Детектив Франции. Выпуск 8 [Буало-Нарсежак] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Детектив Франции Выпуск 8
Лебрен Мишель Одиннадцать часов на трупе
ГЛАВА 1
ПЕРИПАТЕТИЧЕСКИЙ (АЯ) — прилагательное (от греч. «перипатетикос»). Имеющий отношение к перипатетизму: перипатетическая секта. Напр., тот, кто следует учению Аристотеля.Майская ночь. По темным аллеям Булонского леса неспешно катил «бьюик». За рулем сидел Бремез — младший по прозвищу Громила. Рядом примостился слегка побледневший, с пистолетом в правой руке Фредди. На заднем сиденье прильнули к боковым стеклам два других, не менее крутых, парня. Им было явно не по себе. — Передай бутылку, — потребовал Фредди. Ловко отковырнув колпачок, он хлебнул глоток виски. «Взбадриваясь» в свою очередь, водитель для удобства выпустил из рук руль. Грузная машина вильнула. — Эй, осторожней, не то размажешь нас по дереву! — Это при десяти — то километрах в час? — иронично огрызнулся Громила. Да ты дернешься сильнее, если я слегка врежу по тормозам. Но уж если месье дрейфит… — Ну ладно, ладно. В эту минуту их обогнал полицейский патруль. Четверо лихих ребят инстинктивно приняли чинные позы, сунув выпивку и оружие в ноги. Но фараоны пренебрегли представившейся возможностью вернуться с хорошим уловом, и их машина свернула на ближайшем перекрестке. Бремез — младший совсем сбросил скорость, лаконично процедив: — Ложись! Прибыли. Он мигнул фарами. Трое сообщников, предварительно разблокировав двери, пригнулись, исчезнув из виду. Все прерывисто задышали. Фредди, съежившись под передней панелью, держал пистолет наготове. При свете подфарников водитель различил неясный силуэт в кустах и в шепоте скривил рот: — Одна есть! По асфальту процокали каблучки, и фары выхватили из ночи девицу. Ее волосы отсвечивали рыжим, черное платье плотно облегало фигуру, декольте рекламно зазывало. На руке болталась сумочка. Она подошла вплотную со стороны водителя и наклонилась, опершись локтями о крышу машины так, чтобы щедро выставить свои основные достоинства. — Добрый вечер, — сказал Бремез. — Привет, детка! Прогуливаемся? Ты не прочь, если я запрыгну в машину? Знаешь, ты мне нравишься, такой милый… — Давай садись, — нетерпеливо прервал он. Она обогнула радиатор, потянула на себя дверцу и ногами вперед втиснулась в авто. «Бьюик» с ревом рванулся вперед, и девица вскрикнула. Фредди уже обхватил её ноги, один из сидевших сзади захлопнул дверцу, а второй заткнул барахтавшейся жертве рот. Фредди не упуская добычу, вылез из — под щитка и вырвал у девицы сумочку. Несмотря на кляп во рту, она заверещала сильнее. Машина стремительно мчалась, сворачивая направо и налево, стремясь сбить возможных преследователей со следа. Вырвавшись из Булонского леса и миновав первые дома пригорода Булонь, она выскочила на ярко освещенную магистраль. Но тут же нырнула в одну из примыкавших к ней темных улочек, где и остановилась. — Давай сумочку, — бросил Громила Фредди. При слабом освещении от приборной доски он, вывалив содержимое сумочки на колени, быстро оценил: — Платок, гребень, пудра, губная помада, ключи от машины… Ага, вот и бумажник. Черт возьми! — Что такое? — Чепуха, всего три тысячи…[1] Вот дешевка, ей бы сейчас… А ну, отпусти её, надо поговорить. Фредди приставил к груди девицы револьвер: — Закричишь — укокошу. Он с глушителем, так что никакого риска. Ясно? Девица с вытаращенными от испуга глазами кивнула головой. Вынули кляп, и она заговорила: — Хороши же, мерзавцы! — Это все, чем ты богата? — спросил Фредди. — Клянусь, ни франка больше! Можете обыскать, — плаксиво затянула девица. Фредди затошнило от отвращения, но Бремеза не так — то легко было обвести вокруг пальца. — Обыщи её. Посмотри в чулках. Дрожащими руками Фредди ощупал тело рыжеволосой, подняв юбку, обшарил ноги и сдавленным голосом выдохнул: — Ничего нет. Он поспешно прикрыл юбкой затянутые в нейлон ноги и опять выдохнул. Девица жалобно заныла: — Умоляю, отпустите меня. Обещаю, клянусь, никому не скажу ни слова. По меньшей мере уже три часа как без клиента, все, что заработала, вы отнимете. А на что мне питаться? А как я прокормлю своего малютку? А? Я же пощла на панель не по своей воле, а потому что не смогла нигде устроиться на работу! У меня ребенок на руках, трехлетний сынишка! Бедный ангелочек! Он спит сейчас дома, не дождавшись мамочку! О! Умоляю вас, месье отпустите меня! Если хотите, я готова для вас на все, тотьго пожалейте! Она шумно зарыдала. Заколебавшись, один из крутых парней прошептал: — Может быть… — Заткнись. Дай подумать, — оборвал его шеф. Процесс осмысления проходил в тишине, прерываемой лишь жалобными всхлипываниями жертвы. Затем Бремез переложил с колен обратно в сумочку все ранее вываленные из неё предметы, покрутил в пальцах три бумажки по тысяче франков, принадлежавших несчастной мамаше, и бросил их туда же. Пожав плечами, он с напускным цинизмом фыркнул: — Ну ладно, ты слишком ничтожная для нас добыча. Жаль тебя. Забирай свою сумочку и вытряхивайся. Можешь считать, что тебе здорово повезло. Фредди засунул пистолет в карман. Атмосфера в «бьюике» как — то разом разрядилась. Девица рассыпалась в благодарностях: — Нет! Неужели это правда? Вы меня отпускаете? О, какие же вы душки! Вы уверены, что не хотите немного позабавиться со мной? Я сделаю скидку, поскольку группа… — Да заткнешься ты, наконец? Проваливай и счастливого пути! Она схватилась за ручку двери, выглянула наружу и вздрогнула. — О! Неужели вы меня так запросто выбросите в открытом поле, вдали от всего! Я простужусь, и моя смерть будет на вашей совести! К тому же одна я боюсь! Ну будьте так добры, отвезите меня обратно в Булонский лес, заклинаю вас! Я уже переболела этой зимой азиатским гриппом, и мои легкие так слабы… Она с надрывом закашлялась. Фредди повернулся к шефу: — Можно было бы подбросить по пути… Он настороженно ждал поддержки со стороны сообщников. — Ну, что молчите? Ведь все равно по дороге… — Я за, — сказал один. — И я, — добавил другой. Не говоря ни слова, Бремез выжал сцепление и взял курс на Булонский лес. Успокоившись, рыжеволосая осушила слезы и снова принялась причитать. Выяснилось, что в восемнадцать лет её бросил подлый соблазнитель, надругавшийся над её наивностью, что родители — богатые буржуа — выгнали её из дому, что в Париже её, беременную, никто не брал на работу. После рождения сына она думала заново обустроить жизнь с честным человеком, но он оказался отъявленным негодяем и вынудил её пойти на панель. Луи — так звали её сутенера — сейчас сидит в тюрьме, а хозяйка дома грозит выкинуть её на улицу. — Если до завтра я не раздобуду двадцать тысяч франков, мне останется лишь утопиться вместе с малышкой Жераром! Ее рыдания удвоились. «Бьюик» остановился на опушке Булонского леса. Прежде чем отпустить безутешную Кармен, крутые ребята сбросились, собрав для неё двадцать тысяч спасительных франков. Взволнованная Кармен покинула их, добившись обещания, что если им захочется позабавиться, то они обратятся только к ней. Звук её каблучков скоро стих в ночи. Крутые парни долго сморкались, пока их шеф не сказал: — Это все не то, и пока что время потрачено зря! Насколько я понимаю, мы пошли на дело не ради того, чтобы подбивать дневной баланс! И вот двадцати кусков как не бывало! Ну до чего же мы умные! Всем от меня поздравления! — Послушай, — сказал Фредди, — не стоит трогать этих девиц. У них ни гроша за душой. Грабануть хорошую лавчонку — вот это да! К тому же все торговцы — ворюги! По ходу речи он нажал на спусковой крючок пистолета. Выскочила верхняя планка, обнажив сигареты. Бандиты закурили. Шеф, обдумав предложение Фредди, заявил: — Возвращаться ни с чем нельзя. Согласен на лавку. Пойдет? Все дружно одобрили, и машина снова двинулась в путь. Требовалась лавчонка, стоявшая на отшибе, предпочтительно в плохо освещенном квартале. Мнения разделились, но после непродолжительной дискуссии все сошлись на том, что лучше всего подходит итальянский продовольственный магазин, достоинством которого было отсутствие железной решетки и удобное расположение в достаточном удалении от комиссариата полиции. Вскоре «бьюик» доставил их к цели в темную и пустынную, как по заказу, улочку. Друзья — приятели прикончили виски и распределили обязанности. Шеф, которому принадлежала машина, решил, что он останется за рулем в полной боевой готовности для того, чтобы в случае малейшей опасности мгновенно сорваться с места. После этого он потерял интерес к обсуждению вопроса. — Я буду стоять на стреме, — предложил подельник номер один. — Как свистну — бегите! Напарник номер два и Фредди переглянулись в царившей в машине темноте. Честь кражи со взломом выпадала на их долю, и они с волнением восприняли это проявление доверия со стороны товарищей. Фредди запрокинул было бутылку, но оттуда не вылилось ни капли. Тогда он крепко сжал пистолет и решительно заявил: — Вперед! Лде отмычка? — Вот она! Они вышли из машины вместе с дозорным, который тут же забился в тихое незаметное место на почтительном расстоянии от магазина. Свет от далекого уличного фонаря холодно поблескивал цветом морской волны в витрине магазина. Зловеще отразились в ней и бледные, напряженные лица обоих крутых парней. Сообщник Фредди сунул отмычку в замок. Наверняка было плохо видно, потому что он повторял свой жест снова и снова, противно позвякивая при этом связкой. Наконец он нащупал замочную скважину, повозился некоторое время, и ключ нехотя повернулся. — Готово, — прошептал Номер Два, отступая от двери. Фредди решительно толкнул её. Хрустально зазвенели потревоженные стеклянные подвески. Лоб Фредди покрылся испариной, он грубо выругался, но вошел. За ним потянулся и приятель. Из предосторожности Фредди прикрыл дверь, предусмотрительно нейтрализовав завернутой в платок рукой висюльки. В лавке стоял взбадривающий запах салата «Ницца», сыра проволоне и салями. На добрую секунду дыхание у взломщиков перехватило. — Где касса? — Наверняка в глубине. Дай — ка зажигалку. Ее трепетное пламя высветило груды съестного: связки колбас, гроздья обвитых ленточками бутылок, горы сыров, сталактиты окороков, сложенные горкой пиццы, залежи спагетти, нагромождение даров моря и небоскребы из консервов. За этими монбланами припасов виднелась через проход касса со счетным устройством, которое после тяжких дневных нагрузок сейчас бездействовало. Пламя погасло. Раздался шепот: — Давай, но без шума. Они сделали не более двух шагов, как с ужасающим грохотом обрушилась пирамида консервных банок. Они замерли, готовые бесславно удрать, но, услышав лишь стук собственных сердец, вновь начали осторожно продвигаться вперед. — В квартире пусто, никакого риска, — тихо сказал Фредди. Именно в этот момент весь магазин залило ярким светом. В ночной рубашке возник сеньор Бенвенуто Сальвато — ре, пронзительно завопивший: — Мама миа! Что такое сучессо в моей боттеге? А ну, виа отсюда, канальи, а то я рассержусь! В минуту неотвратимой опасности Фредди вдруг обрел все свое хладнокровие, наставил на внушительное чрево торговца пистолет, с бравадой повел плечами и взвизгнул: — Руки вверх! И закрой пасть! Итальянец повиновался, но его поднятые руки уперлись в два солидных пармских окорока, подвешенных к потолку. Он схватил их и ринулся на обидчиков. При этом он смачно ругался сразу на двух языках, размахивая во все стороны своим могучим оружием, чем и вынудил ошарашенных грабителей с позором ретироваться. Они стремглав, мешая друг другу, выскочили на улицу. В ушах ещё звенели итальянские ругательства, когда они подбежали к уже отъезжавшему «бьюику» и, задыхаясь, ввалились внутрь. — На помощь! Айюто! — все ещё ревел Сальваторе. — Грабят! Убивают! Полиция! Фасады домов запестрели зажженными окнами. Мотор взревел, и «бьюик» покинул поле боя. Спустя несколько минут, уже на площади Трокадеро, крутые парни самокритично препирались: — Ну и дубины же вы! Так смыться! Надо было броситься на этого дядю и сбить его с ног! — Хотел бы я посмотреть на такого, как ты, хитрована на моем месте! — Я сидел за рулем. Должен же кто — то быть в машине или, по — твоему, нет? Без меня и моего хладнокровия вы сейчас сидели бы уже за решеткой. — Как же! И все же, если бы этот болван не ночевал в комнате при магазине, мы бы провернули это дело. — Хватит ныть! Сегодняшняя ночь послужит хорошим испытанием. Мы проявили все необходимые качества, что и требовалось доказать. Мало опыта, но это со временем пройдет. Следующий заход обдумаем во всех деталях, и о нас ещё заговорят. — Главное — оружие. Причем настоящее. — Достанем. Ну что, до завтра? Фредди не мог отсутствовать на завтрашнем семейном ужине. У Первого Номера оказалась лекция по химии перед зачетом. Номер Два «выгуливал девочку». Посему банда решила собраться в следующую субботу, которая, будучи кануном воскресенья, рассматривалась родителями как законный для отлучки день. «Бьюик» удалился, увозя Бремеза и парня по имени Фу — шар, жившего в том же квартале. Фредди Беррьен оседлал свой мотороллер и попрощался с Брансье, заковылявшим домой пешком. От встречного ветра стало холодно, и Фредди поднял воротник замшевой куртки. Насупив брови, он ещё раз прокрутил в голове события этой ночи и пришел к выводу, что ему повезло, так как он отделался всего лишь ударом окороком в правый глаз. Он улыбнулся, подумав об отце, строгом буржуа, весьма ретиво относившемся к вопросам репутации. «Если бы ты, отец, видел, что я вытворял сегодня ночью, ты бы упал замертво!» Фредди остановился перед домом, открыл своим ключом железную решетку и припарковал мотороллер в углу сада за клумбой неразличимых в темноте цветов. Он осторожно преодолел три ступеньки крыльца, толкнул застекленную дверь, ведущую в холл, зажег свет и посмотрел в висевшее в прихожей зеркало. Вокруг глаза багровел огромный синяк. «К утру почернеет», — подумал он. Фредди пожал плечами, решив, что впереди у него целая ночь, чтобы придумать убедительное объяснение появлению фингала, и поднялся по внутренней лестнице. На втором этаже небольшие настенные часы пробили три раза. Фредди на цыпочках прошел мимо комнат матери, отца и сестры. Улыбаясь, он вступил в свою комнату и зажег свет. Но улыбка сама собой исчезла с его лица, когда он увидел отца в халате, сидевшего с суровым видом в единственном в комнате кресле. Вторично — а может быть, и в третий раз за последние часы — его от страха прошиб пот, — Вот это да! Добрый вечер, отец! — сказал он, стараясь придать своему голосу выражение радостного изумления. — Добрый ДЕНЬ, Фредди. Можно узнать, откуда ты явился? Фредди с наигранной непринужденностью снял замшевую куртку, развязал галстук. — Значит, так, отец, мы с тремя друзьями пошли в кино, затем решили пропустить по рюмочке, и ты сам знаешь, как это бывает, слово за слово втянулись в спор и спохватились, когда был уже час ночи… — ТРИ часа. Фредди сделал примирительный жест. На него всегда производил впечатление пристальный и уверенный взгляд отца, и он был этим недоволен, полагая, что это все — отголоски детства. Мужчина он, в конце концов, или нет? В восемнадцать лет человек уже свободен. — Ну, если хочешь, пусть будет три. Вот так. — Теперь скажи, если мое любопытство не покажется тебе слишком нескромным, где ты заработал этот великолепный синяк? — Ты знаешь, такой дурацкий случай! Садясь на мотороллер, оступился, наткнулся… э… на смотровое зеркало. Да, да, именно так, прямо на него. Одурачить отца было трудно. Он поднялся, ростом ничуть не выше сына, немного смешной в своем халате с крупным рисунком, но тем не менее полный достоинства. — Отлично. Тебе уже восемнадцать лет, и ты знаешь, что детей находят отнюдь не в капусте. Я тебя предупредил насчет женщин, не так ли? И не будем к этому больше возвращаться. Ее имя? Фредди почувствовал себя лучше. В какое — то мгновение он подумал, а не догадывается ли отец о том, что произошло на самом деле. Но раз он верит в любовное похождение сына, надо было укрепить его в этом убеждении. — Отец, уверяю, что у меня нет девушки. Во — первых, я ещё слишком молод, и женщины не интересуются… — Она хоть недурна собой? — Но раз я тебе говорю… — Хорошо. Запомни, однако, раз и навсегда. Тебе разрешается отсутствовать до полуночи раз в неделю. Считай, что в эту неделю ты уже использовал свое право. Я требую, чтобы каждый вечер в десять часов ты был у себя в комнате, не так ли? С подружкой разберешься сам. И главное, никаких похождений с замужними женщинами. Понял? Ты же не хочешь, чтобы я отослал тебя в английский колледж, не так ли? О, эта манера завершать фразу традиционным «не так ли?»! Как это типично для людей с чистой совестью. Фредди сделал вид, что смирился. — Ладно, отец. Я больше не буду. — Всего доброго. И не читай всю ночь в постели. В твоем возрасте необходимо высыпаться. Фредди выждал несколько минут, чтобы дать волю обуревавшему его чувству досады. Он со злости пнул ногой стол, заваленный книгами, которые рассыпались по ковру. Затем он встал перед зеркалом, подмигнул здоровым глазом, прицелился в свое изображение из воображаемого пистолета и поклялся: — Ну и покажу же ему, кто я есть на самом деле! Всем покажу! Едва коснувшись головой подушки, он тут же заснул глубоким сном.Словарь Ларусс
ГЛАВА 2
ЛЮБОВЬ (от лат аmоr) — страсть одного пола к другому Поль сгорал от любви к ВиржинииСидя в автобусе по пути на свидание, Эвелин Беррьен не без удовольствия думала, что, если бы отец увидел её и догадался, чем она будет заниматься, он бы упал замертво. Дорогой папочка, он и не подозревал, что его дети стали взрослыми, а от одного известия о том, что его дочь спешит на любовное свидание, он бы задохнулся от негодования. Эвелин посмотрела на окаймленные бриллиантами часики — браслет, которые подарила ей мать на семнадцатилетие, и улыбнулась. На Елисейские поля она успеет вовремя. Напротив сидел юноша примерно её возраста с усеянным противными прыщами лбом и не отрываясь смотрел на её грудь, отчего в ней вспыхнула законная гордость. Она поглубже вдохнула, почувствовав, как напрягся лифчик. Лицо угреватого стало пунцовым. Он отвел взгляд и принялся пристально смотреть в окно. Чудесно светило солнце. На улицах, зеленеющих деревьями, прохожие замедляли шаги, глазели на витрины и обменивались друг с другом томными взглядами. Как славно чувствовать себя таким майским днем восемнадцатилетней влюбленной! Эвелин вышла из дома, как обычно, в два часа дня с тетрадками под мышкой, заявив, что отправляется в лицей. Оставив тетрадки у подружки, благосклонно относившейся к любовным забавам других, и слегка мазнув губы помадой, она тряслась сейчас в автобусе, свободная духом, но плененная сердцем, спеша к избраннику своей жизни. — Гм, — прокашлялся угреватый. — Вы уронили билет, мадемуазель, Она очаровательно улыбнулась, простив ему и прыщавое лицо, и галстук — удавку. Задумавшись на какую — то секунду о том, а смогла бы ли она полюбить его, она тут же ответила себе отрицательно. Впрочем, ей нравились мужчины старше её. Так, Ги было уже девятнадцать. — Спасибо, месье. Вы очень любезны. — Мгм, — поперхнулся её визави и снова уставился на пейзаж за окном. Эвелин закрыла глаза, улыбаясь предстоящим минутам. Позволит ли она на сей раз Ги поцеловать себя в губы? Она почувствовала, что краснеет до ушей, прикусила губу и взглянула на руки угреватого — красноватые, с чернотой под ногтями, нервно дергавшиеся. Она тут же сравнила их с руками Ги ухоженными, с розовыми ногтями, умевшими так сладко прикасаться к её волосам и талии во время танца… — Рон — Пуэн, — объявил остановку кондуктор. Она вскочила с места и ступила на выходную платформу. Подросток последовал за ней и перед зданием «Фигаро» рискнул заговорить: — Мадемуазель, наверное, прогуливается в такой чудный денек? Она обернулась и смерила его презрительным взглядом. Место этого парня было не на Ёлисейских полях, а среди автобусной публики. Жуй, коза, там, где привязана. — Вы отстанете от меня в конце концов? — Но… — Начнем с того, что я не свободна и иду к любовнику. Прощайте, молодой человек. Тот застыл на месте как соляной столб, а она гордо продолжала свой путь. Как и подобает настоящей женщине, она поставила на место своего преследователя. Если бы только отец видел её сейчас, он залюбовался бы тем, с каким изяществом она вышла из этой ситуации. Напевая, она подошла к кафе «Мадригал», быстро обшарила глазами открытую террасу. Она пришла первой. Выбрав подходящий столик, Эвелин устроилась поудобнее и безапелляционным тоном заявила подскочившему к ней гарсону: — Я жду кое — кого… Судя по глазам мужчин, она выглядела прекрасно. Но уже в следующее мгновение её вниманием целиком завладел подходивший Ги — красивый блондин в ладно сидевшем спортивном пиджаке. Он присел рядом и взял её за руку. Она вся сомлела. — Привет. — Привет. — Как дела? — Отлично. А у тебя? — Нормально. Они оба дурашливо рассмеялись и заказали томатный сок. Ги напустил на себя таинственный вид и сказал: — Послушай, поедем в одно местечко, там потрясные диски. — Согласна! Ги увлек девушку к своему «ягуару». Усадив её, он взялся за руль. — Так куда же мы едем? — поинтересовалась она. — Увидишь, это сюрприз. Она, закрыв глаза, вообразила, что покачивается в гондоле. Впечатлению не мешали даже резкие рывки автомобиля. Через несколько минут машина остановилась перед особняком. Эвелин вопросительно взглянула на Ги. — Родители в отлучке, — объяснил он. — Весь дом в нашем распоряжении. Она почувствовала, как перед лицом надвигающейся опасности её охватывает какая — то волнующая истома. Но она взяла себя в руки. Ги уже в достаточной мере доказал, что является галантным мужчиной и не будет пытаться использовать ситуацию в дурных целях. Она дала увлечь себя в импозантный холл, поднялась вслед за молодым человеком по мраморной лестнице, покрытой толстым ковром, и очутилась наконец в залитой светом комнате, стены которой были увешаны фотографиями машин, афишами фильмов и разноцветными обложками от пластинок. — Как у тебя мило, — сказала она, пытаясь скрыть за этими словами охватившее её волнение. — Подумаешь! Тесновато. Но отец обещает мне в этом году отдельную квартиру с видом на Булонский лес. Садись на кровать, так удобнее. Хочешь виски? — Давай. Хорошие подарки делает тебе отец. — Ну, знаешь, с его — то деньгами это вполне нормально. Ги приготовил бокалы. Его отец был политическим деятелем. В былые времена Четвертой республики он чуть не стал министром, и Эвелин решила, что это — стоящая профессия. Позднее ты тоже займешься политикой? — С ума сошла. Ни за что на свете. Это ремесло бездельников. А я хочу приносить пользу: буду писать роман. Послушай — ка этот диск Уоллера и расскажи, что новенького. Поплыли легкие звуки рояля, и Уоллер запел одну из лучших своих песен. Эвелин раскрутила виски в бокале, позвякивая кусочками льда, и задумчиво произнесла: — А вот мой брат хочет заняться кино, ставить фильмы. Сейчас он готовится к вступительным экзаменам в Институт кинематографии. — Подумаешь, кино, это тоже для лентяев, — с презрением обронил Ги. Но в любом случае твой брат правильно делает, что не желает идти по стопам отца: торговать шляпами — никудышное занятие для молодого человека. Эвелин, расценив это как выпад против семьи, сочла нужным вступиться за нее. — Мой отец, — сказала она, — начал с нуля. А теперь у него одно из самых крупных состояний в Париже. Думаю, это неплохо. — Дорогая, не будем спорить из — за этого. Послушаем лучше музыку… Ее дыхание участилось, когда он подсел вплотную и обнял её. Она с удовольствием позволила поцеловать себя в щечку. Но, когда рука юноши скользнула по её левой груди, Эвелин вздрогнула и отодвинулась от него. — Нет, Ги, прошу тебя, будь серьезен. — Но я и так серьезен. Надеюсь, тебе уже известна разница между мальчиками и девочками. — Не говори глупостей. Он поцеловал её в шею, и она не противилась. Ги совсем было собрался возобновить свои попытки, как спасительным для неё образом кончилась музыка. Пока он менял пластинку, Эвелин подумала: «Если бы меня видел отец!» И она подавила легкий смешок.Словарь Ларусс
* * *
Вечерело. Эвелин перечитала письмо, отказываясь воспринимать написанное, хотя оно было совершенно недвусмысленным.«Глупая девчонка! Парень, с которым ты ежедневно встречаешься уже целый месяц, говорит, что любит тебя, а ты ему веришь. Мой долг открыть тебе глаза, чтобы позднее ты не разочаровалась. Твой Ги каждый вечер видится с гулящей девкой в особнячке по адресу: авеню д'Ормессон в Сюси — ан — Бри. Он там все ночи. Ты можешь сама убедиться в этом сегодня вечером. Твой доброжелатель»На первый взгляд записка носила анонимный характер. Она была составлена из вырезанных из газет заглавных букв, наклеенных на простую бумагу. Поскольку на конверте не было ни почтовой марки, ни почтового штемпеля, его, видимо, опустили непосредственно в почтовый ящик их дома. Эвелин, вся в слезах, сначала хотела покончить жизнь самоубийством. Быстро отвергнув эту идею как безрассудную, она решила прикончить Ги. Вихрем выбежав из комнаты, она ворвалась к брату. Фредди лежал в обуви на кровати, перечитывая криминальный журнал. От внезапного появления сестры он вздрогнул. — Тебе чего? — О Фредди! Фредди! — всхлипнула Эвелин, подходя к нему. Как опрятная девочка, она, прежде чем растянуться на кровати рядом с братом, сняла туфли. — Да что с тобой? — мягко спросил он. — Я не могу тебе этого сказать, но я хочу, чтобы ты одолжил мне револьвер. И пожалуйста, без вопросов, дело сугубо личное. Она разрыдалась, и Фредди смутно почувствовал, что её горе его трогало. — Но у меня нет револьвера. — Есть, есть, тот самый, что ты мне как — то показывал! Дай мне его, умоляю тебя. Фредди не мог, не потеряв лица, признаться сестре, что револьвер, которым он хотел произвести впечатление, был всего лишь банальным портсигаром. — У меня его больше нет. Продал. Эвелин вскочила с постели, надела туфли и, сильно хлопнув дверью, удалилась. Фредди недоуменно пожал плечами. Крутые парни вопросов никогда не задают. Эвелин бежала, ничего не видя перед собой, и столкнулась с отцом, Гастоном Беррьеном. Тот выходил из ванной, благоухая лосьоном с запахом папоротника. Он поймал дочь в объятия и нежно спросил: Что с тобой, малышка? Отец, о отец! Если бы ты знал… — простонала она. Он подтолкнул её в свою комнату, где пахло погасшей сигарой. — Ну хватит, хватит, лапушка. Ты сейчас расскажешь своему папочке о своей неизбывной печали. Не в состоянии вымолвить ни слова, она, роняя слезы на ковер, кивнула головой. Отзывчивый Гастон протянул платок, и она уткнулась в него. — Ты знаешь, отец, у меня горе! — воскликнула она. Гастон Беррьен догадывался об этом. Но он хотел знать, до какой степени оно было непоправимым. Он стал допытываться об этом у дочери, которая только и ждала, кому бы выплакаться. — Отец, у меня есть возлюбленный. Я люблю его. Он молчал, ограничившись тем, что вставил в рот предварительно увлажненный конец сигары, запалив её с помощью газовой зажигалки. Эвелин, ступив на путь исповеди, не могла более молчать. Ей казалось, что, признаваясь во всем отцу, она внутренне очищается. — Его зовут Ги Тайней, он красив… Она принялась в лирических тонах описывать своего неверного возлюбленного, но отец прервал ее: — Это сын бывшего политического деятеля? — Да. Он блондин… Но было очевидно, что перечисление физических достоинств сына Таннея никоим образом не волновало Гастона Беррьена. — Давно ты его знаешь? — Уже целый месяц. Он высокого роста… — Часто с ним виделась? — Ежедневно. У него голубые глаза… — Так ты прогуливала занятия в лицее? Эвелин слишком поздно заметила свою оплошность. В глазах сурового Гастона Беррьена иметь возлюбленного ничего не значило по сравнению с пропущенными ради свиданий занятиями. Она опять расплакалась. — Видишь ли… иногда да… когда были уроки черчения, физкультуры… — Ну и что дальше? Он что, не любит тебя, твой Ги? — Да нет, любит, даже не знаю, как сказать… Ты лучше сам посмотри, что я получила. Робким жестом она протянула отцу записку, который взял её кончиками пальцев, как нечто сугубо грязное, и прочитал. После чего заметил: — Но это же анонимка. Никаких сомнений. Эвелин смотрела на него. Она всецело ему доверяла. Отец был мужчиной, ничего не боялся. Он ей поможет. Торговец головными уборами понял состояние дочери и сказал: — Хорошо, есть только одно решение: поехать на место и проверить, соответствует ли действительности то, о чем говорится в письме. Если это подтвердится, ты сама убедишься, что этот парень тебя недостоин и что он злоупотребил твоей наивностью, не так ли? — Но это же неправда, отец! Этого не может быть! — Дорогая, ради тебя я готов на это. Но я считаю, что за каждой анонимкой что — нибудь да кроется. В конце концов, посмотрим, что получится. Я свезу тебя в Сюси — ан — Бри после ужина. Брату, матери — молчок. Ей ни к чему волноваться из — за этой плачевной истории. Но ты пообещаешь мне больше не пропускать занятия ради этого парня, не так ли? — Обещаю тебе, отец. Внезапно в голову Гастона Беррьена пришла поразившая его мысль. Он воскликнул: — Постой — ка! Надеюсь, между ним и тобой дело не дошло до крайней черты? Заалев от смущения, Эвелин опустила голову. Отец встряхнул ее: — Отвечай, несчастное создание! Что было между вами? — Сегодня после обеда… Ей стало стыдно. И вес же надо было выкладывать все. — Что произошло сегодня после обеда? Говори! Девушка чуть слышно пролепетала: — Он меня поцеловал в губы. И она разразилась слезами, не заметив, что отец с облегчением вытирает платком вспотевший от волнения лоб
* * *
Машина Гастона Беррьена бесшумно остановилась перед решеткой, затерявшейся в зарослях неухоженного сада виллы. Гастон вышел из авто, поправил на голове шляпу — «Только от Беррьена» — и сделал дочери знак следовать за ним. Эвелин вцепилась в сиденье: — Нет, отец, я не хочу туда идти. — Надо, дочка, надо. Ведь ты для того сюда и приехала. Она шла за ним, роняя на ходу слезы, зябко кутаясь в наброшенную на плечи меховую куртку, подаренную дядей Филиппом в день её восемнадцатилетия. Гастон был уже у решетки и поворачивал входную ручку. — Не заперто. Твой молодой человек не позаботился даже о мерах предосторожности. В саду под ногами хрустел гравий. Эвелин испуганно ахнула, заметив стоявший перед домом «ягуар» Ги. Но она взяла себя в руки. На этот раз она хотела знать правду. На какой — то момент она залюбовалась стройным силуэтом своего отца, безукоризненным кроем его костюма, элегантностью плотно надвинутой на лоб шляпы, решительной походкой. Да, она чувствовала, что была бы способна влюбиться в такого мужчину, как отец. Луна, до сих пор кое — как освещавшая сад, окончательно скрылась за облаками. Гастон посмотрел на часы, подняв их к глазам. Он прошептал: — Без десяти десять. Внезапно он сбился с шага, а затем и вовсе остановился. Подошла Эвелин. Он смотрел на темный фасад. — Ну и что ты теперь будешь делать, отец? — Еще ве знаю. Дай подумать и не шуми. Вздрогнув, она ещё плотнее запахнула куртку. Залаяла собака. Снова выглянула луна. Недалеко, пыхтя и посвистывая, прокатил поезд. Где — то на колокольне часы величаво отбили десять ударов. В одном из окон нижнего этажа зажегся свет. Гастон Беррьен облегченно вздохнул и потянул дочь за собой. Они приблизились к фасаду и заглянули в освещенное окно. Внутренние тюлевые занавески не мешали отчетливо и в малейших деталях видеть все происходившее в комнате. Подвесная четырехламповая люстра освещала самые дальние закоулки помещения. Его стены были оклеены обоями в желтый цветочек. Направо была дверь. Слева виднелся бар. В центре прямо под окном стоял диван, обтянутый красным репсом. А на диване… На диване ужасного вида старуха не моложе тридцать лет, безобразная блондинка с отталкивающими ярко — красными губами, вырядившаяся в прозрачный черный пеньюар, под которым угадывались чудовищной величины груди, отвратительно терлась о Ги, без галстука и в одной рубашке, которому, судя по всему, эта омерзительная ситуация была по душе. Эта отвратительная женщина — точная копия Джейн Мэнсфилд — ласково поглаживала голову юноши, который не только не противился этому, а напротив, смеялся, как последний болван. Эвелин услышала, как кто — то присвистнул рядом с ней. Это был отец, который, чтобы лучше видеть, даже приподнялся на цыпочки. Она потянула его за рукав: — Отец, уйдем отсюда, прошу тебя. — Ну уж нет, — взъерепенился Гастон. — Это тот самый парень, с которым ты знакома? — Да, — стыдливо призналась Эвелин. — Превосходно. Оставайся здесь. Сейчас я скажу пару ласковых этому красавчику. Подчинившись воле отца, Эвелин продолжала невольно наблюдать за развернувшейся в комнате сценой. Теперь уже Ги, склонившись над женщиной, вдыхал с глупым видом запах её волос и держал её за руку. От легкого движения у блондинки распахнулись полы пеньюара, обнажив гладкую, блестевшую на свету ногу. — Чудовищно, — прошептала Эвелин. Внезапно картина резко изменилась. Расположенная справа дверь открылась, и Эвелин увидела появившегося на пороге отца. После первых же сказанных им слов Эвелин осознала, что может все прекрасно расслышать, и навострила уши. У Гастона Беррьена, неподвижно стоявшего в проеме в своей плотно надвинутой на лоб шляпе, играла на губах презрительная улыбка. Он сказал: — Извините, что я нарушаю вашу милую встречу, но это ненадолго. Если бы на середину дивана в эту минуту упал космический спутник, это произвело бы меньший эффект. Ги вскочил на ноги, пытаясь подтянуть узел отсутствующего галстука, а блондинка, громко вскрикнув, упала в обморок, использовав ситуацию, чтобы выставить на обозрение и вторую оголенную ногу. — М — месье! — промямлил Ги. — Позвольте представиться: Гастон Беррьен, продавец головных уборов. Отец той самой девушки, с которой вы вот уже в течение месяца встречаетесь. — Рад познакомиться, месье, — пролепетал Ги. — А я нет, месье. Я доволен, что застал эту сцену, которая высветила всю правду в отношении тех чувств, которые вы питаете к моей дочери. Не стоит уточнять, что отныне вы её больше никогда не увидите, иначе я буду вынужден довести сегодняшний инцидент до сведения вашего отца. Это сначала. А потом и до более широких кругов общественности. Вы поняли меня, не так ли? — Месье, я все вам сейчас объясню. Это недоразумение. — Недоразумение! Хорошенькое словечко. Вы, конечно, будете утверждать, что эта… особа — ваша тетушка, от которой вы ждете наследства, или же ваша сестричка! — Уверяю вас, месье… — Быть может, вы попытаетесь убедить меня, что в силу близорукости вы, дескать, думали, что в ваших объятиях находится Эвелин? Прощайте, месье. И счастливого окончания вечеринки! Дверь с шумом захлопнулась. Чуть позже Эвелин услышала голос отца уже совсем близко. В нем слышались одновременно твердость и грусть. Добрый, все понимающий голос отца. — Пойдем, моя девочка. Нам здесь нечего более делать. В машине Гастон взял анонимку и старательно уничтожил её в пламени зажигалки. Пепел он выбросил в окно. Положив руку на плечо Эвелин, он сказал: — Не думай больше об этом. Этот парень сделал бы тебя несчастной. Эвелин улыбнулась сквозь слезы: — Я уже забыла о нем, отец. Заворчал мотор. Наблюдая за дорогой, Гастон Беррьен думал о том, как тяжела жизнь для честного человека, дети которого не знают о подстерегающих их опасностях.ГЛАВА 3
БУРЖУА — от слона, имеющего значение: состоятельный человек, живущий и городе.Всем парижанам известна улица Мулен, которая совсем недавно вместе с улицей Шабанэ являлась красой первого округа. Квартал, исполненный печали после принятия законов, стоивших стольких чернил и слез, не стал тем не менее местом скорби. Напротив, улица Пети — Шам остается одной из самых оживленных в Париже со своим автобусом шестьдесят шестого маршрута, который появляется на линии преимущественно в часы «пик», и круговертью пассажа Шуазель, выходящего к станции метро «4–е сентября». Ради собственного спокойствия Гастон Беррьен никогда не пользовался машиной, отправляясь к месту работы. Каждое утро он спускался в метро, которое от «Порт де Сен — Клу» доставляло его с пересадкой на «Гавр — Комартен» к станции «4–е сентября». Это позволяло ему вместо нервотрепки за рулем спокойно просмотреть по пути весь номер «Фигаро». Вот и сегодня, как всегда, без четверти одиннадцать он вышел из подземки, взглянул на витрину, чтобы убедиться, насколько безукоризненно он одет, поправил ленту на своей — «Только от Беррьена» — шляпе и вошел в пассаж Шуазель. Перейдя Пети — Шам, он сразу же по ходу и направо вышел на улицу Мулен к витрине своего магазина, над которым золотом блестела вывеска: «Беррьен. Головные уборы». Войдя в дверь, он одним взглядом охватил всю картину: мадемуазель Роза уже находилась на своем месте — у кассы, молоденькая продавщица также стояла там, где ей подобало — за прилавком. Гастон жизнерадостно всех поприветствовал, снял шляпу, перчатки и поинтересовался утренней выручкой. Мадемуазель Роза доложила: всего два клиента, из которых один «обещал подумать». После этого Гастон Беррьен пересек магазин и вошел к себе в кабинет. Через стеклянную дверь он мог наблюдать за всем, что происходило в его заведении. Он сел, и тут же зазвонил телефон. — Магазин головных уборов Беррьена, вас слушают. Женский хрипловатый и немного вульгарный голос произнес: — Я хотела бы переговорить с месье Максом. — Он у телефона, — сказал Гастон. — Месье Макс, говорит Жильда. Вчера вечером все прошло, как вы хотели? Гастон открыл шкатулку, вытащил оттуда сигару и послюнявил конец. Да, все произошло так, как было задумано. Двери были открыты, свет зажегся ровно в десять часов, диван был развернут к окну, хорошо симулированный обморок… — Да, Жильда. Благодарю вас, было отлично. После моего ухода молодой человек не доставил вам слишком много хлопот? — Хм, и да и нет! Он кричал, что ему подстроили западню, что все это так просто не сойдет с рук и он расскажет, как я завлекла его к себе при помощи таинственного письма, что он явился, не подозревая, что я с ним сделаю, что я его напоила… в общем, он не был доволен. — Вам удалось его успокоить? — Думаю, что да, — раздался легкий смех. — Он ушел только около двух ночи, обещая вернуться. Гастон закурил. На его губах поигрывала улыбка. Он возобновил разговор: — Превосходно, спасибо, Жильда. Вы, естественно, уничтожили письмо, которым его завлекли? — Ясное дело, оно было у него в бумажнике. — Великолепно. — Должна ли я возвратить вам ключи от виллы? — Не стоит. Сегодня вечером вас навестит месье Фред, вручит обещанную сумму и заодно заберет и их. Судя по голосу, Жильда колебалась. — Извините меня, месье Макс, но… он неплохой парень, этот Ги. Почему вы не хотите, чтобы он женился на вашей дочери? Губы Гастона сжались. Он сухо отрезал: — Вы знаете, Жильда, что от своего персонала я в первую очередь требую сдержанности. Вам известно, что проявлять любопытство опасно. ОЧЕНЬ опасно. — Да, понятно. Извините меня. До свидания, месье Макс. Гастон положил трубку, затянулся и откинулся в кресле, устремив глаза к потолку. Так почему же он хотел воспрепятствовать связи своей дочери с Ги Таннеем? Причина была очень простой. Даже несколько весьма простых резонов. Первый: он считал Эвелин слишком юной, чтобы выходить замуж и иметь детей. Пусть малышка поживет ещё в свое удовольствие. Второй: сын бывшего политического деятеля представлял несомненную опасность. Отцу захочется узнать, с какой семьей он связывается через эти брачные узы, и он наведет подробные справки относительно Гастона Беррьена. А это было совсем ни к чему, и Гастон не хотел подвергаться даже малейшему риску. Поэтому и была затеяна вся эта махинация, жертвами которой стали Ги и Эвелин. Не без боли наблюдал Гастон за горем дочери, но, когда желаешь добра близким, не следует скряжничать в отношении средств. Через стеклянную дверь Гастон увидел, как в магазин вошел человек, в котором он сразу узнал одного из своих самых верных клиентов. Прежде чем пойти и обслужить его лично, он написал на листочке дату, час и адрес. Свернув бумажку, он сунул её в карман и вышел в магазин, излучая самую любезную улыбку. — Не надо, — бросил он на ходу суетившейся молоденькой продавщице, — я сам займусь этим клиентом. — Здравствуйте, месье Лоранжис, чем могу быть полезным? Месье Лоранжис, рослый старик, высочайшей пробы элегантности, носил монокль в правом глазу. Он также поприветствовал хозяина магазина и затем сказал: — Мой дорогой друг, мне нужен котелок серо — жемчужного цвета для присутствия на скачках. Что — нибудь добротное и ноское, — Разве хотя бы одна из моих шляп вас разочаровала? Оба рассмеялись. Гастон, усадив клиента, пошел за головным убором, который он, соблюдая все предосторожности, распаковал. Котелок пришелся точно по размеру, и старик выразил свое удовольствие: — Ну и память же у вас! Вы держите в ней размеры голов всех ваших клиентов? — Только лучших из них, — в шутку ответил Гастон, незаметно засовывая за подкладку головного убора записку, вытащенную им из кармана. Он протянул котелок продавщице, которая завернула его в тонкую бумагу и положила в обшитую сатином коробку. Клиент прошел к кассе и передалбанкноту мадемуазель Розе. В ожидании пакета месье Лоранжис поинтересовался здоровьем мадам Бсррьен, которую он имел удовольствие когда — то встретить в магазине. — Жена чувствует себя хорошо, благодарю вас. А вот дети доставляют хлопоты. — Вы знаете, это удел всех отцов, — посочувствовал клиент. — Кажется, ваш сын готовится к поступлению в «Большие школы»?[2] В его устах это прозвучало как «БОЛЬШИЕ ШКОЛЫ». — Да нет, он хочет стать кинорежиссером. Знаете, все эти «новые волны»! Просто взбрело парню в голову. _ Это возрастное. Пусть перебесится, — любезно посоветовал Лоранжис. К тому же, имея за спиной такого отца, как вы, он всегда выпутается в случае каких — нибудь передряг. — И все же! Вы представляете себе: кино! Ну пусть хотя бы уж театр! Это по меньшей мере серьезно: там разоряются, но ставят Клоделя… Вы любите Клоделя, месье Лоранжис? Тот воскликнул: — Люблю ли я Клоделя? Мой друг, я не засну, если перед этим не прочитаю хотя бы одну — две строчки из «Золотой головы». Этим сказано все! С пакетом под мышкой месье Лоранжис покинул магазин. Гастон посмотрел на часы: — Мадемуазель Роза, у меня семейный завтрак, и до трех меня не будет. Будьте предельно любезны при обслуживании клиентов. Они понимающе переглянулись. У мадемуазель Розы вопреки её имени и скромному поведению был явный избыток физических достоинств, в данном случае кое — как прикрытых строгого покроя закрытым платьем. Молодая женщина ответила: — Можете на меня рассчитывать, месье. Приятного аппетита. Молоденькая продавщица бросилась открывать дверь, и владелец магазина головных уборов, поплотнее надвинув на лоб шляпу, вышел, натягивая на ходу перчатки. Ярко светило солнце, женщины вокруг были очаровательны, с Эвелин урегулировано. В общем, все шло как нельзя лучше. Он позволил себе проехаться до Сен — Клу на такси.Словарь Ларусс
* * *
Гастон был всегда рад видеть сестру Лили и её мужа Филиппа Малосена. Лили было под тридцать, Филипп выглядел не старше своей жены. Детей у них не было, и жили они на улице Тронше. Филипп был коммивояжером по сбыту сельскохозяйственной техники. Если продажа товаров и вынуждала его проводить восемь месяцев в году в разъездах по стране, то она же и позволяла ему жить на широкую ногу и иметь две машины. Это был высокого роста энергичный мужчина, со светлыми глазами, умевший блистательно говорить. Гастон его очень любил. Он окинул удовлетворенным взглядом накрытый стол. Филипп говорил безудержно, Лили о чем — то шепталась с Франсуазой Беррьен, стройная фигура которой удивляла всех, кто знал, что она мать двух восемнадцатилетних близнецов. Гастон с нежностью взглянул на жену, а затем сосредоточил внимание на Эвелин, которая все время молчала и не притрагивалась к еде. Он вздохнул. — Неужели ты думаешь, — говорил Филипп своему племяннику, — что карьера режиссера перспективна? — Конечно, — пожал плечами Фредди, — стоящий режиссер выдает два фильма в год — то есть работает по шесть месяцев — и зарабатывает от пяти до десяти миллионов франков на каждом фильме. — Но, прежде чем стать режиссером, надо побыть его ассистентом, и нередко это затягивается на долгие годы! — уточнил Гастон, которого сын удостоил притворно искренним взглядом. — Отец, ты, кажется, так и не расстался с довоенными представлениями! В наши дни главное условие успеха в кино — никогда не быть ассистентом и не ступать на подмостки. Есть вспомогательное средство — критиковать! О, как я их всех критикую! Ты же читал мои статьи в «Эзотеризм для всех»? Так вот, я не лезу за словом в карман, устраивая разнос всем этим шишкам! Они все дрейфят в ожидании моего первого фильма! Пусть ещё немного понаслаждаются своими тепленькими местечками! Но наступили новые времена! Завтрашнее кино будет элитарным… — Помолчи, пожалуйста, ты уже наскучил своими рассуждениями, — прервал его Гастон. Разговор переключился на литературные темы, и в него вступили женщины. Лили прочитала очень интересный роман, но не помнила ни его названия, ни автора, ни сюжета. Однако в любом случае это было прекрасное произведение, и она посоветовала всем членам семьи как можно скорее достать его. Франсуаза попыталась порассуждать о Саган, но без видимого успеха. — В конце концов начинаешь путаться в этих персонажах, которые то и дело спят друг с другом… — Франсуаза Саган безмерно талантлива! — безапелляционно заявил Фредди. Эвелин неожиданно встала из — за стола, воскликнув: — Как я ненавижу всех этих писателей! Она вышла, рыдая в салфетку. Повеяло холодом. — Это все нервы, — объяснил Гастон. — Она готовится к очень трудному экзамену и слишком много работает. Через несколько дней ей станет лучше. Гастон и Филипп попытались повернуть разговор в сторону политики. Оба согласились, что придерживаются умеренных взглядов, близких к конформизму. Фредди терпеливо слушал. Но когда отец и его дядя, перескакивая с одного сюжета на другой (политика внутренняя и внешняя, политика в Алжире, современная молодежь, «черноблузники»), дошли до яростных нападок на молодых преступников, Фредди не выдержал и, крепко стукнув по столу кулаком, заорал: — Если молодежь и захлестывает преступность, то чья в этом вина, если не их родителей, которые подали нам пример малодушия, конформизма и бесхребетности? — Замолчи, Фредди, прошу тебя! Но не так — то просто было остановить этими словами резкую реакцию со стороны того, кто всего лишь позавчера участвовал во взломе итальянской бакалейной лавки. — Не более чем мелкие буржуа, раз в неделю читающие «Канар аншене»[3], а по воскресеньям посещающие концерты шансонье! Интеллектуальный комфорт… демагогия… пустые фразы… Под свинцовым взглядом отца он остановился. Гастон сурово произнес: — Ты получишь право участвовать в нашем разговоре, когда будешь зарабатывать на жизнь, малыш. А сейчас доставь мне удовольствие: поднимись в свою комнату и посиди там до начала занятий в лицее. Бравируя до конца, Фредди, уходя, громко хлопнул дверью. Четверо уцелевших переглянулись и рассмеялись. Филипп вытер набежавшую слезу и сказал: — Ну и характер у твоего сына. — У дочери не лучше, — вздохнул Гастон. Разговор зашел о делах, которые шли хорошо, но могли развиваться и лучше.* * *
Фредди, двинув несколько раз ногой по мебели, закурил сигарету. Поискав среди пластинок, он поставил любимого джазового певца, включив проигрыватель на полную мощность. Немного успокоившись после музыкального душа, он прошел в комнату отца, где стоял телефон. — Алло, могу я поговорить с Фредериком Бремезом? Шеф подошел к аппарату. — Послушай, чтобы набить руку, я придумал потрясающий план. Бремез — младший говорил с полным ртом. Он спросил без всякого энтузиазма: — Так что же это за план? — Магазин. Магазин головных уборов моего отца. — Ты что, тронулся? — Ничего подобного. Я достану дубль ключей. Вечером в квартале никого. К тому же отца надо хорошенько проучить. Как только он возбудит дело, я заявлю, что это я ограбил магазин. Было слышно, как на том конце провода шеф что — то дожевывал. Потом Бремез буркнул: Ладно, надо подумать. Увидимся на лекции.* * *
Эвелин вся в слезах, с трагическим выражением лица, на цыпочках вышла из своей комнаты. Она забежала к отцу, чтобы тайно позвонить, и наткнулась на выходившего оттуда брата. Тот понимающе ущипнул её и исчез, оставив наедине с телефоном. Чуть поколебавшись, она набрала номер. — Алло, попросите Ги Таннея. — Кто говорит? — Мадам Дюран[4]. Служанка пошла на поиски Ги, который вскоре взял трубку и несколько обеспокоенно спросил: — Кто это? — Это я, Эвелин. Я просто хотела тебе сказать, что между нами все кончено. Прошу тебя, верни мои фотографии и письма, если ты их ещё не сжег… При последних словах она не выдержала и её голос дрогнул. Ох! Ги и эта блондинка! Но Ги, достойный сын своего отца, знал все дипломатические ходы. — Послушай, — сказал он, — я могу тебе все объяснить. Это недоразумение. Нам нужно срочно увидеться. Сердце Эвелин бешено заколотилось. Ги сказал именно те слова, которые она и ожидала от него услышать. Увидеть его. Она сейчас встретится с ним. Он все ей объяснит, и она, конечно, поверит всему, что он скажет, даже самому невероятному. Любовь всегда возрождается из пепла. — Не думаю, что у меня есть время, — сказала она. — После завтрака меня пригласил Марк, завтра я занята… завтра вечером танцы у друзей… Нет, решительно ничего не… — Тогда я сам сейчас приду к тебе. Бегу! — воскликнул Ги. — Нет, не надо! — испугалась она. — Лучше уж я… Давай встретимся, как всегда, в «Мадригале»? — В три часа. Она стремглав бросилась к себе в комнату с одной только мыслью в голове: какое надеть платье.* * *
Лили и Франсуаза пошли прогуляться по саду. Филипп и Гастон задымили сигарами. Из открытого окна приятно тянуло свежим воздухом. Где — то на ветвях каштана щебетали птицы. Мужчины разговаривали вполголоса. — Жильда звонила утром в магазин. Надо, чтобы ты навестил её сегодня вечером и вручил обещанные пятьдесят тысяч франков. Одновременно она вернет тебе ключи от виллы в Сюси. — Подходит, — ответил Филипп, просмотрев отметки о встречах в записной книжке. — Я подъеду к семи. Это все? — Завтра вечером соберемся в Рони. — Все знают? — Сообщат всем. Утром я поставил в известность об этом Лоранжиса, а он передаст остальным. Пока не оповещен только персонал, но этим займется Роза. — Превосходно. А я подобрал виллу в Шату. На втором этаже три большие комнаты, все в отличном состоянии, гараж на шесть машин, чудесный сад. — Ты знаешь, что в этих вопросах я целиком полагаюсь на тебя. Сколько? — Десять миллионов. Стоящее дело. — У тебя уже есть подставное лицо? — Конечно, он даже не знает моего имени. За пятипроцентное вознаграждение он будет покупать виллу якобы для себя. — Согласен. Немного коньячку? Продавец головных уборов наполнил пузатые рюмки. Филипп, продегустировав коньяк, продолжил: — Я нашел также покупателя и на дом в Сюси. Потеряем на этом всего пятьсот тысяч, что мне представляется совершенно допустимым. Так я продаю? Гастон обдумывал это предложение. — Как долго мы ею пользуемся? Кажется, с год? — Да нет, меньше, девять — десять месяцев. Гастон снова раскурил сигару, поморщился и раздавил её в пепельнице. — А чего торопиться? Поработаем на ней ещё месяц — другой, пока не подготовят новую виллу. — Хорошо, покупатель подождет. Это нетрудно сделать, беру на себя. У тебя с собой итоги за последний месяц? Продавец головных уборов заерзал. — Нет! Ты ведь знаешь, что все записи по этим вопросам я храню в сейфе магазина! Дома вообще ничего нельзя держать из — за детей и жены, которые повсюду суют нос. Но я подвел некоторые итоги. В общем наша чистая прибыль составила девять миллионов франков. — Ничего себе! — воскликнул обрадованный Филипп. — Жаль, если придется прикрывать это дело. Я думаю, ты правильно сделал, устранив с пути сына Таннея. Этот идиот навлек бы одни неприятности! Как отреагировала Эвелин? — Вполне разумно, впрочем, я знал, что так и будет. С этой стороны проблема решена. Через пару недель она влюбится в другого парня… — Тебе бы надо послать её куда — нибудь попутешествовать. Это благотворно повлияло бы на её настроение. — А почему бы и нет? Именно в этот момент появилась Эвелин, одетая в прелестное белое в синий горошек платье, с подобранными «конским хвостом» волосами и с ученическими тетрадями в руках. Она с мрачным видом заявила: — Иду на занятия в лицей. До свидания, папа! Всего хорошего, дядя Филипп! Постукивая высокими каблучками, она быстро исчезла, провожаемая растроганными взглядами обоих мужчин. Филипп заметил: — Вылитая мать. Они видели, как стройный силуэт Эвелин исчез в саду, выпили ещё немного коньяку. Затем Гастон, понизив голос до шепота, сказал: — Кстати… ты порвал со своей подружкой? Филипп, казалось, смутился: — Видишь ли, не совсем так. Ну, ты знаешь, как это бывает. Начинается с легкого флирта на несколько дней, затем привязываешься к человеку… — Во Франции только временное всегда окончательно, не так ли? Но ты все же муж моей сестры, и я очень люблю Лили. Выпутывайся сам как можешь. Это твое дело, но ты понимаешь, что я не хочу, чтобы Лили от этого страдала. Филипп пристально разглядывал свои ногти. Он вздохнул, улыбнулся Гастону и пообещал: — Осталось совсем недолго. Я порву с ней на будущей неделе. Гастон закурил новую сигару. — Не мне читать тебе мораль, но я считаю (пуф — пуф)… что порядочность всегда себя окупает. Возьмем, к примеру, меня. Я преуспел в своем деле, потому что никому не нанес ущерба ни на сантим, а в браке никогда не изменял Франсуазе (пуф — пуф)… Хочешь, дам тебе совет? Сделай ребенка Лили. Ты убедишься, как это укрепляет семью.ГЛАВА 4
ИГОРНЫЙ ДОМ — зал для игры в мяч. В более широком значении — место, где занимаются спекуляцией, например игра на биржеПригород спал: только что пробило полночь. Внешне вилла ничем не отличалась от соседних домов: тот же потемневший фасад, такой же молчаливый сад. Только очень любопытный соглядатай мог бы обратить внимание на необычное скопление в саду первоклассных автомобилей, припаркованных вплотную друг к другу. Но помимо того, что живая изгородь из бирючины уже сама по себе скрывала превращенный в место парковки сад, никто, любопытный он или нет, не шастал по этим местам. И вообще, какого черта кому — то пришла бы в голову мысль заглянуть в сад виллы, ничем не отличавшейся от других, погруженной во мрак и тишину? И тем не менее за её окнами, тщательнейшим образом замазанными густой краской, на обоих этажах стоял шум и гам, раздавался смех, царило оживление. В обширном зале на втором этаже прохаживались одетые в смокинги господа Макс и Фред, улыбаясь членам клуба. Господин Макс при этом говорил своему спутнику: — Было бы очень досадно продавать этот дом сейчас. Ты ведь знаешь, что всякий раз, как мы переезжали на новое место, мы теряли членов. — Вполне с тобой согласен. Но через пару месяцев здесь запахнет паленым. Господин Макс, красавец — мужчина примерно сорока лет, не очень высокий, но пропорционально сложенный, курил сигару. Разговаривая, он то и дело, будто страдая словесным тиком, вставлял: «не так ли?» Его компаньон, господин Фред, был помоложе и повыше ростом, обладал голубыми, очень светлыми глазами и был очень убедителен, когда беседовал с другими людьми. Оба месье уже многие годы являлись руководителями игорного дома, который полиция, если бы знала о нем, квалифицировала бы как «притон». Они создали его, соблюдая крайнюю осторожность, тщательно отсортировали как клиентуру, так и персонал, и рисковали минимально. Более того, в их заведении играли абсолютно честно, сами они довольствовались всего десятью процентами комиссионных от ставившихся на банк сумм. В их залах встречались только парижане, известные своим состоянием и боязнью любого скандала вокруг их имени, а в роли крупье выступали обходительные особы женского пола. Тем самым репутация месье Макса и Фреда как директоров частного казино была безупречной. Их заботами вилла была благоустроена так, что три зала находились на первом и столько же на втором этаже. Внизу размещался бар и играли в «мелкие игры»: «очко», английский пас, бириби. Там стоял даже столик для домино, где ставки тем не менее делались по пять тысяч луидоров за очко. Наверху играли в покер, шмен — де — фер, баккара, шары и классическую рулетку. За каждым игорным столиком стояла очаровательная молодая женщина в элегантном вечернем платье. Две девушки, менявшие деньги, в коротких, расшитых блестками юбках, прогуливались между игроками с перекинутыми через плечо сумками. Женам членов клуба доступ в игорный дом был категорически запрещен. И они с этим мирились. Кроме того, член клуба мог пригласить сюда своего друга только после шестимесячного срока пребывания в нем. Тем самым отбор шел плавно, чинно и с достоинством. Игры проводились только раз в неделю, ночью, в разные дни. Члены клуба оповещались по телефону в самую последнюю минуту. «Службу информации» возглавлял месье Лоранжис, бывший регент церковного хора, человек, достойный самого полного доверия. Набором персонала руководила мадемуазель Роза. В этот момент она как раз входила в зал, где играли в рулетку. На ней было шикарное карминного цвета платье, которое оставляло открытой значительную часть её молочного оттенка груди. Любезным наклоном головы она приветствовала обоих директоров, сообщив: — Пришел советник с новым членом клуба. Он заверяет в его корректности и даже берет под личную ответственность. Он из СТОЯЩИХ людей. Даже очень. Влиятельный политический деятель… — Не надо имен! — воскликнул месье Фред. — Сдержанность, не так ли? Он заплатил вступительный взнос? — Сто тысяч франков наличными. — Подписку взяли? — Да, он согласен. — Ну что ж, все, кажется, в порядке. Можете впустить. В клубе действовало правило: каждый новый член подписывает документ, в котором признает свою ответственность за то, что сам, по доброй воле, нарушил закон об азартных играх, действующий в Парижском департаменте. Это было простой предосторожностью, которая, однако, скрепляла самым тесным образом директоров с их клиентами. Вокруг столиков столпились люди в черных фраках. Густые клубы табачного дыма поднимались к потолку, откуда специальными вентиляторами их вытягивало наружу. Звонко, в ускорявшемся темпе звенели голоса крупье и шеф — де парти, следивших за соблюдением правил игры. — Делайте ваши ставки, месье. Ставки сделаны. — На банке двадцать тысяч луидоров. — Девятка, красное, нечет и манк. Внезапно дородный мужчина отошел от стола, вытирая вспотевший лоб. Он нервно огляделся, заметил двух стоявших неподалеку директоров и с вымученной улыбкой подошел к ним. — Дорогие друзья, сегодня отличный банк. Я только что проиграл пять миллионов, а больше с собой не взял. Могу я позвонить домой, чтобы мне подвезли наличные? Месье Макс ответил с отменной вежливостью: — Дорогой мой, в этом нет никакой необходимости. Сколько вам нужно? Месье расцвел и, немного подумав, сказал: — Можете ли вы ссудить мне… скажем, три миллиона? — Ну конечно. — Я напишу расписку. — Зачем же! Я авансирую вас этой незначительной суммой в личном плане, и вы мне вернете её, когда вам будет угодно. Я вам полностью доверяю. Щелкнув пальцами, он подозвал девушку, менявшую деньги: — Выдайте этому месье фишек на три миллиона, а если понадобится, то и больше. Игрок рассыпался в благодарностях, настоял на том, чтобы оба они взяли по сигаре из его позолоченного портсигара, и побежал занимать место за столиком. Макс пренебрежительно повертел сигару между пальцами, проворчав: — С таким — то состоянием он мог бы курить сигары и получше! — Мне кажется, — решился вставить слово Фред, — что немного рискованно одалживать ему столько денег… — Это наш лучший и самый старый клиент! Ты забываешь, что половина нашего капитала хранится в одном из его банков. Надо уметь делать людям приятное… К тому же уже завтра он вернет всю сумму, так что не расстраивайся. Гляди — ка, а вот и советник с новым членом клуба. Они направились к двум мужчинам лет пятидесяти, только что вошедшим в зал, но неожиданно застыли на месте. Новый игрок, с холеным лицом, в роговых очках, который как раз в этот момент улыбался своему другу… Это лицо с багровыми прожилками, эти тонкие, едва проступавшие усики, над которыми ещё несколько лет назад потешались все карикатуристы… — Черт побери! — забывшись, воскликнул Фред. — Это же Тайней! — Отец того парня! — уточнил Макс. Но они быстро взяли себя в руки и подошли к вновь прибывшим, чтобы их поприветствовать. Советник представил всех друг другу: — Господин Макс, господин Фред… а это мой друг Паскаль Тайней, у которого я давно распалил желание стать членом нашего клуба. Оба компаньона выразили свое восхищение состоявшимся событием и усадили месье за столик, где играли в шмен — де — фер. Затем они обменялись репликами: — То, что Тайней здесь, может оказаться опасным. Если он расскажет сыну, что побывал… — Тот не сопоставит местонахождение виллы, если только отец не сообщит ему точного адреса, но это маловероятно. Этот человек никогда не признается сыну, что провел ночь в игорном доме в Сюси — ан — Бри! — И все же кто знает… Надо как можно скорее менять место. — Да, видимо, ты прав. Пойдем выпьем чего — нибудь. Они спустились в бар, где, как всегда, толпились члены клуба, поскольку угощение было бесплатным, и заказали фруктовый сок. Ночь только начиналась, и оба директора намеревались после закрытия подсчитывать выручку на свежую голову. Постепенно, час за часом, игроков за столиками становилось все меньше и меньше, а к четырем часам утра осталось лишь несколько самых фанатичных приверженцев рулетки. Персонал спустился вниз перекусить, а мадемуазель Роза доложила своим шефам о положении дел: — Банкир попросил дать ему номер телефона Жозет — ты. Я его сообщила в обмен, как всегда, на десять тысяч франков. — Хорошо. — А комиссионер с Чрева Парижа[5] пожелал узнать сразу два номера Жанны и Клары. Итого — двадцать тысяч франков. — Превосходно. У этих мясников слишком играет кровь. Это от мяса. — Жильда, кажется, околдовала новенького, и я сказала ему, как можно до неё дозвониться. Глаза молодой женщины округлились при виде той реакции, которую вызвало её в общем — то банальное сообщение. Оба патрона поперхнулись, стали хлопать друг друга по спине, а господин Макс даже процедил дурное слово, в то время как господин Фред безрассудно стукнул себя по лбу кулаком. — Что, этого не надо было делать? — осведомилась Роза. — Но вы ведь ничего мне не сказали, а я хотела сделать как лучше, не так ли… Оба директора наконец относительно успокоились. Они переглянулись, казалось взвешивая все «за» и «против». Наконец Макс заявил: — По — моему, все может ещё уладиться. Роза, будьте добры, оставьте нас вдвоем. Они довольно долго молчали, когда она покинула тесную комнатку, служившую компаньонам временным кабинетом. Первым заговорил Макс: — Да, это действительно необыкновенная игра случая. Чтобы именно этот политикан явился сюда ночью и именно он заинтересовался той самой женщиной, с которой его сын не позже чем позавчера… Фред нашел разгадку. Мрачный, как туча, он изрек: — Ты знаешь, что я думаю? Что этому типу все известно. Его дурень — сын тотчас же помчался к папеньке и рассказал о своих злоключениях, сообщив ему адрес, где это произошло, то есть как раз здесь, и имя женщины, которая устроила ему ловушку. Придя сюда, отец узнал место, описанное его отпрыском, а через десять минут столкнулся с женщиной по имени Жильда… Так что, старина Гастон, он знает все! — Макс, — поправил его Гастон. — Старина Макс, — послушно повторил Фред. — Мы погорели! Что будем делать? Он с беспокойством уставился на дверь, будто ожидая, что сейчас она откроется и войдет комиссар полиции, перепоясанный трехцветным шарфом. Однако Макс его быстро успокоил: — Нет, это невозможно, и ничего ему не известно. Если бы ты видел, как струхнул этот мальчишка, когда я угрожал ему рассказать обо всем отцу! Нет, он наверняка ничего не сказал, и мы можем спать спокойно. Более того, теперь, когда парень и Эвелин порвали между собой, практически не осталось шансов на то, чтобы Тайней как — то сопоставил меня с отцом той девушки, с которой встречался его сын. На Фреда эти аргументы не подействовали. Он налил полную рюмку «Бенедиктина» и улыбнулся, глядя на потолок. Этажом выше последние, самые отчаянные игроки просаживали оставшиеся ещё у них фишки. Выручка должна была быть отменной. — Прикинем, как шли дела сегодня, — предложил он. Макс развернул на столе записочки, на которых крупье и девушки, менявшие деньги, отмечали поступления. Почти на всех столах они были более или менее в выигрыше. Только на размене денег они приобрели четыре миллиона. За вычетом всех расходов каждый получил за вечер чистой прибыли в полтора миллиона франков. Фред потер руки: — Пожалуй, теперь можно позволить преподнести Лили норковую шубку взамен старой, о чем она так настойчиво твердит уже полгода. — А я, — сказал Макс, — куплю боны казначейства. Они ещё раз пересчитали свои выкладки, затем сложили в два чемодана банковские билеты, предварительно перетянув резинкой пачки по сто тысяч франков. Это заняло у них час. За это время их оповестили, что самые упорные игроки уже разъехались. Им оставалось только расплатиться и попрощаться с персоналом. Затем они обошли все помещания, замаскировав столики и все, что напоминало об игорном доме, который вновь принял вид тихой загородной виллы. В шесть утра они покинули Сюси — ан — Бри. В машине Макса, ставшего опять Гастоном, Филипп сообщил своему родственнику: — Кстати, ты будешь доволен. Я порвал с ней. Не спуская глаз с дороги, Макс поинтересовался: — Не очень переживала? — Довольно остро. Горевала. — На сколько? — На два миллиона. — Вот это да! Она тебя действительно любила. Кто она? Я её знаю? Филипп ответил не без иронии: — Дорогой мой, сдержанность, являясь основой доверия… Гастон кивнул. Впрочем, ему хотелось спать.Словарь Ларусс
* * *
Франсуаза Беррьен не сомкнула глаз в течение всей ночи. Заботы матери семейства — тема неисчерпаемая. Особенно если имеешь двойняшек, которые достигли того деликатного возраста, когда они ещё подростки, но уже и взрослые. Тем более если близнецы разного пола, что порождает противоположные для каждого из них проблемы. И уж совсем трудно матери, когда они больше тянутся к отцу, чем к ней. Так и идет жизнь: выходишь замуж, появляются дети, чувствуешь себя счастливой до того самого момента, когда вдруг замечаешь, что произвела на свет почти уже мужчину и почти уже женщину, которые оказываются совершенно чужими тебе людьми. К материнским надо добавить ещё и супружеские заботы. А густо поперчив и посолив это все хлопотами по хозяйству, получишь одну из тех мигреней, которые мешают заснуть, но зато чрезвычайно усиливают слух. Все это объясняет настроение Франсуазы, которая услышала, как где — то в половине одиннадцатого её супруг вышел на цыпочках из дома и уехал в неизвестном направлении, а в одиннадцать пятнадцать куда — то отбыл на мотороллере сын. Чуть позже, к полуночи, нечто подобное предприняла и её дочь, с той только разницей, что она пошла пешком Когда уходил муж, Франсуазе захотелось встать и спросить его, куда это он собрался, но, вспомнив об инциденте по аналогичному поводу несколькими месяцами ранее, который закончился ужасной сценой, она отказалась от своего намерения. Она могла подняться и потребовать разъяснений и тогда, когда дом покидал сын. Но она не стала делать и этого, будучи уверена, что у того уже наготове какое — нибудь убедительное объяснение. Велико было искушение забросать вопросами и выходившую из дома дочь. Но она и тут не решилась что — либо предпринять, боясь услышать ответ, который чересчур ужаснул бы её. Поэтому с десяти часов вечера она извелась в тревоге за всех, не осмеливаясь даже пойти за таблеткой аспирина — до такой степени она боялась обнаружить, что тюбик пуст. К четырем часам утра из ночных странствий возвратилась Эвелин. Около пяти прошел в свою комнату Фредди. Последним пришлось дожидаться Гастона. И только после этого, зная, что весь экипаж на месте, она заснула.* * *
Эвелин не спалось. От счастья её сердце распирало грудь и тысячами ручейков наполняло все тело: плечи — счастьем, шею — блаженством, грудь восторгом, руки — радостью, кисти — экстазом, чрево — благополучием, стопы — безмятежностью. Еще днем Ги все ей объяснил. Все оказалось так просто! Она помнила каждое его слово, малейшую интонацию. — Так вот, я оказался жертвой чьих — то чудовищных махинаций, направленных против нашей любви. До того как я с тобой познакомился, у меня была интрижка. О! Это было мимолетное увлечение, и она для меня ничего не значила. Но эта девушка, её звали… как это… ага, Жанин, после того, как я порвал с ней, влюбившись в тебя, вбила себе в голову идею женить меня на себе. Она решила отомстить, понимаешь? Это она послала тебе то грязное анонимное письмо. Мне она тоже написала, изменив почерк… К сожалению, её письмо не сохранилось, поскольку я сжег его. Она сообщала, что… как это тебе сказать… что мой отец имеет любовницу и что каждую неделю он встречается с ней в этом особняке в десять часов вечера! Ты же понимаешь, как кровь ударила мне в голову! Мой отец связался с падшей женщиной! И тогда я помчался в Сюси — ан — Бри потребовать от неё оставить моего отца в покое! Пойми: я считал, что она его шантажирует и был намерен заставить её замолчать… Я приехал туда, эта женщина открыла мне Дверь. Я тут же принялся обзывать её всякими словами и… видишь ли… она мне предложила чего — нибудь выпить. У меня к этому времени пересохло во рту, и я согласился на коктейль, который она мне и приготовила. Понимаешь, она положила туда снотворное. Я почувствовал себя плохо, она помогла мне снять пиджак и галстук, усадила на диван, а сама пошла раздеваться. Пойми меня! Это ужасно! Она оказалась сообщницей Розетт… то есть, я хочу сказать, Жанин! Как раз в этот момент появляешься ты со своим отцом, и внешне все выглядит не в мою пользу! Но ты же видишь, что я не виноват! Под действием снотворного я ничего не мог толком объяснить твоему отцу… Тем более что меня застали врасплох… Впрочем, вскоре я уже почувствовал себя лучше и ушел, но эта женщина, она мне рассказала все… Никакой любовницы у отца не было! Вот так. Ты же видишь, как просто все объясняется. Эвелин улыбнулась. До чего же она глупа: так попасться в гнусную западню, подстроенную ревнивой женщиной! По правде говоря, тот факт, что она послужила причиной развернувшейся на почве ревности интриги, ей заметно льстил, и она почувствовала жалость к этой незнакомой ей Жанин, чью жизнь она, сама того не желая, поломала. Кто знает? Может, после провала своего плана Жанин вообще покончит самоубийством? После состоявшегося примирения он обещал прийти к ним, все объяснить Гастону Беррьену и, пользуясь случаем, попросить у него руки Эвелин. После чего, поцеловавшись по случаю почти помолвки, Эвелин обещала Ги выйти к нему в полночь, когда все в доме лягут спать. Что она и сделала, и они до трех часов с лишним протанцевали в кабаре на Сен — Жермен де Пре. Эвелин снова и снова возвращалась к этим чудесным воспоминаниям, пока в конце концов её не одолела зевота, и она заснула.* * *
