«Освобожденные» [Андрей Мартынович Упит] (fb2) читать постранично

Андрей Упит «ОСВОБОЖДЕННЫЕ»

Покрытая гатью военная дорога сворачивает под острым углом на большак. Сосны так сильно вырублены, что сквозь них далеко виднеется его белая гладкая лента. А за ней — осоковый луг и мост с длинными перилами.

Маленькая хибарка на большаке у перекрестка. Серые, размочалившиеся под солнцем и дождем бревна. Ободранная гонтовая крыша с красной трубой. Крохотная веранда с выбитыми стеклами и заколоченной дверью. Прибитая с былых времен на углу жестяная вывеска со стершейся надписью: «Табак, папиросы, фруктовая вода». За хибаркой хлевок и клетушка под общей крышей. Четыре яблони… Вот и все хозяйство Мартыня Клявы.

На дворе его жена глазеет из-за дома. Сам Клява с уздечкой в руке идет мокрым лугом от сосен. Радостно возбужденный, шагает напрямик к дому. Широко размахивает уздечкой. Шапка на затылке. Ворот рубашки расстегнут.

Он тычет пальцем свободной руки туда же, куда смотрит жена. Ждет, чтобы она повернула голову. Но она так загляделась, что ему не дождаться этого.

— Ну, вишь, как уезжают! — Он останавливается и грозит пальцем. — Говорил я, что ненадолго это. Разве не говорил?

Жена не отвечает. Ничего он, разумеется, не говорил. Только третьего дня начал болтать.

А оба воза исполкома тем временем скрываются на пригорке за кустом. Глазеть больше не на что. Жена берет ведро. Еще раз бросает взгляд на пустынную дорогу.

— Два воза. Страх как нагружены. Мешки да ящики. Цирценис на лисапеде. Остальные пешком. Все с ружьями на плечах.

— С ружьями! — усмехается Клява. — Далеко они уйдут! У Эрглей зеленые. Схватят, как цыплят.

— Катрина Лапинь тоже с ними. В желтых ботиночках. Чулочки, белое пальтишко. Тоже с ружьем на плече.

— С ружьем! У Эрглей уже зеленые. Пятьсот человек. Пулеметы, две пушки.

— Не болтай. Какие у них пушки!

Жена сучковатой палкой пытается вытащить ведро из колодца.

Клява накинул уздечку на частокол. Кричит:

— Так я вру, наверно? Да? Вчера человек из тех мест приходил и сказывал!

— Никак жердь подлиннее не подыщет. А ты хоть разорвись! — Перегнувшись через низкий сруб колодца, жена все же зачерпывает воду и вытаскивает ведро. Делает шаг, оборачивается. — Вечно со своей политикой шляется где-то!

Клява не сразу находит, что ответить. Жена хлопнула дверью. На какое-то время удовольствие испорчено. Но вскоре это проходит. Стоит ли на глупую женщину обижаться? Да что баба в политике смыслит?!

Отвалив борону от стены хлевка, он опрокидывает ее зубьями кверху. Один зуб расшатан. Выпадет. После обеда последнюю полоску ячменя проборонить надо. Накануне запахал.

Он возится с бороной и время от времени поглядывает на дорогу, туда, куда ушли исполкомовские возы.

Понемногу Клява опять веселеет. То и дело многозначительно ухмыляется.

Жене не сидится дома. Вскоре она снова выходит.

— Катрина Лапинь картонку из-под шляпы увезла.

Она усмехается. Клява громко поддакивает ей:

— Вот видишь, как уезжают теперь! Как уматывать-то приходится! А то сами не знали, чего хотят. Тоже мне шишки! Сели народу на шею и невесть каких господ из себя строили! То одно предписание, то другое. То с лошадью куда-то поезжай, то аренду плати, то подати какие-то!

— Два штофа молока с коровы отдай им. Для бедняков! Почему это я должна каких-то нищих кормить? Виновата я, что у меня есть, а у них нет? Кто обо мне заботился?

— Должен невесть кому аренду платить — исполнительному комитету какому-то!.. Плевать мне на них с их комитетом! Барину я три года копейки не платил, так Катрина Лапинь с меня теперь взыскивать будет. Знаю я ее, видел, как она тут за скотиной бегала.

— На шляпки, на шляпки ей нужно! О господи!

Клявы замолкают. Мимо хлевка, со стороны поля, идет Петерис.

Жаркий, солнечный день, а он в полупальто, в забрызганных крагах. На плече винтовка. Запыленный, потный, не то издалека пришел, не то очень спешил. Отца и мать как будто и не замечает. Идет прямо в дом.

Сначала мать, а потом и отец идут вслед за сыном.

Мать без нужды начинает что-то переставлять на полке с посудой. Клява наклоняется к плите, словно за угольком — разжечь трубку. При этом он прекрасно знает, что на обед ничего не стряпали и печь не топлена.

Не снимая с плеча винтовки, Петерис роется в своем ящике. Перебирает книги, просматривает бумаги. Иные сует в карман, иные рвет, иные бросает обратно. Отца с матерью он так и не замечает.

Оттого ли, или от солнца, которое бьет из окна прямо в лицо, или же потому, что наклоняется, Клява заметно краснеет.

— Ружье теперь в кусты закинь. Хватит, поважничал!

Мать, тоже покраснев, оставляет свою посуду.

— Бросит он его! Скорее невесту бросит!

— В кусты, говорю! — Клява трясет кулаком. — Хватит, поохотились! Видал, как улепетывают! Куда все эти горлодеры подевались? Я говорил!

— И эта же Катрина Лапинь… Картонку из-под шляпы