу автомобиля. Но Джулия не торопилась садиться, а долго и пристально, словно в последний раз, смотрела на него.

— Ну что ж, — прошептала она наконец, — думаю, пора прощаться.

— До свидания, Джулия, — не сказал, а выдохнул Крис.

Она помедлила еще минуту, давая ему возможность задержать ее, поцеловать, попросить остаться. Но, поняв по его молчанию, что ничего подобного не дождется, Джулия проскользнула на водительское место и закрыла за собой дверцу.

С железным самообладанием она запустила мотор, выехала из гаража, а затем, миновав ворота «Северного полюса», — на шоссе.

Только когда в зеркале заднего вида она увидела Криса, продолжавшего стоять среди сугробов позади дома, убранного рождественскими венками и гирляндами, на ее глазах блеснули слезы. А дождавшись, пока «Северный полюс» окончательно не скрылся из виду, Джулия вырулила на обочину дороги и уж тут дала волю слезам.

Крис долго провожал глазами автомобиль — вот он и исчез за поворотом дороги. Стараясь не замечать ноющую боль в низу живота, не имеющую ничего общего ни с голодом, ни с заболеванием, он продолжал тупо смотреть вдаль.

Она уехала, и ему остается лишь радоваться.

Сейчас она на пути в тот мир, к которому принадлежит. Она появилась в его владениях, когда находилась в тисках горя, но здесь она высвободилась из них, и в будущем оно не помешает ее счастью.

Да, ему следует радоваться… Но почему же он не испытывает ни малейшей радости? Почему чувствует себя так, словно совершил величайшую ошибку в своей жизни?

Тяжело вздохнув, Крис направился к дому. В кухне он застал Мейбл, которая, стоя у плиты, переворачивала индейку. На звук открываемой двери она обернулась.

— Значит, ты дал ей уехать?

— А что еще я мог сделать? — беспомощно пожал он плечами.

— Задержать. Сказать, что ты ее любишь.

— Будь у нее желание остаться, она бы осталась.

Провидение направило ее сюда для того, чтобы мы ей помогли. Мы помогли, а теперь ей надо было уехать.

— Значит, ты уверен, что твоим предназначением было дать ей уехать, ни словом не обмолвившись о том, что ты ее любишь? — Мейбл не скрывала своего презрения. — О Боже, не иначе как ты находишься в прямой связи с силами небесными.

— Вы же знаете, что это не так. Мне ведомо не более, чем всем прочим смертным, — обиженно скривился Крис.

— Это верно, — согласилась Мейбл. — Именно поэтому тебе не дано знать, зачем Провидение направило сюда Джулию. Ты всегда все, что имеешь, отдаешь другим. А может, любовь Джулии была замышлена Провидением как дар тебе?

Крис задумчиво смотрел на Мейбл, вспоминая сладость поцелуев Джулии, солнечную красоту ее улыбки, музыкальное звучание ее смеха. Он и вправду должен был лишь помочь ей исцелиться, а затем отпустить, уступая все, что составляло ее сущность, другому мужчине? Не ввел ли он ее в заблуждение, умолчав о том, что творится в его сердце? И не только ее, но и себя?

Крис внезапно вскочил, побежал к двери.

— Я догоню ее! — воскликнул он.

— Но поторопись, — крикнула вслед Мейбл.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы запрячь лошадей. Конечно, целесообразнее было бы воспользоваться автомобилем, но Крису почему‑то казалось более уместным догонять Джулию именно на санях. Кроме того, сани имели то преимущество, что на них можно было ехать более кратким путем, по целине.

Впрочем, Крис был готов и к тому, чтобы в случае необходимости гнать за ней лошадей до самого Денвера и привязать их к фонарному столбу напротив многоэтажного дома, в котором она живет. Ему позарез было необходимо сказать ей, что он ее любит. И выяснить, испытывает ли она к нему подобное чувство.

Лошади бежали бойко, словно понимая, что он спешит, и сани быстро неслись вперед. В веселом перезвоне колокольчиков Крису слышалось ее имя.

Рано или поздно он догонит Джулию — в этом Крис не сомневался. А вот что она скажет в ответ на его признание? Прислушиваясь к скрипу полозьев по снегу, он молил небо о еще одном рождественском чуде — специально для него.

Крис оказался прав: снег пошел. Сквозь пелену слез Джулия видела, как большие снежные хлопья бьются о стекла машины. Надо было ехать, и как можно скорее, и Джулия тыльной стороной руки вытерла слезы.

Прежде чем она успела запустить мотор, до ее слуха донеслись звуки колокольчиков. Не поверив своим ушам, она опустила стекло машины и прислушалась. Сомнений не осталось — то был звон колокольчиков, и он раздавался все ближе и ближе.

Побуждаемая любопытством, Джулия вышла из машины и оглянулась вокруг. Тут из‑за перевала показалась сперва упряжка лошадей, а вслед за нею и сани. У Джулии перехватило от волнения дыхание. Снегопад между тем превратился в настоящую метель, и Джулия усомнилась: уж не привиделось ли ей это в вихрях снега?

Но сани быстро приближались, она увидела Криса, который звал ее, и сердце Джулии застучало с такой силой, что, казалось, вот‑вот выскочит из груди. Что ему нужно? Зачем он ее догоняет?

Подъехав к машине, Крис остановил упряжку и спрыгнул с саней.

— В чем дело? Мотор отказал? — спросил он.

Джулия покачала головой.

— А что вы здесь делаете? — в свою очередь спросила она, боясь поверить выражению его синих глаз.

— Я занят спасательными работами.

— Спасательными работами? Но машина в полном порядке. Меня спасать не нужно.

— Вас не нужно, а меня — необходимо, — еле слышно произнес он, кладя руки ей на плечи.

— Я… я не понимаю, — запинаясь, пролепетала Джулия. Душу ее объяло смятение. Она отметила, что оседающий на его волосах и бороде снег вновь превращает его в того Санта‑Клауса, которого она увидела впервые…

Крис засунул руки в карманы джинсов.

— Я подхватил эту ужасную болезнь.

— Болезнь?! Какую болезнь?! — замерев, спросила Джулия.

— Болезнь любви. — Синие глаза Криса, казалось, проникли в самую глубь ее души, наполнив ее невероятным ликованием. — Я знаю, Джулия, что вам пришлось пережить, может, вы эмоционально еще не готовы к тому, что я намерен вам сообщить, но и молчать я не в силах, я должен сказать вам, что творится в моем сердце.

— Так скажите же. — Джулия затаила дыхание, не смея поверить в то, что, как она предполагала, он имеет в виду.

— Я люблю вас, Джулия. И хочу, чтобы вы жили в моем доме, моей жизнью. — Крис провел рукой по заснеженной голове. — Я понимаю, что вы, возможно, еще не в состоянии снова полюбить. Но я уверен, Ливви…

–..хотела бы, чтобы я возродилась для новой любви. О Крис, лучшее доказательство моей любви к Ливви — продолжать смеяться, жить, любить…

И я хочу все это делать здесь, на «Северном полюсе», с тобой!..

Больше она ничего не смогла вымолвить — поцелуй Криса запечатал ее уста, творя с ней одному ему подвластное чудо.

Когда он оторвался от ее рта, она радостно засмеялась.

— Если я не ошибаюсь, мистер Клаус действовал не в одиночку. За его спиной стояла миссис Клаус, которая приводила в порядок бухгалтерскую отчетность и следила за тем, чтобы не отключили электричество за неуплату по счетам…

— К дьяволу счета! — Глаза Криса стали синее обычного. — Ты нужна мне, чтобы делить с тобой мечты и надежды. Чтобы проводить с тобой ночи.

Чтобы слышать твой смех и утирать твои слезы.

Чтобы вместе вспоминать о прошлом и строить планы на будущее. Ты согласна стать моей женой?

— Да… о да!.. — только и смогла пробормотать Джулия, так как Крис снова замкнул ее рот поцелуем. И Джулия подумала, что истинное рождественское волшебство — это чудо взаимной любви.

— Ну, теперь пора, — произнес низкий мелодичный голос.

Она согласно кивнула. Да, теперь действительно пора. Она знает: с ее мамой все будет в порядке.

Когда‑нибудь они опять соединятся, но пока что Ливви достаточно знать, что ее мать будет счастлива.

Она поднялась и вложила свою маленькую ручку в протянутую ей навстречу теплую и бесконечно любящую руку.

Ливви начала двигаться, но на миг замерла на месте, оглянулась и в последний раз посмотрела на землю.

— Прощай, мама! — прошептала она и послала воздушный поцелуй и только после этого направилась в сторону манящего яркого света. Изредка она поднимала ручку и осторожно поправляла нимб на своей головке.

Оригинал: Carla Cassidy (Carla Bracale), «The Littlest Matchmaker», 1993

Перевод: Солодовник Р.

Эмма Ричмонд Всё ради него

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Она сидела в зале ожидания, чуть волнуясь и грустя. Влажные от дождя волосы, промокшее пальто. «Это было в Сочельник, и во всем доме…» Нет, не то, подумала она с мимолетной улыбкой. Сегодня Сочельник, верно, но в восемь часов она заметила из окна Восточного вокзала, что все вокруг суетились, включая, должно быть, и пресловутую мышку. Французскую, разумеется. Среди толчеи, смеха и слез взгляд притягивала одна пара: элегантная, необыкновенно красивая женщина — еще и капризная, добавила про себя, опять улыбнувшись, Франсин, хотя не слышала, что та говорила, а только видела, как шевелились накрашенные ярко-красной помадой губы, — и неподвижно стоявший рядом с женщиной внушительного вида мужчина. За такого мужчину жизни не жаль — высокий, широкоплечий, седеющий брюнет. Наверное, ему лет под сорок, подумала Франсин. А лицо такое каменное, что даже смешно. Интересная личность. И, видимо, при деньгах. Да, явно при деньгах, как и те люди у нее за спиной — в зале ожидания для особо важных лиц.

Она очнулась от легкого прикосновения к ее руке. Обернувшись, Франсин увидела перед собой улыбающуюся дежурную по вокзалу.

— Начинаем посадку, — вежливо произнесла дежурная. — Носильщик позаботится о вашем багаже. Будьте любезны следовать за ним.

Франсин кивнула и предоставила чемодан заботам носильщика в красном форменном пиджаке и кремовых перчатках, за которым и пошла к поезду. Вот я в Париже, говорила она себе, сейчас сяду, одна, в роскошный, баснословно дорогой «Европа-экспресс», известный своей изысканной кухней. Франсин с трудом верила, что ей это не снится, ведь этим экспрессом путешествуют исключительно знаменитости. Правда, состав ей показался короче, чем можно было ожидать. Всего четыре вагона: спальный, салон, ресторан и кухня. Кроме того, разумеется, локомотив. Окинув последним взглядом вокзальную сутолоку, гигантскую елку в самом центре вокзала и мужчину из тех, по которым женщины умирают, она вошла в вагон и окунулась в прошлое. Слегка потертые деревянные панели, латунная фурнитура, темно-красный ковер — все создавало атмосферу старины. Эдвардианское великолепие! Ее провели в превосходно обставленное купе и сказали, что ей достаточно позвонить, если что-то понадобится, а шампанское, чай, ликеры — напитки на любой вкус — приготовлены в салоне. И она осталась одна — распаковывала чемодан и наслаждалась началом путешествия по живописнейшим местам Европы. Эту поездку ей подарили в знак любви. И Франсин должна была ехать не одна…

Она прогнала грусть и легкую робость, которую у нее вызывала обстановка, помылась и переоделась в безумно дорогое маленькое черное платье — подарок любимой крестной мамы, пожелавшей не только оплатить, но и выбрать предназначенный для ее поездки гардероб. Франсин оглядела себя в зеркале и, несмотря на печаль карих глазах, попробовала улыбнуться. На мгновение она увидела в зеркале совсем другое отражение — затянутые в пучок седые волосы, выцветшие, когда-то голубые глаза, один из которых прищурился, как бы подмигивая. Но тут же это лицо вновь уступило место ее собственному, и облако пышных, орехового цвета волос заслонило призрачное видение Мари-Луиз, или Малли, как Франсин звала свою крестную. «Соверши эту поездку, — сказала Малли, — если не ради собственного удовольствия, то ради меня». Да, она сделает это ради Малли.

Убежденная, что страдает худобой, хотя, по общему мнению, высокая и стройная, Франсин чуть вызывающе выпятила подбородок, отчего ее лицо приобрело несколько суровую красоту, и направилась в бар, размещенный в салоне. Друзья Франсин твердили ей, что она производит впечатление особы высокомерной, самоуверенной, что в ней заметен снобизм. Вероятно, те, кто не числился среди ее друзей, просто сторонились Франсин. Доброжелательно же настроенные друзья заключили, что ее высокий рост, изящное сложение, орлиный нос придавали ее облику надменность.

Не найдя ни малейшего утешения в сознании этого и подумав, что женщине в двадцать восемь лет не пристало ходить с глупой улыбкой на лице, Франсин решила предоставить окружающим принимать ее такой, какая она есть. Впрочем, если она казалась слишком уверенной в себе, пусть на самом деле это было не так, — тем лучше, раз она попала в общество людей, скорее всего обладавших чувством уверенности с самого рождения. Казаться надменной все-таки лучше, чем явно нервничать.

Дойдя до салона, она задержалась на мгновение у порога и улыбнулась при виде того, что рояль запихнули в самый дальний угол. Потом она обменялась приветственными кивками со стоявшими поблизости людьми и с благодарностью приняла от обратившего на нее внимание улыбчивого стюарда высокий резной бокал шампанского. Ее волнение несколько улеглось, и, когда поезд тронулся, она выглянула в окно и усмехнулась: люди на перроне оборачивались, разглядывали шикарный поезд, махали рукой — будто радуясь необыкновенному везению отбывающих. И было бы чему радоваться, если бы с Франсин ехала Малли.

Услышав за спиной какой-то шорох, уловив чарующий акцент, Франсин обернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной, за которого жизни не жаль. С тем самым, которого она заметила на вокзале. На мгновение ее сердце замерло. Это судьба. Что за глупости, Франсин, сказала она себе.

Он не улыбнулся. Кивнув, мужчина повернулся к стоявшей справа от него паре. Они беседовали по-французски. Франсин прекрасно владела этим языком, но не стала прислушиваться, просто наблюдала за мужчиной, за его сдержанными жестами, за тем, как он откидывал голову. Этот человек нарочито ставил барьер между собой и окружающим миром. Убийственный мужчина. И хотя он не обнаруживал никаких эмоций, ей почудилось, что он чем-то раздражен. Он повернулся, чтобы еще кого-то поприветствовать, задел ее локтем и остановился, направив на нее такой взгляд, будто ожидал, что она станет извиняться. Но она всего лишь приподняла подбородок, отвечая взглядом на его взгляд, и мужчина, отмахнувшись, проскрежетал: «Pardon»[9], а потом двинулся дальше — высокомерный, богатый, привыкший, чтобы ему уступали, возвышающийся над толпой. Конечно, все это не оправдывало отсутствия учтивости. Пусть он был важной персоной, пусть перед ним всегда извинялись, не задумываясь о том, кто виноват, но она незнакома с такими людьми, не вращалась в таких кругах. И она не знала, как ей быть. Свободно передвигаться по салону? Или оставаться на месте, блистая в одиночестве, и дожидаться внимания? Второе ей казалось малопривлекательным, а Малли — та бы просто пришла в ярость. Малли велела ей приятно провести время. Подняв глаза, Франсин встретила один-два изучающих взгляда. Она не подозревала, что стала главным предметом разговоров, что о ней здесь спорили.

Короткий удар гонга прервал все беседы. Улыбчивый стюард объявил, что начинают подавать ужин. Путешественников проводили в вагон-ресторан, и Франсин села, одна, за столик, накрытый на двоих. Хорошо бы напротив сидела Малли… Малли, от острого языка которой досталось бы всем этим важным господам, которая в жизни ни перед кем не робела. Странно, но казалось, что все эти люди знакомы между собой.

— Vous permettez?[10]

Вздрогнув, она оторвалась от своих размышлений и, подняв глаза, увидела мужчину, за которого жизни не жаль. У нее опять оборвалось сердце. Машинально отвечая по-французски, она с удивлением спросила:

— Вы желаете сидеть со мной?

— Естественно.

Естественно.

— Почему естественно? — прохрипела она и поспешила прочистить горло. — Всего пять минут назад…

— Я отнесся к вам с презрением? Верно. — Скользнув на сиденье напротив Франсин, он выжидающе остановил на ней мрачный взгляд серых глаз.

Она почувствовала, что нервничает, а ведь от такого и взорваться можно, про себя сказала она, но, не найдя ничего лучшего, протянула ему тонкую руку.

— Я… — начала Франсин.

— Я знаю, кто вы, — резко перебил он ее. — Почему вы здесь?

Озадаченная его бесцеремонностью и тем, что он знает, кто она, Франсин с холодком ответила:

— Потому что меня пригласили.

Нет, мысленно поправилась она, меня вынудили. Вот как все было. Малли заставила ее дать слово.

Он окинул ее изучающим взглядом. Это становилось оскорбительным. И протянул на правильнейшем английском:

— Интересно, почему?

Выпрямившись и чувствуя, что начинает терять самообладание, она без труда перешла на родной язык:

— Полагаю, меня желали здесь видеть. Мой билет полностью оплачен.

— Оплачен?

— Да. Ну, платила не я, — честно призналась она, — но, конечно же, кто-то оплатил его.

— Вот как. Кто-то оплатил.

Поддаваясь гневу и невольно обретая вид, которым приводила в отчаяние своих друзей, она одарила его ледяной улыбкой.

— Знаете ли вы, — начала она непринужденным тоном, — до чего раздражает, когда передразнивают?

— Нет, — прямо ответил он.

Нет. Возможно, никто не смел передразнивать его. Но он заставляет ее чувствовать себя бедной родственницей. Ее это сердило, а когда она сердилась, то допускала промахи. Она считала, что прекрасно выглядит; считала — пока не вошла в салон и не увидела, в каких туалетах щеголяют остальные дамы. Несомненно, ее дорогое платье для них было не более чем тряпкой. И вот теперь это существо высшего порядка добивается, чтобы ей стало еще хуже. Зачем?

— Вы не знаете, кто я?

— Нет, — ответила она так же прямо, как отвечал он. — Мне следовало бы это знать?

— Не обязательно. Я Жиль Лапотер.