Фредди наставил свой пистолет на бюст Вольтера, украшавший камин. Он закурил сигарету и ещё раз перечитал план, детальной разработке которого он вместе с Бремезом — младшим посвятил добрую часть ночи. А. Проводить операцию между двумя и тремя часами ночи, когда квартал совсем вымирает. Б. Достать дубликат ключей. В. Запастись фонариком, чтобы иметь возможность свободно ходить по магазину. Г. Не забыть надеть перчатки, чтобы не оставить следов. Д. Достать рычаг для взлома ящика кассы. Е. Узнать, по возможности, комбинацию шифра. Ж. Если этого не удастся сделать, прибегнуть к динамиту. Подумав немного, Фредди вычеркнул из плана пункт придя к выводу, что при его реализации возникнет слишком много шума, и продолжал читать дальше: 3. Иметь при себе один или несколько видов оружия. И. Идти на «дело» только вдвоем. Последним пунктом он особенно гордился. В прошлый раз все пошло наперекосяк из — за того, что их было слишком много. Чем меньше людей знают тайну, тем лучше. К. Подготовить записку: «С благодарностью от крутых ребят. Деньги пойдут на нужды самых бедных из них». Положить её в пустой сейф. Л. Подготовить железное алиби на время операции. Вопрос об алиби пока затрагивался только вскользь, и его предстояло ещё основательно продумать. Этим содержание плана исчерпывалось. Ну погоди, папочка Беррьен, ты ещё увидишь, чем тебе обернется твоя манера отсылать сына в комнату, как какого — то сопливого мальчишку' Он ещё покусает себе ногти от ярости, это уж точно! Фредди показал язык Вольтеру и заснул.ГЛАВА 5
ЛЫСИНА (от лат. calvities) — состояние лысой головы. Излечить трудно.Гастон Беррьен подбил итоги, проверил их ещё раз и, вытащив небольшую записную книжу в переплете из черного молескина[6], занес цифры в графу «приход». Отодвинув кресло, он подошел к стене. Ее украшала громадная картина, изображавшая во весь рост Симона Боливара[7] в шляпе, обессмертившей его имя. Бросив беглый взгляд через стеклянную дверь и убедившись, что из магазина его не видно, Гастон нажал на край позолоченной рамы. С легким скрипом картина повернулась на оси, обнажив круглую дверцу потайного сейфа. Посередине этой металлической дверцы виднелись щель замка и пять круглых кнопок. При их повороте в крошечных оконцах выскакивали буквы. Торговец головными уборами набрал слово «ФРЕДД», почти полностью воспроизведя имя сына. Затем он вставил в замок ключик и открыл сейф. Гастон положил туда драгоценную черную записную книжку, закрыл дверцу и тщательно сбил комбинацию шифра, после чего неизменно воинственный Боливар занял прежнее место. Закурив сигару, Гастон Беррьен плюхнулся обратно в кресло и поинтересовался, что происходит в магазине. Как раз в этот момент в помещение входил незнакомый ему клиент, которого Гастон ради личного удовольствия наградил тремя словами: — Ну и видик! И он снова углубился в бухгалтерские выкладки. Торговля шла своим чередом, подрываемая расходами на социальные нужды, таксами и начетами, за которые в конечном — счете расплачивался потребитель, а также налогами, неизбежными для сколько — нибудь значительного предприятия. Гастон вздохнул. Комедия, которую он ломал перед обществом вот уже пять лет, становилась в тягость. Днем — торговец шляпами, попросту шляпник, ночью, раз в неделю, человек вне закона. За плечами — сорок лет. Пора и выбирать. Но в пользу чего? Если бы у него были развязаны руки, он бы знал, на чем остановиться. Скрытно накоплено что — то около трехсот или чуть больше миллионов франков, размещенных в различных французских и зарубежных банках. Такие деньги деловые люди используют умело. И Гастон с радостью отошел бы от дел и, наняв управляющего магазином, махнул бы вместе с семьей на Лазурный берег, где и пожил бы в свое удовольствие на этот приобретенный столь тяжким трудом капитал. Однако столь ранний — в сорок лет — отход от активной деятельности вызвал бы массу пересудов. Поэтому ради видимости Гастон был вынужден поддерживать в глазах окружающих представление о себе как о сравнительно скромном торговце головными уборами, хотя и грезил дальними путешествиями, «кадиллаком» с личным водителем, норковыми шубами для жены… Он опять тяжело вздохнул. Решения этой проблемы в ближайшем будущем он не видел. Об этом не стоило даже и думать, пока Фредди и Эвелин не устроятся в жизни. А на это потребуется не менее четырех лет, не так ли? — Какой — то господин желает поговорить с вами лично и наедине. Он вздрогнул и посмотрел на мадемуазель Розу в её скромном закрытом платье с высоким воротником. Ничто в ней не напоминало пышнотелую мадемуазель Розу из вчерашней ночи. Она ожидала ответа, стоя на пороге кабинета. Гастон потушил окурок в пепельнице и пригласил: — Пусть войдет. Это был тот самый посетитель, на которого он раньше обратил внимание. Вблизи он производил ещё более тягостное впечатление. Тщедушный тип, с лицом цвета репы, заросший щетиной, в мешковатом, не по фигуре, демисезонном пальто, скверно обутый и увенчанный такой замызганной фетровой шляпой, что у Гастона как специалиста в своем деле от ужаса зашевелились волосы. Тем не менее он поднялся и указал незнакомцу на кресло. Тот сел. Его отвислая нижняя губа придавала лицу малопривлекательное выражение. Гастон Беррьен, любивший расставлять людей по полочкам, определил его в категорию полицейских и сразу же насторожился. Человек снял шляпу и положил её на ковер. Гастон едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Шляпа скрывала череп. Но какой! Никогда ещё за все сорок лет своей жизни Гастон не видел столь совершенной белизны и такой абсолютно гладкой поверхности. Сфероидной формы череп по внешнему виду, цвету и структуре напоминал только что снесенное яйцо страуса. С той лишь разницей, что перед этой матовой сферой оно показалось бы волосатым. С каким удовольствием какая — нибудь прорицательница будущего сменяла бы на него свой традиционный хрустальный шар. Это был череп из небытия. Череп — образец. Череп совершенство. Одним словом — ЧЕРЕП. Гастон почувствовал, что под воздействием неодолимой тяги, исходившей от этого идеального шара, он на какое — то мгновение потерял контроль над собой. Осознав опасность впасть в гипнотический транс, он невероятным усилием воли заставил себя отвести глаза от столь необычного предмета и поинтересовался: — Чем могу быть полезен, месье? Месье?.. Повторное «месье» приглашало человека с черепом назвать себя. Тот понял. — Мое имя вам ничего не скажет. Его голос был под стать черепу. Столь же ровный, гладкий, почти беззвучный, он не позволял разобраться в настроении говорившего. Казалось, что череп и голос были созданы какими — то умными машинами. В какой — то момент в голову Гастону даже пришла мысль, что перед ним сидит марсианин, прибывший на Землю специально для того, чтобы заказать солидную партию головных уборов, но затем он с негодованием её отверг. — В первый раз ЭТО всегда производит впечатление, но потом быстро привыкаешь. Просто в детстве я перенес тиф. Гастон, смутившись, что его застали за смакованием вида черепа, поспешил заверить собеседника в чистоте своих намерений. Нет, он вовсе не помышлял завладеть этим черепом, чтобы выставлять его затем как диковинку в ярмарочном балагане. Человек снисходительно слушал, как шляпник что — то лепетал, путался в словах, пока, покраснев, и вовсе не замолчал. Чувствовалось, что череп сильно повлиял на личность его владельца. Внешняя лихость дополняла внутреннюю[8], и он гордится этим. Как очистительную жертву, он соизволил принять от своего визави сигару. — Я лишь позавчера вышел из — за решетки. После четырех лет. Первоначальная тревога Гастона начала рассеиваться. Раз он не из полиции, то для него этот человек — не более чем курьез природы, а его слова вполне объясняли эту необыкновенную бледность. — У меня неприятности. Большие. Но это вам неинтересно. Торговец шляпами запротестовал, заверив, что заботы ближнего он всегда принимает близко к сердцу, и Череп продолжал: — До ареста я был женат. Точнее, сожительствовал с проституткой. Имя, с вашего позволения, называть не буду. Не получив ответа, он затянулся сигарой, слегка задумался и произнес: — Видимо, вам нужно объяснить, что это за штука такая — тюремная жизнь. Там очень даже невесело. Особенно для таких, как я — с бурным темпераментом. Поэтому я решил туда больше не возвращаться. Но сделать это можно только одним путем: заняться честным трудом. — Вы знаете, — прервал его Гастон, — сейчас в области головных уборов начинающему не пробиться… — Не спешите. Меня совсем не привлекает перспектива стоять по восемь часов в день за прилавком или торчать в какой — нибудь конторе. И я совершенно не собираюсь просить вас пристроить меня куда — нибудь. Меня скорее привлекает бизнес, в связи с чем я и пришел сюда — получить, во — первых, субсидию, и во — вторых, стать вашим компаньоном. — Компаньоном? Гастон никак не мог взять в толк, почему Череп обратился именно к нему, а не к какому — то другому продавцу шляп или кредитору. Тогда Череп решил высказаться пояснее и сделал это в следующих выражениях: — Для начала вы дадите мне пять миллионов франков. Два из них я тут же вкладываю в ваше дело и становлюсь, таким образом, совладельцем. Остальные три миллиона я возмещу позже из своих доходов. В первую минуту Гастон оторопел, но затем пришел к выводу, что его кто — то чудовищно разыгрывает. Удалой Череп был всего лишь подставной фигурой, статистом из театра, нанятым Филиппом или Фредди, чтобы подурачиться над ним. Он решил не подавать виду, что понял, в чем дело, и продолжать игру, надеясь вынудить этого типа в конце концов раскрыться. — Так. Если я правильно понял, вы получаете от меня определенную сумму, часть которой возвращаете, что и делает вас моим компаньоном. — В принципе так, — согласился Череп. — Но что вы можете предложить в порядке компенсации? Думаю, вы припасли что — нибудь на этот счет? — Предлагаю свое молчание. — Молчание? — Не просто молчание, а МОЕ молчание, Человек совершенно не реагировал на довольно легковесную иронию Гастона. У шляпника зародилось беспокойство другого рода: а не сбежал ли этот парень из сумасшедшего дома? Тогда ему не следовало перечить. — Дорогой мой, уточните, что вы понимаете под термином «ваше молчание»? Дым сигары лениво, колечками, поднимался к потолку и там рассеивался сначала синей, затем белой и наконец совсем незаметной глазу пеленой. Череп напустил на себя таинственность. — Мое молчание представляет для вас большую ценность. Вы меня понимаете? — Боюсь, что нет. — Другими словами, я знаю про вас нечто, чего вы не желали бы, чтобы знала полиция, и я продаю вам это. Точнее, меняю информацию на соучастие в ваших ночных бдениях за городом. Он с расстановкой повторил: — Ночных и за городом… Потом добавил: — Месье МАКС. На сей раз Гастон окончательно отбросил свои первоначальные предположения. Перед ним предстала зловещая очевидность: Череп его шантажировал. Но прежде чем выяснять, что тому известноконкретно, он рискнул изобразить возмущение: — Месье, что все это значит? Не хотите ли вы сказать, что мой магазин головных уборов… — Еще чего — магазин! Я говорю о вашем подпольном игорном доме и о дополняющих его ДЕВОЧКАХ. В глазах растерявшегося Гастона поплыло: Череп вдруг стал раздаваться вширь, набухая как воздушный шар на старте и достигая гигантских размеров. Он вот — вот должен был лопнуть… Продавец головных уборов закрыл глаза, провел по лбу рукой. И когда он вновь осмелился посмотреть на визитера, то увидел, что тот и не думал менять своих габаритов. То была вызванная эмоциями галлюцинация. И все же он ещё не сдавался: — Месье, ваши оскорбительные инсинуации… Грянул нечеловеческой голос: — Пять миллионов, причем завтра! Вечером. Естественно, наличными, И никаких фокусов, я по природе человек недоверчивый. У Гастона в голове вдруг начало складываться некое подобие плана, и он сделал вид, что спасовал: — Но мне будет трудно собрать за сутки такую крупную сумму наличными. — Дорогой месье, но вы ведь не положили ещё в банк выручку за последнюю ночь. Череп, ничуть не рисуясь, показывал, что располагает сведениями из первых рук. «Измена», — мгновенно подумал Гастон и тут же начал вычислять, в каком звене она могла произойти. Филипп вне подозрений. Значит, кто — то из персонала? А может быть, Лоранжис? — Откуда вам это известно? Череп начал тихо раскачиваться из стороны в сторону, что вполне можно было расценить как приступ веселья. — Да я же вам только что объяснил, что четыре года назад у меня была подружка. Позавчера, выйдя из тюрьмы, я увиделся с ней, чтобы возобновить прежние отношения. Но эта женщина, которую я обучил в свое время ремеслу, вдруг вздумала выставить меня вон, заявляя, что неплохо обходится и без меня и в моем покровительстве больше не нуждается. Я по природе человек, умеющий убеждать других, дорогой месье… Кстати, неплохо было бы выкурить ещё одну из ваших великолепных сигар. Спасибо. Это ма — нильские? — Гаванские. Итак, вы вынудили эту молодую женщину… — Вынудил! Это слишком сильно сказано. Я просто убедил её рассказать мне, на кого и на каких условиях она работает. Она сообщила, что в течение уже многих месяцев выступает под вашим началом в роли крупье в бродячем игорном притоне, что это — легкая и хорошо оплачиваемая работа, в ходе которой она заводит полезные знакомства среди лиц, которые затем в свободное у моей подружки время навещают её на дому, щедро при этом одаривая её, с чего вы, кстати, взимаете проценты, на мой взгляд явно чрезмерные. Мне не понадобилось много времени, чтобы выработать план объединения с вами в ассоциацию на равных началах, о чем я и веду сейчас речь. Видите, как все просто? — Элементарно, — прошептал Гастон. — И как зовут эту стер… эту молодую женщину? Череп ответил: — Она просила не называть её имени. Всего лишь мера предосторожности, и не стоит из — за этого обижаться. — Одним словом, — взвился Гастон, чувствуя, как его охватывает бешенство, — это подлый шантаж! — Прошу вас, не увлекайтесь. «Шантаж» — чудесно звучит, как музыка[9], я обожаю это слово. А приклеивая к нему ярлык «подлый», вы сразу же нарушаете гармонию. — Не хватало еще, чтобы вы читали мне лекцию по семантике! Это шантаж, притом особенно гнусный, пре Гастон задохнулся, исчерпав все пришедшие ему в голову эпитеты. — Предлагаю вам ещё несколько определений: чудовищный, вонючий, гнилостный, омерзительный. — Вы не получите ни сантима! — воскликнул Гастон, забыв, что его могут услышать в магазине. — И вообще, я тотчас уведомлю полицию. Вас арестуют и посадят в тюрьму… — Спасибо, я только что оттуда и знаю, что это такое. Лучше поразмыслите — ах, до чего же хороша эта сигара! — вот о чем: если меня по вашей милости арестуют, я выложу все, что знаю, и полиция начнет разбираться с вами. — Она не найдет никаких улик. Их просто не существует. — Допустим, хотя против вас может быть выставлен ряд свидетельских показаний. Ну что ж, даже если полиция и не сумеет за что — нибудь зацепиться, все равно придется прикрыть ваши игорные вечеринки, а это прямые убытки. Не считая того, что я сохраню возможность шантажировать ваших клиентов напрямую. Список их — и, я думаю, достаточно полный вручила мне та самая молодая женщина. А уж если я возьму их в оборот, они наверняка подумают, что информацией меня снабдили вы…Видите, что полу чается? Гастон «потек» — все мышцы его лица стали как бы расползаться во все стороны. Ценой неимоверных усилий он сумел вновь стянуть их воедино и пробурчал: — Ладно. Вы получите эти пять миллионов. — Шесть. — Что? — Теперь уже шесть. Не переношу угроз в свой адрес. Человек просвещенный и прагматический, Гастон тем не менее в этот момент был недалек от мысли, что Череп — само воплощение сатаны. Он осознал, что укрощен, связан по рукам и ногам и целиком находится в его власти. Он выдохнул: — В купюрах по десять? — Не возражаю. В этом случае вся сумма уместится в ваших карманах. Когда и где мы встретимся снова? Предлагаю: завтра, в полночь, у вас дома. — Нет, нет, — отчаянно запротестовал Гастон, лихорадочно ища выход. Лучше увидимся в пригороде… в Сю си — ан — Бри, два, авеню… — Адрес я знаю. Предупреждаю ещё раз. Я человек недоверчивый. Даже очень. А многолетний профессиональный опыт научил меня, что только осмотрительные шантажисты доживают до старости. Поверьте мне и не пытайтесь хитрить. — Я вам верю, — сказал Гастон, хотя не ставил слова собеседника ни в грош. Череп встал, поднял с полу свою бесформенную шляпу. На миг он задержал на ней взгляд, затем обратился к совершенно подавленному шляпнику: — Дорогой мой компаньон, в залог нашей дружбы вы подарите мне сейчас подобающую шляпу. — Но… да, конечно. Это легко сделать. Извольте следовать за мной. Окунувшись снова в будничное дело, Гастон провел своего странного посетителя в магазин. На мадемуазель Розу и молоденькую продавщицу Череп произвел заметное впечатление. Они прыснули со смеху. Гастон спросил, какую марку предпочитает его новый компаньон. Последний предпочитал самую дорогую. Вздохнув с сожалением, Гастон продемонстрировал ему серию «Борсалино», приобретенную по импорту исключительно для его заведения. Череп, надвинув на лоб «специальную, с загнутыми полями и длинным ворсом, изумрудного цвета» шляпу, покинул магазин, оставив на выставочном прилавке замызганное рванье, которое когда — то называлось «Пуанкаре»[10], по тридцать франков за штуку.Словарь Ларусс
* * *
Вернувшись в кабинет, Гастон тщательно прикрыл за собой дверь. Затем один за другим стал выдвигать ящики стола, пока не нашел то, что искал. Он взвесил на руке великолепный, отливающий черной синевой пистолет калибра шесть и тридцать пять. У него была своя история. Пистолет случайно нашла в такси мадемуазель Роза. Потом о нем забыли, и он год томился в столе, откуда теперь был извлечен и вновь возведен в ранг боевого оружия. Гастон проверил, действует ли он, пересчитал восемь патронов в обойме, удовлетворенно хмыкнул и сунул его в карман. Посмотрим, так ли уж хитер этот потешный Череп, как он себя считает.* * *
Шляпник набрал номер шурина: — Алло, Филипп, нужно немедленно встретиться. — Я занят, — запротестовал тот, — неужели нельзя подождать до завтра? — Вот именно, что нельзя. Сейчас же приезжай в магазин. Ты понял сейчас же, дело серьезное! Филипп знал своего родственника и был уверен, что паниковать по пустякам тот не будет. Поэтому, несколько забеспокоившись, но и сгорая от любопытства, он согласился: — Бегу. — Лучше езжай на метро. Так быстрее.* * *
Узнав, в чем дело, Филипп мгновенно пришел к тому же выводу, что и Гастон. Решать надо было раз и навсегда. — Этого типа следует устранить. Договорились, что завтра вечером Гастон останется дома, а Филипп будет ждать Черепа в саду виллы. Уходя, Филипп посоветовал: — Ты сам ничего не предпринимай, предоставь все сделать мне. — У тебя есть пистолет? — Нет, конечно. — Тогда возьми вот этот и позвони мне, как только все будет кончено. — Хорошо. Привет Франсуазе и поцелуй за меня ребятишек.ГЛАВА 6
ЧАСЫ С МАЯТНИКОМ — домашние часы с пружиной или гирями, движение которых регулируется маятником. Напр., часы с репетицией.В среду вечером семья Беррьенов, в кои — то веки в полном составе, смотрела телевизор. Показывали варьете, но каждый член милого семейства думал о своем, проявляя внимание к экрану только тогда, когда появлялся стоящий артист. Пока что выступала оперная певица — пышная дама с пронзительным и каким — то чирикающим голосом. Бельканто Гастона абсолютно не интересовало, и он задумался над тем, что в этот самый момент его шурин, вооруженный пистолетом, поджидает в вестибюле виллы в Сю — си — ан — Бри шантажиста. Тот появится только в полночь. Преступление состоится где — то в десять минут первого, и Гастону тут же позвонят, сообщив, что все прошло нормально. Шляпник был само спокойствие. Филиппу он доверял как самому себе. Наконец оперная дива удалилась под гром аплодисменов и объявили шансонье. Гастон поудобнее устроился в кресле, приготовившись от души посмеяться. Крупным планом подали артиста — хорошо упитанного, прекрасно одетого, со спокойной уверенностью на лице. В руке он держал листок бумаги. Манерой держаться на сцене он подчеркивал: видите, какой я шикарный, а сейчас послушайте, насколько я ещё и остроумен. Он начал: — Так вот, не знаю, заметили ли вы, но наш бывший великий казначей месье Пиней[11] с превосходным ораторским пылом обещал нам уменьшить налоги и повысить покупательную способность… Фредди стиснул зубы. Этому острослову с Монмартра одни и те же слова успешно служили уже при трех министрах. Между тем шансонье, очень собой довольный, продолжал: — Итак, я исполню сейчас для вас куплеты, которые я весьма утонченно озаглавил: «Слава Пи — Пи, слава Пиней!» Чувствуя нараставшее отвращение, Фредди взглянул на отца. Старик, естественно, излучал доверие, как будто не знал, что все шансонье состоят на содержании у политических деятелей! Фредди полностью отключился, чтобы поразмышлять. Ограбление со взломом магазина головных уборов было назначено на эту ночь, в половине третьего. Он встретится с Бремезом на площади Опера под часами. Ему удалось сделать дубликат ключей от магазина, но комбинации шифра сейфа он раздобыть так и не смог. Да и серьезного оружия не было. Тем хуже, придется удовольствоваться наличностью в ящике кассы. Он посмотрел на часы, чувствуя, что взвинчен и его трясет. Тем не менее он был полон уверенности в успехе затеянного дела. Шансонье, который по ходу выступления напыжился ещё больше, завершил свой номер тоже под аплодисменты. Далее шел джаз, и Фредди принялся ногой отбивать такт. Франсуазу Беррьен не интересовали ни опера, ни шансонье, какими бы остроумными они ни были, ни джаз чикагского стиля. Уставившись невидящим взглядом на экран, она так и эдак перебирала в голове те вопросы, которые никогда не решится задать. Почему Гастон раз в неделю регулярно отсутствует целую ночь под глупейшим предлогом подбора партии шляп? Если бы речь шла просто о любовнице, то Франсуаза имела бы добротный, полноценный мотив для беспокойства. Но когда у мужа есть любовница, об этом узнаешь сразу. Лили, например, прекрасно знала, что Филипп ей изменяет, но на днях заявила ей по этому поводу следующее. «Раз он возвращается после этого с подарками, то меня это не волнует, более того, дает моральное право самой завести любовника, когда я того захочу». Но у Гастона никакой любовницы не было. Это точно. Так в чем же дело? Почему Фредди, у которого было все, чтобы чувствовать себя счастливым, постоянно воюет со всей семьей? Возможно, на него дурно влияют приятели? Или его разум замутили книги Жана Сартра[12], которые он читает запоем? Почему Эвелин, которая ещё несколько дней назад устраивала беспричинные истерики, с позавчерашнего дня так спокойна, раскована, счастлива, хотя и по — прежнему скрытна? «Как бы узнать, какие мысли бродят сейчас в её голове?» — подумала Франсуаза, взглянув на дочь. Оркестр сменила передача, озаглавленная: «Развивайте ваш интеллект». Телевизор немедленно выключили, и Га — стон закурил сигару. Он смачно зевнул и заявил: — Не знаю почему, но я устал. — Ты слишком много работаешь в магазине, — бесхитростно заметила Франсуаза. — Несомненно, — согласился Гастон. — Сегодня выручка составила сто тысяч франков, а это кое — что да значит, дорогие мои! Он поднялся и направился к двери, спросив по дороге жену: _ Ты ещё не ложишься? — Так ведь всего лишь десять часов. Я немного ещё повяжу. — Тогда спокойной ночи. Он вышел из столовой. Фредди прошептал ему вслед: — Иди — иди, поспи. Завтра тебя ожидает хорошенький сюрприз. — Ты что — то сказал? — спросила Франсуаза. — Да ничего, мама, просто так. Я, пожалуй, тоже пойду. Завтра у меня письменная контрольная и мне надо быть в форме. — Спокойной ночи. Постарайся выспаться. — Всего, мама, пока, Эвелин. Франсуаза молча продолжала вязать. Эвелин мечтательно откинулась в кресле, полузакрыв глаза. В воцарив^ шейся в комнате тишине между матерью и дочерью протянулась тонкая нить взаимопонимания. Эвелин поднялась с кресла и села на ковер у ног Франсуазы. Протянув руку, та ласково потрепала её по светловолосой макушке. — Мамочка! Франсуаза затаила дыхание, боясь спугнуть дочь. Ее ласка стала настойчивей, движение руки несколько замедлилось. Эвелин решилась: — Мама, ты знаешь, я счастлива. Все получилось как — то само собой. Разговор женщины с женщиной. — Он хочет на мне жениться. Сегодня он намеревался прийти к отцу просить моей руки, но в последний момент что — то ему помешало. Как ты думаешь, папа не будет возражать, если я выйду за него замуж? Франсуаза, прежде чем ответить, подтянула несколько сползших петель. Столь желанное сближение с дочерью длилось лишь мгновение, не более. Дочь снова уже отдалилась от нее. Она любит какого — то неизвестного ей юношу, У неё сложилась собственная внутренняя жизнь. Франсуаза вздохнула: — Дорогая, твой отец и я сначала должны познакомиться с этим молодым человеком. — О! Ты его сразу полюбишь, мамочка, я уверена в этом. Неожиданно спокойствие дома было нарушено. Кто — то Дергал за колокольчик у внешней ограды дома. — Визит в такой поздний час? Кто бы это мог быть? В спальне Гастон уже облачился с пижаму, надел домашний халат, сунул ноги в шлепанцы. Сидя на кровати, он курил сигару и рассеянно рассматривал стоявшие на камине часы с маятником эпохи Людовика XV. Его лениво ворочавшиеся в голове мысли обстоятельно задержались на самой концепции «часы с маятником», затем отразили восхищение тем, что созданный почти двести лет назад механизм все ещё в отличном рабочем состоянии, наконец, сосредоточились на эстетической стороне предмета. Белый эмалевый циферблат, на котором отчетливо выступали стрелки и рельефно сработанные римские цифры, был обрамлен двумя бронзовыми статуэтками — молодыми обнаженными персонажами, должно быть олицетворявшими Амура и Разум, если не Гордыню и Леность. Часы эпохи Людовика XV являлись для Гастона неистощимым объектом раздумий. Высота примерно сорок сантиметров, ширина тридцать — тридцать пять. Вес около пятнадцати килограммов. Вовремя оное не скупились на сырье, и предметы обихода становились произведениями искусства. Мелькнуло сожаление, что часовых дел мастер не додумался защитить циферблат выпуклым стеклом, но разве можно предусмотреть все? Именно в этот момент часы пробили половину одиннадцатого и почти одновременно затрезвонил наружный звонок. Это что ещё за гость? Случилось что — нибудь серьезное? Или вызывающее беспокойство? Нет. Никаких досадных происшествий не предвиделось. Постучали в дверь. То была Эвелин. — Папа, там тебя спрашивает какой — то месье. Говорит, что по важному делу. — Сейчас иду. У Гастона Беррьена заметались тревожные мысли. А вдруг этот недоумок Череп отказался от своих первоначальных планов и заявил в полицию? Он потуже затянул пояс халата и неуверенным шагом начал спускаться вниз. Одного взгляда через открытую дверь столовой оказалось достаточно, чтобы оценить масштабы разразившейся катастрофы: ироничный Череп нежился с сигаретой во рту в лучшем кресле и, судя по всему, прекрасно ладил с Франсуазой. — Дорогая мадам, — вещал он, — интерьер вашего дома выдержан в самом изысканном вкусе, да, да, именно в изысканном. — Вы, очевидно, оформитель? — жеманно вопрошала Франсуаза. — Не совсем так, но к искусству отношение имею. Я преподаватель пения[13]. — О! Как это интересно… а вот и муж. Я оставляю вас. Человек в домашнем одеянии изначально чувствует себя неполноценным в присутствии того, кто одет полностью, пусть даже и в чересчур длинное, не по сезону теплое пальто. В прескверном настроении Гастон Беррьен уселся напротив Черепа на непривычный для него у себя дома стул, что лишь усилило его злобу. — Что вам здесь надо? — прорычал он. Череп сиял отражением люстры. В нем проглядывало что — то сверхъестественное. Ни отвислая губа, ни голос ничуть не изменились. Все тем же ровным голосом он изрек: — Я пришел сюда и чуть пораньше с единственной целью, чтобы вы не утруждали себя поездкой на машине в Сюси — ан — Бри. Не говоря уже о том, что я спокойнее себя чувствую в этом доме, среди столь милых членов вашей семьи. Обескураженный Гастон потребовал: — Прошу вас, не вмешивайте мою семью в ваши грязные дела. А ведь именно в этот момент Филипп поджидал Черепа в Сюси. С пистолетом в руках. Необходимо было любой ценой завлечь туда Черепа. — Как видите, — продолжал Гастон, показывая на домашний халат, — я как раз переодевался, чтобы поехать на виллу. — Ну вот, а теперь эти хлопоты ни к чему, поскольку я сам пришел сюда. Остается лишь передать мне деньги, и через десять минут вы можете сладко уснуть. Гастон, профессионально разбиравшийся во всех азартных играх, сравнил свое положение с ситуацией игрока в покер, когда тот блефует наоборот: внушает, что игра не идет, хотя в руках хорошие карты. И он начал блефовать, — Представьте себе, есть одно «но». Я назначил вам встречу в Сюси, а не здесь, по той причине, что все мои деньги находятся там, а дома я не наскребу и пятидесяти тысяч. Впервые Череп улыбнулся. Гастон, завороженно наблюдая за этим новым для него зрелищем, понял, что его блеф не прошел. Поулыбавшись, Череп произнес: — Вы что, принимаете меня за младенца, мой дорогой компаньон? Напрасно. Прошлой ночью я был в Сюси. До самого конца. И я видел, как вы вместе с родственничком (месье Фредом, с вашего позволения) покинули виллу с двумя довольно тяжелыми чемоданами. Это произошло в шесть часов утра, и я сомневаюсь, что вы смогли положить деньги в какой — нибудь банк на рассвете. Вчера я пришел в магазин вскоре после его открытия и застал вас уже на месте. Следовательно, у вас физически не было времени отвезти чемоданы в какое — нибудь иное место, кроме как в ваш так прекрасно благоустроенный дом в Сен — Клу. Гастон почувствовал, как у него задергалось веко, хотя так и не смог разобраться, на каком глазу. Череп тем временем продолжал добивать его: — Более того, настойчивость, с какой вы навязывали мне встречу в полночь в глухом месте, не предвещала ничего хорошего, и я подумал: не расставлен ли там на меня этакий прелестный капканчик? Вот поэтому — то я и пришел сюда. Гастон нервно потер руку об руку, пожал плечами: — Ну что ж, ваша взяла по всему фронту. Посидите здесь, я пойду за деньгами. Клюнет ли Череп на эту приманку? Он клюнул: — Извините, но, если вы не возражаете, я бы предпочел пойти вместе с вами. Это на тот случай, если в другой комнате у вас стоит телефон, по которому можно кое — кого вызвать, кто бы поджидал меня на выходе. Гастон едва сумел сдержать вздох облегчения. — Следуйте тогда за мной, но только тихо, на втором этаже все спят. Вместе с замолчавшим и идущим за ним по пятам Черепом он прошел в вестибюль, удовлетворенно отметив в зеркале безразличное выражение своего лица, и поднялся по лестнице. Прошествовав на цыпочках мимо комнаты Франсуазы, они вошли в спальню Гастона. Тот осторожно прикрыл дверь и приложил палец к губам. Череп, как всегда иронично, согласно кивнул. Гастон прошептал: — Садитесь. __ Спасибо, — так же шепотом отозвался Череп. Он устроился на кровати, и Гастон с ненавистью взглянул на этого типа, который хотел разом уничтожить всю его жизнь порядочного человека и принести несчастье в тесно спаянную семью. Гастона ждала тюрьма. Франсуаза с горя умрет. Фредди так и не поступит в «Большие школы». Ни в чем не повинная, несчастная Эвелин не выйдет замуж… О Череп! Как же я тебя ненавижу! Пусть твоя черная душа навеки корчится в аду! — Ну, — процедил Череп, — так будут сегодня эти шесть миллионов? — Секундочку, — засуетился Гастон. — Не хотите ли чего — нибудь выпить? — Нет, спасибо, я плохо переношу мышьяк. Предупреждаю, вот — вот начну кричать. — Ни в коем случае, ни в коем случае… видите ли, моя жена очень впечатлительна, дочь спит чутко, а сын готовится к экзаменам… Я мигом все сейчас устрою. Все, время для переговоров миновало, наступил час решительных действий. Больше ни о чем не раздумывая, Га — стон подошел к камину и обеими руками ухватился за часы с маятником эпохи Людовика XV: правой — за статуэтку Амура, левой — Разума. Повернувшись к визитеру, он с придыханием попросил: — Помогите, деньги спрятаны за часами. Ничего не подозревавший Череп приблизился — идеальная цель. Дождавшись, когда тот оказался в пределах досягаемости, Гастон с силой обрушил часы на его голову. А те именно в этот момент решили прозвонить одиннадцать раз. Циферблат припечатался к голове Черепа с легким сухим треском, напоминавшим удар молотком по ореховой скорлупе. «Дзинь — дзинь — дзинь», — звонили часы эпохи Людовика XV. «Крак», — хрустнул череп. «Дзинь — дзинь — дзинь», — заливались часы. Осев на пол, Череп конвульсивно дернулся и затих. «Дзинь — дзинь — дзинь — дзинь — дзинь», — завершили часы. Гастон с облегчением в душе водворил произведение искусства на камин и участливо склонился к нему. Пострадал Циферблат, обезображенный трещиной. Стрелки от недюжинной силы удара буквально вдавились в эмаль. Гастон поцокал языком: «Скверно. Нелегко будет заменить такой циферблат». В дверь постучали. Он узнал голос жены. — Гастон, что случилось? Какой — то шум… Он ринулся к двери, прижался к ней спиной, одновременно откликаясь: — Ничего, ничего, моя дорогая. Это часы едва не свалились, но я вовремя успел подхватить их. Задергалась дверная ручка. Франсуаза желала оценить величину понесенного ущерба. Гастон молниеносно повернул ключ в замке, громко воскликнув: — Минуточку, я надену халат. Франсуаза ни в коем случае не должна видеть труп Черепа. Его следовало спрятать, и немедленно. Он оглядел кровать в стиле эпохи Людовика XV на высоких ножках — под ней ничего не скроешь. Взгляд остановился на двери, соединявшей его комнату со спальней жены. Он тут же открыл её, схватил Черепа за ноги и выволок его туда. Теперь — быстро закрыть эту и открыть входную дверь. Вошла обеспокоенная Франсуаза: — Ты наверняка ушибся. Я уверена, что это так, и ты не хочешь мне говорить об этом! — Да нет, уверяю тебя. — Но ведь часы упали тебе на ногу! — Да нет же. Он был вынужден продемонстрировать добротное состояние своих ног. Успокоившись в отношении мужа, Франсуаза переключилась на часы: — О! Разбит циферблат. Какая жалость! И стрелки! Теперь часы ходить не будут! Как же ты будешь просыпаться по утрам? Хочешь, я отдам тебе свой будильник? — Не надо, моя дорогая, благодарю тебя. — Ну хорошо. Какой же ты неуклюжий. И как это тебя угораздило? Гастон с тревогой увидел, как его жена направилась к двери, соединявшей их спальни, и взялась за ручку. Он выпалил: — Я всего лишь хотел их завести. Кстати, иди — ка сюда, посмотри, как это получилось. Она вслед за мужем подошла к камину. Он взялся за часы и наклонил их на себя. — Видишь? Я хотел достать из кармана ключ, сделал неловкое движение, и они шлепнулись. К счастью… Франсуазе этого было достаточно. Она уже снова очутилась у входа в свою спальню, где покоился Череп. Замешкавшись с часами, Гастон потерял драгоценную секунду, и Франсуаза, воспользовавшись ею, уже приоткрывала дверь. Он рванулся к ней: — Неужели ты не поцелуешь меня на ночь? Жена отпустила ручку двери, и он, сжимая супругу в объятиях, подтолкнул её к выходу в коридор. Вдруг она с любопытством спросила: — А что стало с тем молодым человеком? — С каким ещё молодым человеком? Он уже давно воспринимал своего врага только как Череп и с удивлением обнаружил, что определение жены тоже к нему подходило. — Ах, тот! — Да, такой лысый молодой человек, с которым ты остался беседовать в столовой. Он что, ушел? — Да — да, — не без удовольствия подтвердил Гастон. — Он действительно покинул нас. — А что ему было надо? — Да как тебе сказать… Это коллега, торговец шляпами из Лиона. Он просто нанес мне дружеский визит. Хотел, чтобы я вошел с ним в долю. — Да? — удивилась Франсуаза. — А я думала, что он учитель пения. — Да, и это тоже. Понимаешь, он из лионского хора, это у него хобби такое! — До чего симпатичный молодой человек, тебе следовало бы пригласить его к нам как — нибудь на днях отобедать! Уже десять минут нервы шляпника тянуло и дергало во все стороны, но он мужественно этому сопротивлялся. Совладав наконец с собой, он ласково подтолкнул жену к двери в коридор, заверяя ее: — Ну конечно, как только увижу его опять, непременно передам твое приглашение. Спокойной ночи. — Тебе тоже, дорогой. Он захлопнул дверь номер один, ринулся к двери номер два, мгновенно открыл её, схватил под руки Черепа и в каком — то сверхчеловеческом рывке успел втянуть его к себе в комнату как раз в то мгновение, когда Франсуаза включала свет. Увидев мужа у себя в спальне, зачем — то склонившегося над ковром, она удивилась: — Ты что тут делаешь? Гастон, лягнув высунувшуюся было в дверную щель руку Черепа, поспешил ответить: — Сегодня утром я потерял запонку и решил посмотреть, не закатилась ли она к тебе. — Хочешь, помогу, — предложила она, не замечая всей странности того факта, что муж искал запонку в темной до — этой минуты комнате. Она подошла к нему. Он же прикрыл дверь, воскликнув: — Ну вот, совсем рехнулся! Я вспомнил, куда она делась! Еще раз всего доброго, дорогая! — Спокойной ночи. Теперь он не спеша запер на ключ сначала одну, а затем другую дверь и присел на кровать. Нащупывая в ящике ночного столика сигару, он прошептал: — Ну и вечерок! И тем не менее все прошло не так уж и плохо. Он с гневом взглянул на труп. В суматохе он так и не успел сделать этого раньше. — Негодяй! Тело после двух переездов с квартиры на квартиру скрючилось на полу, напоминая скорее груду тряпья на лотке торговца, нежели порядочный труп. Даже череп, и тот был прикрыт завернувшимся костюмом. Гастон закурил, поднялся и перевернул труп на спину, придав ему позу, более приличествовавшую его состоянию. Он бросил взгляд на сиявший череп и выругался. Крови не было, но от страшной силы удара циферблат и рельефные стрелки часов глубоко вдавились в белую кожу, оставив отпечаток в зеркальном отображении. Череп показывал одиннадцать часов.Словарь Ларусс
ГЛАВА 7
ПРЕСТУПЛЕНИЕ (от лат. crimen) — любое тяжкое нарушение моральных, религиозных или гражданских законов. Напр.: преступные элементы, рост преступности.Гастон стал звонить на виллу в Сюси — ан — Бри. Проявляя бдительность, он говорил очень тихо, и телефонистка вынудила его повторить номер телефона несколько раз. Наконец на том конце провода послышался голос шурина. — Это Гастон. Немедленно выезжай в Сен — Клу. — Зачем? — взорвался Филипп. — Я тут кисну уже два часа, а теперь ты ломаешь весь наш план! Что все это значит? — Это значит, что дела плохи и что тебе нужно сейчас же явиться сюда. Оставь машину на некотором расстоянии от дома, чтобы никто не слышал, как ты подъехал. Не звони у решетки — двери будут открыты. Жду тебя в столовой. Он тихонько положил трубку на рычаг и вслушался. В доме царила мертвая тишина. Что касалось Черепа, то опасаться, что он расшумится, теперь уже не приходилось. Гастон мысленно удостоил его сожаления. Череп был неглупым человеком, по — своему даже образованным, и если бы он захотел применить свои способности на какой — нибудь достойной и честной стезе, то мог бы претендовать на выход в самые высокие сферы. Став же на криминальный путь, он понес заслуженное наказание. Преступление никогда не окупается. Встав на колени, Гастон Беррьен обшарил карманы своей жертвы. Он с интересом ознакомился с его удостоверением личности. При жизни Черепа звали Альбер Перуж, родился в пятнадцатом округе Парижа девятого января тысяча девятьсот двадцать пятого года. В графе «профессия» значилось «служащий». В бумажнике Перужа, помимо нескольких похабных фотографий, на которые Гастон взглянул лишь мельком пресыщенным взглядом, он обнаружил любовное послание, подписанное «Пиньюш», и две денежные купюры по пять тысяч франков каждая. В карманах — платок, залежалые билеты на метро, билет в кино и нож со штопором. Спрятав всю добычу в ящик ночного столика, Гастон закурил сигару. Филипп явится с минуты на минуту. Он бесшумно вышел из комнаты, закрыв её на ключ и положив его в карман. Затем он спустился вниз, вышел в сад и открыл дверь ограды. По пути в дом он оставил незапертой и входную дверь. Шляпник прошел в столовую, попыхивая сигарой. В темноте уютной комнаты он расслабился настолько, что заснул. Филиппу пришлось слегка потрясти его, чтобы услышать: — А? Что? Ах, это ты. Ты меня разбудил. — Это уж точно, — прошептал Филипп. — Так в чем же дело? Чтобы окончательно прийти в себя, Гастон налил себе в пузатую рюмку коньяку. После этого, склонившись в полутьме к шурину, он коротко рассказал ему о разыгравшейся драме. Филипп на минуту задумался. — Ты правильно сделал, что позвал меня. А я уже и могилу приготовил для этого бедолаги, набив, однако, при этом мозоли. Она ждет его. Давай перетащим его в мою машину, я поеду и закопаю его, как условились. Нет проблем. И все же этот тип был опасен со всеми этими его предосторожностями. Если бы ты не пристукнул его, мы оказались бы в той ещё ситуации! К счастью, в целом все прошло неплохо. Где тело? — Наверху, одному его вниз не снести. Филипп в свою очередь подкрепился коньяком и предложил: — На всякий случай надо бы выпотрошить его карманы, чтобы затруднить опознание. — Уже сделано. Я рассчитывал обнаружить в его бумагах имя женщины, что нас заложила, но ничего не нашел, кроме письма, подписанного «Пиньюш»… Это уменьшительное от какого — то имени. Нет ли кого среди наших девочек с таким имечком? Филипп стал рассуждать вслух: — Пиньюш, Пиньюш… В письме не было других данных? — Никаких. — Пиньюш… Посмотрим — ка ещё раз: Барбара, Жильда, Роза, Стефани, Лулу, Коринн, Адриенн, Мишлин… Нет, никакой Пиньюш среди них не вижу. Но письмо ты сохрани. Я добуду образцы почерка всех наших малышек, и простым сравнением мы все выясним. Внезапно его, казалось, поразила одна мысль: — Послушай, но узнав, кто это, придется… — Увы, ты прав, — прервал его Гастон. — Весьма сожалею, но… — Досадно. Надо ведь: ни одного прокола за пять лет, а тут вдруг навалилось все сразу, одно за другим, и мы вынуждены… Ах! Не нравится мне все это. — Как будто я в восторге! — вздохнул Гастон. — Еще коньяку?.. — Капельку. Спасибо. Кстати, возьми пистолет, он мне больше не нужен. Пока не нужен. Гастон положил оружие на стол. Осушив рюмки с коньяком, оба поднялись на второй этаж. В коридоре Филипп стукнулся коленом о здоровый, деревенского фасона, сундук и приглушенно выругался. — Ш — ш — ш… — взъярился Гастон. Филипп, потирая ушибленное место, терпел изо всех сил. Приоткрылась дверь, и в темный коридор вырвался прямоугольник света. Возникла фигура одетой в домашний халат Франсуазы. Она упрекнула: — Ты бы лучше свет зажег, чтобы не… Смотри — ка, Филипп! Добрый вечер. Вот это сюрприз! Щелкнул выключатель, залив коридор светом. Мужчины застыли в полной растерянности, беспомощно ответив руки и еле сдерживая рвущиеся наружу ругательства. Франсуаза забеспокоилась: — Надеюсь, Лили здорова? — Да, да, все в порядке, — поспешил заверить её Филипп. — Я просто находился тут неподалеку, увидел, что горит свет, и подумал: зайду — ка я их проведать. Вот и все. У вас все в порядке, Франсуаза? Они по — родственному расцеловались. У Гастона в голове теснились невысказанные проклятия. Он спросил у жены: — Почему ты не спишь? Уловив в его голосе нотку раздражения, Франсуаза удивленно взглянула на него: — У меня мигрень. И я шла за порошками. — Ну что ж, спокойной ночи. Нам с Филиппом надо поговорить. Франсуаза закрылась в ванной. Мужчины тут же проскользнули в комнату Гастона. Тщательно заблокировав дверь, они шумно перевели дух. — Ну до чего же ты неловкий, — упрекнул Гастон. — Если бы ты не врезался в этот сундук… — Она все равно бы вышла, — оборонялся Филипп. — Лучше взглянем на труп. Увидев череп, он ухмыльнулся: — Словно часы проглотил! Момент для шуток был выбран явно неудачно, что и заметил ему Гастон, насупив брови. — Надо его раздеть и спороть все метки с одежды. Помоги, Они забросили тело на кровать, содрали с него пальто, костюм, рубашку и обувь. На нижнем белье меток не оказалось, посему его трогать не стали. Зато с других вещей сняли все маркировки химчисток, две — три этикетки и все это сожгли в пепельнице. Затем мертвеца стали облачать в одежды. — Странно. Он ещё теплый. — Прошел — то всего час… Осторожно, ботинок падает. Усопший Перуж позволял вытворять с собой все, что угодно, его тело было мягким и покладистым. Одев его полностью, они избавились от его портмоне и документов. Нож Филипп положил в карман, решив закопать его вместе с трупом. Было уже полпервого ночи. Осталось только перенести ношу в машину Филиппа. — Выгляни в коридор, все ли там спокойно. Филипп высунулся из двери и огляделся: — Давай. Они наклонились над телом, с трудом подняли его, один — за руки, другой — за ноги, и двинулись к выходу. — У меня болит колено, — заныл Филипп, припадая на одну ногу. — Был бы повнимательнее… Молчаливая погребальная процессия уже двигалась по коридору, как вдруг замерла: одна из дверей стала медленно приоткрываться. — Нет, только не это, — жалобно застонал Гастон. Попятившись, они ввалились обратно в спальню Гастона как раз тогда, когда из своей комнаты вышла Эвелин с распущенными волосами и в розовой пижаме. Она ничуть не удивилась, увидев своего дядю, и ослепительно улыбнулась ему: — Добрый вечер, дядюшка Филипп, как поживаешь? Филипп отпустил ноги покойника, чтобы расцеловаться с племянницей. От резкого перепада нагрузки Гастон потерял равновесие, отступил на три шага назад и повалился на кровать, натянув поверх себя усопшего. Пружины от такой тяжести натужно заскрипели. Эвелин, которой с её места не было видно, что происходило в спальне отца, принялась объяснять Филиппу: — Что — то не спится. Решила сходить на кухню, выпить сахарной воды. Гастон, тихо проклиная судьбу, кое — как отделался от трупа и снова принял вертикальное положение. Он поспешил прикрыть дверь, в то время как в коридоре Эвелин продолжала расспрашивать дядю: — А как дела у тетушки Лили? — Все хорошо. Послушай, здесь так холодно, а ты стоишь на сквозняке. Ложись — ка поскорее спать. — О! Ну что ты, дядя Филипп. Стоит такая чудесная погода. Сна ни в одном глазу. Вот, думаю, не прогуляться ли мне по саду. Ведь ночью розы пахнут сильнее… Гастон ждал, что его непременно хватит удар. Он поискал глазами, чем бы разрядиться, увидел сигару, яростно откусил солидный кусок и закурил. Только бы Филипп поскорее отделался от малышки! Ну скорее же! Однако Филипп поддался очарованию разговора с племянницей. — Так ты, значит, сдаешь экзамен по философии в июле? — Да. Во всяком случае, попытаюсь… О! Все будет в порядке. Я сейчас в очень хорошей форме. Поздновато, однако, ты пришел к папе. — Да, целый день болтался туда — сюда. Гастон смотрел на вытянувшийся на кровати труп и вдруг почувствовал себя безвольной игрушкой в каком — то зловещем фарсе: пальцы трупа внезапно зашевелились, а сам он сдавленно застонал. Труп не умер. Полный непосредственности разговор дяди с племянницей наконец завершился. Эвелин, сходив на кухню, вернулась к себе. Гастон и Филипп переглядывались, стоя перед кроватью, на которой постанывал труп. — А ты разве не послушал, бьется ли у него сердце? — спросил Филипп. — До того ли мне было. Да и выглядел он совсем бездыханным… — Ладно. Нельзя больше терять ни минуты. Его надо прикончить и вывезти отсюда. — Ты с ума сошел! Сначала уберем его из дома, а завтра уж пришлепнем. В саду, на вилле в Сюси. — Ну как знаешь. И опять Филипп пошел на рекогносцировку в коридор, но тут же ворвался обратно в спальню и не переводя дыхания выпалил: Франсуаза! Та постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Мужчины едва успели броситься к кровати и загородить своими телами жертву. Франсуаза пришла с подносом и поставила его на ночной столик. — А я успела приготовить вам кофе. Вдруг заговоритесь… Принесла и коньяк. А теперь ухожу. И с чувством исполненного хозяйкой дома долга она спокойно вышла. Напротив, отягощенные убийством души Филиппа и Гастона в который уже раз восстали против такого невезения, когда каждые две минуты что — то мешало им завершить дело. Но раз уж принесли кофе, они выпили по чашечке, сопроводив его для лучшего усвоения одной — двумя рюмками коньяку. Затем Филипп обобщил их настроение: — Мы по уши в дерьме. Измученный Гастон даже не отреагировал на столь грубые слова Филиппа. Ему казалось, что он так и не сумеет удалить из своей комнаты этот неумерший труп, и это обескураживало его. Он тяжело вздохнул и сказал: — И все же до утра его надо вынести из дома. Сделаем так. Я иду в коридор, открываю тот самый бретонский сундук и делаю тебе знак. Ты же на полной скорости, с трупом на спине, выскакиваешь из спальни и сбрасываешь его в сундук. Это будет первый этап операции. А там уж, у лестницы, все будет проще. Готов? — Вполне. Только помоги мне взвалить его на спину. Труп слабо сопротивлялся, непрерывно хрипя. Филипп получше пристроил его на загривке, как это делают угольщики со своими мешками, и подошел к двери. Гастон вышел, открыл сундук и прошипел: — Пес!.. Один, два, три, шесть шагов — и труп шлепнулся в сундук, крышка которого тут же захлопнулась. Оба с облегчением переглянулись. Открылась дверь Фредди, и молодой человек возмущенно запротестовал: — Ну что за дикость! Надо же так грохнуть! Не дают спокойно поработать. Да это никак дядя Фил! Привет, как поживаешь? — Фредди, сейчас же вернись в свою комнату, — приказал Гастон, но, поскольку произнесено это было шепотом, угрожающего оттенка его слова не обрели. Фредди тем не менее, пожав плечами, закрыл за собой дверь. Извлеченное из временного саркофага тело положили поперек перил лестницы, и оно благополучно скатилось вниз. Холл преодолели медленно, но уверенно. Труп, получив порцию свежего воздуха, опять зашевелился, издав какое — то нечленораздельное мычание. — Где пистолет? — спросил Филипп. — В столовой, на столе. Филипп вернулся очень быстро и тут же направил оружие на пребывавшую в коме жертву. — Не здесь! — забеспокоился Гастон. — Переполошится вся округа. — Ну, знаешь, после того тарарама, что тут происходил в последний час, едва ли кого разбудишь. Впрочем… Филипп спрятал пистолет в карман, и двое мужчин дотащили третьего до приоткрытой железной калитки. Филипп побежал за машиной и остановил её с потушенными огнями прямо напротив входа. В мгновение ока тело забросили внутрь. Хлопнули дверцы. Филипп зажег верхний свет и достал пистолет. — Куда стрелять: в голову или в сердце? — Лучше в сердце, не будет крови. Раздался выстрел, машину заполняли запахи пороха и кордита. Кашляя и вытирая слезившиеся глаза, оба вышли на свежий воздух. Филипп вернул пистолет Гастону, который положил его в карман домашнего халата. В эту минуту из темноты вынырнули двое полицейских на велосипедах, совершавших объезд своего участка. Они остановились возле «симки» Филиппа, и тот, что был повыше ростом, спросил: — Так это вы стреляли? И он направил на них луч электрического фонарика. — Мы? Нет. А разве был выстрел? Ты слышал, чтобы кто — то стрелял? — Нет, какой ещё выстрел? — Ах! — воскликнул Гастон, стукнув себя по лбу. — Я, кажется, понял, в чем дело! Это же был выхлоп твоей машины! — И правда, совсем перестал соображать! — Правильно! Это все глушитель! Молчавший до сих пор второй полицейский заметил: — Это мог быть как выстрел, так и выхлоп. Раздраженный тем, что у него перехватывали лидерство, первый, более рослый полицейский снова вступил в разговор: — И все же, когда мы услышали этот звук, мой приятель сказал: слушай, а ведь это похоже на выстрел. Гастон, который уже начал привыкать к тому, что все идет наперекосяк, сердито обратился к своему шурину: — Я когда ещё тебе говорил, чтобы ты починил выхлопную трубу своей машины, так почему же ты до сих пор этого не сделал? — О! — вспылил Филипп. — Прошу тебя, не вмешивайся, это касается только меня! Не лучше ли тебе заняться своими делами! — Нет, вы только послушайте его, — заявил Гастон, повышая голос, — Я говорил тебе об этом ради твоегоже блага, и, если тебя оштрафуют за нарушение тишины ночью, я буду бессилен чем — либо тебе помочь! И вообще, как ты мне надоел! Не знаю, что меня удерживает от того, чтобы не влепить тебе пару оплеух, бестолочь ты такая! Они схватились за грудки, и полицейские принялись их разнимать, дружески поругивая. Ну что в том хорошего — сцепиться вот так, глубокой ночью! Полицейские кончили тем, что решили не придираться, но заявили, что не уедут, пока драчуны не помирятся. Они тотчас же успокоились. Гастон выразил сожаление, что у него сгоряча вырвались несколько резковатых слов, а Филипп пообещал впредь прислушиваться к его советам. Они пожали друг другу руки, и полицейские укатили, поскрипывая велосипедами. Оба родственника вытерли вспотевшие лбы, и Филипп произнес: — Ну, теперь — то я, кажется, могу заняться захоронением. Да, не без труда нам все это досталось. — Осторожнее веди машину. Не гони. Гастон, вздыхая, закрыл решетку ограды. Машина его шурина, силой обстоятельств превратившаяся в катафалк, направилась к усыпальнице Черепа, на сей раз уж окончательно отошедшего в мир иной. Фредди слышал, как они спускались по лестнице с чем — то грузным и громоздким. Он подошел к окну и, услышав хруст гравия под их ногами, понял, что в его распоряжении всего минут пять. Он беззвучно проскользнул в комнату отца. Его внимание сразу же привлек пиджак Гастона, висевший на спинке стула. Из внутреннего кармана он выудил записную книжку и стал нервно её перелистывать. В уголке одной из страниц он нашел то, что искал. Мелким бисером было записано: ФРЕДД. Улыбнувшись, он понял, что это и есть комбинация шифра сейфа в магазине. Начало его имени — ФРЕДД. Он положил записную книжку на место и на цыпочках вернулся к себе. Как только старик заснет, он отправится на встречу с Бремезом, имея на руках шифр. То — то будет удивлен этот Бремез.Словарь Ларусс
ГЛАВА 8
CAMBRIOLE — комнатушка Воровская шайкаВзломщики вышли из «бьюика», который Бремез — млад — ший припарковал у сквера Лувуа, и крадучись направились к месту предстоящих подвигов. Фредерик Бремез шел медленно и на каждом углу пронзительным взглядом оценивал обстановку. Фредди чувствовал некоторую неуверенность в походке сообщника. Чтобы приободрить его, он бросил: — Нам сопутствует хорошая примета: шифр сейфа до смешного прост ФРЕДД. — Ну, я — то в приметы не верю. Наверняка, как и в прошлый раз, влипнем в какую — нибудь историю. — Исключено, — категорически заявил Фредди. — Я все тщательным образом изучил, предусмотрел все. Абсолютно никакого риска. Будет похоже на загородную прогулку. — Я не люблю деревню!.. — проворчал Бремез. Они добрались до улицы Пети — Шам. При скупом освещении уличных фонарей она выглядела совершенно безжизненной. Оба грабителя, заметно побледнев, углубились в нее, засунув руки в карманы. Фредди с беззаботным видом начал что — то насвистывать, чем заслужил разъяренный взгляд компаньона. Вот и улица Мулен, которую они вновь пристально осмотрели. Ни души. Впрочем, после принятия закона Марты Ришар полуночники предпочитали теперь собираться в районе Страсбур — Сен — Дени и на площади Мадлен. Так что путь был свободен, и оба взломщика услышали перестук собственных коленок. Слишком все складывалось удачно и долго так продолжаться не могло. Бремез пробормотал: — Разделаемся побыстрее, а то у Мольнара вечеринка, и я бы хотел успеть туда до того, как они выдуют все виски. — Ну конечно, старина, через полчаса мы там будем. Фредди сжимал в кармане бесполезный пистолет — портсигар. Одно дело наводить страх на невинных ночных бабочек или даже грабить весьма несимпатичных владельцев бакалейных лавок, и совсем другое — идти по всем правилам на такое дело, как кража со взломом. Это уже серьезно. Даже в том случае, когда риск снижается тем, что магазин принадлежит твоему отцу. Не так ли? Таким образом, ничто не препятствовало планам двух крутых парней, и вскоре они оказались перед магазином и остановились перед витринами, в которых красовались искусно расположенные на высоких штырях из самшита шляпы. А вот и дверь с четкой щелкой замка, в которую оставалось лишь вставить ключ. Бремез оглянулся в сторону улицы Пети — Шам, неприятно клацнув зубами. Фредди ухмыльнулся: — Что, поджилки трясутся? — Это у меня — то! Еще чего. — Я же сказал тебе: предусмотрено все. Фредерик Бремез в этот момент не без горечи вспоминал о своей уютной кровати, любимой семье, преданной прислуге, о танцульках у Мольнара короче, обо всем, чего он мог бы лишиться в случае, если этот болван Фредди Бер — рьен что — нибудь упустил. В голове промелькнул образ вонючей тюремной камеры, где в одном углу стоит параша, а в другом сидит засаленный сокамерник. Это окончательно заставило его пожалеть о своем хвастовстве. Он тут же поклялся самому себе, что если на сей раз кривая вывезет, то каждый вечер он будет непременно возносить хвалу Создателю. Между тем Фредди, вытащив из кармана ключ, вставил его в замок, дважды повернул и распахнул дверь. Он с торжеством шепнул: — Вот мы и на месте. Входи быстрее. Они очутились внутри магазина. Фредди с гордостью подумал, что даже Джеймс Дин в фильме «Ярость жизни» не сделал бы лучше, чем он. Да и не столь хладнокровно. — Ящик кассы. Он наугад нажал на клавишу, мысленно поздравив себя с тем, что вовремя надел перчатки, чтобы не оставлять следов. Касса зазвенела, ящик выдвинулся, В нем лежало несколько купюр, которые он быстренько прикарманил. Потом закрыл кассу. — А теперь — в кабинет. В магазине, куда через витрины проникал слабый свет с улицы, стоял полумрак. В кабинете же было совсем темно, и Фредди включил фонарик… Появился Боливар, навеки запечатленный в своей воинственной позе. От неожиданности Бремез, стоявший позади Фредди, слабо охнул. — Заткнись, черт побери, ты что, не видишь, что это всего лишь картина, лопух. Фредди сейчас брал реванш над тем, кто самозванно возвел себя в роль главаря банды только потому, что у него была машина. Всего за несколько минут и исключительно благодаря своим личным качествам Фредди превратился в руководителя операции. Сознавать это было приятно. Фредди не раз бывал у отца в кабинете и поэтому чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он открыл ящик стола, вытащил оттуда сигару и небрежно закурил. Однако прихвативший его тут же жестокий кашель вынудил его раздавить окурок в пепельнице. Он встал перед Боливаром: — Подержи фонарик. Укрощенный Бремез повиновался. Яркий пучок света заплясал на холсте картины. Симон Боливар своим жестким взглядом диктатора, казалось, негодующе порицал их за столь неблаговидные поступки. — Теперь смотри внимательнее, — сказал Фредди. Развязным жестом он ткнул в раму, и картина повернулась. Затем Фредди все в той же бесцеремонной манере набрал шифр, вставил в замок ключ, сделанный им по оттиску с оригинала, и сейф открылся. — Не так уж и сложно. Теперь посвети. Он в бессильной ярости выругался. В сейфе не было ни гроша, даже самой мелкой купюры. Вместо денег там лежали нелепая черная записная книжка и несколько сколотых между собой листков. Фредди пробормотал: — Ни шиша. Тем хуже, возьмем эти бумаги, и ему придется раскошелиться, чтобы получить их обратно. При свете фонарика он полистал документы и удовлетворенно заметил: — Это список его клиентов. Ну держись, старик. — Записка у тебя? — забеспокоился Бремез. — Конечно. Фредди вытащил лист бумаги, на котором после жарких споров вместо текста: «С благодарностью от крутых парней…» — было решено написать проще и понятнее: «Чихать мы хотели на того, кто сие прочтет». Он положил послание в сейф на самое видное место, закрыл дверцу и сбил шифр. Боливар вошел в строй, и оба взломщика, разочарованные, но с облегчением, беспрепятственно вышли на улицу. Она по — прежнему была абсолютно пуста. Фредди даже позволил себе запереть за собой магазин. На улице Пети — Шам Фредди и его приятель закурили, — Я же говорил тебе, что предусмотрел все. — Подумаешь, — сморщился Бремез. — Все это было слишком легко! У собственного отца! Эх, вот был бы незнакомый магазин — совсем другое дело! Куда как интереснее! Глубоко уязвленный в своих самых лучших чувствах Фредди с вызовом спросил: — Что ты хочешь этим сказать? — А то, что ты слышал: нам ведь ничего не грозило! А где же удовольствие? Нет, я лично предпочитаю настоящие эмоции. А то все равно что холостой выстрел — никакого риска кого — нибудь ухлопать! Фредди решил, что этот недоумок заслуживает только презрения: — Болтай, болтай! А сам в штаны наложил! — Это я — то наложил? Ах, ах, ах, вы только послушайте его! Да ты просто смешон с твоими папенькиными штучками! Даже по десять кусков не отхватили! Едва окупятся транспортные расходы, Фредди, вне себя от возмущения, замкнулся в красноречивом молчании. Уже в машине они посчитали добычу и поделили между собой одиннадцать тысяч шестьсот франков. Кроме того, Фредди оставил у себя конфискованные у отца документы. Сообщники обмыли успех, неоднократно приложившись к припасенной Бремезом бутылке виски. Заплетающимся языком тот опять попытался доказать Фредди несостоятельность их затеи: — Пойми, Фредди, одиннадцать тысяч франков ты мог бы с таким же успехом стянуть из сумочки твоей сестрички! Такая плевая добыча не стоит затраченных трудов… — А списки? — возразил Фредди, чьи мысли ворочались в голове все тяжелее и тяжелее. — Они стоят целое состояние, это я тебе говорю. Да мой отец за них выложит миллионы. — Интересно, как все это ты устроишь? Придешь к папочке и скажешь: «У меня оказались списки твоих клиентов, и я верну тебе их, но только за деньги!» Да он тебе так врежет, твой отец… — Дай мне досказать! Кинь — ка бутылку. Сделав основательный глоток, Фредди передал виски приятелю, который последовал его примеру. Фредди долго пытался вспомнить тот убийственный аргумент, который только что приходил ему в голову и должен был сразить Бремеза наповал, но память отказала. Посему он удовольствовался лишь фразой: — Я изменю голос по телефону, как это делают шантажисты, усек? — А я сейчас, — встрепенулся Бремез, — закачусь к Мольнару. Если будем тянуть резину и дальше, то там все кончится. Уже пять часов, нет, без пяти три. Люблю подрыгаться на танцах. — Ты буржуа. — Это я — то? — возмутился Бремез. — Да, именно ты. Мерзкий буржуа. И похож к тому же на своего отца. Кипя от негодования, Бремез попытался объяснить, что его отец не такой уж буржуа, поскольку голосовал за левых и посылал детей учиться в церковные школы, но его сбивчивым словам не хватало убедительности. Тогда он как безумный захохотал. Фредди, не утерпев, присоединился к нему. Они довольно долго корчились от смеха, потом прикончили бутылку виски и, чтобы красиво завершить ночь, решили провернуть ещё одно ограбление. Бремез вцепился в руль, помял, выезжая с парковки, несколько ничем не мешавших ему бамперов, вдавил на полную катушку акселератор и с триумфом выскочил на улицу с односторонним движением. Навстречу двигался пикап, и Бремез стал ему подавать сигналы, затем два — три раза резко крутанул, залился смехом при виде перепуганного противника, который с ходу врезался в витрину магазина, и наконец повернулся к пребывавшему на верху блаженства Фредди: — Здорово получилось, а? — Подумаешь, — осадил его Фредди. «Бьюик», ныряя из одной улицы с односторонним движением в другую, вырвался в конечном счете на Большие бульвары, где Бремез совершил несколько мелких аварий и тормознул у Страсбур — Сен — Дени, прямо на тротуаре. Они оказались на углу темной улочки, в глубине которой угадывалось движение каких — то неясных силуэтов. — Пойдем сыграем в электрический биллиард, — предложил Бремез, выходя из машины. — Давай! — все ещё прыская от смеха, ответил Фредди. Они брели в прохладной ночи. Их распирало боевое настроение и желание повеселиться по — настоящему. Остановившись перед павильоном игральных автоматов и увидев, что световое табло уже погасло, лихие парни стали осыпать его смачной бранью: — Самое время, а балаган закрыт! Да они просто издеваются над людьми, черт побери! — А мы разнесем его на части, этот гнусный сарай! Фредди отвесил несколько пинков железной решетке, прикрывавшей вход в павильон. Поднялся грохот. В стороне метнулось несколько полуразличимых теней, поспешивших покинуть облюбованные ими укрытия и перебраться в более безопасное место, где было меньше риска попасть в наклевывавшуюся полицейскую облаву. Навесной замок, очевидно, никуда не годился, так как при четвертом ударе открылся и упал на землю. Сообщники шумно раздвинули решетку, толкнули стеклянную дверь и ввалились в павильон. Фредди зажег фонарик. Перед ними в два ряда дремали погашенные игральные автоматы, переполненные монетами по двадцать франков. Крутые ребята встали в боевую позицию за двумя из них и Фредди сказал: — Дай двадцать франков. Бремез бесконечно долго рылся в карманах, пока с грустью не констатировал: — Мелочи нет совсем. В слепой ярости Фредди двинул ногой по ножке автомата. В доверху набитом чреве последнего зазвякали, постукивая друг о друга, монеты. Фредди расхохотался: — Так они же битком набиты мелочью, которая нам нужна! Посвети, Он разбежался и нанес автомату сокрушительный удар ногой, от которого дверца накопителя монет раскрылась, и оттуда хлынул целый водопад желтеньких кругляшек с изображением Республики. Звонко отскакивая от плиток пола, они весело растеклись на сотни ручейков. — Здорово! Прямо в яблочко! — заорал Бремез, упав на колени. Фредди сделал то же самое, и оба принялись запихивать в карманы медно — никелевую массу, исторгнутую автоматом, напоминая иудеев, набросившихся на манну небесную. Поднявшись с полу с отвисшими от тяжести монет карданами, они услышали, как где — то вдалеке завыла полицейская сирена. До них вдруг дошло, что в этой ситуация лучше всего было смываться из этих позолоченных чертогов. Позвякивая монетами, словно мулы упряжью на параде, взломщики, то и дело натыкаясь друг на друга, бросились к двери, выскочили на улицу, продрались сквозь двойную шеренгу привлеченных диким шумом зевак и пустились, спотыкаясь самым жалким образом, наутек в поисках своего надежного пристанища — «бьюика». Свернув направо в первую же улочку, они остановились, чтобы перевести дух, Бремез в панике взмолился: — Штаны спадают! — Поддерживай их руками. Где стоит машина? — Кажется, сюда, налево. А может быть, и… Они вновь помчались стремглав. Ночную тишину раздирали полицейские свистки, и двое беглецов на личном опыте испытали все тонкости переживаний людей, на которых устроена облава. Повернув в четвертый раз, парни наконец осознали, что заблудились. Место, где они оставили «бьюик», им казалось теперь столь же далеким и недоступным, как острова Тихого океана. А их нынешнее положение напоминало ситуацию с канатоходцем, который, пройдя половину дистанции, вдруг обнаруживает, что злодей — конкурент уже на три четверти подпилил его трос. Они прошли ещё немного, пригибаясь от тяжести набитых мелочью карманов. Хмель выскочил из головы, появились тошнота и усталость. Поэтому они испытали настоящий восторг, случайно наткнувшись на освещенный, с красными занавесками на окнах, бар. Войдя в него, они очутились в приветливом, излучающем тепло помещении, кое — как добрели до стульев и облегченно вздохнули. Но бар лишь отдаленно напоминал подобные заведения на Елисейских полях. Широкая деревянная стойка разделяла зал на две части. От покрытых грязью настенных бра исходил резкий свет. За столиками сидели длинноволосые, свирепого вида парни. Примостившись у стойки на высоких табуретах, молча покуривали четыре девицы с высоко задранными юбками. Бармен, килограммов так под сто, подошел к столику вновь прибывших клиентов и с сильным корсиканским акцентом осведомился: — Чего желаете, парни? — Виски, — с полувопросительной интонацией ответил Бремез. Бармен перевел тяжелый взгляд на Фредди, который, поерзав на стуле, сказал: — А мне пастис[14]. Глазки грузного бармена буравили Фредди насквозь, и ему все больше и больше становилось не по себе. Пытаясь обрести уверенность, он полез в карман за платком и нервным рывком выдернул его. Тут же на пол пролился дождь двадцатифранковых монет. Хозяин заведения, возвращавшийся за стойку, обернулся и стал недоверчиво рассматривать новых посетителей, оказавшихся под столом и подбиравших с полу рассыпавшуюся мелочь. Все сидевшие в баре, как один, уставились на этот спектакль. Кто — то прошептал, но так, чтобы услышали все: — Они взломали свою копилку. Поднялся хохот. Хозяин принес заказанные напитки и брякнул бокалы на столик. Из — под него как раз высунулись раскрасневшиеся и растерянные лица двух сообщников, уже избежавших стольких опасностей. Бармен изрек: — Уис — ски для молодого человека и пастис для мосье. «Бум — бум», — вздрагивал под его ногами пол, когда он возвращался к стойке. Фредди, разбавляя пастис водой, обвел взглядом посетителей и счел, что у них всех откровенно бандитские рожи. Он склонился к Фредерику, рассматривавшему грязные стенки своего бокала, и шепнул ему на ухо: — Пей побыстрее, надо рвать отсюда когти. — Можно подумать, что ты празднуешь труса! Фредди пожал плечами. Его сердце бешено колотилось, руки взмокли. В какое логово они попали? Нахлынули воспоминания о вычитанных в «Парижских тайнах» ужасах, о Поножовщике и зловещем Грамотее с обезображенным серной кислотой лицом…[15] Он одним махом опорожнил свой бокал. Одна из девиц, затянутая в ярко — желтый свитер, с потухшей сигаретой в углу рта и размалеванными чуть ли не углем глазами, подошла к их столику, преувеличенно вихляя бедрами. Она наклонилась к Фредди так близко, что коснулась его, и хрипловатым голосом попросила: — Красавчик — блондинчик, дай прикурить. Он полез было в карман, но вовремя вспомнил о переполнявшей его мелочи, покраснел и ответил: — Сожалею, но не курю. — Это ничего, красивый ты мой. Стакашку оплатишь? Он прокашлялся, что девица истолковала как согласие. Повернувшись к стойке, она бросила: — Клубничный виттель[16] за счет этого глупыша. После этого она сочла, что ей уже позволительно усесться Фредди на колени, который от смущения не знал, куда девать руки. Он в отчаянии взглянул на приятеля и увидел, что тот находится в таком же положении с той лишь разницей, что его амазонка была в черном в обтяжку платье с разрезом до подвязок. Девица подхватила безвольную руку Фредди и приложила её к такому месту своего тела, от контакта с которым тот вздрогнул как от удара током. Девица хихикнула: — Ты вышел из детского возраста или ещё нет? Знаешь, девочки устроены иначе, чем мальчики. Фредди чуть не вывихнул челюсть в надежде выдавить из себя равнодушную улыбку. Получалось неубедительно. Он заклинал небо вызволить его из этой глупейшей ситуации, но оно оставалось глухо и немо. Фредди со страхом подумал, что попал в безжалостный механизм, который затягивает его своими шестеренками, сталкивая вниз с одного уровня на другой — и так до самого дна человеческого бытия. Вот отец никогда бы не оказался в подобной ситуации! И все же столь желанное переключение внимания с них на что — нибудь другое состоялось. В бар влетела крикливая рыжеволосая женщина. Фредди почувствовал облегчение. Та сразу же взяла приступом стойку, громогласно провозгласив: — Эй, Доминик! Жуть как хочется «пастишки»! Подружка Фредди спорхнула с его колен и присоединилась к рыжей, которая бросилась ей на шею и нежно расцеловала. — Сегодня, детки, выпивон за мой счет. Потрясная была ночка. Дези, веди сюда своего клиента, я его тоже угощаю. Дези запротестовала, заявив, что это не в её стиле — допускать, чтобы подружки подносили выпить её приятелю, но переполненная дружелюбием рыжая настояла на своем. Более того, она сама пошла за Фредди. И тут ему мучительно захотелось, чтобы стрелки всех на свете часов крутанулись бы назад и все события последних ужасных шестидесяти минут исчезли бы как дым. И все потому, что застывшая крестом посреди зала рыжая с расширившимися глазами была той самой девицей, у которой крутые парни неделю назад пытались отнять выручку в аллеях Булон — ского леса. Фредди вцепился в стол. Бремез — тоже не слепой — резко вскочил, сбросив на пол свою подружку в черном. Объединенные общей бедой сообщники бросились к двери, но рыжая завопила так, что у них кровь застыла в жилах: — Не выпускайте их! Это те самые подонки, которые хотели вытрясти из меня деньжата в Булонском лесу! Ах, стервецы, вот где мы встретились! Они в панике посмотрели на выход. Но дорогу им уже преграждали два ухмылявшихся мазурика. Рыжая просто задыхалась от яростного желания отомстить обидчикам. Она вдохновенно принялась честить их и так и сяк, затем ещё раз просто так, поставив под сомнение их мужские достоинства и принадлежность их родителей к человеческому роду. — Ах вы сволочи такие! — визжала она со злобной радостью. — Ах вы дерьмо этакое! Из — за вас я потеряла в тот вечер весь свой заработок. Но есть, есть справедливость на этом свете, и вы мне все возместите, да ещё как, или… Она схватила подвернувшийся под руку ледоруб, забытый хозяином на стойке, и стала лихо крутить им «мельницу» перед собой. Оба Ф. отступили, но почувствовали, как крепкие ручищи подталкивают их вперед. — А ну, выкладывайте бабки! — приказала девица. — Да поживее, мать вашу… Дрожа с ног до головы, они вывернули карманы, откуда, к великому изумлению всех присутствовавших в баре, сотнями посыпались подскакивая на ходу желтоватые монеты. Затем, все время под угрозой ледоруба, они вытащили купюры, изъятые в магазине головных уборов. После чего они опустошили бумажники. Девица ликовала. А что до всех остальных, то они, держась за животы, изнемогали от хохота. Оба крутых парня явно теряли лицо. Судорожным движением Фредди выхватил свой пистолет — сигаретницу и наугад навел его на потешавшуюся над ним толпу, хрипло взвизгнув: — Всем руки вверх! Публика осторожно расступилась, образовав круг. Путь к двери освободился. Они отступили и вышли на улицу, с пустыми карманами, но с незапятнанной честью.Словарь Ларусс
