Остановка [Ежи Сосновский] (fb2) читать постранично

Ежи Сосновский Остановка

…можешь мне все сказать.

И ты можешь мне все сказать.

Я буду об этом помнить, камень.

Рышард Крыницкий

* * *

Солнечным сентябрьским днем на пороге квартиры моих родителей возник Марек с женой и сыном. Меня дома не было, но мама всегда радовалась Басе, только отец смотрел удивленно, будто увидел их впервые. Мальчик сразу же занялся коллекцией железных машинок, которая с давних пор стояла на полке над моей кроватью. Придя с работы, я повесил в прихожей куртку, поставил портфель и вдруг увидел их всех за круглым столом, недавно вернувшимся на свое место после реставрации; они сидели, склонившись над чашками ароматного кофе. У ног взрослых играл маленький Томек, У-у-у-у, говорил он автомобилям, «принц Генри Уоксхолл»^[1] преодолевал край вытертого ковра, а сзади, на светло-бежевой стене, давно требующей покраски, луч замершего над парком солнца рисовал длинный светлый узор. Не знаю, почему они вдруг замолчали; над чашками с золотым ободком потихоньку поднимался пар, я прислонился к косяку, и так мы глядели друг на друга с невыразимой нежностью, как в бездарном фильме с музыкой Мориса Жарра, впрочем, может, это продолжалось недолго, луч солнца, слегка выщербленный снизу зубчатой тенью парковых кленов, продвинулся самое большее на миллиметр, когда мать встала; о, Анджей, как-то уж чересчур поспешно бросился ко мне Марек, привет, старик, и давай меня обнимать; поднялся шум, все говорили одновременно, даже всегда молчаливый отец что-то пробурчал: мол, какие у меня симпатичные приятели в этой Пиле; да, кофе, с удовольствием, сказал я и добавил, выдержав обычную свою малодушную паузу, я сам сварю, но мама уже была на кухне, что поделываете, спрашиваю, большой какой парень. – А это наш сын, сказала Бася, и у меня возникло странное ощущение, что она повторяет это уже в третий раз. Можно я возьму его себе? – Томек размахивал перед носом Марека моделью «роллс-ройса», помню, я получил его от бабушки на Рождество в тысяча девятьсот семидесятом, а через год ее не стало, мне иногда кажется, что, если хорошенько присмотреться, в зеленоватом кузове автомобиля мерцают елочные гирлянды, нехорошо, Томек, объяснял Марек, это дядин автомобиль, а я на это: пусть берет, послушай, Томек – тебя ведь зовут Томек? – я его тебе дарю. – Ну что ты, сказала Бася. В ту же минуту я почувствовал на себе взгляд отца, и мне стало его жаль, он был безумно привязан к старым вещам, ко всяким там памятным сувенирам, любым следам того, что ушло. Но Томек уже благодарил дядю, повис у меня на шее, я похлопал его по плечу, вместо того чтобы обнять, он чмокнул меня в щеку, у него были липкие губы, будто он сосал леденец, и мне стало немного неловко – не умею себя вести с маленькими детьми. Мама принесла мне кофе.

На Басю я всегда смотрел с удовольствием, у нее такие смеющиеся глаза, светло-карие, почти желтые, а из-за короткой стрижки она со своей стройной фигуркой похожа на озорного мальчишку. Когда-то… да, ведь это я когда-то их познакомил: мы поехали тогда с Басей к морю, и там был Марек, потом они уехали, интересно, что они наговорили родителям в мое отсутствие? Мы лишь обменивались открытками по праздникам. Приятели из Пилы? Но я любил их обоих, да-да – обоих, и уже столько лет, не о чем вспоминать. Рядом возвышался Марек, уже лысоватый, с бородой, как у раввина, закрывавшей смешной маленький рот, который я помнил еще по школе, теперь его не было видно в гуще вьющихся волос. Мы ехали мимо, сказала Бася, и зашли, чтобы захватить всех вас с собой: у наших друзей – ты с ними, Анджей, когда-то у нас познакомился, Рыбаковские, что? не помнишь? они живут на Жолибоже – будет концерт, они там организовали студию и пригласили парня, который играет на кейборде, говорят, делает фантастические вещи. Вы тоже должны, непременно, и моя мать, которая начала уже было отнекиваться: это только вы, молодые, вдруг улыбнулась в ответ на Басину улыбку и сказала: хорошо, только я должна переодеться. Что-то было странное в этой готовности, ведь она всегда отказывалась, всегда предпочитала сидеть дома, сомневаясь, нуждается ли кто-нибудь в ее присутствии. Особенно в компании моих ровесников. А тут вскочила, как молодая, солнце было все на том же месте, а она уже стояла между нами в цветастом платье, которое не надевала много лет, и ты, муж, сказала отцу, который беспокойно ерзал на стуле, я достала твой костюм, тот, серый. Мы правда не помешаем? – Бах, бах! – Томек сталкивал миниатюрные машинки, они сцеплялись бамперами, «Форд-Т» перевернулся от удара «бентли», Томек, сломаешь, Бася стала поправлять сыну штанишки, по краю сахарницы шествовала муха.

Отец, хочешь не хочешь, тоже встал и поплелся в другую комнату, где стоял большой платяной шкаф. А потом бочком прошмыгнул в ванную, чтобы мы не успели разглядеть его в просвете коридора, будто стеснялся своей