Сердце Чёрного Льда [С иллюстрациями] [Леонид Алехин] (fb2) читать онлайн

ЛЕОНИД АЛЁХИН СЕРДЦЕ ЧЁРНОГО ЛЬДА

ПРОЛОГ

январь 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

«Не ходи, — говорил отец, озабоченно нюхая воздух. — Будет буря».

«Не ходи, — говорили друзья. — Подожди до утра. Всего-то два месяца озорасталось».

«Не ходи в Кагалым», — говорил дед Ойон, тангу с лицом старой совы.

На языке местных Кагалым значит Гиблый Край.

Дед Ойон был из местных, настоящих тангу. Старики говорили, что поселенцы сжили его племя с родных мест. Племя откочевало на север, а дед Ойон остался.

Не по обычаю других северян дед Ойон охотно общался с поселенцами и заезжими людьми Россыпи. Он-то и рассказал Михе про Лунного Волка. И его Черного Брата, злого перевертыша Сай Олаха, живущего в Ледяной Котловине.

Получалось, что дед Ойон был виноват в том, что Миха пошел искать Лунного Волка.

А нашел Черного. Или Черный нашел его, это как посмотреть.

2

Лыжные палки вываливались из окоченевших рук.

Шаг левой. Шаг правой.

Если бы Миха обернулся назад, он бы не увидел своих следов. Поземка мгновенно слизывала их с наста.

Но он не оборачивался. Разгулявшийся ветер залепил бы снежной кашей лицо под капюшоном.

Шаг левой. Шаг правой.

Да и к чему оборачиваться?

Миха и так знал — волки следуют за ним по пятам.

3

Все было не так. Все неправильно.

Буран не начинается внезапно, при чистом звездном небе. Без смены ветра, без погасших Северных Огней, без прочих признаков, известных каждому мальчишке Холодного Поселения.

Не бывает таких буранов.

И коли уж он начался, то почему волчья стая не ищет укрытия в лесу? Звери узнают о буре за несколько часов, что волки, что ездовые собаки тангу. Собаки начинают метаться и выть, поэтому местные всегда предупреждены о непогоде.

Покидая поселение, Миха специально прошел мимо огороженных круглых улэйа, домов тангу. Собаки тихо лежали, положив большие головы на передние лапы. Знакомую фигуру Михи они проводили равнодушными взглядами.

Ничто не предвещало беды.

Как же он удивился, когда в прозрачном воздухе расцвели мутные снежные узоры. Марево сгустилось мгновенно, точно тайга надела вуаль.

Подувший в спину ветер толкал Миху так яростно, что сын Атмоса сразу раздумал возвращаться. Идти грудью на буран — это верное самоубийство.

Лучше уж поднажать и добраться до леса. Там, если повезет, можно соорудить убежище под прикрытием поваленного ствола. И попробовать переждать бурю.

Любой городской на его месте растерялся бы и сделал опасную глупость. Например, израсходовал единственную Свечу Тревоги. Без всякой, понятно, пользы — в таком снежном вареве сигнал никто не увидит.

Но десять лет из своих четырнадцати Миха прожил на Холодном Поселении. В некоторых вещах он разбирался немногим хуже местных.

Он уверенно повернул лыжи к лесу. Локтей пятьсот боком к бурану. Трудно, но терпимо.

Миха спорым шагом преодолел треть расстояния. Лыжные уроки Следопытов не пропали даром.

Впереди ему почудилось движение. На самой границе вырубки, отделявшей тракт от собственно тайги.

Приставив руку козырьком ко лбу, Миха вглядывался в темноту. Пустое занятие.

Случайный порыв ветра сдернул тучи с полного лика луны. На долгое мгновение тракт осветился, пляшущие в воздухе ледяные кристаллы замерцали. Им отвечала изморозь на черных стволах деревьев.

И Миха увидел волков.

Их было меньше дюжины. По меркам тайги совсем маленькая стая.

Но это были неправильные волки.

Во-первых, они были слишком большими, крупнее даже ездовых собак. На каждом таком волке мог усидеть верхом не то что тангу — нормальный мужчина из поселения.

Во-вторых, мех у них был летний, черный. Тогда как все таежные волки от Хлада до Граня переоделись в белое.

И, наконец, они совсем не боялись бурана.

Не бывает таких волков.

4

Шаг левой. Выдох. Шаг правой. Вдох.

В первое мгновение сердце упало у него в самые валенки: все, хана. От таежного волка на лыжах не побегаешь.

Но тут Миха заметил, что неправильные волки страдают из-за своих гигантских размеров. На каждом шагу их лапы изрядно погружаются в мерзлый наст, а в сугробах перед трактом им вообще придется туго.

И буран лепит им снегом морды не хуже, чем ему, Михе.

Так что еще посмотрим, кто тут кого.

Уходить Миха сразу же решил к Ледяной Котловине. Дороги осталось всего ничего, может успеть. А там укрыться в кабине «Рудокопа».

Почуяв железо, волки вряд ли станут продолжать охоту. Следопыты и стрельцы немало их братьев перевели на куртки и шапки.

Шаг левой. Шаг правой. Шаг левой. Хрясь!

Спрятавшаяся под снегом коряга, неведомо как попавшая на тракт, ловит правую Михину лыжу. И ломает пополам.

5

Стыдно признаться, но от отчаяния и страха он даже заплакал. Слезы тут же превратились в ледяные кристаллики на щеках. Миха смахнул их тыльной стороной кулака, больно царапнув кожу.

И страх погнал его дальше.

Он плелся, спотыкаясь, пока не догадался отстегнуть вторую лыжу. Шаг Михи стал ровнее, но скорости не прибавилось. Намело уже так, что в некоторых местах он увязал по колено. Немного выручали палки, но не особенно.

А волки все приближались. Сначала разрыв сократился до ста локтей, потом до пятидесяти.

Потом разрыва не стало вовсе.

6

Удивительно, но они не спешили бросаться жертве на спину, валить в снег, рвать горло.

Выстроившись полукругом, они надвигались на Миху. Он шаг, они шаг. Он остановится, задыхаясь и всхлипывая. Волки тоже остановятся.

Один раз молодой горячий волк рванулся было вперед, но вожак — громадный, черный, с изуродованным правым ухом — рыкнул, отозвал молодого назад.

Странная это была охота.

Если бы Михе не было так страшно, он бы обязательно спросил себя: «А куда они меня загоняют?»

Ответ сыскался бы быстро.

Черный провал Ледяной Котловины пересекал тракт, преграждая дорогу Михе и волчьей стае. Отсюда начинался Кагалым, Гиблый Край. Земля каторжных лагерей и новооткрытых золотых приисков.

Если верить тангу — царство недобрых древних духов.

АЛАН АТМОС, МАСТЕР НЕДР

7

С совещания рудознатцев Алан возвращался в самый разгар бури.

Сборы обычно проводились в доме управляющего поселением, на другом конце Хлада. Расстояние приличное, но по старой привычке Алан преодолевал его пешком, не запрягая йотуна.

Сегодня он об этом пожалел. Выносливый таежный великан донес бы его до дома за десять минут, несмотря на бурю. А так пришлось добираться почти час, прячась от ветра под стенами домов.

Шел бы и дольше, но за три квартала до дома ветер вдруг стих. Словно и не было никакого бурана.

Тишина звенела в ушах.

8

Хлопнув дверью, Алан долго отряхивал веником полы шубы и меховую шапку. Обстучал сапоги о порог. Повесил на гвоздь сумку из сыромятной кожи с застежкой в виде герба Рудного Братства. На металлическом диске скрещивались «лунная» кирка, молот и раздваивающаяся лоза.

Это был герб старого образца. На новом — Алан носил его прикрепленным к нагрудной цепи Мастера — лозы не было. Убрали по настоянию нынешнего Главы. Человека во всех отношениях мудрого, но покорного веяниям времени.

Да, время лозоходцев минуло. Уже отец Алана больше полагался на шестование и реактивы. «Слушать Недра» он учил сына с откровенной прохладцей. А Миха, тот вообще знать не будет, с какого конца берутся за лозу.

И все же, все же.

Если бы не лозоходцы, если бы не дед и прадед Атмосы, старые Мастера Недр, не было бы приисков Богатый и Тайный. Не было четырехсот пудов самородного золота в год. И Саман Великий не был бы Великим, первым среди свободных городов Россыпи.

Четыреста пудов золота — это стены из первосортного белого камня, доставленного от самого Голубого Хребта. Это железные ворота, приводимые в движение винтовыми подъемниками, и паровые «вороны» на башнях. Это дальнобойная артиллерия, собственная, а не заказанная у гордых граждан Валита. Это полная броненосная баталия — двенадцать паровоинов и шестьдесят латников.

Это власть и сила, которым нет равных на Севере континента.

Хотя бы в память об этом можно было бы не менять герб. Оставить на вид все как раньше. Дань традициям. Уважение.

Пустые слова. В такое уж время мы живем.

9

Сбросив шубу, Алан присел на лавку и принялся стягивать сапоги. За невеселыми своими мыслями о времени и людях он не сразу заметил, что в доме жутко холодно. Аж пар идет изо рта.

— Миха! — крикнул Алан. — Ты уснул, что ли? Очаг потух!

Молчание.

— Миха! Сын!

Глухо стонет ветер в холодной трубе.

С сапогами в руках Алан прошагал из горницы в дом. Если бы он увидел сына спящим под тулупом на лавке, с валяющимися на полу «Заморскими Записками», не исключено, Миха схлопотал бы сапогами пониже спины. Раздолбайства Мастер Атмос не терпел.

Но сына в доме не было. «Записки», разбухшие от закладок, лежали на отведенном месте. Печь была аккуратно прикрыта заслонкой.

— Куда тебя понесло?

Лепить с товарищами Снежных Людей? Алан усмехнулся в жесткую бороду. Он все время забывал, что его сын уже вымахал в приличного жердяя. Скорее он пошел околачиваться вокруг соседского дома, звать погулять их дочку, как ее…

10

Две вещи должны были броситься Алану в глаза сразу. Точнее, их отсутствие.

Уже выбегая во двор, он черными словами выругал себя за невнимательность.

Не было Михиных лыж. Старых лыж Алана, подаренных сыну в прошлом году. Миха очень дорожил ими и не стал бы надевать без особого повода.

Какой был повод — это подсказала Алану пропавшая Свеча Тревоги. Без нее детям, да и взрослым запрещалось покидать поселок. За частоколом Хлада можно было наткнуться на диких тангу, разбойников, отчаявшихся золотоискателей, беглых каторжан.

На волков.

Стоило Алану подумать о волках, о беспощадных таежных охотниках, как до его ушей донесся вой.

В нем была ярость, боль, звериная злоба, голод. И немыслимая сила — вой отчетливо доносился не со стороны близкого леса, а чуть ли не от самой Котловины.

Ледяная Котловина. Вот куда все вострил лыжи непоседливый Миха. Наслушался историй старого глупого болтуна Ойона.

— Ох, ты у меня и получишь, — громко сказал Алан.

И с холодом в груди понял, что, если Миха и правда сбежал в Котловину, пока его не было, буран должен был застать парня на полпути.

Руки Алана задрожали. Он бросился было к стойлу йотуна, но вспомнил, что великан расседлан. Надевать на него сбрую дело хлопотное и небыстрое.

Лучше уж лыжи. Благо к ним Алан был привычен с раннего детства.

Если намело не сильно, то до Котловины он добежит меньше чем за полчаса.

Отойдя шагов на четыреста за границу Хлада, Алан увидел в небе над трактом красное мерцание.

Совсем недавно там горела Свеча Тревоги.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

11

На пороге Котловины Миха приободрился.

В ста шагах вниз по склону начинался раскоп. Там, накрытые чехлами, засыпанные снегом, стояли землеройные машины. Там можно было укрыться от волков.

Обитатели тайги, будь то звери, полуразумные йотуны или вполне разумные тангу, боялись пригнанных из Россыпи «Рудокопов», «Чревоточцев» и «Кротов».

«Слишком много души вы, дневные люди, отдаете железу», — говорил дед Ойон и неодобрительно качал совиной головой.

Но как бы то ни было, в кабине Миха будет в безопасности. По крайней мере от волчьих клыков.

Однако его надеждам не суждено было сбыться. Волки не пустили его к машинам.

Они неумолимо гнали Миху вниз, на дно Котловины. В раскоп.

Стоило ему сделать неправильный шаг, один из молодых волков заступал ему дорогу, скаля клыки. Вся их мнимая неловкость исчезла, хищники ловко перепрыгивали с уступа на уступ, спускаясь вслед за Михой по склону.

«Как будто родились они здесь, родная им эта проклятая Котловина».

12

Да, сказки деда Ойона оборачивались в Котловине зубастой желтоглазой правдой.

Загнавшая Миху стая не иначе Дети злого Сай Олаха. А вожак с рваным ухом сам Черный Брат.

Очередной скрюченный корень, торчащий из склона, подвернулся Михе под ноги. Сын Агмоса закувыркался вниз, чудом не свернув себе шею. Волки всей сворой мчались следом.

Он больно, но терпимо стукнулся о дно раскопа. По всем ощущениям под ним был лед. Но почему же он черный? Или у него от боли и страха помутилось в глазах?

Что-то отец говорил про этот лед-нелед. Мол, наткнулись на него в раскопе, пытались уйти в сторону на сто локтей, на двести, но везде одно и то же. Самое странное, что на вид он как лед, но железные буравы машин его едва царапают. На днях собирались подвезти взрывчатку, попробовать ею.

Миха встал на четвереньки, глядя вниз. Твердая, необычайно гладкая и холодная поверхность под ним без остатка поглощала падающий на нее свет. Взгляд буквально проваливался в нее, не находя себе опоры.

Миху замутило. Хватая воздух широко открытым ртом, он поднял голову.

И встретился взглядом с волчьим вожаком.

13

В желтых глазах зверя не было его отражения.

Вертикальные зрачки Сай Олаха были сделаны из осколков черного льда.

Бесконечно чужими они были. Обжигающе холодными.

Не принадлежащими этому миру.

Миха почувствовал, как от взгляда волка сердце застывает в его груди. Бьется все медленней, примеряясь к ритму пульсации волчьих зрачков.

Останавливается совсем.

Наверное, так и приходит смерть.

Как пришла она к его матери вместе с невиданной в этих краях бурей. Тракт замело так, что перевернутые повозки с жертвами стихии пришлись откапывать ковшами «Рудокопов».

Родное лицо с кошачьим разрезом глаз и загадочной улыбкой, сводившей мужчин с ума, встало перед его глазами.

Только Миха и отец знали истинную тайну этой улыбки. Тайну любви, сильной и вечной, как Сердце Мира. Тайну жизни.

В груди Михи зародилось пришедшее извне тепло. Где-то глубоко, глубже чужого черного кристалла, изранившего землю, он ощутил горячее биение.

«Мама», — прошептал он заиндевевшими губами.

Сай Олах оскалился и зарычал.

Сердце Михи робко, словно не веря само себе, начинало биться снова.

14

С его глаз точно сдернули пелену.

Или утихло бешеное кружение бурана?

Миха видит Свечу Тревоги. Она лежит между расставленных лап Сай Олаха. Видать, выпала, пока он кувыркался вниз по склону.

Миха больше не боится. Он боялся смерти, но смерть осталась за черными зрачками волка. В молчании остановившегося сердца.

Сердце Михи бьется заново. И в нем больше нет места страху.

Сын Алана прыгает вперед. Схватив Свечу, он перекатывается на спину, нащупывает запальный шнур.

15

Сай Олах успевает впиться в его предплечье зубами. Но шнур уже выдернут, и Свеча шипит и плюется красным огнем.

Рыча, волк отскакивает назад. На его шкуре тлеют подпалины. На оскаленных зубах Миха видит свою кровь.

Черный Брат не простой зверь. Волки его стаи при одном виде зажженной Свечи бросились вовсю улепетывать из Котловины.

Сай Олах все еще здесь. И все еще надеется получить свое.

Что же — получи.

Недрогнувшей рукой Миха направляет пылающую на добрые десять локтей Свечу в оскаленную волчью пасть.

16

Вой черного волка то стихает вдалеке, то возобновляется с прежней силой. Но в Котловину Сай Олах больше не сунется, в этом Миха уверен.

Догорающая Свеча выпускает в небо ленту красного сверкающего дыма. Ветер еще ярится, рвет дым в клочья. Вряд ли его заметят из поселка.

Только сейчас Миха осознает, как жестоко порвал его руку Черный Брат. Разодранный рукав набух от крови, и темные капли повисают на клочьях ткани.

Срываются. Падают вниз.

На черный лед.

Ветер стихает. Обновленное небо сверкает звездной чистотой.

Идеально круглая луна висит прямо над головой Михи, роняя вниз водопад золотого света.

В этом свете черный лед преображается.

Непроницаемая для взгляда темнота растворяется, уступая место прозрачности. Мягкому холодному сиянию.

Если бы не навалившиеся усталость и равнодушие, Миха бы удивился этому. Как и тому, что его кровь, попав на поверхность льда, просачивается вглубь. Тонкой струйкой змеится внутри немыслимой величины кристалла, на котором он стоит. Какие там двести локтей — ледяная глыба больше размером, чем все Холодное Поселение.

А в ее светящейся глубине…

Сын Атмоса видит их с необычайной отчетливостью, как будто нет между ними и Михой сотен локтей льда. Стен их немыслимого саркофага. Холодного, как пространство между звезд. Незыблемого, как сами звезды.

Не самое уютное место, чтобы коротать вечность.

Их трое.

У них могучие тела, длинные руки и ноги. Они облачены в доспехи из сверкающих выпуклых пластин. Вместо шлемов у них на головах круглые металлические капюшоны, вырастающие из высоких стальных воротов. Длинные волосы под капюшонами белее первого снега.

Их бледные лица с закрытыми глазами поражают своим спокойствием. Такого совершенного расслабления человек не достигает ни во сне, ни в смерти.

Во сне по нашим лицам проносятся тревожные тени снов. Смерть откладывает печать муки.

Этим троим неведомы мучения и тревоги. Невозможно представить их идеальные черты искаженными маской гнева или гримасой раскаяния. Слова любви не слетали с этих бледных губ. Глаза не знали слез.

Их разум, их души, их сердца холодны и неподвижны, как окружающий их лед.

17

Миха видит их мечи.

Каждый из троих проводит ледяную вечность вместе с огромным двуручным клинком. Мечи лежат у них на груди под скрещенными руками.

У мечей длинная рукоять и прямая гарда. Вместо яблока рукоять венчает граненый кристалл.

Материал лезвий не сталь и не бронза. Он тоже похож на кристалл или хрусталь.

Или лед.

Ледяные мечи.

18

До сына Алана доходит, что он рассматривает дивных обитателей ледяной глыбы, истекая кровью.

Он срывает пояс со штанов и туго перехватывает им предплечье. Смотрит себе под ноги, ожидая увидеть целую лужу крови.

Крови у его ног не сыскать. Зато в глубине льда змеятся алые струйки. Немыслимым образом изыскивают свои пути через сплошную толщу.

Все дальше и дальше.

Пока не достигают своей цели.

Губы Троих окрашиваются красным.

Огромные тела, закованные в неземное железо, вздрагивают.

Руки сжимают рукояти мечей.

Их веки, задрожав, поднимаются.

Сквозь холодную прозрачную стену Миха встречается взглядом с Хозяевами Льда.

С их белыми глазами, в которых нет ни радужки, ни зрачка.

С живущим в них разумом, рядом с которым Сай Олах кажется родным и близким существом.

В этих глазах нет страха, вражды, любопытства.

Ничего.

Только холод и пустота.

Так же, как сейчас на Миху, они взирали на смерть своего мира.

Ужас не в том, что тот мир когда-то жил и дышал. И не в том, что это Они умертвили его.

А в том, что случившееся оставило их полностью равнодушными.

Повернувшись, чтобы бежать прочь, подальше от проклятого раскопа, Миха слышит звук.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХОЗЯЕВА ГИБЛОГО КРАЯ

Глава I Почетный пленник

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Солнце не спеша катилось к зениту.

Лорд Белин вынул курительную трубку из бархатного футляра на поясе. Насыпал в ладонь славного черного табака, выращенного в Окресте. Неторопливо умял его большим пальцем в отверстие трубки, зажал пожелтевшими зубами деревянный мундштук. Чиркнул колесиком огнива.

— А я говорю, что тебе придется меня убить, — пробасил он, выдыхая клубы синего дыма.

Броня «Единорога» под ним потихоньку нагревалась. Огонь, сожравший машинное отделение, добрался до рубки экипажа. Будь лобовая плита хоть на палец тоньше, сидеть на ней было бы уже невозможно. Он все-таки человек Алмаза, а не Рубина. Жар переносит не лучше прочих.

Молоденький кирасир-южанин нахмурил белесые брови и повторил:

— Сдавайся!

При этом он угрожающе тыкал в сторону «Единорога» и Белина трехгранным байонетом и переступал с ноги на ногу. Было видно, что ему очень страшно.

— Вот дурень. Ты что, не видишь, кто я?

Понимания в глазах кирасира не прибавилось.

— Я лорд Якош Белин, барон Алмазной Оправы. Если ты обойдешь эту груду железа, которая была моей флаг-машиной, то увидишь герб. Вот этот, — Якош гулко постучал по своему нагруднику. — Герб Белинов. Мой род правил этой землей четыреста лет. Я не могу сдаться простому пехотинцу. Это бесчестье.

Лорд Белин поднял голову к безоблачному небу, предавшему сегодня его дом и герб. Дым его трубки таял над ним, как последние надежды. Черные дымы от сгоревших машин Алмазной Оправы, напротив, собирались в траурный шлейф над полем.

— Сейчас я докурю трубку, и ты меня заколешь. Я не буду сопротивляться.

Кирасир закусил губу. Бедняга окончательно запутался.

2

Прищурив глаза на солнце, Якош Белин наблюдал за мальчишкой. Для расправы над горе-солдатом хватило бы ножа для прочистки трубки. Перехватить латной перчаткой байонет, уронить щуплого соперника на землю, наступить на кирасу. И без спешки перепилить тонкое горло с жалко торчащим кадыком.

Мальцу повезло, что он наткнулся на него. Лорд Белин не прольет сегодня напрасной крови.

Ни к чему это. Начиная с утра, ее и так пролилось достаточно.

Барон не боялся смерти. После третьей Огранки страх перестает существовать для человека Алмаза. Как и ярость, ненависть, жажда мести.

Взамен дается твердость духа. Незыблемое спокойствие. И кристальная чистота мысли.

Якош Белин понимал: сегодняшнее поражение станет точкой в истории Серединных Домов. В славной истории дома Белинов.

Цвет Алмазной Оправы был потерян на этом поле. Двухсотлетний Договор с северными городами Россыпи втоптан в землю железной пятой Огненных Рыцарей.

Выжившие укроются за стенами до поры неприступных твердынь. Их гербы навсегда запятнаны двойным позором — они не смогли победить. И не приняли честную смерть на поле битвы.

Пройдет немного времени, и осадные бригады завоевателей избавят их от позора.

Лорд Белин не умел впадать в отчаяние. Но не умел и лгать себе.

Жизнь без чести — это отсроченная агония. Какой смысл длить ее без нужды?

3

Шесть часов назад они были самой могущественной армией со времен Войны Башен. Несокрушимой плотиной на пути катившейся с юга волны вторжения.

Шесть часов назад лорд Белин был уверен в победе.

В авангарде он поставил старых надежных «Буйволов». Медлительные неповоротливые гиганты, но их десятилоктевые ковши-отвалы не по зубам вражеской полевой артиллерии.

Между «Буйволами» барон отвел место панцирным скорострельщикам своего кузена Ладога. На случай прорыва вражеских гренадеров или колесников.

Ядро армии — построенные в шахматном порядке «Единороги» Белинов, «Жнецы» Окрестов и несколько вагенбургов, снаряженных мелкопоместными лордами.

Опасаясь обхода с флангов, Якош отправил туда по две дюжины «Мстителей». Дальнобойные орудия на вращающихся башнях давали широкий сектор обстрела. Недостаток брони легких самоходов компенсировали катящиеся впереди «Буйволы».

План был прост. Прикрывая тыл холмами, развернуться в боевой порядок. И в лучших традициях Алмазной Оправы ждать, пока противник обломает все зубы о неуязвимую оборону.

Дальнобойной и осадной артиллерией южане не сильны. Основной удар нанесут паровоины и латники завоевателей.

Обычная тактика Рубиновой Оправы, без особого успеха применявшаяся со времен подписания Договора между Алмазной Оправой и северными городами Россыпи. Договор обязывал лордов Алмаза хранить границы северных земель.

Последние триста лет границы оставались неприкосновенны.

Тяжелые «Молотобойцы» и «Крушители» врага будут колотиться о щиты «Буйволов». Без толку. Тем временем мортиры вагенбургов и орудия «Мстителей» прочешут ряды южан огненной гребенкой.

Дело завершит таранный удар «Единорогов», а «Жнецы» займутся разбегающейся пехотой.

Герб дома Белинов — единорог, поражающий мантикора. Мантикор изображается нанизавшим себя на алмазный рог невозмутимого противника.

Девиз Белинов: «Спокойствие побеждает ярость».

«Разведка говорит, что в походе участвуют сильнейшие из Южных Домов во главе с домом Савина, — сказал лорд Белин на военном совете. — Это противник, с которым надо считаться. Но нашим отцам и делам не раз случалось одерживать над ним победы. Оправа Рубина слаба чрезмерной уверенностью в своем превосходстве. Мы накажем их за это».

Возвращаясь мыслями к своим словам, Якош понимал: кого и ослепила самоуверенность, так это Алмазных Лордов. Благородных Защитников Севера.

Ватагу обреченных глупцов.

4

Все начиналось, как и было задумано.

«Буйволы» сдержали первый натиск южан, не пустили их дальше первой линии. Железные громады паровоинов топтались перед ковшами, укрепленными магией Алмаза. Из задних рядов и с флангов по Огненным Рыцарям безжалостно била артиллерия. Шагающие машины южан трудно было уязвить на ходу — тяжелые пушки не успевали разворачиваться за ними, а легкие не брали броню. Но стоило прижать их на одном месте — паровоины тут же превращались в добротные мишени.

Лорд Белин принял донесения с переднего края, стоя по пояс в башне «Единорога».

— Передать Палосу и младшему Окресту, чтобы выводили «Мстителей» на охват, — приказал он и поднес к глазам оптическую трубу. — Ладогам отвести скорострельщиков.

Он обернулся к знаменосцу-сигнальщику, скучавшему в люке за башней.

— Поднимай «К атаке!»! — крикнул барон. — И командный вымпел. Я сам поведу наших!

Молодой знаменосец козырнул, бросился тянуть за шнуры, выбирая красный треугольник с черным кулаком — штандарт «К атаке!» броненосных войск. Поплевав на ладони, он потянул его на верх мачты, откуда его смогут увидеть наблюдатели и передать по цепочке. Флаг-машина лорда Белина, как и полагается, стояла на возвышенности.

«Хорошо работает мальчик», — одобрительно подумал Якош. Сигнальщик самый младший по званию в экипаже «Единорога», а ответственности на нем сейчас побольше, чем на прочих.

Бодро поднимающийся вверх штандарт застыл на полпути. Глаза знаменосца округлились, лицо поглупело. Он вытаращился за левое плечо барона. Минуту назад там не было ничего, кроме восходящего солнца.

«Сглазил я его, что ли», — пожал плечами барон. И обернулся. Куда это уставился парень?

Зрелище, представшее глазам Якоша Белина, было поистине незабываемым.

5

Они заходили со стороны солнца. Басовито гудели носовые винты, вибрировали оси трехъярусных крыльев. Гербы на фюзеляжах с такого расстояния неразличимы, но лорд Белин знал, кому они принадлежат.

На хвостовых лопастях авионов грифон с горой в когтях. Герб Фалинов, князей Хребта, лордов Сапфировой Оправы. Это их машины, бомбометатели «Лазурные птицы».

Якош Белин уверен в этом. Так же как и в том, что черные конусы, покачивающиеся под крыльями авионов, — не мешки с подарками на День Урожая, а бомбы.

«Лазурные птицы» сделали полукруг над полем. Снизились.

Знаменосец, выведенный из ступора криком Белина, лихорадочно тянул наверх белый с черной каймой вымпел «Отступай!».

Поздно. Да и все равно никто в этот момент не смотрел в сторону флаг-машины.

Первая пятерка «Птиц» прошла над «Буйволами».

Бомбы упали одновременно. Воткнулись в разрыхленную ковшами и ногами паровоинов землю.

Громыхнуло. Десять огненных столбов взметнулись вверх. Точности Сынам Ветра было не занимать — половине «Буйволов» разворотило ходовую и повредило уязвимые борта. У одной машины бомба рванула прямо под кормой, и разбитый движок плевался пылающей смесью угля и флогистона.

Вторая пятерка пошла на цель. Эти оказались еще метче — несколько попаданий пришлись прямо в корпуса машин. Лорд Белин видел в трубу, как «Буйвол» командира авангарда, его племянника Сения, был опрокинут взрывной волной набок. Оторванный ковш отлетел шагов на сорок в сторону, кабину смяло. Сений только недавно прошел первую Огранку, ему не хватило умения поставить Алмазный Щит.

Счастье, если сам уцелел.

6

За каких-то три минуты авангард армии Серединных Домов перестал существовать.

Бомбометатели Фалинов снова шли в атаку.

Теперь они нацелились на тыловые ряды. Их замысел был очевиден — зажать основные силы в тисках разбомбленных машин. Перекрыть дорогу организованному отступлению.

Ревущая «Лазурная птица» прошла над головой Белина. Сделала вираж, ложась на левое крыло, и сбросила бомбы.

Горячая волна толкнула барона в грудь. Спустя мгновение ее догнал грохот. Одна из бомб попала точно в платформу вагенбурга, разметав в стороны пушки и обслугу. Что-то лязгнуло о башню «Единорога», Якош опустил глаза.

Смятая каска артиллериста, вымазанная изнутри кровью. Это зрелище подстегнуло ход мыслей барона.

— Машинное, полный ход! Стопори правую гусеницу! Разворот! — крикнул он. — Будем пробиваться!

Надежда еще оставалась. Если он уведет из проигранного боя технику и людей, они смогут встретить противника в Ключах. Или, на худой конец, закрепиться в Пригородьях, врыв самоходы в землю среди тамошних фортификаций.

Он уже представлял, как они уходят: развернув «Единороги» в линию, протаранят горящий завал. Следом пойдут «Жнецы» и пехота. Лорды, обратившись к силе своих Сердечных Камней, прикроют армию на марше. Преследования не будет, южанам самим предстоит разгребать обломки на своем пути.

Однако главный удар был еще впереди.

7

Над полем показался новый клин авионов. Это были не «Птицы». Незнакомые лорду Белину машины с круглыми корпусами, толстоватыми крыльями — на каждом по три винта. Носовая часть авионов была застеклена, чтобы дать обзор стрелку. Из нее вниз смотрела педальная митральеза.

Прикинув ее пробивную мощь, лорд Белин не обеспокоился. Даже без всяких ухищрений с Алмазными Щитами броню самоходов ей не взять.

Но что это?

Вслед за авионами, соединяясь с ними тонким канатом, летели хрупкие на вид планеры. Два треугольных крыла из натянутой на каркас синей ткани, между ними рама, на которой грудью лежит человек.

В руках человека металлическая труба с широким раструбом с одной стороны. «Роковой перст» южан, противосамоходный снаряд. Оружие, бесполезное на большом расстоянии из-за хромающей точности.

Но что будет, если воины Сапфира направят его, как направляют свои бомбы? Сила Ветра, подвластная в былые времена Народу эронов, заставляла стрелы пробивать стальные доспехи, как бумагу. И направляла их в цель за тысячу шагов. Ныне эта Сила в Камнях и сердцах Сапфировых Лордов.

Хорошо не верить в легенды, если ты человек Россыпи, выросший в городе, построенном другими людьми. Но замки лордов Хребта были возведены эронами за тысячи лет до того, как первый человек поднялся в горы. Их нынешние хозяева, Князья Сапфира, бережно хранили наследие ушедших Повелителей Небес.

— Машинное — стоп! — крикнул Якош Белин.

Он не сможет защитить движущийся самоход. Не успеет.

«Единорог», стопоря правую гусеницу, разворачивался. Мотор ревел, из-под левой гусеницы била земля, перемешанная с песком. Кормовая труба выбрасывала черный дым.

Опомнившиеся экипажи других машин спешили повторить маневр командира. Сигнальщики передавали по цепочке приказ к отступлению.

Отжавшись на руках, барон выскочил из люка. Лязгая подкованными сапогами по броне, он спрыгнул с башни, ухватился рукой за флагшток.

Знаменосец смотрел на него снизу испуганными глазами. Пользы от него не было никакой.

Сохраняя прославленное спокойствие Алмазного Лорда, барон сам принялся поднимать нужный штандарт — тройной красный щит на белом поле. Он должен успеть.

Взрыв увел «Единорога» из-под ног Якоша. Поднял барона и отбросил в сторону неумолимой рукой.

В полете тело Белина пронзила пульсация Камня. На месте его падения земля пошла трещинами, но он сразу же встал на ноги. Без единой царапины и синяка.

Бросился к своей флаг-машине, беспомощно застывшей на месте.

«Роковой перст» был умело направлен в самое уязвимое место самохода — верхнюю часть гусеницы. Лента из металлических пластин разорвалась, выбило несколько катков.

Знаменосец сидел у флагштока, размазывая юшку из носа. Цел. Как там остальные?

Над башней показалась озабоченная физиономия механика-водителя. Он раньше других должен был понять, что случилось, когда самоход перестал слушаться рычагов.

Увидев лорда Белина, механик открыл рот, собираясь доложить о повреждениях.

Стеганый гамбезон на его груди разорвался в клочья. Из прорех выплеснулась алая пенящаяся жидкость.

— Ложись! — закричал лорд Белин знаменосцу.

Тот непонимающе вертел головой.

Стрекочущий митральезой авион приближался. Пули размером с грецкий орех выбивали фонтанчики земли вокруг самохода, оставляли глубокие выемки на броне.

Мертвый механик сполз обратно в башенный люк, взмахнув на прощание вялыми руками.

Якош Белин взлетел по лесенке на корму. Проклиная размеры «Единорога», пробежал двадцать шагов по броне и закрыл своим телом сигнальщика. Сила Алмаза переполняла его сердце, пули отскакивали от кирасы. Дымясь, падали на землю сплющенными кусочками свинца.

Окутав их своей тенью, авион прошел над подбитым «Единорогом». Мелькнул незнакомый герб на нижней стороне крыльев — птица с человеческой головой.

Следовавший за ним планер отцепил трос и наклонил крылья. Он спикировал вниз, выправился, перешел на бреющий полет. Труба в руках стрелка выплюнула пламя и черную каплю снаряда.

«Машинное отделение», — подумал Якош Белин.

А потом был огонь.

8

Трубка лорда Белина догорела.

С наслаждением он втянул последние частички ароматного дыма.

Табак из Окреста пах вишней. Пах детством, не знающим забот, лорда Оправы.

Детство Якоша Белина не ведало войны и смерти. Оно кончилось рано.

Когда ему было семь, отец впервые посадил его с собой за рычаги самохода и показал, как давить соломенные чучела железными траками. Чучела были похожи на кукол сестры с нарисованными глазами и ртами. Чучела были похожи на людей.

Якош плакал. Он не хотел давить людей.

В глазах отца он не увидел жалости. Только бесконечное спокойствие и терпение.

Отец накрыл его маленькие руки своими и толкнул рычаги вперед.

Вечером к нему пришла мать. Обняла, прижала к груди. От нее пахло вином.

— Плачь, — сказала она. — Плачь, пока можешь.

Якош поднял на нее красные глаза. Он не понимал.

— Когда твой отец был чуть старше тебя, — она улыбнулась воспоминаниям, — мы играли во дворе. Мы были тогда уже помолвлены, и меня часто привозили в замок Белинов. Я ударила его палкой с гвоздем. Поранила ему руку. Он плакал навзрыд и не перестал, пока я не назвала его девчонкой. — Мать отвернулась, и ее голос зазвучал глухо. — Год спустя твой дед вручил ему Камень. Твой отец прошел первую Огранку. С тех пор я никогда больше не видела его слез.

Он видел. Один-единственный раз, в тот вечер, когда двери фамильной усыпальницы закрылись за леди Белин.

Якош случайно зашел в комнату родителей. И нашел отца стоящим напротив портрета матери.

По щеке лорда Белина-старшего медленно ползла одинокая слеза.

В свете факелов она была похожа на крошечный бриллиант.

Якош Белин старательно выколотил трубку о броню «Единорога». Бережно убрал ее в футляр.

Соскочил на землю. Кирасир сделал два поспешных шажка назад, поднял повыше ружье с байонетом.

— Бей сюда, — сказал лорд Белин, высоко задирая подбородок и показывая на свой кадык. — Только держи крепче, чтобы с одного удара. Давай.

9

Земля задрожала. Лорд Белин твердо знал: в этих краях не бывает землетрясений.

К ним пожаловали гости.

Они шли к «Единорогу», огибая горящие остовы самоходов. Возвышаясь над ними, как полагается победителям. Исполины из клепаного железа, окутанные дымом флогистоновых котлов и маревом дрожащего раскаленного воздуха. Гордость Рубиновой Оправы. Сокрушительная длань вторжения.

Паровоины.

Впереди шествовал «Мантикор» дома Савина. Хозяин этой машины отказался от спинного орудия, поэтому паровоин шел почти прямо, не опираясь длинными руками о землю.

В правой руке паровоин нес «вулканический молот», на левой у него был небольшой треугольный щит. Щит принадлежал к атрибутам командира — в центре сверкало зеркало гелиографа для отдачи приказов на расстоянии.

Барон заметил, что «Мантикор» не собирался в бой. «Вулканический молот» в его руке был погашен. Обух, откуда вырывается огненная струя, придающая оружию сокрушительное ускорение, не дымился. Впрочем, и без этого молот оставался грозным оружием.

Командира сопровождали два паровоина неизвестной Якошу модели. Новинка из арсенала южан — очень приземистые, толстые, круглые. Железные бочки на ножках. Рук у них не было, зато из корпуса торчали шесть длинных стволов. Достаточно огневой мощи, чтобы прикрывать лишенного главного калибра «Мантикора».

Троица остановилась, нависая над Белином и кирасиром. В лицо барону ударил жар, превосходящий тот, что распространял вокруг себя сожженный «Единорог».

Несчастному кирасиру стало совсем плохо. Ружье заходило у него в руках.

«Мантикор» издал серию лязгающих звуков. С оглушительным шипением его головогрудь, украшенная рельефной львиной мордой в два человеческих роста, разошлась в стороны. За ней открылась кабина паровоина, где, вложив руки в управляющие колеса, сидел Рыцарь в багряном гамбезоне. Под стать одеянию волосы у него были насыщенного медного цвета. Верный знак лордов Савина.

— Что здесь происходит?! — крикнул Рыцарь со своего высокого насеста.

— Милорд, этот господин требует, чтобы я его убил! — Голос кирасира срывался. — Мне приказано брать дворян и офицеров в плен, но он отказывается сдаваться!

— А почему бы вам не сдаться, милорд?

Барон вздохнул.

— Меня зовут лорд Якош Белин. Я барон Алмазной Оправы.

— Это для меня не новость, — крикнул водитель паровоина со смехом. — Я узнал вас, милорд. И я предложил вам вполне почетную сдачу. Как равный равному.

— Боюсь, что я не узнаю вас, — отчеканил Белин.

В слове «равному» он усмотрел насмешку победителя. И хотя она его не задевала, честь лорда требовала высказать обиду.

Но южанин оказался глух к тонкостям этикета.

— Неудивительно, барон. Когда мы встречались с вами, мне было всего десять. Да и двадцать пять лет изрядный срок, чтобы многое забыть.

Теперь барон знал, кто был водителем «Мантикора». Да, двадцать пять лет — немалый срок. За это время его отец присоединился к матери в усыпальнице дома Белинов. Якош Белин принял Оправу Алмаза под свою руку по праву первородства.

Смертельный враг его отца, старый лорд Савина, тоже вскоре взошел на погребальный костер. Его сын унаследовал от него огненные волосы и нрав, а также власть над домами Юга.

— Я герцог Анже Савина, лорд Рубиновой Оправы. Примете ли вы мое покровительство и обещание не причинять вам вреда в обмен на ваше оружие и согласие следовать законам воинской чести?

— Мое оружие сгорело, милорд Савина, вместе с моими людьми, — Якош кивнул в сторону «Единорога». — Если вы не будете настаивать на этой формальности, я приму ваше покровительство. Хотя, признаться, не вижу в этом особого смысла.

Он ощутил на себе пристальный взгляд хозяина «Мантикора».

— Если бы в этом не было смысла, я бы не искал вас по всему полю, лорд Белин, — услышал барон. — А предоставил бы решать вашу судьбу вот этому юноше с ружьем. Но так случилась, что ваша судьба связана с моей. И с судьбами всех людей, от Хребта до Крайнего Моря.

— Не совсем понимаю вас, герцог.

— Поймете. Надеюсь, что сегодня же вечером я смогу вам все разъяснить. У нас мало времени, милорд. Близятся холода.

Окутавшись облаком пара, половинки львиной морды сошлись вместе. Яростный металлический лик хищника еще несколько мгновений созерцал Якоша черными прорезями глаз.

«Мантикор» зашагал прочь, сопровождаемый бочковидными клевретами. Его хозяин оставил кирасира конвоировать барона в свой лагерь. А лорда Белина — размышлять о судьбе, словах Анже Савина и о том, какие могут быть холода в начале южного лета.

Глава II Сказки тайги

январь 400 года от Коронации

АЛАН АТМОС, МАСТЕР НЕДР

1

Сон или явь?

Долгие часы поисков оставили его ни с чем.

Ни обрывка ткани, ни капель застывшей крови. Ничего.

Его тело окоченело, ноги еле передвигались. Холод пробрался внутрь и сжал сердце. Сейчас он не был способен даже испытывать отчаяние. Только холод.

Чувства Алана умерли. Уцелел только проклятый разум, твердивший: «Ничего нельзя сделать, ничего, ничего».

Так уже случалось с ним, когда он потерял Мару, жену. Все эти годы он боялся, что история повторится. Как змея укусит себя за хвост — аллегория в духе бородатых философов из Толоса, любителей вина и крепких мальчишеских задов.

Кому лучше знать, если не им, гражданам Трижды Разрушенного Города?

Когда твои мысли начинают блуждать в дебрях, а тело отказывает тебе в повиновении, время проявить беспокойство.

Повернуть к дому. Натопить парилку, растереться настойкой с мёдом, принять добрую меру настойки внутрь. Выпарить из себя ледяное оцепенение, недобрый погляд тайги. Упасть на нерасстеленную кровать. Уснуть и видеть во сне Мару и Миху. Живых.

2

Во сне ему нет покоя. К Мастеру Недр приходит буран, отнявший у Алана жену и сына.

Яростный ветер и колючая метель. Старые ели клонят острые верхушки друг кдругу. Стонут. В бешеной пляске снежинок Алану видятся неведомые фигуры, без головы, но с длинными цепкими руками и ногами волка.

Тангу говорят, что буран поднимают слуги Йоро-Атын, Старой Волчицы. Злые, вечно голодные духи зимней ночи. Их любимая пища — теплая душа заблудившегося путника. Тот, у кого они ее выпьют, становится йоро-мангу, оборотнем с ледяными глазами и черной кровью.

Алан Атмос, рудознатец высокого ранга, не верит в Волчицу, ночных духов и йоро-мангу. Он верит в человеческий разум, создавший Свечи Тревоги. И что с помощью Свечи он сможет запалить немного валежника и согреться. Иначе его душа застынет вместе с телом.

3

Отец рассказывал ему: когда он совсем мальчишкой приехал в Хлад, местные устроили охоту на одного оборотня. Собаки выгнали йоро-мангу к самому поселению, и отец видел, как охотники застрелили его из своих маленьких тугих луков.

Отец говорил — издалека кровь и вправду показалась ему черной. А потом тангу уволокли тело и сожгли.

Управляющий сказал, что не допустит впредь таких зверств, и отправил в поселок тангу отряд стрельцов и Снежных Следопытов.

Что-то не сладилось у них в поселке. Подвел толмач или гордые тангу оскорбились вторжением городских людей. Об остальном отец говорил неохотно, мрачнел.

Алан пробовал расспрашивать местных, из тех, кто прижился на окраине Хлада. Но они лишь крутили головами: «Нет знаем, нет видели».

Старый дед Ойон, который точно знал и видел, тоже отказывался говорить. «Нехорошее случилось», — вот и все, что удалось от него добиться.

4

Почему он думает об этом вместо того, чтобы искать хворост? Почему мысли о давно минувшем упрямо лезут в его голову, как навязанные. Откуда он знает, что именно этой тропой гнались собаки и охотники за убегающим оборотнем?

По следу из черных капель крови, сбегавших из раны под левой лопаткой. Туда ударил копьем молодой ученик шамана, не ведавший, что так не убить йоро-мангу. Сердце оборотня уже мертво.

Они гнались за ним, чувствуя, что оборотень бежит к Холодному Поселению. К глупым большим людям, которые не верят в йоро-мангу и в его злую власть.

Гнались от самой Ледяной Котловины, где будущий йоро-мангу, глупый большой человек, искал золото, а нашел осколок Мертвой Звезды.

Осколок выпил его кровь и с ней душу. Превратил его в оборотня, слугу подземных голосов Кагалыма.

Осколок попросил еще крови. Голоса из-под земли попросили привести в Котловину других людей.

Йоро-мангу послушался своих новых хозяев. Он вышел из Кагалыма, унося за пазухой осколок Звезды, превращающий людей в оборотней с мертвым сердцем.

На границе Ледяной Котловины его встретили тангу. Они охраняли проклятые места с тех пор, как Большой Осколок Мертвой Звезды упал на них с небес.

С тех пор, как этот край стал Гиблым и в его земле поселились голоса, отнимающие у людей разум.

С тех пор, как Лунный Волк посмотрел в черное зеркало Большого Осколка и оттуда вышел его злой брат, Сай Олах. Хозяин Кагалыма. Отец Волчицы Йоро-Атын, вскармливающей духов бурана и оборотней-мангу своим ледяным молоком. С тех пор, как на востоке утонула Другая Земля, а на юге треснула пополам Гора До Небес. И настали, как говорят старики вроде деда Ойона, Плохие Времена.

Стук в дверь.

— Алан! — Голос Мая, капитана Следопытов. — Просыпайся, Мастер!

Значит, все-таки сон.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

5

Михе тоже снились необычные сны.

Ему снилась чужая земля, закованная в панцирь вечных льдов. Высоко в небе светила, но не грела звезда цвета запекшейся крови. С каждым днем она тускнела, и льды становились все толще.

Он уже знал обитателей далекой земли. Мудрый древний народ, они населяли огромные железные Города.

Эти Города не стояли на месте, как города Россыпи. Их приводила в движение сила огромных паровых машин и тысяч людей, вращавших гигантские зубчатые колеса. Железные Города катились по ледяной пустыне вслед за солнцем, их дымящие трубы задевали облака.

Но так не могло продолжаться вечно. Горючего для паровых машин не хватало, не хватало тепла и пищи. Люди умирали, и большие колеса останавливались. Вместе с ними останавливались и умирали Города.

Те, кто уцелел, принялись воевать друг с другом. За горючий материал, за еду и новых рабов, которые будут вращать колеса. Убивать других, чтобы жить самим.

Они создавали ужасные боевые механизмы изо льда и железа, снежных големов, огромные паровые катки и тараны, птиц с лезвиями вместо крыльев. Их разум, тысячелетия трудившийся над созиданием, теперь был занят одним разрушением.

Но на каждое оружие находилось другое, более совершенное. На каждую броню — снаряд. Живой разум не справлялся, не успевал за обличьем смерти, менявшимся каждую минуту.

Тогда они построили новые машины, совершеннее всех, что создавались раньше.

Они научили эти машины думать.

Думать о смерти.

6

Миха видел эти машины. Жители Городов называли их Исчислителями.

Первые Исчислители были предназначены для определения наилучшего курса Города и управления его механизмами. Они состояли из множества шипастых валиков, цепляющихся друг за друга, цепей, приводивших валики в движение, и круглых серебряных дисков с отверстиями, в которые попадали шипы валиков.

С помощью дисков люди давали Исчислителям задания. Людей, допущенных к Исчислителям и владеющих языком отверстий, языком машин, называли Машинистами. Именно они правили Городами и решали судьбы мира.

Машинисты развязали Войну Городов. Они вложили в Исчислители задание изобрести новое оружие, которое уничтожит всех врагов.

Одна думающая машина создала Прерыватель. Прерыватель делал живое неживым. Сразу и навсегда.

Прерыватель оказался плохим оружием — он не оставлял рабов. А без рабов победители ненадолго пережили побежденных. Их Город стал еще одной мертвой глыбой в ледяной пустыне.

Тогда другой Исчислитель изобрел способ на время возвращать неживое к жизни. Точнее, не к жизни, к ее подобию в недрах механизма, питающегося остатками витальной силы.

Механизм, приводимый в действие токами умирающего человеческого тела, назывался кадавром.

Кадавры очень быстро наводнили Города. Они поглощали мертвые тела и мастерили новых кадавров из подручного металла. Они были великолепными солдатами — не боялись боли, не знали жалости и колебаний. В этом они были похожи на своих создателей. За столетия жизни среди механизмов Машинисты искоренили в себе все, что омрачало чистоту их разума.

Даже желание жить. Они существовали, чтобы поддерживать работу своих машин. Во всем мире их интересовало только бесперебойное вращение валиков и шестеренок в железном чреве Городов.

Так хозяева стали рабами. Так мир и населявшие его люди встретили свою гибель.

7

Живых людей становилось все меньше. Но и армия кадавров начала таять, когда их голодные тела стало нечем кормить.

Война прекратилась. Три последних Исчислителя заключили между собой мир, решив объединить свои мыслительные возможности. От их Городов к тому времени остались только огромные центральные Башни. Остальное было брошено за ненадобностью.

Сын Атмоса видел, как три Башни из черного железа съехались посреди ледяной пустыни. Бледная тень от них протянулась на полмира. Все три были похожи одна на другую — Исчислители мыслили одинаково.

Каждая Башня была цилиндром, вложенным в полый винт-спираль. По изгибам спирали нескончаемым потоком внутри и снаружи сновали кадавры, приводя ее в движение. Спираль вращала огромные дисковые катки в основании Башни и заводила внутренние механизмы цилиндра — топки, поршни, противовесы.

Кроме того, в цилиндре помещались камеры-ячейки, вмещавшие последних людей. В этих камерах они рождались, работали и умирали. После смерти за ними приходили кадавры, чтобы люди и дальше могли служить Башне. И Исчислителю.

Смерть не давала освобождения.

Три Башни протянули между собой цепи, по которым скользили подвешенные серебряные диски. Так Исчислители говорили друг с другом.

Миха не знал, сколько времени по человеческим меркам продолжался их разговор.

Он закончился только тогда, когда солнце чужого мира погасло окончательно. И мир погрузился в вечную ледяную ночь.

Исчислители приняли решение.

8

Огоньки человеческих ячеек на внутренних стенках цилиндра начали гаснуть.

Во сне Миха закричал от ужаса.

Машины убивали населявших Башни последних людей, чтобы не тратить на них тепло. Взамен они получали, пусть на короткое время, новых кадавров. Времени должно было хватить, чтобы осуществить задуманное.

Они убили даже Машинистов. Кроме трех главных, которые к тому моменту были больше механизмами, чем людьми.

Машины остались последними средоточиями мысли на ледяной поверхности умирающего мира.

Потом они стали одним.

Башни слились, и вместе с ними Исчислители собрались в одно целое.

Единый Исчислитель.

И он точно знал, что ему делать дальше.

9

Железная Башня начала вращаться, превратившись в гигантское сверло. Она прошла сквозь вековые льды и погрузилась в землю.

С каждым поворотом винтовой оболочки она забиралась все глубже. По дороге она оставляла бесполезные, отслужившие сегменты. Она двигалась к последнему источнику тепла, необходимого Исчислителю.

К стынущему Сердцу далекого Мира.

Острое основание черной Башни пронзило Сердце.

Выпило из него остатки тепла и жизни.

Во сне Миха застонал от боли, пронзившей его грудь.

Сердце превратилось в черный лед, окутавший остатки Башни. Охваченный холодом Исчислитель прекратил свою работу, и его кадавры впали в спячку. Замерла полужизнь трех Машинистов, рабов-повелителей Башни.

Миха задрожал от холода, обхватывая себя руками.

Мертвая оболочка мира треснула вокруг Черного Сердца.

Сердце треснуло вместе с ним. Его осколки разлетелись в немую ночь, царящую между звезд.

Некоторым из осколков была суждена вечность скитаний. Некоторые пересекли вечность и упали на землю иного мира.

Солнце нового мира было молодо. Сердце полно жизни.

Этот мир когда-то принадлежал Ушедшим Народам — дриатам, эронам, эрвидорам, верили. Теперь его делили между собой люди. Лорды Оправ, владеющие силой Сердечных Камней. Жители городов Россыпи, управляемых Братствами Мастеров. Крестьяне, мореплаватели, кочевники.

Среди них Мастер Алан, отец Михи. Суровый капитан Снежных Следопытов Май Сурга. Дед Ойон, старый тангу.

И он сам, Миха Атмос, падающий с небес вместе с осколками оледенелого Сердца чужого мира.

Прямо в объятия другого сна.

10

«Объятия» здесь не для красного словца.

Миха уже вошел в тот возраст, когда сны о женщинах снятся чаще прочих. И если раньше к нему приходила в основном мать, чтобы обнять и утешить, то в последнее время дела приняли другой оборот.

Во сне к Михе являлась дочка соседа-плотника. Рябая с лица, но отменно грудастая. А еще племянница управляющего Хладом, заводная, вертлявая, девка-огонь.

Сны эти были горячие, стыдные, и частенько после них приходилось тайком от отца затирать снегом простыни.

Но они ни в какое сравнение не шли с тем, что снилось Михе сейчас.

Снилось ему, что лежит он, свернувшись, как ребенок в материнском животе. Весь окоченевший от страшного холода. И кажется, нет такой силы, чтобы его развернуть.

Однако кроме силы находится другое средство. Мягкие ладони охаживают Михину спину, натирая ее то ли маслом, то ли нагретым жиром. Пробираются у него под мышками к груди, размазывают там, по животу, опускаются ниже.

Сначала Миха и не чувствует ничего. Так сильно его прихватило холодом. Но живое тепло от ладоней постепенно начинает действовать. Оно перетекает в низ живота, сходится в горячий комок.

Миха вздрагивает, пытается перевернуться. Тело отчего-то его не слушается. А ладони продолжают трудиться над ним, трут и сжимают его бедра.

Хозяйка ладоней прижимается к нему сзади маленьким крепким телом. Между лопатками Миха чувствует ее твердые острые груди. Волосы на шее шевелятся от ее дыхания.

Вот теперь тело будто готово Михе послужить. Он начинает поворачиваться в масляном кольце рук, стремясь увидеть ее лицо. Но выходит у него опять-таки не очень. А тут еще во всем теле начинается неприятное колотье. Как в отсиженной ноге, если вернуть к ней приток крови.

Она все сильнее трется о Михину спину своим телом. Он чувствует мягкий живот, горячие подмышки, видит ее колени, когда она обхватывают его сзади ногами. Миха понимает, что она гораздо меньше его ростом.

Ему наконец-то удается хоть немного совладать с собой и перевернуться кое-как на спину. Она тут же оказывается сверху на нем, плотно прилегая всем своим небольшим телом. Миха все еще не видит ее лица, спрятанного у него между ключиц. Только ее черные волосы, распущенные по плечам. Они подстрижены коротко, на уровне верхнего позвонка.

Так стригутся незамужние девушки тангу. Сын Атмоса с удивлением признает в хозяйке своего сна дикарку. Ну да, поэтому и небольшой рост и необычный темный с синим отливом цвет кожи.

Как следует удивиться он не успевает. Рука девушки пробирается между их телами. Ловко сжимает Миху пониже пояса, там, где раньше ласково пробудила его ладошками. И раскрыв бедра пошире, впускает сына Атмоса в себя.

11

«Это был не сон», — первое, что он думает, открывая глаза.

Не было в его снах ничего похожего на чувство, которое он испытал в конце. Когда бедра тангу сжались изо всех сил, выжимая его полностью, до капли.

В то мгновение ему показалось, что сердце сейчас вырвется из груди. Тепло вытянувшейся на нем девушки затопило его целиком, прогоняя последние остатки сковывавшего Миху холода. Он даже смог поднять руки и обнять ее, прежде чем провалился в темноту без сновидений.

Последнее, что запомнилось, — как их сердца бились рядом — удар в удар.

«Где она? — думает Миха. Дикарки больше нет с ним, он лежит один под целым ворохом шкур. — Где я?»

До Михи доносится резкий запах чинги — травы, которую местные курят, предварительно высушив и измельчив. Еще, говорят, чингу варят, но в таком виде она делает человека сонным, глупым и недобрым. Миха слышал от друзей, что варить и пить чингу придумали каторжане. Так они коротают долгие ночи и дни в Кагалыме.

Вслед за запахом до Михи доносится знакомый сухой кашель. Вроде очень тихого лая. Повернув голову на кашель, он уже знает, кого увидит.

12

Плоское лицо с торчащими кустистыми бровями, крючковатым носом и большими кругами вокруг глаз. Еще расшитая шапка с загнутыми вверх углами, точно совиные «ушки». Человек-сова.

Ойон-атын, как уважительно зовут его местные. Дед Ойон, Старая Сова, так дразнят его мальчишки из Хлада. Он не обижается.

Старый тангу никогда не обижается и не злится, сколько помнит его Миха Атмос.

Даже когда пьяный стрелец из лагерной охраны сбил с него «совиную» шапку и наступил на нее грязным сапогом, он не обиделся. Покачал только лысой головой, кряхтя, наклонился и поднял шапку с земли.

Миха, которому было тогда одиннадцать, подошел и стал рядом.

— Ты, наверное, очень добрый, Дед Сова, — сказал он.

— Почему? — удивился тангу. — Почему я добрый, сын Атмоса?

— Ну, ты ничего плохого не сказал про человека, который наступил на твою шапку.

Дед Ойон засмеялся. Смех у него был тоже как лай, его сложно было отличить от кашля.

— Зачем плохое говорить? — спросил он, отсмеявшись. — Тот человек сам себе сделал плохое. Сегодня он наступил, завтра на него наступят.

Он посмотрел на Миху птичьим глазом, и мальчику стало не по себе.

— Старый Ойон не добрый, сын Атмоса, — сказал тангу. — Но старый Ойон и не злой. Старый Ойон — как старая ель. Не будешь трогать ее без нужды, не уколешься.

Слова тангу врезались Михе в память. Наверное, из-за окончания истории с тем самым стрельцом.

Неделю спустя на тракте случилось происшествие. Свидетели клялись, что древняя могучая ель без всякой причины выворотилась из земли и обрушилась на лагерный конвой. Будто шагнула вперед и упала.

Придавив одного-единственного человека. Незадачливого стрельца, обидчика деда Ойона.

13

Дед Ойон боком, по-совиному смотрит на Миху. В зубах у него длиннющий чубук трубки. Трубку он держит правой рукой, левой помешивает лопаткой в котелке над огнем.

Дым из трубки и от костра, белый пар из котелка тянутся вверх, к круглому отверстию в крыше улэйа.

— Хатэ уходила, ты уже спал, — говорит дед Ойон. — Я приходил, ты еще спал. Долгий сон у тебя был, Миха.

— Кто такая Хатэ? — из всех вопросов сейчас этот интересует Миху больше всего.

— Дочь Майатэ, охотница. Это она нашла тебя. И она согрела тебя, как полагается женщине тангу.

Щеки Михи загораются огнем.

— Так уж полагается, — бурчит он. — Надо было так меня согревать.

— Надо было, — кивает дед Ойон. — Когда Хатэ нашла тебя, ты лежал в снегу. Ты был совсем плохой, совсем замерз. Едва дышал. Если бы не она, ты бы уже умер, Миха.

— А что я делал в снегу?

Он правда не помнит. Буран, волки, Котловина… Дальше провал. Как под лед, в темную стылую воду. В холод.

— Я же говорю, лежал. — Дед Ойон прячет совиное лицо в дым трубки.

Ясно, что большего от хитрого тангу не добиться. Когда захочет, скажет сам.

Дед Ойон снимает котелок с огня, достает чашку-долбленку. Осторожно наливает в нее густое варево.

— Вот тебе. Выпей.

Миха откапывается из шкур и протягивает руку за чашкой.

— Что это? — Отвар пахнет незнакомо и резко. — Это от простуды?

— Это от «дурного следа». Пей.

«Дурным следом» местные зовут сглаз и порчу. Они верят, что злой колдун может вынуть след из земли, и тогда с его владельцем случится нехорошее.

— А разве от «дурного следа» отвары помогают? А кто на меня его навел, дед Ойон?

Старый тангу морщится:

— Ты не говори, а пей. Много слов, мало времени. Пей, а Ойон-атын будет тебе рассказывать, Миха.

ДЕД ОЙОН, ТАНГУ ИЗ ГИБЛОГО КРАЯ

14

Много, очень много зим назад Старик Йосотыр устал держать небо.

Небо соскользнуло с его плеч и стукнулось о верхушку Горы. Гора треснула, и из нее потекла огненная кровь. В этой крови жили духи с крыльями птиц, телами людей и лицами ящериц.

— Это же эрвидоры, Ушедший Народ, — Миха оторвался от чашки, глаза его заблестели. — Я видел рисунки в «Записках».

— Пей и молчи. Эрвидоры, как вы их называете, стали править Нашей Землей. Но это было потом.

В день, когда упало небо, с него скатилась звезда. Это была плохая, мертвая звезда, поэтому она не удержалась на небе.

Звезда раскололась на три части.

Первый Осколок, самый большой, упал в трещину в Горе. Мертвая звезда была очень холодная. Огненная кровь Горы от нее остыла, превратилась в черное стекло.

Второй Осколок упал за Горькой Водой, на Другую Землю, родину безлицых людей.

Третий Осколок упал здесь, в земли тангу.

15

Там, где упала мертвая звезда, земля раскололась.

Из расщелины вылез Черный Брат, Старая Волчица и много-много злых духов. Они стали хозяйничать в Кагалыме. Многих людей погубили, многих превратили в йоро-мангу.

Настали Плохие Времена.

Но Старик Йосотыр не забыл своих детей. Он прислал к ним Небесного Человека.

Человек научил нас, как прогонять Сай Олаха и Йоро-Атын. Он показал, как справляться с йоро-мангу.

Перед тем как вернуться на небо, он сказал нам охранять Гиблый Край. Чтобы никакое зло не могло ни выйти из него, ни вернуться туда.

Так мы и поступали с тех пор. Стерегли Ледяную Котловину и Кагалым, гоняли духов, ловили оборотней.

Пока в наши земли не пришли большие белые люди.

Они принесли с собой огненную воду, чтобы пить, огненные палки, чтобы убивать. И большую беду они принесли тоже.

16

Белые люди не знали про Сай Олаха и не верили в его злых слуг.

Они знали, сколько звезд на небе и деревьев в лесу. Верили в силу огненных палок и ползающих железных коробок.

Еще они верили, что, если у них будет много желтого золота, им станет хорошо.

Черный Брат сделал так, что в Гиблом Краю завелось золото. И белые люди стали ходить в Кагалым.

Одних убил холод. Другие достались волкам и рысям. Третьим повезло, и они ушли ни с чем.

— Хорошее везение, — опять не выдержал Миха. — Рыться в Кагалыме и уйти ни с чем.

— А ты думаешь, везение — добыть золото в Краю Сай Олаха? — дед Ойон цокнул языком. — Ты неправильно думаешь. Это плохое золою. Тому, кто ищет его, и тому, кто найдет, будет беда. Рано или поздно, но обязательно будет.

17

Один человек пришел в Кагалым, чтобы найти там беду.

Он дошел до Ледяной Котловины, до самого логова Сай Олаха.

Черный Брат с радостью сожрал его темную жадную душу. Он сделал искателя золота оборотнем. Злым и голодным йоро-мангу.

Сай Олах послал его в поселок, чтобы тот привел других людей. Черному Брату нужно было много слуг — раскопать Большой Осколок мертвой звезды. И с ним очень большое зло.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

18

— Очень большое зло, — повторил дед Ойон.

Михе стало холодно. Под тремя мохнатыми шкурами, в протопленном улэйа, с чашкой горячего отвара в руках он затрясся всем телом. Словно его голым выбросили на ветер и снег.

Охотники тангу подстерегли оборотня у Котловины. Они напали на него, как только он ступил на тракт, ведущий к Хладу.

Оборотня ранили, но он сумел оторваться от охотников. Они гнались за ним до самого поселка.

Йоро-мангу добежал до частокола. Он кричал и звал жителей Хлада на помощь. «Злые тангу напали на меня! — кричал он. — Они хотят отнять мое золото!»

Охотники верхом на собаках догнали его и проткнули острыми стрелами. Им не нужно было золото, им нужен был кусок мертвой звезды за пазухой оборотня. И его тело, которое следовало сжечь по наказу Небесного Человека.

Они привязали мертвого йоро-мангу к собакам и поволокли в лес. Жители Хлада кричали и стреляли им вслед.

На следующий день поселенцы пришли в деревню тангу. Много мужчин с ружьями и «громовые сани».

Белые люди были очень рассержены тем, что тангу убили их собрата. Они не захотели слушать про духов Ледяной Котловины. И не поверили, что сгоревший на костре золотоискатель был оборотнем.

Они ударили шамана, повалили столбы предков. Они кричали и стреляли в воздух. Они требовали, чтобы тангу сломали луки и копья и выдали им убийц.

В них было совсем мало от людей и много от своры волков, почуявших кровь. Очень нехорошее они сделали в тот день в деревне.

На этом месте дед Ойон замолчал.

19

— Мой народ ушел, — сказал он через некоторое время. — Он больше не мог охранять Гиблый Край. Другие народы тангу стали жить рядом с большими людьми. Они забыли Небесного Человека. Среди них перестали рождаться настоящие охотники.

Дед Ойон взял у Михи чашку и долил в нее отвара.

— Остался только я, — сказал старик. — Несколько лет назад Сай Олах наслал бешенство на собак, и они загрызли хромоногую Майатэ. Я взял к себе ее дочь, Хатэ. Со временем она могла бы стать хорошей охотницей и сторожить Кагалым. Но времени больше нет.

— Почему? — спросил Миха.

При имени Хатэ он очень оживился. Как бы узнать у деда, когда девушка вернется?

Слова деда Ойона заставили его вмиг отвлечься от мыслей о крепком теле охотницы.

— Духи Гиблого Края попробовали чистой крови. Йоро-мангу, человек с мертвым сердцем, пробрался в поселок белых людей. Большое зло проснулось. Скоро оно будет повсюду.

МАЙ СУРГА ПО КЛИЧКЕ НОЖ,КАПИТАН СНЕЖНЫХ СЛЕДОПЫТОВ

20

Говорят, что душа обычного человека сделана из глины, замешенной на воде. Душа воина — из стали, закаленной в крови.

Душа Снежного Следопыта должна быть отлита из лучшего боевого железа и остужена в холоде вечных льдов. Иначе ему не уцелеть долгой полярной ночью, где враг беспощаден, а смерть внезапна.

Именно таким был Май Сурга. Гроза разбойничьих троп, незаконных трапперов, лихих золотодобытчиков без патента. Мастер ножевого боя, инеистая тень.

Но даже он замялся перед дверью в дом Атмоса, не зная, как войти и что сказать.

— Будь здрав, Алан. — Следопыт откинул с головы белый капюшон, присыпанный снегом.

— Здрав будь, капитан. Проходи. Мой дом — твой дом.

Сурга старательно потоптался у порога, обтряхивая сапоги и рукава. Повесил плащ на гвоздик, оставшись в холщовых толстых штанах и телогрейке, оплетенной ремнями бандальеры. Поперек груди желтели костяные рукоятки знаменитых ножей Мая.

Следопыт обернулся к правому углу при входе. Там у поселенцев в обычае было ставить домашний оберег. Деревянному столбику с резными лицами людей и зверей следовало поклониться, ступив через порог.

Но у просвещенного Атмоса оберега, понятно, не было. Май Сурга чуть было не отвесил привычный поклон паре валенок и запасным лыжным палкам.

— Сколько раз тебе говорить, Алан, — буркнул Май. — Не стоять твоему дому спокойно без сторожа. Эх, городские…

— Не томи, Май, — Атмос стоял перед капитаном, скрестив жилистые руки на груди. — Есть новости?

Сурга был Снежным Следопытом. Спроси у него, что такое милосердие?

Милосердие для раненого Следопыта — это удар ножом в основание затылка. Быстрая смерть из рук товарищей избавляла от позорного плена и пыток.

Ожидание тоже в некотором роде пытка. Это знает каждый, кто хоть раз вылежал несколько часов в засаде, зарывшись в снег и согреваясь одним «эрвидоровым наваром» из фляжки.

— Новостей нет, — сказал Май, не отводя взгляда от серых глаз Атмоса. — И не будет, Алан. Я отозвал людей, ветер снова крепчает. Все, что нам удалось найти на тракте, — вот.

Он протянул Атмосу обломок Михиной лыжи.

21

Мастер Недр оказался крепок. Не зря он был единственным из городских, с кем Май Сурга свел дружбу.

Молча постоял он, крутя в руках обломок сыновней лыжи. Ничего больше не спросил у Следопыта.

И хорошо. Что мог сказать ему Май?

Волки? Разбойники? Тангу?

Неизвестно.

Конечно, Следопыт обойдет и расспросит местных. Еще десять раз обыщет тракт и прилегающий лес вдоль и поперек.

Но раньше утра, раньше весны глупо надеяться найти хотя бы Михины кости. Тайга бывает коварна. Схватит, спрячет, занесет снегом, закидает настом.

Жену Алана, Мару, вон, так и не нашли. Только серебряную цепочку с кулоном, когда стаял снег, отыскал неведомо как и принес Алану дед Ойон. Говорил, вывели его собаки.

Пес разберет этих собак тангу. Нюх у них и правда острее, чем у наших. Волчий нюх. Отец Сурги их иначе, как волками, и не называл. А самих тангу звал «волчатниками».

Эх, кабы слушались волки-собаки кого-то, кроме своих маленьких хозяев, завтра же погнал бы их Май от Хлада до самой Котловины. Может, и унюхали бы чего.

Просить же у местных помощи бесполезно. После того, что учинили отец Мая со товарищи в деревне деда Ойона, ни один тангу с человеком в плаще Следопыта даже говорить не станет.

Но как бы то ни было, шансов отыскать Миху живым никаких. Сутки в зимней тайге, без огня, без еды… Май сам бы на такое вряд ли решился. А тут мальчишка, зеленая поросль.

Жалко Алана. Теперь он совсем один.

— Давай выпьем, капитан, — сказал ровным голосом Атмос. — За покой Михи.

— Святое дело, — согласился Май Сурга. — Только сам знаешь, мне крепкого нельзя, я на обходе.

— Садись за стол. Я принесу вино с ледника.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

22

Миха отбросил шкуры и вскочил на ноги. Голова здорово кружилась, но ничего, стоял.

— Если оборотень в поселке, надо скорее бежать туда. Предупредить отца. Предупредить людей.

— Не спеши, — качнул головой дед Ойон. — Ты едва ушел от клыков Кагалыма. И опять спешишь в них очутиться?

— Ты меня все равно не удержишь, дед, — решительно сказал Миха. — Где моя одежда?

Старый тангу вздохнул. Пошарил рукой за спиной и протянул Михе кучу скомканных вещей.

— Забирай, что твое, — сказал он со значением. — Что помнишь, забирай.

Голос деда Ойона зазвенел. И голова Михи вместе с ним.

Протянув руку за одеждой, он увидел повязку на своем запястье. Бурую от засохшей крови.

Миха вспомнил боль от волчьих зубов.

Неживые лица Хозяев Кагалыма.

Треск черного льда.

Миха Атмос вспомнил смерть своего отца.

АЛАН АТМОС, МАСТЕР НЕДР

23

Он вернулся с ледника с двумя кувшинами в руках.

Май Сурга острым взглядом Следопыта приметил печати на горлышках, одобрительно кивнул. Окрестности Толоса, удобренные вулканическим пеплом, давали лучший в Россыпи виноград. Братства Виноделов из Валита, Хамона и Самана вели за него настоящую войну, нанимали солдат и строили укрепления вокруг виноградников.

Немудрено, что толосские красные вина называли «кровью».

Таким вином не грех обмыть благополучное путешествие Михи в Небесный Край.

— Держи-ка, — сказал Алан, протягивая Маю один кувшин.

Следопыт бережно принял кувшин двумя руками, обернулся с ним к столу. Он никого бы не потерпел за спиной, кроме близкого надежного друга. Такого, каким был ему Алан Атмос.

Что такое «друг»? Просто слово.

Слова ничего не значат для человека Черного Льда.

Рука Атмоса нырнула во второй кувшин и тут же вернулась с ножом из темного кристалла. Густое красное вино стекало с него, так похожее на кровь.

Но осколок небесного льда требовал настоящей крови.

Алан ударил капитана Следопытов в спину черным ножом. Изо всех сил, пробивая телогрейку и все, что было под ней.

Ниже левой лопатки. Повернув руку так, чтобы ледяное острие ножа отломилось и осталось в ране.

В сердце Мая Сурги.

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

24

Не сон. Явь.

Свеча Тревоги погасла в его руке. Невозможно. Как и то, что буран утих в ту же секунду. Алан Атмос увидел их перед собой.

Три огромные фигуры в доспехах из серебристого металла. Рядом с ними он ощутил себя карликом, и дело было не только в их неимоверном росте.

— Кто вы? — прошептал он. — Зачем вы пришли к нам?

Их неподвижные лица. Белые глаза. Губы, как запекшаяся кровь.

Они не шевелились, когда он услышал три голоса, сливавшиеся в один.

— Мы принесли вам свободу.

Лезвие огромного меча сверкнуло перед глазами Алана. В лунном свете оно выглядело сделанным из чистого прозрачного льда.

Он узнал холод, от которого останавливалось сердце и жизнь замирала.

Только холод, от начала и до конца времен. Холод, в котором мир нашел свою смерть.

И родился заново — холодным, сверкающим и чистым.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

25

Миха хотел, но никак не мог прекратить плакать. В носу щипало, и совиное лицо деда Ойона расплывалось в глазах.

— Я видел, — выдавил он. — Я прятался за деревом и видел. Их главный проткнул отца мечом. Ледяным мечом. Насквозь. И поднял его над землей. Меч выпил у отца кровь, а взамен влил в него черную жидкость. Она текла внутри меча.

— Это кровь самих Хозяев, — сказал тангу.

Миха его не слушал.

— Потом главный учуял меня. Повернул голову в мою сторону и втянул ноздрями воздух. Я подумал, что он и меня так сейчас проткнет. И побежал. Дальше не помню.

Миха замолчал, понурился.

— А мой отец правда умер? — спросил он, утирая кулаком глаза.

Дед Ойон положил ему на плечо сухую руку.

— Твой отец не живой и не мертвый. Он теперь йоро-мангу, слуга Кагалыма. Его душа принадлежит Хозяевам. Тебе не надо ходить к нему.

— Как я могу ему помочь?

Дед Ойон молча кивнул на стену жилища. Повернув голову, Миха увидел его ответ.

Изогнутый полумесяцем лук тангу. И колчан, полный стрел с серебряными наконечниками. Оружие охотника за оборотнями Гиблого Края.

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

26

Алан вышел проводить капитана за околицу. Стоял с ним рядом, пока тот надевал лыжи, завязывал плащ и накидывал капюшон.

Они не разговаривали. Людям Черного Льда не нужны лишние слова.

Май Сурга ушел в ночь. С собой он уносил пять черных ножей.

По одному на каждого из своих лейтенантов.

Алан Атмос смотрел ему вслед, стоя у порога. Одетый по-домашнему, он не замечал мороза. Из его рта не шел пар.

Капитан Следопытов скрылся из виду. Атмос спустился в ледник.

Глыба черного льда уменьшилась совсем ненамного после того, как он изготовил ножи.

И она по-прежнему тянула его с неодолимой силой.

Алан положил обе руки на лед. Его пальцы свободно погрузились в глыбу.

Он услышал голос Хозяев.

Голос сказал, что он должен делать дальше.

Глава III Загадка рудника

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

«Лететь нам шесть часов, так что вы лучше поспите, — сказал ему герцог Савина. — День у вас выдался тяжелый».

Но уснуть в тряском нутре грузового авиона под вой и треск моторов оказалось не так-то просто. Дремавший напротив Савина не спешил делиться тайной их общей судьбы. Барону ничего не оставалось, кроме как перебирать в памяти увиденное в плену.

2

Зная беспощадность южан, он ожидал увидеть картину резни. Но по дороге в лагерь завоевателей ему встречались вереницы пленных, среди которых Якош узнавал многих лордов Алмазной Оправы. Вопреки давним обещаниям утопить Договор в крови, люди Рубина сохраняли жизнь его хранителям.

Благородство?

Лорд Белин не верил, что те, кто изобразил на своем гербе ядовитого мантикора, обладают качествами легендарных Солнечных Рыцарей. Пусть они и возводят к ним свой род.

Старый герцог Савина прославился своим коварством на поле битвы и в мирное время. По его приказу лазутчики заминировали Окрестный Тракт, и если бы не помощь из Распола, Серединным Землям угрожал бы опустошающий голод.

А мины там находят до сих пор, спустя уже тридцать лет. Случается, гремят взрывы.

Единоутробный брат Савина, барон Майра по прозвищу Лорд Пепла, заказал у Мастеров Валита стенобитную артиллерию. Когда же пушки были доставлены и посланцы Звенящего Города явились к нему за расчетом — барон приказал влить им в глотки расплавленное золото.

Говорили, что это месть за предков Майра, казненных в Валите. Но лорд Белин был уверен — случившееся не более чем прихоть жестокого безумца. И пусть Лорд Пепла паршивейшая из овец, но посмотрите на остальное стадо! Не волки ли это в овечьих шкурах, пошитых знатоками древних родословных?

Победа, доставшаяся Солнечным Орденам четыреста лет назад, для их наследников всего лишь повод заявить права на земли Россыпи. И утверждать эти права огнем и железом.

Верит ли Якош Белин в то, что молодой герцог Савина не похож на своего отца?

Едва ли.

Почему же лорд Рубиновой Оправы не истребит своих врагов до последнего, как поступили бы его предки?

Причина тому одна — он преследует неизвестную пока цель.

Станет ли барон Алмазной Оправы помогать герцогу Савина на пути к этой цели?

Вряд ли у него будет выбор.

Подтверждение своим мыслям лорд Белин нашел на летном поле по соседству с лагерем южан. Сюда, к штандартам Сапфировых Лордов, купающимся в закатном свете, привел его Анже Савина. Указал рукой на стройные ряды авионов.

— Вы видели силу моих союзников, барон.

Вокруг машин деловито суетилась обслуга. К «Лазурным птицам» подвозили невиданные Якошем бомбы — сверкающие металлические капли. По всему видно, изрядной тяжести. Каждую бомбу вешали под крыло вшестером.

Герцог Савина уловил его взгляд.

— Это мой последний довод, — сказал он. — С помощью этих бомб я сокрушу замки Алмазной Оправы, даже если их будет защищать сила Камней. Но я питаю надежду, что до этого не дойдет. Вы представляетесь мне благоразумным человеком, лорд Белин.

— Такого же мнения я был о благородных властителях Хребта. Триста лет они не вмешивались в войну Юга и Севера. И что я вижу теперь — бомбы, предназначенные стенам наших крепостей. Вы купили их или запугали, лорд Савина?

— Ни то, ни другое, — покачал рыжей головой герцог. — У Фалинов нет цены и страха. Лишь одна вещь стоит для них выше жизни, выше свободы, выше звания Сына Ветра.

— Что это за вещь?

— Песня Небес. Не спрашивайте меня о ней сейчас, лорд Белин. Придет время, совсем скоро — вы услышите ее сами.

3

— Просыпайтесь, милорд, — услышал барон. — Иначе пропустите самое прекрасное зрелище на континенте.

Восход солнца над Голубым Хребтом. С высоты птичьего полета.

Волосы герцога Савина вспыхнули в свете, лившемся из круглого оконца. Острый профиль южанина, весь — непримиримые линии подбородка, носа и скул, вроде бы смягчился от рассветного сияния.

— Есть легенда, — сказал Анже. — Родовое предание Фалинов. Основатель дома, Серо, был магом и поэтом. Его стихам были послушны ветра и грозы. Его душа пленялась красотой. Но не красотой женского лица, драгоценного украшения или звонкого узора мечей. Серо Фалин ценил лишь неподвластную времени красоту, запечатленную в скалистых изломах его родных гор. Однажды он обратился к духам Хребта, обещая им свою душу в обмен на вечность мгновения. Мгновения, когда солнце восходит над голубыми вершинами.

Герцог Савина провел пальцами по стеклу. Его лицо стало задумчивым.

— Духи вняли просьбе Серо. Они превратили его в каменную статую с лицом, навеки обращенным на восток. Его руки раскинуты, словно обнимая вершины гор. Глаза — два сапфира. На губах улыбка, которую невозможно забыть.

— Однако! — произнес удивленный Якош. — Вы тоже поэт, милорд.

Герцог Рубина улыбнулся ему. Улыбка у него была озорная, мальчишеская. Только сейчас барон заметил, что глаза у Савина разноцветные. И совсем не похожие друг на друга.

Правый, голубой, смотрел открыто и немного сквозь собеседника. Глаз мечтателя и романтика.

Левый, зеленый, сведенный постоянным прищуром, наблюдал. Крохотный пристальный зрачок искал бреши, как лезвие стилета. Глаз безжалостного дуэлянта.

На лице Лорда Юга уживались глаза двух разных людей.

— Моя мать была родом из дома Фалинов, — сказал Савина. — Песней о человеке, отдавшем свою душу за миг красоты, она убаюкивала меня в детстве. Спустя годы, милорд, я понял: она хотела предупредить меня на будущее.

— О чем же?

— Быть осторожней в своих мечтах, — сказал герцог Савина. — Иногда они сбываются.

4

Вдоль посадочной полосы выстроились Железные Всадники южан. Приземистые двухколесные машины, всегда удивлявшие Белина сочетанием проворства и неуклюжести. На инсигниях, закрепленных у водителей за спинами, горело дерево Лордов Майра.

Этот же герб, но куда больших размеров, в оранжевом и черном, был изображен на груди возглавлявшего эскорт «Огневержца». Грозная сама по себе машина была к тому же окрашена в цвета герба — на черном фоне бушевало оранжевое пламя.

Зрелище получалось устрашающее. Рядом с приближающимся паровоином даже железное тело авиона как-то усохло.

— Нас встречает Лорд Полеса и Дубравы. Барон Стеван Майра.

Анже Савина не сказал «мой брат». Хотя по правилам Благородных Домов даже такое слабое родство, какое связывало его и сына единоутробного брата его отца, давало им основание называть друг друга братьями.

Зная репутацию Лордов Пепла, герцога Савина можно было понять.

— А как же старый барон Майра? — спросил лорд Белин. — Я слышал, еще недавно он пребывал в добром здравии.

Лорд Рубиновой Оправы хмыкнул.

— Стены родового замка Майра, по слухам, таят сквозняки, не способствующие здоровью и долголетию. Почтенный отец нынешнего барона отправился к предкам минувшей зимой. Болезнь, лишившая его жизни, была тяжела, скоротечна и совершенно неизлечима.

«Равно как и болезни его отца и деда, — думал лорд Белин. — А прадед их, говорят, подавился за обедом. Случайно. Лорды Майра любят рассуждать о проклятии, тяготеющем над их родом за сожженную Дубраву. Но можно ли считать проклятием неуемную жажду власти и упоение собственной жестокостью?»

С грохотом и щелчками двигательных шестерней «Огневержец» опустился перед Лордом Юга на колено. В его шлеме-башне открылась передняя заслонка, и оттуда выбрался Рыцарь в черном гамбезоне. Новый барон дома Майра.

— Барон Якош Белин. Лорд-Защитник Серединных Земель. Наш гость и, возможно, будущий союзник, — представил Анже Лорда Алмаза. — Барон Стеван Майра. Лорд земли, по которой мы ступаем.

— Моя земля принадлежит вам, милорд Савина. Как сказано в вассальной клятве, «вместе с_тем, что в ней, на ней и над ней».

У Стевана был красивый голос. И лицо пожирателя женских сердец. Тонкие брови, правильный нос, мягкие губы и сильный подбородок. Темные глаза, полные глубокой тайны.

Якош Белин помнил, что все Лорды Пепла рождаются седыми. Но волосы барона Майра были черны. Лишь одна седая прядь рассекала их на два вороньих крыла.

— На правах же вассала Дома Савина разрешите приветствовать вас, милорд Белин. Надеюсь, вы действительно в скором будущем станете нашим союзником. Вековой вражде давно пора положить конец.

В Зале Памяти родового замка Белинов висит гобелен. Батальная сцена времен Третьего Наместника изображает битву Окрестов и Белинов против южных завоевателей.

Еще ребенком Якош боялся черных, извергающих огонь ходоков, поджигавших дома и поля внизу гобелена. Рука мастера не поленилась выткать гербы лордов Майра на их знаменах.

— Пусть иссякнет вражда вместе с питающей ее ненавистью, — церемонно сказал барон Белин.

Он не гость, а пленник. Ненависть претендентов на Озерный Трон к тем, кто стоит на пути к нему, — негасима. Она — огонь в яростных сердцах южных лордов.

Но теперь обстоятельства принуждают их делать вид, что все изменилось.

Пусть с падением дома Белинов Договор и стоит меньше пергамента, на котором он написан. Барон Якош Белин все равно должен узнать природу этих обстоятельств.

АНЖЕ САВИНА, ЛОРД РУБИНОВОЙ ОПРАВЫ

5

— Земля, по которой мы едем, — сказал герцог Савина, — не представляет особойценности. Она камениста и бесплодна до самых границ Возрожденной Дубравы. Лордам Рубина не было бы до нее никакого дела, если бы не одна деталь.

Высунувшись из коляски, он постучал по клепаному борту, за которым скрывался котел Железного Всадника.

— Именно в Полесе на глубине от сорока локтей находят лучший на континенте флогистон.

— У подножия Хребта действует больше двух десятков рудников. Добыча ведется сутки напролет. И все же флогистона не хватает. Мы обеспечиваем не только себя — Север, Россыпь, через Орос торгуем с островитянами.

— И воюете, — не выдержал Белин.

Анже покосился на него зеленым глазом.

— И воюем. В нашей собственной Оправе нет единства. Братья вцепляются друг другу в глотку из-за клочка земли. Межевые лорды самовольно взимают дорожный и мостовой налог. Приходится урезонивать их силой. Северные варвары приплывают грабить побережье, проделав путь от самого Пика Вериди. Кто остановит их, кроме нас? Мой отец говорил, что все наши беды оттого, что Озерный Трон пустует.

— На нем он видел, конечно же, себя?

— Мой отец не был кровожадным властолюбцем, каким вы его представляете, барон. Он верил, что достойный потомок древнего рода, взойдя на Трон, сделает счастливой землю и населяющих ее людей. Да, с годами он отчаялся, и иные его дела вызывают стыд и негодование. Но в душе он оставался верен идеальному образу Исчезнувшего Короля. Присяга Лорда всегда значила для него больше, чем набор пустых фраз, потерявших смысл с тех пор, как в Хамоне засела первая из надутых парчовых жаб.

— При всем моем уважении, милорд…

— Извините меня, барон, — Анже Савина прижал обе руки к сердцу. — Я увлекся и разгорячился. С вашего позволения, беру назад мои слова о благородных Наместниках.

— Ваши извинения принимаются, герцог. Но все же постарайтесь впредь не оскорблять людей, служить которым вас, как и меня, обязует Присяга наших прадедов. Пусть мы и понимаем ее по-разному.

— Во избежание спора, барон, я вернусь к моему рассказу.

6

— Вам, должно быть, известно, барон, что со временем рудники исчерпываются. Добыча падает. Вести ее становится труднее и дороже. Приходится зарываться глубже в землю. Бывает, что проще открыть новый рудник, чем разрабатывать два старых. В январе я так и решил поступить.

Я заложил шахту и выписал Мастера Недр из Самана. Здесь, на Юге, все еще ходят с лозой и «саллаховой трубкой» — слушают землю. Я же решил построить современную шахту и не верил, что местные шептуны справятся. Мне нужен был человек, который знает толк в хорошей добыче.

Мы обменялись с Рудным Братством «солнечными письмами». Не прошло и трех недель, как мои люди встречали в Кострах полоз из Самана. Мой новый Мастер Недр прибыл.

Он мне понравился. Немногословный, уверенные движения, прямой взгляд. Как все коренные жители Россыпи, он с пренебрежением относился к нашим звенящим титулатурам и кровавым вензелям родословных. Для человека города лики благородных предков значат меньше чеканных профилей на золотых солах. С ними легко иметь дело.

Его звали Баир Калад. Молодой для Мастера, ему не исполнилось и сорока. Прибыл он всего с двумя помощниками и почти без вещей. Только маленький дорожный сундук, железный. Из тех, что носят в руке, пристегивая цепочкой к запястью. Помню, он не расставался с ним ни на секунду.

Саман, называемый своими жителями Великим. Он оставляет на них печать гордыни, незаметную для саманцев и явную для всех прочих.

В Баире подкупала и непохожесть на других жителей Великого. Если утром вода в его купальне оказывалась остывшей, он даже не просил заменить ее. Другой бы клял нашу простую жизнь, не знающую радости терм и акведуков. Упомянул бы жирную пищу и неповоротливых слуг.

Молодой Мастер принимал все как есть. За три дня его пребывания в замке я не услышал от него худого, да что худого, лишнего слова.

Потом он уехал в Полес налаживать работу в новой шахте.

С его отъезда началась цепочка загадочных событий.

7

В Зале Памяти моего замка есть предмет, принадлежавший основателю дома Савина.

Осколок Солнечного Камня, сохранившийся со времен Войны Башен.

Удивительная вещь, наполненная той, утраченной магией. Легенда говорит, что с помощью Камня наши предки остановили Ночную Орду. Все, на что хватало его осколка, — круглосуточно освещать Зал Памяти. И наполнять его теплом, не сходным с тем, что дают вулканические ключи, согревающие замок Савина.

Я помню себя ребенком. Отец все никак не мог наладить подъем горячей воды выше второго этажа замка. К зиме мы все вынуждены были перебираться пониже. Я часто бегал к Осколку погреться. И однажды заснул возле него.

На лице герцога Савина промелькнула улыбка.

— Мне снились хорошие сны, — сказал он. — Мне показалось, что и мое присутствие согревало Осколок.

Улыбка пропала. По скулам Лорда Рубина прокатились желваки.

— В день, когда новая шахта заработала, мой Осколок стал тускнеть.

Я никак не связал эти два события. В конце концов, Осколок был для меня тогда полузабытой детской игрушкой. А рудник, моя новая взрослая игрушка, работал превосходно.

Мастеру Баиру потребовалось всего две недели, чтобы дать первую партию ценной породы. С тех пор каждый день дела шли все лучше и лучше. Молодые шакалы, еще недавно шептавшиеся, что, дескать, Савина утратили былой блеск, теперь подметали мне дорогу плащами. Всем было ясно: стоит заложить еще пару таких рудников и наладить работу на старых — и мы сможем говорить с окрепшим Севером на равных.

Земля дает власть. Надо лишь уметь ее взять.

За чтением очередного «солнечного письма» от Баира Калада, в котором приятно круглились цифры дневной выработки, меня застал почтовый сокол князя Фалина.

Мой благородный брат, следуя традициям учтивости, писал мне не реже чем раз в три месяца. В прошлом письме он известил меня, что в ближайшее время состоится его помолвка.

Помолвка Сапфировых Лордов дело весьма необычное. А в случае князя Фалина, ярого приверженца древних традиций, еще и опасное.

К счастью, писал он в последнем письме, все обошлось. Он и невеста пребывают в добром здравии. Свадьба назначена на осень, приготовления ведутся полным ходом.

Далее он осведомлялся о моем здоровье и состоянии дел. Сетовал, что вот уже три года не может выбраться и навестить меня. Просил от его имени возложить цветы к гробнице моей матушки.

Обычные светские словоплетения. Говорят, в Россыпи подобные письма давно уже печатают на машинах. Остается только от руки вписать имена и даты. Полезное новшество.

Зевая, признаться, от скуки, я дочел письмо до конца. И увидел приписку другими чернилами.

Буквы скакали, не желая становиться рядом друг с другом. Как будто рука князя дрожала и была неверна.

Сегодня я поднялся на вершину моего замка, чтобы отдать дань памяти основателю нашего рода. И увидел, как из сапфировых глаз Серо Фалина вытекают слезы, оставляя дорожки на его каменном лице.

Еще ниже, чернила те же, но почерк ровный. Князь собрался с духом и мыслями.

Пусть это наименее здравое из возможных объяснений, но я не нахожу другого.

Сбываются предсказания Песни Небес.

8

Письмо ли князя Фалина, мое ли собственное наитие — я решил наведаться на новый рудник с инспекцией. Предупредив заранее моего Мастера и не взяв с собой особого эскорта. Не взял даже моего дворецкого-телохранителя.

Моя земля, чего мне опасаться — так ошибочно думал я тогда.

Баир Калад встретил меня и показал городок рудокопов. Рассказал про новые землеройные машины, которые он заказал в Самане. Набросал для меня план ветки железного пути, ведущего к руднику. По его словам, это бы вдвое снизило расходы на перевозку.