Жи-иль. Она беззвучно пошевелила губами и улыбнулась: какое прекрасное имя, сколько ассоциаций с истинно французским благородством рождает это сочетание звуков. Бедняжка его мать, как она была слепа, давая сыну такое имя!

— Вам смешно? — тихо спросил он.

— Нет.

— Ага.

Ага? Что он хотел сказать?

Он поманил официанта одним пальцем — в большинстве случаев жест этот был бы неправильно истолкован, потому что лишь немногие, очень немногие, способны воспользоваться им и при этом не нанести оскорбления или не показаться невоспитанными, — и заказал бутылку шампанского. Когда бутылку откупорили, он с машинальной вежливостью испросил взглядом ее согласия и, дождавшись беспомощного кивка, налил оба бокала, а потом молча поднял свой в ее честь.

Она ответила тем же и тихо добавила:

— Едем в Рождество.

— Именно — в Рождество. И несколько ближайших дней мы — интересные незнакомцы-попутчики.

Он говорил так, будто делал одолжение, и это заставило ее чуть поджать губы. Но его высокомерие, как и учтивость, возможно, было непроизвольным, свойственным его натуре, а вовсе не направленным на то, чтобы задеть. Возможно. А возможно, нет — как и то, что апельсинам свойствен синий цвет.

— А вы интересный человек?

— Нисколько, — ответил он.

— Совсем?

— Совсем.

— А я думала, все французы — интересные люди.

— Может быть, вам просто этого хочется?

— Может быть, и хочется, — покладисто согласилась она.

— Так выпьем за то, чего хочется, — провозгласил он, поднимая бокал. — Я швейцарец, а не француз, — пояснил мужчина. — Общеизвестно, что швейцарцы совершенно неинтересный народ.

В самом деле? Язвил он или иронизировал, она не могла понять, но он оставался мужчиной, за которого жизни не жаль, лишь до того, как открывал рот, чтобы отпустить свои едкие замечания. Сейчас этого мужчину она могла бы убить. Или по меньшей мере — покалечить. Так что элегантная красавица там, на вокзале, возможно, была права в своем гневе. Франсин утратила обычную для нее приветливость и приняла чуждый ей вид надменной светской дамочки. Она перевела взгляд на лампу с розовым абажуром, от которой алые отсветы ложились на белоснежную камчатную скатерть и сверкало изящное столовое серебро, вздохнула, а потом тихим голосом спросила:

— Вам часто случается вот так, ни с того ни с сего, неприязненно обходиться с людьми?

— То есть так, как с вами?

— Конечно, именно себя я имела в виду.

Он остановил на ней невозмутимый взгляд, не теряя самообладания, выдержал паузу и наконец пробормотал:

— Почему ж это ни с того ни с сего?..

— Нет? Так с чего же вдруг? — в недоумении спросила она. — Может быть, отсутствие учтивости — в ваших правилах?

— Наверное, так, — равнодушно согласился он.

— Но вы действительно питаете ко мне неприязнь, — настаивала она.

— Да.

— Но почему?

— Разве не ясно?

— Нет, — тихо ответила она и подняла на него глаза. — Нет, мне не ясно.

— В таком случае я разъясню вам. — Он перехватил изящно оформленное меню и карту вин, которые официант подавал ей, и продолжил: — Потому, что мы с Мари-Луиз были друзьями.

Ее ошеломили его слова, и она повторила вслед за ним:

— Друзьями?

— Да. Она была не такой, как все, человеком старой закалки. Владычицей, в заблуждении жертвовавшей собой ради своей семьи.

И это при том, что ее родня не заслуживала ее заботы. Пожалуй, Франсин не могла ему возразить. Дочь Мари-Луиз была несносной, а Сесил, ее внучка, и того хуже. Так что же, он решил, что ее крестница из той же породы? Без всякого сомнения.

— Заказывайте.

Франсин, поджав губы, приняла от него меню и, не вникая в перечень блюд, поспешно сделала заказ.

— Она мне писала перед смертью, — пояснил он тем же тихим голосом.

— Правда? — Она молчала в растерянности, не понимая, чего он от нее добивается.

— Да. Писала, что не сможет приехать.

— Не сможет? — Она нахмурилась, стараясь вникнуть в смысл его слов, и добавила: — Но она…

— Не знала, что умрет? Она знала и сообщила, что мне выпало счастье позаботиться о вас во время этой поездки.

— Счастье?.. — Франсин невесело рассмеялась. — Странно. — Ни выражение лица, ни его манеры не внушали мысль, будто ему с ней посчастливилось. Скорее, он считал ее обузой. В таком случае… — Нам, однако, везет, — проговорила она ему в тон, с еле различимой иронией. — Вам не придется обо мне заботиться. Я превосходно справляюсь сама.

— Мне известно, как вы справляетесь. — Даже не взглянув на нее, он продолжал изучать карту вин.

Стиснув зубы, она покосилась на острую вилку, но благовоспитанно промолчала. Строгих правил человек и — интересный грубиян. Такого мужчину она бы не встретила в своем кругу. Такие мужчины вращались совсем в иной среде. Все присутствующие были в смокингах, но его не просто хорошо сидел — его черный пиджак, казалось, любовно льнул к его широким плечам и мощной груди, а рубашка, простого покроя, без жабо, была сшита из тончайшего шелковистого льняного полотна. Узкие манжеты, на скромных золотых запонках, обхватывали кисти крупных изящных рук с длинными пальцами. Колец он не носил. Не женат? Она взглянула ему в лицо, и ее привели в восхищение его правильные черты, глубоко посаженные ясные серые глаза, тонко очерченные брови, властный подбородок, гордо посаженный нос, чувственный рот. Нелепо увлекаться одной лишь внешностью, но женщины нередко поддаются этой слабости.

Он посмотрел на Франсин и задержал взгляд. Сложив карту вин, он протянул ее, — одновременно делая заказ, — официанту, кивком отпустил его, переплел пальцы рук и продолжал смотреть на Франсин с чувством уверенности и превосходства. С ощущением своего мужского достоинства, которого не могла не ощущать и она.

— Вы были ее адвокатом? — наобум спросила она. Ей показалось, что он мог бы отлично вести допрос или заниматься юридическими делами.

Он покачал головой.

— Я банкир. Серый человек, совершенно неинтересный. А вы… — он склонил голову набок, выбирая слова, — вы светская дама.

— Светская? Нет, вы ошибаетесь. — Это Малли сказала ему такое? Милая Малли, ничего не понимавшая в ее занятиях и не одобрявшая их. Нет, — повторила она, — я удовлетворяю спрос. С несколько новаторским подходом.

— Объясните.

Он произнес это без улыбки, без просительной интонации. (Надеялась ли она ее услышать?) Это был приказ. Короткий и недвусмысленный. Решив, что злиться на него было бы пустой тратой нервов, она ответила так же сдержанно:

— То, что я делаю, необходимо людям.

— И что же это?

Она слегка повела плечом и, найдя подходящий пример, тихо проговорила:

— Если вам понадобится определенного фасона зажим для галстука, а вы не знаете, где такой можно приобрести, я возьмусь отыскать его для вас, а если не найду — побеспокоюсь, чтобы такой изготовили. — Она приподняла ресницы, чтобы посмотреть, как он на нее смотрит.

— Зажим для галстука.

— Да. Или шляпную булавку для тети Элис, или платье, шаль, лакированный комод, замену фигурке из вашего любимого набора шахмат. Что-то необычное, особенное. Недоступное. Сколько раз приходилось слышать: «Найти бы то-то…» Или: «Знаете, я это уже столько времени ищу!»

— И тут подходите вы и предлагаете?..

— Да.

— Торговля с рук.

— Нет!

Его жест был выразительнее слов — он пожал плечами.

— Я не торгую! Хотите — верьте, хотите — нет, но я творю. Перекапываю всякий хлам у старьевщиков, вытаскиваю на свет примечательные вещицы. Мне удается откопать такое, до чего никому не докопаться.

— Иначе говоря, вам — слава, а другим — унижение.

Озадаченная такими словами, она нахмурилась.

— Не понимаю, что вы этим хотите сказать.

— Не понимаете? Бог с ним. Зачем это?..

— Зачем я этим занимаюсь?

— Да.

— Не знаю, почему я вам должна что-либо объяснять, — с некоторой резкостью в голосе возразила она, — но все-таки объясню, ведь я в состоянии это сделать. Я училась дизайну и моделированию, создавала вещи для друзей, потом — для друзей моих друзей, когда же получила диплом, столкнулась с бешеной конкуренцией, а вакансии были считанные. Я по-прежнему продолжаю работать, просто чтобы не сидеть сложа руки. И если нет заказов, я изготавливаю вещи, чтобы продавать их в торговых рядах и местных лавках.

— А места в каком-нибудь модном салоне вы все не находите… — заметил он. — И вы ухитряетесь зарабатывать на жизнь этим… новаторством?

— Я зарабатываю достаточно, чтобы быть вполне счастливой.

— И что же составляет счастье?

— Достаточно денег, чтобы оплачивать счета, питаться, быть прилично одетой, обутой и чтобы в конце каждого месяца еще оставалось столько, сколько нужно, чтобы чувствовать себя… стоящим человеком. Это чтобы было с кем посмеяться, было кого любить; чтобы были друзья, которые смотрят на жизнь, как я, и думают так же, а если нет, то у них хватает ума не забивать мне голову собственными идеалами.

— К тому же вы любите старушек, детей и животных.

— Не насмехайтесь надо мной.

— А почему бы и нет? Вы хотите, чтобы я вам верил? Я же сказал, я знал Малли.

Что ему могла наговорить Малли?

— И есть кого любить сейчас?

— Нет, — прямо ответила она.

Он как-то странно усмехнулся.

— Нет, — задумчиво повторил он. — И у меня — нет. — Тут он произнес короткий, исполненный иронии тост, которого она совершенно не поняла.

— Жиль?

На его плечо опустилась рука с ярко-красными ногтями, а к голове его прильнула белокурая головка. Он не спеша обернулся.

— Маргерит.

— Как ты обращаешься с Клэр! — возмущенно заговорила она.

— А как я должен обращаться с ней? — небрежным тоном спросил он.

— Ты ужинаешь без нее!

— Как видишь!

— Ты несносный! Она где — у себя в купе?

Вместо ответа он уставился на Маргерит из-под полуопущенных век, и она, фыркнув, убрала руку, вскинула голову и направилась к спальному вагону.

Ни его лицо, ни голос ничего не выражали, когда он протянул:

— Зачем я пригласил ее?

— Может быть, по той же причине и Малли отправила меня в эту поездку? — кольнула его Франсин.

— Возможно.

— А откуда все знают вас? И друг друга?

Уловив укоризну в ее голосе, он повел бровью и подсказал ответ:

— Наверное, мы все… дружим?

— Все? Вот как! — Значит, это коллективная поездка, сказала себе Франсин. — Малли тоже их знала?

— Кое-кого. Но не всех.

— Вот как… — задумчиво повторила она. Теперь ей многое становилось понятным.

— Закончили дознание? — ехидно спросил он.

Она посмотрела на него с неприязнью и пожала плечами.

— Пока — да. А вы?

Он кивнул и встал.

— Приятного аппетита.

— Вы не будете есть?

— Нет. — Он с насмешкой в глазах поднял в ее честь бокал, который еще держал в руке. — Bon appйtit![11] Думаю, вам понравится вино, которое я выбрал для вас. — Он поставил на стол бокал и, прикрыв веки, еле слышно добавил: — Попробуйте что-нибудь натворить — вас тут же высадят из поезда.

Задыхаясь от возмущения, она воскликнула:

— Натворить?! Я в жизни ничего не натворила! — Раздосадованная тем, что ее слова прозвучали громче, чем она хотела, и привлекли внимание окружающих, она злобно сверкнула глазами. — Что вам наговорила Малли?

— Для меня того вполне довольно.

Мысли теснились у нее в голове, и она выпалила:

— Малли не могла ничего такого сказать. Я ничего такого никогда себе не позволяла.

— Вы так считаете? — Он сделал еще один продуманный жест, из тех, что начинали раздражать ее, затем, как обычно, пожал плечами. — Возможно, это вы так считаете… Но если бы вы нашли в себе силы держаться подальше от женатых мужчин, — с подчеркнутой мягкостью в голосе произнес он, — я был бы вам очень признателен. Тем не менее присоединяйтесь к нам в салоне, когда будете готовы, — успокаивающе продолжил он. Его губы издевательски искривились, когда он добавил: — Там, кажется, собираются… повеселиться.

— Святоша!

На этот раз он улыбнулся настоящей улыбкой. Засветились даже глаза. Он повернулся и направился в противоположный конец вагона, кивком поприветствовал двух-трех человек и скрылся из виду.

— Мадемуазель готова приступить к супу? — учтиво осведомился официант.

Нет, мадемуазель не была готова приступить к супу! Мадемуазель была готова прыскать ядом! Она резко обернулась, заставила себя изобразить подобие улыбки и слегка откинулась назад, чтобы позволить официанту поставить перед ней тарелку.

— Спасибо. — Голос у нее скрипел, но, возможно, он не обратит внимания. Она взялась за ложку как за клинок. И надо же такое сказать! Наверное, эта колкость касалась истории с Эдвардом. Но ведь Франсин не знала, что Эдвард женат. Она впервые узнала об этом, когда к ней явилась его жена, и была потрясена не меньше, чем все остальные. Но зачем Малли рассказала Жилю? Наверняка это она! Франсин во всем призналась, по секрету, своей крестной и не забыла гнев Малли, но была уверена, что крестная возмущалась Эдвардом, а теперь выходило, что ею. А что еще Малли могла рассказать? Припомнила каждую мелочь из ее жизни? За что? За то, что Франсин выбрала ее в наперсницы? А как часто они, Малли и Жиль, виделись? Франсин много раз гостила у крестной, но никогда там не встречала его. Даже не слыхала о нем. Малли, во всяком случае, в последние годы мало с кем виделась. Говорила, что стара для светской жизни. Почти не выходила из дому! Она жила в своей вилле на окраине Нанси, и если что было нужно, это поручалось экономке или гостившей у Малли Франсин. Может быть, он работал в Нанси, хотя и был швейцарцем, о чем с таким важным видом сообщил ей. Тут она нахмурилась: Жиль Лапотер не какой-нибудь там менеджер. Скорее всего, он владелец банка! И хотя она уже поняла, почему Малли написала ему, Франсин недоумевала, почему же Малли скрыла от нее, что это будет коллективная увеселительная поездка. И в самом ли деле она знала, что умрет?

Машинально отправляя в рот еду, Франсин продолжала ломать голову над поведением Малли. Франсин была более чем удивлена предложением крестной! Она тревожилась, думая, что поездка окажется слишком утомительной. И чтобы человек, который, как Малли, никогда и никуда не выезжал, вдруг решил предпринять длительную поездку железной дорогой, пусть даже в самых комфортных условиях? Уже это поражало. Но если Малли знала, что умирает, зачем заказывала билеты? Чтобы Франсин поехала? Без крестной матери, Малли знала, она не поедет. Все это казалось таким запутанным! Но ведь что-то заставило Малли так поступить. Малли никогда ничего не делала без причин.

Последнюю тарелку убрали со стола и принесли кофе, а Франсин, ничуть не приблизившись к разгадке, сидела и в задумчивости разглядывала попутчиков. Их было не более двадцати человек, и это тоже ее удивило. Ей казалось, такой малочисленный состав пассажиров не мог сделать поездку рентабельной. Но, наверное, была какая-то прибыль, иначе владельцы поезда не стали бы себя утруждать.

Люди со средствами, думала Франсин, все еще разглядывая пассажиров. Решили таким необычным способом отметить Рождество. На следующий вечер предстояло торжественное празднование Рождества в фешенебельном отеле в Куре. А потом, наверное, придется пересесть на другой, не менее роскошный поезд — из-за разницы в ширине колей или чего-то в этом роде — и отправиться в глубь страны. Франсин не вникала во все подробности маршрута, она только ознакомилась с расписанием, которое, как она слышала, изменялось в зависимости от погоды, настроения машиниста, постановлений швейцарского железнодорожного ведомства или стихийного бедствия.

Можно ли поведение Жиля отнести к категории стихийных бедствий? Пожалуй, можно, мрачно подумала она. Допив кофе, Франсин пошла привести себя в порядок в свое купе, преобразившееся в спальню. За окном Франсин увидела вместо мокрого снега пушистые хлопья. Поезд приближался к швейцарской границе. Светлеющие белесыми пятнами поля скоро сольются в сплошной белый покров, и наступит белоснежное Рождество. Она взглянула на часы и отметила, что до Рождества оставался всего лишь час. До первого Рождества, которое она справляла одна. Нет, что за чушь, не одна, но она всей душой желала, чтобы здесь была Малли.

Причесавшись и вновь подведя губы помадой — вновь надев маску надменности, вздохнула она, — Франсин направилась обратно в салон и на пороге невольно улыбнулась. Сверкала елка, по всему периметру вагона зажгликрасные свечи, и в приглушенном верхнем свете они весело горели в канделябрах. Все вдруг стало выглядеть по-рождественски. Но Рождество — семейный праздник, а у нее не было семьи. Ну, не хнычь, одернула она себя.

Вслед за ней вошла пожилая пара супругов-американцев. Они встретили перемены радостным возгласом, и Франсин, обернувшись, улыбнулась им. Они ответили ей тоже улыбкой, и у Франсин сразу как-то полегчало на душе. Есть с кем обменяться улыбкой, кого поздравить. Жиль вел себя так, что она чуть было не составила обо всех в этом поезде неверное мнение. А большинство из них, отметила она, были симпатичными людьми. Несколько минут ее деликатно корили за то, что она ужинала в одиночестве, приглашали присоединиться к тому или иному кружку, подносили напитки. Все понемножку оттаивали, избавлялись от скованности, и, когда пианист заиграл на рояле, Франсин оправилась от смущения и решила, что будет веселиться.

Большинство говорили по-французски и по-английски, иногда вставляя два-три немецких слова, чтобы понять друг друга. Слышался смех, когда собеседники путались, переходя с одного языка на другой. Франсин, не особенно прислушиваясь к общему разговору, отвечала, когда обращались к ней, танцевала, когда приглашали, но взглядом искала Жиля Лапотера. Ведь он присоединится к ним? Не будет же она флиртовать со всеми женатыми мужчинами, пока его нет, пока он не видит! Хотя, судя по насмешливому тону, каким он говорил о предстоящем веселье, возможно, Жиль и не появится. Возможно, он сидит в своем купе и читает деловые бумаги, недовольно хмурясь над цифрами, указывающими на превышение кредита… Тут она увидела, как он вошел, и, все еще рассерженная его нападками, зло усмехнулась. Было ясно, что он в самом деле чем-то недоволен. Она даст ему повод для недовольства со своей стороны. Он запомнит, что люди не прочь оправдать свою репутацию. Особенно — женщины.