ГЛАВА 9
ПОМОЛВКА — обручение. Напр., обед в честь помолвки.Гастон Беррьен вошел в свой магазин в отличном настроении. Ночь прошла прекрасно, чему в немалой степени способствовал звонок Филиппа. Тот сообщил уже где — то в половине третьего ночи, что захоронение прошло без сучка и задоринки. Посему, скинув с себя заботы, которые едва не обошлись ему весьма дорого, шляпник после крепкого восьмичасового сна явился в свое заведение незадолго до полудня, напевая про себя и попыхивая сигарой. Прямо с порога он весело поприветствовал мадемуазель Розу и молоденькую продавщицу, повесил на обычное место шляпу и спросил: — Что новенького? Ответ мадемуазель Розы был предельно лаконичным: — Ограбили кассу, а вас ждут два каких — то господина. Улыбка шляпника сменилась гримасой: — О чем это вы? Мадемуазель Роза ограничилась тем, что слово в слово повторила свою фразу. — Кассу? Два господина? Где они? — В вашем кабинете, месье. — Превосходно. А что это за история с кассой? — Когда вчера вечером я уходила домой, в ящике оставалось примерно двенадцать франков. Сегодня утром их не оказалось на месте. — Так что, дверь взломали? — Нет. Она была заперта, как обычно. Никаких следов. Гастон подозрительно покосился на молоденькую продавщицу, которая с напряженным вниманием кисточкой освежала лак на ногтях, и прошептал: — Вы думаете, это она? — Ничего я не думаю, месье, поскольку ухожу последней и прихожу первой. Более того, ключи от магазина имеются только у меня. — Ладно. Займемся этим позже. В конце концов, двенадцать тысяч франков — это не сокровище инков, как — нибудь перебьемся. А что за посетители? — Они не назвались, но… Она несколько раз поморгала ему своими замечательно длинными и густыми ресницами. Она это умела — мастерски поигрывать ими. — Одного я знаю, это «клиент». У Гастона невольно дернулось веко. Приход в магазин одного из завсегдатаев игорного дома был явлением в высшей степени необычным, поскольку в принципе при существовавшей системе организации дела установить какую — либо связь между двумя занятиями шляпника было невозможно. Но уж раз клиент оказался здесь, он его примет, и тайна этого визита быстро прояснится. Он полюбовался в зеркале прекрасно завязанным узлом галстука и, твердой рукой открывая дверь в кабинет, распорядился: — Пусть меня не беспокоят. Но, войдя к себе, он мгновенно растерял все свое внешнее великолепие, поскольку увидел чопорно сидящих друг напротив друга бывшего политического деятеля Паскаля Таннея и его сына Ги. Он скупо приветствовал их: — Месье! Оба посетителя мгновенно вскочили с мест, и, если бы Гастон сам не был так взволнован, он бы порадовался ошеломленному виду отставного политика. Танней — отец медленно, с присвистом, выдохнул, его щеки побагровели, а нижняя челюсть отвисла. Он выдавил из себя: — Месье. Ги Тайней в неведении относительно общей для обоих отцов внутренней драмы приветливо улыбнулся Гастону и любезно произнес: — Месье. Спохватившись, что Ги вот — вот обратит внимание на то, что оба они онемели и неестественно застыли, Гастон и Па — скаль Тайней суетливо обменялись рукопожатиями и дружелюбными улыбками, которые, однако, контрастировали с выражением их глаз. Шляпник, обойдя стол, присел и пригласил гостей сделать то же самое. Что за причины могли побудить прийти сюда этих двух — век бы их не видать! — персон? Он взял из коробки сигару, предложил посетителям, но те вежливо отказались. Закурив, Гастон запустил в потолку колечко дыма, внимательно рассматривая экс — министра. Он быстро сообразил, что тот чувствовал себя ещё более скверно, чем он сам, и это его приободрило. Он молодцевато спросил: — Чему обязан этим посещением, месье? Быстро взглянув на молодого Таннея, он сделал вывод, что через несколько лет сын будет похож на отца. Это бго несколько покоробило. Тем временем Паскаль Тайней, откашлявшись, заявил хорошо поставленным голосом: — Позвольте представиться, месье Беррьен: Паскаль Тайней. С сыном, полагаю, вы уже знакомы. — Да уж. Познакомились мы при обстоятельствах… Он не мог отказать себе в удовольствии сделать небольшую паузу, видя, как щеки юноши стали пунцовыми. — …довольно необычных. К тому же моя дочь Эвелин частенько рассказывала мне о нем. Обращаясь к отцу, он коварно добавил: — Впрочем, и с вами, месье, мы ведь уже знакомы. Разве мы не встречались… — Хм — хм, — поспешно зашелся тот в кашле. — …на одном из литературных вечеров? — Ах да, конечно, припоминаю. Сын рассказал мне о неприятной истории на прошлой неделе, в которую влип как невинная жертва, и попросил зайти вместе с ним к вам, чтобы все объяснить. В двух словах, речь идет об одной ревнивой женщине, которая… Гастон с чувством выслушал личную интерпретацию Ги Таннея относительно анонимного письма и домика в Сюси. Он отметил, что парень сумел все преподнести довольно ловко и что если бы он не знал тайных пружин этого дела, то, несомненно, попался бы на это объяснение. Он восхитился изобретательностью юноши. — Мой сын просит его извинить и разрешить ему по — прежнему встречаться с вашей дочерью в надежде, что их отношения будут дружескими и установятся надолго. — Отец, — вмешался молодой человек. — Не мешай. Гастону понравилась сухость отеческого тона и смирение сына, тут же замолчавшего и опустившего глаза. Он с сожалением подумал, что своей чрезмерной добротой нанес вред воспитанию собственных детей. Может быть, несколько хороших взбучек сделали бы и Фредди более гибким… Но время было упущено. Министр продолжал развивать свою мысль: — Должен признаться вам, месье… Беррьен, что мой сын намерен просить руки вашей дочери. — Отец… — Помолчи, когда говорю я. Я не знаю, месье Беррьен, что вы думаете на этот счет, но мне представляется, что вы не находите желательным реализацию подобного прожекта. Я говорил об этом сыну, но он и слушать не желает, в связи с чем убедительно прошу вас подтвердить ему лично, что этот союз невозможен. — Отец! — взмолился Ги. — Молчать! — прогремел голос сурового родителя. Его устремленный на Гастона взгляд был достаточно красноречив, чтобы тот без труда прочел: «Ничего не зная до настоящей минуты о вашей двойной жизни, я первоначально благосклонно относился к союзу политики с индустрией головных уборов. Но теперь, когда выяснилось, что вы — организатор подпольного игорного дома, я не считаю более возможным рассматривать вопрос о породнении между нами». Гастон Беррьен с лету ответил таким же взглядом: «Месье, никогда в жизни моя дочь не войдет в семью игрока и порочного человека, к тому же настолько лицемерного, чтобы выступать перед своими избирателями в облике деятеля, чей образ жизни может служить примером для других. Следовательно, мы согласны друг с другом». Взгляд Ги, смотревшего на родителя, был умоляющим: «Отец, я так тебе верил, и ты обещал мне не далее как сегодня утром поддержать перед месье Беррьеном мою просьбу о помолвке с Эвелин, И вдруг ты совершенно неожиданно меняешь свое решение, не даешь мне вставить слова, и все идет насмарку. Почему?» Пламенный оратор повернулся к сыну: — Теперь послушай, что тебе скажет месье Беррьен. Гастону так хотелось, хотя бы из удовольствия насолить этому экс — депутату, немного поиграть с ним, сделав вид, что он не возражает против замужества дочери. Но Эвелин была ещё слишком молода. Вот достигнет совершеннолетия — тогда скатертью дорога, а пока она под опекой родителей, ей придется смириться с их волей ради собственного же блага. Поэтому он поспешно произнес: — Молодой человек, ваш отец говорит сущую правду. Этот союз невозможен. И по одной простой причине: моя дочь уже обручена. — Обручена! — воскликнул Ги, схватившись за сердце. — Вот именно, и с юношей, которого она обожает. Думаю, этого объяснения достаточно? Бледный как полотно Ги встал: — Соблаговолите извинить меня, месье. Ты не возражаешь, отец? И он пошатываясь вышел из кабинета, оставив обоих отцов — врагов с глазу на глаз. Гастон пускал колечки своей сигарой, а Паскаль Танней барабанил пальцами по ручке кресла. Тишина сгущалась, вставая стеной между ними. Паскаль Танней спросил: — Так анонимное письмо — это ваших рук дело? Гастон кивнул. — И зачем же вы разбили сердца детей? — Именно затем, чтобы избежать сцен, подобных сегодняшней. Признаю, что я своей цели не добился. — Ясно, что сына надо куда — нибудь на время услать. Скажем, небольшое путешествие за границу… — Отличная мысль. — И все же! Никогда бы не подумал, что вы и хозяин игорного дома… — А я никогда бы в жизни не подумал, что человек консервативных убеждений, женатый, глава семейства, способен забавляться с девочками. Танней отшатнулся: — Месье! Вы не отдаете себе отчета в своих словах! Убедительно прошу взять их обратно! Гастон не удержался и подмигнул: — Она блондинка, по имени Жильда. Объем груди — девяносто восемь, талия — пятьдесят шесть, бедра — девяносто пять, рост — метр семьдесят два босиком. Специализируется… — Хм. Чего вы добиваетесь? — Ничего. Но если узнает мадам Танней… Уверен, что она огорчится. А уж если об этой маленькой тайне пронюхает какая — нибудь газетенка, то вы сами представляете, какие будут последствия. Тайней агрессивно вскинул подбородок: — Вы шантажист, месье! На Гастона сразу же нахлынули неприятные воспоминания. Он покачал головой: — Ни в коем случае. Ненавижу шантаж в любой форме Речь идет о сделке. Ваше молчание — за мое. — Даю вам слово. Впрочем, у меня безвыходное положение. — И ещё вдобавок — твердое обещание немедленно избавить меня от вашего сына. Я не хочу больше, чтобы он увивался вокруг моей дочери. Особенно учитывая пример отца Уязвленный папаша потупился. Еле слышным голосом он обещал — Сегодня же вечером он уедет за границу. — И наконец, — продолжал шляпник, — надеюсь, что вы останетесь моим клиентом как в отношении головных уборов, так и… в остальном. Я в вашем распоряжении, дорогой месье. Вы можете рассчитывать на мою полную лояльность и не бойтесь ею злоупотребить. — Месье, вы достойный светский человек. — Такой же, как и вы. В следующую пятницу мы организуем небольшой сеанс в Гурней — сюр — Марн. Ваше присутствие доставило бы нам удовольствие… Почтенный Тайней проконсультировался со своей записной книжкой — не занят ли он в этот день. — Да, — ответил он, — это вполне возможно. В прошлый раз я замечательно провел вечер. — О! Эта Жильда очаровательна. Весьма достойная особа и вынуждена к тому же содержать своих родителей. Шляпник проводил посетителя до двери магазина. Мадемуазель Роза прошла вместе с ним в кабинет и с беспокойством поинтересовалась: — Ничего серьезного? — Нет, а что? — Молодой человек, кажется, был потрясен. Уходя, он шептал: «Сейчас же поговорю с ней, и пусть она все объяснит…» Он и шляпу купил. — Ну и чудесно. За дело. Так что он сказал? Что собирается переговорить с моей дочерью? От него… Он снял трубку телефона, набрал номер и ошеломил от — зетивпгую на звонок Франсуазу: — Он уже пришел? — Кто это «он»? — Танней — младпшй. _ Ах, жених Эвелин? Да, только что. Поднялся в её комнату поговорить. Но после… Гастон бросил трубку, стремительно выскочил в магазин нахлобучив по пути шляпу. Ну нет, он не позволит этому сопляку все поломать! После стольких треволнении только этого ему недоставало. Он подозвал такси.Словарь Ларусс
* * *
Войдя в прихожую дома, Гастон степенно повесил головной убор на вешалку, убедившись, что там уже было три шляпы, и все — не его. Он рванулся к лестнице, и в этот момент на верхней ступеньке появились жена и их семейный врач с докторским саквояжем в руках. Кровь застыла в жилах Беррьена. Уцепившись за перила, он сдавленным голосом крикнул: — Ее удалось спасти, доктор? Белоснежные брови врача взлетели высоко вверх к залысинам: — Кого, дорогой месье? — Да Эвелин же! — Насколько мне известно, Эвелин ничуть не больна. Гастон позволил своей крови потеплеть и шумно, с облегчением, вздохнул. Значит, вопреки его опасениям, Эвелин не пыталась свести счеты с жизнью. Тогда это сделал Ги Тайней, а до него ему не было никакого дела. Он спросил: — Так в чем же дело? Кто заболел? — Фредди, но ничего страшного. Он подцепил желтуху. — Банальная вирусная инфекция, — прокомментировал доктор, спускаясь по лестнице. — Три недели отдыха Молочная диета.* * *
Чуть поколебавшись, Гастон распахнул дверь в комнату Эвелин. Его отцовский взгляд мгновенно схватил все детали представшей перед ним картины. Эвелин сидела на кровати, поджав под себя босые ноги. Ее длинные волосы спадали на плечи. На ней был красивый пуловер и черная юбка. Ги Танней примостился на ковре, положив голову на колени его дочери, которая с блаженной улыбкой ласкала его шевелюру. Гастон взорвался: — Ну, молокосос! А я — то считал, что расставил все точки над «i»! Доставьте мне удовольствие — немедленно удалитесь, да поживее! Потому что моя дочь не желает вас видеть! — Папа, — взмолилась Эвелин, поднимая на него свои огромные лучистые глаза, — почему ты сказал, что я помолвлена? Ты же знаешь, что это неправда. После такого упрека Гастон чуть не потерял все свое самообладание. Но родительский эгоизм взял верх: — А тебе, Эвелин, лучше помолчать. Я запрещаю тебе встречаться с этим юношей — и все! Это мелкий интриган, врунишка! Ги потемнел лицом и встал с полу. — Месье, если бы вы не были отцом Эвелин, я бы… Гастон схватил его за шиворот, но молодой человек без видимых усилий высвободился. — Я люблю Эвелин и хочу на ней жениться. И никакой я не лжец! — И он не врун! — воскликнул Гастон, воздевая руки к небу. — Не лжец! А вся эта невероятная история с ревнивой подружкой, которая якобы завлекла вас в западню? Это что — правда? А? Вы заверили мою дочь, что покинули Сюси немедленно, да? Но Жильда мне все расписала, как… — Откуда вам известно её имя? — прервал его Ги, растягивая слова. Эвелин любовалась этой сценой, поделив свое восхищение поровну между отцом и возлюбленным. Они так превосходно, с ходу и не теряясь ни на секунду, парировали выпады друг друга! Ги держался героически. Папа оберегал честь семьи с благородным гневом. Оба были великолепны. Но что случилось? Почему побелело как мел лицо папочки? Почему он так растерянно забормотал: — Мне известно её имя… э — э… потому что вы сами мне его назвали, черт побери! — Ложь. Никогда и ни перед кем я не произносил этого имени. Так, я, кажется, начинаю понимать, в чем тут дело, месье Беррьен. У меня появляются вопросы, а не… Гастон обмер, ожидая продолжения. Он выдал себя. Как это здорово, что Танней — отец клятвенно обещал отправить за границу этого чересчур сообразительного парнишку. — У меня возникает вопрос… — повторил Ги. — Думаю, что я все понял. И знаю теперь, что мне делать. До скорой встречи, месье! До ОЧЕНЬ скорой встречи. До свидания, Эвелин. Он бросился к выходу и исчез. Гастон помчался вслед, крича на бегу: Послушайте, Ги, дружок! Не выдумывайте всякую ерунду! Да подождите же меня, черт побери! Но Ги скатился с лестницы, схватил шляпу, открыл входную дверь — и был таков. Гастон опоздал буквально на секунду. «Ягуар» взревел и рванул с места. Появилась Франсуаза — в полном смятении. — Что такое, Гастон? Что за крики? Он невидяще уставился на нее, задумчиво повторяя: — Ничего, дорогая, ничего. Мне надо срочно позвонить. Он заперся в столовой, полистал телефонный справочник и набрал номер Таннея. Успешно преодолев заграждения в виде сначала служанки, затем секретаря, он наконец — то вышел на политического деятеля. — Говорит Беррьен. Ваш непу… непосредственный и импульсивный сын только что отъехал от моего дома. Он что — то заподозрил и может навлечь неприятности как на вас, так и на меня. Так что поторапливайтесь, иначе я ни за что не отвечаю. Танней все схватывал на лету. Он заверил: — Не волнуйтесь, у меня в руках уже билет на самолет. Он улетает сегодня вечером. Повесив трубку, Гастон пришел к выводу, что сейчас самое время взбодриться. Опустошив полбутылки коньяку, он позвонил Жильде: — Алло, милашка, это месье Макс. Парень, ну тот, с которым вы имели дело в тот вечер, явно попытается вас разыскать и постарается выудить информацию. Вы поняли меня? Молчание и сдержанность — два столпа коммерции, не так ли? Жильда, бестия тонкая, заверила, что она все прекрасно усвоила, и поклялась месье Максу в беспредельной верности их общему делу, заявив, что «расколоть» её можно будет только под пыткой… да и то это ещё как сказать. Несколько успокоившись, Гастон потер руки и пробрюзжал: — Ах, эти птенцы желторотые! Ну и сорванцы! Он решил проведать Фредди. Тот лежал в постели, очень бледный, уже с желтизной в глазах. Увидев отца, он поспешно спрятал под простыню что — то черное. — Ну, как дела, сынок? Что с тобой приключилось? — Да вот видишь, желтуха. — И как это тебя угораздило? Наверное, в лицее? — Да я и сам не знаю. Как сказал доктор, это от печени. Гастон счел момент благоприятным для того, чтобы прочитать сыну мораль: — Я рад тебя видеть, Фредди. Мы так мало понимаем друг друга! Но знаешь, каждый раз, когда я тебя отчитываю, я делаю это ради тебя самого, не так ли? Мне тяжело видеть тебя больным. Давай поговорим как мужчина с мужчиной, не так ли? Меня беспокоит твоя сестра, тебе следовало бы её урезонить…ГЛАВА 10
ЛОПАТА — железная пластина, широкая, плоская и острая, насаживается на длинную ручку. Используется для копания землиУверенно ведя свой «ягуар», Ги Тайней, с гневом в сердце и бранью на устах, гнал его в Сюси — ан — Бри, где он собирался найти подтверждение своей догадки. Шляпа слегка жала, и он, сорвав её с головы, положил рядом на сиденье. И только тут он заметил, что, убегая из дома Беррьенов, в спешке прихватил чужой головной убор. У него была тирольская шляпа каштанового цвета, а перед ним лежала зеленая, с загнутыми полями и длинным ворсом. Ну что ж, он вернет её Гастону Беррьену при новой встрече. Ждать осталось недолго. Ги проклинал все на свете. Сначала своего отца. Таких пируэтов тот никогда раньше не выделывал, даже в политике. Паскаль Тайней сначала заверил сына в полной поддержке, но после двухминутного разговора со шляпником предал его. Понятно, что Беррьен ему пришелся не по душе, но разве можно выносить окончательное суждение о человеке за пару минут? Что до Беррьена, то Ги определил его одним словом: негодяй. Этот мерзавец орудовал ложью так же ловко, как иные вилкой. Когда его схватили за руку, он ничуть не рас — терялся и ни на секунду не утратил обличья вполне поря — дочного человека. Заверять, что Эвелин любила кого — то другого! Разве она не поклялась ему, что если понадобится, то готова ждать его хоть десять лет? Но главным, самым главным было неосторожное слово, вырвавшееся у шляп — ника. Этот стервец выдал себя с головой, произнеся имя Жильды. Разве мог он знать имя и не быть знакомым с этой девушкой? А раз он знал её, то тем самым косвенно доказал, что это была подстроенная им провокация. Это он заманил Ги в Сюси с помощью письма, каждое слово которого Ги отлично помнил: «Дорогой месье. Увидев Вас у друзей, я без устали разыскивала Ваш адрес. Если хотите со мной познакомиться, то приходите туда — то во столько — то. Думаю, не пожалеете. Мне двадцать лет, говорят, что я очень красива…» — и так далее, и тому подобное. Да разве любой нормальный и здоровый мужчина,получив такую записку, не побежал бы на это рандеву? Вкус к приключениям присущ всем мужчинам, даже влюбленным. А эта дрянь — шляпник — одновременно отправил другую анонимку своей дочери с таким вот текстом: «Возлюбленный вам изменяет. Будьте там — то и во столько — то…» И этот жулик даже не постеснялся сопровождать Эвелин лично! И даже имел невероятную наглость устроить Ги сцену! Ему, ни в чем не повинному Ги! Да ещё выговаривать ему как оскорбленный в своих чувствах отец! Ну и подлец! Ги, все время нажимая на акселератор, со свистом в ушах мчался вдоль умиротворенной весенней Марны. Покачивались на воде ленивые лодки с влюбленными парочками. Чем не Венеция, и всего в десяти минутах езды от Парижа. Ги выругался, чуть не сбив беззаботного велосипедиста. И он негодяй. Все мерзавцы. Но он, Ги, во всем разберется сам и изобличит этого пройдоху перед собственной дочерью. Он сделает это самым простым способом. Найдет блондинку, привезет её в Париж и проведет очную ставку с её сообщником! Тот ещё узнает, почем фунт лиха, болван! Уличенный в подобной гадости, он потеряет лицо, скомпрометирует себя и будет вынужден согласиться на брак! «Ягуар» остановился перед входом в особняк, который Ги прекрасно узнал. В нетерпении он несколько раз посигналил. Поскольку никто не отзывался, Ги с запозданием сообразил, что Гастон Беррьен вполне мог позвонить своей сообщнице и посоветовать никому не открывать. Тогда он Решил сам лично изучить все на месте. Вилла, затерявшись в саду, имела нежилой вид. Ставни были закрыты, и у Ги вдруг возникло зловещее подозрение. А что если Беррьен устранил эту девушку, чтобы пресечь утечку сведений… Метрах в ста от виллы, рядом с железнодорожной насыпью, паслось стадо коров. Крутя педали, проскочили два велосипедиста. Ги принял решение. Все что угодно, но только не состояние неопределенности. В целях маскировки он схватил прихваченную ненароком у Беррьенов шляпу и глубоко надвинул её на лоб. Да, она действительно была ему мала. Наверняка за лентой — подкладкой проложена ещё и бумага, как это почти всегда бывает с новыми шляпами. Ги отвернул подкладку и в самом деле вытащил оттуда два или три листка бумаги. Он уже собирался их выбросить, но заметил, что на них что — то написано от руки. Это его заинтриговало. Ги развернул листки и прочитал текст. Внезапно он сильно побледнел и поспешно сунул бумажки в карман. Он в последний раз подумал, не лучше ли спокойно вернуться домой, но гнев и желание отомстить пересилили. Надвинув шляпу на самые глаза, он вышел из машины и медленно, все время озираясь по сторонам, обошел вокруг виллы. Ни души. Тогда, взобравшись на кучу всякой дряни, забытой у стены уборщиками мусора, он подтянулся и спрыгнул в сад. Со стороны дороги его видно не было. Ги трижды и подолгу нажимал на кнопку входного звонка, но кроме собственного эха другого эффекта они не произвели. Решив все же довести дело до конца и убедившись, что дверь заперта и высадить её ему не удастся, он пошел вдоль стены, по очереди изучая окна. Ему чертовски повезет, если… Он радостно вскрикнул. Одно из окон задней стены виллы оказалось без жалюзи. Он запустил в него комом земли, но тот рассыпался, не разбив стекла. Тогда Ги стал шарить глазами в поисках какого — нибудь инструмента и заметил прислоненную к кустарнику лопату. Доставая её, он наступил на прямоугольник свежевскопанной земли. Он разбил стекло и, приподнявшись на цыпочки, сумел повернуть шпингалет. Окно открылось. Преодолев последние колебания, он залез в дом. Послеобеденное время тянулось медленно и, как казалось Гастону Беррьену, вообще не собиралось сегодня заканчиваться. Сидя у себя в кабинете, он почитывал сегодняшний номер газеты, сосредоточившись на разного рода происшествиях. На улице Мироменил среди бела дня напали на инкассатора, освободив его от сумки с двенадцатью миллионами франков. Должным образом допрошенный полицией инкассатор через четыре часа признался, что ограбление организовал он сам вместе с двумя сообщниками. Всю эту милейпгую публику посадили за решетку. Около двух часов ночи в районе Страсбур — Сен — Дени едва не схватили за руку двух смельчаков, которые, взломав игровой автомат в ярмарочном павильоне, набили себе карманы двадцатифранковыми монетами и скрылись. Спустя несколько часов полиция обнаружила в кассе одного из баров сомнительной репутации на улице Сент — Апполин ненормальное количество монет того же достоинства. Бармен был задержан полицией и, вне сомнения, вскоре выложит имена своих подельников. Гастон не удержался от улыбки. Надо же: обчистить какой — то там автомат с мелочью, в то время как чиновники службы социального обеспечения шастают по многолюдным улицам с туго набитыми деньгами сумками! Наверное, это сделали какие — нибудь любители! Зазвонил телефон, и Гастон обрадованно схватил трубку. Голос ему был незнаком, вероятно, изменен. — Месье Гастон Беррьен? — Он самый. Кто говорит? — Это друг одного из ваших друзей. Позавчера вечером наш друг пошел вас навестить. С тех пор мы его не видели, и нам бы хотелось знать, что с ним случилось. Вам что — нибудь известно об этом? Гастон горестно вздохнул. Начинается по новой. Неужели они так никогда и не отвяжутся от него со своим шантажом и всякими комбинациями? Он устало опустил трубку. Звонок тут же повторился, настойчивый, пронзительный. Он приподнял и тут же опять бросил трубку. Затем вообще снял её, прервав связь. Так, пусть хоть ненадолго, но они оставят его в покое.Словарь Ларусс
* * *
Ги Тайней покинул дом тем же путем, каким и проник в него. Однако теперь прежний гнев, пылавший в нем, уступил место новому чувству — страху. Постепенно изучая дом изнутри, он обнаружил установки, не оставлявшие ни малейшего сомнения в том, чем там тайно занимались. Дом служил игорным притоном, скрытым казино. Что до блондинки Жильды, то ничто не указывало на то, что она там жила. Что из всего этого следовало? Он остановился под окном, чтобы закурить. Погасшая спичка, описав дугу, упала прямо в центр прямоугольника, на котором Ги совсем недавно оставил следы. Разве это не странно — прямоугольник свежевскопанной земли посередине заброшенного сада? А если там скрывается какая — то тайна? Или чей — нибудь труп? Затянувшись в последний раз, он ухватился за лопату. Стальная пластина легко вошла в землю. Стояла чудесная погода. Идеальное время для садоводов. Головные уборы инспекторы не сняли. У обоих были дешевенькие шляпы, выцветшие от долгих стояний под дождем. Один из них занудливым голосом заявил Гастону: — В полицию только что поступил касающийся вас анонимный телефонный звонок. Вас обвиняют в том, что вы содержите подпольный игорный притон. Гастон, с ненавистью взглянув на телефон, разразился смехом: — Месье, не знаю, отдаете ли вы себе отчет в чудовищности того, что вы только что сказали? Ха — ха — ха! Это я — то руковожу… как это вы назвали? Подпольным притоном? Взгляните вокруг, месье. Разве этот кабинет кажется вам поддельным? Уверяю вас, что во всем доме вы не обнаружите не только малейшего столика для игры в рулетку, но даже и колоды карт! — Ну что ж, посмотрим, — сказал второй инспектор. — Пардон. У вас, конечно, имеется ордер на обыск? — Вот он. В такого рода делах быстрота — наше лучшее оружие. Позвольте? — Прошу вас, месье, приступайте к работе. Но я оставляю за собой право возбудить против вас дело по обвинению в злоупотреблении служебным положением и в использовании противозаконных методов! В конце концов, всем известно, чего стоят анонимные звонки, не так ли? Череп мстил со дна своей могилы. Значит, как человек, по его же словам, предусмотрительный, он позаботился о сообщниках. Те перешли теперь в наступление, и Гастон расценил это как простой маневр — предупреждение, призванный вызвать у него спасительный для них страх. Полицейские открыли несколько ящиков стола, лишь мимолетно оценив их содержимое, затем вытянулись перед портретом Симона Боливара. Гастон почувствовал, как его поры стали выделять пот, насыщенный какой — то глухой тревогой. Нет, это было невозможно, ведь бандиты не знали о существовании секретного сейфа… — Будьте добры, откройте сейф, скрытый за этой картиной, — попросил один из инспекторов. — Сейф? За картиной? Отныне он будет держать у себя в кабинете бутылку коньяка на случай возникновения подобных обстоятельств. — Именно так, — терпеливо повторил полицейский. — Нас проинформировали, что там находится сейф. Поэтому будьте добры, откройте его. Все погибло. У Гастона мелькнула мысль о каком — нибудь сногсшибательном варианте самоубийства, потом он прикинул, что ему всего только сорок лет и что хитроумный адвокат предпочтительней отдающего холодом пистолета. Он подошел к картине и привел в действие пружину. Появилась круглая дверца сейфа с металлическими кнопками на ней. — Открывайте, — приказал один из инспекторов. Медленно — медленно, горячо желая вдруг позабыть комбинацию шифра, Гастон стал крутить кнопки. В оконцах показались буквы ФРЕ. Он остановился и заявил голосом, которому жаждал придать непререкаемость: — Уверяю вас, месье, в этом сейфе нет ничего, что могло бы вас заинтересовать. — А у меня почему — то впечатление, что мы обнаружим там любопытнейшие списки. Перечень ваших клиентов. Открывайте, мы спешим. Омертвев душой, Гастон завершил комбинацию шифра и вставил ключ в щель замка. Дверь с легким щелчком отошла, и Гастон отступил на два шага, закрыв глаза и приготовившись к наихудшему. Первый полицейский торопливо сунул руку в сейф и с торжествующим видом вытащил оттуда вчетверо сложенный листок: — Я же говорил вам! — А ну дай сюда, — потребовал его коллега. Он развернул листок. Гастон постепенно и очень медленно приоткрыл глаза, ожидая, что сию минуту почувствует холодок стальных наручников на запястьях. Инспектор читал громко, не спеша: — «Чи… хать… мы… хо… тели… на того… кто… сие… прочтет». Мозг рационалиста не признает чудес. Точно знать, что в данном сейфе, шифр которого известен только тебе, и ты же являешься единственным владельцем ключа, находятся, ВО — ПЕРВЫХ, маленькая, из черного молескина записная книжка, куда заносятся все итоговые финансовые сведения; ВО — ВТОРЫХ, пачка отпечатанных на машинке листов, сколотых скрепкой из полированной стали под названием «тромбон», где приводятся имена двухсот именитых парижан, сжигаемых страстью к азартным играм; знать все это и быть уверенным в их наличии как в существовании налогов, и после всего этого собственными глазами видеть, как полицейский в полинявшей шляпе вытаскивает из вышеозначенного сейфа бумагу, на которой разухабистым почерком написана эта совсем неуместная здесь фраза: «Чихать мы хотели на того, кто сие прочтет» — все это вполне может поколебать самые устоявшиеся понятия и побудить по — иному взглянуть на окружающий мир. Полицейский ещё раз пробежал глазами записку и передал её своему коллеге, который в свою очередь внимательно вчитался в нее. Изнемогая от нетерпения, Гастон выхватил у них листок и тоже впился в эту чудодейственную фразу. Затем все трое приблизились к сейфу и изучили глазами и на ощупь все его закоулки. И тогда первый инспектор сказал второму: — Мило нас провели, смываемся! Они поспешили выскочить из кабинета, успев, однако, пригрозить Гастону: — Мы тебя ещё накроем, кореш! Гастон подобрал с полу два листочка. На одном красовалась ФРАЗА. На другом — грубо напечатанные на ротаторе слова: «Ордер на обыск», две неразборчивые подписи, скрепленные двумя расплывшимися печатями. Это были лжеполицейские, псевдоордер, фальшобыск, да и сейф был поддельным, поскольку в нем не оказалось того, что всегда до этого было. Гастон вытер пот со лба, рухнул в кресло и положил трубку телефона на место. Его окутала тайна, словно его накрыли непроницаемой пластиковой сумкой. Каким колдовским образом черная записная книжка и списки были заменены этим огрызком бумаги с нелепо звучащими, но спасительными словами? Кто мог совершить подмену? Гастон перебрал всех друзей, родственников, просто знакомых. Никогда, ни перед кем он не открывал дверцу этого сейфа. Ни разу не забыл смешать комбинацию шифра. Никогда не расставался с ключом. Более того, он прекрасно помнил, что третьего дня положил туда записную книжку и списки, а не эту бумажку, написанную, кстати, не его почерком! — Вот это да! — вымолвил он. — Ну и дела! Но эти слова лишь весьма относительно подбодрили его: он отсутствующим взглядом посмотрел на свои руки, лежавшие на столе красного дерева. Пальцы заметно дрожали. Гастон попытался дозвониться до Филиппа, но нигде его не застал. Тогда он обхватил руками голову, причитая: — Ну куда же подевались документы? Куда же они делись?* * *
Вспотев и дрожа от возбуждения, Ги Тайней продолжал свою неспешную работу могильщика в мирном саду загородкой виллы. Рядом с уже достаточно глубокой ямой выросла горка свежевыкопанной земли. Лопата отягощала натруженные руки молодого человека, но он продолжал идти к цели с похвальным упорством. Наконец что — то показалось — по виду кусок бежевой ткани. Взбудораженный Ги заработал быстрее. Из — под ткани высунулась скрюченная рука. «Я так и думал. Они убили её. Он убил её, мерзавец! Бедная Жильда!» Он спустился в яму и руками расчистил землю вокруг трупа. Ошарашенный, он в течение нескольких секунд рассматривал это бледное, перепачканное в земле лицо, сведенные в усмешке губы и особенно череп, ужасный, чудовищный череп с отпечатавшимся на нем циферблатом часов. Жутким циферблатом, который, как ему представилось, указывал час, когда он окончательно сойдет с ума. — Одиннадцать часов, — пролепетал он. — Одиннадцать часов. Одиннадцать часов на трупе! Ровно одиннадцать. С остановившимся взглядом, еле ворочая языком, он вылез из могилы, пересек сад, ухватившись за росший у основания стены кустарник, перелез на улицу, уселся в машину, повторяя как молитву: — Одиннадцать часов на трупе… одиннадцать часов на трупе… одиннадцать часов на трупе… Где — то неподалеку пробило четыре часа. Мадемуазель Роза вошла в кабинет. Гастон рассеянно взглянул на нее. Она, казалось, была в замешательстве, выглядела болезненно, но шляпник ничего этого не заметил. Он машинально спросил: — Что вам угодно? На его вопрос она ответила несвойственным ей тоном: — Я потеряла квитанцию о последнем жалованье. Не могли бы вы сделать мне копию для службы социального страхования? — Хорошо. Гастон устало приоткрыл ящик стола, взял отрывной блокнот и вырвал один лист. В левом углу наискосок печатными буквами он написал: «КОПИЯ», затем начертал над соответствующей пунктирной линией документа имя своей старшей продавщицы, но после этого его ручка повисла в воздухе. — Никак не могу запомнить вашу фамилию. — Это довольно просто. Перуж. На конце буква «с»[17]. — Да, конечно. Мадемуазель Роза Перуж… пятьдесят пять, улица Батиньоль, семнадцатый округ. Так сколько вы получили в последний месяц? — Сорок девять тысяч франков за вычетом шести процентов и плюс надбавка на транспортные расходы. Он заполнил листок и протянул ей. Роза коротко поблагодарила и вышла. Зазвонил телефон. Это был Филипп. — Послушай, я достал образцы почерков всех наших девочек. Ни один не совпадает с тем, которым написано письмо, что ты нашел в кармане Перужа. Мы в… Гастон сглотнул слюну. С превеликим трудом. На том конце провода его шурин, не получив ответа, занервничал и перешел на крик: — Алло, алло! Гастон! Ты меня слышишь, я говорю, что… — Я знаю автора письма, — еле слышно простонал тон. — Як тебе подъеду к семи часам. У меня скверные новости. Очень скверные. Он положил трубку. Перуж. Фамилия Черепа — Перуж. Точно такая же, как у мадемуазель Розы, фамилию которой Гастон почему — то никак не мог запомнить. Странное совпадение. Звонок. Смирившись с самым худшим, Гастон поднес к уху ещё теплую трубку телефона. Он узнал голос Ги Таннея. Тот прерывисто дышал. — На трупе, месье Беррьен, одиннадцать часов. Вы меня слышите? Одиннадцать часов на трупе!ГЛАВА 11
ШАНТАЖ — вымогательство денег, каких — либо услуг и т. д. под угрозой скандальных разоблаченийНикаких сомнений: Танней — младший, одурманенный бульварной литературой, вообразил себя вершителем справедливости. Он говорил медленно, тщательно произнося каждое слово, наделяя смыслом каждую запятую. И Гастон Беррьен, все более и более утомляясь, уныло думал в это время, что если бы пришлось ликвидировать всех лиц, которые пытались его шантажировать, то сад в Сюси быстренько превратился бы в некрополь, Ги же говорил следующее: — Я знаю все. Мне известно, что вы с помощью Жильды подстроили провокацию против меня, чтобы заставить вашу дочь порвать со мной. Кроме того, я узнал, что дом в Сюси фальшив сверху донизу и что в нем вы организуете подпольные сеансы азартных игр. Я в курсе того, что вы устранили одного из ваших приспешников, человека с отпечатавшимся на черепе циферблатом, и что вы закопали его в саду. И, дорогой мой месье (Ги упивался своими разоблачениями), если после всего этого вы ещё раз откажете мне в руке вашей дочери, я все сообщу полиции! Тем более что я располагаю некоторыми именными списками, которые стоят того, и извлек я их из вашей шляпы! Последние слова Ги стали той каплей, которая переполнила чашу терпения. Гастон схватил себя за волосы и дернул что было мочи. Было ужасно больно, но он с удивлением отметил, что волосы ещё крепко держались на голове. Он спросил: — Так где вы, говорите, нашли эти списки? — Выходя от вас, я перепутал шляпы. Я надел вашу — зеленую, а эти бумаги оказались именно в ней, за подкладкой. Зеленая шляпа! Это что ещё такое? Гастон знать не знал никакой зеленой шляпы, за исключением той самой «с загнутыми полями, изумрудной», подаренной недавно Черепу На сей раз поняв, что произошло, Гастон, как ему показалось, ощутил, что его волосы начали выпадать сами по себе, неожиданно перезрев. Но это была всего лишь иллюзия. Как все же могло случиться, что списки, запертые в сейфе, попали в руки Черепа? — Речь идет о списках, напечатанных на машинке, с ними была ещё такая черного цвета записная книжка? — Нет, книжки не было, а списки написаны от руки. — Все, ставки сделаны, господа! — прошептал Беррьен. Он слишком поздно понял, какую роковую ошибку он допустил. В вечер убийства, когда он вошел в столовую, Череп сидел без шляпы, а после преступления он о ней и не вспомнил, и та спокойно висела на вешалке в прихожей вплоть до визита Таннея — сына! А за подкладкой Череп прятал материалы, служившие ему для шантажа и переданные ему мадемуазель Розой, предательницей! Все выстраивалось в логическую цепочку. Это не объясняло, почему опустел сейф, но лишь осложняло и без того тягостную ситуацию. — Что вы сделали… э — э… с телом? — Я его выкопал, но из могилы не вытаскивал. — Очень хорошо, дорогуша! Я, право же, ничего не понимаю в этой невероятной истории с притоном и трупом, как и с этими таинственными списками, но я хотел бы встретиться как можно скорее. Не желаете ли подъехать к нам сегодня вечером? — Я стал теперь недоверчивым, месье Беррьен. Считаю, что вы способны на все. Но я промолчу, если вы отдадите мне руку Эвелин. — Гм, но ведь это шантаж. Ну и хороши же вы, месье! Так слушайте меня: никогда моя дочь не выйдет замуж за шантажиста! Никогда! Так что прекратите мне угрожать, привезите эти бумаги, ничего никому не говорите, и тогда я, может быть, рассмотрю возможность вашего брака с Эвелин. Не так ли? Но Ги было не так — то легко провести. Он насмешливо заявил: — Возьмите бумагу, ручку и пишите то, что я вам сейчас продиктую. Готовы? — Да. Но в рай вы с такими штучками не попадете, молодой человек! — Начали. Наверху слева напишите ваши имя, фамилию, адрес: «Вилла цветов» в Сен — Клу. Заголовок: «Мой дорогой Ги!» Скрипя зубами и пером, Гастон писал: «Мой дорогой Ги! Я с удовольствием воспринял вашу просьбу о женитьбе…» — Нет, так не пойдет, подождите… «Я счастлив и горд тем, что вы попросили руки моей дочери Эвелин, и я от всего сердца…» — «От всего сердца», — яростно прошипел Гастон. — «От всего сердца даю вам на то мое согласие, осознавая всю честь, которую вы оказываете…» — «Честь (мерзавец!), которую вы оказываете…» — «Моей простой и скромной семье». Точка. — Конец, что ли? Может, хватит? — пробормотал Гастон. — Нет еще. Слушайте дальше. Ага, вот так! «Я глубоко вас люблю, мой дорогой друг…» — «Мой дорогой (дерьмо!) друг». — «И я уверен, что Эвелин будет очень счастлива с вами. Целую». — «Целую», (у — ух!) — «Ваш в ближайшем будущем тесть». Подпишите. — Подписываю. — Положите в конверт. — Сделал. — Теперь напишите на нем адрес: месье Ги Танней, сто пятьдесят шесть, улица Пасси, Париж, шестнадцатый округ. Наклейте марку. — У меня их нет, — Не имеет значения. Пойдите и купите её в почтовом отделении на улице Пети — Шам и одновременно бросьте там письмо в ящик. Как только я получу ваше письмо, я отошлю вам бумаги, которыми располагаю. И буду нем как рыба. Но берегитесь: не вздумайте нарушить наш уговор до свадьбы, иначе… — Ах ты негодяй такой! Преступник — скороспелка! Пило… я хочу сказать… политиканствующий дурень! Эх, если бы я не сдерживался… — И если бы мне не было известно то, что я знаю! До свидания, тестюшка. Горячо целую. Гастон бросил трубку, посмотрел на написанное им письмо и тихо произнес: — Умница — парень. Далеко пойдет. Он вспомнил одну из фраз Ги — не нарушать уговор до свадьбы… и вздрогнул. Теперь, когда отец Таннея вручит ему билет на самолет, Ги подумает, что это он, Гастон, все подстроил, и тогда одному только Богу известно, что он натворит! Гастон услышал странный звук в комнате, посмотрел во все стороны и только после этого сообразил, что это его собственные зубы выстукивают дробь. Он опять взялся за телефон и принялся разыскивать Таннея — отца. Его отсылали с улицы Пасси в Национальное собрание, из Национального собрания в буфет, из буфета в фойе, где он наконец поймал Паскаля Таннея. — Извините, что беспокою вас, мой дорогой, — заторопился Беррьен, — но вопрос имеет отношение к вашему сыну… — Так я уже вам сказал, что можете не беспокоиться. Сегодня вечером он улетает в Лондон рейсом… — Вот именно, вот именно. Совсем ни к чему отправлять в ссылку этого бедняжку. — Но я хочу этого так же, как и вы, черт побери! — Да, конечно. Мне это тоже не так уж по душе. Не так ли? Но, по правде говоря, если уж эти дети так любят друг друга, зачем нам вмешиваться? Пусть себе женятся, это настолько приятнее. С другой стороны, я убежден, что они будут очень счастливы. На том конце провода обстановка стала накаляться. — Как? Черт… Я хотел сказать… что за вечер сегодня. Вы, однако, дорогой месье, ведете себя совершенно беспардонно! Я — то считал, что достаточно ясно вам все разъяснил, тысяча чер… четко заявил, что ни за что на свете не хотел бы, чтобы мой сын породнился с вашей группой… вашей семьей, я хотел сказать! Ах, ах! Какая картинка! Вы, случаем, не размечтались? Скрепя сердце Гастон был буквально вынужден в сложившейся ситуации прибегнуть к единственному своему козырю. Но слова с трудом продирались сквозь двойное кольцо — его зубы и губы: — Напрягите память, господин министр. Жильда, объем груди девяносто восемь, талии… — Замолчите, — оборвал его Тайней, — я не один. Если вы считаете, — он понизил голос, — что можете меня безнаказанно шантажировать, то вы глубоко заблуждаетесь. Я предпочел бы сам всем и все рассказать. Где и когда я смогу вас увидеть? — Завтра с утра, я заеду к вам вместе с дочерью. Гастон потер ладони, но как только открылась дверь, он насторожился, опасаясь новых осложнений, что быстро и подтвердилось. Мадемуазель Роза в своем скромном черном платье шла прямо на него. Ее глаза метали молнии. Она так сильно стукнула кулаком по столу патрона, что стопка лежавших на нем бумаг разлетелась во все стороны. Поджав губы, она выпалила: — Где мой муж? Что вы с ним сделали? Муж? Разве Череп был законным мужем мадемуазель Розы? Так, так, в этом случае ей придется заказывать запасное черное платье вдовы. Гастон нахмурился и директорским тоном потребовал: — Это что ещё за манера входить без стука? Разве вы не видите, что я занят? И что это ещё за история с вашим мужем? Вы же не замужем, не так ли? Мадемуазель Роза рывком уселась на край стола, открыв в нечаянном движении красивую стройную ножку. Но в её намерения не входило вводить в искушение своего шефа. Она наклонилась к нему и цепко ухватилась своими милыми пальчиками за галстук Гастона: — Да, мой муж, и вы это отлично знаете. Он бледен и лыс. Он только что вышел из тюрьмы, и я не видела его с того вечера, когда он отправился к вам. Где он? Гастон осторожно поправил галстук. — Ах! Так тот симпатичный молодой человек бы… и есть ваш муж! Впервые слышу. Он мало рассказывал о своей личной жизни, и я думать не думал, что он ваш супруг. Поздравляю, он очарователен. — Это помесь прохвоста с мерзавцем. Но я хотела бы знать, куда он делся. И я уверена, что вам об этом известно. — Душенька моя… — Дерьмо! Это я ему сообщила все детали, которые потребовались, чтобы вас шантажировать. Он намеревался вытянуть из вас шесть миллионов и дать деру. Но я его с тех пор не видела. А ведь мы должны были поделить эти деньги! Шляпник сплел пальцы и назидательно произнес: — Мадемуазель Роза, сожалею, но должен вам сообщить, что с сегодняшнего дня вы у меня больше не работаете. — Положим, не так все это просто! Я слишком много знаю о вас, ясно? Даже больше, чем вы думаете. Поэтому в ваших же интересах сказать мне правду. Иначе те два молодца, что недавно сюда заглядывали, займутся вами вплотную. — Что? Шантаж? Ненавижу шантаж! — Заткнись, ты, крабообразное. Лучше скажи, куда ты дел Перужа. О! Я знаю, что ухлопать ты его не мог — на это ты не способен. Гастон было напыжился, раз девица, пусть и в вульгарной форме, но все же отдала ему должное. Однако, поразмыслив, он решил обидеться. Это он — то не способен убить человека! Шляпник чуть не выложил все о своем преступлении, но вовремя удержался. Не стоит давать ей против себя новое оружие. — Так, значит, это вы разболтали все этому типу. Ну что ж, поздравляю, мадемуазель Роза, поздравляю. Могу ли я узнать, почему вы это сделали? Разве вы не были счастливы в нашей среде, в нашей большой семье? При этих печальных словах мадемуазель Роза, вопреки всем ожиданиям, вдруг залилась слезами. В перерыве между рыданиями она пояснила: — Это все ваш шурин Филипп. Он боялся в это поверить. — Филипп? Что он вам сделал, Филипп? — Он бросил меня! — всхлипнула Роза. Так вот в чем дело! Гастона начала захлестывать ярость против этого придурка — шурина, которому рн тысячи раз твердил о том, что нельзя смешивать работу с удовольствием. Мало ли на свете шатается соблазнительных мордашек, так нет же — подавай ему кого — нибудь из персонала, чтобы навлечь все эти неприятности! И вот к чему все это привело. Значит, любовницей, которую Филипп содержал два года и чье имя он так упорно отказывался назвать, была Роза, с которой он порвал после настоятельных увещеваний с его стороны. Роза, эта отвергнутая женщина, с тех пор была во власти только одной мысли — отомстить! А тут и муженек — Череп выскочил из тюрьмы, готовый на любой шантаж. Все превосходно одно с другим сходилось. И снова, в который уже раз, профессиональные нелады проистекают от семейных неурядиц! Черт бы побрал все на свете! — Ну будет, будет тебе, малышка, — посочувствовал он, дружески поглаживая оголенное колено молодой женщины. — Мой шурин — я это точно знаю — тяжело переживал этот разрыв. Он, несомненно, готов восстановить прежние отношения… — Вы так думаете? — просияла она. — Вполне искренне. — А муж? Он совсем про него забыл, про мужа. Надо было срочно найти какое — то объяснение для вдовы. — У вашего мужа был непомерный аппетит. Я решительно дал ему понять, что от меня он ничего не получит. Тогда он стал угрожать — точно так же, как вы это делали минуту назад. Посему я его… временно кое — куда сослал. Не бойтесь за его жизнь. Он заперт в одном из подвалов, в загородной местности. Там такой целительный воздух. — Месье Макс, — забылась она, но тут же поправилась: — Я хочу сказать, месье Беррьен, лично я против вас ничего не имею. Но я хотела нанести удар Филиппу. — А поразили нас обоих, бедняжка. Но поскольку вы выражаете сожаление в отношении вашего проступка… Он онемел. Она неожиданно выставила пистолет, который до сих пор держала за спиной, и направила его на Гастона. — Эй, поосторожней! — А я — то вам все тут расписала! Вы, наверное, приняли меня за идиотку, да? А я развесила уши! Но хватит! Больше вы меня не проведете этим своим видом добренького папаши, гнусный вы тип! И выше руки, или я сделаю из вас решето! А ведь я почти поверила вам! Но потом вспомнила слова Альбера, сказанные им перед уходом на встречу с вами: «Если я не вернусь через четыре часа, значит, он меня прихлопнул!» Вы убили его, а я шлепну вас, убийца! Гастон попытался доказать всю абсурдность её поведения. Если она на самом деле любит Филиппа, то ей должно быть до лампочки — жив или мертв её муж. Однако этот аргумент не возымел действия. — Конечно же я люблю Филиппа! Но тот, другой, мне все — таки муж! И если выяснится, что вы его убили, бедолагу, только что отсидевшего срок, клянусь, что вы не долго протянете на этом свете! — Так вы знаете этих болванов, лжеполицейских, которые нагрянули ко мне? — Это приятели мои и Альбера. И если вам удастся разделаться и со мной, они знают, как им придется в этом случае поступить. Ясно? Гастон попытался вытянуть у неё их имена и адреса, но Роза категорически отказалась их сообщить. Она все заметнее нервничала, и он стал серьезно опасаться, как бы она невзначай не нажала на спуск и не всадила в него неуместную пулю. — Выслушайте меня хорошенько, — свирепо заявила она. — Отныне я не спущу с вас глаз. Едем немедленно и освобождаем Перужа. И если вы мне наплели тут всякую чушь, я вас прикончу. Не двигайтесь, а то выстрелю. Передайте телефон. Он подтолкнул к ней аппарат. Она, все время держа его под прицелом, набрала номер, спросив: — Где его спрятали? — Вашего Чере… вашего мужа? В Сюси. В погребе. Набрав нужный номер, она произнесла: — Алло, это ты, Зубастый? Привет, говорит Пиньюш. Слушай меня внимательно. Я сейчас поеду вместе с Мягкой Шляпой за Стриженым. Но, боюсь, он готовит какую — то пакость. Так вот, — она посмотрела на ручные часики, если я не припрусь к девяти часам, срочно жмите вместе с Барашком в Сюси — ан — Бри, ты знаешь куда. Довольная, она повесила трубку и обратилась к Гастону: — А вы звоните Филиппу и назначьте ему там встречу через час. Рада буду выложить ему все, что думаю о его поведении. Она слушала весь их разговор в параллельные наушники. Каким — то чудом Гастону удалось связаться с Филиппом сразу же и договориться о рандеву в Сюси. Затем он покинул магазин в сопровождении мадемуазель Розы, провожаемый удивленным взглядом молоденькой продавщицы, стоявшей за прилавком. Такси доставило мадемуазель Розу с её пистолетом и слегка помятого Гастона Беррьена к заброшенной с виду вилле незадолго до семи часов. Выходя из машины, мадемуазель Роза сказала водителю: — Подождите, мы задержимся ненадолго. Гастон открыл входную решетку и вошел в сад. Филиппа ещё не было. Молодая женщина достала пистолет из сумочки, в которой она спрятала его на время поездки, и ткнула стволом в спину шляпнику: — Немедленно ведите меня к погребу. Освобожу Перужа — тогда и поговорим. А ну живее! Они поднялись на крыльцо. Гастон, казалось, уже слышал, как заиграли траурный марш. Как только они окажутся в погребе, Роза сразу же обнаружит, что он нагородил ей с три короба. А подвал — идеальное место для расправы без суда и следствия. Он почувствовал, что ему стало дурно, и оперся о декоративный шар на перилах лестницы. — Вперед! — нетерпеливо потребовала Роза. Дверь в подвал была заперта на проржавевший висячий замок, который явно не тревожили уже много лет. Гастону с превеликим трудом удалось открыть его, и он толкнул дверь. Пахнуло такой затхлостью, что оба икнули. Роза воскликнула: — Убийца! Ну, если Перужа не будет в живых! Спускайся — ка первым! Ступив на шаткую лестницу, Гастон едва не подвернул ногу. Он надеялся на второе чудо, обратное тому, которое случилось с сейфом: вдруг каким — то образом милейший Череп окажется здесь в полном здравии, хотя и прикованный к стене. Но чудеса, как известно, бывают только один раз. В подвале, кроме повисшей кругом паутины да слежавшейся пыли, не было ничего, никакого Черепа, ни живого, ни мертвого. Гастон сделал вид, что поражен этим. — О! Его уже здесь нет! Наверное, сбежал! Ничего не понимаю! — Зато я понимаю, — ледяным тоном возвестила мадемуазель Роза. — Ты ввязался в игру, Макс, и проиграл. Наступил час расплаты. В полумраке она, закрыв глаза, подняла пистолет.Словарь Ларусс
* * *
Сидя за рулем своей «симки», Филипп Малоссн насвистывал какой — то мотивчик. Он не был чрезмерно обеспокоен, по опыту зная, что все всегда улаживается к лучшему. Если бы в этом механизме было что — то не так, оно давно бы уже дало о себе знать. Вместо этого вот уже пять лет их организация функционировала как часы, правда, за исключением этой попытки шантажа, но то был минимум зла, и по теории вероятности подобное случится не ранее чем через семьдесят семь лет. Поэтому — то Филипп беззаботно посвистывал. Спустившись с холма Ормессон, что на границе с Сюси, он припарковался позади стоявшего там такси и, закурив, вышел из машины. Обходя такси, он услышал, как его окликает водитель: — Огонька не найдется? Филипп протянул ему зажигалку и перебросился парой слов. Выяснилось, что тот минут пятнадцать назад привез сюда таких — то и таких — то молодых даму и месье, которые попросили подождать их. — Т — а — к, — протянул заинтригованный Филипп. Он пересек сад, находясь по — прежнему в приподнятом настроении, отмечая по пути, что стоит отличная погода и что в этом году в сезон отпусков он отправится вместе с Лили в круиз по Средиземноморью. Он поднялся на крыльцо, прошел через пустые залы и остановился перед открытой дверью в подвал. Филипп спустился посмотреть, что там происходит, увидел и со всех ног, горько поджав губы, выскочил обратно. Он стремительно подошел к такси и расплатился, сказав, что в услугах больше не нуждаются. Причем совсем не нуждаются.ГЛАВА 12
ПОЛИЦИЯ (от греч. роliteiа) — городское руководство, совокупность подразделений, обеспечивающих общественный порядок и безопасность.Тем утром в полицию поступил ряд важных телефонных звонков. Сначала кто — то сообщил, что в одной из вилл в Сюси — ан — Бри происходили странные события и что там стреляли. Второй звонок был от Филиппа Малосена, совладельца магазина головных уборов на улице Мулен, который заявил о ночной краже со взломом, в результате которой из кассы неизвестные изъяли шестьсот тысяч франков. К счастью, потерпевший заранее записал номера банкнот и передал полный их список полицейским. Третий звонок был, как и первый, анонимным и информировал стражей порядка, что если они хотят отыскать взломщиков магазина головных уборов, то им достаточно обратиться к двум месье, которых соответственно звали Зубастый и Барашек. Полиция восприняла оба анонимных звонка весьма скептически, но тем не менее послала нескольких своих людей в Сюси — ан — Бри, а также на Барбес — Рошешуар. Обе группы вернулись с заданий почти одновременно, блестяще справившись с деликатными проблемами.Словарь Ларусс
* * *
Доклад офицера полиции Армана. «В связи с анонимным телефонным звонком, принятым сегодня утром, 21 мая, в 10 час. 02 мин., я, должным образом уполномоченный действовать распоряжением моего начальника, комиссара Ландо, отправился вместе с двумя коллегами в Сюси — ан — Бри, департамент Сена и Уаза, 2, авеню д'Ормессон. Проникнув в дом по указанному адресу и соответственно тщательнейшим образом осмотрев его, сотрудники группы и я обнаружили два трупа, описание которых следует ниже: 1. Мужчина, примерно 30 лет, абсолютно лысый. Особые приметы: циферблат часов, отпечатавшийся на гладкой коже черепа, со стрелками, показывавшими на 11, а также пуля в области сердца. Судя по всему, смерть наступила несколько дней назад. Труп находился в яме прямоугольной формы размерами 2 м 01 см в длину на 0 м 80 см в ширину и глубиной в 1 м 60 см, выкопанной в почве сада (см. прилагаемый план). Рядом с ямой лежал пистолет калибра 6,35. Вероятно, это — орудие преступления. Оружие передано в лабораторию на экспертизу. Каких — либо меток на одежде убитого не обнаружено, 2. Женщина, от 25 до 30 лет, брюнетка. Особые приметы: отсутствуют. Похоже на то, что она покончила с собой с помощью пистолета калибра 6,35, который она сжимала в правой руке. Смерть наступила в результате выстрела в правый висок. Труп находился в спальне, расположенной на втором этаже дома, лежал на застеленной кровати. Были осмотрены все помещения в доме, но ничего, вызывающего подозрение, обнаружено не было. Мебель не дорогая, но солидная. Наведя справки, мы выяснили, что дом принадлежит некоему Лоранжису, пенсионеру, регенту церковного хора. Основной его адрес: Париж, 36, улица Аббе — де — л'Епе. В ходе опроса месье Октав Лоранжис заявил, что сдал свой загородный дом в аренду даме по имени Роза Перуж, которая плату вносила регулярно. Месье Октав Лоранжис вызван для дачи более развернутых показаний».* * *
Доклад офицера полиции Юмбло. «По заявлению, поступившему по телефону от некоего Малосена Филиппа, совладельца магазина головных уборов, которым руководит его шурин Беррьен Гастон, в настоящее время находящийся вне Парижа, сегодня утром, 21 мая в 11 часов, я посетил указанный магазин по адресу, улица Мулен, Париж, 1 округ. Я запротоколировал жалобу месье Филиппа Малосена, который предъявил мне взломанную дверь магазина, а также пустой ящик кассы. Я констатировал пропажу из кассы 600 тысяч франков купюрами по 10 тысяч. Месье Филипп Малосен вручил мне полный список с номерами похищенных денежных знаков, и я, отобедав, вернулся в Управление уголовной полиции. Около двух часов дня я был проинформирован, что меня попросили к телефону, взял трубку и зарегистрировал анонимный звонок, согласно которому кражу со взломом в магазине головных уборов якобы совершили два опасных рецидивиста по прозвищам Зубастый и Барашек. Справившись по картотеке, я обнаружил, что указанные клички относятся к следующим лицам: 1. Эрменонвиль Эрнест (Зубастый), неоднократно судим за злостное бродяжничество, хорошо известен полиции нравов. 2. Авинен Жерар (Барашек), рецидивист, проходит по разбойным нападениям с применением оружия. Войдя в контакт с известными мне лицами, я установил местожительство Зубастого и Барашка. Во главе группы из четырех человек и имея на руках ордер на арест, я отправился в отель „Ренмер“ на улице Мирра. Оба вышеупомянутых лица находились в одном из номеров отеля и занимались подсчитыванием и дележом между собой банковских билетов на сумму 600 тысяч франков, номера которых соответствовали похищенным денежным знакам. Зубастый и Барашек заявляют о своей невиновности, но были без труда арестованы».* * *
Допрос двух грабителей, проведенный в темпе комиссаром Ландо, очень напоминал диалог глухих. Им говорили о краже со взломом, а они заявляли о шантаже. Их расспрашивали про магазин головных уборов, а они рассказывали о подпольном игорном доме. Им сообщали о Малосене, а они твердили о Беррьене. Короче, их система защиты была несостоятельной, и после двухчасовой перебранки комиссар разрешил Зубастому и Барашку изложить их версию события. Согласно утверждениям этих темных личностей, которые наверняка во избежание нестыковок предварительно все между собой согласовали, их нанял некий Альбер Перуж, только что вышедший из заключения, и его жена Роза Перуж в качестве телохранителей, поскольку Перуж шантажировал владельца магазина головных уборов по имени Гастон Беррьен, который вел двойную жизнь, руководя подпольным игорным домом в парижском пригороде Альбер Перуж неожиданно исчез, его жена разволновалась, опасаясь, что его убил шляпник, и по телефону дала своим телохранителям указания, что если через определенное время они не получат от неё известий, то им надлежит отправиться в один из пригородов Парижа. Так они и сделали. Прибыв в назначенный час в условленное место, они наткнулись на запертую дверь, к которой был приколот запечатанный конверт на их имя. Вскрыв его, они обнаружили там шестьдесят банковских билетов по десять тысяч франков каждый и записку, подписанную «Пиньюш» — уменьшительное имя жены Перужа, извещавшую их о том, что, поскольку все прошло превосходно, она больше не нуждалась в их услугах и просила в качестве вознаграждения за труды принять скромную сумму, вложенную в конверт. Что они и сделали, а потом вернулись домой, — Значит, — несколько иронично заметил комиссар, — вы нашли эти деньги в конверте? — Да, господин комиссар. — Приколотом на двери загородной виллы? — Так точно, господин комиссар. — В котором находилось адресованное вам письмо? — Именно так, господин комиссар. — Ну до чего же правдоподобно все это выглядит! И это письмо вы, конечно, тщательно уничтожили? — Конечно, господин комиссар. — Как и сам конверт? — Само собой разумеется, господин комиссар. — Таким образом, не осталось никаких доказательств в подтверждение ваших слов. — Выходит, нет, господин комиссар. — Очень, очень хорошо. И, естественно, прошлой ночью вы не взламывали никакого магазина? — Нет, господин комиссар. — Превосходно, замечательно! Знакома ли вам эта женщина на фотографии? — Пиньюш! — хором воскликнули оба прохвоста. — А знаете ливы этого лысого человека? — Так это же Стриженый, — дружно воскликнули пройдохи. — Так вот: оба они мертвы. Женщина застрелила своего мужа, а потом сама совершила над собой правосудие. Ее отпечатки пальцев найдены на обоих пистолетах. Дело яснее ясного. И если вы все ещё надеетесь, что я поверю в вашу абсурдную историю, то со мной этот номер не пройдет, так — то вот, голубчики вы мои. Оба злоумышленника разразились проклятиями. Они — де стали жертвами чьей — то гнусной провокации, направленной на то, чтобы подмочить их репутацию, и прямо обвинили в этом Гастона Беррьена, В доказательство они ссылались на то, что вилла в Сюси и была тем самым игорным притоном. Ну здесь — то комиссар посмеялся вдоволь. — Притон? Этот дом? Вы что, белены объелись? Это — почтенный дом, принадлежит уважаемому регенту церковного хора! С вами все ясно.* * *
Человек, который предстал перед комиссаром Ландо в его кабинете, буквально благоухал лосьоном для волос. Он мял в своих покрасневших руках шляпу. Приглашенный сесть, он примостился на кончике стула. Ему явно было не по себе. Комиссар стал расспрашивать его, не скрывая своего нетерпения. — Месье Марсо, о чем вы хотели проинформировать нас касательно дела в Сюси? — Значит, так, — сказал посетитель. — Думаю, что это важно. Понимаете, я живу в доме, соседнем с тем, где было совершено преступление. И той ночью я никак не мог заснуть. Вдруг послышались странные звуки. Ну да, странные звуки. Тогда я выглянул в окно. Немного светила луна, и я все хорошо разглядел. — Что именно? — Так вот, там были два таких здоровенных фургона для перевозки мебели и целая команда грузчиков, часть которых разгружала уйму всякой мебели и уносила её в дом, а другая часть запихивала в это время в машину кучу другой мебели. Комиссар вздохнул. После любого более или менее крупного дела все время происходит одно и то же — вереницей тянутся всевозможные чокнутые и выдумщики, рассказывая всякие небылицы. Он внимательно присмотрелся к посетителю и прочел в его слегка подернутых красными прожилками глазах определенную склонность к чрезмерным возлияниям. Это впечатление подтверждал и фиолетовый, весь в буграх, нос. — Если я вас правильно понял, в ту ночь из дома вывезли всю прежнюю и завезли новую мебель? — Точно так, как вы сказали, господин комиссар. Это продолжалось долго, по меньшей мере часа два — три, но я — не правда ли? — не мог же ждать до конца и пошел спать. — Очень хорошо, очень. Дорогой месье, я благодарю за оказанную вами ценную помощь и уверен, что она будет полезна в нашем расследовании. Огромное вам спасибо, ещё раз спасибо. Если опять заметите, что ночью перевозят мебель, не забудьте, пожалуйста, предупредить нас. До свидания, дорогой месье Марсо. Комиссар проводил любителя заложить за воротник. Увы, профессия полицейского накладывает на тебя множество всяких обязанностей.* * *
Франсуаза распахнула дверь и сразу же забросала Филиппа вопросами: — Что случилось? Я уверена, что стряслась беда! Почему вы ничего мне не сказали по телефону? Я умираю от беспокойства! Филипп успокаивающе улыбнулся: — Не надо так волноваться, моя дорогая Франсуаза. С Гастоном произошло небольшое несчастье, и его отвезли в больницу, где ему будет обеспечен хороший уход. Франсуаза залилась слезами: — Вы мне не говорите правду! Гастон умер, я знаю! — Да нет! Клянусь вам, что нет! Просто глупейший несчастный случай: вчера вечером мы были в гостях у моих друзей, и Гастон заинтересовался коллекцией охотничьего оружия. Он снял со стены карабин, но обращался с ним небрежно. Тот был, однако, заряжен, о чем мы не подозревали, и раздался выстрел. Гастона ранило в правое плечо, но его состояние настолько хорошее, насколько это вообще возможно в данной ситуации. — Но почему, почему вы не сказали мне об этом вчера вечером? — Ну сами подумайте, Франсуаза, была полночь. Вы спали… Гастон категорически запретил мне сообщать вам о случившемся. Вы бы не сомкнули глаз от беспокойства. А теперь пулю извлекли, температура начинает спадать, и через несколько дней Гастон появится в отличной форме. — Где он? Я хочу видеть его, сейчас же. Филипп успокоил свою нетерпеливую родственницу. Гастон сейчас находится под воздействием обезболивающих средств и ему запрещено принимать посетителей до утра следующего дня. Он обещал Франсуазе спозаранку заехать за ней, чтобы отвезти её в больницу, после чего уехал. Франсуаза пошла к дочери и застала её в объятиях Ги Таннея. Из проигрывателя лилась томная мелодия. При виде Франсуазы они перестали обниматься, и та, все ещё под эмоциональным впечатлением, рассказала им о нелепом несчастном случае с Гастоном. Эвелин слушала участливо, но Франсуаза сурово осудила поведение будущего зятя, на лице которого отражался лишь вежливый интерес. Уходя, она тихо проворчала: — Этот парень какой — то бессердечный. Судьба Гастона его ничуть не трогает. Она зашла к больному Фредди. Тот, желтый как лимон, посмотрел на мать пожелтевшими глазами и кисло ей улыбнулся. По всей кровати были разбросаны учебники. Он, как бы стесняясь, объяснил: — Видишь, готовлюсь к экзаменам. Мне так хочется, Дамочка, поступить в июле в институт. — Отлично, сынок! Счастливая тем, что среди всех этих напастей сын на глазах становился серьезным человеком, Франсуаза рассказала ему о несчастье с отцом. Фредди пожелтел ещё больше и, криво улыбнувшись, спросил: — Скажи, мама, ты уверена, что это действительно был Несчастный случай? — О чем ты говоришь? — встревожилась Франсуаза. — Да это я так просто. Фредди думал о записной книжке черного цвета и о списках лиц, над которым он долго размышлял. Его раздумья привели его к настолько ошеломляющим выводам, что он не решился рассуждать дальше на эту тему. Но этот так называемый нечаянный выстрел все поставил под вопрос. Да, действительно, отец у него весьма занятный тип. Тот ещё старикан, если уж говорить начистоту, и, вероятно, намного умнее, чем хотел казаться людям. Не чета сыну, с его смехотворной возней с игральными автоматами, бакалейными лавками и тому подобными штучками! Об этом убедительно свидетельствовали впечатляющие цифры, внесенные в его черную записную книжку. После ухода матери Фредди погрузился в решение труднейших задачек из учебника начертательной геометрии. Если он хочет доставить отцу удовольствие, то обязан сдать экзамен с первого захода. Настало время и ему взяться за дело серьезно.* * *