Невооруженным глазом было видно, что работа кипит. Мне полагалось выразить удовлетворение результатом и вместе с моими Всадниками вернуться домой.

Я изъявил желание осмотреть рудник и спуститься в шахту.

Мы выехали рано утром. Я ехал так же, как и сейчас, — в коляске Всадника. Только на вашем месте, барон, сидел Мастер Калад.

Всю дорогу он развлекал меня историями из жизни Рудного Братства. Рассказывал, что перед посвящением в Мастера его отправили в Крайние Земли, откуда Саман получает золото и лес. В его устах страшные волчьи наездники из детских сказок оказывались наивными и глупыми дикарями. Зато истории из жизни каторжан могли напугать и взрослого человека, столько в них было тоски, мрака и крови.

Наша дорога пролегала через Возрожденную Дубраву. Я спросил, почему мы поехали таким путем, и Баир ответил, что повозки с породой разбили дорогу. После апрельских паводков там повсюду провалы с липкой грязью, в которой могут увязнуть колеса Всадников. Он вернулся к рассказу о смешных и нелепых нравах тангу.

В этот момент наша кавалькада остановилась.

Дорогу перегораживали упавшие деревья. Мастер Недр выругался, помянув недавнюю бурю.

— Это не буря, милорд, — сказал водитель моего Всадника, приподнимаясь над щитком. — Я вижу засечки от топора на стволах.

За нашей спиной раздался оглушительный треск. Заранее подпиленное дерево рухнуло, перекрывая обратный путь.

Прежде чем хоть кто-то успел прокричать «Засада!», укрытые в зарослях скорострелы открыли по нам огонь.

Это была мясорубка. В считаные мгновения от дюжины моих людей остались единицы. Они укрылись за бронированными корпусами машин, но шансов у них не было. Из зарослей вышли люди в одеждах рудокопов, но вооруженные секирами и пищалями по образцу городских ополчений. По ним было видно, что оружие они взяли в руки не вчера.

Раздался крик. Мой водитель спрыгнул из седла, чтобы стать между мной и Баиром Каладом.

Грянул выстрел. Тело водителя в разорванной кирасе сползло на землю.

В руках моего Мастера Недр дымился бронебойный пистоль. Оружейники Валита называют такие «бочками» — за очень широкий ствол.

Помню, меня поразило лицо Баира Калада. То полное, ледяное равнодушие, с которым он посмотрел на убитого водителя. Потом на меня.

Мне случалось видеть людей, для которых убийство давно превратилось в хлеб. Ночных снайперов Непризнанного Братства. Наемников-островитян. Псов Войны.

Людей, для которых человеческая жизнь значит не больше, чем для собаки попавшая на зуб блоха.

Но даже их глаза не смотрели на жертву так.

Я почувствовал себя ошибочно выписанной буквой. Ненужным знаком, над которым занесен безжалостный стилос.

Баир Калад не убивал. Он вычеркивал меня из жизни.

За секунду до выстрела я выбил подставку, удерживающую нашего Всадника. Коляска опрокинулась, выбрасывая меня и Мастера на землю.

Пуля из «бочки» разорвала мне плечо. Но я был все еще жив.

И я был в ярости.

— Как это могло случиться? — не выдержал Якош Белин. — Почему вы, ну, не знаю, не зажгли порох у него в пистоле? Я видел, на что способны Лорды Рубина.

— Только не надо про оплавленные камни родовых замков, милорд, — криво усмехнулся Савина. — Сейчас не время.

— Об этом я и не думал упоминать. Но все же, герцог?

— Вы думаете, я не попробовал сразу? Первый раз в жизни мой собственный Сердечный Камень не ответил мне. Я ощутил только холод и пустоту в груди. В ту минуту я не нашел этому объяснения.

Но ярость, родовая ярость Савина все изменила.

Сила вернулась ко мне. Наполнила мое сердце. Сила Живого Рубина, неистовая сила Огня.

И я дал ей выход.

— Это случилось здесь, — сказал Анже.

Дорога пролегала через гигантское пепелище. Сколько хватал глаз, земля была мертва, обожжена. Кое-где виднелись стеклянистые проплешины, там от нестерпимого жара почва спеклась. Покосившиеся черные стволы мертвых деревьев напоминали, что раньше здесь был лес. Обугленные ветви тянулись к небу, запоздало умоляя о пощаде.

От мелких частичек пепла свербело в носу.

— Ваша ярость ужасна, лорд Савина, — сказал Белин.

Герцог Рубина ничего не ответил.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

9

Над устьем шахты расставил три деревянные ноги блочный подъемник. Вокруг высились скорострельные вышки, построенные явно недавно и наспех. Чуть в стороне прищурился рядами амбразур серый каземат. К нему лорда Белина пригласил жестом Анже Савина.

— Перед тем как мы спустимся в шахту, барон, я хочу познакомить вас с одним человеком. Все ли готово к визиту нашего гостя, Стеван?

Сопровождавший их барон Майра кивнул. Якошу показалось, что губ барона коснулась улыбка. Он знал что-то о происходящем, неведомое Лорду Алмаза. И наслаждался своим знанием, своим превосходством.

Внутри каземата пахло сыростью. Повсюду стойки с оружием, ящики с боеприпасами, мешки с песком. Солдаты в красной с черным форме лордов Майра. Вялая гарнизонная атмосфера, но пронизанная ощущением наступающей войны. Паробои и скорострелы, во всяком случае, стояли без чехлов. Стволы блестели от масла.

Трое лордов миновали первый этаж и спустились в подвал каземата. Запах сырости усилился, потянуло холодом. Людей здесь не было — длинный прямой коридор, одинаковые деревянные двери с нарисованными мелом цифрами и знаками.

Якош Белин начал догадываться, кого они должны здесь встретить.

Коридор упирался в массивную дверь, обитую железными полосами. Стеван Майра отпер ее своим ключом — замысловатым, с множеством фигурных зубцов. Щелчки, сопутствовавшие повороту ключа в замке, сказали Белину, что дверь запирается сложным механизмом. Возможно, в духе коварных Майра, связанным со смертельной ловушкой.

За дверью оказалась узкая длинная комната с низким потолком. О ее предназначении говорила дыба у стены, железные кольца с цепями под потолком и жаровня с разложенными инструментами.

Часть комнаты была отгорожена решеткой. За ней на куче соломы лежал одетый в лохмотья человек. Несмотря на столь очевидную невозможность побега, его руки и ноги были забиты в колодки. Лица не было видно за грязными, спутавшимися волосами.

— Лорд Белин, — провозгласил герцог Рубина. — Представляю вам моего бывшего Мастера Недр — Баира Калада.

10

— Увы, он не может встать, чтобы поприветствовать вас должным образом.

Лорд Белин приблизился к решетке. Узник шевельнулся, поднял голову. Сквозь слипшиеся пряди волос без всякого выражения смотрели светлые глаза северянина.

— Приветствую вас, Лорд-Защитник, — произнес он на саманском диалекте. Слова давались узнику с трудом. — Во имя Договора, умоляю вас о снисхождении.

— Не слушайте его, барон, — сказал Анже Савина на том же языке. — Для сил, которым он служит, Договор значит не больше, чем узор муравьиных троп.

— Увы, оказать вам снисхождение не в моей власти, — ответил Якош Белин. — Однако я готов хлопотать об облегчении вашей участи.

— Вы не понимаете, с кем имеете дело, милорд. Позвольте барону Майра продемонстрировать, как далек наш пленник от обычного человека.

Стеван Майра поклонился герцогу. Он вынул из потухшей жаровни металлический прут с деревянной рукояткой, подошел к решетке.

— Знай, Баир, — сказал Савина. — Притворяться бесполезно. Перед тобой носитель трижды ограненного Алмаза. Он раскусит любое твое притворство.

— Остановитесь! — крикнул Белин.

Поздно. Майра второй рукой сжал прут в кулаке. Резко провел кулаком по пруту.

Железо раскалилось добела.

Движением фехтовальщика с рапирой Лорд Пепла ткнул прутом сквозь решетку. Прямо в лицо Мастера Баира Калада.

Запах горящей плоти напомнил лорду Белину вчерашнее утро и сожженного «Единорога». Баир Калад не издал ни звука. Только попятился от решетки, забился в угол.

— Он не чувствует боли, — сказал герцог Савина. — Равно как и страха, жалости, сомнений. Ничего человеческого.

— Я знавал немало людей, о которых можно было сказать то же самое, — сказал барон Белин. — И тех, кто сносил любую боль.

— Людей, владеющих Сердечными Камнями, милорд. Закаленных Огранкой. Любой горожанин давно бы обезумел от пыток, которым подвергся этот предатель. А он даже не ответил на наши вопросы. Ни на один за два месяца заключения.

— Мы многого не знаем, лорд Савина. Возможно, у Мастеров Россыпи свои секреты.

— Простите, герцог, — вмешался барон Майра. — Но я думаю, что самое время показать нашему гостю рудник. Это должно его убедить.

— Да, — кивнул Анже Савина. — Пожалуй, да.

11

Клеть подъемника скрипела и раскачивалась на цепях. Закрепленные по углам фонари бросали желтые отблески на стены шахты.

— Мы опустимся на глубину пятьдесят локтей, — сказал герцог Савина. — Так мы окажемся в основном створе, где велась добыча флогистоновой породы. Теперь ее пришлось приостановить. Причины этого вы, милорд, поймете, когда мы перейдем в боковой створ. Это ответвление не обозначено на первоначальных планах. И все же оно существует. Благодаря доброму мастеру Каладу.

«Что же за мрачная тайна скрывается в этом руднике? — думал Якош Белин. — Ради чего рудознатец не побоялся поднять руку на Лорда Юга?»

Словно угадывая его мысли, Анже Савина сказал, подбрасывая на ладони блестящий камень:

— Эта земля хранит немало загадок, милорд. И расстается с ними весьма неохотно.

Столетия назад непобедимая и яростная Ночная Орда — волчьи всадники тангу, огненные гиганты эрвидоры, броненосные саллахи — остановилась, не дойдя до Озерного Хамона, резиденции будущего Короля.

Орда повернула на юг, в земли, принадлежавшие Солнечным Орденам. Здесь она нашла свою гибель.

Армия людей и дружественных древних Народов — дриатов и эронов — нанесла завоевателям два сокрушительных поражения. Возле Башни Света — там теперь высятся стены родового замка Савина. И на границе Мирового Леса, недалеко от Провала.

В последней битве погиб сам Великий Тангу, и распалась колдовская власть Ледяной Цепи.

Так завершилась Война Башен, самая продолжительная и кровавая со времен Вторжения Тарту. Это история, которую знает каждый. От школяров Россыпи до конюхов из Окреста. Но никто не знает главного.

Почему Орда повернула на юг?

12

Два плечистых солдата вертели барабан, приводящий дрезину в движение. Боковое ответвление шахты, тайно проложенное людьми Баира Калада, тянулось на многие и многие сотни локтей — приходилось ехать.

Зачем был проложен этот туннель, для лорда Белина оставалось непонятным. И куда он ведет?

— Если бы у нас сейчас была «живая карта», которая указывает путь пилотам Хребта, мы бы увидели, что движемся в сторону Мирового Леса. Той его части, которая окружает Провал.

Провал — гигантская трещина, расколовшая землю и Голубой Хребет на заре времен. Говорят, дриаты посадили Отца-Древо, чтобы его корни не давали Провалу разорвать мир надвое.

— Милорд герцог, — не выдержал Белин. — Есть ли необходимость проделывать весь путь? Конца его не видно, а цель сего предприятия мне все еще не ясна.

Дрезина остановилась.

— Повернитесь, барон, — сказал за плечом Якоша лорд Майра. — Ответ на многие вопросы у меня в руках.

Такие арбалеты на Юге зовут «рогатыми», в Серединных Землях «аспидами», а в Россыпи не зовут никак. Давний, чуть ли не времен Второго Наместника указ, запрещающий арбалеты с металлическими дугами, действует до сих пор. Плод интриг валитского Братства Пушкарей.

Но мы не в Россыпи, милорды. И взведенный и заряженный «аспид», пробивающий с десяти шагов любой нагрудник, нацелен в грудь Якоша Белина с полушага.

— Я досчитаю до пяти, барон, — с очаровательной улыбкой говорит Стеван Майра. — После чего убью вас. А вот, чтобы у вас не было в этом сомнений.

Удар в плечо, рвущая тело боль. Якош Белин опрокидывается на спину и вываливается из дрезины. Короткий черный болт торчит правее ключицы.

— Раз, — говорит Стеван, укладывая новый болт на ложе «аспида».

— Два, — он за ручку вращает ворот, взводя тетиву. — Три. Четыре.

Он прицеливается в лицо Лорда Алмазной Оправы.

— Пять!

Защищать себя силой Сердечного Камня человека Алмаза учат сразу после первой Огранки. После того как его воля впервые приведена к согласию с магией, заключенной в Камне.

С годами умение обороняться посредством собственного Алмаза становится естественным, как моргание. Не требующим размышлений, подготовки и особой концентрации. Лорд Белин был неуязвим для пули, камня, стрелы и клинка.

До сего дня.

Холод, идущий извне и превращающий внутренности в студень. Озноб.

Сосущая пустота в том месте, где всегда ощущался Сердечный Камень. Боль в раненом плече.

Дикое, никогда не испытанное чувство собственной незащищенности. Как черепаха, вынутая из панциря.

— Где же хваленая броня Алмазного Лорда? — насмехается Майра. — Забыл прихватить с собой? Какая жалость.

С треском тетива выталкивает болт с ложа.

За мгновение до этого на лорда Белина нисходит полное спокойствие. Он перестает думать о боли, унижении, подступающей смерти.

Якош Белин слушает голос своего сердца. Он зовет им Камень, трижды проходивший Огранку вместе со своим хозяином. Давно уже ставший частью его тела и души.

Сердечный Камень, Алмаз дома Белинов отвечает Якошу.

Высекая искры из невидимой преграды, арбалетный болт отскакивает в сторону.

Лорд Белин поднимается на ноги. Вокруг него зарождается мерцание, образующее прозрачные грани кристалла. Кристалл повторяет формы тела барона — он как подвижный алмазный доспех.

Барон вытягивает левую руку, теперь увенчанную кристаллической перчаткой-молотом. Разносит передок дрезины в щепки.

— Барон, прошу вас, остановитесь! — кричит герцог Савина. — Мы должны были показать вам проклятие, которое таится в руднике!

Следующий удар барона выбивает арбалет из рук Лорда Пепла. Стеван отлетает к стене туннеля, сворачивается клубком, закрывая голову руками.

— Нельзя было сделать это иначе? — гремит лорд Белин. — Вы нарушили ваше обещание, герцог!

— Я не причинял вам вреда, — Анже Савина отступает назад перед сверкающей статуей возмездия, в которую превратился барон.

— Вы в ответе за своих вассалов!

— Барон Майра готов принести вам свои извинения, милорд. Он вынужден был так поступить для блага дела. Милорд, я клянусь вам — мы на одной стороне! Я должен был дать вам почувствовать, как сила Камня покидает вас.

Лорд Белин остановился. В словах герцога был резон. Ужас утраты поддержки Камня нельзя было сравнить ни с чем. Пережитое придавало достоверности истории с Каладом.

В конце концов, если бы они хотели убить его, к чему прилагать такие старания? Могли прирезать прямо на поле битвы. Раздавить ступней «Мантикора».

— Я все еще не готов поверить вам, милорд, — буркнул Якош Белин. — Но готов принять извинения от барона Майра.

13

Позади было примирение, перевязанная рана и остальная часть пути. Солдаты уселись отдыхать возле дрезины. С ними остался барон Майра.

Лорды двух Оправ двинулись по проходу, который был не выкопан, а вырублен в скальной породе. Точнее, как понял Белин, это изначально была трещина, расширенная и укрепленная деревянными стойками.

Спустя две сотни шагов, освещенных фонарем в руках Анже Савина, проход вывел их в пещеру.

Повсюду были видны следы пребывания людей. Свет фонаря выхватывал из темноты раскиданный горняцкий инструмент, подстилки, отброшенные к стенам объедки.

— Они работали в две смены, без перерыва, — сказал герцог. — К счастью, мы действовали быстро, никто сверху не успел их предупредить.

На стене выщербины от пуль. Стреляли очередью.

Бурые кляксы. Каска рудокопа, расколотая ударом клевца.

Жирное пятно копоти на стене, напоминающее очертаниями человеческую фигуру.

— Мы убили их всех, — сказал Савина. — Никто не сдался в плен, а в бой они шли как одержимые.

Воздух пещеры пах гарью и кровью. Запах, как подумалось Белину, неизбежно сопровождающий дела южных лордов.

— Чем дальше мы идем, тем холоднее становится, — сказал барон Алмаза.

Лорд Савина покивал головой.

— Совсем скоро вы получите объяснение этому. Обратите внимание на вон те сундуки у стены. Точно такой же был у Мастера Калада, когда мы впервые встретились.

— Что в них?

Анже сделал приглашающий жест.

— Посмотрите сами.

Ближайший сундук был пуст. Следующий тоже. Зато в третьем Якош Белин увидел, ради чего убивали и умирали люди Мастера Калада.

Черные ножи на грубых деревянных рукоятках, перемотанных сыромятной кожей. Аккуратно выложенные в ряд на заполняющей сундук соломе. Одинаковые все до единого.

Лорд Белин протянул руку, чтобы коснуться необычного гладкого лезвия. Оно напоминало обтесанный осколок кристалла.

— Не надо, — остановил его Савина. — Лучше их не трогать.

— Из чего они сделаны?

— Пойдемте. Я покажу вам.

Они стояли перед стеной непроницаемой черноты. Это не был камень пещеры, что-то совсем другое. Холод, исходивший от стены, был нестерпим. От него стыло в груди.

Анже Савина долго молчал, прежде чем сказать:

— Я знаю причину, по которой Орда отступила от озера Хамон и повернула на юг. Ее звало то, что скрывается здесь. За стеной Черного Льда.

Он поднял фонарь над головой. Повинуясь воле Савина, огонь за стеклом запульсировал — словно забилось сердце. Свет, исходящий от фонаря, стал во много раз ярче. Мрак пещеры отступил.

Только ледяная стена хранила темноту. Ни отражения света, ни даже блика не появилось на ее гладкой поверхности.

— Оно умертвило сердце и забрало разум Баира Калада и его людей. Оно пьет силу наших Камней и нашей земли. Оно призывает народы к новой войне. Оно ожидало сотни лет и не успокоится, пока не добьется своего. Так предсказывает Песня Небес, а она не ошибается ни в чем.

— Но что Оно такое? — спросил Якош Белин.

— Я не знаю, милорд. Оно не из нашего мира. Об остальном Песня умалчивает. Мы сами должны восстановить древнее пророчество и узнать суть Врага.

— Тогда войны не будет?

Фонарь потускнел. Стена Черного Льда даже немалые силы повелителя Оправы поглощала, как свет и тепло.

— Песня Небес говорит, что войны не миновать, — вокруг лица Анже Савина клубился жаркий пар дыхания. — В одиночку нам не выстоять. Но вместе у нас есть надежда не оказаться в числе побежденных. Примите ли вы мою руку, лорд Белин? Отринув былую вражду. Во имя того, чтобы жила наша земля.

Размышления Лорда-Защитника были недолгими. Морщась от боли в раненом плече, он протянул руку и пожал горячую ладонь Анже Савина.

Со времен исчезновения Короля и войны за Озерный Трон это было первое рукопожатие лордов Рубиновой и Алмазной Оправы.

— Пусть наш союз будет крепок, как моя рука, — говорили они. — Я окажу почет твоим друзьям и не пощажу твоих врагов. Я открою для тебя свой дом и разделю с тобой хлеб. Если я предам тебя — пусть Солнце Милосердное и само Небо навсегда отвернутся от меня и рука моя отсохнет. В своей верности я клянусь кровью, честью и Камнем моего сердца.

Так говорил Анже Савина, повелитель Юга.

Так говорил Якош Белин, лорд Серединных Земель.

Неведомый Враг, таившийся за стеной Черного Льда, был единственным свидетелем их клятвы.

Глава IV Ночь ледяных ножей

январь 400 года от Коронации

ТЕРВО КИЛИЧ,УПРАВЛЯЮЩИЙ ПОСЕЛЕНИЕМ ХЛАД

1

— Я бы сказал, что они ушли под покровом ночи, — усмехнулся Баир Калад. — Но в этом стылом краю всегда ночь. Вся поэтика пропадает даром.

Помощник управляющего, Бор, хмыкнул. Он на дух не переносил надутого саманского хлыща и его непонятные шутки.

Сам управляющий, благородный Терво Килич, промолчал. Он был слишком озадачен случившимся. Такого на его памяти еще не было.

Тангу ушли. Все до единого. Над крышами домов-улэйа не курился дым. Сами дома были пусты — об этом доложили Терво стрельцы. Прослышав, что на окраине Хлада творится неладное, управляющий поднял в ружье всю приписанную к поселку роту и приказал вывести «громовые сани». В памяти еще была свежа история с убитым золотоискателем и карательной экспедицией, снаряженной прошлым управляющим. Отцом благородного Терво.

Старик до самой смерти рассказывал о коварстве и кровожадности маленьких собачников. Пусть Терво Килич никогда не относился к словам отца всерьез, сегодня он поступил точно по ним. Теперь ему было вроде как и стыдно.

Сотня пищалей и «громобой». С кем он собрался воевать? Тангу ушли, забрали своих собак, сани-кутэ, на которых возят детей и женщин, даже посуду и утварь из домов. Да, они забыли предупредить его, управляющего, о своем уходе. Не стрелять же в них за это?

— Мастер Калад, — сказал Терво. — Я хотел бы видеть вашего старшину. Мне интересно, что скажет Мастер Атмос. И, Бор, — он повернулся к своему помощнику. — Разыщи мне капитана Мая. Может, его люди знают, в чем дело?

— Да не надо его искать, — пробасил Бор. — Вон он идет. И Мастер Атмос с ним.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

2

После рощи Хатэ совсем перестала обращать на Миху внимание.

Это было еще хуже, чем удар локтем под дых, полученный, когда он попытался ее обнять. Несильный, но умелый и очень болезненный. Миха аж сел обратно на шкуры.

— Ты чего? — выдавил он.

Охотница сняла со стены лук и положила рядом с Михой.

— Одевайся, — сказала Хатэ. — Пойдем в рощу. Буду учить тебя. Стрелять учить.

— Я умею, — гордо сказал сын Атмоса.

Он правда умел. По крайней мере, накладывать стрелу и пускать ее в цель. Его и других мальчишек учил Линек, бывший лейтенант Следопытов. «Пищаль дает осечку, — говорил он. — Скорострел дает осечку. Лук никогда».

Хатэ фыркнула. Присела рядом с Михой, взяла его за правое запястье, повернула руку ладонью вверх.

От прикосновения девушки-тангу по коже побежали мурашки. Но в груди еще жила память об ее ударе. Миха решил блюсти приличия.

— Твоя рука гладкая, — сказала Хатэ. — Это не рука охотника. Вот рука охотника.

Она продемонстрировала Михе свою ладошку с мозолями от тетивы.

— Буду тебя учить, — подвела черту Хатэ.

Внимательно посмотрела на Миху и вдруг щелкнула его по носу. Залилась серебристым смехом.

«Она замечательная», — подумал Миха. Внизу живота разливалось приятное тепло.

Они провели в роще несколько часов. Пока от таежного холода и ударов тетивы у Михи не онемели пальцы.

Очень быстро выяснилось, что Миха не умеет стрелять.

«Уметь стрелять», с точки зрения тангу, означало: в неверном лунном свете с двадцати шагов попадать в круг, начерченный ножом охотницы на стволе дерева. Сначала круг был размером с кулак йотуна, чуть поменьше человеческой головы.

Стоило Михе доказать свою способность управляться с такой мишенью, Хатэ нарисовала внутри круга еще один. Уже с человеческий кулак. И приказала Михе отойти еще на десять шагов.

— Ты неправильно держишь лук, — говорила охотница.

— Ты слишком сильно оттягиваешь тетиву.

— Ты слишком рано отпускаешь тетиву.

— Ты не задерживаешь дыхание.

— Ты не выдыхаешь.

— Ты никогда не научишься стрелять.

— А я и не хочу! — закричал Миха и со всей силы швырнул лук в снег. — Зачем оно мне?!

Все это время он старался не думать, что означает круг на древесном стволе. К чему он готовится, всаживая в него стрелу за стрелой?

— Так нужно, — Хатэ подняла лук и протянула ему. — Это должен быть ты.

— Что я? Что я должен?

— Ты должен выстрелить. Только ты можешь убить йоро-мангу.

Йоро-мангу. Оборотень из Кагалыма. Слуга Черной Звезды.

Алан Атмос. Старшина рудознатцев.

Отец Михи.

— Почему я? — спросил он шепотом. — Если надо… почему не дед Ойон? Не ты?

— Должен ты, — Хатэ подошла к нему, расстегнула Михе воротник, повела по шее указательным пальцем. — Когда злой дух поселяется в теле, он прогоняет душу из сердца. Сердце йоро-мангу превращается в кусок льда. А душа убегает и прячется здесь.

Ноготок тангу уперся в ложбинку между ключицами Михи.

— Если позвать душу наружу — оборотень умрет. Но твой отец не простой оборотень. Он слуга самих Хозяев. В его жилах их черная кровь. Его душа крепко заперта.

Ноготок царапнул кожу Михи.

— Чтобы позвать душу твоего отца — нужна твоя кровь. Душа услышит ее голос и бросит тело. Йоро-мангу умрет. Большое Зло не случится.

— Ты должен будешь напоить острие стрелы из своей руки. Вот так, — Хатэ показала, как втыкать стрелу в предплечье, чтобы не задеть мышцы. — А потом ты попадешь йоро-мангу сюда, — она прикоснулась стрелой к ложбинке. — И освободишь его душу.

ТЕРВО КИЛИЧ,УПРАВЛЯЮЩИЙ ПОСЕЛЕНИЕМ ХЛАД

3

— Как вам это нравится, Алан? — спросил управляющий, обводя рукой опустевшие дома тангу.

Мастер Атмос был бледен и выглядел изможденным. Однако же для человека, потерявшего сына, он держался молодцом.

— Я ожидал чего-то в этом роде, сударь Килич. Капитан Сурга считает, что тангу виноваты в пропаже Михи. И в других ужасных делах тоже.

Благородный Терво пребывал в замешательстве. Он обернулся к Маю, застывшему рядом с Атмосом белым столбом, Снежным Человеком. От Следопыта вроде даже тянуло холодом.

— Так и есть, — сказал Май Сурга. — Мои люди наткнулись в Котловине на трупы людей, убитых дикарями. Там несколько десятков человек. Рабочие, рудознатцы, есть даже Следопыты. Спешил вам доложить и встретил Мастера Атмоса.

— Вот твари, — Бор сжал громадные кулаки. — А ведь говорил вам батюшка, сударь Килич, только вы не верили. Он знал, как с волчатниками дело иметь.

— Постойте, я не понимаю, — управляющий переводил взгляд то на одного, то на другого собеседника. — Капитан Сурга, милейший, вы уверены, что это наши тангу постарались? Не пришлые дикари? Не каторжники?

— Может, и пришлые, — угрюмо сказал Май. — Только зачем наши-то с места сорвались? Все и сразу.

— Нет, я решительно отказываюсь в это поверить, — Терво замотал головой. — Бор, дружок, давай моего йотуна. И построй стрельцов. Мы отправляемся в Котловину.

Управляющий обернулся к Атмосу.

— Я должен увидеть все своими глазами. Вы поедете со мной, Алан?

— Всенепременно, — по щекам Мастера прокатились желваки. — Может, я найду там Миху.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

4

— Что мы делаем здесь? — спросил Миха.

Хатэ не отвечала. Она не разговаривала с ним и замечала Миху не больше, чем поваленный ствол ели, за которым они укрывались. Сначала было просто обидно. По истечении двух часов бдения у тлеющего костерка равнодушие охотницы вывело Миху из себя.

— Слушай, я с тобой разговариваю или с кем?! — гаркнул он.

— Тихо! — велел дед Ойон, появляясь за спиной Михи.

Вот только что его не было. И вот он здесь.

Горбится, опираясь на узловатую палку. Смотрит на Миху одним глазом.

— Хатэ молчит не потому, что не хочет с тобой разговаривать. Хатэ молчит потому, что занята. Она отводит от нас глаза Хозяев Кагалыма. Лучше ей не мешать. Хозяева совсем близко.

Миха хотел было спросить, как маленькая Хатэ отводит ледяные глаза Хозяев. Но тут дед Ойон шикнул и прижал палец к губам.

Хатэ метнулась, разворошила костерок и быстро-быстро закидала его снегом.

Миха не сразу понял, в чем дело. Дед Ойон указал палкой вниз, в Котловину.

Осторожно приподнявшись над поваленной елью, Миха увидел спускающуюся по склону вереницу людей — стрельцов в полушубках и круглых шапках, белых Следопытов, разношерстно одетых поселенцев.

Среди них он острым глазом углядел управляющего Килича. Справа от него шел, настороженно озираясь, здоровяк Бор. Слева помощник отца, молодой Мастер Калад.

Сердце Михи екнуло и пустилось вскачь. Позади Терво Килича, рядом с высоким Следопытом, надвинувшим на лицо капюшон, шел его отец, Алан Атмос.

ТЕРВО КИЛИЧ,УПРАВЛЯЮЩИЙ ПОСЕЛЕНИЕМ ХЛАД

5

Йотунов пришлось оставить наверху и спускаться в раскоп пешком. Обычно покорные твари упирались вовсю, глухо ревели, но отказывались идти в Котловину. Еще одна странность в копилку сегодняшних безумств.

На краю раскопа благородного Терво охватило беспокойство. Живот свело и по всему телу прокатилась волна озноба.

Он даже сунул руку под шубу, под рубахи, и нащупал нагрудную цепь с Сердечным Камнем. На одно ужасное мгновение управляющему показалось, что его Камень, родовой Рубин семьи Килич, пропал. Рука не ощутила привычного тепла.

Лишь зажав оправленный в золото Рубин в кулаке, Терво почувствовал горячий пульс. Сразу полегчало, и беспокойство отодвинулось.

Но спуска «громовых саней» по накатанной рудными машинами колее он все равно ожидал с нетерпением.

Нехорошее чудилось Терво Киличу в морозном воздухе Ледяной Котловины. Он бы и сам не взялся объяснить, от чего вставали дыбом волосы под его соболиной шапкой.

Вроде чей-то пристальный взгляд неотступно сверлил ему затылок. Обернувшись, он увидел лишь Мастера Атмоса, глядевшего себе под ноги.

— Десять человек послал наверх, следить за окрестностями. Еще десяток на тракт, смотреть за йотунами и на всякий случай, — доложился Бор. — Остальные пять десятков при нас, и три мы оставили в поселке. Думаю, справимся с любыми дикарями.

Верный Бор чувствовал, что хозяину не по себе. Старался успокоить, как мог.

— Молодец, Бор, — кивнул Терво. — Полагаюсь на тебя. А где ваши люди, капитан Сурга?

— Часть здесь, — ответил Май. — Остальных разослал на поиски тангу. Двоих отправил к Кагалымскому куму, узнать — не было ли побегов.

— Что за кум?

— Это начальник сыска при Кагалымском лагере, — пояснил Бор. Сам сын отпущенника, как и Май, он понимал каторжный язык, неведомый благородному Терво.

— Верно мыслите, капитан, — кивнул управляющий. — Нуте-с, ведите нас к мертвецам.

МИХА АТМОС. СЫН АЛАНА АТМОСА

6

«А может, и не надо стрелять, — думал Миха. — Вон сколько народу, стрельцы, Следопыты. Выскочить, крикнуть. Отца схватят, свяжут. Там дед Ойон что-нибудь придумает. Вылечит его».

Будто услышав его мысли, дед Ойон покачал головой. И показал Михе на лук. Мол, готовься.

Миха послушно взял лук в руки. Проверил, как натягивается тетива. Сел поудобней, прислонившись к стволу ели спиной. Хатэ показывала ему, как надо будет стрелять. Приподняться один раз, запомнить, где цель. Второй раз встать уже во весь рост, упираясь в ствол ногой. Хорошо прицелиться, пока не заметили. И выстрелить.

Стоило Михе дойти в мыслях до «и выстрелить», как его проняло не на шутку.

Стрелять он будет не в нарисованный кружок. Не в мертвую колоду.

Стрела, которую он вертит в руках, предназначается его отцу. Пусть он оборотень, йоро-мангу, да хоть сам Безликий Опустошитель!

Алан его отец, и в этом мире у Михи никого больше нет.

— Прости, дед Ойон, — сказал Миха Атмос. — Я не буду стрелять.

ТЕРВО КИЛИЧ,УПРАВЛЯЮЩИЙ ПОСЕЛЕНИЕМ ХЛАД

7

Неведомые лиходеи не озаботились тем, чтобы как следует спрятать мертвецов. Оттащили их к стенке раскопа и сложили рядком. Первая же метель укрыла трупы снегом.

Маловато для отвода глаз Следопытов.

Долго смотреть на трупы благородного Терво не хватило. За свою жизнь в Хладе он, конечно, повидал всякое. Но чтобы двадцать, а то и тридцать человек за раз…

— Что за жестокость? — пробормотал он.

Мысли управляющего метались. Когда это случилось? Как? Поселок небольшой, пропажа такого количества народа будет заметна сразу. Значит, убийства произошли совсем недавно.

Но почему у большинства мертвецов такой вид, словно они не первую неделю лежат под снегом?

— Так вы полагаете, капитан, это дело рук тангу?

— Уверен. Вон с краю трое моих лежат. Ни один каторжник беглый руку на Следопыта не поднимет. Знает, что мы за это с него шкуру полосками спустим. А у волчьих детей страха нет.

— Нет, — сказал Баир Калад. — Это сделали не тангу.

— Что?

Терво, Май, Бор и Атмос повернулись к молодому Мастеру.

— Их убили не тангу, — повторил Калад, наклоняясь над трупами. — Подойдите ближе и посмотрите на их раны. Видите, Следопыта закололи мечом, а не зарубили саблей. Где вы видели дикаря с мечом? А тому здоровяку-рудокопу перерезали горло. Какой тангу смог бы до него дотянуться?

— А что скажешь про остальных, умник? — спросил Бор. — Сразу видно, били копьем в грудь.

— Скорее уж широким ножом, — задумчиво сказал Калад. — И всех закололи в сердце. Не думаю, что тангу может нанести удар такой силы. Я слышал истории Следопытов, которые имели дело с одичалыми. Тангу целятся в живот или бьют по ногам, если имеют дело с человеком нормального роста и силы. Вспомните хромого Линека, ему дикарь подсек сухожилие.

— Может, это такая уловка, чтобы мы подумали на беглых? — предположил Терво. От изложенных Баиром подробностей его подташнивало.

— Это не уловка. Мастер Калад говорит все правильно. И беглые тут ни при чем, — сказал Май Сурга. — Этих людей убили мы.

Голос Следопыта был так спокоен, что смысл его слов стал понятен не сразу.

— А? — только и успел сказать Бор.

В руках Мая и Алана одновременно появились черные ножи. Они давно уже прятали их в рукавах.

Капитан Следопытов ударил в грудь Бора, помощника управляющего.

Мастер Недр вонзил ледяной нож в сердце Баира Калада.

Случившийся поблизости стрелец открыл рот, чтобы крикнуть тревогу. Сугроб за его спиной шевельнулся, осыпался, вырос в белую фигуру Следопыта.

Умелые руки охватили голову стрельца в замок. Хрустнула шея.

Один за другим исчезли стрельцы, выставленные Бором наверху. Без единого звука.

Стрела с затупленным наконечником тюкнула в висок стрелка на «громовых санях». Он как сидел, так и ткнулся лицом в казенник «громобоя».

Из горла Терво Килича вырвалось сипение. Неясно, хотел ли он сказать что-то или закричать.

Май Сурга и Алан Атмос смотрели на него. Одинаковыми стылыми взглядами.

— Он носит Рубин, — сказал Сурга.

— Бесполезен, — сказал Атмос.

Капитан Следопытов откинул полу плаща. Обнажил тонкий длинный меч.

Последняя мысль Терво была: «Почему я не бегу?»

Май Сурга отрубил ему голову одним размашистым ударом.

МАЙ СУРГА, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

8

Наклонившись над телом управляющего, Май вытер меч о его шубу. Никто, кроме людей Льда, не видел, как умер благородныйТерво Килич. От спустившихся в раскоп стрельцов их отделяли корпуса землеройных машин. Машинам еще предстояло сыграть свою роль. Пока же…

Он не увидел, откуда прилетела стрела.

Стоявший рядом Алан пошатнулся. Ниже подбородка у него выросло длинное древко.

Мгновение — Май Сурга опознает в древке дикарскую работу. Другое — обхватив Алана, он ныряет с ним за ковш «Крота».

Еще одна стрела, предназначенная уже Маю, зарывается в снег. На сей раз Следопыт успевает заметить, откуда она прилетела. Его люди тоже не дремлют — четыре белых плаща спешат к лучнику, укрывавшемуся до времени за бревном на краю Котловины.

Лучник бежит, успев уменьшить количество преследователей до трех. Две стрелы одна за другой вонзаются под капюшон плаща Следопыта. Тело кувыркается вниз по склону.

Сейчас его заметят стрельцы.

«Пора», — говорит про себя Май, обращаясь к Хозяевам.

Ответом ему вой ветра и рев моторов машин.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

9

Все мешается в голове Михи.

Хатэ рвет у него из руки лук и стрелу.

Всаживает стрелу ему в плечо. Михин вопль боли душит сухая и, как оказалось, очень сильная ладонь деда Ойона.

Стрела, отведавшая Михиной крови, ложится на тетиву. Маленькая охотница вскакивает на бревно. Целится.

Кажется, или ветер подул сильнее?

Хатэ стреляет. Тут же еще раз, достав стрелу из своего колчана.

Миха хочет посмотреть, что там, рвется. Но дед Ойон навалился, прижимает к бревну. Освободиться из его цепких рук не так-то просто.

Хатэ быстро говорит на языке местных. Ни одного знакомого слова, кроме «йоро-мангу».

Дед Ойон отвечает ей. Его отрывистые слова звучат как приказ.

Охотница смотрит на Миху. Ее глаза блестят.

Сорвав с шеи, она кидает сыну Атмоса шнурок с костяными подвесками. Незатейливое украшение тангу.

— Помни меня, — говорит Хатэ.

Спрыгнув с бревна, она исчезает.

В ту минуту Миха еще не знает, что навсегда.

МАЙ СУРГА, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

10

Хозяин появился как всегда — под вой ветра, из непроницаемой снежной пелены.

Сверкая доспехами, он прошел мимо Мая и Алана, остановился. Поднял руки над головой.

Пластины доспехов зашевелились, сдвинулись, открывая темные щели. Из щелей метнулись во все стороны тонкие цепи — десятки цепей из неземного металла.

Извиваясь, они заползали в кабины и котлы машин. Цепи соединили Хозяина с каждой землеройной машиной в котловане.

Вокруг тела Хозяина вспыхнул голубой ореол. Волной сияния он пробежал по цепям, заставил светиться корпуса машин.

Цепи передали машинам волю Хозяина.

В котлах загудел огонь. Колеса и траки выбросили комья мерзлой земли. В пустых кабинах задвигались рычаги.

Железная стена отвалов, ковшей и буров двинулась на ошеломленных стрельцов.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

11

— Лежи, — прошипел дед Ойон. — Высунешься — сразу заметят. И убьют.

Миха не видел, что творилось внизу.

Он слышал железный грохот и свист выходящего пара. Истошные крики, выстрелы, звонкие щелчки рикошетов. Все это снова тонуло в машинном лязге.

Миха не видел, жив ли его отец.

Знал — жив. Чувствовал сердцем.

Он не удивился, услышав его голос. Громовой, искаженный, звучащий, как через металлическую трубу. Но все же узнаваемый голос Мастера Атмоса.

— Сдавайтесь и сложите оружие! Всем вам будет сохранена жизнь!

— Пошел ты! — крикнул кто-то.

Машины согласно взревели. Снизу опять раздались вопли, ужасный хруст.

— Я повторяю последний раз. Желающие сдаться складывают оружие и отходят вправо. Остальные могут принять смерть. Бежать бесполезно, Котловина окружена.

— Зачем он хочет, чтобы они сдались? — шепотом спросил Миха.

— Хозяевам Кагалыма нужны новые слуги, — дед Ойон напряженно вслушивался в каждый доносившийся снизу звук. — Им нужны солдаты.

— Для чего?

Старый тангу посмотрел в глаза Михе.

— Они собирают армию для похода на юг. Раз ты не справился сегодня, мы должны попасть туда раньше них.

От совиного взгляда деда Ойона у Михи заболела голова. Но отвести взгляд не получалось.

«На юг так на юг», — решил он. Лишь бы подальше от лязгающей мясорубки, в которую превратился Кагалым.

— Я скажу, ты побежишь в лес. Пойдешь вдоль тракта. Из-под деревьев не выходи. Они тебя сохранят. Будешь ждать меня возле моего улэйа. Я скоро приду. Пойдем в Грань, тайным путем, через чащу.

В животе Михи шевельнулся болезненный комок.

— А как же Хатэ? — спросил он. — Она пойдет с нами?

Дед Ойон ничего не ответил. И впервые сам отвел глаза.

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

12

Стрела попала под ключицу. Он обломал древко, но наконечник увяз в ране.

Оставайся Алан человеком, он бы испытывал боль. Так на его долю выпадало лишь неудобство от присутствия постороннего предмета в теле.

Одно из многих преимуществ службы Хозяевам.

Атмос обошел Котловину. Следопыты построили разоруженных стрельцов. По одному, по двое их отводили за стальную громаду «Рудокопа», где их ждали черные ножи. Залог верного служения Льду.

Возле «громовых саней» они встретились с Маем. Капитан Следопытов стоял над распластавшимся в снегу телом.

Смуглокожий наемник-южанин мало того, что был лучшим стрелком в Хладе. Он единственный знал, как управляться с громоздкой боевой махиной на санях. Поэтому его оглушили, вместо того чтобы убить. Сейчас Май вонзит ему в сердце ледяной осколок…

Нет, не вонзит. Под распахнутым туягом — телогрейкой, обшитой железными пластинами, — рубаха, заправленная в кожаные штаны. В шнурованном разрезе рубахи видна цепочка с блестящим синим камнем.

Камень подмигивает Атмосу в такт с биением сердца скорострельщика. Южанин оказался носителем Сапфира. Его сердце не уступит Льду.

Алан кивнул Сурге. Май вынул меч, примерился к горлу южанина.

«Стойте».

Хозяин шагнул между ними, возвышаясь, как косарь над колосьями. Опустился на корточки. Протянул руку и сжал Сапфир в огромном кулаке.

На взгляд человека трое Хозяев были похожи как близнецы. Но Атмос различал их без труда. Этот, например, не был тем, кто подчинил машины.

Именно его меч два дня назад пронзил грудь Мастера Недр по имени Алан Атмос.

Хозяин сорвал Сапфир с шеи скорострельщика и отбросил в сторону. Поднялся и пошел прочь.

Сердечный Камень лежал в снегу. Потерявший блеск и цвет, серый. Мертвый.

Уже привычным движением Май Сурга вонзил ледяной нож в грудь южанина.

Лишь одна мелочь омрачила безупречный вкус сегодняшней победы.

Из трех Следопытов, погнавшихся за лучником-тангу, вернулся один. Подволакивая ногу, он склонился перед Атмосом и положил на снег сломанный лук:.

— Это была Хатэ, дочь Майатэ, — сказал он. — Мы схватили ее.

Глаза Следопыта закатились. Он упал, уже не дыша. На левой стороне белого плаща расплывались красные пятна.

Человек бы еще в лесу прекратил бороться со смертью. Слуга Льда должен был сначала исполнить долг.

Из обмякшей руки выпала рукоятка, перемотанная сыромятным ремешком. Ледяного лезвия на ней не было.

Алан Атмос поднял рукоять. Маленькое горячее сердце охотницы смогло растопить Черный Лед. Она умерла, но не стала слугой Хозяев.

Он решил, что, вырезав наконечник ее стрелы, сохранит его. На память.

Воспоминания ничего не значат для человека Льда. Но в эту секунду Алан Атмос не помнит об этом.

ДЕД ОЙОН, ТАНГУ ИЗ ГИБЛОГО КРАЯ

13

Дождавшись, пока Котловина опустеет, Ойон-атын спустился вниз. Походил, глядя под ноги. Разворошил палкой снег.

Нагнувшись, дед Ойон поднял лопнувшую цепочку с маленьким серебряным кулоном. Ее перебила стрела, и она соскользнула с шеи Атмоса. Слуга Льда не заметил. И не вспомнит про нее.

У йоро-мангу нет прошлого.

Старый тангу знает кулон Атмоса. Он уже однажды находил его, не так далеко отсюда.

Внутри кулона две пряди волос. Светлые волосы Алана. Черные волосы его жены, Мары.

На крышке кулона гравированная надпись.

«Тебе. Навсегда».

Человеческая вечность коротка. Дед Ойон знает это, как никто другой в мире.

Тихо бормоча под нос, он прячет цепочку с кулоном. Пригодится в свое время.

Опираясь на палку, старый тангу забирается вверх по склону. Впереди долгий путь на юг. За плечами мерная поступь Хозяев Льда, гостей с мертвой звезды.

Кто окажется быстрее на этот раз?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СОЮЗНИКИ

Глава I Игра в завоевателя

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Слуга, одетый в цвета дома Савина, вкатил в комнату столик с завтраком. Поджаренный хлеб, масло, паштеты и несколько сортов мяса, фрукты. Полдюжины приправ в расписных пиалах.

Южане подходили к любой трапезе обстоятельно. Поваров выписывали из Россыпи, за чревоугодное умение Мастеров платили золотом. Земля Рубиновой Оправы была обильна — горные пастбища давали молоко и мясо, окраины Мирового Леса — дичь, ягоды и мед. Владения Фавелов и Мирна колосились отборной пшеницей.

Якошу Белину, чей замок возвышался в бесплодных сухих степях, а завтрак состоял из ломтя сала и тарелки овсяной каши, ежедневные пиршества были в диковинку. Оставалось поражаться, как большинству встреченных им по дороге в замок Савина южных лордов удается сохранить стройность и живость.

«Чему удивляться? Все свое свободное время они проводят в военных упражнениях. Даже в своем замке герцог не расстается с парой мечей. В его кабинете стоит фехтовальный манекен».

Да, за пиршественным столом и вне его Лорды Рубина ни на секунду не забывали о войне. Только оказавшись с ними лицом к лицу, барон понял, что означает прославленная южная вспыльчивость.

Молодые, едва перешагнув первую Огранку, уже щеголяли шрамами на юношеских лицах. Редкое сборище обходилось без дуэли. Те, что постарше, офицеры латников и рыцари, выпускали пар на ежевечерних турнирах. Грохот и стрельба не стихали до поздней ночи.

Утро в замке Савина тоже начиналось с железной серенады боевых машин. До появления слуги лорд Белин успел полюбопытствовать, что означает разбудивший его лязг и громовые окрики. Но окно гостевых покоев с умыслом смотрело в унылую серую стену. Хозяева помнили, как ничтожна разница между гостем и шпионом.

Расспросить слугу тоже не удалось. Придвинув столик к кровати, он, поклонившись, вышел из комнаты. Южане не поощряли изнеженность нравов. «Здесь не Россыпь. Мужчина, который не может намазать себе хлеб, не сможет защитить свой дом», — говорил Анже Савина, прогоняя слуг от стола.

В этом Якош Белин был с ним полностью согласен. Выбрав самый зажаристый кусок хлеба, он густо смазал его маслом и гусиным паштетом. Положил сверху несколько ломтиков сладкого лука. Посыпал острой красной приправой (приправу ввозили с островов, и названия ее барон не запомнил). Откусил от получившегося бутерброда. Сделал глоток жидкого красного вина, которое на Юге пьют вместо привычного в Серединных Землях пива.

Довольно вздохнул. И зашуршал лежавшими на столике газетами.

Анже Савина получал газеты полозом из Россыпи. Якош понял это, посмотрев на даты. Самая старая газета, «Саманский Герольд», была майская, трехнедельной давности. Кроме нее герцог выписывал еще полдюжины изданий.

Лорд Белин не гнался за модой и по старой привычке читал полугодовой альманах «Вести», посвященный событиям в Россыпи и Оправах. Из всех газет кроме «Герольда» он знал еще выходившего на всю Россыпь «Сплетника», печатавшегося на дешевой желтоватой бумаге. И солидный многостраничный «Дворцовый Голос», издаваемый в Хамоне на деньги казны.

С последнего он и начал.

Набранный крупным шрифтом заголовок гласил:

"СОЛЕНЫЙ ПРИВКУС ГРЯДУЩЕЙ ВОЙНЫ"

«Неужели в начале мая газетчики уже знали про поход Рубиновой Оправы? Тогда они работают получше наших слухачей», — думал барон Белин. Межевые Лорды до последнего уверяли, что армия герцога Савина в очередной раз отправилась усмирять Фавелов, вечно недовольных вассальными обязанностями.

В этом губительном заблуждении они пребывали до того дня, когда объединенные баталии Савина и Фавелов не обрушили стенобитной артиллерией стены их замков.

Однако же в «Голосе» речь шла вовсе не о походе Южных Домов. Автор заметки, начатой на титуле и продолженной на двух следующих страницах, многословно сокрушался по поводу роста цен на соль. Он укорял людей, готовых нажиться на общем горе. Называл имена бесчестных дельцов и делал осторожные намеки на их связь с Управителями Самана и Распола.

Автор напоминал о тридцатилетней давности Соляной Войне, начавшейся также с роста цен на соль. И закончившейся насквозь провальным походом в Горы Вериди.

Тамошние самозваные бароны, хозяева унаследованных от Народа саллахов соляных копей, и преданные им варварские племена крепко держались за свою собственность. Соль была единственным богатством их безотрадного края. Дрались они за нее отчаянно. Армия под знаменами Наместника не продержалась в горах и двух месяцев. Даже «черноголовые», тронная гвардия Хамона, едва ли не впервые узнали позор отступления.

«Мы знаем, кому это выгодно, — завершал автор свою заметку. — Алчным хозяевам Белостенного Самана, связанным тайными и нечистыми узами с разбойными баронами Вериди. Кто как не саманское Братство Солеваров скупает у горцев всю предназначенную на вывоз соль? С тем, чтобы продать ее втридорога на рынках Валита и Хамона. Мы смеемся, выслушивая их байки про растущую армию повстанцев и про угрозу осады. Какая армия дерзнет осадить белые стены Самана, растущие на локоть от каждого лживого слова его Управителей?»

Повстанцы. Барон Белин хмыкнул. От соседей, следивших за делами в Россыпи, он слышал о февральском восстании в Крайних Землях. Каторжане взбунтовались, перерезали охрану и сожгли пару поселков. Неудивительно, учитывая, что за нравы царят в местах, где ведутся лесозаготовка и золотодобыча. О жестокости лагерных приказчиков всякий наслышан.

Лорд Алмаза был уверен, что восстание давно подавлено. Благо у саманцев имелся опыт и военные гарнизоны в Хладе и Гране. А в Пароме, городе формально независимом, но державшем руку Самана, стояла собственная артиллерийская баталия и дружина тамошнего бессменного Лорда-Покровителя. Как там его, запамятовал сложное северное имя. В памяти застрял только обломок родового девиза «Не посрамим что-то там» и медведь, поймавший жирную красную рыбу на синем поле герба.

Лучшее, на что могли надеяться каторжники, это бегство в горы. Там, если варвары не снимут шкуру на свои фартуки-кайелахи, можно прибиться к шайке одного из Соляных Баронов.

«Видимо, речь о другом восстании», — решил лорд Белин.

Отложив «Дворцовый Голос», он взял наугад следующую газету. Ею оказался желтый «Сплетник».

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК — кричали наползающие друг на друга буквы вверху.

На весь первый лист раскорячилось гадкого вида чудовище. Литографию, с которой оно было отпечатано, нельзя было назвать мастерской. Но художнику удалось передать ужас и отвращение, вызванное безымянным порождением горячки.

У существа было паучье тело, высоко поднятое на суставчатых лапах. Две далеко вынесенные вперед клешни. И — самое мерзкое — кольчатая шея, увенчанная подобием человеческого лица с острым носом и огромными глазами.

Приглядевшись к рисунку, барон понял, что тело чудовища сделано из металла. Следовательно, машина. Но кому могло прийти в голову создать подобный агрегат?

У ног чудовища был изображен поверженный и разломанный на куски паровоин. Подпись под рисунком гласила:

ИСЧАДИЯ ТОЛОСА ПРОКЛЯТОГО НА СЛУЖБЕ ПОВСТАНЦЕВ. ПРАВДА ИЛИ МИФ?

— Что за бред? — пожав плечами, лорд Белин отложил «Сплетника» в сторону.

Вместе с кистью винограда он прихватил незнакомую газету «Колесница Новостей». Первая страница была посвящена Празднику Сева в Располе и миновавшему Турниру Чаши в Пределе. Турнирами барон не интересовался, сельскими праздниками тем более. Перелистнув страницу, Якош вновь наткнулся на тревожную заметку.

Армия повстанцев, закрепившись в окрестностях Толоса, совершала дерзкие вылазки. Под угрозой были дороги и железные пути. В Самане был назначен чрезвычайный Сход Управителей.

«Чтение газет определенно не способствует аппетиту», — посетила барона мысль. Он решительно расстался с «Колесницей» и разломил на две половинки сочный гранат.

Алые капли упали на титульный заголовок «Герольда»:

ПОКА МЫ БЕЗДЕЙСТВУЕМ, ЛЬЕТСЯ КРОВЬ!

2

Кабинет Анже Савина располагался в самой высокой башне замка. Она звалась Башня Света как легендарное строение, возведенное силой Ушедших Народов.

Четыре века назад о подножие той башни, скрывавшей Солнечный Камень, разбилась Ночная Орда. В память о славном дне герцоги Савина изображают Башню и Камень на своем гербе.

Вместе с мантикором, чей яростный лик носил на щите Ингид Савина, рыцарь Ордена Солнца Испепеляющего. Победитель Саллахов, принявший титулы герцога и Повелителя Юга из рук своего кровного брата, Озерного Лорда. Исчезнувшего Короля.

К счастью, путь на вершину Башни Света не приходилось проделывать пешком. Для подъема наверх служила решетчатая коробка, приводимая в движение упрятанной внизу паровой машиной. Управлял коробкой посредством ключа-рычага молчаливый дворецкий в алой ливрее. Татуированное лицо и пушистые бакенбарды выдавали в нем островитянина.

Загадка — что заставило гордого жителя Осколков служить Лорду Рубина вдалеке от родного моря. Якош все собирался спросить об этом герцога, но забывал за более насущными разговорами. А неподвижное лицо дворецкого, покрытое синими разводами, где каждая закорючка означала отрубленную голову или потопленный корабль, не очень склоняло к беседе с ним.

Подъемная коробка остановилась. Дворецкий вынул ключ из прорези, отпер им дверь. Жестом предложил барону Белину выйти. Они прибыли прямо в кабинет Анже Савина.

Теперь, когда смолкло громыхание подъемника, барон расслышал азартные выкрики и лязг стали. Дворецкий остался совершенно невозмутим. Не сказав ни слова, он вернулся в подъемник и поехал вниз.

Барону Белину предстояло самому выяснять, с кем сражается герцог Савина.

Кабинет герцога был размером с малую трапезную замка. Высокий сводчатый потолок подпирали четыре колонны, задрапированные в алый холст. В прошлые визиты Якоша между ними располагался круглый стол для совещаний. Вокруг стола стояло полдюжины одинаковых кресел, среди которых высокой спинкой и вышитым родовым вензелем выделялось кресло герцога.

Сейчас стола не было. Вместо него на середину кабинета был выдвинут фехтовальный манекен. Статуя многоликого бойца размером с половину колонны, с четырьмя парами железных рук, в которых было зажато разнообразное оружие. Вращаясь на круглой подставке, манекен поворачивался к герцогу Савина то одной, то другой стороной. И наносил удары мечом, молотом, трезубцем, вращающимся зазубренным диском.

Этим, разумеется, его арсенал не исчерпывался. Хитроумная машина могла менять оружие «на лету». Вот со щелчком меч уполз в железную руку, а вместо него в лицо герцога уставилась шестиствольная пищаль.

С громким выкриком герцог отбил пищаль рукояткой меча в сторону. И тут же вторым мечом ударил в помеченную красным щель на выпуклом нагруднике манекена. Две руки машины безжизненно повисли. Теперь в схватке участвовало только шесть рук.

Лорд Белин наблюдал за герцогом с интересом. Не только как за потенциальным противником (хотя и не без этой мысли, не стоит переоценивать их союз).

Фехтовальный стиль Анже Савина был интересен и сам по себе.

3

Выбор орудия благородной схватки в разных уголках континента разнится так же сильно, как цвета и фасон одежды.

Чем дальше на север, тем проще нравы и прямее клинки. Если двигаться от Самана на северо-запад, к Горам Верили, то мечи начинают удлиняться, достигая просто варварской длины. Таллит, горский двуручник, будучи уперт острием в землю, яблоком достает хозяину до подбородка. А хозяева таллитов очень рослые люди. Сражаются они незамысловато и страшно, нанося огромной силы удары сверху и сбоку. Долго ворочать таллитом не сможет даже очень крепкий человек, поэтому бой стремятся закончить с одного-двух наскоков.

Направляемся к югу вдоль побережья, заходя в портовые города Россыпи. Никт, Орос — везде чувствуется влияние корабелов-островитян. Широкие изогнутые мечи, иногда с зазубринами по вогнутой стороне лезвия. «Акулья челюсть» называется такой клинок у жителей Осколков. В бою островитяне много перетаптываются с ноги на ногу, будто всегда стоят на качающейся палубе. Рубят с оттягом снизу, обманчиво мягко «роняют» меч сверху.

Восточнее, в Валите, где куется самое прочное на континенте железо, идут обходным путем. Длинные, очень тонкие мечи предназначены искать щели в доспехах. Лезвие сходится в трехгранную иглу, как у стилета, — такой меч прошьет любую кольчугу. В последний год вошли в моду выкидные пружинные даги под левую руку. Их удобно прятать в пышных рукавах камзолов, преподнося противнику неприятный сюрприз.

Настоящий бум вызвала дага, соединенная с небольшим пистолем. Движение запястьем, щелчок пружины — и у вас в руках самый неоспоримый аргумент — взведенный, заряженный, готовый к стрельбе. Выкидной механизм можно настроить так, что пистоль стреляет сразу, оказавшись в руке. После можно идти в рукопашную с мечом и дагой. Если останется, против кого идти.

Все ждут, что скажет Хамон по этому поводу. Не признает ли Наместник подобное оружие неблагородным, как было уже с «рогатыми арбалетами», отравленными клинками и прочая, прочая.

А что же в самом Хамоне? Изнеженные аристократы озерного города предпочитают проливать на дуэлях чужую кровь. Братство Бретеров поставляет для этих целей своих Мастеров. Вооружаются с оглядкой на Саман, вечного конкурента, неистощимого на выдумку.

Чтобы перещеголять саманцев с их длинными прямыми мечами, которые верх изящества и целесообразности, жители Хамона богато отделывают рукояти своих клинков. Кузнецы изготовляют немыслимой изощренности гарды. Покрывают лезвия золотом, серебром и сложнейшими гравировками. Такой меч не оружие, а произведение искусства. Неудивительно, что у него будет свое имя и даже родословная.

Случается, среди украшающих рукоять драгоценных минералов попадаются Сердечные Камни. Они наделяют меч необычными свойствами, но и предъявляют нешуточные требования к владельцу. Не по всякой руке клинок, превращающийся в огонь или дающий хозяину умение ходить по воздуху.

Именно такими мечами вооружены Опоры Трона. Рыцари Хамона. Четверо благородных легатов, надзирающих за неукоснительным исполнением воли Наместника в Россыпи и за ее пределами.

За ее пределами.

Волей Исчезнувшего Короля меч, обязанности и привилегии Опоры вручались первым среди лордов Акмеона. Героям и потомкам героев, завоевавшим свои гербы преданностью, силой и благородством.

Сто лет родовые имена Опор оставались неизменны.

Герцоги Савина, Лорды Юга, передавали по наследству Алый Меч, известный также как Воздаяние.

Бароны Белины, Серединные Лорды владели Белым Мечом, называемым Истина.

Князья Фалины, Лорды Хребта, гордились Синим Мечом, носившим второе имя Верность.

Графы Тойво, Лорды Леса, принимали из рук Наместника Смарагдовый Меч. Самый важный из четырех, он был прозван Справедливость.

Лезвие Алого Меча было цвета разлившейся крови. Формой оно напоминало косу, а длиной было почти в рост человека. Гарды у Воздаяния не было. Если рука соскальзывала с рукояти, то владелец мог остаться без пальцев. По всей длине алое лезвие сохраняло невероятную остроту. За Алый Меч не стоило хвататься необдуманно.

Широкий двуручный Белый Меч не боялся ржавчины, его не смела коснуться грязь. О нем было известно, что лезвие издавало негодующий звон, если в присутствии Меча звучала ложь. В руках клятвоприступника Истина наливалась неподъемной тяжестью. Владельца, верного своему долгу, Белый Меч делал неуязвимым.

Синий Меч был легче пера, а вдоль кровостока он носил магические четверостишья Серо Фалина. В полой рукояти таилась тонкая цепь с грузилом. Меч можно было метать, удерживая за цепь, а можно было опутывать ею противника. В бою Верность творила чудеса, удесятеряя силу союзников своего хозяина. Посмей владелец направить Меч против друга — небеса поразили бы его карающей молнией.

Смарагдовый Меч не был похож на обычные клинки. Лезвия росли из его рукояти в две стороны. Баланс их был настолько совершенен, что Справедливость, положенная серединой рукояти на кончик пальца, застывала в равновесии. Но горе тому, кто дерзнет качнуть эти весы в своих интересах. Острота Справедливости разит в обе стороны.

Справедливость. Верность. Истина. Воздаяние.

Четыре Опоры законности. На них, незыблемый как небо, покоится Озерный Трон.

Вот уже четыре сотни лет он пустует в ожидании законного короля.

Триста лет назад глаза Второго Наместника обратились в сторону благородных домов Опоры. Они следили за ними давно и с нарастающим беспокойством.

Они видели, что сила лордов Акмеона возросла многократно.

В ее основе лежала магия Сердечных Камней. Преданность бывших солдат Орденов, ныне малых лордов — Окрестов, Майра, Фавелов и других. Тайное знание Ушедших Народов, секрет создания могущественных боевых машин.

Древоины, самоходы, паровоины-шагатели против городских стен. Сила и жажда власти могли перевесить верность Присяге. Вот уже герцог Савина возвысил голос, дескать, Присягу он давал Трону, а не Наместнику. Сплотившиеся вокруг него дома Юга называют себя Оправой. Оправой Рубина.

«Оправа» звучит похоже на «Опору». Мантия герцога похожа на королевскую. Только меч по имени Воздаяние это не скипетр, замок Огня и Света — не Хамон Озерный.

Значит, конец долгому миру на Акмеоне. Быть войне.

Все знают, что было потом. Сожженная лордами Майра Дубрава и война Лордов Юга с Лордами Леса. Мир на условиях, позорных для виновников войны. Пять лет хрупкого мира, наполненного грохотом наковален, стуком молотов в шахтах и ревом моторов новых паровоинов, встающих в строй.

Первый поход Оправы Рубина на север. Поспешно заключенный Договор городов Россыпи с лордами Серединных Земель. Вечные привилегии в обмен на защиту от огненосных баталий.

Истина, встающая на пути Воздаяния.

Герцог Савина пал на бранном поле. Алый Меч был возвращен в Хамон, где спустя короткое время его вручили новому легату из рядов городской аристократии.

Князь Фалин добровольно отказался от Синего Меча. В войне за Трон его Оправа сохранила строжайший нейтралитет. В дальнейшем лорды Сапфира вели себя крайне замкнуто, их редко видели за пределами родовых земель.

Судьба Смарагдового Меча сложилась неизвестным образом. Он пропал вместе с графом Тойво, но в Озерном Городе так и не появился.

Лишь Белый Меч сохранил своего владельца. Как и триста, и четыреста лет назад, им был глава дома Белинов. Лорд-Защитник Серединных Земель.

Сам Якош Белин не питал особого пристрастия к благородному оружию. Белый Меч висел у него на поясе рядом с шестопером, знаком баронской власти, лишь во время посещений столицы. Остальное время Верность пребывала там же, где и сейчас.

В Оружейной Палате замка Белинов.

4

Лорд Белин вернулся из длинного мысленного путешествия во времени и пространстве в кабинет Анже Савина. К мыслям о непривычной фехтовальной манере герцога.

Несмотря на утрату Мечей и хоругвей легатов, лорды Опор продолжали носить оружие, копирующее формой легендарные клинки. Подражая сюзеренам, так поступали и вассалы. Среди благородных домов складывалось единство вооружения и фехтовальных школ.

Этого единства не существовало для герцога Савина.

Герцог бился двумя мечами. Оба меча были значительно короче Ярости, хотя и напоминали ее шириной и изгибом клинка. У правого меча была небольшая гарда-диск. Меч в левой руке уступал длиной на два пальца, а вместо гарды у него был идущий параллельно лезвию зубец.

Его предназначение оставалось непонятным, пока Савина не захватил этим зубцом направленный в его грудь меч манекена. И ударом рукояти второго меча сверху по плоскости лезвия не сломал его.

Потом он отошел назад и тыльной стороной ладони утер пот с лица. Манекен послушно замер. Его приводили в действие спрятанные под плитками пола пружины. От того, на какие из них и каким весом давят, зависело направление удара, сила и даже выбор оружия.

— Доброе утро, Якош, — поздоровался Савина. — Не желаешь попробовать? С ним, а хочешь — со мной.

— И тебе доброго утра, Анже, — ответил Белин. — От «попробовать» воздержусь. Наблюдать лордов Рубина в бою гораздо приятней, чем в бой с ними вступать.

Анже Савина польщенно усмехнулся. Отдав барону салют двумя мечами, он шагнул навстречу манекену.

Фехтовальная машина ожила. Над пригнувшимся герцогом со свистом пронесся топор. Ответный удар попал в отмеченное красным уязвимое место. Две из четырех действующих рук манекена опустились вниз.

— Как спалось сегодня? — герцог говорил ровно, хотя ему приходилось нелегко. Последние две руки орудовали громадным мечом-таллитом. Такой одним хитроумным ударом не переломишь. — Грохот не мешал?

— Я поставил завесу, — лорд Белин принялся набивать трубку.

— Полезное умение, э-э-э-эх!

Анже принял удар на скрещенные над головой мечи. Сталь выдержала, но сила атакующего механизма заставила герцога опуститься на одно колено.

Незаметная плитка пола поддалась колену со щелчком.

Голова манекена провернулась на шее. Один из четырех ликов — железное лицо с распахнутым в крике ртом — выпустил в герцога струю жидкого огня.

Огненное облако рассеялось. Анже Савина поднялся на ноги, постучал рукоятью меча по грудной пластине манекена. Второй его меч торчал из механического тела там, где у людей находится селезенка.

Манекен оставался в неподвижности. Теперь насовсем.

— Твои умения тоже полезны, — лорд Белин зажал трубку в зубах, пошарил на поясе в поисках огнива.

Герцог глянул в его сторону, щелкнул пальцами. Табак занялся ленивым огоньком.

— Всегда к твоим услугам, союзник, — улыбнулся лорд Рубина.

АНЖЕ САВИНА. ЛОРД РУБИНОВОЙ ОПРАВЫ

5

— Мой отец научил меня многому, — сказал герцог.

Кабинет менялся на глазах. Посрамленный манекен отъехал в свой угол. На его место между четырех колонн выдвинулся стол. Но не тот стол, который лорд Белин видел раньше.

— Он научил меня сражаться на мечах, стрелять и водить паровоина. Научил меня быть сильным и подчинять тех, кто слабее. Рассказал, что стоит быть справедливым к вассалам и беспощадным к врагам.

Крышка стола представляла собой карту континента. Не обычную плоскую карту, нарисованную пером или отпечатанную машиной. Здесь впадины рек и озер были залиты голубым стеклом, горы изваяны из неизвестного материала вплоть до снежных вершин.

По правую руку от Белина высились деревья Мирового Леса (и на каждом из них можно было пощупать руками крошечные листья). Отец-Древо доставало верхушкой барону до груди, споря с Пиком Вериди на дальней западной оконечности стола.

Среди этого великолепия там и тут были раскиданы игрушечные города и замки. Заботливая рука мастера раскрасила черепицу крохотных домов и серый камень донжонов. В Озере Хамон плавали королевские лилии, а в башнях Звенящего Валита блестели медью колокола.

Над воротами каждого города и замка был укреплен крохотный, но различимый герб. Вдоль серых лент дорог стояли межевые камни, на перекрестках железных путей возвышались семафоры. Границы земель были обозначены раскрашенными в цвета владельцев столбиками.

— Мой отец не мог научить меня одному. — Взгляд лорда Савина блуждал над игрушечным Акмеоном. — Терпению.

— Я провел возле этого стола пятнадцать лет. Каждый день, с трех до шести. Со мной были Мастера, нанятые отцом в Самане. Это были единственные люди в замке, кроме отца, чьи приказы я должен был исполнять беспрекословно. Им разрешалось все, даже бить меня палкой и оставлять без обеда. Не разрешалось только помогать мне.

Ладонь герцога прошла над черными развалинами Толоса, коснулась вершин Виноградных Холмов.

— Каждая гора, каждое дерево здесь сделаны моими руками. Каждый дом раскрашен мной. Надписи на указателях и девизы над гербами — это мой почерк. Я клеил ватные облака вокруг вершин Хребта и ездил в Саман, где срисовывал надвратные башни. Я неделю смешивал краски, чтобы придать Окрестному Тракту оттенок красной глины. Я создал этот мир до последнего камешка. За пятнадцать лет я много раз ломал его. Мой гнев был разрушительней, чем войны с Тарту и Ночной Ордой. Дважды он испепелил Акмеон дотла. Мои Мастера вскоре начали бояться меня. Тогда отец сказал, что за каждую намеренную поломку будет отрубать мне палец. Я ему не поверил.

Анже Савина вытянул перед собой левую руку. На указательном пальце сверкнул Глаз Мантикора, рубин в герцогской печатке.

Белин моргнул. У Лорда Юга не было левого мизинца. Только маленький обрубок.

— Ярость лордов Савина ужасна, — тихо сказал Лорд-Защитник.

— Особенно если испытать ее на себе, — согласился герцог. — После этого я перестал ломать и начал строить с утроенной силой. Отец дал мне лучший из возможных уроков.

Он сжал искалеченную руку в кулак.

— Я поклялся, что однажды достойно отблагодарю его за это. Мне исполнилось тридцать, когда отец снова позвал меня в ненавистную мне комнату. Он привел меня сюда и сказал: «Скоро это все будет твоим. По-настоящему. Надо только потерпеть». Долготерпение было его судьбой. Проклятием. В молодости он пытался действовать, как его предки, — в лоб, силой. Раз за разом он терпел неудачу. Знаешь, Якош, что портрет твоего отца висел на стене кабинета? Вон там, — лорд Савина указал пальцем.

Повернув голову, барон Белин увидел черный прямоугольник на деревянной панели стены. Словно огонь аккуратно слизнул портрет, пощадив все остальное.

— С возрастом он даже начал беседовать с ним. «В этом гнезде мерзавцев, тупиц и развратников лишь достойнейший из моих врагов может быть моим собеседником», — так он говорил.

— Мой отец уважал лорда Савина, — сказал Белин. — «В жилах герцога кровь древних героев мешается с ядом зверя, изображенного на его гербе», — он это часто повторял. Но что же случилось с портретом?

— Я спросил отца о том же самом. Аккурат в тот день, когда в обмен на терпение он пообещал мне власть над Акмеоном.

«Есть тайны, которые нельзя доверять живому человеку. Но и держать их в себе невозможно. Я придумал, как вернуть величие нашему роду. Единственно верный план завоевания Озерного Трона. Я вынашивал его девять лет и пять месяцев. Теперь я точно знаю, как надо действовать. Мой план я не решился поведать никому, кроме портрета моего врага. После я сжег портрет и скормил пепел четырем ветрам».

— Я говорил о судьбе, — Анже Савина подошел к юго-восточному краю стола. Здесь чёрную щель Провала обступали деревья Мирового Леса. — О злом роке. Не поддающейся разумению силе, которая превыше всех и всяческих планов. В год моего тридцатитрехлетия она настигла моего отца. Вдвоем со Стеваном Майра они отправились на охоту в Дубраву. Вместо ожидаемого медведя собаки подняли из логова одного из былых хозяев наших земель.

Рука герцога опустилась под крышку стола и чем-то щелкнула. Под тихое скрипение механизма на опушке Леса появилась фигурка чудовища размером с две ладони.

Львиная голова в обрамлении черной гривы, гладкое агатовое тело с перепончатыми крыльями и занесенный для удара скорпионий хвост.

— Моему отцу не посчастливилось встретить одного из последних, а может, и последнего мантикора на континенте.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

6

Нагнувшись, лорд Белин увидел, что на жало чудовища нанизана крошечная человеческая фигурка. Изготовивший ее мастер не поленился раскрасить ее волосы в огненно-рыжий цвет, а мантию в красный.

Теперь красная мантия герцога лежала на плечах Анже Савина. Буйство рыжих кудрей сдерживал золотой обруч на лбу. Сейчас оба глаза Лорда Юга — зеленый и голубой — хранили одинаковое выражение.

Можно было заглянуть в них глубоко. Попытаться понять, о чем думал Савина сейчас и в тот день, когда перед ним на траву положили почерневший и раздувшийся от яда труп старого герцога. Коснуться души хозяина Рубиновой Оправы.

Якош Белин не стал рисковать. Душа лорда Савина, он был в этом уверен, могла обжечь не хуже флогистона. Который, как известно, в избыточном количестве плавит даже камень.

— Так я стал герцогом, не узнав, в чем состоял план моего отца, — голос Анже звучал почти весело. — Передо мной расстилались лишь обрывки картины, не желавшие складываться в единое целое. План, несомненно, был, и мой отец ему следовал. Мне потребовалось два года, чтобы понять ход его мыслей. И все равно, если бы не мой брат, князь Фалин, не его умение говорить с ветрами, развеявшими пепел, посвященный в тайну, для меня до сих пор оставалось бы загадкой, как мой отец собирался покорить неприступный Север.

— Заключив союз с лодрами Хребта, что же может быть проще, — сказал Якош Белин.

Герцог Савина покачал головой:

— Только одно могло заставить князей нарушить клятву и вмешаться в дела, творящиеся у подножия. Сбывшиеся предсказания Песни Небес. Если мой отец и слышал о Песне от своей жены, урожденной Фалин, он не придавал ей никакого значения. Военный союз с Оправой Сапфира он считал невозможным. И все же он нашел способ сокрушить алмазный пояс вашей обороны, Якош. Совершить невозможное, то, что не удавалось никому из Савина.

— Теряюсь в догадках.

— Немудрено, — теперь герцог улыбался, как расшалившийся мальчишка. — Позволь же приобщить тебя к великой тайне.

7

— С первой частью плана моего отца ты уже знаком.

Руки герцога двигали скрытые под крышкой стола рычаги, оживляя игрушечный пейзаж.

— Вот Фавелы поднимают знамя мятежа.

Над маленьким замком вассалов Савина взвился полосатый штандарт. Бойницы ощетинились блестящими пушечками. Со скрипом поднялся мост через ров.

— Отборные баталии Савина маршируют к замку мятежника.

Воротца замка Огня и Света распахнулись. Исполненные с величайшим тщанием фигурки паровоинов и латников, оживленные механикой стола, двинулись по дороге в сторону замка Фавелов.

Приближаясь в то же время к границе Серединных Земель.

— Вам удалось застать нас врасплох, — сказал барон Белин.

Навстречу бойцам Савина мятежный замок выпустил свои баталии под полосатыми знаменами мятежа. Они сошлись в городке Костры, самой южной станции железного пути. Всего в двадцати шести лигах от межевого замка Харат.

Но боя не случилось! Флажки над фигурами Фавелов перевернулись, стали алыми, как у Рыцарей Савина. Две армии перестроились и объединились в клин, направленный на замок Харат.

Вторжение началось.

— До сих пор не могу понять, как вам удалось так быстро взять замок, — сказал барон. — Весть о том, что Рубиновая Оправа наступает, всего на час опередила «солнечное письмо» о падении Харата. В нем не было ни слова о воздушной атаке.

Анже Савина молчал и хитро смотрел на него. Игрушечные завоеватели застыли под стенами межевого замка. Благородный Йарик-и-Харат был Лордом Алмаза второй Огранки. У него должно было хватить сил удержать замок до подхода подмоги из соседних крепостей.

Не хватило. До того, как штурмующие взорвали гелиограф, он успел передать, что замок расстреливают из стенобитных орудий огромной мощи.

«…дырки стенах рост паровоина…»

«…разбили надвратную башню одного выстрела…»

Каждая строчка последнего письма межевого лорда была пронизана ужасом.

Теперь, глядя сверху на живую миниатюру, барон Белин понял ход мыслей Анже Савина и его хитроумного отца.

— Железные пути, — сказал он. — Вы подвезли осадные орудия составом.

— Неплохо, клянусь Пламенем! — воскликнул герцог.

Он подкрутил механизм стола. Станция Костры преобразилась. Самое большое ее здание раскрылось на две части. Внутри оказалась спрятана стоянка не одного, двух бронеполозов!

— Познакомься с «Червем» и «Сколопендрой», Якош, — торжественно произнес Анже.

Барон наклонился над столом, чтобы рассмотреть полозы в деталях.

Четырехкотельная «Сколопендра» тащила шесть открытых платформ, на которых были установлены громадные даже в крохотном масштабе гаубицы. Стены Харата и остальных межевых крепостей оказались на совести длинноствольных чудовищ.

Бронированные вагоны «Червя» числом не меньше десятка были оснащены скорострельными спонсонами и формой напоминали панцирь жука. Сам паровоз нес небольшую курсовую пушку и зубастый ковш-отвал.

— Наследство моего отца, — герцог Рубина любовно погладил бронеполозы. — Он заказывал их по частям, чтобы нельзя было догадаться, глядя на чертежи, что получится в итоге. Мастера Валита до сих пор, я думаю, уверены, что их котлы обогревают мой замок и вращают лебедки раздвижных мостов над горными реками.

— Все же я не понимаю, — сказал лорд Белин. — Как вам удалось снять пушки и приспособить их для штурма всего за несколько часов? На такие громадины должен был уйти целый день, не меньше.

Анже Савина усмехнулся уголком рта.

— Помнишь старую историю о том, как мой добрый дядюшка, лорд Майра, напоил расплавленным золотом Мастеров Оружейников?

Якош кивнул.

— В Россыпи тебе расскажут, что барон свихнулся на почве застарелой вражды с гражданами Валита. Может, так оно и было, но в тот раз дядя выполнял приказ моего отца. Он заказал в Звенящем Граде стенобитные орудия огромного калибра. Их назвали Шесть Сестер. Никто не мог понять, зачем старому безумцу пушки, которые не выдержит ни один нормальный станок. Врыть в землю и гвоздить супостата? Но как доставить их на место?

Издавгромкий свист, «Сколопендра» покинула Южную и двинулась в направлении Харата. Не доезжая до замка где-то пол-ладони, полоз остановился.

— На все вопросы у моего отца был готов ответ. Он придумал, а приезжие Мастера воплотили вагоны-станки для Сестер. С ними можно было вести огонь прямо с полоза.

Шесть платформ «Сколопендры» выпустили металлические лапы, впившиеся в землю по обе стороны состава. При взгляде сверху бронеполоз действительно стал похож на насекомое, в честь которого был назван.

Сестры-гаубицы развернулись жерлами в сторону замка Харат.

— Увы, Мастера не пережили первых испытаний своего детища, — вздохнул Анже Савина. — История с золотом придумана ушлыми писаками «Сплетника». Дядюшка был скуповат и вряд ли стал бы тратиться так бездарно. В действительности все было гораздо прозаичней. Чтобы сохранить тайну, Мастеров закатали в болванки снарядов. И выпалили ими из Шести Сестер.

С оглушительным треском орудия «Сколопендры» выпустили белые облачка дыма. Стены Харата сложились, замок превратился в развалины.

— Зная покойного барона Майра, я уверен, что в момент выстрела Мастера были еще живы, — добавил герцог.

— Как видишь, мой отец подобрал отмычку к несокрушимому поясу верности Севера. Лордов Алмаза можно было победить в поле, но их замки были неприступны. Для любых средств, кроме Шести Сестер.

— Положим, в поле вам нас побить не удавалось, — проворчал барон. — Кроме того, как твои Сестры справятся с заграждениями здесь и здесь? — Лорд Белин указал пальцем станции, укрепленные силами его Оправы. — И как они пройдут по взорванному мосту через Пороги?

— Верные вопросы, — кивнул Савина. — Ответы на них дает мой «Червь».

Повинуясь движениям рук южанина, мост через Пороги распался. Броневагоны с гербом Белинов заняли перекрестки железных путей, держа окрестности под прицелом орудий.

Боевой полоз по имени «Червь» не спеша выполз из своего логова на Южной и взял курс в направлении замка Окрест.

В то же самое время армия завоевателей, усиленная подоспевшими паровоинами, Всадниками Майра и пехотой лордов Мирна, двинулась кратчайшим путем к родовой твердыне Лордов-Защитников.

Навстречу им выползли маленькие, но грозные самоходы Белинов и Палосов, промаршировали панцирные скорострельщики Ладогов.

Южный клин должен был неизбежно уткнуться в отвальные щиты «Буйволов», увязнуть среди холмов и быть разгромленным фланговой атакой. Как уже не раз случалось в истории войн двух Оправ.

— А теперь внимание, — сказал Анже Савина. — Вот что должно было случиться по замыслу моего отца. И случилось бы, если бы князь Фалин не облегчил мне задачу.

«Червь» остановился перед бурлящими Порогами. Следующий за паровозом вагон раскрылся, преобразился в клювастую «цаплю» мостоукладчика. В считаные мгновения он установил сваи и поперечные блоки. Выложил рельсы. Новый мост был похож на скелет древнего огнедышащего ящера, но полоз смог пройти по нему.

Оставалось лишь расстрелять и столкнуть ковшом с путей броневагоны Белинов, выходя в тыл армии Алмаз ной Оправы.

— Это еще не все, — сказал Савина, бесконечно довольный произведенным на Белина впечатлением.

Остальные вагоны «Червя» — блестящие жучиные панцири — раздвинули железные чешуи, открывая спрятанных внутри паровоинов. Шагающие машины были соединены с остроумной подвеской, которая с помощью раздвижной лапы-крана высаживала их из вагона.

Секунды игрушечного времени, часы времени реального. В тылу армии Белина оказалась сдвоенная баталия паровоинов при поддержке латников и пехоты. И спешащая на всех парах «Сколопендра», чьи гаубицы тоже должны были сказать свое веское слово в споре за Озерный Трон.

— Положим, тебе удалось бы разгромить нас. Сровнять с землей наши крепости и замки. Но что дальше? — спросил барон. — Серединные Земли еще не весь Север. Понимал ли твой отец, что на покорение Россыпи может не хватить жизни и его внуков?

— Герцог понимал многое. Он собирался нанести удар в самое сердце Россыпи. Овладеть Озерным Троном. Таков был итог его плана.

Барон Белин скептически хмыкнул. Дернул себя за ус.

— Чтобы добраться до Хамона, надо прошагать полконтинента, — заметил он. — При всей нелюбви Управителей друг к другу они не станут отсиживаться за стенами, ожидая, пока твердыня Исчезнувшего Короля будет захвачена. Ты можешь презирать северян, Анже, но я видел их в деле. «Черноголовых», Ослепительных, артиллерию Валита. С ними непросто совладать.

— Все они присягали Трону, — сказал Савина. — Они подчинятся тому, кто сядет на него. Даже если это будет кровавый пес-южанин. Превосходящий умом всю шайку, плесневеющую в своих библиотеках и университетах. Ум, а не сила выигрывает великие войны, Якош. А мой отец был умен.

Давай вернемся на тридцать лет назад. В те дни старый герцог делал первые шаги к осуществлению своего будущего плана. По его приказу Окрестный Тракт был заминирован так плотно, что даже заяц не мог проскакать по нему, не подорвавшись. Я развею твое заблуждение, Якош, — мой отец не собирался морить Лордов Алмаза голодом. Он понимал, что союзники не оставят вас в беде.

— «Хлебные полозы» из Распола, — сказал Белин. — Если бы не они, тебе бы было не с кем воевать, Анже.

— Именно, — Савина поднял указательный палец с Глазом Мантикора. — Добрые граждане Распола обеспечивали своих Защитников продовольствием без малого семь лет после жестокой выходки герцога. Благо земля вокруг Распола, питаемая благими водами озера Хамон, неизменно обильна.

«Как легко он говорит о тех временах. Достойный сын достойного отца. Знает ли Анже, что за трехдневную краюху могли зарезать прямо на улице? А полозы, приходившие из Распола, приходилось защищать скорострелами от голодных толп».

— Чтобы обеспечить бесперебойную доставку продовольствия, Наместник приказал построить отдельную ветку железного пути, ведущую к Располу. Вот она, — лорд Савина вынул из ножен меньший меч и указал его острием место на столе. — По ней ходили «хлебные полозы». По ней годы спустя должны были прорваться к Хамону «Сколопендра» и «Червь».

— Герцог собирался использовать Шесть Сестер, чтобы угрожать Озерному Городу?

— Именно, Якош. Не сомневаюсь, он бы преуспел. Нет довода убедительней, чем снаряд, способный обрушить крепостную башню. Расстояние от железного пути до города позволяло «Сколопендре» вести огонь прямо по Дому Наместника. Или при желании по королевскому замку.

Железные змейки бропеполозов устремились к сердцу Россыпи. К Хамону, резиденции Наместника, столице Акмеона для тех, кто чтит слово Озерного Короля.

— Отборные паровоины, высаженные «Червем», заняли бы город после артобстрела, — мечтательно произнес Савина. — После этого падение остальной Россыпи не затянулось бы надолго.

Щелчок, и герб над воротами Озерного Города поворачивается вокруг своей оси. Вместо короны, перчатки и лилий на нем теперь башня, камень и мантикор. Над стенами остальных городов поднимаются белые флаги покорности.

Игра окончена.

8

Анже Савина подвел Белина к огромному, во всю стену, витражному окну. Картины из разноцветного стекла изображали поход Ингида Савина против саллахов.

— Я очень серьезно отнесся к моей войне, Якош, — сказал герцог.

Он дернул за шнур. Створки окна повернулись, открывая вид на замок Огня и Света с самой высокой его точки. Наконец-то взгляду Белина были доступны все тайны твердыни врага-союзника.

По южному обычаю в замке Савина не было ни одной прямой линии. Башня Света стояла в центре застывшего каменного водоворота. Стена огибала ее спиралью, постепенно наращивая высоту. Через равные промежутки тело стены раздували «туры» зубчатых башен.

На башенных площадках лорд Белин видел громоздкие гидравлические камнеметы. Об этом древнем, но могущественном оружии он был наслышан от Анже. Вороты камнеметов и скрытые в башнях механизмы подачи зарядов приводились в действие кипящими под замком вулканическими водами. Амуницией для камнеметов служили обломки скал, достигавшие размеров малого паровоина.

Таково было оружие обороны. Чем же повелитель Юга собирался идти в наступление?

— То, что ты видел на поле нашей битвы, — лишь десятая часть нынешней мощи моей Оправы. Я дал паровоина каждому баронету и маркизу. Каждому мелкопоместному лорду — доспехи латника. Каждому крестьянину — ружье. Вооружил всех от моря до Леса. Такой силы Акмеон еще не видел. Но и такой опасности тоже.

По внутренней стороне стены вдоль бойниц змеились открытые галереи. Во время штурма или осады по ним перемещаются скорострелы, легкие стрелометы, котлы с «эрвидоровым огнем». Сейчас эти галереи были полны шагающих боевых машин и пехоты.

У барона зарябило в глазах от обилия гербов и вымпелов. Стальной лязг — уже привычная песня замка Савина — обрушился на него, отодвинул голос герцога в тыл марширующей армии Юга.

Армии, правду говорил Анже, не имевшей себе равных в истории континента.

— О какой опасности ты говоришь? — прокричал лорд Белин. — Восстание в Крайних Землях?

Герцог его не услышал.

— Я рос в уверенности, что моя судьба — быть покорителем Севера, — громко сказал он. — Нелегко, но приходится свыкаться с мыслью, что мне придется заняться его спасением

— От кого? — Белин кричал ему в самое ухо.

«От кого можно еще спасать Север, кроме лордов Савина и их алчных союзников?»

Анже Савина поднял глаза к небу. Донесшийся оттуда рев на мгновение заглушил шум, производимый его армией.

Исполинский авион, раскрашенный в белый и синий цвета, описывал почетный круг над замком. Невероятная машина, в несколько раз больше даже «Лазурной птицы». Настоящая летающая крепость с рядами стрелковых башенок на бортах и крыльях. В воздухе ее удерживали шесть винтов.

Вслед за авионом, прикрепленное к нему тросами, летело полотнище с когтящим гору грифоном и двумя строчками девиза на языке эронов.

На языке птицелюдей писал стихи и произносил заклинания рыцарь Ордена Солнца Восходящего, Небесный Всадник по имени Серо.

— Ответы на все твои вопросы, Якош, ты узнаешь от нашего гостя. Моего благородного брата, князя Таиза Фалина. Лорда Сапфировой Оправы.

Глава II Король-каторжник

февраль 400 года от Коронации

ЮРИС ПО ПРОЗВИЩУ КОЛОДНЫЙ КОРОЛЬ, КАТОРЖНИК

1

Каждое утро в Кагалыме похоже на предыдущее. Такова еще одна из мерзких ужимок судьбы каторжника.

Утром колодных выгоняют из согревшегося за ночь барака. Непроспавшиеся и оттого втройне злобные охранники тыкают каторжан древками глеф, сгоняя в колонны по двое. Тех, кто провинился намедни или же просто не вовремя попался старшине смены на глаза, строят отдельно. Им сегодня не повезло больше других — их впрягут в волокушу саней.

Остальным наденут «обручалы» — железные браслеты на левую руку, прикованные к общей цепи. Цепь пропущена через кольца на прутьях клетки каторжных саней. Так что сначала «обрученных» загонят пинками в эту клетку, установленную на широкие полозья. Места на санях немного — клетка на восьмерых да облучок. Приказом коменданта за недостатком транспорта всю рабочую смену — это значит двадцать пять человек — грузят на одни сани. Десять, положим, сани волокут, но остальных требуется забить кулаками и сапогами в клетку. И двух вертухаев посадить на облучок, меньше по уставу не положено.

А в каптерке вертухайской тепло, варится в котелке запрещенная под страхом батогов чинга и все лучше, чем на ветру, среди колодных. Здесь, в Гиблом Краю, что не каторжник, то из «вечных», клейменных на пожизненное. Терять такому нечего, сунет в бок заточкой — и здравствуй-прощай, служивый.

Потому лютуют охранники, скалят коричневые от цинги зубы, бьют древками наотмашь. А над крышами бараков, над лагерным частоколом и дозорными вышками сверкает чистый звездный бисер и плавает желтый лунный серп. Здесь полгода так, а полгода торчит в зените негреющий золотой кругляш. Как начищенный сол в чужом кармане.

«Утро» в Кагалыме — это слово без смысла, вроде «брат», «свобода» или «жена». Брат тебе здесь волк лесной, свободы век не видать, а жена… Сам знаешь, какая у колодника жена.

«Женушкой» каторжане зовут окованное железом бревно, к которому их приковывают на лесоповале. Длинная, тонкая, но очень прочная цепь связывает «обручало» на левой руке с «женушкой».

Можно отойти на двадцать шагов в любую сторону. Можно работать топором в две руки. Можно присесть на «женушку» передохнуть, если вертухай отвернется.

Но нельзя повернуться к ней спиной и уйти прочь. Оставить Гиблый Край и пойти искать солнце, как поют в песнях бывшие колодники.

«Женушка» держит крепко.

Кроме «женушки» есть еще «сваты» — два вертухая, стерегущих лесоповал.

Один остался на облучке клевать носом, весь укутанный в тулуп. Обманчивая бодрость, которую дарит трава-чинга, быстро сходит, оставляя взамен мутную сонливость.

Второй «сват» прохаживался шагах в тридцати от «женушки». Этот был из молодых, наслушавшихся в каптерке историй о побегах каторжан. Трусил нещадно и по такому поводу грозно щурился на «обрученных», поправляя то и дело натирающий шею ремень «саллаховой пищали».

Пищаль — оружие в самый раз для вертухая. Шесть ее толстых коротких стволов охвачены обручем с поперечной рукоятью наверху. Сбоку ручка, крутить. Стволы забиваются спереди мелко рубленными гвоздями или дробью. Для пущей радости лагерная охрана обожает сыпать в пищали молотый жгучий перец, чтобы ел раны или глаза.

Один поворот ручки до щелчка, кремень поджигает запал. Верхний ствол палит. Следующим поворотом ручки стрелок прокручивает стволы в обруче, подводит следующий запал под огниво. И так двенадцать раз, пока все стволы не выпалят.

При стрельбе пищаль упирают в живот. Дальше чем на пятнадцать шагов целиться из нее — пустая затея. Да и не нужно. Охрана носит пищали, чтобы пугать.

Для расправы у них есть приписанная к лагерю сотня Красных Стрельцов. Прозванных так то ли за алые кафтаны и шапки, то ли за кровавую их работу. В Стрельцы чаще всего идут бывшие же каторжане из вольноотпущенников. Народ, равно лишенный чести, жалости и сострадания.