С бокалом в руке он переходил от одного кружка к другому, обмениваясь с каждым двумя-тремя словами, но держался сухо, судя по выражению его лица. Быть может, он предостерегал их всех против попавшей в их общество Иезавели? Ему бы познакомиться с Сесил, подумала она. Тут бы он узнал, что такое настоящая Иезавель. А когда он обошел всех, будто это он всех сюда пригласил, то постоял, наблюдая за собравшимся обществом с тенью улыбки на лице, выражавшей скорее насмешку, чем удовольствие. Как будто вокруг были какие-то непонятные существа, к которым он проявлял терпимость. Вдруг она увидела Маргерит — тоже с хмурым лицом. Заметив, что Франсин на нее смотрит, та подошла и, оглядев Франсин с ног до головы, холодно улыбнулась.

— Не в лучшем вкусе, — грубо бросила Маргерит, не обращая внимания на потерявших дар речи от изумления собеседников Франсин, и продолжила: — Ну, так где же она?

— Кто?

— Клэр.

— Понятия не имею.

Маргерит недоверчиво фыркнула.

— Ты надолго не задержишься. Ты совсем не в его вкусе. Будь это обычный пассажирский рейс, я бы смело сказала, что ты ошиблась классом.

Не дожидаясь ответа, Маргерит направилась к роялю и облокотилась на инструмент в том месте, где выемка, воображая, будто обольстительна. Франсин не удержалась от смеха. Вот нелепость придумать такое!

— Я в жизни ничего подобного… — Американка задохнулась от возмущения. — А говорят, будто европейцы такие воспитанные!

— В большинстве случаев — да, — постаралась успокоить ее Франсин еще смеющимся голосом. — Как и все получившие приличное воспитание люди — независимо от того, где живут. Надо полагать, ей просто не привили хороших манер.

— Что она имела в виду, когда сделала выпад насчет вкуса? У вас прелестный наряд.

— Но он не от модельера.

— Если то, что на ней, от модельера, лучше одеваться в универмаге!

Франсин рассмеялась и порывисто обняла собеседницу, а потом обернулась на смех у себя за спиной. На всех подобных празднествах, где бы и кто бы их ни устраивал, непременно раздают шляпы и серпантин. В данном случае этим занималась дама по имени Анис. Она не принимала никаких возражений от не желавших рядиться шутами и хотела, чтобы все обязательно надели шляпу, даже Жиль. Сценка вызвала всеобщий хохот. Что там такое? — любопытствовала Франсин.

Не моргнув глазом Жиль отказался от предложенной ему пиратской шляпы, храня бесстрастие, порылся в коробке, которую Анис держала в руках, и вытащил корону. С уморительно невозмутимым лицом, но со смешинкой в глазах он торжественно водрузил ее себе на голову.

— Bon Noлl[12], Анис.

Та присела в реверансе и пошла дальше со своей коробкой, а когда, к ее удовольствию, все, кроме Маргерит, оказались в шляпах, с сияющей улыбкой велела пианисту играть и объявила: «Все кружатся!»

Собеседников Франсин перетащила к себе стоявшая рядом группка людей. Франсин невольно подалась к другой, но ее тут же подхватил и потащил за собой седой мужчина с веселыми голубыми глазами. Он говорил с очаровательным акцентом:

— Все о вас расспрашивают, но учтивость им не позволяет обратиться к вам. А вот я намерен вас допросить! Верно ли, что вы у нас едете зайцем?

— Зайцем? — в изумлении повторила Франсин. — Все так считают?

— Именно. Загадочная дама, кто вы?

На ее губах заиграла лукавая улыбка. Заметив, что Жиль наблюдает за ней, Франсин тихо ответила:

— Конечно, еду зайцем. Вы… э… женаты?

Его губы медленно растянулись в одобрительной улыбке, как будто он все отлично понял. Или ему показалось, что понял.

— А это имеет значение?

— Да.

— Почему?

Она усмехнулась, потом залилась тихим грудным смехом, не отдавая себе отчета в том, как будоражил этот смех собеседника.

— Потому что я флиртую только с женатыми мужчинами. Я только флиртую, — подчеркнула она и многозначительно посмотрела на него из-под опущенных ресниц, чтобы он наверняка ее понял.

— А! И только на виду у… Non, non, non! [13] — вскричал он, когда Анис потащила его прочь. — Я как раз… — Его не спасли разъяснения: веселившееся общество даже без помощи Анис разъединило их, и другой кружок поглотил Франсин. Она смеялась, все еще видя разочарованное лицо своего нового друга, когда ее прижали к стойке бара. Вдруг она заметила — поднимается ветер. Выглянув в незашторенное окно, она увидела, что на оконной раме скапливается снег. Франсин поежилась.

— Своевременное вмешательство, — тихо протянул Жиль у нее за спиной. — Хотя тут есть мой психологический просчет.

Она обернулась и оказалась с ним лицом к лицу. У нее снова екнуло сердце. Почему это, подумала Франсин, он никому не сказал, кто она? Наверное, было бы естественно объяснить, что крестница Малли займет ее место в поезде.

— Полный крах, — сладеньким голосом сказала Франсин. — Я даже не успела выяснить, женат ли он.

— Он женат.

Она улыбнулась, надеясь, что улыбка получится как у кошечки, и решила непременно поупражняться, когда останется одна в своем купе. Во что бы то ни стало она избавится от этого своего неприступного вида и будет светской львицей, за которую он явно принимал ее. И он никогда не догадается, какую шутку она сыграла с ним. После неприятного эпизода с Эдвардом она ведь заигрывала только с соседкиным котом!

— А жена этого человека здесь?

— Нет. Но вы о нем даже не помышляйте!

— А то?..

— Да, будет, как я сказал.

По-прежнему улыбаясь и любуясь короной, все еще венчавшей его гордо посаженную голову, она тихо спросила:

— Кто такая Клэр? Та дама на вокзале?

Он ответил улыбкой.

— Понимаете, просто интересно. Все только и говорят о ней.

— Не выдавайте своего интереса.

— Вы с ней разругались, верно? — Выглядели они так, будто ругались. Нет, Клэр, если это была Клэр, выглядела так, будто была в бешенстве. Жиль хранил невозмутимость. Почти как сейчас. И сказал же он, пусть и насмешливым тоном, что у него нет любимой женщины. А значит… — И почему это, — с лукавством продолжала Франсин, — Маргерит так не терпится разыскать ее?

— Может, она потерялась?

Нехотя сдавая позиции, она перевела атаку на другой фланг:

— Хорошо, тогда объясните мне, почему все так преклоняются перед вами и повторяют вам, как тут все замечательно?

— А вдруг это мои гости?

— Гости?

— Да. Все, кроме вас, разумеется.

— Разумеется, кроме меня, — мягко согласилась она. — И вы им не сказали, кто я, верно? Так что они, кажется, думают, будто я еду зайцем.

— В самом деле?

— Да! Почему вы им не сказали? Чтобы люди не заблуждались?

— Что, если мне показалось забавным ничего не говорить им?

О, этому она может поверить.

— Если вы их пригласили, надо думать, вы оплатили им поездку?

Он кивнул.

— А значит, вольны поступать как вам вздумается?

Он снова ответил этой бесившей ее улыбкой.

— Должно быть, это вам стоило целого состояния!

— Мне везет: у меня оно есть, — спокойно подтвердил Жиль. — Ваш бокал пуст. Позвольте предложить вам другой. — Он подозвал бармена, обменял ее пустой бокал на полный и продолжил: — Могу вас заверить, что я не присваивал банковских фондов…

— Я и не предполагала этого.

— И поезд я не захватил, а просто зафрахтовал его.

— Зафрахтовали поезд?

— Видите ли, я не люблю принимать гостей.

— Не любите…

— Принимать гостей, — услужливо повторил он. — И заниматься покупкой рождественских подарков. Мне показалось это удачным способом… э… одним махом убить двух зайцев. Разом расплатиться со всеми за гостеприимство, которым я пользовался в течение года.

Не зная, верить ли ему, она с сомнением произнесла:

— Вы зафрахтовали поезд и оплатили поездку всем этим людям, потому что не любите покупать рождественские подарки, и теперь вынуждены провести неделю в их обществе, потому что не любите гостей?

— Но я не останусь с ними на целую неделю. Я сойду с поезда в Везене и буду кататься на лыжах. Разочарованы?

Она покачала головой и отпила вина из полного бокала.

— Обрадована, — пробормотала она и только потом отдала себе отчет в том, что сказала. Он платил за всех, наверное, и за Малли. А Малли… Потрясенная, она вскинула голову и уставилась на него. — Вы платили за меня?

— Не стоит так пугаться.

Но она была испугана. Это ужасно, что он платил за нее.

— Я думала, это подарок Малли, — озабоченно сказала Франсин.

— Так и есть. Ей хотелось, чтобы вы сюда попали, и вот вы здесь.

Но ему не хотелось, чтобы она была здесь. Просто он заплатил за все…

— Вы пригласили Малли, а Малли спросила, можно ли мне…

— Спросила? Нет, она не спрашивала. Если бы вы ее знали, как утверждаете, вы бы догадались. Всю жизнь Малли ставила всех перед фактом.

Верно. Вот и ее, Франсин, Малли лишь потрудилась поставить в известность, что она совершит эту поездку. Испытывая смущение, Франсин пробормотала:

— Ясно. Неудивительно, что вы…

— Оставьте это, — оборвал он ее голосом, в котором снова слышались скука и желание поскорее покончить с разговором.

Но она так не могла. Не хотела, чтобы он за нее платил. И она не знала, злиться ей на Малли или на него.

— Я думала, билет заказала и оплатила Малли, чтобы сделать мне подарок… Я не знала… не знала… — глупо повторяла она. Вспомнив о достоинстве, она выпятила подбородок и сказала: — Я выйду на ближайшей станции.

— Мы не останавливаемся на станциях, — спокойно сообщил он ей.

— В таком случае…

— Бросьте свои выдумки. Вы останетесь и будете вести себя прилично.

Его голос потеплел? Ему забавно? Почему она пасовала перед ним? Оттого ли, что все еще не пришла в себя? А может, оттого, что его наружность, обаяние, притягательная сила его мужского естества, перед которой она была неспособна устоять, заставляли забыть о его возмутительном поведении, теперь уже несколько более понятном? Немало женщин, подумала она, многое простили бы этому мужчине. И вовсе не потому, что он, несомненно, богат. Хотя, наверное, именно богатство сделало его таким. И по правде говоря, ей не хотелось покидать поезд. Она начинала входить во вкус этих поединков с Жилем. Она оживилась, чего уже с ней давно не случалось.

Вдруг он улыбнулся. Вполне приятная улыбка, сказала она себе и стала гадать, каков же он на самом деле.

— Вы не совсем такая, какой я представлял вас.

— Нет? Не такая? — деланным тоном спросила она.

— Нет. — Но он не стал говорить, какой он представлял ее себе. От нового порыва ветра поезд слегка качнуло, и она потеряла равновесие, но не упала, а только пошатнулась. Он с легкостью подхватил ее, помог твердо встать на ноги и не убрал обхватившей ее руки.

Она испытующе посмотрела на него, а он снова улыбнулся, теперь с насмешкой. Его улыбка стала еще насмешливее, когда пианист обрушил на собравшихся исполненный пафоса каскад звуков.

— Ага, полагаю, это означает, что мы дожили до полуночи и наступило Рождество Христово. Все будут петь рождественские гимны, — торжественно объявил он ей…

Ее губы тронула улыбка.

— Такие, как «Добрый король Венцеслав»? — шутливо спросила она, обращая выразительный взгляд на его корону.

— Возможно. Кажется, Анис еще предусмотрела игры. Но я, — тихо предупредил он, — ни в какие игры, кроме гольфа, не играю.

— И это при том, что вы даже не женаты, — с лукавством заметила она.

— Да, я холост — и не намерен ничего менять. — Под шум поздравительных возгласов, сопровождавшихся, как она видела, бурным весельем и поцелуями, он склонился к ее лицу и, с озорством в глазах, прошептал: — Счастливого Рождества!

А потом поцеловал ее — сосредоточенно, умело, полностью обезоружив. Она была совершенно потрясена. Франсин не представляла, что поцелуй может быть таким. Она отодвинулась и, тяжело дыша, смотрела на него. Скажи же что-нибудь, мысленно приказывала она себе и не могла отвести взгляд от его глаз. Скажи что угодно, только прогони это мгновение.

— Ну как, земля поплыла под ногами? — нервно сострила она.

— Нет, — наконец ответил он. — Просто поезд трясет.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Он насмешливо улыбнулся, отпустил ее и неторопливо двинулся прочь. А потом затерялся среди гостей.

— Наконец-то! — воскликнул кто-то рядом с ней.

Она обернулась и увидела мужчину с веселыми голубыми глазами. Он не отводил от нее горящего взгляда. С рассеянной улыбкой на губах, она старалась овладеть собой. Она старалась… но ей вдруг стало неинтересно флиртовать. К счастью, шум и хохот позволяли ей притворяться, будто она его не слышит, и, решив, что на сегодня и так достаточно, она старательно проговорила:

— Пойду-ка я к себе. Одна, — твердо добавила она, заметив его заинтересованную улыбку. — Я на ногах с шести утра — день сегодня что-то уж очень долог.

— Вы правы, — согласился он, — и похоже, что еще не скоро кончится. — Ласково улыбаясь, он поймал ее руку и поднял к своим губам. — Пожелаю вам доброй ночи, милая дама. Благодарю вас за приятное общество. Но завтра — новый день, а я тверд в своих намерениях.

Она со смешком высвободила руку и стала пробираться к выходу. Стремительное бегство не спасло Франсин от поцелуев, объятий, поздравлений мужчин и женщин, на которых она натыкалась, и она заставляла себя отвечать в нужном тоне, но теперь ей это давалось с превеликим трудом, дух веселья ее покинул. Однако Франсин не утратила чувства достоинства, к тому же ее подстегивало несколько насмешливое выражение лица наблюдавшего за ней Жиля.

Пробравшись наконец к выходу, она прошмыгнула в дверь и пошла по тряским вагонам к себе в купе. Припав спиной к своей двери, она устремила взгляд в пустоту. Это всего лишь поцелуй, внушала она себе, но знала, что лжет. Это был не просто поцелуй. Это была предумышленная атака на ее чувства. Зачем? Если она была ему так неприятна, как он говорил, зачем было целовать ее? Она не могла объяснить свое состояние усталостью. Она действительно рано встала, но так случалось часто. А путь до Гатвика и рейс до Парижа не были такими уж долгими. Она дольше сидела в автодорожных пробках в Лондоне. Может быть, она еще не оправилась от потрясения, вызванного смертью Малли? Но ей было ясно, что это не так.

Был ли он на похоронах? Франсин не провожала Малли в последний путь из-за тяжелого гриппа. Легло ли отсутствие Франсин пятном на нее? Если да — опять тот же вопрос: зачем он поцеловал ее? В наказание? Но ведь нет же! Нет? Выпрямившись, она сделала медленный, глубокий вдох и стала готовиться ко сну. Из всех мужчин, которые ее целовали, в шутку или любя, ни один не вызвал у нее такого чувства. И оно не проходило. Одно воспоминание об этом поцелуе заставляло ее трепетать. И она здесь лишь потому, что он оплатил ей поездку. Единственная незваная гостья. Зачем ты это сделала, Малли? — мысленно вопрошала она. Зачем ты заставила меня поехать?

С тревожным чувством она лежала на узкой полке и прислушивалась к доносившемуся из салона праздничному шуму, к взрывам хохота. Она… такая заброшенная. Как все глупо. Мелодичные звуки и ритмичное постукивание колес постепенно стали ее успокаивать, и вдруг ни с того ни с сего ей вспомнилось прошлое. Почти забытое далекое прошлое — голос отца, забавный стишок, который он для нее, еще маленькой, сочинил тоже в поезде:

Мелькают поля,
Колеса стучат.
Вперед — к приключениям!
Пути нет назад.
Странно, что она сейчас вспоминает об этом. С грустью, даже с тоской смотрела Франсин сквозь стекло в темную ночь. Он не знал, до чего пророческими окажутся его слова. Ей виделось его лицо, его теплая, ободряющая улыбка и глаза, искрящиеся весельем, когда он сочинял эти стишки, чтобы развлечь ее. Ей было восемь лет, они ехали в Шотландию провести каникулы, которые так и не начались, потому что на следующий день он умер от разрыва сердца и отправился в самый богатый приключениями путь. Франсин всей душой надеялась, что там, в Раю, он встретился с ее мамой, умершей, когда Франсин родилась. Малли сказала, что встретился. И еще она сказала, что теперь он счастлив. Так началось новое приключение — с Малли, во Франции. Теперь и ее любимая Малли умерла, а она уже не ребенок.

Она проснулась в пять утра и с минуту не могла понять, где она. Потом успокоилась и посмотрела в окно. Было еще темно, призрачно сиял снег. Рождество. Счастливого Рождества, шепнула она себе. Ее мучила жажда. Это из-за выпитого вина, подумала она. А если просыпаешься с чувством жажды — уже не заснешь: все мысли сосредоточены на питье. Ее мысли сосредоточились на апельсиновом соке. Организм требовал витамина С. Лежа в постели, она постаралась убедить себя, что ничего такого ей совсем не хочется, она решительно закрыла глаза, потом вздохнула. Она почти ощущала вкус сока во рту, ощущала прохладу и свежесть… А, ну ладно. Она откинула в сторону одеяло, прошлепала в крохотную ванную комнату и посмотрелась в зеркало. Ужас! Она плеснула себе в лицо холодной воды, почистила зубы, накинула халат, сунула ноги в тапочки и осторожно приоткрыла Дверь. Приглушенный свет в коридоре мягко освещал закрытые панельные двери чужих купе. Поколебавшись всего мгновение, она тихо зашагала к салону. Фантастический рассеянный свет мерцал на латунных дверных ручках, серебрил шнуры штор на окнах. Вдруг она обратила внимание на тихие звуки рояля, и дрожь пробежала у нее по спине. Франсин узнала несмело звучавшую мелодию. «Элизе» [14]. Дивная, незабываемая мелодия.