С забинтованным плечом, но ясным взором Гастон, лежа на кровати, улыбнулся своему шурину. Сиделка оставила их одних, и Филипп начал разговор: — Ну а теперь расскажи мне подробно обо всем, а то вчера вечером я настолько переполошился, что ничего толком из твоих объяснений не понял. Гастон вытащил здоровой рукой сигару из коробки, стоявшей на ночном столике, и закурил. — Продала нас всех Роза. Она же попыталась застрелить меня. К счастью, в этом подвале такая темнотища, что пуля попала мне в плечо. Ты же понимаешь — я тут же притворился мертвым. Я и пикнуть не успел, как она тут же выстрелила в себя. В этот момент возникаешь ты. Как хорошо, что при тебе оказались эти шестьсот тысяч франков, это избавило нас от двух других насевших бандитов. — Кстати, мне только что звонили: они признались в краже со взломом в магазине головных уборов. Оба хохотнули. Затем Филипп, посерьезнев, тихо произнес: — Подумать только: Роза предала нас из — за меня! — Я тебя предупреждал, старина. Ты был очень беспечен. У этой девицы было не все в порядке с головой. Опасно экзальтированная особа! Погрустневший Филипп вздохнул и заметил: — Да, ты был прав. Но плоть слаба, старик. Клянусь тебе, что ничего такого больше не повторится. Я обожаю Лили. Но эта бедняжка Роза… все же так покончить с собой… Он поднял брови: — Ты хоть убежден, что не помог ей немного в тот момент? Горестное изумление отразилось на лице Гастона: — Как? Неужели ты меня считаешь способным на то, чтобы… Филипп! Побойся Бога! — Извини, пожалуйста, сам не знаю, как ляпнул. Главное — все произошло как надо. Грузчики сделали свое дело споро и ловко, «скорая» прибыла почти сразу же после моего звонка. Ни сучка ни задоринки. У меня даже оказалось достаточно времени, чтобы съездить к тебе, взять каминные часы, пистолет и все это привести в Сюси. — Ты отправил письмо, что лежало у меня на столе в кабинете? — вдруг всполошился Гастон. — На имя Ги Таннея? Оно ушло сегодня рано утром, сразу же после того, как я покончил со взломом двери нашего магазина. Гастон расплылся в улыбке и выдохнул великолепное колечко дыма. — Ну что же, все идет наилучшим образом. О! Извини меня, старик. Франсуаза не очень перепугалась? — Нет, я заверил её, что с тобой произошел несчастный случай. — Очень хорошо. В дверь постучали, и появилось в белом обрамлении лицо сиделки: — Визит к месье Беррьену. Она посторонилась, чтобы пропустить визитеров. Ими оказались семь молоденьких очаровательных женщин, возможно несколько злоупотребляющих косметикой, в обуви со слишком, может быть, высокими каблуками, донельзя нагруженных цветами, бутылками, завернутыми в бумагу, и кучей всякой всячины. Защебетав — месье Макс то, месье Макс это, — они окружили кровать раненого и наперебой стали желать ему быстрейшего выздоровления. Гастон, окутавшись душистым облаком дыма, с блаженной улыбкой смаковал всю прелесть, исходившую от столь приятного общества. Снова распахнулась дверь. Воистину палата становилась слишком тесной, а клубы дыма от сигары, смешавшись с резкими духами посетительниц, создавали малопригодную для нормального дыхания атмосферу. Войдя, Франсуаза задохнулась, закашлялась, но сумела все — таки протиснуться через толпу. Оказавшись у больничной постели, она положила на столик сеточку с апельсинами и поцеловала мужа. — Вижу, у тебя много народу, — весьма кстати отметила Франсуаза. — И я тебе принесла апельсины, — добавила она. — Представь меня своим друзьям. — Гм — гм, — засуетился Гастон. — Милые дамы, это моя супруга. Воцарилось уважительное молчание, и Гастон завершил презентацию обобщающей фразой: — А это все — жены моих самых лучших клиентов. — Рада познакомиться, — любезно сказала Франсуаза. Разговор разгорелся с новой силой, пока в дверь снова не постучали. На фоне общего гвалта и бестолковщины на пороге возник высокий, элегантно одетый мужчина с пакетиком в руке. Он пробился к кровати и, широко улыбаясь, торжественно изрек: — Мой дорогой друг, сын рассказал мне о несчастном случае с вами, и я не медля решил навестить вас. Счастлив видеть, что вы в прекрасной форме! — Мой дорогой Тайней, позвольте представить вам мою супругу и шурина, Филиппа Малосена. Паскаль Тайней был в восторге и искренне рад. Он спросил, когда Беррьены намеревались опубликовать извещение о помолвке их дочери. Затем он оглядел присутствующих, и его неожиданно прихватил злейший приступ кашля, когда среди них он узнал посетительницу, выделявшуюся буйной копной белокурых волос. Та обворожительно улыбнулась ему, подкрепив свое расположение также и тем, что слегка подмигнула. Танней — отец продолжал, уткнувшись в платок, натужно кашлять. Количество гостей увеличилось с одиннадцати до двенадцати, когда к больному, бойко работая локтями, продрался Ги Тайней. Он слегка вздрогнул, заметив белокурую молодую женщину, которая подмигнула и ему, а затем обратился к Гастону, наблюдавшему за ним с некоторой опаской: — Дорогой месье, я получил ваше любезное письмо и хочу выразить вам свою благодарность. Можно мне поцеловать вас? В ответ на утвердительный кивок он, не долго разбираясь, чмокнул его куда — то в щеку. Подошедший политик положил на колени Гастона свой пакетик: — Дорогой мой, я знаю, что вы курите сигары, поэтому я позволил себе… Это гаванские, прямо с Кубы. В Национальном собрании их продают баснословно дешево. Взволнованный Гастон выразил ему свою признательность. Он приглядывал краешком глаза за будущим зятем и видел, как тот, энергично помогая себе локтями, пробрался к Жильде и начал ей что — то нашептывать на ухо. Гастон нахмурился. Пусть этот шалопай только осмелится огорчить его Эвелин… Появилась и она. Поцеловав дядюшку, папу и маму, она стала взглядом разыскивать жениха. В общей суматохе тот не видел, как она вошла, и как раз в это время весьма плотно прижимался к Жильде, с которой разговаривал почти уста в уста. Эвелин страшно побледнела, схватилась за сердце и пронзительно вскрикнула. Шум мгновенно затих, и в наступившей мертвой тишине Ги устремился к невесте. Эвелин сквозь рыдания бросила ему в лицо: — Убирайся! Не хочу тебя больше видеть! Никогда! — Эвелин, но послушай, я сейчас тебе все объясню! — Обманщик, лжец! Я никогда не выйду за тебя замуж, слышишь! Никогда! Гастон, чувствуя надвигающийся вал катастрофы, громко, со всей присущей ему авторитарностью, воскликнул: — Эвелин, ты поступишь так, как захочу я! Ты выйдешь замуж за Ги! Публика одобрительно закивала головами. Обнаружился новый человек, в белом халате, с виду — врач, который безуспешно пытался добраться до кровати больного. Устав от всего этого кавардака, он рявкнул: — Прошу всех выйти! Он же задохнется сейчас, черт возьми! Все визиты на сегодня закончены. Первыми вышли семь молодых женщин, по — прежнему без устали щебеча. В палате сразу же стало легче дышать. Затем поднялась Франсуаза со словами: — До чего симпатичные эти дамы. Как — нибудь на днях их надо пригласить к нам отобедать. Бывший политический деятель (Четвертой республики) шагом несгибаемого республиканца отправился в кулуары Бурбонского дворца. После него вышли помирившиеся молодые люди. С Гастоном остались только Филипп и врач. Медик заговорщицки спросил: Так когда же вы возобновите ваши милые вечера в пригородах? Вы знаете, мне их так недостает!* * *
Фредди, передал отцу коробку с сигарами. Во всем его облике сквозила покорность. Глаза светились сыновней любовью. Он спросил отца: — Плечо все ещё болит? — Доктор сказал, что придется потерпеть с недельку. Потом все пройдет. Как дома? — Мама не смогла прийти и просила поцеловать тебя за нее. Знаешь, она неплохо справляется в магазине. Эвелин рассчитывает обвенчаться на следующей неделе в очень узком кругу родных и друзей. Она тоже шлет тебе свои поцелуи. — Я рад. Дядю Филиппа видел? — Только что от него. У него все в порядке, передавал приветы. Фредди, покусывая нижнюю губу, тихо сказал: — Отец, ты, наверное, искал черную записную книжку и списки? Гастон подался вперед. Вытаращив глаза, он спросил: — В чем дело? — Они у меня, отец. Ничего не бойся, все спрятано в надежном месте. Я верну их тебе, как только ты выйдешь отсюда. Вздох облегчения, вырвавшийся у Гастона, наверное, был слышен двумя этажами выше. Он прошептал: — Ну и прекрасно. Превосходно. Фредди, поколебавшись, добавил: — Ты знаешь, отец, я хорошенько все обдумал. Конечно, кино — это забавно, но оно не стоит хорошего бизнеса. Когда сдам экзамены на бакалавра, то, если ты не возражаешь, мы могли бы работать вместе, а? Пропасть, разделявшая два поколения семьи Беррьенов, перестала в этот момент существовать. Гастон почувствовал, как его сердце в груди ширится от отцовской любви. С набежавшей слезой, дрожащим голосом он нарочито ворчливым голосом ответил: — Ладно, там посмотрим. Но при условна, что ты будешь работать в полную силу, не так ли? В этот момент надзиратель, позвякивая связкой ключей, громко известил: — Свидание окончено. Гастон, уцепился руками за прутья решетки, видел, как медленно удалялся его сын. Он подумал, как же все — таки ему не повезло, как, впрочем, и Филиппу. Никому из них и в голову не пришло, что мадемуазель Роза ради предосторожности могла перед своим самоубийством отослать в полицию письмо, в котором во всем призналась и обвиняла хозяев. И несмотря на отсутствие формальных доказательств, каждый из них схлопотал по пять лет. Печально вздохнув, Гастон видел, как Фредди добрался до конца длинного коридора, обернулся и прощально помахал ему рукой. Гастон поднялся и с невыразимой гордостью произнес: — Мой сын. И вернулся в камеру.Жан Брюс Под страхом смерти
1
Приближалась гроза, но Багу было не до этого. История, которую он собирался рассказать шефу, была действительно занятной… Он вошел в здание Пентагона с южной стороны, но был сразу же остановлен полицейским постом. — Ваши документы, пожалуйста. Вы к кому? — К господину Смиту. Я очень спешу… Полицейский взял пропуск и, бегло скользнув по нему взглядом, спросил: — У вас назначена встреча? Баг развернул пластинку мятной жвачки, сунул ее в рот и, жуя, ответил: — Меня ждут там постоянно. Разве я вам не сказал, что я спешу? — Все спешат, — спокойно заметил полицейский. — Все, кроме меня. Он с невозмутимым видом направился к железному каталожному ящику и не торопясь открыл его. Багу ничего не оставалось, как смириться. Он прислонился плечом к стене, продолжая жевать жвачку. Да, история, которую он собирался рассказать шефу, была очень занятной… Постовой задвинул ящик на место и вернулся к своему столу, по — прежнему держа в руке пропуск Бага. Он нажал на кнопку внутреннего переговорного устройства, после чего зажглась сигнальная лампочка. Когда она погасла, из аппарата раздался гнусавый голос: «Первый слушает…» — Прием, — ответил постовой, искоса поглядывая на Бага. — Здесь посетитель к шефу, по фамилии Баг, числится на службе. Гнусавый голос перебил: «О'кей. Пусть поднимается прямо на двадцать первом». Раздался щелчок. Постовой взглянул на Бага с некоторым почтением. — Вы должны оставить здесь все свои документы. Таково правило… — Я знаю, — сказал Баг, протягивая ему бумажник из черной кожи. Постовой подозвал другого полицейского, который повел Бага по бесконечным коридорам до лифта двадцать один, поднимавшегося прямо к кабинету Смита, главного шефа ЦРУ. Лифт был скоростным. Через несколько секунд он остановился, и Бага ослепил пучок яркого света. Осторожный Смит проверял личность посетителя по телеэкрану. Дверь лифта открылась, за ней оказался бронированный щиток, и Баг проник в святая святых. — Привет, — сказал он. — Как дела? За огромным овальным столом, занимавшим полкабинета, сидел Смит. — Здравствуйте, Баг. Рад вас видеть… Садитесь и рассказывайте. Я ждал вас. Его бледное и одутловатое лицо было всегда усталым, а близорукие глаза казались огромными за стеклами очков. Баг опустился в кресло, скрестив ноги, и расстегнул светлый габардиновый пиджак. Багу очень шла нарочитая небрежность… Смит спросил: — А где Юбер? Я думал, вы придете вместе… Крепкое тело Бага заколыхалось от смеха. — Юбер уехал на каникулы, — сказал он. Смит недовольно поморщился: — Он мог бы немного подождать… Смех Бага резко оборвался. — Каникулы по другую сторону железного занавеса. В настоящее время, если он еще жив, он должен находиться в какой — нибудь секретной лаборатории. Ему поручат работу, в которой он ни бельмеса не понимает. Я бы не хотел быть на его месте… Смит помрачнел: — Что все это значит? Я не люблю загадок. В вашем послании было сказано: «Миссия выполнена». Я надеюсь, вы привезли с собой Менделя? Баг живо объяснил: — Мендель у нас, и в полной безопасности. Вы можете им располагать. Но мне кажется, что некоторое время мы должны сохранять в тайне его местонахождение… Помолчав секунду, он продолжал: — Я посчитал разумным захватить также из Триеста журналиста и его сестру… Он заметил недовольную гримасу на лице шефа и решил не тянуть: — Начну сначала… Неделю назад Франц Халлейн, наш постоянный агент в Триесте, узнал от своего друга журналиста, что один бывший немецкий ученый, выдворенный из Египта, прибывает в свободный город Триест. Этот ученый якобы сконструировал в Германии, незадолго до ее разгрома, первые летающие тарелки. Как он утверждает, его коллеги с несколькими уцелевшими приборами были захвачены русскими. Вы отправляете Юбера в Триест, куда в то же самое время еду и я. Прибыв на место, мы узнаем, что Франца Халлейна вынули из канала… Мертвым и в таком жалком виде, что нет сомнений в том, что его пытали. Стефан Менцель, немецкий ученый, появляется в городе в то же самое время и тотчас исчезает. Журналист Артур Ламм также исчезает. На сцену выходит Юбер. У него ушло двое суток, чтобы найти Менцеля у сестры Ламма и похитить его под носом у советских агентов, также прибывших на место. Затем, вдохновленный новой идеей, Юбер дает похитить себя советским агентам, принявшим его за Менцеля, не без участия журналиста и его сестры… После короткой паузы Баг развел руками: — Вот как обстоит дело… Мы захватили Менцеля, настоящего, который согласен с нами сотрудничать. Наши противники считают, что они тоже держат Менцеля в руках, хотя это всего лишь Юбер! Он безрадостно улыбнулся: — Забавно, не правда ли? — Очень забавно, — согласился Смит. Он снял очки и протер стекла. Баг испытывал неловкость, глядя в большие невидящие глаза Смита. Чтобы скрыть свое смущение, он сказал: — Этот тип, Менцель, кажется серьезным… — Юбер что — нибудь передал вам? — перебил его Смит, надевая протертые очки. Баг, поморщившись, покачал головой: — Ничего. Я отправил с ним человека, который помог мне похитить Менцеля… — Этот парень просто сумасшедший, — заметил Смит. — Там быстро поймут, что он абсолютно не разбирается в физике, и расстреляют его… Баг пожал своими широкими плечами. — Я не думаю, что он намерен там задерживаться, — сказал он. — Я полагаю, что, если его отвезут на завод, где изготовляются эти тарелки, он соберет всевозможную информацию и вернется… — Попытается вернуться, — мягко поправил Смит. Баг не отреагировал на это замечание. — Я сомневаюсь, что мы сможем чем — нибудь ему помочь. Нам остается только ждать, позаботившись о том, чтобы избежать утечки информации… О том, что Менцель у нас, никто не должен знать… Смит достал из коробки сигару, откусил зубами ее конец и не спеша закурил. — Менцель — это капитал, который не должен залежаться. Сегодня же вечером мы свяжем его с нашими техниками. Мы примем все меры предосторожности, но… Он сделал глубокую затяжку и, выпустив клуб дыма, добавил: — Что касается оказания помощи Юберу, мне кажется, что мы сможем что — нибудь сделать. Наши специалисты из службы документации без труда смогут локализовать точки, где русские разместили заводы по производству тарелок. Мы предупредим наших агентов на местах. Баг перестал жевать. Сдвинув брови, он возразил: — Это очень большой риск. Утечка неизбежна… Смит оборвал его жестом руки: — Если мы будем бояться риска, мы никогда ничего не сделаем. В нашей профессии, как вам хорошо известно, большую роль играет удача…2
Юбер Бониссор лежал на узкой кушетке, заложив руки за голову. Ему казалось, что время тянется бесконечно долго. Он был похищен двое суток назад в Триесте. Хирурго, приняв за Стефана Менцеля, привез его в Пирано на машине. Над Адриатикой вставал серый день, пришедший на смену страшной буре, которая бушевала здесь несколько дней подряд. Хирурго передал его хозяину рыболовецкого судна «Св. Маргарита», которое полчаса спустя вышло в открытое море. Кроме хозяина на судне было пять человек экипажа. Сравнительно небольшой траулер был оснащен мощным дизельным двигателем, ультрасовременной радиоустановкой и рыболовецким оборудованием, которое использовалось не часто. По правому борту располагалась каюта, странным образом напоминавшая камеру… В этой «каюте» и был заперт Юбер… Вдруг он услышал какую — то странную возню на палубе и, опершись на локоть, прислушался. Он подошел к иллюминатору с железной решеткой в тот момент, когда раздался пушечный выстрел. Черт возьми! Что происходит? Он прямо прилип к решетке. В нескольких кабельтовых на волнах покачивалась длинная серая подводная лодка. Люди в форме толпились на мостике. Над мачтой поднялся британский флаг. Моряки спустили на воду шлюпку. — Черт побери! — проворчал Юбер. — Что им понадобилось? Он боялся, что непредвиденные обстоятельства могли сорвать его план… В коридоре послышались торопливые шаги. В обитой железным щитом двери повернулся ключ, и в каюту вошел хозяин «Св. Маргариты». Невысокий, коренастый, похожий на бульдога, он стоял, широко расставив ноги. Из — под густых бровей мрачно смотрели темные большие глаза. Закрыв за собой дверь, он сообщил: — Британский экипаж хочет произвести досмотр нашего судна. Они очень наглые и под любым благовидным предлогом обыщут мою посудину. Он сделал паузу, всматриваясь в спокойное лицо Юбера, великолепно игравшего роль рассеянного ученого. — Если вас начнут спрашивать… Что вы им скажете? — Я… Я не знаю. Хозяин «Св. Маргариты» облегченно вздохнул: — Вы скажете, что вас зовут Ганс Хебнер. Вы ученый — океанограф. Откуда родом, придумаете сами. Я взял вас на борт за некоторое вознаграждение. Поскольку Юбер молчал, хозяин угрожающе добавил: — Это не предложение, это приказ. Я не хочу рисковать своей шкурой… Если вы расколетесь, я, не раздумывая, подорву судно. Вы сдохнете вместе со мной и проклятыми англичанами. Юбер беспомощно развел руками и cказал: — Пожалуйста, я сделаю, как вы просите… Вы сказали, Ганс Хебнер? — Да. И без глупостей. Он открыл дверь, но прежде чем выйти, обернулся и добавил: — Кстати, вы должны знать мое имя: Анжело Беллини. Судно «Св. Маргарита», мы вышли из Пирано, это территория Триеста. Понятно? Юбер повторил выученный урок: — Меня зовут Ганс Хебнер, я ученый — океанограф. Вас зовут Анжело Беллини. Судно «Св. Маргарита» вышло из Пирано, территория Триеста… У меня прекрасная память. Анжело Беллини закрыл дверь и удалился, не заперев ее на ключ. Юбер при желании мог бы выйти из своей камеры на палубу, предупредить англичан и спасти себя, так как он не верил угрозе Беллини подорвать судно. Но у Юбера не было желания делать глупости. Он добровольно пустился в эту безумную авантюру и совершенно серьезно надеялся довести ее до конца. Он улыбнулся при мысли, что Баг должен быть уже в Вашингтоне. Он представил себе лицо Смита, слушающего его рапорт… Он вернулся к иллюминатору. В шлюпке сидели трое вооруженных матросов и офицер. Шлюпка билась о корпус «Св. Маргариты». Юбер закрыл иллюминатор и вернулся на кушетку. Его подташнивало от качки и от нервного состояния. Чем может закончиться этот досмотр? Несколько минут спустя в коридоре раздались шаги и в дверь постучали. — Входите! — крикнул Юбер по — немецки. Анжело Беллини открыл дверь и посторонился, пропуская вперед английского морского офицера, чопорного и надменного. Юбер спокойно поднялся с кушетки и сухо поприветствовал его. — Пожалуйста, предъявите свои документы, — заявил англичанин. Юбер невозмутимо сказал: — У меня их нет. Я забыл их в Пирано… Когда я это заметил, мы были уже далеко, и я не мог попросить Беллини развернуть «Св. Маргариту» из — за такого пустяка… Его чувственный рот насмешливо улыбнулся. После короткой паузы он мягко добавил: — Кроме того, я не должен вам ничего предъявлять. Насколько мне известно, это не ваши территориальные воды… Британский офицер поморщился. — Хорошо, — сказал он. — Что вы делаете на борту? — Ничего, — ответил Юбер. — Я океанограф… Сказав это, он разлегся на кушетке, давая понять, что разговор окончен. Офицер пробормотал что — то нечленораздельное, типа «фриц», и направился к двери, угрожающе сказав Беллини: — Мы последуем за вами, чтобы выяснить, куда вы направляетесь. Все это очень подозрительно…* * *
Сумерки сгущались, когда «Св. Маргарита» входила в бухту Валона, окрашенную красным заревом заходящего солнца. На розовом фоне неба вырисовывался силуэт острова Сасено, который Юбер увидел через иллюминатор. Полчаса назад появление советской подводной лодки, приписанной к базе Валона, заставило развернуться английскую лодку, командир которой тотчас занес «Св. Маргариту» в черный список адмиралтейства. Юбера это абсолютно не волновало. К траулеру подошла самопилотируемая шлюпка. Юбер старался ничего не упустить из маневров, продолжавшихся около часа. Когда «Св. Маргарита» причалила в албанском военном порту, была уже ночь. После ухода англичан Анжело Беллини не запер дверь каюты на ключ, и у Юбера появилось желание подняться на палубу. Подумав, он решил подождать. Что касается информации о базе, предоставляемой Албанией Советам; то ЦРУ получало ее от своих агентов на месте. Спустя несколько минут в каюту спустился Беллини в сопровождении высокого мужчины с суровым лицом, седыми волосами и красивыми зелеными глазами с длинными ресницами. Он сам представился: — Андрей Сурик. Очень рад с вами познакомиться, доктор Менцель. Юбер рассеянно пожал протянутую руку. Русский продолжал: — Вы можете взять ваш багаж. Вы выходите на берег. Юбер развел руками: — У меня нет багажа. Неожиданно он обратил внимание на свое отражение в круглом зеркале. Двухдневная щетина делала его похожим на бандита. — В таком случае, пойдемте. Я распоряжусь, чтобы вас обеспечили всем необходимым. Юбер последовал за человеком, взявшим его на содержание. Они поднялись на палубу, слабо освещенную сигнальным фонарем. Над портом кружил самолет. Слева подъемный кран разгружал грузовое судно. Зажатый между холмами город освещался желтым ореолом огней. — Проходите здесь… Сурик говорил по — немецки безукоризненно. Он крепко взял Юбера под руку, чтобы проводить его по узкому трапу, связывающему судно с причалом. — Осторожно, доктор Менцель… Юбер усмехнулся при мысли, что его коллега опасается, как бы он не упал в воду. Они прошли, метров десять по причалу, где их ждал черный лимузин с включенным мотором. Сурик открыл дверцу и сел рядом с Юбером на заднее сиденье. Машина тронулась. Сурик участливо спросил: — Дорога не очень вас утомила? — Судно сильно качало, — ответил Юбер. — У меня морская болезнь… После короткой паузы Сурик сказал: — Хозяин судна рассказал мне о досмотре, произведенном экипажем английской подводной лодки… Юбер ворчливо заметил: — Они считают, что им все дозволено. Как будто им принадлежат все моря. Сурик искренне рассмеялся. Затем он переменил тему разговора: — Вы, наверное, проголодались. Мы перекусим перед дорогой… Юбер спокойно поинтересовался: — Куда мы едем? Русский так же спокойно ответил: — Сам не знаю. Нас ждет самолет… — Мне бы хотелось по крайней мере одну ночь провести на нормальной кровати, стоящей на твердом полу. — Я вас прекрасно понимаю, доктор Менцель. Извините, но программа составлена не мной. Я всего лишь исполнитель и подчиняюсь полученным приказам. — Я на вас не в обиде, — сказал Юбер. — Более того, я нахожу вас приятным человеком. Я думал, что все русские — нецивилизованные дикари. Вы пока еще не украли мои часы и не вынули изо рта золотые коронки. Все это меня утешает… Сурик рассмеялся: — У вас прекрасное чувство юмора, доктор Менцель. Прошу прощения, что не встретил вас с ножом в зубах… — Да. Это непростительно. Опять утраченные иллюзии. А ваш возраст не является государственной тайной? — Пятьдесят один. — Я думал, вам сто лет. Недавно я прочитал в газете, что в вашей стране живет тридцать тысяч долгожителей, которым больше ста. Лицо Сурика посуровело: — Это правда. Наши газеты всегда пишут только правду. — У всех своя правда. Сурик вспылил: — Есть только одна правда. — Ваша? — Разумеется. Юберу не хотелось метать бисер. Зачем наживать врага? Спорить с коммунистом так же бессмысленно, как с протестантом — пуританином… — Я восхищаюсь вами, — сказал он. — Нет проблем, которые бы вы не решили, то есть ваши руководители. Машина на большой скорости пересекла город. Движения на улицах практически не было. В аэропорту Сурик повел Юбера в буфет, где они относительно неплохо подкрепились. Шофер, который их привез, куда — то исчез, но вскоре появился с чемоданчиком для Юбера. — Здесь сменное белье и предметы туалета, — сказал Сурик. — Наше путешествие продлится несколько дней, а вам необходимо побриться. Юбер провел рукой по своему подбородку: — Я хочу воспользоваться случаем, чтобы отрастить бороду. Я уже давно об этом мечтаю… — Как угодно, — сказал Сурик. — Лично меня это не смущает. Мы отправляемся через полчаса, так что если желаете, можете принять душ. — Прекрасно. Юбер поднялся с места и ничуть не удивился тому, что шофер последовал за ним. Это входило в правила игры.3
Был поздний вечер. Через полчаса станет совсем темно. Лежа на удобном канапе напротив окна, Эстер Ламм впала в приятное забытье. Этажом выше Артур размышлял над продолжением своего романа: пишущая машинка замолкла. Шум из кухни, где суетилась кухарка Мария, испанка по национальности, не доносился до гостиной. Окно выходило в сад, огороженный зеленой решеткой. На тихой улице все дома были похожи: красные крыши и широкие окна. Эстер закрыла глаза и мысленно вернулась в свой дом в Триесте, где она жила до сих пор. Столько событий за последнее время! Они переехали в США, так и не осознав до конца, что с ними случилось… Иногда Эстер было очень страшно. Она вздрогнула от автомобильного гудка. Открыв глаза, она увидела огромную черную машину, остановившуюся перед входом в сад. Из машины вышел Стефан Менцель и, неловко обернувшись, попрощался с шофером и своими телохранителями. Его шляпа упала на тротуар, он наклонился, чтобы поднять ее, и выпрямился с покрасневшим лицом. С бьющимся сердцем Эстер мило улыбнулась и снисходительно кивнула своей красивой головкой. Стефан был еще ребенком… несмотря на то, что считался одним из крупнейших ученых мира. Она наблюдала, как он шел по саду своей разболтанной походкой. У него была крупная голова с торчащими ушами, узкие плечи, редкие белесые волосы. С ранней лысиной, тонким носом, толстыми губами, бесцветными глазами, сутулый, плохо одетый Стефан Менцель никак не походил на первого любовника… Тем не менее он был Стефаном Менцелем, человеком необычайного интеллекта, робким, скромным, мягким и поразительно честным. Он с трудом открыл дверь дома, вывернув все карманы, чтобы найти ключ. Почему он не позвонил? Эстер сначала хотела попросить Марию, чтобы та открыла ему. Но затем передумала. Поскольку в гостиной не было света, он не видел ее из сада. Она услышала, как открылась и захлопнулась дверь, после чего он должен был повесить шляпу на крючок вешалки. До нее донесся его тихий, робкий голос: — Эстер… Эстер… Она хотела подразнить его и не отвечать сразу, но не выдержала: — Я здесь, Стефан… Он появился в дверях гостиной. — Можно, я зажгу свет? — Не стоит… Он быстро приблизился к ней и, обняв ее, сказал: — Эстер, я люблю тебя… Он повторял это при каждой встрече. Они поцеловались с закрытыми глазами. Затем он сказал: — Я хочу сообщить тебе большую новость!.. У одного из моих коллег есть брат, костный хирург. Я разговаривал с ним сегодня о тебе. Завтра утром он осмотрит тебя. Он говорит, что сможет тебя прооперировать, и у тебя снова будет здоровая нога… Он удивился тому, что она никак не реагировала. — Ты не рада? — с беспокойством спросил он. Она посмотрела на него своими красивыми глазами: — Я… Я не знаю, Стефан… Действительно, я не знаю. Неожиданно она расплакалась, не понимая, почему возможность стать снова нормальной женщиной не доставляет ей радости. — Это глупо, — сказала она, — но я сделаю, как ты хочешь. Может быть, мы поженимся после операции? Он поспешно возразил: — Нет, нет, мы поженимся до этого, как можно быстрее. Из вестибюля послышался голос Марии: — Ужин подан. — Пойдем, — предложил Мендель. Он взял ее на руки и внес в столовую. В тот же момент спустился брат Артур. Высокий, стройный, с короткими светлыми волосами, он был одет в габардиновые брюки и белую шелковую сорочку с расстегнутым воротом на волосатой груди. — Привет, сестренка. Привет, Стефан. Я сегодня неплохо поработал. Не часто можно устроить себе каникулы за счет правительства. После их приезда в США один из сотрудников ЦРУ предупредил его, что некоторое время он должен будет оставаться под домашним арестом. Довольно неопределенное время… — Мне кажется, я поняла, почему нас посадили на карантин, — сказала Эстер. — Это продлится до тех пор, пока тот сумасшедший, отправившийся по другую сторону занавеса вместо Стефана, не вернется. Она представила себе решительное и энергичное лицо «сумасшедшего», и ее охватило приятное волнение. Она посмотрела на Стефана и улыбнулась ему. Она любила его. Тот, другой, был героем экрана, героем для молоденьких девушек, о котором можно мечтать, но который остается недосягаемым… Артур пожал плечами. — Он не вернется, — сказал он. — Это невозможно. Им достаточно будет полчаса, чтобы понять, что он не разбирается в вопросе, и они его расстреляют… Эстер обдало холодом. — В таком случае наше положение незавидное. Нас найдут, чтобы расправиться с нами. Стефан спокойно и убедительно возразил: — Я не согласен с Артуром. Благодаря его профессии Юбер обладает довольно широкими познаниями в физике и механике. Он может довольно долгое время водить их за нос. Единственная опасность, это… Стефан умолк и посмотрел на Эстер. Он не хотел пугать ее. Однако она настаивала: — Единственная опасность… Стефан продолжал: — Дело в том, что русские захватили из Гамбурга не только Крейсслера. Насколько мне известно, техников было трое, значит, остаются еще двое… и они знают меня… — И обнаружив подмену, донесут на него и разоблачат, — вставил Артур. Менцель возразил: — Не обязательно. Крейсслер, например, далеко не был конформистом, как мы. Он был убежденным нацистом.4
В течение четырех дней Юбер спускался на землю только для того, чтобы поесть в ресторане и пересесть из одного самолета в другой. В обществе Сурика он перелетел Югославию, Румынию, Украину и всю территорию СССР с запада на восток. Сейчас они держали курс на Монголию. Юбер начинал сомневаться, что они когда — нибудь достигнут цели. Он полагал, что конечным пунктом будет сердце огромной России, тот небольшой участок, который не был еще в поле досягаемости для приборов ВВС. Но эту зону они уже пролетели… До Манаса, первой остановки в Синкьяне, они летели на обычных пассажирских самолетах. В Манасе их ждал военный самолет. Исходя из этого обстоятельства Юбер сделал два вывода. Первый — это то, что конец путешествия близок, а второй — что конечным пунктом будет пустынное место, в стороне от нормальных воздушных линий. Он отказался от предложенной ему Суриком сигареты и внимательно смотрел в иллюминатор. Под ним было восхитительное море облаков, из которых немного севернее выступали сверкающие вершины. Чудесное и зачаровывающее зрелище. Внезапно двигатели самолета смолкли, и он стал снижаться. Юбер инстинктивно взглянул на альтиметр, висящий над низкой дверью, ведущей в кабину пилота. Две тысячи метров. Юбер повернулся к Андрею Сурику и спросил: — Мы прилетели? Сурик улыбнулся: — Скоро будем на месте. — Где мы находимся? — Над облаками, но это ненадолго… Юбер вздохнул. Он и не надеялся получить информацию. Он смотрел в иллюминатор. Альтиметр показывал полторы тысячи метров, когда самолет погрузился в густой туман и начал посадку вслепую. В кабине зажегся свет. Средняя высота высокогорных плато Синкьяна была около пятисот метров. Альтиметр показывал девятьсот… восемьсот… семьсот… шестьсот… Юбер заерзал в кресле и украдкой взглянул на Сурика, сохранявшего олимпийское спокойствие. Пятьсот… Четыреста… Самолет снижался под одним углом. Что — то сжалось в груди Юбера. Он начал нервничать. — Скажите, Сурик, вы не боитесь, что мы разобьемся? Русский загадочно улыбнулся: — Не беспокойтесь, доктор Мендель. Летчик знает свое дело. Немного успокоившись, Юбер сказал: — Надеюсь. Двести… Сто… Юбер облокотился на подлокотник кресла и сжал губы, не отрываясь глядя на стрелки альтиметра. Пятьдесят… Ноль… — Черт побери! — выругался Юбер. Внезапно он рассмеялся. — Это шутка! — крикнул он Андрею Сурику: — Альтиметр неисправен. Русский холодно посмотрел на него. — Наши приборы всегда исправны, — заметил он с некоторым раздражением в голосе. — И этот тоже исправен, я гарантирую. Самолет продолжал снижаться… Пятьдесят… Сто… Если верить прибору, то самолет находился сейчас на глубине ста метров ниже уровня моря! На глубине ста пятидесяти метров самолет вышел наконец из облаков. Пилот прибавил газа, и двигатели в течение нескольких секунд громко ревели. Юбер прилип к иллюминатору: внизу простиралась зеленая долина. По прямой бетонной дороге вереница грузовиков направлялась к большому городу с серыми и блестящими крышами домов. В поле, пересеченном бурным потоком, трактор тянул плуг. Тракторист приветливо помахал рукой пролетающему самолету, и Юбер, к своему удивлению, ответил ему. Затем начались огромные ангары с толевыми крышами, смотровая вышка, цементные полосы… Самолет выпустил шасси, подпрыгнул, затем плавно заскользил по бетону. Стрелка на циферблате альтиметра показывала отметку «триста»… Самолет остановился. Двигатели загудели, и тяжелая машина повернула с большому железобетонному зданию, почти весь фасад которого был застеклен. — Где мы находимся? — спросил Юбер. — В трехстах десяти метрах ниже уровня моря, — ответил Сурик, которомудоставляло удовольствие замешательство Юбера. Сурик встал, взял свой чемодан из сетки и жестом предложил Юберу последовать его примеру. Член экипажа вышел из кабины и, улыбнувшись Андрею Сурику, подошел к двери, чтобы выбросить металлическую лестницу. — Пожалуйста, — сказал Сурик Юберу. На аэродроме царило большое оживление. На одной из взлетных полос шесть грузовых самолетов были готовы к взлету. Множество самолетов стояло вокруг ангаров. Юбер следовал за Суриком к зданию из стекла и бетона. Они вошли в просторный холл, в котором толпились военные. Были среди них и желтолицые, с раскосыми глазами, в основном офицеры низшего звания. Сурик провел Юбера в отделение Службы безопасности, где суетилось около десяти сотрудников. У Юбера неожиданно для него самого остановилось сердце. Сурик доложил по — русски: — Капитан Андрей Сурик прибыл. Из — за стола поднялся человек с красным лицом и сонным взглядом. — Так точно, капитан. Мы получили приказ относительно… Он указал пальцем на Юбера: — Это пленник, которого вы привезли? Слово «пленник» неприятно резануло слух Юбера. Андрей Сурик поправил: — Речь идет об иностранном ученом, который будет работать в наших лабораториях и не может рассматриваться как пленник. Он приехал сюда по доброй воле. Человек с красным лицом не понимал оттенков. Он продолжал: — Я как раз это и имею в виду, капитан. Он вынул лист бумаги из картонной папки и положил его на стол перед Суриком: — Распишитесь здесь, капитан. Укажите дату и время вашего прибытия… Сурик подписал. Сотрудник добавил: — Машина ждет во дворе. Я провожу вас. Они пошли по широкому коридору, в который выходили застекленные двери с номерами комнат. Во дворе стояло много машин, почти все советские зисы. По знаку провожавшего их функционера к ним подъехали три автомобиля. Два из них были битком набиты людьми в форме, в третьем не было никого, кроме шофера. Сурик и Юбер сели на заднее сиденье. Конвой тронулся. — Зачем это сопровождение? — спросил Юбер. — Я же бежать не собираюсь. Я мог бы сделать это раньше. Или в районе беспорядки? Сурик строго посмотрел на Юбера. — В нашей стране никогда не бывает беспорядков, — сухо сказал он. — А мы находимся на территории СССР? Мне показалось… — Вы правы. Мы находимся в Синкьяне, но это не имеет значения. Этот эскорт означает лишь проявление почтения к вашим заслугам, доктор Менцель. Юбер не мог сдержать улыбки. — Я польщен, — вымолвил он. Они ехали по шоссе с односторонним движением в направлении к городу. По дороге Юберу удалось прочитать на указательном щите: «Турфан — 3400 метров». Он повторил про себя это слово — Турфан. Он вспомнил. Теперь он знал, где находится. Впадина Турфан, самая низменная часть суши на земле (триста метров ниже уровня моря) находится, насколько он помнил, к востоку от Синкьяна, в трехстах — четырехстах километрах к западу от китайско — монгольской границы. Простирается она на сотню километров с севера на юг. В центре находится озеро, название которого он не помнил. Впадина всегда затянута облаками. Идеальная база для тарелок, если таковые существуют… Они въехали в город по широкому проспекту. Сирена головной машины освобождала для них проезд. На всех перекрестках стояли регулировщики в белой форме. Многочисленные сады представляли собой зеленые оазисы. Красивый город, образец новой советской архитектуры. Конвой внезапно остановился перед большим административным зданием с военной охраной. Сурик сказал Юберу: — Оставьте чемодан в машине. Мы здесь долго не задержимся. Они поднялись по ступенькам из розового мрамора. Сурик показал пропуск церберам, стоявшим у входа в холл с тяжелыми колоннами псевдоклассического стиля. Человек в темно — синей форме МВД проводил их до лифта, поднявшего их на пятый этаж. В приемной стояли удобные металлические кресла и журнальные столики, заваленные агитационной литературой. Юбер нервничал. А что, если в КГБ была фотография или просто описание внешности настоящего Стефана Менцеля? Через некоторое время их пригласили в кабинет. Человек в белом халате обратился к Менцелю, но тот молчал. Сурик сказал: — Доктор Менцель не говорит по — русски. Это было верно в отношении настоящего Менцеля, но не для псевдоученого. У Юбера перехватило дыхание при виде антропометрических и судебных материалов. «Через двадцать минут, — подумал он, — картотеки СССР пополнятся описанием моей внешности под именем Стефана Менцеля. О'кей». Человек в белом халате пригласил его к фотоаппарату. Фото анфас и в профиль. Антропометрическое измерение и неизбежные отпечатки пальцев… Досадно. Когда все было кончено, Юбер удивился, что ему не задали ни одного вопроса относительно даты и места рождения либо других интимных вещей. Но при виде внушительной карточки, заполненной на его имя, он понял: все сведения о нем были уже собраны. Он вымыл руки и вышел вслед за Суриком. Сурик неожиданно стал холодным и далеким. Юбера охватило тревожное предчувствие, но он старался не показывать своего беспокойства. Сурик натянуто улыбнулся: — Дальше вы пойдете один, доктор Менцель. Раздался звонок, и сопровождающий сделал знак Юберу. Отступать было некуда. Он последовал за охранником в большой кабинет, где его поприветствовал мужчина в штатском, высокий и широкоплечий, с бычьей головой и злым взглядом. В углу кабинета стояли двое вооруженных военных, с нацеленными на Юбера автоматами. Он понял, что дело плохо. Неужели это конец? У типа в штатском был громкий и хриплый голос: — Я старший политрук Борис Черкесов. Доктор Стефан Менцель, вы арестованы по обвинению в умышленном убийстве вашего соотечественника фон Крейсслера… Юбер с облегчением вздохнул. Ах, вот в чем дело…5
Большая застекленная дверь распахнулась, чтобы пропустить каталку, на которой лежала еще не проснувшаяся Эстер Ламм. Бетти Вуд, медсестра, вытолкнула каталку из лифта и покатила в палату пациентки. Гарри, санитар, ждал ее в палате, чтобы переложить Эстер Ламм на кровать. Гарри приподнял простыню, прикрывавшую лицо больной, и присвистнул: — Очень хорошенькая. Он вспомнил о присутствии Бетти и тут же добавил: — Но ты лучше. Он обхватил ее за талию и попытался поцеловать. Она резко высвободилась: — Ты совсем рехнулся, Гарри. Схлопочешь у меня… Гарри стал укладывать шины, чтобы переложить больную на кровать. — Как прошла операция? Шеф доволен? Помогая ему, Бетти твердо сказала: — Прекрасно! Патрон в восторге. Видел бы ты его с большим резцом в руках. Даже искры сверкали… Правда, он, может быть, старался из — за репортера, находившегося там… Гарри с любопытством спросил: — И репортер даже не отвернулся? Они затянули ремни. Безжизненное тело Эстер Ламм переместилось на кровать. Из ее бескровных губ послышался сдавленный стон. — Ей больно, — заметил Гарри. Бетти пожала плечами: — Она проснется только через полчаса. — Ну и что этот репортер… — Их было двое: репортер и фотограф. Фотограф снимал всю операцию. Его особенно заинтересовало бедро из пластика. — Им что, делать нечего? Она с сожалением посмотрела на него: — Когда ты увидишь снимки в журнале, ты поймешь. После короткой паузы она добавила: — Это для журнала «Лайф». — Вот те на! — удивился Гарри. Эстер лежала на кровати. Они сняли шины и натянули простыни. — Она иностранка, — прошептала Бетти. — Кажется, австрийка. Брат шефа — ее знакомый. Похоже, что ее изувечили фрицы. Гарри снова пришел в восторг: — Я не против иммиграции, если бы все они были такими хорошенькими и стройными. Ты знаешь, почему я это говорю? Она процедила сквозь зубы: — Мне безразлично. — Дело в том, что такие девушки, как ты, не добры ко мне. Разве я неприятен тебе? Она пожала плечами: — Бедняга! Если я буду спать со всеми, кто мне приятен, то мне не хватит на это всей жизни. Он зажал ее между стеной и кроватью и попытался привлечь к себе. — Допустим. Но тебе ведь не все это предлагают. А я умею быть благодарным… Она стояла прямо, напряженно, но не пыталась высвободиться. Осмелев, он стал ласкать ее грудь. — Если у нас все сладится, мы могли бы и пожениться… Она удивилась: — Я думала, что ты уже женат. Он смутился и пробормотал: — Э — э… Откуда ты знаешь? Кто тебе это сказал? Ну и что? Разве не существует развода? Он поцеловал ее в шею. Но она продолжала допрос. — А твои дети? Они будут жить с нами? — спросила она медовым голосом. Он ответил бесхитростно: — Разумеется, дорогая. Это будет чудесно! Он закрыл глаза, чтобы поцеловать ее, но вместо губ получил пощечину. Она оттолкнула его, указав на дверь: — Убирайся! И поищи няню детям в другом месте. Он вышел, хлопнув дверью. Бетти беглым взглядом оглядела палату, чтобы удостовериться, что все в порядке. Ее дежурство было закончено. Гарри будет дежурить ночью и каждые пять минут заходить в палату и наблюдать за больной. Она вышла из палаты, тихо прикрыв за собой дверь, спустилась в гардеробную медсестер и переоделась. Пройдя по улице шагов десять, она почувствовала, что кто — то схватил ее за руку. Обернувшись, она узнала нахала. — Вы? Что вы хотите? — Меня зовут Джерри Робин. Я знаю, что вас зовут Бетти Вуд. Вы очень стройны. — Я знаю. Мне только что об этом сказали. — Возможно. Куда мы идем? — Я иду домой, оставьте меня в покое. — Я вам неприятен? — Нет. Мне не нравятся крутые мужчины, как вы. Волосатые и с огромной челюстью. Он (Остановился и серьезно посмотрел на нее. Затем, понизив голос, спросил: — Если я вам не нравлюсь, то, может быть, вы любите деньги? Она недоверчиво сказала: — Я честная девушка. — Я в этом не сомневаюсь, — заметил журналист. — Я тоже честный человек. Она нетерпеливо сказала: — Я спешу… Он остановил ее и объяснил: — Я бы хотел сфотографировать в палате женщину, которую сегодня оперировали… — Зачем? Я не понимаю. Во время операции вы сделали снимков тридцать… — Да. Но я хотел бы снять ее в кровати, чтобы сделать «шапку». — Что? Он пожал плечами и пояснил: — Шапку. Это журналистский термин. Снимок для иллюстрации заголовка. Бетти широко открыла глаза, затем спросила: — Сколько вы мне хотите заплатить? Он ответил после минутного колебания: — Десять долларов. Она возмутилась: — Вы сумасшедший! Я рискую потерять место. Всего хорошего. Он догнал ее. — О, извините! Я не знал, что вы рискуете местом. Это все меняет. Он сделал вид, что задумался, и предложил: — Сто долларов. Она повернулась к нему спиной. Он схватил ее за руку: — Двести долларов. — Это мне нравится больше… Он потащил ее обратно в клинику. — Не спешите, молодой человек. Я очень любопытна… Если вы честный человек, то почему вы обращаетесь ко мне и предлагаете двести долларов? Вы ведь в хороших отношениях с патроном. Почему вы не попросили у него разрешения на этот снимок? Вам бы это ничего не стоило… Он смутился: — Чтобы быть честным до конца, я скажу, что я спросил у него разрешения, но он отказал мне… Бетти иронически улыбнулась: — И после этого вы предлагаете мне двести долларов, чтобы я сделала то, что не угодно шефу? Он сухо сказал: — Простите меня, но я Не дурак… До свидания. Теперь она схватила его за руку: — Не горячитесь, юноша. Не выпуская его руки, она быстро соображала. Двести долларов — значительная сумма. Главное, чтобы никто не узнал… — Послушайте, этот снимок появится, и его все увидят! Значит, об этом станет известно. Если вас спросят, как вы его сделали, что вы ответите? — Я вас не знаю, — сказал он. — Кроме того, вы уже закончили дежурство. Я сам вошел в палату и сделал его, когда там никого не было. Бетти пристально посмотрела на него. — О'кей, — решилась она. — Договорились. Деньги вперед. Он достал бумажник и отсчитал сто долларов: — Половина вперед, остальное потом. Она согласилась. Они вернулись к клинике и обошли ее с узкой улицы, на которую выходил служебный вход, никем не охраняемый. Затем они поднялись по темной лестнице. Она дала ему инструкции: — Палата шестьдесят четыре, четвертая справа. Я пойду первая и отвлеку дежурного. В вашем распоряжении пять минут, за дальнейшее я не отвечаю. Дайте мне сейчас вторую половину… Я не хочу выходить отсюда с вами. Он протянул ей сто долларов. — Смотри, без глупостей, — предупредил он. Она взяла деньги и положила их в сумочку. После этого она осторожно открыла дверь и осмотрела пустой коридор. — Четвертая дверь справа, — повторила она шепотом. — Подождите две минуты. Если я не вернусь, все о'кей. Гарри сидел в маленькой комнате дежурных и читал научную фантастику. Увидев Бетти, он удивленно присвистнул. — Гарри, — смущенно начала Бетти, — я… я сожалею о… пощечине. Она вошла в комнату, закрыла дверь и оперлась на стол, за которым сидел санитар. — Но это по твоей вине. Не надо было говорить о женитьбе. Я ведь не ребенок… Он медленно закрыл книгу, не забыв, однако, заметить страницу: — Согласен, я был неправ. Но я думал, что ты хочешь замуж… Она опустила глаза: — Я не так уж горю желанием… Я люблю удовольствие… Если бы ты был половчее… Он отодвинул стул и хотел было подняться. Она быстро села к нему на колени. Нужно было во что бы то ни стало удержать его в течение пяти минут. Лишь бы он не дал волю своему темпераменту… Он взял ее за плечи и пролепетал, покраснев: — Ты хочешь сказать, что ты согласна? Она решила, что ей нужно как можно больше говорить, чтобы сдержать его порыв. Но он не дал ей времени на размышление. Его губы впились в ее рот, в то время как он переворачивал ее на спину… Она не могла высвободиться из его объятий так, чтобы, не рассердить его. Она подняла глаза на висящие на стене часы. Прошло четыре минуты. Во всяком случае, ей не угрожала смертельная опасность и за двести долларов она могла потерпеть… В эту минуту Джерри Робин выходил на улицу, сжимая в руке фотоаппарат. Он добился своего. Гарри тоже.6
Юбер находился в скверном расположении духа. Уже три дня он сидел в камере после того, как советский трибунал приговорил его к десяти годам лишения свободы. Он кусал локти за свое безрассудство, бросившее его в эту авантюру. После убийства Крейсслера в маленьком доме в Триесте ради спасения жизни Эстер Ламм он решил использовать сложившуюся ситуацию и выдать себя за Менцеля тем, кто хотел похитить немецкого ученого. Он не думал тогда, что русские призовут его к ответу за смерть человека, быть может ценного, но вполне заменимого. Разве талант Менцеля не ставил его выше правосудия? Для своего оправдания Юбер выдвинул мотив убийства из ревности. Он утверждал, что несколько лет назад, в Гамбурге, Крейсслер злоупотребил доверием его невесты, которая в отчаянии вынуждена была покончить с собой. Он, Мендель, поклялся тогда отомстить Крейсслеру и ни о чем не сожалеет, разве лишь о том, что не сделал этого раньше. «Десять лет лишения свободы», — приговор еще звучал в его ушах. Час назад тюремщик принес ему обед и полунамеками дал понять, что завтра его отправят в один из таинственных лагерей, по поводу которых было пролито столько чернил во всем мире. Печальный конец! Он выругался сквозь зубы и сжал кулаки. Он был пойман в капкан, как крыса. Но крысам иногда удается бежать — тем, у кого достаточно крепкие зубы, чтобы перегрызть железные прутья решетки… У Юбера были крепкие зубы… Он решил бежать. Это было в общем выполнимой задачей. Настоящие трудности начнутся за пределами этих стен, в центре почти пустынной страны, за тысячу километров от границ, перейти которые было практически невозможно. Он должен будет найти средство передвижения — проникнуть в поезд, угнать самолет, грузовик или что — то в этом роде. Он рассмеялся, осознавая, что его план безнадежен. Тем не менее он решил попытаться: не мог же он в самом деле кончить свои дни в трудовом лагере. Лучше погибнуть при попытке к бегству. Он в глубоком раздумье лег на соломенный тюфяк, заложив руки за голову. Ему удалось выдать себя за чудаковатого ученого, не способного ни на какие решительные действия. Вероятно, по этой причине тюремщик, приносивший ему еду, не предпринимал никаких мер предосторожности, входя в его камеру и оставляя всегда дверь открытой. Юберу легко будет оглушить его, переодеться в его форму, взять ключи и выйти. Слава Богу, он находится не в настоящей тюрьме, а лишь в здании трибунала, оснащенном камерами для предварительного заключения. Нет бронированных дверей и охранников на каждом шагу… Проще простого. А дальше будет видно. Он полагался на вдохновение. Он расслабился и заснул, накапливая силы для решительного действия.* * *
В двери повернулся ключ. Юбер приподнялся, приготовившись к молниеносному прыжку при первом благоприятном моменте. Сквозь полузакрытые веки он видел вошедшего с котелком тюремщика. Из коридора не доносилось никаких звуков. Повернувшись к нему спиной, охранник ставил ношу на деревянный столик, привинченный к полу. Юбер с ловкостью хищника бросился на спину охранника, не успевшего сообразить, что произошло… Нажав на сонную артерию, Юбер прекратил доступ крови к мозгу несчастного малого, и тот мгновенно потерял сознание. Юбер уложил его на пол, закрыл дверь и вернулся к своей жертве, чтобы ее раздеть. Форма подходила ему по размеру, только ботинки оказались велики. Юбер надел на голову фуражку, застегнул ремень, вынув намеренно из кобуры наган, чтобы не искушать судьбу и не стрелять в случае необходимости. На границе, если понадобится, он пустит в ход все средства, но сейчас главное — это осторожность и чувство меры… Он разорвал сорочку охранника, чтобы сделать из нее веревки и связать его. Оставив безжизненное тело охранника на полу, Юбер осторожно открыл дверь и выглянул в коридор. Надо во что бы то ни стало избежать любых встреч. Штат трибунала был немногочисленным, и наверняка здесь все друг друга знали. Черт возьми! Борода! Юбер забыл о ней. Он не знал, разрешено ли уставом МВД носить бороду. Ему не доводилось встречать бородатого милиционера… Он вышел в коридор. Было уже поздно, и все кабинеты были закрыты. Он спустился по узкой лестнице на первый этаж в надежде найти открытый и неохраняемый выход. Может быть, использовать окно? Почему бы и нет? Наткнувшись на дверь кабинета, он попытался ее открыть, но она оказалась запертой на ключ. Он вспомнил о своей связке и вошел в темную комнату, заставленную письменными столами и полками с папками. Заперев дверь, он подошел к окну. Ему повезло: решетки на нем не было, и оно легко открылось. Он выглянул на улицу. Там было полно народу. Что делать? На одном из столов лежал складной метр, и его осенила гениальная мысль. Он взял метр, подставил стул к окну и принялся измерять окно в ширину и в высоту. Люди не обращали на него внимания. Тогда он перегнулся через подоконник, чтобы измерить расстояние от окна до тротуара. Ему не удалось это сделать, и он выругался. Он спокойно вылез в окно и спустился на тротуар. Сделав необходимые измерения, он сложил метр, сунул его в карман мундира и с невозмутимым видом направился к входу в здание. Никто не обратил на него внимания, кроме двух девушек, посмеявшихся над его бородой. Он хотел подойти к ним, чтобы под их прикрытием удалиться от Дворца правосудия. Пока он собирался это сделать, девушки на ходу вскочили в отъезжающий автобус. Внезапно он заметил идущих ему навстречу двух милиционеров в темно — синих формах. Надо уйти от «коллег»… Он быстра перешел на противоположную сторону улицы и остановился перед витриной мясного магазина. «Коллеги» тоже остановились на другой стороне улицы и с любопытством смотрели на него, переговариваясь между собой. Юбер спокойно пошел по улице, с интересом разглядывая каждую витрину. Перекресток. Он обернулся и заметил, что двое «коллег» следуют за ним. Плохо. На улице зажглись фонари. Куда идти? Что делать? Как уйти от ищеек? Мимо него проехал битком набитый троллейбус, с висящими на подножке людьми. Юбер неожиданно побежал за троллейбусом и зацепился за вертикальную перекладину у задней двери. Со ступеньки он с трудом протиснулся на площадку, оставив ошеломленных милиционеров на тротуаре. Желательно, чтобы следующая остановка была как можно дальше… Юбер с облегчением вздохнул, но тут внезапно сзади него раздался громкий, хриплый и знакомый голос, спросивший по — немецки: — Доктор Менцель? Каким ветром вас сюда занесло? У Юбера остановилось сердце. Тем не менее он заставил себя обернуться и с некоторым раздражением задал встречный вопрос: — Какого черта вы не пользуетесь машиной, как все? Троллейбус остановился. Старший политрук Борис Черкесов взял Юбера под руку и вежливо, но твердо сказал: — Мы выходим здесь. Я вас провожу, разумеется… — Очень любезно с вашей стороны, — заметил Юбер. Они спустились на тротуар. Вокруг было много народу, и Юберу захотелось воспользоваться этим и, создав толчею, убежать. Но что это даст? Будет объявлена тревога, и ему не удастся далеко уйти. Почти под каждым фонарем стоял милиционер в форме или в штатском. Турфан был центром закрытой зоны. Лучше попробовать сыграть, тем более что у старшего политрука было чувство юмора. — Вы мне, конечно, не поверите, — начал Юбер, — но я как раз вас искал. Мой охранник неожиданно плохо себя почувствовал… Правда, оказалось, ничего страшного, временное недомогание, но тем не менее я хотел вас об этом поставить в известность. Он сам мне сказал: «Доктор Менцель, наденьте мою форму и отправляйтесь на поиски старшего политрука Бориса Черкесова. Скорее всего вы найдете его в троллейбусе. Он обожает этот вид транспорта и проводит в нем большую часть своего времени. Разумеется, после окончания работы…» Огромное тело Черкесова сотрясалось от хохота. Его бычьи глаза превратились в узкие щели. Сквозь смех он сказал: — Именно так я и думал. Но идемте, я думаю, что охранник уже заждался. По злому блеску в его глазах Юбер понял, что охранник может лишиться звездочки. Черкесов повел его пешком к центру города, и Юбер поинтересовался: — Разве мы не возвращаемся во Дворец правосудия? — Нет, — ответил Черкесов. — Вы расстроены? Мне показалось, что вы хотите немного подышать свежим воздухом… Юбер поморщился: — Да, разумеется. Над городом спустилась ночь, но вершины Богдула еще отражали свет. Город был хорошо освещен, ломившиеся от продуктов магазины открыты. Прохожие казались веселыми; они были одеты бедно, но опрятно. Наконец Черкесов остановился перед недавно построенным большим зданием с колоннами, в котором размещался местный военно — промышленный комплекс. — Проходите, — пригласил он Юбера. Юбер вошел в дверь вслед за Черкесовым. По длинному коридору они дошли до кабинета Черкесова. Обстановка кабинета была скромной. В центре письменный стол, вокруг которого стояли обтянутые кожзаменителем стулья. На стене портрет Мао, единственная деталь, напоминающая о том, что они находятся в Народном Китае. — Садитесь, — предложил Черкесов. Юбер снял с головы фуражку. Черкесов взял ее в руки и положил на ящик картотеки. — Вы не прихватили с собой случайно револьвер охранника? Я вижу, что кобура пуста, но… — Я оставил его в камере, — заверил Юбер. — Я против кровопролития. Я не стал бы стрелять даже в целях самозащиты. Черкесов насмешливо улыбнулся: — Случай с Крейсслером этого не подтверждает. Юбер сжал зубы. — Это совсем другое. Он сломал мою жизнь. Я должен был отомстить. Черкесов сел за стол и пристально посмотрел в глаза Юберу: — Теперь поговорим серьезно. — Охотно, — мягко сказал Юбер. — За убийство Крейсслера вы приговорены к десяти годам лишения свободы, и это справедливо. Но в нашей социалистической стране нет тюрем, как антидемократических заведений. Наши заключенные приговариваются к принудительному труду на заводах и стройках и приносят пользу обществу. Речь идет не о наказании, а об искуплении вины… Вам понятно? — Совершенно, — ответил Юбер, не испытывая ни малейшего желания дискутировать. — Таким образом, вы приговорены к десяти годам принудительного труда. В принципе вас должны были отправить на строительство дорог или в рудники… Он сделал паузу, с удовольствием наблюдая за реакцией Юбера, демонстрировавшего тревогу, которой он вовсе не испытывал. — Однако, — продолжал Черкесов, — мы прекрасно понимаем, что использовать вас на грубых строительных работах было бы неразумно. Поэтому я делаю вам следующее предложение: работать в лаборатории по заданной нами тематике. Юбер сделал вид, что в нем происходит глубокая внутренняя борьба. Наконец он пробормотал: — Я должен подумать… После ужасной катастрофы, которую пережила моя страна, я стал убежденным пацифистом и не хотел бы, чтобы моя работа была использована в военных целях… Черкесов тяжело вздохнул. Юбер легко мог себе представить, с каким трудом он сдерживал себя, чтобы сохранять спокойствие. Старший политрук продолжал: — Вы прекрасно знаете, что СССР — это единственная страна в мире, которая действительно хочет мира. Это бесспорный факт, и я не понимаю, как можно сомневаться в наших целях. Американцы готовят агрессию против нас. Они жаждут крови и всемирного господства. Впрочем, им нужна война, чтобы выйти из царящей там нищеты. Юбер широко открыл глаза и лицемерно спросил: — Вы были там? Представляю, каких ужасов вы насмотрелись… Черкесов, ничуть не смутившись, возразил: — Я там не был и не испытываю ни малейшего желания поехать в эту страну. Но я ежедневно читаю объективные репортажи в газете «Правда». Наша пресса, в отличие от продажной капиталистической… Юбер подумал: «Нас разделяет непреодолимый барьер, так как каждый уверен в своей абсолютной правоте». Черкесов не был циничным конформистом, он был искренне убежденным человеком, а значит, заслуживал либо уважения, либо сожаления. Юбер мягко ответил: — Впрочем, вы немного ушли от темы. Речь шла о выборе между Сибирью и какой — нибудь лабораторией. Взвесив все, я считаю… — А я — то хотел вас убедить! Если бы нас не разделяли политические убеждения, мы могли бы быть друзьями. Юбер беспомощно развел руками: — Я физик и ничего не понимаю в политике, извините меня. Сибирь меня пугает, я говорю об этом без стыда. Я выбираю лабораторию… Черкесов встал, взял пачку сигарет и предложил Юберу. Тот отказался, Черкесов закурил сигарету и снова сел. — Это очень ответственный выбор, доктор Менцель. Перед вами будет поставлена совершенно определенная задача. Если вы с ней не справитесь, вы немедленно окажетесь в Сибири. Ваша работа постоянно будет контролироваться. Юбер вставил дрожащим голосом: — Я именно так себе и представлял мою работу в лаборатории. Черкесов сделал несколько затяжек и продолжал: — Я объясню вам в двух словах, чего мы ждем от вас. Вы являетесь специалистом в области сопротивляемости сплавов высоким температурам. По нашим сведениям, вам первому удалось получить формулу борида циркония, который выдерживает температуру в три тысячи градусов и используется как ракетное топливо. Наши ученые пытаются найти сплав, который мог бы выдержать пять тысяч градусов. Юбер осторожно заметил: — Мне кажется, что сегодня это невозможно. Нам потребуются для этого не месяцы, а годы. Черкесов разочарованно возразил: — Мы не можем ждать так долго. Юбер вздохнул: — Я не волшебник… Черкесов погасил сигарету. — Мы не требуем от вас чуда. Наши разведывательные службы получили формулу нового металла, тоже на базе циркония, который мог бы иметь необходимые нам свойства. Юбер удивленно спросил: — В таком случае, я не понимаю, зачем я вам нужен? Черкесов улыбнулся: — Минуточку терпения. Эти формулы были разработаны одним немецким ученым, который записал полученные результаты довольно странным способом. Мы до сих пор еще не расшифровали его иероглифы… — А что говорят ваши шифровальщики? — Речь идет о необычном коде: личном, индивидуальном, который часто придумывают для себя старательные студенты для записи лекций. Юбер понимающе кивнул: — Почему вы не похитили самого составителя этих ребусов? Лучше, чем он, никто не объяснит вам их. Черкесов закурил новую сигарету. — В настоящий момент это нереально по причинам, которые я воздержусь объяснять. Поэтому мы и подумали о вас. Вы тоже немец и получили такое же образование, как и ваш коллега, поэтому вам нетрудно будет расшифровать его записи, тем более что вы лучший специалист в этой области. Юбер охотно согласился: — Я попытаюсь, но мне понадобятся для этого разумный срок и соответствующие средства. Черкесов просиял: — Я был уверен, что вы согласитесь. Мы предоставим вам все необходимые средства: самую современную лабораторию, лучших ассистентов… Юбер предпочел бы обойтись без ассистентов. — Мне кажется, — продолжал Черкесов, — что вам достаточно будет недели. Юбер не мог опомниться: — Недели! Но это совершенно нереальный срок для такой работы… — У нас нет времени, — упрямо настаивал Черкесов. Юбер предложил компромисс: — Пока я не увижу эти формулы, я не могу ничего сказать. Хватит мне недели или нет, я смогу сказать только после того, как с ними ознакомлюсь. — Хорошо, — сказал Черкесов, вставая. — Вы еще не ужинали, как я догадываюсь? — Нет, я не успел, — честно ответил Юбер. Зазвонил телефон, и Черкесов снял трубку: — Алло! Я слушаю. Что? Что вы говорите? Менцель сбежал? Он оглушил охранника? Связал его?.. Кляп во рту?.. Не взял револьвер? Да, срочно объявите тревогу. Он должен быть найден до завтрашнего утра. Он не мог уйти далеко… Держите меня в курсе. Он повесил трубку и расхохотался, хлопая себя по ляжкам. Наконец, успокоившись, Черкесов взял беглеца под руку: — Я приглашаю вас на ужин. Со мной вы ничем не рискуете. А эти лодыри пусть побегают, им будет полезно… Я уверен, что к утру они представят десяток Менцелей. Они вышли из кабинета.7
В Триесте шел дождь. Выйдя из машины, Хирурго подумал, что в день похищения немецкого ученого стояла такая же мерзкая погода. Он быстрым шагом направился к вилле, стараясь увернуться от порывов ветра с дождем. Войдя в виллу, он запер за собой дверь, снял плащ и поежился от проникающей в дом сырости. Он прошел на кухню, налил себе рюмку виски и залпом выпил ее. Приятное тепло медленно разлилось по телу. Он посмотрелся в висящее над раковиной зеркало, в котором увидел круглое и красное лицо с большими черными усами, темными глазами, крупным носом с бородавкой на левой ноздре, тонкими губами, небритыми и дряблыми щеками. Он тяжело вздохнул. Если бы у него было время, он бы уделял себе больше внимания… Он выглянул в окно: ветер сгибал деревья, а по центральной аллее текли потоки воды. Отвратительная погода, вызывающая хандру. Хирурго ничто не любил так, как солнце. Он поднялся в кабинет, окна которого выходили во двор. Увидев машину, он подумал, что продолжительный душ вряд ли пойдет ей на пользу, но у него не хватило мужества выйти под дождь и переставить машину. На столе лежала стопка газет и журналов, приготовленная его секретарем. Он уже все просмотрел и подчеркнул для Хирурго красным карандашом места, касающиеся Италии или представляющие общий интерес. Хирурго не спеша набил табаком трубку и раскурил ее. У него был сплин. И все из — за этой чертовой погоды. С тех пор как он поселился в Триесте, он не мог припомнить хорошего денька. Он сел за стол и без особого интереса стал просматривать газеты. Несколько раз он поймал себя за чтением комиксов, в то время как ему следовало бы читать статьи, отмеченные красным карандашом. Какая гнусная погода! Машина наверняка вся проржавеет… Он отложил в сторону реакционную итальянскую газету и открыл первую страницу «Лайфа». Красивая страница, ничего не скажешь. Эти люди умеют привлечь внимание. Великолепная цветная фотография изображала белокурую молодую женщину на больничной кровати. Хирурго уже собирался перевернуть страницу в поисках подчеркнутых статей, как что — то сработало в его памяти. Он знал эту женщину, он ее видел раньше, но где? Может быть, это актриса? Для очистки совести он решил прочитать текст под снимком, который отсылал на страницу восемнадцать. Речь шла о сенсационном репортаже о костной хирургии, иллюстрированном многочисленными снимками, сделанными во время операции на бедре. Молодая женщина, имя которой не называлось, была изуродована нацистами. Хирург заменил поврежденную коленную чашечку другой, из пластика, присоединив ее к шейке бедра, и восстановил сустав. Через две недели, утверждал репортер, она сможет ходить как все. — Черт побери! — воскликнул Хирурго, не веря своим глазам. — Ведь это же сестра журналиста, который вывел нас на немецкого ученого! Как же его зовут? Ламб, Ламм… Да, Артур Ламм. А сестру — Эстер. Он снова посмотрел на снимок на обложке. Фотограф снимал больную спящей. Она была не только красивой, но и мужественной, не то что эти самки, которые визжат как резаные при малейшей опасности… Когда Хирурго объявил ей, что ее брат умрет, если им не выдадут Стефана Менцеля, она не стала закатывать истерики, как другие, а спокойно начала переговоры. Он испытывал к ней уважение… Он вернулся на страницу восемнадцать и перечитал текст. Операция проходила в одной из клиник Лос — Анджелеса в Калифорнии. Как и почему Эстер Ламм оказалась в США? Любопытно… Если допустить, что она попросила временную визу для операции, то американцам ничего не стоило выйти на нашумевшее дело Менцеля… Артур Ламм написал статью, появившуюся во всех газетах мира; правда, четыре дня спустя, по специальной просьбе Хирурго, ему пришлось написать опровержение. Тогда Менцель был уже в руках Хирурго. Во всяком случае, Ламм должен казаться довольно подозрительным американцам, а вместо этого ему предоставляют визу. Странно… Может быть, это не Эстер Ламм? Он отложил «Лайф» в сторону, чтобы просмотреть прессу, но его взгляд приковывал снимок на обложке журнала. Чируго решил прояснить этот вопрос. Он встал, спустился на первый этаж, надел плащ и вышел из виллы, тщательно заперев дверь. Он опасался, что однажды в его отсутствие его посетят парни из мафиозных кругов… С моря дул сильный соленый ветер, и дождь продолжал хлестать как из ведра. Вода проникла даже внутрь машины. Он вздрогнул от ледяной капли, попавшей ему за воротник. Зажигание, стартер. Заревел мотор, заработали дворники… Дом Ламмов находился на виа Маркони, неподалеку от городского сада. Он не помнил номера, но он узнает дом. Тучи так низко повисли над городом, что было уже совсем темно, несмотря на то что до вечера оставалось еще несколько часов. Хирурго казалось, что он добирался до виа Маркони целую вечность. На повороте с виа Джулия его окатил автобус, и он обругал шофера. Он узнал дом, остановил машину, выключил зажигание, снял ногу с акселератора. К дому номер девятнадцать подходил невысокий, коренастый, широкоплечий мужчина в американском плаще и берете. Хирурго затаил дыхание. Он увидел, как парень открыл решетчатую дверь, закрыл ее, пересек двор и поднялся по ступенькам лестницы. Мужчина обернулся, прежде чем войти в дом, и, казалось, стоящая машина привлекла его внимание. Хирурго не шелохнулся. По стеклам потоками стекала вода, и его вряд ли можно было разглядеть. Человек не позвонил в дверь. Он вынул связку ключей и вошел как к себе домой. Очень странно! Может быть, брат и сестра переехали? Хирурго сожалел теперь, что не установил за домом слежку после завершения дела Менцеля. Идиот… В доме зажегся свет. Хирурго решил поговорить с вошедшим в дом человеком. Он вышел из машины, пересек улицу, вошел во двор и заглянул в окно. Коренастый мужчина стоял перед камином спиной к Хирурго и что — то пил. Хирурго поднялся по ступеням и позвонил. Дверь открылась не сразу. Парень с лицом боксера посмотрел на него без всякого интереса и спокойно сказал: — Я ничего не покупаю и ничего не продаю. Он собирался захлопнуть дверь перед носом Хирурго, когда тот подставил ногу в отверстие двери, о чем тут же пожалел: парень больно пнул его. — Чего тебе надо? Быстро говори и убирайся. — Я хотел бы видеть Артура Ламма. Парень задумался. — Артура Ламма? Ах да… хозяин дома? Его нет. Я снимаю дом. — Вы знаете, где он? — По — моему, он отправился в кругосветное путешествие со своей сестренкой. По крайней мере, он так мне сказал… Я заплатил за год вперед. И он захлопнул дверь. Подозревая неладное, Хирурго в ярости хлопнул калиткой.* * *