Иначе в Гиблом Краю не выжить.

2

Кто больше других знает о жизни в Кагалыме, так это Юрис по прозвищу Колодный Король. Вон он сидит, скрестив ноги, на «женушке». Мусолит в тонких губах самокрутку. Глаза его цвета талой воды бдительно косят по сторонам.

Всякий, кто хоть чуть-чуть смыслит в колодной жизни, разом поймет: Юрис человек не простой. На ушах срезаны мочки — так метят молодых воров лорды Рубиновой Оправы. Воров постарше без церемоний ждет огненная яма, но тамошним легавым Король оказался не по зубам. Гнались они за ним до моря, но отстали.

На память о портовых городах остался у него обвитый морским змеем якорь на правой кисти. Татуировка «ночных удильщиков», тайком снимающих груз с зашедших на стоянку торговцев.

Не пойманный и там, отправился он в Россыпь. Тогда еще не Король и даже не Граф, но уже кололи свои люди ему на чуткие пальцы два непростых перстня. Кошачья лапа на среднем пальце — на языке воровских татуировок «тихий вор», почетный ранг, заслуженный не меньше чем полусотней краж. И скрещенные ключи — «ключник», мастер по замкам и механическим ловушкам, человек, полезный в любом деле.

Но не пойман — не вор, а так, сявка. «Ты на воле ходишь, жизни не знаешь», — сказал ему Граф Распола, старый карманник Пуров. Юрис уважил вора. На городской площади он прилюдно стянул кошелек у начальника стражи Распола и дал взять себя только к вечеру, измотав легавых беготней по тесным улочкам.

Был бит солеными плетьми и на год отправлен мостить дороги. Перед смертью Пуров назвал его своим наследником, обойдя многих сановитых воров.

На пути из Графов в Короли много всякого было в жизни Юриса. Его воровская честность и равнодушие к мирским благам проложили ему дорогу в Смотрящие за Общей Казной Россыпи. На тот момент в ней числилось около четырехсот тысяч солов, побольше, чем было у любого Лорда любой Оправы.

Колодный Король мог стать богаче настоящего короля, если бы пожелал. Но он не искал других украшений, кроме синих воровских перстней. И когда пришел срок сменяться — ему идти с воли, а новому Смотрящему заступать, — Юрис дал застать себя в доме городского судьи с шитым бриллиантами корсетом его содержанки.

Одного он не учел. Новый Смотрящий, презрев колодный закон, вступил с судейскими в сговор. Королю назначили каторгу и страшный кагалымский этап, с которого если и возвращаются, то мороженым мясом по реке, среди сплавляемых бревен.

Как положено, был он обрит, клеймен железом и отправлен на север в колодках. В грохочущей тюремной дрезине Юрис доехал до Граня, там его перевели на баржу, идущую вверх по Сплавице. От последней пристани девять верст в живой упряжке по летнему снегу, перемешанному с топкой грязью.

И вот он в Кагалыме.

«Твоя королева, — глумливый вертухай указал ему на свежеспиленную «женушку». — А вот твоя держава, — охранник вбил в «женушку» топор. — Вот твои подданные, — кивок на глухую стену деревьев. — Давай, властвуй».

Юрис шагнул к «женушке». Положил на холодное дерево левую руку, скованную «обручалом». Провел пальцами по мерзлой коре, запоминая узор годовых колец. Ладонью огладил выступы и сучки. Сжал руку в кулак.

Правой рукой выдернул топор. Глянув в застывшие глаза Юриса, вертухай попятился, нашаривая рукой пищаль.

Топор опустился, с глухим стуком вонзаясь в дерево. Лицо Короля не дрогнуло, только разом побледнело, и окаменели скулы. Рванув штанину, он перевязал жгутом обрубок, затянув его зубами. И, качаясь, пошел в сторону леса.

Вертухай, сука, пальнул в спину, но не попал, конечно. Следом не побежал — уходя, Король не забыл прихватить освободивший его топор.

Несколько часов спустя Юриса нашли Снежные Следопыты. Северной ночью он бы уже окоченел, но стоял день, лето, даже снег местами стаял. Умирать Королю предстояло медленно, от слабости и порченой крови.

Но его вытащили и выходили. Сам капитан Следопытов, Май Сурга, тащил его на себе до лагеря. Он часто с тех пор приходил навещать Юриса, приносил ему табак, медвежий жир для здоровья, вяленое мясо. Отец Сурги сам был каторжником, до смерти жил на поселении. Сына он научил метать без промаха ножи, пенить свободу и уважать чужую силу.

Май Сурга уважал Колодного Короля, отрубившего себе руку ради свободы.

3

Глаза Юриса ничего не упустят. Приучены годами уличного промысла подмечать любую мелочь. От внимательности подчас зависит, ляжешь ли ты спать с набитым пузом или впроголодь. А то и жизнь твоя воровская, беспутная.

Все видит Король. Как работает серое лагерное мужичье, паршивая масть. Старается, стучит топорами, выслуживается перед «сватами». Эх, дураки. Все одно лежать вам в холодной кагалымской земле. Стучи, не стучи.

«Обрученные» другого, не мужицкого разбору от работы косят. Друг друга они зовут «братьями», а Короля «старшим». Это люди с пониманием: карманники, конокрады, разбойники. Сбились кучкой в стороне, забивают чингу, байки травят. Давно, до Кагалыма, Король считал «братьев» за своих, делился с ними последней краюхой. Глотки за них был готов резать.

А потом один из них сдал его приставам. Со всей подноготной. Тогда, в промерзшем насквозь вагоне этапа, понял Юрис цену воровскому братству. Да поздно было.

Не смотрит больше Колодный Король на «братьев». Смотрит на вертухая, тот как раз спешит за елочку справить нужду. Забрасывает пищаль за спину, расстегивает тулуп.

Никто, кроме Юриса, не видит, как железной птицей клюет «свата» метательный нож. Точно в шею, пониже уха.

Король знает нож с рукояткой из желтой звериной кости. Знает руку, отправившую его в полет.

Без промаха и сомнений. Как принято у Снежных Следопытов.

Если бы он не разучился улыбаться еще в застенках Распола, Король бы улыбнулся.

Юрис соскользнул с бревна. Зашагал вразвалку к лесорубам. Краем глаза он косился на «свата», оставшегося на санях. И на оживший сугроб, который полз к «свату» со стороны леса.

Вертухай как раз продирал глаза. Сейчас начнет искать пропавшего товарища.

— Эй, — обратился Юрис к первому попавшемуся мужику. — Ты чего стал на пути?

Расставленной пятерней он ткнул беднягу в лицо. Повалил в снег.

— Охренел, калека? — шагнул к Юрису плечистый малый с кривым носом.

Бритая голова каторжника не успела зарасти. Совсем новичок. А то бы ему объяснили, что нельзя связываться с Королем.

Лат по прозвищу Червяк осторожно приложился к бритому затылку кривоносого обухом топора. Лат был из понимающих, пусть и масть у него была не козырная. Грабитель склепов. На кагалымский этап попал за копание в запретных пределах Толоса.

— Прости, старший, — пробасил он. — Не знала сявка, на кого пасть разинула.

— Что там такое! — проорал «сват». — А ну, сейчас же…

Юрис добился своего. Все внимание охранника оказалось приковано к сваре каторжников. Он проморгал появление за своей спиной белого призрака с удавкой в руках.

Крик превратился в хрип. Двадцать сугробов вокруг лесоповала превратились в кольцо из Снежных Следопытов.

Каторжники не успели отпраздновать нежданное освобождение. По неслышной уху команде кольцо блеснуло сталью мечей. И начало сжиматься.

4

Юрис почуял неладное до того, как в руках Следопытов появились ледяные ножи.

Прочел беду в их неподвижных лицах, споривших бледностью с белыми накидками.

Чутье ни разу не подводило Короля. Увидев выходящего из-за деревьев Мая Сургу, он приветственно помахал ему рукой. Шагнул навстречу, всем видом изображая радость.

За спиной Юриса Следопыт выбил ловким ударом меча топор из руки Лата. И воткнул черный нож грабителю склепов в грудь.

Другой Следопыт преградил Юрису дорогу.

Глупец. Кто же становится на пути Колодного Короля?

Юрис ловко пнул Следопыта под колено. Добавил обрубком левой руки в висок. Молниеносно окрутил его шею цепью, прикованной к «обручалу». Зашел за спину, уперся коленом между лопаток. Оглушенный Следопыт захрипел. Меч и черный нож выпали из его рук на снег.

Капитан Следопытов остановился перед Королем и его заложником. Вокруг люди Сурги резали каторжников. Деловито, словно скот на праздник. Дальше чем на двадцать шагов бежать «обрученным» не давала «женушка».

— Будь здрав, Юрис, — сказал Май.

Король схаркнул Следопыту под ноги.

— Шевельнешься ты или кто-то из твоих, сдохнет су-чара, — он затянул цепь. — Дашь уйти, отпущу.

— Ты не понимаешь, Юрис, — голос Мая звучал непривычно и чуждо.

Слишком ровно. Слишком отстраненно.

— Его жизнь ничего не значит. Как и моя. Важно лишь Начертание. В нем есть место для тебя, Юрис. Ты нужен Хозяевам.

Не зря говорят, что от Хлада до Граня нет вещи быстрее, чем нож Мая Сурги.

Посреди лба пленного Следопыта выросла костяная рукоять. Он умер сразу, неживой тяжестью повис на руках Юриса.

Король бросил труп, метнулся влево, вправо. Но с «обручалом» особо не побегаешь. Да и кругом были Следопыты. В их стылых зрачках плескался лунный свет, на руках сохла кровь мужиков и «братьев».

«Оборотни, — подумал Юрис, — как в историях волчатников».

Он сунул кулаком в неподвижное лицо, разбил чей-то нос затылком. Его скрутили, повалили в снег. Сорвали тулуп и рубашку.

На костлявой груди Короля скалился двенадцатиглавый дракон. По одной голове за год тюрьмы или каторги. На плечах мастер колол ему замысловатые короны и герб Исчезнувшего Короля во всю спину. Чтобы не смели сечь батогами.

Мягкий, пошитый из цельного куска кожи сапог Следопыта придавил левую руку Юриса. Его ноги зажали накрепко. Май Сурга опустился возле него на колени, занес над грудью Короля нож из черного льда.

В сиянии луны лезвие ножа стало прозрачным, едва заметным.

— За что живота лишаете, суки? — прохрипел Король в лицо своему убийце.

— Это не смерть, — ответил Май. — Это свобода.

С этими словами он вонзил нож Хозяев Льда в сердце двенадцатиглавого дракона.

Глава III Дорожные рыцари

февраль 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

В ту неделю, что они с дедом Ойоном провели в Гране, Миха не раз вспоминал слова тангу про кагалымское золото, которое не приносит счастья. Среди гостей постоялого двора «Золотая куница» было немало старателей с патентом и без, ловчих, промышлявших шкурой, мехом и костью, прочего свободного люда.

На лице каждого из них лежала невидимая, но ощутимая тень. Печать Гиблого Края. Глаза горели нездоровым огнем, речь была сбивчива, рука всегда держалась вблизи от ножа. Отсюда, из Граня, начинался их поход за сияющим призраком удачи.

Здесь же он чаще всего и заканчивался. За оградой поселка, усиленной скорострельными вышками, раскинулось кладбище. Каждого новоприбывшего первым делом вели сюда. Предлагали посчитать каменные столбики с выбитыми именами. Подумать еще раз хорошенько.

Иные сбивались на второй сотне со счета и поворачивали сани вспять. Но таких было меньше всего. Золотой блеск Кагалыма манил, молва обещала пудовые слитки под каждой елью. Забывала упомянуть про диких тангу, все еще почитавших лучшим украшением ожерелье из зубов белого человека. Про разнообразное зверье, не питавшее особой любви к пришельцам. И, конечно же, про других ловцов счастья, чьи жестокость и коварство намного превосходили дикарские и звериные.

Не было и дня, чтобы снег перед «Куницей» не оказывался испачкан кровью. Поножовщины и перестрелки в Гране были делом столь же обычным, как пьянство, вялый блуд и кости с картами. Здесь каждый жил сегодняшним днем, не надеясь увидеть рассвет после долгой ночи. Люди Граня не тратили время на любовь и дружбу. Любовь покупалась за два сола в «Шелковой Подвязке». Лучший друг мог перерезать тебе глотку над свеженайденной жилой.

В общем, за неделю Миха насмотрелся здесь такого, о чем не писал Руст в «Заморских Записках» и чего подавно было не увидеть в родном тихом Хладе. Нельзя сказать, что картины граньского быта напрочь отбили в нем тягу к дальнейшим приключениям, но поумерили уж точно.

Приключения, думал сын Атмоса, это сверкающая броня паровоинов, мощенные мрамором улицы далеких городов, женщины в пышных платьях и он, Миха, в алом плаще и шитом золотом камзоле. А не «пику в бок, мясо в реку», как, скажем, приключилось с траппером по кличке Шея, снимавшим комнату с ними по соседству.

«Почему мы здесь?» — спрашивал Миха у деда Ойона, делая ударения сначала на «почему» и спустя пару дней на «здесь».

«Ждем», — кратко отвечал тангу. Его, похоже, ничуть не беспокоили суровые нравы белых людей. Вряд ли он видел большую разницу между Хладом, Гранем и Саманом Великим. «Везде одинаково, — объяснил он Михе. — Вы строите стены, чтобы защищаться друг от друга. Лжете и убиваете из-за кусков желтого металла, который нельзя даже есть. Я вас знаю. Я привык. Ты тоже привыкнешь».

Спорить с тангу было трудно.

На исходе недели Миха не выдержал и подступил к деду Ойону с вопросом:

— Чего мы ждем?

Они как раз спустились вниз, пообедать. По обыкновению, дед Ойон занимал столик в самом углу, подальше от прочих посетителей.

Миха ни разу не видел, чтобы старый тангу ел. Пил он только чистую воду, которую для него за отдельную плату хозяин «Куницы» вытапливал из снега.

Дед Ойон наклонил голову набок и хитро посмотрел на Миху. Отвечать он не спешил.

Миха уже собирался повторить вопрос, открыл рот. Дед Ойон вынул из складок одеяния маленький мешок, развязал горловину и вытряхнул его на стол.

Миха так и остался сидеть с открытым ртом.

2

В мешке старого тангу оказалось немало интересного.

На стол высыпалась «саллахова дюжина» фигурок людей и зверей, вырезанных из дерева, камня и кости. Фигурки были крохотные, с верхнюю фалангу мизинца, но очень тщательно вырезанные.

— Это ты, — сказал дед Ойон, указывая на фигурку человечка в одной лыже. — Видишь, рот у тебя открыт. Все оттого, что ты еще глупый и ничего не знаешь.

Миха присмотрелся к деревянной фигурке. И правда, дед Ойон вырезал его с круглым распахнутым ртом. Вот же отродье!

— Сай Олах и его сыновья. — Три черных костяных волка тянулись к фигурке Михи зубастыми пастями. — Идут по твоему следу. Вот Хозяева Сай Олаха и Кагалыма.

По спине Михи прошел мороз. Три фигурки побольше всех остальных до жути напоминали настоящих обитателей Ледяной Котловины. Дед Ойон не стал вырезать им лица — из-под капюшонов смотрела пустота. Зато выкрасил фигурки хитрым составом, серебрившимся на свету.

А вот мечи у них в руках сделал черными. Как и кинжалы у Мая и Алана — эти фигурки Миха узнал без подсказок. Костяного Мая — по белому плащу, отца — по короткой бороде.

Четыре остальные фигурки были Михе незнакомы.

Однорукий человек с лысой головой. Он лежал возле Сурги и Атмоса, ближе к Хозяевам Льда.

Три самые небрежно вырезанные фигурки. Одна большая, другая поменьше, последняя совсем маленькая. Большая и маленькая были сделаны из камня, средняя — из дерева. У большой в руках был здоровенный молот.

Дед Ойон собрал в мешок все фигурки, кроме трех последних. Положил их на ладонь и поднес к самому лицу Михи.

— Вот их мы ждем, — загадочно сказал тангу.

Больше ничего от него добиться не удалось.

3

«Сбегу», — твердо решил Миха.

Он не мог понять, как старик вообще уговорил его отправиться в Грань. Через тундру, путями диких кочевий. Удивительно, что добрались живыми.

И все ради чего? Мир спасать? Добывать несметные сокровища, славу и корону Озерного Короля в придачу? Как бы не так. Задницу просиживать в «Золотой кунице», где всего золота — два зуба горбатого хозяина. Да и те наверняка фальшивые.

Возьми Миха за труд самую малость поразмыслить, он бы сообразил, что дед Ойон его вовсе не уговаривал идти в Грань. Миха пошел сам. Винить было некого, кроме разве что треклятого Сай Олаха.

Оставалось навострить лыжи подальше от Граня, от деда Ойона, от Сай Олаха с его Хозяевами. Куда бежать? Миха пока не знал. Надеялся, что знания, почерпнутые из «Заморских Записок» и рассказов отца, помогут.

Вспомнив об Алане, Миха загрустил. Отец никогда не был особенно ласков с ним, бывало, что и крепко порол. Но кроме него у Михи никого не было. И с отцом всегда было интересно, даже когда он говорил о своих минералах или напивался и вспоминал Мару, мать Михи.

«Мне тебя не хватает, Алан».

«Будьте прокляты, Хозяева Кагалыма».

«Как бы незаметно отвязаться от Ойона, чтобы забрать припасы и лыжи?»

«Куда это смотрит Дед Сова?»

Немигающие глаза тангу смотрели на дверь. Сухие пальцы с длинными ногтями играли одной из трех безликих фигурок.

Дверь распахнулась.

4

Потянуло холодом.

В «Золотую куницу» зашел самый большой человек из всех когда-либо виденных Михой (не считая Хозяев Кагалыма, за людей их Миха не считал). Он встряхнулся, как выбравшийся из речки медведь, ладонью утер налипший на брови и ресницы снег.

Приглядевшись, Миха понял, что дело не только в росте. В новом посетителе все было огромно — кисти Рук, разворот плеч, ширина шага.

Но не это было самой удивительной чертой его облика. Подумаешь, мужик чуть ли не с ездового йотуна ростом, эка невидаль.

Голова гиганта была гладко выбрита с боков. Не тронута была лишь узкая полоса черных волос, тянувшаяся ото лба до макушки. Она давала начало густому хвосту, свисавшему до самых его лопаток.

По выбритой коже головы и мощной шее змеился узор диковинной татуировки. На шее она не заканчивалась, переползала на плечи, грудь и руки гиганта — он был одет в распахнутую меховую доху с обрезанными рукавами. Прямо на голое тело.

А под дохой он носил фартук!

Да, самый настоящий фартук. Вроде кожаного фартука кузнеца, но поверх кожи был нашит кусок ткани с узором. Узор в точности повторял рисунок татуировки — красным по черному. Вверху фартук едва прикрывал грудь, внизу колени. Сразу за ним начинались голенища высоких сапог.

По фартуку-то Миха и догадался, кто перед ним. Житель Соленых Гор. Фартук, вспомним-ка «Записки», зовется кайелах. Его носят только взрослые мужчины, кайелах — предмет их особой гордости. Он достается в результате нелегких и опасных испытаний. У каждого клана горцев свой неповторимый узор на кайелахах. Горцы верят, что узоры призывают им на помощь добрых духов и защищают от злых.

Вот сколько всего разного Миха знал про фартук гостя «Куницы». И еще немало вычитал он в «Записках» про кровавые обычаи горцев, их громадные мечи-таллиты, баронов-самозванцев, правящих окрестностями Пика Вериди.

Народ, собравшийся в трапезной, Руста явно не читал. В фартуке они видели хороший повод для зубоскальства, не более. А что хозяин кайелаха в плечах пошире любого из них — так на всякого громилу у самих пистоли найдутся.

5

— Эй, подруга, еще пива! — окликнул горца траппер в рыжей шапке с лисьими хвостами.

Двое его дружков — на лицо чистые кагалымские каторжники — довольно зареготали. Им вторили из-за соседних столов.

Горец не повел и бровью. Прошел через всю трапезную к стойке, облокотился на нее локтями.

— Милашка, я жду! — голосил траппер.

Он был пьян в дым. Но Миха не сомневался: из зажатого между колен ружья он промаха не даст. Плохие стрелки надолго в Гране не задерживались, пополняли собой армию каменных столбиков за оградой. Этот же — все лицо в шрамах — был одним из старожилов.

— Можешь, спляшешь, сладкая?

Горец бросил на стойку монету, поднял два пальца. Горбатый хозяин поставил перед ним две высокие кружки с шапками белой пены.

Кружки в «Золотой Кунице» были из грубо обожженной глины, с толстыми стенками. В толщине стенок была уловка хозяина, заказывающего кружки у местных тангу. На вид вместимость кружки была изрядная, но только на вид.

Зато весила кружка ого-го. Оставалось только дивиться, как горец без малейшего усилия поднял ее одной рукой. И, запрокинув голову, выпил в три могучих глотка.

Поставил на стойку. Взялся за ручку второй.

— Подруга, я теряю терпение, — громко заявил траппер.

Вторая кружка пролетела через всю трапезную и с грохотом разбилась об его голову.

Удар был так силен, что траппер опрокинулся на пол вместе со стулом. Ружье грохнулось рядом, к счастью, не выстрелив. Шапка с лисьими хвостами откатилась к дальней стене.

— Вот так да, — тихо сказал Миха.

Он не мог понять, когда горец успел отвернуться от стойки и бросить кружку. Вот это быстрота! А меткость! А силища!

Дружки траппера поглядели друг на друга. На невозмутимого горца. На месиво, в которое превратилось лицо их товарища. На ожидающую толпу. Начали вставать, привычно нащупывая пистоли и ножи у бедер.

Поясов со всем висевшим на них оружием на месте не оказалось. Аккуратно разрезанные, они соскользнули по бедрам трапперов и оказались на полу.

У трапперов за спиной громко цыкнули зубом. Они подскочили на месте, обернулись.

Позади них стоял очень маленький бородатый человек в штанах и кожаной куртке. Лысая его голова приходилась точно вровень с крышкой стола. Левую мочку карлика оттягивала вниз удивительная серьга — золотая восьмигранная гайка.

В руках карлик держал страховидные пистоли.

— Ну-ка, быстро, — сказал он неожиданно густым голосом. — Подобрали вашу падаль и вымелись отсюда. Считаю до трех. Раз, — он взвел курок первого пистоля. — Два.

Со щелчком второго курка трапперы проворно схватили оглушенного товарища и поволокли его к двери.

Карлик проводил их стволами пистолей и презрительным взглядом. Когда дверь за ними захлопнулась, он сунул пистоли за пояс. Взгромоздился на табурет, широким движением руки смел остатки трапезы вместе с тарелками.

— Хозяин, жратвы и выпивки! — рявкнул он. — Дан, тащи свою задницу сюда. Отпразднуем нашу первую зимнюю победу.

6

Не успело высохнуть разлитое вокруг стола трапперов пиво, как дед Ойон решительно поднялся и взял свою палку.

— Пойдем, — сказал он.

Миха не стал спрашивать — куда. И так понятно, что к карлику и Дану, его другу-горцу. Зачем — одному деду Ойону известно.

Все лучше, чем сидеть на месте без толку. Интерес к великану в кайелахе отодвинул на задний план мысли о побеге. Миха поспешил за старым тангу, который был тем временем на полпути к цели.

В двух шагах от столика, отвоеванного карликом и горцем у трапперов, Миха услышал обрывок их разговора.

— А где Тинкин, болотная душа? — спросил великан.

Карлик оторвался от пивной кружки, куда нырял чуть ли не всем длинным носом.

— В местной блудильне, где же еще, — ответил он. — «Шелковая подвязка», так она зовется.

Гигант хмыкнул.

— Куртуазно, ничего не скажешь.

Он поднял голову и увидел деда Ойона и Миху.

— Дерих, глянь-ка.

Карлик дернулся, уронил руку на пояс. Тут же успокоился — старый тангу и его спутник не выглядели опасными.

— Плохие времена настали, не подаем, — сказал карлик по имени Дерих.

— В одном ты не прав, — сказал ему дед Ойон. — Мы пришли не просить, а покупать. В другом прав. Времена и правда плохие.

Дан и Дерих посмотрели на деда Ойона, как на редкий сорт говорящего пня.

— Ишь ты, покупатель. Слыхал, Дан?

— Что ты хочешь купить у нас, старик? — спросил горец. — Мы не коробейники, не охотники и не старатели.

— Да уж, с золотом и мехами у нас не густо, — подхватил Дерих. — Разве что куклу смастерить для твоей внучки.

Михе кровь бросилась в лицо. Он только собрался объяснить карлику, что приходится деду Ойону не внучкой и даже не внуком, как мерзавец обидно захохотал. Михе стало вдвойне обидно — попался на такой простой крючок.

Не обращая внимания на подковырки Дериха и не ожидая приглашения, дед Ойон уселся к ним за стол.

— Золото есть у меня, — сказал старый тангу.

И бросил на колени Дану увесистый мешочек.

7

Дан развязал мешочек, заглянул внутрь.

— Так… — озадаченно протянул он.

— Что там? — поинтересовался Дерих, рисуя указательным пальцем разводы на крышке стола. — Сушеный помет, который у здешних дикарей вместо денег?

— Золотой песок, насколько я могу судить, — ответил горец. — Посмотри сам.

Он передал мешок карлику. Тот взял, пошерудил в мешочке пальцами. Поднял бровь.

— Интересно, — пробормотал Дерих.

Он выудил из кармана куртки маленький тубус с линзами, ввинтил его в правый глаз. Из другого кармана на свет появились тонкие щипцы. Ими карлик извлек из мешочка сверкающую песчинку, поднес ее к тубусу.

— Очень интересно, — повторил он.

— Что ты видишь, братец? — спросил Дан.

«Братец?» — удивился Миха. «Братьями» называли друг друга многие каторжники. На каторжников Дан и Дерих были совсем не похожи.

На братьев, впрочем, они походили еще меньше.

— Я вижу топливо и смазку для нашего малыша, — ответил Дерих. — Ремонт брони, замену износившихся суставов, прочистку стволов. Пара новых сапог мне. Меховую шапку, тоже мне. Останется еще на поход в «Шелковую подвязку». Но это не все, что я вижу.

Карлик нагнулся вперед, прищурил левый глаз, глядя на деда Ойона через тубус.

— Я вижу хитрого старого дикаря, которому зачем-то понадобилась пара бродяг нашего сорта. Он совсем не боится, что мы сунем ему между глаз, заберем золото и откланяемся.

— Не боюсь, — подтвердил дед Ойон. — Вы честные люди.

— Ты нас совсем не знаешь, старик, — сказал Дан.

— Уже знаю, — возразил тангу. — Ты же заплатил за два пива. А собирался выпить только одно.

— Хо! — горец рассмеялся и хлопнул по столу ладонью. Тарелки и кружки подскочили. — Неплохо, клянусь Змеем! Ты мне нравишься, старик. Не порти мое впечатление, кончай темнить. Говори, зачем ты швыряешься золотом?

«Да, я бы тоже не отказался узнать», — подумал Миха.

— Мне и ему, — тангу показал на Миху, — нам нужны спутники. Мы идем в Паром.

Карлик и великан-горец переглянулись.

— Какое совпадение, — сказал Дерих. — Мы тоже идем в Паром. Точнее, шли. Пока у нас не кончилось топливо и деньги на него.

В голове у Михи раздался звонкий щелчок. Разрозненные детали собрались в единое целое. Масляные пятна на штанах и куртке Дериха, опаленный мех дохи Дана. Ремонт брони. Паром. Точно!

— Я знаю, зачем вы идете в Паром! — вмешался он в разговор. — Вы Дорожные Рыцари. В Пароме проходит Турнир Северной Чаши.

Похоже, о нем совсем забыли. Даже невозмутимый Дан уставился на Миху с удивлением. Остроязыкий Дерих не нашелся ничего сказать, кроме:

— Сообразительный малец. Весь в дедушку.

Миха был страшно горд собой.

— Да, мы направляемся в Паром из-за Чаши Севера, — сказал Дан. — А вот вам какой там интерес?

— Нам нужно на юг, — сказал дед Ойон.

Миха знал: если старик говорит с такой интонацией, это его последние слова. Дан оказался понятлив и не стал вести дальнейшие расспросы.

Дерих не мог успокоиться.

— Погоди, но почему мы? За малую горсть из этого мешка любой здешний житель отвезет вас в Паром на парадных санях.

— Или перережет глотку и оставит гнить на обочине, — вскользь заметил Дан.

Дед Ойон кивнул.

— Вы нездешние, — сказал он. — Кагалым вас не тронул. Вам можно доверять.

Дерих молча развел руками.

8

Они вышли из «Золотой куницы». Миха тащил их с Дедом Ойоном скудный скарб — две пары лыж и сумку с припасами. Сам тангу шел впереди вместе с новыми спутниками.

Решено было не затягивать с отбытием. Дерих обещал, что за час он раздобудет горючку в нужном количестве. Благо за золото можно было купить все, что угодно, вплоть до южного флогистона тройной очистки.

— А мы так и не познакомились, — сказал гигант-горец. — Я Дан, прозываемый, между прочим, Молот. Это мой брат…

— Дерих, — буркнул карлик. — Просто Дерих. И не сметь придумывать мне разные клички.

— Так вы все-таки братья, — не удержался Миха.

Дерих посмотрел на него угрюмо. На его лице ясно читалось, что такие слова он слышит не в первый, далеко не в первый раз.

— Долгая история, — сказал Дан. — Как-нибудь на привале, у костра…

— Эй, братец, — карлик дернул горца за полу дохи. — Глянь,кто дожидается нас у коновязи.

Сначала Миха не мог разглядеть никого, кроме пары привязанных йотунов. Мохнатые гиганты дремали, свернувшись клубком на снегу. Дерих явно говорил не о них.

Сделав шаг вперед, Миха увидел то, что скрывала от него туша йотуна. Троица давешних трапперов прикорнула бок о бок с йотунами. Все трое были аккуратно связаны по отдельности и общей веревкой, примотанной к столбику коновязи.

Сделав еще шаг, Миха увидел за коновязью того, кто так «позаботился» о трапперах.

Он был одет даже больше не по погоде Граня, чем Дан. Сверху на нем был балахон с отброшенным за спину капюшоном. В темноте балахон показался Михе черным, на самом деле он был серо-зеленого цвета.

Под балахоном, как выяснилось позже, был зеленый щеголеватый камзол с множеством блестящих пряжек и такого же фасона штаны. К пряжкам и застежкам владелец камзола был очень неравнодушен. На его высоких сапогах их насчитывалось не меньше чем по полдюжины.

На голове у него была забавная шапочка с двумя перьями, торчащими как рожки. Он стоял, опираясь на очень длинный тонкий шест. Михе показалось, что он не совсем твердо держится на ногах.

Подойдя ближе, сын Атмоса ощутил сильный винный дух. Человек с шестом был пьян.

— Друзья! — воскликнул он. — Какая радость видеть вас!

— Что здесь случилось? — спросил Дан, разглядывая трапперов.

Трапперы были без сознания.

— О, это дивная история, — зеленый человек одной рукой держался за шест, второй сопровождал свой рассказ жестами. — Оставив притон неги и страсти, я отправился на поиски еды и ночлега.

— Отбросим поэзию.

— Тебе не смею противоречить, Дан. Отбросив поэзию, я шел в «Золотую куницу». Перед самой дверью две бутыли вина, выпитые мной на посошок в «Шелковой подвязке», с неудержимой силой позвали меня оросить коновязь. В то время пока я облегчался, я услышал за спиной беседу этих негодяев. Они уговаривались подстеречь вас, друзья, и предать жестокой смерти. Разумеется, мне не оставалось ничего другого…

— Как ты узнал, что они говорят о нас, пропойца? — вмешался Дерих.

— О, это было проще простого, — зеленый человек взмахнул рукой. — Едва они упомянули уродливого злобного карлика…

Дерих зарычал. Дан успокаивающе положил огромную ладонь ему на плечо.

— Возвращаясь к моему рассказу: мне не оставалось другого, как напасть на них первым. Разумеется, они не смогли оказать достойного сопротивления, жалкие бродяги, уповающие лишь на свои кривые стволы. Я связал их собственной веревкой. При них не отыскалось денег, лишь связка шкурок. Я забрал их как трофей.

— Про деньги наверняка врет, — сказал Дерих.

Дан обернулся к Михе и деду Ойону:

— Господа, позвольте представить вам нашего друга Тинкина. Трезвый или пьяный, он лучший сквайр на всем Континенте.

— И изрядный говнюк.

— Дерих, ты жалкий завистник, — лучший сквайр поднял тонкий палец. — Завидуешь моему таланту, красоте и успеху у женщин. Господа, после столь лестной рекомендации, данной мне милордом Молотом, позвольте узнать ваши имена и титулы.

— Меня зовут Ойон-атын, — сказал тангу. — Его — Миха Атмос. Мы идем вместе с вами в Паром.

— Чудесные имена, хоть звучание и непривычно. — Миха мог поклясться, что Тинкин вот-вот сползет по своему шесту вниз. Удивительно, как в таком состоянии он умудрился справиться с тремя опытными охотниками. — Жаль вас разочаровывать, но мы не скоро отправимся в Паром. Наш верный «Молотобоец»…

— Наш верный «Молотобоец» через час снова будет на ходу, — сказал Дерих. — Постарайся за это время хоть малость протрезветь.

— Что за непристойные намеки, карлик? Я трезв, и мой разум чист, как валитское стекло.

В подтверждение своих слов Тинкин, не меняя царственной прямоты осанки, рухнул прямо в сугроб.

9

— Вот он, наш красавец, — с гордостью сказал Дан.

«Молотобоец», пригнанный на задворки «Куницы», был первым паровоином, которого Миха видел вживую, а не на картинке.

Надо сказать, знакомство было незабываемым.

Главная труба, декорированная под цилиндрический шлем с глазной прорезью, приходилась вровень с крышей «Золотой Куницы». Шириной «Молотобоец» был в половину главной улицы Граня.

— Ух! — сказал Миха, задирая голову.

Из прорези на «шлеме» вырывались искры и язычки пламени. Грозное и жуткое зрелище. Бронированное тело нависало над Михой, над гостиницей, грозя раздавить их в кашу, не делая разницы между человеком и зданием. Опущенные руки паровоина венчались завидными кулаками — такими можно сокрушить стену, вбить в землю всадника вместе с йотуном или лошадью. На плечах «Молотобойца» возвышались пушечные башенки.

— Нравится? — спросил Дан.

Миха часто закивал головой. Корпус паровоина был расписан тем же узором, что и кайелах Дана. Коленные пластины были оскаленными мордами чудовищ с торчащими бивнями. Не только украшение, но еще и средство против вражеских латников.

Миха подумал, что никому в жизни он не завидовал так, как завидовал сейчас Дану. Великан был водителем «Молотобойца». Великолепная машина подчинялась ему.

Но даже удовольствие побыть с паровоином рядом стоило всей скучной жизни в Холодном Поселении. А ведь они идут в Паром, на Турнир, где будут десятки паровоинов. У Михи захватило дух. О таком никто из его друзей в Хладе не мог и мечтать.

Он поделился этой мыслью с дедом Ойоном. Тот, как всегда, все испортил.

— Твоих друзей забрал Черный Лед, — сказал старый тангу. — Все, о чем они мечтают, — продолжать служить Хозяевам.

Дед Ойон постучал палкой по железной стопе паровоина.

— Надеюсь, эти ноги ходят быстрее, чем ноги Хозяев и их армии, — сказал он. — Мы должны успеть в Паром раньше них.

Глава IV Князь Таиз Фалин

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Гнездо Восхода, родовой замок Фалинов, был полон горнего воздуха и света. Он весь состоял из открытых переходов, террас и ажурных мостиков, перекинутых между игольчатыми башнями.

После грохочущего замка Савина, с его кровавыми витражами, неповоротливой мебелью и пустотелыми доспехами, лорд Белин чувствовал здесь необычайную легкость. Он честно признавался себе, что и его собственный замок покажется утомительно простым и тесным по сравнению с тянущейся к небу твердыней Фалинов.

Он пробыл в Гнезде Восхода всего несколько часов, но уже успел полюбить это место. И преисполниться глубокой симпатии к его хозяину.

Князь Таиз Фалин был необычным человеком.

Среди Лордов Оправ, наследников древних магий, потомков великих воинов, редко встретишь серую посредственность. Но даже на столь внушительном фоне молодой Лорд Сапфира блистал ярче прочих.

Таиз Фалин лучился энергией. Его движения и речь были стремительны и в то же время наделены особой плавностью. Слова напевно перетекали одно в другое, он не мог усидеть на месте, вскакивал, ходил. Ткал руками в воздухе невидимую ткань, закутывая ею собеседника с ног до головы. За время пути от замка Савина лорд Белин узнал от князя название каждой вершины Хребта, мимо которой пролетал авион. Насест Грифона. Сломанный Кинжал. Спящий Барс. Башня Радости и Печали.

Каждое название было связано с легендой. Легендой был сам Серо Фалин, переложивший историю гор на стихи. Лорд Белин, читавший поэмы Небесного Всадника в юности, поразился тому, как звучат их строки в устах потомка Серо. Когда князь прочел наизусть «Грозу над перевалом», Якошу показалось, что он слышит раскаты грома.

Стоило колесам авиона коснуться посадочной полосы Гнезда Восхода, над Голубым Хребтом пролился дождь.

2

К ужину барона Белина и герцога Савина пригласили не в трапезную замка, а в библиотеку. Сопровождала их стройная черноволосая девица в голубом — в Оправе Сапфира прислуживали только женщины. В этом, как и во многом другом, Лорды Хребта подражали Народу эронов.

«Странный обычай, — сказал лорд Савина на саманском диалекте. Его взгляд был прикован к округлым бедрам провожатой. — Но приятный, не находишь?» Якош согласно кивнул. Дворецкий герцога Савина, чье татуированное лицо хранило мрачную тайну, не годился, чтобы услаждать взор. Молодая горянка — другое дело.

«Наверное, все дело в здешнем воздухе», — подумал Якош Белин. Он глубоко вдохнул, расправил плечи и почувствовал себя на десять лет моложе. Барону захотелось, чтобы их провожатая обернулась и подарила ему свою улыбку.

Библиотека, куда привела их служанка, была одним из немногих помещений замка, расположенных целиком под его крышей. Твердыни Сапфира распахнуты навстречу солнцу и ветрам, но книги боятся сырости, жары и холода. Книги боятся крыс. О последних заботились сторожевые совы, сидевшие на высоких насестах. Поначалу лорд Белин принял их за чучела. Пока не заметил, как одно из «чучел» наблюдает за ним, поворачивая голову.

Библиотека Гнезда Восхода была огромна. Плотно уставленные кожаными корешками ярусы уходили под сводчатый, с росписью потолок. Последний раз такое количество книг лорд Белин видел в Хамоне, в Доме Наместника. Тамошняя библиотека была оснащена механизмом поиска и доставки нужного манускрипта. Каким образом розыск ведется здесь, оставалось только гадать.

Накрытый для трапезы стол смотрелся в храме знаний варварски и чуждо. К счастью, их не ждали принятые у южан изыски. Сыр, вино, хлеб. Баранина с луком. Зелень. Гостеприимным жестом Таиз Фалин указал им на стулья с подложенными подушками.

Князь был одет парадно. Белый мундир с серебряными патронташами на груди, остроносые сапоги, черный «крылатый» плащ, вздымающийся на плечах. Такие плащи, на местном наречии «атвар», могли носить только люди благородной крови. И только пилоты авионов, Рыцари Небес.

— Простите, друзья, что являюсь перед вами, одетый не для дружеской трапезы, — с искренним сожалением сказал князь. — Но я встречал мою невесту, а после так спешил к вам, что не успел переодеться.

— Гуинре здесь? — удивился Анже Савина. — Почему же ты не представишь ее барону? Мы бы ничего не имели против ее общества, правда, Якош?

— Само собой. Знакомство с вашей невестой большая честь для меня, князь.

— Завтра. Знакомиться будем завтра. Прошу прощения теперь от ее лица. Перелет был очень тяжелый. Едва оставив Гнездо Дождя, авион Гуинре попал в грозу. Моя невеста сама вела машину и очень утомилась. К сожалению, она не сможет почтить нас своим присутствием.

— Увы, — сказал Савина. — Передай ей наше сожаление.

— И восхищение ее мужеством, — добавил Белин. — Не думаю, что вести авион в грозу легкое дело.

— Моя Гуинре прирожденный пилот, — улыбнулся Таиз. — Летняя гроза не задержала бы ее. Но вместе с необычными холодами к нам пришла мать всех гроз. Я видел, как молнии язвили склоны гор, и не покидал наблюдательную башню, пока не показалась машина Гуинре. Моя невеста едва могла говорить от усталости и волнения. Она волновалась за свой экипаж и за исход нашего сегодняшнего разговора. Наши судьбы зависят от него. Не вижу возможности откладывать его начало. Позвольте тост.

Князь встал. Вместе с ним поднялись лорд Белин и Анже Савина.

— Милорды, я хочу поднять эту чашу за дружбу, — сказал Таиз Фалин. — За дружбу между нами и нашими Оправами. Дружбу крепкую, как горы, и высокую, как небо. Но мой тост будет немыслим, если прежде я не принесу извинения.

Князь повернулся к Якошу:

— Барон, совсем недавно мы сошлись с вами на поле боя. И бой наш не был ни честным, ни равным. Мои люди напали на вас без предупреждения, обрушились с небес, как грифон на лань. За это, за пролитую кровь, за посрамленную честь — я прошу у вас прощения.

Свободной от чаши рукой князь Фалин внезапно выхватил кинжал. Повернув оружие рукоятью вперед, он протянул его барону.

— Молю вас, примите мою жизнь в обмен за жизни ваших павших бойцов или примите мои извинения, барон, — сказал Таиз без грана фальши.

Якош мог поклясться, что в глазах князя блестели слезы!

— Помилуйте, князь, — решительно сказал барон Белин, отодвигая предложенный кинжал. — Перед лицом опасности, о которой мне стало известно, какие могут быть счеты. Я, разумеется, прощаю вас.

Князь Фалин просветлел лицом.

— Тогда давайте же скорее выпьем и преломим хлеб, как приписывает друзьям обычай, — сказал он, вкладывая кинжал в ножны. — А после я расскажу вам, барон, про Исход Эронов.

ТАИЗ ФАЛИН, ЛОРД САПФИРОВОЙ ОПРАВЫ

3

— Мне часто приходилось слышать, что детство — счастливое время, — сказал лорд Фалин, задумчиво кроша хлеб над тарелкой. — Время без забот и печалей. Пора искренней дружбы и легких расставаний. Хотел бы и я запомнить мое детство таким.

Таиз поднял светлые глаза на лорда Белина.

— Запомнить его без болезней, без месяцев жестокой лихорадки, вспыхивавшей от каждого сквозняка. Без презрительных взглядов моих дядьев — высоких, сильных, крепких. Настоящих мужчин. Настоящих воинов. «И это будущий князь», — шептались они, когда думали, что я не слышу. «Свела в могилу мужа, какой был человек, ах! Не человек, скала. Посмотрите, что делает с сыном. Настоящая ведьма», — говорили они о моей матери.

— Жаль, что я не слышал, как отзываются о почтенной княгине, — Анже хрустнул костяшками. — Я бы вбил слова им обратно в глотку.

— Успокойся, брат, — Таиз положил ладонь на запястье герцога. — Снег давно укрыл их головы, годы согнули спину. Я простил их. А моя мать никогда и не держала на них зла. Я начал с моего детства, уважаемый барон, не затем, чтобы вызвать сочувствие, — снова обратился он к Белину. — Я лишь хочу сказать, что оно не было похоже на детство будущего носителя атвара и шапки князя. Мои сверстники из других Гнезд проводили время, постигая езду на солнцерогах, «железную пляску» и пилотирование авиона. Я же большей частью лежал в постели. Единственным моим утешением, развлечением и занятием были книги.

Как многие мальчишки, жаждущие приключений, я начал с «Заморских записок» островитянина Руста. Реальные и вымышленные места и обитатели Акмеона — все это увлекло меня. Закружило в ярком хороводе детских впечатлений.

Лицо князя стало мечтательным.

— Хозяева пещер, мастера верили, называемые также саллахами. Северные варвары, сражающиеся голыми, полагаясь лишь на свои гигантские мечи и защиту магических татуировок. Дриаты, полулюди-полурастения. Яростные обитатели вулканов — эрвидоры, в чьих жилах вместо крови течет магма. Темнокожие тангу, повелители волчьих стай и северных ветров. Каменные твердыни Солнечных Орденов, хранящие хрупкое человеческое тепло. И над всем этим крылатые эроны, Повелители Неба.

Таиз Фалин указал вверх, на расписной купол потолка. Над головами собеседников реяли существа с телами людей и головами и крыльями птиц. Цвета фрески со временем потускнели, но все еще можно было разобрать: летуны были одеты в богато украшенные металлические нагрудники и шлемы-маски с гребнями из перьев, вооружены луками и ятаганами.

— Эта фреска — подарок великого Мастера Рамока последнему Князю Эронов. На ней изображены владыки Старших Гнезд. Как повествуют «Записки» Руста, Гнезд было семь. Гнездо Грозы, Гнездо Бури, Гнездо Дождя, Гнездо Тумана, Гнездо Облака, Гнездо Радуги и Гнездо Восхода. Сведущий человек умел различать их обитателей по цвету одежд и жестких перьев на внешней стороне предплечий. Эти цвета, как и названия Гнезд, унаследованы нами, Лордами Хребта. Грифон на моем гербе золотого цвета, как родовые перья эронов Гнезда Восхода.

— Позвольте, лорд Фалин, — сказал Якош. — Вы говорите, что Гнезд было семь. Но я смею утверждать, что фигур на фреске всего шесть. Если меня не обманывают глаза.

— А вас не так-то просто сбить с толку болтовней, барон, — хитро улыбнулся Таиз Фалин. — Но вы же простите мне мою страсть к долгим рассказам? Со времени моего несчастливого детства многое изменилось. Кроме одного. Я по-прежнему испытываю нехватку собеседников. Увы, сотни проглоченных книг высокой стеной отделяют меня от уважаемых собратьев по Оправе. А в вас я нахожу внимательного слушателя и человека незаурядного ума.

— Слушать вас — удовольствие, князь, — поклонился Белин. — Что касается моего ума, эта похвала незаслуженна. Мне не довелось прочитать и двух десятков книг. И я куда лучше разбираюсь в выращивании табака, чем в истории континента.

— Барон скромен. Качество, приличное выдающемуся человеку, — заметил Анже

— Полноте, герцог. Продолжайте, умоляю вас, князь.

— Понять, в чем секрет фрески, нам поможет одна книга.

Лорд Таиз Фалин вытянул правую руку перед собой. Левой рукой он поднес к губам крохотный серебряный свисток. Подул в него.

Свисток не издал ни звука. Над головой лорда Белина захлопали крылья. Большая ушастая сова села на руку князя. Моргнула глазищами.

Лорд Фалин нагнулся к сове и прошептал несколько слов. Снова подул в свисток.

Ухнув, птица сорвалась с его руки и поднялась вверх. Она описала над столом круг, унеслась под самый потолок.

Прошла минута, две. Сова вернулась, с натугой размахивая крыльями. В когтях она тащила увесистую инкунабулу — том в кожаном переплете с золотыми защелками.

Князь взял книгу и скормил птице кусочек мяса. Сова вернулась на свой насест.

Лорд Сапфира положил книгу перед собой. Неторопливо расстегнул защелки.

— Перед вами самая полная литография Рамока Саманского, — сказал Таиз, переворачивая обложку с золотым тиснением. — Издана Братством Художников и раскрашена вручную одним из последователей великого Мастера. Под каждым оттиском стоит печать, удостоверяющая соответствие оригиналу. Редкая и очень дорогая вещь. Я долго за ней охотился и заполучил буквально на днях.

Он бережно перевернул страницы.

— Вот, извольте полюбоваться, барон, — копия фрески, украшающей потолок моей библиотеки.

На литографии фигуры эронов были полны красок и жизни. Жестом мира они протягивали руки, свободные от оружия, друг к другу, кружась вокруг Солнечного Лика, обрамленного короной лучей. Инкрустированные Сердечными Камнями талисманы сверкали поверх золотых и серебряных нагрудников.

— На следующей странице, лорд Белин, вы увидите эскиз фрески, выполненный рукой Мастера Рамока. Смотрите внимательно.

Та же композиция из шести фигур, на этот раз выполненных быстрыми штрихами, без закрашивания. Почерк Мастера был узнаваем и здесь. Не требовалось печати, удостоверяющей подлинность.

Но что это? Фигур оказалось семь. Седьмая, зачеркнутая крест-накрест, была изображена в стороне от остальных. Прорисованная хуже всех прочих, по сути, один пустой силуэт.

Силуэт сраженного эрона, падающего вниз.

4

— В те годы у меня не было замечательной литографии Саманского Братства, — сказал лорд Фалин. — Но я не поленился забраться под самый потолок библиотеки с лампой и как следует разглядеть фреску. Еще один день ушел у меня на перечитывание соответствующих глав Руста и пролистывание «Хроник былого» досточтимейшего Ароса-и-Мад. Сомнений не оставалось — на фреске не хватало владыки Гнезда Тумана.

Лорд Фалин понизил голос, давая понять собеседникам, что делится с ними великой тайной.

— Так я перевернул неизвестную страницу истории Войны Башен. Кровавую повесть великого подвига и великого предательства, надолго скрытую от человеческих глаз. Каждый мальчишка знает, что мой великий предок сразил Огнекрылого Жнеца, предводителя рабской армии эрвидоров.

Лорд Фалин подул в сторону инкунабулы, лежащей перед Якошем Белином. Его дыхание превратилось в ветерок, страницы книги так и замелькали. Перед бароном открылась картина кисти Рамока на титульном листе — Небесный Всадник на боевом грифоне сражается с крылатым огненным чудовищем.

Под бойцами на земле выстроились готовые к бою армии. Железная фаланга Солнечных Орденов против волчьих стай Ночной Орды. Волей художника фоном сражению служила аллегория Войны: две Башни, в реальности разделенные половиной континента, вздымались к небесам.

Каменная громада Башни Света и ледяной призрак Башни Ночи, выросшей за двенадцать ударов полуночного колокола на развалинах Толоса. Построенная колдовским искусством Хозяина Орды, она была разрушена военной мощью союза южных Орденов, городов и племен Севера.

Год упорной осады, финальный штурм, стоивший жизни… а что это за надпись внизу титульного листа? Саманский диалект.

«Высокочтимому Седьмому Наместнику Ардову в благодарность за покровительство высокому искусству. Братство Художников Самана Великого. Год Молота и Подковы, четырехсотый от Коронации».

Лордам Алмаза не свойственно любопытство. Барон Белин отложил до лучших времен вопрос, что делает в библиотеке замка Фалинов книга, подаренная Наместнику в этом году.

Вернемся к истории континента в изложении лорда Таиза Фалина. Знает ли каждый мальчишка, что победа над эрвидорами, саллахами и тангу не далась бы моему предку и предку моего доблестного брата без дружеской помощи семи Гнезд эронов? Знает, если он вырос в горах Хребта и слышал истории стариков. Из поколения в поколение передается память о договоре людей и Повелителей Неба.

— Знают ли старики, что в Битве Древа, положившей конец власти Хозяина Орды, эроны не пришли людям на помощь? Нарушили договор? Не знают, ибо людям было велено об этом забыть.

5

— Что толкнуло Повелителей, чье слово считалось нерушимым, на предательство? Как случилось, что в важнейшем сражении Войны Башен они оставили своил союзников? Ответ мне предстояло узнать из писаний тех времен. Бумага не умеет забывать, друзья мои.

В битве с Огнекрылым Жрецом бок о бок с Серо Фалиным сражался Ангу из Гнезда Тумана. Вы не увидите его на картине — как все Повелители Тумана, Ангу умел становиться невидимым для чужих глаз. Незримо он помог Серо сразить Жнеца. Вся слава досталась моему предку.

Будучи честным человеком, Серо воспел храброго Ангу в стихах. Столетия поэму «Воин и ледяное сердце» считали красивой сказкой. Но в ней нет ничего, кроме правды. Правды о том, как крылатый воин поразил своего могучего врага в спину. Прямо в сердце. И сердце это оказалось холодным как лед, хотя тело врага было сделано из огня.

Сердце сказало воину: «Ты ударил в спину, как поступают подлецы и трусы. Твоя кровь холодна, твое сердце остыло. Чем оно отличается от меня? Чем ты отличаешься от своего врага?»

«Ничем», — ответил воин. Его сердце тоже превратилось в лед.

— Этим воином был Ангу из Гнезда Тумана, — сказал Таиз Фалин. — Эрон, предавший людей и свой собственный род. Повелитель Неба, сначала тайно, а потом явно ставший на сторону Ночной Орды. Именно он подговорил эронов лишить союзников поддержки в Битве Древа и сам ударил защитникам Акмеона в спину. Забытое имя предателя нашептал мне ветер, живущий в его разрушенном доме. Но сперва минули годы поиска, закалившего мою душу и исцелившего тело. Горный воздух сделал то, что было непосильным для микстур гордых Мастеров и ворожбы моей матери. Скалы моей родины исцелили меня. Среди них я нашел то, что искал.

Память о справедливом гневе и возмездии шести Повелителей, сохранивших верность. Разрушенное Гнездо Тумана.

В ту пору я оставил за плечами первую Огранку. Годовое умение говорить с ветром было моим первым и самым желанным уроком. Я не завидовал моим дядьям, умевшим попадать в цель за триста шагов, прыгать на двадцать локтей и творить иные полезные в бою чудеса. Я мечтал об одном — расспросить непокорных духов воздуха о судьбе Ангу и его потомков.

Духи ветра не умеют лгать. Они ничего не забывают. Но их язык чужд людям. Я смог лишь понять, что непостижимая сила разрушила Гнездо Тумана за считаные минуты. «Это был ветер?» — спросил я. «Нет», — ответили духи. «Это были молнии?» — «Нет». — «Железные ядра? Камни, несомые ураганом? Стенобитные орудия, неведомо как поднятые на вершину Хребта?» — «Нет, — сказали духи, — это была песня». «Песня? — переспросил я. — Песня обрушила башни, расколола стены и измолола камни в песок? Песня оставила в теле горы трещины глубиной в сто локтей?» «Песня», — сказали духи. Я мог поклясться, что их тонкие тела до сих пор дрожали от ужаса.

— Песня Небес? — спросил лорд Белин. — Но что же это такое?

6

Таиз и Анже обменялись взглядами.

— Завтра, — сказал князь Фалин. — Завтра вы все узнаете, барон. Обряд, в котором вам предстоит принять участие, начнется с восходом солнца. Как только откроются лепестки Хрустальной Розы. Пока же ешьте, пейте и наслаждайтесь вином. Я скажу вам важное, лорд Белин. А вы подумаете о моих словах перед завтрашним днем.

Таиз Фалин понизил голос. Между густых черных бровей князя залегла глубокая морщинка, придавшая лицу Лорда Сапфира серьезное и отчасти мрачное выражение.

— У нас есть общий враг. Ваш, мой, Враг моего брата и вольных людей северных городов. Враг всего, что живет и дышит под небом Акмеона. Враг, чья сущность недоступна пока нашему пониманию.

Повелители Гнезд знали о нем столетия назад. Знали и боялись его. Неведомый Враг смог обратить ко злу и предательству одного из них. Он закутал половину континента в холод и темноту. И даже когда все его слуги были повержены, Враг не был побежден. Он лишь затаился на время. Зная, что Враг вернется, эроны решили создать оружие для борьбы с ним. Их примеру последовали другие Ушедшие Народы. Они вложили в оружие последние крупицы своей силы и магии. Все мастерство, ненависть к Врагу и любовь к своей земле. Так много они отдали ему, что у них не осталось сил жить. Один за другим они ушли. Былые хозяева нашей земли, пожертвовавшие собой ради нее. Ради нас. Нам вверено оружие для борьбы с Врагом. Мы — последняя надежда. Если мы падем, Акмеон падет вместе с нами.

Он повторил, удивляя Якоша истовой верой в собственные слова. Вера была в звуке его голоса, в блеске глаз, в побелевшем кулаке, сжимающем кинжал.

— Если мы падем, Акмеон падет вслед за нами.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

7

Нигде и никогда барон не видел такого неба, как над Голубым Хребтом. Дым бесчисленных котелен сожрал небеса Россыпи. Степной небосвод Серединных Земель был похож на плащ кочевника, расшитый серебром. Красиво, но не внушает трепета.

С балкона Гнезда Восхода лорд Белин впервые в жизни увидел небо, перед которым хотелось встать на колени.

Короны из звезд венчали спящие вершины. В изломах скал чудились фигуры сказочных существ — грифонов, мантикоров, крылатых змеев. Чистый лунный свет смывал тени с мраморных перил и статуй в шлемах, напоминающих птичьи головы.

Барон Белин зажал в зубах трубку, щелкнул огнивом. Он вышел на балкон покурить на сон грядущий, еще раз обдумать слова князя Фалина. А вышло, что стоит и, растеряв все мысли, смотрит на медленный танец созвездий над старейшим замком континента.

Рука барона остановилась, так и не запалив табак в трубке.

Он увидел ее.

Внешняя стена Гнезда была тонкая, выстроенная словно в насмешку над солидной кладкой замков Рубиновой и Алмазной Оправы. Ее гладкий, лишенный зубцов гребень был едва ли в две ладони шириной. Он, как мост, соединял два утеса, между которыми лепилось Гнездо.

На самом гребне кружилась в танце босая девичья фигурка в белом платье. Презрев ничтожную ширину гребня и пропасть во многие сотни локтей по обе его стороны. Подпрыгивала, перелетая с места на место. Стелилась понизу, мгновенно «выстреливая» вверх всем телом. Подолгу застывала на одной ноге, подняв руки над головой. Вновь пускалась в пляс.

Присмотревшись, Якош Белин заметил мерцание вокруг обнаженных рук танцовщицы. Его природу он понял, лишь когда танцовщица застыла, раскинув руки в стороны.

Ее партнерами в танце была пара необычайного вида клинков. Сильно изогнутые, с рукоятью, переходящей прямо в лезвие, они были откованы из серебристого металла, не похожего на обычную сталь. Когда танцовщица поворачивала их ребром, клинки почти пропадали из виду — настолько тонкими они были.

Лорду Белину потребовалось время, чтобы вспомнить — он видел такие же ятаганы совсем недавно. На фреске и литографии в библиотеке князя.

Ночная танцовщица была вооружена по образцу эронов. И ее движения, без сомнения, копировали боевую повадку людей-птиц. Исполненные восхитительной легкости, завораживающей красоты и в то же время неприкрытой угрозы.

Лорд Белин был настолько прикован к зрелищу танца с ятаганами, что не услышал шагов за спиной.

— А, барон, — сказал Анже Савина, опираясь на перила балкона. — Любуешься невестой нашего хозяина?

— Это…

— Прекрасная Гуинре — барон Якош Белин, лорд Алмазной Оправы. Барон Белин — княгиня Гуинре Свед, прозванная Прекрасной, но чаще называемая Неукротимой. Справедливы, кстати, оба прозвания.

— Готов в это поверить.

С такого расстояния невозможно было различить лица княгини Свед. Одни лишь черные косы, уложенные кольцами над ушами.

Якош Белин не сомневался, что лицо Гуинре красотой соперничает с небом Хребта.

— Хочешь, расскажу тебе про помолвку княгини Свед и князя Фалина? — спросил герцог. — Презабавная история. Отличнейшим образом иллюстрирует здешние обычаи и непреклонный нрав моего брата.

— Изволь, — ответил Белин, не отрывая взгляд от Неукротимой Гуинре.

АНЖЕ САВИНА, ЛОРД РУБИНОВОЙ ОПРАВЫ

8

Лорды Хребта, как никто на континенте, привержены древним традициям. Иногда следование заветам предков идет вразрез со здравым смыслом — чем древнее род, тем чаще сие имеет место.

Князья Свед из Гнезда Дождя происходят чуть ли не от первых людей, поселившихся на Акмеоне. Малочисленный, бедный, но очень гордый род, пользующийся огромным уважением в Оправе Сапфира и за ее пределами. Гуинре и ее брат Медо были единственными детьми властвующей княжеской четы.

Когда Гуинре исполнилось четырнадцать, ее родители и брат погибли. Их погубила лавина, по несчастливой случайности забравшая и жизнь князя Нито Фалина, отца Таиза.

С этого момента жизнь Гуинре и Гнезда Дождя подчинялась древнему обычаю, гласившему: любой, кто возьмет Гуинре в жены, вместе с ней возьмет имя и титул князя Свед. А в придачу и само Гнездо со всеми его мужчинами и женщинами.

Не успели миновать три недели траура, как первый жених стучался в ворота осиротевшего Гнезда.

— Говорят, это был князь Гуруф по прозвищу Бочка, — лорд Савина с улыбкой смотрел вдаль. — Уродливый толстяк, жадный до выпивки, женщин и звонких солов. Собираясь свататься, он прилюдно хвастался, что повяжет девичий поясок Гуинре на свой черен.

Улыбка герцога стала шире.

— Гуинре отхлестала его этим самым пояском, прежде чем выкинуть за ворота. Ах да, до того она сломала его меч и чуть не отрубила ухо. Тогда-то четырнадцатилетнюю девицу и прозвали Неукротимой. Прекрасной она стала позже, когда ей исполнилось пятнадцать и ее женская красота стала приобретать завершенность.

Еще один древний обычай гласит, что невеста может потребовать от жениха победить ее в поединке. Оружие она выбирает сама. Жениху обычай разрешает выбрать место для поединка.

С самого первого дня Гуинре выбирала парные ятаганы. Оружие эронов, во владении которым ей не было равных.

Мудрый выбор. Ятаганы, выкованные из «небесной стали», требуют от бойца не силы, но умения и ловкости. В последних качествах Гуинре Свед превосходила многих мужчин.

Три года Гуинре не давала своим женихам ничего, кроме позора и памятных шрамов. Три года она сохраняла власть над Гнездом Дождя. Старейшинам Оправы не оставалось ничего, кроме как в ближайшем будущем признать Гуинре Свед полноправной наследницей титула и владения.

Мало-помалу поток женихов, взыскующих суровой благосклонности княгини Свед, иссяк. Утихли и разговоры вокруг наследства князей Дождя. Все шло к тому, что Гуинре оставят наконец в покое.

И тут молодой князь Таиз Фалин заявил, что во что бы то ни стало женится на Неукротимой княгине.

Надо сказать, что отец Таиза, Нито, тоже в свое время женился не так, как все.

Уважая обычаи предков, невесту он украл. Привез ее с другого конца континента, с Соленых Гор. Дочь то ли разбойного барона, то ли горского вождя, то ли вовсе таежного дикаря. Она даже человеческого языка не знала, лопотала на наречии верили, забытом везде, кроме Крайних Земель.

В свое время многим его поступок пришелся не по нраву. Особенно мелким князьям, желавшим выдать своих дочерей за наследника Гнезда Восхода.

О жене Нито Фалина говорили, что она ведьма. Что в ее жилах дурная кровь. Что она вовсе оборотень, «подменный человек», рожденный черным искусством карликов саллахов.

Вдобавок ко всему сестра князя вышла замуж за герцога Савина, отца Анже. Лишив малых князей последней надежды породниться с домом Фалинов.

Князь не слушал никого. Жена, привезенная из далеких холодных краев, родила ему единственного сына. Он прожил с ней счастливо двадцать пять лет. До того дня, когда горы забрали его к себе.

Четыре года спустя после смерти отца князь Таиз Фалин взял небольшой авион, пару ятаганов и отправился свататься.

Историю сватовства лорда Фалина всякий раз рассказывают по-разному.

Говорят, что трижды Неукротимая отказывалась открыть перед ним двери. Трижды Таиз стихами убеждал ее выйти к нему.

Первый раз он воспел ее красоту, и Гуинре послала служанку сказать ему: «Ты знаешь мое лицо, но не знаешь меня. Уходи».

Второй раз он воспел ее отвагу, и Гуинре поднялась на стену, чтобы взглянуть на него. Она крикнула: «Ты думаешь, что знаешь мое сердце, но ты не знаешь меня. Уходи».

Но он не ушел, а три дня сидел перед воротами Гнезда Дождя. На третий день он кончиком кинжала начертал на камне стих об одиночестве той, что ждет его за воротами.

Ворота распахнулись. За ними стояла Гуинре в платье невесты и с ятаганами в руках.

«Если твои стихи просто слова, то лучше уходи, — сказала Прекрасная княгиня. — Если же ты готов высечь их искрой из небесной стали, то войди. И попробуй узнать меня».

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

9

И что же? — спросил барон Белин. — Он победил?

Анже Савина развел руками:

— Видимо, да. Ходят разные толки. Мне доводилось слышать, что никакого поединка не было. И что мать-ведьма научила Таиза, как победить Неукротимую Гуинре. Много-много говорят, но правду знают лишь два человека. Князь Фалин и его прекрасная невеста. Их свадьба должна состояться с первым осенним ливнем. Так требует обычай Дома Дождя и желает Гуинре.

— Он любит ее? — неожиданно для себя спросил барон.

— Любит ли Таиз Гуинре? — Анже Савина задумчиво помял подбородок. — Не знаю, Якош. Князь Фалин, как и мы, трижды проходил Огранку. Он сохранил страсть к стихам и любовь к книгам. Но способен ли он дарить эти чувства другому человеку… не знаю. Боюсь, и он не смог бы тебе ответить.

В молчании они обернулись к залитой лунным светом стене. Но танцующая княгиня исчезла, растворилась, как пар от теплого дыхания в холодеющем воздухе.

Глубоко внутри, под трижды граненой оболочкой, покрывшей его душу и сердце, барон Белин ощутил болезненный укол сожаления. Тоску по утраченной красоте.

Анже Савина осторожно коснулся его рукава.

— Пойдем спать, барон, — сказал он. — Завтра тяжелый день.

Якошу показалось, что на лице герцога отразилось понимание. Возможно, это была всего лишь игра теней и света.

Лорд Алмаза долго не мог заснуть. Ворочался, перебирал счастливые моменты прошлого. Крохотные бриллианты, на поверку оказавшиеся простым стеклом.

Бывают мгновения, когда ты понимаешь: вся твоя минувшая жизнь не стоит ничего. Ты жил ради одной, вот этой самой секунды. Видения, сотканного из лунного блеска, летящего шелка и твоих грез.

До него ты жил в пустоте и, потеряв его, возвращаешься в пустоту. Оно — единственная реальность в мире снов. Отныне ты стремишься обрести слияние с ним.

Обрести покой. Завершенность.

Поэты назовут это бессмертием. Философы — вечностью.

Влюбленные — счастьем.

Все они правы, и все они ошибаются. Такова природа тысячи миров, застывших между любовью и смертью на кончике алмазной иглы.

Пролившийся далеко за полночь дождь подарил лорду Белину долгожданный сон.

Видение легконогой танцовщицы с двумя клинками. И крыльями цвета грозы за спиной.

Грозы, надвигающейся с Севера.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПЕРЕД БУРЕЙ

Глава I Встречи с прошлым

февраль 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

Паром был первым основательным, настоящим городом, который Миха посетил в жизни. Виденный в детстве Саман не в счет, от него остались только обрывки воспоминаний. Мощенные белым камнем улицы… Циферблаты на стенах домов… Солдаты в красных беретах… Площадь с золотым диском солнца в центре… Вечный гул толпы…

Паром был совсем не похож на Хлад, в котором Миха прожил последние десять лет. Он был окружен настоящей каменной стеной. Пусть невысокой, но внушающей уважение толщиной и аккуратностью кладки. Ворота были снабжены подъемным и запирающим механизмами, чья булькающая, пускающая пар и грохочущая оснастка скрывалась в надвратной башне.

Ворота охраняла пара самых настоящих латников, как на картинках. Могучие клепаные корпуса, шестеренки и рычаги, приводящие доспех в движение, и огромные, выше человеческого роста, алебарды. На треугольных щитах сверкал свежей краской герб вольного города Паром — красная рыба и черный якорь на синем поле с волнами.

В самом городе тоже было немало домов из привозного белого или здешнего серого камня. Белые дома щеголяли гербами родовитых горожан или вывесками Братств. У Михи сразу зарябило в глазах: привычные кирка и молот рудознатцев сменялись незнакомыми маховиками, циркулями, скрещенными топорами — и так без конца. Серые дома смотрелись победней, но это была относительная бедность в краю, где камень приходилось выламывать из мерзлой земли, не уступавшей ему твердостью. В таких домах жили люди, чьи дела были тоже серы. Успешные старатели, содержатели притонов и борделей, купцы, не державшиеся Торгового Братства.

В таком же сером доме, холодном и неуютном даже с виду, уже две недели обретались Миха с дедом Ойоном. И их новые друзья.

Миха попытался было заикнуться, мол, не могли найти местечка поприятней. На что был урезонен Даном.

— Мой молодой друг, — сказал горец, временами начинавший изъясняться, как столичный студиозус. — Приятность, как ты изволишь выражаться, «местечка» — вещь сугубо относительная. И для меня в данном случае она не подлежит ни малейшему сомнению. По той лишь причине, что постой здесь не стоит нам ни полсола.

— Как так?

— А вот так, — вмешался Дерих. — Мы вытащили задницу здешнего хозяина из одной горячей переделки. Теперь он нам по гроб жизни должен.

— По крайней мере, так считаем мы, — ввернул Дан.

А когда к твоим аргументам довеском прикладывается «Молотобоец», их трудно назвать неубедительными.

К слову сказать, самого хозяина Миха так и не увидел. Видно, он не желал лишний раз попадаться на глаза своим спасителям.

Зато сын Атмоса встретил немало новых лиц. Иные из них он предпочел бы не видеть никогда.

Но его прихрамывающей на одну сломанную лыжу судьбе было вольно распорядиться иначе.

2

В то утро дед Ойон был в отвратительном настроении. Таким Миха старого тангу еще не видел Он непрерывно бормотал что-то ругательное под нос, перевернул кружку с талой водой и даже один раз отпихнул сына Атмоса с дороги. Едва не огрев его к тому же палкой.

В общем, Дед Сова был не в себе.

А началось все с привычного опрокидывания гадального мешка над столом. К нехитрому обряду Миха уже успел привыкнуть и приглядеться за время их путешествия от Граня до Парома в компании паровоина и его хозяев. По фигуркам людей и животных, выпадающим из мешка, дед Ойон прикидывал, успеют ли они в Паром вовремя. До того, как поблизости объявятся Хозяева со своими неживыми слугами.

Может, дед Ойон гадал на что-то другое. Миха быстро перестал о том задумываться. Как и над тем, почему из мешка иной раз выпадают новые фигурки вдобавок к старым.

Так случилось и сегодня. Четыре новых человечка выпали, сложившись рядком. По звуку было слышно — сделаны они из железа.

Миха сунулся посмотреть, но дед Ойон проворно накрыл их ладонью.

— Иди, — буркнул он. — Нечего тут тебе глядеть.

Это была лишь первая грубость в длинной их череде.

Устав собачиться с дедом Ойоном, Миха поплелся в трапезную, обшитую некрашеными кедровыми досками. Там его окликнул Дан, примостившийся на лавке в углу. Компанию ему составляла кружка пива и тарелка соленых кедровых же орешков.

— Присаживайся, отрок, — громогласно возвестил он, делая приглашающий жест.

Миха послушно уселся напротив. Водитель «Молотобойца» с внешностью варвара, речью городского повесы и ухватками кулачного бойца завораживал его куда больше пьяницы Тинкина или сквернослова Дериха. Сильнее даже насквозь непонятного деда Ойона.

— Скажи, отчего ты так пристально смотришь на меня? — поинтересовался Дан, отправляя в рот горсть орехов. — Словно мучает тебя некий вопрос.

Миха набрался духу.

— А как вышло, что вы с Дерихом братья? — быстро выпалил он и тут же опустил глаза.

Дан молчал.

— Ты не сердись, — зачастил Миха. — Мне не так уж важно. Ты просто обещал, что, мол, однажды у костра, на привале…

На привалах у Дана не оставалось сил. Наскоро сжевав кусок нагретого мяса, он падал ничком и тут же засыпал. Вождение паровоина по зимней тайге оказалось нелегким делом.

— Я не сержусь, — задумчиво сказал гигант. — Думаю, с чего начать. Скажи, отрок, подвержен ли ты сладкому искусу книгочейства?

Миха закивал.

— Хо-ро-шо, — протянул Дан. — Так нам обоим будет легче. Предположу, что в твои руки попадал нетленный труд Руста «Заморские Записки». Попадал? Дивно. Припомни, что пишет автор о Горах Верили.

Миха нахмурил лоб. Если пересечь Кагалым, Горы Верили — родину Дана — можно увидеть невооруженным глазом. Они огораживают континент с северо-запада, об их подножие бьется Море Осколков. Во времена Руста, незадолго до Войны Башен, они принадлежалинароду саллахов и немногочисленным, но гордым горским кланам. О тех и других Руст пишет без особых подробностей. Куда больше островитянин был увлечен жителями побережья от Никта до Ороса и плодородными южными землями. Холодный негостеприимный север занял в его Книге не так много места.

— Вспомнил? — спросил Дан. — Наши горы заморозили даже прославленное красноречие Руста. Скудны страницы, отведенные им в «Записках». Что же — исправляю упущенное. Гляди сюда.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

3

Щедрым движением великан плеснул на середину стола пива из кружки. Саму кружку утвердил посередине получившейся лужи.

— Перед тобой Пик Вериди семь сотен лет назад, — сказал он, указывая на пивную кружку. — Одинокая горная вершина посередине моря. Единственные ее обитатели — чайки и русалки, о которых грезят изголодавшиеся по женской ласке мореходы. А теперь внимание!

Дан занес руку над дальним краем стола и хлопнул по нему ладонью. Миха вздрогнул. Кружка подскочила на месте, но устояла.

— Это далеко-далеко, на другой стороне мира, упала с небес Мертвая Звезда. Известно, что ее падение привело к гибели континента, известного как Тарт. Для нас, жителей Акмеона, падение Звезды возвестила гигантская трещина, образовавшаяся на востоке Голубого Хребта. Теперь мы зовем ее Провал. А еще море отступило от северных берегов нашего материка. И окрестности Пика Вериди обмелели.

Дан взял матерчатую салфетку с вышивкой, которую подстилали в гостинице под пивные кружки. Вытер ею разлитое пиво. И, смяв салфетку, расположил ее возле «Пика Вериди». Она изображала горы.

— Ты должен знать, что наши горы зовут Солеными. Мы, хозяева гор, бары, не любим это прозвище. Но оно правдиво. Море ушло, соль осталась. Нигде на континенте ты больше не встретишь гротов, в которых с потолка свисают огромные кристаллы чистой соли. Соляных каньонов и ущелий. Соленого снега. Соленых камней.

Дан снял через голову надетый на шею шнурок. На него был нанизан круглый камень с отверстием посередине. Вокруг отверстия были высечены ресницы и морщины, так что получился глаз с пустым зрачком. Жутковатый такой глаз.

— «Саллахов зрак», — пояснил Дан. — Барам свойственно верить в то, что любой горожанин назовет полнейшей чушью. Этот камешек, например, отпугивает всякую злобную нечисть, так они считают. Попробуй его на вкус.

Миха принял дырявый камень из рук Дана. Лизнул его. Камень оказался нестерпимо, до горечи соленым.

— Вот так-то, — сказал Молот, вешая «саллахов зрак» обратно на шею.

— А ты сам веришь? — спросил Миха.

— Во что?

— Ну, что камень отпугивает нечисть.

Дан усмехнулся.

— Нечисть, мой молодой друг, разная бывает, — назидательно сказал он. — И не всякую отпугнешь камнем. Главное, не бояться самому. В разумных пределах.

Миха хотел спросить, что значит «не бояться в разумных пределах». Но вырвалось другое:

— А зачем же ты его носишь?

— Этот камень подарила мне мать, — сказал Дан другим голосом.

Миха счел нужным прекратить расспросы.

— А что с твоей матерью? — неожиданно поинтересовался Дан. — Как она отпустила тебя путешествовать с дикарем?

— Я уже взрослый, — мрачно сказал Миха. — А моя мать умерла. Когда я был маленький.

— Извини, — Дан на секунду сжал его предплечье. — Я, бывает, зарываюсь. Без обид?

Миха помотал головой. В носу щипало. «Что я прямо как девчонка», — разозлился он на себя.

— Без обид.

— Тогда я рассказываю дальше. Вскоре после того, как море ушло, в Соленых Горах появились синекожие вериди. Легенда говорит, что они родились прямо из соли. Но, скорее всего, они прибыли из-за моря, спасаясь с погибающего Тарта. Одного у них не отнять: до соли эти карлики были падки, как никто. До сих пор в горах считают, что, рассыпав соль, ты приманишь одного из них. А вместе с ним беду. Но вестниками беды они стали потом. Поселившись в горах, вериди принялись торговать с людьми и тангу, выменивая у них соль, еду и хмельное на диковинные поделки и механизмы. У вериди было много племен. Одним был послушен огонь, другие умели разыскивать минералы и среди прочего Сердечные Камни: Алмазы и Рубины. Они многому научили нас, баров, — Дан провел пальцем вдоль предплечья, покрытого узором татуировки. — Мы были друзьями, люди и карлики, умевшие говорить с землей. Пока однажды они не предали нашу дружбу.

На Севере говорят, что вериди «испортились». Они превратились в черных саллахов с холодным и недобрым сердцем. Это случилось в те дни, когда Великий Тангу повел своих всадников против Народа эрвидоров. И покорил их. А вслед за эрвидорами под его ночные знамена пришли и саллахи. Провозгласив вместе с Великим Тангу «Акмеон без людей!». Немало баров полегло от их рук.

— Я знаю, что было дальше! Озерный Лорд собрал своих рыцарей и здорово наподдал Великому Тангу. И эрвидорам! И саллахам!

— Наподдал он правда здорово, — покивал Дан. — Так, что эрвидоров и саллахов можно увидеть теперь только на картинках. Да и тангу, что остались после Войны Башен, уже не те. К счастью, не те.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

4

Миха вспомнил тангу, живших на окраине Хлада. Смешные, кривоногие, медлительные. Если хочешь им что-то объяснить, приходится повторять по нескольку раз. Вечно пахнут псиной. Да уж, не похожи на страшных завоевателей, покоривших полконтинента.

Он подумал о Хатэ, дочери Майатэ, охотнице. О ее стрелах, не знавших промаха и пощады. О гладкой коже, пахнущей не собачьей шерстью, а снегом и хвоей. Она была другой.

Сердце защемило. Наверное, такими, как Хатэ, были ее предки. Лихие волчьи всадники, кутавшиеся в северную ночь, как в плащ.

Рука Михи нашарила шнурок с костяными висюльками. Он носил его на груди не снимая. Свою собственную память о маленькой охотнице.

Дан смотрел на него, наклонив голову набок.

— Ты пока еще мальчишка, — задумчиво сказал Дорожный Рыцарь. — Но глаза твои видели многое. Когда-нибудь придет твой черед рассказывать, Миха.

Сын Атмоса кивнул. Мол, заметано.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

5

— Саллахи ушли, — рассказывал дальше Молот. — Но в горах до сих пор верят, что они не сгинули. Что в недоступных нам пещерах все еще раздается стук их молотов и шкворчание паровых машин. И что в дни, когда полная луна касается вершины Пика Вериди, они тайком проникают в наши дома и крадут детей, чтобы выращивать из них слуг. А взамен они оставляют корп-дериах — «подменного человека». Слепленного из соленого горного снега с куском льда вместо сердца.

В горах верят, что корп-дериах вырастают злыми и коварными, как их создатели. На уме у них нет ничего, кроме предательства. Клану, который приютил у себя подменыша, грозит скорая гибель.

Ничего удивительного, что в ночь полнолуния у дома кузнеца клана Змея собралась толпа с факелами. Ведь сразу после захода солнца его жена родила близнецов. Один из них оказался нормальным младенцем. Второй был мал, как недоносок, но голосил за двоих, а все его тело покрывали черные волосы.

Взгляд Дана затуманился. Миха понял, что очень мало кому доводилось слышать его историю. Его и Дериха. Дерих-дериах. Сын Атмоса догадывался, как повернулось дело дальше.

— У старейшин не было сомнения — в доме кузнеца завелся корп-дериах. Они потребовали отдать им «подменного человека». Младенца отнесли бы в пещеру, посвященную Змею, и оставили там. Такая жертва отвела бы от клана беду.

Миху передернуло.

— К счастью, кузнец не послушался старейшин. К счастью для своего сына. И, если верить злым языкам, на беду для себя. В день, когда близнецам исполнилось по семь лет, он попал под обвал. Все, что от него осталось, — камень с круглой дыркой. «Саллахов зрак», подарок побратима-южанина. Жена отыскала его среди камней, схоронивших под собой ее мужа.

В тот же год старейшины забрали у вдовы одного из сыновей. Того, кого они до сих пор считали корп-дериахом, повинным в смерти собственного отца. Его ждала пещера Змея, если бы не бродячий цирк, чудом оказавшийся в наших краях. Его хозяину был нужен мальчишка на подхвате. И старейшины продали «подменного человека» циркачам, убив разом двух зайцев. Отвели беду от клана и поправили свои дела.

Оставшемуся брату было предназначено со временем стать новым кузнецом. Благо он во всем наследовал своему отцу. Кроме одного. — Дан криво усмехнулся. — Его вовсе не тянуло продолжать отцовское дело.

Куда больше наковальни и молота мальчишку привлекала пара чудом завалявшихся в доме кузнеца книг. По ним он с помощью матери, владевшей кое-как грамотой, выучился читать. Из них он узнал о мире за частоколом своей деревни. Полюбил его. Так сильно, что однажды решил повидать этот мир сам. От края до края. И найти в нем своего брата, которого он любил не меньше.

— Мальчишка этот был ты, Дан? — не выдержал Миха.

— И да, и нет, — покачал головой гигант. — Мальчишку тогда еще не звали Дан, у него было другое имя. Ему еще много предстояло увидеть и пережить, чтобы стать мной. И обрести утраченного брата.

Дорожный Рыцарь улыбнулся. На этот раз широко, по-настоящему.

— Вот Молотом его тогда уже называли. Он украл инструмент из отцовской кузницы и проломил им частокол, перед тем как убежать. Было Молоту тогда четырнадцать лет.

— Мне тоже четырнадцать, — гордо сказал Миха. Дан-Молот внимательно смотрел на него.

— Думаю, и за твоей спиной сыщется сломанный частокол, мой молодой друг, — сказал он.

Как черту подвел.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

6

Миха всенепременно собирался узнать, что же случилось дальше. Как складывались поиски Дериха и откуда взялся железный «Молотобоец». Вопросы так и теснились у него в голове.

Им помешали. Оглушительно хлопнув дверью, в кедровом зале объявился верный спутник Дериха и Дана. Сквайр Тинкин. В неизменном балахоне, камзоле, шляпе с двумя перьями. И с длинной палкой.

«Держись от нее подальше, малыш, — предостерег он однажды Миху по поводу палки. — Оса не любит чужих».

Обиднее всего было, что Тинкин, на вид никак не старше двадцати лет, назвал Миху «малышом». А посох, возлюбленную свою Осу (что еще за имечко для палки?), он все равно никогда не выпускал из рук. Даже во сне.

В общем, Миха недолюбливал зеленого сквайра.

— Салют тебе, Дан! — Тинкин с маху плюхнулся на лавку. — Привет, малыш. Пиво?

Он сунул нос в кружку Молота.

— Сходи на кухню, тебе нальют, — горец накрыл кружку ладонью. — А лучше просохни хотя бы денек.

— Я за сегодня не выпил ни капли, — возмутился Тинкин. — Не считая кружки скверной бормотухи, разливаемой возле Котла. Местные жители уверяют, что это сидр. Не понимаю, откуда сидр в краю, где нет и не может быть яблок. Из шишек они его, что ли, гонят?

— Ты был у Котла. Какие новости?

— Новости, — Тинкин замялся. Михе показалось, что за его напускной беззаботностью что-то кроется. — Новости есть хорошие, есть так себе и есть очень скверные. С каких начнем?

— Давай с хороших.

— Нашу грамоту приняли. Мы — участники Турнира.

— Это правда хорошие новости, — Дан стукнул кулаком по ладони. — Отличные новости. За это я даже разрешу тебе выпить.

— Погоди. Еще не все. Вот тебе на сладкое — Виг Бартей не приехал за Чашей.

— Дану?

— Вести из первых рук. Служанка Управителя Горобея, ты должен ее знать. Черненькая с…

— Без лишних подробностей.

— Слушаюсь. Так вот, на Юге намечается крупная заварушка. Обещаны немалые деньги. Виг подался под знамя мантикора. Говорят, ходит теперь в капитанах.

— Ясно, — Дан побарабанил пальцами по столу. — Одной головной болью нам меньше. Что там дальше? Трави.

— Дальше хуже, — Тинкин поморщился. — Тебе особенно, думаю, будет неприятно, дружище. Толстого Карева тоже не будет. Не спеши радоваться. Совсем не будет. Спекся наш Толстяк.

— Где? Как? — Все хорошее настроение Дана сняло враз.

— Моя чернавка не знает подробностей. Шел с купеческим обозом из Самана в Хамон, в болотах их ждала засада. То ли засадили в него «перстом», то ли утонул. Шутка ли, в болота на «Крушителе».

— Эх, — только и сказал Дан. — Карев, Карев…

Взял со стола кружку и выплеснул остатки пива на пол. Знакомый обычай. Так делают Следопыты, когда кто-то свой не возвращается из обхода.

Помолчали.

— Ладно, давай, что там дальше, — нарушил тишину Дан. — Хуже не будет.

— Ошибаешься, — Тинкин смотрел вниз, под стол. Вертел посох между ладоней. — На доске участников я видел грамоту с Черной Рукой.

Молчание на сей раз держалось дольше. Оттенок у него был другой, не печальный, грозный.

— Ты не ошибся?

— Я бы рад. Но нет. Да и на улицах уже шепчутся о Железноликих.

— Что такое Черная Рука? Кто такие Железноликие?

Дан и Тинкин обернулись к Михе.

— Слушай, малый, — сказал сквайр. — Может, тебе пойти прогуляться? Поесть сахарной ваты?

— Пусть сидит. Тебе-то что?

— Ну уж нет, — Миха изо всех сил старался не показать обиду. — Вы тут разговаривайте. Я пойду. Поем ваты, ага.

Он вышел из-за стола и быстро затопал к выходу. Сжал со всей силы зубы. «Жаба, лягушка болотная, склизкая. Пропойца», — бормотал он про себя в адрес Тинкина.

«Вот, обидел мальчугана. Зачем?»

Дан говорил за его спиной совсем тихо, но сын Атмоса все равно услышал. Стало еще паскудней.

Он взялся за ручку двери, собираясь выйти вон и не возвращаться. Совсем. По крайней мере, до ужина.

Дверь распахнулась от сильного пинка снаружи. Миха пребольно схлопотал по лбу и опрокинулся навзничь.

В лицо ему повеяло колючим ветром. От ветра и боли на глаза навернулись слезы, и он едва различил громадную фигуру, заполнившую дверной проем.

— С дороги, ублюдок! — рявкнул посаженный до хрипоты голос.

И если бы Миха не отполз проворно в сторону, ему бы досталось по ребрам носком сапога. Увенчанным, страшное дело, насадкой-бивнем из свинца.

7

Первым в гостиницу вошел обладатель хриплого голоса и сапог со штифтами. Кроме них на нем были штаны черной кожи с множеством ремешков и шнуровкой по бокам. И застегнутая на железные крючки дубленая куртка с меховым воротником.

Куртка бросилась Михе в глаза сразу — она была сработана очень грубо из неровных лоскутов, вся в толстых уродливых швах. Вдоль этих швов по бокам, снизу по подолу и на рукавах были подшиты… десятки мохнатых собачьих хвостов!

Если бы не опасность получить пинок, Миха так бы и застыл, глазея на удивительную одежку. Но из-под козырька ушастой меховой шапки в его сторону злобно сверкнула пара узких черных глаз. Миха поспешил оказаться подальше от двери, пока человек с фигурой медведя и лицом кабана не размазал его по полу.

Собиратель собачьих хвостов вошел в кедровый зал. Ступал он как-то необычно, как будто ноги его не гнулись в коленях. Перестав обращать внимание на Миху, он неотрывно уставился на Дана и Тинкина. Нехорошо оскалился безгубым ртом.

Следом за ним вплыла, окруженная облаком алого кружева, высокая, до ужаса худая девица. Ее волосы были убраны под косынку. Тоже красную.

На лбу у нее был обруч из черной кости, к которому крепилась длинная фата. Все вместе — косынка, кружевное платье, обруч с фатой — выглядело точь-в-точь как одеяние невесты.

С одной только разницей. Невесты одеваются в белое. А ее одежды словно были окрашены кровью.

И в руках она несла не ветку жимолости, а шипастый прут терновника.

Третьим вошел изможденного вида человек в выцветшей робе. Ростом он был, пожалуй, даже повыше девицы и здоровяка. Но узкоплеч, сутул, повадкой похож на голенастого паука-косаря.

Острый нос загибался вперед, соперничая с торчащим подбородком. Жидкие пегие волосы длиной до плеч обрамляли круглую лысину. У серого лица, как и у мятой робы, не было возраста. Глаза смирно смотрели в пол.

Вокруг его шеи обвивалась толстая железная цепь. К ней крепился стальной оклад солидного тома в переплете из черной кожи с тремя ремнями-застежками.

Немалых размеров книжища, носимая на груди, дополнительно сгибала человека, тянула его книзу. Тонкие пальцы с длинными ногтями непрерывно оглаживали железные полоски оклада.

Они были крепко прикованы друг к другу — человек и книга. Было понятно сразу: то был непростой союз, скрепленный непроизносимыми клятвами и общей мрачной тайной.

Тайной, похожей и не похожей на те, что тенью следовали за двумя остальными гостями кедрового зала.

8

Была еще одна тайна. Та, что связывала этих троих и товарищей Михи — команду «Молотобойца».

Они знали друг друга. Их встреча здесь не была случайностью.

Как понимал Миха, глядя на желваки, катавшиеся по скулам Дана, горец многое бы отдал, чтобы ее избежать.

— Привет, Лейтенант, — прохрипел здоровяк в кожаной куртке. — Давно не виделись.

— Не ждали встретить тебя, — напевно вторила девица. — Особенно здесь, в местах боевой славы.

Сероликий хозяин книги промолчал.

За Дана ответил Тинкин.

— И вас не ждали, — он цокнул языком. — Надо же, вся компания снова в сборе. Чернильная Душа, Безумная Девка и Псиная Шкура. Говорили, что в Оросе вас скормили Рыбе. Видно, даже неразборчивую тварь стошнило от такого подношения.

— Я один раз обещала вырезать тебе язык, — девица шагнула вперед, похлопывая прутом по ладони. — Не сложилось. Теперь я заставлю тебя его сожрать.

— Еще шаг, — весело сказал Тинкин. — Еще всего шаг, Невеста, и твой мертвый жених станет вдовцом.

— Что. Вам. Надо.

Слова Дана грохотали каменными окатышами. Такие предупреждают о скорой лавине.

— Зашли посмотреть на тебя, Лейтенант, — сказал здоровяк. — Услыхали, что ты здесь, и поспешили, хе-хе, со всех ног. Не каждый день выпадает шанс увидать старого дружка.

— Я тебе не друг, Пагос, — хлестнул взглядом Дан. — И не зови меня Лейтенантом.

— А как тебя звать? — заинтересовался Пагос. — Шкурником? Предателем? Какое имя тебе подходит, выбирай.

— Пустое, — Дан покачал головой. — Тебе меня не вывести, Пагос. Не удавалось раньше, не получится и теперь.

— Эх, жаль, — притворно вздохнул здоровяк. — Так ведь мы с тобой тогда не договорили, в тайге.

Он был быстр. Второй после Дана человек, встреченный Михой, который от неподвижности умел мгновенно перейти к выпаду, броску. Рука Пагоса вылетела вперед. Из широкого рукава порхнул шипастый шарик, разматывая тонкую цепочку.

Дан не шевельнулся. Не двинул даже бровью. Шарик вонзился в кедровую доску на полпальца от его виска. Щепки брызнули в стороны.

— Жаль, — повторил Пагос. — Капитан сказал не трогать тебя. До Турнира. Запретил даже портить твою разрисованную шкуру. Но ведь когда он закончит с тобой, мне ничего не останется, Лейтенант.

Он выдернул шарик из стены, сматывая цепочку обратно в рукав.

Дан сидел, как сидел. Только рука метнулась вперед, будто охотясь за мухой.

Он перехватил цепочку посередине, сжал в кулаке.

— Не называй меня Лейтенантом, — сказал Молот, наматывая цепочку на руку.

Пагос захрипел. На его огромной шее вздулись жилы. Было видно, что он тянет цепь на себя изо всех сил. Но Дан продолжал подтягивать его к себе.

Негнущиеся ноги Пагоса заскользили по полу. С грохотом, ломая подвернувшийся табурет, он рухнул.

9

Стол отлетел в сторону. Дан мгновенно оказался на ногах. В вытянутой руке пистоль. Ствол смотрит в лицо девице.

Тинкин пританцовывал рядом, сжимая посох поперек груди. Он не сводил взгляда с обладателя книги.

— Дан, милый, ты собираешься стрелять в меня? — девица развела руками. — Я ведь стою перед тобой без оружия.

— Сама невинность, а?

— Помолчи, Тин. Лютия, это не я пришел к вам.

— Восемь лет назад дела обстояли по-другому.

— Восемь лет назад я был другим. Я отработал мой долг сполна. С Железноликими меня не связывает больше ничего.

— Капитан считает иначе.