Тихо напевая, она беззвучно шагнула к двери и заглянула в салон. Жиль. Распустив узел галстука и небрежно накинув на плечи пиджак, с бесстрастным лицом, с потемневшим от щетины подбородком, он продолжал подбирать мелодию одной рукой, не подозревая о том, что его слушают. Он казался… одиноким. Эти губы прикасались к моим, подумала она и снова затрепетала при воспоминании о муке и наслаждении — о пережитом потрясении. Эти губы тогда медленно приближались к ее губам, и она вспомнила дрожь охватившего ее желания, разлившийся по телу огонь, от которого подгибались ноги, и щемящую боль внутри. Ей захотелось вновь ощутить эту ни с чем не сравнимую боль, испытать это не изведанное ранее чувство. Загореться тем же огнем.

Неожиданно он поднял голову, и она, застигнутая врасплох, покраснела. Она чувствовала себя по-дурацки. Отступить — значило признать свой страх, и она шагнула вперед, изобразив насмешливую улыбку.

— Счастливого Рождества.

Он кивнул, не переставая касаться клавиш.

— Мне захотелось пить.

— Надо было позвонить стюарду.

Она чуть не сказала, что не решилась сделать это, но передумала. Молодые светские львицы, уводящие чужих мужей, всегда звонят стюардам. По крайней мере ей казалось, что должны звонить. Она обнаружила свою неопытность, поэтому промолчала. Прошла к бару, налила себе соку и, поколебавшись, спросила:

— Вам — тоже?

Он покачал головой.

— Вы не ложились? — Глупо, Франсин. Разве похоже, чтобы он ложился?

— Сейчас пойду — сосну пару часов, — рассеянно пробормотал он.

— Приятная мелодия.

— Угу. — Он поднял руку, оборвав мелодию, осторожно опустил крышку рояля и перевел взгляд на Франсин. — Вы не были на похоронах, — без обиняков сказал он.

— Нет. — Странно: Жиль говорил о том, о чем недавно она сама думала.

— Никто из родственников не присутствовал. — Это звучало как осуждение: они не выполнили своего долга.

— А вы были? — тихо спросила она.

— Разумеется, иначе я бы не знал, что вас там не было.

— Ну, вам могли сказать об этом.

Он пожал плечами.

Отпив сока, которого ей уже не хотелось, она тихо произнесла:

— Я очень любила Малли.

— В самом деле? — равнодушно спросил он. — В таком случае вы своеобразно выказываете свою любовь.

— Вы ничего не знаете! Вы никогда не видели нас вместе.

— Верно.

— А слухи — не доказательство.

На его губах мелькнула слабая, совсем невеселая улыбка. Плотнее натянув на плечи пиджак, он встал, с нарочитым безразличием посмотрел на нее и вышел.

Он что, считал, она лицемерит? Это было не так, да он и не вправе судить ее. Подавленная, она дала ему время дойти до своего купе и медленно двинулась следом. Она пыталась заснуть, но эти несколько слов с Жилем не давали ей покоя. А если бы она сказала ему, что у нее был грипп? Что тогда? Вряд ли бы что-нибудь изменилось: он, скорее всего, не поверил бы. Было ясно, что судить справедливо он не способен.

В семь часов ей показалось, что поезд сменил ход, и она встала, чтобы выглянуть в окно. Подъезжали к Женеве. Здесь штаб-квартиры Всемирной Организации Здравоохранения и Красного Креста. Светало, и Франсин смогла различить серебристый блеск реки. Рона, вспомнила она. Мимо пролетел какой-то вокзал и тут же расплылся пятном, они снова набирали скорость, проезжая пригороды Женевы, не отличавшиеся от любых других пригородов. В свете начинающегося дня постепенно проступали сельские пейзажи, они с грохотом неслись к Лозанне. Озеро должно появиться справа. Холодное, глубокое. Замерзло, наверное. Вдруг она почувствовала, что дрожит от холода.

Она приняла душ в крохотной ванной. Ручной душ был неудобным. Но уж лучше такой, чем никакого, сказала себе Франсин. Потом она растерла тело подогретым махровым полотенцем. Не спеша, ведь времени у нее было достаточно, она надела новое кружевное белье и ярко-красное платье, которое сочла элегантным и подходящим для случая, когда она его покупала, но теперь платье казалось Франсин нелепым: ей только длинной седой бороды и мешка с игрушками не хватает… Внимательно разглядывая свое отражение в зеркале, она передернула плечами, потом коротко усмехнулась. Нет, так нельзя, сказала она себе. Малли велела ей приятно провести время, и, очевидно, Жиль не солгал: Жилю она объявила, что ему посчастливилось. Что ж, Посмотрим, насколько мы способны его осчастливить. Забудь, говорила себе Франсин, что он за тебя платил. Забудь его поцелуй… огонь испепеляющий — скорее всего, Жиль кружит головы всем женщинам, от самого нежного до преклонного возраста, и вперед, в атаку. Весь твой многочисленный род, Франсин, отличался воинственностью! Она не знала, так ли это, но мысль воодушевляла. А если Жиль решил вести себя грубо… Подумаешь! Не станет же она опускаться до его уровня. Она не вторглась без приглашения — вот чего ей не следует забывать. Не явилась незваной гостьей! А значит… Кроме того, после окончания этой поездки она вряд ли кого-нибудь из них снова увидит.

Она достала свою косметичку, аккуратно разложила все необходимое и взялась за дело. Через полчаса она снова разглядывала в зеркале свое отражение. Оно ее рассмешило. Смешок перешел в беззвучный хохот — роковая женщина! Карикатура на обольстительницу! Чтобы смягчить эффект, она промокнула салфеткой алую губную помаду. Округлила глаза и в задумчивости склонила голову набок. Решительно не хватало чего-то еще. В поисках вдохновения она выглянула в коридор, все еще пустой, хотя уже было слышно, как начинают шевелиться остальные гости, и ее глаза заблестели при виде гирлянды поинсеттий, изящно обвивающей рожок светильника. С шаловливой улыбкой она осторожно оторвала цветок и поспешила обратно в купе. Приколов над левым ухом, она любовалась эффектом. Превосходно. Впечатляет. Настоящая Кармен Миранда!

В черных туфлях, с черной сумочкой и в черно-красном шарфике, она, высоко подняв голову, вышла. Все еще борясь со смехом, она шествовала по коридору. Навстречу ей шел стюард с подносом чая и, взглянув на нее, опешил, потом ухмыльнулся, попробовал придать лицу невозмутимое выражение, вновь ухмыльнулся и тихонько фыркнул. Широко улыбаясь, она весело спросила:

— Очень вызывающе?

Он прикусил губу и кивнул головой.

— Отлично. Самого счастливого вам Рождества! Чую запах кофе.

Он указал рукой на салон, и она величаво проплыла мимо стюарда, а он прыснул.

Подносивший кофе официант был лучше вышколен — во всяком случае, лучше владел мимикой лица, и только чуть расширившиеся глаза выдавали его удивление. Она обнажила зубы в улыбке и встала в позу. Он заулыбался.

— Bon Noлl, мадемуазель.

— Bon Noлl, — ответила она, напуская на себя важность.

— Это шутка? — с надеждой в голосе спросил он, оглядывая ее с ног до головы.

— Конечно, шутка.

— Ah, bon![15] Кофе? Шампанского? Шипучки?

— Пожалуйста, кофе. — Взглянув на его приколотую к карману визитку, она с теплотой в голосе добавила: — Разрешите сказать вам, Жан-Марк, что у вас совершенно очаровательный акцент.

— Merci[16], — поблагодарил он, слегка склонив голову. Широким жестом пригласив ее сесть, он перебросил через руку салфетку, поставил перед Франсин чашку и осторожно наполнил ее. — Такой шикарная дама заслюжил… почести, — веско заключил он.

Она опустила голову, и он улыбнулся.

— С волками жить — по-волчьи выть, верно сказано?

— По-моему, да, — с чопорным видом согласился он.

— И вот сегодня я решила всех повеселить. Стать предметом разговоров.

— Вы уже им стали, — протянул Жиль с порога.

— Это только потому, что они не знают, кто я, а вы не пожелали сообщить им.

— Как и вы. Жан-Марк, кофе, пожалуйста.

Жан-Марк поклонился и пошел за чашкой, тем временем Жиль уселся напротив нее.

— Не буду вставать, — спокойно предупредила она. — Сегодня я во всеоружии.

— Гм.

С издевательской улыбкой оценивая Франсин, он придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее явно накладные ресницы, не приобретенные по случаю этой поездки, а забытые в косметичке со времен костюмированной вечеринки, на которую ее приглашали в День Всех Святых. Наткнувшись на них утром, Франсин решила, что лучше переборщить, чем оказаться тусклой, и тщательно наклеила их. Не отвалятся ли они до вечера — вот был вопрос. Она одарила Жиля ангельской улыбкой.

— Вы выглядите как…

— Кокотка? Знаю. Но мне показалось, что это платье — моя ошибка, а ошибки либо скрываешь, либо… усердствуешь в них. Я выбрала последнее.

— Наверное, было бы лучше первое, — деликатно возразил Жиль. Тихо поблагодарив Жан-Марка, он взял у официанта кофе и отхлебнул, глядя на нее поверх чашки. Она разглядывала его. Он, по всей вероятности, принял душ и явно побрился. Подбородок был идеально гладким, от него пахло, несомненно, дорогим лосьоном для бритья. На нем были отличная итальянская трикотажная рубашка и джинсы.

— Вы оделись не по-праздничному, — проговорила она с неодобрением в голосе.

— Нет. Я заметил, до чего вы эффектно выглядите, еще с утра, когда вы совершили святотатство над праздничным убранством возле вашего купе, и понял, что мне не тягаться с вами, — сухо ответил он.

— Я вас не видела.

— Знаю. Еще раз — счастливого Рождества.

— А первый раз вы мне его желали?

— Я сделал это мысленно, — ответил он еще более сухим тоном, а она улыбнулась, вспоминая, как он поцеловал ее, и ей стало грустно.

Что испытывает женщина, добившаяся любви этого человека? Или просто симпатии?

— Клэр тоже должна была ехать? — неожиданно для себя спросила она.

Он изменился в лице. Замкнулся.

Опустив глаза, она уставилась в чашку.

— Я видела вас на вокзале.

Молчание.

Она с недовольством подняла взгляд и переменила тему:

— Что вам принес Рождественский дед?

— Он еще не приходил. Поезда у него всегда на последнем месте — тут он отдыхает, прежде чем олени помчат его домой, в Лапландию. — На мгновение вскинув голову и взглянув на потолок, Жиль тихо сказал: — Мне послышалось, что он спустился.

— Болтун, — бросила она, не сознавая, что смотрит на него и грустно улыбается.

Он допил кофе, встал, на мгновение устремил на нее пристальный взгляд, как накануне в вагоне-ресторане, и лукаво, с невыразимым обаянием улыбнулся.

— Ваша маргаритка поникла.

Машинально подняв руку, она поправила цветок и с укоризной пояснила:

— Не маргаритка, а поинсеттия.

— Что бы там ни было, она все-таки поникла. Простите, мне пора выставлять херес и пирожки.

Она нахмурилась, потом поняла: это значит, играть роль Рождественского деда с оленями. Нет, она не думала, будто он станет этим заниматься, просто он воспользовался предлогом, чтобы уйти. А вот ее покойный отец — другое дело. Она хорошо помнила ритуал с чулком и оживление в доме после посещения Рождественского деда. Малли ничего такого не изобретала. Она не признавала сентиментальщину, как сама выражалась, хотя всегда была необыкновенно щедра, что касается подарков. Если не говорить про этот, последний. Доставшийся от Жиля.

— Где же ваша веселость? — пожурил ее Жан-Марк, стоя у Франсин за спиной.

Она обернулась и с улыбкой протянула чашку, чтобы он вновь ее наполнил.

— Извините.

А когда стали собираться остальные гости, она воспрянула духом и вместе с ними смеялась над своим шутовским видом, притворялась общительной и оживленной. Притворялась, пока в салон не вошла Маргерит, взглянувшая на нее не то с неприязнью, не то с насмешкой, а возможно, с неприязнью и насмешкой. Еще у двери Маргерит грубо щелкнула пальцами, требуя шампанского.

Когда объявили, что завтрак подан, все направились в вагон-ресторан — гурьбой, как возбужденные дети, подумала Франсин. Они смеялись, переговаривались, а потом громко выражали восторг при виде всевозможных подарков в яркой обертке, грудами наваленных на каждом столе, включая ее стол. Она в недоумении подняла глаза на Жиля, севшего напротив нее.

— Может, вы мне и не нравитесь, — тихо произнес он, — но выказывать грубость к вам я не намерен. — Дотронувшись до свертков, он сказал: — Разверните — это вам.

Она не собиралась…

Вдруг задохнувшись, отчаянно дергая носом, чтобы не разреветься, а то наверняка отвалились бы накладные ресницы, она опустила голову и стала возиться с розовой ленточкой на одной из коробок.

— Это — так, пустяки. Я не ожидал, что вы появитесь здесь.

— Почему же? — хрипло спросила она. — Вот мне никто не сказал, что меня не приглашали. Я не знала, что поезд зафрахтован.

— Я уже понял, дело не в этом. Я думал, вы найдете способ лучше употребить свое время.

— Найду что-то лучше дорогостоящей поездки по Швейцарии?

— Да.

— А если бы вы думали, что я поеду, вы купили бы мне подарки?

— Да.

— Но я вам несимпатична, а вы не любите ходить за покупками.

— Я и не ходил. Ходила моя секретарша, — ответил он. — Я всего лишь составил список.

— Но, судя по их виду, подарки упаковывал знаток своего дела, — проговорила она.

— Разумеется.

— Так как же…

С неожиданной улыбкой он заговорщически наклонился к ней и шепнул:

— Я оторвал несколько карточек.

— С подарков, предназначенных другим дамам? С тех, что подошли бы женщине независимо от возраста и вкуса?

— Угу.

Молча остановив на нем взгляд, все еще с недоумением на лице, она тихо сказала:

— Я вас не понимаю.

— Не понимаете?

В растерянности указывая на подарки, она пробормотала:

— Прекрасный жест. Спасибо.

— Пожалуйста. И разверните их, будет вам любоваться красивой упаковкой. Позже увидимся. — Он встал и направился в салон.

Интересно, он ест когда-нибудь? — подумала она. А он — он получил подарки?

— Эй, Красный Цветок! — крикнул кто-то с другого конца зала. Она подняла голову и криво усмехнулась своему другу с веселыми голубыми глазами. — Зачем же сидеть одной? И киснуть?

— Все в порядке! — ответила она. — Правда!

— Вздор!

Выбравшись из-за стола, он подошел к ней, собрал в охапку ее коробки и зашагал обратно к своему столу.

Делать было нечего, она взяла сумочку и последовала за голубоглазым весельчаком. Супруги-американцы сидели по ту сторону прохода, и она улыбнулась им, поздравила с Рождеством. Они тоже улыбнулись, похвалились подарками. Наконец и она развернула свои: черный, вызывающего фасона пеньюар, который она поспешила запихнуть обратно в пакет, обратив внимание на то, как оживился при виде вещицы ее приятель, заколка для шарфа, шарф — с маркой «Гермес», обомлев, отметила она, духи, бальзам для ванны, коробка швейцарских шоколадных конфет. И это он назвал «пустяки»? Оглядываясь вокруг, она увидела, что у других было нечто в том же роде; у мужчин — галстуки, сигары, булавки для галстуков. Она в изумлении покачала головой. Конечно, все это стоило ему целого состояния. Но он располагал состоянием, он так и сказал.

— Флиртуем все время, — игриво спросил ее новый друг, — или только до и после еды?

Вздрогнув, она подняла на него глаза и усмехнулась. Лицо его светилось надеждой. Приятнейший человек.

— До и после.

— D'accord [17]. И только на глазах у Жиля? — задумчивым голосом тихо протянул он.

— Нет! — Чувствуя, что краснеет, она быстро опустила глаза и фыркнула. — Но лучше всего на глазах у Жиля.

— А причина?

Она встряхнула головой, а он расплылся в улыбке. В его глазах заплясали смешинки.

— Поскольку Жиль в настоящий момент отсутствует, поговорим без затей, да?

— Да, пожалуйста.

Во время еды они развлекались ничего не значащей беседой и Франсин разглядывала альпийские луга, проносившиеся мимо роскошные особняки и ветхие деревянные домики.

— Подъезжаем к Лозанне, — объяснял он. — Видите, там, на горизонте, Савойские Альпы? Смотрите, — указал он, — вон шпиль собора.

Она кивнула в знак того, что видит и что поняла, город, старинный и красивый, построен как бы террасами, а потом обратила взгляд в другую сторону — на озеро. Оно было свинцово-серым — как тяжелые облака в холодном небе над ним. Франсин подумала, что хорошо бы увидеть озеро летом, под ясным голубым небом, когда пароходики снуют взад-вперед. Даже в этот пасмурный день везде бросалась в глаза поразительная чистота.

Она продолжала с интересом разглядывать все вокруг: многолюдный вокзал, мимо которого они проехали, сбавив скорость, огромную елку, сверкавшую огнями и украшениями. Она знала, что скоростным поездом из Парижа сюда чуть больше трех часов езды. Они двигались немного медленнее — не прямиком. В этом и был весь смысл поездки — увидеть как можно больше великолепных пейзажей. Когда они закончили завтракать, Лозанна скрывалась позади. Они вернулись в салон. Ее новое прозвище, Красный Цветок, к ее удовольствию, прижилось. Все называли ее только так. Кроме Маргерит, подчеркнуто игнорировавшей Франсин. Маргерит сопровождал высокий худой мужчина, которого Франсин еще не видела. На его изможденном лице запечатлелся страх. Франсин поинтересовалась, кто это.

— Ее муж, — сухо произнес Жиль у нее за спиной. — Он не выходил из купе. Неважно себя чувствовал.

— Неудивительно…

— Но-но, — тихо предостерег он.

— Я просто хотела сказать…

— Знаю, что вы просто хотели сказать. Любуйтесь пейзажем.

Внезапно почувствовав, что его присутствие смущает ее, она обернулась к нему с небрежной улыбкой и скользнула к месту неподалеку. Она совершила ошибку — Жиль тут же подсел к ней, и так близко, что это было чересчур.

— Маргерит — сестра Клэр.