Новый жилец дома погасил свет и посмотрел в окно на удаляющуюся машину. Затем он подошел к стоящему на камине телефону и на память набрал номер: — Алло, это Тито. Только что приходил Хирурго, он интересовался Ламмами. По — моему, что — то неладно. Предупредите, пожалуйста, Управление. После этого парень подошел к окну, чтобы закрыть ставни. Разыгравшаяся непогода напомнила ему одну жуткую ночь, когда он помогал Юберу обвести вокруг пальца своих противников… Юбер… смешное имя, но парень отменный. Сейчас Тито не хотел бы быть на его месте, хотя он далеко не трус, даже наоборот. Вопрос только, в какой степени…* * *
У Хирурго были агенты почти во всех официальных службах на свободной территории Триеста. Это входило в его обязанности. Выехав с виа Маркони, он обогнул городской сад и остановился перед домом, используемым его организацией для встреч. Он вошел в дом и сделал два телефонных звонка. Первый — служащему паспортной службы. Второй — служащему из бюро по найму квартир. После этого он вернулся в свою загородную виллу. На этот раз он поставил машину в гараж. Поднявшись в кабинет, он некоторое время пристально всматривался в лицо Эстер Ламм на обложке «Лайфа». Внезапно зазвонил телефон. Он снял трубку: — Хирурго слушает… Его номер был известен только некоторым «посвященным». Ленивый голос сказал без всякого предисловия: — На указанное вами имя не выдавалось никакой визы, кроме того, не было никакого заявления. Ничего… — Хорошо. Спасибо, — ответил Хирурго. Он положил трубку и задумался. Это могло означать одно из двух: либо Ламмы не покидали Триеста, либо они уехали из города с фальшивыми паспортами, выданными иностранной миссией. Пять минут спустя снова зазвонил телефон. — Хирурго слушает… На этот раз женский голос спокойно спросил: — Можно говорить? — Да, говорите. — Дом номер девятнадцать по виа Маркони недавно был сдан его владельцами Артуром и Эстер Ламм Даворину Суборовичу, уроженцу Югославии, торговому представителю. Сведений о переезде Ламмов в другое место у нас не имеется. У вас есть еще для меня инструкции? Хирурго нахмурил брови и сказал: — Нет. Спасибо. Он стал набивать трубку. Неожиданно свет начал моргать… Он не придал этому значения — при таком ветре возможны аварии на электростанции. Надо спешить… Итак, семьи Ламмов не было в Триесте, и они не получали визы в паспортной службе. Дело прояснялось… Вернее, было ясно, что это дело темное, очень темное. После той роли, которую они оба, брат и сестра, сыграли в похищении Менцеля, как им удалось получить въездную визу в США? Открыв ящик письменного стола, он взял лист бумаги и ручку. Медленно и старательно выводя буквы, он написал: «Хирурго. В службу КМ — Е. Срочно. По делу Менцеля. Брат и сестра Ламм тайно покинули Триест. Журнал „Лайф“ за эту неделю опубликовал на обложке снимок Эстер Ламм, прооперированной в калифорнийской клинике. Необходимо произвести расследование». С посланием в руке он вышел из комнаты, выключил свет, проверил, заперта ли входная дверь, включил систему тревоги и спустился в подвал. Это был старый подвал, невероятно захламленный всякой всячиной. Хирурго пробрался через хлам до дальней стены, у которой нашел заржавевшую железную палку длиной около двадцати сантиметров. Он с размаху ударил ею по старому болту, укрепленному в стене. Тот повернулся, образовав дыру. Затем щелчок, мягкое поскрипывание, и Хирурго очутился перед трапом, от которого вниз вела деревянная лестница. Пройдя ступенек десять, он оказался на земле. Нащупав кнопку выключателя, он зажег свет в крохотном помещении, где был установлен радиопередатчик большой мощности. Он вынул код из железного ящика, открыл его и взял карандаш, чтобы зашифровать послание, предназначенное для КМ — Е. Он не любил эту работу, и у него ушло на это больше десяти минут. Закончив кодирование, он склонился над передатчиком, опасаясь, как бы не прекратили подачу тока раньше, чем он успеет передать послание.8
Спустя двадцать минут после посадки на аэродроме Турфана вертолет летел над озером Андын Куль, лежащим в центре впадины. Набрав высоту сто метров, вертолет удалялся на восток. Летчик с любопытством оглядел Юбера, когда тот поднимался в кабину, но больше ни разу не взглянул на своих пассажиров. Черкесов дремал, укачиваемый гудением двигателя. Юбер улыбнулся. Загадочный Черкесов принимал его за Стефана Менцеля, инженера, бывшего заведующего исследовательской лабораторией Физического института в Гамбурге, где разрабатывались первые летающие тарелки. С тех пор как Юбер оказался в Турфане, о тарелках еще ни разу не было разговора… Сначала Юбер скептически отнесся к истории, которую рассказал ему Менцель, приведший к тому же убедительные доказательства. Теперь он верил в эти тарелки, хотя отрицал их инопланетное происхождение. Он точно знал, что США не производят тарелок. Значит, этим занимается Советский Союз. Смит не сомневался,что русские производят их под руководством немецких ученых, бывших коллег Менцеля в Гамбурге. Юбер был заинтригован тем, что Черкесов до сих пор ни разу не обмолвился о тарелках. Сейчас его везли для «работы» в исследовательские лаборатории, и он с волнением думал о том моменте, когда ему передадут формулы, о которых говорил Черкесов. Он знал, что ничего в них не поймет, так как имел скромные познания в физике и механике. Ему оставалось рассчитывать только на свой актерский дар, чтобы как можно дольше продолжать игру. Как только он соберет необходимые сведения о летающих тарелках, ему надо будет уходить. Дело не из легких. Он должен думать об этом с первого дня. Юбер верил в удачу. Он относился к тем людям, которым все удается. Главное — не расслабляться и рассчитывать только на свои силы… Они находились в воздухе уже полчаса. Черкесов по — прежнему дремал или делал вид. Во всяком случае, разговаривать было бы все равно трудно из — за грохота мотора. Внезапно Юбер обратил внимание на то, что они летели теперь над пустынным, необитаемым краем. Любопытно. Никаких признаков жизни. Вертолет набирал высоту… Юбер подумал, что на этой посудине они не могут улететь далеко. Было десять часов утра… Прекрасная погода, небо ясное, не считая крупных облаков на юго — востоке, окутывающих вершины Хол Тау Тага. Высота двести метров… Триста метров… Они пролетали над еще зеленым горным хребтом. Четыреста метров… Пятьсот метров… Скалы были покрыты кустарниками и карликовыми деревьями. Юбер с интересом наблюдал за разбегающимися зайцами, напуганными шумом. Горная коза или косуля остановилась и задрала морду вверх… Альтиметр показывал отметку восемьсот, затем тысячу метров… Вертолет плавно скользнул влево, огибая скалистую вершину, уходящую в облака. Новый поворот направо, и вертолет застыл над ровной площадкой. Юбер внимательно оглядывал окрестности. Вертолет медленно опускался, когда Юбер заметил дорогу, замаскированную сбоку от горы. По — прежнему никаких признаков жизни. Сомнений не было: они снова окажутся на одном из подземных заводов… «О'кей, — подумал он, — меня это устраивает». Черкесов взял его за плечо и крикнул: — Мы прилетели. Юбер кивнул ему. Вертолет мягко сел на площадку. На какое — то мгновение они погрузились в абсолютную тишину. Затем двери открылись, и над вершинами гор загудел пронзительный ветер. — Выходите. Юбер спустился следом за Черкесовым, приказавшим летчику: — Подождите меня. Затем, обращаясь к Юберу, он сказал: — Следуйте за своим проводником. Он был еще в хорошем настроении. Они прошли около ста метров в направлении отвесной скалы, возвышающейся над долиной. — Голова не кружится? — спросил Черкесов. — Нет, — ответил Юбер. Пройдя еще метров двадцать, они остановились перед бронированной дверью, выбитой в скале. Черкесов вынул ключ и открыл дверь. Они вошли в освещенный неоновым светом небольшой зал, в глубине которого Юбер заметил лифт и телефонный аппарат. Черкесов снял трубку и доложил: — Старший политрук Борис Черкесов прибыл в сопровождении доктора Менцеля. Поднимите, пожалуйста, лифт. — Здесь неплохо, — иронично заметил Юбер. — Внизу еще лучше, — заверил русский. — Вам хорошо будет здесь работать: тихо, спокойно, тепло. Кормят у нас вкусно. Даже атомные бомбы здесь не страшны. Все преимущества… Юбер поморщился: — Монашеская жизнь. Черкесов игриво подмигнул: — В лаборатории есть женщины. Остальное зависит от вас. Юбер с удивлением спросил: — В этой чертовой дыре есть женщины? — А почему бы и нет? В нашей стране между мужчинами и женщинами полное равноправие. Следовательно, женщина выполняет ту же работу, имеет те же обязанности… Это нормально. — Разумеется, — сказал Юбер, — если это им нравится. — Они гордятся этим. Лифт остановился. Когда Юбер и Черкесов вошли, русский нажал на кнопку, и лифт спрятался в горе. — В конце войны, — сказал Юбер, — в Германии было построено много подземных заводов в гротах или карьерах. Здесь то же самое? — Да, — коротко ответил Черкесов. Спуск продолжался две минуты. Они вышли в ярко освещенный коридор и прошли направо, в просторный вестибюль. Здесь стоял караул — около двадцати человек в темно — синих мундирах. К старшему политруку подошел офицер и отдал ему честь. — Все готово к приему доктора Менцеля? — спросил Черкесов. — Я знаю, что вы получили мои инструкции с некоторым опозданием, но… — Все готово, — подтвердил офицер МВД. — Я провожу вас. Коридор. Еще один лифт, гораздо более просторный. Короткая остановка. Коридор. На стенах бесконечные инструкции по технике безопасности. — Мы находимся в крыле, где расположены квартиры технического персонала, — сказал Черкесов, чувствовавший себя здесь как рыба в воде. Офицер открыл дверь в большую, скромно, но приятно обставленную комнату. — Это ваша комната, — сказал Черкесов. Он повернулся к офицеру и сказал по — русски: — Пригласите сюда инженера Кимиашвили, я представлю его доктору Менцелю. Юбер прошел в комнату, в которой ему предстояло жить… временно. Черкесов объяснил: — Инженер Кимиашвили прекрасно говорит по — немецки. Он будет вашим переводчиком. Надеюсь, что он вам понравится. — Я тоже надеюсь, — сказал Юбер. Послышались голоса, и в дверях появилась женщина. Высокая брюнетка с красивыми черными глазами, одетая в белый комбинезон, облегающий ее гибкое тело. Настоящая женщина. Не скрывая иронии, звучавшей в его хриплом голосе, Черкесов представил: — Инженер Изадора Кимиашвили… Доктор Менцель… Немного тяжеловатое, но красивое лицо грузинки осветилось улыбкой: — Очень рада с вами познакомиться, доктор Менцель. Надеюсь, мы с вами поладим. Глядя на ее чувственный рот, Юбер сказал уверенно: — Я в этом не сомневаюсь. Она слегка покраснела, и Черкесов громко расхохотался. — Вы сражены молнией, Менцель. Я это предвидел. Но будьте умницей все — таки. Я отвечаю за моральное здоровье этого комплекса. Он повернулся к офицеру МВД: — Вы свободны, товарищ. Прежде чем уехать, я зайду к вам. Офицер удалился. Черкесов фамильярно обхватил Изадору за плечи и сказал, глядя на Юбера: — Ты будешь переводчиком и ассистентом доктора Менцеля. Следи за тем, чтобы у него было все необходимое. Ему поручена работа, имеющая большое значение для будущего нашей страны. Ты меня поняла? Она насмешливо посмотрела на него своими великолепными черными глазами. — Да, — прошептала она, — я поняла. Старший политрук может спать спокойно… Юбер тоже понял.9
Светящаяся вывеска «Какомбе» вспыхивала в небе каждые тридцать секунд в ста метрах от Бродвея, на тридцать четвертой улице. Джерри Робин шел не спеша, засунув руки в карманы пальто, с камерой через плечо и потухшей сигарой в углу рта. У него было плохое настроение. Патрон вызвал его в кабинет и намылил ему шею за появившийся на прошлой неделе на обложке «Лайфа» снимок женщины, которая перенесла операцию на бедре. Из клиники пришел протест, и патрон поклялся выставить его за дверь, если что — нибудь подобное повторится. Джерри попросили рассказать, как он проник в клинику, но он умолчал о роли, которую сыграла в этом деле хорошенькая Бетти. Это все равно ничего не меняло для него, наоборот. Он сам вошел в палату больной и спросил у нее разрешения. Ему показалось, что она ответила «да». Такова была его версия. Грязная история! Он открыл дверь «Какомбе» и чуть не задохнулся от дыма и духоты. Кто — то крикнул: — Джерри! Хелло! Он двинулся на голос, прошел мимо включенного телевизора и на секунду остановился, чтобы посмотреть на игру ног Гингера. Его окликнул Боб, репортер из «Нью — Йорк таймс». Хороший парень… Он был с девушкой, смазливой блондинкой, у которой было все, чтобы удовлетворить честного человека. Джерри присвистнул, глядя на нее, и сказал Бобу: — Милая крошка! Ты одолжишь ее мне на следующий уик — энд? — Пожалуйста, — охотно согласился Боб. — Но предупреждаю, что она кусается. Так что не клади ей пальца в рот. Девушка рассмеялась. — Ее зовут Джойс, — добавил Боб. — Но ты можешь просто свистнуть. Если неподалеку будет бар, она тут же прибежит. Больше я о ней ничего не знаю, так как познакомился с ней только вчера вечером, и самое любопытное то, что она приняла меня за тебя. — Неужели? — искренне удивился Джерри. — Что? — спросила Джойс. — Это Джерри Робин, а ты мне этого не говоришь? — Джерри Робин собственной персоной, человек, заглатывающий дюжину «хот — догз»… Джерри привык к таким вопросам. Должно быть, девица участвовала в каком — нибудь бродвейском шоу и мечтала о фоторепортере, который выставит ее наготу на обозрение публики, что принесет ей некоторую известность. Впрочем, он не против. Обычно он назначал им свидание у себя дома, давая понять, что они должны оставить о себе воспоминание, чтобы, входя в издательство на следующий день, он не забыл о снимках. Они только об этом и мечтали… Он сел, положил локти на стол и спросил: — Значит, малышка хочет показать свою мордочку в «Лайфе»? Она покачала головой: — Нет, дорогой. Я по поводу твоего репортажа об операции на бедре на прошлой неделе. Одна из моих подруг нуждается в подобной операции и хотела бы узнать адрес клиники, который не был указан в статье. Джерри разочарованно посмотрел на Джойс и мягко сказал: — Я не помню адреса. У меня нет с собой записной книжки. Но если хочешь, пойдем ко мне, и я найду его. Она посмотрела на Боба: — Я пойду? Джерри взял рюмку с чинзано, стоящую перед Бобом, и залпом выпил ее. Затем он встал, помог Джойс выйти из — за стола и взял ее под руку. — Разумеется, я оставляю счет тебе, — сказал он Бобу. — Само собой, — ответил Боб с отвращением. — Это в порядке вещей. — Не правда ли?10
Смит оторвался от чтения документации, ежедневно представляемой ему различными службами, находящимися под его руководством. Перед ним на столе зажглась красная лампочка внутреннего переговорного устройства. Он нажал на кнопку: — Я слушаю. Низкий голос сразу ответил: — Говорит Ховард. У меня срочное дело. Смит поморщился: — Хорошо. Поднимайтесь. Смит опустил ручку, помещенную под столом, которая подавала ток или прекращала подачу к мотору его персонального лифта. Он снял очки в тонкой золотой оправе и протер их кусочком замши. Короткий звонок предупредил его о том, что лифт начал подниматься. Он выдвинул с левой стороны стола нечто напоминающее ящик, оснащенный телеэкраном и нажал кнопку. По экрану пробежали полосы, затем на нем показалось лицо Ховарда. Смит задвинул ящик и нажатием пальца освободил систему блокирования двери. Металлический щит скользнул влево. Ховард вышел из лифта с папкой в руке. — Здравствуйте, господин Смит. — Здравствуйте, Ховард. Капитан в безупречно сидящей форме пересек комнату и сел в ставшее привычным кресло. — Я по делу Менцеля, — сообщил он. — Слушаю вас, — сказал Смит, проведя жирной рукой по одутловатому лицу. Ховард открыл папку и продолжал: — Сегодня утром мы получили рапорт из Триеста с опозданием на несколько дней. Я сейчас объясню… Смит сказал с нетерпением: — Ближе к делу, пожалуйста. Ховард невозмутимо продолжал: — Вы, вероятно, помните, что Баг поместил одного из наших агентов в дом, оставленный Артуром и Эстер Ламм? Смит кивнул: — Да, помню. Тито. — Так вот, недавно к Тито наведался Хирурго… — Он занимался делом с другой стороны… — Да. Итак, Хирурго хотел видеть Артура Ламма. Тито ему сказал, что не знает, где находится хозяин дома. Хирурго уехал, но потом Тито позвонил двойной агент из паспортной службы и сообщил, что Хирурго выяснял, обращался ли Ламм с просьбой о предоставлении ему въездной визы в США. Смит наморщил лоб: — Значит, его визит не был случайным. — Лично я думаю, что он узнал Эстер Ламм на обложке «Лайфа». Я разговаривал с директором, он обещал задать головомойку репортеру. — Ваше вмешательство не рискует… — Нет. Репортеру дали понять, что протест исходит от директора клиники. — Так. Из всего этого мы может заключить, что над Юбером нависла опасность… Я уверен, что наши противники не теряют времени и идут по следу Ламма. Ховард с тревогой в голосе сказал: — Так они выйдут и на Менцеля. Смит взял из коробки сигару: — Необходимо срочно принять все меры предосторожности. Он отгрыз кончик сигары и взял зажигалку. — Прежде всего необходимо уничтожить в клинике все следы пребывания этой женщины и предупредить хирурга, чтобы он молчал. Он поднес пламя к сигаре, сделал несколько медленных затяжек и продолжал: — Нужно срочно удалить брата и сестру от Менцеля. Ховард перебил его: — Невозможно, сэр. Смит подскочил: — Что вы имеете в виду? — Менцель безумно влюблен в Эстер Ламм. Они хотят пожениться. Смит раздраженно заметил: — Это неважно. Сейчас не время. Нужно немедленно отделить его от Ламмов. Ховард упрямо продолжал: — Я вас понимаю, сэр. Но Менцель не пойдет на это. Сейчас совершенно очевидно, что только благодаря Эстер он согласился работать на нас. Он никогда не захочет расстаться с женщиной, которую любит. Он перестанет работать. Это очень нервный и впечатлительный человек, если хотите, слабый, несмотря на свой талант. Смит смирился. — Я доверяю вам, Ховард. Если он такой, как вы говорите, то вы правы. Он нам совершенно необходим… К сожалению, нам также необходимо, чтобы другие не знали, что он работает на нас. Он обещает, что у нас будут летающие тарелки через два года. Два года, Ховард, это очень долго… в наше время… — Я знаю, сэр. Менцель и мисс Ламм обручатся завтра утром. Мы усилим охрану группы Менцель — Ламм. Смит устало опустился в кресло. — Поступайте, как сочтете нужным, Ховард, но помните о важности дела… Ховард кивнул в знак согласия и вынул из папки лист бумаги: — Мы получили рапорт из Адмиралтейства. Спустя два дня после завершения дела в Триесте британская подводная лодка провела досмотр итальянского траулера в территориальных водах Югославии. На борту судна находился странный субъект, назвавшийся Гансом Хебнером, океанографом. Английский офицер незаметно сфотографировал его. Затем подводная лодка проследовала за траулером, направившимся в Валону. Он протянул фото Смиту: — Взгляните… Смит поднес фотографию к самому носу и широко улыбнулся: — Разрази меня гром, если это не Юбер. Несмотря на бороду, я сразу узнал его. — Вы видите, сэр, нет сомнений в том, что Юбер находится по ту сторону от Валона. Теперь мы должны отправиться по этому следу. Они вывезли его на самолете за пределы Югославии, это понятно…11
Сидя на кровати, Юбер размышлял. Черкесов уехал, напомнив ему, что завтра он должен установить срок для разгадывания секрета переданных ему формул. Изадора отправилась в лабораторию, предварительно предложив ему вместе пообедать. Комната Юбера была комфортабельной, к ней прилегала ванная. Окна в комнате не было, и это понятно, однако невидимая система постоянно обновляла воздух. В комнате был даже радиоприемник, но с одним каналом, программа которого, скорее всего, составлена работниками КГБ. В дверь постучали, и в комнату вошла Изадора. Она сказала шепотом, как если бы речь шла о большом секрете: — Мы будем обедать в моей комнате. Я только переоденусь. Так что приходите минут через пять… Улыбнувшись, она вышла. Обед в ее комнате? Юбер думал, что они спустятся в столовую, где его представят сотрудникам подземного центра. Вероятно, Черкесов не спешил вводить его в контакт с «коллегами». Он поручил его заботам Изадоры, предоставив ей полную свободу действий. Юбера это вполне устраивало. Изадора нравилась ему, кроме того, он плохо переносил воздержание. Она сказала, что хочет переодеться. Почему бы не помочь ей? Комната Изадоры находилась рядом с его комнатой. Он повернул ручку: дверь оказалась незапертой. В комнате никого не было, но из ванной доносился плеск воды. Юбер подумал, что легкомысленно уйти в ванную, оставив дверь незапертой. Дверь в ванную была открыта. Изадора стояла под душем спиной к нему. У него перехватило дыхание, и он понял, до какой степени ему не хватало женщины… Он застыл, разглядывая ее. Она не совсем в его вкусе: несколько тяжеловата и широка в бедрах. В этот момент Изадора обернулась и, увидев его, вскрикнула. Затем она выключила воду и сказала: — Оказывается, вы наглец. Лаская ее глазами, он сказал с улыбкой: — Вы забыли запереть дверь. Я исправил вашу оплошность. Она вышла из ванны и с вызовом спросила: — Это что — нибудь означает? — Ничего. Вам подать пеньюар? Он снял с крючка и протянул ей махровый халат. Она просунула руки в рукава и запахнулась. — Подождите меня, пожалуйста, в комнате. Он удалился, отметив, что она так и не закрыла дверь. — Вы знаете, что вы красивы? — Спасибо за комплимент. Она вышла из ванной и попросила его отвернуться. — Зачем? Вам нечего больше скрывать. Я вас видел анфас и в профиль. Не настаивая, она сняла пеньюар и стала одеваться. Он смотрел на нее, не двигаясь с места. Когда она оделась, он подошел к ней вплотную: — Разве я не заслужил вознаграждения? — Разумеется, — ответила она хриплым голосом. Он взял ее за талию и привлек к себе. Она спросила: — Какое вы хотите вознаграждение? — Поцелуй, чтобы скрепить наш союз. Она сказала: — Через две минуты нам принесут обед. — Я ведь пока попросил только поцелуй… — Шалун! — сказала она, протянув ему губы.* * *
В дверь постучали. Невысокий китаец вкатил в комнату столик и удалился, не проронив ни слова. Они молча ели, думая каждый об одном и том же. За десертом он просто сказал: — Я приду к тебе ночью. Она так же просто ответила: — Ты меня привел в такое состояние… Но теперь, после того как мы договорились, я чувствую себя лучше. Она поставила на стол бутылку водки и наполнила рюмки. — За твой успех, Стефан. — За нашу любовь, Изадора. Она поправила его очень серьезно: — У нас, Стефан, на первом месте работа, а любовь потом. Он улыбнулся: — Мы будем заниматься любовью после работы. Она закурила сигарету и посмотрела на Юбера: — Черкесов ввел меня в курс дела. Для меня это большая честь и большая ответственность. Я знаю, кто ты и какие на тебя возлагают надежды… Юбер спросил себя, неужели она так же серьезно будет заниматься любовью? Она продолжала: — Сейчас я провожу тебя в лабораторию. Ты ни с кем не должен разговаривать. Это приказ Черкесова: никаких контактов с другими сотрудниками лаборатории. Думая о тарелках, Юбер спросил: — Мы будем выходить на свежий воздух? — Да. На короткие прогулки, если ты считаешь, что тебе это необходимо. Она погасила сигарету и направилась к двери: — Идем. Они дошли до конца коридора и в лифте спустились в зал, из которого расходились многочисленные галереи. Они прошли в одну из галерей, но Юбер не успел заметить ее расположения относительно других галерей. Пройдя метров двадцать, они остановились перед дверью, которую Изадора открыла своим ключом. Войдя в дверь, они оказались в вестибюле, стены которого были завешаны плакатами по технике безопасности. Юбер решил, что позднее внимательно их изучит. Предприняв некоторые меры предосторожности, он мог бы получить ценную информацию о характере производимых здесь работ. Еще одна дверь… Новый ключ… — Входи. В небольшой комнате стоял письменный стол. Другая комната оказалась ультрасовременной лабораторией, оснащенной высокотемпературной электропечью. Обведя лабораторию глазами, он спросил: — Я здесь буду работать? — Да. Это твой стол… Если тебе понадобится документация, ты ее получишь. Для этого ты откроешь вот это отверстие и просунешь в него карточку, на которой запишешь свое требование. После этого нажмешь кнопку. Через несколько минут тебе пришлют из архива то, что ты просишь. Но есть одна небольшая формальность: на каждой карточке должна стоять моя подпись. «Жаль, — подумал Юбер, — иначе я мог бы сразу же попросить документацию о летающих тарелках». Изадора сама заполнила одну из карточек, подписала ее и запустила грузовой подъемник. После этого они осмотрели лабораторию. В ней было много странных инструментов, о которых Юбер не имел ни малейшего понятия. Он внимательно слушал объяснения Изадоры, с гордостью перечислявшей предоставленное в его распоряжение оборудование. Короткий звонок предупредил их о том, что подъемник вернулся. На диске лежала красная папка с пятью цифрами. Изадора открыла ее. — Это документы, которые ты должен изучить, — сказала она. Она вынула фотокопии с непонятными формулами и символами… Юбер спросил: — Как вы догадались о важности этого документа? По символам разных металлов, например, циркония? Она сухо ответила: — Мы просто знали это. Внезапно Юбер побледнел, увидев заголовок на одной из фотокопий: «Воздушный материал США». Теперь он знал, откуда взялись эти формулы… Если он когда — нибудь вернется в свою страну, то у него сразу появится работа. Как могли попасть сюда эти сверхсекретные сведения?12
Гарри уже достаточно выпил. Ему пора было остановиться и вернуться домой, но сегодня ему не хотелось быть благоразумным. Доктор Маттеоти выгнал его из клиники. Какая страшная несправедливость!.. Но Маттеоти ничего не хотел слушать. — Вы были на дежурстве, поэтому должны нести ответственность, — сказал он холодно. — Я не хочу знать, чем вы занимались, когда этот гнусный репортер проник в палату. Гарри не стал ему рассказывать, как в тот вечер Бетти Вуд стала его любовницей… Он дорого заплатил за свое удовольствие. Тем более дорого, что на следующий день Бетти не хотела его знать… С моря подул прохладный ветер. Ночь была светлая, на небе сияли звезды, и луна ярко светила. Прекрасная ночь… Мимо прошла женщина, держа за руки двоих детей, и Гарри подумал о своей жене и детях, которые ждали его дома. Он не решался вернуться домой с дурной новостью. Он не строил иллюзий: найти другую работу невозможно. Маттеоти никогда не даст ему хорошей рекомендации. Он выругался и остановился, привлеченный неоновой вывеской «Джонни». Гарри открыл дверь и неуверенно прошел к обтянутой красной кожей стойке. В баре было много посетителей. — Рюмку чинзано, — пробормотал он. Бармен подал ему рюмку и спросил: — Вам не по себе? Что — то не так? — Не твое дело, — ответил Гарри раздраженно. Бармен пожал плечами и отошел, искоса поглядывая на него. Гарри залпом выпил рюмку. — Повтори и оставь замечания при себе. Бармен с подчеркнутой небрежностью обслужил его. Вдруг Гарри услышал позади женский голос: — Это помогает при хандре. Я знаю, как это бывает… Гарри медленно обернулся, и ему показалось, что он погрузился в вату. Рядом с ним сидела круглолицая блондинка с приятным лицом, красивыми голубыми глазами и пухлыми губами. На ней было облегающее сиреневое платье со смелым декольте в форме каре. Ему показалось, что сегодня вечером он уже где — то ее видел. Она положила руку на его плечо и наклонилась к нему. — У вас что — то случилось, — сказала она. — Можете не рассказывать, я знаю, что это такое. Вам плохо? Он покачал головой. Заметив, что у нее пустая рюмка, он предложил: — Что — нибудь выпьете? — Не могу вам отказать… Он осушил рюмку и крикнул: — Два чинзано. Бармен протянул руку: — Три доллара. Гарри взорвался: — Я дам тебе в морду!.. Женщина схватила его за руку. — Оплатите, — посоветовала она. — Не надо скандалить. Он послушался и сунул руку во внутренний карман пиджака. Он был пуст. — Черт возьми! Он покраснел под насмешливым взглядом бармена, затем трясущимися руками стал выворачивать свои карманы. Наконец он пробормотал: — Я потерял бумажник… — Разумеется, Тото, — неожиданно фамильярно сказал бармен. — Подожди, сейчас ты объяснишь это патрону. Он протянул руку к телефонному аппарату, но женщина поспешно сказала: — Нет, нет, не надо. Я все улажу… Она открыла сумочку, вынула из нее десятидолларовую бумажку и протянула ее бармену. Бармен сердито посмотрел на ошеломленного Гарри. — Не понимаю, как я мог его потерять. Это очень странно… Она хлопнула его по ляжке: — Оставь, это еще не трагедия. За твое здоровье! Они выпили, и она предложила: — Пойдем отсюда. Мне здесь не нравится. Он согласился и соскользнул с табурета. Она взяла сдачу, оставив разумные чаевые, и, взяв его под руку, помогла ему выйти. Его качало: — Мне плохо… Она тащила его к автомобилю. Открыв дверцу, она втолкнула его внутрь. Он завалился на сиденье и закрыл глаза. У него ужасно болела голова. Машина тронулась. Занятная девушка! На шлюху не похожа… Решила проветриться… Он впал в полузабытье.* * *
Услышав приглушенную музыку, он открыл глаза и обомлел: в лунном свете блестела морская дорожка. Женский голос спросил: — Вам лучше? — Да, — ответил он, ища ее глазами. — Я сзади, так удобнее. Иди сюда. Он чувствовал себя гораздо лучше, но опасался, что не сможет ее удовлетворить. — Меня зовут Джойс, — сказала она, прижимаясь к нему. — А тебя? — Гарри. Она расстегнула ему сорочку и просунула под нее руку. — Ты мне очень нравишься, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты забыл о неприятностях. Он вспомнил о пропаже бумажника, и сейчас это больше всего расстраивало его. Он попытался вспомнить… Джойс умело поцеловала его, но он остался равнодушным. Ему хотелось, чтобы она оставила его в покое. — Ты можешь ни о чем не думать, кроме удовольствия? — спросила она глухим и дрожащим голосом. Ему было явно не до нее. Она приподнялась и облокотилась на спинку сиденья. — Рассказывай, тебе полегчает. Ты увидишь. Он рассказал ей все, что с ним произошло. Когда он умолк, она положила руку на его ляжку и сказала: — Ты прав, это грязная история. На твоем месте я разыскала бы эту пациентку и все ей объяснила. Она поймет, что ты здесь ни при чем. Она поможет тебе… Мысль неплохая. Гарри хотел тут же за нее ухватиться, но рука Джойс парализовала его… — Ее адрес должен быть в регистрационном журнале клиники. Это не трудно… Она положила голову ему на плечо, ее рука скользнула вниз… Гарри почувствовал, что его мышцы окрепли… — Если хочешь, я отвезу тебя на машине. Внезапно он вспомнил: — Она была принята в клинику по рекомендации брата Маттеоти… Джойс продолжала ласкать его: — Ты сможешь заглянуть в журнал? — Да, — ответил он, ища ее рот. — Секретарь — мой старый приятель. Он не откажет мне в этой услуге… Ее тело дрожало в его объятиях…13
Гарри вернулся домой очень поздно. Джойс привезла его в пригород Лос — Анджелеса. Раздеваясь перед сном, он наткнулся на свой бумажник, оказавшийся во внешнем кармане пиджака. Неужели он был так пьян, что не сумел найти его? Ему повезло, что он встретился с Джойс. Заниматься с ней любовью было намного приятнее, чем с Бетти Вуд. Она назначила ему свидание на десять утра возле клиники. Маттеоти приезжает на обход в одиннадцать часов. Он всегда оперирует во второй половине дня. Когда Гарри проснулся, жены и детей уже не было. Он быстро умылся и вышел, не позавтракав. Он пришел в клинику в четверть десятого. Джордж, секретарь, был уже в кабинете. Увидев Гарри, он сказал: — Ты можешь получить расчет, я все подготовил. Мне жаль, что так вышло… Гарри выругался. — И все из — за этого проклятого журналиста. Если бы он жил в Лос — Анджелесе, а не в Нью — Йорке, я бы набил ему морду. Джордж выдвинул ящик стола и отсчитал несколько банкнот. — Я понимаю… Патрону надо было оставить в палате сиделку. Он придвинул к Гарри ведомость и попросил расписаться. Гарри, не считая, сунул деньги в карман. Затем смущенно спросил: — Ты не мог бы мне дать адрес этой женщины, из — за которой я пострадал? Я хотел бы с ней поговорить, объяснить ей… У меня трое детей… Джордж раздраженно ответил: — Ничем не могу тебе помочь. Маттеоти забрал вчера вечером историю болезни и все, что касалось этой женщины. Так что изъяты все следы ее пребывания в клинике. Какое — то непонятное дело. Гарри раскрыл рот: — Ты хочешь сказать, что нельзя узнать ни ее имени, ни адреса? — Нет, но я помню, что ее звали Эстер. Лучше не лезь в это дело, если хочешь моего совета. Гарри растерянно пробормотал: — Спасибо, старина… Они пожали друг другу руки, и Гарри направился к двери. Джордж окликнул его: — Мой совет: обратись в профсоюз. Если эта история окутана такой тайной, может, что — нибудь у тебя и получится. Во всяком случае, тебе дадут хорошую рекомендацию. Гарри подмигнул: — О'кей. Спасибо, Джордж. — Привет, Гарри!* * *
Джойс уже ждала его. Гарри сел в машину, которая сейчас же тронулась. Джойс немного нервничала. — За тобой никто не следил? — спросила она, глядя в зеркало машины. — С какой стати? — удивился Гарри. — Ты взял адрес? — Нет. — Как нет? Гарри не понимал, почему это ее так трогает. — Патрон изъял все документы, имеющие отношение к этой женщине. Джордж помнит только ее имя: Эстер. Она сбавила скорость и остановила машину: — Эстер… А откуда она? Гарри улыбнулся: — Теперь это уже не имеет значения. Он удивился произошедшей с Джойс перемене. — Ты тюфяк, Гарри! На твоем месте я бы из — под земли достала эту женщину! Хотя бы для того, чтобы хлопнуть ее по заду… — Зачем? — удивился Гарри. — Она не виновата, если этот поганый журналист… — Ты говоришь, что ее рекомендовал брат твоего шефа? Как его зовут? — Оставь, — посоветовал Гарри. — Патрона зовут Маттеоти, это всем известно… — А брата? Ты знаешь его? Он загадочно улыбнулся: — Это секрет. Я знаю, что он физик и работает в Уайт — Сэндзе, конструирует ракеты… Джойс глубоко вздохнула: — Прекрасно. Выходи. У меня еще куча дел на сегодня. Он разочарованно спросил: — Ты так торопишься? Когда мы увидимся? Она быстро ответила: — Сегодня в десять вечера у «Джонни». Пока… Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она холодно протянула ему губы и резко сказала: — Давай быстрее. Мне некогда.* * *
Берт Баттен шел по тротуару, когда машина Джойс остановилась перед кафе, где они должны были встретиться. Некоторое время он постоял перед витриной готового платья. Убедившись, что за Джойс не было хвоста, он пересек улицу и вошел в кафе. Джойс сидела за столиком перед дымящимся кофе и подрисовывала губы. Берт сел рядом с девушкой и тоже заказал себе кофе. — Привет, цыпленок. Какие новости? — Хирург уничтожил все следы пребывания особы в клинике. Я полагаю, по просьбе ФБР. Ее звали Эстер, фамилию и адрес установить не удалось. Ее прислал брат Маттеоти, хирурга. Он физик в Уайт — Сэндзе. Берт провел холеной рукой по темным волнистым волосам. — О'кей, — сказал он. — Больше не встречайся с этим парнем. Он положил ей в сумочку пачку денег: — За работу. Возвращайся домой и жди инструкций. Пока… Она послушно поднялась. Берту Баттену лучше не противоречить.14
Юбер сказал Изадоре: — Я привык работать в одиночестве. Если ты останешься здесь, я не смогу сосредоточиться. Это требование не вызвало у нее восторга. Черкесов, наверное, приказал ей ни на шаг не отходить от Менцеля. Она сказала, что будет находиться в лаборатории, пока он будет работать в кабинете. Он наотрез отказался. — Завтра я попытаюсь работать в твоем присутствии… — сказал он, красноречиво посмотрев на нее. Она предложила: — Если это тебя так мучает, мы можем заняться любовью прямо сейчас. Хорошенькое решение! Он сказал, что предпочитает делать это ночью, без спешки. В конце концов она уступила, показав ему, на какую следует нажать кнопку, чтобы предупредить ее, что он закончил. Она вышла, заперев за собой дверь на ключ, чтобы «оградить его от любопытных посетителей». Оставшись один, Юбер принялся скрупулезно изучать оставленные ему документы. Сомнений не было: они были взяты из исследовательской лаборатории, относящейся к «Air Materiel Command». Жаль, что Юбер не сможет захватить с собой в США изобличающие документы. Оставалось запечатлеть их визуально и позднее воспроизвести по памяти, после чего можно будет начинать расследование… До самого вечера он был занят этим титаническим трудом. Выучить текст нетрудно, но запомнить последовательность ничего не значащих цифр и формул — задача невероятной сложности. В восемь часов, совершенно изнуренный, Юбер заснул за столом. В этой позе его застала Изадора, пришедшая за ним в десять часов. Она разбудила его и, глядя на тени под глазами, сказала с упреком: — Ты с ума сошел. Разве можно так работать? Так недолго и заболеть. Надо было уже давно позвать меня. Он, пошатываясь, встал. — Я очень увлекся, — объяснил он. — Пока еще говорить рано, но мне кажется, что я на верном пути. Она вытолкнула его в коридор: — Тебе нужно расслабиться. Ты голоден? Он похлопал себя по животу: — Да, он пуст. Изадора пригласила его к себе на ужин. Он постепенно расслаблялся. — Забавная штука жизнь… Незадолго до окончания войны в подземных лабораториях, где мы укрывались, мы безуспешно пытались найти сплав, который мог бы в течение длительного времени выдерживать температуру в пять тысяч градусов. Этот сплав был нам также нужен для летающих дисков, которые сегодня принято называть тарелками. Изадора слушала его со сдержанным интересом, не более того. — Нам тоже удалось получить борид циркония, выдерживающий температуру три тысячи градусов, но на летающем диске его можно было использовать только в течение двадцати часов и каждый раз производить замену сопла. В настоящее время вы, видимо, заняты тем же… Никакой реакции со стороны Изадоры. — …Это разорительно. При сплаве, выдерживающем пять тысяч градусов, сопла можно будет использовать минимум в течение ста часов. Я надеюсь, что Черкесов покажет мне аппараты, создателем которых я в какой — то мере являюсь? Изадора спокойно встала из — за стола: — Ты спросишь его об этом завтра при встрече. Он предложил: — Пойдем, выйдем на свежий воздух. Она посмотрела на часы: — Одиннадцать. Ты еще не привык к глубине. Несмотря на то что воздух кондиционированный, нужна привычка… Пошли. Она протянула ему военную плащ — палатку, а сама завернулась в драповую накидку. В караульном посту Изадора оставила свою подпись в журнале. Они вошли в лифт, который сразу же начал подниматься. У Изадоры был свой ключ от бронированной двери, вырубленной в скале. Юбер подумал, что где — то должен быть другой, большой вход, через который вносят оснащение и оборудование для подземного города. Ночь была холодной, небо затянуто облаками. Над вершинами гор неприятно свистел ветер. Юбер с удовольствием наполнял легкие чистым горным воздухом. Изадора повела его по карнизу к площадке. Внизу протекал бурный ручей. Юбер подумал, что мог бы спокойно сбросить ее вниз и освободиться… чтобы сдохнуть в горах от холода и голода… Необходимо сделать так, чтобы за ним кого — нибудь прислали. Но как это сделать? В настоящий момент он не был готов вернуться в Вашингтон. — Осторожно! — предупредила Изадора. — Справа пропасть. Мозг Юбера был явно перевозбужден: он непрерывно думал о тарелках. Это было каким — то наваждением. Он не мог отделаться от ощущения, что разгадка тайны где — то рядом… ЦРУ пронюхало о существовании тарелок сразу после разгрома Германии. Из полученных сведений стало известно, что копия чертежей летающего диска находится в замке, принадлежащем Кейтелю, в Бад — Гандерсхайме, неподалеку от Ганновера. В замке ничего не нашли. В то же время агенты ЦРУ сообщили, что русские обнаружили в Бреслау двигатели, предназначенные для летающих дисков. Они захватили трех инженеров, участвовавших в создании аппаратов под руководством Менцеля. Создателем этих дисков является Менцель, но русским удалось начать их конструирование благодаря поимке в Бреслау инженеров. Оставалось узнать, где изготовляются таинственные приборы, и обнаружить их базу. Секрет должен тщательно охраняться в стране, где даже план такого большого города, как Москва, представляет государственную тайну. Сейчас русские поручили «Менцелю» расшифровать для них формулу нового сплава, который позволит совершенствовать летающие диски. Они вышли по горному карнизу на скалистую площадку. Неожиданно Юбер застыл как вкопанный. Изадора тоже остановилась, не зная, какое принять решение. Небо над ними озарилось ярким светом, который медленно опускался на площадку, где они находились. Светящийся вращающийся круг выбрасывал вертикальный пучок света… Внезапно площадка осветилась многочисленными прожекторами, установленными, по — видимому, в скалах. Юбер прислонился к скалистой стене, прижав к себе Изадору. Светящийся предмет продолжал медленно опускаться. Неясное гудение перекрывало свист ветра. Наконец аппарат был полностью освещен прожекторами. Менее ста метров отделяло Юбера от тарелки, так интриговавшей весь западный мир. Огромный круглый диск, около сорока метров в диаметре, был окружен струистым огненным ободом, отражавшимся на металлическом корпусе. Чудовищный аппарат неожиданно выпустил короткие костыли, оканчивающиеся чем — то наподобие шаров. Обод тотчас же исчез. Из центральной части гигантского диска появился освещенный изнутри колпак, и Юбер четко различил внешний обод, продолжающий вращаться вокруг диска за счет центробежной силы. В этом вращающемся на гироскопе ободе вокруг центральной части должны были находиться двенадцать симметрично расположенных турбин, приводимых в действие сжатым газом на основе гелия. Неожиданно в свете прожекторов возник бегущий к тарелке силуэт в защитном скафандре. Человек скрылся с другой стороны аппарата, и Юбер не успел понять, как он проник внутрь. Впрочем, это было неважно… Снова появился огненный круг, и Юбера окатила мощная воздушная волна. Огромный диск медленно поднялся и выбросил вертикальное пламя из центральной части. Дополнительный двигатель, запускаемый при взлете и посадке, питался смесью жидкого кислорода и этилового спирта. Гигантский аппарат резко взмыл в небо и исчез в облаках. Прожекторы погасли, и темная ночь снова окутала горы. Резко свистел ветер… Юбер дрожащей рукой дернул себя за ухо. Он не бредил. Он уже думал о содержании своего рапорта, который он представит в Вашингтон об использовании Вооруженными Силами СССР летающих тарелок. Ни рапорт, ни выводы не появятся ни в одном из американских журналов… — Пойдем назад! — крикнула Изадора. Он наклонился к ней: — Я испытываю чувства отца, встретившегося с ребенком после десятилетней разлуки. — Ты с ума сошел! Он рассмеялся: — Ты видела ее так же хорошо, как и я. Она молчала до входа в лифт. Там она странно взглянула на него и сказала: — Не станешь же ты утверждать, что видел летающую тарелку? Он сердито сжал зубы и процедил: — Нет. Я уверен в том, что видел призрак моей бабушки. Она пожала плечами: — Это был аналог американского аппарата с чечевицеобразным крылом: «X». — Разумеется, — ответил он. — Ребенку понятно. Прежде чем выйти из лифта, она предупредила: — Желательно никому не рассказывать о том, что мы видели. — Я общаюсь только с тобой, дорогая. Всю ночь ты будешь стеречь меня в своей кровати. Она даже не улыбнулась. Оставив еще одну подпись в журнале караульной службы, они прошли в свои апартаменты. Идя по коридору, она посоветовала: — Возьми пижаму и приходи ко мне. «На кой черт?» — подумал Юбер.15
Берт Баттен из осторожности оставил машину в парке, при въезде в Санта — Фе. Оттуда он доехал до центра города на автобусе. Санта — Фе находился неподалеку от Лас — Вегаса и военных полигонов, так что он был напичкан агентами ФБР. Малейшая автомобильная авария, и ваша личность попадает в картотеку; начинаются щекотливые вопросы о целях вашего пребывания в столице Нью — Мехико… «Чтобы жить долго, — думал Баттен, — нужно оставаться незаметным». Около четырех часов он вошел в небольшой сквер неподалеку от церкви св. Антония и некоторое время наблюдал за игрой черных детей. В пятнадцать минут пятого мимо него, даже не взглянув в его сторону, спокойно прошел человек. Он был высокого роста, стройный, одет в темно — синий костюм и белую сорочку с накрахмаленным воротничком и синим галстуком. Черные гладкие волосы были тщательно зачесаны назад. У него было худое, смуглое лицо, и весь его облик напоминал преподавателя лицея среднего достатка. В руке он держал сложенную газету «Нью — Йорк геральд трибюн». Берт Баттен мельком взглянул на него и повернул голову в ту сторону, откуда появился незнакомец. Когда две минуты спустя незнакомец скрылся, Берт Баттен демонстративно посмотрел на часы, изобразил на лице досаду и поднялся со скамейки, разглаживая брюки… Он задержался у киоска, стоявшего перед церковью, и купил «Нью — Йорк геральд трибюн». Затем он вошел в кафе, сел за столик, заказал чашку кофе и развернул газету. Погрузившись в чтение двенадцатой страницы, он, казалось, не обратил внимания на человека, вошедшего в зал. Мужчина, прошедший мимо него в скверике, тоже сел за один из столиков. Берт Баттен подчеркивал красным карандашом некоторые слова, которые он выбирал, по — видимому, не наугад. На это у него ушло почти полчаса. Закончив, он быстро пробежал глазами остальные страницы газеты и сложил ее по странномусовпадению точно таким же образом, как была сложена газета незнакомца в сквере. После этого он выпил свой кофе и расплатился с официантом. Посмотрев на часы, он встал и направился к лестнице, ведущей вниз, где находились туалеты. Когда через две минуты он поднимался наверх, он столкнулся с незнакомцем из сквера. Никто не заметил, как мужчины обменялись газетами. Берт Баттен спокойно вышел из кафе и пошел к автобусной остановке. Спустя полчаса он сидел за рулем своей машины…* * *
Арнольд Клоуз вернулся в Уайт — Сэндз спустя два часа. Он был возбужден, как всякий раз, когда Лионель (он знал Баттена под этим именем) поручал ему работу. Арнольду Клоузу хотелось сделать гораздо больше для дела. Ему казалось, что ему дают мало работы… Закрывшись в своей комнате, расположенной во флигеле для холостяков, он сразу развернул переданную ему газету, взял бумагу и карандаш и начал выписывать по порядку все подчеркнутые в тексте слова. Получилось следующее: «Недавно один из ваших инженеров рекомендовал своему брату, хирургу в Лос — Анджелесе, одну женщину, нуждающуюся в операции на бедре. Репортаж об этой операции появился в „Лайфе“ за прошлую неделю. Женщина изображена на обложке. Имя хирурга…» Имя было составлено из отдельных букв, разделенных вертикальными черточками. «…Маттеоти. Узнайте имя женщины, ее адрес и ее окружение. Должна жить с братом. Дело важное и срочное. Буду ждать вас завтра и в последующие дни в условленном месте». Арнольд Клоуз запомнил текст и сжег бумагу над пламенем зажигалки. Та же участь постигла двенадцатую страницу газеты. Он закурил сигарету и посмотрел на часы. Пора было идти на ужин в ресторан, обслуживающий почти исключительно холостых инженеров. Но Арнольд Клоуз не спешил: он не хотел есть. Маттеоти… Действительно, в Уайт — Сэндзе был физик с таким именем, брат которого был известным хирургом. Эндрью Маттеоти… Он работал в отделе «МХ–5», в самом секретном и тщательно охраняемом из всех отделов. Арнольд Клоуз уже в течение нескольких месяцев безуспешно пытался узнать, чем занимается этот отдел. Эндрью Маттеоти никогда не выходил за пределы Центра. Это свидетельствовало о степени важности той работы, в которой он участвовал. Несмотря на то что он был холост, Маттеоти жил в отдельном флигеле. Флигель круглосуточно охранялся, поэтому Арнольд Клоуз не смог выполнить поручение Баттена: что — нибудь найти во флигеле, что могло бы навести их на след. Арнольд Клоуз нервно курил… Если Маттеоти уже несколько месяцев не имел связи с внешним миром, то, следовательно, он не мог рекомендовать своему брату человека со стороны. Значит, эта женщина тоже из Уайт — Сэндза. Но в отделе «МХ–5» нет женщин. Вывод: речь идет о жене одного из сотрудников отдела «МХ–5». Комната погрузилась в сумерки. Лионель предупредил, что дело очень срочное. Надо попытаться сделать что — нибудь сегодня же вечером. Во — первых, найти журнал «Лайф» за прошлую неделю. Может быть, он сразу узнает женщину на фотографии? Все возможно… Он вышел из комнаты, не запирая двери. Он хотел, чтобы все считали его открытым человеком, которому нечего скрывать. Он был разговорчив и часто повторял своим приятелям: «Подожди меня в моей комнате, дверь не заперта». Он прошел в библиотеку, зал которой использовался также для игр. Никого не было, все ушли на ужин. Он подошел к тяжелому столу, на котором обычно лежали все журналы, и начал искать. На столе лежало около десяти журналов, но нужного ему номера не было… Странно. Он обошел зал, заглядывая под столы и стулья, чтобы удостовериться, что он не валяется в каком — нибудь углу. Вероятно, журнал бы изъят службой безопасности. Тяжелый случай. Завтра ему придется отправиться в Лас — Вегас. Досадно. Идя по коридору, Клоуз услышал кашель. Он остановился и прислушался. Кашель доносился из комнаты Хэмза. Почему он не пошел на ужин? Клоуз постучал в дверь. — Входите! Хэмз лежал в постели. — Привет! — сказал Клоуз. — Что с тобой? — Я простыл, играя в теннис. Меня прихватило сегодня после обеда. Клоуз участливо спросил: — Тебе ничего не надо? Ты обратился к врачу? — Он придет после ужина… А ты почему не ужинаешь? Клоуз улыбнулся: — Я был сегодня в Санта — Фе и объелся пирожными… Внезапно он увидел на кровати журнал «Лайф». Нагнувшись, он спросил: — Можно взглянуть? — Пожалуйста. Клоуз взял в руки журнал и увидел спящую на кровати женщину. Хороший снимок и красивая девушка… прекрасные белокурые волосы, немного выступающие скулы, высокий выпуклый лоб, тяжелые веки, резко очерченный пухлый рот, тонкая, гибкая шея… — Красивая, не правда ли? — спросил Хэмз. — Изуродована нацистскими свиньями… — Да, — подтвердил Клоуз, — свиньи… Ему казалось, что он уже видел это лицо. Жаль, что глаза закрыты… Он искал предлог, чтобы уйти. Схватившись руками за живот, он скорчил гримасу и пробормотал: — Извини меня, Хэмз… Что — то неладно… На улице стало совсем темно. Из пустыни дул легкий, теплый ветерок. Клоуз остановился в дверях и размышлял, идти ли ему на ужин. Он опоздал всего на пятнадцать минут, максимум на двадцать. Неожиданно перед одним из флигелей, в ста метрах от него, остановились две машины. Вновь прибывшие или отъезжающие? Клоуз оперся на косяк двери, наблюдая за автомобилями. Из флигеля вышел человек и остановился. За ним появился другой, поддерживавший женщину, которая с трудом передвигалась. Она опиралась на своего спутника и на трость. Свет из вестибюля упал на ее белокурые волосы. Клоуза бросило в дрожь. Удача была с ним… Из флигеля вышел четвертый человек и закрыл за собой дверь. Женщина с большим трудом села в машину. Наконец первая машина тронулась, за ней вторая. Над дверью, где стоял Клоуз, висела большая, мощная лампа, стоило только нажать кнопку выключателя… Он отступил назад, прикрыл дверь, оставив щелку, достаточную для того, чтобы видеть машины, и нажал на кнопку. Вспыхнул ослепительный свет. Взгляд Клоуза остановился на лице женщины редкой красоты, прищурившей глаза от пучка яркого света. Сомнений не было: это была женщина, которой интересовался Лионель. У Клоуза перехватило дыхание. У него было ощущение, что он совершил насилие над этой женщиной. Неприятное чувство, возникшее, вероятно, оттого, что она была так хороша; кроме того, Клоуз ничего не имел против нее… Машины уже сворачивали за угол, когда Клоуз вышел из флигеля. Но вместо того чтобы выехать за пределы Центра, они повернули к церкви. Очень странно. Клоуз решил узнать, что они собираются делать в церкви, и он это узнает. Кроме того, он хотел увидеть мужчин, сопровождавших женщину. На улице не было ни души. Эта тишина, царившая вокруг, в то время как в нем все кипело, поражала его. Ему казалось, что должно произойти нечто невероятное: либо звезды погаснут на небе, либо разразится шторм, либо что — то в этом духе… Он быстро дошел до перекрестка, в ста метрах от которого светились окна ресторана. Он представил веселый ужин своих коллег, приятную атмосферу ресторана, где все хотели расслабиться и снять напряжение рабочего дня. Он повернул налево и пошел к церкви. Он ходил в церковь каждое воскресенье, несмотря на то что был атеистом. Бессознательно он прижимался к палисадникам из опасения, что его кто — нибудь увидит. Витражи были ярко освещены. Сквозь приоткрытую дверь он различил двух блюстителей порядка. Что это значит? Машины стояли справа с потухшими фарами; шоферы оставались на своих местах. Клоуз бесшумно скользнул влево, тень среди теней. Он отошел подальше, чтобы его не заметили, и вернулся к церкви, обогнув ее сзади. Ризница была освещена; она прилегала к колокольне в виде аппендикса… Осторожно, оставаясь в тени, Арнольд Клоуз дошел до стены и оперся на нее, затаив дыхание. Из ризницы доносились голоса. Он подошел к окну. Дверь была расположена метрах в двухстах отсюда. Если его заметят, он скажет, что зашел на огонек исповедаться духовному наставнику. Он вытянул шею и заглянул в окошко. Священник был одет в рясу, в которой обычно совершал богослужение. Странно. Рядом со священником стоял высокий блондин с коротко остриженными волосами, они о чем — то разговаривали. Клоуз не знал блондина, но зато он узнал другого: Маттеоти собственной персоной… Третий был невысокий, некрасивый, с редкими волосами, плюгавый. Этого Клоуз не знал… Женщины с ними не было. По — видимому, она осталась в церкви. Зачем? Что они затевали? Не свадьбу же в такое позднее время? Священник посмотрел в сторону окна, и Клоуз быстро отскочил. Он услышал еще хлопанье двери… Послышался церковный орган, но Клоуз не разбирался в музыке и не знал, что именно исполнялось. Он знал наверняка, что это не похоронный марш. Он решился подойти к двери ризницы, приставить ухо… Ничего. Он повернул ручку и толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Арнольд Клоуз спокойно вошел внутрь и осмотрелся. Дверь, ведущая в церковь, была заперта. Орган продолжал играть. На столе в центре комнаты лежал толстый журнал. Клоуз подошел и наклонился над столом. Запись бракосочетаний… Почему они избрали для этого такое позднее время, когда все ушли на ужин, да еще с охраной в дверях? Значит, они не хотят афишировать свадьбу. Он быстро записал имена: Эстер Ламм, родившаяся в Австрии, в Вене, в 1920 году… Стефан Менцель, родившийся в Германии, в Гамбурге, в 1914 году. Свидетелем жениха был Артур Ламм, свидетелем невесты — Эндрью Маттеоти. Все проживали в Уйат — Сэндзе. Арнольд Клоуз вышел так же бесшумно, как и вошел. Он был очень доволен собой. Он лихорадочно соображал, под каким предлогом попросить завтра разрешения, чтобы быть свободным после обеда. Лионель будет ждать его в Санта — Фе. Вернувшись во флигель, он снова зашел к Хэмзу, ожидавшему врача. Ему страшно хотелось есть, но удовольствие от сознания того, что он собрал сведения за один вечер, было хорошей компенсацией. Неожиданно он вспомнил о плитке шоколада, лежавшей в комнате, и быстро попрощался с Хэмзом, который по — прежнему сильно кашлял.16
Алехонян был в хорошем настроении, что случалось с ним не часто. При такой ответственной должности, как у него, неприятностей всегда было больше, чем удовлетворения. Несмотря на это, Алехонян не променял бы свое место на империю. У него была своя империя, такая же захватывающая, как и у Смита. Цели и средства у них были одни и те же, отличались только побудительные мотивы. У каждого человека они свои, как и у каждой группы людей, и все считают свои самыми лучшими. Итак, Алехонян был в хорошем настроений. До того момента, пока… Раздался телефонный звонок. Алехонян нажал на кнопку и тотчас же услышал голос, раздавшийся из невидимого репродуктора: «Старший политрук Иван Данченко. У меня сверхважное сообщение». Хорошее настроение как рукой сняло. Сверхважное означало неприятности, он это знал уже давно. Он ничего не ответил и нажал другую кнопку. В передней зажегся зеленый глазок. Охранник закрыл железную дверь коридора, сообщающуюся с остальной частью здания. Это называлось «перекрыть шлюз». Затем он проводил Данченко. Бронированная дверь, ведущая в бюро Алехоняна, бесшумно скользнула по рельсам. На Данченко не было лица. — В чем дело, черт побери? Данченко протянул лист бумаги: — Тяжелый удар… Нас провели… как детей! Алехонян сжал челюсти и провел рукой по гладким блестящим волосам. Его лицо посерело. — Говори яснее! — сказал он изменившимся голосом. Данченко сказал с усилием: — Дело Менцеля… Ты помнишь, что мы вышли на него через брата и сестру Ламм в Триесте? Недавно Хирурго наткнулся на фотографию женщины на обложке журнала «Лайф». Алехонян перебил: — Я знаю… Дальше. — Мы только что получили послание из Нью — Йорка. «Установлена личность женщины, появившейся на обложке „Лайфа“: Эстер Ламм, год рождения тысяча девятьсот двадцатый, место рождения — Вена, Австрия, проживает на полигоне Уайт — Сэндз. Тайно обвенчана со Стефаном Менцелем, девятьсот четырнадцатого года рождения. Место рождения — Гамбург, Германия. Живут во флигеле центра испытаний вместе с братом Эстер, Артуром Ламмом. В Уайт — Сэндзе появились недавно. Стефан Менцель является сотрудником отдела „МХ–5“; характер работ пока не установлен. Ждем дальнейших инструкций». Выслушав сообщение, Алехонян побледнел так же, как и Данченко. — Черт! Как Хирурго угораздило попасться на удочку? Взяв себя в руки, он стукнул кулаком по столу. — Надо немедленно убрать американского шпиона из нашего подземного комплекса в Турфане. — Его взгляд стал жестким и холодным. — Минутку, — добавил он. — Какие у нас есть доказательства, что наш Менцель не настоящий? — У нас есть два человека, которые работали у Менцеля сначала в Гамбурге, а затем в Бреслау. Они смогут опознать его. — Надо немедленно проинформировать Черкесова. Все должно быть закончено сегодня. Данченко поднялся: — Я должен дать ему точные инструкции для того случая, если наш Менцель не тот: пулю в затылок… Алехонян нахмурил брови: — Не будем с этим спешить. Скажи Черкесову, чтобы он доставил его сюда. Как можно быстрее. Мне хотелось бы поговорить с ним. Он все — таки не обычный человек… — Разумеется, — ответил Данченко с горечью. — Я бы лично хотел им заняться. Я развяжу ему язык… Алехонян многообещающе улыбнулся: — Хорошо. Затем, прежде чем нажать кнопку для освобождения двери, он добавил бесстрастным голосом: — Не забудь, отдел «МХ–5» исследовательского центра Уайт — Сэндз занимается конструированием летающих тарелок… Благодаря американскому шпиону мы теперь знаем это.17
В Турфане день наступает на четыре часа раньше, чем в Москве. Черкесов получил в час ночи сообщение, переданное накануне по рации из Москвы, в девять часов вечера. После того как послание было получено в Турфане, расшифровано и передано старшему политруку, прошло десять минут. Читая этот документ, Черкесов чувствовал, что земля уходит из — под его ног. Он всегда считал, что подобные истории могут происходить только в кино или шпионских романах… Сначала он даже не верил своим глазам, но в тексте радиограммы приводились неоспоримые доказательства. Два бывших немецких ученых работали в лаборатории по соседству с «Менцелем». Черкесов снял трубку и отдал приказ: немедленно доставить ученых в корпус Д. После этого он ринулся к машине, приказав шоферу везти его на аэродром, где всегда наготове стоял вертолет. В час тридцать ночи вертолет взлетел, управляемый с земли радарами.* * *
Юбер проснулся от резкого света в комнате своей любовницы. Изадора встала с кровати, сердито ворча. Юбер открыл глаза, чтобы взглянуть на нее: она была красива, несмотря на тяжеловатые бедра. Она прошла в ванную комнату, и Юбер с наслаждением вытянулся по всей ширине кровати. Он был пресыщен и доволен… Настенные часы показывали без двадцати три. Пора спать… В предыдущую ночь Изадора не дала ему заснуть ни на минуту… Шаги в коридоре… Кто это разгуливает в такое время? В дверь постучали. У Юбера сердце заколотилось в груди. Он не двинулся с места, спрашивая себя, слышала ли Изадора стук. По всей вероятности, нет. Иначе она бы уже вышла. В дверь снова постучали, на этот раз очень настойчиво. Он спрыгнул с кровати и помчался в ванную. Изадора стояла под душем. — Стучат в дверь… Изадора поморщилась. Она выключила воду, накинула махровый халат и пошла открывать. В дверях стоял офицер МВД в сопровождении двух вооруженных охранников. Юбер побледнел. Офицер обратился к Изадоре по — русски: — Я за доктором Менцелем. Его срочно вызывает старший политрук… Изадора пожала плечами: — Я думала, что случился пожар. Подождите, доктор Менцель должен одеться. Она не казалась ни смущенной, ни заинтригованной. Она хотела прикрыть дверь, но офицер не позволил ей: — Я получил приказ не спускать с него глаз. Юбер понял, что на этот раз шутки кончились. Изадора попросила объяснений у офицера, но он оставил ее вопрос без ответа. Внезапно ее отношение к Юберу резко изменилось. Она смотрела на него теперь как на шелудивого пса и не отвечала на его вопросы… Одевшись, он сказал по — немецки: — Я готов, господа. Его тотчас с обеих сторон обступили охранники. Они подошли к лифту. Когда лифт остановился после продолжительного спуска, они вышли в незнакомый коридор. — Стой! Юбер автоматически остановился, хотя приказ был отдан по — русски. Они вошли в кабинет, где за столом сидел Черкесов, обхватив голову руками. По его виду Юбер понял, что ему не до шуток. Несмотря на волнение, Юберу удалось улыбнуться и произнести естественным тоном: — Доброй ночи! Ни один мускул не дрогнул на лице Черкесова, только глаза холодно скользнули по Юберу и повернулись вправо. Юбер машинально оглянулся и увидел в углу двух мужчин, смотревших на него со смущением и тревогой. Один из них, в очках, был совершенно лысым. Другой, помоложе, острижен под ежик, на его левой щеке был глубокий шрам. «Немцы», — подумал Юбер. Он сразу понял, какую ему уготовили западню. Эти двое наверняка знают настоящего Менцеля. Юбер никогда не признавал себя побежденным до тех пор, пока не использует все средства. Он изобразил удивление, сделал радостное лицо, затем бросился к мужчинам, раскрыв объятия: — Господи! Друзья мои… Вот уж не ожидал вас здесь встретить! Немцы одновременно встали со своих мест, отстраняясь от незнакомца, готового заключить их в свои объятия. Хриплый голос Черкесова заставил его вздрогнуть: — Тебя не повесят, гнида, но расстреляют!.. Ты получишь пулю в затылок. Но перед этим я вытряхну из тебя душу, шкура! Юбер не оборачивался. Он медленно перевел взгляд с одного немца на другого и мягко сказал: — Я не виноват, если у вас плохо с чувством юмора. Представляете, если бы… — Хватит! — взревел Черкесов. Юбер резко повернулся и яростно крикнул: — Оставьте меня в покое, Черкесов! Я проиграл игру! Мне плевать на ваши оскорбления! Черкесову с трудом удалось взять себя в руки. — Вы можете идти, — сказал он, обращаясь к немцам, которые не заставили себя упрашивать. Затем он приказал стоящему в дверях офицеру: — Уведите его и назначьте ему дозу четырнадцать. Через час мы вылетаем.18
Незнакомый мягкий голос сказал: — Он просыпается. Через пять минут он придет в себя. Юбер понял, что речь идет о нем. У него было ощущение, что он медленно всплывает на поверхность из густой липкой жидкости, видя над собой полоску света. Над ним склонился белый силуэт со светящимся глазом. — Все в порядке, — сказал силуэт. Это был врач с лампой на лбу. Юбер закрыл глаза, удивившись, что они были открыты. Любопытно… Пять минут… А что потом? Он вспомнил Черкесова и очную ставку… Охранников, проводивших его в медпункт… Врача в белом халате, сделавшего ему укол… дозу четырнадцать… Он не сопротивлялся, во — первых, потому что это ничего бы не дало, а во — вторых, он был уверен, что его не отправят так легко к праотцам, не вытряся из него максимум информации… Через пять минут от него потребуют объяснений — с обычным тактом… В сущности, почему его усыпили? Чтобы перевезти его в другое место без лишнего риска? Вероятно, Черкесов привез его в маленьком вертолете, на котором улетел обратно. Юбер открыл глаза. Настенные часы показывали четыре. За окнами была ночь. Его арестовали в три часа… после этого перевезли в Турфан… Но до Турфана минимум час летного времени… Юбер огляделся вокруг. Судя по интерьеру, он находился в медпункте. Посередине комнаты стояли два человека в темно — синих формах МВД. Все в порядке вещей. Он хотел воспользоваться отсрочкой, чтобы подготовиться к предстоящему допросу… Как ни странно, ему не было страшно. Он попадал и в худшие переделки, из которых тем не менее ему удавалось выйти. Почему не выйти и из этой? Он будет жить до тех пор, пока они будут уверены, что он еще не все рассказал. Следовательно, надо маневрировать в этом направлении. В этой дьявольской игре не было точных правил; дозволены все ходы. Иногда выигрывал тот, кто был хитрее, иногда более жестокий. Юбер был лишен возможности нападать, поэтому он должен быть хитрее. А выиграть в этот раз должен самый хитрый. Во — первых, надо выиграть время. Он застонал и закрыл глаза. Слишком поздно: пять минут истекли, кроме того, они видели, что он уже проснулся. — Встань, сволочь! Не очень — то вежливые ребята. Схватив его за плечи, они подняли его на ноги, после чего сильным пинком он был отправлен к двери. Это только цветочки. Оба цербера подскочили к нему и схватили под руки. — Пошли! Куда? На пытку, разумеется. А может быть, и на смерть, если он допустит малейшую оплошность. Они вышли в коридор, затем спустились по лестнице, затем снова пошли по коридору. Здание незнакомое… Это не Дворец правосудия в Турфане и не здание КГБ, где он провел одну ночь в апартаментах Черкесова после своего неудачного побега. Какой — то длинный барак… Они остановились перед дверью, охраняемой вооруженным постовым. Дверь открылась. Юбер приготовился ко второму действию. — Очень рад вас видеть у нас! Насмешливый голос… знакомый голос… Юбер хотел повернуться, чтобы посмотреть на того, кто говорил, но в этот момент из угла на него бросилась огромная овчарка. — Стоять, Трумэн! Собака улеглась у ног Юбера, тяжело дыша открытой пастью, из которой капала пена. Юбер перевел дыхание и повернулся к хозяину собаки. — Иван Данченко! — прошептал он. Старший политрук недобро улыбнулся. — Как называть тебя в этот раз? — спросил он. — Фрэнк Рейсл? Теодор Колуцкий? У него прекрасная память… Чтобы выиграть время, Юбер сказал: — Зовите меня просто Гарри. Данченко смотрел на него, как хищник на свою добычу. — Разрешите мне поздравить вас, — продолжал Юбер. Данченко невесело усмехнулся: — Я здесь ни при чем. Все дело случая… Ты хорошо сыграл свою роль, могу поздравить! Он провел рукой по вертикальному шраму на лбу. Собака начала ворчать, горя желанием вонзить в Юбера свои клыки, которые он еще помнил… — Лежать, Трумэн! Место! Собака, с ощетиненной шерстью и опущенным хвостом, нехотя поплелась в угол комнаты. Юбер заметил с улыбкой: — Я знаю собаку, которую зовут Иосиф. Она живет в Вашингтоне в кабинете, чем — то напоминающем ваш… Он не успел увернуться. Данченко с размаху ударил его кулаком в лицо. У Юбера из глаз посыпались искры. Таким ударом можно свалить быка… Он почувствовал во рту вкус крови. Да, трудно было сохранять выдержку и не дразнить быка. Он с трудом выговорил: — Я был бы не прочь помериться с вами силами, Данченко, но на равных… Он открыл глаза. Старший политрук стоял к нему спиной. Когда он повернулся, Юбер увидел его сжатые бескровные губы, злобу в глазах. Его взгляд не предвещал ничего хорошего. — Я знал, кто ты, еще до того, как ты вошел сюда. Мы установили твою личность по отпечаткам пальцев, которые ты оставил в Турфане. Юбер подумал о том, что если ему удастся выкрутиться в этот раз, то придется сделать хирургическую пластическую операцию, то есть получить новые отпечатки пальцев. Данченко закурил сигарету и продолжал: — Такие типы, как ты, опасны, только пока их не поймаешь. Я знаю, что ты можешь быть очень смелым и дерзким, но это не мужество, а безрассудство. Ты действуешь как мальчишка, не видящий опасности… У тебя вот здесь не все дома. Он постучал по лбу указательным пальцем. — Возможно, — вздохнул Юбер, не желая больше ему противоречить. Он пытался собраться с мыслями, понимая, что в скором времени ему придется отвечать на вопросы. Надо быстро решить, что он скажет и о чем умолчит. Данченко неожиданно рявкнул: — Теперь, гнида, шутки в сторону. Ты не выйдешь отсюда живым, но прежде ты все расскажешь… Если понадобится, мы разрежем тебя на куски, но ты заговоришь… Юбер предложил: — Сделайте мне укол «сыворотки истины». Данченко усмехнулся: — Дурак! Ты не понял, что я хочу тебя помучить… Юбер молча покачал головой, затем твердо сказал: — Мы такие же. Если вы попадете к нам… Если Данченко действительно считал его сумасшедшим, безрассудным, надо укрепить его в этом мнении. Данченко был умен, но ограничен тщеславием. Надо на этом сыграть. Юбер небрежно добавил: — Со мной вы теряете время. Я выдержу любую пытку, но и вы ничего не добьетесь. Он решил сыграть на корысти и продолжал: — Я вам не враг, Данченко. Я ничего не имею ни против вашей страны, ни против вашего режима. Из моего предыдущего визита в вашу страну я извлек кое — какой урок, и я вижу положение здесь не таким, каким представляет его западная пропаганда. Я никогда не был фанатиком, и я работаю не по убеждению, а за деньги. Мне все равно, от кого их получать. Вы достаточно умны, чтобы понять… Данченко обмяк, но Юбер считал, что еще рано ликовать. Он только подал идею… нужно немного подождать, чтобы она проложила дорогу… В этой профессии не бывает легких побед… Юбер не удивился, когда Данченко отрывисто приказал: — Уведите его! И можете с ним не церемониться, он парень крепкий. Что бы он ни говорил, до обеда меня не беспокоить.* * *
Охранники набросились на него вдвоем, затем пришли еще двое. Сейчас им занималась уже четвертая команда, и Юберу это надоело. В пятом часу утра Данченко распорядился не беспокоить его до обеда. Долго находясь в подвале, Юбер потерял счет времени. Его уже по меньшей мере четыре раза выворачивало наизнанку на цементном полу. Желудок давно уже пуст. Он был так основательно избит, что не мог сказать точно, какое место причиняло ему больше страданий. Все тело превратилось в один сплошной синяк. Жаль, что он не терял сознания… Он сам удивлялся, что мог выдержать такие муки и оставаться в сознании. Его палачи уже устали наклоняться и теперь били его сапогами стоя. Он решил, что с него довольно и что его капитуляция не вызовет подозрений. Он завопил: — Оставьте меня! Я больше не могу! Довольно! Позовите Данченко. Передайте ему, что я сделаю все, что он захочет. Все! Прекратите! Неожиданно у него потемнело в глазах. Наконец он потерял сознание.* * *