— Передай Кассару — если он хочет что-то сказать мне, пусть приходит сам. Один. А не присылает вас. Иначе ему придется подыскивать новых лейтенантов.

— Ты считаешь себя победителем, горец?

Сначала Миха не понял, откуда раздался новый голос.

Говорил хозяин книги, едва разжимая бесцветные губы.

— Пистоли, бывает, дают осечку. Или мечут свинец в глаза хозяину.

Маслянистый зрачок дула уставился в переносицу человека с серым лицом.

— Можем проверить, Стеррано, — прищурился Дан. — Шансы у нас равны. Хоть, говорят, тебя и не берут пули.

— Не сегодня, горец. — Неприятный голос. Как треск ломающихся прутьев. И ощущение от него гадкое — будто мохнатые лапки ступают по коже. — Сегодня мы просто уходим. Вставай, Пагос.

— Запомни, Лейтенант. — Пагос поднимался, неуклюже опираясь на руки. — Когда Капитан закончит с тобой, я помочусь на твое мертвое лицо. А потом отрежу твои волосы и пришью сюда, — он показал место на куртке.

За Дана ответил Тинкин.

— Эй, Шкурник! — закричал он, показывая пальцем за спину Пагоса. — Там собака!

Пагос с рычанием шатнулся к нему. Но Стеррано, человек с книгой, сухо щелкнул пальцами.

И здоровяк послушно последовал к выходу вслед за ним и девицей в алом.

Минута, и только поломанный табурет, опрокинутый стол и куча осколков на полу напоминают о неприятных гостях. Да еще испуганные физиономии выглядывают с кухни и спрашивают, не позвать ли стражу.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

10

— Нет, стражу не надо, — сказал Дан.

Убрал пистоль за спину и, нагнувшись, одним движением поставил стол на место.

— Вставай, малый, — Тинкин протянул руку Михе, который так и сидел на полу. — Застудишь корешок.

Миха фыркнул, но руку принял. Он уже понял, что всерьез обижаться на Тинкина невозможно.

— Цел? — сквайр похлопал Миху по спине. — Да, повезло тебе. Угодить Железной Ноге под каблук — радости мало. Стопчет и не заметит.

— Железной Ноге?

— Ну да, Пагосу. А ты не заметил, что у него вместо ног железяки?

— Не-а…

— Тинкин, — Дан стоял рядом.

Лицо у него было серьезное, мрачное.

— Отправляйся в город. Вместе с Михой. Найдите Дериха. Он может не знать, что Кассар и компания здесь. Как бы чего не случилось.

— Да что с ним случится, — буркнул Тинкин.

Но по глазам было видно, слова Дана он принял всерьез.

— Пойдем, малый, — сказал сквайр. — Поищем нашего карлика. Только накинь что-то потеплей. А то и впрямь корешок застудишь вместе с остальным.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

11

Город жил ожиданием Турнира. Трепетали на ветру инсигнии наиболее именитых участников, подвешенные поперек улицы на веревках. В изменчивом свете газовых фонарей оживали и шевелились единороги, кентавры, гиппокрифы, рычали и скалились друг на друга, будто готовясь спрыгнуть со своих гербов и задать соперникам жару.

Жару будут давать их хозяева. Пылать огненным нут-Ром паровоинов, звенеть сталью о сталь в каменном кругу Котла, ристалища, заложенного указом самого Озерного Короля. Будут биться и состязаться на глазах у вопящих от восторга зрителей. Всего через десять дней, когда над Крайними Землями взойдет солнце.

Наступит утро и вместе с ним весна. Начнется Турнир Северной Чаши.

Эх, не утерпеть.

— А помнишь, как в прошлом году Старый Медведь отломал башню южанину? Грохоту было…

— Я тебе говорю, видел самого виконта Грижева. Серый, фиолетовый, алый — его цвета.

— …нет, никакой не «Пес». У «Пса» две трубы, а не три. И сам он пониже и шире. Что? Нет, эту машину сам не знаю.

— Принимаются ставки! Принимаются ставки! Подходите, не мешкайте. Два к одному на Белого Маркиза. Пять к одному на Медведя. Один к трем на Рыбака.

Вокруг бурлила и волновалась толпа. Михе такое количество людей было внове, он старался держаться поближе к Тинкину. Тот шел как ни в чем не бывало, постукивая по мостовой кончиком палки.

— Он как взревет! И давай ломиться через весь Котел!

— Два к одному на Лесника! Один к четырем на Золотое Колесо!

— …сам видел, говорю тебе. Их знамена, их герб. Да, Черная Рука. Где расквартированы? Да почем я знаю? А тебе что? Уж не записаться ли решил?

— Не знаю, хватит ли всем мест в этом году. Народу понаехало — жуть. Нашему Котлу до предельского или распольского далеко.

— «Сталь карающая». Так у него на щите написано. Откуда знаю? Прочитал, дубовая твоя башка.

— К Железноликим записаться? К ребятам Кассара? Ха-ха, ну давай, давай. Они твое сердце на первом же привале зажарят.

Шкворчащая машина на углу за медяк накрутила для Михи на палочку сахарную вату. На морозе вата мгновенно застыла ломкими липкими нитями. Есть их было неудобно, но вкусно.

Себе Тинкин взял берестяную кружку с горячим пивом. Пиво варили тут же, в кирпичном здании с золотой бочкой на вывеске. Из дверей торчала начищенная медная труба с краном. Пиво разливали на улице, посыпали специями и продавали вместе с кружкой. Очень удобно.

Отхлебнув, Тинкин зажмурился и причмокнул.

— Вот это дело. А то «сидр», «сидр».

Кругом без умолку обсуждали предстоящий Турнир.

— Ну, везение везением, а опыт со счетов сбрасывать не стоит. Медведь знаешь сколько лет провоевал? И на горцев ходил, и против рубиновых. Так-то.

— У «Кочевника» все же котел слабоват. Для стрельбы ничего, а в рукопашной не тянет.

— Я тебе говорю, зажарят. И съедят. Ты что, не слышал, Железноликие так с каждым новичком делают. У них-то самих сердец нет.

— Один к трем на Красного Великана!

— Наш друг может быть в одном из двух мест, — глубокомысленно заметил Тинкин. — В мастерской Друза, рядом с «Молотобойцем»…

Он опустил нос в кружку и надолго замолчал.

— Или где? — спросил Миха.

— Что где? — Тинкин рукавом вытер пену с подбородка.

— Ты сказал, Дерих может быть в одном из двух мест. В мастерской или…

— Или где-нибудь еще.

12

— Тинкин, а кто были эти трое? — Миха дернул сквайра за рукав. Отчасти чтобы обратить на себя внимание, отчасти чтобы их не разделила толпа. В этой части города, близкой к Котлу, она была уж очень плотной. — С которыми вы с Даном чуть не подрались.

— О, трое наших друзей. Целая история, малыш, целая история, — Тинкин обернулся. — Любишь истории?

ТИНКИН РИЕЛЬ, СКВАЙР «МОЛОТОБОЙЦА»

— У одного южного лорда, не знаю его имени, служил сержант латников по имени Пагос. Добрый был боец, только очень жестокий. Его боялись и враги, и собственные солдаты. За нечищеную пластину на броне, бывало, ломал виноватому нос, а за грязь на плацу макал головой в нужник.

Так и жил себе Пагос, стращая новобранцев, пока не грянуло в землях лорда восстание. Чего-то не поделил он с крестьянами, те запросились под крылышко к соседу. Сосед прислал на подмогу войска. Заварилась обычная для Юга каша.

Пагос был среди тех, кого отправили усмирять восстание. Проще сказать, топить в крови. В деле утопления Пагос, безусловно, преуспевал в своей пыхтящей броне против крестьян с серпами и косами. Броню латника обычные пули не берут, а силищи в ней, как в двенадцати здоровых мужиках. Вот и бунтуй.

Как-то раз Пагос и солдаты вошли в мятежную деревню, а навстречу им выпустили собак. Говорят, Пагос с товарищами очень смеялись и обещали подвесить собачьи хвосты на шлемы, а жителей деревни на сучья.

Им бы знать, что старейшина деревни был ветеран северных кампаний. Он не понаслышке знал, как поступать с паровоинами и латниками.

Они в деревне сделали чучело латника. Вырубили из древесного ствола и обили железными листами. Между ног чучела подвешивали каждый день кусок сырого мяса и пускали к нему кормиться собак. Собаки быстро привыкли, что еда у железного чурбана болтается возле колен.

Увидев настоящих латников, псы кинулись к ним навстречу. А на спину собакам жители деревни привязали мешки с подрывными зарядами. Запалили фитили и попрятались.

Собака добегала до латника, кидалась ему в ноги. Фитиль догорал. И бух!

Уцелевших, оглушенных и поваленных, добили через щели в броне. Пагоса, которому оторвало ноги повыше колен, посчитали мертвым и просто свалили в канаву.

Там бы ему и сдохнуть.

На его счастье, в деревню как раз зашел на постой отряд наемников. До восстания им не было дела, просто шли мимо. Капитан отправил пару человек порыться в канаве с латниками, вдруг что-то целое приволокут на запчасти для собственной брони.

Приволокли Пагоса. На удивление, был он еще жив и даже стонал.

Капитан посмотрел на него и приказал отдать бывшего сержанта коновалу. А остатки его брони отнести к деревенскому кузнецу. Чтобы выковал из нее две железные ноги.

Пока Пагос лежал в полковом лазарете, капитан навещал его. Они разговаривали. Через месяц капитан приказал принести безногого к нему на носилках.

«Вот, — сказал капитан, — полдюжины одичалых собак, не кормленных три дня. Вот кистень. Вот две железные ноги с ремешками. А вот знак моего лейтенанта».

Сказал и кинул знак лейтенанта в загон с собаками. Вслед за ним кистень.

«Надевай свои новые ноги, — сказал капитан. — И принеси свой знак ко мне, лейтенант».

— И что? — с замиранием, как полагается, сердца спросил Миха.

— Надел. И принес. Так Пагос заработал свое имя — Убийца Собак. Так капитан Мурид Кассар приобрел самого верного из своих лейтенантов.

13

— Про Лютию, Второго Лейтенанта, я знаю совсем мало. Говорят, была дочкой богатого купца. Любила розы, лошадей и своего жениха. Плела косы, вышивала свадебную косынку.

А любимый возьми и посватайся к другой.

Говорят, что Лютия повредилась умом. Пыталась выброситься из окна, не дали. Резала запястья, ее привязывали к кровати. Как отошла, сидела целыми днями в саду, смотрела, как отцветает розовый куст.

В день чужой свадьбы встала, наломала веток с умирающими розами. Переоделась в свадебное платье, пачкая его кровью. Села на коня и поскакала в дом жениха.

Ее пытались остановить, но в этот раз не смогли.

Я слышал, что она убила всех. Изменника, невесту, гостей. Засекла до смерти шипастыми ветками. Ее платье и фата стали совсем красными от крови. С тех пор зовут Лютию — Кровавая Невеста.

— Ой, не верится что-то, — протянул Миха. — Одна — и всех засекла до смерти. На сказку похоже.

— Похоже, — не стал спорить Тинкин. — Так ей и Мурид Кассар сказал, когда встретил Лютию два года спустя. Она странствовала в Серединных Землях, продавая свой меч и хлыст. Их дороги пересеклись недалеко от Самана.

«Твою историю передают из уст в уста, — сказал капитан Железноликих. — Она похожа на сказку, Кровавая Невеста. Я всегда хотел верить в сказки».

«Вот мой лейтенант, Сигур. С ним пять верных людей. Меньше, чем было на той свадьбе, но у них оружие. А вон куст терновника у дороги. Я бы хотел подарить тебе розы, но не знал, что мы встретимся».

«Что тебе нужно?» — спросила Лютия.

«Мне? Мне — ничего. — ответил Мурид. — А вот Си-гуру нужна жена. И ему кажется, что ты подходишь. Сигур в каждой деревне находит себе жену. На один раз». Солдатский гогот. Губы Лютии — как лезвие ножа.

«Возьми ветку терновника и докажи Сигуру, что он ошибается. И мне, что ты будешь лучшим лейтенантом по мою левую руку, чем Сигур».

— Опять, наверное, сказки. Одна безоружная женщина против шестерых солдат.

Тинкин щелкнул языком.

— Какие уж тут сказки, — сказал он. — Все, что было дальше, я видел своими глазами. Я как раз месяц назад прибился к Железноликим, помогать по кухне.

Лютия сбросила оружие в придорожную пыль. Отломила ветку с тернового куста. Подошла к ухмыляющемуся Сигуру, который даже не достал меч или пистоль.

И убила его. А за ним всех пятерых его людей. Быстрее, чем ты загнешь пять пальцев на руке, малыш.

Она швырнула сломанную ветку Кассару. И лейтенантский значок Сигура вслед. Повернулась и вскочила в седло.

«Я не буду служить тебе», — сказала она.

«У тебя нет выбора», — сказал Кассар.

«Кто решает, у кого выбор?» — спросила Лютия.

Кассар выстрелил и убил лошадь под ней. Лютия бросилась на него, зарубила адъютанта.

Я видел, как меч блеснул над головой Кассара. А потом клинок лежал сломанный в пыли, а рядом ползала Лютия, отхаркивая кровью.

«Решает тот, у кого сила… лейтенант», — завершил их спор Кассар. И протянул ей руку, помогая подняться.

14

— А третий, — спросил Миха. — Тот, что с книгой?

— Стеррано. Его так и зовут — Книжник. С ним совсем темная история.

Тогда уже и Дан, и Дерих были в отряде. Дан еще не был лейтенантом, Мурид пока приглядывался к нему и «Молотобойцу».

Капитан затеял искать что-то в горах Хребта, недалеко от побережья. Отряд стоял лагерем в небольшом рыбацком поселке, а Мурид и полдюжины человек каждый День уходили в горы. Возвращались за полночь, все в пыли, испачканные почему-то мелом.

По мелу рыбаки поняли, что ходит Мурид в Белую Пещеру. «Недоброе место, и те, кто в него ходит, тоже люди недобрые», — сказал Муриду старейшина поселка. Он бы нас выгнал, но Мурид платил ему полновесными солами, да и боялись рыбаки Железноликих. Истории про наемников Кассара недаром ходили.

Капитан продолжал навещать Белую Пещеру до самого полнолуния. Все искал.

И, видно, нашел.

В ночь полнолуния не вернулся ни он, ни люди с ним. На следующий день тоже.

Только ближе к вечеру на окраине поселка появился падающий от усталости Мурид. Без лошади и без тех, кто уходил с ним. О них он сразу запретил говорить, даже имена и те не полагалось вспоминать под страхом батога.

С капитаном Кассаром шел человек, назвавшийся нездешним именем. Стеррано.

Неизвестно, кто он и откуда. При каких обстоятельствах они встретились с Кассаром. Почему тот, не раздумывая, дал ему звание лейтенанта и место своего помощника.

Я не видел сам, но слышал, что Стеррано владеет тайными искусствами, недоступными обычным людям. Не магией Камней. Тех, кто носит Камни, Мурид не терпит возле себя. Чем-то другим.

Стеррано никогда не расстается с книгой на железной цепи. В мешочке на поясе он носит несколько кусков мела. Возможно, это мел из Белой Пещеры, которую за лигу обходят все местные жители.

Когда мы уходили, деревня рыбаков полыхала за нашей спиной. Тогда я впервые спросил себя надолго ли я еще останусь с Железноликим.

— А как ты вообще попал к ним? А Дан с Дерихом?

— Не так быстро, малый, — улыбнулся Тинкин. — Ты так сам забудешь, что спрашивал. Мою историю — в другой раз, ничего в ней интересного. Дана с Дерихом Кассар вытащил из заварухи с южанами. Если Дан будет в настроении, он тебе расскажет подробности. За помощь Железноликих они согласились послужить в отряде. На тот момент это казалось честной сделкой, — Тинкин хмыкнул.

— Слушай, а кто такой сам капитан Кассар? И как случилось, что вы ушли из отряда?

— Эй, эй, погоди, — замахал рукой сквайр. — Так я до самого утра рассказывать буду. А мы уже пришли к Друзу.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

15

Друз жил в приземистом бревенчатом домике, смотревшем на городской пустырь. К домику лепился хлипкий сарай, часть пустыря, прилегавшая к сараю, была огорожена досками. Сарай и огороженный кусок пустыря и были «мастерской Друза».

Именно сюда Дан пригнал на постой «Молотобойца», когда они пришли в Паром. Друз оказался его и Дериха старинным знакомцем. По словам Дана, «умельцем каких мало».

Умелец каких мало запомнился Михе похожим на оживший циркуль. Невероятно худой, голенастый, он и двигался, как чертил, — левая нога у него не сгибалась. Говорил Друз мало и все больше жестами-выпадами. «Здесь, — прямая ладонь-дощечка тычет в основание главной трубы «Молотобойца», — делаем отводы».

Не обращая внимания на холод, одевался Друз в синий халат, весь в потеках машинного масла. На голове у него была круглая вязаная шапочка, на вечно синем носу с дрожащей на конце каплей перекосившиеся очки. На руках неизменные кожаные перчатки с крагами.

Именно в таком виде, ничуть не изменившись с их первой встречи, он предстал перед Михой и Тинкином, распахнув для них дощатые ворота мастерской. Поверх халата болталась перевязь с инструментами. В левой руке шкворчала флогистоновая горелка.

— Ага, — сказал Друз и поправил очки на переносице. — Заходите.

Он повернулся и, подволакивая ногу, засеменил к «Молотобойцу», высившемуся посреди двора-мастерской. Со дня их приезда вокруг паровоина выросли строительные леса, он лишился части обшивки, детали его циклопического механизма в художественном беспорядке были раскиданы по земле. Друз с Дерихом явно здесь не скучали.

— Друз никогда не здоровается, — сказал Тинкин. — Эй, Друз, погоди!

Миха вертел головой по сторонам. У Друза ему было интересно все.

В углу двора скучал полуразобранный доспех латника. Судя по налету ржавчины на внутренних поверхностях, разобрал его Друз не сегодня и не вчера. Герб на отвинченном нагруднике был незнакомый — скачущий белый соболь и золотая шишка на черном поле.

Поодаль лежала конструкция, в которой Миха рискнул бы опознать сломанную «воздушную лодку». Лавируя между колоколен и фабричных труб, такие лодки бороздили небеса Валита на виденной им однажды литографии. Непостижимо уму, откуда винтокрылую машину раздобыл Друз. И какой цели служил полусобранный им в корме лодки агрегат, похожий на железного ежа в медной обмотке.

Друз тем временем забрался в люльку и, не обращая внимания на окрики Тинкина, поехал наверх. Он угнездился под мышкой «Молотобойца», откуда сразу же залязгало и посыпались искры.

— Друуууз! — заорал Тинкин, зажав Осу локтем и приложив ладони ко рту. — Друз, где Дерих?! Он нужен срочно!

Лязганье и шипение горелки смолкли. Друз выглянул, молча ткнул ладонью в сторону сарая.

Прижимая шапочку ладонью и увязая в снегу, Тинкин бросился в указанном направлении. Миха шагнул было за ним, но передумал. Смотреть на работу Друза было интересней, да и Дерих, кажется, его недолюбливал.

16

Помедлив секунду, Миха вскарабкался по лесам наверх. От близкого «Молотобойца» пахло смазкой и мокрым железом. Запах становился потихоньку родным.

Скользя руками по мерзлым стропилам и упираясь ногами в броню паровоина, Миха добрался до наплечника. Здесь было предусмотрено место для сквайра, снабженное рукояткой, чтобы держаться, и упором для ног. «Гнездо нашего воробышка», — шутил Дан, имея в виду Тинкина.

Расположившись в «гнезде», особого удобства Миха не ощутил. Страшно подумать, каково приходилось здесь Тинкину, когда «Молотобоец» не стоял на месте, а трясся по ухабам. «Задницу, небось, в кровь собьешь», — пробормотал младший Атмос.

Зато отсюда рукой было подать до Друза. Правда, за вытянутой дланью «Молотобойца» его было не разглядеть, но Миха надеялся, что это не помешает их общению.

— Мастер Друз! — крикнул он.

Бум! Бац! Шшшшшссссч! Лязг!

— Мастер Друз!

Бац! Бемс!

— Мастер!

Бац.

— Мастер Друз!

Возня умолкла. Заскрипела люлька. Друз поднялся на один уровень с Михой, тыльной стороной перчатки отер копоть со лба и щек.

— Мастер Друз, — повторил он. Как распробовал. — Так в Пароме не говорят. Жестянщик говорят. Старьевщик. Мастером Друзу не свезло быть.

— Мой отец, — горло у Михи перехватило, стоило заговорить об Алане. Он откашлялся. — Мой отец говорил… говорит: «Не тот Мастер, у кого на груди цепь. А тот, у кого в груди сердце горит за дело».

Первый раз Миха увидел, как Друз улыбается. Между зубов у него была щербинка.

— Хороший. Отец твой, — сказал он. — Чего звал?

— А что вы тут делаете? Чините «Молотобойца»?

— Чинят, когда сломано, — назидательно сказал Друз.

Он помог Михе спуститься к нему в люльку. Тронул рычаг, опуская ее вниз, к бедру паровоина.

— Хватайся здесь, — Друз указал на незаметный с первого взгляда поручень. — Потом здесь. Лезь назад.

Они перебрались в тыл «Молотобойца», на небольшую площадку, которую обычно занимал Дерих. О ее предназначении Миха смутно догадывался.

Друз окончательно навел ясность.

— Котел, — знаменитый тычок ладонью. — Заслонка. Ведра. Воронка. Сюда заливать, если перегрев.

Про ужасы перегрева Миха был наслышан. В долгом бою Рыцаря подстерегал не только противник, но и опасность свариться заживо внутри собственного паровоина. Чем больше паровоин, тем больше котел, тем больше опасность.

Приспособление в виде саламандры с далеко высунутым языком отмечало нагрев котла. Внутри языка стеклянная трубка с красной жидкостью. Чем горячее котел, тем дальше ползет жидкость. Хорошо, если рыцарь заметит и вовремя спустит пар или остановит котел. Ведь в горячке битвы может быть не до того. И тогда горячка наступит уже не в переносном смысле.

Другая беда, если температура и давление в котле упадут слишком низко. Грозная машина остановится, превратится в мертвого истукана.

— Лопата. Топливо. Подбрасывать, когда котел остывает.

Чтобы беды не случилось, паровоин таскает на спине короб с углем, в котором искрятся драгоценные кристаллы флогистона. Задача механика, дежурящего на тыловой площадке, схватить в нужный момент лопату, открыть заслонку и накормить пылающее нутро машины.

— «Молотобойцев» собирают в Никте, — Друз постучал кулаком по заслонке с гербом портового города. Нутро паровоина ответило гулом. — Котлы у никтийцев никудышные. Греются, не держат пар. Хлам.

— А где хорошие котлы? — спросил Миха.

— В Валите. Хорошие. Но дорогие. Дешевле у нас из серебра отлить.

Из впалой груди Друза вырвалось сипение. Мастер-старьевщик пошутил и смеялся над собственной шуткой.

— Перебрали с Дерихом котел по частям, — сказал он, отсмеявшись. — Вентили новые. Заглушки новые, винтовые. Нагреваться будет в два раза быстрее. Горючки жрать в два раза меньше. А если за эту ручку дернуть… лучше не дергать, конечно.

Ручка из начищенной меди, притулившаяся сбоку от саламандры-термостата, явно была новым приобретением «Молотобойца». Друз не поленился снабдить ее предупреждающей красной биркой.

Михе было страшно интересно, что делает ручка, но Друз уже рассказывал дальше.

— Справа. И слева. Снарядные лебедки. Пушки наверху. Ящики по пять ядер. Лебедки крутить вручную. Перезарядка вручную из кабины. Прошлый век.

Снарядные ящики хранились под площадкой механика. Сейчас место там пустовало.

— Ломал голову долго. Придумал. Лебедки запитал от ножного привода. Поставил ящик, пнул рычаг. Поехало наверх. С перезарядкой труднее. На новых ходоках южан пороховой газ отводится из каморы. Толкает снаряд, досылает в ствол. Здесь нельзя так. Пушки надоменять целиком.

У Михи закружилась голова. Вот как, оказывается все сложно!

— Менять нельзя. Что делать? Обратно придумал. Паром из котла толкать ядра. Сделал отводы из центральной трубы. Выстрел открывает заслонку. Пар в отвод. Ядро в ствол. Заслонка на место. Работает? Работает. Скорострельность в три раза. Тах-тах-тах!

— Как замечательно вы придумываете, — искренне похвалил Миха.

— Это что! — Друз увлекся. — Наверх сейчас поедем. Покажу, что с руками придумал. «Буйволу» ковш можно оторвать.

К сожалению, узнать всю подноготную переделок, коснувшихся «Молотобойца», Михе не довелось.

17

Из сарая появились трое — Тинкин, Дерих и незнакомый Михе здоровяк с обритой головой. Лицо у Дериха, шагавшего впереди, было озабочено до крайности.

— Быстро слезай, малец, — рявкнул он, задирая голову. — Друз, братка, мне сильная нужда отлучиться. Справишься без меня?

Друз молча развел руками. А что делать? Справлюсь.

Миха, надувшись за «мальца», спрыгнул на землю.

— Здравствуйте, — сказал он, глядя поверх макушки Дериха на здоровяка.

Вблизи стало понятно, что лыс тот от природы. Да и не только лыс. На круглом мягком лице не росли ни брови, ни усы с бородой.

«Эге, — подумал младший Атмос. — Не иначе болел детина».

Позже Миха узнает, что болезнь зовется «брадобрей Толоса». И болеют ею преимущественно грабители могил, подвизавшиеся в окрестностях проклятого города.

— Это Миха, наш приятель, — вылез вперед Тинкин. — А это Лат, новый знакомец Дериха.

— Червяком прозывают, — густым голосом сказал Дат, пожимая руку Михи.

Рука у Лата оказалась не просто холодная. Ледяная. Миха поспешил натянуть варежку, сжал несколько раз окоченевшие пальцы.

На толстых пальцах Лата он успел заметить синие каторжные метки. Интересно, что за дела у него с Дерихом?

— Кончайте болтовню, — пробурчал недовольный карлик. — Развели тут поклоны с рукопожатиями. Мы, в общем, с тобой, Лат, договорились?

— А как же. Все на мази.

— Тогда прощаемся.

К счастью, снова ручковаться с Латом не пришлось. Кивнув всем, он натянул на голову капюшон и, ссутулившись, потопал прочь.

— Тинкин, ты остаешься с Друзом, — распорядился Дерих. — Следи, чтобы с ним и с паровоином все было в порядке. Если что, не геройствуй, зови стражу. В Пароме Железноликие нарываться не станут. Здесь они не в силе.

— Понятно, — кивнул сквайр. — Следить. Не геройствовать, звать стражу.

— Не пить.

— Что? Плохо слышу.

— Я тебе дам «плохо слышу».

Одним плавным движением, чуть коснувшись земли посохом, Тинкин взлетел на перекладину лесов. Показал оттуда Дериху неприличный жест.

За спиной Миха услышал скрипение. Друз снова смеялся.

18

ДЕРИХ, МЕХАНИК «МОЛОТОБОЙЦА»

— Ты доверяешь этому Лату? — спросил Дан.

Дерих оторвался от излюбленного занятия — перебора и смазки своих пистолей. Поднял глаза на Дана.

— Ты же знаешь, — ответил он. — Я доверяю только тебе. И только когда ты спишь.

Дан усмехнулся.

— Но Лат может оказаться полезен, — завершил мысль Дерих.

— Он бывал в Толосе?

— Если верить его словам, его повязала Пепельная Стража. Прямо в могильниках, за черными вешками.

— Из казематов Пепельных дорога одна — в Кагалым.

Не глядя на разложенные детали, Дерих принялся собирать первый пистоль. Его пальцы сновали туда-сюда, как поршни отлаженного станка.

— Я видел его наколки, и я ему верю. Он ходил по этапу. Он был в Кагалыме. Ты же знаешь, я умею читать каторжную масть. Мне мякину не подсунешь. Ему били на запястьях двух волков, черного и белого. Это Кагалымская мета.

— Избавь меня от подробностей, — отмахнулся Дан. — Я одного не пойму: если он ссыльный, что делает в Пароме? Откинулся — прямая дорога на юг, здоровье поправлять. Беглый тоже бы не задержался. Здесь рука Самана, скрутят — и куковать в Остроги. Или обратно в леса, уже с клеймом и без ноздрей.

Рукоятка со щелчком стала на место. Дерих взялся за второй пистоль.

— Говорит, бежал. Был бунт, на каторжан спустили Стрельцов и Следопытов. Он прикинулся мертвым, а потом ушел тайгой.

— Ушел, говорит. Много в последнее время развелось ходоков по тайге.

Дерих быстро оглянулся, не стоит ли кто у входа в трапезную. Нет, Миха с дедом Ойоном давно спали наверху.

— Ты про наших новых друзей?

— Про них.

Дерих похмыкал.

— Вот тоже, — сказал он. — Условились им не доверять. А ты мальчишку присылаешь к Друзу. С Тинкиным. Это, считай, одного, без присмотра.

Дан опустил глаза, разглядывая собственные огромные кулаки.

— Мальчишка в порядке, — наконец выговорил он.

Дерих закончил со вторым пистолем. Теперь он бережно натирал ветошью гравировку на стволах и серебряные щечки.

— Да ну? — не поверил он. — Так уж и в порядке?

Братья встретились глазами.

— Во всяком случае, он не подменыш. Не корп-дериах. Я испытал его сегодня «саллаховым зраком».

Дерих перевел взгляд на дырявый камень, который Дан носил на груди.

— Значит, «зрак» не всесилен.

— Как и «соляная тропа», и «спящий огонь», и «чистая вода». И все шесть Истинных Путей, которыми ты пытался опознать в нем «подменного человека». Жизнь в Бродячем Цирке тебя многому научила, не спорю. Но она превратилась в занозу, которая не дает тебе спокойно пройти мимо обычной случайности. Мальчишка из Россыпи путешествует вместе со старым тангу. Им, как и нам, нужно в Паром, а потом на юг. К чему твои подозрения?

— Ох, не скажи, братец, — покачал головой Дерих. — Как говорил старик Кордель: «Есть многое на свете, друг мой, что и не снилось нашей мудрости». Я видел умертвий южных болот. Я видел сохраняющий от пуль Танец Пищальников, которому обучены островные скитальцы. И «подменных людей» я видел немало, особенно во владениях северных колдунов.

Он задумчиво заглянул в ствол пистоля.

— А вот чего я не видел, так это старика-тангу с повадками записного шамана, путешествующего в компании паренька с саманским выговором. Чем поверить в случайность их встречи с нами, я поверю лучше в Море-владельцев или в Заоблачный Иридан.

Дан протянул руку и потрепал брата по плечу.

— Поверь лучше в сокровищницу Озерного Короля и в то, что твой Лат-Червяк поможет нам ее найти.

— А вот для этого… — Дерих со щелчком взвел и спустил курки. — Для этого, милый братец, ты с «Молотобойцем» должен не подвести нас на Турнире.

Глава II Песня небес

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Проснувшись, барон не сразу понял, где находится. В полумраке терялись очертания незнакомой комнаты с высоким потолком. За стрельчатым окном рыдала хмурая туча, поранившись об острый горный пик.

Гнездо Восхода. Дождь выстукивает быструю дробь по стеклу.

Нет, это барабанят в дверь.

— Милорд, — голос хозяина, Таиза Фалина. — Милорд, просыпайтесь! Нам пора в путь!

Застегивая на ходу кирасу и оправляя мундир, барон Белин спешил за хозяином Гнезда. Успеть за лордом Фалином было непросто, он не шел, летел. Рыцарский атвар черным крылом реял за спиной.

Якош Белин с ходу угадал, куда следует князь. В скале под замком Фалинов была высечена огромная каверна, служившая хранилищем и посадочной площадкой авионов. Средоточие силы Гнезда Восхода.

Их путь лежал туда. Коридоры, переходы, лестницы. Из бокового прохода вышел Анже Савина, ухмыльнулся, отдал честь вскинутой рукой. За его плечом алой тенью маячил дворецкий-островитянин.

— Доброе утро, Таиз, Якош. Как спалось, барон?

— Прекрасно, благодарю. К чему такая спешка?

Каблуки Савина звонко цокали по древним камням.

— Таиз разве не объяснил? Мы должны успеть на место до восхода солнца. Иначе затею придется отложить на день. В нашем положении даже один день — это слишком много.

Барон несколько раз ущипнул себя за кончик уса.

— Все же я был бы благодарен за более подробное объяснение, — сказал он.

— Барон, барон, — Анже Савина легонько похлопал его по спине. — Прояви терпение. Разве оно не относится к твоим фамильным добродетелям?

Якош Белин тихо вздохнул и промолчал.

2

Утомительно долгая винтовая лестница. Через каждые двадцать пять ступеней квадратная площадка. На площадке страж в кольчуге, шлеме с клювастым забралом-полумаской, с круглым щитом и ятаганом. Князь Фалин на ходу обменивается со стражами молчаливыми кивками.

Десять стражей. Двести пятьдесят ступеней. Длинный узкий коридор, берущий начало от подножия лестницы. В конце два стража, уже не с ятаганами, с пищалями наперевес. При виде приближающихся лордов берут на караул.

Навстречу Таизу, Анже и Якошу распахиваются обитые железными полосами двери. Они шагают вперёд в пещеру под замком Восхода.

Эроны, хозяева небес, любили простор. Наследовавшие им Лорды Сапфира не уступали эронам в стремлении раздвинуть стены своих обителей как можно дальше. Князьями гор руководила не только привычка, но и необходимость.

Грозные авионы, машины, на которых Рыцари Небес покоряют ветра, требуют немало места для взлета и посадки. Одна только флаг-машина лорда Фалина занимала места, как дюжина рыцарских баталий, построенных боевым порядком. А кроме нее в пещере гнездились десятки авионов, иные лишь немногим меньше.

Барон Белин смотрит вверх, силясь определить расстояние до потолка. Вертит головой по сторонам. Не будь за его спиной трех Огранок, он был бы подавлен своим ничтожеством. Крохотное насекомое в обители железных птиц.

— Друзья, — Таиз Фалин обернулся к ним. — Идите все время за мной, держитесь белой линии, нарисованной на полу.

— Не беспокойся, брат, — сказал Савина. — Я присмотрю за бароном.

— Вперед, милорды!

Теперь они почти бежали. Суетившиеся вокруг авионов люди провожали их любопытными взглядами. Кто-то пытался окликнуть князя, но тот нетерпеливо отмахивался рукой: потом, потом.

Против ожиданий Белина они направлялись не к флаг-авиону. Одно из ответвлений белой линии увело их в сторону, к малым машинам. Впереди показалась плотная группа воинов в незнакомых барону доспехах.

Высокие круглые шлемы с частой решеткой, закрывающей лицо. Массивные цельнокованые панцири, украшенные узором. Наплечники, налокотники и поножи в виде птичьих крыльев. Мечи с очень толстым, ребристым по краям лезвием. Вдоль лезвия узоры, повторяющие вязь на панцирях.

Узоры на мечах и доспехах светились дрожащим голубым светом. Воздух вокруг воинов потрескивал и пах грозой.

Среди них один выделялся громадным ростом и богатой отделкой доспеха. Его нагрудник и шлем были усыпаны крупными сапфирами, рукоять меча сверкала золотом. На плечах лежал крылатый атвар, такой же, как у князя Фалина.

При виде князя высокий воин снял шлем, утвердив его на сгибе руки. Он был брит наголо, лицо его, напротив, заросло буйной черной бородой. Под левым глазом залегал глубокий шрам. Острые звериные уши жались к черепу.

Бородач улыбнулся, открывая ровные белые зубы. Они обнялись с князем.

— Милорды, позвольте представить: Ренад Гаири, старший сын князя Баро Гаири из Гнезда Грозы. Ренад, это мой брат Анже Савина, лорд Оправы Рубина. С ним наш друг и союзник барон Якош Белин из Оправы Алмаза.

— Рад знакомству, — Ренад пожал руки Анже и Якошу.

Голос у него оказался приятный и мелодичный, с хрипотцой. В рукопожатии чувствовалась буйная сила. Барон Белин заподозрил, что среди предков Ренада, как и у Таиза Фалина, нашлось место северным горцам. Уж очень разбойный вид был у наследника Гнезда Грозы.

— Ренад и его воины прибыли, чтобы сопровождать нас. Он один из немногих, кому мы можем всецело доверять.

— Я скала, — лорд Гаири усмехнулся, чиркнул ладонью по горлу. — Могила.

Таиз похлопал Ренада по нагруднику.

— А теперь разрешите познакомить вас с нашим пилотом, — сказал он.

3

Черное узкое платье, перепоясанное кушаком. Акмали, традиционный головной убор женщин Оправы Сапфира, — платок, покрывающий волосы, и прозрачная вуаль, удерживаемые тонким кольцом. Сапоги из мягкой кожи.

Лорд Белин никогда не узнал бы ее, если бы не походка. Невесомый шаг ночной танцовщицы, избравшей для своих упражнений гребень стены. Она касалась земли легче, чем крыло бабочки касается цветка. Ее небольшое крепкое тело жило в поразительном согласии с миром, двигаясь в неслышном прочим ритме небесной музыки.

Сердце лорда Алмаза, много лет сохранявшее неизменный пульс, подпрыгнуло и зачастило. По мере того как его ночной сон обретал плоть и кровь, приближаясь к нему и его спутникам, Якош Белин все слабее чувствовал связь с Камнем, вросшим в его грудину. Он был просто человеком из горячей плоти и крови. Здесь и сейчас, перед лицом женщины, рожденной из первой росы, выпавшей на склоны вечных гор.

— Гуинре — барон Якош Белин, лорд Оправы Алмаза, наш гость. Лорд Белин — княгиня Гуинре Свед из Гнезда Дождя. Моя невеста.

— Княгиня… — барон осекся, начал заново: — Княгиня, это честь для меня.

Путешествуя по Акмеону, можно увидеть немало способов, какими мужчины и женщины высоких сословий приветствуют друг друга.

Мужчины и женщины Оправ обмениваются поклонами. Схожим образом принято поступать в Белостенном Самане. В последнее время там, согласно моде, мужчины добавляют взмах широкополой шляпой, а женщины делают книксен, подбирая широкие юбки.

В церемонном Валите Звенящем женщина протягивает руку для поцелуя. Для этой цели на ее перчатке предусмотрен особый вырез.

В столице, Озерном Хамоне, цветет легкость нравов. Нередко можно увидеть высокородных сударей и сударынь, обменивающихся двукратным поцелуем в щеку.

Якош Белин не особо одобрял манеры, принятые в подражание Россыпи. Сдержанность родной Оправы была ему по нраву.

Он не был готов к тому, что произошло.

Княгиня Гуинре не стала кланяться ему или приседать, как кружевные дивы Самана. Она протянула барону руку, но не для поцелуя.

Для рукопожатия.

Тонкие пальцы Неукротимой княгини были сильны. Ладонь тверда.

— Честь и для меня, барон, — сказала Гуинре. — Слава и блеск вашей Оправы достигли и наших гор. Мы все испытываем радость от того, что вы присоединились к нашему союзу.

— Радость, да, — барон откашлялся. — Радость я разделяю всецело.

Их ладони расстались. Якош Белин вздрогнул, ему показалось, что его ужалила синяя искра. Верно, давала знать близость воинов Грозы с их гудящими мечами.

— Не будем более мешкать, — сказала Гуинре. — На дорогу у нас осталось меньше часа времени.

— По машинам! — крикнул князь Фалин. — Торопитесь!

4

Авион княгини Гуинре звался «Стрела». Он и был похож на стрелу — длинный тонкий корпус с железным хвостовым оперением и пара коротких треугольных крыльев, вырастающих из кабины. Два винта, приводившие авион в движение, расположились в широких бондах по сторонам хвоста.

Сама кабина-наконечник, к радости пребывавшего в ней Белина, была остеклена сверху и снизу, что позволяло любоваться дивными картинами Хребта. К великой же печали Якоша строители авиона не рассчитывали, что кроме пилота и штурмана в кабине столпятся еще трое Рослых мужчин: сам барон, Анже Савина и Таиз Фалин.

Перед посадкой на «Стрелу» Таиз предупредил, что в кабине следует вести себя как можно незаметней. Любой пилот не терпит, когда его отвлекают в небе. Гуинре же славилась тем, что могла и штурмана ссадить на землю за лишнее слово.

Может, поэтому за все время полета штурман — хрупкая девушка со строгим лицом — не издала ни звука. Она общалась с Гуинре на языке рычагов с набалдашниками в виде голов птиц и зверей.

Сама княгиня сказала ровно две фразы с момента, как села в кресло пилота.

«Взлетаем, держитесь». И «Заняли высоту», когда под «Стрелой» развернулась величественная панорама Хребта и окрестностей.

Якош Белин заставил себя отвести взгляд от тонкой с выступающими позвонками шеи Гуинре и сосредоточиться на том, что говорил князь Фалин.

ТАИЗ ФАЛИН, ЛОРД САПФИРОВОЙ ОПРАВЫ

— Мы приближаемся к Матери Ветров, — негромко сказал князь.

— Согласно «Запискам» Руста, а также Кадастру Хамона — высочайшей вершине континента, — добавил Савина. — Более чем в три раза выше Пика Вериди, в два с половиной раза выше Отца-Древа.

— Длительное общение моего дорогого брата с саманцами оставило на нем неизгладимый след, — улыбнулся Таиз. — В своей любви к точным цифрам он напоминает мне убеленного сединами Мастера. Мы же, скромные поэты, в таких случаях прибегаем к сочинениям славных предков. Вот что говорил о Матери Ветров Лако Пашихи из Гнезда Радуги.

Закрыв глаза, Таиз Фалин стал декламировать наизусть. Перед ними же из предрассветной дымки выплывала гора гор.

Рядом с ней прочие вершины Хребта казались не более чем кротовыми холмиками. Любые мысли о вечности становились легковесными и сиюминутными. Ее голубые склоны помнили времена сотворения мира и первозданного буйства стихий.

Мать Ветров. Первое пристанище эронов в нашем мире.

«Когда крылатые эроны и их ночные братья, флогероны, бежали из своего древнего узилища — Иридана, Небесного Города, они ступили на вершину Матери Ветров. Туда, где среди вечных льдов берет свое начало река Этаири — Суровая Дочь».

«Девять уступов на склонах Матери зовутся Ступенями Первых. Этаири спадает со Ступени на Ступень грохочущим водопадом. Дробит гранит в пыль, расширяя и углубляя свое русло. Так она достигает подножия горы и устремляется на север бурлящим потоком, который не доводилось пересекать ни человеку, ни зверю».

«Ее путь пролегает через Ущелье Ропота, меж двух Привратников, остроконечных скал, по которым с древних времен проходит граница владений Князей Хребта. Ни на лодке, ни любым другим способом нельзя подняться по бурному течению Этаири и миновать сторожевые скалы. Лишь хозяева гор на своих летающих машинах могут вознести гостя к поднебесным дворцам. Только им дано взирать свысока на неистовство Суровой Дочери».

«Только Людям Сапфира принадлежат горы, завещанные эронами. Только им ведомы тайны Ушедшего Народа».

— Если вы посмотрите под ноги, — сказал Таиз, — вы увидите воды Суровой Дочери. Мы заходим к горе с северной стороны и пролетаем над Ущельем Ропота.

Белин и Савина опустили головы. Далеко внизу под застекленным полом кабины бурлила, кидалась на скалы Этаири. Лохматые буруны отмечали многочисленные пороги. Хрупкая тень «Стрелы» неслась наперекор бешеному течению, следом спешил темный треугольник — авион Ренада.

— Сладкоречивый Лако Пашихи говорил правду. За всю историю Хребта ни друг, ни враг не одолел, не взнуздал Суровую Дочь. Столетиями она надежно хранила тайну Хрустальной Розы.

Барон Белин поднял взгляд. Мать Небес нависала над авионом. Прямо по курсу водопад рушился на исполинский уступ и, пенясь, соскальзывал с него на следующую Ступень.

— Если мы не отвернем сейчас, — сказал барон, — то врежемся в гору.

— Спокойствие, милорд. Положитесь на нашего пилота.

Взгляд Гуинре был прикован к двум приборам. «Живой карте» — прозрачной полусфере, внутри которой колдовская игра света создавала точную копию местности с высоты птичьего полета вместе с движущейся фигуркой авиона. И высотомеру — длинной стеклянной трубке, внутри которой поднималась и опускалась голубая жидкость.

Княгиня толкнула от себя рычаги, и нос «Стрелы» опустился вниз. Уровень жидкости в трубке начал понижаться. Гуинре обменялась коротким взглядом со штурманом, та ответила ей кивком.

Не отрывая взгляда от высотомера, княгиня Свед прибавила скорость. Потянула рычаги на себя, выравнивая машину. Сколько хватал глаз, перед авионом теперь простиралась стена воды.

«Стрела» направлялась прямо в водопад.

Таиз Фалин, молчаливый и серьезный, подошел к княгине и стал с ней рядом. Гуинре сняла перчатку и, не оборачиваясь, подала ему левую руку. Их пальцы встретились, переплелись.

Правую руку Гуинре положила на рычаг в центре панели. Дернула его вниз.

Гулко вздохнув напоследок, моторы «Стрелы» остановились. Стих шум хвостовых винтов. Единственным звуком в кабине стало взволнованное дыхание людей. Мгновение спустя оно утонуло в реве и грохоте приближающегося водопада.

Князь Фалин и княгиня Свед закрыли глаза.

Когда до удара оставались считаные мгновения и брызги воды растянулись в линии по стеклам, их тела окутались голубым сиянием. Оно стало ярче, заполнило кабину.

Анже Савина и барон Белин почувствовали, как их ноги отрываются от пола. Жидкость в трубке высотомера превратилась в пузырь и поплыла вверх.

Сияние, исходящее от Небесных Князей, пульсировало вровень с биением их сердец.

Неподвластная более тяжести и гнету «Стрела» вошла в водопад.

И пронзила его насквозь.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

5

Они оказались в тайном месте, заповедной части Ущелья Ропота. Ни на одной из известных лорду Белину карт не была обозначена долина, укрывшаяся за водопадом.

Рев Суровой Дочери, давший имя ущелью, здесь стихал, терялся между островерхих скал. Когда моторы авионов остановились, барону показалось на секунду, что он оглох.

Ни зверь, ни птица, ни человек не смели нарушить тишину тайной долины.

Тишину, исполненную благоговения перед величием былых хозяев гор.

Якош Белин запрокинул голову. Левой рукой он бездумно теребил свой ус.

Он был поражен. Сметен. Раздавлен.

Ничего подобного ему не доводилось видеть за сорок с лишним лет жизни.

Если на взлетной площадке Гнезда Восхода он ощутил себя муравьем, то сейчас он превратился в песчинку.

— Первый раз я оказался здесь еще ребенком, — сказал Таиз Фалин. — Можете себе представить мои чувства.

— Что это? — спросил Лорд Алмаза.

— Небесный Страж Акмеона, мой лорд. Наша надежда в грядущей войне с Врагом.

Его тело, крылатое тело воина-эрона, достигавшее не меньше тысячи локтей в высоту, было отлито из сверкающего металла. Если бы солнце к тому моменту взошло над вершинами гор, блеск зеркальной брони мог бы выжечь глаза.

Но даже теперь долгий взгляд на Стража причинял боль.

Он был облачен по образцу эронов с фрески Рамока в пластинчатую юбку, нагрудник и шлем-маску. Клюв был сомкнут, глаза в прорезях маски смотрели в вечность. Крылья сложены за спиной.

Правая рука Стража лежала на рукояти ятагана, подвешенного к поясу. Левая была вытянута вперед и развернута ладонью вверх.

На этой ладони размером с гостиную замка Савина лежал матовый хрустальный шар.

— Я знаю, — сказал князь Фалин. — Штука на ладони Стража не похожа на розу. Но я думаю, мы простим нашим предкам склонность к поэтическим преувеличениям. Тем более, как настоящая роза, этот шар раскроется с восходом солнца.

— Поразительно.

— О, сущая мелочь по сравнению с тем, что случится после. Однако чтобы насладиться зрелищем, нам придется за несколько минут подняться к Хрустальной Розе.

— Боюсь, — сказал лорд Белин, — такой подъем по силам разве что вашим авионам. Но я сомневаюсь, что даже на столь гигантской ладони найдется место для посадки.

— О, вы почти угадали, барон. Почти. Не будем терять времени. Ренад!

Люди Ренада Гаири не теряли времени и без оклика князя. Из своего авиона они выгрузили и разложили на камнях конструкции из черной блестящей ткани и металлических трубок. Под присмотром молчаливого штурмана Гуинре они собирали разрозненные части в единое целое.

За спиной барона раздался скрежет. Повернувшись, он увидел, что задние опоры «Стрелы» раздвигаются, задирая хвост авиона вверх. Из корпуса на равном друг от друга расстоянии выдвинулись в обе стороны металлические дуги числом шесть штук — по три с каждой стороны. Одновременно листы обшивки разъехались в стороны по всей длине «древка» «Стрелы».

Внутри оказался желоб в две трети корпуса длиной. В конце желоба, возле хвоста, стояли вроде как салазки — металлическая рама в человеческий рост на полозьях. Через весь желоб к салазкам тянулся основательной толщины трос, намотанный с другой стороны на железную лебедку.

Пока барон силился понять назначение мудреной конструкции, из кабины «Стрелы» выпрыгнула Гуинре. Махнула рукой людям Ренада.

Двое воинов, по случаю снявших грозовые доспехи, полезли с двух сторон на корпус «Стрелы». Они цепляли к концам выдвижных дуг тросы, пропуская их через блоки на концах дуг. Трос оказывался натянут на дугу, как тетива на лук, а вся конструкция с надетыми тросами стала походить на гигантскую баллисту.

Якош Белин не успел пуститься в догадки, чем «баллиста» будет стрелять. Ответ появился у него на глазах.

Люди Ренада под руководством штурмана закончили сборку. То, что у них получилось, напоминало два княжеских атвара. Каркасы в рост человека из переплетенных металлических трубочек, обтянутые гладкой тканью.

К одному «атвару» подошла Гуинре, ко второму князь Фалин. Одновременно они принялись с помощью воинов Грозы надевать их на себя. Металлические трубки пристегивались ремнями к локтям и предплечьям.

— Барон, — сказал Таиз Фалин. — Я прошу вас довериться мне и снять вашу кирасу и пояс. Даже с поддержкой Камня подъемная сила «крыла» не беспредельна. А Гуинре предстоит вместе с вами совершить очень точную посадку.

«Гуинре?»

Оказывается, даже Лорд Алмаза может не совладать со своим лицом.

— Да, княгиня Свед понесет вас. Анже весит меньше, да и у Гуинре гораздо больше опыта с «крылом». Это компенсирует то, что вам не приходилось еще подниматься в воздух.

— Надеюсь, у вас нет возражений, барон? — спросила Гуинре.

— Нет, что вы, — сердце барона все никак не хотело биться в лад с его родовым Алмазом. — Почту за честь.

Люди Ренада завели тросы-тетивы за салазки, закрепили на особом крюке. С помощью лебедки оттянули салазки к началу желоба, натянув все три тетивы. Вставили костыль, не дающий салазкам свободу.

Все было готово к пуску.

Княгиня Свед стала за спиной барона. Их скрепили ремнями.

Спиной Якош Белин чувствовал тепло тела Гуинре.

— Доверьтесь мне, барон, — тихо сказала княгиня.

«Умоляю, зовите меня Якош», — хотел сказать лорд Белин, но спохватился. Они знакомы всего час. Княгиня может счесть его бесцеремонным степным чурбаном.

— Вверяю вам всего себя, — сказал он.

Им помогли лечь на железные салазки. С гортанным вскриком сам Ренад Гаири выбил костыль. Распрямившиеся дуги рванули тетивы, посылая салазки к стопору в конце желоба.

Удивительный человеко-снаряд — княгиня Свед и барон Белин — отправился в полет к ладони Небесного Стража.

Первые лучи восходящего солнца осыпали вершины Хребта золотой пылью.

6

Сам полет оказался на удивление краток. Запомнилось ощущение близости Гуинре, блаженный миг невесомого скольжения, когда княгиня распахнула трубчатые крылья. Коловращение земли и небес перед самой посадкой на ладонь гиганта.

Озаренные голубым сиянием Камня Гуинре, они опустились возле хрустального шара. Хрустальной Розы, как звал его Таиз.

— Сначала отстегнитесь сами, барон. Потом поможете мне, — мягко командовала Гуинре. — Торопитесь, умоляю вас.

Путаясь в ремнях и пряжках, Якош Белин спешил, как мог. В голову лезли непристойные и неуместные воспоминания о пережитых в юности приключениях. Возня на сеновале с пухлой селянкой и суровый наставник, рыскающий по окрестностям с колотушкой. Узлы и шнурки на неподатливом лифе, проворные пальцы молодухи, берущие приступом застежки ременной перевязи.

Видно, вконец переполненный новыми впечатлениями разум искал спасения в простых и привычных картинах. Ласкающие глаз квадраты табачных полей, степенный мерин по прозвищу Крепыш, башни родного замка на горизонте. Где это все теперь?

Полет с крылатой княгиней. Железная ладонь Небесного Стража. Неведомая пока, но заранее пугающая правда о Песне Небес, скрытая внутри хрустального шара.

— Чует сердце, лучше я бы дал себя прирезать тому юнцу с байонетом, — пробормотал под нос Якош Белин.

— Простите, барон?

— Я говорю, княгиня, что остался последний ремешок. И мы с вами на свободе.

Едва отстегнутое «крыло» Гуинре было сброшено, как со стремительно голубеющих небес опустились князь Фалин с герцогом Савина.

— Вовремя, — сказал князь, отстегивая крепления «крыла».

И точно — вовремя. Солнце поднялось над вершинами гор, и Хрустальная Роза запела.

Матовый хрусталь издавал тончайший звук, какой можно услышать, обводя влажным пальцем край бокала. Только во много раз сильнее. Чем выше восходило солнце, наполняя шар эронов своим блеском, тем громче звучала песня Розы.

Якош Белин почувствовал, как болью прихватывает зубы. Анже Савина наморщился, но показал знаками: все, дескать, в порядке.

На поверхности шара появились тончайшие темные линии. Минуло мгновение, и шар раскрылся вдоль линий, сам себе огромный бутон.

«Вот откуда название — Хрустальная Роза», — подумал лорд Белин.

«Лепестки» Розы расходились все шире, открывая внутренности шара. Одновременно стихал звон.

Герцог Савина подошел к Белину.

— Сейчас начнется представление, — тихо сказал он.

Таиз Фалин взял за руку Гуинре, свободной рукой поманил Белина и Савина внутрь шара.

— Пойдемте, милорды. Роза открывается ненадолго.

7

Раскрывшиеся лепестки обрамляли круглую площадку, на которой они с трудом поместились вчетвером. Лорд Белин обнаружил себя стоящим впереди, его спутники столпились у него за спиной.

Перед ним из хрустального пола вздымалась дымчатая друза высотой приблизительно барону по грудь и толщиной в два обхвата. Верхняя часть друзы была гладко срезана под наклоном. В центре среза расположилось овальное углубление размером немногим больше человеческой головы. Прямо под углублением помещалась узкая щель длиной в ладонь.

— Каждый лорд Сапфира хотя бы раз в жизни входил в Хрустальную Розу, — сказал Таиз Фалин.

Якош обернулся к нему. Таиз расстегивал черный с серебряным шитьем мундир. Показались выпирающие ключицы, широкая костистая грудь, покрытая черными густыми волосами. Засиял вросший в плоть князя Сердечный Камень — сапфир размером с кулак.

— Кроме князей Хребта чести узнать древнюю тайну удостоились немногие люди. Среди них герцог Савина. И вы, барон.

Барон наклонил голову, щелкнул каблуками. Таиз расстегнул пуговицы до середины груди, снял через голову серебряную цепочку, на которой висела тонкая прямоугольная пластинка с прорезями. Протянул цепочку Белину.

Принимая цепочку, барон обратил внимание на другое необычное украшение, носимое князем. Кожаный шнурок, продетый через отверстие в круглом камне. Вокруг отверстия насечка, изображающая веки и ресницы.

Таиз Фалин поймал взгляд князя, быстро запахнул мундир.

— Подарок матери, — сказал он в смущении.

— Не будем отвлекаться, — вмешалась Гуинре. — Вещь, подобную той, что вы держите в руках, барон, хранит в своем Гнезде каждый благородный род Хребта.

Якош опустил взгляд на пластинку. Металл, из которого она была сделана, сразу напомнил ему изделия эронов — тонкие, легкие, необычайно прочные. Пластинка была прорезана насквозь угловатыми знаками, складывающимися в неведомые письмена.

— Это Ключ, барон, — сказала Неукротимая княгиня. — Ключ к Песне Небес.

Якош Белин обернулся к хрустальной друзе. Посмотрел на пластинку у себя в руках. Перевел взгляд на щель под углублением в срезанной верхушке друзы.

— Вы правы, милорд, — снова подал голос Таиз. — Перед вами скважина для Ключа. Действуйте.

Осторожно сжав пластинку двумя руками, барон Алмазной Оправы погрузил Ключ в отверстие на друзе. Пластинка вошла на всю длину и со щелчком остановилась.

Без единого звука хрустальные лепестки Розы поднялись и сошлись над головой барона, не оставив ни малейшей щели.

Наступила невозможная, совершенная тишина, какая бывает, должно быть, в сердце самого яростного из ураганов.

Потом была вспышка ярче тысячи солнц.

Потом пустота.

8

В серой пустоте и безмолвии раздался голос. Он был тих, в нем слышалась усталость и даже покорность судьбе. Но вместе с тем в нем звенели нотки силы и власти. То был голос, который слушают, которым взывают. Он мог журчать горным ручьем, мог рычать снежным барсом.

Он мог рассказать историю, которая запомнится навсегда.

— Меня зовут Серо Фалин. Я был воином и поэтом. Ныне мой дух странствует вместе с ветрами, а мое окаменевшее тело стоит на вершине Гнезда Восхода. Я обращаюсь к тебе из глубины веков, потому что верю — ты тот, кто может понять меня. Ты сможешь закончить дело, начатое задолго до твоего рождения.

Из серой пустоты проступили очертания внутренностей Хрустальной Розы. Но барон не видел ни своих спутников, ни своего собственного тела. Незримый, бесплотный, он будто бы грезил наяву.

На площадке перед друзой стоял высокий худощавый человек, одетый в доспехи. Они походили на броню эронов и сделаны были из голубого небесного металла. На плечах незнакомца лежал черный атвар, местами обожженный давним огнем. Его грудь украшал золотой грифон, закогтивший гору.

Крылатый шлем Небесного Всадника человек держал в левой руке. Он был немолод, черные волосы и борода серебрились сединой. Горбатый нос и сверкающие голубые глаза напоминали Таиза Фалина.

Точнее, князь напоминал незнакомца, явленного видением Хрустальной Розы. Незнакомца, в котором Якош Белин был готов признать легендарного Серо, основателя рода Фалинов.

Правая рука незнакомца лежала на рукояти меча с огромным сапфиром в навершии. Меч по самую крестовину уходил в хрустальную друзу, в щель, предназначенную для Ключа.

Друза светилась глубоким синим светом, отражавшимся в стенах шара. Незнакомец смотрел прямо на лорда Белина, словно видел его через пропасть столетий.

Он говорил с ним, а на его орлином лице усталость боролась с надеждой.

КНЯЗЬ СЕРО ФАЛИН, ЛОРД ГНЕЗДА ВОСХОДА, ПОБЕДИТЕЛЬ ЭРВИДОРОВ

9

— История, которую я хочу тебе поведать, начинается задолго до твоего и даже моего рождения, — сказал Серо Фалин.

Он снял руку с меча и повел ею перед собой. Стены шара просветлели, обрели прозрачность.

Удивительно, за ними не было гор Хребта и сверкающего Стража. Хрустальный шар висел высоко над водами океана.

Не просто висел — стремительно мчался на закат. Под ногами Серо Фалина проносились безжизненные клочки суши.

— Мы оставили Акмеон и направляемся на запад. В твое и мое время здесь лежат сотни островов-феймов, известных как Осколки. Но триста лет назад дела обстояли иначе.

Стены шара вспыхнули, стали матовыми на мгновение и вновь дали свободу взору.

Вместо свинцового океана и скалистых островов под Хрустальной Розой раскинулся неведомый материк.

— Местные жители звали эту землю Тарт, — сказал Серо Фалин.

Хрустальный шар стремительно снижался. Якош Белин мог разглядеть побережье, вдоль которого были выстроены удивительные здания из стекла и металла. Огромным колесом, приводимым в движение волнами, они напоминали мельницы, но вряд ли их назначением было молоть зерно. Крыши зданий топорщились шеренгами длинных кристаллов, налитых голубым светом. Между кристаллами змеились молнии.

Еще он видел гигантские волнорезы, уходящие далеко в океан. К ним были пришвартованы десятки кораблей, похожих на ткацкие веретена.

Шар опустился совсем низко к волнорезу, и Белин увидел, что металлические борта кораблей поросли мхом и ракушками, а на палубах нет ни единой живой души. Не один год простояли они здесь, покачиваясь на волнах.

— Себя они называли Тарту.

Шар метнулся вдоль берега, промчался над дорогой — чужой, непонятной, мощенной не камнем, но будто залитой янтарем — и оказался в городе.

Город, как и все здесь, ничуть не походил на города Акмеона. Редкие стеклянные здания возносились высоко над землей на тонких опорах. Между ними неторопливо плыли тонкие металлические диски, на которых по одному, двое, трое перемещались местные жители.

Тарту.

— Это был древний, мудрый народ. Преуспевший в познании мира и собственной природы. Проникший разумом во многие загадки мироздания. И очень, очень усталый.

Хрустальная Роза теперь плыла вплотную с одним из дисков. Лорд Белин мог разглядеть загадочных Тарту.

Ему доводилось слышать это имя из древних сказок и легенд. Тарту. Безликие.

Их движения были исполнены плавной медлительности. Они носили одежды мягких цветов. Преобладал белый. Их лица, если у них были лица, скрывались за огромными масками из драгоценных металлов, с глазами из хрусталя. Черты, изображенные на масках, были близки человеческим и в то же время отличались.

Слишком большие глаза. Слишком маленький нос. Необычный разрез рта. Выражение «лиц» на всех масках было одинаковым.

Отрешенность. Покой. Пустота в стеклянных зрачках.

— Как говорит пословица Тарту, «во многих знаниях многие печали». Тарту узнали так много, что сама жизнь потеряла для них значение. С помощью магии и науки они победили болезни и отодвинули старость, но радость бытия от них ускользнула. Для большинства жителей Тарта только новые знания представляли интерес. Остальные лишь обслуживали ветшающие машины и слушали голос океана.

Машины кормили и согревали их, машины рожали и выращивали детей. Однажды машинам суждено было остановиться, и никто не нашел бы в себе сил и желания запустить их вновь. Однажды когда-то могучий народ должен был исчезнуть с лица выносившей его земли.

Так бы и случилось, если бы не Мертвая Звезда.

10

Стеклянный шар уносился в глубь континента. Небо над ним темнело, в нем вспыхивали зарницы.

— Мертвая Звезда приближалась к нашему миру из немыслимых далей. Немногие знали о ее приходе. Правитель древнего народа — Автократор Тарту — знал.

В приближающемся сооружении лорд Белин угадал дворец правителя — ступенчатую пирамиду, окруженную огромными парящими дисками и полями светящихся кристаллов.

Верхушку пирамиды венчал стеклянный купол, из которого в небеса смотрела немыслимых размеров наблюдательная труба.

— Автократор видел приближение Мертвой Звезды и рассчитал, что ее столкновение с землей вызовет невиданную катастрофу. Слишком велика она была и слишком быстро двигалась. Но расчеты не обеспокоили Автократора. Он не боялся смерти, а судьба остальных живых существ его не волновала.

Сквозь стенку купола Белин видел Автократора Тарту. Высокий, худой, в усыпанной драгоценными камнями маске и хрустальной короне. Он стоял, приникнув к окуляру трубы, и, не глядя, писал золотым стержнем на мраморной табличке.

Серо Фалин тоже смотрел на правителя Тарту. Взгляд поэта был тяжел.

— Холодный разум Автократора не ошибался, — сказал князь. — Но даже он не мог учесть всего.

В затянутых грозовыми тучами небесах родился багряный свет. Он был настолько ярок, что без труда достиг земли. Где-то за небесами Мертвая Звезда чертила огненную тропу разрушения.

Вот-вот смертоносный посланник чужого мира должен был достигнуть земли и положить начало хаосу.

Как вдруг…

За горизонтом разгорелся другой свет. Он был расплавленным серебром, без примеси рокового багрянца. Он затмил сияние пришельца, озарил землю надеждой.

— В сказаниях тангу говорится о Небесном Человеке, — сказал Серо. — Он плывет от рассвета до заката на своей лодке-куинне, в руках его острога из лунного света, парус его соткан из солнца. Небесный Человек хранит нашу землю.

Пылающая серебряная линия перечеркнула небеса и встретилась с Мертвой Звездой — лохматым шаром огня. В месте их встречи небеса вспыхнули так, что стало больно глазам. Тучи шарахнулись в стороны, открывая перевернутую чашу с лавой. Если бы стены Хрустальной Розы не потемнели, то можно было бы ослепнуть.

— Загадка, но в песнях эронов тоже можно встретить похожий сюжет. Солнечный Странник спускается с небес, чтобы научить эронов азбуке и летосчислению. Он возвращается к ним спустя тысячу лет и спасает от рабства в застенках Иридана.

Буйство огня в небесах стихало. Якош Белин успел заметить три быстрые вспышки, мелькнувшие к востоку от замка Старшего Тарту. Земля задрожала, десятки сверкающих кристаллов рассыпались в пыль. По стенам дворца-пирамиды поползли трещины, но он выстоял.

— И эроны, и тангу считают, что Небесный Человек — Солнечный Странник — поразил Мертвую Звезду своим оружием и заставил ее расколоться на куски. Два куска упали на севере и юге Акмеона — в месте, известном сейчас как Гиблый Край, и у отрогов Голубого Хребта. Третий кусок упал в океан на востоке от континента Тарт.

11

Стеклянный шар вновь помчался к побережью.

Здесь все носило следы гигантской приливной волны, вызванной падением осколка Мертвой Звезды. Рухнувшие стеклянные дома, разломанные «мельницы».

Но были и другие изменения. Целая флотилия больших и малых кораблей отчалила от берега и углубилась в океан. Якош Белин и Серо Фалин последовали за ней.

— Много лет Автократор Тарту не чувствовал ничего. Даже наблюдения за вечно меняющимся небом превратились для него в рутину. Неожиданно падение осколка в океан пробудило в нем забытое чувство. Любопытство.

Шар приблизился к флотилии, завис над флагманским кораблем, резавшим волны узким серповидным носом. На мостике в окружении свиты стоял Автократор. Сотканный из металлических нитей плащ длиной не меньше сорока локтей тянулся за ним по палубе.

Правитель Тарту заглядывал в мраморные таблички которые подавала ему свита. Сделал движение рукой, приказывая остановиться. Корабль сбросил ход, постепенно застыл. Вместе с ним дрейфовала флотилия.

— Автократор решил отыскать в глубинах осколок Мертвой Звезды.

Серо Фалин покачал головой:

— Жаль, Солнечный Странник не объяснил ему, как гибельно бывает любопытство.

Серебристый борт флагмана раскрылся, и из проема выскользнуло самое примечательное из виденных Белином детищ древних. Машина ли, живое существо — оно походило на гигантскую медузу. В ее студенистой плоти висели трое Тарту, облаченных в гибкий металл и вытянутые стеклянные колпаки.

«Медуза»погрузилась под воду и пропала из виду.

Серо Фалин коснулся хрустальной друзы, и картина за пределами шара поменялась.

«Медуза» плавала на поверхности у носа флагмана. Трое ныряльщиков, взошедших на палубу, склонялись перед Автократором.

Перед ними плавал в воздухе небольшой металлический диск. На диске лежал темный предмет неопределенной формы.

Лорд Белин присмотрелся и почувствовал беспричинный, болезненный укол в сердце.

На летающем диске лежал осколок черного льда.

Автократор шагнул вперед. Протянул руку.

Коснулся черного осколка.

Все замерло. Движение за стеной Хрустальной Розы прекратилось.

Раздался голос Серо Фалина.

— В тот миг, когда правитель Тарту коснулся черного льда, предрешилась судьба его государства и его подданных. Через осколок иномировой субстанции к любопытствующему повелителю обратился Враг. И был услышан.

12

— Что мы знаем о Враге спустя столетия борьбы с ним? — спросил Серо Фалин. И сам же ответил: — Увы, немного. Враг прибыл издалека. Он чужд нашему миру и враждебен всему живому. Он сам и его порождения питаются животворящей силой мирового Сердца, превращая ее в мертвую энергию разрушения.

Стены Хрустальной Розы показывали отдельные картины.

Десятки «медуз» поднимают из глубины огромную глыбу черного льда.

Автократор с говорящим осколком в руках возвышается на носу флагманского корабля.

Флотилия Тарту влечет глыбу к берегу.

Юркие существа-машины, похожие на гигантских бражников, сделанных из красного стекла, возводят на берегу хранилище для небесного айсберга.

— Эссенцию сути Врага мы называем Черным Льдом. Черный Лед замораживает и обращает к Врагу сердца соприкоснувшихся с ним людей. К счастью, не всех.

Автократор Тарту и восемь его приближенных в плащах из золотых нитей. Приближенные стоят вокруг летающего диска с осколком Мертвой Звезды. Автократор жестом предлагает им возложить руки на осколок.

Семеро застывают, касаясь осколка. Восьмой отдергивает от него ладонь, пятится назад.

— Черный Лед подчиняет тех, чье сердце само по себе застыло. Тех, в ком умерли любовь и надежда. Тех, кто во всем поставил разум превыше чувств.

Автократор указывает перстом на восьмого, не подчинившегося Льду. Семеро Тарту обнажают стеклянные мечи, налитые голубым светом. Теснят восьмого к стене.

— Вместо душевного смятения, горячего шепота сердца Враг дарит невозмутимость и расчет. Бесстрастность и безжалостность. Для человека Черного Льда нет ни отца, ни матери, нет жены и друга. Есть только голос Врага и его план, который обращенные называют Начертанием. Все, кто остается глух к голосу, обречены на смерть.

Семь стеклянных мечей вздымались и падали, вздымались и падали. Тени слуг Черного Льда плясали на стене, как пьяные от крови духи разрушения.

Автократор Тарту наблюдал за жертвоприношением Врагу, сжимая в руках осколок Мертвой Звезды.

13

— Прискорбно, но большая часть Тарту с легкостью обратилась к Врагу. В день, когда Автократор провозгласил Новый Порядок и призвал свой народ служить Пользе и Начертанию, не нашлось того, кто возвысил бы свой голос против.

Дворец-пирамида, окруженный летающими дисками. На дисках неподвижные ряды Тарту. Стеклянный купол раздвинут, на вершине пирамиды стоит Автократор. Он салютует поднятой рукой своим подданным, нет, теперь таким же, как он, рабам Пользы и Начертания.

Тарту в общем порыве отвечают ему. Тысяча рук вздымается вверх как одна.

Первым шагом на пути к Новому Порядку Автократор провозгласил завоевание дальней земли на востоке. Нашей земли.

На Автократоре новая корона — в обрамлении металлических лепестков ограненный кристалл черного льда. Два круглых кристалла поменьше прилегают к вискам повелителя Тарту.

Безликого Опустошителя, как его назовут легенды народов Акмеона.

14

Движением руки Серо Фалин перенес их к берегу Тарта, к месту хранения черного айсберга. Красные «бражники» трудолюбиво вгрызались в ледяную глыбу. Автократор тоже был здесь в окружении верных золотоплащников. С ними было несколько простых Тарту в белых одеждах, стоявших кучкой поодаль.

Под надзором повелителя Тарту «бражники» извлекли из осколка Мертвой Звезды дюжину фигур из тусклого металла. Издалека они походили на паровых латников Акмеона. Но когда Роза зависла прямо над ними, оказалось, что их формы лишь отдаленно напоминают человеческие.

Куда больше в них было от насекомых или от ползучих морских гадов. Жучиные сочленения, кольчатые отростки, клешни и шипы. В основе же каждого, словно в насмешку, — отлитый в металле человеческий торс.

— Полный мерзости и отвращения ко всему живому разум породил эти механизмы, — сказал князь Фалин. — Мы зовем их словом из языка Тарту — «кадавры».

«Кадавры», — повторил лорд Белин про себя. В чужом слове ощущался привкус могильной пыли, нездешнего ужаса.

— Рабы и солдаты Мертвой Звезды, они спали бесчисленные зоны в ее чреве. Враг нашептал Автократору секрет пробуждения кадавров. Научил, как сделать Маску для управления их железной фалангой.

Повелительным жестом Автократор отправил одетых в белое Тарту к неподвижным тушам кадавров. То, что случилось дальше, заставило даже трижды ограненного лорда Белина ощутить тошноту и слабость.

— Как все порождения Врага, кадавры пожирают живое, чтобы питать себя.

Когда отвратительный обряд закончился, дюжина кадавров, окруженная клочьями белых одежд, обрела подвижность и противоестественную видимость жизни. Насытившиеся утробы тварей светились призрачным синим огнем.

Автократор шагнул вперед. Вместо украшенной драгоценностями маски Тарту он нес на себе антрацитовый лик хаоса и смерти. Глаза Маски пылали синим светом. Кадавры повиновались шепоту ее неподвижных губ.

Голодными псами они набросились на черную глыбу, выдирая из ее плена своих спящих собратьев. А с причалившего диска уже сходила унылая процессия будущих жертв.

Стены Хрустальной Розы потемнели.

— Без жалости и колебаний, как подобает слуге Черного Льда, Автократор скормил свой народ ненасытным утробам кадавров. Он поставил на службу Врагу хитроумную и тонкую машинерию Тарту. Не знающая усталости орда механизмов вгрызлась в недра древнего материка.

Картины, явленные в стенах шара, были мрачнее предыдущих.

Бескрайние карьеры, затянутые облаками измельченной породы. Груженные рудой вереницы летающих дисков. Многоногие, плюющиеся огнем чудовища — ходячие домны. Умерщвленные прибрежные воды, затянутые зеленой пеной.

— Им нужна была сталь, чтобы построить невиданные доселе корабли. Железные Крепости-Ковчеги, способные пересечь океан. Им нужен был флогистон, чтобы разжечь негасимые топки Ковчегов. Им нужно было оружие для уцелевших Тарту и смертоносные машины, которые завоеватели поведут в бой вместе с кадаврами. Машины ползающие, плавающие и летающие.

Земля Тарта чернела и покрывалась трещинами. Земля кровоточила лавой. Ее неслышимый крик боли заставлял рыдать небеса. Но дождь не долетал до земли, испаряясь от невыносимого жара.

— Расчеты Автократора говорили, что материк погибнет через четыре месяца. Из этих же расчетов следовало, что три Крепости-Ковчега, предназначенных для высадки на Акмеон, будут закончены раньше. Все складывалось согласно Начертанию.

Якош Белин увидел Ковчеги, о которых говорил Серо. Железные колоссы, пришвартованные у разоренных берегов Тарта, совсем не похожие на благородные изделия древних. Вместо изящества — грубость, вместо обтекаемых форм — углы и заклепки. Чадящие трубы, потоки отработанной смазки, стекающие по бортам. Монолитные механические шеренги, заползающие в трюмы по откинутым трапам.

— Земле Тарту предстояло погибнуть ради Пользы. Пользы бездушного пришельца, пожирателя миров из космических бездн.

Рука Серо Фалина сжалась на рукояти меча, вонзенного в хрустальную друзу.

— И никакая сила под небесами не могла этому помешать.

15

Из заоблачных высот Якош Белин наблюдал, как раскалывается на куски умирающая земля Тарту. Кипящие водовороты размером с озеро Хамон проглатывали города и дворцы, волны высотой с Отца-Древо смывали с остатков материка малейшие признаки жизни.

Уплывающие на восток Ковчеги не оставили позади себя ничего, кроме разрушения. Едва избежав ярости стихии, они легли на курс, назначенный Автократором.

Курс, как помнил барон из читанных в юности «Хроник былого», упиравшийся в побережье Акмеона, в бухту Никт.

Там, где сейчас высятся гордые башни портового города, заложенного в честь коронации Озерного Лорда. Там меж белых скал, где в полнолуние чайки оборачиваются полногрудыми морскими девами. Там на мягком желтом песке они ждали гостей с мертвого материка.

На соленом ветру реяли знамена армии Пяти Народов.

Небесные стрелки эронов натягивали поющие тетивы. Магия Сапфиров наполняла их колчаны быстротой и легкостью.

Грозные флогероны пробовали остроту огненных серпов. Рубины, вросшие в их чешуйчатые шкуры, пульсировали сдерживаемой до поры яростью.

Броненосные вериди баюкали боевые молоты за передвижными щитами, окутанными защитным сиянием Алмазов.

Младшие Народы — люди и тангу — держали фланги. Переступали с ноги на ногу кони всадников Серединных Земель. Грызли в нетерпении поводья ездовые псы северян.

— С ними не было лишь мудрых дриатов, носителей животворной силы Изумрудов, — сказал Серо Фалин. — Даже угроза родной земле не могла заставить их покинуть пределы Мирового Леса. Но будь хранители жизни на том роковом берегу, едва ли они смогли бы изменить исход сражения.

На горизонте показался первый из Ковчегов. Его борт откинулся, и из черного проема хлынула железная армия вторжения. Первыми в бой ринулись кадавры. Они погружались в волны и шагали к берегу по дну.

Стоило защитниками сплотить ряды, как борта Ковчегов ощетинились рядами жерл. Из них на берег пролился огонь. И еще раз. И еще.

Темнота.

Набегающая волна колышет обожженное с краев знамя. Чуть поодаль всадник, придавленный мертвой лошадью. Разломанный, нет, разорванный пополам, поваленный щит на катках. Из-под обломков щита торчит обугленное крыло.

Вода бухты Никт, именуемой с тех пор Бухтой Скорби, потемнела от крови и копоти.

Здесь армия Пяти Народов потерпела первое сокрушительное поражение.

16

— Высадившись в бухте Никт, легионы Опустошителя двинулись на северо-восток. Не встречая на своем пути препятствий, они достигли Толоса — первого города людей на Акмеоне.

Толос Гордый. Толос Первородный. Термы и акведуки, гробницы героев на вершинах башен, цирк, славный колесничными боями.

Все, что осталось от того Толоса, с избытком поместится на дюжине гравюр, иллюстрирующих «Хроники былого». Остальное — прах, пыль, пепел.

— Тарту взяли Толос штурмом. Истребили его жителей. И разрушили город до основания.

Минутой молчания Серо Фалин отдал дань скорби городу поэтов и философов.

— Так пал Толос Первородный, — продолжил князь. — И восстал Толос Проклятый. Механическая цитадель Автократора, возведенная его рабами из трех разобранных Ковчегов. Город-машина. Город-ловушка. Главный оплот Врага.

Якош смотрел на гигантские зубчатые колеса и вращающиеся пушечные башни Толоса. На его печи и плавильни, на рвы, полные лавы и кипящих ядов. В его голове крутилось, что совсем недавно он видел упоминание о Толосе Проклятом. Совсем недавно.

Но где? И какое именно?

— Когда дым из недр Проклятого Города одел в траур Небеса, армия Опустошителя двинулась на юг, — продолжал князь Серо. — Ее цель, как утверждает мой побратим, граф Тойво, — была опушка Мирового Леса, северная оконечность Провала. Автократор стремился к крупнейшему из осколков Мертвой Звезды.

А пришел к первому своему поражению..

В первое мгновение лорду Белину показалось, что он видит зеленое море древесных крон. Но глаз выхватил в колыхании зелени штандарты знамен, похожих на огромные листья. Сами «деревья» были одеты в плащи и доспехи, на вид — из коры и тех же листьев-громадин. Их лица — величественные, красивые, совсем человеческие — смотрели на приближающихся рабов Опустошителя. Без страха. Без ненависти.

Дриаты. Народ Леса. Первенцы Акмеона. Сила, сломавшая хребет Врага в той полузабытой за давностью лет войне.

— Жизнь превозмогла смерть, — торжественно сказал князь. — Дриаты встретили армию Автократора на опушке Леса и разбили ее.

17

— Но война на этом не закончилась. С переменным успехом она продолжалась еще семьдесят лет. Пока в финальной битве сокровенная ярость флогеронов не затопила окрестности Толоса Проклятого.

В сменявшихся картинах древних времен Якош Белин видел, как флогероны утрачивают сходство со своими братьями — эронами.

Если в Бухте Скорби они выделялись лишь темными одеждами и перепончатыми крыльями, то с каждым днем войны с Опустошителем их все сильнее переполняла энергия Рубина. Камень Ярости, вместилище родовой магии флогеронов, сначала он изменил их облик. Они стали выше, некоторые превратились в настоящих гигантов. На головах у них выросли роговые гребни, лица вытянулись в зубастые пасти. Сама чешуя, когда-то мягкая и сверкающая, потемнела и стала походить на мелкие хищные зубы.

Потом Рубин изменил их сущность. В бою флогероны вспыхивали живыми факелами. Серпы — их излюбленное оружие — наносили страшные пылающие раны. Маги флогеронов топили врага в озерах лавы, сжигали в пламенных вихрях.

Темный огонь, веками таившийся в душах флогеронов, вырвался наружу. Никто и ничто более не могло загнать его обратно.

— В решающем сражении флогероны объединили свои силы и воззвали к глубинам земли. Они пробудили вулканы, спавшие тысячелетия вокруг Толоса. Дождь из серы и пепла продолжался двадцать один день. Потоки лавы проложили новые русла рек. Так Толос пал во второй раз.

В затянутом маревом небе над рухнувшим в глубины земли Толосом огненный хоровод. Флогероны празднуют победу.

Но что это? От хоровода отделяется огненное кольцо и, сжигая все на пути, падает на землю, катится валом ревущего огня.

Изумленные союзники пытаются закрыться силой Алмазов, развеять огонь ветрами, наконец, просто спастись бегством. Но все напрасно.

Немногих избежавших огня пожинают серпы налетевших следом флогеронов. Полноте, флогеронов ли? Сколь мало сходство с ночными жителями гор в этих духах яростной стихии, чья плоть состоит из бушующего жара.

— Так кончилась война с Опустошителем и вместе с ней время Народа флогеронов. И началось недоброе время Народа эрвидоров, — подвел итог Серо Фалин.

18

— Континент запылал, — рассказывал Серо Фалин. — Флогероны утратили разум и превратились в эрвидоров — духов огня и ярости, не знающих другой радости и другого занятия, кроме разрушения. Дриаты и эроны кое-как сдерживали их на границе Леса и Хребта. На севере, где властвовали вериди и тангу, власть эрвидоров слабела. Но Серединные Земли превратились в сплошное пожарище. Люди бежали из степей.

Бежали в Хамон, построенный выходцами из Толоса Первородного. Воды волшебного озера хранили город от ярости эрвидоров. Бежали в устье Саман-реки, где заложили новый город, оберегаемый морозной магией союзников-тангу. Те немногие, кто не захотел отсиживаться в городских стенах, вынуждены были искать помощи у древних Народов.

В обмен на верную службу дриаты, эроны, вериди и последние не утратившие себя флогероны учили нас магии Сердечных Камней. Слышать их, находить, говорить с ними. Одалживать их силу и обращать ее себе во благо.

Как говорили Тарту: «Все, что не убьет нас, сделает нас сильнее». За пятьдесят Лет Огня эрвидоры не убили нас. И мы стали сильнее. Намного сильнее.

19

— В то время браки между людьми и тангу не были редкостью. В городе Саман воин из знатного рода взял в жены женщину-тангу. У них родился сын. Его человеческое имя ныне забыто. Среди тангу его называли Кан.

Лицо князя Фалина стало задумчивым. Взгляд устремился вдаль.

— Мой неведомый слушатель, — сказал он. — В молодости я участвовал в состязаниях поэтов. Мы с юношами уходили в горы и там, под звездным покрывалом, до рассвета пили вино и пели песни. Не было разницы между князем и пастухом. Единственное условие — песня должна была родиться там и тогда, из плеска вина, из биения крови. На тех состязаниях я всегда побеждал. Мои победы пригодились мне позже — когда на совете князей я поднимал Гнезда на войну, когда ободрял бойцов. У меня всегда находились слова — для женщин, для друзей, для врагов. А теперь… теперь слова утекают от меня, как вино из пробитого меха.

Пальцы князя сжались на усыпанной сапфирами рукояти меча.

— Меня выбрали говорить в Хрустальной Розе, потому что я всегда умел обращаться со словами. Я должен был рассказать тебе историю Кана, Великого Тангу, о его предназначении, о темной звезде, озарявшей его путь. О том, как он овладел Короной Автократора и сковал эрвидоров Ледяной Цепью, о том, как в конце концов Враг подчинил и его горячее сердце… Но у меня перед глазами день последней битвы. День его гибели.

Битва началась у Провала и длилась семь дней. Битва Древа назовут ее в летописях, но у подножия Отца-Древа она закончилась. Семь дней мы теснили остатки Ночной Орды от Провала в глубь Леса. Семь дней мы гибли сами и истребляли воинов Кана, пока у корней Древа не остался только он и триста его сыновей. «Всадники Сай Олаха» звали они себя. Триста лучших воинов Ночной Орды. И ее предводитель — двухсотлетний старик на белом волке.

О нем говорили, что он оборотень. Чудовище с глазами и сердцем из черного льда. Глядя на дела его рук — разоренные деревни и сожженные города, — легко было поверить. Но в тот, последний день он выехал вперед, чтобы говорить с нами, воинами Ордена Солнца. Он просил взять его жизнь, но отпустить сыновей.

Он кричал, он умолял, он плакал. Черные слезы стекали по его лицу из человеческих глаз. Жар отцовской любви растопил лед Врага в его сердце.

Князь замолчал на время. На его ресницах блестела влага.

— Но он не смог, — продолжил он, запинаясь. — Он не смог тронуть наши сердца.

«Нет», — сказал Ингид Савина, чьи отец и мать пали от рук Ночной Орды.

«Нет», — сказал Вирин Тойво, похоронивший брата на полях нашей войны.

«Нет», — сказал Луко Белин, лишившийся дома и семьи.

«Нет», — сказал я, Серо Фалин.

— А что мог сказать я, носивший у сердца наконечник стрелы тангу? Стрелы, сразившей моего старшего сына? Что мы могли сказать? Что???

20

— Пощады не будет, — сказал Кану Озерный Лорд, наш предводитель.

Я не видел его лица за вечно опущенным забралом, но по голосу чувствовал, что слова дались ему нелегко. Он не был жесток.

Но он понимал: отпусти он сыновей Великого Тангу — война разразится в его собственном лагере.

Он был мудр, наш Исчезнувший Король.

Серо Фалин закрыл лицо рукой.

— Мы убили их всех, — его голос звучал еле слышно. — Триста сыновей Великого Тангу, рожденных им за долгую жизнь. Мы даже не скрестили с ними мечи — за нас управились славные фузилеры Самана и пушкари Валита.

Но прежде мы сразились с самим Каном. И я призываю в свидетели землю и небеса — в моей жизни не было более тяжелой схватки.

21

— Нам, четверым лордам Ордена Солнца, было вместе меньше лет, чем ему одному. Мы готовы были сразиться с ним по очереди, в порядке старшинства, или уступить право на бой нашему предводителю. Но обезумевший Кан набросился на нас, разя ножом и ятаганом.

Он убил моего грифона и сбросил Ингида с коня. Он ранил лорда Белина и отрубил руку лорду Тойво. И он, без сомнения, умертвил бы нас, если бы не Озерный Лорд.

Серо Фалин отнял руку от лица. Голубые его глаза покраснели, но слез в них больше не было.

— Непревзойденный воин, победивший в свое время каждого из нас. Честь торжества над Великим Тангу принадлежит ему.

«Я сожалею», — сказал он, вонзая меч в сердце Кана.

22

— И я сожалею, мой слушатель, что не поведаю тебе целиком славную историю войны с Ночной Ордой. Надеюсь, что ты знаком с ней и без меня. Благо книги о той войне пишутся уже сейчас.

Главное, что ты должен был усвоить из моего рассказа, — и Опустошитель, и Великий Тангу были всего лишь игрушками в руках чужой, враждебной силы. Пробными камнями, нашим испытанием на прочность. Главная битва еще впереди.

Зная о предстоящем сражении, наши старшие братья решили помочь нам. Вериди, флогероны, дриаты и эроны — те немногие, что уцелели после трех столетий войны, — они принесли себя в жертву во имя нашей будущей победы. Ради того, чтобы жила наша земля. Все свое искусство, все знания, все без остатка силы они вложили в оружие, равного которому мир еще не знал. В Стражей Акмеона.

Оружие не имеет души и служит тому, кто взял его в руки. Чтобы Стражи исполнили свой долг в нужный час, а не по велению случайного властолюбца, создатели погрузили их в сон. Тот, кто мудр и чист душой, найдет способ пробудить их. Ему понадобятся Сердце и Ключ.

Образ Серо Фалина потемнел. Его голос зазвучал приглушенно, двоясь и пропадая.

— Ключ к Песне Небес перед тобой. Путь к Сердцу ты найдешь у наших ног. Если ты можешь понять меня, значит, наши труды и жертвы были не напрасны.

Все исчезло. Осталась лишь серая пустота, в которой угасали последние слова Победителя Эрвидоров.

— Меня зовут Серо Фалин. В день, когда мой каменный лик прольет слезы, Враг вернется. Теперь, когда герои прошлого мертвы, только ты сможешь его остановить. Ты должен найти Сердце и Ключ. Но знай, что только человек может пробудить Стража. Помни: тот, кто пробудит Стража, останется в Хрустальной Розе навсегда. Помни. Помни.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

Яркой вспышкой мир вернулся. Лорд Белин, вновь ощутивший свое тело, покачнулся, но не упал. Слева его поддержал герцог Савина, справа — князь Фалин.

— Достаньте Ключ, барон, — сказал Таиз.

Непослушной рукой барон Белин вынул Ключ из друзы и вернул его князю. Лепестки Хрустальной Розы расходились, открывая розовеющие небеса над Матерью Ветров.

— Сколько времени… — барон откашлялся, облизнул пересохшие губы. Он никогда не ощущал такой жажды. Каждая клетка тела умоляла: «Пить, пить, пить». Но он все же нашел силы закончить фразу: — Сколько времени мы провели внутри шара?

— Как вы думаете, барон? — лукаво спросила Гуинре.

Она протянула барону рог с водой. Ледяной водой горных ручьев. Но вежливость лорда и трепет перед княгиней требовали сначала ответить на вопрос.

— Совсем недолго. Солнце не успело подняться высоко.

— Время внутри Розы действительно течет иначе, — сказал Таиз Фалин. — Но оно не замедляет ход, как усталый ишак, а пускается вскачь, как молодой солнцерог.

Вмешался Савина:

— Мой брат хочет сказать, что мы провели в хрустальном шаре ровно сутки. Поэтому вы ощущаете такую усталость и жажду, барон. Вы не ели, не пили и не спали целый день и целую ночь.

Якош Белин предпочел вместо дальнейших расспросов приложиться к рогу с водой.

23

Если у него и оставались сомнения в словах спутников, то они рассеялись, стоило им опуститься к подножию Стража. Люди Ренада Гаири сидели вокруг тлеющих кострищ, кто-то спал на камнях, подстелив плащ. Молодой боец мыл в ручье котелок. Отряд воинов Грозы явно провел на посту целую ночь.

— Нам следует перекусить перед дорогой, — сказал Таиз, подводя барона к костру. — Наш разум не заметил, как пролетело время, но не тела. Гуинре вздремнет полчаса, прежде чем садиться за штурвал.

Якош кивнул. Он уже ощутил правоту князя на себе — ломило суставы и резало в глазах. Живот подводило от голода.

Ренад кивнул ему, предложил место возле себя. Кто-то протянул барону плошку с похлебкой и ложку.

Севший рядом Таиз разломил краюху черного хлеба. Протянул часть барону, часть — подошедшему Анже Савина.

— Теперь наш союз скреплен единым знанием, — сказал он. — Знание сделает нас сильнее.

«Или убьет нас», — подумал Белин. Но вслух сказал:

— Мне далеко не все было понятно из речей достойного Серо. Особенно его последние слова смутили меня.

Таиз Фалин вздохнул:

— Смысл слов моего уважаемого предка ускользает не только от вас, барон. Для многих Лордов Хребта повесть, рассказанная Серо, давно превратилась в забавную сказку. Вроде историй о Саманском Часовщике или сокровищнице Озерного Короля. Только уважение к древнему обычаю приводит большинство князей к Хрустальной Розе. Они не понимают смысла Песни Небес. Не верят в реальность Врага и в оживление Стража.

Якош Белин задумчиво поболтал ложкой в похлебке.

— После того, что показал мне герцог в ледяной пещере, я верю во Врага. И у меня нет оснований сомневаться в событиях, о которых рассказывал Серо Фалин. Но я не понимаю, как услышанное поможет нам в грядущей войне. Как начнется эта война? С кем мы будем воевать? И как нам оживить Стража, который, если верить Серо, наша единственная надежда в войне? Сплошные загадки.

— Верно. Загадки. Мой предок не случайно оставил именно такое послание. Страж не должен ожить в неправильных руках. Я верю, что мы сможем разгадать тайну Песни, когда придет время.

— Хотел бы я разделять вашу уверенность, князь. Сердце и Ключ. Что он хотел сказать?

Если у Таиза Фалина и был ответ, то узнать это Якошу не довелось. Воины Грозы закричали, показывая пальцами вверх.