Он стал ей что-то объяснять! Это ее так удивило, что на мгновенье она забыла, как ее стесняет то, что он сидит слишком близко, и, повернув голову, почти коснулась его лица. Тут же резко отвернувшись, она пустыми глазами уставилась в окно.

— А-а.

— Вот именно.

Лихорадочно соображая, что бы такое сказать, чтобы ослабить напряжение, которое, скорее всего, ощущала только она, Франсин вдруг обратила внимание на вид за окном.

— Какая красота! — воскликнула она.

— Монтрё, — сообщил он тоном еще суше.

— Такое впечатление, будто город растекается вниз по склонам… А эти железные дороги!.. Почти вертикальные! — Прекрати болтовню, мысленно одернула себя Франсин.

— Фуникулер… — Легким прикосновением к ее плечу он привлек внимание Франсин к виду с противоположной стороны, и у нее глаза расширились от восторга. — Замок Шильон.

— Он будто встает из воды!

— Угу… — Жиль?

Он поднял голову и улыбнулся кому-то поодаль.

— Извините.

Скрывая легкую насмешку во взгляде, он соскользнул с сиденья и отошел — наверное, чтобы рассказать кому-то об увиденном в окне. Она смотрела ему вслед, восхищаясь его мощной фигурой, но вдруг перед ней встала другая. Она захлопала глазами и улыбнулась любителю пофлиртовать.

— Ну-с? — лукаво протянул он.

С жалким смешком она подняла руку и, зная, что он поймет ее правильно, погладила кончиками пальцев щеку своего голубоглазого друга. Она заметила, что Жиль следит за ней. Оторвав от Жиля взгляд, она опустила руку. Нелепо только и думать о нем! Ей все равно, как он воспримет ее шалости.

— Да-да, — согласилась она.

Голубоглазый весельчак сел напротив нее и стал отчаянно с ней любезничать, при этом нисколько не нарушая приличия.

Поезд повернул, и сказочный замок скрылся из виду. Она снова смотрела на заснеженные горы, но думала только о том, что в противоположном конце вагона находится Жиль. Она будто все еще ощущала его прикосновение к плечу и его дыхание, щекотавшее ей щеку. Все оплачено. Прекрати, прекрати же!

Горы, альпийские луга, заснеженные поля, красивые деревушки, почти не тронутые современной цивилизацией. Заброшенные, дикие, прекрасные. По мере того как один дивный вид за окном сменялся другим, у нее иссякал запас восторженных эпитетов. Путешественники сидели и тихо беседовали, любовались видами, рассказывали друг другу о себе, а небо постепенно прояснилось и стало голубым. За окном все казалось резко очерченным и холодным: тени, ярко освещенные склоны гор, зеленые шатры елей, качнувшийся высоко над ними вагончик канатной дороги, солнечные блики, отскакивавшие от стекол в вагончике.

Они сделали долгую остановку в Бриге. Зачем, она не знала. Может, чтобы восполнить запасы. Все, у кого были с собой теплые пальто и зимняя обувь, вышли размяться и разглядывали три золоченые маковки выстроенного в стиле барокко и недавно отреставрированного замка. Ей захотелось побывать в городе, осмотреть его, ощутить хруст снега под ногами, пообщаться с людьми. Оказаться подальше от Жиля и от чувств, которые он в ней пробуждал. Она последней вернулась в поезд и пошла в купе привести себя в порядок. Сменила сапоги на туфельки и направилась в вагон-ресторан. Запах жареной индейки щекотал ей ноздри.

Бригада поваров и официанты великолепно поработали. Франсин, нагуляв аппетит на свежем воздухе, поспешила к своему столу и обнаружила, что Жиль намеревался обедать в ее обществе.

— А я уже думала, вы вообще не едите, — сказала она глупейшую фразу, на что он повел бровью и бросил на Франсин насмешливый взгляд. Отвернувшись к окну, чтобы не смотреть на Жиля, она обратила внимание на почти вертикально вставшие рельсы и удивилась тому, что находятся храбрецы или безумцы, ездившие по дорогам, которые ведут прямо в небо. Эта страна была как художественная открытка, а Жиль говорил, что швейцарцы — народ неинтересный. Может, это их национальная шутка, означающая совсем обратное?

— Не одни банки и часы с кукушкой, — заметил он, улыбаясь.

— Нет, одни горы и фуникулеры, — ответила она ему в тон, понимая, что он наблюдает за ней.

Почему, почти с отчаянием думала Франсин, он так странно действует на нее? Почему он то толкает ее на резкость, то лишает дара речи? Она не владеет собой. Откуда у нее эти смутные желания?

Обед продолжался долго, гости веселились, и Франсин была рада, когда кто-нибудь подходил во время перемены блюд и присаживался у их стола, чтобы обменяться двумя-тремя словами с ней и с Жилем. Над Жилем подшучивали. Почему? Неужели он жил не как все? Похоже, они думали, что он только и делает, что сидит в своем банке. А еще играет в гольф, вспомнила она. И катается на лыжах. Жиль во время обеда следил за ней и очень ее смущал. Когда обед закончился и гости перешли к коньякам и ликерам, она не удержалась и спросила:

— Почему они подтрунивают над вами?

Он, расслабившись, откинулся на спинку кресла, улыбнулся.

— Потому, что знают, что я терпеть не могу приемов, почти никогда не посещаю вечера, не следую за сливками общества в Санкт-Мориц или в Клостерс, или туда, где сейчас модно бывать. Потому, что им не верится, что я — и вдруг затеял такую поездку.

— Вы не любите общество людей?

— Конечно, люблю, но — понемногу.

— Вы любите наблюдать, а не общаться, верно?

— Угу. А вот вы, Красный Цветок, человек общительный, да? Порхающая бабочка. А людей вы совсем не любите.

— Люблю… и очень многих, — тихо возразила она. — А вам не следует делать выводы из того, что могла, не подумав, сказать Малли.

— В том, что касается вас, полагаю, можно смело делать выводы.

— Вот как? — Онарассердилась и стала собираться, чтобы уйти. — Извините, мне не хочется выслушивать это. То, что вы оплатили мою поездку, не дает вам права оскорблять меня.

— Моя с Малли дружба дает мне право вступиться за нее.

— Нет. Малли любила меня, как и я ее, и мы очень хорошо понимали друг друга.

— Увы, она слишком хорошо вас понимала. Если и вы понимали ее так хорошо, как вам казалось, зачем было обижать ее?

— Я ее не обижала! — с возмущением ответила Франсин. — Мне было восемь лет, когда она стала моей попечительницей, наставницей и наперсницей. Если кто знал ее, так это я! Не вздумайте касаться моих чувств к ней или ее — ко мне! — Лицо Франсин выражало негодование. Она вскочила на ноги, схватила сумочку и зашагала к спальному вагону.

Жиль догнал Франсин и заставил остановиться. Прижав ее к стене, он стоял перед ней с суровым лицом.

— Она любила вас, а вы были к ней так невнимательны. Она говорила…

— Слышать не хочу, что она говорила! — в исступлении перебила Франсин. — Она меня любила, я знаю, это так, и не поверю, чтобы она дурно обо мне отзывалась. Это в вашем понимании я безнравственная эгоистка.

Поймав ее за руку, он холодно произнес:

— Не надо тыкать меня в грудь.

— Предпочитаете остаться без глаз? Я сейчас на все способна. Я бы вам голову оторвала! — Франсин редко выходила из себя, редко так обижалась, как сейчас. Она еще не оправилась после неожиданной утраты, еще не была готова говорить о Малли и обсуждать свои чувства к покойной крестной. — Кто дал вам право выступать в роли благодетеля, который заботится о спасении моей души?

— Малли!

— Не зовите ее так! Это я ее так звала!

Она отвернулась в сторону и смотрела невидящими глазами в конец коридора.

— Вы плачете, — мягко произнес он.

— Ну и что? — с вызовом спросила она.

— Зачем бы Малли стала рассказывать мне о вас небылицы?

— Не знаю. Не знаю, зачем ей вообще было нужно что-либо рассказывать вам! Я о вас слыхом не слыхала! Если бы вы с Малли были такими друзьями, как говорите, уж мне было бы про вас известно!

— Необязательно. Малли четко разграничивала свою личную и деловую жизнь.

— Вы — о деньгах? — Громко фыркнув, в надежде скрыть, до чего она расстроена, Франсин бесцветным голосом произнесла: — Полагаю, теперь вы станете утверждать, будто я просто гонялась за ее состоянием.

— Нет, потому что к концу жизни у нее почти ничего не осталось, и я уверен, вам это известно.

— Да, — проговорила она сквозь зубы. — Так сколько длилось ваше знакомство?

— Много лет. Мой отец распоряжался ее делами при жизни ее мужа, а когда мой отец ушел на покой, а ее муж умер, мне по наследству достались ее дела. Я летал к ней два-три раза в год. Она была мне очень дорога.

— А я ее любила!

Он не сводил с Франсин задумчивого взгляда.

— Почему вы не приехали на похороны?

— У меня был грипп, — прямо ответила она.

— Понятно.

— Слава Богу. — Франсин оттолкнула его и поспешила в свое купе. Войдя, захлопнула за собой дверь. Она судорожно втянула воздух, медленно выдохнула и, совершенно расстроенная, устремила взгляд в пустоту. Она ничего не сделала и не заслужила такого обращения. Франсин была совершенно уверена в этом. Так вот, как только они сойдут с поезда на первой станции и поедут в отель, она подумает, как ей самой вернуться домой. Возможно, ей удастся сесть на поезд до Цюриха, а оттуда можно будет лететь. Сейчас она смоет весь этот безобразный грим, приведет себя в порядок и вернется в салон, где проведет время в тихой беседе. Через несколько часов они попадут в отель, и все будет хорошо.

Она выпрямилась, взяла косметичку и начала приводить себя в порядок. Убрала дурацкий цветок, расчесала волосы, надушилась, сделала глубокий вдох и вышла. Жиль ждал, прислонившись к окну напротив ее двери. Только взглянув на него, она решительно направилась в салон, но он остановил ее.

— Я не хотел вас расстроить, — тихо произнес он. — Я не думал, что расстрою…

— Вы меня не расстроили, — поспешно возразила Франсин. — Но не думали же вы, что своими оскорблениями меня развеселите!

— Нет, — наконец тихо произнес он с задумчивым лицом. — Мари-Луиз была в преклонном возрасте, возможно, ее взгляды устарели и она не понимала современных нравов. Вероятно, у нее сложилось ложное представление о вашем поведении.

— Вероятно, — холодно согласилась она, все еще не поворачиваясь к нему.

— И я не думал, что для вас так много значит мое о вас мнение.

— Ровным счетом ничего не значит!..

Он странно улыбнулся и повернул ее к себе.

— Вы потеряли свой цветок.

— Я убрала его, — коротко ответила она.

— Так нельзя. — Он протянул руку и, у нее за спиной, сорвал другой цветок. Потом аккуратно заткнул его ей за ухо. Прикосновение его длинных пальцев к ее шее и волосам вызвало у Франсин мгновенную дрожь, и она попробовала отстраниться от него.

— В чем дело? Вы замерзли?

— Нет. — Она не могла замерзнуть. Поезд хорошо отапливался. — Отпустите меня, Жиль. Мне кажется, нам больше нечего сказать друг другу.

Не обращая внимания на ее слова, он бережно взял ее за подбородок и заставил поднять лицо.

— Я не понимаю вас. И не могу поверить, чтобы Малли лгала. Но пусть все, что она сказала, — правда, даже зная о вас все, что я знаю, мне хочется прикоснуться к вам. Поцеловать вас. Вам это известно, верно? Вы это поняли вчера, когда я поцеловал вас.

— Нет, — ответила она безжизненным голосом, но вновь вся затрепетала. Она упорно продолжала смотреть вниз.

— Не лгите мне.

С возмущением посмотрев на него, она спросила:

— Зачем вы меня поцеловали? В насмешку? В наказание?

— Нет, — просто ответил он. — Мне так захотелось.

— И вы считаете это оправданием?

— Нет. — Не отпуская ее подбородок, он взял в ладони ее лицо, наклонился и нежно прикоснулся губами к ее губам. Она дернулась, будто от укуса.

— Не надо, — прохрипела она.

— Тогда отбивайтесь.

— Нет, — простонала Франсин. Потрясенная, она обмякла, будто тряпичная кукла, когда он повернул ее лицо к своему и снова прикоснулся губами к ее губам. От этого нежного, невероятно возбуждающего прикосновения она еще раз глухо застонала и почувствовала, что ее тело тает. Франсин собралась с силами и оттолкнула Жиля. Прерывисто дыша, она с негодованием смотрела на него, но, когда он положил ей руки на спину и мягко притянул к себе, она позволила, да, позволила ему заключить ее в объятия. Она и впрямь лишилась воли. Где-то в уголке ее сознания билась мысль — освободиться, но Франсин уже отдалась наслаждению. Ей было страшно стыдно, но она сама хотела этого! А он — он так и предполагал, верно? Если считал ее распутной?

Ее ладони скользнули ему на грудь и задержались там. Оглушенная, утратив чувство реальности, она смотрела ему в глаза, взгляд которых уже не был ни злым, ни задумчивым, ни безразличным. Эти глаза искали ее глаза, прежде чем он склонился к ее губам. Он снова поцеловал ее, нежно касаясь и отпуская, касаясь… впиваясь в ее рот, и влечение, нараставшее в ней с той минуты, как она его увидела, переросло в желание. Она ответила на его поцелуй. Дождавшись ответной вспышки, он стиснул ее в объятиях. Их желание, их страсть уже не знали преград.

Прикосновения, поцелуи — больше ничто не имело значения. Его запах, тепло его тела и сила, наслаждение и боль… Поезд грохотал в унисон с ее колотившимся сердцем. Они целовались с упоением, охваченные, казалось, одинаково сильным желанием, а ее тело как бы проснулось от спячки, и она тянулась к нему, поудобнее прилаживаясь к его крупному телу, и ощущала его силу, его самообладание и страсть.

— Я знал… я не ошибался, — тихо прошептал он.

— Не ошибался?..

— Ммм… Мое купе там, в конце, — хрипло добавил он, и его губы потянулись к ее щеке, к уху и обратно — к ее губам.

— Что?

— Мое купе. Там удобней.

Вдруг осознав, что он имеет в виду, она испугалась и замотала головой.

— Пошли.

— Нет, — шепнула она.

Он отодвинулся и пристально посмотрел на нее.

— Нет? — тихо спросил он.

— Нет.

— Почему?

— Потому что мы незнакомы, потому что…

— Раньше для тебя это не было препятствием.

Она остолбенела, устремив на него непонимающий взгляд.

— Что?

— Говорю — раньше для тебя это не было препятствием. Ты доступна для всех. Почему же — не для меня?

— Так вот в чем дело? — произнесла она, все еще не веря услышанному. — Вы пытаетесь мне что-то доказать? — Не задумываясь, она оттолкнула его. Она замахнулась, чтобы ударить по этому заносчивому лицу. Он без труда, будто уже не раз делал это, поймал ее руку за запястье и сжал с такой силой, что руку свело от боли. Вдруг раздался грохот, похожий на раскат грома. Он застыл, наклонил голову, будто прислушиваясь, и, не отпуская ее руки, схватился за поручень, когда поезд рвануло и завизжали аварийные тормоза. От внезапного снижения скорости вагон угрожающе качнулся, и их отбросило назад, потом резко зашатало — машинист силился остановить бегущий поезд.

— Хватайся! — закричал Жиль.

Но, кроме него, хвататься было не за что.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Внезапно поезд остановился, и их бросило вперед. Жиль держался за поручень и не дал им упасть, но Франсин больно стукнулась об обшивку вагона. Франсин вскрикнула, а потом застыла на месте, ожидая, что будет дальше, но тут зашевелился Жиль и вывел ее из столбняка.

— Проверь, не пострадал ли кто, — приказал он на ходу. — Мне надо выяснить, что произошло.

Она слабо кивнула, а он открыл дверь вагона, впустив струю морозного воздуха, спрыгнул вниз и захлопнул дверь. Овладев собой, она поспешила в салон. Франсин увидела, что там все тоже оцепенели, как еще недавно она, ухватившись кто за что и за кого мог. Что не было привинчено, посыпалось, как карточный домик. Тарелки, бокалы, бутылки, закуски громоздились вперемешку на полу. Стояла гулкая тишина, которую прервал визг Маргерит.

— Заткнись! — рявкнул кто-то.

Маргерит, как ни странно, замолкла.

Франсин поспешила к лежавшей на полу женщине, над которой склонился ее муж. Оглядев ее, Франсин опустилась на колени и спросила:

— С вами все в порядке? Вы можете передвигаться?

Женщина кивнула. Ее подняли на ноги и помогли сесть. Люди приходили в себя, нервно переговаривались, пересмеивались. Франсин схватила салфетку и бросилась в другой конец вагона — к мужчине, у которого по лбу текла кровь, а потом огляделась — проверила, есть ли еще раненые и все ли на месте.

— Где Жиль? — спросил кто-то.

— Пошел узнать, в чем дело, — сразу ответила она, ободряюще улыбаясь. Вдруг поезд заскрежетал, будто придавленный немыслимой тяжестью, и все разом задержали дыхание и вместе выдохнули. Звук был как тихий шелест. С чуть менее уверенной улыбкой она повернула голову и заморгала от изумления: с левой стороны все окна были белыми. Она почти могла разглядеть отдельные снежинки в напиравшей на оконные стекла массе. Что это, снежный обвал? Кто-то застонал у нее за спиной, и она, повернувшись, увидела, как Жан-Марк с трудом поднимается на ноги за стойкой бара. Одну руку он бережно прижимал к груди, и кровь медленно стекала с его ладони на стойку.

Франсин поспешила к нему по трещавшим под ногами обломкам и осколкам. Морща нос от нестерпимого запаха разлившегося из разбитых бутылок спиртного, она подхватила с пола салфетку. Франсин заставила Жан-Марка опустить руку. Обилие крови не давало как следует осмотреть рану, но было похоже, что повреждена ладонь. Скинув хлам со стойки, Франсин задрала юбку, перемахнула через стойку и потянула Жан-Марка к умывальнику — чтобы подержал руку под холодной водой. Глубокая рваная рана пересекала по диагонали ладонь официанта. Франсин встряхнула салфетку, убедилась, что на ней нет битого стекла, и сложила ее в несколько раз. Вытащив руку пострадавшего из-под крана, Франсин приложила подготовленный тампон к ране и приказала Жан-Марку:

— Прижмите покрепче.