Он очнулся в кабинете Данченко. Его усадили в кресло, возле которого рычала собака. Кроме Данченко в кабинете находился еще один человек. По его виду Юбер сразу понял, что он крупный начальник. Он не ошибся: перед ним стоял сероглазый, подтянутый Алехонян. Данченко сказал: — Нам передали, что ты желаешь говорить. Мы слушаем тебя. У Юбера был жалкий вид, опухшее фиолетовое лицо в ссадинах, плохо отмытое от крови и рвоты… Данченко добавил: — Расскажи, как тебе удалось выдать себя за доктора Менцеля. Расскажи подробно. Юбер почувствовал западню. Данченко просто хотел удостовериться в его искренности. Несомненно, он был подробно посвящен в курс дела. Он хотел чистую правду? Он ее получит. Юбер ничего не утаит, кроме двух вещей: роли, которую Тито, оставшийся в Триесте, сыграл в этом деле, и его собственного настоящего имени. Ничто не могло бы заставить его раскрыть это. — Меня зовут Гарри Брайн, — начал он, — и я числюсь в ЦРУ под номером ноль… ноль шестьдесят четыре… Его рассказ, время от времени прерываемый Данченко, который хотел уточнить то или иное темное место, продолжался в течение двух часов. Ему удалось обойти молчанием роль, сыгранную Тито, что было не просто… Через определенные, почти равные промежутки времени он просил пить, и ему подавали водки. Только в конце беседы он обнаружил, что его записывали на магнитофон. Алехонян до сих пор еще не произнес ни единого слова. Когда он начал говорить, Юбера насторожил его тон. — Сведения, которые вы нам сообщили, соответствуют тем, которые мы уже имели. Лично я верю в вашу искренность. После полученного вами урока вы поняли, что ничего не выиграете, если будете изображать из себя героя. Такие, как вы, не страдают излишней сентиментальностью. У вас нет предрассудков, так как именно это качество необходимо для нашей профессии. У вас нет идеалов, и вы ничего не боитесь, поэтому слово «преданность» не имеет для вас того смысла, что для большинства смертных. Впрочем, другие слова для вас тоже лишены смысла. Например, слово «предательство»… Вы согласны со мной? Юбер утвердительно кивнул. Алехонян продолжал: — Я предлагаю вам выбор между двумя различными решениями. Вы можете быть нам полезны, конечно, при определенных условиях. Первое решение — пустить вам пулю в лоб. Он сделал паузу. — Второе решение… Я поручаю вам задание в Соединенных Штатах, которое вы должны очень быстро выполнить и вернуться сюда, где мы рассмотрим возможность дальнейшего использования вас… Он посмотрел на Данченко и улыбнулся жесткой улыбкой: — Что вы об этом думаете, товарищ Гарри Брайн? Юбер с трудом ответил: — Я хочу жить… и я сделаю все, чтобы сохранить жизнь… Данченко рассмеялся. Алехонян продолжал: — Прежде чем посвятить вас в подробности этого задания, я хочу уточнить его детали, чтобы не было недоразумений… Юберу казалось, что во всей этой истории есть что — то необычное. Эти люди не были простаками, и если они посылали его в США, то, значит, они заручились гарантиями, которые вынудят его исполнить их приказ и вернуться. — Поскольку вы согласны, то я должен вас предупредить, что перед отъездом вы пройдете специальную подготовку. Вам сделают инъекцию яда, еще не известного у вас. В вашем распоряжении будет один месяц: вы выполните задание и вернетесь, чтобы получить противоядие… В первую же неделю вы почувствуете действие этого медленного яда. Со временем симптомы будут обостряться, так что у вас отпадет всякое желание схитрить или сбежать. Он умолк, закурил сигарету, сделал несколько затяжек и подмигнул: — Вы по — прежнему согласны? У Юбера перехватило дыхание. Они не оставят ему никакого шанса, кроме того, чтобы вернуться и умереть в их стране. Пересохшими губами Юбер пробормотал: — У меня нет выбора. Алехонян прогремел: — Я тоже так считаю. Значит, вы согласны? Юбер подтвердил свое согласие, думая о том, что он попал в худшую из переделок… — То, о чем мы вас попросим, нелегкое дело, но вам оно по силам. Мне хотелось бы подчеркнуть, что после вашего возвращения мы попытаемся раскрыть ту роль, которую вы сыграете в этом деле, так что вы будете отмечены… Юбер не мог больше этого выносить. Его голова раскалывалась. Он поклялся, что, если ему удастся выйти из этой передряги живым, он станет монахом и проведет остаток жизни, выращивая цветы или сахарную свеклу. Ему не терпелось покончить с этим разговором, и он спросил охрипшим голосом: — Что я должен буду сделать? Алехонян выдержал паузу и сказал: — Убить настоящего Менцеля.19
С дрожью в коленях Арнольд Клоуз вышел на темную улицу и, сунув руки в карманы, направился в административный блок. Было два часа ночи. Десять минут назад его разбудил сотрудник ФБР и приказал немедленно явиться в здание государственной безопасности, где его ждали… Грязная история! Тот факт, что сотрудник ушел, не дожидаясь его, ни о чем не говорил. Сбежать из Центра ночью было практически невозможно. Кроме того, побег был бы признанием виновности, в то время как ему, возможно, еще удастся выпутаться… В чем его могут подозревать? Вероятно, его частые отлучки в Санта — Фе привлекли к себе внимание. Он говорил об этом Лионелю, предлагая сменить место встреч. Потом он подумал, что ищейки из ФБР могли обыскать его комнату в его отсутствие, но в комнате нет ничего, что могло бы его скомпрометировать… Холл главного здания был освещен. Внутри оказалось полно молодчиков в белых касках. Его остановили, и один охранник проводил его в зал ожидания, куда выходили двери двух следственных кабинетов. Там уже находились четыре человека. По их лицам было видно, что они встревожены. Среди них Арнольд Клоуз узнал Стефана Менцеля: две недели назад он стал свидетелем его венчания с Эстер Ламм. Остальных он мельком видел на полигоне. Охранник, проводивший Клоуза, подошел к своему коллеге, который стоял у одной из дверей, наблюдая за «посетителями». Зачем их вызвали? Охранники беседовали тихо, но до Клоуза донеслось: «…полковник, наделавший столько шума…», «Полковник Гарри Брайн… Крепкий парень… Похоже, что он вернулся из России…» Клоуза бросило в дрожь. Одна из дверей внезапно открылась, и на пороге появился мужчина в форме полковника, чем — то напоминающий Гарри Купера. У него было усталое лицо, лихорадочный блеск в глазах. Он производил впечатление больного человека. — Мендель! Мендель поднялся. Клоуз заметил, что у него дрожат руки. Он тоже боялся чего — то? Полковник был явно несговорчивым. Клоузу вдруг стало не хватать воздуха… Время тянулось медленно. Прошло всего три минуты, как Менделя вызвали в кабинет, но у Клоуза было такое ощущение, что тот там пробыл минимум полчаса. В следующую секунду Клоуз вскочил на ноги, как и все остальные присутствующие в комнате. Раздался выстрел… из револьвера. Сомнений не было… Оба охранника одновременно выхватили свое оружие: — Не двигаться! Дверь открылась. Полковник, тяжело дыша, указал на тело Менделя, с пистолетом в руке, лежащее на полу в луже крови. В кабинет ворвался капитан в сопровождении шестерых молодчиков, вооруженных автоматами. Полковник Гарри Брайн объяснил капитану: — Мне удалось уличить его в предательстве. Я на секунду отвлекся, он подскочил к столу, на котором лежал пистолет, и застрелился… Очень скверная история, капитан… Капитан был ошеломлен. Он сделал шаг по направлению к телу… Неожиданно тело шевельнулось и перевернулось… Мендель приподнялся. Из его рта обильно потекла кровь. Он показал на Юбера и с трудом вымолвил: — Убийца! Он… убил меня… Он лжет. Зрелище было жутким. Полковник Брайн опередил капитана: он выхватил другой пистолет и выстрелил в Менделя. Затем, с безумными глазами, Юбер ураганом пронесся по залу, сметая всех на своем пути. Клоуз бросился вслед за охранниками, преследовавшими беглеца… В коридоре грохотали автоматы. Раздался душераздирающий крик, на секунду воцарилась гробовая тишина, потом послышался звук падения тела на плиты. Клоуз успел увидеть, как крупное тело, изрешеченное пулями, дернулось в последний раз и затихло. Капитан закричал: — Немедленно убрать всех гражданских лиц. Отведите их в зал «X» до нового распоряжения! Крепкий полицейский, сотрудник ФБР, небрежно схватил Клоуза своей лапищей: — Сюда, молодой человек!20
Никогда еще Юберу не было так плохо: страшная слабость и неотступная тошнота… Если не удастся обнаружить природу убивающего его яда, ему пора готовиться к моргу… Чтобы развлечься, он решил перечитать статьи в газетах, сообщающие о его гибели в результате «трагического случая» в Уайт — Сэндзе, в Нью — Мексико. Журналисты не жалели красок, рассказывая о доблестном полковнике «Гарри Брайне», одном из асов американской секретной службы, который, вернувшись из Китая, где выполнял секретное задание, был подвержен вполне понятной депрессии, но… и так далее. Забавно. Все это было бы еще забавнее, если бы эти статьи — некрологи не опережали реальности всего на две недели… Но если врачи зря теряли с ним время, то Юберу не хотелось терять своего, и он решил воспользоваться оставшейся ему для жизни неделей. В палату вошла некрасивая медсестра: — К вам пришли. Напоминаю, что вам нельзя утомляться. — Это вы меня утомляете, — рявкнул Юбер, невзлюбивший ее с первого дня. Вошел Баг. В горле Юбера что — то сжалось. Приятно в такой момент встретиться со старым другом. От него не ускользнуло волнение Бага: он знал, как изменила болезнь его внешность. В глазах Бага стояли слезы, но он улыбался. — Готовься, старина, сейчас тебе сделают один укольчик… — Но я не собака, — сказал Юбер. — Если они складывают оружие, то я своего не сложу. Я ухожу отсюда, и эта неделя моя. Я устрою нечто такое, что еще никто не видывал! Баг перебил его: — Они нашли. — Что? Они нашли? Естественно… В сущности, я никогда в этом не сомневался. Никогда… — Лаборатория прислала ответ. В твое тело вживили радиоактивные частицы замедленного действия. От них ты и загибаешься… Юбер широко открыл глаза. — И я от них загнусь! — поправил он. Баг покачал головой: — Нет, это скоро пройдет. Через пять минут тебе сделают инъекцию нитрата циркония… Это новый препарат, в пятьдесят раз ускоряющий вывод из человеческого организма радиоактивных элементов. Через несколько дней ты освободишься от них, а через несколько месяцев ты совершенно об этом забудешь… — Дай Бог! — прошептал Юбер. — Как ты сказал? Нитрат циркония? — Да, — подтвердил Баг. — Прекрасно, — сказал Юбер, — я попал в переделку благодаря бориду циркония и естественно, что цирконий вытащит меня из нее. Баг продолжал: — Я беседовал со Смитом: он считает, что тебе надо будет уйти в отставку. Он опасается за твою нервную систему. — Дурак! — воскликнул Юбер. Баг невозмутимо добавил: — Кроме того, он поддерживает твою идею о пластической операции и, если ты не против, то получишь новые отпечатки пальцев… Юбер улыбнулся. — А что Менцель? — спросил он. Баг понизил голос: — В добром здравии, но навсегда возненавидел гемоглобин…* * *
Смит протер свои очки и продолжил чтение рапорта, составленного Юбером: «После того как мне заявили, что я должен убрать настоящего Менцеля, во время беседы с Данченко, я понял, что нахожусь в Москве, а не в Турфане, как предполагал. Я заглянул в лежащий на столе календарь: 25 сентября, четверг. Я справился у Данченко, и он подтвердил, что меня арестовали 25 сентября, в четверг, в подземных лабораториях в Турфане, в два часа сорок минут ночи. Около трех часов мне сделали укол, и я погрузился в сон. Проснулся я уже в Москве, то есть за четыре тысячи пятьсот километров, в четыре часа ночи, 25 сентября, то есть через час. На самом деле — через пять часов, принимая в расчет разницу во времени. Таким образом, с того момента, как мне сделали укол в Турфане, и до моего появления в Москве прошло пять часов. Если отбросить время, затраченное на посадку, высадку, доставку в Комитет безопасности, то мы пролетели четыре с половиной тысячи километров за два часа тридцать минут, если не меньше. Покрыть такое расстояние за столь короткое время можно только в летающей тарелке, из чего я делаю вывод, что я, к сожалению, сам того не ведая, совершил путешествие на этом аппарате…» Смита прервал звонок. Это был Ховард, у которого была срочная информация. Смит предложил ему подняться на своем персональном лифте. Ховард поприветствовал шефа и устроился в привычном кресле. — Юбер спасен, — сообщил он. — Врачи уже сделали ему инъекцию противоядия. Через месяц он встанет на ноги. Смит провел руками по усталому лицу, чтобы скрыть охватившее от такой приятной новости волнение. Ховард продолжал дрогнувшим голосом, избегая смотреть на шефа: — Менцель и его жена прибыли по назначению. Все идет согласно вашему плану и без малейшего инцидента. Он возобновит свои исследования в уединенном месте… Он прокашлялся, чтобы прочистить глотку: — Газетчики были великолепны. У наших коллег за океаном появится интересное чтиво. Арнольд Клоуз, присутствовавший на спектакле, передал им подробный отчет, который должен их убедить полностью. — Продолжайте наблюдение за Клоузом. Через некоторое время переведите его на должность, где он не сможет навредить. Через полгода, но не раньше, мы поймаем его за руку и повесим… А в антракте попытаемся, может быть, еще использовать его… Это все. Я заканчиваю чтение рапорта Юбера. Он никогда не простит себе, что проспал свое первое путешествие в тарелке…Франсуа Шабрей Мэт разбудил петуха
ГЛАВА 1
Фрэнк Мэттьюс сдержанным жестом подозвал официантку и заказал еще одну кружку пива. Остальные посетители с завидным единодушием повернули к нему свои головы. С самого его появления здесь где — то в середине вечера они только этим и занимались. Их было с десяток, все ярко выраженного немецкого типа — розовощекие, светловолосые, с животами, раздувшимися от пива. Они играли в карты, с впечатляющей быстротой опустошая свои кружки и дымя трубками и сигаретами. Говорили мало, лишь изредка бранились из — за проигрыша или шумно радовались победе, но не переставали незаметно посматривать на Фрэнка, явного иностранца, чье присутствие их интриговало. Молодая, улыбающаяся официантка, светловолосая, кругленькая, с обширным задом и пышной грудью, принесла ему пиво. — Мы скоро закрываемся, — любезно предупредила она. Он с улыбкой кивнул, и все остальные, отвлекшиеся на минуту, вернулись к своей игре. Этот маленький немецкий ресторанчик был уютным, аккуратным, начищенным до блеска, с отделанными деревом стенами, натертой воском мебелью, прочной полированной стойкой, полом, покрытым дубовым паркетом, с гравюрами на охотничьи сюжеты, украшавшими стены. Он назывался «Цур Канне» и был единственным в небольшой деревушке Хартгейм, расположившейся на обочине автострады Е4, идущей вдоль франко — германской границы, недалеко от Фрибурга — в — Брисгау. Фрэнку Мэттьюсу, остановившемуся в нем перекусить, он пришелся по вкусу. Но даже если бы ему здесь и не понравилось, это ровным счетом ничего бы не изменило. Просто он должен был находиться здесь, вот и все. Но если обстановка показалась ему приятной, то подаваемые блюда не вызывали восторга. Ему никак не удавалось привыкнуть к бледной и безвкусной немецкой пище, хотя американцы у себя тоже не избалованы хорошей кухней. Было больше половины двенадцатого, а ресторанчикобычно закрывался в полночь. Картежники задавали себе вопрос: чего ждет этот человек, приехавший на большом «мерседесе–600», оставленном прямо у входа. Все игроки, под тем или иным предлогом, незаметно выходили посмотреть на мощную, несомненно очень дорогую машину с номерными знаками Франкфурта. Неожиданно раздался телефонный звонок. Все подняли головы, надеясь на что — нибудь такое, что могло придать остроты монотонному вечеру, пусть бы даже это был дружок официантки Иды, который хотел встретиться с ней после закрытия ресторана. Телефон висел на стене за стойкой. Официантка сняла трубку, сказала, что это ресторан «Цур Канне», внимательно выслушала, попросила повторить, повернулась к залу и, явно глядя на Фрэнка, поскольку имена остальных ей были знакомы, сказала: — Спрашивают господина Мэттьюса. У нее было плохое произношение, но Фрэнк понял, что спрашивали его. Он действительно ждал телефонного звонка. Картежники вернулись к своей игре с притворно равнодушным видом, но навострив уши, чтобы уловить хотя бы обрывки разговора. И их несказанно раздражало, когда на улице залаяла собака, мешая им слушать. Хотя слушать, в общем, было нечего, к тому же услышанное было непонятно. Фрэнк Мэттьюс плотно прижал трубку к уху, что мешало любопытным услышать голос его собеседника, а сам отвечал односложно. — Мы в трехстах километрах от точки падения, — донесся до него голос Фрэда. — Остановились в придорожном ресторанчике, чтобы перекусить и заправиться. Резервная машина прибыла. — Хорошо. — Пока что мы ехали в среднем со скоростью сто пятьдесят километров. Думаю, дальше будет так же. Учитывая час, когда он должен прибыть на место, мы выедем через полчаса и около половины четвертого будем в точке падения. — Да. — Предлагаю радиоконтакт с двух сорока пяти. — Согласен, спасибо, до встречи. Фрэнки Мэттьюс спокойно повесил трубку и направился к своему столику, делая вид, что не замечает разочарования, читавшегося на лицах завсегдатаев ресторана. Взглянул на часы. До полуночи оставалось десять минут. Он подозвал официантку, заплатил по счету, поблагодарил, сказав, что ему все очень понравилось, и, вежливо поклонившись оставшимся, вышел из ресторана. Июньская ночь была восхитительной — теплой и влажной. Он завел мотор, начавший тихо урчать, и выехал на проселочную дорогу, ведущую к автостраде, но, доехав до небольшого леса, остановился и потушил фары. Отсюда было три минуты ходьбы до моста, переброшенного над дорогой на Брейзах и к рейнской границе. Началось ожидание. Фрэнки Мэттьюс, как всегда, расслабился перед операцией. Он отдыхал, чтобы лучше собраться в момент действия, зная, что ему придется полностью мобилизовать себя: было несколько секунд на то, чтоб закончить дело без сучка без задоринки. Несколько секунд после часов ожидания. И даже речи не шло о выполнении задания наполовину. Но это его не беспокоило, у него были стальные нервы. Включив радио, он нашел программу танцевальной музыки, закурил сигарету и выпил глоток виски, чтобы перебить запах вина. В его мощном «мерседесе» было все необходимое. Он был абсолютно спокоен: даже если в крайнем случае кто — нибудь прошел мимо, разве у него автоматически не мелькнула бы мысль, что в стоящей в лесу большой машине, в которой включено радио, водитель находится в приятной компании? Медленно тянулись часы. Он мысленно попытался представить себе Фрэда, ехавшего к нему с севера. Фрэд, сидевший за рулем, время от времени обменивался несколькими словами со своим пассажиром — тот в нужное время займется радиосвязью, — стараясь не потерять из виду «порше–911С», за которым ехал от Ганновера, и одновременно избегая того, чтобы его засекли. Другой «феррари», резервный, готовый в случае необходимости заменить Фрэда, ехал в километре позади него. Все было тщательно подготовлено. С того места, где он находился, Фрэнки, выключив радио и опустив стекло дверцы, мог слышать, как по автостраде едут легковые автомобили и грузовики. Шины шуршали по асфальту, и когда машина въезжала на мост, раздавался гулкий звук. Примерно к часу ночи движение стало менее интенсивным и мало — помалу почти совсем прекратилось. Незадолго до 2.45 он включил прогреться спрятанную под задним сиденьем рацию на специальных аккумуляторах, мощное приемно — передающее устройство, способное действовать в радиусе более двухсот километров, и достал сигарету. На обоих «феррари» были такие же рации. Почти тотчас же Фрэд вышел на связь. Говорил он сам, значит руль передал напарнику. Кто это был? Фрэнк не знал. — Мы придерживаемся предусмотренного графика, — сказал Фрэд. — По моим расчетам мы действительно прибудем в точку падения в три тридцать. — Хорошо, — ответил Фрэнк, — но мне придется отойти от машины. Останемся на связи, пока ты не будешь в двадцати километрах отсюда. При вашей скорости это минут семь — восемь. Потом переходим на воки — токи. На такой равнине она действует больше чем на двадцать километров. — Понял. Я уже отметил точку на моей карте. Перейду на воки — токи в двадцати километрах от тебя. В 3.15 Фрэнки Мэттьюс выключил радио, привел в машине все в порядок, взял антенну воки — токи, отличный бинокль и автомат с инфракрасным прицелом. С этим устройством ночью можно было стрелять как днем. Однако он с радостью отметил, что ему, возможно, не придется пользоваться коварным изобретением, к которому так и не привык. Действительно, выйдя из леса, он заметил, что начало светать. На деревьях уже пели птицы. Через несколько минут станет настолько светло, что можно будет стрелять без инфракрасного прицела. Он дошел до моста и встал над двойной полосой, по которой должны были проехать машины, еще раз проверил свое оружие, вытащил антенну воки — токи и наставил бинокль. Шоссе проходило по широкой равнине, и видеть он мог далеко. Никакого движения. До ближайшей фермы — пятьсот метров. — Я в двадцати километрах от точки падения, — гнусаво прозвучал из воки — токи голос Фрэда. — О'кей! У меня видимость не менее трех километров. Оставайся на приеме. Когда увижу ваши фары, скажу. Тогда ты включишь одновременно обычные и противотуманные фары, чтобы я был уверен, что это вы. Это произошло очень быстро. — Вижу фары «порше», — сказал Фрэнки Мэттьюс. — Включи свои. Фрэд, как они договорились, включил вместе с обычными и противотуманные фары. — Увидел, — сказал Мэттьюс. — Теперь отстань от него. Примерно в километре перед «феррари» Фрэда ехала другая машина. Фрэнк быстро освободился от воки — токи, бинокля и наставил автомат на дорогу в точке примерно в ста пятидесяти метрах перед собой. Другая машина приближалась со скоростью ста пятидесяти километров в час. Было уже достаточно светло, чтобы различить ее. «Порше–911С» оранжевого цвета. Она пересекла линию огня, и Фрэнк выпустил первую очередь, опуская ствол оружия и не переставая стрелять, делая последние выстрелы, держа автомат почти вертикально вниз. Операция заняла не более двух секунд. Бензобак «порше», расположенный впереди, раскололся, загорелся и взорвался, разнося машину, которая, уже наполовину разрушенная, врезалась с ужасным грохотом в одну из опор моста. Из нее вылетело тело, перевернулось в воздухе точно жалкая развинченная марионетка и рухнуло в горящие остатки того, что несколько минут назад было великолепной спортивной машиной. Мчавшийся следом «феррари» ловко объехал разбросанные по дороге обломки и исчез вдали. И тогда наступила тишина, показавшаяся тяжелой из — за того, что она пришла на смену оглушительному шуму выстрелов и взрыва «порше». На ближайшей ферме, несомненно разбуженной грохотом и огнем пожара, закричал петух и тут же проснулся весь птичий двор. Фрэнки Мэттьюс спокойно вернулся к своей машине. Ему оставалось уехать во Францию, где у него была назначена встреча.ГЛАВА 2
— Мне представляется, — начал комиссар Иван Бородин, — что все мы в курсе подробностей дела и можем немедленно начать работу. Однако мне бы хотелось, чтобы генерал да Коста уточнил, поскольку он уже известил американцев, при каких обстоятельствах данный снаряд попал к нему в руки. Кивком головы он указал на головку снаряда, лежавшего на подставке рядом со столом переговоров. Об Иване Бородине было известно лишь то, что он имел звание комиссара. Никто не знал, каковы были его обязанности и за что он конкретно отвечал в Москве. Но его официально представили как главу маленькой советской делегации, и этого было достаточно. Вместе с ним приехали физик и человек, очевидно работавший в КГБ, хотя формально об этом не заявили. Перед ними сидела американская делегация: сенатор, член комиссии по ядерным исследованиям Стив Мак — Интайр, физик Губенгейм, еврей по происхождению, и полковник Джозеф Карлсон. Кроме уже названных представителей в комнате присутствовали португальский генерал Альфонсо да Коста и два секретаря, стенографировавшие ход переговоров. Конференция состоялась в Вене, на нейтральной территории, во дворце Разумовских, любезно предоставленном австрийским правительством. Обе делегации прибыли инкогнито накануне. Все было улажено в высших сферах, и утром они собрались если и не совсем в дружеской, то по крайней мере в достаточно разряженной обстановке, чтобы постараться прийти к окончательному соглашению. Генерал да Коста бросил беглый взгляд на американцев, как бы испрашивая «добро», и дал требовавшиеся от него уточнения: — Вам известно, что нам приходится вести борьбу против мятежников и террористов в Анголе — нашей заморской провинции. — Против национально — освободительного движения, — вполголоса уточнил Бородин. Португалец сделал вид, что не слышал. Во время одного столкновения нашей армии с мятежниками мы были удивлены размерами урона, нанесенного нам короткой артиллерийской подготовкой. Мятежники располагают самыми современными видами вооружений, поставляемыми им различными странами. В данном случае урон мог быть нанесен только в связи с применением тактического ядерного оружия. Тогда мы предприняли молниеносное контрнаступление и сумели захватить и технику, и обслуживавших ее людей. Среди трофеев находился и этот снаряд. Наши счетчики Гейгера сразу же показали его радиоактивность. Все повернулись к лежавшему на подставке снаряду. На первый взгляд в нем не было ничего необычного, и тем не менее он являлся символом возможной мировой катастрофы. — Португальская армия захватывала оружие и снаряжение, сделанное в разных странах. Но на этом снаряде не имелось клейма изготовителя. Экспертиза подтвердила, что он нес ядерный заряд. В сущности, он представлял собой маленькую атомную бомбу, которой можно было стрелять из артиллерийского орудия с большой точностью. Португальское командование охватил ужас. Пока что бои между регулярной армией и мятежниками шли в глубине страны, недалеко от конголезской и замбийской границ. Если же сражения начнутся вблизи городов и портов, нетрудно предположить масштабы катастрофы, которую может вызвать применение ядерного оружия. Они тайно поставили в известность руководство НАТО и спрашивали себя, не стоило ли предупредить ОСВ[18]. Но ОСВ — организация рутинная, работающая медленно, а действовать необходимо архибыстро. Тогда СССР и США решили взять дело в свои руки. Вашингтон и Москва организовали в Вене мини — конференцию, срочно направив туда свои делегации. Советские и американские физики получили возможность в глубочайшей тайне изучить пресловутый снаряд. Если бы речь шла о какой — нибудь другой африканской стране, достичь положительного результата было бы сравнительно просто: эти страны живут на зарубежные подачки и, следовательно, существует возможность оказать на их правительства давление. Но в Анголе речь идет о малоизученном движении, получающем поддержку неизвестно от кого. И новость о наличии у этого движения ядерного оружия, если она станет известна соседним странам, может подать им дурной пример. Ядерный шантаж способен приносить немалые прибыли лидерам, не обремененным нравственными принципами. — На мой взгляд, — сказал сенатор Мак — Интайр, когда генерал да Коста закончил свой доклад, — главной задачей является определение происхождения данных атомных зарядов. Ведь не ангольские же революционеры, в самом деле, изготавливают их в своих джунглях. Тогда взял слово русский физик. Его звали Литонов. Андрей Литонов. — Речь идет о снаряде обычного типа, но без заводского клейма. Он мог быть произведен в любой стране мира. Только головка такого снаряда заменена на ядерную. При взрыве заряд тринитротолуола воспламеняется и выделяет такое количество тепла, которого достаточно для начала реакции в ядерном заряде. Но мы имеем дело с атомной бомбой первого поколения, если так можно выразиться. Я даже добавлю: почти кустарного изготовления. — Я пришел к тем же выводам, — сказал американский физик. — И еще я считаю, что, оставаясь на уровне полукустарного производства, возможно изготовление водородной бомбы. Проблема уменьшения размеров практически решена. — Но, черт возьми! — перебил его Мак — Интайр. — Ведь нужно достать сырье: уран, плутоний. Его нужно обработать, его нужно… — Мне кажется, — заметил Иван Бородин, — что в этом кроется разгадка дела, коль скоро мы признаем, что речь идет о ядерном заряде первого поколения. Кто стал бы в наше время мучиться над изготовлением атомных бомб, когда есть возможность делать водородные? Кто, если не тот, чьи технические возможности позволяют делать только атомные? Что же касается сырья, то из какого вещества возможно изготавливать только атомные бомбы? — Из ядерных отходов, — сказал Губенгейм. — Совершенно верно, — подтвердил Сергей Швабрин, третий член советской делегации. — Я только хотел напомнить нашим американским друзьям недавнее заявление одного их ученого, профессора Харвея Амстера из Калифорнийского университета, утверждавшего, что в мире найдутся специалисты, способные сделать атомную бомбу из радиоактивных отходов, эвакуированных с атомных электростанций[19]. Полковник Карлсон внимательно наблюдал за Швабриным. За свою долгую карьеру ему часто приходилось тайно противодействовать КГБ. К тому же сам он почти все время оставался в своем кабинете в Вашингтоне, полагаясь на своих агентов, действовавших на местах, в особенности на агента N 1 — Фрэнки Мэттьюса. Он был рад оказаться лицом к лицу с одним из боссов КГБ. — Подлинное заявление, сделанное профессором Амстером в конце семьдесят первого года, — подтвердил полковник. Швабрин был, несомненно, боссом, потому что Москва не имела привычки посылать второстепенных работников, когда нужно было вести переговоры с американцами. В каком звании был Швабрин? И действительно ли его фамилия Швабрин? Он скорее напоминал доброго западного буржуа, чем аса советской разведки, и мог бы без труда, только иначе одевшись, сойти за обычного среднего американца, тем более — Карлсон был удивлен — он с самого начала переговоров не переставал жевать резинку. Как бы то ни было, Швабрин производил впечатление человека компетентного, а то, что он процитировал по памяти заявление американского ученого, весьма впечатляло. Карлсон признался себе, что он бы этого сделать не смог. Швабрин тоже незаметно с интересом изучал Карлсона. Он думал, что на такую конференцию американцы должны были выбрать важного чина из Центрального Разведывательного Управления. Благодаря своим источникам информации, весьма эффективным, он считал, что знает всех руководителей ЦРУ. Прежде чем вылететь в Вену, Швабрин просмотрел электронную картотеку. Но ему так и не удалось определить, кто такой полковник Карлсон, даже если предположить, что он фигурировал под другой фамилией. В этом не было ничего удивительного: Карлсон руководил в Вашингтоне особой службой, действовавшей на стыке ФБР и ЦРУ, имевшей выходы на президента, но пользовавшейся удивительной независимостью. Его бюро официально не существовало и не получало средств из бюджета; оно было особо ценно именно вследствие своего официального небытия. Ему поручались различные деликатные и опасные операции, а если они вызывали бурную реакцию или дипломатические протесты, на самом верху с чистой совестью умывали руки и клялись честью, что им ничего не известно. Таким образом, Карлсон всегда работал без прикрытия, и это его не смущало. Независимость этого стоила. Он продолжал носить полевую форму, участвуя в конфликтах, в которые были вовлечены Соединенные Штаты, пока его не вызвали в Вашингтон. Там ему предложили возглавить Специальную службу и дали нашивки полковника, но в то же время попросили впредь являться только в штатском. Он окружил себя тщательно подобранными сотрудниками, в число которых входила его личная секретарша Лина и, главное, Фрэнки Мэттьюс. Полковник Карлсон, которому было без малого шестьдесят, казался серым. Все в нем было серым: подстриженные бобриком волосы, густые брови, цвет лица, когда болело раненное в Корее колено, одежда. Однако он был человеком энергичным, пробивным, суровым и не очень сентиментальным. Конференция продолжалась. — Значит, вы думаете, — спросил Мак — Интайр, — что атомные снаряды для Анголы изготавливаются из радиоактивных отходов атомных электростанций? — Да, я так думаю, — ответил Бородин. — Те, кто их производят, — не глупцы. Для локальной войны вроде ангольской тактическое ядерное оружие с зарядом всего в три — четыре килограмма, небольших размеров, доставляемое к цели с большой точностью, во много раз предпочтительнее сложных для изготовления мощных ракет. — Позволю себе заметить, что в Анголе нет войны, — вмешался да Коста, — обычные полицейские операции против мятежников. Но никто не придал ни малейшего значения его словам. Даже секретари засомневались, стоит ли записывать его реплику. — К несчастью, — продолжал Бородин, — радиоактивные отходы разбросаны по всему миру, потому что даже малые страны, такие, как Швейцария, обладают атомными электростанциями. Попробуйте узнать, откуда они! — У меня есть замечание, — сказал маленький американский физик Губенгейм. — Замечание, которое имеет силу, если мы a priori признаем, что использовались не чистые расщепляющиеся вещества. — Это невозможно, — сказал Мак — Интайр, — они непомерно дороги, мне это известно. Ангольские мятежники не могли бы купить и грамма. Если, конечно, они не получают сырье из какой — нибудь великой державы. — Вы намекаете на то, что в дело замешаны мы? — кислым тоном спросил Бородин. — Я ни на что не намекаю, я рассматриваю все возможности. — СССР не заинтересован в происходящем в Анголе, вы это прекрасно знаете. А вот о США я бы такого не сказал. — США, даже если бы они были заинтересованы в происходящем в Анголе, не стали бы поддерживать мятежников. Может быть, стоит присмотреться к вашим друзьям — китайцам? — Китайцы скорее ваши друзья, чем наши. Но я приехал сюда не для того, чтобы дискутировать на эти темы. Какое замечание собирался сделать ваш физик? Слово опять взял Губенгейм: — У нас было слишком мало времени на изучение снаряда. Однако проведенного анализа достаточно, чтобы сказать: ядерный заряд изготовлен не из чистых расщепляющихся веществ, а из переработанных отходов. Мое замечание имеет смысл лишь в случае признания данного положения. Советский инженер Литонов кивнул главе своей делегации. — Мы признаем, — сказал Бородин. — Мы тоже, — подтвердил Мак — Интайр, довольный прекращением своей перепалки с русским коллегой. — Так вот, — продолжал Губенгейм, — для изготовления таких снарядов потребовалось бы огромное количество радиоактивных отходов, я думаю, примерно несколько тонн на каждый снаряд. Мне это представляется трудно осуществимым на практике. И напротив, достаточно нескольких килограммов, самое большое центнеров, если речь идет об отходах со станций, оборудованных сверхгенератором[20]. — После анализа мы пришли к тем же выводам, — поспешил заметить русский физик Литонов. — Чистые расщепляющиеся вещества можно достать случайно, тогда как отходы со станций, оборудованных сверхгенератором, могут, принимая во внимание их количество, использоваться в данном случае. — Это значительно сужает круг поисков, — заметил Мак — Интайр. — Насколько мне известно, лишь четыре страны имеют атомные станции со сверхгенератором. — «Феникс» во Франции, «Харуэл» в Великобритании, «Шевченко» в СССР, «Брукхевен» в США, — холодным голосом перечислил Швабрин. — Если бы мы получили образцы отходов со всех четырех, — добавил Литонов, — то с помощью спектроскопического анализа смогли бы определить, чьи отходы использованы для производства снаряда. — Мы тоже, — сказал Губенгейм. — Но у нас нет этих образцов, и получить их в ближайшее время мне представляется нереальным, — заметил Мак — Интайр. — Могу вам гарантировать, что они идут не от нас, — заверил его Бородин. — Хотелось бы вам верить, — ответил Мак — Интайр. Советский представитель бросил на него неприязненный взгляд. Трудно было вынести то, что его слова ставились под сомнение. Он шепотом переговорил со своим физиком. — Прошу устроить перерыв в заседании, чтобы немедленно покончить с этим вопросом, — предложил он. Был объявлен перерыв. Трое советских ушли и возвратились через десять минут, после телефонного разговора с Москвой. Бородин выглядел довольным. — Мне разрешено раскрыть вам некоторые секреты, — сообщил он, — но я уверен, что они будут не интересны нашим португальским друзьям. Услышав это недвусмысленное приглашение удалиться, генерал да Коста побледнел. Но что он мог сделать? Ведь он сам попросил у них помощи. Значит, придется подчиниться их требованию. Он встал и вышел из зала, плохо скрывая свое недовольство. — Так вот, — вновь заговорил Бородин, — на нашей станции в Шевченко мы применяем процесс дезактивации ядерных отходов. — Через витрификацию? — спросил Губенгейм с живым интересом и даже с некоторой завистью. — Да, через витрификацию, — подтвердил Литонов. Губенгейм кивнул. В США также шли работы над этим процессом, но они были далеки от конечной цели. И он понял, что русские сняли с себя ответственность за ангольский снаряд. Витрификацированные отходы ни на что не годятся: они становятся безвредными. — Мне даже разрешено, — продолжал Бородин, — если у вас остались какие — либо сомнения, пригласить вас в Шевченко убедиться собственными глазами. Разумеется, при условии нашего посещения Брукхевена. Мак — Интайр улыбнулся: — Мне кажется, вы не стали дожидаться нашего приглашения, чтобы посетить станцию в Брукхевене. Полковник Карлсон заметил улыбку, мелькнувшую на губах Сергея Швабрина. Это было почти признание того, что КГБ действительно проник в секреты американских атомных станций. — Я не расположен вести бесплодную дискуссию по данной теме, — ответил Бородин. — Но если вы дадите мне гарантию, что отходы не могут исходить от вас, я готов безоговорочно вам поверить. — Я даю такую гарантию, — сказал Мак — Интайр. — Хорошо. Тогда нам остается предположить, что отходы идут или из Франции, или из Великобритании. Я предлагаю прояснить этот момент и любыми средствами положить конец опасной деятельности. Напоминаю, что мы собрались для того, чтобы пресечь деятельность, ставящую под угрозу мир во всем мире. — Я полностью разделяю вашу точку зрения. Действовать надо быстро и решительно. К сожалению, мы должны быть готовы к тому, что национальные чувства упомянутых стран могут сильно осложнить нашу задачу. — Нужно добиться успеха, хотят они того или нет. Важен результат, а не их мнение. Что вы предлагаете? — Подключить к операции присутствующего здесь полковника Карлсона, поручив ему выяснить происхождение радиоактивных отходов, установить изготовителя ядерного оружия и положить конец этой деятельности. — Любыми средствами. — Любыми средствами, согласен. Я предложил кандидатуру полковника Карлсона лишь потому, что эти страны находятся в зоне НАТО. Если бы речь шла о зоне Варшавского Договора, я попросил бы вас назначить руководителя операции. — Справедливо, — согласился Бородин. Никто и не подумал вернуть генерала да Коста. — Однако, — вставил Швабрин, — нам бы тоже хотелось принять участие в операции. Карлсон улыбнулся. Занятный денек. Он не только оказался лицом к лицу с одним из своих противников из КГБ, ему еще придется работать с ними рука об руку. Ибо Мак — Интайр не мог отвергнуть советского предложения. Работа с агентами КГБ будет для него в новинку. Такое случалось только с Фрэнком Мэттьюсом, и то лишь раз и без его, Карлсона, ведома. Ну что же! Пусть Фрэнки продолжит начатое знакомство. Для Карлсона все было ясно: сам он будет руководить операцией из своего кабинета, а действовать предоставит Фрэнки Мэттьюсу. — Я сегодня же назову вам имя человека, которого я хотел бы включить в операцию, — сказал Бородин. — О'кей! — отозвался Мак — Интайр, — но чтобы ускорить дело, и раз нам нужно проверить лишь две станции, мы могли бы поделить работу на предварительном этапе. — Хорошая мысль. — Что вы выбираете? Великобританию или Францию? В какой из двух стран ваша разведка лучше себя чувствует? — Во Франции, — улыбнулся Швабрин. — Там лучше кормят.ГЛАВА 3
— Должно быть, здесь, — прошептал Фрэнки Мэттьюс. За рулем «форда — зодиак», взятого напрокат в агентстве Герца сразу же после приземления в аэропорту Лондона, он пересек Харуэл, где находилась атомная станция, которой ему было приказано заниматься. Он увидел станцию, хорошо охранявшуюся, окруженную высокими стенами с редкими зарешеченными окошками. В Вашингтоне полковник Карлсон сказал ему: «Ресторан „Герб Беркшира“, при выезде из Харуэла, если ехать со стороны Лондона. Там вы спросите Джона Холли». Кажется, ему был нужен именно этот дом, стоящий в некотором отдалении. Да, на его фасаде висела большая вывеска «Герб Беркшира». Но странно: из трубы не шел дым, ставни были закрыты, а дверь завешана черной тканью. Перед дверью разговаривали четверо мужчин. Он остановился и вышел из машины. — Эй! — позвал он. — Мне посоветовали пообедать здесь. Это ведь ресторан Джона Холли, не так ли? Он, говорят, великолепно готовит. Один из мужчин, уже в возрасте, небрежно одетый и плохо выбритый, повернулся к нему. — Отготовился старина Джон, — прошамкал он беззубым ртом. — Что вы хотите сказать? — Только то, что покойнику еще никогда не удавалось приготовить баранью ногу с мятой. — Холли умер? — Такое, знаете ли, случается, мистер. Начиная подобное расследование, следует быть готовым ко всему, тем более что Джон Холли был его информатором в Харуэле, так что Фрэнки непроизвольно подумал о насильственной смерти хозяина ресторана. Он спросил об этом. — Он умер, потому что все там будем, — ответил ему старик. — Он, может быть, пожил бы еще, если бы берег свое сердце и печень. Вчера ночью, когда он собирался ложиться спать, с ним случился приступ. Да примет Господь его душу! — Аминь! — заключил Мэт. Значит, естественная смерть. Это ему больше нравилось. Джон Холли был одним из шестисот или семисот человек, рассеянных по всему свету, которых полковник Карлсон использовал в своей работе, иногда с большими перерывами. Выполняли они второстепенные задания, но им можно было доверять. Единственное, чем Холли мог ему помочь, — сообщить о значительных событиях на атомной станции, об изменениях в персонале, о приезжих и тому подобное. Для него это было сравнительно нетрудно благодаря репутации хорошего кулинара. Все лица, занимавшие на станции важные посты, достаточно регулярно приходили в ресторан Холли обедать. А некоторые инженеры просиживали здесь субботние вечера, чтобы напиться и забыть о том, в какой глуши оказались. Естественная смерть тайного сотрудника несколько успокоила Фрэнки, но задачу осложнила. Его собеседник сказал, что жена, теперь уже вдова Холли, разумеется, откроет ресторан после похорон. А пока он может порекомендовать приезжему другое заведение, где кухня не хуже. Но Мэттьюс беспокоился не о еде. Он поехал в Оксфорд, находившийся в пятнадцати километрах от станции, где решил обосноваться. Устроившись в отеле, он разработал план действий. У него был лишь один путь, чтобы достать образцы: войти в контакт с работником станции — инженером или старшим техником. С этими отходами нельзя обращаться как с мукой. Нужны особые предосторожности, специальная одежда, целая система мер радиационной защиты. Фрэнки рассчитывал, что Джон Холли поможет ему завести на станции нужные знакомства. Теперь ему придется самому искать помощника. Адская работа, которой хоть раз приходилось заниматься всем секретным агентам: составлять списки, наводить справки о каждом, выискивать слабые места — долги, женщины, азартная игра, наркотики, — позволяющие оказывать на человека давление, делать его податливым. Но, и это самое главное, такая работа займет много времени и, может быть, не даст нужного результата. А полковник Карлсон особо настаивал на необходимости действовать быстро. Вскоре после конференции в Вене Карлсон вызвал Фрэнки Мэттьюса в свой вашингтонский кабинет, ввел его в курс дела и поручил ему проведение этой операции, предупредив, что работать придется вместе с русскими, и уверил в том, что он может рассчитывать на любую необходимую поддержку. Фрэнки Мэттьюс был любимым агентом Карлсона. Они познакомились и оценили друг друга еще когда носили форму. Фрэнки едва успел получить диплом инженера, когда его взяли в армию. Демобилизовавшись, он немного растерялся в слишком спокойном, на его взгляд, мире и принял предложение полковника Карлсона поработать в спецслужбе. Ему было тридцать лет, он был высок, худощав, атлетического сложения, его черные, коротко подстриженные волосы кое — где тронула седина, женщины находили интересным его лицо — глаза, изменявшие цвет с зеленого на голубой, выступающие скулы — наследство предков, индейцев племени гуронов, энергичный подбородок и слегка искривленные зубы. Он начал скучную работу с поисков имен и фамилий в телефонном справочнике. На третий день, видя, что нет никакого прогресса, он сказал себе, что ресторан Холли, наверное, вновь открылся и он мог бы встретиться с вдовой. Стоило попытаться. Вдруг Джон Холли держал жену, хотя бы частично, в курсе своей деятельности. Возможно, у него остались записи, которые могли бы пригодиться ему, Фрэнки. Он сел в машину и отправился ужинать в «Герб Беркшира». Ресторан действительно открылся, но атмосфера в нем была подавленной. Служащие ходили грустные, меню предлагалось скверное, а немногочисленные клиенты с мрачным видом ковырялись в своих тарелках. Хозяйки, как сообщил ему метрдотель, не было. Она, разумеется, собиралась продолжать дело и оставить на месте всех работников, но после похорон мужа решила несколько дней отдохнуть и попутешествовать, чтобы развеяться. Фрэнки Мэттьюс не стал там задерживаться и вскоре после девяти часов вернулся в свой отель в Оксфорд. — Вам звонили из Штатов, — сообщил ему портье. — Ничего не передавали, только сказали, что будут звонить каждый час, пока не дозвонятся до вас. — Спасибо, — сказал Мэт. — Следующий звонок переведите в мой номер. Ровно в десять телефон зазвонил. Как он и предполагал, звонил полковник Карлсон. Он явно был недоволен и тотчас перешел к делу: — Можете вы мне сказать, чем вы занимаетесь, Мэт? — Вы имеете в виду сейчас? — Я имею в виду вообще. Может, вы перепутали приказ? Я послал вас в Великобританию не отдыхать, а заниматься чертовски важным делом. Я особо подчеркнул, что действовать надо быстро, потому что это только начало. А от вас нет никаких известий, черт возьми! Вы полагаете, Мэт, что я долго буду терпеть, как другие насмехаются надо мной? — Какие другие, господин полковник? — Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Предварительные операции были поделены поровну: мы достаем образцы радиоактивных отходов в Харуэле, в Великобритании, а русские — в «Фениксе» во Франции. Так вот! Советский агент, посланный во Францию, уже давно получил образцы и отправил их в Москву на анализ. Этот мерзкий тип, Швабрин, прислал нам часть, чтобы мы тоже смогли провести анализ. И он издевался надо мной, интересуясь, когда, по моему мнению, мы пришлем им наши образцы. — А! И что показали анализы? — Ангольский снаряд сделан не из французских отходов. Но это не главное, черт возьми! Едва вылезшие из варварства русские утерли нам нос, опередили нас, хотя мы имеем лучшую в мире организацию. — Я бы не стал утверждать, господин полковник, что организация, в которой приходится выходить на связь с покойниками, является лучшей в мире. — А? Что? Что вы сказали? Что вы тут говорите о покойниках? — Агент, которого вы мне дали, господин полковник, Джон Холли, умер, не дождавшись меня. — Умер? Вы хотите сказать: уничтожен? — Да, уничтожен, если хотите. Но не волнуйтесь, не противником. Скорее злоупотреблением виски, разрушившим его печень и испортившим ему кровь настолько, что с ним случился приступ. Он похоронен здесь, в Харуэле, если вас это интересует. Так что я не могу рассчитывать на его помощь. — Да… понимаю… но все равно, русский уже закончил, а вы еще не начинали. Это недопустимо, Мэт. — Возможно, он работал не с лучшей в мире организацией, а с живыми помощниками. Вот что я думаю, господин полковник: коль скоро стало ясно, что отходы идут не из Франции, а ваша встреча в Вене доказала, что исходить они могут только из Франции или Великобритании, значит, они идут именно отсюда. Мы могли бы обойтись без анализа и сразу же перейти к делу. — Вы шутите? Мы можем действовать только наверняка. Кто вам сказал, что отходы не могут идти из Китая или еще черт знает откуда, из того же СССР? — Они, кажется, дали вам слово? — Слово ничего не стоит, его легко дать. Нет, Мэт, прежде чем предпринять что — либо, надо быть уверенным в том, что используются отходы именно со станции в Харуэле. А чтобы убедиться в этом, нам нужны образцы. Мне нужны образцы, Мэт, и немедленно. Я не желаю выслушивать хихиканье этого несносного Швабрина. Немедленно, слышите? Иначе я рискую потерять лицо, а вы — работу. Полковник резко бросил трубку. Фрэнки Мэттьюс, как громом пораженный, уставился на телефон, когда тот вновь зазвонил. Очевидно, Карлсон еще не полностью исчерпал запас ругательств и угроз. — Да! — ответил Мэт. Звонил портье. — Мистер, с вами хочет поговорить какой — то господин. Он ждет вас в баре, — сказал он. Кто это мог быть? Кто кроме Карлсона знал, что он остановился в этом отеле? Возможно, обычный коммивояжер. Их полно, и все один изобретательней другого. Находят имена и адреса в телефонном справочнике и заявляются предлагать вам мелкие партии швейцарских часов, энциклопедии и тому подобное. Но поскольку делать ему все равно было нечего, а кроме того, после разговора с Карлсоном Мэту захотелось выпить стаканчик, он спустился в бар. Бар был слабо освещен и почти пуст. Там сидел бармен, углубившийся в чтение газеты, посвященной скачкам, два старика, дремавшие над полупустыми стаканами, и молодой мужчина, расположившийся за столиком, стоявшим в отдалении. Увидев вошедшего Мэттьюса, он поднялся и шагнул ему навстречу. — Вы — Фрэнк Мэттьюс? Он был примерно одного возраста с Мэтом, такой же высокий, атлетического сложения, с аккуратно подстриженными темно — русыми волосами, ровными зубами. Черты лица правильные. Располагающая улыбка. Мэт невольно почувствовал к нему симпатию. — Да, я — Мэттьюс, — ответил он. — Очень рад, — произнес незнакомец, протягивая ему руку. — Я представляю уже известную вам фирму «Красный бриллиант» из Луанды. — Да, действительно, — ответил Мэт. Так могли говорить только люди, участвующие в операции. Луанда — столица Анголы, а «Красный бриллиант» — кодовое название операции. — Выпьем виски? — предложил незнакомец. Фрэнк кивнул. Тот подошел к стойке, взял два стакана, и они сели за столик. Из проигрывателя слышалась тихая музыка, благодаря чему они могли спокойно поговорить, не опасаясь, что их услышат. — Меня зовут Федор Ноздрев, — сказал молодой человек. — Это ваше настоящее имя? — поинтересовался Мэттьюс. — Нет. Но я так часто менял имена, что настоящего уже не помню. Сейчас меня зовут так. Я приехал поступить в ваше распоряжение. — Хорошо. Откуда вы приехали? — Из Франции, разумеется. — А! Значит, это вы достали образцы с «Феникса»? — Да, образцы для «Красного бриллианта». Поскольку я закончил свою работу, согласно приказу прибыл к вам. Этот парень все больше нравился Мэту. Он подумал, что с ним было бы приятно работать. Первое впечатление редко обманывало его. — Вы там быстро и хорошо поработали, — сказал он. — Поздравляю. — Не стоит и говорить об этом. Работа для начинающего. Я уверен, что вы управились бы еще быстрее. Фрэнк мысленно спросил себя, не насмехается ли над ним русский. Кажется, нет, он сказал это искренне. Кроме того, разве Карлсон не говорил ему, что у них во Франции прекрасная организация. Тогда все, надо полагать, действительно просто. — Нет! У меня не заладилось. Нужно еще время, чтобы достать образцы. Федор принес еще два стакана. — Послушайте, Мэттьюс, — сказал он, вернувшись. — У меня приказ поступить в ваше распоряжение. Но, направляясь сюда, я думал, что здесь тоже все закончено и мы, не задерживаясь, уедем. Если я хорошо понял, придется подождать еще несколько дней. Вы хотите, чтобы я остановился в этом отеле или в другом? — Останавливайтесь здесь. У вас есть машина? — Да. Я взял напрокат по приезде в Лондон. — Вы будете мне помогать. Мой агент должен был свести меня с работниками станции, но он умер как раз перед моим приездом. Мне пришлось начинать все сначала. — Понимаю. Такой рутиной приходится заниматься всем: составлять списки, изучать личную жизнь. Многих вам осталось обработать? — Еще восьмерых. Вдвоем мы закончим быстрее. — Вы — шеф, Мэттьюс. Если хотите, я займусь этим. Они продолжали дружески болтать, осушая стаканы, потом русский записался в регистрационную книгу и они решили встретиться утром, за завтраком, и выработать план действий. Они понравились друг другу и были уверены, что сработаются. Мэт не стал расспрашивать Федора о его успехе во Франции, а тот с самого начала дал понять, что будет уважать венское соглашение, то есть он признавал за американцами право на руководство операцией. Но на следующий день, за завтраком, произошло изменением в программе. Из — за Федора. — Послушайте, Мэттьюс, — сказал он, когда они уселись перед яичницей с беконом. — Я долго думал над вашими словами. Я не отказываюсь от работы, но она может отнять у нас черт знает сколько времени. Заметьте, что мне — то все равно, руководите вы, вам и писать рапорт начальству. Но что касается дела, между нами говоря, его можно сделать лучше. — Лучше, чем что? — Лучше, чем изучать личную жизнь сотрудников, отыскивая в ней уязвимые места. Действуя так, мы достигнем результата, согласен. Но если бы мы добились того же быстрее и не утомляясь, разве это не было бы лучше? — Что же вы предлагаете? — Я, Мэттьюс, предлагаю следующее: предоставьте мне свободу действий на сорок восемь часов, и за этот срок я принесу вам образцы радиоактивных отходов с атомной станции Харуэл. Мэттьюс подскочил от удивления, и его глаза стали зелеными. — Послушайте, Фредор… Фредо… Я никак не могу выговорить ваше имя. — Федор. — Хорошо, слушайте. Я много лет занимаюсь этим делом, и меня не случайно выбрали для участия в этой операции. Вы мне симпатичны, но не стоит этим злоупотреблять. Я тут провел немало времени и пока еще не выполнил задания. А вы, вы приезжаете и уверяете, будто можете все сделать в сорок восемь часов. Это реальная жизнь, Фредро… Фердор… а не шпионский роман. — Не надо сердиться, Мэттьюс. Судя по тому, что я знаю, мы находимся в самом начале пути. Нам еще долго придется работать вместе, и я не забыл, что старший здесь — вы. Вы мне тоже симпатичны, и именно потому я делаю мое предложение. — Какое предложение? — Я уже сказал: дайте мне свободу действий на сорок восемь часов, и я принесу вам образцы. — А чем буду заниматься я? — Ждать образцов. — Как вы собираетесь действовать? — Мне бы не хотелось об этом говорить. — И вы управитесь за сорок восемь часов? — Да, Мэттьюс. Я в этом настолько уверен, что готов побиться с вами об заклад. — На что? — Если через сорок восемь часов я принесу вам образцы, вы устроите мне вылазку в Лондон: ресторан, ночные кабаре, девочки — все за ваш счет. — А если не принесете? — Называйте ваши условия. — Хорошо! Если вы их не принесете, я буду вправе заявить, что вы затянули выполнение предварительных операций, занимаясь собственными ненужными инициативами, и потребую вас заменить вследствие вашей некомпетентности. — Нет, только не это, Мэттьюс. Мне так приятно хоть немного побыть на Западе. Давайте договоримся, что в случае неудачи вылазку в Лондон оплачу я, в том числе и расходы на самую красивую женщину, которую вы захотите. А потом я буду день и ночь изучать личную жизнь сотрудников станции. — Ладно! Согласен, но только сорок восемь часов и ни часу больше.* * *
Фрэнк, наевшийся и довольный, потянулся в своем кресле. Ужин подходил к концу. Грандиозный ужин в «Савое», в Лондоне. За его счет, правда, но все равно грандиозный. Его отношения с Федором становились все лучше. Он подумал, что тот, выиграв пари, мог бы заказать в качестве закуски хотя бы полфунта черной икры. Хотя полковник Карлсон будет визжать, когда получит счет. — Что? Икры? — удивился Федор. — Мы оставляем ее для западных снобов — капиталистов. Мы едим рыбий жир — вкус тот же, зато дешевле. Он заказал гусиной печенки. Дальше все шло во французском стиле. Еще до того, как подали сыр, Мэт почувствовал, что немного опьянел. Но он был счастлив. Федор сдержал слово. Через сорок восемь часов после их беседыза завтраком он передал Мэту образцы радиоактивных отходов с атомной станции в Харуэле: два запечатанных свинцом цилиндра, размером примерно с бутылку от кока — колы. В отходах всегда присутствовали стабильные и нестабильные элементы, которые следовало держать подальше друг от друга, иначе мог произойти атомный взрыв. Цилиндры были отправлены Карлсону, и результаты спектроскопического анализа не заставили себя ждать: да, ангольские снаряды были начинены зарядами, сделанными из радиоактивных отходов Харуэла. Карлсон, почувствовав себя уверенным и защищенным от иронии Швабрина, соблаговолил заявить, что доволен. Теперь нужно было продолжать расследование. Во время ужина в «Савое» Мэт, слегка захмелевший, но довольный и благодушный, сказал: — Послушайте, Фредмо… Фредро… О! Я никогда не смогу правильно выговаривать ваше имя… нам придется работать вместе, и я чувствую, что мы поладим. Так вот, я хотел спросить… но сначала уладим вопрос с именем. Его совершенно невозможно произносить, тем более что это псевдоним. Ты не возражаешь, если я буду звать тебя просто Фрэд? — Ничуть, старина. А как зовут тебя? Фрэнк? Как тебя называют девушки? — Обычно «дорогой», но тебе это не подойдет. Однажды я работал с… вернее, против одного твоего коллеги из КГБ. Вот он говорил обо мне просто: «этот подонок». Называй меня Фрэнки. — Хорошо, Фрэнки. Но перед тем, как разобраться с именами, ты хотел у меня что — то спросить. — Да. Слушай, Фрэд, очень мило, что ты раздобыл мне образцы, но, между нами, как тебе это удалось? — Ты же знаешь, Фрэнки, что о таких вещах не рассказывают. — Знаю. Но представь себе, что тебя отзовут домой или с тобой случится несчастье, а мой старик захочет узнать, как я это сделал. Представляешь, как я буду выглядеть? Федор расхохотался. После великолепного ужина он был в отличном настроении. А вечер за счет Мэта только начинался. — Ну ладно, Фрэнки, я расскажу тебе. Но только тебе! А пока сдержи свои обещания до конца. После ужина — ночные кабаре и «телки» за твой счет. — Раз обещал — сдержу. — Ну ладно, смотри! Мэттьюс нагнулся и повернулся назад. С того места, где они сидели, был виден бар «Савоя» от входа до коридора, ведущего в обеденный зал. Фрэд все время смотрел туда, тогда как Фрэнк сидел к бару спиной. — Там, — сказал русский, — есть куколка, на которую я уже давно смотрю. Он объяснил, какую женщину он имел в виду. — Хорошо, Фрэд, я сделаю это. Но скажи мне, как ты раздобыл образцы. — Сначала представь меня девочке. — Представь, представь… Я сам ее не знаю. Погоди, спрошу у метрдотеля. Он подозвал метрдотеля, показал на красавицу — предмет интереса Фрэда. — Вы знаете, кто она? — спросил он. Метрдотель смутился, но как хорошо воспитанный человек быстро вернул себе самообладание. — Да, мистер. Могу сказать, что я знаю эту даму. — Тогда скажи мне. — Эта особа — родственница Ее Величества королевы, мистер. Мэттьюс разразился ужасным ругательством, к счастью покрытым взрывом хохота Федора. — Вот она, великая Америка! — воскликнул он. — Вы даже не умеете отличить английскую знать и, — добавил он после краткой паузы, — не знаете, что у нас есть свои люди на всех атомных станциях мира. Я просто запросил образцы у своего агента. Он на минуту задумался, держа в руке бокал с шампанским, и, глядя в сторону бара, сказал, наконец: — Ну, неважно. Представь себе, какое чудо… Я, Петр Крожнев… — А я думал, что твоя фамилия Дягилев, Федор… не помню, как дальше. — Меня зовут Фрэд, Фрэнки… Но какое чудо для меня, родившегося стыдно сказать где… представляешь? Английская принцесса!..ГЛАВА 4
— Пойдем завтракать, — предложил Фрэнки Мэттьюс. На своей машине, взятом напрокат «зодиаке», они подъехали к ресторану «Герб Беркшира», казалось вновь вернувшему после смерти Джона Холли своих лучших клиентов. На площадке перед рестораном стояло несколько машин, среди них даже огромный десятитонный красно — белый грузовик, выглядевший совершенно новым. Они вышли из «зодиака», разглядывая машину. — Похож на английский «форд», — сказал Мэт. — Английский «форд» серии Д, — уточнил Фрэд. — Думаю, я мог бы сразу завести его. Парни из КГБ действительно хорошо подготовлены. Но его, Мэта, это не особенно беспокоило. Утром он звонил полковнику Карлсону, чтобы сказать ему примерно следующее: «Дело с образцами закончено. Теперь я пойду по цепочке, чтобы установить, кто ворует отходы и кто превращает их в атомные бомбы. Если бы вы смогли получить для меня официальную информацию от англичан о том, как эвакуируют отходы, это бы упростило мою задачу и ускорило бы дело». Полковник Карлсон отреагировал на эту просьбу довольно резко: — Попросить англичан? Вы с ума сошли? Они не должны знать даже о том, что вы этим делом интересуетесь. Ведь используют их отходы. Кто вам сказал, что они ни в чем не замешаны? Даже если нет, стоит им хоть немного узнать о нашем расследовании, они поспешат все замять из страха перед публичной оглаской. Ничего не поделаешь, Мэт, просить англичан о чем бы то ни было невозможно. Фрэнки Мэттьюс сообщил об этом решении Фрэду. Тот только пожал плечами — не он же руководил операцией. Тогда Мэт решил встретиться с вдовой Джона Холли. Надо было выяснить, не оставил ли Джон Холли каких — либо бумаг, которые они могли бы использовать. Он сказал об этом Фрэду. Его дружеские чувства к русскому окрепли, особенно после истории с образцами. Фрэд оказался настолько деликатным человеком, что передал их ему, а не отправил в КГБ, хотя мог бы это сделать. Так что лавры достались Мэту. Они зашли в ресторан, весьма оживленный в тот день. Однако большинство посетителей, пообедав, уже расходились. Коллеги сделали заказ. Хозяйку звали Сильвией. Это была очень милая женщина лет сорока, довольно высокого роста, с красивыми мягкими темными глазами. За одним из столиков сидели две шумные пары, выделявшиеся своим поведением среди остальных, весьма степенных посетителей. Девушки, кстати довольно привлекательные, много пили и смеялись, благосклонно принимая плоские шутки своих спутников. — Скажи, котик, я получу меховое манто? — спросила одна из них полного мужчину, ласково гладя его по спине и с нежностью заглядывая ему в глаза. — Если будешь умницей. — А что нужно сделать, чтобы быть умницей? — Ты это прекрасно знаешь, детка, — воскликнул толстяк и разразился утробным смехом. Мэт и Фрэд по профессиональной привычке продолжали разглядывать компанию. Толстяк, кажется, принадлежал к той категории людей, которые не понимают нетактичности своего поведения в общественных местах и все оправдывают примитивной формулой: «Я плачу». Это был человек ростом примерно метр восемьдесят, но выглядевший ниже из — за своей полноты, с редкими волосами, похотливым взглядом и огромными руками, сплошь покрытыми татуировкой. Судя по одежде, он был шофером грузовика, стоявшего возле «Герба Беркшира». Его приятель был ниже ростом и менее заметен. По его внешнему виду было трудно догадаться о роде его занятий. Они еще какое — то время побалагурили, затем толстый шофер шумно потребовал счет, и они наконец ушли. А наши друзья спокойно закончили свой завтрак. Однако целью их прихода было знакомство с Сильвией Холли. Они хотели прозондировать, не держал ли покойный муж ее в курсе своей деятельности. Уход шумной компании стал прекрасным поводом для начала беседы. — Они ведут себя довольно вызывающе, вы не находите? — обратился Мэт к хозяйке. — О! Знаете, они не такие плохие, как кажутся. Я их знаю. Вернее, я знаю только мужчин. Джошуа всегда такой, когда приходит его неделя. — Кто это Джошуа? — Высокий. Джошуа Парнел. Вы не видели его имени на грузовике, стоявшем перед рестораном? — Нет, мы не обратили внимания. Кажется, они не понравились некоторым посетителям. — Многие знают их, и шумят они только иногда. Они вас побеспокоили? — Ничуть. Просто нам показалось, что они не вписываются в обстановку. Они местные? — Да. Джошуа родился в Харуэле, а второй, его приятель, работает охранником на станции. — На атомной? — Разумеется. Она здесь единственная. Вы в первый раз в нашем ресторане? — Да, но, естественно, не в последний. Здесь великолепно, все очень мило, а вы — очаровательны. Поскольку мы живем в Оксфорде, мы, несомненно, будем часто приезжать к вам. Правда, Фрэд? — Полностью согласен с тобой. — Мне очень приятно. — Но скажите, миссис, — вернулся Фрэнк к интересовавшей его теме, — вы говорили нечто странное об этих людях: что приходит их неделя или что — то в этом духе. — О! Все очень просто, но вы, разумеется, не могли этого знать. У Джошуа Парнела было небольшое дело по перевозке грузов, очень скромное. Но он унаследовал хороший участок, который оказался как раз посередине площадки, выбранной инженерами под строительство станции. Он заставил себя упрашивать, но в конце концов продал землю за приличную сумму. А так как он хитрец, хотя этого не скажешь по его внешности, он выторговал себе еще контракт со станцией на грузовые перевозки. Они согласились, и его дела пошли в гору. Это он вывозит со станции эвакуируемые отходы. Примерно раз в два месяца, целую неделю. В эту неделю он не занимается ничем другим. Потому я сказала, что пришла его неделя. А раз ему, как он сам говорит, хорошо платят, он позволяет себе небольшой кутеж. — Со своим приятелем. — Да, он охранник станции и всю неделю должен сопровождать грузовик, не знаю точно зачем. — Наверное, чтобы объяснять, куда везти отходы? — Нет, это известно. К морю. Там их грузят на корабль и сбрасывают в воду где — нибудь в Атлантическом океане. Фрэнки Мэттьюсу стало ясно, что следует оставить пока Сильвию и заняться этими двумя парнями. Фрэд уловил ход его мысли и вступил в разговор, напомнив, что они совсем забыли о времени в этом уютном ресторане. Они еще немного поболтали с хозяйкой, пообещали заехать в самое ближайшее время и ушли. — Странная страна, — заметил Фрэд, когда они сели в свою машину, — радиоактивные отходы вывозит частная компания, и все знают, как это происходит. — Да, англичане должны радоваться, что ирландские партизаны воюют обычным оружием, и лишь один охранник сопровождает радиоактивные отходы. У нас этим занимается армия и каждый конвой охраняется лучше, чем все золото Форт Нокса, — сказал Мэт. — У вас то же самое, да? — У нас стало меньше проблем после того, как мы нашли способ витрифицировать отходы. — Хорошо. Может быть, мы что — нибудь узнаем, наблюдая за грузовиком. Его будет нетрудно обнаружить: красно — белый «форд» серии Д Джошуа Парнела. Судя по тому, что сказала Сильвия, неделя эвакуации отходов начинается сегодня или завтра. — Ты хочешь проследить за ними? — Естественно. Хочу узнать, где они будут грузить эту дрянь. Не думаю, чтобы отходы похищали с борта судна. Это слишком сложно. Скорее всего, это происходит на станции или при перевозке на грузовике. Но мне надо кое — что обдумать и принять некоторые меры. Нам нельзя попусту тратить время, если мы хотим узнать об этом до окончания вывоза отходов. Действовать надо наверняка. — Ты — командир. — Так вот! Пока я буду заниматься разными делами, тебе поручается особое задание. Я хочу, чтобы ты вновь встретился со своим человеком с атомной станции. — Сделаю. — Когда? — Могу сегодня вечером. — Хорошо. Возвращаемся в Оксфорд. Сегодня вечером бери свою машину и езжай к нему. — Что ты хочешь узнать? — Как складируются радиоактивные отходы; когда разделяют расщепляющиеся вещества: уран и плутоний; в какие контейнеры их помещают при эвакуации; возможно ли похитить отходы прямо со станции; какие меры предосторожности принимаются при транспортировке; имеют ли другие водители, кроме Джошуа Парнела, контракты со станцией. Понимаешь? — Понимаю. Ладно! Можешь на меня положиться. Я все узнаю у моего друга и представлю тебе рапорт.* * *