Князь вскочил на ноги, вытянул руку. На его предплечье опустился сокол, заклекотал, взмахивая крыльями. Ренад Гаири ловко накинул птице на голову плащ. Сокол присмирел, сложил крылья и позволил снять письмо, привязанное к ноге.

Князь Фалин развернул письмо, пробежал глазами. Его брови сошлись на переносице.

— Привал отменяется, — сказал он.

— Что случилось, брат? — задремавший было Анже Савина тоже поднялся на ноги. Следом вскочил его дворецкий, сидевший среди воинов Ренада.

— В Гнездо Восхода пришло «солнечное письмо» из замка Савина. Письмо из двух частей. Первая часть призывает как можно скорее передать письмо тебе. Вторая не поддается прочтению, по всей видимости, тайнопись Дома Савина. Мои люди не стали доверять содержание письма почтовому соколу. Мы должны как можно скорее вернуться в Гнездо Восхода. Обратный маршрут изменим на всякий случай. Ренад, отправь сокола обратно. Моим именем — удвоенная стража на перевалах и на воздушных путях до нашего возвращения.

Они втроем обменялись взглядами. «Пророчество Серо сбывается», — вот что думал каждый из лордов.

— Я разбужу Гуинре, — сказал Таиз. И громко, для всего отряда: — Воины гор, на крыло! По машинам!

Глава III Железный лик

февраль 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

За три дня до турнира слег Тинкин.

Утром, спустившись к завтраку, Миха увидел Дериха и Дана с вытянувшимися лицами. Они заметили Миху не сразу, переговариваясь между собой.

— Опять? — спрашивал Дерих.

Он был весь в снегу, на воротнике таяли льдинки. Брат Дана ночь напролет пропадал у Друза.

— Опять, — Дан сплюнул, ударил кулаком по ладони. — Началось за полночь, бедняга стучал мне в стену. Я просидел с ним почти до рассвета, было худо, но терпимо. С рассветом вроде уснул, полегчало. А сейчас все по новой и в три раза сильнее.

— Ай, беда.

Сверху донесся полувопль-полустон. Дан и Дерих одновременно повернули головы, увидели Миху. «Сейчас погонят меня взашей», — подумал Миха. Но вышло не так.

— Малый, давай быстро за водой, — распорядился Дерих.

Он протиснулся мимо Михи, затопал по ступенькам наверх. С обшлагов его куртки летели брызги.

— Тинкин заболел, — пояснил Дан. — Сходи за водой, пожалуйста, его надо обтереть и напоить. У парня жар. Ведро на кухне.

Миха бросился за ведром.

2

Набрав талой воды из колоды за домом, Миха с пыхтением втащил ведро наверх. Дверь в комнату Тинкина была распахнута. Даже в коридоре были слышны скверные запахи — пота, скисшей браги, рвоты. Зажимая нос рукавом, Миха вошел, поставил ведро на пол.

Тинкин одетым лежал на разобранной кровати. Двумя руками он сжимал свой посох, притиснув его к груди. На белом лице горели пятна лихорадочного румянца.

— Давай воду сюда, — Дерих показал рукой к изголовью. — У него жар, буду его обтирать. А ты помоги Дану раздеть парня.

Тинкин застонал сквозь зубы. Стон был исполнен такой боли, такого страдания, что у Михи похолодела спина.

— Что с ним? — спросил он.

Дерих молча нагнулся, окунул в ведро тряпицу.

— Лихорадка, — пояснил Дан. — Где-то на юге он ее подхватил, все никак не выведем. Чуть простынет, и все по новой.

— Вы болтать будете, уважаемые? — прикрикнул на них Дерих. — Или все же делом займетесь?

— Давай, Миха, я буду его держать, чтобы не взбрыкнул, — Дан осторожно прижал Тинкина к кровати огромными ладонями. — А ты тащи с него сапоги.

Миха послушно принялся расстегивать многочисленные пряжки на ботфортах сквайра. Дерих отжал губку и бережно положил на лоб Тинкина.

Тинкин снова застонал. Его худое тело неожиданно выгнулось дугой, да так, что даже силач Дан не смог его удержать. Ногой Тинкин едва не свернул Михе нос.

— Тише, тише, — Дан изо всех сил сдерживал брыкающегося товарища. На покрасневшей шее великана вздулись жилы.

Внезапно Тинкин перестал биться, только дрожал крупной дрожью. Его глаза широко открылись, сверкнув выкаченными белками. И он забредил.

— Опять горит дубрава, — говорил он. — В ее пепле зреет предательство, как черное яйцо мантикора. Слеп доверившийся носителю ядовитого жала. Слова клятвы развеет ветром, и кровь прольется. Кровь прольется. Кровь прольется.

Голос Тинкина стал чужим, скрипучим. Слепой взгляд буравил потолок, тщась прозреть его и увидеть хоровод звезд над Паромом.

— Слышу их шаги, — хрипел Тинкин. — Они идут на восход, на восход черной звезды. Она указывает им путь, вечно голодная пожирательница миров. Они уже рядом, я слышу их шаги за стеной.

— Ты что, дружище, — увещевал Тинкина Дан. — Это ты деда Ойона разбудил, он за стенкой шаркает.

Тинкин его не слышал. Он застыл в каменной неподвижности. Жили только пальцы, перебирая узор зарубок на посохе.

— В проклятой земле спит сердце стража небес и спят исчадия разрушения. Мертвый властелин ждет наследника ледяной короны. И он дождется.

«Это не простой бред, — подумал Миха. — Я видел в снах то, о чем он говорит».

— Я вижу троих. Безликий наследник проклятия, однорукий король и человек с ледяным сердцем — они то-же близко. Я вижу…

Что здесь происходит? — раздался голос деда Ойона.

3

— У нашего парня лихорадка, — Дерих недружелюбно глядел на старого тангу.

Дед Сова вошел в комнату, потянул воздух крючковатым носом.

— Не похоже, — усомнился он.

— А на что похоже, по-твоему? — набычился карлик.

— Похоже, что он говорит с духами.

Дед Ойон подошел к кровати. Наклонился над бормочущим Тинкином, вгляделся в лицо сквайра.

— У него есть дар, — сказал тангу. — Ваш друг от рождения отмечен. Его душа — душа шамана. Но тело — тело совсем не готово.

— Слушай, старик, завязывай, — начал Дерих, но Дан прервал его, положив руку на плечо.

— Говори дальше, лесовик, — сказал великан.

— Его тело — тело воина и охотника, но не шамана. Воину нельзя говорить с духами. Духи заберут у него разум, выманят душу из тела и поселятся в нем. Хорошо, если на время, а могут и навсегда.

— И что нам делать?

Дед Ойон на секунду задумался.

— Для начала забрать его палку. Он нащупывает ею дорогу в мир духов.

— Ха, — Дерих усмехнулся. — Забери, попробуй. Когда на Тинкина находит, даже мы с Даном не можем вырвать у него Осу.

Дед Ойон взял тряпицу, которой Дерих обтирал лоб Тинкина. Обернул ею руку и осторожно взялся за палку сквайра. Словно почувствовав его прикосновение, Тинкин в бреду сжал Осу так, что костяшки посинели.

Не отпуская посох, дед Ойон наклонился к самому уху Тинкина и прошептал несколько слов.

Руки Тинкина неуверенно разжались. Он выпустил Осу. В то же мгновение с ним произошла удивительная перемена. Все тело расслабилось, глаза закрылись. Он задышал глубоко и ровно.

Миха едва не прыснул, глядя на одинаково изумленные лица Дериха и Дана. В этот момент они были действительно похожи на братьев.

— Что ты ему сказал? — выдавил Дерих.

Дед Сова подобрал упавшее на пол одеяло и тщательно завернул в него посох Тинкина.

— Я позвал его к нам, — просто объяснил он. — Позвал именем, которое дала ему мать. Он был всего лишь на полдороге в мир духов, имени хватило сил указать ему обратный путь. Еще немного, и я бы опоздал. Вокруг нас лежит тайга. В ней много древних и могучих йоро — духов, которые бы охотно поселились в теле молодого воина. Изгнать их было бы непросто. Да и разум вашего друга вряд ли пережил бы схватку за тело.

— Ты айоро-хатыр, — сказал оправившийся Дерих. — Шаман-духоборец. Не думал, что встречу одного из вас.

Дед Ойон скосил желтый глаз на Миху.

— Я усталый старик, — сказал он. — Старик, которого лишили сладкого утреннего сна.

Тангу порылся в поясной торбе, протянул Михе ладонь с пригоршней медяков.

— Сходи на площадь, — сказал Ойон. — Там сегодня будет интересно.

Миха собрался было спорить, но, как часто бывало в разговоре с дедом Ойоном, слова застряли у него в глотке. Он безропотно взял монеты, ссыпал в карман и вышел из комнаты.

Уже ступив на лестницу, он слышал, как дед Ойон говорит Дану с Дерихом:

— Отнесите палку в подвал и в ближайшие дни не давайте ему к ней прикасаться. Уж очень непростая у вашего друга палка.

4

— Прогнал меня, — бушевал Миха по дороге на площадь. — Медяками откупился. Секретики свои прячет шаманские. Будто я не знаю…

Тут Миха осекся. Он и вправду не знал никаких секретов Деда Совы. Был ли Ойон шаманом — об этом напрямую не говорил ни отец, ни учителя. Сверстники Михи, как и он сам, считали колдунами скопом всех тангу с их умениями говорить с собаками, предсказывать погоду и видеть в кромешной темноте.

Об Ойоне ходили разные слухи, но большинство поселенцев считали его безобидным старым чудаком. В таежном же слове «айоро-хатыр», которым Дерих назвал деда Ойона, слышалось что-то истинное, грозное.

«Духоборец», — повторил Миха другое слово, оброненное карликом-механиком.

Борется, стало быть, с духами. Как борется? Чем? Руками? Клюкой их своей колотит? Миха задался целью разузнать как можно больше про айоро-духоборцев. С мыслью начать узнавать прямо сейчас он дошагал до площади. Где и застыл с открытым ртом. Мысли про Ойона-хатыра, лихорадку Тинкина, про все на свете высыпались из Михиной головы.

Вместе с Михой стояла и глазела добрая половина населения Парома. Благо поглазеть было на что.

5

Из улицы, ведущей к городским воротам, выкатывался настоящий полоз. Как выглядит полоз, Миха помнил из саманского детства, это было одним из немногих четких воспоминаний. Только «Серебряный лось», курсировавший между крайней северной станцией — Ключами и Саманом, нуждался в рельсах, а полоз, навестивший Паром, громыхал прямо по обледенелой мостовой.

Перед паровоза, тащившего состав из трех вагонов-шатров, был украшен огромной маской Арлекина. Когда паровоз подал гудок, распугивая зевак, глаза Арлекина вспыхнули, а из разинутого в хохоте рта вырвалась струя дыма.

Состав допыхтел до середины площади и остановился. С бортов паровоза и из вагонов-шатров посыпались проворные люди в разноцветных трико. Они принялись голосить во все горло, ходить колесом, глотать шпаги, дышать огнем, жонглировать булавами и передразнивать прохожих.

Мимо Михи пробежал горбун в фиолетовом плаще, расшитом хохочущими звездами и полумесяцами. Его ноги вдруг удлинились, вознося горбуна на высоту второго этажа. Прежде чем полы плаща размотались до земли, скрывая секрет, Миха увидел, что горбун ловко балансирует на складных ходулях.

Обернувшись к Михе, горбун важно кивнул и зашагал над толпой гигантским богомолом. Взмахивая рукой, он разбрасывал по сторонам маленькие листочки. Один из них Миха поймал на лету.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ПРЕДСТАВЛЕНИЕКОРОЛЕВСКОГО ТЕАТРА КУКОЛ!СЕГОДНЯ ВЫ УВИДИТЕ

«Озерный Король» — пьеса марионетокв трех действиях с двумя антрактами «Ведьма и Часовщик» — представление театра тенейв двух действиях с одним антрактом

ПРИГЛАШАЕМ ВАС В КРАСНЫЙ ШАТЕРВХОД ВСЕГО ЧЕТЫРЕ МЕДНЫХ СОЛАДЕШЕВЛЕ ТОЛЬКО ДАРОМ

Миха разволновался. Всякий мечтает попасть на представление Королевского Театра. Всякий мечтает, а он, Миха, попадет. Повезло, что и говорить.

Нащупывая в кармане деньги, Миха принялся проталкиваться сквозь толпу к волшебному полозу.

6

Над шатрами-вагонами поднялись цветастые флаги. Между флагштоками натянулись тросы, увешанные фонариками. Второй шатер раскрылся, как раковина моллюска. Внутри обнаружился целый кукольный город! Среди домов высотой в локоть сновали крохотные жители, ездили кареты и повозки. Башенки подмигивали друг Другу гелиографами, отправляя «солнечные письма». Грозный паровоин в две ладони вышиной топтался у стены, пуская дым из наплечных труб. Дети вопили от восторга, тянули родителей поближе к шатру.

На пути Михи попалось особо плотное скопление народа. Потолкавшись с минуту, Миха понял, что дело гиблое, и решил идти в обход. Рядом с ним случился рослый господин в куртке из гладкой кожи с меховым воротником. Вся нижняя часть лица господина, чуть не по брови, была замотана черным шарфом. Его левый глаз скрывался под широкой черной повязкой. В каштановом ежике серебрились снежинки, шляпы он не носил.

— Не знаешь, что тут творится? — спросил господин у Михи. — Почему народ стал?

Миха пожал плечами. За него ответил один из зевак:

— Тут сейчас бесплатное представление будет. Про Опаленного Мурида, капитана Железноликих.

Миха понял, что спектакль в красном шатре для него откладывается.

— Про Кассара, — протянул господин в кожаной куртке. — Вот это интересно. Придется поработать локтями.

Он повернулся к Михе, потирая бровь над единственным глазом. Несмотря на увечье, было в нем что-то располагающее. Миха решил держаться к одноглазому поближе.

Увы, в толпе это оказалось не так-то просто. Когда помятый, сполна отведавший острых локтей Миха оказался в первых рядах зрителей, рослого господина поблизости не наблюдалось.

Миха, правда, быстро о нем забыл. Началось представление.

В двух шагах от Михи стояла ширма. Изображенные на ней хмурые леса и высокие горы долженствовали изображать юг Акмеона, край поэтов, мудрецов и завоевателей. Солнце с лицом сурового старика пряталось за Отца-Древо на одном краю ширмы, на другом девица-луна купала косы в морских бурунах.

Над ширмой кланялись толпе куклы-перчатки, надетые на руки невидимого кукловода. Кукла слева изображала знатного господина в богатом кафтане и плаще — черном с оранжевой каймой. Черные волосы куклы делила пополам седая прядь. Кукла справа была одета в черный с оранжевым мундир и офицерскую каску с плюмажем.

Голос за ширмой начал рассказывать историю.

У одного лорда был верный слуга. Ходил с лордом в походы, собирал для него подати, защищал его землю от недружелюбных соседей.

Звали слугу Мурид Кассар, и с молодости ходила о нем слава как о знатном бойце. А лорд был у него молодой баронет Майра, будущий хозяин Полеса.

Службу свою Кассар знал. Кукла в офицерском шлеме от души дубасила деревянным мечом меднопузых латников и грязных пейзан. Баронет навешивал за это Кассару кукольные ордена, дарил конячку с головой на палке и жаловал валитской ковки меч с рукоятью, усыпанной рубинами.

Но не по сердцу верному слуге были награды. Была у Кассара тайная мечта. И не какая-то там стыдная, о которой даже в солдатском борделе вслух не заговоришь. А все же не доверял ее гордый южанин никому, хранил под сердцем.

Мурид Кассар, безродный рубака, мечтал стать лордом Кассаром, мечтал о гербе и собственном замке. Среди воинов дома Майра не было ему равных ни в стрельбе, ни в сече. Но перед самым распоследним межевым лордиком надлежало Кассару обнажать голову и мести землю капитанским плюмажем.

Под хохот толпы кукла Кассара сгибалась перед кичливыми дворянами, и рука кукловода передавала трепет сдерживаемой ярости. В бою он стоил сотни таких лордиков, но по праву рождения он был никем, а они солью земли. Владей его отец даже крохотным наделом, Мурид Кассар мог считать себя ровней хоть барону Майра, хоть Исчезнувшему Королю. В земле таился ключ к власти и почестям.

Баронет Стеван Майра, чей отец с каждым днем слабел от неведомой болезни, мог дать Кассару землю. И украсить его герб вензелями подходящего титула. Потому Мурид служил баронету верно, выполняя любые, подчас кровавые и отвратительные поручения.

Он сжигал деревни, задержавшие уплату подати, а жителей продавал островным пиратам. Он, переодев своих солдат разбойниками, отбирал товары у купцов, следовавших через земли барона Майра. Кассар разрушал замки соседей, опрометчиво ссорившихся со злопамятными Лордами Пепла. О, с немалым удовольствием предавал он мечу родовые гнезда, вырывая Сердечные Камни из груди своих жертв. Больше они не будут кичиться перед ним ветвистым деревом родословной. Дерево он сроет под корень, а землю разрушенного поместья засеет солью.

Как вам такая игра со словами «соль земли», милорды?

Настал день, и Мурид Кассар поделился своей мечтой, своей тайной, с хозяином, баронетом Майра.

— Я служил тебе верно, — сказал Кассар. — Верность заслуживает награды.

— Проси, — милостиво кивнул Стеван Майра головой, надетой на указательный палец кукловода. — Но помни, что хорошо просит тот, кто просит мало.

— Я прошу у тебя немного, господин. Дай мне земли, самую малость. Хоть пядь. Дай мне назваться лордом, и я добуду остальное — золото и парчу, мрамор и кость. Но от тебя я прошу лишь крохотной милости. Твои земли велики, а со смертью твоего отца разрастутся впятеро. Мне не нужны пастбища и дубравы, реки, полные рыбы, и рудные карьеры. На самом бесплодном наделе я прошу клочок размером с ладонь. Чтобы досталовоткнуть древко и поднять флаг. Остальное я добуду мечом у твоих врагов. Уважь мою мольбу, и я на крови и хлебе поклянусь тебе в вечной верности. Мои внуки будут служить твоим внукам, как я служу тебе. Дай лишь им возможность носить мое имя с высоко поднятой головой.

Задумался Стеван Майра. Понял он, что службу свою нес Кассар лишь ради этой просьбы. Откажешь — обидится смертной обидой. Согласишься — попробуй удержи новоиспеченного лорда на службе. Ему ли, Лорду Пепла, не знать, что клятва живет, пока жив тот, кто ее принимал.

— Я дам тебе землю, — сказал баронет. — Но сможешь ли ты удержать ее? Есть ли у тебя сила?

— Мой господин сомневается в своем покорном слуге?

— Мне нужны доказательства. Ты хорош в мужицкой черной сшибке, в крови и в грязи. Но будешь ли ты хорош в благородной войне, там, где сходится огненосная рыцарская сталь?

У кукол нет зубов, чтобы их стискивать, но человек за ширмой мастерски играл голосом.

— Как же, мой господин, я докажу тебе, что благородная война мне по плечу? Ведь я и прошу у тебя землю, чтобы стать вровень с Рыцарями Огня.

Ответ у Стевана Майра был готов заранее.

— Есть место, где указом Исчезнувшего Короля сын крестьянки равен сыну герцога. Мерой там служит не величина надела и не родовитость предков, но доблесть и воинское искусство.

— Мой господин, ты говоришь…

— Я говорю о Турнире Чаши, Мурид. Зимний турнир в Кострах. Ты одержишь в нем победу и докажешь свое право на землю и титул.

— Да будет так, — сказал Мурид Кассар, перчаточная кукла, возжелавшая стать лордом.

Стеван Майра лукавил. Не нужны ему были доказательства воинской доблести Кассара. Доказательств он видел предостаточно. А нужно ему было, чтобы Кассар отказался от своих притязаний.

Ведь это только на словах Турнир Чаши — благородное состязание равных. Может, оно и было так, когда Озерный Лорд учредил Турнир среди рыцарей всего Акмеона. С тех пор минуло четыреста лет, многое поменялось. Главный приз Турнира, переходящая Чаша Мира, превратился в потускневший символ. Претенденты вожделеют куда более лакомый кус — титул Лорда-Покровителя города, в котором проходит турнир. Единожды завладев им, они не отступятся просто так, пойдут на все, чтобы удержать завещанные Озерным Лордом привилегии. Тут и подкуп, и интриги, и даже ножи наемных убийц.

Не стоит забывать, что для участия в Турнире потребуется собственный паровой доспех и команда из опытного механика и сквайра. А доспеху нужны топливо и смазка, снаряды для пушек и запасные части, чтобы чиниться между схватками. На все потребуются деньги, и немалые.

Вот и получается, что турнир для всех, а сражаются и побеждают в нем одни и те же. Да, престижно войти в Котел, скрестить мечи с именитым чемпионом. Будешь потом внукам показывать царапины на броне: «Это меня в год Седла и Кремня рубанул Алый Рыцарь, да так, что ножные шарниры в пыль разлетелись». Будешь показывать, коли доживешь.

Если же Муриду Кассару хватит упорства и награбленного в походах золота купить паровоина, сколотить команду и явиться на Турнир… Что же, Стеван Майра будет ждать его на своей «Саламандре». Как верный вассал, Мурид не посмеет выступить против своего лорда, приспустит знамя и уйдет, не выполнив условия.

Стеван Майна ошибся. Кассар посмел.

Он шел к финальной схватке как одержимый. Фаворит Турнира, сын Лорда-Покровителя Костров выбыл из борьбы за Чашу после поединка с Кассаром. Чудом остался жив, как говорили.

Жребий разлучил лорда и слугу на стезе поединков. Но венец Турнира — бой всех против всех. Инсигнии Кассара и Майра на доске участников шли к последнему сражению вровень. Все это время баронет мог надеяться, что его вассал не замыслил дерзость, а положился на удачу. Авось булава заезжего «Крушителя» вышибет милорда из Турнира. Вот и не придется идти на попятную.

Если Кассар и мыслил так, то после выкрика герольдов, провозгласивших участие его и Стевана Майра в финальной схватке, он изменил решение. В последний день Турнира Южной Чаши они вступили в бой за нечто большее, чем приз, завещанный Исчезнувшим Королем.

Куклы скрылись на секунду за ширмой и вернулись в образе перчаточных паровоинов. Огнедышащей «Саламандры» Стевана Майра и брызжущего кипящим ядом «Василиска» Мурида Кассара.

Удивительно было искусство кукловода, сумевшего передать громовой танец боевых машин. И то, что в каменном Котле они были не одни, что вместе с ним сражались полдюжины других паровоинов — тоже донес до зрителей волшебник-кукловод. Конечно, он глумился, он высмеивал, кривлялся на потеху толпе. «Василиск» пускал зеленый пар со звуком опорожняющегося от газов брюха. «Саламандра» таранила соперника рогатой головой с серьезностью козы, бодающей плетень. Зрители корчились от смеха. Хохотал и Миха, но в душе он готов был отдать все, чтобы оказаться на том Турнире.

Увидеть своими глазами, как капитан Мурид Кассар поверг баронета Майра. История, которую не стыдно раз за разом повторять своим внукам.

Победа в Турнире досталась Кассару немалой ценой. Таранный бивень Стевана Майра пробил самое уязвимое место «Василиска», бак с ядовитой смесью. В любое мгновение кипящая жидкость, растворяющая плоть и доспехи, могла хлынуть в кябину. Ушлый претендент на Чащу из числа вассалов Савина оторвал штурмовой клешней правую руку паровоина.

Но Кассара было не остановить. Переступив через разломанный корпус «Саламандры» Майра, он разметал остальных соперников. И водрузил свое знамя в центре Котла. Бумажный флажок с выдуманным гербом несуществующего дома Кассаров.

Совсем недолго осталось ему быть несуществующим. Ведь условие лорда Майра выполнено. Сам лорд, помятый, но живой, испепеляет победителя взглядом с трибун. Зрители рукоплещут. Самая красивая из девушек Костров выносит грамоту, удостоверяющую победу подателя сего в Турнире Южной Чаши и его право на титул Лорда-Покровителя Костров. Не шутка, между прочим. Скромный поселок, основанный во времена освобождения Юга от эрвидоров, ныне крупнейшая в Оправе Рубина станция железного пути. Через Костры идет торговля с Серединными Землями и Севером, следуют военные составы, путешествуют послы и шпионы. Почетно и доходно быть Лордом-Покровителем Костров.

Девица выносит и сверкающую золотом Чашу Юга, символ вечного мира на Акмеоне. Память об Исчезнувшем Короле. Победитель должен испить из Чаши родниковых вод и поклясться хранить покой напоившей его земли.

Мурид Кассар отстраняет чашу. Он расталкивает онемевшую толпу и идет к Стевану Майра, едва спасшемуся из разбитой «Саламандры».

— Я победил, — сказал Кассар.

— Слава и честь победителю, — кривлялся за ширмой кукловод.

— За тобой обещание, мой господин.

— Какое обещание? — удивился баронет Майра.

— За победу в Турнире ты обещал мне землю и титул, — терпеливо напомнил Кассар.

— Ужель так? — глумился Стеван.

Капитан Кассар не выдержал.

— Ужель мои удары отбили твою память, господин мой? Я сказал: «Дай земли мне хоть пядь». Твой ответ был: «Докажи свою доблесть, одержав победу в Турнире, докажи свое право на землю».

Не стоило бередить оскорбленную гордость Рубинового Лорда, будить родовую ярость.

— Ах, пядь, — процедил Стеван Майра. — Ну, так получай!

И размашистую пощечину он отвесил Муриду Кассару!

Страшен удар носителя Рубина. Голова куклы-Кассара вспыхнула под восхищенный рокот толпы. А потом толпа захохотала, провожая уползающего прочь посрамленного Кассара. Не по зубам оказалось ему спорить с разгневанным лордом Савина. Даже Чашу с грамотой забыл он прихватить с собой.

Среди смеющихся горожан Миха заметил давешнего одноглазого господина в кожаной куртке. Он смеялся, хлопал руками по коленям, восхищенно подпихивал локтями соседей. Перехватив взгляд Михи, он подмигнул сыну Атмоса.

— С тех пор и зовут меня Паленым Муридом! — выкрикивала кукла с почерневшей головой. — С тех пор странствую я, поклявшись отомстить лживому Стевану Майра и извести его проклятый род.

— Маску! Морду железную свою надень! — кричали ему из толпы. — Позор свой спрячь, Паленая Рожа!

— Пядь! Пять он ему дал! Нет, ты слышал?! — надрывался рядом с Михой ремесленник с медным нагрудным знаком Братства Лудильщиков. — Умора!

— Господа, — услышал Миха звенящий голос. — Помогите, кто сколько может, бедным артистам!

Сегодняшний день запомнится Михе по разным причинам надолго, если не навсегда.

Но только она станет постоянной гостьей его снов, вытеснив из них постепенно охотницу Хатэ и даже морозное видение отца, погибающего и возрождающегося от рук Хозяев Кагалыма.

Она была ровесницей Михи или немного старше. Тонкая, как струна, в своем трико, расшитом золотыми звездами. Ее лицо, пусть тронутое усталостью, светилось внутренним светом. Больше всего Михе запомнились волосы — цвета зимы, цвета голубой таежной хвои и рассветной полоски у края небес. Они спадали непослушными прядями на лоб, и она поддувала их вверх, смешно оттопыривая губу.

В руках она несла холщовый мешок, в котором призывно позвякивали монеты.

— Сказали же — представление бесплатное, — заворчал всей недовольной утробой ремесленник. — Пойди прочь, попрошайка.

Злясь на невежу и стремясь как-то смягчить для нее обидные слова, Миха высыпал в мешок девочки почти все свои медяки. Глядя ему в глаза, она наклонила очаровательную головку набок и церемонно присела.

— Благодарю вас, — пропела она и упорхнула туда, где тянулись новые и новые руки с монетами. Ее легкое очарование подействовало не на одного только сына Атмоса. Мешок наполнялся быстро.

Миха смотрел ей вслед и все подыскивал слова для ответа. «Не за что». «Для тебя все, что угодно». «Как тебя зовут?»

Да, пожалуй, «Как тебя зовут» было лучшим ответом. Жаль, что он пришел в голову так поздно, когда девочка уже скрылась в толпе.

Понурившись, Миха побрел в сторону красного шатра. Может, его утешит представление?

7

Будь Миха искушенной саманской матроной, он бы сказал: «Спектакль оставил смешанное впечатление». Случись ему оказаться хамонским повесой, пресыщенным и повидавшим всякого, он бы сморщился, оттопырил брюзгливо губу: «Ах, полноте, судари мои. Такая чепуха нынче в моде».

Но Миха оставался собой. Потому на выходе из красного шатра он от души плюнул в снег. Жаль было потраченного времени, жаль было четырех медяков.

Первое представление — «Озерный Король» — уже началось, когда Миха протолкался в шатер. Увы, местечка присесть не нашлось, да и стоять, по правде говоря, было негде. Все первое действие Миха провел в поисках места, откуда было бы видно сцену, а не широкую спину в полушубке или дамскую меховую шапку. Отдавив три дюжины ног и наполучав болезненных тычков, он такое место все же обрел. Тут как раз Орда первый раз пошла на штурм Хамона, отчаявшиеся жители взмолились озерным духам-покровителям, и на цветке лилии из вод поднялся рыцарь в голубом и белом. Объявили антракт.

Повергая Миху в изумление своей изворотливостью, по залу засновали коробейники. Продавали тянучки, баранки с бубликами, свистульки. Промеж зрителей и коробейников справляли свою работу щипачи-воры. То и дело над толпой поднимался вопль очередной жертвы, нащупавшей обрезанные веревочки вместо кошеля. Толпа отвечала гоготом, чужая беда всегда в радость.

Объявили второе действие. Тут, к несчастью, Миха увлекся мыслями о девочке в трико с золотыми звездами. И как ей не холодно на лютом паромском морозе? Работает ли она в театре или промышляет уличной артисткой?

За своими мыслями Миха не заметил, как Озерный Рыцарь собрал городское ополчение и отбил приступ Ночной Орды. Не теряя времени, он отправился на поклон к ближайшим соседям — северным барам — и предложил им союз.

Чтобы завоевать доверие непреклонных горцев, Лорд Озера принял участие в Хар Морхам, воинском празднике, на который съезжаются все племена Соленых Гор. Одного за другим он победил в состязаниях одиннадцать лучших воинов-баров, одиннадцать вождей горных кланов. По обычаю Хар Морхам победитель может забрать у побежденного жизнь вместе со всем его достоянием — домом, женой, властью над соплеменниками. Или побрататься с ним навечно.

Озерный Лорд мог одним махом стать повелителем одиннадцати сильнейших кланов Гор Вериди. Но он предпочел обрести одиннадцать братьев, преданных ему до гроба. Лучшие сыновья тех одиннадцати племен по сей день служат Хамону, из них состоит легендарная тронная гвардия, «черноголовые».

Усилив свою армию свирепыми барами — мечниками, всадниками на йотунах и боевыми мамонтами, — Лорд Озера двинулся на юг. Он не спешил вновь бросать вызов Ночной Орде, слишком неравны были силы. Вместо этого он искал новых союзников среди вольных горожан Серединных Земель и среди рыцарских Орденов Юга.

Управители Самана без раздумий пошли на союз. Давние разногласия с Хамоном не могли затмить близость Проклятого Толоса, где высилась ледяная Башня Великого Тангу.

Гордый Валит колебался дольше. Братство Пушкарей взялось противопоставить Орде неслыханное количество дальнобойных «скорпионов» и многоствольных «скоробоев». Но когда эрвидоры промчались по улицам Валита огненным вихрем, взрывая пороховые склады, Управители сами прислали к Озерному Лорду послов. Пушки и ружья были бессильны против порождений Ярости. Солнечной же Булавы спасителя Хамона эрвидоры боялись, как и саллахи, как и тангу.

На прибытии послов в ставку Озерного Рыцаря и скреплении союза Россыпи печатями трех великих городов Миха твердо решил смотреть остаток спектакля внимательно. К несчастью, он тут же обнаружил себя меж двух огней. Слева две купеческие дочки — нарумяненные, напомаженные, в шубах с лисьими хвостами. Справа два школяра, из которых прыщами лезет зарождающаяся мужественность. Школяры решили произвести на дочек впечатление и затеяли ученый диспут.

— Согласно Аросу и Мад, — говорил один, поднимая нечистый палец, — заключению союза с Валитом предшествовала битва в Ключах, после которой Озерный Лорд был вынужден искать союза орденских армий.

— Ссылаешься на «Хроники былого»? — хмыкал второй, косясь на дочек. — Однако, ретроградствуешь. А ведь досточтимый Пригода из Хамонской Академии еще в прошлом году доказал…

— Досточтимый Пригода — дурак! — возвысил голос первый.

Девицы хихикнули. Воодушевленный школяр продолжал:

— Дурак и, хуже того, враль. Чего еще ждать от выкормыша Наместника, кроме как желания вымарать заслуги Орденов из войны с Ордой?

— Изволишь ответить за свои слова о ректоре Академии? — недобро сощурился второй.

Вопрос, видать, был затронут важный. В момент были позабыты даже дебелые прелести дочек.

— Изволишь лизать зад хамонцу? — первый еще сильнее поднял голос. На него шикали со всех сторон. — Так далековато, не дотянешься языком-то.

Бац! Второй без лишних слов съездил оппоненту кулаком в грудь. В лучших традициях прославленной Хамонской Королевской Академии, где мало какой диспут обходился без побоев.

Бух! Первый школяр твердо решил отстаивать честь паромской гимназии, отвергавшей ревизионистов из Хамона в пользу традиционалистов Университета Акмеона в Самане. Он ткнул перебежчика во вражеский научный лагерь кулаком в бок и наподдал ему по лодыжке.

Второй школяр утерял от удара часть бойцовского пыла и пенсне, носимое им в подражание досточтимому Валу Пригоде. Нагнувшись за упавшими стеклами, он обнаружил, что первый школяр не замедлил обрушить на них каблук.

Пенсне, стоившее двухмесячного содержания гимназиста, жалобно сказало «хрусь» и перешло в пространство идеальных и потому несуществующих образов, которое философская посттолосская школа именует «эйдетическим».

— Ах ты, сволочь! — взвизгнул последователь Пригоды.

Научный диспут грозил закончиться кровопролитием, но тут в противостояние исторических парадигм вмешался беспристрастный судья. Плебс, равнодушный к ревизионистам и традиционалистам, в лице плечистого работяги в кожаном фартуке. Вытянув жилистые ручищи, он сграбастал драчунов за загривки и приложил их головами друг к другу. Головы родили глухой стук, глаза школяров закатились, и они тихонько обмякли у стенки.

Увы, для Михи второе действие спектакля было безвозвратно потеряно. Вновь объявили антракт.

В третьем действии, самом увлекательном по замыслу автора, Озерный Лорд становился нареченным Королем и добивался клятвы верности от лордов четырех Орденов. Добивался проверенным уже способом — повергая будущего союзника в поединке.

«Просто же решались дела», — подумал Миха. На сцене сшибались кукольные всадники на кукольных конях. С треском ломались кукольные копья. Озерный Рыцарь дарил жизнь Ингиду Савина и протягивал ему руку, помогая встать. Непобедимый мечник Вирин Тойво признавал свое поражение и опускался на колено перед спасителем Хамона. Вместе с ним преклоняла колени армия Воинов Изумруда.

Михе нестерпимо, просто жгуче захотелось до ветру.

Пока он сбегал, пока нашел укромное местечко, пока добрался обратно до шатра, третье отделение уже кончилось. Он так и не узнал чем. Победой над Ночной Ордой у подножия Отца-Древа, надо думать.

Получилось, что из всего спектакля Михе больше всего запомнилось необычное устройство сцены. Она вертелась каруселью, выставляя перед зрителем то игрушечные мосты Хамона, то черепичные крыши Валита, а то и мрачные замки южных лордов. Над ней сменяли друг друга жестяные луна и солнце, плыли облака и порхали эроны-горнисты, возвещавшие начало каждого акта. Когда две куклы встречались, чтобы поговорить, сверху опускалась большая линза. С ней были видны кукольные лица, на которых взаправду двигались губы и открывались глаза.

В общем, чудесная была сцена. Теперь же ее убирали служители под началом горбуна в фиолетовом плаще. Вместо городских стен и крепостных башен они устанавливали белые ширмы, подсвеченные с обратной стороны лампами. Упавший сверху занавес скрыл остальные приготовления.

Спустя короткое время последовало представление театра теней «Ведьма и Часовщик».

Очень быстро Миха почувствовал нарастающую жуть. Не то чтобы его пугала разыгрываемая история — городская легенда о мастере часов и заводных кукол и ведьме, искавшей секрет вечной молодости. Подумаешь, ведьма сварила зелье из Королевы Черепах и навлекла на себя ее проклятие.

Миху пугали сами тени, без видимой причины возникавшие на белых ширмах. Нет, умом-то он понимал, что тени отбрасывают вырезанные из дерева силуэты, которыми управляют спрятанные кукловоды. Но уж больно независимо и правдоподобно двигались тени, совсем-совсем как люди. Еще и тягучая музыка, доносившаяся из-под сцены, и непонятные сквозняки, принявшиеся гулять по шатру. Миха едва досидел до антракта.

На беду в антракте на сцене появился главный постановщик действа. Как возгласил писклявым голосом горбун-зазывала: «Гордость Королевского Театра, Мастер Теней и Иллюзий!» Имя Миха не запомнил.

Мастер Теней оказался высоким, крайне худым господином в черном кафтане с высоким стоячим воротом. У кафтана были рукава с разрезами, свисавшие прямо до пола. Торчавшие из разрезов руки Мастера были обряжены в длинные, по локоть, перчатки. В левой руке он держал масляный фонарь, с помощью которого правой рукой изображал на белой ширме теневые фигуры.

В то время как зал рукоплескал грифонам и мантикорам, которых Мастер изображал ловкими движениями пальцев, Миха перевел взгляд в сторону. И увидел тень Мастера, отложенную в глубь сцены. Пока Мастер удивлял зрителей, тень прохаживалась из стороны в сторону, разминая ноги.

Увиденного было достаточно, чтобы Миха, пресытившись столичным искусством, бросился прочь из красного шатра.

8

Толпа на площади и не думала редеть. Потолкавшись вокруг шатров, Миха решил, что на сегодня он увидел достаточно. Самое время вернуться домой, проведать Тинкина. Может, повезет напроситься в гости к Друзу.

Однако стоило сыну Атмоса направиться в боковую улицу, уводившую с площади, как на его пути оказалась палатка. А возле палатки, зазывая посетителей, стояла давешняя девочка в трико со звездами.

Ноги Михи примерзли к мостовой.

— Досточтимые граждане и гости Парома, не проходите мимо! — выкрикивала девочка. — Попытайте счастья в тире Старого Охотника!

Тир?

— Что тут у тебя, красавица? — спросил коренастый траппер с зачехленным ружьем за спиной. — Счастье раздаешь даром?

— Даром — какое же это счастье? — дерзко ответила девчонка. — Счастья добиваются. Счастье ценят. А даром досталось — легко рассталось. Да что я тебе рассказываю, стрелок. Не ты ли в тайге за счастьем крадешься, в черный зрак ему метишь? Зайди, испытай руку крепкую да глаз верный. Зайдешь?

— Коль ты зовешь, не откажусь, — нагнул голову траппер. Откинул полог палатки, шагнул внутрь.

— А ты?

Миха не сразу понял, что девчонка обращается к нему. Мало ли вокруг разного народа бродит. Но нет, серые с голубым глаза смотрели в упор на него. Михе стало душно. Он внимательнейшим образом принялся изучать вытоптанный снег у входа в палатку.

— Ну что ты, хороший мой? — спросила девочка, и в голосе ее вдруг прорезалась усталость. Будто хрусталь дал трещинку. — Меня, что ли, испугался? Ты не бойся. Не кусаюсь.

«Не кусаюсь». Будто бы из близкой тундры потянуло ледяным ветром. В руке, отмеченной зубами Сай Олаха, проснулось воспоминание о боли. Миха Атмос понял, как мало осталось в нем от мальчика, не знавшего тайн Гиблого Края. Словно другой, незнакомый человек вырос в нем и готовился теперь взглянуть в волчий оскал мира.

Тот, другой, отодвинул Миху и ответил девочке, тоже знавшей жизнь не понаслышке.

— Я тебя не боюсь. Хорошо ты про счастье сказала.

— Я всем так говорю. Чтобы медяка не жалели.

— И мне скажешь?

Она посмотрела на Миху не так, как раньше. Внутри ее тонкого тела тоже жила другая, и кто знает, какие шрамы таились под тканью, расшитой звездами.

— Тебе не скажу. Ты не все.

— Что ж так?

— По глазам вижу. Медяка не пожалеешь, но и счастья здесь не найдешь. Далеко твое счастье, за лесами, за горами.

— А может, рядом мое счастье? — спросил Миха-другой. — Только руку протяни.

Она покачала головой:

— Не бывает так. Нельзя счастье узнать, когда оно рядом. Сто подошв надо порвать, сто посохов обломать, сто дорог пройти. Лишь тогда ты его вспомнишь и поймешь.

— Но не найду?

— Не найдешь. Далеко оно будет. Дальше, чем теперь, а оно и сейчас не близко.

— Что в этой палатке?

Она прикусила губу, наклонила голову, не отрывая глаз от глаз Михи.

— То, что ты ищешь. Но добыть его будет не просто.

— Я постараюсь, — сказал Миха. И, отодвигая всезнающего другого в сторону, спросил: — Но что же я ищу, если не счастья?

— Ну как же, — девочка откинула перед ним входной полог. — Того же, что ищут все, кто давно затерял следы счастья на волчьих тропах. Ты ищешь силы.

9

— Ты умеешь стрелять из лука? — спросил Миху Старый Охотник.

В тире-палатке было неожиданно людно. Немало народу, оказывается, гонится за счастьем. Или, как Миха, за силой.

Посетители столпились вдоль сколоченной из досок стойки. За ней, шагах в двадцати, стояла мишень с тремя нарисованными кругами. Из мишени торчали стрелы — во внешнем круге много, в среднем круге поменьше. В последнем, центральном круге и в самом яблоке ни одной. Очередной искатель счастья с руганью опускал лук. В неудачнике Миха узнал траппера, с которым столкнулся перед входом.

— С двадцати шагов попадаю вроде, — ответил Миха.

«Тоже мне траппер, — подумал он. — Лука, небось, не держал в руках».

Старый Охотник, казавшийся вовсе не старым, несмотря на седой парик и наклеенный шрам от медвежьих когтей, усмехнулся.

— Вот это дух, я понимаю. А деньги у тебя есть, молодой господин? Условия у меня простые: стрелять из моего лука, стрела — медяк.

— На пару стрел найду.

«Если точнее, на четыре».

— Очень прекрасно, — потер ладони Охотник. — Поприветствуем нового стрелка, друзья! Как звать тебя, молодой господин?

— Михан, — ответил сын Атмоса. — Михан, сын Алана.

— Поприветствуем Михана, сына Алана!

«Друзья» ответили улюлюканьем и свистом. Ближайший помахал Михе рукой, как старому знакомцу. Миха узнал в нем одноглазого любителя кукольных представлений.

— Ты знаешь, на что мы играем, Михан? — спросил Старый Охотник.

Миха помотал головой. Охотник сунул голову за полог на улицу:

— Азора, — крикнул он. — Покажи Михану нашу гордость.

«Азора». Имя обожгло Миху изнутри. Властно потеснило прочие мысли, засело между бровей. Азора.

Девочка в трико со звездами вошла в палатку. Скользнув за стойку, она наклонилась и тут же выпрямилась. Искатели счастья разразились воплями.

В ее поднятых над головой руках лежал лук.

В тот миг Миха понял древних поэтов, слагавших оды Булаве Озерного Короля и Четырем Мечам его легатов. Не прекрасным девам, не великим подвигам, но боевому железу во всей его суровой простоте.

Нет, не подумайте, в луке Старого Охотники не было ни древности, ни простоты. Он не был похож на длинные луки эронов высотой в человеческий рост. И на луки тангу, изогнутые черным полумесяцем. Его дуга в два локтя длиной блестела стальными накладками, а выгнутые в обратную сторону рога были снабжены круглыми блоками, через которые мастер пропустил тетиву. На ложе был устроен прицел и направляющие для стрелы.

То был лук, впитавший тысячелетнюю науку войны. Совершенный боевой механизм, готовый поспорить на равных с ружьем и паробоем. Миха почувствовал, как у него сохнет во рту. Что медяк! Сын Атмоса затруднялся сказать, на что бы он пошел ради обладания таким чудом.

— Ну, как тебе? — подзадоривал Старый Охотник. — Не жалеешь еще, что зашел, Михан?

Азора, державшая лук над головой, задела Миху взглядом. Теперь и она знала его имя. Но сейчас он почти не думал о ней. Лук завладел его воображением.

— Давай свои стрелы сюда, — сказал он, выкатывая четыре медяка на стойку.

— Сей момент, Михан, — монеты исчезли, как по волшебству.

Вместо них на стойке появились четыре стрелы с белым оперением. Стрелы как стрелы, ничего особенного.

— А вот и лук. Извиняй, Михан, попроще, чем наш приз.

Лук, который Охотник вручил Михе, и вправду был прост. Сын Атмоса покрутил его в руках, подергал тетиву. Вроде в порядке, без скрытых подвохов. Отчего же промахиваются опытные таежные стрелки по такой смехотворной мишени?

— Жаль, крагу не прихватил, — пожаловался Миха, накладывая стрелу.

— Погоди, погоди. Не так быстро, — Старый Охотник дернул рычаг под стойкой. — Вот теперь можешь целиться.

Легко сказать. Из-под потолка опустились и закачались между Михой и мишенью пять здоровенных маятников. У каждого на конце кольцо, через которое должна пролететь стрела.

Миха, как бывало с ним в минуту сильного напряжения, закусил щеку. Маятники движутся вразнобой, и если не пустить стрелу через все пять колец, какой-то возьмет да и собьет ее с пути. Амплитуды их подогнаны так, что совпадают кольца на доли секунды. Попробуй успеть.

— Чего тянешь! — зашумели зрители, многие из которых уже не один десяток медяков просадили Старому Охотнику. — Давай, стреляй!

Миха натянул тетиву к подбородку. Задержал дыхание. Шум, ощущение, что он оказался в центре внимания, близость Азоры — все вместе мешало целиться.

Выдохнув, он спустил тетиву. Промазал, разумеется. Стрела, сбитая маятником, даже не воткнулась в щит.

Траппер с ружьем за спиной презрительно усмехнулся. Зрители заухали.

— Не огорчайся, Михан, — заголосил Старый Охотник. — У тебя еще три стрелы. Три — отличное число. Давай, попытайся еще раз.

Миха заметил, что слева от него стал господин в кожаной куртке. Тот самый, одноглазый, замотанный в шарф. Он внимательно следил, как Миха накладывает стрелу, как целится.

Как промазывает второй раз.

— Занятно, — сказал одноглазый. Сказал негромко, но Миха услышал. — Держишь лук и натягиваешь тетиву ты, как северянин. До подбородка, не до уха. Но тянешь тетиву щепотью, как тангу. И ноги сгибаешь, как волчатник. Город дал тебе лук, но тундра научила стрелять, верно? Тебе осталось только примирить их в себе.

«Видеть, а не смотреть. Попадать, а не стрелять, — Линек, прихрамывая, прохаживался перед шеренгой мальчишек. — Тяните тетиву не рукой, а спиной».

«Только ты можешь убить йоро-мангу. Ваши сердца связаны». Теплое дыхание Хатэ за спиной.

Но перед ним не йоро-мангу, оборотень Кагалыма. Перед ним доска, истыканная стрелами, и мельтешение маятников. Как примирить в себе бывшего Следопыта Линека и охотницу на нечисть из таежного племени?

«В тебе слишком много мыслей, — говорила, охотница Хатэ. — Ты как старый лось, чья голова клонится под тяжестью рогов. Лось умеет сбрасывать рога. Так и ты научись отбрасывать мысли».

Предпоследняя стрела Михи вонзается совсем близко к яблоку. Среди зрителей ползет шепоток. Старый Охотник улыбается чуть натянуто.

— Ну же! — восклицает он. — Последняя попытка!

Последняя попытка. Последняя стрела.

В руки прокрадывается дрожь. Миха стискивает зубы.

Попасть. Нельзя промахнуться.

— Не думай, попадешь ты или нет, — слышит он.

Повернувшись, Миха видит острый профиль одноглазого. Приглушенный шарфом голос исполнен уверенности. Его невозможно не слушать.

— Смотри на мишень, — говорит одноглазый, и Миха послушно поворачивает голову. — Нет ничего, кроме нее и тебя.

Голос одноглазого становится напевным, он произносит слова на манер стихов.

— В твоих руках нет лука, ты и есть лук.

На твоем луке нет тетивы, тетива — это твоя душа.

На твоей тетиве нет стрелы, стрела — это твое сердце.

Когда ты пускаешь стрелу, это ты летишь в цель.

Стреляй!

10

Тишина была глубокой и стылой, как воды Крайнего Моря. Миха опустил лук, утер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Поздравляю, — первым сказал одноглазый. — Добрый выстрел.

Старый Охотник остановил маятники. Он подошел к щиту, зачем-то подергал стрелу, глубоко засевшую в яблоке. Повернулся к зрителям. На мгновение ему не удалось совладать с растерянностью. Лицо под гримом вытянулось.

— Выстрел засчитан, — сказал он, выдавливая улыбку. — Мои поздравления, Михан.

Все заголосили. Гул быстро принял угрожающий оттенок. Острие всеобщего раздражения упиралось в одноглазого, чьи подсказки направили стрелу в цель.

Мнение большинства выразил траппер.

— Нечестно, — сказал он, буравя взглядом поочередно Миху, одноглазого и Старого Охотника. — Так не пойдет.

— Почему же? — спросил одноглазый, все еще разглядывая мишень. — Прекрасный выстрел.

— «Прекрасный выстрел», — перекривил его траппер. — Да хер бы он попал без твоей болтовни.

— Хер бы ты попал и с моей болтовней, — парировал одноглазый, даже не поворачиваясь в сторону траппера.

Траппер, стоявший по левую сторону от одноглазого, дернул плечом. Ружье, только что бывшее у траппера за спиной и завернутое в чехол, вдруг заблестело вороненой сталью у него в руках.

Клац-клац — передернул он затвор.

— Хочешь проверить, как я попадаю, земляк? — траппер облизнул губы.

Зрители попятились в стороны. Ружье смотрело в бок одноглазого.

Тот медленно поднял руки, размотал неспешно шарф. Снял повязку, закрывавшую увечный глаз. Так как он стоял слева от Михи, сын Атмоса не видел, что открылось толпе.

Ближайшие к одноглазому зрители ринулись прочь из палатки. В спешке кто-то оборвал полог, ветер с кружащимися снежинками радостно ворвался внутрь.

— Я тебе не земляк, — сказал одноглазый, поворачиваясь к трапперу.

Траппер стал тих и бледен. Ружье заходило в ослабевших руках. Вжав голову в плечи, он попятился к выходу. Р-раз, и выскользнул наружу, а там поминай как звали.

Следом за траппером потянулись остальные зрители. Все как один избегали смотреть в лицо одноглазого.

Миха не понимал, что происходит. Не понимал, почему сереет под накладными струпьями Старый Охотник. Одноглазый советчик повернулся к Михе.

Под шарфом и повязкой скрывалась металлическая пластина от виска до подбородка — на всю левую половину лица. Вместо левого глаза сверкал огромный рубин.

Видимая часть лица улыбалась Михе.

— Давай знакомиться, Стрелок, — сказал советчик. — Меня зовут Мурид. Мурид Кассар.

11

— Миха… Михан, сын Алана Атмоса.

Мурил Кассар протянул ему руку. Его пальцы на ощупь напоминали железные прутья.

— Я буду звать тебя Стрелок, — постановил он. — Это Доброе имя.

Миха осторожно отнял ладонь. Теперь, когда Кассар открыл свое лицо, сын Атмоса чувствовал яростную мощь, исходившую от капитана наемников. Будто перед Михой распахнулась заслонка доменной печи и раскаленное нутро дышало на него жаром.

Только жар этот странным образом леденил. Неудивительно, что люди при виде Кассара старались оказаться подальше.

— Ты слышал о моем отряде? — спросил Кассар.

Миха кивнул.

— И что о нем говорят?

— Мало хорошего, — Миха решил, что Кассару надо лгать поменьше. Уж очень пронзительно зиял его единственный глаз.

— Ха! Неудивительно. Мы здесь славно покуролесили в свое время, — Кассар усмехнулся. — Несколько лет назад Старый Медведь Окол-Верига, здешний Покровитель, поссорился с барами, и те пообещали сровнять его замок с землей. А заодно и Паром. Управители Самана нанимали бродячие вымпелы по всему континенту, чтобы спасти медвежью задницу. Нанимали, как в Белостенном водится, под долговые письма. Когда баров отвадили и подошел расчет, казна оказалась пуста. Тогда уже бойцы зароптали, что пустят пал в Пароме и поживятся у Медведя в погребах. Пришлось саманцам закрыть глаза на то, что несколько соляных караванов сгинуло, не дойдя до Парома. Да десяток золотоискательных артелей расстался с хабаром, кто по-доброму, а кто и с уговорами. С тех пор не любят в Пароме наемников, особенно мою Черную Руку. А что делать, Стрелок? Кушать-то всем хочется.

Миха молчал, не зная, что сказать.

— Ладно, обо мне поговорили. Давай о тебе теперь. У тебя редкий дар, Стрелок. Верь мне, таких, как ты, — один на тысячу.

— Да будет вам, — буркнул Миха, краснея.

— Слушай старого бродягу, Стрелок. Стрелять и йотуна можно научить. Бары крепят зверюгам на спину осадные самострелы и натаскивают их дергать рычаг. Безмозглая образина заменяет взвод валитских пушкарей. Или взять бунтовщиков из Распола. Стоило хамонцам прижать крестьян, как те похватали дедовские «аспиды» и давай озорничать. Только гвардия их угомонила. Задумайся — на крестьянина с арбалетом пришлось посылать тронные вымпелы! Так что умельцев засадить стрелу или болт всюду хватает. Но ты, Стрелок, ты из другой породы. Ты художник. Твоей работой можно любоваться. Понимаешь?

Миха помотал головой. Он уже сто раз успел пожалеть, что зашел в палатку. Очень непросто стоять перед распахнутой заслонкой домны. Особенно когда тебя затягивает внутрь.

— Что для тебя лук? Игрушка. Сто шагов, двести — предел. А знаешь, как бьет валитский «Вдоводел»? На полтыщи. Броню латника — насквозь. Сустав паровоина — вдребезги. Был у меня один боец вроде тебя. С полверсты мог грецкий орех расколоть. Одна беда, схарчила его в Оросе морская тварь. Остался я без снайпера, лежит ружье без дела. Пойдешь ко мне, Стрелок?

Миха с удивлением обнаружил, что не может взять и сказать «нет». Мурид Кассар не тот человек, который спокойно выслушает отказ.

Блеск рубина резал глаза. Миха отвел взгляд. Куда же подевался тот, Миха-другой, который так бойко болтал с Азорой? Скукожился перед железным лицом наемника?

— Колеблешься? Понимаю, — Кассар положил руку Михе на плечо. — Я тебя не тороплю с ответом. Мой вымпел здесь до окончания Турнира. Потом еще на пару дней задержусь, пополнить припасы. Мне надо только знать, что ты меня навестишь в ближайшие дни. Мы сядем с тобой и поговорим спокойно, без спешки. Железноликие стоят на западной окраине, за Пушным Рынком. Тебе там любой укажет. Так как? Зайдешь?

Он ловил взгляд Михи, не отпуская его плечо. Воля Кассара подминала сына Атмоса, как броневые катки вагенбурга замешкавшихся латников. Не убежать, не отбиться.

— Я не знаю, — промямлил Миха. — Меня, может, и не будет в городе.

— Тогда давай забьемся наверняка. Нет? А давай спор?

— Какой еще спор?

— Такой спор. Если я сейчас попаду прямо в центр мишени, так, что твоя стрела разлетится, и сделаю это с запущенными маятниками, ты придешь в мой лагерь. Я не говорю, что прямо станешь Железноликим. Просто придешь поговорить. Идет?

«Попасть в мою стрелу. Через маятники. Невозможно. Берет меня на пушку».

— Идет, — согласился Миха.

12

— И что же Кассар? — спросил Дан.

Миха опустил голову.

— Он попал. Вскинул лук, не целился даже особо и точно пустил стрелу через кольца. Расщепил мою стрелу от перьев до наконечника.

— Нашел с кем затевать спор, мой неосмотрительный друг, — Дан покачал головой. — Таких, как ты, Мурид забивает в пистоль вместо пыжа. Мне ли не знать, меня он тоже в свое время взял тепленьким. И что теперь? Пойдешь к нему?

Миха вздрогнул.

— Я? Да никогда. Я как из палатки вышел, так бежал досюда без остановки. Темный он человек, совсем темный.

— Твоя правда. Тут ты глубже меня тогдашнего смотришь.

Миха водил пальцем вдоль узора годовых колец на деревянной крышке стола. Вспоминал.

— Старый Охотник, клоун этот, хотел Кассару лук присудить. Пресмыкался перед ним, аж тошно. «Выстрел, мол, ваш несравненен». Хорошо хоть Азора молчала, а то я бы не выдержал.

— Азора?

— Девочка-зазывала. В трико со звездами.

— В трико-о? — Дан расплылся в ухмылке. — Не холодно ей в такой одежке?

— Вот не знаю, — озадачился Миха. — Не похоже, что холодно. Но вообще — чудно. Как так? Кругом все в мехах, а она на ветру, считай, без ничего совсем.

— Ладно, потом поговорим про твою чудесную Азору, — перебил Дан. — Лук, я вижу, ты притащил. Не взял его, значит, Мурид.

— Не взял. Говорит: «Это твой приз, Стрелок. Забирай и не забывай про свое обещание».

Дан поскреб в затылке.

— В непростую историю ты угодил, Миха.

— Да что мне этот Кассар, — Миха распушил перья. — Уйду завтра из Парома, и не свидимся больше.

— Зря ты так говоришь. Человек своей судьбе не хозяин, такая есть у баров присказка. Между тобой и Муридом вроде как теперь нить натянута — твое обещание. Куда бы ты ни подался, нить приведет вас друг к другу.

Миха разозлился.

— Как тебя к нему привело опять? — спросил он с подковыркой.

Дан совсем не обиделся.

— Все встречаются дважды, как на Юге говорят. Тесноват, видно, Акмеон для меня с Муридом. А ведь мы в Пароме с ним и расстались. Не думал, что он сюда вернется после того, что было.

— А что было-то?

Дан помрачнел.

— Была заварушка с барами из-за медных рудников. С кланами Волка и Соболя — кланами сильными, многочисленными. Отряд Мурида вместе с нами поспел к шапочному разбору, бары навоевались, получили откупную от Самана и откатились к себе в горы. Племя Соболя отправило послов к Управителям Парома и Лорду-Покровителю. Так получилось, что высланный им навстречу отряд стрельцов усилили Железноликими.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

— Нам было приказано встретить послов и препроводить их в Паром. Послов было трое, один из них шаман Соболя. С послами ехали сани с подарками и сорок человек охраны, мечники с таллитами и всадники на йотунах. Немалая сила, в тайге им бояться было нечего. Нас послали в знак уважения. Кто же знал, во что уважение выльется.

У шамана баров на груди висела железка на цепочке. По виду — эронская штучка. Голубой металл, вроде бы даже светился. Где он ее достал в Соленых Горах, непонятно. Привезли, должно быть, с Юга, бары ходят на ладьях до Ороса и Никта.

Стеррано, помнишь, хмырь с книгой, на шаманскую висюльку положил глаз. А Стеррано, надо сказать, единственный, кто на Мурида имеет влияние. Есть между ними нехорошая тайна, гиблая южная ворожба.

Стеррано подговорил Кассара отобрать у послов дары, которые они везли в Паром. С деньгами тогда у Мурида не ладилось, он за возможность ухватился. Стеррано же на золото начхать, он до всякого волшебного скарба великий охотник.

А еще Стеррано нашептал свой план Пагосу, здоровяку на протезах. Пагос тут увидел возможность избавиться от меня с Дерихом. Он давно ее искал, с тех пор, как Мурид сделал меня лейтенантом, а «Молотобойца» главной огневой силой. Только собственного ума у него не хватало подлость измыслить. Тут Стеррано и подвернулся, главный по подлостям мастер.

Стеррано, а через него Пагос знали, что я не подниму руку на послов. Во-первых, потому что послы. Во-вторых, потому что горцы, хоть бывшие, но соплеменники. Значит, пойду против командира.

Все так и получилось.

План, нашептанный Стеррано Муриду. был умен. Подстроить нападение горцев на стрельцов. Вмешаться в драку, послов с охраной перебить. Хабар прикарманить. Если стрельцы будут бузить — их тоже под нож. До Парома оставался день пути, когда Мурид созвал лейтенантов и изложил план.

Я сразу сказал, что дело задумано гнилое, и я, Дерих и «Молотобоец» в нем не участвуют.

Тут Пагос вскочил на свои железки и заголосил, что меня надо вязать, пока я не бросился к барам и их не предупредил. Вышло у меня недоразумение с ним сначала, потом с остальными.

По итогу я с парой свежих рубцов на шкуре вывалился из палатки и, пачкая кровью снег, бросился к Дериху. Повезло, «Молотобец» стоял под парами, братишка прогревал котел. Мы с места и ломанулись в тайгу, только Тинкина прихватили. Он давно уже думал свинтить, да все не решался.

— А что с послами? — спросил Миха.

Плечи Дана опустились.

— Не успели мы их предупредить. Охрана на шум поднялась, только поздно. Стеррано наворожил крутом тумана, он умеет. В тумане всех Соболей и перебили. Со стрельцами заодно. Нас потому и не преследовали, слишком увлеклись убийством и грабежом. Да и боязно на «Молотобойца» нарваться. Вот так и распрощались мы с Железноликими и Муридом Кассаром.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

Воспоминания о кровавой размолвке с Кассаром не улучшили настроения Дана. Да и перспектива встречи с капитаном в турнирной сшибке его вряд ли радовала. Миха решил сменить тему:

— Как у Тинкинадела?

Взгляд Дана просветлел.

— Лучше, благодаря деду Ойону. Но храбрец наш еще не встает. Отлеживается. Дерих беспокоится, что до Турнира он не успеет оклематься.

— И что вы думаете делать?

Дан развел руками:

— Братишка умчался в город. Сказал, что будет нас спасать. Как, ума не приложу.

— Что, хороните меня, мерзавцы?

Дан обернулся. Миха привстал. У входа в трапезную стоял Тинкин. Рукой он опирался на стену, лицо его цветом не сильно отличалось от зеленого камзола, накинутого на плечи.

— Куда Осу подевали, признавайся, жердяй, — Тинкин неуверенно шагнул вперед, пошатнулся. Дан вскочил, бросился к нему. — Выпить мне тащи, глинтвейна.

— Щас тебе будет глинтвейн, — Дан обхватил сквайра за плечи, осторожно развернул его назад к лестнице. — Тебе вставать нельзя, дурик. Пойдем наверх, а Миха тебе с кухни принесет бульона.

— И глинтвейна.

Миха поднялся, собираясь идти за бульоном. Заскрипела, открываясь, дверь.

Оттряхивая снег с рукавов, с улицы вошел Дерих. Следом за ним внутрь шагнула высокая (хотя рядом с Дерихом кто угодно покажется высоким) фигура в плаще с капюшоном.

— Здоров, малый, — сказал карлик, не замечая Дана с Тинкиным. — А где мой братец? Хочу показать ему Рейю, нашего нового сквайра.

В горле Дана звучно булькнуло. Тинкин с неожиданной силой отстранил его ладонью, шагнул вперед.

— Здорово, карлуша, — хрипло сказал он. — А мне можно посмотреть на нового сквайра?

Спутник Дериха снял капюшон и оказался молодой черноволосой девицей. Густые брови выгибались над голубыми глазами. Нос с легкой горбинкой делал свою хозяйку похожей на красивую пустельгу. Длинные волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы.

— Меня зовут Рейя, — сказала девушка-пустельга. — Дерих поведал, что ваш сквайр заболел и вам нужна замена для Турнира. Я готова быть заменой.

Тинкин собирался что-то ответить, наверняка брызнуть ядом. Но неожиданно ноги его подогнулись, и он осел на пол. Дан едва успел его подхватить под мышки.

— Рад познакомиться, Рейя, — сказал он напряженным голосом. — Кажется, ты явилась вовремя.

Глава IV Хранитель леса

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Обратный путь в Гнездо Восхода барон помнил смутно. Нещадно клонило в сон, авион то и дело срывался в тошнотворные воздушные ямы. Спутники молчали. По скулам Савина катались желваки.

«Отец так и не научил меня терпению», — вспомнил Якош слова герцога. Воистину так.

Едва они сели, Анже рванулся к входному люку. Не дожидаясь, пока обслуга подаст лесенку, он спрыгнул на пол пещеры. Плащ взметнулся за спиной языком шелкового огня. Молчаливый дворецкий последовал за хозяином.

Герцог Савина и слуга шагнули на белую тропу безопасности между взлетных полос авионов. Якош Белин начал спускаться по лестнице, приставленной обслугой к люку. Он на мгновение утерял Лорда Рубина из виду. Спустившись на пол и оглянувшись, Якош обнаружил его в компании трех женщин.

Две из них были одеты как служанки, но выглядели значительно старше всех служанок, которых барону случилось видеть в Гнезде Восхода. Третья же. настоящая старуха, носила черное платье и черный платок-акмали с траурной лентой на лбу. Она была очень маленького роста, с прямой спиной и девичьей талией. Коричневое лицо с острыми чертами напоминало барону кого-то знакомого. Кинжальный подбородок, горбинка на переносице, большие глаза.

Старуха преградила дорогу Анже Савина.

— Дурные вести, — сказала она.

Голос ее необъяснимым образом был тоже остер. Он резал уши, проникал вглубь, заставляя вдумываться в смысл слов.

— Лес вышел на бой, — говорила старуха, а полнокровное обычно лицо герцога наливалось бледностью. Шапка медных волос подчеркивала посеревшую кожу. — Старая клятва стала пеплом, кто теперь не даст крови пролиться? Ты хочешь власти, мальчик, но сможешь ли ты удержать ее? Меч твоих дедов направлен в твое сердце. Плохие настали времена, врагу ты доверяешь больше, чем другу.

— У меня нет друзей, княгиня, — тихо сказал Анже Савина.

Старуха покачала головой:

— Ты ошибаешься, мальчик. Не дай своей ошибке погубить тебя, как это случилось с твоим отцом.

Герцог онемел.

— Матушка! — Князь Фалин вклинился между Анже и старухой. — Княгиня, позвольте мне проводить вас в ваши покои.

Он сделал незаметный знак двум служанкам, и те мягко, но неотступно подхватили старуху под локти.

— Друзья, я покину вас на время, — обратился Фалин к барону и Анже. — Через час жду вас в библиотеке. Там накроют обед.

Гуинре Свед спустилась из носового люка вместе с девушкой-штурманом. Она наблюдала разыгравшуюся сцену, стоя чуть поодаль.

— Это мать князя, супруга покойного Нито Фалина, — сказала она, подойдя ближе к барону. — Последние годы княгиня живет очень замкнуто и редко говорит с людьми. А если говорит, то речи ее необычны и тревожны.

— Я бы не выразился лучше, — сказал барон, провожая взглядом удаляющегося Савина. — Почтенная матушка князя изрядно встревожила герцога.

— Говорят, ей открыто будущее.

— Вы верите в это? — барон обернулся к Гуинре.

— Я? Разумеется, нет, — ответила невеста князя. Как показалось барону, чересчур поспешно. — Прошу меня извинить, барон. Мне надо приказать, чтобы «Стрелу» заправили и убрали с полосы. Мы увидимся с вами на обеде.

— Сочту за честь, — барон поклонился, щелкнул каблуками. — Позвольте и мне откланяться.

«Будь при мне Белый Меч, — думал Якош Белин, шагая вдоль белой полосы, — он бы зазвенел, как все колокола Валита, когда Гуинре солгала. Что, интересно, сказала ей старуха, которую здесь считают ведьмой? Какую тайну хранит будущее княгини Свед?»

2

На ужин Анже Савина явился в дорожном платье. В руке он сжимал свернутое в трубку письмо.

— Друзья, — сказал герцог. — Вынужден вас покинуть. Дела не терпят отлагательства.

— Что случилось, брат? — Таиз поднялся со своего места.

Рот Анже скривился, как от боли.

— Дурные вести, как верно выразилась твоя матушка. Армия графини Тойво под водительством лорда Зерова покинула Лес и вторглась в земли баронов Майра. Моих вассалов и союзников. Война стучится в мою дверь, Таиз. И это совсем не та война, которую я ждал и к которой готовился.

— Граф Зеров, Лорд-Олень. Воистину плохие новости, — Таиз помрачнел. — Похоже, миром дело не решить.

Триста лет назад предок графа Зерова пал от предательской руки лордов Майра. Его поместье в Дубраве было сожжено вместе с самой Дубравой, древнейшей на Акмеоне. Так было положено начало проклятию лордов Майра и войне, закончившейся капитуляцией Оправы Рубина.

Триста лет — немалый срок, но у жителей Леса долгая память.

— Говорится ли в письме о причине вторжения? Как Далеко продвинулись войска Зерова?

— Продвинулись недалеко, но удар их нацелен в сердце моей Оправы. Они направляются к месторождениям флогистона. Если их план увенчается успехом, мои войска останутся без топлива.

Письмо, зажатое в побелевшем кулаке Анже, потихоньку обугливалось с краев. Ярость рвалась наружу; требовала выхода.

Таиз Фалин размышлял.

— Брат, пойми меня, я не могу ударить по Лордам Изумруда. Ты знаешь, каких усилий мне стоило поднять князей на поддержку тебе в битве с Алмазной Оправой. Простите, Якош.

— Пустяки, князь, продолжайте.

— Простите еще раз, барон. Я буду откровенен полностью. Многие князья недолюбливают Оправу Алмаза за союз с Хамоном. У меня нашлись слова, чтобы убедить их присоединиться к походу Анже, тем более нами двигала благая цель.

Лорд Белин не сдержался:

— Вы могли направить к нам послов. Рассказать о Враге. Вам бы я поверил, князь. Не обязательно склонять к союзу силой.

Письмо в руке Анже Савина вспыхнуло. Он швырнул его наземь, загасил сапогом.

— У нас не было времени! — прорычал он. — Вдвойне не стало его сейчас, когда древоины топчут мою землю!

— Друзья, не будем, — Фалин протянул к барону и герцогу ладони. — Я хотел лишь сказать, что Хребет не поднимется против Леса. Даже моим собственным пилотам я не посмею отдать такой приказ. Разве что вторжение свершилось с каким-то особым вероломство:! князь с надеждой посмотрел на Анже.

Тот ожесточенно растирал пепел носком сапога.

— Какое там. Графиня не столь опрометчива. Она знает о нашем союзе. Стеван пишет, что на рассвете стрела с ультиматумом вонзилась в ворота его замка. Через час запылали заставы. Я уверен, что даже Наместник извещен. Все как полагается, закон соблюден, крючкотвору не подкопаться.

— Что пишут в ультиматуме?

— Несусветную чушь. Называют Стевана Поджигателем Древ и Убийцей Послов. Требуют справедливости. Справедливость заключается в аннексии всех земель лордов Майра вплоть до Мирного Стана. Это означает, что все прииски огненной руды должны перейти под руку дома Тойво. Немыслимо!

— О каких древах и о каких послах речь? — спросил лорд Белин.

— Я же говорю — чушь. Не имею представления. Когда на меня напали люди Баира Калада, я сжег немалую часть Возрожденной Дубравы. Но я признал свою вину и посылал графине Тойво виру. Каждое дерево я оценил в триста золотых солов. На эти деньги можно насадить сад чайных роз из Восточного Фейма и приставить к каждой розе по садовнику в чине Мастера.

— Вопрос не в том, посылал ли ты виру, Анже, — заметил барон. — Вопрос в том, получала ли ее графиня?

Анже Савина открыл рот. Снова закрыл. И ничего не сказал.

3

Винты авиона, который князь выделил для возвращения Анже домой, месили воздух. Ревел мотор, сжигая уголь и флогистон.

— Якош, — герцогу приходилось надрываться, чтобы перекричать шум. — Ты больше мне не пленник, ты союзник и волен выбирать любую дорогу. Я прошу тебя лететь со мной и быть рядом, когда я отправлюсь на переговоры с Зеровым. Твое присутствие может предотвратить большую кровь.

— Я думал возвращаться к себе, обрадовать близких. По мне уже успели справить тризну, — крикнул Якош и взялся за поручни лесенки. — Теперь, вижу, придется обождать.

— Про тризну не волнуйся, — сказал Анже Савина, залезая следом за ним. — «Солнечное письмо» с вестью о твоем благополучии было отправлено сразу после битвы. Заверяю тебя, ты вернешься домой в ближайшее время. Чем дольше я думаю, тем больше уверен, что ссора с Лордами Изумруда не больше чем досадное недоразумение.

Таиз Фалин заглянул в салон авиона.

— Друзья, простите, что вам придется лететь в тесноте и без эскорта. Я хочу сохранить ваши перемещения в тайне на случай заговора. За моим Гнездом следит немало глаз с горных перевалов.

«Таиз тоже доверяет словам своей матушки куда больше, чем хочет показать, — подумал барон. — Что там она говорила о мече дедов, направленном в сердце герцога?»

4

Еще с воздуха на подлете было видно, что замок Майра готов к осаде. Три рва, опоясывающие стены замка, пылали. Из клубов черного дыма поднимались острые башни, блестевшие стеклами дальноглядных труб. Перед замком выстроились боевые порядки — паровоины, колесники, пехота.

Пилот снизился, посигналил замку гелиографом. Через некоторое время в лагере Майра наметилось шевеление. В воздух взлетели ракеты, распустились алыми цветами. В указанном ими месте на земле прочертили две горящие полосы — указали место для посадки.

— Государи мои, пристегнитесь, — крикнул пилот Якошу, герцогу и его дворецкому. — Буду садиться.

Посадка вышла тряской, но благополучной. Лишь в последний момент пилот прибег к силе Сапфира, смягчил последствия торможения.

Пока Якош Белин выпутывался из ремней, герцог Савина был уже в люке.

— Братья в Оправе, приветствую вас в час нужды, громко говорил он. — Срочно ведите меня к вашему барону.

Дворецкий, который, как уже понял Якош, был еще и телохранителем, зыркал по сторонам. Руки его отдыхали на паре небольших топориков, которые он пристегнул к поясу сразу после вылета из Гнезда Восхода. Он спустился перед герцогом, потеснил плечом от люка ретивых офицеров Майра.

Один из них, в сверкающей медной каске с плюмажем, первым отдал честь Лорду Рубина.

— Мой герцог, — он наклонил голову, тряхнув плюмажем. — Разрешите приветствовать вас в нашем лагере. Я капитан Мадар, к вашим услугам. Вестовой уже послан к барону, ожидаем прибытия его светлости с минуты на минуту.

— Вольно, Мадар, господа. Приветствую вас. Со мной мой союзник, барон Якош Белин, Лорд Алмаза. Прошу встретить его как дорогого гостя.

С некоторым замешательством офицеры отсалютовали бывшему врагу. «Союзник?» «Позвольте, но не далее, как неделю назад…»

Барон Белин усмехался в усы. Мечталось отойти шагов на двадцать от авиона и наконец закурить трубку. На борту летающей машины курение категорически воспрещалось.

Но его желанию не суждено было сбыться. Не успели пройти дюжину шагов, как протрубили рожки, взрычали моторы. Вокруг авиона сомкнулось каре Железных Всадников. Сидевшие за спинами водителей пехотинцы соскочили, построились напротив друг друга в две шеренги, упирая в землю древки копий. Необычные древки, железные, вместо острия на конце вздутие.

По сигналу рожка древки ударили оземь. Над копьями вспыхнули синие языки пламени.

— Вот позер, — тихо, чтобы не слышали офицеры, сказал Савина.

Барон Майра шел к ним меж двух копийных шеренг. Он был одет в черный с багряными разводами доспех, красный плащ был с обманчивой небрежностью намотан на левую руку. Правая играла с опаловой подвеской поверх доспеха.

— Милорды, — барон поклонился сначала Савина, потом Белину. — К счастью, наша разлука была недолгой. Сожалею лишь, что нашей встрече сопутствуют обстоятельства далеко не радостные.

Анже не поддержал игривый тон вассала.

— Будь здрав, Стеван. Барон Белин, господа, вы извините нас на минуту? — они отошли в сторону от Якоша и офицеров.

Со Стевана Майра мгновенно слетел напускной лоск. По его и герцога лицам барон Белин читал, что оперативный доклад Лорда Полеса и Дубравы не изобиловал приятными подробностями.

«Лорды Изумруда серьезные противники, — подумал Якош Белин. — Еще четыреста лет назад Наследие дриатов сделало их армию одной из самых могущественных на континенте. С тех пор они не теряли времени даром. По слухам. Мало кто знает, какие тайны таит в себе Лес».

По знаку Стевана капитан Мадар присоединился к беседе. Барон Белин стал набивать трубку. Не столько ради удовольствия подымить, сколько отбить ароматом табака гарь и копоть, изрыгаемую армией Майра.

Офицер со знаками различия Железных Всадников поднес ему огниво.

— Оставьте, оставьте себе, милорд, — сказал он в ответ на попытку барона огниво вернуть. — Я обойдусь.

Он со значением постучал по кирасе, намекая на свой Сердечный Камень. Рубин, без сомнения. Здесь, в Полесе, могли встретиться люди, чьи сердца откликались Изумрудам, нередки были носители Сапфира, чьи корни уходили к подножиям Хребта. Но в этом латнике чувствовалась характерная порывистость, он говорил и двигался быстро, резко переходил от слова к слову, от жеста к жесту.

— Позвольте представиться, сударь, — он поклонился. — Старший лейтенант колесной кавалергардии Якош Мадар.

— Да мы с вами тезки, — улыбнулся барон. — А капитан Мадар…

— Мой брат, сударь. Разрешите поинтересоваться, какими судьбами к нам?

— Да вот, — Белин затянулся, выпустил дым. — Собираюсь участвовать в переговорах с изумрудными. Хотим попробовать решить дело без крови.

— Значит, будут переговоры? — удивился кавалергард. — Все шло к тому, что в ближайшее время ударим по Рогатому Графу. Эх! — он стукнул кулаком по ладони. — Опять тягомотина, опять болтовня. Так и не повоюем.

— Успеете повоевать, мой друг, — Якош чувствовал, как мимолетная симпатия к тезке-Всаднику рассеивается. — Война, она, знаете, не такое уж увлекательное занятие…

— Вы еще добавьте, каким кажется из газет, — хмыкнул лейтенант Мадар. — Мне, сударь, довелось повоевать. И с морскими налетчиками-северянами. И с соседями по Оправе. Война, я так считаю, единственное достойное занятие мужчины.

— Тут мы с вами не сойдемся, — решительно возразил лорд Белин. — Нет-нет, не спешите перебивать, чтобы рассказать о фамильной трусости алмазных, не надо. Вы лучше скажите, знаете, как пахнет сожженная крестьянская хата? Когда в нее попадает снаряд с «эрвидоровым огнем»? Так что никто выбежать не успевает. Горят заживо вместе со всем скарбом. Знаете?

Неизвестно, чем бы закончился сей содержательный разговор, если бы не возвращение Анже Савина.

— Мы прибыли вовремя, — сказал он. — Стеван бы не выступил без моего сигнала, но армия Зерова меньше чем в дневном переходе от его замка. Выглядит так, что ради древней вражды граф готов пожертвовать целями стратегического наступления. Или же он располагает большими силами, чем мы думаем, и приуготовляет удар по двум направлениям — на рудники и на родовое гнездо Майра. Второй вариант сулит нам немалые неприятности.

— Ты говоришь так, как будто собираешься выступить против Оправы Изумруда.

— Мой милый Якош, я не могу исключать такого варианта. Говоря словами толоситов: «Хочешь мира, точи меч».

— Не хочу напоминать тебе, Анже, чем кончили свои умствования граждане Толоса.

— Ха-ха! Не заподозрил бы в тебе раньше острослова, Якош. Граф Зеров не Опустошитель, а моя Оправа не Град Философов.

— У тебя, у меня, у Зерова один Враг, — напомнил Якош Белин. — Общий Враг.

Анже Савина склонил рыжую голову.

— Ты прав, мой рассудительный друг. Мечи обождут до времени в ножнах. Предлагаю после дозаправки немедленно загрузиться в авион и лететь в ставку Зерова. Возможно, вдвоем мы сможем его убедить остановить свои полки. Может быть, он даже согласится навестить шахту Мастера Калада.

Нездешний холодок прокрался под кирасу Белина. Стена Черного Льда встала перед его глазами, и дневной свет померк.

— Давай же не мешкать, — хрипло сказал он.

5

Заправленный горючим из котла паровоина авион летел не слишком уверенно. Будь на месте лорда Белина человек, чье сердце не билось вровень с Алмазом, источником спокойствия и размеренности, он бы нервничал. Анже Савина слишком глубоко погрузился в свои мысли, чтобы волноваться. Молчаливый дворецкий и вовсе походил на статую.

Летели в молчании. Лорд Белин думал о немногочисленных людях, которых обеспокоит его отсутствие. Вырастившая его кормилица Милана, совсем уже дряхлая нынче, почти слепая. Главный псарь Жихар, ровесник Яноша и друг по детским играм. Они, бывало, сиживали за пивом и картишками, а то и гоняли по весне степных зайцев-русаков.

С соседями и кузеном Ладогом, со старшей сестрой и ее мужем, межевиком из замка Брано, дружбы у Якоша не сложилось. Увлечений у барона было немного: выращивать табак, возиться с ушастыми щенками на псарне да листать под настроение старые книги из немногочисленной замковой библиотеки — больше на предмет посмотреть гравюры, от чтения у барона быстро утомлялись глаза, а заказывать в Валите очки он ленился. Обсуждать же с соседями новые табачные сорта или тонкости вязки саманских гончих особого интереса у Якоша не было.

С женщинами тоже не складывалось. Прозвище «бобыль», барон знал, приклеилось к нему прочно. Широкие в кости, основательные в теле и хозяйстве женщины Оправы Алмаза его не волновали. По молодости тянуло к девицам ветреным, небанальным: столичным балеринам, актрисам странствующих театров, на худой конец, к дамам с известной репутацией, навещающим аристократические салоны. Молодость прошла, оставив мимолетное чувство чего-то не распробованного. Оглядываясь по сторонам, Якош понимал, что он не один такой, что душевные бури и пожары обошли многих и многих. Не обязательно даже людям проходить три Алмазных Огранки, чтобы охладеть по пути к старости.

Однако же были и те, кого не обошли. И глядя, как тянутся друг к другу молодые на очередной крестьянской свадьбе, лорд Белин чувствовал желание отлистать ветхие страницы назад. Попробовать прочесть главы своей жизни заново, по-другому. Но все никак. То пятнистая сука ощенится, то зловредный жук-рогач ростки поточит.

Тут как раз и война. Тогда, на раскаленной броне своего самохода, он мысленно попрощался со всеми, закрыл книгу. Смерть Белина не страшила. Если он и боялся чего-то, так доживать в одиночестве, слушая, как под окном голосят чужие дети. Лежать на пропахшей табаком постели и чувствовать, как из треснувшего Алмаза вытекает жизнь, ненужная и пустая.

Обидно уходить так, когда где-то танцует на гребне стены княгиня Гуинре из Гнезда Дождя.

Авион тряхнуло. Анже Савина очнулся от задумчивости, вскинул голову.

Салон угрожающе накренился. Если бы пилот не настоял, чтобы они оставались пристегнутыми во время полета, лететь бы всем троим кувырком.

— Что случилось?! — крикнул герцог.

Из переговорной трубы раздался обеспокоенный голос пилота. Имени его Якош не запомнил.

— Нас подбили. Каким образом — непонятно. Просто враз исчез кусок крыла с винтом. Теряем тягу. Думаю садиться.

Авион потихоньку выровнялся. Савина сбросил ремни и, держась за скобы на стене, выглянул в овальное окошко.

— Под нами лес, — установил он. — Куда садиться?! — проорал Анже в направлении трубы. — Разобьемся же на деревьях.

— Вижу подходящую опушку, — голос пилота звенел от напряжения. — Если повезет, успею затормозить до деревьев.

— А если не успеешь?!

— То вверю наши души Вечным Ветрам. Все, больше не отвлекайте меня. Затяните ремни, голову спрячьте между коленей. Колени обхватите руками. Да поможет нам Небо!

6

Лорд Белин признался себе, что у него маловато опыта падений на авионе. И он совсем-совсем не хочет этот опыт углублять и расширять. В тот момент, когда он думал, что колеса авиона прочно стоят на земле, машину подбросило вверх и уронило обратно. От второго и последнего удара о землю у авиона отломилась хвостовая часть. К счастью, в ней никого не было.

Пассажиры и экипаж в составе пилота не пострадали. У Белина болели ушибленные о кирасу ребра, на лице Савина расплывался невесть откуда взявшийся кровоподтек. Пилот и дворецкий выглядели молодцом, они вдвоем ковырялись с люком.

«Почему бы нам не спуститься через оторванный хвост? — думал Белин, чьи мысли после посадки текли особенно неторопливо. — И что за люди, которых я вижу в пролом? Кажется, у них в руках оружие».

Анже Савина бросил короткую фразу на незнакомом Белину диалекте. Дворецкий-островитянин подобрался, отступил от люка и взялся за топоры на поясе.

— У нас компания, — повторил герцог на понятном языке. — Намерения у нее, боюсь, не самые теплые.

Подвинув пилота плечом, Анже пинком выбил люк наружу.

— Давайте из авиона, — скомандовал он. — И перебежками к лесу.

Стоило им покинуть разбившуюся машину, план герцога показался неосуществимым. От прилегавшего к лесу поля на них надвигалась группа людей, другая, покинув укрытие среди деревьев, охватывала авион полукругом со стороны леса. На солдат Изумрудной Оправы люди не были похожи. Часть из них выглядела обычными крестьянами, кое у кого даже были в руках серпы и цепы. Другие вроде бы наемники или дезертиры — оружие и доспехи сборной солянкой, никаких знамен и видимых знаков отличия. Несмотря на то что не было видно командиров и не слышно команд, наступление, переходящее в окружение, проводилось организованно. Барона с товарищами отсекли от леса, где они могли скрыться, и зажимали в кольцо.

— Не похоже, что с нами собираются вести переговоры. Они явно предусмотрели нашу здесь посадку и подготовили встречу, — заметил Анже Савина, обнажая пару мечей. — Может, озаботишься защитой, барон? Не ровен час, полетят пули.

Якош Белин кивнул, поднял руки… прошла секунда, две. Расстояние между наступающими и авионом сократилось шагов до тридцати. Для прицельного выстрела пустяк.

— Ну, в чем заминка, барон? — нетерпеливо спросил герцог. В руках у четырех человек он заметил пищали, спокойствия это не добавляло.

Якош Белин посмотрел на свои ладони, как будто видел их в первый раз.

— Я… я не могу, — беспомощно выговорил он.

Все повторялось, как тогда, по пути в пещеру Врага. Холод, чувство бессилия, сосущая пустота на месте Камня. Алмазный Щит, детский трюк для лорда Третьей Огранки, не удался впервые со времен забытого ученичества.

— Я так и думал! — вскричал Савина. — Это люди Льда! Соберись, барон!

Герцог вскинул мечи над головой, и их лезвия накалились добела. По корпусу авиона звонко защелкали пули. Пилот поднял пистоль с очень длинным тонким стволом и, дергая зарядный рычаг, трижды выстрелил, целясь в пищальников. С безукоризненной точностью воина Сапфира он уложил всех трех. Четвертый замешкался с перезарядкой, герцог направил на него мечи. Огненная струя сорвалась с раскаленных лезвий и превратила человека в живой факел.

Для человека он умирал слишком тихо, не издавая ни звука. Его товарищи не дрогнули и не прекратили наступление. У тех, что от леса заходили с флангов, тоже оказались пищали. Громыхнул залп.

Заболела рана под ключицей, нанесенная лордом Майра. Сила Алмаза вырвалась из протянутых ладоней барона, воздвиглась на пути пуль щитом из сверкающих граней. На землю упали комки свинца.

Траву пригнуло горячим ветром. Вокруг Анже Савина плясали мелкие язычки пламени, его вставшие дыбом волосы перерождались в огненную корону. Искры текли из уголков глаз, ставших парой углей.

— Герцог, сдерживайте себя! — крикнул Якош. — Если Ярость сорвется, я не смогу защитить остальных! Эта дрянь пьет мои силы!

— И мои! — Голос Савина походил на рев огня в печной трубе. — Выжечь ублюдков!

Герцог подрос на пару пядей. Огненные капли срывались с наконечников мечей и оставляли черные проплешины на земле. Казалось, ничто не может его остановить.

Раздался необычный звук, будто ноготь великана процарапал по тарелке размером с луну. Алмазный Щит раскололся, отозвавшись острой болью в сердце Белина. Ничем не сдерживаемые люди Льда бросились в атаку. Барон моргнул, ему под ноги свалился обугленный труп без головы. Дымящиеся, разваленные до пояса тела отмечали страшный путь Анже Савина, герцога Ярости. Следом за ним шел дворецкий, вроде бы с небрежением помахивая топориками. Его удары хоть и не испепеляли плоть, однако разлучали душу с телом не хуже выпадов Савина.

Боевой пыл, чуждый людям Алмаза, не затмил взор барона. Якош понял, что нападающие сознательно жертвуют своими, чтобы разделить его и герцога. И что их больше, чем показалось сразу, со стороны леса набегали все новые и новые. Расстояние между Якошем и Савина, делавшее бесполезным Алмазный Щит, увеличивалось с каждым новым врагом, сраженным герцогом. Барон чувствовал: вот-вот случится непоправимое.

Потом погиб пилот. Он замешкался на мгновение с перезарядкой. Из строя врагов вышел один с необычным оружием в руках. Вроде бы и ружье, но казенная часть свернута как ракушка. Держал он его тоже неправильно, под мышкой. Из куцего ствола вылетело кольцо, похоже, что дыма. Раздался знакомый уже звук великанского ногтя.

В груди пилота образовалось отверстие размером с детскую голову. Такое же, но больше обнаружилось позади него в корпусе авиона. Самое же удивительное и страшное — через отверстия лорд Белин видел круглую просеку, образовавшуюся в лесу. Будто кольцо, вылетевшее из ружья-ракушки, расширяясь и сжирая все на своем пути, пролетело локтей двести-триста.

«Вот как они подбили авион», — понял Якош.

Ружье-ракушка теперь смотрело на него. За плечом стрелка Якош Белин видел ужасную картину. Вокруг пылающего герцога сомкнулись люди, вооруженные большими ножами, по виду вытесанными из черного камня. Острия образовали круг, который необъяснимым образом подавлял яростную энергию Рубина. Сияние, окутывающее Анже, тускнело, движения его замедлялись. Вот уже в руках у него не огненные клинки, а обычные мечи. Вот он упал на колено, а черные ножи — да это же не камень, это лед! — взметнулись над ним.

«Сейчас великан процарапает третий раз, и я прекращусь», — подумал барон.

Вместо ожидаемого звука выстрела ружья-ракушки воздух наполнился шорохом, будто все травы Акмеона решили сказать барону что-то важное.

Небеса потемнели, Якош не сразу понял, почему. Спустя мгновение не меньше сотни копий с очень короткими древками и длинными наконечниками обрушились сверху, пригвождая людей Черного Льда к земле кто где стоял. Обладателя ружья-кольцемета пронзило не меньше чем тремя, одно вошло прямо в затылок, не дав ему произвести роковой выстрел.

Смарагдовые Стражи очень торопились. Как и барон Белин, они не знали, что «червоточец» Тарту выстрелил бы не раньше чем через минуту. Именно столько ему требовалось для полной перезарядки при стрельбе на малые расстояния. А выстрел по авиону сделал древнее оружие бесполезным на долгие полчаса.

Не всех врагов прикончили копья. Круг, сжимавшийся вокруг Анже Савина, распался раньше, чем они упали с небес. Под молниеносными ударами парных топориков раскололись сначала черные ножи, потом черепа их рабов. Дворецкий герцога не зря ел свой хлеб.

Опираясь на плечо спасителя, герцог поднялся на ноги. Помахал барону.

— Сдается мне, в этот раз мы уцелели, — крикнул он.

Он шагнул было к Якошу. Раздался уже знакомый шорох. Вокруг герцога выросло кольцо из копий. Дворецкий едва успел отпрыгнуть в сторону. Тут же и его замкнуло в круг. Точности метателей позавидовали бы и воины Сапфира.

— Никому не двигаться! — раздался голос с гортанным акцентом. — Бросить оружие! Повторять не буду.

— Может, покажешься сначала? — возвысил голос Савина.

Шорох. Свист. Копье вырастает из земли точно между ног герцога.

— В следующий раз проткну руку, — извещает голос. — Неприятная рана. Вряд ли когда-нибудь снова возьмешься за меч.

Помедлив для вида, герцог опустил мечи на землю. Его примеру последовал дворецкий. Якош Белин отстегнул баронский шестопер с пояса и сложил его возле тела пилота.

За его спиной раздался мягкий удар. Кто-то спрыгнул с корпуса авиона на землю. Обернувшись, барон увидел воина Изумруда.

Его верхнее одеяние на первый взгляд состояло из множества не соединенных друг с другом зеленых лент. Между лентами просвечивали коричневые пластины доспеха, не похожие на металл. Скорее уж на дерево.

Голова тоже была обмотана лентами. Глаз не было видно, на виду оказался лишь рот с недружелюбно сжатыми губами.

— Назовите себя, — потребовал он.