Он, все еще в шоке, кивнул, а Франсин стала искать, чем бы перевязать руку, и с чувством благодарности улыбнулась, когда какой-то мужчина предложил свой галстук.

— Серьезная рана? — спросил мужчина.

— Надо бы наложить швы. Сейчас ему лучше присесть.

Когда они выводили Жан-Марка из-за стойки, она заметила Жиля. Он стоял в дверях салона и наблюдал за ней. Она вскинула брови, а он покачал головой, бросил быстрый взгляд вокруг, как бы оценивая ущерб, и исчез. Она не забыла, как он обошелся с ней, но сейчас было не время сводить счеты — пусть ей хотелось не замечать его… показать ему, как она его презирает.

Она усадила Жан-Марка рядом с пожилой дамой, еще не оправившейся от сильного потрясения, и попросила ее присмотреть за пострадавшим — главным образом для того, чтобы та смогла отвлечься от собственных страданий. Официанту Франсин приказала не опускать руку.

— Снежный обвал? — тихо спросил он.

— Похоже.

Он кивнул.

— Жиль найдет выход из положения. — С явным усилием официант улыбнулся и постарался превратить все в шутку. — Эти швейцарцы — молодцы. Я уверен, они сообщили обо всем по радио, и скоро мы снова тронемся.

— Конечно.

Франсин и Жан-Марк обменялись взглядами и улыбнулись, постаравшись сделать вид, будто верят в это.

— А из вас получился бы замечательный доктор, — похвалил он ее.

— Я училась на курсах неотложной помощи, — рассеянно объяснила она. Это было во время болезни Малли, когда Франсин не знала, что же ей делать.

— Красный Цветок!

Она обернулась и направилась туда, где сидел, подавая ей знаки, ее седовласый друг. Он кивнул головой в сторону женщины в конце вагона, француженки. Кажется, ее звали Анжеликой. Она была женой Клода.

— По-моему, у нее сломана рука, — шепнул друг подошедшей Франсин.

Она пошла посмотреть. Ободряюще улыбнулась женщине, бережно ощупала ее руку. Успокоила:

— Похоже, ушиб. На всякий случай подвешу вам ее. — Франсин сняла с себя шарфик, связала концы и осторожно подвесила руку.

Все пусть медленно, но уже приходили в себя. Большинство мужчин направились к двери, чтобы узнать, что же случилось, а Франсин, не меньше остальных терзаемая любопытством, но не желавшая видеть Жиля, двинулась в противоположном направлении. В любом случае Франсин нужно было пройти на кухню. Когда она дошла до тамбура, то вдруг спросила себя, почему она не в шоке и не испугана. Да, она была необыкновенно спокойна. Возможно, она все еще слишком переживала предыдущее злоключение, и это не могло ее сильно потрясти. Тот поцелуй и впрямь был злоключением, и теперь, когда непосредственная опасность миновала, Франсин только и вспоминала о нем, все еще ощущая вкус поцелуя на губах. Вспоминала, как потом вел себя Жиль. Ей хотелось скрыться в каком-нибудь укромном уголке и все обдумать, найти этому разумное объяснение. А потом — забыть. Ее много раз целовали за ее двадцативосьмилетнюю жизнь, но никогда — так. Никогда еще в поцелуе не было столько чувства, столько жажды. Ей хотелось снова испытать все это, отдаться страсти, но не с ним. Только не с ним, мрачно повторяла она; поджав губы, с потускневшим взглядом, она спешила через вагон-ресторан. Казалось, сюда угодила бомба. Чашки, бокалы, бутылки, скатерти — все было сметено со столов и валялось по скамьям и на полу. Вздохнув, Франсин заторопилась дальше. Но прежде, чем пройти туда, где, должно быть, находилась кухня, она приоткрыла дверь и выглянула наружу.

Вид вокруг был безрадостный. Небо уже темнело, мягкими хлопьями падал снег, будто и неспособный навлечь беду, но Франсин не видела, что заставило поезд остановиться. Вдоль путей снег был утрамбован ногами сновавших взад-вперед машиниста, охранника, а возможно, и Жиля. Любопытство одержало верх над рассудительностью, и она, дрожа от холода, осторожно спустилась по ступенькам, а потом пробралась к голове поезда. Тут она обомлела: впереди, насколько было видно, белела снежная гора, скрывшая под собой пути. Франсин отступила на шаг и подняла взгляд: над крышами вагонов нависала снежная глыба.

— Ты что тут делаешь? — сердито одернул ее подошедший сзади Жиль. — Это тебе не шутка, не экскурсия по живописным местам!

Она резко обернулась и увидела, что он был с каким-то мужчиной, возможно машинистом. Оба стояли по колено в снегу. Машинист обхватил себя руками, стараясь согреться. Жилю, казалось, мороз был нипочем.

— Немедленно возвращайся в поезд. Ты так замерзнешь, полуголая.

— Я не полуголая, — небрежно ответила она. — И не вижу здесь шуток! — Моля Бога, чтобы не вышла какая-нибудь глупость, например, чтобы ей не кувыркнуться, Франсин поспешила обратно к двери и перед тем, как подняться в вагон, оглянулась на горы. Если и отсюда пойдет лавина…

Дрожа от холода и стараясь отогнать эту мысль, Франсин взялась за ручку двери, ведшей на кухню, в тот момент, когда в вагон ввалился Жиль. Топая ногами, чтобы отряхнуть снег, он закрыл за собой дверь, и они оказались вдвоем в тамбуре. Он как будто не собирался проходить в вагон-ресторан, а стоял и смотрел на нее.

— Очень глупо так вести себя.

— Правда? — с холодком спросила она. — По крайней мере я не забиралась в снег по колено. — Она почувствовала облегчение, услышав, что голос ее звучит обычно, спокойно, и спросила: — Плохи дела?

— Довольно плохи. Машинист ждет инструкций. Надо узнать, сколько снега висит над нами и не поползет ли он, если мы тронемся с места. Спасательный состав уже выехал.

— Конечно, этот неинтересный народ, эти швейцарцы не сидят сложа руки. — Франсин злилась на него, злилась на себя, ее душила ярость, и она отвернулась к внутренней двери.

Он опустил руку ей на плечо и остановил ее.

— Красный Цветок…

У нее перехватило дыхание, и она процедила сквозь зубы:

— Не трогайте меня.

Он убрал руку и уже резким голосом сказал явно не то, что намеревался:

— Не поднимать паники и не пугать людей! Обойдемся без истерии.

— Я не страдаю припадками истерии, — так же холодно заявила она, — и не поднимаю панику и не пугаю людей.

— Нет, — ответил он, и на мгновение его голос показался ей усталым, — вы только лишаете людей присутствия духа. — Не дождавшись ее ответа, он протиснулся мимо нее в вагон-ресторан.

Она лишает людей присутствия духа? Неправда, только она сама и позволила себе впасть в тоску. С горечью вздохнув, она прошла на кухню, посочувствовала поварам, переживавшим из-за последствий аварии, поинтересовалась, есть ли пострадавшие, и спросила, нельзя ли приготовить горячих напитков. Через пять минут будут, ответили ей, а когда она вернулась в салон, то обнаружила, что там люди зря времени не теряли. Собрали мусор, вернули на место светильники, и если атмосфера не была праздничной, то все же никто не унывал. Она прошла к Жан-Марку. Решительно отводя взгляд от Жиля, она присела возле официанта, осмотрела его рану и осталась где сидела. Когда подали чай, люди засуетились. Вдруг зазвенел висевший на стене телефон, и Жиль подошел. Все замолчали, повернули головы в сторону Жиля. Ждут, как стадо овец, с горечью подумала она, что скажет пастырь.

Он слушал несколько минут, потом повесил трубку.

— Спасательный состав прибудет в течение получаса. Боюсь, мы можем замерзнуть и промокнуть, ведь нам — перебираться к нему через завал. Так что одевайтесь потеплее. Сложите все, что вам понадобится в отеле, в чемодан, сумку, во что удобно, и оставьте в коридоре, у дверей ваших купе. Стюарды все доставят. Надеюсь, наш поезд окажется в полном порядке и будет ожидать нас завтра утром. Сожалею о временном нарушении нашего маршрута. — Он поблагодарил всех кивком головы, подошел обменяться двумя-тремя словами с Жан-Марком, потом — с Анжеликой, а Франсин без лишней суеты удалилась в купе укладывать вещи.

Жиль переносил на руках тех дам, у которых не было с собой сапог. Среди них оказалась и Маргерит. У Франсин, к счастью, сапоги были, и она замыкала шествие вместе с супругами-американцами.

Луна светила ярко, мороз был трескучим… Раздраженная тем, что ей приходилось плестись следом Бог знает за кем — а ведь она бы пошла только за Добрым королем Венцеславом, — Франсин ускорила шаг. Чем скорее она доберется до того состава, тем скорее окажется в Куре. Потребовалось немало времени, чтобы одолеть каких-то пятьсот ярдов, но, хоть и было холодно, ночь выдалась тихая и обошлось без зловещего громыхания над головой — с гор.

Опустив на землю Маргерит, Жиль вернулся, чтобы проверить, все ли у них в порядке — или все ли в порядке у американки. После того что он наговорил ей, Франсин не могла поверить, чтобы ему было интересно, как дела у нее. Подхватив американку на руки, он зашагал прочь.

— Не отставать! — крикнул он через плечо.

Ее попутчик несколько удивился, но Франсин не стала ему объяснять, что эти слова были обращены к ней — не к нему. С облегчением забравшись в спасательный состав, в тепло, они скинули с себя верхнюю одежду и уселись. Через считанные минуты они уже катили к Куру.

Набрав скорость, поезд медленно сбросил ее перед длинным Фуркским тоннелем, соединяющим Обервальд и Реальп. И, хотя ей бывало не по себе в тоннелях, в обступившей темноте Франсин занимали мысли о том, что, добравшись до отеля, она уедет, уедет домой и больше никогда не увидит Жиля. Этого Жиля, который уделял внимание каждому, который умел великолепно принимать гостей. Когда он подошел к местам, где они сидели, Франсин отвернулась к окну, нарочито не замечая его, но слышала, как он непринужденно беседовал с сидевшей напротив парой, что-то говорил о соотношении доллара со швейцарским франком, а потом вспоминал о каких-то незнакомых ей людях. Она не стала слушать дальше и вздрогнула, когда он, легонько подтолкнув ее, невозмутимо спросил:

— Верно, Красный Цветок?

— Pardon?

— Витаем в облаках? — заметил он и с насмешкой во взгляде пояснил: — Я как раз рассказывал, почему вы на меня дуетесь.

У нее округлились глаза от испуга и возмущения при мысли, что он в самом деле обсуждал происшедшее между ними. Она с негодованием посмотрела на него, потом, сбитая с толку, нахмурилась, когда он добавил:

— Очень глупо в таких случаях ходить без пальто.

— Что? — Осознав, что он играл с ней в кошки-мышки, она слащаво улыбнулась ему. — Конечно, это не глупо, когда так ходите вы. Ведь вы-то были заняты важной разведкой.

— Конечно.

— Но если выходит женщина, это посчитают праздным любопытством или глупостью. Впрочем, вы правы, — добавила она, улыбнувшись еще приятнее, — мне не надо было выходить без пальто, ведь я могла замерзнуть насмерть.

— И тогда избавили бы меня от необходимости вас отчитывать, — с невозмутимым видом согласился он.

Ей так хотелось осадить его, сказать всем правду — она отворачивается от него, потому что он, поцеловав, тут же оскорбил ее. Она открыла рот, посмотрела в его ехидные глаза и не проронила ни слова. Ему было смешно? Оттого, что она собиралась дать ему пощечину? Что-то непонятно: большинство мужчин разозлились бы. Уже одно ущемленное достоинство заставило бы их злиться, верно? Хотя, возможно, он и злился, но искусно скрывал это.

— Не надо так расстраиваться, — успокаивал он ее с притворным сочувствием.

— Я и не расстраиваюсь, — ответила она. — Не станем вас задерживать: наверняка вам не терпится побеседовать с остальными гостями.

Он просто кивнул и, довольный, ушел. Она услышала, как он говорил с сидевшими у нее за спиной. Заметив, что американцы как-то странно смотрят на нее, она заставила себя улыбнуться.

— Уже недолго… — невпопад пробормотала она. Когда они наконец остановились у станции Кур, откуда-то донесся бой часов, и она машинально стала считать удары. Семь. Через часок-другой она будет уже в пути. Если, конечно, повезет — если на Рождество поезда ходят по графику. А если нет, то она уедет с утра пораньше.

Все уже приготовились выходить, когда Жиль задержал их на минутку.

— Если все соберутся на привокзальной площади, будет легче организовать посадку на транспорт, заказанный, чтобы перевезти вас в отель. Еще раз прошу прощения за осложнения.

Он, как обычно, скупо улыбнулся и сошел с поезда. Когда Франсин спустилась с подножки, первой, кого она увидела, была Клэр — та женщина, которую она заметила в Париже. Если бы даже Франсин ее не узнала, громкий возглас Маргерит все объяснил бы. Клэр стояла у входа, как статистка из постановки «Доктор Живаго»: в длинной шубе, шапке из того же меха и сапогах. Позерша. Не злись, Франсин. До смерти уставшая, она бросила взгляд туда, где стоял Жиль, наблюдая, чтобы все благополучно покинули поезд. Он тоже посматривал на Клэр, но его лицо не выражало никаких особенных чувств. А может, он знал, что она будет здесь?

Франсин шла вдоль платформы и смотрела, как встретились Маргерит и Клэр. Ее поразила явная холодность обеих. После того как Маргерит постоянно требовала объяснить, куда девалась Клэр, можно было ожидать, что сестры кинутся друг другу на шею. А они, казалось, даже не испытывали симпатии друг к другу.

— Интересно, зачем она допытывалась, где сестра, — пробормотала себе под нос Франсин и была крайне удивлена, услышав ответ женщины, стоявшей позади.

— Она не хотела, чтобы та уехала в Грецию с миллионером, которого где-то подцепила. А если сестры не было на поезде, наверняка она была в Греции. Хотя, очевидно, туда она не попала, а то ее не было бы здесь.

— А я думала, у нее связь с Жилем! И ведь Маргерит — замужем, — заметила Франсин.

Ее собеседница повела бровью.

— Не будьте простодушной, милая. Такие женщины выходят замуж по расчету. Им нужно богатство и положение. Трудно себе представить соперничество этих двух сестер.

Франсин не могла удержаться и продолжала наблюдать за ними. Клэр освободилась от хватки своей сестры, Маргерит что-то сказала, и обе стали смотреть на Франсин: Маргерит — с торжеством в глазах, а Клэр — с холодным любопытством, сменившимся равнодушной улыбкой, когда женщина направилась к Жилю. Она в самом деле была красива. Поразительно красива. Против воли Франсин наблюдала за встречей. Клэр протянула руки, обвила шею Жиля, встала на цыпочки и поцеловала его. Франсин стало неприятно, она отвернулась и поспешила вдоль платформы, но ее внезапно остановила Маргерит, преградившая ей путь. С гримаской, она тихо произнесла:

— Никакого сравнения, верно?

— А с вами? — Не слишком она любезна, но порой приходится клин клином вышибать. Франсин обошла Маргерит, чувствуя себя униженной из-за обмена колкостями, и поспешила догнать остальных гостей. Если бы не багаж, который перевозили отдельным транспортом, Франсин вышла бы в город и нашла бы другую гостиницу. Вдруг она вспомнила, что не попрощалась с Жан-Марком. Она огляделась, но не увидела его и вздохнула. Хочу домой, с грустью повторяла она про себя. И все-таки она познакомилась с несколькими приятными людьми: с американцами, весельчаком мужчиной, у которого голубые глаза. Если бы не Жиль, она бы действительно прекрасно провела время.

Обещанный транспорт ожидал их. Это были запряженные лошадьми сани. Золотые колокольчики весело позвякивали, когда лошади храпя вскидывали головы, и Франсин радостно улыбнулась, забыв на время о своих неприятностях. Она сделала шаг вперед и погладила по шее ближайшую лошадь. Лошадь вскинула голову, покосилась на Франсин и фыркнула. Посмеиваясь, Франсин залезла в сани, подвинулась, чтобы освободить место еще двум пассажирам, тепло закутала колени в край полости и заметила, что Жиль наблюдает за ней. Вскинув голову, почти как та лошадь, она демонстративно отвернулась.

Узкие улочки, мощеные переулки, старинные дома со ставнями, собор двенадцатого века; они ненадолго остановились, чтобы послушать хор, стоявший на улице. Певчие были в национальных костюмах. Яркие фонари рассеивали тьму. За хором расположился небольшой оркестр, держа инструменты наготове. Как только все сани остановились и наступила тишина, зазвучала музыка. Франсин узнала мелодию, хотя и не понимала слов. Исполняли «Первый день Рождества». У Франсин комок подступил к горлу, слезы застлали глаза; она не понимала почему, но так случалось каждый раз, когда она слышала этот рождественский гимн. Она быстро заморгала. Как зачарованная, прислушивалась Франсин к взлетавшему в тихое ночное небо дисканту.

Следуя за звуками, она устремилась взглядом к звездам, так ярко и ясно светившим теперь, когда кончился снегопад, потом взглянула на возвышавшиеся над городом заснеженные, как в сказке, леса.

— Ах, — прошептал кто-то рядом, — какая красота. Вот это настоящее Рождество!

Не в состоянии говорить от волнения, она только кивнула. Когда сани медленно тронулись, хор следовал за ними до отеля, самого шикарного отеля в городе, и не переставая пел. Певчие вошли вместе с гостями, и служащие отеля встретили всех горячими напитками и закусками. Франсин, оказавшись рядом с одной из певчих, прикоснулась к ее руке и с улыбкой тихо поблагодарила девушку. Франсин все еще хотелось плакать.

— Держите ключ.

Она резко обернулась и, заморгав, посмотрела сначала на протянутый ей ключ, потом — в лицо Жиля. У него был строгий вид.

— Спасибо, — тихо сказала она и взяла ключ с его ладони.

— Чемодан занесут к вам в номер через несколько минут.

Она кивнула и отвернулась, увидела лифты и поспешила к ним. Ее номер оказался просто роскошным. Здесь не экономили, даже если дело касалось незваного гостя. Чемодан уже стоял у изножья кровати, а на туалетном столике лежала записка от администрации. Нет, не записка, а приглашение с золоченым обрезом. Да, Золушка пойдет на бал. Пусть она не Золушка, но будет бал. Костюмированный, ровно в девять. И в скобках было приписано от руки: «Костюм в шкафу».