В тот же вечер Фрэд встретился с агентом, предварительно сообщив ему по телефону о своем приезде. Все прошло самым будничным образом. Агент был англичанином лет пятидесяти. Звали его Адриан Ходгсон. Этот талантливый физик имел, как всякий человек, свои слабости. Из — за заговорившего в нем беса он попал в сети разведки, всегда готовой уцепиться за людей, совершающих такого рода ошибки. Жил он в типичном британском коттедже недалеко от Харуэла. Фрэд не разделял мнения, что в разведке каждый жест следует сопровождать серией мелких подстраховок. Часто можно вести себя самым естественным образом. По приезде в коттедж он застал Ходгсона в домашних тапочках, расположившимся в гостиной. Покуривая трубку, он смотрел телевизор вместе с женой и дочерью, судя по возрасту, еще ходившей в школу. У его жены был сварливый вид, что, возможно, объясняло, почему Ходгсон искал развлечений на стороне. Однако в нем нельзя было заподозрить ни донжуана, ни шпиона. Обычный английский служащий. Он представил Фрэда как коллегу по работе и попросил, чтобы их оставили одних. Жена и дочь ушли с недовольным видом. Он оставил телевизор включенным, чтобы заглушить их голоса, и принес темного пива — единственное, которое он пил. По телевизору шел шумный детективный фильм. — Какое количество радиоактивных отходов вывозится со станции? — спросил Фрэд, когда они уселись. — Несколько тонн каждые два месяца, — сказал Ходгсон. — Сколько атомных мини — бомб можно сделать из этого количества? — Я думаю, опытный специалист, разумеется, если он ограничится небольшими бомбами, может без труда сделать сотню. А почему вы меня спрашиваете? Я уже раз передал вам образцы. Что происходит? — Не задавайте вопросов, Ходгсон. Разве я спрашиваю вас, начали ли вы возмещать те восемнадцать тысяч фунтов, что мы дали, чтобы вы могли спасти свою репутацию? Лучше объясните мне, какие предосторожности принимаются для транспортировки радиоактивных отходов. — Хорошо! Это довольно просто. Простите, но чтобы вы поняли, мне придется прочитать вам маленькую лекцию. — Ничего, начинайте. — Так вот. Наряду с выполнением общих правил по перевозке опасных веществ, мы должны исключить опасность радиоактивного излучения и заражения. Вещества могут перевозиться только в надежной упаковке, обеспечивающей их сохранность, исключающей распространение радиации, защищающей от вторичных повреждений при транспортировке, как то: удары, коррозия, пожар. Упаковка должна отвечать различным требованиям в зависимости от физического состояния, активности, токсичности перевозимых веществ. Упаковка подразделяется в зависимости от опасности, представляемой ее содержимым, на две категории. К категории А относятся уран 233 и 235, а к категории Б — плутоний 233 и 241. Именно эти радиоактивные вещества содержатся в наших отходах. Я понятно объясняю? — Да, профессор. Поэтому вы дали мне два цилиндра с образцами? Один, помеченный желтым, другой — белым?[21] Продолжайте. — Б, желтые, должны быть закрыты более надежно, чем А. По отдельности упаковки не представляют никакой опасности. Подсчитано, что в девяноста пяти процентах случаев перевозка радиоактивных отходов менее опасна, чем перевозка бензина. Опасность заключается в соприкосновении упаковок А и Б. Теоретически сильный источник тепла, скажем взрыв атомной или водородной бомбы, мог бы вызвать цепную реакцию. Это была бы настоящая катастрофа. Но риск уменьшен тем, что упаковки А и Б перевозятся всегда раздельно и сбрасываются в море в тысячах километров друг от друга. — Хорошо. Как выглядят упаковки Харуэльской станции? — Бронированные цилиндры, разумеется помеченные желтым и белым, размером… ну, я бы сказал, с двадцатилитровые бидоны из — под масла. Весят они ровно пятьдесят кило, ни грамма меньше или больше. — Возможно ли похитить отходы с территории станции? — Вы хотите сказать, до того как их упакуют? — Да. — Нет. Это практически невозможно. Или в минимальных количествах, как сделал я, когда брал образцы. — А упаковки? — Невозможно. Их заполняют непосредственно перед отправлением, пересчитывают, взвешивают. Они остаются на станции только час или два. — Когда вы вывозите отходы? — Раз в два месяца. Как раз в эти дни уходят машины. — Куда вы их вывозите? — В маленький порт в Бриджуотерском заливе — Бернгейм — он — Си. Там их грузят на судно, которое доставляет их в глубоководные районы, где А и Б, транспортируемые всегда раздельно, сбрасываются в море в тысячах километрах друг от друга. — А на чем везут отходы от станции до порта? — На грузовиках, как во всех странах. — Как вы контролируете загрузку? — Простым, но очень эффективным способом. Перед выездом грузовик взвешивают пустым, потом с цилиндрами, которые уже пересчитаны, а по прибытии цилиндры пересчитывают заново и заново же взвешивают грузовик с грузом и без. — Транспортировку осуществляют армейские грузовики? — Нет, армии нечего делать на атомных станциях. Шофер — частник, с которым у нас уже несколько лет назад был подписан контракт. Каждые два месяца он совершает от шести до десяти ездок. — У вас никогда не было с ним неприятностей? — Нет, никогда. Но что вы все — таки хотите узнать? Если бы я знал, то мог бы дать вам более точные сведения. — Вы очень хорошо отвечаете. Позвольте мне задавать вопросы. Вы, кажется, сказали, что каждый цилиндр весит пятьдесят килограммов? — Ровно пятьдесят. И еще около двадцати килограммов весит сам бронецилиндр. — Сколько цилиндров вывозят за одну ездку? — Это зависит от грузовика. Обычно бывают десятитонные. Значит, двести цилиндров. — Осуществляется ли специальный контроль во время перевозки? — Нет. А зачем? Достаточно контроля на выезде и по прибытии. С грузовиком ездит один охранник со станции. — Вы его знаете? — Кого? Охранника? — Да. — Знаю. Его зовут Артур Гувер. — Когда происходит загрузка машины? — Ближе к полудню. Фрэд не знал, какие еще вопросы задавать своему достойному собеседнику Адриану Ходгсону. Они вместе досмотрели по телевизору фильм, потягивая темное пиво. Потом Фрэд вернулся в Оксфорд. Фрэнки Мэттьюса в отеле не было. Фрэд встретился с ним только на следующий день за завтраком и сообщил ему полученные сведения. — Займемся этим, — решил Мэттьюс.ГЛАВА 5
С места, выбранного ими для наблюдения, они увидели, как большой красно — белый грузовик Джошуа Парнела выехал с территории атомной станции. Тяжелые ворота сразу же закрылись за ним. Они узнали сидевших в кабине: Парнела, одетого в комбинезон цвета хаки, и парня, с которым он пил накануне. Охранник был в полувоенной форме, напоминавшей одежду работников взлетно — посадочной полосы аэродромов. Мэттьюс и Федор Ноздрев ехали на одной машине — на «зодиаке». — Мы незаметно проследим за ними, — решил Фрэнки. Он был убежден, особенно после того, как Фрэд пересказал ему свой разговор с агентом, что если радиоактивные отходы исчезали, то только по дороге от Харуэла до моря. Примерно сто сорок километров. Три часа пути для тяжело груженного грузовика. Они были вынуждены сохранять большую дистанцию, чтобы их не заметили с грузовика. Но, зная место назначения отходов, они не боялись, что потеряют цель. Грузовик, доехав до Чиренчестера по главной дороге, свернул с нее, проехал еще немного на запад, затем повернул на юг по одной из боковых дорог, объехал Бристоль и направился к морю, по — прежнему выбирая боковые, малооживленные дороги, что значительно осложняло наблюдение за ним. Парнел и Гувер остановились только один раз выпить пива и съесть сандвич. На грузовике не было никакого знака, указывающего на опасный характер груза. Видимо, по мнению англичан, этот груз опасности не представлял. Мэттьюс спрашивал себя, был ли в кузове груз А или Б, белый или желтый, уран или плутоний. В порт Бернгейм — он — Си они прибыли вскоре после полудня. Изображая обычных гуляющих, Мэт и Фрэд наблюдали за перегрузкой контейнеров с машины на корабль и взвешиванием грузовика. Все шло спокойно, почти по — семейному. Парнел вновь занял место за рулем с самодовольным видом. На обратном пути грузовик, по — прежнему преследуемый «зодиаком», останавливался дважды. При первой остановке Парнел и Гувер выпили несколько кружек пива в пивной. При второй они плотно поужинали в большом ресторане. Мэт и Фрэд тоже поели там. Затем грузовик вернулся в Харуэл. Не произошло ничего подозрительного. — Завтра начнем все сначала, — заявил Фрэнки Мэттьюс, — но мы возьмем две машины и займемся больше грузовиком, чем его пассажирами. На следующий день, около одиннадцати часов, они вновь увидели, как грузовик Парнела, в котором находились контейнеры, выехал с атомной станции. Начали слежку, сменяясь. Одна машина отставала, другая обгоняла грузовик, но вскоре пропускала его вперед (так было меньше риска, что их заметят), не увидев при этом ничего необычного. Около половины первого Парнел и Гувер ненадолго остановились выпить по кружке пива, они также съели по сандвичу и продолжили путь. Фрэд приблизился к грузовику и, пользуясь тем, что по дороге ехали еще несколько машин, решил обогнать его, не привлекая к себе внимания. Проезжая мимо грузовика, он взглянул на кабину и, к своему удивлению, увидел в ней одного Парнела. В Бернгейм — он — Си Мэттьюс и Федор Ноздрев вновь наблюдали за взвешиванием грузовика и перегрузкой цилиндров на корабль. — Сосчитай их получше, — приказал Мэт. Когда груз полностью перекочевал на борт, он спросил: — Сколько? — Сто восемьдесят два, — ответил Фрэд. — Я насчитал столько же. При весе цилиндра в пятьдесят килограммов это соответствует разрешенному весу. Мы не особенно продвинулись… Ты действительно не заметил ничего необычного по пути от Харуэла до порта? — Нет, только когда я обгонял грузовик, я не видел в кабине Гувера. — Ты в этом уверен? — Уверен!.. Я его не видел… Может, он нагнулся зашнуровать ботинок или еще зачем. Фрэнк Мэттьюс задумался. — У тебя появилась идея? — спросил Фрэд. — Да, что — то промелькнуло, но… Черт возьми! Неделя скоро заканчивается. Осталось завтра и послезавтра. Слушай, Фрэд, мне надо немедленно уехать в Лондон. Хочу кое — что уточнить. Ты остаешься здесь. Проследишь за грузовиком до Харуэла. Согласен? — Согласен. Когда встретимся? — Завтра утром возле станции. Проследим за ними еще раз. И Мэт уехал на своей машине. На следующий день каждый подъехал к станции на своей машине, чтобы проследить за очередной поездкой красно — белого грузовика Парнела. — Ничего не заметил? — спросил Мэт. — Ничего. На обратном пути они выпили пива, потом остановились поужинать. Я тоже там поел. Кстати, мне не понравилось, как кормили. Как ты съездил в Лондон? — Выяснил то, что хотел. Они выезжают. Езжай за ними первый. Они опять поехали за грузовиком, сменяя друг друга. До самого Бернгейм — он — Си не заметили ничего необычного или подозрительного. Они вновь пересчитали цилиндры при разгрузке машины, но Мэттьюс, казалось, не придавал большого значения этой операции. Прежде чем отправиться назад в Харуэл, он подозвал Фрэда к себе. — Переходим к делу, — сказал он. — Действовать надо быстро. Я рассчитываю на то, что все разъяснится. Знаешь, где у «форда» находится крышка топливного бака? — Да. Сбоку, сзади. — Отлично. На обратном пути они остановятся выпить пива. У них нет причин изменять привычке. Мы припаркуемся как можно ближе к их машине. Ты выйдешь и вывинтишь крышку бака. Там есть измерительная шкала, указывающая, сколько остается мазута. А я тем временем положу под колеса эти пластинки. — Что это такое? — Пластинки? Весы последней модели, применяемые полицией для проверки веса грузовиков. Я сразу вернусь в свою машину, чтобы ехать за «фордом», едва он тронется с места. А ты подберешь пластинки и поедешь за мной. Потом Парнел и Гувер, как обычно, зайдут в ресторан поужинать. Мы за ними не пойдем, а припаркуемся поблизости, и ты перейдешь в мою машину. Понял? — Понял. Фрэд вернулся в свой автомобиль, и, когда грузовик двинулся в путь, они последовали за ним. Как и предполагал Мэттьюс, Парнел и Гувер остановились выпить пива, точно так же, как они делали это в предыдущие дни. Едва они зашли в пивную, Мэт и Фрэд бросились к грузовику. Наступавшая темнота облегчала выполнение намеченного плана. Фрэнк с радостью заметил, что Парнел поставил грузовик так, что прежде чем отъехать, ему обязательно пришлось бы подать машину назад. Он без труда подложил четыре пластинки под колеса. При движении назад машина раздавила бы их, а так как они были очень тонкими, шофер ничего бы не заметил. Тем временем Федор отвинтил крышку бака с мазутом. Внутри находилось нечто вроде зонда, погруженного в жидкость и указывающего уровень горючего. Сделав все необходимое, оба вернулись к своим машинам. — Сколько? — спросил Мэт. — Ровно половина бака. Они дождались, когда шофер и охранник выйдут из пивной. Те были несколько возбуждены. Парнел завел мотор и немного подал машину назад. Они увидели, как колеса раздавили плоские весы. Шофер ничего не заметил. Мэт тотчас двинулся вслед за грузовиком, а Фрэд подобрал пластинки. Когда Парнел и Гувер остановились у ресторана, уже наступала ночь. До Харуэла оставалось километров тридцать. Перед рестораном была широкая площадка, на которой стояли другие грузовики. Фрэд и Мэт легко нашли место для парковки недалеко от «форда», и Фрэд перешел в машину Мэта. На коленях Мэта лежал иллюстрированный каталог грузовиков фирмы «Форд». — Ты мне говорил: половина бака? — Да. — Отлично. Вот их точная модель: Д 2324 модель 340. Последняя цифра — расстояние между колесами. Бак на 184 литра. Половина — вес мазута, допустим, 100 литров. Согласен? — Да, вполне, но… — Теперь весы. Смотри внимательно. От давления на пластинках отпечатались цифры. Видишь? — Да. Подожди — ка. На двух 890, а на двух 1390. — Давай сосчитаем: два раза по 890 и два раза по 1390. Всего 4560. — Ты сосчитал быстрее меня. Кажется, все верно. Слушай, Фрэнк, может, ты все — таки объяснишь? — Одну минутку. Сначала закончим наши подсчеты. Я беру каталог и вижу, что у этой модели вес без груза: спереди 2530 килограммов, сзади — 1550. Всего? — 4080, — быстро ответил Фрэд. — Добавим 100 килограммов мазута. Получаем 4180. Что — то не совпадает. Видишь? — Да. Пустой грузовик должен весить меньше 4200 килограммов, а он, если твои весы точны, весит около 4600. Лишних 400 килограммов веса. — У меня точнейшие весы. Мне дали в этом гарантию. Лишних четыреста килограммов. Тебе это ничего не говорит? Например, восемь пятидесятикилограммовых цилиндров? — Черт возьми! Фрэнки, я понимаю, что ты хочешь сказать, но… объясни проще. Так будет лучше. — Вот что мне пришло в голову. Судя по тому, что мы знаем, за каждый период перевозок исчезают примерно пятьдесят цилиндров. Если бы их похищали за один рейс, это было бы заметно. С другой стороны, кражи со станции или с корабля невозможны. Значит, при каждой поездке должны пропадать примерно десять цилиндров. — Но мы не выпускаем грузовик из — под наблюдения. — Это означает, что кражи происходят прямо у нас на глазах, а мы на них не обращаем внимания. Кроме того, мы оставляем грузовик без наблюдения на довольно большое время каждый день. На время ужина. Сегодня мы впервые смотрим за машиной, а не за ее пассажирами. — Думаешь, что — то произойдет? — Уверен. Особенно после того, как ты мне сказал, что во время движения Гувера не было в кабине какое — то время. Да, я уверен, что — то должно произойти. Что — то, что происходило каждый вечер, что ты мог увидеть вчера, если бы остался возле грузовика, пока те парни ужинали, а не пошел бы обжираться по своей несносной привычке. — Ладно, Фрэнки, вчера я был неправ. Но позавчера мы были вместе и ты тоже не отказался от обжорства, как ты это называешь. Давай дальше. — Я подумал о единственно возможном решении, поэтому вчера ездил в Лондон. Там я заявился в центральное представительство фирмы «Форд», где представлены все модели. Я попросил показать мне Д 1314 модель 340, какая у нашего друга Парнела. Машину было легко изучить еще и потому, что на ней не было кузова, только рама. С каждой стороны рамы размещаются по два больших резервуара. Два из них — запасные, их почти никогда не используют. Их легко можно переоборудовать для других целей. Допустим, что в них можно без труда прорезать дверцы. И вот что я предположил: Парнел закладывает в запасные резервуары цилиндры, похожие на те, в которых вывозят радиоактивные отходы, но заполненные песком или чем — нибудь еще. Четыре цилиндра можно запросто уложить в один резервуар. На станции грузовик взвешивают пустым и груженым. По дороге Гувер переходит в кузов, чем объясняется его исчезновение из кабины, открывает люк, проделанный в полу, достает из резервуаров восемь фальшивых цилиндров и заменяет их восемью настоящими. Когда по прибытии грузовик снова взвешивают, получаются те же цифры, что и при выезде со станции. — Великолепно! Ты просто гений, Фрэнки! Я склоняюсь перед тобой. Значит, сейчас в резервуарах грузовика лежат восемь цилиндров, наполненных радиоактивными отходами? — Они должны быть там. Чтобы проверить правильность моих рассуждений, я взял в представительстве фирмы «Форд» весы — пластинки. Кстати, можешь их выбросить. Ими пользуются только один раз. Это очень эффективная система, применяемая полицией для проверки грузовиков, выглядящих слишком тяжело груженными. Если бы запасные резервуары были пусты, грузовик имел бы нормальный вес, указанный в каталоге, то есть на четыреста килограммов меньше. Смотри! В тот момент, когда Фрэнки Мэттьюс заканчивал фразу, подъехал фургончик, вставший рядом с машиной Парнела. Фургончик службы дорожного ремонта с надписью по борту: «Форд». Из него вышли двое мужчин в комбинезонах, спины которых тоже украшало слово «Форд». Они выгрузили из фургончика восемь цилиндров и забросили их в кузов грузовика. — Фальшивые цилиндры на завтра, — шепнул Мэт. Потом они забрались в кузов и, вытащив оттуда восемь цилиндров, убрали их в свой фургончик. — А вот и настоящие, — прокомментировал Фрэнк. Мужчины работали без спешки, совершенно не боясь, что их заметят. Кто мог бы заподозрить, что они занимаются чем — то незаконным? Что может быть естественнее двух механиков «Форда», крутящихся возле грузовика той же фирмы? Они, разумеется, точно так же действовали и в три предыдущих дня. Изобретательность подпольных производителей атомных бомб свидетельствовала и о том, что они были прекрасно организованы. Парнел и Гувер, без сомнения, были лишь двумя звеньями длинной цепи. В их задачу входило незаметно подменять цилиндры во время перевозки, не подвергаясь никакой опасности. А пока они ужинали, другие подготавливали следующий этап. — Грузовик для нас больше не представляет интереса, — заявил Мэттьюс. — Проследим за фургончиком. Оставь свою машину здесь, поедем на моей. Началась новая слежка. Она была очень трудной, потому что фургончик свернул с шоссе на ужасные проселочные дороги. Мэту пришлось вести машину, выключив фары, чтобы не выдать своего присутствия. Он ехал, ориентируясь по огням фургончика, держась от него на значительном расстоянии. Фургончик направлялся на запад, к морю. Он следовал тем же путем, что и грузовик, перевозивший груз в Бернгейм — он — Си. Ехал долго, так же свернул на юг, по — прежнему избегая оживленных магистралей. Фрэд при свете приборной доски несколько раз пытался определить их местонахождение на карте. Это было непросто. Они выехали на полосу дюн. Это означало, что море было рядом. И вдруг произошла идиотская случайность: тяжелый «зодиак» занесло, он увяз в песке и его слабый двигатель заглох. Мэт безуспешно пытался сдвинуть машину с места, но быстро отказался от своей затеи. Вдали пучок света от фар фургончика, казалось, остановился. Но до него было далеко, очень далеко, не меньше километра. — Смотри! — крикнул Мэт. Он указывал рукой на небольшое пятнышко, похожее на холм посередине ровной долины, ясно различимое в светлую ночь. Мэт схватил бинокль, лежавший в отделении для перчаток, и вместе с Фрэдом побежал к холмику, надеясь, что фургончик действительно остановился и что они лучше смогут наблюдать за ним сверху. Они увидели его, когда, задыхаясь, взбежали на пригорок. Машина остановилась на полянке возле строения, похожего на охотничий домик. В бинокль Мэт ясно различал все детали. И он, и Фрэд, у которого бинокля не было, видели, как люди из фургончика сигналят фонарями. Кому? Ответ не заставил себя долго ждать. Сначала послышалось неясное урчание, быстро перешедшее в характерный рокот мотора вертолета, который они не сразу заметили не только потому, что он летел с погашенными бортовыми огнями, но и потому, что искали его высоко в небе, а он шел на бреющем полете. Вертолет замер в нескольких метрах от фургончика, едва не касаясь земли. Его было хорошо видно благодаря фарам фургончика, остававшимся включенными, очевидно, для того, чтобы облегчить людям работу. — Взгляни, — предложил Фрэнк, протягивая Фрэду бинокль. Вертолет был совсем маленьким, окрашенным в зеленый цвет, без каких — либо опознавательных знаков. Из его открытого брюха опустилась толстая сетка с блестящими предметами. Разумеется, новые фальшивые цилиндры. Люди из фургончика забросили их в свою машину, а в сетку положили восемь цилиндров с радиоактивными отходами. Круг замкнулся. Завтра они заберут из грузовика Парнела настоящие цилиндры и заменят их фальшивыми, только что полученными с вертолета. — Что будем делать? — спросил Фрэд. Мэттьюс не ответил. — Если мы поторопимся, то сумеем вернуться к нашей машине и перехватить этих типов из фургончика, — предложил русский. — Нет, — ответил Мэт. — Типы из фургончика, скорее всего, тоже звенья цепи, как Парнел и Гувер. Если мы схватим их, остальные могут насторожиться. Эти люди, как Парнел с Гувером, больше меня не интересуют. Важно узнать, куда вертолет доставит свой груз. — Но ведь мы не можем проследить за ним! — Разумеется, нет. Но завтра они, очевидно, вернутся сюда. — Ты кое о чем забыл, Фрэнк. — О чем? — О том, что нам говорили Сильвия Холли и мой агент со станции. Отходы вывозят в течение недели. Неделя заканчивается завтра, Фрэнки. — Тем более не стоит их тревожить сегодня. Завтра мы должны использовать наш последний шанс. Хорошенько посмотри на вертолет, Фрэд. Он совсем маленький. Машины такого типа могут легко садиться на палубу корабля. Почему он прилетел за грузом на место, расположенное так близко от моря? Не потому ли, что в море его ждут? — Море большое. — Знаю, а берега у него длинные. Но у нас остается шанс, Фрэд. — Так что же мы будем делать? — Пропустим фургончик и вытащим из песка мою колымагу, а потом вернемся в Оксфорд. Мне нужно там кое — что сделать, и я не хочу потерять наш последний шанс. Вертолет втянул внутрь сетку, закрыл люк и, не поднимаясь высоко над дюнами, улетел в сторону моря.ГЛАВА 6
Профессор Родерик Холл был удивлен и отнюдь не обрадован, когда человек, назвавшийся Фрэнком Мэттьюсом, разбудил его среди ночи, утверждая, что крайне нуждается в его помощи. Профессор Холл преподавал историю в университете Оксфорда. Жил он в скромном домике в предместье города. Он производил впечатление человека тихого, чуть рассеянного, что часто бывает с учеными, с головой ушедшего в работу и интересующегося лишь событиями давно минувших лет. Однако во время войны Родерик Холл, тогда еще совсем молодой, жил иной жизнью: острой, опасной и жестокой. Он работал в британской специальной службе, которая в контакте с УСС и ЦРДБ[22] устраивала акты саботажа в Западной Европе. Внимательно приглядевшись в нему, можно было понять, что во время войны Холлу приходилось убивать и, что гораздо важнее, он до сих пор сохранял связи с секретными службами. Его имя занимало достойное место в синем списке ЦРУ, переданном полковнику Карлсону, когда ему поручили координировать поиски источника происхождения ядерного оружия ангольских мятежников, а тот, разумеется, познакомил со списком Мэта. В этом списке фигурировали имена и адреса людей, не состоявших официально в спецслужбах, но, в случае необходимости, с ними можно было войти в контакт. Напротив имени Родерика Холла стояла пометка, означавшая, что у него был радиопередатчик. Фрэнк назвал ему пароль, указанный в синем списке. — Чем могу быть вам полезен? — осведомился профессор Холл. Он был холостяком, жил один в коттедже, который каждое утро убирала приходящая женщина, питался он в городе, так что ему не перед кем было отчитываться по поводу ночного визита Фрэнка. — Я должен, — ответил Мэт, — не теряя ни минуты связаться с моей фирмой в Вашингтоне. — Рация? — Да. Профессор Холл набросил на пижаму халат и направился к шкафу, в глубине которого был хитроумно упрятан мощный радиопередатчик. Он нажал на какую — то кнопку, и раздался щелчок (кнопка служила для развертывания антенны на крыше). Включил передатчик, и тот, урча, стал нагреваться. — У вас есть координаты? Фрэнк указал ему длину волн, на которых работало радио полковника Карлсона, и его позывные. Профессор надел наушники и стал настраивать передатчик. — Кью — А — Эй — Ти сто двадцать три вызывает Джи — Си — Дабл ю семь, — сказал он. Холл подождал и, должно быть, услышал ответ, потому что его взгляд стал внимательным. Но, поскольку не был включен громкоговоритель, ответ услышал он один. — Кью — А — Эй — Ти сто двадцать три, — повторил Холл. Он опять подождал. В Вашингтоне, очевидно, проверяли его личность. — Да, — опять заговорил он. — Ко мне пришел человек, попросивший связаться с вами. Пароль правильный, но лучше подстраховаться. Вы догадываетесь, о ком идет речь? Можете ли вы дать мне его общие данные? Он выслушал ответ и повернулся к Мэту. — Ваш номер в организации? — Девятнадцать — двадцать, — ответил Мэт. — Мэттьюс, девятнадцать — двадцать. Все в порядке, — улыбнулся профессор. Он включил громкоговоритель, и только теперь Мэт понял, что мирный и безобидный профессор истории до этого момента сжимал лежавший в кармане халата пистолет. — Говорит Фрэнки Мэттьюс, — сказал он в микрофон. — Кто на связи? — Бексон, — ответил из громкоговорителя веселый голос. — Хелло, Бексон! Мне срочно нужен полковник. — Он здесь. Подключаю его. Полковник Карлсон мог включиться в радиопереговоры, не выходя из своего кабинета. — Слушаю, — произнес он после короткой паузы. — Господин полковник, — заговорил Мэт. — Я здесь почти закончил, но произошел разрыв в цепочке: вертолет унес груз в море. Оставаясь на суше, место назначения узнать невозможно. Мне нужен корабль со всеми радарными установками. — Понимаю, что вы имеете в виду, Мэт. Когда он вам нужен? — Немедленно. Через двадцать четыре часа — последний рейс вертолета. Если я не засеку его завтра, придется ждать два месяца. — Об этом не может быть и речи. Я найду вам корабль, Мэт. Называйте координаты. — Он нужен мне в Бристольском канале, на широте района дюн, называемого Квонтокс. Я должен быть на борту, чтобы принимать сообщения, поступающие с берега. Сесть на корабль я мог бы в маленьком порту Уотчет. — Записал, Мэт. Вы уверены, что идете по правильному пути? Мне бы не хотелось понапрасну беспокоить флот. — У меня нет привычки рассказывать сказки. — Хорошо, хорошо, Мэт. Мне нужно час или два, чтобы найти вам этот чертов корабль. Как я могу с вами связаться? Фрэнк вопросительно посмотрел на профессора. Тот кивнул головой и с философским видом пожал плечами. Сеансы радиосвязи и ночные бдения воскрешали в его памяти годы молодости. — Я останусь здесь, — ответил Мэт, — рядом с передатчиком. — О'кей! До скорого, Мэт. Ожидание продлилось более двух часов. Полковник Карлсон вновь вышел на связь незадолго до рассвета. В Вашингтоне было около десяти часов вечера. Холл и Мэттьюс убили время, болтая за бутылкой старого шотландского виски и играя в покер на двоих — изобретение профессора, обчистившего Мэта на двадцать фунтов. — Все не так — то просто, — объяснил полковник Карлсон. — У американского флота нет ни одного надводного корабля ближе чем в двух днях пути от вас. Одна подводная лодка, но без радара. Придется просить русских, Мэт. — Что? Русских? — Хочу вам напомнить, что они вместе с нами занимаются этим делом. Я связался с Москвой, и этот чертов Швабрин опять надо мной подтрунивал. Постарайтесь не провалить дело. У них, как по волшебству, в тех краях есть корабль — шпион. Лучшего оборудования, чем на русских кораблях — шпионах, просто не существует. Он прибудет в назначенное место в три часа пополудни по британскому времени. Капитану даны необходимые указания. Корабль называется «Щукин», но на лодке будет написано «Ланди». — Понял. Какой пароль для лодки? — Спросите, спокойно ли море на широте Фореленда. В лодке будут двое. — Прекрасно. Спасибо. Капитан знает, что поступает в мое распоряжение? — Будет покорен, как раб. Он на борту первый после Господа, однако Швабрина боится больше Бога. Ну а теперь, Мэт, может, вы все — таки расскажете мне, что должно произойти? — Понятия не имею, господин полковник. Я знаю, как они достают товар, знаю, что его переправляют вертолетом на один из кораблей, стоящих в Бристольском заливе. Постараюсь узнать, куда направляется этот корабль. Вот все, что могу вам сказать. — О'кей! Держите меня в курсе, Мэт. — Обязательно, господин полковник. Конец связи. — Конец связи. Профессор Родерик Холл убрал свою рацию и предложил Мэту позавтракать вместе.* * *
— С какого места тридцатикилометровой зоны побережья он бы ни взлетел, мы его не упустим, — заявил капитан Смирнов, командир корабля — шпиона «Щукин». Мэт уже больше часа находился на борту «Щукина». Только что он получил по радио сообщение от Федора Ноздрева, Фрэда, который, раздобыв в посольстве СССР вЛондоне мощный портативный радиопередатчик, облазил все побережье, разыскивая то место, где накануне видели вертолет, забиравший груз. Он нашел охотничий домик, тайком осмотрел его и нанес на карту его местонахождение. Домик действительно находился в дюнах Квонтокса. После сообщения Фрэда капитан углубился в какие — то расчеты и, закончив их, уверил Мэта, что он не упустит вертолет. Смирнов показался Мэту симпатичным. Все прошло согласно плану. Из Уотчета Мэт на лодке добрался до корабля, и Смирнов сразу расположил его к себе, показав без утайки все секреты корабля — шпиона. Это был необычный корабль. С виду невзрачный, грязный, низко сидящий на воде, с торчавшими стрелами кранов. С первого взгляда его можно было принять за жалкий «трамп», плавающий по фрахтам, перевозящий неизвестно что, не знающий, куда отправится на следующей неделе. В действительности под смешными надстройками скрывались антенны и радары феноменальной мощности, а трюмы его были набиты электронной техникой. «Щукин» представлял собой одновременно телерадиоцентр и научную обсерваторию. Он плавал в открытом море на малой скорости, оставаясь в заданном ему секторе. Пока он не заходил в порты, никто не интересовался целью его нахождения в море. Мэт спросил капитана Смирнова, каким чудом тот оказался поблизости именно в тот момент, когда его присутствие было необходимо. Смирнов рассмеялся. — Нет никакого чуда, — ответил он. — Раз мы теперь союзники, можно рассказать. Я шел из Архангельска через Северное море, имея приказ следить за находящимся в Атлантическом океане американским флотом. Наш корабль проходил как раз через Ла — Манш, когда мне сообщили об изменении приказа. Наступил вечер. Вдали огоньки, горевшие по обоим берегам канала, обрисовывали границу суши. Вдруг Мэту показалось невероятным обнаружить в этой темноте, с такого расстояния крошечную точку вертолета. Он поделился своими опасениями со Смирновым, рассказав ему, что вертолет летел на бреющем. — Могут ли радары засечь низко летящий вертолет? — с беспокойством спросил он. — Обычные, в том числе и американские, радары не могут, — признал Смирнов. — А мои — необычные, кроме того, они русские и умеют распознавать все уловки летчиков. Через некоторое время он приказал включить все приборы. Радарный зал, освещенный лишь зеленым мерцающим светом экранов, производил сильное впечатление. Горели десять экранов, от самого маленького до самого большого. Одни показывали береговую линию, другие — объекты, находившиеся на воде, третьи следили за небом. Стояла тихая теплая ночь. Капитан и Мэттьюс остались на палубе. Экипаж был хорошо обучен, все действовали слаженно и не нуждались в приказах. Матрос представил капитану схему. — Мы установили, — объяснил Смирнов Мэту, — положение всех кораблей в радиусе двадцати километров. За час их замечено больше сотни. Интенсивность движения по каналу примерно такая же, как по Ла — Маншу. Экраны показывают, что почти все двигаются ровно: или к Кардиффу, или в открытое море. Однако три точки остаются почти неподвижными. Они не могут стоять на якоре в канале, это запрещено. Следовательно, они ведут себя так же, как и мы: передвигаются с малой скоростью в ограниченном секторе. Возможно, что нас интересует одна из трех. Вскоре на связь вышел Фрэд, спрятавшийся за охотничьим домиком. — Они здесь, — сказал он. — Слушай. Фрэнк ясно различил в наушниках характерный шум двигателей вертолета. — Сегодня фургончик не сигналил фарами, — продолжал Фрэд, — включили небольшой вращающийся фонарь на крыше и вызвали вертолет по радио. — Они грузят новую партию? — Да, все как вчера. — Запиши на всякий случай номер фургончика и оставайся на связи. — Они закончили, — передал Фрэд чуть позднее. — Вертолет направляется к морю. Что мне делать? — Оставайся на месте. Я вызову тебя. Мэт повернулся к капитану Смирнову: — Наш ход. Оба поспешили спуститься в радарный зал. Ждать пришлось недолго. На одном из экранов, где вырисовывался левый берег Бристольского залива, появилась яркая точка, двигавшаяся низко над землей. Они перешли к другому экрану, с меньшим радиусом действия, на котором, однако, были лучше видны детали. — Это, несомненно, вертолет, — сказал Смирнов после внимательного изучения изображения. — Направляются на запад. — Далеко? — Нет, в двух милях. Зрелище медленно передвигавшейся по экрану точки завораживало. Она приблизилась к трем другим точкам, на которые капитан еще раньше обратил внимание Мэта. Точка вертолета замерла над точкой корабля. Капитан предупредил операторов и попросил их сосредоточить внимание на этом секторе. Две светящиеся точки сблизились и слились в одну. — Вертолет сел на палубу корабля, — объяснил Смирнов. Он отдал новые приказания. — Мои люди не выпустят этот корабль из — под наблюдения, что бы ни случилось, — сказал он Мэту. — Сколько до него? — Две с половиной мили. — Я хочу увидеть корабль. — Сейчас устроим. Он что — то сказал в микрофон, и через пару минут спасательная моторная лодка, на которой Мэт прибыл на корабль, была спущена на воду. Фрэнк прыгнул в нее вместе с двумя моряками. Лодка, как и корабль, не производила благоприятного впечатления своим внешним видом, но на ней был установлен мощный мотор. Один из матросов управлял ею, другой поддерживал радиоконтакт со «Щукиным», шедшим тем же курсом. Не прошло и пяти минут, как матрос — радист указал на темную массу перед ними. Они находились у цели. В лунном свете, с небольшого расстояния были ясно различимы детали. Корабль оказался небольшой яхтой, метров тридцати в длину, белого цвета, изящной конструкции, с широкой синей полосой вдоль леерного заграждения. Ее довольно глубокая посадка позволяла увидеть на палубе маленький вертолет. Лодку качнула сильная волна, лопасти винта начали вращаться, и яхта на большой скорости стала удаляться в сторону моря. Лодка прошла у нее под кормой, и Мэт прочел, что яхта называется «Рамзес», а порт ее приписки — Гамбург. Он сделал знак рулевому возвращаться на «Щукин». Едва ступив на палубу, Мэт сообщил Смирнову о своих наблюдениях. — Думаете, она возвращается в Гамбург? — спросил он. — Понятия не имею. Сначала надо выйти из Бристольского канала, а потом она может направиться куда угодно. — Вы по — прежнему следите за ней радарами? — Я ее поймал и уже не выпущу. Мы пойдем за ней в пяти — шести милях. Куда бы она ни направилась, они от нас не уйдут. У Фрэнка возникла мысль, куда же направляется яхта. Он вызвал по рации Фрэда. — Вертолет сел на палубу яхты, — сказал он, — а она выходит из канала. Не знаю, куда она идет, но поскольку приписана к Гамбургу, думаю, направляется туда. Садись на самолет, Фрэд, и — в Гамбург. Жди меня там. Наведи справки о корабле. Яхта длиной в тридцать метров, называется «Рамзес», белого цвета, с синей полосой вдоль леерного заграждения. — Хорошо. Когда она может прибыть в Гамбург? — Это зависит от ее скорости. В любом случае не раньше чем через сутки — двое. Остановись в отеле «Альстер» на Эспланаде. Я его знаю, потому что уже бывал там, я смогу тебе позвонить. У нас на борту есть радиотелефон. Началось преследование. «Рамзес», не выходивший из — под наблюдения радаров «Щукина», проплыл вдоль побережья Корнуолла, зашел в Ла — Манш, миновал Кале и оказался в Северном море. Лишь через двое суток плавания капитан Смирнов смог с уверенностью сообщить Мэту, что, судя по уже пройденному пути, яхта действительно направляется в Гамбург. — Но тогда у нас возникнут неприятности, — добавил он. — Какие? — Вы знаете Гамбург? Чтобы достичь порта, надо подняться по эстуарию Эльбы. Без лоцмана нас не пропустят, а я не имею права засветить корабль. Кроме того, я не могу гарантировать, что мои радары не потеряют «Рамзеса» в эстуарии с его поворотами и оживленным движением. — Тогда догоните его и преследуйте в открытую. Необходимо узнать, где он пришвартуется. Гамбургский порт велик. — Да. Причалы тянутся на пятнадцать километров, около шестидесяти доков, верфи. Но я с моей посудиной туда не сунусь. Это абсолютно исключено. — Вам даны четкие приказы, капитан. Вы поступили в мое распоряжение. Я приказываю держать «Рамзеса» в пределах видимости и хочу, чтобы мы вошли в устье Эльбы сразу за ним. — Я могу это сделать, Мэттьюс. Но они нас засекут. — Вы проследите за «Рамзесом» до самого причала. — Послушайте, Мэттьюс, мне совсем не хочется с вами ссориться. Я действительно получил особый приказ поступить в ваше распоряжение. Но у меня есть и общие приказы, запрещающие моему кораблю заходить в иностранные порты. Если хотите, я запрошу по радио Москву, могу ли я нарушить их в данной обстановке. — Запрашивайте. Прежде чем войти в радиорубку, Смирнов приказал прибавить ход. Они увидели «Рамзеса» как раз перед устьем Эльбы. — Сожалею, Мэттьюс, — сказал Смирнов, — мне только что подтвердили приказ. Я не могу идти дальше. — Черт возьми! Должен же я довести эту яхту до ее стоянки. Если я не узнаю, где она пришвартуется, мне потребуется не менее двух дней, чтобы ее отыскать. Все, что мы уже сделали, пойдет насмарку. — Возьмите лодку. Я дам вам рулевого и запас горючего. Думаю, я имею право сделать это. Проследите за «Рамзесом» и отошлите лодку обратно, когда сойдете на берег. Я буду ждать в море. — Прекрасная мысль. Спасибо, капитан. Прикажите спустить лодку. В это мгновение оператор радара сообщил, что «Рамзес» с минуты на минуту может исчезнуть с экрана. Он зашел в эстуарий. Лодку спустили быстро, но не без затруднений, вызванных сильной волной. Воды Эльбы сталкивались с морским приливом. Было раннее утро. Наконец рулевой, получив указания от капитана Смирнова, направил лодку вслед за «Рамзесом». Яхта пропала из виду, но это не очень беспокоило Мэта. Лодка шла быстро, а яхте было непросто маневрировать в оживленном эстуарии длиной в пятьдесят километров. Он догонит корабль еще до того, как тот войдет в порт. — Быстрее, — приказал Мэт рулевому, вцепившись в борта, чтобы его не смыло волной.ГЛАВА 7
Оба берега Эльбы, мимо которых мчалась лодка, были заняты эллингами и кранами. Она все еще не догнала «Рамзеса». Может быть, он стал в один из этих эллингов вместо того, чтобы идти в порт, где, рассуждая логически, он должен был стоять? Перед Мэтом встал и еще один вопрос: над лодкой пролетел неизвестно откуда взявшийся вертолет. Он улетел в сторону моря, вернулся и исчез из виду. Был ли это вертолет с «Рамзеса»? Трудно сказать. Он видел его только ночью. Лодка уже три четверти часа поднималась по эстуарию, когда рулевой тронул Мэта за рукав. «Рамзес» был перед ними, гораздо ближе, чем они предполагали. Просто его закрывали от них два больших корабля, шедшие тем же курсом. Да, это был он: на корме надпись «Рамзес», изящные линии, белый корпус, потемневший от морской воды, на палубе — маленький вертолет. Следить за ним было теперь детской игрой. Незадолго до полудня Мэт увидел, что яхта завернула в док N 47 на левом берегу. Рулевой лодки, заметив небольшое свободное пространство перед доком, пристал к нему. Фрэнки Мэттьюс спрыгнул на землю, показавшуюся ему после многих часов, проведенных в море, неустойчивой. Матрос с «Щукина» выполнил свое задание. Высадив Мэта, он отправился назад, в открытое море. Фрэнк смешался с людьми, ходившими по набережной возле дока номер сорок семь. «Рамзес» уже причалил. Нос его был прикреплен тросом к оранжевой швартовочной бочке с названием корабля, указывавшей на то, что здесь было его постоянное место стоянки. Корма приблизилась к причалу, на землю полетели швартовы, тут же с яхты спрыгнул человек, закрепивший их, затем спустили сходни. Неширокая набережная была застроена низкими домиками, в которых размещались скромные магазинчики, довольно жалкого вида отели и многочисленные бары. Но главное, там стояла телефонная будка. Мэт зашел в нее и, не сводя глаз с корабля, позвонил Фрэду в отель «Альстер». — «Рамзес» только что прибыл, — сообщил он, — и я тоже. Ты что — нибудь узнал о корабле? — Да, но не много. — Расскажешь потом. А сейчас приезжай, я буду ждать тебя в одном из баров на набережной у дока номер сорок семь. — Хорошо, Фрэнки, выезжаю. — Что ты собираешься делать? — спросил Фрэд, когда они устроились у окна в маленьком баре, из которого был прекрасно виден «Рамзес». — Наблюдать за выгрузкой контейнеров. А потом проследить за ними до места назначения. Я чувствую, что мы близки к цели, что именно в Германии отходы превращаются в бомбы. Иначе они не стали бы везти груз сюда. Кстати, что ты узнал о корабле? — Это частный корабль. Стоит обычно в Гамбурге, в порту приписки. Квалифицируется как прогулочная яхта. Уже четыре года для нее арендуют на год стоянку в порту. Официальный владелец — Андреас Хеббель, проживающий здесь же, в Гамбурге, по адресу Лагерштрассе, тридцать четыре. — Ты проверил? — Да, но… — Что? — Лагерштрассе, тридцать четыре нет. Этот адрес существовал несколько лет назад. Улица проходила недалеко от Ботанического сада. Но дома снесли, чтобы освободить место для современных многоэтажек. Я тщательно проверил: такого дома не существует. И вообще, в новых домах никто не живет. Там расположены разные конторы, офисы и тому подобные учреждения. В Навигационном управлении адрес судовладельца остался прежним. Плата вносится регулярно. — Трудновато будет отыскать этого самого судовладельца. — Да. Он может жить где угодно, а плату вносить через подставное лицо. В этот момент они увидели, что команда «Рамзеса» сходит на берег. Все шестеро спустившихся по трапу мужчин направились к ближайшей трамвайной остановке. — Немного их, — заметил Фрэд. — Достаточно, чтобы управлять таким кораблем. К тому же они наверняка кого — нибудь оставили на борту. Вот что мне непонятно, черт возьми! У них на борту такой груз, из — за которого, стань о нем известно властям, они могут загреметь в тюрьму до конца своих дней, а вместо того, чтобы как можно скорее избавиться от него, они оставляют контейнеры на борту и уходят в город, словно честные служащие после работы. — Ты уверен, что они не разгрузились? — Уверен. От самой Англии они не заходили ни в один порт и не сближались ни с одним кораблем. А с тех пор как они причалили, я с них глаз не спускаю. Сорок или пятьдесят контейнеров по пятьдесят килограммов каждый унести незаметно, будто пару пачек сигарет, невозможно. — Может, они ждут ночи, чтобы разгрузиться? — Возможно. Но тогда нам придется торчать тут еще несколько часов. А рисковать, снимая наблюдение, мы не можем. У тебя есть машина? — Нет, я приехал на такси. — Хорошо. Возвращайся в город и возьми напрокат две машины. Они нам несомненно понадобятся сегодня ночью, когда кто — то явится за грузом. А я перейду в другой бар, чтобы не слишком тут мелькать. Стемнело. Машины стояли совсем рядом, а наблюдающие по — прежнему вынуждены были сидеть и ждать. Экипаж не возвращался, возле «Рамзеса» не было никакого движения. Время от времени на палубе появлялся матрос. Он выходил глотнуть свежего воздуха и бросить завистливый взгляд на берег, становившийся все более и более оживленным по мере того, как наступала ночь: в барах загорался свет, гремела музыка, появились первые проститутки. Поскольку на палубе мелькал один и тот же матрос, наблюдатели сделали вывод, что больше на борту никого не было. Мэта начинало беспокоить, что яхтой никто не интересовался. У него возникло желание посетить ее и убедиться, что контейнеры все еще находятся на ней, но он не знал, как это сделать. Разумеется, он и Фрэд могли бы подняться на борт, благо, что трап не убрали, скрутить матроса и обыскать яхту, но матрос мог поднять тревогу, и операция провалилась бы. — Бог ты мой! Да неужели этот чертов матрос не захочет сойти на берег, выпить или побаловаться с девочкой, — забрюзжал Мэттьюс, когда было уже около десяти часов. — Или уж приехали бы те, кто будет ее разгружать. Но только около часу ночи его первое желание начало осуществляться. К этому времени Мэт оставил всякую надежду увидеть в эту ночь разгрузку яхты. Матрос задержался на палубе дольше, чем в предыдущие свои появления, швырнул в воду докуренную сигарету, достал из внутреннего кармана плоский флакончик и жадно отхлебнул из него. Потом он похлопал себя по карманам обычным жестом курильщика, ищущего сигареты. — Внимание, — сказал Мэт Фрэду. — Этот тип, кажется, придумывает благовидный предлог, чтобы нарушить приказ. Если он сойдет на берег, ты любезно подойдешь к нему. Я ни разу не видел матроса, отказывающегося выпить стаканчик за чужой счет, кто бы его ни предлагал. — Знаю, у нас в Союзе тоже есть порты, — отозвался Фрэд. Они заплатили по счету и вышли на набережную, оживленную словно днем. Ярко освещенные суда снимались с якоря, готовясь к отплытию. Матрос еще немного постоял в нерешительности, словно испытывая угрызения совести, но наконец спустился по трапу. Тут же к нему с равнодушным видом подошел Фрэд. Едва они удалились, Фрэнк Мэттьюс уверенным шагом судовладельца, возвращающегося на собственную яхту, поднялся по трапу на ют. Он был небольшой и ограничен рубкой, занимавшей всю ширину корабля, оставляя узкий проход с каждого борта. Бак, напротив, был удлиненным. На нем стоял вертолет, казавшийся вблизи еще меньше, чем в воздухе. В рулевой рубке Мэт увидел радар и подумал, что «Рамзес» тоже мог наблюдать за «Щукиным». Но у него не было времени на подобные раздумья. Справа от рубки была лестница, спускавшаяся внутрь корабля. Яхту освещало несколько ламп. Мэту приходилось бывать на прогулочных яхтах. Он знал, что все они, в принципе, построены одинаково: лестница из рулевой рубки ведет вниз, в большую кают — компанию. Коридор уходил вперед на камбуз и к каютам экипажа. Дальше находились роскошные покои для хозяев и их гостей. Где — то в середине коридора был трап, по которому можно было спуститься в трюм и в машинное отделение. Контейнеры, разумеется, находились в трюме. Фрэнк стоял в заднем коридоре, разыскивая трап, ведущий в трюм, когда сзади него послышался странный шум. Он обернулся. Среагировать Мэт не успел. Матрос с «Рамзеса», тот, что должен был в это время пить в обществе Фрэда, целился в него из большого пистолета. — Какого черта вам здесь надо? — выкрикнул он. За ним возникла фигура Фрэда. Фрэнк увидел его. Фрэд подставил подножку матросу и, пока тот падал ничком, редко ударил его ребром ладони по шее. Матрос застонал и скатился прямо к ногам Мэттьюса. — Он отказался пойти выпить, — извинился Фрэд. — Купил сигарет и сразу назад.* * *
Когда матрос пришел в себя, он увидел рядом с собой сидящего на корточках человека, у которого в руках был нож. Лезвие ножа упиралось в горло матроса. Этим человеком был Фрэд. Действие происходило в заднем коридоре. Фрэнки Мэттьюс стоял рядом, прислонившись к двери каюты. — Ты будешь говорить, — уверил Мэт. А Фрэд надавил острым лезвием на горло несчастного, показывая, что ему действительно придется заговорить. Матрос икнул и его вырвало. Разумеется, от страха. — Свинья, — прошептал Фрэд. Матроса опять стошнило. Он был бледен, на лбу у него выступили капельки пота, глаза слезились. Но его страдания только начинались. Фрэд сформировался в суровой школе советской разведки, одним из принципов которой является положение: лучше действовать, чем болтать. Он встал позади матроса, заставил его подняться на колени, запрокинул его голову назад и провел лезвием по горлу. Матрос вскрикнул от боли и прижал к ране руку. — Я истеку кровью, — простонал он. — Он нажал не очень сильно, — объяснил ему Мэт. — В следующий раз он надавит на нож сильнее и перережет тебе сонную артерию. — Я же ничего не сделал, — вскрикнул матрос, дрожа от страха, пока Мэт тщательно обыскивал его. Судя по обнаруженным документам, матроса звали Хейнд Мюллер. — Ты пытался застрелить меня и за одно это заслуживаешь смерти. Ты будешь как миленький отвечать на мои вопросы, а главное, перестанешь визжать как свинья. Твой следующий вопль вернется в твою глотку вместе с ножом. Понял? — Кто вы? — пробормотал матрос. — Таможенники? — Почему таможенники? — Вы ведь пришли из — за груза. — Какого груза? — Если бы вы не знали, то не набросились бы на меня. — Говори так, как будто мы ничего не знаем, — посоветовал Фрэд, снова приставив острие ножа к горлу матроса. — Я ничего не знаю, — простонал Мюллер. — Я простой матрос. Мне платят за то, что я занимаюсь кораблем. Я даже не знаю, какой груз привозят на том. — На каком это «на том»? — На другом корабле. Фрэд и Мэт переглянулись. Они ничего не понимали. Что — то ускользнуло от них. Но матроса понесло. Смертельно напугавшись, он не замечал их недоумения. Он продолжал свой рассказ о двух яхтах, похожих друг на друга как две капли воды. Настоящие близнецы. Обе участвовали в деле. — Ну вот, раз в два месяца, — объяснял он, — другой корабль уходит в море. Я не знаю куда. Я остаюсь в эллинге с этим. — В каком эллинге? — «Хоффенбург», на другом берегу Эльбы, возле моря. Когда другой корабль возвращается, нас предупреждают по радио. — Что на нем перевозят? — Не знаю, я никогда не видел разгрузку. Может, наркотики. Я не знаю. — Вас предупреждают по радио, что дальше? — Тогда мы выходим на этой яхте в эстуарий, как только в него входит та. Другая проскальзывает в эллинг, а мы возвращаемся сюда, на стоянку. Если заявляются таможенники, они, естественно, ничего на борту не находят. А тем временем другую спокойно разгружают в эллинге. Фрэд и Мэт переглянулись. Во взгляде Фрэда сквозила легкая ирония. «Так вот как ты не сводил глаз с яхты, — казалось, говорил он. — Корабль подменили, а ты и не заметил». Мэт подумал, что, пожалуй, сейчас не стоит говорить Фрэду, что он на целых три четверти часа упустил «Рамзеса» из виду. — Как называется второй корабль? — спросил он. — В порту — «Дельфин», а когда выходит в море — «Рамзес», а настоящий «Рамзес» остается в порту. — А вертолет? — Они есть на обоих кораблях. — Когда сегодня утром лже — «Рамзес» вошел в эстуарий, вертолет взлетал? — Это тот, другой. Пилот только один, а он ходил в рейс. Теперь все разъяснилось, и Мэттьюсу осталось только восхищаться организаторским гением производителей бомб. Их талант проявлялся во всем: звено Парнел — Гувер, ремонтники «Форда», вертолет, подмена кораблей в последний момент, в качестве перестраховки. Хорошая работа. Вполне возможно, что еще в море радар «Рамзеса» обнаружил слежку «Щукина», а вертолетчик, прилетевший проверить, что делает корабль — преследователь, очевидно, заметил лодку и посчитал, что времени на подмену было предостаточно. Отсюда напрашивался вывод, что контейнеры были спокойно выгружены с корабля еще днем и в данный момент находились в пути к месту назначения. Напрашивался и другой вывод: противник теперь насторожится. Хотя необязательно. Они могут посчитать себя в безопасности, раз другая яхта стоит в эллинге. Оставался ничтожный шанс, что контейнеры по — прежнему на борту. — Кто руководит делом? — спросил Фрэнк. — Не знаю. Я даже не знаю, кто хозяин кораблей. — Но кто — то ведь командует. — Летчик. Пилот вертолета. Это он командует и платит. — Как фамилия летчика? — Мюллер, как и моя. Герберт Мюллер. — Живет в Гамбурге? — Да, Даммторштрассе, восемнадцать. Я был у него однажды. Это рядом с Оперой. — А эллинг, где стоит вторая яхта? — «Хоффенбург», я уже говорил. На том берегу Эльбы. — Покажешь нам дорогу. — Вы с ума сошли! — вздрогнул матрос. — Если они узнают, что я привел вас, они меня убьют. — А если ты нас не приведешь, то тебя убью я, — холодно произнес Фрэд. — Разница в том, что они, может, и не убьют тебя, а если и убьют, то потом. А я тебя прикончу наверняка, прямо здесь, сейчас. Он заставил Мюллера встать на ноги, а Фрэнк тем временем подобрал с пола большой пистолет. — Подождите, — спохватился Фрэд. Он прошел вперед и вернулся с взятыми на камбузе мокрыми тряпками. — Убери за собой, — приказал он матросу. Рядом с лужей рвоты на полу виднелись несколько пятен крови. Нельзя было оставлять на яхте следов. Когда все было приведено в порядок, они поднялись на палубу и Мюллер бросил тряпье за борт. — Я пойду первым, — сказал Мэт. Сойдя с яхты, он внимательно осмотрел набережную и дал Фрэду знак, что путь свободен. Тот подтолкнул матроса. — Иди вперед, — шепнул он, — и помни, что мой нож упирается в твою правую почку. Спустившись по сходням, они подошли к машинам. Мэт сел за руль, а Фрэд с Мюллером расположились на заднем сиденье. — Надо ехать туннелем, — сказал матрос. Несмотря на поздний час, движение в автотуннеле, проходившем под Эльбой, было интенсивным. Особенно часто встречались грузовики. Поэтому приходилось ехать на небольшой скорости. Мэт, полуобернувшись, спросил матроса, охраняется ли эллинг, а Фрэд машинально взглянул на Мэта. Быстрота реакции Мюллера была удивительной. Воспользовавшись тем, что внимание Фрэда на мгновение отключилось, он схватился за ручку и открыл дверь, но задержался, прежде чем выкатиться на дорогу. Навстречу их машине мчался огромный десятитонный грузовик. Мэт не успел даже пошевелиться, как матрос вывалился из автомобиля, перевернулся в воздухе и как кукла рухнул прямо под тяжелые колеса, размазавшие его по асфальту. Под влажными сводами туннеля дико завизжали тормоза. Мэт хотел было остановиться. — Смываемся! — крикнул Фрэд, захлопывая дверцу. Мэт инстинктивно подчинился и нажал на газ. Вскоре они выехали из туннеля на правый берег реки. Мэт сбавил скорость, чтобы сориентироваться и найти дорогу к эллингу «Хоффенбург», который, как им было известно, находился ниже к морю. — Что произошло? — спросил он. — Ты сам видел. Он пытался вырваться на свободу. — Да, но… грузовик… — Я никогда не пойму вас, живущих на Западе, вашу сентиментальность. Послушай, Фрэнки, мы не могли отпустить этого типа, матроса Мюллера, после того, как допросили его, так ведь? Он бы все рассказал и предупредил бы тех. Следовательно, его необходимо было ликвидировать. — Да, разумеется, но… — О! Я сразу понял, что ты об этом подумал, но не решился довести мысль до конца. На что ты рассчитывал? Что он умрет сам по себе, от сердечного приступа? Он хотел спрыгнуть, чтобы спастись, но испугался грузовика. А я грузовика не испугался и помог ему решиться. — Ты столкнул его? — Скажем так: я сообщил ему необходимое ускорение. — Думаешь, это вышло очень ловко? Именно сейчас они насторожатся. Стоило вытирать лужи на корабле, изображая, будто он уехал по собственной воле. Свидетели покажут, что он на полном ходу выпрыгнул из машины. Думаешь, у тех не возникнет вопрос: что он делал в чужой машине? — Послушай, Фрэнки, его бумаги у меня, а он, должно быть, в таком состоянии, что понадобится не менее сорока восьми часов, чтобы опознать его. А до тех пор не будет никакой тревоги. Мэттьюс не стал настаивать и продолжал поиски эллинга. Вдруг он увидел дорожный указатель, но дорога стала такой узкой и грязной, что они решили оставить машину и дальше идти пешком. В любом случае надо было действовать как можно осторожнее, коль скоро они не знали, охраняется ли эллинг. Неожиданно они вышли прямо на него. Он состоял из крытого ангара, метров пятидесяти в длину, выступавшего в реку и открытого с этой стороны. Но со стороны реки было невозможно проникнуть в эллинг. В стене ангара были тяжелые двустворчатые ворота на рельсах, запертые на висячий замок. Никакого шороха, ни малейшего признака жизни. Фрэд занялся замком. Чтобы открыть его, не потребовалось много времени. Они проскользнули внутрь ангара. Яхта была там. Вблизи она казалась огромной. Ее белый корпус потемнел от морской воды, по борту шла синяя полоса, на палубе стоял вертолет. Но называлась она не «Рамзес». Фрэнки подумал, что название было написано по корпусу, но на самом деле написано оно было на тонкой пластиковой табличке, вставлявшейся в корму. Табличка с надписью «Рамзес» валялась тут же, на земле. Яхта называлась «Дельфин» до следующего рейса в Англию. Среди более или менее аккуратно разложенных в ангаре инструментов они нашли сильный электрический фонарь и стали осторожно изучать корабль. По массе мелких деталей было ясно, что яхта совершила длительное путешествие и теперь нуждалась в легком ремонте. Но контейнеры исчезли без следа. Они не нашли на экс — «Рамзесе», ставшем теперь «Дельфином», ничего, что могли бы помочь им вновь напасть на след радиоактивных отходов. Когда вышли из ангара, Мэт долго изучал грязную землю вокруг себя, освещая ее лучом фонаря. — Смотри, — сказал он Фрэду. На грязи остались отпечатки широких шин грузовика. — Сюда приезжал грузовик, — продолжал он. — Видишь, свежие следы, ведущие от ангара, глубже, чем те, что ведут к нему. Очевидно, машина приезжала сегодня днем пустой, а уехала с двумя тоннами радиоактивных отходов. — Возможно, — ответил Фрэд. — Остается узнать, куда поехал этот чертов грузовик. — Наверное, это знает пилот. — Ты хочешь сказать, Герберт Мюллер? — Я хочу сказать, Герберт Мюллер, пилот вертолета. — Судя по тому, что нам рассказал другой Мюллер, он что — то заподозрил, раз кружил над эстуарием, проверял, не следят ли за «Рамзесом», и мог поднять тревогу. — Оставаясь здесь, мы ничего не узнаем. Ты помнишь его адрес, Фрэд? — Да. Даммторштрассе, восемнадцать. Возле Оперы. — Поехали. Нам надо добраться до утра.ГЛАВА 8
— Пошли, — сказал Мэт, выйдя из телефонной будки. Они позвонили Герберту Мюллеру, как делают обычно воры, отправляясь на дело. Номер они нашли в телефонной книге. В трубке долго звучали длинные гудки. Никакого ответа. Они еще раз набрали номер. Опять никто не снял трубку. Решили подождать пилота в его квартире. Около трех часов ночи они приехали на Даммторштрассе — ярко освещенную улицу, застроенную новыми многоэтажными домами. Дом номер восемнадцать входил в группу пятнадцатиэтажных зданий с крышами в форме террас. Они осмотрели шестьдесят почтовых ящиков, висевших в широком холле, вымощенном плиткой из фальшивого мрамора, на котором стояли в кадках растения. Герберт Мюллер жил на шестом этаже. Перед входом в дом встретили двух людей, а пока изучали почтовые ящики, один из лифтов дома осветился и они услышали его характерное урчание. Кто — то спустился вниз и вышел из дома, не обратив на них никакого внимания, даже не заметив. Да и сами они бросили на выходившего лишь беглый взгляд. В этих больших домах вечно кто — то приходит и уходит, даже ночью. Они сели в лифт, в котором только что приехал тот мужчина, поднялись на седьмой этаж и пешком спустились на шестой. На площадке было четыре двери. К той, что интересовала их, канцелярской кнопкой был приколот кусочек картона, размером с визитную карточку, с надписью: «Герберт Мюллер». Они прижались к двери и в удивлении отпрянули. После телефонного звонка они были уверены, что хозяина нет дома. Однако из — за двери ясно слышалась музыка. Или Герберт Мюллер вернулся между их звонком и приходом? Маловероятно. Телефон — автомат находился недалеко от дома. Как бы то ни было, это полностью меняло их планы. — Мы позвоним в дверь, — предложил Фрэнки. — Как только он откроет, ты врываешься и сбиваешь его с ног. Я тебя прикрою. Он вытащил из кармана револьвер, взятый у матроса Мюллера. Его любимый пистолет «беретта» калибра семь и шестьдесят пять был, как обычно, засунут за пояс, но он не отказывался пользоваться чужим оружием. Это могло бы сбить со следа полицию в том случае, если бы она вмешалась в их дела. Русский нажал на кнопку звонка, а Мэт тем временем немного отошел назад. Ничего. Никакой реакции. Фрэд дал еще один длинный звонок. Опять ничего. А музыка продолжала играть. Они переглянулись. Действительно странно. — Тем хуже, откроем сами, — сказал Фрэнки. Он повернул ручку двери. Тогда Фрэд вытащил из кармана связку отмычек, выбрал одну из них — очень тонкую, с коротким основанием и многочисленными усиками различной длины. Этим приспособлением можно было открыть любой, даже самый надежный, замок. Они толкнули дверь, и она без скрипа открылась. Музыка слышалась громче. Но никаких следов присутствия людей. Они осторожно направились вперед. Мэт по — прежнему держал в руке оружие. Маленький коридор, в котором висела какая — то одежда, вел в большую комнату, несомненно единственную в холостяцкой квартире, служившую одновременно спальней, столовой и гостиной. Настоящее жилище холостяка, довольного таким положением вещей, судя по тому, как комната была меблирована и украшена: пышный светлый ковер, широкая низкая кровать, глубокие кресла, мягкий свет, плотные шторы и фотографии обнаженных женщин почти в натуральную величину. Снимки на стенах странно выглядели рядом с предметами, обычными для бывшего студента: фуражкой с витым шнуром, гербовым щитом студенческого общества, скрещенными рапирами и белыми перчатками с раструбами. Ни души, но тем не менее горящая ночная лампа, запах сигареты, которую только что курили, и звучащая музыка говорили о том, что кто — то в квартире есть. В коридоре были две двери из красивого дерева. Одна должна была вести в кухню, другая — в ванную комнату. Бесшумно ступая по ковру, они заглянули на кухню, и, ничего там не увидев, Мэт дулом пистолета толкнул дверь в ванную. В наполовину наполненной водой ванне лежал совершенно голый человек, торс выступал над кромкой воды, глаза и рот были открыты, мокрые длинные темные волосы прилипли к щекам, одна из которых была пересечена широким шрамом. Он был мертв. Рядом с ванной на мокром коврике стоял столик на колесах, на котором были бутылка виски, полурастаявший лед, два стакана, пепельница и включенный транзисторный приемник, откуда и слышалась музыка. Мэт выключил его и опустил кончик пальца в ванну. Вода была еще теплой. Фрэд по профессиональной привычке вернулся к входной двери и защелкнул замок. Не хватало, чтобы их застали врасплох! Имевшиеся детали были красноречивы и легко поддавались объяснению. Мюллер — если предположить, что в ванне лежал именно он, а в этом они были почти уверены — принимал ванну, когда у него в квартире находился посетитель. Очевидно, визитер был ему человеком близким, раз пилот стал купаться в его присутствии. Скорее всего, это был гость, а не гостья. В части туалета мужчины обычно стыдятся женщин, даже горячо любимых подруг, но не друзей. Потом пилота утопили в ванне, а его гость ушел. Видимо, все произошло незадолго до их появления, поскольку вода не успела остыть. Может быть, за несколько минут. — Вряд ли он ответит на наши вопросы, — буркнул вернувшийся Фрэд. — Смотри, куда ты наступаешь, — сказал ему Мэт. Тот остановился. Повернувшись к Фрэду, Мэт увидел следы ног, четко отпечатавшиеся на мокром коврике и дальше, в комнате. Еще одно доказательство недавнего ухода гостя. — Странные следы, — заметил Мэт. Оба нагнулись, изучая следы. Сейчас они напоминали индейцев на тропе войны. — Да, странные, — согласился Фрэд, живший в деревне до поступления на службу. — Так может ходить человек с грузом или хромой. У него что — нибудь вроде искривления ступни. — Я тоже считаю, что здесь был хромой. — Как бы то ни было, парень из ванны не сможет подтвердить правильность наших умозаключений. — Нет. Некто счел лучшим не рисковать и не дать ему такого шанса. — Ты считаешь, что его?.. Ты смеешься, Фрэнки. Как можно утопить человека в ванне, чтобы он даже не пытался защищаться? Ведь не похоже, чтобы он сопротивлялся. Его вряд ли оглушили. И следов крови тоже нет. — Как? Ты не знаешь? В твоей стране это не практикуется? А я слышал, что ванна часто используется в ваших психиатрических больницах против противников режима. — Чтобы вернуть их на путь истинный, а не отправить на небеса. — Смотри. Фрэнки Мэттьюс снял пиджак, закатал рукава рубашки, схватил утопленника за лодыжки и легко потянул его. Тело скользнуло и полностью скрылось под водой. — Когда человека хватают таким образом, — объяснил Мэт, — он погиб. Края ванны гладкие, ему не за что зацепиться, не на что опереться. Он сразу глотает воду и больше не сопротивляется. Мэт вытащил из воды ноги трупа: на лодыжках были ясно видны царапины и кровоподтеки. — Тот сжал очень сильно, а Мюллер все — таки потрепыхался, чем и объясняется происхождение царапин. И бултыхался довольно сильно, потому что весь коврик залит водой. Фрэнк опустил ноги в воду, подтолкнул тело, и над водой появился обнаженный торс. — Еще бы знать, почему его ликвидировали и кто? — сказал Фрэд. — Не знаю, но могу предположить. В любом случае, этот нам уже не нужен. Мы пришли его допросить, но он больше не заговорит. Надо обыскать комнату. Может быть, что — нибудь отыщем. Постараемся прежде всего найти фотографию или документы, доказывающие, что речь идет именно о пилоте Герберте Мюллере. Они вернулись в комнату, еще раз обратив внимание на влажные следы хромого и стараясь не наступать на них. Мэт вытер руки и надел пиджак. — Я выпью глоточек перед началом работы, — сказал Фрэд. Он подошел к бару, выбрал бутылку водки и сделал прямо из горлышка два больших глотка. — Хорошая штука, — одобрительно отозвался он о крепком напитке. Они начали с изучения больших эротических фотографий, украшавших стены. На четырех из шести была изображена одна и та же девушка. Очень красивая девушка в похотливых позах. На столе стоял фотопортрет женщины, той самой, что позировала обнаженной для больших фото. Разумеется, это была подружка хозяина дома, иначе на обратной стороне фотографии не было бы надписи: «Герберту, на всю жизнь». Подпись разобрать не удалось — какое — то имя, начинающееся на X. Первой их находкой оказалось удостоверение личности с фотографией и отпечатками пальцев Герберта Мюллера. В ванне лежал именно он. Судя по бумагам, ему было тридцать восемь лет, но даже мертвый он выглядел моложе. Потом они обнаружили целую стопку рекламных буклетов эротических кабаре различных городов Германии. Многие прославляли шарм и коронные номера «Эротик — Клаб — Кабаре» из Карсау, называвшегося «Цур Блауен Бок». И еще ворох бесполезных для них бумаг. Мэт работал быстро. Он явно торопился покинуть это место, нервничал из — за того, что цепочка, по которой шел, оборвалась в очередной раз. А Герберт Мюллер был важным звеном, с помощью которого он надеялся выйти на руководителя организации. И вдруг он наткнулся на нечто интересное в ящике ночного столика. Маленькая тетрадь в черной обложке, на треть исписанная мелким почерком, представляла собой что — то вроде расчетной книжки с номерами, датами, суммами и иногда именами. На последней странице он увидел десяток номеров, напротив них были проставлены суммы и различные числа текущего и прошедшего месяцев. В конце — черта и под ней еще одна строчка: «Заплатить 18 Хельге 2000 фунтов стерлингов». Между последней страницей и обложкой тетради лежал желтый конверт с надписью «Хельге», содержавший две тысячи фунтов стерлингов мелкими купюрами. Довольно толстый конверт. Они продолжали обыск, забирая то, что казалось им интересным. — Взгляни — ка, — неожиданно сказал Мэттьюс. За рядом книг он обнаружил фотоальбом. — Жизнь Герберта Мюллера в картинках, — добавил он, перелистывая страницы. — Что — нибудь интересное для нас есть? Мэт не ответил, внимательно вглядываясь в снимки, тогда как Фрэда заинтересовала родинка на плече красотки Мюллера. Вдруг Мэт замер, увидев фотографию, занимающую целую страницу альбома. — Хотел бы я знать… — прошептал он. — Что? — спросил Фрэд. — Мюллер входил в студенческое общество, а ты знаешь, что это значит в Германии. В них до сих пор почитается дуэль и нужно получить шрам, чтобы тебя стали уважать. Кстати, я уверен, что шрам на его щеке — память о годах учебы. Он бережно сохранил все атрибуты образцового студента: фуражку, рапиру, в общем, всю экипировку. А вот и групповое фото общества. Называется оно «Роден — штейн». Так вот, насчет ванны… — Что? — Я тебе уже говорил. Мужчина испытывает некоторую стыдливость в том, что касается его туалета. Чтобы он залез в ванну в присутствии кого — либо, этот «кто — либо» должен быть его близким другом. И не просто близким другом. Я бы сказал: другом по армейской службе, занятиям спортом или учебе. — Ты считаешь, что убийца может оказаться среди парней на этой фотографии? — Не знаю, Фрэд. Только мне кажутся взаимосвязанными эти рапиры на стене, шрам Мюллера, его студенческая жизнь и степень близости, существовавшая между ним и тем, кто его убил. Фрэд тоже взглянул на фото. Герберта Мюллера было легко узнать. — Слушай, — прошептал он, — посмотри — ка повнимательнее на типа, что стоит рядом с Мюллером, слева от него… Нет, смотри не на лицо, а на ногу. — Черт возьми! — присвистнул Фрэнк. На правой ноге стоявшего рядом с Гербертом Мюллером человека был обут ортопедический ботинок с толстой подошвой. Казалось, что одна его нога была короче другой и он выравнивал их, нося специальную обувь. Судя по отпечаткам ног, у убийцы Мюллера одна нога была короче другой. — Это ничего не доказывает. — Разумеется, нет, но раз уж ты стал устанавливать связи с прошлым… Фрэнк вынул снимок из альбома и присоединил его к тем заинтересовавшим его документам, что он собирался взять с собой. Они продолжили методический обыск квартиры, но больше ничего не нашли. — Знаешь, о чем я сейчас подумал? — спросил Фрэд. — Тот, кто убрал Мюллера, должен был выходить из дома именно в тот момент, когда мы входили в него. — Да, разумеется. Даже вероятно, что, если бы мы не задержались по дороге, чтобы позвонить, мы бы застали его в квартире. Почему ты спросил об этом? — Из — за хромого. Помнишь, кто — то вышел из лифта, когда мы изучали почтовые ящики? — Да. — Ты случайно не помнишь, он не хромал? — Нет, я на него едва взглянул. — Я тоже почти необратил на него внимания. А теперь мне кажется, что у него была трость. — Над этим стоит поразмыслить, — заметил Мэт. — Что ты собираешься делать? — Прежде всего уйти отсюда. Потом будем думать, как опять нащупать цепочку, разорванную прямо у нас перед носом. Я должен связаться с Вашингтоном. Возвращайся к себе в отель, Фрэд. Я, может быть, тоже сниму там номер. Как бы то ни было, я приду туда сразу после разговора с Вашингтоном.* * *
Было раннее утро, и служащие консульства США наотрез отказались удовлетворить настоятельную просьбу Мэта встретиться с консулом. После их отказа Фрэнки пришлось предъявить им бумаги, выданные для подобных случаев. В этих документах сообщалось, что важность выполняемого им задания позволяет ему требовать помощи от любых должностных лиц США. Консул, вытащенный из постели, принял Мэта в халате. — У вас должен быть радиопередатчик, — сказал Мэт, извинившись за столь ранний визит. — Я должен связаться с Вашингтоном. Координаты и позывные у меня есть, с аппаратом обращаться я умею. Так что не стоит тревожить вашего специалиста. Просто покажите мне, где находится передатчик. Уже через пять минут он связался по радио со службой полковника Карлсона, но потребовалось еще двадцать, чтобы найти самого полковника и пригласить его к микрофону. — Рад вас слышать, Мэт, — заявил Карлсон. — Вы хотите мне сообщить об окончании операции? — Нет, господин полковник. Я проследил цепочку до Гамбурга и почти добрался до ее конца, но последнее звено устранили, и цепь снова оказалась разорванной. У меня есть с чем продолжать поиски: два корабля, документы, труп. Но для проверки потребуется подключить к делу новых людей. Поэтому я и связался с вами. Не могли бы вы обеспечить мне помощь немецких властей и полиции, а также американских спецслужб в Германии? — Сожалею, Мэт, но это абсолютно исключено. В Германии, как и в Англии. Никто, кроме нас и русских, не должен ничего знать об этом деле. И никто не должен знать, что мы сотрудничаем с русскими. Единственное, чем я могу вам помочь, — это технические средства с нашей базы во Франкфурте, если в них возникнет необходимость. Людей дать не могу. — Тогда мне придется начинать все с самого начала. Без официальной помощи я только зря потеряю время. — Делайте как хотите, Мэт, но, повторяю, в одиночку. Кстати, о потерянном времени. Думаю, будет нелишне еще раз посоветовать вам ускорить поиски. В Анголе вновь были использованы атомные снаряды. Это в конце концов станет известно, и мелкие государства кинутся искать поставщиков. Это будет катастрофа. На меня самого жмут, Мэт, и, клянусь вам, советские не упускают случая посмеяться надо мной. Операцию надо завершить за неделю, Мэт, иначе мне придется уйти в отставку. Вы понимаете, что такова будет цена за провал наших спецслужб? — Я понимаю. Хорошо, я обойдусь без помощников и сделаю все возможное, чтобы закончить на следующей неделе. — Я рассчитываю на вас. Как я могу связаться с вами? — Не знаю. Возможно, в течение нескольких дней у меня не будет постоянного адреса. В любом случае из Гамбурга я уезжаю. Спасибо, что хоть выслушали меня, раз не хотите помочь. Конец связи. — Конец связи, Мэт.* * *