— Герцог Анже Савина, Лорд Оправы Рубина. Со мной мой слуга.

— Барон Якош Белин, Лорд Алмазной Оправы. С кем имеем честь?

— Я Ингрик Сейво, старший над Смарагдовой Стражей. Вы на земле моих предков и моей Оправы. Что скажете в оправдание своего вторжения?

— Мы оказались здесь против своей воли, благородный Сейво, — сказал Якош. — Убитые вами люди тому виной. Наша цель — переговоры с графом Зеровым, мы направлялись в его ставку.

— Переговоры? Занятно. — Ингрик повернулся к герцогу Савина: — Герцог, знаете ли вы, что наши Оправы находятся в состоянии войны?

— Слыхал, — ответил Анже.

— Следовательно, вы понимаете, что мое право и моя обязанность объявить вас своим пленником?

— Объявить-то ты можешь, шут гороховый, — вскипел Савина. — Только тебе потребуется что-то покрепче твоих летающих палочек, чтобы это право доказать!

— Понимаю, — кивнул Ингрик. — Хотите, чтобы я вас вызвал. Не получится, герцог. Я на службе. Интересы Оправы для меня превыше частных.

— Трус!

— Как неблагородно, герцог. Я все-таки спас вам и вашим спутникам жизнь. Вместо же благодарности — оскорбления.

Пристыженный Савина замолк. Лорд Белин счел, что пришло время ему вставить слово.

— Уважаемый Сейво, если речь зашла о благородстве, мне непонятно ваше желание объявить герцога Савина вашим пленником. Он направлялся к лорду Зерову как посол. Мы не вступали с вами в схватку. Напротив, мы, пусть и невольно, прибегли к вашей помощи.

— Барон, при всем уважении, на вашем месте я бы не вмешивался. Ваша роль мне до сих пор непонятна. До меня доходили слухи, что вы или погибли, или попали в плен. Вы передо мной, живы и при оружии. По своей воле сопровождаете герцога.

— Лорд Сейво, обстоятельства много сложнее, чем может показаться.

— Допускаю. — Страж задумался на секунду. — Я должен сопровождать вас к графу Зерову дли разъяснения. Мне будет достаточно вашего слова, барон, что вы и герцог с его спутником не попытаетесь чинить вред мне и моим людям.

— Мне кажется, герцог должен говорить за себя сам.

— Слово Лорда Мантикора немного значит на нашей земле, барон. Особенно после недавних событий.

Герцог Савина порывался вмешаться, но барон остановил его жестом.

— Хорошо, — Белин вздохнул. — Мое слово, благородный Сейво. Я вверяю вам себя и своих спутников.

— Да будет так. Вы можете взять свое оружие.

Ингрик Сейво оглушительно свистнул. Из вечерних теней, протянувшихся от деревьев Леса, выступили Смарагдовые Стражи. Они выглядели как близнецы Сейво — зеленые ленты и гибкие коричневые доспехи под ними. Молча и тихо ступали они между телами людей Льда, возвращая себе оружие. Приглядевшись, барон понял: то были не копья, а мечи, пригодные для рукопашной и метания. Круглый черенок длиной с пол-локтя и лезвие в пять раз длиннее, формой похожее на лист плакучей ивы. Стражи носили мечи по два за спиной, крест-накрест.

К барону подвели герцога и дворецкого. К Савина вместе с мечами неожиданно вернулось благое расположение духа, он даже подмигнул барону.

— Еще одно условие, — сказал старший над Стражами. — Мы пойдем Прямой Тропой. Вам завяжут глаза. Для вашего же блага.

— Да вяжи, чего уж, — сказал Савина. — Ошейники не надеваете — и на том спасибо.

«Прямая Тропа, — думал барон. — Путь через Лес, открытый только для носителей Изумруда. Говорят, что каждый шаг по ней равен тысяче обычных шагов, но опасности, подстерегающие на пути, не поддаются описанию».

— Мы отправляемся в путь сейчас, — сказал Сейво. — К рассвету выйдем к арьергарду Лорда-Оленя. Делайте только то, что вам говорят, не убирайте руку с плеча поводыря. Ни в коем случае не пытайтесь снять повязку. Вас будут звать, вы будете слышать голоса и удивительные звуки. Не поддавайтесь. Если будете поступать правильно, сохраните разум, останетесь живы и увидите восход солнца в этом мире.

— Как это понимать? — не удержался Белин от вопроса.

— То, что вы, люди Акмеона, называете Лесом, — объяснил Страж, — есть на самом деле Стена. Стена поставлена здесь, чтобы люди и другие существа не забрели в заповедные места. Обитатели тех мест не очень жалуют гостей. Едва ли вам доведется пережить встречу с кем-то из них. Но если вы даже разминетесь с хозяевами — обратной дороги вам не найти. В заповедных местах даже время течет по-другому. Те, кто возвел Стену, создали дриатов, Народ Леса, и вручили им ключ от Прямой Тропы. Тропы через заповедные места. После Исхода дриатов мы охраняем Стену и Тропу.

Стражи поднимали трупы и уносили их в чащу. Скоро только остов авиона и обожженная земля будут напоминать о сражении.

— Сказано: кто услышит пение заповедных птиц, не сможет забыть его. Кто увидит сияние заповедных небес, забудет лицо матери. Кто отведает заповедных плодов, навсегда забудет дорогу домой.

— А вы бывали там, в заповедных местах? — спросил барон Белин. — Сходили с Тропы?

Ингрик Сейво размотал ленты, покрывавшие его голову. Якош Белин увидел глаза Смарагдового Стража. Белое в белом, два неподвижных бельма.

Благородный Сейво был слеп от рождения.

— Я не видел лица моей матери, но мое место здесь, барон, — ответил Страж. — Пока еще здесь.

7

В жизни барона это была одна из самых длинных ночей. Учитывая время, проведенное в Хрустальной Розе, вторая подряд ночь без сна.

Когда Стражи объявили привал и с Якоша сняли повязку, он повалился на землю прямо там, где стоял. Плечом прислонился к стволу старой березы, поискал глазами Савина.

Герцог обнаружился неподалеку. Он лежал на импровизированных носилках из перевязанных зелеными лентами летающих мечей. Дворецкий сидел подле носилок и правил точилом лезвие топорика.

— С ним все в порядке, — сказал Ингрик Сейво. Он попытался снять повязку и сойти с Тропы. Пришлось его оглушить. Скоро очнется. Вы же меня поразили, барон. Для новичка на Тропе вы держались великолепно. Только один раз заколебались, у Яблоневой Рощи. Но там такое место, случается, даже бывалые пропадают.

— Что за Роща такая?

Страж заколебался. Понимал, что рассказывает чужаку лишнее.

— Одно из заповедных мест. Там обретают плоть запретные мысли. Недостижимое кажется рядом, только руку протяни.

— Вот оно что.

«Она кружилась среди деревьев и звала меня: «Иди ко мне! Посмотри, как я танцую для тебя! Для одного только тебя!»

— И что бывает с теми, кто протягивает руку? Они обретают желаемое?

— Никто еще не вернулся, чтобы рассказать, барон.

Якош Белин закрыл глаза ладонью.

— Мне надо поспать, уважаемый Страж. Разбудите меня, когда надо будет продолжить путь.

— Путь закончен, барон, отдыхайте. Мы на западной окраине Леса. Весть о вашем прибытии послана графу. Он прибудет лично, и тогда…

Окончания фразы Белин не слышал. Он неудержимо проваливался в мягкую, пахнущую яблоками и летним дождем темноту.

Проснулся Якош от того, что Анже Савина тряс его за плечо. Вид герцог имел помятый, но веселый. Лихой оптимизм помогал ему находить отраду в любой ситуации.

— Голова болит, — сообщил он Якошу. — Ох, и приложили меня, барон. Если бы не повязка на глазах, вызвал бы мерзавца и раскромсал.

— Да полно тебе, — Белин зевнул. — Они тебе жизнь спасали.

— Смотрю, Якош, ты готов уже каждому слову Ингрика верить. Наливает он бойко, не спорю. Но хлебать бы я не торопился.

— Когда мы встали на привал, я видел, что несколько Стражей ранено. Дорога, которой мы шли, опасна, сомнений в этом нет.

— Ладно, ладно, не будем спорить. Я тебя не затем будил. Наши проводники суетятся, вот-вот прибудет Рогатый Граф. Надо бы оправиться, умыться. Тут неподалеку есть ручей.

Якош поднял голову. Солнце катилось к горизонту, вечерело. Ленивый ветерок колыхал березовую листву.

— Умыться в самом деле не помешает, — согласился он.

На обратном пути от ручья их встретил посланный Ингриком Страж. В его речи горловой говор жителей Леса слышался сильнее, чем у старшего.

— Приказано сопровождать вас на встречу с эрлом Зеровым. Оружие следует оставить здесь, за ним присмотрят, — сказал он. Его скрытое повязкой лицо обратилось к дворецкому. — Эрл ожидает вас двоих, слуга побудет с нами.

Анже кивнул дворецкому — «оставайся». Отстегнул пояс с ножнами и протянул ему. Барон положил шестопер к подножию березы, давшей ему укрытие на время сна.

— Мы готовы, — сказал он.

8

Ушедшие Народы, а вслед за ними люди знали, что магия, изначальная энергия бытия, разлита повсюду. В воде, в воздухе и в земле, в танце языков пламени и в узоре грозовых туч. Было известно, что некоторые природные элементы обладают свойством стяжать магию, накапливать ее в себе. Одними из таких «накопителей» были драгоценные камни.

На взгляд непосвященного, наполненный магией сапфир или изумруд ничем не отличается от обычного, «пустого» собрата. Другим видится и даже слышится он эрону или дриату — полным сверкающей силы, звенящим музыкой сфер. Для них — прямых порождений магии — Камень светится сквозь земную толщу, зовет.

Иначе с человеком. Большинство рождаются глухими к зову Камней. Те немногие, в ком отзывается голос первичных энергий, живут и чувствуют иначе. Их сердце бьется в унисон с Сердцем Мира.

Легенды Народа вериди говорят, что Сердце Мира состоит из мириадов живых Камней. На каждом камне написано имя души. Душа, связанная с Алмазом, тверда и свободна от нечистых помыслов. Та, чье имя написано на рубине, вспыхивает по малейшему поводу. Душа, коей выпал Сапфир, легка и воздушна. Душа Изумруда полна жизни и стремления к росту. Есть в Сердце Мира и другие Камни, но предания о них утеряны.

От Ушедших Народов люди научились брать магию Камней и использовать в своей ворожбе. Они узнали, как искать Камни, следуя голосу сердца. С тех пор Камни стали зваться Сердечными.

Нельзя только брать у Камней, надо и отдавать. Чувства заставляют биться человеческое сердца, и не что иное, как чувства, питают Сердечные Камни. Люди стали носить Камни на теле, поближе к груди, тем самым закрепляя свою с ними связь.

Недалек был тот час, когда люди узнали, что такое Огранка.

Если воспользоваться силой Камня однажды, изменишься не сильно. Нужно время, чтобы черта характера, дающая доступ к заключенной в Камне силе, обострилась и стала залогом прочной с Камнем связи. Стоит связи установиться, сила, сочившаяся по капле, превратится в ручеек. Маги знают: на этой стадии Камень приобретает собственную форму, уникальную для каждого человека. Говорят, что так душа носителя отпечатывается в Камне.

Так происходит Первая Огранка. Каждому носителю Камня известно, что не только Камень ограняется, но и человек. Хозяин Алмаза становится спокойней и рассудительней. Владельца Сапфира легко узнать — он скор на решения и легок на подъем.

Если не остановиться на этом и продолжать носить Камень и пользоваться его Силой, рано или поздно придешь ко Второй Огранке. После нее разлучать Камень и хозяина тяжело и опасно для обоих. Камень, находясь вдали от человека, тускнеет, человек чувствует усталость и подвержен болезням. После второй Огранки Камень держится на теле без всяких приспособлений, просто прилипает к коже. Внимательный взгляд заметит, что его свечение пульсирует в такт биению сердца.

Для Ограненного Дважды ручеек силы превращается в бурную реку. Полный ярости взгляд может оставить смертельные ожоги, рука с Изумрудом исцеляет тяжелую рану. Есть и недостатки. Бремя Камня непросто нести, приходится постоянно питать его, отбрасывая все лишнее. Чувства и мысли, не способные дать силу Камню, отмирают.

Неудивительно, что очень немногие решаются на Третью Огранку. После нее граница между душой и стихией Камня становится совсем тонкой. Камень буквально врастает в тело в том месте, где его носили все годы. Он остается там до самой смерти.

Трижды Ограненным подвластно истинноеволшебство Ушедших Народов. В моменты высочайшего слияния с Камнем они способны превратить свое тело в чистую энергию. В огонь, в ветер, в несокрушимую стену. На этом пути подстерегает и величайшая опасность.

Навсегда раствориться в океане первичного эфира. Стать духом стихии, клокочущим потоком, не отягощенным разумом. Так случилось с целым Народом, с флогеронами, обратившимися огненной напастью, воплощением Ярости. Немало магов, алкавших еще большей силы, последовало за ними.

Только единицам за последние четыреста лет удалось смирить буйство стихий и огранить себя в четвертый раз. Дать Камню срастись с собственным сердцем, стать его частью. Их плоть претерпела необратимые изменения, но они не стали эфиром и сохранили разум. Разум, очень далекий от человеческого.

Один из них граф Зеров, Лорд-Олень, известный также как Хранитель Леса.

Граф, или, как его называли в Оправе Изумруда, эрл, был человеком огромного роста и могучей стати. Его тело покрывала броня, напоминавшая гравюры с изображениями дриатов, словно бы из пластин ороговевшей коры. Поверх брони змеились ростки плюща, оплетавшие торс и руки гиганта, перераставшие на его плечах в плащ, сотканный из дерна. На голове граф носил шлем с полумаской, украшенный оленьими рогами.

Герцогу Савина и барону Белину граф явился верхом на невообразимо гигантском лосе. Он ехал на нем без седла, дерновый плащ покрывал круп зверя, как попона.

Каждый след, который лось оставлял на земле, тут же расцветал, выбрасывая ростки и цветочные бутоны. За графом тянулся настоящий зеленый ковер, над которым вились пчелы и бабочки.

Когда лось подошел ближе, стало видно, что он слеп. Глазницы заросли костью. Якош Белин вспомнил их провожатого по Тропе и подумал, не связан ли удивительный зверь с заповедными местами.

Лось с графом остановился в трех шагах от Савина и Белина. Барон чувствовал запах, не похожий на запах зверя. Запах нагретой солнцем земли и цветов.

Анже Савина сделал полшага вперед.

— Досточтимый граф, разрешите мне представить себя и моего спутника.

— Это лишнее, — ответил рокочущим голосом Зеров. — Я знаю тебя, Анже Савина. Знаю и Якоша Белина. Оставь словесную мишуру для придворных балов. Я здесь не затем, чтобы говорить с вами.

— Зачем же? — уязвленно поинтересовался герцог. Манеры лесного графа покоробили бы и деревенского золотаря.

— Чтобы увидеть или не увидеть в вас зла.

Анже замолчал, переваривая. Граф бросил к его ногам мешок.

— Загляни внутрь, — сказал он.

Савина на удивление покладисто принялся развязывать горловину. Якош нагнулся, чтобы тоже заглянуть в мешок. Тут же он отвел взгляд. Савина смотрел дольше.

— Те, чьи головы ты видишь, — раздался голос графа, — были отважными керлами, воинами Леса. Они добровольно вызвались быть послами в Оправу Рубина. Никто не хотел войны с тобой, Лорд Мантикор.

Анже Савина оторвал взгляд от страшного мешка. Его кожа стала серой.

— Я не знаю, кто их убил, — сказал он изменившимся голосом. — Но я узнаю.

— Их рты зашиты. Знак того, что послам нечего было сказать. На их лбу выжжена твоя печать, Савина.

— Это подделка. Никто не воспользуется моей печатью без моего согласия, — Анже Савина поднял четырехпалую руку с герцогским перстнем.

— Когда Дубрава воспылала, как триста лет назад, мы стали ждать. От тебя не было вестей, и люди Леса взроптали.

— Я посылал гонцов, посылал виру, — упавшим голосом произнес Савина.

— Трое керлов пришли к графине и попросили дать им посольские грамоты. Они понимали, что могут идти на смерть, и настояли, чтобы никто их не сопровождал. Они все понимали верно. Ими двигал долг хранителей мира.

— Я клянусь, их семьи не будут ни в чем знать нужды.

— У них не было семей. Они были воинами, посвятившими себя Лесу.

— Я найду их убийц и отомщу.

— Месть — это путь от меньшего зла к большему злу.

— Но вы ведь вторглись на мою землю! — воскликнул Савина. — Что это, как не месть?

— Я привел свою армию на землю твоей Оправы, чтобы стать на пути у большего зла.

— Граф, — вступил в разговор Якош Белин. — Вы же знаете, что людям Алмаза дано лучше прочих отличать правду от лжи. Герцог не лжет вам. Он не знал о смерти послов.

Прорези маски обратились к барону. Из них плеснул зеленый свет.

— Я знал это с первой секунды разговора, Якош Белин. Если бы было иначе — герцог бы уже присоединился к своим предкам.

«Молчи, — мысленно умолял вспыльчивого герцога Якош. — Молчи».

Граф, словно устав от разговора, повернул своего лося на закат. Тронулся с места.

— Якош Белин, я хочу поговорить с тобой наедине, — сказал он через плечо. — Следуй за мной.

Барону ничего не оставалось, как присоединиться к Лорду-Оленю. Обернувшись на секунду, он увидел, как герцог опустился на корточки и устремил неподвижный взгляд в мешок.

9

Не меньше ста шагов они прошли в полном молчании. Солнце кровавило верхушки деревьев за их спинами. Цветы, выраставшие из следов лося, не спешили больше раскрывать бутоны. Ночи были не по-летнему холодны в этом году.

— Я знал твоего отца, — неожиданно сказал Зеров. — Ты не похож на него. Он бы никогда не вступил в союз с Савиной, бичом Окреста.

— Анже тоже не похож на старого герцога. Им движет отнюдь не только жажда власти.

— Как будто она одна толкала старого герцога на злодеяния. Власть — это средство. Цели каждый изыскивает себе сам. Сделать мир лучше. Утешить отчаявшихся. Выбирай любую.

— Вы хотите сказать, граф, что благородные намерения Анже лишь повод? Повод к тому, чтобы развязать войну за Трон?

— Вы, носители Алмазов, мыслите четко, но вашим мыслям не хватает глубины. Самому герцогу не нужен повод. Вся история его рода является поводом к борьбе за Озерный Трон. Повод важен в глазах других, тех, кого он попытается сделать своими союзниками.

— Вам следовало бы вместе с нами спуститься под землю, в пещеру Врага, — ответил Белин. — Тогда бы вы, граф, меньше думали об интригах вокруг Трона и больше о судьбе Акмеона.

Якош не сразу понял, что Лорд-Олень смеется. Он делал это практически беззвучно, лишь громадное тело сотрясалось под древесным доспехом.

— Ты думаешь, люди Леса не знают об Общем Враге, Якош Белин? — спросил он, отсмеявшись.

Семьсот лет корни Отца-Древа держат Врага в Провале. Наши учителя, дриаты, знали о нем. Наши предки знали о нем. Знаем и мы. В ваших сегодняшних противниках Стражи узнали слуг Врага и пришли вам на помощь.

— Тогда почему же вы не присоединитесь к нам? — спросил Белин.

Мир, казавшийся из родного замка доступным и понятным, изменялся ежесекундно. Война, в которую он готовился вступить, началась далеко не вчера.

— Враг нашего Врага далеко не всегда наш друг, — ответил граф. — Мы храним жизнь и равновесие. Нам дорог естественный ход вещей. Если Анже Савина развяжет войну за Озерный Трон, заручившись поддержкой Алмаза и Сапфира, равновесие будет нарушено. Потому мы вмешиваемся сейчас.

— Значит, смерть послов только повод?

— Учись прозревать истину до самой глубины, Якош Белин. Повод не важен. Важны истинные намерения. Какова твоя цель?

Барон задумался. Они остановились, и лось опустил голову, щипая траву.

— Я хочу остановить кровопролитие, — сказал он. — Война нестерпима тем, что рушит жизни простых людей, которым плевать на нас, на Камни, на Трон. И я хочу, чтобы Враг навсегда исчез из нашего мира. У нас и без него хватает забот.

— Достойные намерения. Тогда отправляйся ближайшим полозом в Хамон. Убеди Наместника смирить гордыню и предложить союз Югу. Расскажи ему о Враге. Если Север протянет руку, Анже Савина не сможет отказать. Союзники отвернутся от него.

— Это дельный совет, — согласился Якош.

— Я оставлю тебя сейчас. Стражи сопроводят вас до Ясеневой Сторожки, где вы сможете нанять повозку. Оттуда твой путь лежит в Костры и через них в Хамон. Анже Савина может выбирать любую дорогу, но пусть знает — у него есть две недели, чтобы найти и выдать мне убийц послов. В противном случае вся мощь Леса обрушится на него.

10

— Где граф? — спросил Анже.

Он растерял свою удаль, и острые слова больше не сыпались с его языка, как переспелые плоды с яблони. За время беседы Белина и Зерова герцог Савина стал старше на несколько непростых лет.

— Он ускакал на закат, обратно к своей армии. Передал, что у тебя есть две недели на поиск убийц. Дальше война.

— Две недели, — протянул герцог. — А о чем ты говорил с ним?

— О многом. Лорды Изумруда знают о Враге.

Анже Савина не удивился.

— Что еще?

— Граф посоветовал мне отправиться в Хамон. Встретиться с Наместником Ардовым. Возможно, мне удастся убедить его вступить с нами в союз.

— В Хамон, в Хамон… Я еду с тобой, — решения не отнимали у Лорда Рубина много времени.

— А как же убийцы послов? Как же твоя Оправа без тебя?

— В моей Оправе губительный изъян, Якош. Трещина. Надлом. Я чувствую предательство, но не могу указать на него пальцем. Мне надо затаиться, дождаться следующего хода врага. Он выдаст себя. Тогда я раздавлю его на месте.

— Но как тебе поможет твое отсутствие?

— Меня не будет не только в Оправе, мой друг, меня не будет среди живых. На станции, с которой мы отправимся в Хамон, будет почта. Я пошлю два письма. Одно от имени какого-нибудь мелкопоместного лордика, якобы нашедшего разбитый авион и мою печатку. Чернильный оттиск печатки тут же как свидетельство. Другое тайнописью и с приложением огненной печати — в нем правда. Оба письма получат верные люди и найдут, как ими распорядиться. Весть о моей смерти развяжет предателям руки. Ненадолго.

Анже Савина усмехнулся, и в блеске его зеленого глаза, в разящем зрачке, Якош Белин вновь увидел прежнего герцога.

— Ненадолго, — повторил Лорд Рубина, называемый жителями Леса Мантикором по имени самого жестокого и кровожадного зверя континента. — А потом они сгорят.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ВОСХОД ЧЕРНОЙ ЗВЕЗДЫ

Глава I Зимний турнир (начало)

март 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

— Нападай, — сказал Дан.

Шест в его руке прочертил линию на свежем снегу. Рейя переступила с ноги на ногу, подбросила свою палку и ловко поймала ее за середину. Плошка с водой, которую она держала на голове, не дрогнула. Взгляд девушки-пустельги переходил с Дана на три пузатых кувшина за его спиной.

— Время, Друз, — бросил Дан.

Механик качнул маятник старинных часов, вытащенных по случаю из его мастерской. В полуразобранном стоячем гробике корпуса пришли в движение колесики и шестеренки, на циферблате охотник с занесенным копьем пустился в погоню за косулей.

— Что они делают? — спросил Миха у Тинкина.

Сквайр, все еще болезненно бледный, стоял рядом с ним, всем весом обвиснув на тренировочной палке, заменявшей ему Осу. Такими же палками были вооружены Дан с Рейей.

— Проверяют, так ли хороша эта милашка, как она о себе рассказывает, — ответил Тинкин. — От души советую ей постараться. Дан шутить не будет.

Миха упустил момент нападения Рейи. Там, где она стояла, взметнулся снег. Шест, который Дан держал одной рукой, описал полукруг. Раздался треск. Тинкин с одобрением и злорадством крякнул.

Рейя стояла напротив Дана, так и не переступив черту. От шеста в ее руках остались обломки, он треснул не только пополам, но и вдоль. Дан, будто бы ничего и не случилось, снова опирался на палку. Вся его поза выражала расслабленность.

— Вот и отвоевались, — сказал Тинкин, поворачиваясь к Дериху.

— Погоди, — карлик от напряжения даже встал на цыпочки. — Вода-то не пролилась.

И правда. Поразительно, как после удара Дана вода, налитая по край, осталась в плошке. Девушка отступила назад, подцепила носком сапога запасной шест и подбросила его в воздух. Поймала, колесом прокрутила перед собой.

— Нападай, — повторил Дан.

На этот раз Рейя шла вперед осторожно. Шест вращался перед ней. Когда ей оставался шаг до черты, тело Дана будто взорвалось движением. Он далеко выбросил руку с шестом, прогнулся всем телом вперед, метясь в чашку на голове Рейи.

Колени Рейи согнулись, она откинулась назад, удерживая шею прямой. Ее тело скользнуло под шестом Дана, вокруг девушки-сквайра взвился снег. Дан, промахнувшись шестом, прямо, без затей ткнул Рейю ладонью в грудь.

— Ей конец, — сказал Тинкин.

Рука Молота ухнула в пустоту. Шест Рейи подцепил его отставленную левую ногу, и Дан упал на колено. Рейя прыгнула и, отталкиваясь от его бедра, от плеча, от головы, взлетела в воздух, перемахнула через великана.

Дан перегнулся мостиком назад, пытаясь достать ее шестом в полете, но Рейя уже опускалась, крутясь волчком. Три заветных кувшина разлетелись веером глиняных осколков.

Все замерли. Дан с занесенным для повторного удара шестом. Тинкин и Миха, открывшие рты. Рейя в полупоклоне с расставленными руками. На правой ладони балансировал шест, на левой ладони все еще полная плошка.

— Время, Друз? — спросил Дан.

— В норме, — ответил изобретатель, рукой останавливая маятник.

Дерих сдернул варежку, сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел.

— Вот это представление, — подвел он итог, насвистевшись. — В Бродячем Цирке не увидишь.

На Тинкина было жалко смотреть. Михе показалось, что он готов заплакать.

Дана что-то беспокоило. Он подошел к Рейе. Девушка-пустельга внимательно смотрела на водителя «Молотобойца».

— Ты хороша, — сказал Дан. — Легка, как перышко. Мне думается, я знаю тому причину. Покажешь остальным?

— Покажу, — дерзко сказала Рейя. — Мне нечего скрывать.

Она распахнула плащ. На ее груди горел синим светом сапфир в серебряной оправе. Рядом с ним на цепочке висело незатейливое украшение — прямоугольная металлическая пластина, испещренная прорезями.

— Давно носишь Камень? — спросил Молот.

— С детства. Имеешь что-то против?

— Нет. Дерих, думаю, тоже нет. Что скажешь, брат?

— Скажу, что особой любви к людям Камней у меня нет. Но на Турнире твой Сапфир может принести нам удачу.

— А где Тинкин? — спросил Друз.

Пока все увлеклись Рейей, Тинкин повернулся и ушел со двора Друза, где проходило испытание. Ни слова не сказал, не попрощался.

— Оставьте его на время, — велел Дан. — Он не мальчик уже, пусть научится справляться с обидой. Рейя, иди с Дерихом. Он покажет тебе «Молотобойца». Потом мы сядем втроем и обсудим нашу тактику. Времени у нас мало, давайте поторопимся.

«Времени у нас мало». «Времени мало».

На пороге между сном и пробуждением Михе показалось, что речь идет не о приближении Турнира.

Потом холод разбудил его окончательно.

2

Маленькая печурка в углу комнаты необъяснимым образом погасла. В уходившей под потолок трубе бесновался ветер. Миха отчетливо помнил, что досыта накормил печной зев дровами перед сном. По-другому можно было и околеть, даже под двумя одеялами.

В комнате было непривычно светло. Затянутое слюдой окно сочило тусклые лучики.

«Утро, — мелькнула в заспанной голове мысль. — Значит, весна. Весной в Пароме Турнир».

— Турнир! — заорал Миха.

Сна как не бывало. Каждый сопляк знает, что Весенний Турнир начинается вскоре после восхода солнца над Крайними Землями, в первый, стало быть, день весны. Восход солнца у нас налицо. Так недолго и начало Турнира проспать.

Вскочив, Миха принялся одеваться, кое-как попадая в рукава. Скорей-скорей, бегом к Котлу. Что ж так холодно-то, а?

В висящей на одном плече телогрейке Миха ссыпался по лестнице на первый этаж. Метнулся к двери. Краем глаза уловил знакомую фигуру за обеденным столом, замедлил шаг.

Всеми забытый и брошенный, за столом сидел Тинкин. Перед ним стояла кружка и глиняная бутыль с местной бормотухой. Бутыль покамест была запечатана.

Тинкин Михе совсем не понравился. Выглядел он хуже, чем во время позавчерашнего испытания. Да что там, Тинкин, метавшийся в горячке, мог дать сто очков вперед Тинкину, собиравшемуся напиться вусмерть вместо Турнира.

— Торопишься, малый? — спросил Тинкин, глядя мимо Михи потухшими глазами. — На Турнир? Давай, беги, а то без тебя не начнут.

— А ты не пойдешь?

— Я? А что я там не видел, — Тинкин подтянул к себе бутылку и принялся ковырять смоляную пробку пальцем. — Нет уж, на Турниры я, как видно, не ходок. Остался у Тинкина один соперник — пойло. Только его, боюсь, мне не одолеть.

Пробка не поддавалась, и тогда Тинкин без затей отбил горлышко о край стола. Синюшная жидкость с мерзким запахом полилась в кружку.

Миха не питал к сквайру глубокой симпатии. Вечно тот норовил уязвить, подколоть. Но сейчас сын Атмоса посчитал себя обязанным сказать:

— Если ты обижаешься на Дана с Дерихом — зря. Они хотят выиграть Турнир, это понятно. Но и тебя потерять они не хотят. Куда тебе такому в Котел?

— Куда мне — понятно. К Друзу, авось на что-нибудь полезное переплавит. Горшок, там, ночной, не знаю.

— И наговариваешь на себя зря. Дан про тебя сказал, что ты лучший на континенте. А Дан — он такой, слова зря не обронит.

— Было такое? — удивился Тинкин. В глазах его мелькнуло что-то похожее на былой блеск.

— Было, было. Ты пьяный был, не помнишь. И еще, — Миха помедлил, подбирая нужные, взрослые слова. — Турнир он Турниром. Вчера был, завтра прошел. А Дан и Дерих твои друзья. Настоящие. Дорожи ими. Мой отец говорил: «Дружбу менять на обиду, как серебро на медь. Не стоит».

— Верные слова. — сказал Тинкин.

Его сомневающийся взгляд уперся в кружку с бормотухой. Миха подошел и решительно отставил отраву в сторону.

— Вот что, Тинкин, — сказал сын Алана Атмоса. — Пойдем-ка мы с тобой вместе на Турнир. Посмотрят Дан с Дерихом на трибуны, увидят нас — станет им радостно. А с радостью им и победу будет легче взять.

— А и пойдем, — согласился Тинкин, вставая. — От тебя же все равно не отвяжешься, как я погляжу.

Паромский Котел, ристалище паровоинов, был самым большим сооружением в Пароме. А значит, ничего больше Миха в жизни не видел. Протолкнувшись с толпой и Тинкиным внутрь, он только и делал, что глазел по сторонам.

Все было так и не так, как в книгах. Котел имел форму не котла скорее, а чаши. Крут арены был окружен высокими каменными стенами с воротами на четыре стороны света. От верхней кромки стен начинались лесенки трибун. Ложи для почетных гостей, украшенные инсигниями и знаменами, были на самом верху.

— Что ты все вертишься? — спросил Тинкин. — Никак, ты в Котле первый раз?

Миха кивнул.

— Во даешь! — изумился Тинкин. — Как же, жить в Крайних Землях и ни разу не побывать в Пароме на Турнире?

— Все из-за отца, — объяснил Миха. — После смерти матери он ничем не интересовался, кроме работы. А самого меня он бы никогда не отпустил.

Михин голос прервался. Тинкин истолковал его заминку по-своему. Откуда ему знать, какая судьба постигла Алана Атмоса?

— Ты не грусти, — сказал он, похлопывая Миху по плечу. — У тебя вон хоть были мать, отец. А я своих родителей и не знал никогда.

— Почему?

— Есть в Лесу такое место, Приемная Поляна зовется. Туда приносят младенцев, найденышей, сирот, байстрюков, тех, кого просто не могут прокормить. За поляной смотрят Сестры-Хранительницы, они решают судьбу подкидышей. Большинство мальчиков, если нет в них от рождения изъянов, становятся керлами — воинами Леса. Быть керлом почетно, но непросто — керлу запрещено иметь семью, прикасаться к хмельному и прочим дурманам, есть неподобающую пищу. Меня, Миха, нашли на Приемной Поляне.

— И ты должен был стать керлом? — восхитился Миха.

— Вроде того, — усмехнулся Тинкин. — Не сдюжил я. Убег. А славный капитан Кассар меня подобрал, пристроил к полковому делу. Можно сказать, от него я узнал, какая она бывает, веселая жизнь городская.

— Не жалеешь, что убежал?

— Вино и… м-м-м… всякие другие развлечения мне милее, чем киснуть среди коряг. У меня, малый, в крови тяга к перемене мест.

«Вроде бы и правду говорит, — думал Миха. — А только кажется, что сам себе Тинкин недоговаривает».

Зрителей на трибунах тем временем все прибывало. Слева от Михи обосновалась семья во главе со щекастым господином в высокой заячьей шапке. Господин с невероятной скоростью поглощал жареные каштаны и тараторил без умолку:

— Вот это холода! Не помню таких холодов! Ты помнишь, чтобы в марте такие морозы стояли? Попомни мое слово, половина паровоинов не заведется.

Супруга, дородная дама в беличьей шубе, кивала на каждое слово и непрерывно поправляла одинаковые вязаные шарфы у двух отпрысков.

— Чего они тянут, в самом деле? — возмущенно хрустел половинками каштанов щекастый. — Пора бы начать уже, как считаешь? Я поставил два сола на Грижева. Наш Мастер говорит, что у него новая машина, на Юге сделана, в Валите пересобрана. Не чета старью, на котором наши ездят, верно я говорю?

— А я буду болеть за Медведя! — пискнул один из отпрысков.

Папа дал ему подзатыльник. Отпрыск разревелся.

— Надерет виконт Медведя, попомни мое слово, — грозно сказал папаша. — А если не утрешься и не замолчишь, и я тебя надеру.

— Что-то ты развоевался, — грудным голосом сказала супруга, и щекастый съежился, втянул голову в воротник. — Видали мы твоего Грижева в прошлом году, еле портки унес.

— Правильно говорите, мамзель, — вмешался одетый не по-здешнему зритель с трибуны ниже. — А вы, уважаемый, денежки изволили на ветер пустить.

— Много вы понимаете, — заметили сверху. — Сидели бы у себя в Оросе, рыбу ловили.

— Да, много вы понимаете! — заячья шапка почуял поддержку и оживился. — Ты с каких пор стала в рыцарских делах разбираться? — напустился он на жену.

— Уж побольше твоего!

— Имеешь что-то против Ороса, паря? — нездешний привстал, выглядывая обидчика.

— Попахивает дракой, — весело ощерился Тинкин. — Ты, если что, пригибайся. У морячка в рукаве кистень заныкан.

Намечающейся драке, к счастью, помешали. Вострубили трубы, над почетными ложами выбросили королевский баннер и флаг Парома. Толпа зрителей восторженно засвистела и затопала.

Турнир начинался.

«Я, Озерный Лорд, благословением Сердца Мира, силой моего меча и волей добрых людей Лорд-Защитник Акмеона, помазанник на Трон Хамона — повелеваю. Учредить в славном городе Пароме ежегодный Турнир для состязания в силе, храбрости и благородстве. К таковому состязанию надлежит допускать всякого, не совершившего преступлений против писаных законов, предоставившего грамоту о достижении совершеннолетия и письменно изъявившего желание в Турнире участвовать. Надлежит не допускать к Турниру преступников, несовершеннолетних, не способных прочесть и подписать волеизъявление, а также увечных и помраченных духом.

Победителю Турнира повелеваю на год вручать золотую Чашу Мира, отлитую в честь Великой Победы над Ночной Ордой, и считать его Покровителем города Парома и окрестностей со всеми вытекающими правами и долженствованиями.

Писано в первый год Коронации в городе Хамоне, столице Россыпи и Акмеона».

В тишине, затопившей Котел, было слышно, как чтец прочистил луженую глотку и захлопнул книгу. Чтец был мужчиной видным — в черной шубе, с черной окладистой бородой, он походил на дрессированного медведя. Книга была ему под стать, чтобы держать ее на весу вместе с золоченым окладом, требовались усилия двух плечистых помощников.

— Это, между прочим, сам барон Ян Окол-Верига, — шепнул Тинкин. — Лорд-Покровитель Парома. Жуткая жопа, если ты меня спросишь. Но народ его любит.

— Дорогие жители Парома! Почтенные гости! — удивительная акустика Котла заботилась о том, чтобы голос барона долетал до каждого. — Как многие из вас знают, доброй традицией нашего Турнира стало приветственное слово дорогого гостя из почетной ложи. Нас баловали своим высоким вниманием и генерал Ослепительных Фузилеров Дельго, и Первый Мастер-Стеклодув Устида из Валита, и даже сам Наместник Ардов! Сегодня я попрошу вас приветствовать у нас директора Королевского Театра Кукол господина Гарро!

Топот, крики, аплодисменты. Миха, разинув рот, смотрел на дно Котла. Его не интересовал директор Гарро, крупный мужчина в клетчатом одеянии, прятавший руки в меховой муфте. На двух его спутниках он тоже не задержал взгляд — карлик-горбун в фиолетовом плаще и Мастер Теней, похожий на жука-палочника. Куда больше Миху привлек третий спутник, вернее, спутница. Прекрасная Азора, которую он узнал сразу, хоть она и сменила трико на белую шубку. Шаг в шаг она следовала за директором Театра, взгляд ее не отрывался от носков красных сафьяновых сапожек.

— О, старые знакомцы! — сказал Тинкин. — Каким ветром только занесло на север старого кукольника?

— Знаешь их? — От нетерпения Миха принялся дергать Тинкина за рукав.

— Конечно, знаю. Хаживал на представления, да и Дерих рассказывал. Горбуна имени не помню, он у Гарро за распорядителя. Второго зовут Стрига, худой, говорят, человек. Гарро его из колодок забрал, сидел Стрига в Валите за дурную ворожбу. Там такого не любят, ноздри вырвут — и на рудники.

— А девушка? Девушка кто?

— Вот уж не знаю, — огорчил Тинкин Миху. — В первый раз ее вижу, она, видно, у Гарро новенькая.

Гарро начал приветственную речь. Голос у него оказался не слабее, чем у барона, да и когда они стали рядом, выяснилось, что директор в обхвате не уступает Окол-Вериге.

— Сегодня замечательный день, — гудел директор. — День, когда восходит солнце, ночь уступает дню, а зима весне. Наш Исчезнувший Король знал, когда назначить Турнир Севера. Этот год — год радости и скорби. Четыреста лет мы живем в радости под сенью мудрых законов, объединяющих Россыпь. И четыреста лет мы скорбим о повелителе, который исчез, так и не возложив на свою голову Корону Акмеона. Мой Театр, как и Турнир, был учрежден его указом четыреста лет назад. В этом году, в честь юбилея, в каждом нашем представлении есть номер, посвященный Озерному Лорду. И сегодня я прошу вас, зрителей и участников, вспомнить, кому мы обязаны нашим благополучием. Пусть его имя воссияет в наших сердцах.

Гарро замолчал, положил руку на грудь. И люди на трибунах начали вставать. Весь Котел пришел в единый порыв. На глазах щекастого господина, поднявшегося рядом с Михой, блестели слезы. Кусок жареного каштана прилип к нижней губе.

Пронзительно, печально и возвышенно запел рожок.

— Знаешь, Тинкин, — сказал Миха, каклоняясь к уху сквайра. — Мне кажется, господин Гарро не очень верит в свои слова.

— Чего? Ты как можешь знать?

— Да как-то почувствовал, что ли. Как он руку на сердце положил, так мне представилось, что он весь пустой внутри, вроде большой бочки. А на самом дне сидит маленький человечек и дергает за веревочки, чтобы у Гарро рот открывался. И этому человечку наплевать на Турнир, на Исчезнувшего Короля, вообще на всех наплевать. У него вместо сердца кусочек олова.

— Ну, ты загибаешь! — восхитился Тинкин.

Миха понял, что сквайр не принял его суждение всерьез. А зря. В последнее время Миха все чаще стал замечать, что, когда люди говорят неправду, слова их звучат по-другому. Глуше. Как фальшивая монета звенит не в лад настоящим. Спросить бы у кого, что это значит. Только у кого спросишь, чтобы на смех не подняли? Разве что у деда Ойона. Куда он, кстати, подевался?

К своему удивлению, Миха обнаружил, что в его мыслях три дня назад, в день, когда заболел Тинкин, образовалась дырка. В эту дырку выскользнул Дед Сова и с тех пор не показывался. Ни в гостинице, ни поблизости его не было, а думать о нем Миха перестал. Вот такие чудеса на ровном месте.

— А теперь, дорогие зрители, специально для вас небольшой номер! — провозгласил Гарро.

К тому, что произошло следом, Миха оказался не готов.

Азора шагнула вперед и вскинула вверх руки. Шубка соскользнула с ее плеч, обнаружив белоснежное трико. Поклонившись зрителям, маленькая и хрупкая девочка подхватила громадного Гарро, подняла его на вытянутых руках и устроила у себя на шее.

Котел онемел. Миха вцепился в собственные колени.

Горбун и Стрига одновременно подбежали к Азоре и, ухватившись за протянутые руки директора, вскарабкались ей на плечи. Где и расположились на манер цирковой «пирамиды». Только в основание пирамиды обычно ставят самого кряжистого и сильного из гимнастов, а здесь трех взрослых мужчин держала на себе девочка-тростинка. Или двух с половиной, если считать за половину карлика.

Продолжая удерживать всю композицию, Азора кокетливо присела. Зрителей прорвало. Котел загрохотал. На арену полетели шапки и монеты. Житель Ороса с нижней трибуны свистел и размахивал над головой шарфом. Даже Тинкин расстался с образом бывалого и вовсю топал ногами, выражая восхищение.

Под громыхание оваций Азора ссадила с себя всю троицу. С директором Театра приключился крохотный конфуз. Сходя на арену, он споткнулся, потерял равновесие, замахал руками и выронил муфту. Хотя горбун тут же подобрал и вернул оброненное, Миха успел разглядеть, что, кроме рук, господин Гарро прятал в муфте.

Плеть. Многохвостую плеть из дюжины ремешков. Подобными охаживают йотунов погонщики. Шкура у зверюг толстая, потому на концы кожаных «косичек» прилаживают металлические крюки.

Зачем директору Королевского Театра, который едва ли ездит верхом на йотуне, такая приблуда?

— Вот что значит столичный класс! — восхищался щекастый любитель каштанов, усаживаясь на место. — Такого в нашей дыре не увидишь. Рыцарям нашим доблестным придется постараться, чтобы кукольника переплюнуть, я вам говорю.

Супруга кивала в знак согласия. Мир в семье был восстановлен.

— Что же! — донесся с арены голос барона-Покровителя. — Все слова сказаны. Все приготовления совершены. Пусть начнется четырехсотый Турнир Северной Чаши!

Был лязг. Восемь створок распахнулись, открывая путь участникам Турнира.

Был рев. За воротами заработали в полную мощь котлы.

Был дым. Он струился из ворот на арену с четырех сторон — дым сожженного угля и флогистона, вечный спутник паровоинов.

Был грохот. Рыцари вышли на арену.

Только сейчас Миха оценил, насколько все же велик Котел. Без малого два десятка паровоинов вместил он в себя, побольше, чем иные крепости. Здесь были шагающие машины всех видов — малые, средние и даже большие, чьи трубы возвышались вровень с ограждающей арену стеной, а то и со вторым рядом трибун. К своему удовольствию Миха обнаружил, что «Молотобоец» Дана, надраенный и заново выкрашенный, — один из самых представительных паровоинов в котле.

Из прочих машин Миха обратил внимание на высоченного паровоина с тонкими ногами и руками, похожего на богомола. Он был весь покрашен в белый цвет, отчего выделялся на фоне голой стали и угрожающей раскраски противников. Еще взгляд приковывал паровоин с двумя головами-башенками, опиравшийся, помимо ног, на выдвинутое назад большое колесо. Спицы и ось колеса были крашены в золотой цвет.

Тинкин проследил за взглядом Михи.

— С колесом это Хамад. Дорожный Рыцарь, родом из-под Никта. Опасаться его стоит, но не сильно. Отваги у него много, а умения не хватает. Белый это маркиз Карски, настоящая заноза в седалище. Если вцепится своей хватательной лапой, не оторвешь. Вблизи орудует очень неприятным мечом. Будем надеяться, что жребий его с нами разлучит. Еще не хочется попадать на Рыбака из Ороса, он на «Крабе», низкая машина через одну от маркиза.

— Какой-то он плюгавый совсем.

— Мал золотник, да дорог. «Краб» пятится и боком ходит так же легко, как другой паровоин вперед. Потому зажать его в угол сложно, а на расстоянии он всю кровь попортит гарпунными своими метателями. О, а вот кого не ожидал, не ожидал. Виконт Грижев на своей «Фурии». Неприятная новость. В прошлом году на Турнире в Располе именно он нас выбил.

«Фурия» Грижева тоже, на взгляд Михи, не могла равняться с «Молотобойцем». В ней было что-то от портового крана, как их изображают на видах Ороса и Никта. Тощее тело в решетчатых фермах, неравные руки — правая в несколько раз длиннее левой. Правая венчалась крюком, что усиливало сходство с краном. С левой на цепи свисал железный шар.

Своими сомнениями по поводу боевых качеств «Фурии» Миха поделился с Тинкиным.

— Мы тоже его по первости недооценили, — вздохнул сквайр. — Думали, такими руками только ворон пугать. А он сначала нас крюком опрокинул, а потом полкорпуса шаром разнес. Мордатый правду говорит, над «Фурией» валитские умельцы корпели. В ней механика поумней и пошустрей нашей, новомодная зубчатая передача, никаких тебе тросов, которые вечно провисают и рвутся. Вся надежда, что Друз с Дерихом времени зря не теряли в этот раз.

Из северных ворот показался «Белый медведь» барона Окол-Вериги. То был могучий паровоин, ростом с «Молотобойца», но чуть ли не в два раза шире. Его лапы венчались громадными стальными когтями, а могучая грудь была равномерно утыкана жерлами пушек.

— Старая машина, — сказал Тинкин. — Еще дед Окол-Вериги на ней баров гонял. Калибр у пушек мелкий, так, пугать. А вот в рукопашной он страшен и броня толстенная. Если зажмет, навалится, все, пиши пропало.

— А где же капитан Кассар? — спросил Миха.

— Что-то не видать. Может, спровадили Паленого? Вот бы радости-то было.

Увы, порадоваться не получилось. Мурид Кассар задерживал свой выход для пущего эффекта. Дождавшись, пока отгремят овации прочим участникам, он вывел своего «Василиска» на арену.

Тишина затопила Котел. Никто не спешил приветствовать легендарного наемника. Освистать тоже было боязно. Черно-зеленый железный ящер, стравливая ядовитый пар, протопал на место между потеснившимися соперниками. На его спинном гребне восседала женская фигурка, одетая только в кожаные полоски на груди и бедрах и алую фату, — Лютия Кровавая. Со своего насеста она помахала «Молотобойцу» оружием, похожим одновременно на меч и на плеть. Игриво хлестнула железом броню «Василиска», потерлась о выступ гребня.

— Тьфу, ведьма, сраму не имущая, — плюнул в злобе Щекастый сосед.

— А ты чего уставился тогда, греховодник? — возмутилась его супруга. — Сам осрамиться не боишься?

Их перебранка потонула в оглушительном реве, издаваемом «Белым медведем». Ян Окол-Верига возвещал начало первого крута Турнира — поединков.

Глава II Полоз в Хамон

июнь 400 года от Коронации

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

1

Со времени последнего визита Якоша в Костры они разрослись, превратились в настоящий город. Не хватало стены, ну да здесь не Север, стены только замкам и крепостям Оправ положены. Зато с избытком прибыло гостиниц, доходных дворов и лавок всех мастей. Хозяина одной из них, торгующей готовой одеждой, они разбудили с первыми лучами рассвета. Потрясая кошелем, Анже Савина потребовал мещанского платья для всех троих. План герцога требовал всестороннего соблюдения инкогнито. Лорду Белину стоило огромного труда отстоять свои усы, которые Савина считал слишком приметными.

Зевающий хозяин осчастливил троицу костюмами, в которых можно было сойти за граждан Россыпи. Пылающую шевелюру Анже скрыли под треугольной шляпой хамонского фасона, на его искалеченную руку натянули перчатку. Ничего нельзя было поделать с татуированным лицом дворецкого, но тут пришла на помощь смекалка Белина. Дворецкому приобрели шарф и кушак цветов Ороса, чтобы сошел за странствующего жителя портового города. В Оросе хватало прибившихся к континенту жителей дальних феймов.

Оставив хозяина дозевывать и считать барыши за стойкой, Анже, Якош и дворецкий вышли на улицу. Мимо прошел патруль с гербами Савина на маленьких треугольных щитах. Капитан скользнул по троице равнодушным взглядом.

— Не думал, — тихо сказал герцог Савина, глядя вслед патрулю, — что мне придется стать лазутчиком в собственной Оправе.

Формально Костры находились на территории Фавелов, но основная часть военных патрулей носила цвета герцога. В преддверии войны с Россыпью Савина взял под свою руку все ключевые узлы дорог и железных путей. Чтобы не привлекать лишнего внимания, на время разделились. Савина и дворецкий пошли на почту, отправлять письма — первое с ложной вестью о смерти герцога, второе тайнописью его верным людям. Якош Белин направился другим путем к вокзалу. Почта и вокзал в Кострах, выросших из полустанка, находились рядом, поэтому барон сделал крюк.

По дороге острым взглядом носителя Алмаза он отмечал признаки военного положения. На каждом столбе извещение о комендантском часе с припиской: просьбой оповещать о подозрительных личностях, среди которых могут быть вражеские лазутчики. Пока врагом была Оправа лорда Белина, можно было расхаживать в платье нездешнего фасона. Однако поймав несколько раз на себе любопытные взгляды из-за приоткрытых ставень, Якош ускорил шаг. Мимо него проехала телега, груженная мешками с песком. На облучке сидел, свесив ноги, флегматичный кирасир. За домом по правую руку прошел паровоин, пуская клубы дыма.

Ветер нес запахи гари, полевой кухни и ружейной смазки. Война была рядом.

Вокзалов в Кострах, как оказалось, теперь было два. Старый и новый. Старый, приземистое здание из ноздреватого песчаника, вполне соответствовал воспоминаниям Белина. Новый, отгроханный с вызывающей помпезностью, вырос здесь в его отсутствие. Строители явно вдохновлялись саманской архитектурной школой с примесью классического толосского декора — колонн, увенчанных изваяниями героев. В одной из статуй Якош с усмешкой признал Анже Савина, подпирающего карниз обнаженным мускулистым торсом. Чуть выше и правее левого соска Анже искрился громадный рубин из красного стекла. Вход в вокзал охраняли два вставших на дыбы мраморных мантикора, запечатленных в натуральную величину.

Неудивительно, что Якош выбрал для покупки билетов здание старого вокзала.

В скромных размеров прямоугольном помещении, уставленном дощатыми лавками, царила тишина и прямо-таки домашний покой. Над окошками продажи билетов тикали часы, показывающие время в Хамоне, Самане, Валите и местное. На ближайшей к входу лавке спал, прижав к себе баул, странствующий коробейник. Рядом с ним умывалась дымчатая с черными подпалинами кошка.

Якош подошел к окну, за которым сидела изрядная матрона в белом парике. Ее унизанные кольцами пальцы дремали на костяшках счетов.

— Доброго утра, — поздоровался Белин. — Сударыня, мне бы три билета на ближайший полоз в Хамон.

Матрона скользнула по нему взглядом.

— Ближайшей отправляется «Золотая Стрела». Отходит через двадцать минут. Желаете ехать вторым или третьим классом?

«Помилуйте, — хотел ответить Якош. — Конечно, гербовым». Только так и надлежит путешествовать почтенным дворянам, довольствующимся пусть скромным, ко постоянным доходом. В гербовом классе обитые синим бархатом купейные комнаты на одну персону с зеркальным шкапом, умывальником и собственным отхожим местом. По звонку колокольчика немедленно явится проводник, принесет чай в золотом подстаканнике и постелет надушенную лавандой постель. Благодать.

Барон вовремя вспомнил о плане герцога, о сохранении инкогнито. Нет, ни о каком гербовом вагоне не может быть и речи. Велик риск попросту наткнуться на человека, знающего Анже лично или из газет. Но, судари мои, ехать вторым классом среди таких вот коробейников или третьим промеж зажиточных крестьян — увольте.

— Три билета в первый класс, прошу вас, — твердо сказал барон, чем немало удивил матрону. Последние тридцать лет ей не случалось ошибаться после взгляда на одежду пассажира.

Она нервно защелкала костяшками счетов.

— Так, «Золотая Стрела», скороходный полоз особой важности. Каждый билет десять солов. Если дорого для вас, могу пересчитать для второго класса, или же через час отходит…

— Не надо, — Белин ссыпал на медную тарелочку деньги. — Поторопитесь, прошу вас. Не хотелось бы опоздать к отбытию.

БЕЗЫМЯННЫЙ КОРОБЕЙНИК

Стоило барону покинуть вокзал, как коробейник вскочил и рысью подбежал к окошку. Его широкое плоское лицо совсем не выглядело заспанным.

— Хамон? — спросил он и получил в ответ кивок. — «Золотая Стрела»? — кивок. — Сколько их?

— Трое, — ответила матрона. И мстительно добавила: — Не желают оне вторым классом, морду воротят. Поехали первым.

— Монеты какой чеканки?

— Я почем знаю? Мое дело маленькое.

— Твое дело на вопросы отвечать, — зашипел «коробейник», и матрона втянула голову в плечи, бледнея. — Давай монеты сюда, все равно их сдать придется.

— А мне как же, билеты-то проданы.

— Не спорить! Монеты!

Ссыпав монеты в карман, он деловито прикусил последнюю, присмотрелся к чеканке. Монетный Двор Хамона. Понятно.

Подхватив мешок, коробейник заторопился к выходу. Мяукнув, за ним последовала кошка.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

2

Проводник в синей униформе с золотыми шнурами проверил билеты, проводил Анже и Якоша до двухместного купе, в соседнее посадил дворецкого. Вернулся к лордам и пробил билеты посредством серебряного инструмента в виде драконьей головы.

— Отбываем через пять минут, — сказал он, сверившись с брегетом. — Если я вам понадоблюсь, господа, дерните за этот шнурок.

Анже дал проводнику полсола, и тот с благодарностью их оставил. Лорд Белин с облегчением принялся набивать трубку. С момента, как он вышел из старого вокзала, его не оставляло чувство, что за ним наблюдают.

— Не бери в голову, — отмахнулся Анже, вытягиваясь на полке. — Если бы за нами кто-то шел, Улгар бы его заметил и оповестил нас. От него не укрыться.

— Улгар? Твой дворецкий?

Купе дрогнуло. Перрон за окном поплыл, унося машущих руками людей, продавцов снеди, сонных городовых и патрульных. Пару раз хлопнули двери, пассажиров первого класса ехало немного.

— Да, он самый. Как ты должен был заметить, на него можно положиться.

Белин закурил.

— Ты, похоже, для него больше чем хозяин, Анже, — сказал он. — Я видел, как он защищал тебя на опушке. Не всякий дворецкий станет рисковать своей жизнью за сеньора.

Герцог Савина задумчиво смотрел в окно. Промелькнули и исчезли черепичные крыши окраин Костров. «Золотая Стрела», набирая скорость, бежала на север. Колеса стучали равномерно и глухо, навевая ощущение покоя.

— Я люблю полозы, — сказал Анже Савина. — Мне нравится, когда железная коробка на колесах уносит меня навстречу неизвестности. В будущее жутковато идти самому,боишься споткнуться, тянет обернуться назад. Полоз помогает побороть страх, дает иллюзию, что все свершится само, без твоего участия. Похожее чувство я испытываю в корабельной каюте, когда волны колотятся о борт. Девятнадцать лет назад я отправился в путешествие на корабле по имени «Русалка Мара».

АНЖЕ САВИНА, ЛОРД РУБИНОВОЙ ОПРАВЫ

3

— Мой отец нанял двухпалубную галеру в Оросе, чтобы она отвезла меня в Никт и дальше вдоль побережья. Поездка была частью моего обучения, мне полагалось знакомиться с портовыми городами и укреплениями, постигать морскую науку и нравы прибрежных народов. Заодно копить материал для моего игрушечного материка.

Не скрою, прилежней портовых укреплений я изучал интерьеры портовых кабаков. Из всех обычаев морского люда мне больше всего полюбились те, что были связаны с ублажением изголодавшихся моряков продажными девицами. В общем, скучать мне не доводилось.

Когда на горизонте замаячили острия Соленых Гор и Пик Вериди вонзился в шатер северного неба, капитан скомандовал разворот. Велик был риск наткнуться в негостеприимных водах на ладейную флотилию баров. Горцы признают чужим лишь то, что хозяин может отстоять с мечом. Капитан не хотел рисковать судном и командой. Мы возвращались домой.

То было недоброе время, любимое пиратами Соленых Гор. Время туманов, в которых удобно подкрадываться на юрком баркасе к пузатому «купцу». Из трюма извлекли запретные «аспиды», капитан лично проверил и наладил стрелометы на носу и корме. «Ложась спать, кладите меч поблизости, молодой мастер, — наставлял он меня. — Здесь не южные моря, пиратам плевать на выкуп, им не нужны пленники. Сражаться придется до последнего». Нечего и говорить, что после его слов сна у меня изрядно поубавилось.

Одной из бессонных ночей, слоняясь по палубе, я разглядел за бортом человека. На мой крик сбежались матросы, беднягу выудили багром.

Он не утонул, потому что привязал себя ремнем к обломку мачты. Силы оставили его, он был без сознания. Неизвестно, как долго его носили волны. Матросы отнесли его в трюм, уложили на банку. Корабельный врач разрезал рубашку, задубевшую от соли. Я услышал ропот. Матросы переговаривались и тыкали в спасенного пальцами. Явился капитан. Лицо его было куда мрачнее, чем я привык видеть. А капитан отнюдь не был из той породы, что встречает утренний луч солнца веселой песней.

— В недобрый час вы выглянули за борт, молодой мастер, — сказал он.

Я поднес к лежавшему лампу. Все его тело и даже лицо было покрыто узором татуировки. Она отличалась от тех рисунков, которые я видел на телах матросов или баров. Диковинные изломанные руны, картинки тонущих кораблей и людей, пронзенных копьями. Будто кто-то вел летопись бесчисленных сражений на смуглой, покрытой шрамами коже.

— Кто он? — спросил я капитана.

Тот произнес слово, похожее на ругательство. Потом повторил его еще на нескольких диалектах.

— Он пират, — наконец сказал он на понятном мне языке. — Такие знаки наносят на себя пираты Осколков, акулы феймов. Страшная порода, молодой мастер, хуже наших разбойников, хуже даже баров. Ни жалости, ни чести, одна только алчность и злоба. Страшные вещи они делают с теми, кто попадает к ним в руки. Вы посмотрите, сколько кораблей утопил этот мерзавец, — вон они, все нарисованы. Они гордятся тем, что делают, у себя на островах слывут героями. Я слышал, что тех, кто пытается охотиться на них, пираты потрошат, набивают соломой и вешают у себя на реях.

— Выкинуть его за борт, — ввернул боцман. — Пока не накликали беду.

— За борт его! — поддержала команда. — За борт!

— Здесь я должен сделать отступление и рассказать о девушке, с которой мне довелось слюбиться в Никте. Она была из племени северных горцев, ее украли соседи и продали в портовый шалман, как это водится у дикарей.

Она была хороша, горяча и отзывчива, но не об этом речь. Она рассказала мне старое поверье баров. Если ты спасешь человеку жизнь, — говорила она мне, — помни, нити вашей судьбы отныне связаны. Береги его, а он пусть бережет тебя, ибо вам назначено умереть в один день, в один час. Если уйдет один, второй последует за ним».

Какая несусветная дикость, подумал я тогда. Но ее горячий шепот вдруг прозвучал над моим ухом в тесном трюме галеры «Русалка Мара». Двое матросов взяли спасенного мной пирата за руки и за ноги, намереваясь швырнуть его за борт.

Я обнажил меч.

— Бросаете его, — сказал я, — бросайте заодно и меня. Если осилите.

Лампа в моей руке запылала синим яростным огнем. Клянусь моим Рубином, я бы сжег корабль, кабы они осмелились мне перечить!

Думаю, что от опрометчивых поступков капитана удержал не страх передо мной. Он мог подсыпать мне в еду крысиного яда, придушить во сне, застрелить в спину из «аспида». Но тогда он бы навлек на себя месть моего отца, который бы никогда не поверил, что я случайно упал за борт. Мало кто не знает, что такое месть старого герцога Савина.

Мое возвращение в Орос было благополучным. Увы, я больше не находил в капитане собеседника, а матросы при виде меня отворачивались. Не скрасило мое одиночество и общество спасенного мной островитянина, который поселился со мной в каюте. Всю дорогу он успешно притворялся немым, на попытки же с ним говорить непонимающе разводил руками. От нечего делать я рисовал его наброски углем.

Лишь однажды у нас вышло что-то похожее на общение. Я набросал схватку двух кораблей и показал островитянину. Дескать, так ты оказался в море? Он забрал у меня доску для рисования, зачеркнул один корабль. Вместо него он нарисовал нечто загадочное. То ли машину, то ли живое существо. Тело рыбы, покрытое чешуей, с плавниками, хвостом и внушительным носовым бивнем. Но над спинным гребнем поднимались трубы, пускавшие дым, как у наших машин, работающих на угле и флогистоне.

Он показал на себя, показал на нарисованный мной корабль. Потом показал на рыбу-машину и сделал жест, который понимают в любом уголке Акмеона и за его пределами.

Он поднял подбородок и провел ребром ладони по грязной шее. Смерть. В холодных северных водах пират и его корабль повстречались со смертью в обличье испускающей пар рыбы. Больше мне ничего не удалось у него узнать.

Через несколько дней «Русалка Мара» прибыла в Никт. Когда лучи солнца заглянули в каюту и разбудили меня, я обнаружил, что мой островитянин пропал. А вместе с ним мой меч, расшитый золотом пояс и все деньги, кроме тех, что я осмотрительно прятал в тайнике за койкой. Также он не побрезговал моим платьем и сапогами.

— Скажите спасибо, что не прирезал вас во сне, — сказал капитан. На его лице легко читалось злорадство. Он же предупреждал!

Весьма огорченный случившимся, я сошел на берег, чтобы в ближайшем кабаке утешиться за кружкой грога, а лучше в объятиях шлюхи. На первом же столбе мне попалась скверного качества прокламация, объявлявшая вознаграждение за голову Алафа Звездочета, пирата, разбойника и убийцы. Сумма была такая, что все каперы южного моря уже должны были перестать просиживать задницы в шалманах и отчалить на поиски Алафа. Однако же не перестали и не отчалили.

— Видно, и правда опасный ты человек, Алаф Звездочет, — сказал я, не отводя взгляда от лица моего островитянина, напечатанного на прокламации.

4

Проводник принес чай в серебряных подстаканниках и валитское печенье. Зажег газовые рожки, за окнами стремительно темнело.

— Истории было суждено забыться на долгие четыре года, — сказал Анже Савина, помешивая сахар. — Был промозглый осенний день, отопление замка разладилось в очередной раз, отец, поссорившийся с Фавелами, был в прескверном настроении. В дверь постучался странник, который не отвечал на вопросы стражи. В любое другое время я бы приказал спустить на бродягу собак. Утомленный же скукой, я приказал привести его ко мне. Он вошел, опустил у ног котомку, в которой, как я узнал позже, был шмат солонины, фляга и обмотанные промасленной ветошью топоры. Одет он был как бедный житель портового города. Не удивлюсь, если он украл одежду, вывешенную для просушки. Отношение к собственности у островитян не сильно отличается от высказываемого барами. Его лицо показалось мне знакомым, но лишь когда он положил на стол измятую прокламацию с призывом поймать и без суда повесить Алафа Звездочета, я понял, что передо мной Алаф, только моложе лет на двадцать.

— Улгар — сын знаменитого пирата? — спросил Якош Белин.

— Это так же несомненно, как то, что я сын Герцога Мантикора. Хоть за пятнадцать лет Улгар и не сказал ни слова.

— Все это время он провел при тебе?

— Неотлучно. Мне с трудом удалось его разубедить спать у моих ног, но в остальном мы крайне редко расстаемся.

Белин помял подбородок.

— Что ж, напраслину возводят те, кто говорит, что у пиратов нет чести.

Анже Савина рассмеялся под удивленным взглядом барона.

— Мой добрый друг, тебя не удивило, что Алаф не возместил мне украденное? Что мешало ему прислать вместе с сыном пару кошелей золота и добрый меч? Нет, все, что он взял, Звездочет посчитал законной добычей. И его сын служит мне отнюдь не из благодарности за спасение отца.

Барон Белин медленно кивнул.

— Я понял, — сказал он. — Поверье баров.

— Именно! Островитяне столь же суеверны. Многие их традиции схожи с обычаями баров. Улгар охраняет мою жизнь, потому что верит, что она связана с жизнью его отца. Точнее, в это верит Алаф, ведь это он прислал своего сына ко мне. Если ты спросишь меня, я не имею ничего против, пусть верит. Улгар — боец каких мало, а его внимательности можно только позавидовать.

БЕЗЫМЯННЫЙ КОРОБЕЙНИК-СОГЛЯДАТАЙ

«…только позавидовать».

Засевший в соседнем купе «коробейник» отнял слуховую трубку от стены. Его вопросительный взгляд обратился на кошку, сидевшую на полке напротив. Кошка вздыбила шерсть, вытянула хвост трубой и шипела на дверь.

Хрустнул замок. Дверь скользнула в сторону, и в купе ворвался дворецкий Улгар с топориками в руках. Коробейник ловко отъехал на заду к самому окну, спасаясь от удара обухом по черепу, и с неожиданной для его тучноватого тела ловкостью пнул Улгара ногой в живот. Из его широких рукавов будто сами прыгнули в ладони два пистоля, которые соглядатай не замедлил разрядить в дворецкого.

За мгновение до выстрела дворецкий метнулся в коридор, где застыл, вжавшись в стену. Соглядатай рукояткой пистоля разбил стекло, выкинул из окна свой мешок. Подхватил на руки кошку и нырнул головой вперед в сгущающиеся сумерки.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

— Что здесь случилось? — спросил Савина у дворецкого, который застыл, выглядывая в разбитое окно.

Тот молча протянул герцогу оброненную соглядатаем слуховую трубку. Анже повернулся к барону.

— Ты был прав, а я осел. За нами действительно следили.

— Знать бы кто.

— Моя собственная охранка или люди Фавелов. Наше инкогнито под угрозой.

— Господа, господа, — кудахтал проводник. — Позвольте принести вам извинения. Если вам угодно перебраться в другое купе…

— Нам угодно, чтобы нас оставили в покое, — мрачно обронил Савина.

Проводник испарился. Все попытки угрозами, уговорами и подкупом вызнать у него, кто ехал в купе, ни к чему не привели.

— Загадкой больше, загадкой меньше, — подвел итог Савина. — Предлагаю на следующей же станции сменить полоз. Во избежание неприятностей.

Неприятности обещали застигнуть их гораздо раньше.

КОРОБЕЙНИК-СОГЛЯДАТАЙ

5

Он поднялся на ноги, отряхнулся с преувеличенной старательностью. Кошка сидела на насыпи и вылизывала шерстку. Они обменялись с кошкой взглядами. Кошка мяукнула.

— Совершенно с тобой согласен, — сказал «коробейник». — Нам следует поспешить с докладом к нашему господину. Новости, несомненно, его обрадуют.

Присев на корточки, он развязал горловину мешка и зарылся в него чуть ли не с головой. Спустя некоторое время «коробейник» извлек из мешка палку с насаженной на нее мертвой высушенной головой лошади. Он оседлал ее как безумец, собравшийся поиграть в «лошадки».

— Прыгай скорее ко мне, дорогая, — пригласил он кошку, и та не замедлила вскарабкаться ему на плечи.

Кошка выпустила когти, цепляясь за одежду соглядатая. Тот одобрительно кивнул, подхватил мешок.

— Н-но! Н-но! — выкрикнул он, припрыгивая на месте, и добавил несколько щелкающих слов, похожих на язык тангу.

Налетел ветер, закружил пыль и будто смахнул с насыпи «коробейника» с его безумной игрушкой. Только остались глубоко впечатанные в землю черные, словно выжженные следы конских копыт.

Глава III Снежные люди

март 400 года от Коронации

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

1

Остроги сдались через час после начала штурма. Построенная еще во времена Орды крепость слыла самым суровым казематом на Акмеоне. Выйти из нее, минуя хитроумно расставленные посты охраны, скорострельные вышки и ловчие ямы, было действительно непросто. Войти же, имея пару «Рудокопов» с окованной железными листами кабиной, оказалось легче легкого.

Копатели сокрушили ворота Острогов ковшами. Следопыты Мая споро сняли скорострельщиков, а пестрая ватага Юриса бросилась отворять подвалы с каторжниками.

Все закончилось с первыми весенними лучами солнца. Те стражи, которым хватило ума сдаться, пошли под черный нож. Начальника Острогов растерзали раньше, чем до него добрались слуги Льда. Опьяневшее от мести и нежданной свободы население крепости бурлило во дворе, соорудив из вымазанных кровью тряпок флаги бунта.

— Смерть саманцам! Смерть хамонцам! Смерть поработителям! — разорялся с крыши «Рудокопа» каторжник с клейменым лицом и в грязном фартуке угольщика.

Понимающий в тюремной масти определил бы в нем преступника короны, сосланного за подстрекательство к бунту. Таких в Острогах, суровой милостью Наместника Ардова, сидело немало. Большинству — все той же милостью — рвали язык, но этому крикуну повезло.

Алан, Юрис и Май смотрели с надвратной башни на кипение народного гнева.

— Здесь не меньше четырех сотен, — подвел итог своим подсчетам Май. — Потребуется время, чтобы изготовить столько ножей.

— Еще те люди, кого мы взяли в Кагалыме, Хладе и Гране, — напомнил Юрис. — Самые здоровые и сильные отданы Льду, но таких меньшинство.

Они одновременно посмотрели на Алана. Из них троих он был ближе всего к Хозяевам.

— Пленники нам еще потребуются, — сказал бывший Мастер Недр. — Также не следует забывать, что не только со Льдом в груди человек следует Начертанию. Иногда полезно дать ход обуревающим человека страстям, от которых его избавляет Лед. Под знаменами восстания мы соберем всех недовольных сложившимся порядком от Крайних Земель до Голубого Хребта. Лучших мы отчистим и примем в свой крут, но остальные пойдут за нами по зову сердца. С их помощью мы создадим Новый Порядок, холодный и чистый, как свет Черной Звезды.

Они посмотрели вверх, в точку небосвода, где, невидимая для людей, восходила звезда их Хозяев. Скоро она достигнет зенита, и Акмеон изменится навсегда.

— Поставьте людей на кухню, — распорядился Алан. — Раздайте из запасов стражи хмельное и чингу. Накормленные и одурманенные каторжники угомонятся на время. Нам нужно подготовиться к выступлению на Паром.

Атмос посмотрел вниз, на крикуна-угольщика, которого сняли с «Рудокопа» и носили по двору крепости на руках.

— Май, пусть твои люди приведут его ко мне. Нам есть о чем поговорить.

2

Для разговора Алан выбрал одну из пыточных камер Острогов. Ему было все равно, а его собеседника здешняя атмосфера настроит на верный, сговорчивый лад.

На случай, если не настроит, у Алана было припасено проверенное средство. Ледяной нож. Он не сомневался, что сердце крикуна примет Лед. Такие, как он, горячи на словах, но движет ими не страсть, а расчет.

Однако первый из слуг Льда рассчитывал на силу убеждения. Хозяевам были нужны добровольные союзники. Недалек тот час, когда за людьми Льда начнется охота. Умелый охотник, знающий суть Льда, всегда возьмет след обращенного. Но обычный человек, служащий делу Хозяев, избегнет подозрений.

Клейменый в сопровождении двух Следопытов вошел в камеру. Завертел головой. Не увидев никого, кроме Алана, немного успокоился. Носившая его на руках толпа придавала ему уверенности.

— Что ж вы огонек не разожжете? — кивнул он на жаровню с пыточным инструментом. — Холодно у вас.

Алан не отвечал. Холода он не чувствовал, кроме того, что навсегда поселился в его груди. Бывший Мастер Недр рассматривал каторжанина, подмечая важные детали. Немолод, лысоват. Угольная пыль каптерки въелась в кожу, не отмоешь. Чтобы клейма на щеках и следы от пережитой оспы не так сильно бросались в глаза, отращивает бороду. Сложения хилого, не боец. Ватник болтается на узких плечах, грудь под черным фартуком впалая. Левой рукой нервно перебирает четки. Не все ногти на месте, постарались дознаватели.

Под пристальным взглядом Атмоса каторжник растерял часть напускной бравады, насупился.

— Чего смотришь сычом? — спросил он. — Надо что?

— Как тебя зовут?

— Шавером кличут. Еще Мухой. А ты кто таков?

Алан пропустил вопрос мимо ушей.

— За что тебя клеймили, Шавер?

Каторжник покосился на Следопытов, стоящих по сторонам. Решил не зарекаться.

— Первый раз, — он поднес ладонь к правой щеке. — В Хамоне, еще школяром. Подрался с королевским вербовщиком, который меня обрить хотел. Тогда как раз Соляная Война затевалась, так что впаяли мне по полной. Уклонение от воинского долга, подрывные настроения, порочащие корону высказывания. В общем, пятнарик. Вышел по амнистии, ненадолго. Загремел опять по политической, уже без клейма. А второй раз с железом поцеловался в Самане, — Шавер продемонстрировал багряный отпечаток на левой щеке. — Стоял с шахтерами перед Домом Управителей, требовал народовластия и отмены ремесленных податей. Пошел как один из зачинщиков. Такие дела, дядя.

— Ты знаешь, кому обязан своим освобождением?

Шавер пожал плечами:

— «Обязан» плохое слово, дядя. Я же не просил меня освобождать? Не просил. С чего мне быть обязанным? — Он хитро посмотрел на Атмоса. — Если тебе нужно удружить, слово там какое пустить между братьев — ты не стесняйся, говори. Я же не вчера из мамы вылез, все понимаю. Я тебе удружу, ты меня уважишь. А то разговор у нас получается, как у кума на дознанке. «Кто такой», «где клеймили»…

— Видел ли ты во главе штурма однорукого человека? Его зовут Юрис.

— Да кто же Колодного Короля не знает, дядя? Со мной в одной камере мужичок сидел, он Юрисову дракону на груди двенадцатую голову колол. Так что мы, считай, с Юрисом одну баланду хлебали. Только вот не думал, что Юрис в бунтовщики подастся. Он же вор коронованный, ему политические расклады не в масть.

— Юрис прямой потомок Исчезнувшего Короля, — отчеканил Атмос.

Шавер открыл рот, чтобы возразить, дескать, не было у Короля детей, об этом каждый знает. Соверши он такую глупость, Алан даже не стал бы тратить на него Лед. Кивнул бы Следопытам, тело бросили бы в одну из пустующих камер.

Шавер прожевал возражения.

— Во-о-от как, — протянул он. — Получается, четыреста лет истинные наследники Озерного Трона вынуждены были скрываться, пока Хамоном распоряжались узурпаторы. За Юрисом охотились с детства, он даже с рукой расстался и попал на каторгу. Там он нашел друзей и единомышленников, которые помогли ему освободиться и заявить свое кровное право на трон и корону.

— Верно понимаешь, — кивнул Алан Атмос.

— А то, — подмигнул Шавер. Он постучал пальцем по лысой макушке. — Идейки всякие у меня давно роятся. Читал я по молодости немало: философов-толоситов, запрещенных народовольцев, «Кровь и хлеб» Стевана Речи, «Свободу» Каспина. За такие книги сегодня могут сослать без ноздрей на солеварни, а я помню, как их в школе проходили. Волчьи настали времена, дядя. Пора, чудится мне, пустить кровь хамонской парчовой гниде.

— За кровью дело не станет.

— Вот и я думаю. А пока до крови дело дойдет, будь ласков, распорядись, чтобы меня дымком подогрели, только не чингой местной, терпеть ее мочи нет. Пусть у стражей возьмут табачку привозного, им по разнарядке был положен. Выпить бы еще не худо и пожрать.

— Иди и расскажи людям о новом Короле, — приказал Атмос. — Я позабочусь, чтобы твою помощь не забыли.

Шавер собирался возразить, но один из Следопытов положил ему на плечо ледяную руку.

— Уведите его, — сказал Алан. — Позовите ко мне Мая Сургу.

3

Май расстелил на столе карту Парома и окрестностей. Его разведчики расставили пометки — разноцветные кружки, стрелочки и линии.

— Город строили с умом, — сказал Май. — С севера его обороняет тайга, с юга река, Сплавица. С востока к Парому вплотную пристроена усадьба Окол-Вериги, старые, надежные укрепления с траншеями и казематами. В свое время бары об усадьбу разбились, не осилили.

— Остается западное направление, верно?

— Верно-то оно верно, — Май Сурга достал нож с костяной рукояткой, повел острием вдоль дороги, соединявшей Грань, Хлад, Остроги и Паром. — Только вот здесь, перед городскими воротами, нас и встретят. Скрытно подойти не удастся, дорога просматривается на версту, тайгой к городу не выйти, повсюду ямы и засеки. В Пароме полная баталия пушкарей — двенадцать полевых стволов, не считая мелочи. В Пароме стрельцы, латники и дружина Окол-Вериги с самим Медведем. Даже до рукопашной не дойдет, положат нас на подходе.

Следопыт вонзил нож в карту.

— Вот здесь они станут, — второй нож он воткнул на палец от первого. — Вот сюда, не дальше, мы дойдем. Потом залп прямой наводкой, а с уцелевшими позабавятся дружинники. Считая даже весь народ Острогов, людей для штурма у нас слишком мало. Вот мое слово.

Алан кивнул.

— Послушаем теперь слово Хозяев, — сказал он.

4

Северное утро рисовало таежное еловое воинство — черной тушью на бледной подкладке неба. В хрустких изломах ветвей сидели нахохлившиеся совы, жмурили буркалы. Даже бледный, бессильный свет был для них нестерпим.

Хозяевам Черного Льда он тоже был не в радость Едва заметный круг солнца в небесах давил на их исполинские плечи, пригибал Хозяев к земле. Они опирались на кристаллические мечи, словно нуждались в поддержке, в подпорке.

«Наши доспехи защищают нас от лучей вашей звезды. Но мы все равно теряем силы. Излагай свое дело быстрей».

Алан стоял в центре треугольника, образованного Хозяевами. Он обменивался с ними мыслями быстрее и понятней, чем словами.

«Вы обещали мне армию для похода на юг, — мысленно говорил он. — Она нужна мне сейчас».

Перед его внутренним взором появился Акмеон с высоты птичьего полета. Мелькнула тайга, воды Сплавицы, которым не дают замерзнуть горячие подземные ключи, Паром, мощенная каторжным трудом дорога на Толос. Между припорошенных вулканическим пеплом холмов он увидел развалины древнего города. Почерневшие разбитые колонны торчали из земли скрюченными пальцами.

«Твоя армия ждет тебя здесь».

В ответ Алан послал Хозяевам образ карты Парома, мысли об укреплениях и гарнизоне. Он представил барона Окол-Веригу на его «Белом медведе», начищенные стволы саманских пушек.

«Мне не дойти до Толоса. У меня слишком мало людей, не хватает оружия. Паром не обойти, он ключ к единственной переправе через Сплавицу».

Некоторое время его сознания не достигали ни слова, ни образы. Хозяева совещались.

ХОЗЯИН АЛЕФ

Хозяин, стоявший напротив Алана, вырос еще больше, стал выше деревьев, выше неба. Алана потянуло к нему, он нырнул в белые глаза, прошел сквозь безмолвные студеные вихри.

Атмос оказался в прошлом Хозяина, в мастерской, где из железа и стекла рождались думающие машины. Хозяин возвышался над верстаком, его руки управлялись с дюжиной тонких рычагов. Рычаги передавали волю Хозяина полусотне серебряных конечностей, собиравших разрозненные детали. Детали помещались в кубические оболочки из золота. Золотые кубы соединялись тонкими цепями, которые, как понял Алан, служили для передачи машинных «мыслей».

Хозяин пытался научить золотые кубы думать, как думает человек. Не составило труда заставить машину складывать и вычитать. Чуть больше времени ушло на то, чтобы научить ее понимать слова — для этого она превращала каждую букву в цифру. Если букв было слишком много, требовалось увеличивать количество золотых кубов.

Хозяин был недоволен. Простейшие указания требовали до сотни соединенных цепями кубиков. Сколько же места займет машина с умом десятилетнего ребенка?

Он начал искать другие пути.

В мире Хозяина, мире умирающего солнца и самодвижущихся городов не было книг и манускриптов. Люди научились записывать свои мысли на грани кристаллов, помещенных в сильнейший холод. Хозяин, которого тогда звали Машинист Алеф, решил записать на кристаллы не просто отдельные мысли, а сознание человека целиком. Если все сложится удачно, он размножит плененное в кристалле сознание и поместит его в сердце своей думающей машины. Уж его-то он научит складывать цифры и слова.

Город Машиниста воевал с другими городами и побеждал благодаря изобретениям Алефа. Пленников Машинист помещал в кристаллическую комнату, где царил убийственный холод. Их тела быстро умирали, а сознания отпечатывались на гранях кристалла, как свет на серебряной пластине в камере обскура.

Скоро Алеф открыл, что его кристаллическая ловушка захватывает не только сознания тех, кто умер внутри нее. Древние духи, странствующие по миру тысячелетиями, притягивались к магнетическим граням. Среди них были существа, владевшие миром до людей, непонятные, враждебные, полные неутолимого голода. Машины, в которые Алеф помещал их сознания, были плохими помощниками, но страшным оружием. Машинист быстро понял, что нельзя создавать для древних гостей слишком прочные тела — расправившись с врагами, они превращались в угрозу для города Алефа. Он наладил производство непрочных, но смертоносных боевых оболочек из материала, который был всегда под руками в остывающем мире. Из снега.

Не успокоившись на создании снежных легионов, Машинист Алеф продолжал строить думающие механизмы. Неизвестно, увенчались бы его усилия окончательным успехом, создал бы он безупречный сплав металла и плененных в холоде разумов. Все изменилось в тот день, когда из глубин пространства явилась комета и затмила умирающее солнце.

Алеф наблюдал ее приближение. Он создал немыслимой высоты выдвижную башню с верхушкой-сверлом. Машинист хотел взять пробы удивительного ядра кометы, поглощавшего свет и тепло. Когда оказалось, что высоты башни недостаточно, Алеф переоборудовал гигантские пушки, служившие для штурма вражеских самоходных городов. Он пустил треть железных кварталов своего города на переплавку, чтобы изготовить девять огромных гарпунов с тросами из стальных нитей.

В последний день вызванного кометой затмения Машинист загарпунил небесную странницу. Вся накопленная энергия паровых машин его города ушла на то, чтобы притянуть ее к земле. Это была чудовищная жертва, но она оправдала себя.

Черный лед, из которого состояло ядро кометы, оказался идеальным передатчиком энергии. Куда эффективней всего, что составляло начинку золотых думающих кубов Машиниста. Не существовало больше проблемы расстояния между частями машины. Раньше Алеф был ограничен длиной и степенью провисания передаточной цепи. Теперь у него был черный лед, который не до конца понятным образом сообщал всей своей массе колебания, уловленные любым осколком. Независимо от расстояния, на котором находился осколок.

Через шесть месяцев после падения кометы Алеф создал из золота и черного льда лучшую из думающих машин. Он назвал ее Исчислитель.

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

5

Алан возвращался в Остроги. Сначала он поговорит с Маем, с Юрисом, потом с новым союзником, Шавером. Хозяева были готовы дать ему армию, которая поможет слугам Льда дойти до Толоса.

Жители Парома веселятся на Турнире, набивают желудки и хлещут брагу. Они не знают, что часы их города, загородившего Хозяевам путь на юг, сочтены. Время всех, кто не готов послужить Новому Порядку, сочтено.

ШАВЕР МАЙДА ПО ПРОЗВИЩУ МУХА, ПОЛИТИЧЕСКИЙ КАТОРЖНИК

6

— А ну, братия, — крикнул Шавер. — Кто со мной, потрудиться на благо Короля?

Офицерская столовая Острогов, вместо положенных сорока вместившая полторы сотни человек, шибала такой вонью, что слезы на глаза наворачивались. Братия лежала на столах и под ними, подпирала стены, рылась в котлах, трясла опустевшие фляги. На Шавера смотрели с интересом, но без особой радости. Тепло, сытость и мнимая безопасность разморили каторжников, уняли жажду крови и немедленного свержения парчового гнета Наместника.

— Ты чего разорался, Муха? — благодушно спросил Шавера лысый каторжник с изуродованной шрамами головой. — Присядь, отдышись, расскажи по-человечески, чего надо.

Его сосед хмыкнул, сплюнул жеваной чингой. Волосы на голове и лице у него росли клочьями, поработал «брадобрей Толоса», подхваченная в запретных могилах зараза.

— Слышь, «потрудиться», — разоритель могил ощерился. — Мы сами тут себе короли теперь.

— Давай, не кати телегу, Ржавый, — вклинился в разговор третий каторжанин. Низкий, широкоплечий, с рваными ноздрями, среди братии он был в немалом авторитете. — Ты, Шавер, понимаешь, да, что не с мужичьем заговорил? Здесь люди степенные, словам цену знают. Что такое «потрудиться»?

— Ну, не лес же я тебя валить зову, Пряга. Есть дело исключительной важности. Потребны три десятка человек. Что за дело — сам Король расскажет.

— Сам Король, говоришь, — Пряга спрыгнул со стола, оглянулся по сторонам. — А что, я пойду. Охота на Короля Юриса вблизи поглядеть. Да послушать. Айда со мной, Тесто, Ржавый, Лопарь.

Названные каторжники зашевелились. Пряга заложил четыре пальца в рот, оглушительно свистнул.

— Слушай сюда, — гаркнул он. — Харе жрать, пить, очко просиживать. Юрис Колодник зовет своих верноподданных пред светлые очи. Кто не бздит двенадцатиглавому дракону в глаза посмотреть, айда со мной.

— Вертели мы твоего дракона, — донеслось из дальнего угла столовой, и тут же вспыхнула драка, запорхали ножи.

Пряга протолкался через потную людскую массу, скрутил борзеца и поломал его об колено. Дружки обломанного попятились, роняя под ноги заточки. Вокруг Пряги и Шавера столпилась угрюмая делегация клейменых, обритых и обезноздренных. Убийцы, растлители, осквернители могил, преступники короны. Отборные острожники все как один.

— Веди, Муха, — сказал Пряга. — Здесь побольше, чем три десятка, наберется, но это, я думаю, ничего. Веди нас к Королю.

Юрис Колодный Король, сказавшийся потомком Короля настоящего, ждал их снаружи Острогов. С ним была дюжина стрельцов, носивших на меховых шапках знак службы Королю — черно-красную ленту. Про ленту придумал Шавер, чем он втайне немало гордился. Сам Юрис носил теперь в черно-красной подвязке обрубленную левую руку — знак непримиримой борьбы с неправедным гнетом.

На раскрасневшийся от мороза обрубок уставился Пряга, желавший видеть Короля.

— Говорят, отрубили тебе руку, чтобы не мог взять в нее державу, — каторжник поднял глаза на чеканное, острое, как со старинной монеты сошедшее лицо Юриса. — Еще говорят, что подсылал к тебе Наместник лиходея, бил тот ножом тебе прямо в сердце. Врут ведь?

Молча расстегнул Юрис полушубок, рубаху. Обнажилась худая грудь с синим, порохом колотым драконом. Слева, под соском розовый шрам. Точно напротив сердца.

Толпа каторжников вздохнула, как одно живое существо. Кто-то повалился на колени.

— Не нужна ему кольчуга, ни к чему ему панцирь. Не берет королевского наследника простая сталь, — прошептал лысый Тесто за спиной ошеломленного Пряги.

Шагнул вперед Юрис, отвесил Пряге пощечину правой рукой. Тяжела оказалась королевская длань, повалился здоровый каторжник на снег.

— Это тебе за то, что заговорил вперед Короля, — обронил первые слова Юрис. — А за то, что усомнился в том, кто перед тобой, наказание одно — смерть.

Разом вскинули пищали стрельцы, попятилась братия прочь от ворочавшегося в снегу Пряги.

— Пощади, величество! — завопил Пряга. — Помилуй дурака! Не подумав сказал. Хочешь, рви язык, хочешь, секи, но не убивай! Дай послужить тебе!

Тягостное мгновение размышлял Юрис. Дал знак стрельцам опустить пищали.

— На первый раз прощаю, — сжалился он. — Встань.

Поднялся Пряга, отряхнул снег с колен. Отвесил земной поклон Королю, обернулся к молчащим, напуганным острожникам.

— А ну, голытьба, — заорал он, — шапки долой! Да колена преклоните перед его величеством, наследником Озерного Трона!

Как один, каторжники бухнулись на колени. Помедлив, вслед за ними опустился и Шавер. Он не боялся однорукого Короля, хоть и был готов признать в нем немалую силу. Но то была привычная сила, оскал вожака стаи. Шавер хоть и называл каторжан «братия», никогда не считал себя по-настоящему одним из них. Он не был волком, не был одним из своры, готовой лизать подметки новому вожаку.

Шавер боялся другого. Боялся бородатого человека, чей взгляд он все время чувствовал на себе. Страшный взгляд, который будто высасывал тепло из груди Шавера, останавливал сердце. Пустые зрачки бородатого были как замочные скважины в двери, за которой, безошибочно чувствовал Шавер, не было ничего, кроме холода, мрака и абсолютного, невысказуемого небытия.

Муха понимал, стоит ошибиться, хоть в малой малости разочаровать бородатого, — дверь распахнется. И за ней навсегда сгинет каторжник по имени Шавер.

— Слава Юрису! — шевелит Шавер онемевшими от мороза губами. — Слава Королю!

— Слава Королю! — вторят ему полсотни каторжных глоток, и бородатый одобрительно кивает с надвратной башни Острогов.

7

— У меня есть для вас повеление, — говорит Король. — Его надлежит исполнить быстро и не задавая вопросов.

Острожники внимают каждому слову Юриса, разинув рты. Шавер тоже заинтригован.

— Каждому из вас приходилось в детстве лепить снежных людей. Скатывать снег в шары, шары ставить один на другой. Каждый из вас должен вылепить по десять снеговиков для вашего Короля.

Каторжники переглядываются. «В своем ли уме наш Король?» — вот вопрос, который не смеет сорваться с посиневших уст.

— Вы раздадите снежным людям копья из острожного арсенала. Кому не хватит копий, дадите простые палки.

Юрис обводит подданных взглядом, вбирает крошечными зрачками их лица, не способные скрыть сомнения в его королевском рассудке.

— Все вы думаете сейчас, что стали забавой безумца, — говорит Король, и острожники в стыде и страхе потупляют глаза. — Нет, дети мои. Вы — свидетели и создатели чуда. Первого чуда, которым я удивлю мир.

Идут часы, и повеление Короля близко к исполнению. Стройные ряды снежных людей возвышаются на поляне перед Острогами. Самое необычное воинство, какое видели эти места.

Опухшими руками Шавер скатывает из снега десятую по счету голову. Ставит ее на снежные плечи. Счастливо ухмыляющийся Пряга, который, похоже, незначительно повредился рассудком, рисует пальцем глаза, рот и нос на снежном лице.

— Кажется, этот последний, — говорит Муха и озирает свежеслепленное воинство Короля Юриса.

— Лучше сосны валить, — бурчит Ржавый. — Я так не горбатился с тех пор, как меня в могильнике присыпало и я сутки завал разбирал. Тогда я хоть ради шкуры своей старался, а теперь ради чего?

— Помолчал бы, — советует Тесто. — Накличешь беду, прогневишь Короля.

— Да пошел ты. Вместе…

Крамольные слова не успевают прозвучать. Голос Юриса, необычайно звонкий, дробящийся, разносится над поляной:

— Спасибо за работу, ребятушки. Услужили, порадовали. А теперь примите в сторону, как бы не зашибло вас ненароком мое чародейство.

Каторжников дважды просить не надо. В разные стороны разбегаются они от снежных людей, последним ковыляет Ржавый, ругаясь под нос.

Король Юрис поднял над головой здоровую руку. В ней он сжимал нож, вытесанный из черного то ли камня, то ли кристалла. Откуда-то из леса, из таежных глубин ударила в нож волна невидимого, но выжигающего глаза света. Смотреть на Юриса стало нестерпимо. Каторжники попятились, закрывая лица руками.