Ей стало интересно, и она пошла взглянуть. Белое, до пят, несколько в греческом духе, с очень глубоким декольте платье. Мешочек с иголкой и нитками аккуратно приколот у талии. У подола она заметила пару золотистых босоножек и — на ленте — веточку мелких белых цветочков, вероятно для украшения прически. Франсин была поражена; онемев, какое-то время она смотрела на все это. Кто этот наряд выбрал? — думала она. Безликая администрация? Жиль? Но ведь Жиль не знал, что она приедет, верно? Впрочем, какая разница, сказала она себе, она не пойдет на бал. Она прикрыла дверку шкафа и пошла открывать чемодан. Она примет душ, перекусит, потом наведет справки о поездах. Почему ей казалось, что, поступая таким образом, она обманет Малли? Приятно проведи время. Обещай мне, говорила крестная. И Франсин обещала. Это была последняя просьба Малли.

Если бы не Жиль… А, черт с ним, с Жилем, вдруг рассердившись, подумала она. Целые сутки она проявляла слабость и позволяла себя обижать, целовать, приставать к ней с недвусмысленными предложениями… Хватит. Она пойдет на бал! Она будет флиртовать с каждым встречным мужчиной, женат он или нет. Сейчас Рождество, и ей осточертело подчиняться Жилю! Уедет она утром.


Без пяти девять. Критически разглядывая себя в зеркале, она пребывала в нерешительности. Прическа в порядке, думала Франсин. С помощью ленты ей удалось уложить волосы почти что в греческом стиле. Дело в платье. Несмотря на то что Франсин старательно поработала с иголкой и нитками, оно оголяло тело! Не только бедро мелькало в глубокой шлице, но было полностью обнажено плечо, и грозила обнажиться грудь. Покрой не позволял надеть бюстгальтер… Услышав за дверью хохот и приглушенное хихиканье, она приоткрыла дверь, увидела группу ряженых гостей, шагавших по коридору, и отпрянула: ей показалось, что, возвышаясь над всеми, там шествует прямо-таки настоящий страус. Он и был причиной веселья. Под сенью страусовых перьев она разглядела своего седовласого друга и прикусила губу.

— Чур, не смеяться, — предупредил он.

— Кого вы изображаете?

— Кажется, мушкетера.

— Но мушкетеры не покрывают голову целым страусом!

— Почем знать? По крайней мере я не в неглиже!

— А я… как раз думала, что не стоит идти…

Он хмыкнул, перешагнул через порог — к ней в номер, схватил ее сумочку, ключ, вытащил ее в коридор и захлопнул дверь.

— Теперь уже нечего думать.

Они смотрели друг на друга и посмеивались.

— А-а, что там! Рождество ведь.

— Oui[18].

— Мы — бравые солдаты?

— Oui.

Рука об руку, смущенно смеясь, они шли мелкими шажками, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение бедро Франсин и панталоны, которые она надела на всякий случай. Вслед за остальными они сошли по парадной лестнице и направились в бальный зал. Они были ошеломлены: зал, где они увидели белый шелковый балдахин, галереи, колонны, кишел древними римлянами, бриттами, викингами, самураями, гейшами, составлявшими, казалось, целый боевой отряд, пиратами, аристократами, падшими женщинами. А при виде крупной дамы, походившей одновременно на королеву Елизавету и мисс Марпл19], Франсин поперхнулась смехом.

Свет огромной, с подвесками, люстры играл на многоцветных украшениях стоявшей в углу гигантской елки, слепил глаза, отражаясь от медных духовых оркестра в полном составе, и добавлял великолепия причудливо убранной гирляндами и даже греческой вазой стойке буфета.

— Как я рада, что мы здесь! — воскликнула восхищенная Франсин.

— Oui, — только и произнес ее ошеломленный друг.

— Я, кажется, еще не видела такой роскоши.

Среди незнакомых лиц, скорее всего — гостей отеля, Франсин заметила несколько своих попутчиков. Маргерит не обманула ожиданий — она нарядилась Золушкой, какой та стала после вмешательства доброй феи, и явно разыскивала своего принца, не иначе как Жиля. Но на его счет Маргерит ошиблась — он не захотел наряжаться, то есть наряжаться в маскарадный костюм: он надел смокинг, наверное считая, что ходить ряжеными могут только дети. Франсин не видела Клэр. Жиль поймал взгляд Франсин, и она демонстративно отвернулась и улыбнулась своему кавалеру.

— Закусим? — непринужденно предложила она.

После закусок и нескольких бокалов пунша, вызвавшего у нее очаровательный румянец — а судя по всеобщему поведению, способного привести к полной раскованности, — Франсин совершенно твердо решила веселиться. Кто-то увел от нее любителя пофлиртовать, но было еще много мужчин, жаждавших потанцевать с ней, и, если только семенить, если держать, не отрывая, левую руку по шву, можно было надеяться, что все обойдется. Иногда она замечала, что Жиль следит за ней, а когда она стала рискованно кокетничать с сиамским императором, он даже подошел к ней со злым лицом и в тот момент, когда император отвлекся, чтобы ответить кому-то, довольно грубо оттащил ее в сторону.

— Прекратите позориться!

— Почему? Вы ведь ожидали этого, не так ли? И кто, как не вы, выбирал это платье!

— Я его не выбирал.

— Ну да, вы бы, скорее, надели на меня панцирь.

— Э-э! — вскричал император, заметив, что кто-то посягнул на его даму. — Найди сам кого-нибудь!

Она не расслышала, что ответил Жиль. Но, судя по выражению его лица, ответ был выразительным и недвусмысленным. Да не все ли равно…

— Клэр не пришла? — ласково спросила она.

— Нет, — ответил он с каменным лицом.

— Как жаль. — Улыбаясь с деланной нежностью и выставляя напоказ ногу, Франсин закружилась со своим императором.

— Что ему надо? — спросил император.

— Понятия не имею, — ответила она, и в самом деле не догадываясь… Она же не флиртовала с его друзьями. Так или иначе, она была свободна — ни поклонников, ни мужа; она не огорчала чьей-либо супруги, просто флиртовала с теми, кто затевал с ней флирт. Но каждый раз, когда она замечала полное осуждения лицо Жиля, она, в мыслях повторяя, что это ее нисколько не трогает, начинала вести себя еще скандальнее. Ну, не то чтобы она вела себя скандально, но — не так, как обычно. Впрочем, виной мог быть и пунш. Конечно, она не пьяна, просто… навеселе. То есть была… Его слова как ошпарили ее, и настроение у нее пропало.

Во время танца с симпатичным лесорубом она почувствовала, что ей жарко, к тому же, она кажется, растрепалась. Она попросила прощения и направилась к туалетной комнате.

— Франсин!

Она обернулась и увидела догонявшую ее американку, в каком-то несуразном костюме Горгоны Медузы. Франсин приостановилась и тут же заметила еще одну приближавшуюся фигуру.

— Франсин? — осуждающе переспросил Жиль. С неприязнью взглянув на него, она отвернулась.

— Она назвала вас Франсин.

— И что же?

— Но почему?..

— Что — почему? — с раздражением спросила она, отступая еще на шаг.

Он поймал ее за руку.

— Почему, — спросил он, теряя самообладание, — вы выдаете себя за какую-то Франсин?

— Я ни за кого себя не выдаю! Отпустите-ка руку! Привет, Медуза! Звала меня?

— Я просто хотела сказать «Спокойной ночи!», дорогая. — Американка улыбнувшись, потянулась к Франсин, чтобы поцеловать в щеку. — Я с ног валюсь от усталости. До завтра. — Она повернулась к Жилю, поднявшись на цыпочки, поцеловала и его, погладила по плечу и шутливо отчитала: — Не надо таким букой смотреть на бедняжку Франсин. Все подумают, что вы ее не любите.

— А он и не любит, — проворчала Франсин. Но Медуза только рассмеялась.

— Не дурачьте меня. Ваши чувства у вас обоих на лице. — Заговорщически улыбаясь, она шепнула: — Счастливо оставаться. И… не будьте паинькой.

И она ушла, оставив Жиля с Франсин, исподлобья смотревших друг на друга. Жиль схватил ее за руку, поволок куда-то в угол и еще раз со злобой спросил:

— Почему?

— Наверное, — ледяным тоном изрекла она, — потому, что это мое имя. А вы думали, я — Дездемона?

— Нет, — ответил он в тихой ярости. — Сесил.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Сесил? — потрясенная, переспросила она. — Как вы смеете! Я вам не какая-нибудь Сесил! Одно сравнение оскорбительно!

Он долго не мог выговорить ни слова, а злобный взгляд постепенно становился непонимающим.

— Вы не Сесил?

— Что? — Она уставилась на него, и ее бешенство тоже сменилось недоумением. Она медленно проговорила: — Вы действительно принимали меня за Сесил?

— Конечно, я считал, что вы Сесил! За кого еще я мог вас принимать? Неужели вы не Сесил?

— Вот это да! Вы принимали меня за Сесил? За эту Сесил, которая… которая… Да как вы посмели! Сесил самая беспутная дворовая кошка, какую мне когда-либо довелось… — Она запнулась и, потрясенная, смотрела ему в лицо. — Вот почему вы…

— Да, — тихо подтвердил он.

Вглядываясь в его лицо, Франсин вдруг поджала губы.

— Последнее, что я о Сесил слышала, — со злобой заявила Франсин, — это что она во Флориде. Так что, если вам хочется с нею переспать, советую искать ее там!

— Я ни с кем не хочу переспать! Тем более с Сесил!

— Не надо лгать! Вы приняли меня за Сесил и пытались затащить к себе в купе!

— Я принял вас за Сесил, — огрызнулся он, — и не сомневался, что вы пойдете ко мне в купе!

— Как будто это не одно и то же!

— Нет, не одно и то же! Не сомневаться и надеяться — совсем разные вещи!

— Но кончилось бы одним и тем же, не так ли? Если бы я пошла, кончилось бы унижением!

Он пожал плечами и продолжил:

— Итак, если вы не Сесил, то кто же вы?

Она была в ярости. С недоброй улыбкой начала:

— Шла я по вокзалу, смотрю — хорошенькие вагончики, дай, думаю…

Жиль так сдавил ей руку, что не только прервал ее скороговорку, но, кажется, даже… кровообращение. Он проскрежетал:

— Почему вы здесь?

— Потому что Малли пригласила меня!

— Малли пригласила Сесил! Она предупредила меня письмом, вы что — забыли?

— Малли больше года не виделась с Сесил! Малли совсем ее не любила и вряд ли стала бы приглашать в эту вашу проклятую поездку!

— Она писала мне!

— Меня не интересует, писала она или нет! Она бы ни за что не стала приглашать Сесил!

Франсин высвободилась таким резким движением, что чуть не опрокинула Жиля, и рванулась к туалетной комнате. Жиль поймал ее за руку, пихнул в соседнюю дверь, за которой оказался чулан, нащупал выключатель и щелкнул им. Навалившись спиной на дверь, Жиль скрестил руки на груди и злобно уставился на нее.

— Выкладывайте! Почему вы здесь? И почему выдаете себя за Сесил?

— Не выдавала я себя за Сесил! Когда я вам говорила, будто меня так зовут? Никогда! А другим? Тоже нет! Вспомните, — подчеркнула она, сама только вспомнив, — я пыталась вам представиться, а вы заткнули мне рот и объявили, что вам известно, кто я! Вот так! — воскликнула она, увидев, что он вдруг нахмурился. — И кто же виноват?

Совершенно взбешенный, он процедил:

— Как бы то ни было, я хочу знать, почему вы здесь.

— Потому что Малли заказала нам обеим билеты на «Европа-экспресс» на рождественские каникулы. Я не догадывалась, что вы ее пригласили. Не догадывалась, что вы не приглашали меня! Она сказала, что сделала мне подарок, и перед смертью настояла на том, чтобы я поехала. Она даже заставила меня пообещать…

Злобно вглядевшись в ее лицо, он спросил:

— Вы кто такая?

— Франсин!

— Какая такая Франсин?

— Уорд!

— В жизни не слыхал о Франсин Уорд!

— Я, что ли, виновата?

Он еще раз вздохнул и заскрежетал зубами.

— Вы что — ее горничная?

— Горничная? — вскрикнула она от изумления. — Нет, я ей не горничная! А если бы и была, нечего рожу кривить! По правде говоря, ее горничная не хуже любого из этих ваших шикарных друзей!

— Я и не говорил, что хуже! Даже не думал говорить! Так кто же вы? Дальняя родственница? Компаньонка? Кто?

— Ее крестная дочь!

— Ее… — Он нахмурился, не сводя с нее изумленных глаз, потом его лицо исказила гримаса отвращения. — Не лгите мне!

— Я не лгу!

— Конечно, лжете! Вы не можете быть ее крестницей!

— Почему не могу? — надменным голосом спросила она.

— А потому…

— Так почему же? — резко спросила она. — Почему? — с нетерпением добивалась она ответа, когда он хмуро вглядывался ей в лицо. — А?

— Вам слишком много лет!

— Мне много лет? Мне двадцать восемь!

— Ее крестница совсем ребенок! Моя крестная доченька, говорила она, милое дитя…

— Ну да… — смущаясь, пробормотала Франсин. — Она забывала, что я уже взрослая. В сравнении с ней я и была ребенком. Наверное, когда человеку восемьдесят семь, каждый, кто моложе тридцати, кажется ребенком. Как бы то ни было, она все-таки пригласила меня! Я действительно ее крестная дочь!

Он еще долго не сводил с нее хмурых глаз и молчал. Потом вдруг выругался.

— Вот потому-то я и удивлялся.

— Удивлялись?

— Вы казались не такой, какой она всегда описывала вас… описывала Сесил. Меня это запутало.

— Так вы извиняетесь? —ехидно спросила она.

— Что? Нет, — ответил он, все еще хмуря задумчивое лицо. — Но вы говорили…

— Я много чего говорила, — дерзко перебила она. — А теперь будьте любезны открыть дверь…

Он заморгал, снова сосредоточил взгляд на ее лице и недоуменно покачал головой.

— Если вы — не она, совсем не такая, как она, почему мой выпад насчет женатых мужчин вас возмутил?

— Вас это не касается, — отрезала Франсин. — Я хочу выйти отсюда. — Теперь, когда злоба и недоумение в ней затихали, она стала слишком остро ощущать его близость, и, осознав это, обнаружила, что задыхается… Он слишком ее возбуждал, чулан был слишком тесен. И до чего же неприятен ей этот человек!

— Крестница, внучка… — бормотал он себе под нос. — И впрямь. У нее был такой корявый почерк.

— Как вы великодушны, — издевалась она над ним и, сделав глубокий вдох, с сарказмом, на какой только была способна, высокомерно протянула: — Вы не могли бы отложить на время ваши размышления? Мне надо идти. К тому же ваши гости наверняка уже хватились вас.

— Гости? Вряд ли. — Не сводя с нее взгляда, он вдруг улыбнулся настоящей улыбкой, от которой у глаз разбежались морщинки. — Приятно убедиться, что мое чутье не совсем подвело меня.

Силясь не поддаваться обаянию его улыбки, перебирая в уме все обиды, которые он нанес ей за последние сутки, она деланным голосом сказала:

— Вам приятно? Я очень рада. А теперь выпустите меня.

— Меня смущало, — продолжал он, не обращая внимания на ее требование, — что мне приятно целовать женщину, которую, я думал, я презираю. Но теперь, конечно…

Она рассмеялась, не веря своим ушам. В ее смехе угадывался страх. Она воскликнула:

— Вы надеетесь, что я вот так прощу и позабуду? Что все будет как было? Что я позволю вам снова целовать меня только потому, что вам это приятно?

— Конечно. Ведь вам тоже было приятно, разве нет? — негромко спросил он. — Медуза ведь сказала…

— Не важно, что сказала Медуза! — с испугом запротестовала она, когда он сделал к ней шаг. — Только дотроньтесь, я…

— Что?

— Закричу!

— Совсем не оригинально, — протянул он, растягивая рот в улыбке.

— А я и не оригинальничаю.

— Конечно, нет. Вы нервничаете.

— Нисколько! Я просто не желаю вести эту нелепую беседу в каком-то чулане.

— Так где нам продолжить?

— Нигде! — огрызнулась она. Он ее вывел из терпения.

— А большинство женщин, — назидательным тоном произнес он, — на многое пошли бы, только бы вести вот такую беседу со мной в каком-нибудь чулане.

— Я не принадлежу к этому большинству. Вы возмутительно высокого о себе мнения.

— Но это факт — они сами признавались. Жиль, признавались они, было бы невообразимо приятно побеседовать с тобой в чулане.

— Прекратите!

— А все потому, что я очень богат. Я не говорил вам? Конечно, говорил, ведь я думал, что вы Сесил.

— Прекратите паясничать и выпустите меня отсюда!

— Нет. И я вовсе не паясничаю. К тому же я не какой-нибудь Квазимодо, не страшен, как леший. Уверяю вас, это правда — я очень нравлюсь женщинам. Жиль, признаются они, ты такой мужчина, такой… Вот, вы уже улыбаетесь!

— И вовсе нет! — возразила она, и лицо ее вдруг стало серьезным.

— Жаль. Было бы веселее, если бы вы улыбнулись.

— Какое тут веселье. Я хочу выйти отсюда. И бросьте этот дурацкий тон соблазнителя!

— Так я соблазнил вас?

— Нет!

— А жаль. Я старался. Вы и теперь хотите кричать? — спросил он.

— Нет!

— А то я знаю замечательный способ закрыть кому-то рот.

— Еще бы, — огрызнулась она. Упираясь в больно резавшую лопатки полку, она предупреждающе выставила перед собой руки.

— Франсин, — тянул он, будто смакуя звучание этого имени. Легко увернувшись от ее руки, метившей ему в бок, он провел пальцами по ее щеке. — Франсин.

— Перестаньте повторять мое имя! — Она повернула голову и остановила взгляд на ручке метлы.

— Но мне оно нравится.

— А я не хочу, чтобы вы произносили его!

— Конечно, это имя дала вам крестная. Вы-то англичанка.

— Да! Неужели вы воображаете, что я растаю и брошусь к вам в объятия после того, что вы наговорили мне? Вы меня опорочили, вы со мной так обращались!..

— Все потому, что я принял вас за Сесил.

— Да пусть бы вы приняли меня за Клеопатру! Это же было!

— Да, было.

— А Клэр вы забыли? — в отчаянии спросила она.

— Кого? — лениво протянул он.

— Прекратите! Прекратите наконец! Вы в самом деле надеетесь, что я выброшу из головы ваше прежнее обращение со мной? Угодное вам одному? Смотрите на меня зверем, отчитываете, просто оскорбляете…

— Я никогда не смотрю зверем.

— То вы как черт, — не давая себя сбить, продолжала она, — то вдруг становитесь сладеньким.

— Как яблочный пирог?

— Что? — Она опешила и чуть не топнула ногой. — Ну, знаете!.. Я никогда этого не забуду! При первой же возможности я уеду, вернусь домой и даже вспоминать о вас не стану! А до тех пор… прекратите же ухмыляться, черт возьми… я буду вам очень признательна, если вы соблаговолите держаться в стороне от меня, как и я намерена… не замечать вас! И еще, — добавила она в ярости, — я верну вам ваши подарки! Обрадуйте ими Клэр или Сесил!

С ухмылкой и недобрым блеском в глазах он протянул:

— Вы всегда так непоследовательны?

— Кто — я? Это я непоследовательна?

— А разве нет?

— Нет!

Она прошмыгнула мимо него, рывком открыла дверь и побежала. Он молча бежал следом. Он похлопал ее по плечу, когда она безуспешно пыталась отпереть дверь своей спальни.

Она в ярости обернулась и крикнула:

— Оставьте меня!

Он улыбнулся и прислонился к стене рядом с ней.

— Может, я хочу, чтобы вы сделали мне зажим для галстука?

— Замолчите! — потребовала она. — Замолчите же, наконец! — Она проскочила в комнату, захлопнула дверь перед ним и услышала его смешок.

Заснуть, а она всегда отлично спала, Франсин не удавалось. Вряд ли она раньше кого еще так ненавидела!..

Поездов не будет, ответили ей на следующее утро. Диспетчер очень сожалел, но поездов не было. Что ж, в течение нескольких часов она потерпит Жиля, а там они доберутся до Везена, где, если она ничего не перепутала, он должен был сойти с поезда, чтобы кататься на лыжах. Могла же она потерпеть всего несколько часов?

Когда Франсин пришла завтракать в малую столовую, она сразу увидела его. Он сидел один. Она резко отвернулась, но успела заметить его ехидную усмешку и заметила, что он привстал, чтобы поклониться ей. Она почувствовала облегчение, обнаружив за столиком своего седого приятеля, имени которого она до сих пор не знала, и подсела к нему. Она сказала несколько противоречивых слов о бале и вскользь упомянула о том, почему, не попрощавшись, неожиданно исчезла. Она оживленно болтала о предстоявшем пути, не обращая внимания на заинтересованный блеск в голубых глазах ее друга, но вот подошло время ехать. Запряженные лошадьми сани отвезли их обратно на станцию, к их составу, вызволенному из-под снега. Ее несколько удивило, что ни Маргерит, ни ее мужа в их обществе не было. Впрочем, не придавая их отсутствию особого значения, Франсин не стала ни о чем расспрашивать.

Она зашла в салон, улыбнулась стюарду и спросила, как поживает Жан-Марк. Стюард ответил, что ему оказали помощь в местной больнице, а потом Жиль отправил его домой авиарейсом. Не имея желания говорить о Жиле, Франсин попросила кофе. Она сидела, попивая кофе, и любовалась пейзажем за окном. Большинство гостей притихли после продолжавшегося за полночь бала. Некоторые страдали от похмелья, но настроение у всех было доброжелательное и умиротворенное.

— Родные края Хайди [20], — тихо произнес Жиль и сел рядом с ней. Франсин вся напряглась и не обернулась к нему. — Здесь ее подруга Клэр надеялась исцелиться от паралича…

Она не обращала на него внимания, но не могла не ощущать, каким теплым было его тело, прижавшееся к ней. Она не сводила глаз с вида за окном.

— А вон там, — продолжал он, протягивая руку и то ли нарочно, то ли нечаянно задевая ее грудь, — там вершина Фалькнис. Видите лыжников?

Ну да, вижу, лыжники — хотелось ей прорычать. Не слепая, хорошо вижу.

— Вы так и не простите меня? — тихонько спросил он. — Больше никогда не позволите поцеловать вас? Обнять?

Она подскочила от возмущения, повернулась к нему и пожалела об этом: слишком близко оказались эти серые глаза, его губы. Она резко вдохнула и поспешила отвернуться. А поезд катил и катил. Скоро, в отчаянии говорила она себе, через полчаса, ну, через час, его здесь не будет.

— Вы много бывали с Малли? Вы любили ее? Ухаживали за ней? — Его длинные пальцы прикоснулись к ее волосам, убрали непослушную прядь. И Франсин задрожала. Закрыв глаза, она молила Бога, чтобы не дал ей потерять голову.

— Я, кажется, чуть не забыл, что живешь только раз, что жизнь — стоящая вещь. И что посмеяться так же важно, как усердствовать в трудах. Мне хочется смеяться с вами, Франсин.

Если не бежать от него поскорее, она вот-вот забудет, как он с ней обращался. Еще чуть-чуть, и она поддастся обезоруживающему обаянию этого непостоянного человека.

— Вы с Клэр так же разговариваете? — подколола его Франсин и с ужасом заметила, что голос у нее хрипит. Она подумала, что сейчас Жиль рассердится, но ошиблась.

— Клэр уже нет и никогда не будет. С Клэр я ошибся. Клэр… все эти Клэр не перевязали бы руку какому-то бармену. Не помогли бы подняться упавшей старушке. Не подчинились бы приказу, если бы их только что оскорбили. Не догадались бы раздобыть чаю для людей в шоке. Вы видели меня с Клэр в Париже?

— Я видела, как вы ссорились.

— Да. Она как раз тогда сказала мне, что не будет участвовать в этой поездке. Не захотела выступать в роли хозяйки и принимать всех этих буржуа. Она получила предложение получше.

— От грека-миллионера.

Он улыбнулся.

— Угу.

— Но ведь и вы — миллионер.

— Угу. Но я не ревнив. По крайней мере, не ревную Клэр.

— Вы должны были умолять ее…

— …

— …и не сделали этого.

— Нет. Но я согласен умолять вас, — шепнул он. А она проглотила подступивший к горлу комок.

— Я не хочу, чтобы вы умоляли меня.

— Знаю. Я видел, как вы появились на парижском вокзале. Вы казались печальной и слегка растерянной, а потом вы исчезли. Мне хотелось узнать, кто вы такая, куда пропали, каким поездом будете ехать. Мне в голову не приходило, что моим.

— А когда вы наконец увидели меня здесь, в салоне, вы подумали, что я еду зайцем.

— Нет. Я подумал, что это Сесил, ведь я спросил у стюарда, кто вы такая, а он сказал, что у вас билет на имя мадам Мари-Луиз Патри. Я же получил от нее письмо, не разобрал почерк и решил, что вы Сесил.

— Так.

— А вчера вечером я разозлился, потому что меня захватило чувство, которого была недостойна Сесил. Чувство к… той, которая плакала, слушая рождественский гимн, которая гладила лошадь и улыбалась. Благодарила певчую за то, что она не пожалела своего времени. Надела красное платье, чтобы всех развеселить.

— Я его надела, чтобы поднять себе настроение, я бросила вызов. А еще я надела его потому, что обещала Малли — хорошо проведу время.

— Знаю.

— Нет, не знаете, — тихо возразила она. — Вы совсем меня не знаете.

— Но начинаю узнавать. И хочу узнать еще ближе.

— Не надо.

— Озеро Валензе, — машинально пояснил он, выглянув в окно.

— Что? Ах да. — Мельком взглянув на озеро и на горы по ту его сторону, уверенная, что, если не уйдет сейчас же, кончится тем, что она как набитая дура поверит ему, Франсин выпалила: — Извините, мне кое-что нужно в купе. — Неловко протиснувшись мимо Жиля, она полубегом пустилась по поезду. В купе она могла запереться и сидеть, пока он не уйдет. Пусть это чересчур, но, возможно, так ей удастся избежать совершенно неразумных колебаний.

Она подошла к своей двери, и тут ход поезда изменился: перестук колес стал другим. Загорелся свет. Они въехали в тоннель. Она напряглась и, подумав, что лучше не оставаться одной взаперти в своем купе, пока они в тоннеле, решила подождать у окна. Наверное, они проедут тоннель за несколько минут. Несколько минут не имели значения. Она не услышала шагов Жиля, когда он подошел к ней сзади, и не заметила в окне его отражения. Когда он обратился к ней, она подскочила, как спугнутый заяц, и обернулась, округлив глаза от ужаса.

— Что вы, это я, — успокоил он ее. Заглядывая Франсин в лицо, он ласково спросил: — Что с вами?

Франсин чувствовала себя глупо. Она издала нервный смешок.

— Ничего. Просто я не люблю тоннелей. — Вдруг поезд начал замедлять ход, и она с опасением заглянула в темноту за окном. — Почему мы замедляем ход?

— Так надо, — успокоил он ее. — Ничего особенного.

— Правда, — неуверенно согласилась она. И тут состав остановился. Она вцепилась в свитер Жиля, ожидая какой-то катастрофы, когда послышался грохот. Что-то пронеслось мимо, и она, вскрикнув, подскочила, а Жиль прижал ее к себе. Он старался не рассмеяться.

— Это другой поезд, — успокаивающе произнес он прямо у нее над головой. — Поездам иногда необходимо разойтись.

Ей стало неловко, и она попробовала отстраниться от Жиля.

— Да, да.

Заметив, что она натворила с его свитером, Франсин поспешила разжать руки и попыталась разгладить измятую шерсть.

— Ничего, хватайтесь, — сквозь смех прошептал он. — Мне нравится, когда вы за меня хватаетесь.

— Перестаньте, — пробормотала она.

Он коснулся ее подбородка и приподнял пальцами лицо Франсин. Улыбнулся, глядя ей в глаза.

— Вы флиртовали со всеми, кроме меня, — мягко упрекнул он ее.

— Я не хотела флиртовать с вами.

— Знаю. Потому что это серьезно.

Ее глаза недоверчиво расширились, и она покачала головой.

— Неправда. Вы думаете, я такая неопытная, что не способна уловить искру влечения?

— Меня не интересует ваш опыт.

— Зато ваш меня беспокоит. — В отчаянии она вздохнула и вновь попробовала отстраниться от него. — Не надо. Пожалуйста, не надо.

— Но мне хочется поцеловать тебя. Мне все время хочется целовать тебя.

— Нет, — задыхаясь, проговорила она.

— Нет — да.

Поезд снова двинулся, и она покачивалась в новом ритмичном движении.

— Ты скоро сойдешь.

— Сойдем вместе.

— Нет. Мне надо домой.

— Зачем?

— Мне…

— Тебе страшно. Не бойся, с тобой не случится ничего такого, чего бы ты не хотела. Как же ты наконец меня узнаешь, если ты вечно бежишь от меня?

— Я не бегу.

— Но пытаешься.

— Я не умею кататься на лыжах, — глупо ответила она.

— Я научу тебя.

— Тебе это будет скучно.

— Нет, не будет.

— Только потому, что я не такая…

— Но-но, — с упреком в голосе оборвал он ее и прикрыл пальцем ей рот. — Не вздумай обвинять меня в снобизме… смеяться — спускается, мол, со своих высот, чтобы якшаться с простым людом.

— Но ты в самом деле паришь высоко.

— Мне там одиноко. Орлу нужна пара.

— Я не умею летать.

— Зато я умею. — Он наклонил голову и губами поймал ее губы — мягко, нежно. Он был настойчив.

Она содрогнулась от вырвавшегося у нее вздоха. А когда его рот оторвался от ее рта, она подняла взгляд на Жиля.

— Почему?..

— Не знаю. Кто знает, что влечет одного человека к другому? Профиль, голос, какой-то жест? Я только знаю, что меня влечет к тебе и что хочется узнать тебя поближе.

— Куда пропала Маргерит?

— Не уклоняйся от нашей темы.

— Я как раз и хочу уклониться от этой темы.

Его изящно очерченный рот дернулся, и ее охватило отчаяние.

— Наверное, понеслась к этому греку-миллионеру, чтобы опередить Клэр.

— Но у Маргерит есть муж!

— Угу! Ты бы этого не сделала, будь ты замужем, верно?

— Нет.

— И не убежала бы с чужим мужем? — выспрашивал он.

— Нет. Если бы знала, что он чей-то муж, — уточнила она.

— А был такой?

— Да. Но я не знала. Правда не знала, — с серьезным лицом проговорила она. Она действительно не знала. Он казался таким милым, простым. Она думала, что любит его. Думала, что и он ее любит. А потом на пороге появилась его жена, и Франсин почувствовала, что ее неслыханно предали. С тех пор она боялась каких бы то ни было связей. — Я думала, он меня любит, а это было не так. Но я не знала, что он женат.

Он прижал палец к ее губам и кивнул. Он ей верил.

— Я не женат, — тихо сказал он.

— Нет?

— Нет.

Наконец она подняла на него взгляд и простодушно сказала:

— У тебя глаза улыбчивые.

— Правда?

— Да.

— Наверное, мне есть с чего улыбаться. Верно? Я тебе нравлюсь?

— Да, — пробормотала она. За такого мужчину жизни не жаль.

— Но ты не хочешь, чтобы тебя обидели. И думаешь, что я меняю женщин как перчатки. Нет. Клэр пыталась припереть меня к стенке, потому что она не была моей.

— Но ей хотелось…

— Угу. Она не замужем, привлекательна, а поскольку я не люблю приемов и вообще малообщителен, то подумал, что она, возможно, не откажется быть за хозяйку и поможет создать нужное настроение. Я в этом деле не мастер, — добавил он с кривой усмешкой. — Но если ты не сойдешь со мной в Везене, я поеду с тобой обратно в Париж. Впрочем, там нам вряд ли удастся уединиться, а мне кажется, нам это нужно. И лучше бы никто не знал наших имен… Если только ты не любишь, чтобы тебя разглядывали, как золотую рыбку в аквариуме.

Она покачала головой.

— Тогда позволь мне… ухаживать за тобой. Дай мне возможность тебе доказать, что я не всегда высокомерен, груб и нелюдим. Остановимся в отдельных номерах. Даже обедать будем за отдельными столиками, если захочешь, — проговорил он с улыбкой.

Она снова покачала головой.

— Не надо отдельных столиков. Я не люблю есть в одиночестве.

— Так ты согласна? — настаивал он.

С озабоченным лицом, на котором не было и следа надменности, неприступности, не было ничего, кроме нерешительности, она вздохнула.

— Малли писала, что мне посчастливилось. Признаюсь, тогда я подумал, что она язвит, но теперь… Сказала же она тебе, чтобы ты приятно провела время. Даже заставила дать слово… Может быть, вот для чего она отправила тебя в эту поездку — чтобы ты встретилась со мной.

Неужели так? Если знать Малли, вполне возможно. На лице Франсин проступила робкая улыбка, и он взял в теплые ладони ее милое лицо.

— Согласна?

— Я не…

— Не привыкла ездить с незнакомыми мужчинами? — улыбаясь, спросил он.

— Нет. Но если… — поспешно добавила она.

— Если ты решишь, что я тебе совсем не нравлюсь, даю слово, я не позволю себе… Я сделаю так, что тебе будет нетрудно уехать. Не стану устраивать сцен. Никаких упреков. Никакого… снобизма. Я даже отправлю тебя на самолете домой. Или поручу это кому-нибудь. Обещаю не давить на тебя. Но было бы ужасно обидно так и не узнать друг друга поближе, верно?

— Да.

Он улыбнулся.

— Тогда поцелуй меня. Скрепим печатью наш договор.

Она вновь ощутила тот странный трепет у себя внутри и вдруг оробела… Положив руки ему на плечи, она встала на цыпочки, прикоснулась губами к его губам.

Он дал ей пять секунд — пять секунд, чтобы она справилась с робостью… А потом, нежно прижав к себе, страстно ответил на ее поцелуй. На этот раз она едва не задохнулась от блаженства. В самом деле, за такого мужчину жизни не жаль. Нет, мысленно поправила она себя, с таким мужчиной рядом жизнь только начинается.

Оригинал: Emma Richmond «A Man to Live For», 1994

Переводчик: Арсеньева К.

Примечания

1

Санта — Клаус — то же, что и Дед Мороз. — Здесь и далее примечания переводчиков.

(обратно)

2

Сертификат, дающий право предъявителю бесплатно получить товары на определенную сумму. Часто используется как подарок.

(обратно)

3

Отклонение отнормы (лат.), порожденная взаимным раздражением и фрустрацией — Состояние разочарования (лат.)

(обратно)

4

Норман Рокуэлл (1894–1978) — американский художник-иллюстратор, автор популярных рисунков на тему рождественских праздников.

(обратно)

5

Американская монета достоинством в 25 центов.

(обратно)

6

Специальные шины для езды по льду и снегу.

(обратно)

7

Главный персонаж старинной католической легенды, на олене разводящий рождественские подарки детям.

(обратно)

8

По Фаренгейту; приблизительно ‑7° по Цельсию.

(обратно)

9

Извините (франц.).

(обратно)

10

Вы позволите? (франц.).

(обратно)

11

Приятного аппетита! (франц.).

(обратно)

12

Счастливого Рождества (франц.).

(обратно)

13

Нет, нет, нет! (франц.).

(обратно)

14

Фортепьянная пьеса Людвига ван Бетховена.

(обратно)

15

А хорошо! (франц.).

(обратно)

16

Благодарю (франц.).

(обратно)

17

Согласен (франц.).

(обратно)

18

Да (франц.).

(обратно)

19

Персонаж детективных романов английской писательницы Агаты Кристи.

(обратно)

20

Имеется в виду героиня фильма «Хайди» (1952) швейцарского режиссера Л. Коменчине.

(обратно)

Оглавление

  • Ли Майклс Деловая женщина и Дед М ороз
  •   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  •   ГЛАВА ПЯТАЯ
  •   ГЛАВА ШЕСТАЯ
  •   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  •   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  •   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  • Карла Кэссиди Поможет Санта‑Клаус
  •   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  •   ГЛАВА ПЯТАЯ
  •   ГЛАВА ШЕСТАЯ
  •   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  •   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  •   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  • Эмма Ричмонд Всё ради него
  •   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  • *** Примечания ***