Снег вокруг Короля зашевелился, вздыбился. И разом пополз в стороны. Будто огромные черви торили дорожку под настом от ног Юриса к снежным людям. Доползая до снеговиков, оживший наст принимался дрожать, и дрожь эта передавалась слепленным телам. Уходила в них без остатка, движение под снегом затихало, будто возвращались черви в породившие их недра.

Тогда-то и принимались двигаться сами снежные люди. Все без малого пять сотен снеговиков отряхивали лишний снег, принимая совсем уж человеческие очертания. Смыкались снежные пальцы вокруг копий. Хмурились снежные брови над льдинками глаз.

Даже среди видавших виды каторжников нашлись те, кто не сдержал вопли ужаса. А когда один из снежных воинов поднял копье и вонзил его в спину Ржавого, часть острожников и вовсе бросилась наутек. Далеко, впрочем, убежать им не удалось — снежные люди сомкнулись, заработали копьями и дрекольем. Снег окрасился розовым.

— Не надо бежать, не надо бояться, — крикнул Юрис. — Мои слуги не тронут тех, кто верит в меня.

И правду молвил Король, остальных каторжан снежное воинство оставило в покое. Построившись образцовыми рядами, как на параде, снежные воины ожидали команды. Свежая кровь блестела на их белых телах, точно новенькие ордена.

— Есть ли среди вас те, кто сомневается в моей победе? — спросил Юрис. — Есть ли те, кто испугается идти за мной на Паром, а после на юг?

Шавер потихоньку выбирался из-под коряги, куда загнал его вид пронзенного Ржавого. Он единственный из острожников смотрел не на Короля, а на тундру за его спиной.

«Сдается мне, не ты, однорукий, направляешь снеговиков, — думал Муха. — Да и сам ты, похоже, не сильно от них отличаешься — слова будто кто-то другой за тебя говорит».

Желающих отпасть от Короля и напоить своей кровью копья снежной гвардии не находилось. Но и в бой вместе с порождениями зимней магии никто не рвался. Каторжники жались друг к другу, подальше от безмолвных слуг Юриса.

Шавер вновь почувствовал на себе выпивающий тепло взгляд. Теперь ему чудилось, что глаза-скважины бородатого смотрят на него с каждого из пяти сотен снежных лиц.

Вздохнув, Шавер Майда шагнул вперед.

— Чего приуныли, братия! — возвысил он голос. — Нас ждет Паром! Нас ждет золото Самана! Пышногрудые девицы Хамона! Богатства Валита! Нас ждет юг! Россыпь, Оправы, все будет наше, братия! Слава Королю!

— Слава! — Голоса острожников звучали неуверенно. Пятьсот снежных лиц повернулись к Шаверу. Он слышал скрип петель двери в бесконечную ночь.

Измазанным в угле рукавом телогрейки Шавер провел по своему изрытому оспой лицу. Осталась черная полоса наискосок, через лоб, нос, щеки. Муха достал заточку, сморщился, полоснул ладонь. И провел красную полосу поверх черной. Кровь вспузырилась на его губах.

— Дома угнетателей сгорят! — крикнул он. — Сами они утонут в крови! Кровь напоит Озеро Хамон, и вновь расцветут королевские лилии, как четыреста лет назад!

Он шагнул к ближайшему каторжнику, которым оказался Пряга. Мазнул счастливое лицо идиота углем и кровью. Следующий, Тесто, подошел уже сам, подставил изуродованную голову. Потом еще один, еще.

— Кровь и пепел! — кричал Шавер.

— Кровь и пепел! — кричали острожники.

Пятьсот снежных воинов ударяли древками о замерзшую землю. Земля гудела, в ее утробном голосе слышался ужас.

— Кровь и пепел! Да здравствует поход на юг!

— Да здравствует!

— Слава Королю Юрису Освободителю! Кровь и пепел!

— Слава Освободителю!

— Горе Парому! Горе Саману! Горе Хамону!

— Горе!

«Горе всем нам, — думал Шавер. — Кровь напоит великое озеро, и это будет наша кровь. Пепел от наших погребальных костров поднимется до небес и закроет солнце. Наше солнце потемнеет, и вечный холод скует землю. Мы ждали весны, а пришла зима — та, что продлится до конца времен. Мы ее вестники, снежный авангард».

— Слава Королю! — крикнул в последний раз Шавер, и ноги отказались держать его.

Но ему не дали упасть, подхватили на плечи, вознесли к пепельному небу. В нем Шавер, невольный пророк, различил вдруг слепой жадный круг, неудержимо наползающий на слабое солнце Акмеона.

Он увидел Черную Звезду и понял, что дверь, которой он так боялся — ледовая пасть небытия, — скоро распахнется для всех и каждого. И он, Шавер Майда, будет первым из тех, кто отомкнет ее засовы.

Глава IV Зимний турнир (окончание)

март 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

Поединщиков определяет жребий. Первым выпало сойтись Дорожному Рыцарю Хамаду и южанину, чье имя Миха поленился запомнить. Его долговязый паровоин, вооруженный копьем-тараном, привинченным к правой руке, чуть ли не в два раза превосходил ростом приземистую машину Хамада. Опыт дворовых драк подсказывал Михе, что у более высокого бойца есть все преимущества. Осознать скороспелость своих выводов ему предстояло меньше чем через минуту.

Стоило сигнальному рогу возвестить начало поединка, паровоины ринулись навстречу друг другу. Земля, а вместе с ней Котел, задрожала. Зрители затаили дыхание. Следуя примеру Тинкина, Миха зажал уши руками.

Правильно сделал. Грохот от столкновения двух железных туш стоял несусветный. Копье южанина ударило в наплечник машины Хамада, погнулось и отскочило в сторону. Паровоины сошлись грудь в грудь, застыли, укутанные облаком пара. Несколько томительных мгновений спустя Дорожный Рыцарь сдал назад. Золотое колесо, на которое он опирался, издавало отчетливый скрип.

— Капец южанину, — заявил Тинкин, прикладывая ладонь козырьком ко лбу. — Спекся.

И правда. Паровоин южанина стоял скособочившись, повесив длинные руки. Трибуны загрохотали, затопали ногами. Над створками ворот Котла и над почетными ложами вывесили знамена Хамада, возвещая его победу.

— Так быстро? — Миха был готов разочароваться. — Что же с ним приключилось?

— А пес его знает. Может, клапан выбило в котле. Может, ремень порвался, а замены нет. Бывает, Рыцарь-водитель головой так приложится, не откачаешь. ПовезлоХамаду. Легко начал.

Пока тягачи волокли обездвиженную железную тушу прочь за ворота, Хамад совершал почетный круг. Его приветствовали криками и свистом, мужчины кидали монеты, женщины платки. Между зрителей сновали юркие приказчики в бобровых шапках, отдавали выигрыш поставившим на Золотое Колесо, принимали ставки на следующий бой.

— Слышал, — повернулся к Михе взволнованный Тинкин, — наши вторыми бьются.

Миха растерянно кивнул. Ему показалось, или он правда видел двумя рядами ниже деда Ойона? Старый тангу передавал конторскому приказчику мешочек. В таких дед Ойон хранил золотой песок. Миха изо всех сил вглядывался в толпу, но Дед Сова пропал, будто не было его.

— Ты оглох, что ли, малый?

— Чего?

— Я говорю, «Молотобоец» сейчас биться будет. Сечешь?

— Секу. А с кем?

— Барон Рягов из Распола. Чего его в Паром понесло? Сидел бы в тепле, пиво хлебал. Хорошее в Располе пиво, малый.

«Пиво хорошее, а Рыцари так себе», — подумает Миха десять минут спустя. Тягачи поволокут к воротам баронского паровоина, отведавшего кулаков «Молотобойца». Надстройка, с которой огрызалась по машине Дана пара пушек, смята и вбита в плечи. Завершающий удар опрокинет паровой доспех навзничь, и хотя тот еще будет подавать признаки жизни, герб гостя из Распола поспешат завесить белым полотнищем.

— Славно они ему вломили, — скажет щекастый господин. — Что за «Молотобоец»? Не знаю таких.

Тинкин откроет было рот, вздохнет и промолчит. Он должен быть внизу, на плече обходящего Котел паровоина, а не среди пьяных лавочников и их дебелых жен.

Миха потреплет Тинкина по плечу. Еще повоюешь.

Пройдет каких-то пара месяцев, и они будут с тоской вспоминать тот первый весенний день. Когда можно было сидеть, беззлобно переругиваясь с болельщиками виконта Грижева, лущить жареные каштаны и глазеть на игру, где ставкой была отлитая из золота безделушка, а не их собственные жизни.

Да что там месяцы, всего через пару дней Миха обернется и увидит: на том берегу поднимается дым над сожженным Паромом. Заноет укушенное запястье, и он вновь почувствует, как волчьи лапы ступают по его следам. Сыну Атмоса покажется, что на левом берегу Сплавицы горит его прошлая беззаботная жизнь.

2

После третьего поединка, в котором маркиз Карски огромным зазубренным мечом разделал соперника, как голодный траппер заячью тушку, объявили перерыв. Тинкин решил, что хочет пройтись, размять кости. Его ищущий взгляд говорил — разминаться надлежит с кружкой нагретого пива в руках.

Миха собрался сбегать проведать Дана и остальных. У самых ворот его поймал за локоть пузатый городовой в шинели с меховым воротником. Поигрывая свистком на серебряной цепочке, он объяснил, что беспокоить участников во время Турнира запрещено. «Во избежание», — добавил он многозначительно.

— Разное бывает, — Тинкин приволок с собой целых три берестяных кружки и теперь отпивал из каждой по очереди. — Кто с золотишком суется, кто с угрозами. Это снаружи кажется, все чинно, благородно, по завету Озерного Короля. Внутри в Котле бурлит почище, чем в ведьмачьем горшке. Титул Покровителя — раз. Ставки на бои — два. Родовые всяческие распри, фамильные неурядицы — три. Хуже всего в Располе лютуют. Земля богатая, Хамон близко, каждый второй шпионит для Наместника. Моя бы воля, ни за что бы туда не совался. Да и вообще, если хочешь знать, ерунда эти Турниры и блажь редкая.

Пиво явно примирило Тинкина с тем, что он сидит на зрительской скамье, а не в «гнезде» сквайра.

— Если Турниры блажь, — рассуждал Миха, — то зачем вы в них участвуете?

— Зачем, зачем. Известно, зачем.

Даже если бы Тинкин не спрятался за кружкой, Миха бы все равно почуял неискренность. Получилось как с Гарро. Голос сквайра зазвучал иначе. Была, ох была у экипажа «Молотобойца» причина рисковать собой в Котлах Парома, Распола, Предела и Костров. Не в титуле Лорда-Покровителя она крылась, не в золотых солах из кошеля конторского приказчика.

Выспрашивать Миха не стал. Понимал, не откроется ему Тинкин. Да и герольды уже вовсю трубили начало второго тура поединков.

3

Второй тур вышел скучноватым, если не считать боя между Рыцарем с лесной чащей на гербе и гостем из Серединных Земель на ходком паровоине, прозывавшемся «Кочевник». Точнее, бой, в котором Лесник одержал победу, был так себе, а вот драка после него вспыхнула нешуточная. Одна из нижних западных трибун, радеющая в полном составе за Лесника, набросилась на соседей, одетых в цвета Кочевника. В воздухе замелькали кулаки и палки. Городовые со свистом побежали по рядам, от души охаживая драчунов колотушками. Тинкин веселился, хлопал себя по коленям и громогласно подначивал бойцов.

Драку разняли. Объявили перерыв. Сосед в заячьей шапке угостил их жареными каштанами.

— Турнир без драки, я считаю, не Турнир, — говорил он. Супруга смотрела на него без особого одобрения. — Вот в прошлом году, когда Медведь графу из Рубиновой Оправы башку железную своротил, сплавщики такое южанам учинили, ух! Столько голов раскудрявили! Народ у нас удалой!

— То-то ты под лавкой всю драку просидел, — ввернула супруга. — Удалец.

— А ты молчи. Много понимаешь, тоже.

Справа на пустующие места подсели два не по-здешнему одетых господина. Тот, что постарше, был одет в полушубок и цилиндр. В левом глазу поблескивал монокль, круглое лицо обрамляли бакенбарды. Его собеседник был одет в серебристую доху, голову покрывал берет с меховой оторочкой.

— Мой паром отплывает завтра, — говорил молодой. — И поверьте, мой друг, ноги моей больше не будет в этом безотрадном краю. Не понимаю, как я дал уговорить себя на эту авантюру.

— Полноте, Шев, — отвечал старший. — Ужель вы до такой степени разочарованы вашим пребыванием?

— Ни единой бы секунды не задержался здесь, если бы не вы, Арин, и ваша дражайшая супруга. К саллахам обещанный репортаж. И сударя Гинтара, моего велеречивого редактора, туда же. «Отправляйтесь, Шев. Красоты Севера станут для вас неиссякаемым источником вдохновения». Послушать его только! «Красоты Севера». Тьфу! Бурелом, сугробы и подводы с каторжниками. Небось, подсмеивается надо мной, попивая глинтвейн у камина. Каналья!

— Но зрелище, которому нам выпало стать свидетелями, вы же не будете отрицать его величия?

— Арин, помилосердствуйте, — молодой достал обширный шелковый платок с вензелем и погрузил в него покрасневший нос. — Для меня тема Турниров исчерпалась, еще когда я и помыслить не мог о Золотом Пере. Да, признаю, в былые времена единоборства железных гигантов туманили мой незрелый ум, будоражили фантазию. Я мог часами слагать оды шагающей огненосной стали, этому венцу разрушительного гения. Но сегодня я бы с куда большей охотой воспел, не знаю, рыбаков и бродников. Вы читали мои хамонские репортажи? «Стеклянный мост»? «Якорь и лилия»?

Господин с бакенбардами неопределенно кивнул.

— Вот где поэтика! Вот где вызов! А здесь… — молодой обвел рукой в изящной перчатке Котел.

Договорить он не успел. К собеседникам присоединился третий, дородный бородач в меховой шапке, скроенной на манер шапочек тангу. Поверх куньей шубы сверкал медальон Купеческого Братства.

— Обыскался я тебя, — пробасил он, снимая шитую бисером варежку и протягивая Арину большую красную руку в золотых перстнях и с наколкой: восходящим солнцем. — Если бы не твой, этот, — он жестом изобразил цилиндр.

— Друг мой, позволь представить моего валитского коллегу, знаменитого в своих краях Шева Вольгу.

— Наслышаны, наслышаны, как же, — купец сгреб худую ладонь Шева. — Я Мастер Ром Чуга…

Дальнейший обмен любезностями утонул в реве труб. Начинался третий тур.

— Пойдемте ко мне, — возвысил голос купец. — У меня места в почетной ложе, накрыт стол. Сам господин Первый Управитель изволили почтить.

— Не откажусь. Как вы, Шев?

— Я как вы, Арин. Ведите.

«Я бы тоже не отказался чего-нибудь пожевать», — подумал Миха, глядя в удаляющиеся спины. Ничего, сбегает в следующий перерыв.

4

Третий тур Миха пропустил целиком. Вышло дело вот как.

Перед самым колоколом, объявляющим начало, Миха опять разглядел внизу деда Ойона. Ошибки быть на этот раз не могло, старый тангу тоже увидел Миху и подавал ему знаки рукой. Сын Атмоса побежал по ступеням, увертываясь от лоточников. Тинкин кричал ему вслед, Миха отмахнулся: потом, потом.

Пробежав с полсотни ступеней и отдавив с полсотни ног, Миха оказался на нижней трибуне. Дед Сова, ежа ему в бок, растворился в морозном, провонявшем гарью воздухе. Опять привиделся? Зверея, Миха сунулся влево, вправо, столкнулся с невысокой фигурой в синем плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Пробурчал извинения, порывался обойти ее — и бегом на свое место. Тонкие пальцы сжали его запястье так, что сын Атмоса охнул.

— Извини, — сказала Азора. — Мне нужно с тобой поговорить, Михан.

Котел закружился вокруг Михи. В ушах зашумело, будто заволновалось море. На море Михе бывать не довелось, но отец рассказывал, шумит оно, как кровь в голове. За тем шумом затерялись для Михи вопли толпы, рев железных воинов, все, кроме голоса Азоры.

«Помнит, как меня зовут», — пойманной в силки норд-оста чайкой билась единственная мысль.

Азора ослабила хватку на Михином запястье, но все еще не отпускала его руку. Ее лицо, обрамленное дымчатым мехом капюшона, было бледным и взволнованным.

— Ты помнишь меня? — требовательно спросила она.

Свой собственный голос Миха слышал издалека, он едва пробивался сквозь шум набегающей волны.

— Ты Азора. Я видел тебя в балагане Старого Охотника. И сегодня вместе…

— Вместе с Гарро, — торопливо закончила Азора за Миху. — Что с тобой такое? Ты еле языком ворочаешь. Заболел? Простыл?

— Да все хорошо. Сильно удивился, когда тебя увидел.

— Да? А я тебя искала.

Если бы она вдруг дала сыну Атмоса под дых, она не добилась бы большего эффекта. Миха окончательно превратился в немого истукана.

— У меня времени всего ничего, весь Котел мне не обойти. Я уже совсем отчаялась, тут вижу, ты стоишь, смотришь прямо на меня. Думаю, видно, судьба.

Дзинь! Прорезавшаяся у Михи способность слышать неправду напомнила о себе. Но он был так поглощен рассказом Азоры, той чудесной переменой, что совершал в нем ее голос, — тут не до одинокой фальшивой нотки. В целом-то она не врала. Она действительно хотела поговорить с ним.

— Зачем ты меня искала?

Азора сделала крохотный шажок навстречу Михе. Расстояние между ними сократилось меньше чем на пядь, но само движение циркачки говорило о новой близости между ними, о чем-то куда большем, чем разговор двух случайных знакомых. Миху заново обдало жаром и холодом.

— Только ты можешь мне помочь, — прошептала она.

Азора хотела бежать. Бежать из Парома, подальше от Королевского Театра, от господина Гарро. Миха поделился с ней своим наблюдением про оловянное сердце директора. Азора посмотрела удивленно.

— Не прост ты, Михан, если такие вещи подмечаешь, — задумчиво сказала она. — Не ошиблась я в тебе.

Уйти просто так ей не дадут. В подробности Азора вдаваться не стала, смотрела умоляюще. Расспросы приходилось откладывать на потом. Театр должен был оставить город сразу по завершении турнира, переплыть на пароме Сплавицу и продолжить гастроли на юг.

— У Гарро каждый день на счету, — говорила Азора. — Если к отплытию парома меня не застанут, долго искать не будут. Поплывут без меня. Мне бы один день затаиться, переждать. В Пароме у меня ни друзей, ни знакомых. Никого, кроме тебя.

— Ты можешь спрятаться у нас в гостинице.

Азора замотала головой:

— Нельзя в гостиницу. У Гарро есть подручные: Стрига и Горбун Малахар. Они умеют искать. Гостиниц в Пароме немного, их ищейки успеют в каждую заглянуть.

Миху подмывало спросить, что у Стриги с Горбуном за ищейки такие. Не спросил, удержался.

— Тогда мы спрячем тебя у Друза, — решил он. — Там тебя точно никто искать не будет.

— У Друза?

— Друз хороший. У него мастерская на окраине, вовек не найдут.

Взгляд Азоры скользнул мимо Михи, ее пальцы на запястье сына Атмоса вздрогнули.

— Мне надо идти, — зачастила она. — Уговоримся, жди меня спустя колокол после окончания Турнира возле корчмы «Седой лось». Будь там, не опаздывай.

Договорила и поднятой с наста синицей прянула назад, в толпу. Лишь на мгновение сжала руку Михи на прощание.

Кто же тот хищник, что спугнул ее? Миха закрутил головой. Замер. Прямой точно кол, между рядами шествовал Мастер Теней Стрига. Вид у него был скучающий, но Миха не обманулся. Подручный директора искал Азору. Миха вперился в носки своих сапог, чтобы не встречаться со Стригой взглядом. Еще заподозрит чего.

5

— Не говори, что ты все пропустил! — встретил Миху Тинкин.

— Что пропустил? — Миха вертел головой по сторонам, надеясь углядеть среди зрителей хрупкую фигурку в синем плаще.

Тинкин был взбудоражен.

— Только что, — от избытка чувств на губах у него вспенилась слюна, он прервался, утерся рукавом. — Только что Медведь, представляешь! Медведь, а, видали?!

Он повернулся к соседям. Сосед, поставивший на Грижева, не разделял его восторгов.

— Слабоватый соперник Медведю попался. В неравном бою всяк горазд.

— Не скажите, не скажите. Старый конь борозды не портит.

«Медведь! Медведь! Медведь!» — скандировали трибуны. Окол-Веригу в Пароме любили.

— Надо было видеть, малый. Барон вышел против Рыбака. И разделал его под орех. Боюсь, «Крабу» теперь место у Друза на свалке.

Житель Ороса с нижней трибуны встал и, грубо расталкивая голосящий народ, пошел к выходу.

— Ты чего толкаешься, морда? — спросили у него. — В нюх захотел?

Приезжий огрызнулся. Его пихнули в плечо. Он пихнул в ответ. Тут кто-то заметил, что шарф на нем цветов портового города и Рыбака.

— Наваляли твоему земляку, и тебе сейчас достанется!

Болельщик Рыбака взмахнул рукой, из широкого рукава вылетела цепочка с шипастым шариком на конце. Шарик впечатался в лоб одному из местных.

— Убил! — охнула толпа.

На оросца гуртом навалились паромчане и почали месить его кулаками и припрятанным дубьем Набежали городовые, размахивая колотушками.

— Народ у нас мирный, — объяснял щекастый сосед. — Но коли разойдутся, беда.

Драка разрасталась, грозя охватить соседние трибуны. Миха с Тинкиным привстали, готовясь дать при нужде деру. Городовые пустили в ход заготовленное средство — по цепочке протянули шланг от устроенной наверху помпы. Обдали драчунов струей ледяной воды. На таком морозе почище чем обухом по затылку. Свалка моментально распалась. Зачинщиков повязали и утянули в холодную. Остальные расселись, отряхивая с зипунов оледеневшие брызги. За лихой кулачной забавой незаметно подошел конец перерыва.

— Четвертый тур, — сказал Тинкин. — Последний в поединках.

6

«Фурию» виконта Грижева зрители приветствовали топотом и свистом, а Тинкин кривой усмешкой.

— Старый кореш, едрить тебя в печень, — выразил он свои чувства.

Щекастый сосед махал заячьей шапкой, обнажив изрядную плешь, вокруг которой полегли пегие волосья.

— Два сола! — орал он. — Два сола на тебя, родной! Не подведи!

Звонкие голоса труб и грохот возвестили появление на арене соперника Грижева. Сначала Миха увидел над почетной ложей треугольный баннер с черным отпечатком ладони. Потом бледность, разлившуюся по лицу соседа. Расширенные от волнения зрачки Тинкина.

Напротив угловатой «Фурии» попирал плиты арены «Василиск» Мурида Кассара.

— Не свезло вам со ставкой, — сказал Тинкин соседу.

— Еще не вечер, — ответствовал тот, но уверенности в его голосе не было.

Трижды пропел рог, трибуны притихли. Паровоин Грижева поднял в приветственном жесте длинную руку с крюком. Сидевший на плече «Фурии» сквайр в голубом и красном повторил жест. Не тратя времени на любезности, «Василиск» сорвался с места. Он шел на таран, наклонив голову допотопного ящера. Если бы его маневр удался, более хрупкая «Фурия» была бы просто сметена.

Под восхищенные вопли и негодующий свист трибун Грижев увел паровоина влево. Одновременно он крутанул верхнюю часть корпуса, нанося удар шаром на цепи. «Василиск» подогнул ноги, шар пронесся над ним.

Толпа ахнула. Лютия Кровавая Невеста со спины «Василиска» перепрыгнула на шар и висела теперь на цепи. Быстро-быстро она заползла на руку, выпрямилась во весь рост и побежала к локтю. Сквайр Грижева вскинулся, выхватил из-за спины шест с широкими, будто лопата, лезвиями с двух сторон. Ловко перемахнул по спине паровоина с правого плеча на левое, преградил Лютии дорогу.

«Василиск», присевший на месте, повернулся, ударил в центр корпуса «Фурии» шипованным хвостом.

— Успел Грижев задний ход дать, — прошептал взволнованный до крайности Тинкин. — Вот мастер!

Правда, «Фурия» сдала назад, ослабляя удар. Однако досталось ей все равно не слабо, машина дрогнула, из щелей между разошедшимися плитами брони ударил пар. Едва не сверзившийся вниз сквайр вогнал свое чудо-оружие между плечом и рукой в надежде удержаться.

Лютия, которая пританцовывала напротив него, будто и не заметила тряски. Взмахнула рукой, меч-хлыст распался на звенья, обвил ногу сквайра. Рывок, и потерявший равновесие помощник Грижева падает, повисая на руках. Трибуны от волнения встают.

— Высоко ему лететь, — говорит сосед, утирая испарину со лба. — Мать-Земля сохрани.

Все с той же танцующей легкостью Лютич шагнула вперед. Помедлила мгновение, будто решая, не вытащить ли ей бедолагу. Небрежно махнула мечом-хлыстом, осаливая сквайра, рассекая его напряженные руки до кости.

На трибунах не слышали крика. Крохотная рядом с паровоинами фигурка канула вниз.

— Почему не останавливают бой?! Почему?! — дергал Миха Тинкина за рукав.

— Это Турнир, малый, — отвечал тот, а у самого не лицо, гипсовая упокойная маска. — Здесь пощады не жди. Это Турнир.

«Фурия» закрутилась на месте, выбрасывая крюк на длинном тросе. Зацепила нижнюю лапу «Василиска», потянула. Всей мощью надежного валитского котла, всей яростью Рыцаря тянула она трос, пытаясь опрокинуть врага. Было мгновение, махина Кассара закачалась. Миха закусил щеку, Тинкин вскочил.

Лютия подлезла под рукой «Фурии», закрепила у сустава подрывной заряд. Запалила фитиль и перемахнула на бок, поползла на спину и по ней вверх, к главной трубе. Заряд бахнул, выбивая напрочь механику сустава. Натяжение троса ослабло, рука повисла вдоль корпуса. «Василиск» вывернулся, попер. Ударил «Фурию» плечевым бивнем, проломил броню. Лютия зависла возле трубы, метнула в раскаленное жерло еще один заряд и заспешила прочь. По спине, по бедру, к колену, оттуда по голени на землю и бегом в сторону.

Загрохотало. «Фурия» закачалась, пораженная в самое нутро. Гулкий стон, рожденный разорванным котлом, перекрыл голоса зрителей.

— Все. Конец, — хрипло выговорил Тинкин.

Он ошибался.

Пока секунданты Грижева медлили, не выбрасывая белый флаг, Кассар пошел в завершающую атаку. Со скрипом открылась пасть «Василиска», и оттуда ударила кипящая струя ядовитой смеси. Под ее воздействием с нагрудной пластины «Фурии» буквально испарился герб виконта. Но страшнее было другое. Яд попал в пролом, оставленный бивнем «Василиска» в броне паровоина.

— Поганец! Вот поганец! — Тинкин ударил кулаком о ладонь, вскочил. — Что же ты делаешь, тварь! — закричал он. — Он же специально в кабину метит!

Завершающий удар хвостом по ногам. «Фурия» надламывается, рушится вниз грудой мертвого металла. Где-то там, под останками паровоина, тело незадачливого сквайра. Едва ли его хозяину повезло больше.

Кассар, не выказывая интереса к судьбе поверженного виконта, развернул «Василиска» и увел его с арены. Он пренебрег кругом почета, понимая, что едва ли удостоится хоть одного приветственного крика. Трибуны подавленно молчали.

— Плакали мои два сола, — унылым голосом протянул сосед.

Михе показалось, что Тинкин его сейчас ударит, но сквайр сдержался. А из двух кружек пива, которые он взял сразу же у разносчика, одну Тинкин целиком вылил себе под ноги. Так же, как поступил Дан, когда узнал, что их товарищ сгинул в болотах.

«Это Турнир».

7

— Неблагородно? — переспросил Тинкин. — Брось. Правила Турнира Кассар не нарушает. Что до благородства, Мурид — наемник, Пес Войны. Ему на честь Рыцаря накласть. Да и в пример ему Рыцарей ставить не моги. Историю про Кассара и Стевана Майра знаешь?

— Слыхал.

— Вот ото ж. Когда Кассар попробовал заявить свои права, честно, замечу, выигранные на Турнире права на титул Лорда-Покровителя, барон Майра нанял крючкотворов по всему Акмеону. Те обвинили Кассара в подлоге, клятвопреступлении и еще по двум дюжинам пунктов. А когда от него потребовали явиться в суд Костров, держать ответ, лорд Майра послал к бывшему своему капитану убийц из Непризнанного Братства. От убийц Кассар отбился, но сам остался едва жив, пришлось ему спешно ноги уносить из Костров. До суда, понятно, не дошел. Так его виновным и признали, титул и Чашу отторгли. А ты говоришь «благородство».

— Тебя послушать, ты его оправдываешь.

— Ничуть, — возразил Тинкин. — Кассар подонок и убийца. Но он, по крайней мере, правды о себе не скрывает.

Миха насупился. Сын Атмоса понимал, Тинкин во всем прав. Соглашаться не хотелось. На арену ложилась снежная крупа, засыпая алый мазок в том месте, где упал сквайр виконта Грижева.

Не успел закончиться последний тур поединков, как двое из победителей, доказавших свое право на второй круг Турнира, спустили знамена. Трибуны зароптали.

— Говорят, возмущены до глубины души поступком подлого наемника Мурида Кассара по прозвищу Железный Лик, — поделился с Михой и Тинкиным щекастый сосед. — Спешат покинуть Котел и Паром, коль такие деяния ныне в чести.

— В штаны наложили, — рассудил сквайр. — Мало кому охота во втором круге танцевать с Кассаром. Был бы я рядом с Даном, может, и срослось бы его отговорить. Чай, не последний Турнир, чего пытать судьбу?

— Кто же остался? — спросил Миха.

— Загибай пальцы. «Молотобоец» — раз. «Медведь» — два. Кассар — три. Лесник, Карски, Хамад — четыре, пять, шесть. Знатная будет рубка.

Тут Тинкин опять погрустнел. С неудержимой силой тянул сквайра Котел. «Простит ли он Дана, что тот его заменил?» — подумал Миха.

— Слыхали новость? — вновь наклонился к ним сосед. — Кагалымские каторжники подняли бунт. С ними даже Стрельцы и Следопыты. Весь Хлад уже под ними и Грань.

— То, дядя, давно уже не новость, — махнул рукой Тинкин.

— А слыхали, будто с ними Король самопровозглашенный?

— Слыхали, дядя. С нар того Короля сняли, каторжным треухом короновали, баландой вместо елея мазали. Меньше уши развешивай, застудишь.

— Умную вещь говорите, господин хороший, — вмешалась супруга щекастого. — Ты бы послушал, что добрые люди советуют.

— Сама помолчи. Много ты в делах политических смыслишь. А как думаешь, земляк, пойдут каторжные на Паром?

— Может, и пойдут, — пожал плечами Тинкин. — Только ловить им тут нечего, кроме новой колоды и пули свинцовой. У Парома сила крепкая, городское ополчение да барона дружина. Не, дядя, не пойдут они, убоятся. Пошалят еще недельку-другую и разбегутся по тайге.

— Не разбегутся, — неожиданно для самого себя сказал Миха. — Им на юг нужно, а другого пути, кроме как через Паром, нет.

— На юг, — задумался щекастый. — Дело говоришь, парень. Если они с колодок вырвались, всяко в тайге не засидятся. Хм, и друг твой прав — что беглые супротив Парома?

— Не был бы я на твоем месте так уверен, — раздался хриплый голос.

Миха аж подскочил. Глядь, а рядом с ним на лавке дед Ойон. Сидит как ни в чем не бывало, трубку раскуривает.

— То не простые беглые, и сила у них не простая. Такая сила может вашу силу перемочь.

Расширенные глаза щекастого перебегали с Михи на Тинкина, с Тинкина на Ойон-атына. Паромец все никак не мог взять в толк, откуда вдруг свалился загадочный тангу.

— Спорить не буду, — угрюмо буркнул он. — Соли надо прикупить, спичек, да серебро столовое в погребе зарыть. Верно я говорю? — повернулся он к супруге.

Миха им больше не интересовался.

— Где пропадал, дед Ойон? — набросился он на тангу.

Ойон усмехнулся под нос.

— Правду искал. Правду не нашел, пошел тебя искать. Пока искал, глупым большим людям помогал от лишнего золота избавиться. Золото глупого человека тяготит, к земле гнет. Он бы рад отдать, от тяжести освободиться, да жадность мешает. Хорошо знает Ойон-атын заговор от жадности, может людям ношу облегчить.

— Ничего не понимаю, — признался Миха. — Но хорошо, что ты вернулся.

Дед Ойон наклонил голову в «ушастой» шапочке. Знаю, мол, что хорошо.

8

Трижды протрубил горн. Распахнулись ворота. Шестеро претендентов на Чашу явили себя. Круг Котла враз показался маленьким и тесным.

— Э-эх, — протянул Тинкин. И замолчал.

Минута, наполненная гулом трибун и ревом котлов, в которых механики поднимали давление до предела. Стук поршней и скрип шестерней. Грохот смыкающихся створок — закрылись ворота Котла.

— Сейчас начнется, — взволновался щекастый.

Желтый негреющий кругляш катился по небу, задевая редкие облака. Горнист задумчиво протер медную окантовку инструмента рукавом. Что ли правда начинать?

В ложе почетных гостей хамонский театральный критик и редактор альманаха «Вести» Арин Клест наклонился к молодой супруге и, подливая ей вина, заметил вполголоса:

— Изрядное варварство эти Турниры, но как увлекательно, не правда ли, дорогая?

Механик «Белого медведя» опрокинул в раскаленный зев десятое по счету ведро угля, утер лоб рукавицей. Еще парочку, и можно будет передохнуть. Что же они не начинают, ироды?

Хамад по прозвищу Золотое Колесо поправил окуляр прицела, взялся покрепче за рулевые колеса. Пора бы уже и в самом деле начинать.

Взгляд Дана был неотрывно прикован к черной туше «Василиска» Кассара. Молот знал, что капитан наемников все это время тоже смотрит на него.

— Сколь веревочка ни вейся… — пробормотал Дан. — Трубите уже, что ли, мочи нет ждать.

Во рту было нестерпимо сухо.

Горн пропел. Раз, другой, третий.

Началось.

9

Как снаряд из легендарной пушки саллахов, сокрушившей стены Самана, полетел вперед «Василиск» Кассара, целясь протаранить «Молотобойца». Тинкин оказался на ногах, вцепился в огородку, будто готовясь прыгнуть на арену.

Паровоин Хамада, не уступавший «Василиску» в скорости, ударил машину Кассара в бок. Трибуны ахнули.

— Дурак, какой дурак! — кричал сквайр. — Куда же ты лезешь, болотник!

«Василиск», будто нехотя, повернул железную башку, боднул врага в плечо. Опорное колесо придавало машине Хамада устойчивости, а сам он огрел врага исполинским шестопером.

Лесник тем временем шел на маркиза Карски, вытянув длинные руки. Стрелометы, укрепленные на запястьях, язвили белого паровоина свистящими снарядами. Вместо обычных наконечников они были оснащены бомбами, срабатывавшими от удара. Внезапно белый паровоин-богомол окутался сиянием, заключившим его в сердцевину ограненного алмаза. Стрелы Лесника бились о грани сияния и взрывались, не причиняя Карски ни малейшего вреда.

Медведь сошелся с «Молотобойцем». Паровоин Окол-Вериги махнул когтистой лапой, но Дан ловко перехватил ее своей рукой, зажал. И, не теряя времени, огрел противника, метя поближе к кабине Рыцаря, чтобы оглушить барона или повредить управление.

Ответный удар Медведя заставил «Молотобойца» пошатнуться. Вдобавок Окол-Верига пустил в противника струю раскаленного пара из клапанов. Дан сдал назад, но лапу «Белого медведя» не выпустил. Железные суставы древней машины закряхтели.

«Василиск» ударом хвоста повредил бедро Хамада. Дорожный Рыцарь утратил подвижность, не успевая за Удивительно проворным для своих размеров соперником. Кассар разбил машине Хамада плечо, лишив его возможности орудовать шестопером. Взяв небольшой разгон, он ударил Дорожного Рыцаря в бок и повалил. Помятое колесо зависло, вращаясь в воздухе. Разъяренный помехой, которую Хамад поставил на пути его мщения, Кассар принялся топтать поверженного паровоина, превращая его в груду обломков.

— Минус один, — сказал Тинкин. — Жаль Хамада, смелый был мужик. Хоть и бестолковый.

— Он же его насмерть затопчет!

— Радуйся, что не наших он там завалил. Всех жалеть жалейки не хватит.

Узнав со временем Тинкина ближе, Миха поймет, что сквайр, в душе добрый и чувствительный, в определенные моменты сворачивается эдаким ежом одними иголками наружу. Особенно быстро это с ним происходит перед лицом опасности, угрожающей ему или его друзьям. А узнав и приняв эту черту Тинкина, Миха вскоре обнаружит ее и в себе. Иначе нельзя. Иначе не выжить.

Маркиз Карски, успешно оборонившись от взрывных стрел, обнажил притороченный за спиной меч. Мечом сие орудие можно было назвать лишь условно. Больше всего оно напоминало стократ увеличенный инструмент коновала для распиливания костей. Помимо зубьев, оно было оснащено расширением в виде полумесяца на острие и граненым продолжением рукояти для сокрушения брони в ближнем бою.

Прянув с места, белый паровоин обрушил на Лесника град ударов, курочащих его обшивку. Попытки Лесника защититься и перейти в контратаку выглядели неубедительно до крайности. Участь этого Рыцаря, по мнению Михи, угодившего в финальный круг по стечению обстоятельств, обещала быть незавидной.

Момент триумфа маркиза Мурид Кассар выбрал для того, чтобы ударить ему в спину. Броском преодолев отделявшее его от Карски расстояние, «Василиск» протаранил белого паровоина.

Трибуны застонали. Тинкин поднял руки в жесте то ли крайнего возмущения, то ли отчаяния. Неожиданная и сокрушительная атака повергла машину Карски на колени. К чести Лесника, он не стал пользоваться моментом, дал задний ход. «Василиск» крутанулся на месте, срубая Карски хвостом. Выпавший из руки паровоина меч отлетел далеко в сторону.

— Забудьте о чести, сыны обреченных, — вполголоса прочел Тинкин строчки из стихов Серо Фалина. — Брат на брата точит щербатую сталь, Час Волка грядет.

«Василиск» застыл на секунду, готовясь растоптать поверженную машину вместе с водителем. Маркизу Карски была суждена участь Хамада.

Если бы не «Молотобоец».

Пушки «Молотобойца» заговорили, но метили они не в наседающего Медведя, а в Кассара. Калибра не хватало, чтобы пробить толстую броню, но Дан знал уязвимые места «Василиска» — ножные суставы и бак с ядовитой смесью. «Василиск» закрутился, подставляя забранные броней бока и лоб, отступил от маркиза.

Лесник, ободренный поддержкой, сунулся было к Кассару. Наемник воспользовался его широкой неповоротливой тушей, чтобы скрыться от обстрела. Дан прекратил огонь, тем более на него опять напирал Окол-Верига. Громада «Белого медведя» почти заслонила от Михи машину друзей.

Два события приключились одновременно. Удар «Молотобойца» сдвинул в корпусе Медведя балку, которая, в свою очередь, повредила котел. Давление в котле упало, движения паровоина Окол-Вериги замедлились, он едва топтался на месте. Ясно было, что он хоть и стоит на ногах, но уже не противник.

И рухнул Лесник, разбитый ударами Кассара. «Молотобоец» и «Василиск» остались последними машинами на ходу. Для зрителей близилась развязка Турнира, для Дана и Кассара — финал давней размолвки.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

10

Сходились просто, без затей, без маневров. Пушки «Молотобойца» молчали, в лоб «Василиска» все равно не взять. Дан непрестанно утирал пот, в кабине было натуральное пекло. Котел работал на пределе. «Не подведи. Не подведи», — шептал Дан Дериху, Рейе, «Молотобойцу», себе самому. Кассар не прощал ошибок в пору, когда Дан был у него лейтенантом. Не простит и теперь.

«Василиск» увеличил скорость, назревал таран. Дан приготовился увести машину в сторону, в последнюю секунду распознал обманный маневр. «Василиск» раскрывал пасть, намереваясь окатить «Молотобойца» кипучим ядом. Дан дернул рычаг, управляющий правой рукой.

Отбойный кулак «Молотобойца» заехал по морде «Василиска», сбил плевок в сторону. Обратным движением «Василиск» врубился гребнем в бок машине Дана, целясь повредить рулевые балки. Кассар умело держал свою машину близко до упора, не давая «Молотобойцу» простора для замаха. Плюнул опять отравой, плавя ножные шарниры.

Лютия Кровавая перемахнула на «Молотобойца», держа наготове подрывные заряды. Рейя встретила ее, раскручивая над головой саблю на цепи, оружие горцев Хребта. Они сшиблись, не уступая друг другу в ловкости и быстроте, их удары слились для зрителей в два сверкающих вихря.

Повисла бессильно рассеченная рука Лютии, и котомка с зарядами полетела вниз. Но и Рейя осталась без меча, вырванного хлыстом Невесты. Секунда, смерть склонилась к сквайру Дана, но та прыгнула, ловко ударив двумя ногами противницу в живот. Лютия успела зацепиться за плечевой шип «Василиска» хлыстом, повисла в воздухе.

«Василиск», обманув Дана движением корпуса, обошел «Молотобойца» с фланга. Его цель — будка механика. Дан закричал от бессилия, понимая, что не успеет развернуться, не успеет спрятать Дериха от ядовитой струи. Он проклял тот день, когда оказался в кабине неповоротливой и тяжелой махины.

Пасть «Василиска» приоткрылась, из нее вырвался отравленный пар, предвестник бурлящего потока. Сейчас, сейчас, сейчас…

Лежавший на земле паровоин маркиза Карски выбросил длинную цепкую руку вперед и намертво захватил лапу «Василиска».

Рывок маркиза остановил Кассара. Дал Дану мгновения, необходимые для разворота и сокрушительного удара сцепленными кулаками.

Воинственные южане строят братьев «Молотобойца», чтобы сносить ворота и башни замков. «Василиск» не устоял. Зрители все до единого поднялись на ноги.

Железный ящер бился у ног «Молотобойца», силясь подняться. Но длины его куцых рук не хватало, чтобы опереться о землю. Задние лапы без толку загребали воздух.

— Добивай его! Что стоишь! — орал Дерих в переговорную трубу.

И Дан бы добил. Честь честью, но от таких врагов, как Кассар, надо избавляться при первой возможности.

«Василиск» затих. На его голову выбралась фигура в знакомой кожаной куртке с меховым воротом. И развернула над головой белую тряпицу.

Дан выругался и убрал руки с рычагов. Чтобы не было соблазна. Всякое дозволялось в Котле, но не поднимать руку на того, кто испрашивает милости.

— Мы победили, — хрипло сказал Дан. — Чего же больше?

Кассар спрыгнул на арену и, держа над головой знак своего позора, побрел в сторону ворот. К нему присоединилась Лютия, мерзавке тоже повезло уцелеть.

Дан смотрел им вслед и понимал, что вкус победы безнадежно испорчен.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

11

Момент наивысшего удивления для Михи, как ни странно, был еще впереди. Устав обниматься на радостях и сорвав голос, они уселись с Тинкиным на свои места в ожидании вручения Чаши победителям.

— В голове не укладывается, — сказал Миха. — Теперь Дан, получается, Лорд-Покровитель Парома?

Тинкин, Дерих и Рейя стояли возле «Молотобойца». К ним приближалась процессия во главе с прихрамывающим Окол-Веригой. Барону преизрядно досталось в кабине «Белого медведя».

Барон нес на красной бархатной подушке золотую Чашу Мира. С некоторым усилием ему удавалось сохранять приличествующее случаю выражение лица.

— Вот, братец, — возвысил он голос. — Вручаю тебе Чашу. Она твоя по праву победителя и по завету Короля. Вместе, значитца, с титулом Покровителя Парома. Права твои и обязанности изложены в грамоте, каковую вручит тебе Первый Управитель. Ты не обессудь, я на сем словоизлияния прерву, хоть оно и не по протоколу выходит. Дюже ты меня помял сегодня, охота прилечь.

Дан принял Чашу, повертел ее в руках.

— Благодарю тебя, господин Окол-Верига, — громко сказал он. — С честью приму, с благодарностью верну. Согласно моему праву, не названному Королем, но закрепленному Вторым Наместником, отказываюсь от Чаши и титула в пользу предыдущего владельца. То есть в твою.

Барон аж оторопел. Миха тоже. С ними и весь Котел. Отказаться от Чаши? Ладно, шут с ней, с побрякушкой. Но от звания Лорда-Покровителя?

Окол-Верига оглянулся на своих спутников. Седовласый человек в отороченной горностаем мантии, Судья Турнира, кивнул.

— Право таковое Рыцарь имеет, — подтвердил он. — Отказ в присутствии Управителя и судейской коллегии имеет силу без письменного заверения. Вступает в оную немедля.

Дан с поклоном протянул Чашу Окол-Вериге. Барон неуверенно потянулся за символом своей власти. В тот самый момент котлу «Молотобойца» случилось выбросить удушливое облако дыма, затопившее всю арену.

— Дерих! — крикнул Дан. — Ты его не заглушил, что ли?

— Выходит, что нет. В голове все перепуталось, видать.

— Так лезь скорее, заглуши.

Дерих поспешно полез за спину паровоину. Окол-Верига вновь завладел Чашей, поднял ее напоказ трибунам. Свободной рукой он обнял за плечи Дана, привлек к себе.

— Ну, братец, от Чаши ты отказался, но от меда из моих погребов и не думай. Сегодня ты со своей командой гостишь у меня.

И заорал во всю луженую баронскую глотку:

— Слава победителю!

— Слава! Слава! Слава! — отозвались трибуны.

Миха косился на Тинкина. Сквайр вовсе не казался удивленным поступком Дана. Скорее наоборот, физиономия его лучилась довольствием. Сбывался некий план, в который Миха не был посвящен.

Нутром сын Атмоса чувствовал, что с расспросами лезть бесполезно. Ничего, придет время…

Время! Когда она сказала? Спустя колокол после окончания Турнира?

— Тинкин, — Миха подергал сквайра за рукав. — Ты не знаешь, где корчма «Седой лось»?

— Знаю. Как выйдешь из восточных ворот, прямо, вторая улица направо. Шагов через двадцать увидишь рога, прибитые над дверью. А тебе какое там дело?

— Да так, с другом хочу повидаться.

— Не задерживайся долго, — подал голос Ойон. — Нам надо собираться в дорогу.

— А чего вдруг спешка такая?

— Да, дед, ты чего? — Тинкин похлопал старого тангу по плечу. — Оставайтесь. Вон, Окол-Верига зовет к себе на пир.

— Сегодня на рассвете пали Остроги, — сказал дед Ойон. — От них полтора дня ходу до Парома. Как только весть об этом дойдет сюда, начнется паника. Нам надо отбыть как можно скорее, пока места на корабле еще можно купить за серебро и золото, а не за кровь.

— Ты много знаешь, дед.

— Тайга знает, — ответил Дед Сова. — Я лишь умею слушать ее голос.

— А мне что делать? — растерянно спросил Миха. — Я же обещал.

— Ты беги. Нам надо уходить всем вместе, а Окол-Верига не отпустит Дана и остальных сразу. Надо ждать, пока Старый Медведь крепко напьется и забудет, кого и зачем позвал. Тогда Тинкин заберет друзей и мы вместе пойдем на пристань.

— Эх, — хлопнул себя по бедру Тинкин. — Хотел на прощание забежать к моей чернавке.

Он осекся под немигающим взглядом деда Ойона.

— Ты тоже слышишь тайгу, воин с душой шамана, — сказал старик. — Ты пытаешься заглушить ее голос горькой водой и телом женщины. Но ты слышишь, как духи-йоро шепчут тебе, что Час Волка близок. Они не лгут. Духи не умеют лгать.

— Что… — Тинкин сбился, начал заново. — Что же нам делать?

Дед Ойон повернул лицо на запад, где лежали захваченные бунтарями Остроги, где поднимал черно-красное знамя самозваный Король.

— Нам надо спешить, — сказал старый тангу.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ТОЛОС ПРОКЛЯТЫЙ

Глава I Судьба парома

март 400 года от Коронации

РОМ ЧУГА,МАСТЕР КУПЕЧЕСКОГО БРАТСТВА ИЗ ПАРОМА

1

Сани, запряженные четверкой мохнатых йотунов, доползли до городских ворот и остановились. Boрота были закрыты приказом Первого Управителя Парома. Город пребывал на осадном положении.

Грузный бородач, укрытый ворохом соболиных и песцовых шуб, вступил в препирательства с латниками, охранявшими ворота.

— А я говорю, открывай, Луж, сын Ковязи, — от раскатов голоса бородача йотуны нервно переступали с лапы на лапу. Хлыста им, видать, не жалели. — Надобность у меня великая.

— Не знамо, какая вам надобность, дядя Ром, — отвечал левый латник, в смущении трогая дырчатое забрало. Вроде бы и неудобно так говорить, а не по уставу бронь на посту рассупонивать. — Только у нас приказ.

— Не знаю таких приказов, чтобы честного купца силком удерживать, — злился Ром Чуга и ворочался под своими шубами. — У меня, втемяшь себе в башку, подводы пропали. На тех подводах пушнина, жир медвежий, рыба редкая и приказчик Бренька с артелью. А если беда какая с ними? Пропадет ведь товар! Люди пропадут ни за ломаный сол!

— Наше дело маленькое, — вступил в разговор второй латник. — Управитель приказал наружу не выпускать, снаружи не пускать. Чтобы не случилось этих, как их, едрить…

— Инсургентов, — подсказал Луж.

— Точно.

— Я те дам ругаться! — бородач выпростал из-под шуб приличных размеров кулак, усаженный перстнями и с наколкой в виде восходящего солнца. — Ты, Луж, постыдился бы. А ты, Никода, сын Михана Резчика, думаешь, я тебя не признал в шеломе? Да еще вчера тебя папаша твой при мне ремнем охаживал. А сегодня ты меня, смотрю, держать, не пущать затеял, как тать казематную. Каково, а?

Оба латника пристыженно молчали. Сюда бы господина Управителя или хотя бы капрала городского ополчения. Пусть спорят с дядей Ромом, к которому их отцы вечно бегали серебром одалживаться. Детям на сладости, себе на медовый штоф, супружницам на привозные саманские цацки.

— Ребятушки, смилуйтесь, — зашел с другой стороны купец Чуга. — Чего вам стоит, приоткрыли створку, я и выскользнул. Обернусь мухой туда-сюда, вы смениться не успеете, обратно пустите. Пропадут же подводы, Бренька — дурак, ему не в тайгу, ему матери под подол, юшку молочную утирать, — бородач едва не плакал. — Введет старика в разор, одно останется — руки на себя наложить. Ребятушки!

— Никак не можно, дядя Ром, — неуверенно прогудел Луж. — Да и вам за ворота опасно, слыхали, небось, каторжане поднялись, Остроги взяли. Не ровен час, пойдут на Паром.

Купец нагнулся вперед, подморгнул.

— Отблагодарю, — посулил он. Под шубами многозначительно звякнуло.

Латники переглянулись. Луж шагнул вперед, чтобы просматривать улицу, по которой мог заявиться спроверкой сержант. Никода прислонил алебарду к стене и взялся за отпирающий ворот.

— Вот и славно, вот и молодцы, — повторял Ром Чуга, нащупывая хлыст погонять йотунов. — Туда и назад, туда и назад. Мухой обернусь.

Удалившись на полторы версты от Парома, сани углубились в лес. Йотуны трусили по мерзлому насту, ежась, когда хлыст обжигал сочным поцелуем их бугристые спины. Кругом сонно шевелился таежный ельник, лежали в глухой неподвижности сугробы. Купец с застывшим лицом гнал и гнал вперед йотунов, удаляясь от тракта, по которому должны были идти затерявшиеся подводы.

Вот сани выехали на круглую поляну, где царила особенная тишь. Сцепившиеся ломаными лапами черные дерева водили ведьмин хоровод, ступая против солнечного хода. От смерти к другой жизни, от яви к нави, к зыбкому бытию йоро-мангу, оборотней Кагалыма.

Йотуны встали, не желая идти дальше. Да и купец бросил их понукать. Незачем боле.

Вокруг саней зашевелился снег. Не зимние призраки, люди в белых плащах поднимались из сугробов, смыкая кольцо вокруг Рома Чуги. Ни один мускул не дрогнул на лице купца.

— Передайте Атмосу, — сказал он. — Рыцари и наемники Черной Руки оставили город. Паром на том берегу и вернется через десять колоколов. Кто-то пустил весть, что Остроги пали. Управитель собирает ополчение, Окол-Верига дружину. Подкрепление из Толоса обещали не раньше, чем через два дня.

— Возвращайся назад, — ответили ему. — Убеди людей оставаться в домах и не покидать город. Они нужны Льду.

— У них пушки и латники. Паровоина Окол-Вериги залатали после Турнира, и он тоже выйдет в поле. Они могут продержаться до прихода подкрепления.

Ветер принес издалека вой волчьей стаи, вышедшей на первую весеннюю охоту. Человек с изрезанным шрамами лицом и перевязью метательных ножей с костяными рукоятками на груди сказал:

— Нет. Им не выстоять. Судьба Парома решена.

ИВАШ ГОРОБЕЙ, ПЕРВЫЙ УПРАВИТЕЛЬ ПАРОМА

2

Управитель Горобей был невысоким, раскосым и чернявым, сказывалась примесь крови тангу. От тангу же унаследовал он чутье к дурным местам и грядущим неприятностям. Заложив руки за спину, он прохаживался вдоль пушечных лафетов.

— Слыхал? — обратился он к Яну Окол-Вериге. — Управляющему Хлада, благородному Терво, отрубили голову. Немыслимо!

— Слыхал. — Старый Медведь не выглядел напуганным или хотя бы обеспокоенным. — У меня от твоего, Иваш, мельтешения в глазах рябит. А чего ты ждал от каторжников? Волчья порода. Нянчились с ними в Кагалыме, нянчились, вот и донянчились. Ничего, у меня с ними разговор короткий будет. Зачинщиков на дыбу, потом на кол. Тех, кто не раскается, хоругвь Его Величества и печатку мою баронскую лобызать не станет, — на виселицу. Раскаявшимся ноздри рвать и в Остроги пожизненно.

— Ты, я смотрю, уже в душе победу празднуешь.

— А чего ты мне прикажешь, тризну справлять? С нашей силой и шайку оборванцев к ногтю не прижать? Это я не знаю…

— Остроги они взяли, — загибал пальцы Горобей. — Кагалым, Грань, Хлад под себя подмяли. Стрельцы с ними пошли, Следопыты, отпущенники.

— Здесь все и лягут, — Окол-Верига для верности показал где. Выходило, лягут бунтовщики в полуверсте от Парома. — Чего ты каркать взялся, Иваш?

Первый Управитель остановился.

— Надо было в городе отсиживаться, — сказал он. — Чего мы за стены полезли?

— Размяться больно охота, — пояснил Окол-Верига. — Давно уже дружину в поле не выводил. Да и твоим чурбанам полезно.

— Надо было Рыцарей не отпускать. Соврали бы, что в пароме течь.

— Да на кой тебе Рыцари эти, Иваш? Жулье, рвань и голь перекатная. Стали бы они задарма твой город оборонять. Еще бы и перекинулись к бунтовщикам, почем ты знаешь. Положись ты на меня. Старый Медведь не подведет.

«Стволов у нас маловато», — про себя волновался Иваш Горобей. Он хоть и приказал достать из казематов старые, еще чуть ли не при его прадеде отлитые пушки, в придачу к двенадцати новехоньким, саманским, все равно не мог побороть непонятного волнения. Не могли успокоить его ни стрельцы и латники городского ополчения, ни лихая дружина Окол-Вериги, ни громада «Белого Медведя», спорившего высотой с надвратными башнями.

Иваш Горобей с тоской признался себе, что ему хочется без оглядки бежать из Парома.

3

— Идут, — сказал полковой наблюдатель, приникший к оптической трубе.

— Идут! — крикнул капрал артиллерии. — Первая баталия — заряжай! Вторая баталия — заряжай!

Стрельцы, упирая в землю древки бердышей, тоже снаряжали для стрельбы ручницы. Вряд ли до них дойдет дело, но порядок есть порядок. Вон, баронские глефы навострили, а уж рукопашной им точно не видать. Чай, каторжане не горцы, супротив пушек не пойдут. Кому охота картечь жрать?

— Первая баталия — товсь! Вторая баталия — товсь!

Каторжное пестрое воинство было видно теперь и не вооруженным трубой глазом. Среди баронских ветеранов, хаживавших с еще Молодым Медведем до Соленых Гор, раздались смешки. Видно, совсем разжирел народишко в Хладе и Острогах, коль позволил себя забороть такой ватаге.

Впереди редкой цепи бунтовщиков шел, вытянув худую шею, знаменосец с черно-красным стягом. Ему оставалось двадцать шагов до разбитой в щепки сосны справа от дороги. Час назад в нее угодил пристрелочный снаряд. По сосне проходила невидимая граница, за которой бунту в Крайних Землях будет положен конец.

Капрал лизнул палец и поднял его в воздух. Ветер прежний. Поправки не потребны. Знаменосцу оставалось пройти пятнадцать шагов. Десять. Пять. Капрал открыл рот, готовясь дать команду.

К нему, спотыкаясь, подбежал лейтенант, заговорил, тыча пальцем в железную тушу «Белого медведя». Капрал, не скрывая разочарования, рот закрыл. Его лордству угодно развлечь себя и приспешников. Что ж, мешать не будем.

«Белый медведь» Окол-Вериги брел вперед, как неосторожно разбуженный людьми шатун. В его поступи слепая неукротимая мощь оползня, порождения стихии, сочеталась с бездушным машинным ритмом поршней и шестерней. Нельзя было представить силу, которая могла бы тягаться на равных с древним паровоином.

Никто не успел понять, когда за спиной знаменосца бунтовщиков сгустилась снежная мгла. Внезапная буря распахнула крылья-створки, белой волчицей прыгнула в лицо, застлала глаза. Гнулись к земле молодые деревья, старые стонали жалобно, трясли головами. Солнце совсем скрылось, и даже привычные жители Парома содрогнулись от холода. «Белый медведь» замедлил ход.

Из бурана вышла рослая фигура в доспехе нездешнего вида. Был тот доспех составлен из выпуклых пластин, вместо шлема — круглый стальной капюшон. В руках фигуры переливался меч, сделанный из огромного кристалла. С первого взгляда было ясно, что пришелец во много раз выше самого рослого человека, но удивительней всего было то, что с каждым шагом навстречу Медведю он вырастал еще сильнее. Всего дюжина шагов, и он сравнялся с самыми старыми соснами, обступившими тракт. Паровоин Окол-Вериги едва доставал ему теперь до груди.

Пушки «Белого медведя» открыли огонь по чужаку. Снаряды без толку рикошетили от пластин доспехов. Сделав еще шаг, чужак поднял ногу и пинком опрокинул Медведя навзничь. Земля дрогнула. Вопль ужаса пронесся над рядами защитников Парома.

На мгновение пришелец застыл над поверженным паровоином, разглядывая его белыми глазами без радужки и зрачков. Потом он поднял меч, держа его лезвием вертикально вниз, и всадил в корпус «Белого медведя». Удар прошел сквозь кабину, убивая водителя, и разрушил котел. Кипящая огненная масса выплеснулась наружу, как кровь. Чужак выдернул меч и обратил свой взгляд на ополченцев и дружинников.

Бурлящая мгла за его спиной родила стройные ряды белых фигур. Они держали наперевес копья, и ровным счетом ничего человеческого не было в их застывших лицах и крохотных льдинках глаз. Снежные Люди катились вперед единой массой, не оставляя следов на снегу, как не оставил их пришелец.

— Стреляйте! — срывая голос, закричал Иваш Горобей. — Стреляйте же!

Порыв ледяного ветра налетел с тракта, гася фитили ручниц и старых пушек второй баталии. Пара орудий первой баталии даже успела выпалить, прежде чем ощетинившаяся копьями масса захлестнула их, переворачивая лафеты и втаптывая людей в землю. Латники бросились закрывать ворота, но тут между створками встряли сани известного в Пароме купца Рома Чуги. Снежные Люди ворвались в город.

Над умирающим в сугробе Первым Управителем нагнулся клейменый каторжник с черно-красной лентой на плече. Последнее, что чувствовал Иваш Горобей, как с его коченеющего тела сдирают шубу и сапоги.

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

4

Победители шли по центральной улице Парома. Стрельцы и Следопыты без спешки, обстоятельно обыскивали каждый дом, выгоняли жильцов на улицу. До времени им предстояло быть посаженными в обширные казематы усадьбы Окол-Вериги и в городской острог. После пленников загонят в трюм парома и повезут на правый берег. Их путь лежит в Толос вместе с завоевателями. Так велит Начертание.

Алан вместе с Юрисом, Сургой и Шавером Мухой возглавлял победное шествие. Он первым заметил клочья тумана, наползавшего из соседних улочек. Отметил для себя, что для такого густого тумана вроде бы и время слишком раннее, и холод стоит преизрядный.

Туман был непроглядный, грязный, липкий. Он вытек из проулков, мигом поднявшись до самых крыш. В нем утонула размеренная стрелецкая поступь, крики выволакиваемых на снег жильцов, одиночные выстрелы. Алан едва мог различить идущего рядом Шавера, на расстоянии же вытянутой руки взгляд становился бессилен.

Еще туман шептал.

Если бы не Лед в его груди, Алан бы подумал, что сходит с ума. В тумане слышалось бормотание, неприятное чмокающее варнаканье. Будто кто-то жалуется на горькую свою судьбу, подползая тем временем ближе и ближе. Вроде бы и попрошайка, только, сдается, не медяк ему нужен, а живое человеческое тепло. Невнятная тень, огромная и угрожающая, шевелилась в тумане, наползая на Атмоса.

Алан воззвал к Хозяевам.

Налетел ветер, холодный, как бездны, из которых явилась Мертвая Звезда. Точно ножом искромсал он туман, разметал его в стороны. Над Аланом нависала железная туша «Василиска». Разверстая пасть железного ящера курилась ядовитым дымом.

Взгляд налево. Из распахнутых ставень второго этажа смотрят вороненые стволы, подмигивают стеклом прицельные трубки. Взгляд направо. На скате крыши примостился арбалетчик с «аспидом», рядом его товарищ подбрасывает в ладони гранату с тлеющим фитилем. В проулках, откуда выполз туман, блеск лат, угрюмые лица над кромками щитов. Слуг Льда взяли в охват — скрытно, грамотно. Не желая связываться со всей повстанческой ватагой, нацелили удар в главарей. Под прикрытием колдовского тумана подобрались вплотную, даже паровоина сумели подвести.

Между расставленных ног «Василиска» вышел латник в грозной паровой броне с необычной двуствольной пушкой в руках. Между стволами свисала цепь.

— Что, разбойнички? — громыхнул латник. — Догулялись?

Шавер Майда икнул от страха.

«Это наемники Черной Руки. Железноликие во главе со своим легендарным капитаном. Ром Чуга ошибся. Точнее, был обманут. Они остались в городе и приготовили засаду».

Алан Атмос понимал, что жив до сих пор потому, что Мурид Кассар взвешивает выгоды. Что ему нужнее — живой бунтовщик или мертвый? Стоит ли ввязываться в драку или, взяв заложников, отступить из Парома? Что до преступлений беглых каторжников, ему на них плевать. Вот награда, назначенная за них Саманом, другое дело.

Кассар думал быстро. «Василиск» с гулом нагнулся, готовясь затопить улицу кипящим ядом. Капитан наемников выбрал смерть для бунтовщиков.

«Дело Льда продолжат другие», — подумал Алан. Перед ним мелькнул лоскут тумана, а в нем ему почудилось женское лицо. Знакомые, но забытые черты.

— Остановись, Мурид.

Никто, даже Май Сурга, не заметил, откуда перед «Василиском» появился тощий человек в робе. На шее у него висела тусклая цепь, прикованная к оплетенной в черную кожу книге. Он говорил едва слышно, но водитель «Василиска» услышал его и удержал рвущуюся с поводов гибель.

Человек с книгой сделал несколько шагов вперед и остановился напротив Атмоса. Не мигая и не отводя глаз, он смотрел в лицо слуги Льда. Его пальцы ласкали книгу, как прикорнувшего на груди зверька.

— Отведи нас к Хозяевам, — сказал он.

5

С Кассаром, оставившим «Василиска», и книжником было еще двое. Прихрамывающая девица в красной фате и тот самый латник с двуствольной пушкой. Они все не были обычными людьми. Нет, их души не озарял блеск Камней, здесь Алан не мог ошибаться. С того момента, как черная кровь Хозяина наполнила его жилы, бывший Мастер Недр видел сияние человеческих сердец. Оно помогало ему определить Пользу человека и его место в Начертании. Отделить бесполезных Льду носителей Камней от всех остальных. Понять мысли, желания, страхи людей.

Даже те, кого отчистил Лед, источали узнаваемые эманации. У Кассара же и его подручных не было сияния. Четверо Железноликих виделись Атмосу серыми силуэтами. Как камни. Как трупы. Будто сердца вырезали из их груди.

Хозяева встретили их на поляне, окруженной изломанными елями. Все трое, что тоже не было обычным. Они ждали молча, опираясь на кристаллические мечи.

Наемники не выказали ни страха, ни удивления. Только латник переглянулся с хромающей девицей. Кассар наблюдал за книжником, выжидая. Алан знал, что полдюжины его людей скрытно пробирались следом через тайгу. Они ждут сигнала. Как и Следопыты, окружавшие поляну. Нет сомнений, Кассар их заметил.

Книжник вышел вперед. Он подошел к Хозяевам так близко, как не решался даже Алан. Опустился на колени и распростерся ниц, раскинув руки в стороны. В том, как его долговязое тело лежало на снегу, было что-то неправильное, будто кости его гнулись под неверным углом. Он напоминал сбитую влет птицу.

Книжник заговорил на языке, который был древнее первых людей Акмеона. Языке изгоев, веками скрывавшихся под земной толщей, не в силах взглянуть в отвергнувшее их небо. Он говорил, не поднимая лица, и Лед доносил до Атмоса смысл его слов.

— Что он бормочет? — спросила девица в красной фате.

— Он говорит, что ожидание закончилось, — ответил ей Атмос. — Черный Восход близок.

Они возвращались назад тем же путем. Май Сурга и его Следопыты встретили их у тракта. Черные ножи прятались под плащами.

«Нет», — мысленно приказал Атмос, и Сурга наклонил голову в знак послушания. Этим новым слугам Хозяев не нужен Лед в сердце. Их служба и так будет безупречной.

МУРИД КАССАР.КАПИТАН ОТРЯДА ЖЕЛЕЗНОЛИКИХ

6

Усадьба Старого Медведя горела. Люди Кассара выкидывали из окон все мало-мальски ценное. У входа лежала парочка застреленных каторжников, пришлось Железноликим отстаивать свое право не делиться добычей.

Лютия в тлеющей фате выскочила на подоконник, перепрыгнула на плечо «Василиска». В руках Невесты сверкнула Чаша Мира, за которой ее посылал Кассар.

— Сюда, давай ее сюда, девочка, — прошептал Мурид.

Не верилось, что не только ожиданию Стеррано пришел конец, но и он, Мурид Кассар, получит то, к чему так долго стремился.

Лютия, морщась от боли в раненной при падении в Котле ноге, подползла к открытому смотровому люку и протянула Чашу Муриду. Капитан благоговейно принял наследие Короля в ладони. Поднял Чашу к свету, любуясь переливами на круглых боках.

Что-то обеспокоило Кассара. Он поднес Чашу к лицу, провел пальцем вдоль кромки. Нахмурился. Достал оплетенную флягу и наклонил над Чашей. В нее полилась чистая вода. Живая половина лица Кассара искривилась в яростной гримасе. Лютия, заглядывавшая в люк снаружи, поспешила отползти назад. Ей знакомы были вспышки гнева Кассара.

— Подделка, — прохрипел капитан Железноликих. — Они подменили Чашу. Будь ты проклят, Дан!

Кувыркаясь, Чаша вылетела из люка и упала на землю. Туша «Василиска» пришла в движение. Стальная лапа поднялась и опустилась на Чашу, превращая ее в лепешку.

— Будь ты проклят! — вопил Мурид Кассар, втаптывая останки поддельной Чаши в землю. — Будь ты проклят, горец! Клянусь сердцем мантикора, я убью тебя, Дан Молот!

Глава II Толос

март 400 года от Коронации

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

1

За стеклом последнего уцелевшего фонаря тлеет умирающее пламя. Отсветы мечутся по испачканным усталым лицам. Сомкнутые губы, желваки на скулах, в глазах стена.

— Да-а, — говорит Дерих. — Надо же было так вляпаться.

За минувший час повторяет он это раз в десятый. И каждый раз Тинкин однообразно отзывается:

— Помолчал бы ты уже, борода. Без тебя тошно.

Миха уже выучил, что пройдет минут пять, Дан вздохнет, встанет, подойдет к завалу и попытается сдвинуть с места валун поменьше. Но даже с его исполинской силой затея обречена на провал. Древние строители обустраивали свои ловушки на славу.

— Да брось, — буркнет Дерих. — Не трать силы.

Дан посмотрит на него, и взгляд горца будет красноречивей слов. На что ему теперь силы?

Нет, правда, надо же было так вляпаться!

2

…С Рейей они попрощались прямо на причале, на правом берегу.

— В добрый путь, друзья, — сказала девушка-пустельга. — Здесь наши дороги расходятся.

— Ты нас здорово выручила, Рейя, — Дан пихнул Дериха кулаком в плечо.

— Да, да, да, — зачастил карлик. — Если бы не ты, не видать нам Чаши.

— Вы же ее все равно отдали, — улыбнулась девушка.

— Кхгм, это да.

— Конечно.

— Но что Чаша, если задуматься. Честь и слава победителя куда важнее.

— Точно, Дан. Хорошо говоришь.

— Я полечу, хочу успеть на вечерний полоз в Саман, — Рейя пожала руки Дану и Дериху, повернулась к Тинкину. — Ты меня прости еще раз, мастер Тинкин, что я твое место заняла. Не поминай лихом.

— Зла не держу, — важно сказал Тинкин, пожимая руку девушке-сквайру. — Обстоятельства так сложились. Будешь в наших краях, навещай.

Дан поднял бровь. Какие такие у Дорожных Рыцарей «наши края»?

— Ну, даст Небо, свидимся, — Рейя отвесила друзьям короткий поклон, потрепала Миху по голове и пошла прочь. Ни одна из рассохшихся досок понтона не скрипнула под ее легкими ногами.

Команда «Молотобойца» смотрела ей вслед.

— Дельная девка, — цокнул языком Дерих. — Сильно уважаю высоких да осанистых. Южная кровь, пальцем не размешаешь.

— Как она Лютию срезала, а? — поддержал Дан. — Не каждый день увидишь.

— Дилетантка, — вздохнул Тинкин. — Но талантливая. Пойдем, дерябнем по пиву?

— Я те дерябну.

— А отпраздновать? С самого Парома на просушке!

— Рано праздновать, — подвел черту Дан. — Нам в Толосе надо быть к полудню. Десять минут на сборы. Ты, Миха, найди старика-лесовика и, кхе-кхе, друга твоего тоже приводи.

— Да, пора твоему дружку из трюма выйти, — поддержал Дерих.

Вся троица захыкала, подмигивая Михе и тыча друг друга в бока. Миха набычился.

— Шли бы вы подальше, — буркнул он и побежал наверх по сходням.

3

Азора и правда весь водный путь от Парома до селения Причалы, откуда начиналась дорога до Толоса, просидела в трюме. Боялась подручных Гарро. Миха, еще со вчерашнего дня собиравший от Дана, Дериха и Тинкина ежеминутные подковырки, мужественно таскал ей еду с камбуза и как мог развлекал разговорами.

— Чего она трусит? — спрашивал Дан и со значением похлопывал по железной ноге «Молотобойца», занявшего добрую треть палубы. — Отобьемся от старого кукольника, если чего.

Миха хмурился и уходил в трюм. В ночь перед отплытием, которую Азора коротала в мастерской Друза, а Миха, чтобы ненароком не привлечь чьего внимания, в гостинице, случилось необычное.

Миха ворочался под кусачим одеялом и уговаривал себя, что поступил правильно, послушавшись Азору и оставшись в гостинице. Их могли видеть вместе в Котле. Если Азору и в самом деле будут искать, то нет ничего проще проследить за Михой до мастерской Друза.

Сон к сыну Атмоса не шел. За окном горланили припозднившиеся гуляки, праздновавшие окончание Турнира. Команда «Молотобойца» осталась допивать брагу со Старым Медведем. Дед Ойон то ли спал, то ли отправился опять по неведомым своим шаманским делам. Прислуга разошлась по домам, хозяина Миха не видел, другие постояльцы съехали после драки Дана с лейтенантами Кассара.

Получалось, что во всей гостинице Миха остался один. Укладываясь спать, он как-то об этом не задумывался. Однако после часа бессонных бдений в голову от скуки чего только не полезет. Полезли, как водится, всякие страхи.

В бытность свою в Хладе (и до встречи с Хозяевами Льда) Миха до страшных таежных историй был большим охотником. Людоедствующие тангу, крадущая женихов Хозяйка Зимы, трапперы, перекидывающиеся медведями, Черный Брат Сай Олах — все они собирались вместе с мальчишками на подворье хромого Линека. Старый Следопыт, искренне, как внучат, любивший своих воспитанников, пускал детвору в сарай, где возле старенькой печки друзья Михи взахлеб рассказывали друг другу истории одна другой жутче.

Часть историй оказалась правдой. Миха поежился, натягивая одеяло до подбородка. Звуки поздней гулянки за окном стихли. Даже ветер в печной трубе не ревел, а постанывал тихонько. Дом погрузился в особенную обморочную тишину. Ни человеческих голосов, ни лая собак.

Неудивительно, что скрип открывающейся входной двери был прекрасно слышен и на втором этаже. «Ребята вернулись», — обрадовался Миха. Но почему не слыхать шутливого переругивания Дериха с Тинкиным, почему не стучат сапоги Дана по лестнице? Дверь скрипнула, и все.

«Может, Дед Сова пришел?» Где же привычный кашель, треск половиц, недовольное бормотание? Для собственного спокойствия Миха решил думать, что скрип двери ему почудился. Еще он собрался вылезти из-под одеяла и запалить лучину от печки. В комнате хоть и не было темно — северный долгий день давал тусклый свет, но с живым огнем у изголовья как-то полегче.

Скрип дверных петель раздался совсем близко, и на руках у Михи появилась гусиная кожа. Коченея от жути, он смотрел, как приоткрывается дверь в его комнату. На два пальца разошлась щель, потянуло сквозняком.

— Кто там? — ломающимся голосом спросил Миха.

Он так пялился на дверь, что чудом заметил движение в другой стороне. Маленькое окно под самым потолком отбрасывало на пол светлый квадрат. Что-то на секунду закрыло свет, мелькнуло тенью в квадрате, рассеченном оконным переплетом. Миха повернул голову, за окном никого не было. Движение повторилось. Присмотревшись, Миха мог различить его и в полумраке за пределами светового квадрата.

Вереница теней скользила по комнате. Не было предметов или существ, которые их отбрасывали, часть из них была просто клочками темноты. В некоторых мерещились узнаваемые очертания. И правда, когда пара теней легла на стену, Миха мог поклясться, что видит дрожащий силуэт горбуна и рядом с ним худого человека с рукавами, свисающими до пола.

Тени облетели комнату, каждый угол, побывали даже под кроватью. Скользнули прочь. Хлопнула дверь в комнату Михи, мгновение спустя снизу донесся звук закрывающейся входной двери. Обливаясь холодным потом, Миха вскочил, проверил дверь. Ложась спать, он на всякий случай всегда закрывал щеколду.

Щеколда была на месте, задвинута до упора. Комната закружилась вокруг Михи, и он сполз на холодный дощатый пол.

— Я знаю, о каких ищейках — подручных Гарро ты говорила, — сказал он Азоре, когда они поднялись на борт парома.

Та вздрогнула и промолчала. Вообще всю дорогу она не баловала Миху разговорами, но все, что было связано с господином Гарро и его театром, заставляло ее замолкать надолго.

У камбуза Миха столкнулся, как всегда нежданно, с Дедом Совой. Тот покосился на Миху и сказал:

— Хочешь узнать больше, не задавай вопросов.

Сказал и заторопился прочь, постукивая палкой. Озадаченный Миха решил ни о чем не расспрашивать Азору. Захочет, расскажет все сама.

4

У пристани новоприбывших обступили извозчики. Галдели, торговались, азартно отпихивали друг друга локтями.

К Дану, нюхом определив в нем главного, сунулся бойкий мужичок в лихо заломленном треухе.

— Ехать надо, хозяин? — спросил он, глазами подсчитывая пассажиров. — Свободные сани имеются.

— Транспортом обеспечены, — ответствовал Дан, указывая на «Молотобойца».

Мужичок не растерялся.

— А дорогу показать, господин Лыцарь? Главным трактом идти долгонько. А мы сами местные, пути обходные знамо. Семь верст долой, да и с прочим народом толкаться не придется.

Дан переглянулся с Дерихом, который у команды был за казначея. Дерих для солидности упер руки в бока.

— Почем возьмешь? — спросил он, наступая на мужичка.

— Та немного, — махнул тот рукой. — Полушку с носа. Итого, значить…

— Погоди, погоди. Пятьдесят — это ты загнул. За такие деньги мы и сами дорогу найдем.

— Ой, без ножа режешь, — застонал мужичок. — Ну сорок пять, больше не уступлю.

— Пол золотого сола он хочет за извоз? — тихо спросил Миха у Дана. — За эти деньги в Хладе здорового йотуна отдавали, да еще со сбруей.

Дан улыбнулся.

— Половину серебряного, Миха. Весь расчет в медяках. Про золото на этом берегу и не заикаются. Вокруг Толоса народ не жирует. Вот погоди до Самана, тамошний извоз за ползолотого даже с места не тронется. В столице еще похлеще.

— Уж это да, — встрял Тинкин. — Помню, катал я одну фифу по хамонским каналам, так не поверите, сколько лодочник с меня запросил.

— Ты его не слушай, Миха, — засмеялся Дан. — Хамонские, как наш друг изволит выражаться, фифы ему лишь снятся. Не подпустят они такого прощелыгу на пушечный выстрел.

— К сожалению, не могу предъявить доказательств, но считаю, что подрывать доверие ко мне в глазах нашего юного спутника…

— Договорился, — Дерих в пылу торга раскраснелся и утирал варежкой пот. — Этим рвачам дай только палец, руки не досчитаешься. В общем, я с Даном и Тинкиным на «Молотобойце», Миха с подругой и старик на санях.

— А как же Лат?

Лат по прозвищу Червяк, с которым Дерих свел знакомство в Пароме, ехал вместе с ними. Всю дорогу он о чем-то перешептывался с Даном и Дерихом, а как причалили, Миха потерял грузную фигуру Червяка из виду. Лат Михе не нравился, но команде он был нужен для неназванных дел в Толосе.

— Червяк сказал, что своими путями будет добираться. С его лысой рожей мимо заставы Пепельных шастать не резон. Повяжут в момент. Уговорились на закате в надежном месте встретиться.

— Добро. Ну, чего штаны мять. Отправляемся!

5

По пути им не раз попадались статуи из ноздреватого серого камня. Они изображали воина верхом на волке. Воин был в остроконечном шлеме тангу и доспехе из железных дощечек. Черты лица стерло время. При виде каждой такой фигуры извозчик старательно трижды отплевывался через плечо.

Миха открыл рот, собираясь спросить у мужичка про статуи.

— Это Кан-церге, камни Кана, — опередил его дед Ойон.

Старый тангу курил трубку с полузакрытыми глазами, но, как всегда, ухитрялся замечать все вокруг.

— Вырыть бы их давно, — оглянулся извозчик. — Да только боится народишко. Дескать, кто такую каменюку тронет, беды не оберется. Схарчит его проклятие волчатников.

— Правильно боится, — обронил Ойон.

С полверсты молчали. Наконец Миха не выдержал.

— Это какого Кана камни? — обратился он к Деду Сове. — Того, что Ночную Орду вел и в Битве Древа сгинул? Кана-убийцы?

— Это вы, большие люди, так его зовете. У нас для Кана другие имена. А камни его, да. Раньше они повсюду стояли, везде, где прошла Орда. Тангу верили, что Кан может войти в любой из камней, и камень оживет, станет всадником. Туда, где камни стояли, мог Кан из любого места вмиг домчаться.

— Байки все, — вмешался извозчик. — И проклятие тоже байка. На юге, вона, вырыли всех истуканов до последнего.

— Оттого кровь там литься и не перестает, — дохнул дымом дед Ойон.

Извозчик окончательно насупился и замолчал. Миха не успокаивался.

— Ты о нем, о Кане, с таким уважением говоришь.

— Кан был уважаемым тангу. Человеческая кровь в нем тоже была, но люди его отвергли, на дурное толкнули. Из-за людей перестал он слышать голос своей земли. От духов своего народа отвернулся. Но и хорошего он немало успел сделать.

— Человеческая кровь? — громко удивился Миха. Сонная Азора шевельнулась под шкурами возле него.

— Кан по рождению сын саманского воина. Он рос среди больших людей вдалеке от своего народа. Каменный город, а не тайга, был ему домом.

ДЕД ОЙОН, ТАНГУ ИЗ ГИБЛОГО КРАЯ

6

Кан родился в непростое время. Небеса горели, огненные духи-птицы плясали над землей, утоляли голод живым и неживым. Шаманы тангу едва держали их, не подпускали к Саман-городу, где жил Кан. Копотью покрывались белые башни, пепел сыпался жителям на головы. Тяжело было.

Двадцать шесть зим прожил Кан-человек в огненном кольце. Немало героев на его глазах погибло, сражаясь с огненными духами Ярости. Не помогли ни оружие больших людей, ни сила их Сердечных Камней, ни живая броня. Тогда понял Кан, что не могут люди справиться с духами, и пошел к шаманам тангу. К самим духоборцам, айоро-хатыр он пошел.

В то время тангу еще ставили свои улэйа в стенах больших городов. Племя, из которого отец Кана взял жену, было древним и сильным. Его шаманы знали, как победить духов-птиц. Чтобы усмирить огонь, нужен Лед.

Лед, говорили шаманы-айоро, лежит под мертвым городом Тол-ырга, по-человечески Толос. В могиле Безликого Хозяина лежит. Вставлен Лед в его железную шапку, говорит с ним Лед, но не слышит его больше Безликий.

Пойди, Кан, сын воина, в мертвый город. Раскопай землю, найди могилу Хозяина Утонувшей Земли. Увидишь в ней лук, который без стрел и тетивы делает дырки в железе и камне, не бери. Увидишь капкан, в который сны ловятся, не бери. Увидишь маску Хозяина, которая железным его слугам приказывать может, не бери. Плохие это вещи, не нужны они тебе. И против духов огня они не помогут.

Возьми, Кан, сын женщины-тангу, железную шапку Хозяина. Заговорит с тобой Лед, ты ему не отвечай. Пообещает тебе Лед землю больших людей, леса людей-деревьев и горы людей-птиц, ты молчи. Захочет Лед отдать тебе сокровища карликов-вериди, не соглашайся. Позовет за море, править Осколками Утонувшей Земли, не слушай.

Устанет Лед, спросит тебя, чего ты хочешь. Отвечай — управы на огненных духов-птиц и ничего больше. Лед научит тебя, что делать.

Не обманули мудрые айоро-хатыр. Научил говорящий Лед Кана, как сделать из него ошейники для духов. Вышел Кан из могилы Хозяина, стал на девяти холмах вокруг мертвого города, ударил копьем о землю. Позвал он духов Ярости на бой. Слетелись духи к нему со всей земли.

Девять дней сражался с духами Кан. Жгли его духи своим дыханием, били крыльями-ятаганами, рвали клювами. На третий день вбили они его в землю по пояс, на шестой по грудь, на девятый по плечи. Еще немного, и пропал бы Кан, утащили бы его духи к себе, в расплавленное Сердце Мира. Но земля поила молодого воина силой, укрепляла его руку. Всех до одного духов победил Кан, заковал в ледяные ошейники, ошейники сбил в черную цепь. Цепь обвязал вокруг своего запястья.

Приказал он духам отвезти его к Саману. Подняли духи воина в воздух и тут же поставили у ворот Белого Города. Дальше ход им был шаманами заказан. Тряхнул Кан ледяной цепью, завыли духи. Ударил Кан копьем в ворота — выходите, люди, полюбуйтесь на своего спасителя.

Испугались люди, не хотят выходить. Страшен был им Кан, весь покрытый пеплом, сам похожий на яростного духа. Послали за старшими воинами и с ними за отцом Кана.

Начали совещаться воины. Увидели они, что духи послушны Кану, сидят смирно у него на цепи. Значит, сильнее Кан любого из них, хозяев живой брони и огненных луков. А если захочет Кан отнять у них власть над Белым Городом?

Обеспокоились воины, позвали к себе шаманов-айоро. Зачем, говорят, научили вы его сажать духов на цепь? Плохо вам жилось у нас? Не кормили вас сытно, не разрешали дома свои ставить, где земля укажет? Почему напасть такую вы сотворили?

Разве это напасть, отвечали шаманы? Ведь он беду от вас отвел, на цепь посадил. Мало ваших полей духи пожгли? Мало ваших братьев у белых стен пеплом легло? А кому, как не ему, было знание духов давать? Он наполовину человек — в нем сила вашей земли. Наполовину тангу — может он с духами говорить, может с ними на бой выходить, как мы, айоро-хатыр.

Не стали воины людей слушать шаманов тангу. Решили они выгнать их из Белого Города, раз те большую силу в руки Кана вручили, старших воинов обошли. А самого Кана установили они больше не признавать человеком, заставили его отца от Кана отвернуться, мать из дома выгнать, трижды его человеческое имя проклясть.

Услышал Кан отцовское проклятие, зарыдал. Увидел, как палками гонят шаманов из города, а с ними остальных тангу, как жгут их улэйа, убивают собак. Застыли слезы на его щеках. Стали льдом. Повернулся Кан к Белому Городу спиной, бросил в него копье через левое плечо. Вонзилось копье в ворота, треснули они снизу доверху. Девять раз по девять городских силачей не смогли выдернуть его из ворот.

«Когда вернусь за моим копьем, — сказал Кан, Кантангу, — сожгу все, оставлю только эти ворота. Новый город построю на месте Самана, город без людей. Новой землей стану править, землей без людей. Землей тангу».

Сказал, топнул и исчез в дыму.

— Через девять раз по девять лет вернулся Кан Большой Тангу за своим копьем, — сказал дед Ойон. — С ним пришла Ночная Орда. Пришли огненные духи в ледяных ошейниках. Пришли карлики вериди, принявшие имя саллахи, и на них накинул Кан черную цепь. Пришли девять раз по девять и еще раз столько же колен тангу. Всех их вел на Саман Большой Кан, а его вела железная шапка из мертвого города. Не послушал Кан шаманов-айоро, стал говорить со Льдом. Пустил его в свое сердце.

— Он стал йоро-мангу? — спросил Миха.

Дед Сова кивнул:

— Да, он стал йоро-мангу, сильным, сильнее всех тогдашних шаманов. Солнце закрывал Кан своим плащом, ночь шла вместе с Ордой, вместо звезд горели в ней глаза волков.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

Дым трубки, смешанный с паром дыхания, закрыл лицо Ойон-атына. Голос его будто бы отдалился, звучал издалека. Миха боялся шевельнуться. Под шкурами проснувшаяся Азора нашла и сжала его руку. Она, оказывается, давно слушала старого шамана.

— Северная ночь спустилась на Белый Город. Подъехал Кан к треснувшим воротам. Навстречу ему вышел воин с железной утренней звездой в одной руке и копьем Кана в другой. С ним были люди Озерного Города, и Стеклянного Города, и люди-птицы, и южные люди Сердечных Камней.

Воин, сумевший вырвать копье Кана из ворот, провел острием копья черту на земле.

«Здесь положу тебе предел», — сказал он.

И сломал копье Большого Тангу пополам.

Миха с облегчением выдохнул. Вроде бы и знакомая с детских лет история, а все-таки, рассказанная иначе, будоражит кровь.

— Это был Озерный Лорд, будущий Король, — сказал он.

Азора робко, словно устыдившись, отняла ладонь. Миха покосился на нее, поймал первую с момента выхода из Парома улыбку.

Дым рассеялся. Дед Ойон дремал, уронив подбородок на грудь.

7

Ближе к Толосу извозчик снова разговорился.

— Извольте полюбоваться, наши знаменитые Виноградные Холмы, — указывал он хлыстом. — Не смотрите, что в снегу, винограду снег не помеха. Как снег сойдет, виноград под весенним солнышком дозреет. Тут и сборщики пожалуют на своих колесниках с корзинами. От самого Валита и Хамона к нам добираются, не говоря уже о Самане.

— Я читал про Виноградные Войны, — похвастался Миха больше перед Азорой, чем перед возчиком. — Виноград, выращенный в Толосе, обладает особым вкусом. Вина, получаемые из него, очень ценятся.

— Дело в пепле, — ввернул возчик. — Когда эрвидоры, еть их, разбудили здешние вулканы на погибель заморским гадам, Толос и окрестности укрыло пеплом. Пепел знатно удобрил землю, и виноград здешний, который и так, сказывают, был неплох, начал родиться всем на зависть.

— А войны получаются, когда Братства Виноделов делят плодородные участки, — продолжал Миха, раздражаясь, что возчик мешает ему демонстрировать ученость. — Здесь полно наемников со всего Акмеона, особенно весной.

— Поэтому Дан с друзьями сюда направились? — спросила Азора, махнув рукой в сторону топавшего за ними «Молотобойца».

Дан принял ее жест за приветствие и ответил оглушительным свистком. У всех заложило уши.

— Может, и поэтому, — пожал плечами Миха, ковыряясь в ухе мизинцем. — Не очень-то Дан рассказывает, что за дела у него в Толосе.

— Да известно, какие дела, — возчик обернулся и подмигнул.

— То есть? — не понял Миха.

— Эхма, чего ты мне, молодой, валенком прикидываешься? Я ж не из Пепельных, руки крутить не стану. Если бы господин Лыцарь к виноградарям наняться хотели, мы бы в другую сторону ехали. На новые поселения, в Виноградники или Ключи. А мы к старому городищу направляемся, в самое гнездо могильщиков.

— Могильщиков?

— Так зовут тех, кто спускается в подземелья Толоса, — проявила неожиданные познания Азора.

— Точно, девонька.

«Вот это да!» Миха откинулся на локти, уставился в небо. Неужели его друзья — преступники Короны, взыскующие запретных сокровищ мертвого города? И как поступить ему, Михе Атмосу? По велению ума, говорящего, что надо держаться от Толоса Трижды Испепеленного подальше? Или по велению сердца, которое наполняет все тело шипучим восторгом и предвкушением чуда?

Надо было послушаться ума.

8

Толос напомнил Михе Грань. Главным образом людьми, их лихорадочными повадками татей, выставленным напоказ оружием, скрытностью. Здесь все, от кабатчика до извозчика, не говоря уже о настоящих искателях удачи, ходили по острой грани закона. Каждый курган, каждая яма могли скрывать запретное наследие древних. Саман, Хамон и Валит, которые даже в ценах на соль не могли сойтись сотни лет, по отношению к недрам Толоса были едины. Всякого, кто алчет знаний Тарту или сокровищ Ночной Орды, ждет каторга. Пытарей-могильщиков это не останавливало.

Селиться в пределах старого городища было запрещено, да никто бы и не стал по доброй воле. Немногочисленные приютные дома жались поближе к землям виноградников. Вдоль границы Толоса жили кочевыми стоянками, по образцу диких тангу. Каждая стоянка со своим законом, своими понятиями, своим вожаком. Стоянки перебивались охотой, разрешенными промыслами, и хотя ежу было понятно, что они служили основным пристанищем могильщиков, Пепельная Стража смотрела на них сквозь пальцы. Здесь, как и в Кагалыме, все были повязаны родством, подношениями, тайными услугами.

Миха с друзьями прибились к одной из больших стоянок. Заправлял здесь всем человек по имени Аркча.

— На железного болвана твоего Аркче плевать, — говорил он, сплевывая коричневой от чинги слюной. — Хочешь у моего костра греться, плати. Хочешь картошки, строганины, опять плати. Хочешь ночью спать спокойно, Аркчу не забывай.

Был Аркча низок, горбат, косил на левый глаз. Сила в нем, несмотря на ущербность, чувствовалась немалая. В своем синем от татуировок кулаке он держал две дюжины мужиков и два раза по столько баб. Шесть из них, как выяснилось, приходились Аркче женами. Самой младшей из них Азора помогла в первый же день ободрать тушку зайца.

Аркча, умевший появляться как гриб из-под земли, вырос у локтя Дана, наблюдавшего за разделкой вместе с Михой.

— Девку береги, — буркнул вожак. — Лучше в мужское переодень. Была доча у Аркчи, украли прямо от костра. Хорошая была, чуть помладше вашей.

После эпизода с зайцем Аркча стал заметно теплее относиться к команде «Молотобойца» и даже снизил побор. Но на все разговоры о старом городище, тайных тропах и постах Пепельных отвечал одинаково: «Аркча охотник, не пытарь. В Испепеленном не Аркча охотиться будет, на него охота будет. Такой беды Аркче не надо».

В окрестностях Толоса ночь и день пусть неохотно, но сменяли друг друга. Михе, с детства привыкшему к дням и ночам, длившимся по полгода, быстрый бег солнца по небу был еще в новинку. Его завораживали синие сумерки, затапливающие холмы кисельной дымкой. На чутких звериных лапах они крались вдоль границы стоянки, отпрыгивали от костров, крутили куньи хвосты на шапках сторожей.

Миха потянулся, подкинул дров в костер. Поднял голову и уперся взглядом в пряжку чужого ремня. На пряжке чеканный герб — скрещенные факел, меч и кирка. На ремне фляга в оплетке, моток бечевы, а там, где носят обычно нож, удивительное дело — лопатка с коротким черенком. Края лопатки отточены до бритвенной остроты.

— Пустишь погреться, земляк? — спросил у Михи хозяин лопатки.

Миха кивнул, косясь по сторонам. Дана, Дериха или Тинкина не было видно. Вот незадача.

Человек, усевшийся напротив, был одет в грязно-серый плащ поверх обшитого железом ватника. Текучими движениями, пронзительным взглядом напоминал он Михе Мая Сургу, да и вообще Снежного Следопыта. Только Следопыты носили бороды, чтобы уберечь лицо от укусов ветра, а этот, когда снял платок, прикрывавший рот и подбородок, оказался гладко выбрит. На голове у него была круглая железная шапочка.

— Я Борос, — сказал он, протягивая обветренную руку.

— Миха.

— Новенький здесь? — Борос кивнул в сторону «Молотобойца», нависавшего над стоянкой. — На нем приехали?

— Ага.

— Что ищете в Толосе, Миха?

Разговор очень походил на допрос. Миха, как назло, не знал, что можно говорить, а что нельзя. На его счастье за спиной раздалось шарканье и кашель, и к костру подсел дед Ойон и с ним Азора.

— Это Азора, а это Ойон-атын, — Миха обрадовался передышке. — Они тоже приехали со мной.

— Мы артисты, — сказала Азора, подвешивая над костром котелок с водой.

Дед Ойон высыпал рядом с ней горсть картошин. Видно, ходили к женам Аркчи за провизией.

— Артисты, значит.

— Нуда.

Азора взяла три картошины и принялась ими жонглировать. К картофелинам присоединился раскладной ножик, неведомо как оказавшийся в ее руке Он раскрылся в полете, блеснуло лезвие, и с картошек полезла кожура. Плюх, и первая из них очищенной полетела в котел. Миха тут же подхватил еще одну и бросил Азоре. Та кивнула: бросай еще. Вот уже в воздухе вместе с ножом целых восемь картох.

— Жонглеры, стало быть, — Борос перевел взгляд на деда Ойона. — А ты, уважаемый?

— А я судьбы предсказатель, — Дед Сова достал маленький холщовый мешок. — Могу и тебе предсказать.

— Не погнушаюсь твоими словами, Ойон-атын.

Дед потряс и опрокинул мешок. Миха совсем не удивился, что фигурки из него выпали сплошь незнакомые.

— Тот, за кем ты всю зиму гонялся, — сказал дед Ойон. — Ты его сегодня возьмешь. Подельник его предал, тебе донес про тайную заимку.

Борос молчал и внимательно слушал. Дед Ойон поворошил фигуры.

— А вот того, что ты задумал, делать не надо. То, что ты себе забрать хочешь, о чем все мысли твои, добра тебе не принесет. Знаю, за камень, упавший с небес, великую цену дают скупщики из Стеклянного Города, но велика его тяжесть, не вынести тебе.

— Довольно, — оборвал старика Борос. — По нраву мне ваше искусство, господа артисты, но засиделся я, надо и честь знать. Скажите напоследок, трое ваших друзей, которых я не застал, они каким ремеслом хлеб добывают?

— Они Дорожные Рыцари, — сказала Азора. — Мы их наняли охранять нас в дороге.

— Знать, неплох ваш заработок.

— Не жалуемся, сударь. Не желаете отужинать с нами?

— Рад бы, да служба зовет. Бывайте, привет от меня Аркче.

Кивнул всем, задержал взгляд на фигурках деда Ойона и растаял в сумерках.

Только принялись за картошку, к костру явился сам вожак. Дождался приглашения, присел.

— Вот вам, разговейтесь, — сказал он, протягивая Азоре полдюжины крупных вяленых рыбин на веревке.

— Принимаем с благодарностью, — поклонилась девушка. — И вы не побрезгуйте.

— Спасибо, доча, Аркче малость самую. Уже ужинавши, — принял от Азоры картошину, разломил пополам, обильно посолил. — Слыхал от моих караульных, к вам Старшина Борос заходил.

— Привет вам передавал, — вспомнил Миха.

— Каков миляга, — криво ухмыльнулся Аркча. — На чай не звал?

— О ком речь? — Дан, склонившись над плечом Михи, протянул свою неимоверно длинную руку, сцапал картофелину из котла и тут же с руганью принялся катать ее по снегу.

— Дан, сейчас по рукам! — возмутилась Азора.

— Да, милая, задай ему, — с другой стороны возник Дерих, предусмотрительно вооруженный кривозубой вилкой.

— Я всем сама положу! А руки вообще мыли?!

— Какое там мыли, — присоединился Тинкин. — Весь день они в земле ковырялись.

Веселая перепалка прервалась, все посмотрели на сквайра.

— Ты, друг хороший, язык бы придержал, — веско заметил Аркча. — Здесь на месте Аркчи Борос Урта сидел, Старшина Пепельных. У него до тех, кто в земле ковыряется, особый интерес.

— Да я что…

Дан ловко заткнул рот сквайра половиной горячей картошки. Тот замычал и заухал от жара.

— Нам друг уже дал совет: за черные вешки не заходить, лопат и прочего шанцевого инструмента на виду не держать, — сказал Дан Аркче.

— Тогда вот еще один тебе совет, — ответил вожак. — Дел с вашим другом, которого «брадобрей Толоса» стороной не обошел, не иметь. Бедой от него пахнет. Спасибо тебе, доча, за угощение, пошел Аркча.

Вожак стоянки поднялся, опираясь на приклад ружья, затопал прочь. Все смотрели ему вслед.

— Где это он нас с Латом успел углядеть? — задумчиво пробормотал Дерих.

— Надеюсь, что только он.

— Хороший человек Аркча, — сказал дед Ойон. — Еран-ману.

— Что такое еран-ману, дедушка Ойон?

— Есть еран-ману, люди сердца. Есть ертын-ману, люди долга. Сейчас плохие времена, людей долга рождается больше, чем людей сердца. Аркча, он человек-еран, с землей близок, птицу понимает и зверя. Борос человек-ер-тын, как белые охотники из Кагалыма. Холодно у него в груди, Лед легко его возьмет.

— А мой отец, значит… — глухо произнес Миха. — У него холодное было сердце?

— Сердце твоего отца остыло наполовину, когда он твою мать потерял. А другая половина замерзла в ночь, когда он думал, что тебя волки взяли. Если бы не это, не достался бы он Хозяевам. Плохо получилось, что смогли они настоящего, сильного еран-ману к себе забрать. Другой не вывел бы их из Кагалыма.

Если бы не Азора, Миха бы уже разрыдался. Так держался еще кое-как.

— Получается, я во всем виноват? — Голос его дрожал.

Дед Ойон вздохнул.

— Никто не виноват, Миха, — сказал он. — Разве что старый, глупый и усталый Дед Сова.

Закряхтев, Ойон-атын поднялся и зашагал прочь от костра и стоянки, в сторону укутанных темнотой холмов. Его сгорбленная фигура подернулась пеленой, из глаз Михи все-таки хлынули слезы.

— Не знаю, о чем вы тут пререкались, — сказал Дан. — Но я бы поел, в животе бурчит.

— Я схожу за водой, — подскочила Азора.

— Тинкин, проводи.

— Слушаюсь! Азора, дорогая, можешь на меня опереться.

— Ты сам на свою палку обопрись, от тебя сивухой так и прет. Еще упадешь, меня за собой потянешь, — пререкаясь, они удалились в сторону ручья.

Дерих подсел к Михе и протянул ему кусок ветоши, испачканной машинным маслом.

— Тебе, малый, в глаз, кажется, что-то попало, — прогудел он. — На-ка, утрись.

Миха посмотрел на грязную тряпку и рассмеялся сквозь слезы. Хорошо, когда рядом друзья.

9

Перевалило за полночь. Михе не спалось. Над головой вращались звездные колеса, вдали перекликались сторожа стоянки, от костра тянуло живым теплом. Сын Атмоса то так, то эдак крутил слова деда Ойона, ворочался и жалел, что не спросил у тангу, почему тот винит себя в случившемся. Само собой получилось, что Миха начал думать о том, что Ойон до сих пор не вернулся из своей прогулки к холмам.

«Надо бы сходить, узнать, не случилось ли чего с дедом». Страх, шептавший, дескать, случиться может, Ми-хан, и с тобой, смело невесть откуда налетевшим куражом. Миха сам не заметил, как обнаружил себя крадущимся вдоль границы стоянки. Каким-то чудом ему удавалось двигаться так бесшумно, что бывалые сторожа не оглядывались, даже когда он проходил в двух шагах. Впереди Миха услышал голос Аркчи, замер, припал к земле.

Вожак обходил посты вместе с двумя подручными — Гулей и Рябым. Рядом с Михой остановились они для разговора.

— Слыхали новость? — спрашивал Аркча. — Бая Шороха накрыли вместе с дружками и хабаром.

— Да ну? — удивился Гуля. — Давно?

— Да только что. Сват Калины вернулся из-за вешек час назад, рассказывал, что видел — Шороха грузили на сани болтами истыканного.

— Вот уж свезло Старшине.

— Куда там, «свезло», — плюнул Аркча. — Свои дружки Бая заложили, п-подельнички. Даром, что ли, гнусавый этот, Алай, все к сестре Бороса бегал, ведьме бровастой. Приворожила она его, а потом и братец ее Алая в оборот взял.

— Знаем мы, каким местом Алая приворожили, — гоготнул Рябой.

— Да не ты ли сам к тому месту дорожку искал? — подковырнул Гуля.

— Я ж Бороса позлить хотел, для смеху.

— А чего не слюбились? Не глянулась ей рожа твоя рябая?

— Да я тебе, Гуля, сейчас…

— А ну, — вмешался Аркча, и подручные разом притихли. — Ты, Рябой, чтобы про ведьму бровастую думать забыл. Не в Боросе дело, хотя и в нем тоже. Сестра его в малолетстве еще в курганы ходила, в подоле таскала костяшки нелюдские домой. Мать ее била поначалу, а потом рука у нее начала сохнуть. Околдовала ее девчонка, до смерти довела.

— Говорят, волос у нее нет, как у братца ее. Одни брови густые от матери, что у сестры, что у Бороса. Все остальное «брадобрей» прибрал.

— Аркча про Алая Шороху сразу сказал: не связывайся с южанином. Гнилые они, порченая кровь. Да чего там уже, — махнул рукой вожак. — Не слушал Аркчу Бай. Он же звал Аркчу за небесным камнем, он со своим подельником старым, Латом Червяком. Только не пошел Аркча. И Баю сказал: тяжел осколок неба, перевесит удачу Бая. Вот и вышло, как сказал. Нет больше Шороха.

— Знатный был могильщик. Хабар весь Пепельные прибрали?

— Уже и поделили. Алая лопаткой по горлу, чтобы не болтал, в комендатуру письмецо. Так, мол, и так, разбойным проделкам известного осквернителя могил Бая Шороха положен надлежащий конец. Сам преступник оказал сопротивление и при попытке к бегству был застрелен из табельного оружия вместе с сообщниками. Полный перечень награбленных ценностей прилагаем к сему письму: медный сол чеканки Второго Наместника и глиняный черепок с неразборчивым рисунком. Более ничего ни на теле, ни подле него обнаружено не было.

— Глиняный черепок, — заржал Рябой. — Нет, Гуля, слыхал? Да там в землянке одной «чечевицы» было солов на семьсот, думаю, если по ценам саманских скупщиков. Бай за все годы пустым ни разу не возвращался.

— Теперь уж совсем не вернется. Ладно, будет языки чесать. Дальше пошли.

Миха подождал, пока вожак с подручными удалятся на порядочное расстояние. Вскочил и резво потрусил к гряде холмов, опоясывающих Толос с запада. Бежал Миха с удивившей его самого скоростью, ноги его будто совсем не касались земли, не вязли в снегу. Стоянка, оставшаяся по правую руку, вскоре превратилась в зыбкую цепочку огней, а затем незаметно и растаяла вовсе. Не успев оглянуться, Миха обнаружил себя поднимающимся по склону пологого холма. На удивление, он не чувствовал ни холода, ни страха. Даже волчий вой, обычно приводивший его в ужас, не вызвал желания немедленно броситься обратно на свет человеческого жилья. Нутром Миха чувствовал, воют не волки Хозяев Кагалыма, охочие до живого тепла.

Поднявшись на вершину, Миха глянул по сторонам и увидел на соседнем холме деда Ойона. Рядом с ним — Миха прищурился — стоял незнакомый тангу.

Незнакомец был гораздо выше деда Ойона, да и вообще любого тангу, которого видел Миха. Да что там — настоящий гигант. Роста ему добавлял и остроконечный шлем с парой рогов. Одет был тангу как знатный северный воин с картинок в книге Руста — в долгополый обшитый железом халат с двумя родовыми флагами-учэг на шестах за спиной. На левой руке у него был маленький овальный щит с изображением полумесяца, правой он перебирал узелки на «говорящем шнуре», привязанном к рукояти сабли.

Воин слушал деда Ойона, почтительно наклонив голову, а Миха недоумевал. Откуда взялся тангу, наряженный, будто на дворе времена Орды? На трепещущих словно крылья флагах-учэг — полумесяц и растянувшийся в прыжке волк. На левом флаге белый, на правом черный. Лунные Братья — злой Сай Олах и добрый Тугри Олах.

Тангу дослушал Деда Сову, поклонился и пошел вниз по склону. Навстречу ему поднимался огромный белый волк. Воин потрепал волка по лобастой голове, вскочил ему на спину. Снял шлем и помахал им деду Ойону. Длинные седые волосы рассыпались по его плечам, и Миха понял, что воин стар, куда старше даже Ойон-атына.

Воин снова облачился в шлем. Волк в два прыжка оказался на вершине противоположного холма, за плечами его хозяина взошла луна, оказавшись точно между рогами шлема.

Миха вдруг понял, что всадник этот сам Кан Великий Тангу. Мысль показалась ему такой невероятной, что он подскочил на месте и от этого проснулся.

10

«Вот это сон. Все как наяву. Аркча, Рябой, дед Ойон, всадник на волке».

Обострившийся слух Михи донес до него звуки возни со стороны паровоина. «Неужели кто-то забрался на «Молотобойца»?» Прижимаясь к мерзлой земле, Миха пополз на шум. Мимо него, сгибаясь под тяжестью тюков, проскочили Дан, Дерих и Тинкин. Их торопливые сборы и привлекли внимание сына Атмоса.

«Куда это они направляются?»

Увлеченный любопытством Миха последовал за друзьями. Окликать их он раздумал сразу, похоже, что ночной поход был делом сугубо потаенным. Еще наругают и пошлют обратно спать. Нет уж.

К несчастью, двигаться так же бесшумно, как во сне, не получалось. Пришлось Михе увеличить разрыв между собой и замыкающим Дерихом. Благо потерять компанию из виду он не боялся, Дан, даже пригнувшийся для скрытности, был заметен издалека.

Маршрут, выбранный командой «Молотобойца», был явно тщательно продуман. Сначала они круто взяли в сторону холмов, от города, и Миха подумал, что сон повторяется. Вскоре, однако, трое друзей принялись забирать к окраинам Толоса, стараясь пробираться низовьями и избегать открытых участков.

«Все-таки собрались лезть под землю», — с замиранием сердца подумал Миха.

Незаметно они оказались в пределах запретного города. По дороге стали попадаться одиночные обвалившиеся постройки, каменные столбики с неразборчивыми надписями. Глаз различал натоптанные тропинки, от которых друзья держались в стороне. Луна тем временем повадилась прятаться за тучами, отчего возрос риск потерять Дорожных Рыцарей из виду. Миха прибавил шагу.

Развалины обступали все плотнее. Миха уже приноравливался различать в нагромождениях обломков былые формы. Каменные шатры Орды, возведенные подневольными саллахами на засыпанных пеплом фундаментах Тарту. В глубине земли, под ними, лежит седая древность, Град Философов, павший под натиском заморских завоевателей. Все, что от него осталось, — расколотые каменные пеньки, верхушки ушедших в землю погребальных башен, на которые полагалось водружать умерших.

На каждом шагу теперь из-под ног взлетала черная пыль. Даже сугробы в Толосе были припорошены пеплом. Потерять троицу было теперь легче легкого. Они постоянно петляли, ныряли в развалины, шли то быстрее, то медленнее. Миха догадался, они проверяют, нет ли за ними слежки. Удивительно, но ему пока везло.

Очередной раз свернув за Дерихом, Миха не увидел никого. Обвалившиеся стены таращились слепыми оконцами. В былые времена здесь поработали метательные орудия, каменные ядра до сих пор валялись под ногами, треснувшие, поросшие черным мхом. Дан, Дерих и Тинкин пропали, сгинули среди развалин.

Что-то ударило Миху сзади по ногам. Беспомощно взмахнув руками, он упал на спину. Железное острие прижалось к его шее, прокалывая кожу.

— Миха, ты? — с безграничным удивлением спросил Тинкин.

Он стоял над сыном Атмоса. Высунувшееся из палки Тинкина лезвие грозило оставить Миху без кадыка.

— Я, — прошептал Миха.

Было очень страшно. Он никогда не видел сквайра таким.

Рядом с Тинкиным появился Дан. При виде Михи он выругался на незнакомом языке. Сквайр подался назад, лезвие с щелчком спряталось обратно в Осу. Тинкин протянул Михе руку, помог встать.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Дан.

Он взял Миху за грудки и немного потряс. Зубы Михи лязгнули.

— Я… Я пошел за вами.

— Зачем?

— Мне… Я хотел… Мне было интересно.

Дан встряхнул Миху еще раз и оставил в покое. Лицо его сморщилось от чрезмерного умственного напряжения.

— Отправим парня обратно? — спросил Тинкин.

— Куда? А если попадет на Стражу? Или на могильщиков? Сам сгинет и на нас наведет.

— Не с собой же его брать?

— Связать и здесь оставить не дело. Не по-человечески выходит, — рассуждал вслух Дан.

Михе не нравилось, что о нем говорят, как о вещи. Но возмущаться было явно не ко времени. Не за мерзлой картошкой друзья отправились в запретный город.

— Или все-таки связать? — Дан подмигнул Тинкину.

Если бы Миха чуть лучше знал Дана, то понял бы — Дан все уже решил. Теперь он лишь припугивал Миху, чтобы тот в ответственный момент делал, что скажут, а не путался под ногами.

— Не надо меня связывать!

— Тогда запомни два правила. Первое — молчать, если не спрашивают. Второе — говорят бежать, бежишь. Говорят прыгать, прыгаешь.

— И пусть несет мои мешок, раз так, — добавил Тинкин.

— Главное, Миха, — Дан понизил голос для убедительности, — обо всем, что ты сегодня увидишь и услышишь, никому. Ни Азоре, ни деду Ойону. Вообще никому. Понял?

Миха кивнул. Страх еще боролся внутри с радостью, но радость потихоньку побеждала. Эх, знать бы заранее, чем дело обернется.

Раздался тихий свист. Дан кивнул Тинкину. Тот взвалил на Миху свой мешок, прокрался вдоль стены и заглянул в проем. Махнул рукой, мол, давайте сюда, и сам нырнул в дырку. Дан с Михой последовали за сквайром.

За проломленной стеной их ждали Дерих и Лат Червяк. Дерих при виде Михи раскрыл рот, а Лат ткнул в сына Атмоса пальцем:

— Его брать уговора не было.

— Теперь есть, — Дан не был настроен спорить. — Дерих, братка, сделай одолжение, помолчи сейчас. Потом поговорим. Лат, меня беспокоит последний кусок пути, за вешками. Ты уверен, что идти будет безопасно?

— Уверен, — кивнул Червяк. — У Пепельных сегодня праздник. Большого могильщика взяли со всем хабаром. Сегодня Старшина всем своим выдаст послабление.

— Удачно совпало.

— Я постарался. Могильщика того, Шороха, сводил на днях за небесным осколком на восточную окраину. Кроме меня те места мало кто знает. А потом научил его подельника про осколок и тайную Шороха заимку Пепельным донести. Вот его и повязали.

За спиной Червяка Дерих скривился.

— Слыханное ли дело, чтобы могильщики так легко друг друга Страже сдавали? — засомневался Тинкин.

— У меня с Шорохом свои, давние дела. Из-за него, можно сказать, я в Кагалым и загремел. А подельника его я нашел, как убедить, есть способы.

— Ну, будет, — оборвал беседу Дан. — Если Лат говорит, что идти безопасно, пойдем. Одной мы ниточкой повязаны, чего теперь метаться.

Когда Дан, Лат и Дерих исчезли в проеме, Тинкин наклонился к уху Михи.

— «Ниточкой повязаны» — особые слова меж нас троих, — прошептал он. — Дан тебя за своего держит, так что мотай на ус. Значат они — «Лату не доверять, смотреть за ним в оба».

Миха Лату и так не доверял. Пробудившееся у сына Атмоса чутье на ложь подсказывало: Червяк не лжет, но и всей правды не говорит. Про свои дела с Шорохом он обмолвился на случай, если кто-нибудь, тот же Аркча, который был в курсе всех слухов вокруг Толоса, поведал друзьям, что Лат водил Бая за небесным осколком.

«Погоди, откуда я знаю, что Шороха взяла Стража? Выходит, разговор, подслушанный во сне, были наяву?» Будто отзываясь на мысли Михи, засияла вовсю луна, и лучи ее выхватили один из камней Кана, стоявший у них на пути. Голова у него была отломана во время штурма, а из земли перед мордой волка торчал шест с черной тряпкой наверху.

— Черная вешка, — пояснил Дан. — За ней любой Страж может без предупреждения садануть в нас из самострела. Не то чтобы до вешек они особо церемонятся, но за ними костяки могильщиков попадаются не в пример чаще.

— Не бздеть! — Дерих махнул рукой с пистолем. — Пошли!

— Все чисто, — поддакнул Лат. — Пепельных нет. Вон там у них обычно засада. Я еще вечером камушек оставил неприметный. Если бы они здесь прошли, камушек бы сдвинули.

— Давай, значит, вперед, — сказал Дан. — Коль так уверен.

Червяк не стал артачиться, пошел за вешку. Друзья потянулись следом. Засады и правда не было, прошли чисто. Миха обернулся на камень Кана, не оживет ли тот. Тинкин стукнул его по плечу:

— Ты чего вертишься? Беду увидеть хочешь? Плохая это примета.

Дан шикнул на них, приложил палец к губам. Дальше полагалось хранить молчание.

Внутри каменного шатра с обвалившейся крышей они сделали небольшой привал. Пожевали вяленого мяса. Миха чувствовал, что впереди главная часть ночного путешествия, друзья набираются сил.

Лат расстелил на земле самодельную, углем по выдубленной коже, карту.

— Мы туг, — ткнул он обломанным ногтем. — Здесь, здесь и здесь есть подходящие норы для спуска. Одна — старый могильник, две получились, когда обрушился акведук. В какую идти, надо тебе решать, Дан.

— Спросим у Чаши.

«Это как?»

Дан достал из своего мешка сверток, размотал дерюгу. Миха беззвучно ахнул. В лунном свете засияла золотом Чаша Мира.

«Но ведь в Пароме Дан вернул Чашу барону Окол-Вериге!»

Дан поймал взгляд Михи, полный недоумения. Усмехнулся.

— Удивлен, да? Будем надеяться, что барону или бунтовщикам, если они взяли Паром, не пришло в голову хорошо поскрести Чашу. Друз, конечно, мастер, из меди и позолоты соорудил побрякушку один в один.

— А ты думал, мы на Турнире уродовались, чтобы Чашу так просто отдать? — гоготнул Дерих. — Ищи дураков.

Дан поставил Чашу на землю и наполнил ее водой из фляги. То ли причиной тому был лунный свет, то ли свойство Чаши, но вода сияла в ней, как расплавленное серебро. Тинкин вынул из рукава и протянул Дану длинную портняжную иглу. Дан взял ее двумя пальцами и опустил в Чашу. Против ожиданий игла не утонула, а встала в воде стоймя.

— Так, — с видимым удовольствием произнес Дан.

Все склонились над Чашей, едва не стукаясь лбами. По воде побежали круги, серебряные блики заметались по лицам. Игла медленно погрузилась в воду, но не пошла на дно, а зависла. Повисев некоторое время, она «легла» и начала вращаться по кругу.

«Точно стрелка компаса», — подумал Миха.

Вращение иглы постепенно замедлялось, и наконец она застыла, подрагивая. При этом она еще и сдвинулась ощутимо ближе к одному из краев Чаши. Лат тут же проверил заданное иглой направление по карте.

— Все ясно, — сказал он. — Пойдем под землю через могильник.

11

Вопреки опасениям Михи никаких трупов в могильнике не оказалось. Все, что могло рассыпаться в прах, рассыпалось, да еще и грабители потрудились. Единственное напоминание о тех, кто когда-то лежал здесь, — грубые изображения полумесяца и бегущих волков на расколотых плитах саркофага.

Достали заступы и под руководством Лата раскидали нагромождение каменных обломков. Под ними обнаружился лаз, уводящий вглубь, под могильник.

Из тюков появились железные каски с закрепленными на них масляными фонарями. Михе каска не досталась, зато ему поручили нести клетку с парой дремлющих канареек.

— Смотри в оба, — велел Червяк. — Внизу случаются места, где воздух отравлен. Канарейки почуют раньше нас, начнут биться. Сразу кричи.

Дерих разлил масло в фонари, запалил фитили. Все впятером обвязались веревкой. Лат с неожиданной для его габаритов легкостью спустился в лаз. За ним Дан, следом Дерих, Миха и Тинкин.

Желтые пятна света метались по стенам лаза, выхватывая непонятные метки давно сгинувших могильщиков да черные потеки. Загадочно мерцала Чаша в ладонях Дана. Миха смотрел то под ноги, то на нахохлившихся канареек. Сам дышал осторожно, будто пробуя на вкус затхлый здешний воздух.

Лаз, по которому местами приходилось ползти на корточках, вскоре расширился, и Миха с удивлением понял, что туннель, в который они вышли, в далеком прошлом был целой улицей. Под ногами угадывались остатки плит мостовой, в стенах перемежалась разная кладка — когда-то здесь стояли дома. Червяк подтвердил наблюдения Михи:

— Когда эрвидоры разбудили вулканы, целые кварталы похоронило. Орда прямо поверх отстраивалась. Изрядная часть города от землетруса под землю ушла. Железный Дворец Опустошителя, по слухам, целиком провалился, как стоял, так и сгинул. Одна дыра осталась, на ней Кантангу Башню Ночи построил. Как ее обрушили, так дыру завалили.

— Нам направо, — сказал Дан, указывая на Чашу.

Добрую версту шли по руслу погрузившегося под землю акведука. Дан поделился из прочитанного, что построенный еще во времена Философов акведук доставлял горячую подземную воду из ключей, питающих Сплавицу. Тарту обрушили его за ненадобностью, их машины добывали тепло из самых глубин земли. Совсем скоро они наткнулись на следы их работы — им стали попадаться узкие, немыслимо глубокие колодцы, из которых поднимался пар.

— Сами машины Безликих редкость, — сказал Лат. — Их порушили или разобрали и растащили по мастерским Россыпи. Но в некоторых труднодоступных местах, я слышал, попадаются.

— Лучше нам те места миновать, — заметил Дерих. — Много я слышал про изделия Тарту, и ничего хорошего от встречи с ними не сулили.

Чаша привела их на развилку, где решено было сделать небольшой привал. Долить масла в фонари, обсудить дальнейший маршрут.

— Игла указывает на запад, — сказал Лат, вновь расстилая свою карту. — Места знакомые. Нам бы их лучше обойти.

— Чего так?

— Во времена Орды там были подземные кузницы саллахов. В наследство карлики оставили ловушки, иные действуют до сих пор. Нам бы сделать крюк да пройти через район старых казарм. Там поспокойней.

— Я бы предпочел не отклоняться от пути, указанного Чашей, — сказал Дан.

— Хозяин — барин. Тогда ступаем гуськом, сторожко. Без моей команды ничего не делаем. Веселая прогулка кончилась.

Первая ловушка попалась им через полверсты. Лат жестом велел остановиться, приложил палец к губам. Указал на плиты пола впереди. В камне змеились мерцающие прожилки.

Червяк подобрал увесистый обломок и бросил на необычные плиты. Раздался звук, как будто разбилась тарелка. С угрожающим шорохом воздух рассек стальной полумесяц, подвешенный на маятнике. Он появился из одной стены и скрылся в другой. Если бы на его пути попался кто-нибудь, развалил бы пополам.

Жестами призывая к молчанию и тишине, Лат показал, что на ноги надо обуть холщовые мешки, тюки подхватить так, чтобы не звякнули. Впятером, замирая по первому движению Лата, крались по мерцающим камням. Когда миновали опасное место, Червяк сказал только:

— Срабатывает на звук.

Дальше был восьмиугольный бассейн с темной густой жидкостью. Лат не стал объяснять, в чем угроза, просто увел их в сторону. В одном месте пришлось ползти, каменные ухмыляющиеся маски на стенах, по словам Червяка, умели плеваться огнем или стальными язвящими стрелками. В другом загасили свет и пробирались на ощупь.

Перед узким, как кишка, коридором Лат сильно заколебался. Но игла в Чаше звала туда, а обходных путей не было. Лат достал из мешочка на поясе вязанку старых монет с квадратной дыркой в середине. Снимая монеты по одной с веревки, он подкидывал их, ловил в ладонь, а после катил по полу в коридор. Сузившимися глазами Лат следил, как катится, как крутится и падает монета.

— Идти точно за мной, — сказал он. — Один неверный шаг, стены сойдутся и нас всех подавят, как квашеную капусту.

Червяк повел их от монеты к монете, бросая перед собой новые. Шаг за шагом они преодолели коридор и оказались в круглом зале. Когда-то здесь была большая городская площадь. Ее завалило во время извержения, а трудолюбивые саллахи, поселившись в недрах Толоса, вновь расчистили и превратили в развязку подземных путей. Потемневшие от времени рельсы выходили из боковых коридоров и сплетались в середине зала. Опрокинутые разбитые тележки валялись подле них.

Здесь они наткнулись на следы войны. Тележки использовали как баррикады. Рядом лежали насквозь проржавевшие кольчужные фартуки саллахов, лишившиеся рукоятей боевые молоты и расколотые шлемы. Попадались черепа подземных карликов, человеческих костей не было. Победители забрали своих павших.

«Сражались, умирали, — думал Миха. — Выгрызали, небось, друг у друга каждую пядь. А теперь пыль одна лежит. Герои и трусы вперемешку».

Тинкин наклонился и подобрал железный ошейник. Удивительное дело, ржавчина, сожравшая остальные доспехи и оружие, ошейник пощадила. Приглядевшись, Миха заметил, что кругом тусклых металлических колец валяется немало. Застежек на них не было, как же их снимали-надевали?

— А никак, — ответил Дан на его вопрос. — Саллахи же в рабстве были, им ошейники прямо на шеях клепали.

— Если в рабстве, то чего они сражались? Сложили бы оружие, и все.

— Говорят, околдовал их Кан. Похитил сердца.

Миха вспомнил историю деда Ойона. Пригляделся к ошейнику в руках Тинкина. В железе виднелась четырехугольная выемка. С ней ошейник походил на оправу… для чего?

— Тинкин, бросил бы эту дрянь, не возился, — сказал Миха.

— Да, — поддержал Дан. — И в самом деле.

— Продать его все равно не получится, — обернулся Лат. — У ошейников дурная слава, перекупщики их не берут. Одно время валитские закупали, пытались в составе сплава разобраться, а потом и они перестали.

— Да мне, может, просто интересно, — Тинкин отшвырнул ошейник прочь.

Слова Лата подействовали на него больше всего. Ничем не брезговали могильные скупщики, а поди ж ты.

Игла тем временем указывала на едва заметное боковое ответвление. Притоптывающий от нетерпения Дерих махал рукой: идем, идем, идем.

Ответвление вело в тупик. В самом начале Лат указал на неприметную плиту в полу и велел обходить ее стороной. Обошли, столпились у стены в закутке пять на пять шагов. Игла упрямо указывала в стену.

— Кирку, — велел Дан.

Миха протянул ему инструмент. Дан поплевал на ладони, принял кирку и с маху врубился в кладку. Посыпалась щебенка, и без того тяжелый воздух наполнился пылью. К счастью, работать киркой пришлось недолго, за стеной обнаружилась ниша, в ней небольшой ящик из голубого металла.

Лат сунулся к нише, кивнул — все чисто. Дан бережно подхватил ящик и поставил его на пол. Следов ржавчины на нем не было, но металл ничуть не походил на тусклую сталь рабских ошейников.

— Эронова вещичка, — сказал Тинкин, бережно трогая резные уголки. — Я видел похожие на юге.

Лица друзей преобразились. Они проделали долгий и опасный путь, питаясь лишь слабой надеждой. Неужели цель достигнута?

Дан осмотрел и ощупал сундук, но не нашел замка. Тогда за дело принялся Дерих. Он ловко поддел крышку отверткой, и та подскочила, подброшенная пружиной. Все склонились над сундуком.

Внутри лежал огромный, размером с голову младенца сапфир, ограненный в форме сердца. На лицах Дана, Дериха и Тинкина отразилось искреннее недоумение.

— Славный, конечно, хабар, — выразил общие чувства Тинкин. — Но, Дан, разве мы камешек искали?

— Выходит, что его, — Дан водил туда-сюда Чашей, убеждаясь, что она с любого места указывает на сапфир. — Надо вынуть его и посмотреть, нет ли чего еще в сундуке.

Дан осторожно вынул камень. Дерих посветил в сундук, постучал по днищу и стенкам рукояткой пистоля.

— Пусто.

— Ладно, — Дан решал как всегда быстро. — Тинкин, хватай сундук. Как вернемся в лагерь, посмотрим на него внимательно. Я забираю камешек. Будем выбираться.

На доли секунды камень и ящик эронов целиком завладели их вниманием. Этим воспользовался Лат. Одной рукой он достал из тюка стеклянный шар, заполненный синей жидкостью. Второй зажал рот тряпицей. Размахнувшись, Червяк кинул шар под ноги Дану.

Из разбившегося шара во все стороны выплеснулись клубы синего дыма. Чуть вдохнув его, Миха выронил клетку с мечущимися канарейками и согнулся в приступе раздирающего грудь кашля. Не прошло и мгновения, как все четверо катались с хрипом по полу. Дан выронил сапфир, который подхватил Лат.

— Гад, — простонал Дерих. — Гнида.

Грянул выстрел из пистоля. Пуля свистнула над плечом Лата, который тут же бросился прочь. Следующий выстрел вырвал кусок мяса из его бедра, но Червяк даже не вздрогнул и не убавил скорость. Он пробежал по плите, которую велел обходить. Потолок с ужасающим хрустом просел. Тинкина, пытавшегося ползти за Латом следом, Дан поймал за ногу.

— Стой! Привалит!

Правду сказал. Спущенная с цепи ловушка с небольшой задержкой обрушила часть потолка, отрезав коридор от зала. Четверо друзей оказались в каменном мешке. Лат безнаказанно скрылся с их добычей.

Когда осел синий дым и пыль от обвала, Дерих, обессиленно валявшийся на спине, простонал:

— Надо же было так вляпаться!

12

Шли часы. Надежды не было никакой. Дан было запретил Дериху подливать масло в фонарь, огонь жрал драгоценный воздух. Потом опять принялись жечь свет, сидеть в темноте было нестерпимо.

Изучили каждую пядь сундука, в котором хранился сапфир. Ничего интересного. Пробовали ломать киркой стену, но наткнулись на сплошную каменную глыбу. Дерих по десятому разу разбирал и собирал пистоли. Тинкин делал вид, что спит. Миха пытался отвлечься, болтая с Даном.

— Дан, а откуда ты знал, что Чаша укажет путь к сундуку?

— Вообще это тайна. Но что-то подсказывает мне, друг мой Миха, для тайн сейчас плохое время.

ДАН ПО ПРОЗВИЩУ МОЛОТ, ВОДИТЕЛЬ «МОЛОТОБОЙЦА»

— Про сундук я не знал. Знал, что Чаша умеет быть проводником, но понятия не имел, куда она приведет. Секрет же Чаши я узнал — не поверишь, — когда еще лежал в колыбели.

У баров, моих добрых соплеменников, есть много обычаев, которые граждане Россыпи считают дикарскими. Один из них — похищение невест. Киваешь? Ну да, ну да, жены мастерового люда в таежных поселках со сладким страхом пересказывают друг другу истории об украденных девицах. Так вот, в тех историях едва ли наберется половина правды. Чаще всего невеста не имеет ничего против своего похитителя, в противном случае его ждал бы нож в спину или отрава в котелке. Горские женщины не уступают нравом мужчинам. Похищают невест, если между кланами вражда и отец никогда не отдаст дочь за сына врага. Часто жених хочет избежать назначенного за невесту выкупа, не у каждого найдутся меха и кожи, стекло и железо. Мой отец был кузнецом, он смог бы собрать выкуп, но на беду он полюбил девушку из Клана Сокола. Между Змеем и Соколом никогда не было мира. Выкуп пришлось бы платить кровью. Отец выбрал другой путь.

Безлунной ночью он забрался на высокий утес, где жили люди Сокола. Змей учит своих детей ползать по отвесным скалам, двигаться бесшумно и чувствовать врага кожей. Отец в темноте миновал часовых и отыскал дом своей избранницы. Они познакомились на прошлом празднике Хар Морхам и тогда же решили, что их сердцам суждено биться вместе. Через бродячих купцов отец известил ее, что придет. Дочь Сокола оставила приоткрытым окно спальни. Едва минула полночь, отец поднялся по стене и влез в окно.

Какого же было его удивление, когда вместе с возлюбленной он застал ее сестру и человека из дальних краев. Оказалось, не он один выбрал безлунную ночь, чтобы похитить невесту из отчего дома. Взгляд сестры его возлюбленной однажды пересекся с синими глазами стройного путешественника родом с Хребта, и с тех пор еще два сердца бились в любовной лихорадке.

Увы, все это выяснилось после того, как мой отец и южанин переломали друг об друга изрядно мебели и зазубрили свои ножи в напрасной попытке продырявить друг другу шкуры. В спальню на шум ворвалась челядь, и двое похитителей, прихватив невест, выпрыгнули в окно. Чтобы уберечься от разъяренных сынов Сокола, им пришлось объединить усилия. Вчетвером они принялись спускаться с кромки утеса, и тут один из братьев украденных невест сгоряча рубанул по веревке южанина.

К счастью, он был единственным дураком, и тут же оплеуха отца опрокинула его в снег. Ведь перерубишь не ту веревку, и дочь Сокола отправится в пропасть вместо поганого вора. Но южанина, летевшего вниз, уже ничто не могло спасти.

Кроме могучей руки моего отца. Он подхватил чужеземца, и до самого подножия утеса они опускались вместе. Там их ожидала летающая машина гостя из дальних краев, благодаря ей они ушли от погони.

Мой отец и человек Хребта расстались друзьями. Больше того, братьями. Они разделили хлеб и смешали кровь, как надлежит делать тем, чьи судьбы отныне связаны. Ведь мой отец спас южанину жизнь. В память о том они обменялись амулетами, хранящими от злого глаза, — «саллаховыми зраками», — Дан похлопал себя по груди. — Когда отца не стало, мать передала амулет мне. Мне было тогда семь лет.

Я на удивление хорошо помню отца. Он был похож на огнистого йотуна, какие водятся на юге. Такой же громадный, поросший черным волосом, с громовым голосом и необузданным нравом. При нем ярче горел огонь и никогда не бывало холодно, даже в самые суровые зимы. Он сажал на одно колено меня, на другое Дериха и рассказывал нам удивительные истории. Одну из них я запомнил особенно хорошо. Историю про сокровищницу Озерного Короля.

Эту историю поведал отцу его побратим, прежде чем взойти на борт своего авиона и навсегда отбыть на юг. По его словам, он годами собирал крупицы сведений о Лорде-Из-Озера. Ведь не было в истории Акмеона более таинственного человека. Что мы знаем о нем? Он явился ниоткуда в час нужды, если верить легенде, поднялся со дна в цветке хамонской лилии. Он объединил враждующие города и Ордена, Север, Юг и Серединные Земли, чтобы дать отпор Орде. Он своей рукой поверг Кана-Убийцу. Он укрепил мощь больших городов и учредил Турниры, залог свободы и процветания городов малых. Он жаловал верным своим вассалам земли и право карать и миловать в их пределах. Первым среди вассалов он дал Четыре Меча легатов и хоругви Опор Трона. Он был почитаем знатью, обожаем солдатами и любим народом. Он исчез в день своей Коронации, на четыре столетия оставив Акмеон без законного повелителя. Кем же он был, наш Исчезнувший Король?

Философы-толоситы утверждали, что человека узнаешь по его делам. Дела Короля незабываемы, но за ними не видишь человека, лишь предание. Король был одинок, ни друзей, ни возлюбленных, — таковы свидетельства его преданных союзников. Он никогда не показывался на людях без своего знаменитого шлема, чем рождал море всяческих слухов. Никто никогда не видел его лица. Даже по меркам того героического времени он был непревзойденным бойцом. Свидетельства о его владении магией и связи с Сердечными Камнями противоречивы и недостоверны. Король покровительствовал искусствам, и его указом были учреждены четыре Королевских Театра — Оперы, Балета, Масок и Кукол, но сам он побывал лишь на их открытии и ни разу не посещал представлении. Повсюду покров загадки и тайны.

Впервые упоминания о сокровищнице Короля встречаются в записках знаменитых путешественников того времени. Озерный Лорд интересовался бытом дальных феймов и охотно принимал в дар заморские диковины. Ни одна из них не была обнаружена в королевском дворце после Исчезновения. Также не найдены были многочисленные трофеи, привезенные из походов на Толос и в южные леса. Дары послов древних Народов, о которых сохранились записи в дворцовых книгах, тоже исчезли. Не говоря уже о доспехах и оружии Короля.

— Ты все-все запомнил из рассказов отца? — удивился Миха.

— Нет, что ты. История, рассказанная отцом, была куда более туманна. Уже потом я восстанавливал ее, как мозаику, кусочек за кусочком. Мне изрядно помогли книги, подаренные отцу побратимом. По ним я учился читать. То были старые, ныне запретные издания, в которых историки немало места уделили загадкам, связанным с Исчезнувшим Королем. Еще в детстве я заразился жаждой поиска, желанием раскрыть величайший секрет, — Дан усмехнулся. — Не скрою, что с возрастом я охладел к секретам, но воспылал к самим сокровищам.

Главное же, чем побратим вознаградил отца за спасение, — тайна Чаш Мира. Он не сказал, как и откуда добыл ее. Лишь поведал, что в уплату за тайну пообещал разделить ее с человеком, с которым свяжет его судьба. Так мой отец узнал, что каждая из четырех Чаш указывает путь к предмету, могущему привести владельца к сокровищнице Озерного Короля. Мы с Дерихом, по простоте своей, думали, что таким предметом будет карта, — закончил историю Дан.

МИХА АТМОС, СЫН АЛАНА АТМОСА

Раз выдалась оказия послушать истории (о причине оказии Миха старался не думать), сын Атмоса решил узнать у Дана, как тот обрел потерянного брата.

— Дан, послушай…

— Нет, ты послушай. Мне не мерещится?

Дан встал и подошел к завалу, поманил Миху. Не прошло и мгновения, к ним присоединились Дерих и «спавший» Тинкин.

Сомнений быть не могло. С той стороны завала доносилась отчетливая возня, глухие удары и скрежет.

— Неужели помощь?

— Помощь, не помощь, а порох держи сухим, — Дерих взвел курки пистолей, отошел к стене. — Вы там тоже не стойте, мало ли, кто роет.

Совет Дериха сочли разумным. Отошли и взяли оружие на изготовку. Миха за неимением такового схватил кирку.

Огромный валун в центре задрожал от взрыва, по камню побежали трещины. С той стороны завала к делу подошли с обстоятельностью бывалых саперов.

— Как бы совсем своды не обрушили, — почему-то шепотом сказал Дерих.

Под натиском с обратной стороны валун рассыпался, и из дырки показалось измазанное лицо Аркчи. Он обвел искателей сокровищ суровым взглядом и, не сказав ни слова, исчез в дыре. Вместо него появилась мордашка Азоры, сдувающей со лба локон.

— Что стали, могильщики? — весело спросила она. — Ползите ко мне.

Спасать их пришли Аркча с двумя подручными, с ними Азора и дед Ойон. Дан сунулся к Аркче с благодарностью, тот мотнул головой:

— Ее благодарите. Уговорила, — и, махнув рукой, горько: — Слово Аркча давал не ходить под землю, нарушил из-за девки вашей.

— Азору поблагодарим. А нашли нас как, дорогой Аркча?

— Он вывел, — ткнул пальцем в деда Ойона хозяин стоянки. — Шаман ваш. Не знал Аркча, что девка его ученица.

Дан удивился, как и подслушивавший Миха.

— Ты почему решил, что Азора у Ойон-атына в ученицах?

— Да кто бы не решил, когда увидел, как она валуны оттаскивала. Там, где Рябой с Гулей вдвоем не справлялись, девка в одиночку камни ворочала. Сильная, видать, будет шаманка.

— Ой-ой, — сказал Дан и покосился на Азору.

Миха вспомнил, как его подруга поднимала на плечах директора Театра Кукол с двумя помощниками. Тогда он подумал, что видит хитрый фокус. Получается, на самом деле поднимала.

Кто-то ткнул Миху под ребра так, что он аж подскочил.

— Не хочешь мне спасибо сказать? — это была Азора. Она казалась обиженной. — За чудесное спасение? Если бы я не заметила, что тебя у костра нет, и Аркчу бы не уговорила в Толос идти, где бы ты сейчас был?

— Спасибо, — промямлил Миха.

Азора подставила щеку. Миха, не веря своему счастью, клюнул ее губами. Азора обхватила его за шею, прижалась.

— Больше, слышишь, не уходи так. Не бросай меня, — прошептала она. — Обещаешь? Обещаешь?

— Если я в следующий раз возьму тебя с собой, кто же будет нас тогда спасать?

— Обещай, — настаивала Азора.

И Миха, конечно, пообещал.

13

След Лата, найденный с помощью деда Ойона и Аркчи, вел в Виноградники.

— Хорошо, что он не в Ключи подался, — говорил Дан. — Там прыгнул в полоз, и фюйть! Ищи его потом.

— Ему нужно ждать Хозяев, — объяснил Ойон-атын. — Хозяева придут с севера.

Дан с друзьями не хотели знать, что за Хозяева у Лата Червяка. Им достаточно было вернуть украденный камень. У Аркчи одолжили сани и помчались на запад по худой дороге. Миха увязался с ними на правах полноценного участника подземного приключения. Азору, несмотря на громкие протесты, оставили на стоянке вместе с Ойоном. На санях бы ей не нашлось места.

В пути им попался санный поезд, идущий в Причалы. В осажденный бунтовщиками Паром отправили подкрепление. Угрюмые стрельцы, пара «громовых саней», дюжина латных с заглушёнными котлами на волокушах. Миха долго оборачивался им вслед. Сердце чуяло недоброе.

Виноградники были построены на холме, из макушки которого торчала белокаменная колокольня. Поселок окружал добротный тын,переплетенный вдобавок железной «саллаховой лозой». С первого взгляда было видно, что обороняться местным жителями приходилось частенько.

У подножия холма их встретил сторожевой разъезд. Двое на йотунах, с ними трое конных. Все при ружьях и палашах, в обитых железом стеганках и отороченных мехом шлемах. По нездешним смуглым лицам Миха догадался — наемники.

— По какой нужде едете? — спросил старшой. — Подорожная имеется?

Про подорожные их упредил Аркча. Дан подбросил серебряную монету, она исчезла в варежке старшого. Наемник подобрел.

— Мы сами конуру ищем, — Дан косил под бывалого Пса Войны. — Присоветуете чего?

— С капитаном нашим поговори, Илем Мохнатым. Люди нужны. Только его нет, завтра вернется. На разбор с хамонскими поехал, память им освежить, чья здесь межа.

— Подождем, — кивнул Дан. — Скажи, старшой, не видали друга нашего здесь? Крупный такой, лысый, безбровый. Прихрамывает на одну ногу.

Старшой заколебался. Пришлось повторить фокус с монетой.

— Видели, как не видеть. Прибыл он с попутным извозом, в «Черном петухе» остановился. Торговал у кривого Гани йотуна, как видно, собирался в дорогу. Поторопитесь, если друга хотите застать. Сильно он спешил.

— Поторопимся, — процедил Дан. — Удачи тебе, старшой, и ребятам твоим.

— И тебя пусть не обойдет.

«Черного петуха», грязную, покосившуюся набок хибару, решено было брать по всем правилам осадной науки. Санями перегородили одну из двух прилегавших улиц. На второй стал Дерих с пистолями на изготовку. Тинкин был послан в обход, зайти с заднего двора. Дан взял на себя главный вход.

Миха расчехлил выигранный в Пароме лук. Дан хмыкнул и велел ему держаться в стороне. «Еще засадишь стрелу, куда не надо». Миха обиделся, но виду не подал.

— Раз, два, начали, — скомандовал Дан и ударом ноги распахнул дверь.

У хозяина, протиравшего посуду за стойкой, из рук выпала пивная кружка. Осколки звонко разлетелись в стороны.

Дан в три шага оказался у стойки, сгреб хозяина за нестираный воротник.

— Лысый толстяк у тебя живет. На руках каторжные меты. Где он?

Хозяин мотнул головой в сторону лестницы на второй этаж. Дан метнулся наверх.

Сидевший в санях Миха видел, как на втором этаже распахнулось окно. Грузная туша Лата перевалилась через подоконник, ухнула вниз, пробивая соломенную крышу прилегавшей к «Петуху» конюшни. Конюшню в плане штурма не учли.

— Дерих! Дерих, туда! — закричал Миха, показывая рукой.

Дерих уже бежал к конюшне, а из нее показался оседланный йотун, на плечах которого восседал помятый Червяк. В секунду он стоптал не успевшего выстрелить Дериха и понесся по улице вниз, к подножию холма, к свободе. На крыше конюшни появился опоздавший Тинкин. Дан впустую пальнул из окна вслед. Стонущий Дерих перекатился на живот, ударил в сердцах кулаком по земле.

За все время Миха не успел даже натянуть лук. Зато он забрался на сани и потому хорошо видел, что случилось дальше.

Раздался далекий грохот, не слишком похожий на выстрел. Черный предмет клюнул Лата в шею, и он кубарем слетел с йотуна. Зверь тут же остановился, сгорбился, упираясь мохнатыми верхними лапами в землю.

— Дерих, Миха, под сани! — кричал Дан из окна. — Тинкин, колокольня!

Миха послушно нырнул под сани. Дерих, хрипя от боли, полз к нему. Оса в руках Тинкина разложилась, удлиняясь в три, а то и в четыре раза. Получившимся гибким шестом сквайр ударил с разбегу о землю, перелетая на соседнюю с конюшней крышу. Побежал, ударом шеста выбил осколки черепицы, взметнулся в воздух. Таким необычным манером он бы меньше чем за пару минут добежал по крышам до колокольни, на которой Дан углядел стрелка.

Но и стрелок не терял времени. Он появился между балясин, удерживающих крышу колокольни, закинул за плечо диковинное ружье с длинным тонким стволом. Вытянулся всем худым гибким телом и прыгнул головой вниз. Миха ахнул.

В полете за спиной стрелка раскрылись крылья из тонких металлических трубок с натянутой между ними синей тканью. Как ласточка, он нырнул чуть ли не до самой земли, распахнул крылья во всю ширину, продев руки в петли. И, едва не встретившись со своей тенью, взметнулся в небо, где взял курс на запад и вскоре растворился без следа.

Дан опустился на корточки возле Лата, охлопал ладонями, разорвал на нем одежду. Из котомки на обширном брюхе Червяка достал замотанный в тряпки огромный сапфир и быстро спрятал под собственный фартук-кайелах. Могильщик не возражал. Его шея была пробита насквозь металлической стрелкой.

Вокруг собирались зеваки. Подошел Миха, помогая хромающему Дериху.

— Видал? — спросил карлик. — Это же «ласточка» была, снайпер из Оправы Сапфира. Далековато забралась по Лата душу.

— Спасибо, что не по нашу. А это как тебе, братец? — Дан указал на грудь Лата.

Слева, напротив сердца, виднелся совсем еще свежий, с засохшей сукровицей шрам.

— Били-били, не добили?

— Выглядит как ножевая рана. Но тогда наш друг должен был быть мертв, а он вон как прыгал. Тинкину на зависть.

Тинкин тем временем вернулся к саням и отчаянными знаками давал понять, что еще минута, и придется объясняться с людьми капитана Иля. Друзья поспешили прочь от мертвеца, доставившего им столько неприятностей.

14

Расставание вышло грустным. Аркча дал друзьям с собой в дорогу провизии, Азоре подарил кунью шапку, вышитую его женами косынку и бусы из заморских серебряных монет. Он вышел проводить их к началу дороги на Ключи, стоял, по обыкновению, опираясь на ружье.

— Куда путь теперь держите?

— В Ключи пойдем, друг, — сказал Дан. — Там погрузимся на полоз вместе с паровоином. Весну в Самане проведем, подлатаемся, нагуляем жирку. Летом в Пределе, сорок верст от Самана, Турнир. Нам туда дорога. Не хочешь заехать, поглядеть?

— Кабы и хотел, не сможет Аркча. Откочевывать будет, на юг пойдет, в степь. Подальше от старого города.

— Чего так?

— Неспокойно Аркче. Непонятные дела творятся. В Пароме, говорят, бунтовщик засел, каторжный Король Юрис Однорукий. На правом берегу оборону укрепляют, ждут помощи из Самана. Пепельные лютуют, у них двух человек зарезали. Ножом в сердце, неслыханное дело. Не иначе, со своими хабар делили.

— В сердце, говоришь, — нахмурился Дан.

«Думает про Лата Червяка», — понял Миха.

— Пойдет Аркча на юг. Степь Аркчу родила, степь Аркчу сбережет.

— Добро. Береги себя, Аркча.

— И ты себя береги, бар. И друзей своих. Доча, носи косынку, весна холодная выдалась.

— Обязательно, дядя Аркча.

Дан полез в кабину «Молотобойца». Извозчик, нанятый до Ключей, тронул сани.

— Хороший он, — сказала Азора, кутаясь в подарок Аркчи. — Доброе сердце.

— Хороший, — кивнул дед Ойон. — Еран-ману, сын земли.

Черные развалины на горизонте побежали назад и с ними маленький горбатый человек с поднятой на прощание рукой. Миха и Азора махали ему, пока дорога не обогнула холм и он не скрылся из вида. Из низких туч посыпалась ледяная крупа, на душе у Михи стало особенно тоскливо и пусто. Будто он оставил за тем холмом что-то важное, что-то, чему он пока сам не знал названия.

Глава III Новый враг, новый друг

июнь 400 года от Коронации

ВИГ БАРТЕЙ, ПЕС ВОЙНЫ

1

От желтых камней насыпи поднимался неповторимый кислый, родной запах железного пути. Привычно немилосердное в это время года солнце жарило вовсю. Виг снял сапоги, расстегнул и спустил гамбезон до пояса. Под голову он подложил бочонок с порохом и прилег у насыпи, прикрыв лицо ладонью. В его желтых кривых зубах дымилась самокрутка. Вигу было хорошо и покойно.

Его детство прошло на Севере, в Ключах, возле вокзала, носящего имя прошлого Наместника. Отец Вига работал грузчиком, мать рано умерла от чахотки. Виг с ватагой друзей целыми днями пропадали у насыпи. Они подстерегали немногочисленные пассажирские полозы, чтобы выпрашивать мелочь у солидных горных дел Мастеров. Редкое серебро делили с дракой, а медяки, бывало, подкидывали на рельсы — получались вытянутые лепешки. Настоящим праздником был выклянченный у проезжего Стрельца патрон, которым можно было славно бабахнуть под проходящим полозом. С тех пор минуло тридцать бурных лет, и бабахать Вигу приходилось частенько.

— Мешочник вернулся, — услышал он голос своего механика Леся. — Тебя спрашивает.

— А мне плевать, — беспечно ответил Виг, не разжимая зубов вокруг самокрутки. — Если ему надо чего, ведьмачьему отродью, пусть сам ко мне идет.

— Все бы тебе собачиться, Виг, — вздохнул Лесь.

— Подумай сам, какое мне дело до того, что Мешочник о себе мнит? Деньги нам платит его лордство. Приказы я, пусть через Мешочника, получаю тоже от него. Капитанский патент на что мне дан?

— Упрямец ты, Бартей. Курить, лежа на пороховом бочонке, это ты славно удумал. Не умнее, прямо скажу, чем злить Мешочника.

— Лесь, сам-то не гневи понапрасну. Пойди лучше, проверь котел. Чувствую, раз Мешочник здесь, скоро начнется.

Лесь не стал больше препираться, ушел. Несколько минут Виг блаженствовал в полудреме. Потом на него упала тень.

— Мешочник, — сказал Бартей, не убирая ладонь с глаз. — Только твое брюхо может все солнце загородить целиком.

— Время отдыхать, дорогой капитан, — елейно пропел Мешочник. — Время и работать. Подруга шепнула мне, что наши друзья близко.

Виг Бартей открыл глаза и посмотрел на лучшего из соглядатаев его хозяина. «Подруга» сидела у Мешочника на плече и подергивала хвостом, глядя на Вига. Вигу не нравилась эта кошка, слишком умная для простого животного, не нравился Мешочник, знавшийся с вещами куда худшими, чем его кошка, и не нравилась банда степных тангу, которых Мешочник приволок с собой.

Вигу нравились блестящие золотые солы, которые он получал по контракту наемника, южные женщины с оливковой кожей и темными волосами и мысль о маленьком домике в Бухте Скорби. Он купит его, когда закончится война и вместе с ней его контракт. Пресытившись душной южной любовью, он привезет в свой дом белокурую северянку, верную и немногословную, как его мать.

Она сплетет ему круглую соломенную шляпу, и Виг будет надевать ее всякий раз, уходя на рыбалку. Он никогда не был на рыбалке, но слышал рассказы о ней от бродников с Мирвы. Ранним утром, пока солнце еще прячется за морем, бывший наемник будет выходить на берег и забрасывать сеть. В нее набьются толстые ленивые рыбы-купцы, юркие угри и дивная рыба бичехвост. Виг вытащит сеть на берег, оглушит бичехвоста дубинкой, чтобы тот не воткнул куда не следует ядовитый шип. Проденет рыбам сквозь жабры веревку и отнесет добычу жене. Пока она будет ловко потрошить рыбу длинным узким ножом, Виг приляжет на часок в гамак и уснет под крики чаек и шепот бриза. Проснувшись от запаха свежесваренной ухи, он не будет помнить, что когда-то знал ведьмака и соглядатая по кличке Мешочник и выполнял его кровавые поручения.

— Твоя «подруга» не шепнула тебе, что делают с теми, кто понимает голоса зверей, в просвещенных городах Россыпи? — спросил Виг, натянув сапоги и поднимаясь с земли. — Многим славным лордам стоило бы поучиться у соседей.

Кошка вздыбила шерсть и зашипела на Бартея. Мешочник усмехнулся.

— Иные звери сами понимают человеческий язык, Виг Бартей. Я бы предостерег тебя заводить врагов среди них.

— Со своими врагами я управляюсь без советов, — Виг повернулся к Мешочнику спиной с татуировкой от шеи до крестца.

Нагая дева сжимала в страстных объятиях паровоина, причем сила объятий была такова, что машина раскалывалась на части. Подпись гласила: «Не пушки и мечи нас губят, а любовь».

Наемник присел на корточки и положил ладонь на рельсу. Прикрыл глаза. Металл пел, возвещая скорое прибытие полоза. «Подруга» Мешочника, как обычно, не соврала.

Виг поднялся, щелчком отправил под насыпь самокрутку. Расстегнул застежку гамбизона в паху и, не обращая внимания на Мешочника, оправился. Перед боем самое дело. Закончив, Виг повернулся, подобрал бочонок с порохом и, на ходу застегивая гамбезон, потрусил к «Рубаке». Тридцатилоктевая громада шагателя уже стояла под полными парами, Лесь подсуетился. Виг пнул несильно в бок сквайра Дима, дремавшего в тени паровоина.

— Подъем! — гаркнул Пес Войны. — Сквайр в гнездо! На боевую!

«А стены, — думал он, — стены в домике я выкрашу в белый цвет. Говорят, скалы в Бухте Скорби белого цвета».

Виг Бартей никогда не был на море, не видел, как оно бьется о подножия маяков города Никта. Но он очень, очень хотел туда попасть и увидеть.

2

«Золотая Стрела» мчалась под всеми парами. Когда до нее оставалось меньше полверсты, Виг тронул «Рубаку» с места и повел его вдоль путей. Состязания в скорости с полозом ему не выиграть, да и не нужно. Главное — не стоять, не прохлаждаться. Разгон «Рубаки», одной из самых тяжелых машин, снаряжаемых южными мастерскими, дело не быстрое.

Вслед за паровоином Вига тронулась с места банда Мешочника. То были степняки верхом на серых волках, лихой народ, в отличие от нынешних оседлых тангу сохранивший воинственные повадки предков. Улюлюкая и паля из ружей, они помчались наперерез «Стреле». Сам Мешочник с «подругой» остались наблюдать с безопасного удаления.

Вожатый полоза издалека заметил громаду «Рубаки». Распахнув клапаны, он поприветствовал Бартея свистом. Если ответит Рыцарь, значит, разглядел на трубе полоза кумач герцогской подорожной, пропуск «Стрелы» в Серединные Земли. Значит, уважает слово Анже Савина и даст полозу проехать беспрепятственно.

Виг Бартей ответил на свист залпом головного орудия «Рубаки».

Если бы наемник стрелял прямо в паровоз, могла бы не защитить и броня. Уж очень велика была встречная скорость полоза и снаряда. Но Бартей стрелял с умыслом напугать, а не сокрушить. Столб взорванной земли взметнулся у насыпи в ста локтях по ходу полоза. Ясный, как летнее небо, знак — стой, а не то будет хуже.

Вожатый внял. С визгом застопорились колеса, встали поршни. «Золотую Стрелу» тащило вперед, а волчья стая тангу с двух сторон вытягивалась вдоль состава. Слишком далеко, чтобы охрана «Стрелы» могла достать их из ружей или скорострелов. Но достаточно близко на случай отрезать дорогу беглецам. Сам Бартей тоже крикнул Лесю убавить обороты. Гонки за полозом, к счастью, не предвиделось.

Едва «Стрела» встала, как с головного вагона спрыгнул человек в мундире и с белым флажком. Бартей припал к оптической трубе, цокнул языком от досады. На груди солдата, капрала, судя по эполетам, блестела серебром цепь Мастера Братства Щита. Договориться с ним будет куда сложнее, чем с простым наемником.

Капрал отошел шагов на двадцать от полоза, остановился в ожидании. Бартей остался на месте. Пришлось капралу еще прогуляться. Виг распахнул грудные створки «Рубаки», чтобы солдат видел, с кем имеет дело. Быть вежливым не в тягость. Особенно когда сила на твоей стороне.

— Приветствую, господин Рыцарь! — крикнул капрал, прикладывая ладонь к козырьку начищенного шлема.

— Будь здоров, служивый, — ответил Бартей.

— Есть у меня до вас разговор, коль соизволите.

— Отчего не соизволить? — Виг достал заранее приготовленную самокрутку, просмолил языком. — Говори.

— Хотел наперед спросить, видна ли вам, господин Рыцарь, наша подорожная?

— Да что же я, слепой?

— А известно ли вам, что золотой обрез означает исключительную срочность?

— Положим, известно.

— Так почему, скажите на милость, вы из пушек палите, принуждаете нас остановливаться и терять время? Человек вы, я вижу, закону послушный, не разбойник.

Виг Бартей щелкнул огнивом, прикурил.

— Не просто послушный! — он поднял палец. — Я еще, капрал, на службе у закона нахожусь! Служу Рубиновой Оправе, имею чин и патент. Потому вас и остановил. Доведено до моего сведения, что «Золотая Стрела» перевозит трех злостных преступников под личиной честных граждан Россыпи. Требую, стало быть, их немедленной выдачи.

— Не может такого быть, — покачал головой капрал. — Если имеются у вас, господин Рыцарь, подозрения против наших пассажиров, прошу сообщить имена и основания. Не замедлю по прибытии в Хамон передать дело тамошнему городничему. А он уже разберется, по чьей это части, охранительного ведомства или, скажем, Друзей Порядка.

Вигу Бартею стало отчаянно жалко времени на препирания.

— Слушай, капрал, — он наклонился вперед, дымя самокруткой. — Кончай вилять, чай, не корову у тебя отсуживаю. Мне нужны трое россыпных. Я их с полоза сниму так или так. От тебя зависит, пострадает ли остальное вверенное тебе Братством Пути имущество с пассажирами или нет.

— Никого я снимать не дам.

— Не дури, капрал. Оглянись. Какая у тебя сила? Две баталии? Три? Два скорострела? Гранат, может, с десяток. Ты же мне даже броню не поцарапаешь. Слушай, — зашел с другой стороны Виг. — Я же сам служу, с пониманием. Скажи пассажирам выйти и построиться вдоль вагонов. Я в своих россыпных пальцем ткну, степнячки мои их приберут. Ты перед начальством чист, да еще полоз сбережешь. Медальку дадут. Пойдешь с повышением по Россыпи кататься, пузо растить. Тебе до пенсии сколько?

Капрал не ответил, плюнул демонстративно под ноги паровоину. Виг достал новую самокрутку, прикурил от первой.

— Капрал, времени тебе на раздумье — пока у меня самокрутка дымится. Не сделаешь как я сказал, ни тебе пощады, ни пассажирам. Садану по твоим из пушки, а полоз отдам тангу на забаву. Знаешь, какая у степняков с белыми людьми забава, капрал?

Капрал повернулся и, чеканя шаг, отправился к «Стреле». Виг Бартей без спешки дымил, глядя в прямую солдатскую спину. Может, одумается еще? Мараться в крови не хотелось без нужды.

Гремели и толкались шестерни в железном чреве «Рубаки». Окружившие «Золотую Стрелу» тангу пересмеивались и грозили бледным лицам в окнах кривыми ятаганами, размахивали связками человеческих зубов и отрезанных пальцев. Самокрутка Бартея тлела, отмеряя приближение неизбежной развязки.

КАПРАЛ ГАНЕК БРАВА, МАСТЕР БРАТСТВА ЩИТА

3

— Становитесь у окон! — командовал капрал. — Вижа и Мотыль — к скорострелу! Гранаты держать наготове! Без команды не стрелять! Лютый, давай в четвертый вагон! Кто-нибудь успокойте пассажиров во втором, пусть не путаются под ногами.

— Мастер, разрешите обратиться!

Ганек Брава повернулся на голос. Безусый лейтенант затрепетал под его взглядом.

— Обращайся, лейтенант, — разрешил капрал. — Только короче.

— К вам трое пассажиров.

— Отставить!

— Никак невозможно отставить, господин капрал. Разве что прикладами их обратно в купе затолкать.

— Разрешаю применить силу, лейтенант. Нет у меня времени на гражданских. Мотыль, твою мать! Куда ты тащишь скорострел?! Здесь, здесь ставь.

Лейтенант понурился, но сделал последнюю попытку достучаться до капрала.

— Они говорят, что полоз остановили из-за них, господин капрал.

— Отста… Что-о?! Что они говорят?

Троица, представшая перед капралом Бравой, выглядела необычно. Одетые как небогатые граждане Россыпи, они совсем не были похожи на северян. Среднего роста и средних лет костистый мужчина с торчащими в разные стороны рыжими волосами напоминал уроженца Оправы Рубина. Крепкий усач с седеющими висками был, капрал мог поручиться, родом из Серединных Земель. Третий своими бакенбардами и татуировками вовсе смахивал на островитянина.

Говорил за всех троих усач.

— Им нужны мы, — сказал он, указывая за окно. — Ни к чему устраивать кровопролитие. Мы сойдем с полоза и сами уладим свои дела.

Рыжий все порывался что-то сказать, но усач оборвал его решительным жестом.

Капрал размышлял недолго. Псу Войны нужны «трое россыпных». Вот они, сами спешат ему навстречу.

— Достойный поступок, господин хороший, — кивнул капрал Брава. — Почту за честь узнать ваше имя и имена ваших товарищей.

— Имена ни к чему, — вмешался рыжий.

Его лицо казалось Ганеку Браве знакомым. Эх, ему бы лишних пару минут, расспросить троицу хорошенько. Но времени кровавым Псом Войны как раз отпущено не было.

— Я провожу вас, господа, до дверей вагона, — сказал капрал. — При первой же возможности обещаю известить власти Оправы Рубина о происшедшем, вплоть до самого герцога.

— Да уж, не премините, — с невнятным ехидством поддакнул рыжий.

Его спутник досадливо дернул усом.

— Мы готовы идти, капрал, — сказал он.

ВИГ БАРТЕЙ, ПЕС ВОЙНЫ

4

Рука Вига оставила спусковой рычаг головного орудия. Похоже, капрал все-таки выбрал меньшее из зол. Вовремя. Еще мгновение, и Бартей разнес бы центральный вагон полоза.

Трое пассажиров спустились по откидной лесенке и направились к «Рубаке». Они или не они? Одному Мешочнику известно. Тангу потихоньку забирали троицу в клещи, те упрямо делали вид, что близость степняков их не беспокоит.

— Не нравятся они мне, — сказал сквайр Дим, наклоняясь к «уху» паровоина, свитой в раковину слуховой трубе. — Вид уж больно уверенный.

— Ты глянь, что Мешочник делает? — посредством той же трубы поинтересовался Бартей.

— Мешочник сжатый кулак кажет. Аж прыгает на месте от нетерпения.

— Наши люди, — кивнул Виг Бартей. — Держись крепче.

Паровоин угрожающе воздел руку с глефой. Тангу вскинули ружья и маленькие луки, целясь в трех обреченных пассажиров.

Летающая машина, похожая на смесь шаростата и валитской воздушной лодки, спикировала на «Рубаку» со стороны солнца. Выпущенный ею снаряд с оглушительным свистом и немыслимыми вензелями вонзился в головную надстройку паровоина и взорвался. Броню он не пробил, но такая задача и не стояла. Снаряд выбросил облако вонючего черного дыма, который совершенно ослепил команду «Рубаки».

Ругаясь на всех языках континента и на парочке островных диалектов, Виг Бартей попытался поразить летуна вслепую. Пушки паровоина не были приспособлены для стрельбы по летающим мишеням, взмахи глефы оказались безрезультатны.

Тангу, не теряя времени, открыли стрельбу по трем пассажирам полоза. Пули и стрелы бессильно отскочили от сверкающих граней. Один из пассажиров владел защитной магией Алмаза. Не прошло и мгновения, как и сила Рубина проявила себя. Рыжие волосы на голове другого пассажира вспыхнули, превратились в пламенную корону. С воплями тангу заметались, пытаясь избежать встречи с яростным огненным духом, в которого превратилась их недавняя жертва.

Летун описал круг над ослепленным паровоином. Из закрепленной под корпусом пушки вылетел гарпун и вонзился в локоть сжимающей глефу руки. По тросу, соединяющему летающую машину и гарпун, побежали молнии грозовых разрядов. Конечность «Рубаки» конвульсивно дернулась и повисла плетью. Из железных пальцев выскользнула глефа.

Десяток тангу вместе с волками превратились в пылающие комки, катающиеся по насыпи. Еще столько же разметала фигура в алмазных доспехах и немыслимо проворный боец с двумя топорами. Вожатый «Золотой Стрелы» воспользовался подходящим моментом, чтобы поддать жару в топку и оставить место встречи с наемниками. В считаные мгновения степь поглотила убегающий полоз, только мелькнула на прощание белая полоса дыма.

Виг Бартей разглядел неутешительную картину сквозь прорехи в черной завесе. Вокруг него вился летун, приберегавший еще неведомо какие сюрпризы. Тангу обратились в бегство. Мешочник пропал из виду со всеми своими ведьмачьими штуками. Трое пассажиров оказались крепкими орешками. Рыбацкий домик с белыми стенами представлялся особенно недосягаемым. Мертвому Вигу Бартею он точно не понадобится.

Оставив глефу врагам в качестве трофея, Бартей развернул «Рубаку» на юго-восток, в земли своего хозяина. К счастью, его никто не преследовал.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

5

Герцог Савина провожал «Рубаку» пылающим взглядом. Жар, исходивший от Лорда Рубича, ощущался даже на расстоянии в несколько шагов.

— Паровоин был самым слабым местом в нашем плане, — сказал Савина.

Якош Белин раскуривал трубку, присев на камни насыпи.

— У нас, оказывается, был план? — удивился он.

— Несомненно, — герцог, в котором клокотала нерастраченная боевая ярость, прошелся туда-сюда. — Мы же уцелели!

— Значит, наш план учитывал и это, — Лорд Алмаза потыкал черенком трубки вверх.

Летающая машина, обратившая в бегство паровоина, снижалась. Движущие ее по воздуху винты замедляли ход, но вытянутый пузырь гондолы удерживал машину от приземления. Ничего подобного барон не видел ни в Оправе Сапфира, ни в Россыпи.

— Признаюсь, план не был настолько всеохватен, — герцог Савина задрал голову, созерцая железное брюхо машины. — Думаю, мой друг, тебе стоит быть наготове. Мало ли что нам решат уронить на голову.

Уронили веревочную лестницу. По ней, суетливо перебирая руками в кожаных перчатках с крагами, спустился человек в синей робе и вязаной шапочке. Он предстал перед лордами и островитянином-дворецким — сутулый, худой и нелепый. Ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки. На лбу осталось пятно машинного масла.

— Приветствуем тебя, — торжественно сказал Анже Савина. — Приветствуем и благодарим.

— Зовут Друз, — невпопад ответил худой. Подумал и добавил, указывая в небо: — Я мимо летел.

— Очень благородно с твоей стороны было прийти нам на помощь, Друз, — присоединился к разговору барон Белин.

Друз махнул рукой. Мол, пустяк.

— От этих шагателей одни беды, — сказал он. — Пока летел, насмотрелся. Рыцари, едрена вошь.

Говорил Друз презабавно. После каждой фразы запинался, будто обдумывал свои собственные слова. После его лицо освещалось — хорошо сказал! Позже Белин разобрался, что такую манеру выработало у Друза непонимание окружающих. Друз искренне радовался, когда удавалось донести мысль до собеседника.

— Откуда летишь, Друз? — поддерживал разговор барон.

— Из Парома.

— Неблизкий свет. Давно в пути?

— Ага. Давно. Весной вылетел. Как бунтовщики Паром взяли.

Якош и Анже переглянулись.

— Вроде подавлен же бунт? — осторожно спросил Савина. — В газетах пишут, усмирили бунтовщиков.

Друз пожал плечами:

— Север в огне. Летел, не приземляясь. Страшно. Бунтовщики в Толосе. Роют могильники. Шли на Саман, в Пределе их саманская армия ждала. Я решил — на юг. Подальше.

— Здесь тоже не то чтобы особо спокойно. Война назревает.

Друз огорчился.

— Везде война. Куда деваться, непонятно, — он поднял тоскующий взгляд на свою небесную машину. Видно, размышлял, в какую сторону ему теперь повернуть рули.

Анже Савина доверительно коснулся локтя Друза.

— Мы, дружище, тоже против войны, — сказал герцог. — Ехали в Хамон на встречу с Наместником. Я, видишь ли, Лорд Рубина, хозяин Юга. А это барон Белин, Лорд-Защитник Серединных Земель. В нашей власти остановить любое кровопролитие.

В глазах Друза появился проблеск интереса.

— Так ваш полоз тю-тю. Как же вы до Хамона?

— Да вот сами гадаем, — развел руками герцог.

Барон сдерживал улыбку. В рождавшихся на ходу планах Савина нашлось место и для северного изобретателя.

— Вас трое. Весу пудов пятнадцать, — прикинул Друз. — Если балласт сброшу, грозолет вас потянет.

— Грозолет? Твоя машина?

— Ага, — Друз решился. — Вот что. Все, что не нужно, скидывайте. И давайте наверх. Летим в Хамон.

Изобретатель поднялся на борт грозолета последним. Он прижимал к себе кошку, серую в черных пятнах.

— Вот. Внизу бегала.

— Наверное, соскочила с полоза, — предположил Савина.

Кошка урчала и ласкалась к Друзу. Тот млел и чесал ей черную грудку. Якош Белин смотрел и смотрел на зверька.

— Сдается мне, — протянул он, — я совсем недавно видел эту или до крайности похожую кошку.

— Мне попадался в руки изданный в Хамоне сонник, — сказал герцог Савина. — В нем были описаны повторяющиеся видения. Увидеть, к примеру, дважды одну и ту же кошку — к скорым переменам.

Друз бормотал себе под нос и поворачивал грозолет на северо-запад, на Хамон. Кошка, не мигая, смотрела на Якоша Белина. Барону чудилось, что в ее изумрудных зрачках хранится недоступная тайна — знание будущего. Лорд Белин протянул руку погладить кошку. Ее шерсть поднялась дыбом, между шерстинками и ладонью барона запрыгали искры.

Громоздкое, похожее на ежа устройство в корме грозолета загудело и, оправдывая название машины, окуталось пучками молний. Винты пришли в движение, направляя грозолет, а с ним Якоша Белина, Анже Савина, Друза и Улгара навстречу будущему, навстречу скорым и неотвратимым переменам.

Глава IV Маска опустошения

март 400 года от Коронации

АЛАН АТМОС, СЛУГА ЧЕРНОГО ЛЬДА

1

С тех пор как его сердце сковало Льдом, Атмос перестал спать. Время от времени Алан впадал в короткое забытье, в котором он продолжал слышать мысли Хозяев и братьев по Начертанию.

Лежа на кровати ныне покойного управителя Виноградников, Алан узнал, что караван с пленниками прибыл в Толос. Атмос обратился мыслями к начальнику землекопов, убедился, что его работа близка к завершению. Он известил Хозяев и получил их одобрение переходить к следующему витку Начертания.

Алан Атмос открыл глаза. Спальня плавала в рассветном мареве. В дверях стоял Май Сурга.

— Передовая партия достигла Лестницы Упокоения, — сказал он.

— Я знаю. Отправь людей к Муриду Кассару. Пора.

Сурга ушел. Алан поднялся и подошел к распахнутому окну. Он обратил взгляд на восток. Там, за светлеющим изломом холмов, лежал мертвый город, скрывающий истинную силу Льда. Сегодня он вернет ее в руки Хозяев.

Санный поезд, в котором были Алан и Сурга, пересекся с Железноликими на окраине Толоса. Люди Кассара охраняли главный тракт, пока «Василиск» помогал бунтовщиками разорять укрепления виноградарей.

Сам Мурид в окружении лейтенантов ждал Атмоса возле черных вешек. Наемник знал, что ему предстоит, но живая половина его лица не выдавала ни малейшего волнения.

С тех пор как лорд Майра оскорбил и унизил его, Кассар искал возможность отомстить. Месть стала стержнем его существования, она заменила Кассару все прочие чувства. Ее жар давно остыл, с точки зрения Алана, Кассар был говорящим и ходящим трупом. Он умел притворяться перед людьми, выказывать остроумие или, скажем, пугать, но слугу Льда невозможно было обмануть.

Мурид Кассар умер в тот день, когда пощечина Стевана Майра отняла его честь вместе с половиной лица. Он не спешил в земли мертвых лишь потому, что намеревался непременно забрать с собой обидчика. Алан Атмос от лица Хозяев предложил ему сделку. Сила, достаточная, чтобы совершить мщение, в обмен на верную службу. Кассар недолго размышлял.

— Твои люди должны остаться здесь, — сказал Алан. — Дальше ты пойдешь один.

— С чего бы это? Они не хотят пропустить представление.

Пагос оскалился. Усмехнулась и Кровавая Лютия. Третий, Стеррано, остался невозмутим.

Атмос и Сурга обменялись взглядами. Пусть идут. Они не нарушат Начертание.

2

Центр Толоса превратился в гигантский раскоп. Пригнанные из Кагалыма землеройные машины за неделю сделали то, что и не мыслилось поколениям пытарей-могильщиков. Запретные глубины, целые кварталы, загнанные в бездну землетрусом, засыпанные вулканическим пеплом, бесстыдно обнажались железными ковшами и отвалами. Где не могли пройти машины, орудовали лопатами пленники и каторжане Юриса. С каждым днем котлован углублялся, пока передовая партия, ведомая старшиной Пепельной Стражи, Боросом Уртой, не достигла Лестницы Упокоения.

В древности, еще до вторжения Тарту, в центре Толоса возвышалась пирамида, на вершине которой хоронили правителей Града Философов. Лестница была высечена в одной из граней пирамиды, по ее ступеням поднималась погребальная процессия.

Толоситы верили, что история повторяется. Увы, не осталось никого из философов, чтобы засвидетельствовать их правоту. Автократор Тарту, уничтоживший жителей древнего города, повторил судьбу своих жертв. Когда флогероны обрушили ярость вулканов на Толос Проклятый, последний Тарту, прозванный Опустошителем, поднялся на вершину погребальной пирамиды. Под кипящим небом он встретил свою судьбу и вместе с пирамидой и центральной площадью Толоса опустился в недра земли.

Семьсот лет спустя слуги Льда пришли за ним и его наследством.

Вместительная клеть опустила Атмоса и его спутников на дно глубокой шахты. Они миновали отверстие, пробитое в потолке огромной карстовой пещеры, веками укрывавшей гробницу Опустошителя. Еще пятьдесят локтей спуска, и клеть замерла у вершины пирамиды. Здесь их уже ждал Борос и его люди.

Со времен войны с Каном и указа Озерного Короля, учредившего Пепельную Стражу, ничья нога не ступала сюда. Запрет блюли строго, даже вездесущие могильщики не в силах оказались его нарушить. Больше времени, чем на раскопки, у слуг Льда ушло на бесчисленные ловушки, окружавшие последнее пристанище Автократора. Наконец все труды позади.

— Отправь одного из своих наверх, — приказал Алан Боросу. — Пусть передаст, чтобы загружали первую партию пленников.

Клеть со Стражем, покорным Льду, уехала наверх. Алан осмотрелся.

Площадка на вершине пирамиды служила усыпальницей поколениям правителей Града Философов. Их хоронили стоя, внутри особенных бронзовых статуй исполинского роста. Статуи, изображавшие покойных, обкладывали хворостом и раскаляли до тех пор, пока тело внутри не обращалось в прах. Похожий обычай унаследовали Лорды Рубина.

Многие статуи погибли во время штурма Толоса армией Тарту. Другие не выдержали испытания временем. С тех, что остались, годы в пещере стерли черты мертвых правителей, оставив безликих и покосившихся истуканов. Неудивительно, что в свете масляных ламп, принесенных людьми Бороса, Автократор Тарту сразу выделялся среди своих предшественников.

Он стоял на том же месте, где века назад застала его Ярость флогеронов. На самом краю площадки, на верхней ступени Лестницы Упокоения. Плащ из металлических нитей укрывал плечи Автократора, нестерпимый вулканический жар вплавил нижнюю кайму плаща в камень. Руки последнего Тарту были подняты, словно перед смертью он хотел сорвать с себя Ледяную Корону.

Головной убор Опустошителя забрал несколько веков назад Кан, Великий Тангу. Он воспользовался его силой, чтобы покорить обезумевших эрвидоров, и сам стал рабом Льда, замкнув очередной виток истории. Очередной виток Начертания, как понимал теперь Алан Атмос, первый среди слуг Черной Звезды.

Все, что случилось тогда, все, что случится сегодня, было предрешено. Взвешено и просчитано древним разумом Хозяев, приведено в исполнение теми, кому они диктовали свою волю через субстанцию Льда. Неотвратимо, как их грядущее торжество над суматошной и бессмысленной жизнью Акмеона.

Немыми свидетелями триумфа пришельцев с Черной Звезды стояли позеленевшие бронзовые истуканы и среди них гвардейцы Автократора — в доспехах из кристаллических пластин и высоких конических шлемах, когда-то зеркальных, ныне потускневших, скрывающих целиком лицо. Они умерли, как и их повелитель, стоя, так и не выпустив из рук чудные ружья со свитой в ракушку казенной частью. «Червоточцы» Тарту, оружие чудовищной пробивной силы.

Добыв лишь одно древнее ружье, удачливый могильщик обеспечит себя до конца жизни. Но не ради «червоточцев» и других игрушек Тарту слуги Льда заняли Толос и превратили его в раскоп.

— Покажи нашим гостям армию Опустошителя, — приказал Атмос старшине Пепельных.

Борос Урта кивнул и запалил Свечу Тревоги. Размахнувшись, он кинул ее вниз, к основанию Лестницы. Темнота пещеры распалась под огненным шнуром. Взглядам Кассара и его лейтенантов предстала центральная площадь Толоса. Ряды металлических фигур, похороненных вместе с последним Тарту. Багряные отсветы гуляли по черной броне, вышедшей из кузниц не этого мира. Верная свита Опустошителя.

Кадавры.

Все в них было чуждо миру Солнца Милостивого и Вечного. Уродливый торс, отлитый в звездном металле, напоминал плод противоестественного слияния человека и членистоногого гада. Четыре суставчатые конечности, заостренные на конце, как косы, давали ему опору. В центре выпуклой головогруди таращилось носатое лицо с пустыми плошками глаз. Бока прорезали узкие темные щели.

Неподвижные ряды кадавров терялись во мраке пещеры. В нечеловечески безупречном порядке они выстроились перед своим мертвым повелителем.

— Сколько же их здесь? — прошептала Лютия.

— Достаточно, чтобы весь Акмеон, от Самана до Гнезда Восхода, пал перед их мощью, — ответил ей Стеррано. И добавил на языке, понятном только Атмосу: — Близится время расплаты, мои ушедшие братья.

— Книжник прав, — сказал Алан. — Но армии кадавров нужен полководец. Мурид Кассар, готов ли ты исполнить свою часть договора?

Все посмотрели на капитана наемников. Взгляд единственного глаза Кассара был направлен далеко за пределы пещеры кадавров. Кто знает, что он видел, о чем думал в тот момент?

— Я готов, — ответил капитан Кассар.

3

Наемник расстегнул ремешки, удерживавшие его железную маску. Он не стал ловить ее, и маска звонко ударилась о камень. Фальшивый рубин в глазнице разлетелся вдребезги.

Левая половина лица Кассара была изуродована застарелым ожогом в форме человеческой пятерни. Из глазницы, наполовину скрытой распухшим веком, таращилось незрячее бельмо. Кассар потрогал струпья, годами скрывавшиеся под маской, правый угол рта капитана дрогнул. Ногой он пнул свою железную личину, и та загрохотала вниз по Лестнице.

Мурид сделал три длинных, скользящих шага и оказался напротив последнего Тарту. Несколько мгновений он рассматривал его, наклонив голову. Не все уловили движение рук Мурида Кассара, которым тот разлучил Опустошителя с его маской.

Будто кто-то незримый выдохнул. Пирамида дрогнула. Тело Автократора просело, опало под плащом, расстелившимся по ступеням. В тот же момент рассыпались прахом стражи в зеркальных шлемах, только их «червоточцы» остались лежать поверх бурых горок.

Мурид Кассар вертел в руках маску Опустошителя. Сделанная из того же тусклого металла, что и панцири кадавров, она изображала плосконосое лицо, похожее на человеческое. Подбородок, лоб и скулы были рассечены тонкими бороздками. Ни ремешков, ни других креплений предусмотрено не было.

Капитан наемников перевернул маску. С обратной стороны она напоминала внутренности часового механизма. Множество зубчатых колес и шестерней, россыпь угрожающе длинных шипов по краям, вокруг щелей рта и глазниц.

Кассар задумчиво потрогал один из шипов пальцем. Повернулся, посмотрел на Алана Атмоса. Алан кивнул. Мгновенно решившись, Мурид Кассар прижал маску Опустошителя к лицу.

Маска издала низкое гудение, задрожала. Колеса и шестерни закрутились, вгрызаясь в плоть и кости Мурида Кассара. Из-под маски раздался стон, по шее капитана побежала кровь. Он уронил руки, однако маска осталась на месте, все плотнее прижимаясь к лицу. Кассар пытался кричать, но маска Опустошителя запечатала его губы. Он упал на колени, из щелей глазниц и рта сочились темные струйки.

Пагос и Лютия бросились к капитану, но их остановил Стеррано. Без слов, одним взглядом, который оказался тяжелее любых оков.

Мурид Кассар ползал на четвереньках. Он не кричал, не стонал даже, из-под маски не доносилось ни звука. Медленно-медленно капитан наемников поднялся и выпрямился во весь рост.

Борозды на маске налились синим светом. Разгорелись прямоугольные глазницы. Тихий металлический шелест пробежал по литым шеренгам кадавров. Мертвая армия приветствовала своего нового повелителя.

«Свершилось», — подумал Атмос. Или это была мысль Хозяев, смотревших глазами первого среди своих слуг?

4

Клеть с первой партией пленников опустилась к пирамиде. Их было больше четырех десятков, мужчин и женщин из Хлада, Граня, Парома, окрестностей Толоса. Их лица были покрыты копотью землеройных машин и грязью котлована, руки связаны, одежда разорвана в лохмотья. Все они были испуганы. Вооруженные короткими копьями Пепельные Стражи держали их в кольце.

Алан кивнул Маю Сурге. Тот за волосы вытащил крепкого мужика, по виду из недавних пленников, захваченных в Виноградниках. Следопыт разрезал веревки, стягивавшие руки пленника, и пинком отправил того вниз по Лестнице Упокоения. Свеча Тревоги к тому моменту догорела, и шеренги кадавров скрылись в темноте.

Оглядываясь через плечо, спотыкаясь и потирая запястья, виноградарь спускался по Лестнице. Он чуял подвох, но по команде Бороса Стражи взяли наперевес копья, показывая, что пути назад нет. Мурид Кассар следил за пленником светящимися прорезями маски.

Виноградарь исчез во мраке. До верхушки пирамиды доносилось его шарканье и неразборчивые ругательства. Потом он с лязгом ударился обо что-то, и стало понятно, что он достиг площади у основания пирамиды. Мурид Кассар поднял и сжал в кулак руку.

Борос Урта метнул вниз еще одну Свечу Тревоги. В красном свете стал виден пленник, потирающий плечо и ногу. Он застыл, пораженный зрелищем армии кадавров.

Кулак Кассара разжался. Нутро ближайшего к виноградарю кадавра с лязгом распахнулось. Стальной торс раскрыл посередине две створки, покрытые изнутри бесчисленными шипами и шестеренками. Нутро кадавра оказалось подобно пыточной машине, медленно перемалывающей человеческое тело. Коричневый иссохший остов последней жертвы соскользнул с торчащих шипов и, ударившись о камень, рассыпался в пыль.

Пленник отшатнулся в ужасе. Тело Кассара задрожало, глаза маски разгорелись. Нутро кадавра издало гудение и стук, пробужденные от вековой спячки колеса завертелись, натягивая провисшие цепи. С треском посыпались синие искры.

То, что случилось дальше, заставило всех пленников завопить и заметаться между копьями стражи. Древняя машина внезапно сорвалась с места, набросилась на пленника, подминая его под себя. Чрево кадавра с хрустом втянуло виноградаря в себя. Заглушая истошный вопль, сомкнулись створки. Дрожь машинного экстаза охватила исчадие Черной Звезды. Щели на его боках налились синим светом. Конечности заскребли по камню, оставляя глубокие борозды. Носатое лицо поднялось над туловом на гибкой шее-щупальце. Кадавр озирался по сторонам. Увидев Мурида Кассара на вершине пирамиды, он втянул шею и согнул лапы, припадая к земле.

Кадавр чествовал своего господина.

Ряды кадавров шевелились. Голодные чрева распахивались, нетерпеливо лязгали створками. Призрачное синее сияние плыло над площадью, выхватывая из темноты все новых и новых истуканов, готовых к трапезе.

Пленники кричали. Пленники умоляли, падали на колени, простирая к пленителям связанные руки. Алан Атмос смотрел на них, чувствуя, как неземной холод, рождаясь в его сердце, охватывает все тело. Ни жалости, ни сострадания. Ничего.

Наклонив копья, Пепельные Стражи теснили пленников к Лестнице Упокоения.

— Гоните их вниз, — приказал Алан Атмос.

Оглавление

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХОЗЯЕВА ГИБЛОГО КРАЯ

  Глава I Почетный пленник

  Глава II Сказки тайги

  Глава III Загадка рудника

  Глава IV Ночь ледяных ножей

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СОЮЗНИКИ

  Глава I Игра в завоевателя

  Глава II Король-каторжник

  Глава III Дорожные рыцари

  Глава IV Князь Таиз Фалин

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПЕРЕД БУРЕЙ

  Глава I Встречи с прошлым

  Глава II Песня небес

  Глава III Железный лик

  Глава IV Хранитель леса

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ВОСХОД ЧЕРНОЙ ЗВЕЗДЫ

  Глава I Зимний турнир (начало)

  Глава II Полоз в Хамон

  Глава III Снежные люди

  Глава IV Зимний турнир (окончание)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ТОЛОС ПРОКЛЯТЫЙ

  Глава I Судьба парома

  Глава II Толос

  Глава III Новый враг, новый друг

  Глава IV Маска опустошения