— Все прошло нормально? — спросил Фрэд, когда Мэт пришел к нему в отель «Альстер». Они встретились в холле. Несмотря на ранний час, Фрэнк заказал себе водку. — Не совсем. Разбудить ранним утром консула и побеспокоить во внеслужебное время полковника — такие ситуации не способствуют успеху дела. Нет, не то чтобы меня встретили плохо. Мое появление не было желанным, скажем так. И главное, работать будем, как и раньше, вдвоем, без помощников. Я все — таки надеялся, что нам кого — нибудь пришлют, но мне отказали. Да еще велели закончить на следующей неделе, иначе нас вышибут со службы пинком под зад. — Хорошенькая перспектива. Так что мы решим? — Я возвращаюсь в Англию. — Зачем? — Пройду заново по цепочке и попытаюсь обнаружить ее слабые места. Мне кажется, что и он вернется в Англию. — Он? — Тот, кого мы ищем. Тот, кого бы мы уже схватили, если бы Герберт Мюллер пожил еще немного. Шеф. — Хромой? — Если тебе так больше нравится, можешь звать его для простоты Хромой. Понимаешь, я стараюсь поставить себя на его место. Если бы я был он, то вернулся бы в Англию. Там узел проблемы. — Почему? — Давай порассуждаем и повоображаем, Фрэд. Это единственное, что мы можем сейчас делать. Иногда это приносит полезные результаты. За основу я беру реальный факт: во время погони за «Рамзесом» пилот нас заметил. Так нам сказал матрос Мюллер. Мы можем предположить, что пилот немедленно сообщил об этом шефу, Хромому. Что может делать шеф? Прийти в порт, лично убедиться в происшедшем. Согласен? — Согласен. Я бы поступил так же. — Можно предположить, что шеф видел, как мы обрабатывали матроса. Тогда, рассуждая логически, он должен был заключить, что мы разговорим этого парня и узнаем о трюке с двумя кораблями, а это выведет нас на Герберта Мюллера, пилота, который, возможно, единственный в организации человек, знающий шефа лично. Если мы займемся пилотом, шеф может оказаться в опасности. Он видел нас в деле и, думаю, оценил по достоинству. Чтобы отвести опасность, он просто — напросто обрывает нить — ликвидирует Герберта Мюллера. Теперь никто не может вывести на него. Ты согласен? — Твои рассуждения выглядят вполне убедительно. Может, все происходит иначе, но твоя версия кажется логичной. — Тогда ему приходится признать, что если мы дошли до пилота, то знаем всю английскую цепочку. Он больше не может использовать этих людей. Они засветились. Ему придется или бросить дело, или создать новую организацию. Как правило, такие прибыльные дела не бросают. Значит, он вынужден выехать в Англию. И как можно скорее. Он должен сделать это лично, раз его доверенный человек мертв. Я хочу быть там, когда он появится. — Хорошо, Фрэнки. А чем я буду заниматься? — Ты останешься здесь. Меня заинтересовала история со студентами и с Хромым. Возможно, это простое совпадение, но его стоит проверить. Ты должен узнать в университете, когда была сделана фотография и кто на ней изображен. Постарайся выяснить имя Хромого. Может быть, это нас ни к чему не приведет, но в нашем положении нельзя пренебрегать даже мельчайшими деталями. — О'кей! Когда ты уезжаешь? — Сегодня же. Завтра воскресенье. У меня есть шанс застать их дома. — С кого ты думаешь начать? — С Парнела, шофера грузовика.ГЛАВА 9
Было одно из тех прекрасных воскресений, которые иногда выпадают на долю Англии по особой милости неба: тихое, светлое, теплое. На взятом напрокат «форде — зодиак» Фрэнки Мэттьюс выехал из отеля в Оксфорде, где он сохранил за собой номер, в Харуэл. Он оставил машину в парке и, словно совершая обычную воскресную прогулку, направился к коттеджу Джошуа Парнела. Он заранее узнал, где он находится. Это был красивый одноэтажный дом с большими стеклянными дверями, расположенный немного в стороне от городка, на краю небольшого леса, окруженный широкой, тщательно ухоженной лужайкой, укрытый от любопытных взглядов высокой плотной живой изгородью. Идя к дому шофера, Мэт не имел четкого плана. Но Парнел участвовал в деле, как и охранник Гувер, как и два парня из фургончика «Форда». Ему следовало изучить обстановку, образ жизни этих людей, прежде чем начинать обработку, пытаясь найти пути к их шефу. Действовать надо было быстро, поскольку полковник Карлсон дал ему очень короткий срок на завершение задания. Но быстро не значит поспешно. Вспоминая рассказ Сильвии Холли о начале бизнеса Парнела и о его взлете, он спрашивал себя, как и когда он вошел в контакт с подпольными производителями атомных снарядов. Еще он спрашивал себя, что за жена была у шофера, если ему нравилось общество вульгарных и жеманных девиц, вроде тех, с какими он сидел в ресторане. Очевидно, сухая, тупая, сварливая и старая. Он подошел к коттеджу со стороны леса, приблизился к живой изгороди и, осторожно раздвинув ветки, стал наблюдать, оставаясь невидимым для обитателей дома. Казалось, что Джошуа Парнел решил в полной мере насладиться солнечным воскресным днем. Он расположился в шезлонге на берегу бассейна, метрах в двадцати от дома. На нем были лишь пестрые смешные шорты, подчеркивающие его большой живот, и соломенная шляпа с широкими полями. Он вспотел, а его белая кожа уже покраснела — это означало, что к вечеру он хорошенько обгорит. Парнел отложил в сторону воскресную газету, которую рассеянно перелистывал, и повернулся лицом к дому. Все эти движения явно требовали от него значительных усилий. — Хельга! — громко позвал он. — Хельга, принеси мне виски! И побольше льда! Волосатой рукой он стер с груди пот. В течение двух минут ничего не происходило, потом из дома вышла Хельга, неся поднос с бутылкой, стаканами и льдом. У Фрэнка захватило дух. Сухая, старая и сварливая супруга оказалась на самом деле женщиной лет тридцати, натуральной блондинкой с округлыми формами и завораживающей взгляд походкой. Она была одета в купальник, открывающий гораздо больше, чем должен был закрывать. Но не это потрясло Фрэнка. Едва увидев жену Парнела, он без малейших сомнений узнал в ней девушку, которую он видел на больших фотографиях в комнате Герберта Мюллера. Девушку с портрета, подаренного «Герберту, на всю жизнь», на котором было неразборчиво написано имя, начинающееся с буквы X. Еще он вспомнил о желтом конверте с двумя тысячами фунтов стерлингов, надписанном «Хельге», и маленькой тетради в черной обложке, похожей на расчетную книжку, с записью в конце: «Заплатить 18 Хельге 2000 фунтов стерлингов». Неужели речь шла об одной и той же Хельге? Той, что либо сейчас, либо в прошлые годы была одновременно и любовницей Герберта Мюллера, и женой Джошуа Парнела? А оба мужчины входили в организацию, занимавшуюся похищением и переработкой радиоактивных отходов. Хельга Парнел готовила виски, стоя рядом с мужем, и тот, воспользовавшись случаем, грубовато похлопал ее по заду, что, кажется, не особо взволновало ее. — Ну, — спросил он, — ты завтра едешь за деньгами? — Да, — ответила Хельга, — завтра. Но напоминаю, что часть их ты обещал потратить на то, чтобы купить мне меховое манто. — Я помню, курочка моя. Но у меня завтра полно дел. Мне нужно все спланировать. Ты полетишь утром или после обеда? — Я хочу лететь девятичасовым самолетом. Фрэнки Мэттьюс незаметно отошел от изгороди. Ему было достаточно того, что он слышал. Продолжая подслушивать, он рисковал быть замеченным. Сказать по правде, приехав сюда, он и не надеялся на такой результат. Вокруг Парнела так и кружились женщины, влюбленные в меха. Он пообещал купить меховое манто той девице, с которой Фрэнк видел его в ресторане Сильвии Холли. Теперь оказывается, что его жена хотела себе такое же. Но больше всего его заинтересовало предстоящее путешествие миссис Парнел. Уже в Гамбурге, прочитав запись в черной тетради, он подумал, что 18 означает 18 число текущего месяца. Сегодня было воскресенье, 17. Если его выводы были верны, Хельга собиралась завтра вылететь в Гамбург за двумя тысячами фунтов. Это обещало нечто занимательное, если она, оставаясь близка с Гербертом и придя к пилоту за деньгами, обнаружит того в ванне. Мэт должен был тоже отправиться туда. Он сказал себе, что Хромой не мог не знать, что Хельга приедет за своими деньгами, или деньгами своего мужа. Она могла знать Хромого. Вполне вероятно, принимая во внимание степень ее близости с Гербертом, что она какое — то время жила в Германии. Он думал, что шеф приедет в Англию организовать новую цепочку или устранить тех, кого он мог посчитать слабыми местами в старой. А что если Хельга была одним из этих слабых мест? А что если вместо того, чтобы ехать за женщиной в Харуэл, он ждал ее в Гамбурге? Мэту было необходимо вернуться в Гамбург. Вернувшись в отель, он попросил принести ему расписание Лондонского аэропорта. В Гамбург было два прямых рейса: утренний в 9.40, прибытием в 11. О нем и говорила Хельга. Второй рейс — в 13.30. Он позвонил в аэропорт и забронировал себе место. Но для подстраховки он с раннего утра уже сидел в своей машине недалеко от дома Парнелов. Наконец супруги появились. В руке у Хельги была только легкая сумочка, что доказывало ее намерение не задерживаться в Гамбурге. Она надела строгий костюм цвета морской волны, выгодно подчеркивающий достоинства ее фигуры, шляпку, хорошо подходившую к ее светлым волосам, и туфли на высоком каблуке, изящно удлинявшие ее ноги. Парнел рядом с ней выглядел жалкой деревенщиной. Они сели в машину и направились в Лондон. Через час они приехали в аэропорт. Пока Парнелы прощались, Фрэнк поставил свою машину на стоянку. Он шел за Хельгой, едва не задевая ее. Она взяла билет на рейс Лондон — Гамбург, а он выкупил свой, забронированный накануне. В заполненном на три четверти салоне самолета он занял место в двух рядах позади нее. За время рейса ничего не произошло. В одиннадцать часов они приземлились в аэропорту Гамбурга — Фюглбюттеле. Она села в такси, он вскочил в другое и попросил шофера не терять из виду машину Хельги, но сохранять дистанцию. Таксист, которому он рассказал придуманную на ходу любовную историю, с большим старанием выполнял просьбу Фрэнка, тем более что тот сунул ему в качестве аванса пятьдесят марок. Они вскоре въехали в город, миновали Центральный вокзал и эспланаду. Она направлялась к дому Герберта Мюллера. Но у Фрэнка возникло ощущение, что не он один следит за такси Хельги. Ему показалось, что от ее машины не отстает черный частный «опель». На небольшой площадке метрах в ста от дома на Даммторштрассе такси Хельги затормозило. Черный «опель» тотчас прижался к обочине, Фрэнки велел своему шоферу сделать то же самое. Хельга вышла из такси, из «опеля» вышел мужчина, направившийся следом за ней. Отстав метров на десять, за ними следовал Фрэнк. Человек из «опеля» был высоким, одет в черное. Обычный мужчина; если бы не его гибкая походка, он ничем не отличался от других прохожих. Он не отставал от Хельги, но и не догонял ее. Она вошла в дом номер восемнадцать, мужчина — следом за ней. Фрэнк ускорил шаг и зашел в подъезд как раз в тот момент, когда за Хельгой и ее преследователем закрывалась дверь лифта. Он бросился ко второму лифту, вызвал его, подождал несколько секунд, пока опустится кабина, и едва дверь открылась, ворвался внутрь и нажал на кнопку шестого этажа. Едва выйдя из лифта, он услышал женский крик, доносившийся из квартиры Герберта Мюллера. Дверь была только прикрыта. Он бросился вперед, выхватывая на ходу «беретту», распахнул дверь и захлопнул ее за собой ударом ноги. Щелкнул замок. В узком коридоре, как раз перед входом в комнату, мужчина душил Хельгу. Очевидно, она вскрикнула в тот момент, когда он набросился на нее, но сейчас, наполовину задушенная, она не издавала ни единого звука. Фрэнк взял пистолет за ствол и изо всех сил ударил убийцу рукояткой по голове. Тот рухнул как подкошенный, Хельга тоже едва не упала. Прерывисто дыша, она стояла у стены, держась рукой за горло, вряд ли осознавая происходящее. На какое — то время она вышла из игры, и Фрэнк пока оставил ее в покое, давая прийти в себя. Наклонившись над потерявшим сознание убийцей, он втащил его в комнату и включил все лампы. Судя по всему, за два дня, прошедшие после посещения квартиры Мэтом и Фрэдом, в комнате ничего не изменилось. Он быстро прошел в ванную комнату и приоткрыл дверь. Герберт Мюллер по — прежнему лежал в воде. Закрыв дверь, Фрэнк вернулся в комнату и обыскал убийцу. Странно, в карманах ничего не было, даже пачки сигарет. Только достаточно четкая любительская фотография размером тринадцать на восемнадцать, изображавшая перед цветочной клумбой Хельгу. Никакой ошибки, это была именно она. Напавшему на Хельгу было на вид лет тридцать. Обращали на себя внимание размытые, как будто еще не оформившиеся черты его лица и бледность, которую, однако, можно было объяснить обмороком. Удар рукояткой пистолета рассек ему кожу, и белый воротничок рубашки запачкался кровью. Фрэнки не нравились люди с совершенно пустыми карманами. За свою карьеру ему приходилось сталкиваться с такими субъектами. Обычно это были парни, получившие деликатное задание и не желавшие, чтобы их опознавали в случае неудачи. Хельга понемногу пришла в себя. — Кто вы? Что это значит?.. Что?.. — пробормотала она. Женщина говорила прерывисто и хрипло, как будто тот парень повредил ей голосовые связки. Фрэнк подумал, что, опоздай он секунд на пятнадцать — двадцать, она была бы мертва. — Выпейте глоточек, чтобы немного прийти в себя, и перестаньте задавать идиотские вопросы, — сухо посоветовал он ей. — Лучше поживее отвечайте на мои. Боюсь, нам нельзя терять времени. Она подошла к бару, налила в стакан виски, но не смогла выпить. Она продолжала держаться за горло. В ее глазах был ужас. — Кто вы? Почему нет Герберта? — спросила она, переводя взгляд с Фрэнка на лежавшего на полу убийцу. — Перестаньте трястись и слушайте меня. Вы попали в грязную историю, из которой не выкрутитесь без неприятностей, если вообще выкрутитесь. Вот так, миссис Парнел или Хельга, как вам больше нравится. — Откуда вам известно мое имя? — Отвечайте на мои вопросы, быстрее. Кто этот тип на полу? — Не знаю. Я его никогда не видела. — Он вошел в дом вместе с вами. — Я на него не обратила внимания. Он вошел вместе со мной в лифт, тоже вышел на шестом, а когда я открыла дверь квартиры, втолкнул меня внутрь и начал душить. — У вас есть ключ от квартиры? — Разумеется, Герберт мне… Где Герберт? — Думаю, что вы, Хельга, не отдаете себе отчета в том, что речь идет об очень серьезных вещах. — Но кто вы? Что все это значит? Вы из полиции? Что с Гербертом? — Мы никогда не закончим, если вы будете спрашивать глупости, вместо того чтобы отвечать на мои вопросы. Я — человек, который, в принципе, не желает вам зла, но которому надо заниматься своими делами. Я спешу и не намерен задерживаться здесь, несмотря на красоту обстановки. Хельга машинально подняла глаза на изображавшие ее большие эротические фотографии. — Поскольку вы хотите знать, где Герберт, я вам сейчас его покажу, — так же сухо продолжал он. Хельгу хотели убить, это ясно. Следовательно, она представляла для кого — то опасность, возможно потому, что слишком много знала. Надо как можно скорее заставить ее говорить, а для этого необходимо держать ее в руках. Что может лучше послужить достижению данной цели, чем небольшой спектакль ужаса после вовремя прерванного покушения на ее жизнь? Он полуобнял ее и, подведя к ванной комнате, открыл дверь. — Герберт здесь, — сказал он. Зрелище было впечатляющим. Из — за пребывания в воде труп изменился в цвете. Он пожелтел, посинел. Шрам на щеке стал фиолетовым. Язык немного высовывался изо рта. Глаза закатились, и виднелись только белки. И запах, сладковатый, отвратительный запах. Хельга Парнел вскрикнула и забилась в судорогах. Она подалась назад, будто желая выскочить из ванной комнаты, но ее ноги, словно налившиеся свинцом, не сдвинулись с места. Ванна была почти пуста. Вода, должно быть, вытекала через неплотно закрытый сток. Время от времени слышалось «буль — буль», как будто всасывалась вода. Хельга явно находилась на грани нервного припадка. Она раскрыла рот, чтобы снова закричать. Фрэнк повернулся и залепил ей пару пощечин. Она икнула, пытаясь перевести дыхание. Он вытолкнул ее из ванной, закрыл дверь и посадил в кресло. Она разразилась рыданиями. — Уф! — вздохнул Мэт. Он сделал самое трудное и самое главное. Теперь она не будет оказывать сколько — нибудь значительного сопротивления. Он осушил стакан, приготовленный ею для себя, но так и оставшийся нетронутым. — А сейчас, — обратился он к Хельге, продолжавшей рыдать в носовой платок, пачкая его тушью для ресниц, — вы… Он замолчал, потому что тип на полу подал признаки жизни. Обморок заканчивался. — Слушайте, — сказал Фрэнк Хельге, — главное, перестаньте реветь. Я не собираюсь дважды рассказывать одну и ту же историю. Я допрошу этого парня. Слушайте внимательно и постарайтесь понять как можно больше. Оставив Хельгу, он придвинул к распростертому на полу телу кресло и сел над парнем, положив на колено «беретту» так, чтобы тот видел оружие. Пока убийца приходил в себя, Мэт достал из кармана длинную трубку — глушитель — и насадил ее на ствол пистолета. Нападавший внимательно следил за его движениями. — Слушай, — сказал ему Фрэнк, — я видел типов вроде тебя и знаю, что означают твои пустые карманы. Думаю, ты понимаешь, что я говорю серьезно. Если ты не дашь вразумительных ответов на мои вопросы, я без колебаний всажу тебе пулю в голову. Ты — профессионал, ты видишь мой пистолет и глушитель на нем. А теперь подумай, следует ли тебе отвечать на мои вопросы. Или ты заговоришь, или, если начнешь выпендриваться, получишь пулю в башку. Я тоже профессионал. Мне плевать, как тебя зовут, тем более если ты будешь молчать. Мертвым имена не нужны. Ты ждал эту женщину в аэропорту. У тебя в кармане была ее карточка. Ты следил за ней на своем «опеле». Ты вошел вместе с ней и пытался ее задушить. Будешь говорить? — В данных обстоятельствах мне ничего другого не остается, — сказал убийца. Он полностью пришел в себя и смотрел на «беретту» больше с интересом, чем со страхом. — Профессионал? — спросил Мэт. — Да, профессиональный убийца. Тебе я могу сказать, раз ты тоже профессионал. Он взглянул на Хельгу, и она вздрогнула. У этого парня были странные глаза: очень красивого голубого цвета, но совершенно невыразительные. — Ты заключил контракт? — продолжал Мэт. — Да. Мне позвонил один тип, представивший необходимые рекомендации. Пять тысяч марок аванса, пять тысяч по выполнении. Все как обычно. Ты в каких странах работаешь? — Вопросы задаю я. Что ты должен был делать? — Ждать эту кралю прямо в аэропорту, восемнадцатого, в одиннадцать часов. Рейс из Лондона. Возможное место следования — Даммторштрассе, восемнадцать, шестой этаж. Если она зайдет куда — нибудь еще, дождаться, пока придет сюда. Выполнить условия контракта в квартире. — Каким способом, имеет значение? — Я предпочитаю работать голыми руками. Так чище. Хельга Парнел вновь вздрогнула. Но слушала она внимательно и плакать перестала. — Как выглядел тот, кто дал тебе фото? — Я получил карточку по почте, вместе с задатком. — Ты знаешь ее имя? — Фрэнк кивком головы указал на Хельгу. — Понятия не имею, как ее зовут, да мне на это наплевать. У меня была ее фотография, и я не мог ошибиться. Ты должен знать, что в нашей работе имена ничего не значат. — Согласен. Что ты должен сделать после выполнения контракта? Длинный бледный тип, лежавший на полу, заколебался. Фрэнки Мэттьюс, не испытывая никаких колебаний, ударил его глушителем по носу. Хотя из ранки потекла кровь, парень даже не вскрикнул, а его глаза остались холодными как лед. — Понял, — сказал он. — Ну? — По окончании работы я должен позвонить. Плату получу завтра, почтовым переводом. — Куда ты должен звонить? — По одному номеру. — Какому? — 24–10–01. Но только когда будет ровный час: полдень, час, два. Фрэнк взглянул на свои часы. Без нескольких минут час. — Что ты должен сказать? — Если все пройдет нормально, я скажу: «Тетя Хельга уехала навсегда». Фрэнк посмотрел на Хельгу. Она была смертельно бледна и по — прежнему прижимала руки к горлу. — Когда будет ровно час, — сказал Мэттьюс, — ты позвонишь отсюда по тому номеру, что тебе дали, и скажешь, что «тетя Хельга уехала навсегда». — Но ведь я не выполнил договора. Это непорядочно. А потом, что я получу, если все — таки позвоню? — Ничего. Просто ты сделаешь так, как я сказал. Парень собрался и встал на ноги. В метре сзади него стоял Мэт, направлявший дуло пистолета ему в почки. Убийца был выше его ростом. Он направился к телефону, не обращая на Хельгу никакого внимания, и снял трубку. Мэт посмотрел, какой номер тот набирал. Действительно, 24–10–01. С того конца провода донеслось: «Алло». — Тетя Хельга уехала навсегда, — сказал убийца и положил трубку. Мэт удовлетворенно вздохнул. Он выиграл время. Факт обращения человека, приговорившего Хельгу, возможно Хромого, к наемному убийце доказывал, что на своих людей он рассчитывать не мог. Получив условный сигнал, он успокоится. Теперь надо было решать судьбу убийцы. Фрэнк повернул голову, и на секунду его взгляд задержался на портрете Хельги, подаренном Герберту. Эта секунда едва не стала для него роковой. — Берегись! — крикнула Хельга. Он инстинктивно пригнулся, шагнул влево и обернулся. Встав к убийце спиной, он на пару секунд выпустил его из — под наблюдения, а тот воспользовался этим. Мэт услышал свист и скорее догадался, чем увидел, что мимо пролетел выкидной нож, вонзившийся в фотографию Хельги на стене. Если бы он не отшатнулся, то получил бы нож прямо в горло. В то же мгновение убийца, нагнув голову, бросился на него. Мэт выстрелил. Из — за глушителя хлопки выстрелов были едва слышны. Убийца рухнул к ногам Мэта. Две пули вошли точно над глазами и разнесли всю затылочную часть головы. Светлый ковер залило кровью. Хельга опустилась на колени перед креслом. Ее безостановочно рвало. Фрэнк нагнулся над трупом и все понял. Он обшарил карманы, но не обыскал его полностью. А у парня был выкидной нож, прикрепленный к рукаву у запястья. Сейчас рукав задрался и Мэт увидел кусок клейкой ленты, державшей нож. Воспользовавшись невниманием Мэта, убийца решил одним махом исправить положение: убрать Мэта и задушить Хельгу, что оправдало бы его телефонный звонок нанимателю. Мэт почувствовал необходимость проветриться, вымыть руки и лицо, но сделать это он предпочел на кухне. Он потащил за собой Хельгу. Она совершенно размякла. Теперь она точно заговорит! Но перед этим ее нужно немного привести в чувство. Он тихонько вытолкнул ее из квартиры, где незнакомец, с головой, расколотой точно скорлупа ореха, будет оставаться в компании лежащего в ванной Герберта Мюллера еще несколько дней, пока полиция не обнаружит убийства. Поддерживая Хельгу, Мэт вывел ее на площадку и вызвал лифт. Они вышли на улицу. Улица была залита солнцем, как Харуэл накануне. Фрэнки Мэттьюс подумал, что следовало бы осмотреть черный «опель» убийцы, стоявший в сотне метров от дома. Но сначала надо было заняться Хельгой. Она была не в себе. Не отнимала руки от горла, ее макияж совершенно исчез, взгляд был мутным, две светлые пряди жалко свисали на лоб. Он быстро привел ее в бистро, находившееся на той же улице, и заставил выпить три полных рюмки коньяку. Мало — помалу ее взгляд стал более осмысленным. — Теперь мы поговорим серьезно, — сказал Мэт, — в спокойном месте. — Где? — спросила она. — Кто вы такой? — Меня зовут Фрэнки. Я желаю вам только добра. Я хочу отвезти вас туда, где вы будете в полной безопасности.ГЛАВА 10
— Меня никто не спрашивал? — осведомился Фрэнки Мэттьюс у портье отеля «Альстер», назвав свое имя. Вместе с Хельгой он вошел в холл, в котором утром в субботу в последний раз разговаривал с Фрэдом. Его самолет в Лондон улетал после обеда, он решил отдохнуть несколько часов и снял себе номер, заплатив, на всякий случай, за четыре дня вперед. — Вам дважды звонили, — ответил узнавший его портье. — Кто? — Некий господин Фрэд. Интересовался, нет ли от вас известий. — Если он опять позвонит, скажите, что я вернулся. Да, у меня к вам просьба. Вы можете узнать, где установлен телефон с этим номером? Он протянул портье листок бумаги с записанным на нем номером: 24–10–01. — Я сделаю, — ответил портье, — но это займет некоторое время. Пока они разговаривали, Хельга сидела в стороне, оставаясь безучастной к происходящему. Она пребывала в полной прострации. Выпитый коньяк спас ее от нервного приступа, но последние события так подействовали на молодую женщину, что она не могла вернуть контроль над собой. — Когда выясните, сообщите мне в номер, — сказал Фрэнк портье. Взяв Хельгу под руку, он подошел к лифту, и они поднялись на второй этаж. Хельга упала в кресло, а Фрэнки Мэттьюс сел напротив. Он спешил и не собирался давать ей время опомниться. Она, несомненно, много знала. Вот и надо ковать железо, пока горячо. — Послушайте, — обратился он к ней. — Буду с вами откровенен. Я знаю, кто вы такая и чем вы занимаетесь. Могу вам сказать, что за такую деятельность вас могут засадить за решетку до конца ваших дней, если вы спасетесь от нового покушения. Чтобы избавить вас от труда задавать бессмысленные вопросы, я скажу, что меня зовут Фрэнки Мэттьюс. Я работаю на спецслужбу. — Спецслужбу? — Вижу, что вы понимаете, о чем идет речь. Мы занимаемся вопросами обеспечения государственной безопасности. Похищение с атомной станции в Харуэле радиоактивных отходов, затем передача их с грузовика вашего мужа на вертолет, с вертолета — на корабль, привозящий их сюда, в Гамбург, является преступлением против государственной безопасности. Мне также известно, что вы приехали получить свою долю за операцию, осуществленную на прошлой неделе. Вы прогорели, Хельга, влипли по уши. Вы будете говорить? — Зачем, если вам все известно? — Не все. И я надеюсь, что узнаю остальное с вашей помощью. Я хочу узнать имя того, кто руководит всем делом. — Оно мне неизвестно, уверяю вас. Герберт дал мне как — то понять, что над ним есть еще кто — то, но он не говорил кто. Я всего лишь ничтожный винтик в машине. — Подумайте хорошенько, Хельга. Мои слова о наказании, грозящем вам и всем остальным, замешанным в деле, не были пустой угрозой. А другая сторона будет еще более безжалостной! Они не сажают в тюрьмы, они убивают. Вы уже могли в этом убедиться. Так или иначе, но ваша жизнь на волоске, Хельга. У вас остался ничтожный шанс выйти чистой. Шанс этот могу вам предоставить только я. Готов вам помочь, если вы перейдете на мою сторону. — Но я ничего не знаю. — Нет, знаете, и нечто весьма важное. Герберт Мюллер был убит, через него я мог бы выйти на того, кто руководит делом. Он хладнокровно ликвидировал своего помощника, чтобы тот не заговорил. Вы поддерживали связь с убитым, и вас тоже хотели убрать. Если бы я появился на пятнадцать секунд позже, вы были бы мертвы. Тот, кто нанял убийцу, имел вескую причину желать вашей смерти — он не хотел, чтобы вы выдали его. Что же такое вам известно, что делает вас опасной для него, Хельга? — Повторяю вам, я ничего не знаю. Она немного оправилась от пережитого, однако руку от горла не отнимала. — Я не хочу садиться в тюрьму или умирать, — сказала она. — Если бы я хоть что — то знала, я бы, ни минуты не сомневаясь, все рассказала бы вам. Единственный человек, ради которого я согласилась участвовать в деле, был Герберт Мюллер. Остальные мне безразличны. — Вполне возможно. Однако вы что — то знаете. Иначе вас бы оставили в покое, как вашего мужа, как остальных перевозчиков. Но эта важная деталь, возможно, просто не всплывает у вас в памяти. Хельга, давайте начнем с начала. Так как вы вошли в дело? — Я была танцовщицей… ну, в общем, стриптизеркой, когда познакомилась с Гербертом. — Где? — Здесь, в Германии. Я — немка. Мои родители до сих пор живут в Гамбурге, но я рано ушла из дому. С Гербертом я познакомилась в кабаре на швейцарской границе. Мы полюбили друг друга. Однажды он сказал, что мы могли бы быстро разбогатеть, если бы я согласилась сделать кое — что. Потом мы бы поженились и начали нормальную жизнь. Я сказала «да». Я всегда говорила Герберту «да». — И чем оказалось это «кое — что»? — Он не сразу мне объяснил. Но я все равно согласилась. Он отправил меня в Англию. Я исполняла стриптиз в ночных кабаре в Лондоне. Там он показал мне одного клиента, приходившего довольно регулярно. Я познакомилась с ним. — Джошуа Парнел? — Да. Он втюрился в меня, я тоже разыгрывала большую любовь, пока он на мне не женился. — А что Герберт? — Герберт сам хотел этого. Он сказал, что это только на год или два, что мы за это время сорвем крупный куш, он увезет меня в Германию и мы забудем о моем липовом браке, что чем скорее я уговорю своего мужа, тем быстрее все закончится. — Вы должны были уговорить его предоставить свой грузовик для подмены контейнеров? — Да. Именно в тот момент Герберт мне объяснил суть дела. — И он не сказал, кто руководит бизнесом? — Нет, это правда. Джошуа согласился, как только узнал, сколько сможет на этом заработать. За деньги он сделает все, что угодно. — Он встречался с Гербертом, чтобы уточнить свои обязанности? — Нет. Он никогда не видел Герберта. Я была посредницей между ними. — Как долго вы действуете? — Два года. Каждые два месяца повторялась одна и та же операция. Под предлогом встречи с родителями я ездила в Гамбург, встречалась с Гербертом, и мы… Потом он давал мне деньги и новые инструкции, если в них была необходимость. — Вы никогда не встречались ни с кем, кроме Герберта? — Нет, никогда. — Я не вижу логики в ваших рассуждениях. Вы говорите, что вошли в дело ради денег, чтобы начать совместную жизнь с Гербертом, но получаемые от него деньги, две тысячи фунтов, вы отдавали мужу, Парнелу. Как же так? — Это его доля. У меня была своя. Герберт держал мои деньги у себя. Мы вместе, я и Герберт, получали в три раза больше. — А регулярные поездки в Германию не смущали вашего мужа? — Пока я привозила ему деньги… Он понимал, что это плата за его работу, а от кого — это ему было все равно… Кроме того, он не знал о существовании Герберта. Он вообще не ревнив. Как только мы наладили дело, я перестала играть в любовь. Он имел много девок и был доволен своей жизнью. — А ваши родители? — Что «мои родители»? — Вы действительно встречались с ними, когда приезжали в Гамбург? — Они меня не интересуют. Я даже не знаю их адреса. Раньше они жили на Лагерштрассе, но теперь дома там снесли и я не знаю, куда они переехали. — Вы сказали — Лагерштрассе. Случайно, не в доме тридцать четыре? — Да. А почему?.. — Просто так. Кстати, Хельга, скажите мне вашу девичью фамилию. — Хеббель. Хельга Хеббель. Совпадение поразило Фрэнки. Когда Фрэд разыскивал владельца «Рамзеса», он узнал имя и адрес: Андреас Хеббель, Лагерштрассе, 34. В действительности дома 34 на Лагерштрассе больше не было, и Хеббель там не жил. И вдруг оказывается, что это адрес и фамилия родителей Хельги. Значит, хозяин «Рамзеса» — шеф? Используя яхту, зарегистрированную на имя отца Хельги, он, вполне вероятно, мог знать и дочь Хеббеля? И она тоже могла его знать, хотя и не подозревала об этом. Очевидно, что тот хотел убить женщину, стараясь обезопасить себя. Вопросы, вопросы… Мэт решил продолжить допрос. Ему помешал телефон. Звонил портье. — Телефон с номером 24–10–01 установлен в обычной кабине на улице. Известие не стало для Мэта сенсацией. Когда убийца сказал ему, что должен звонить ровно по часам, Фрэнки предположил нечто вроде этого. Классический прием. Засекают не слишком часто используемую телефонную кабину, заходят в нее в нужное время, дожидаются звонка и исчезают. Никаких следов. — Где находится кабина? — спросил он. — В Гамбурге? — Нет, в Швармштадте. — Что это такое? — Городок между Гамбургом и Ганновером, ближе к Ганноверу. Приблизительно тысяч пять — шесть жителей. — Благодарю вас. — Звонил господин Фрэд. Я ему сказал, что вы вернулись. — Вы правильно поступили. Он положил трубку. Фрэнк возобновил допрос. Она с трудом шла на сотрудничество, но и не сопротивлялась. Потеряв единственного человека, которого любила, Хельга была убеждена в том, что с ним покончили члены его же организации. Она понимала, что, если она не хочет иметь неприятности, ей придется встать на сторону Фрэнки. Но как бы она ни старалась отвечать на его вопросы, имя шефа было ей неизвестно и назвать его она не могла. В номер вошел Фрэд. — Когда мне сказали, что ты вернулся, я решил, что лучше прийти самому, чем звонить, — сказал он. Потом он узнал Хельгу. — Так не бывает! — воскликнул он. — Та самая девушка, которую мы видели на фотографиях у Мюллера? — Да, — подтвердил Мэт. — Это Хельга — та самая и для нее предназначался конверт с двумя тысячами фунтов, она же — жена Джошуа Парнела и подруга Герберта Мюллера. Он рассказал Фрэду о своем поспешном возвращении из Англии, о дальнейших событиях, особо подчеркнув участие в них профессионального убийцы, доказывающее невозможность для шефа прибегать к помощи своих людей и в то же время демонстрирующее его невероятно быструю и жестокую реакцию. — А ты? — спросил он, закончив свой рассказ. Он в открытую говорил при Хельге. Из этого Фрэд заключил, что Фрэнк считает молодую женщину в деле своей. — Я не много успел, но все — таки продвинулся. Фотографию сделали в университете двенадцать лет назад. — В каком университете? — Гамбургском. Узнать имена всех, кто на ней изображен, трудно, потому что они, хотя и состояли в одном обществе, но учились на разных курсах и разных факультетах. Однако я установил имя типа, стоявшего слева от Герберта Мюллера. Он немного постарше пилота. Его зовут Конрад фон Кернел. — На каком факультете он учился? — Представь себе, на физическом. Мне удалось посмотреть его личное дело. Он — блестящий физик. — Мюллер тоже был физиком? — Нет. Он изучал социально — экономические науки. — И что стало с Конрадом фон Кернелом? — У меня не было времени установить это. Судя по университетскому досье, он уже во время учебы получал довольно заманчивые предложения. Я выяснил имена тех, кто предлагал ему работу. Проверить надо всех, но одно название мне кое — что говорит: завод Кнейппа в Эрфурте. — Он тебе известен? — Немного. В этой чертовой лавочке интересуются теми же проблемами, что и мы. Там изготавливают физические приборы, но есть и исследовательский отдел. Чтобы выиграть время, я туда позвонил. — Как это?! — Нет, ты меня не понял. У меня там есть свой человек. — Извини, мне следовало бы об этом догадаться. — Он пообещал разузнать и позвонить мне. О! А если он… Фрэд снял трубку и, позвонив портье, назвал свое имя. — Я ожидаю звонка, — сказал он. — Если меня будут спрашивать, переведите разговор на номер господина Мэттьюса. Спасибо. — Скажите, — робко заговорила Хельга, повернувшись к Мэттьюсу. — Что? — Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, но услышала одно имя. Я изо всех сил хочу вам помочь… — Какое имя? — Конрад фон Кернел. — Вы с ним знакомы? — Ну… я не совсем уверена… Имя Конрад мне известно, а вот фамилия… может быть, он и не фон Кернел. Мэт и Фрэд внимательно слушали ее. — Когда вы с ним познакомились? — спросил Фрэнк. — Я не была с ним знакома по — настоящему. Просто знаю его имя и видела его пару раз, когда работала в Германии. — В кабаре? — Да, в «Блауен Бок», в Карсау. У меня была подруга, тоже стриптизерка. Я тогда уже познакомилась с Гербертом. Эту девушку звали Бригитта Кристин, но выступала она под псевдонимом Леди Бритта. У нее тоже был друг. Он изредка приходил посмотреть на нее. Выглядел богачом. Звали его точно Конрад, а фамилия… Может, фон Кернел, может, нет… Но мне кажется, что — то похожее я слышала тогда… — Он знал Герберта? — Да! Конечно. Я видела, как они пили за одним столом. Да, да, они были знакомы, я теперь вспомнила. Герберт мне как — то сказал, что Конрад пристроил Бригитту. — Что значит «пристроил»? — Хозяева собирались продать заведение. Это случилось, когда я уже жила в Англии. Однажды во время одного из моих приездов в Гамбург Герберт и рассказал мне, что Конрад дал Бригитте денег, чтобы она купила «Блауен Бок». Теперь она — хозяйка кабаре. — Вы говорите, — вступил в разговор Фрэд, — что видели Конрада фон Кернела раз или два? — Да, когда он пил вместе с Гербертом и, кажется, еще один раз. — Могли бы вы описать его? — Нет. — У него не было никаких особых примет, черт, бросавшихся в глаза? — Нет, не помню… Постойте! Кажется… Я не уверена, что это был он… я могу ошибиться. — И все — таки? — Мне кажется, что он ходил с тростью. — Он хромал? — Не помню, но мне кажется, у него была трость. Фрэд и Мэт переглянулись. Стоило попробовать разработать эту линию. Если Хромой и был шефом, то становилось ясно, какую опасность представляла для него Хельга. Опасность, возможно, была невелика, но он уже доказал свою осторожность. Они попытались освежить воспоминания Хельги, но у них ничего не вышло. После полудня зазвонил телефон. Это был агент Фрэда. Да, Конрад фон Кернел работал физиком на заводе Кнейппа в Эрфурте. Блестящий специалист, занимался проблемами ядерной физики. По характеру — легкомысленный. Завсегдатай эротических кабаре, где спускал свое жалованье и наследство. Четыре года назад неожиданно уволился с завода, и больше о нем никто ничего не слышал. Никто не запрашивал сведений о нем, так что, очевидно, он не пытался впоследствии устроиться в крупную фирму. Фрэд поблагодарил. — Теперь придется искать его по всей Германии, — вздохнул он. — Если, конечно, он остался в Германии. Нить опять оборвалась. — Необязательно, — ответил Мэт. — Думаю, что это тот самый человек, которого мы ищем. К тому же другой версии у нас нет. Итак, нам известно, что его зовут Конрад фон Кернел, ему около сорока, он хромает, по профессии физик, вполне способен возглавить такое дело, питает слабость к ночным кабаре, купил своей подруге «Блауен Бок», живет в Германии, так как груз прибывает в Гамбург, и, наконец, он ликвидировал Герберта Мюллера. — Согласен, Фрэнки, но Германия большая страна. — Может быть, меньше, чем ты думаешь. Слушай, убийца, нанятый задушить Хельгу, сказал мне, что о выполнении задания должен был звонить каждый час. Я установил, что номер, данный ему нанимателем, это номер телефонной кабины в маленьком городке Швармштадт близ Ганновера. При трюке с телефонной кабиной у него не было необходимости удаляться от дома. Это может означать, что фон Кернел живет или в самом Швармштадте, или рядом. — Да, возможно. Если я тебя правильно понял, мне следует это проверить. — Да, Фрэд.Городок маленький, все друг друга знают. Если он действительно обосновался в тех краях, у него должна быть мастерская, заводик или просто большая вилла, где он может превращать отходы в начинку для снарядов. Даже если он сменил имя, он не перестал хромать. Но надо торопиться, Фрэд. Помни: мы должны закончить до четверга. — Не волнуйся, я немедленно выезжаю. Ты останешься здесь? — Нет, я тоже уеду. — А как мы будем поддерживать связь? — Возьми внизу, у портье, телефонный справочник Швармштадта, выбери себе отель, зарезервируй номер и скажи мне название отеля. Я сам тебе позвоню. — Хорошо. Спускаюсь, звоню тебе и отправляюсь в путь. А ты куда собрался? — Повидать Бритту. Ты с одной стороны, я с другой. Если мы не найдем нашего фон Кернела через двадцать четыре часа, то он — сам дьявол. Дай Бог, чтобы он действительно оказался человеком, которого мы ищем. — А я? — спросила Хельга. — Вы бросите меня? — Вы поедете вместе со мной в Карсау, — сказал Мэт. — Поможете мне убедить вашу подругу Бритту, что в се же интересах рассказать мне все, что она знает. Сделайте это, и обещаю, что я приложу все силы, чтобы спасти вас от тюрьмы.ГЛАВА 11
— Черт возьми! — выругался Фрэнки Мэттьюс. — Вы уверены, что мы не перепутали дорогу? Покинув Гамбург в начале вечера, они провели в дороге всю ночь. Фрэнк сидел за рулем, Хельга — рядом. К трем часам утра они почти доехали до швейцарской границы. На главных магистралях у них не возникло проблем, но в районе Карсау, где находилось кабаре «Цур Блауен Бок», им пришлось свернуть на местные дороги, на которых не было указателей. Приходилось полагаться на память Хельги. Мэта удивило, что они оказались среди полей. — Нет — нет, все правильно, — успокоила его Хельга. — Кабаре находится на перекрестке. Там когда — то был ресторанчик, куда приходили поесть жители окрестных деревень и проезжие. Оно стоит на отшибе, но не волнуйтесь, те, кому надо, знают, как до него добраться. Наконец перед ними возникло кабаре. Сначала в темноте полей загорелись огни вывески, потом обозначились контуры здания. Огромная, ярко светящаяся вывеска украшала дом, вокруг которого стояло много машин с германскими, швейцарскими и французскими номерами. Они вошли. В гардеробе их остановили и дали подписать бумагу, содержащую уведомление об эротическом характере заведения и обязательство не приносить жалобу, если зрелище их слишком шокирует, а просто удалиться. Они прошли в зал и сели за свободный столик. Им немедленно принесли шампанское. В почти совершенно темном зале заканчивался показ фильма, считавшегося, видимо, эротическим, но на самом деле бывшего откровенной порнографией. Свет луча кинопроектора был достаточным для того, чтобы Мэт смог осмотреться вокруг. Посередине довольно большого зала находилась эстрада, на которой выступали «артисты». Эстраду окружали столики, заставленные шампанским и виски. Места занимали в основном мужчины, но танцовщицы не отказывались составить им компанию и присаживались на колени посетителям, если это могло увеличить доход заведения. В глубине зала, за киноэкраном, он заметил несколько лож, вернее, ниш, где, очевидно, самые нетерпеливые клиенты уже перешли к делу, копируя происходящее на экране. Вся атмосфера в заведении была наполнена похотью и табачным дымом. Фильм закончился под глухие аплодисменты и несколько сальных смешков. Зажегся слабый свет. Фрэнк увидел рядом с эстрадой нечто вроде пюпитра, за которым сидела женщина, регулировавшая свет, включавшая магнитофон, объявлявшая номера и наблюдавшая с высоты за происходящим в зале. — Это Бритта, — шепнула Хельга. Бритта выглядела немного постарше Хельги, хотя, возможно, ее несколько старило сочетание черных волос с матовой кожей и чуть резковатые черты прекрасного лица. Она производила впечатление женщины много страдавшей, пережившей немало унижений, женщины, не верящей ни во что, кроме денег. Должно быть, она имела за вечер солидную прибыль, если судить по количеству бутылок на столах и ценам. Со своего места она видела все. Заметив, что во время сеанса в зал вошла новая пара, она проверила, подали ли им выпивку. И тут она узнала Хельгу. Бритта приветственно махнула подруге рукой, и та ответила жалкой улыбкой. Хельге было неприятно вновь оказаться там, где она познакомилась с Гербертом Мюллером, не говоря уже о том, что она не совсем оправилась от переживаний вчерашнего дня. Бритта объявила последний номер, гвоздь программы. В четыре утра кабаре закрывалось. Посетители спешили заказать вино и закуски. На эстраде появилась декорация, очень точно изображавшая роскошный белый автомобиль с опущенным верхом. Убедившись, что официанты выполнили заказы, Бритта подозвала одного из них, шепнула что — то на ухо и громко объявила: «Эрик и Рита». Свет уменьшился, потом погас совсем. Лишь оранжевые лучи двух прожекторов освещали автомобиль. Официант, которого подзывала хозяйка, подошел к столику Мэта, поклонился Хельге и сообщил, что, если она и ее друг захотят задержаться после шоу, хозяйка с большим удовольствием посидит с ними. На сцену вышли Эрик и Рита. Совсем юная пара. Сев в автомобиль, они начали целоваться, обниматься и постепенно раздевать друг друга. Мэт, постранствовавший по свету, видел всякие эротические шоу, но еще ни разу не встречал такого грубого. Заканчивая раздеваться, Рита и Эрик устроились на широком сиденье, обмениваясь все более откровенными и чувственными ласками, и, наконец, попросту занялись любовью на глазах у зрителей. У присутствующих перехватило дыхание. Когда все увидели, что оба «артиста» получили свое удовольствие, свет погас и раздался гром аплодисментов. Рита и Эрик исчезли, в зале ярко вспыхнул свет. Спектакль окончился, а вместе с ним и вечер в кабаре. Из лежавшей на столе программки Фрэнки узнал, что до его прихода показали еще один эротический фильм, несколько номеров стриптиза и даже забавы лесбиянок. Бритта включила латиноамериканскую мелодию. Персонал поспешил к кассе сдавать выручку. Клиенты начали расходиться. — Где живут эти люди — танцовщицы, официанты? Здесь? — спросил Фрэнк у Хельги. — Нет. Здесь живет только хозяйка. Остальные, в том числе и артисты, живут в Рейнфельде — в немецкой или в швейцарской части. Это городок в десяти километрах отсюда. Мэт по достоинству оценил то мастерство, с каким Бритта вела дела и управлялась со своими служащими. Видимо, она платила им достаточно много, чтобы позволить себе быть строгой. За какие — нибудь полчаса они сдали всю выручку, предоставили отчеты, два вышибалы, похожие на большие шкафы, без церемоний выставили изрядно подвыпивших посетителей, а она преспокойно сидела на своем месте. Некоторые танцовщицы подходили к ней попрощаться. Наконец в половине пятого зал опустел. Бритта встала и подошла к Хельге и Мэту. Подруги расцеловались. Бритта оценивающе взглянула на Мэта. — Твой друг? — спросила она. — Да, — ответила Хельга. — Его зовут Фрэнки. Тогда хозяйка кабаре пригласила их к себе. Бритта жила в квартире, расположенной над кабаре. Когда в здании размещался ресторанчик, это был обычный чердак, но опытные дизайнеры превратили его в роскошную квартиру из трех комнат. Они устроились в одной из них, служившей одновременно кабинетом и комфортабельной гостиной. На передвижном столике охлаждалась бутылка шампанского, рядом стояли бутылки виски, джина, водки, большая банка черной икры и блюдо копченой семги. Каждый налил себе любимый напиток. Фрэнк дал женщинам время поболтать и вспомнить некоторые эпизоды их жизни. — Вы здесь проездом? — спросила Бритта. — Нет, мы специально приехали повидаться с вами, — вмешался в разговор Фрэнки. Вблизи лицо Бритты, несмотря на искусный макияж, выглядело еще резче, чем в приглушенном свете кабаре. «Она должна знать свои интересы. На этом мы сможем договориться». Хельга развила его мысль: — Фрэнки надо кое — что узнать. Когда Герберт познакомился здесь со мной, у тебя тоже был приятель. Он еще помог тебе купить кабаре. Его, кажется, звали Конрад фон Кернел, так? Фрэнк хочет повидать его и просит у тебя его адрес. Лицо Бритты окаменело. — Не понимаю, что ты хочешь сказать, — ответила она подруге. — Что означает ваша просьба? Мэттьюс решил играть открытыми картами. — Послушайте, Бритта, — обратился он к женщине, — я — сотрудник спецслужбы, расследую дело о подпольном производстве атомного оружия, которое может вызвать смерть сотен тысяч людей, а возможно, и развязать новую войну. Вам на это наплевать, лишь бы вас не трогали. Ладно, я вас не осуждаю. Но взгляните на проблему с нашей точки зрения. Мы прошли по всей цепочке, что, поверьте, не было детской забавой. На этом пути осталось несколько трупов, в том числе и Герберта. — Как? Герберт… Хельга разрыдалась и все рассказала Бритте: о своем замужестве, о харуэльском деле, о лежащем в ванне Герберте, об убийце, едва не задушившем ее. Женщины уже не перебивали друг друга: «А помнишь, дорогая?» Это была настоящая драма. Лицо Бритты оставалось каменным. — Ну вот, Бритта, — вновь вступил в разговор Мэттьюс, в то время как Хельга пыталась снять напряжение очередным бокалом шампанского. — Я играю с вами в открытую. Я позволил Хельге все вам рассказать. Повторяю: речь идет о жизни людей. Я пойду до конца в моем расследовании, даже если будут новые жертвы. И если я почувствую, что вам известно нечто важное для меня, что вы не хотите мне сказать, я, не сомневаясь ни минуты, сообщу о вас германским властям. Им придется подчиниться воле американцев и русских, и я не поручусь, что остаток ваших дней вы проведете на свободе. — Угрозы? — Можете назвать мои слова так. Но угрозы эти, так сказать, умеренные. Хельга влипла по уши; если она избежит нового покушения, она в любом случае будет приговорена к пожизненному заключению. Но она помогла мне, и я решил помочь ей: я не стану упоминать ее имя в моем рапорте. Вам, Бритта, я могу предложить то же самое — играйте на моей стороне и я оставлю вас наслаждаться жизнью и вашим благополучием. А если вы станете разыгрывать из себя героиню, то сядете в тюрьму на тридцать лет, у вас не останется и пары марок на сигареты. Возможно, сегодня вы в последний раз пьете шампанское и едите копченую семгу. — Вы — гангстер! — Нет, Бритта, я — человек, которому платят за выполнение определенного рода работы и который старается выполнять ее как можно лучше. Гангстеры — это те. Они среагировали, едва узнав, что я вышел на Герберта и Хельгу. Герберта убрали, а Хельгу чуть не задушили. Возможно, им уже известно, что теперь я заинтересовался вами. Бритта размышляла, не обращая никакого внимания на Хельгу. Ее лицо стало серьезным и задумчивым. — Вам известно то, что мне просто необходимо узнать, — настаивал Фрэнк. — Если вы не скажете мне это, я передам вас германским властям, сообщив им, какую, по моему мнению, роль вы играете в этом деле. Или дождетесь, что с вами разделаются так, как с Гербертом. Вы можете потерять все, что нажили с таким трудом, а главное — жизнь. Скажете — и я обещаю вам мою помощь, как и Хельге. Лицо Бритты побелело, несмотря на грим. Отодвинув бокал с шампанским, она налила себе полный стакан джина. Фрэнк подумал, что правильно оценил ее. Она никому не позволит отнять заработанное таким трудом. Сейчас хозяйка думала только о своей выгоде и, возможно, спрашивала себя, какое поведение было бы для нее более правильным. — Я ничего не понимаю в ваших историях, — сказала она. — Вы пришли, я вас пригласила к себе, а вы начали меня пугать какими — то гангстерскими историями. Что конкретно вам нужно? — Все очень просто, — ответил Мэт. — Я хочу уничтожить того, кто руководит этим делом, того, кто убивает, едва почувствовав угрозу своей жизни. Его зовут Конрад фон Кернел. Вы с ним знакомы. Это он сделал вас хозяйкой кабаре. Мне нужен его адрес. Бритта задумалась, потом спросила: — А если я скажу вам, где он живет? — Гарантирую, что он вас не убьет. Я уберу его, и вам не придется быть во власти этого хромого типа. — Хромого, вы сказали? Значит, вы его знаете? — Да, но мне не известно, где он живет. — Это все, что вы хотите узнать? — Пока — все. Дальше будет видно. — Хорошо, согласна. Вы кажетесь мне сильнее, чем он. Но вы гарантируете, что у меня не будет неприятностей? — Гарантирую, Бритта. — Он живет в маленьком городке возле Ганновера, в Швармштадте. — У вас есть номер его телефона? — Да. — Как вы с ним познакомились? — Я думала, вас интересует только адрес. — Расскажите все, что вы знаете о нем. — Я мало знаю, клянусь. Он происходит из старинного дворянского рода. Учился физике, говорят, стал хорошим специалистом. Питает слабость ко всему эротическому и спускает свои денежки в заведениях вроде моего. Я познакомилась с ним здесь, когда работала стриптизеркой вместе с Хельгой. Он приобрел мне кабаре и время от времени приезжает получать долги. Не деньгами, как вы понимаете. Я знаю, что он занимается каким — то грязным делом, но чем именно — сказать не могу. — Но вам известно, что он возглавляет организацию, производящую подпольно атомное оружие? — Возможно это так, но он никогда мне об этом не говорил. — С Гербертом он встречался здесь? — Да. — Вы знаете, кому он продает оружие, которое изготавливает? — Я уже сказала — не знаю. Но раз я приняла вашу помощь… Обещание остается в силе? — Остается. — Скажу честно: я этого не знаю и знать не хочу. Он купил кабаре, я ему плачу за это, больше меня ничего не интересует. Он приезжает сюда раз в неделю накануне моего выходного, к закрытию, и остается со мной. Иногда сюда приходят люди и просят меня позвонить и сообщить об их приезде. Я звоню, и он приезжает. — Что это за люди? — Вы хотите знать все? Ангольцы. Типы из Фронта Национального Освобождения. Приезжают, пьют сколько влезет, берут любых понравившихся им девочек, а я звоню Конраду, чтобы он приехал. — И они разговаривают? — Разумеется, но не при мне. — Они часто приезжают? — Да, на мой взгляд, даже слишком часто. В два последних приезда они выбирали меня, и Конрад заставлял меня соглашаться. — Понимаю. Они приезжают по определенным числам? — Нет. — А если вы сейчас позвоните Конраду и скажете, что приехали ангольцы и хотят с ним повидаться, что он сделает? — Во — первых, я скажу не так. Я скажу: «Приехали твои друзья. Они хотят тебя видеть». — Он приедет? — Да. Обычно он говорит: «Выезжаю». К закрытию он будет здесь и… Она замолчала. Хельга, сидевшая в кресле, с трудом боролась со сном. — Хорошо! — сказал Мэт. — Я вижу, что вы согласны помочь мне. Нам нужно сделать еще очень многое. Я могу воспользоваться вашим телефоном? — Разумеется. Она тут же добавила: — Ты хочешь воспользоваться только им? Фрэнк сдержанно улыбнулся. Неожиданное обращение на «ты» было свидетельством полного ее перехода в его лагерь. — Я реквизирую кабинет под штаб, — сообщил он. — Мне нужно позвонить. — Мое присутствие тебе не помешает? — Ничуть. Я не хочу, чтобы ты предала меня, если вдруг останешься одна. — Ты даже теперь боишься, что я тебя предам? — Я вроде тебя, Бритта, — никому не доверяю. — Если сомневаешься, возьми меня под стражу. — Этим займется Хельга. — Она спит. А ты сам меня постеречь не хочешь? У меня очень удобная постель. — Не сомневаюсь. Сделай мне сандвич с семгой и приготовь виски со льдом, но без содовой. Было уже шесть часов, за окнами рассвело. Хельга спала в своем кресле. Бритта сделала все, о чем просил ее Мэт. А Фрэнки Мэттьюс звонил в Швармштадт, в отель, где остановился Фрэд. — Алло, Фрэд? — Да. Это ты, Фрэнки? — Да. Слушай внимательно: Конрад фон Кернел — это тот самый тип, которого мы разыскиваем. Он живет в городе, где сейчас находишься ты. Номер его телефона 52–23–19. — Я его засек. У него большая вилла, обнесенная высоким забором. Вчера вечером во дворе было какое — то движение. Я увидел большой крытый грузовик. — Возвращайся обратно и наблюдай. У меня появился план. Звони мне обо всем происходящем. — Куда? — Сейчас я нахожусь в кабаре. Записывай номер телефона: 0–76–23, потом 18–93. — Записал. До встречи. Чао! Потом Фрэнк попросил Бритту принести все имеющиеся в доме телефонные справочники. Он узнал номер кода автоматической связи с Соединенными Штатами. Набрав номер полковника Карлсона, он подождал минут пять, прежде чем его соединили с офисом. Бритта подошла к креслу и погладила Фрэнка по руке. В Штатах сейчас было около десяти вечера. Трубку снял полковник Карлсон. — Господин полковник, — начал Мэт. — Я подошел к финалу игры. Узнал и имя и адрес руководителя. Что мне с ним делать? Везти его к вам? — Ни в коем случае, Мэт, — ответил Карлсон. — Я только что опять встретился с этими господами. Дела идут все хуже. Кончать надо как можно скорее. Они настаивают. Вы понимаете, Мэт? — Вы хотите сказать, что… — Рубите голову, Мэт, и оставьте гнить тело. Коллеги требуют все закончить именно так. Если голова у вас в руках — рубите ее. — Сделаю, раз это приказ, но… — И еще, Мэт, постарайтесь, чтобы это произошло подальше от его дома и при осмотре все выглядело бы как несчастный случай. — Я это сделаю, господин полковник, но на сей раз мне без помощи не обойтись. — Хорошо, поскольку дело идет к развязке. Что вам нужно — оборудование или люди? — И то, и другое. У меня есть план, который отвечает вашим условиям. — О'кей! Я посмотрю, что могу для вас сделать, Мэт. Но вы меня поняли? — Понял, господин полковник. Мне вам перезвонить? — Нет, я сам позвоню. Ваш номер? Мэт продиктовал номер. — О'кей, Мэт! Позвоню ровно через час. Конец связи. Мэт положил трубку. — Чем займемся, чтобы занять время? — спросила Бритта, тесно прижавшись к нему. — Сначала ты позвонишь Конраду, — ответил он. — Скажешь, что приехали ангольские друзья. — Не ангольские, а просто друзья. — Как знаешь. Позвони. Думаю, он приедет завтра вечером. Давай. Бритта сняла трубку, набрала номер, подождала, сообщила о приезде друзей, послушала и опустила трубку на рычаг. — Он приедет, — сказала она. — Фрэнк, ты обещаешь, что я не буду замешана в этой истории? — Я сделаю все, как и обещал. Когда приедет твой Конрад? — Сегодня. — Что? — Да, он сказал, что выезжает вечером и будет здесь ночью. Он именно так сказал, потому что у меня один выходной на неделе. Завтра я действительно закрою кабаре и отдохну денек. Он приедет, пригласит меня пообедать в Швейцарии или в Альзасе… О, Фрэнк, помоги мне не думать об этом! — Я жду звонка. — Я знаю, слышала. Но, Фрэнк, за час можно многое успеть.ГЛАВА 12
— Что случилось? — спросил внезапно разбуженный Мэт. Он не сразу понял, что заснул, он даже готов был поклясться, что ни на минуту не закрывал глаз. Однако усталость взяла верх, и он задремал. Он увидел, что лежит на диване рядом с Бриттой, а Хельга исчезла. — Тебя к телефону, — сказала Бритта, подала аппарат и зажгла ему сигарету. Звонил полковник Карлсон. — Я связался с нашими советскими друзьями, если их можно так назвать, и переговорил с моим дражайшим коллегой Швабриным. Черт возьми! Надеюсь, Мэт, ваш план продуман до мелочей? — Так оно и есть, господин полковник. Осталось нанести на картину несколько последних мазков. Приказ тот же? Уничтожить руководителя, как можно дальше от его дома? — Да. Слушайте внимательно, Мэт. Наши друзья начинают качать права. — Не понял. — Швабрин был в курсе всех ваших действий. Его постоянно информировал ваш помощник, этот… как его… Федро… Федор… Никак не припомню его имя, что — то оканчивающееся на «дров». — Говорите — Фрэд, как и я. Так проще. — Ладно. Так вот, Фрэд обо всем докладывал Швабрину. — На него нельзя сердиться. Если бы операцией руководил он, а я был его помощником, я бы тоже держал вас в курсе. — Хочется в это верить, Мэт. Они тоже уверены, что мы подошли к развязке, и не желают отдавать нам честь победы всю, без остатка. Они требуют своей доли. — Ладно, только бы они не помешали мне выполнить план. — Что же представляет собой ваш план? — Он очень прост. Сегодня вечером этот парень выезжает сюда. Я знаю его маршрут и легко могу рассчитать время его прибытия в ту или иную точку. На одной из этих точек я его встречу. Но мне нужно снаряжение, и как можно скорее. — Вы получите все необходимое. Вам известно, где производится продукция? — Да. — Наши друзья хотят сами заняться ею. — Сказать по правде, господин полковник, меня это устраивает. Не могу же я одновременно быть везде. — Еще они хотят принять активное участие в финальном акте. — Мне все равно потребуются люди. Если они готовы дать мне группу, то лучшего и не надо. Но за мной должно остаться руководство операцией, иначе я не могу поручиться, что все пройдет гладко. — Да — да, разумеется. Но Швабрин настаивает на участии его людей в кульминационной сцене. — Пусть участвуют. А вам не кажется странным такое требование в самый последний момент? — Я никогда не доверял этим людям. Думаю, ему просто хочется похвастаться в Москве, приписав себе удачное проведение и окончание операции. Действуйте согласно моим инструкциям. А теперь, Мэт, что конкретно вам нужно? — Мощная машина с рацией для меня, несколько воки — токи, действующих на большом расстоянии, автомат с инфракрасным прицелом, бинокль для ночного наблюдения. — Вы получите все, что нужно. Я немедленно передам приказ нашей резидентуре во Франкфурте. К какому времени доставить заказ? — К полудню. Я недалеко от Франкфурта. Доставьте в кабаре «Цум Блауен Бок», в Карсау. — Что за кабаре? — Очень изысканное заведение, открывается в восемь вечера. Я буду ждать заказ здесь. Еще один момент, господин полковник. Мне надо объяснить мой план Фрэду и сказать, что он должен взять с собой, раз наши друзья желают принять активное участие. — Я скоро опять свяжусь с Швабриным и перезвоню. Вам больше ничего не надо? — Мне — нет, а нашим друзьям нужны две скоростные машины, рация и воки — токи дальнего действия. В каждой машине должны сидеть двое. У них, наверное, тоже есть резидентура во Франкфурте? — Разумеется. — Тогда пусть их резидентура договорится с нашей о длине волн раций. — Сделаем. Когда они должны быть готовы? — К полудню. Пусть связываются с Фрэдом, раз Швабрин поддерживает с ним контакт. — О'кей, Мэт. Вы закончите сегодня? — Этой ночью. Часов через двадцать, если наши друзья не усложнят мне жизнь в самый последний момент. — Я вам уже говорил: они хотят просто поучаствовать. Возвращайтесь сразу после завершения операции. Вас ждут другие дела. — Как только закончу дела, вылетаю. Даже полдня не отдохну. Я направляюсь в ближайший аэропорт. — Куда? — В Баль — Мюлуз. — Прекрасно, Мэт. Я сделаю все, о чем вы просите. Жду вас. — Договорились. До скорой встречи, господин полковник! Пока Мэттьюс разговаривал по телефону, Бритта деликатно удалилась. Когда он положил трубку, она вошла в комнату, неся поднос с завтраком для него. — А где Хельга? — спросил он, поблагодарив. — Здесь. Она спит. Ты помнишь, что обещал мне? — Что? — Если я помогу тебе вызвать сюда Конрада фон Кернела, ты избавишь меня от неприятностей. — Я сдержу свое обещание, Бритта. Но я должен помочь и Хельге. Она рискует больше тебя. Мне придется отвезти ее домой. Ты можешь быть уверена, что после того, как за мной закроется дверь этого дома, ты никогда больше не услышишь об этом деле. Ты можешь мне достать подробную карту района? — Да, разумеется. У меня их в кабинете несколько штук. Позавтракав, Фрэнк углубился в изучение карт, что — то выписывая, делая заметки. Ближе к полудню он позвонил Фрэду. Фрэнк немного обиделся на него за то, что тот поддерживал постоянный контакт с Швабриным, не говоря ему, Фрэнку, ни слова. Но он понимал причины, побудившие его коллегу действовать таким образом, — русский был больше, чем он, связан дисциплиной. А ведь до этого они так хорошо ладили. Фрэнк решил философски отнестись к маленькому инциденту. Фрэд был у себя в номере. — Ты проверил? — спросил его Мэт. — Да, я возвращался туда, видел нашего Конрада. Рано утром на вилле было какое — то оживление. Мне удалось увидеть два знакомых контейнера. Ты знаешь, Фрэнк, эта вилла слишком мала, чтобы ее хозяин делал снаряды прямо на ней. Что — то мне в это не верится. — Он может делать только ядерные боеголовки. Сам снаряд изготавливают где угодно, в той же Африке. Больше ты ничего не заметил? — Нет, но его я рассмотрел хорошо. Он действительно хромает, ходит с тростью. У него есть машина, «порше 911С», оранжевого цвета. — Отлично, Фрэд, это облегчает задачу. — У тебя есть план? — Да. Фон Кернел сегодня вечером выедет из дома туда, где я нахожусь. Прибудет на место он около четырех часов утра. Я просчитал расстояние, возможную скорость, думаю, получится. Ты записываешь? — Да. — Возьми карту Шварцвальда на двести пятьдесят тысяч. — Она у меня есть. — Хорошо. Найди автостраду Е4, рядом с Фрибургом — в — Брисгау есть местечко, называемое Хартгейм. Это — точка падения. — Понял. — Над автострадой есть мост, я встану на нем. В Хартгейме имеется ресторанчик «Цур Канне», его телефон 4–63–34. — Записал. — Я просижу там весь вечер. Ты сможешь позвонить мне до одиннадцати часов? — Хорошо. Что делать мне, Фрэнк? — Свяжись со своими во Франкфурте. Мое начальство договорилось с твоим. Попроси две скоростные машины, такие, чтобы могли догнать, а если понадобится, и перегнать «порше», рации для обеих машин. Длину волны тебе скажут. Еще возьми воки — токи большого радиуса действия. Подбери трех надежных парней. Когда получишь все необходимое для операции, не отставай от фон Кернела ни на шаг. Ты должен следить за ним в дороге, вторая машина поедет за твоей. Она будет запасной, на тот случай, если твоя сломается. Вы можете меняться, чтобы не особо мелькать. Понятно? — Яснее ясного, Фрэнк. — Хорошо. С дороги дашь мне сигнал по радио, в точку падения. Сообщишь мне последние данные. Я должен знать, и как можно точнее, когда он проедет под моим мостом. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. — Как только он достигнет точки падения, дело завершится. Ты отпустишь своих парней, поедешь во Францию, и рано утром мы встретимся в аэропорту Баль — Мюлуза. Вот, кажется, и все. По телефону мы условимся о времени радиоконтакта. Фон Кернел обязательно остановится, чтобы заправить машину, выпить стаканчик или что — нибудь в этом духе. Ты в это время позвонишь мне. Мой план очень прост, но все должно идти четко по минутам. — Способ простой, но, насколько я понял, эффективный. Рассчитывай на меня, Фрэнк. До вечера! — До вечера, Фрэд! Закончив разговор, Фрэнки Мэттьюс собрал свои заметки, чтобы быть уверенным, что он ничего не забыл и не совершил ошибки. Около полудня к хабаре приехал человек, передавший ему машину со всем необходимым снаряжением, и уехал в другой машине, сопровождавшей его до «Блауен Бок». Фрэнки получил мощный «мерседес–600», в котором, кроме заказанного, в ящичке для перчаток он обнаружил бутылку виски. На машине были номерные знаки Франкфурта. Потом он велел Хельге взять автомобиль, на котором они приехали из Гамбурга, ехать в Баль, там сдать машину в агентство проката, хорошенько выспаться и утром ждать его в аэропорту Баль — Мюлуза. Всю вторую половину дня он отдыхал.* * *
Фрэд и его люди, ехавшие на «феррари», успешно справились с поставленной задачей. Водитель оранжевого «порше–911С» даже не заподозрил, что за ним следят. Из Щвармштадта он через Ганновер направился на юг, в направлении на Кельн. Ему предстоял долгий путь, и потому он вел машину на большой скорости. Ему было совершенно необходимо увидеть этого ангольского друга, чтобы уговорить его немного подождать, пока он реорганизует свою сеть. Остаток ночи он собирался провести с Бриттой, на следующее утро встретиться с курьером и вернуться домой, работать над очередной партией отходов. Он остановился поужинать в придорожном ресторане. «Феррари» тоже остановились. Из ресторана Фрэд позвонил в Хартгейм, в «Цур Канне». — Это Фрэд, — назвался он. — Да. Фрэд представил себе, как Фрэнки в зале бистро плотно прижимает к уху трубку, чтобы любопытные соседи не подслушали разговора, отвечая односложно. — Мы в трехстах километрах от точки падения. Остановились в придорожном ресторанчике, чтобы перекусить и заправиться. Резервная машина прибыла. — Хорошо. — Пока что мы ехали в среднем со скоростью сто пятьдесят километров. Думаю, дальше будет так же. Учитывая час, когда он должен прибыть на место, мы выедем через полчаса и около половины четвертого будем в точке падения. — Да. — Предлагаю радиоконтакт с двух сорока пяти. — Согласен, спасибо, до встречи. Фрэд хотел добавить, что через стекло телефонной кабины он увидел, что объект наблюдения собирается выехать раньше, чем предполагалось. Но Мэт уже повесил трубку.* * *
Выйдя из ресторана, человек сел в оранжевый «порше», включил мотор и вырулил на шоссе. Через две минуты стрелка спидометра достигла отметки сто пятьдесят. Проезжая через зону дождя, он включил «дворники», настроил приемник на танцевальную музыку и сосредоточился на управлении автомобилем. Под широкими колесами «порше» пролетали километры, тихо передвигались стрелки на часах панели управления. Тем временем Фрэнки Мэттьюс покинул ресторанчик в Хартгейме и въехал на своем «мерседесе» в лесок рядом с мостом, перекинутым через автостраду, ведущую на Брейзах и к рейнской границе. В «Блауен Бок» Бритта руководила новым эротическим вечером и подсчитывала выручку. Водитель «порше» чувствовал, как смутная тревога, зародившаяся в нем при отъезде из ресторана, возрастала по мере приближения к месту встречи. Что ждет его на этой встрече? А что, если он был слишком неосторожным? А вдруг он провалился? Он по — прежнему ехал со скоростью сто пятьдесят километров в час, испытывая все усиливавшуюся тревогу. А может, бросить все? Может, так будет лучше? Документы и чековая книжка с ним. Деньги он может получить в любом банке Швейцарии или Франции. Воспользоваться случаем? Бросить все? Будет ли это лучшим выходом? Пока он сомневался относительно того, что делать, Фрэнки Мэттьюс и Фрэд вошли в радиоконтакт. — Мы придерживаемся предусмотренного графика, — сказал Фрэд. — По моим расчетам мы действительно прибудем в точку падения в три тридцать. — Хорошо, — ответил Фрэнк, — но мне придется отойти от машины. Останемся на связи, пока ты не будешь в двадцати километрах отсюда. При вашей скорости это минут семь — восемь. Потом переходим на воки — токи. На такой равнине они действуют больше чем на двадцать километров. — Понял. Я уже отметил точку на моей карте. Перейду на воки — токи в двадцати километрах от тебя. «Порше–911С» приближался к точке падения. Выехав из зоны дождя, водитель выключил «дворники». До рассвета оставалось совсем немного. Фрэнк и Фрэд продолжали диалог по воки — токи. — Я в двадцати километрах от точки падения, — гнусаво прозвучал из воки — токи голос Фрэда. — О'кей! У меня видимость не менее трех километров. Оставайся на приеме. Когда увижу ваши фары, скажу. Тогда ты включишь одновременно обычные и противотуманные фары, чтобы я был уверен, что это вы. Это произошло очень быстро. — Вижу фары «порше», — сказал Фрэнки Мэттьюс. — Включи свои. Водителю «порше» показалось, что идущая сзади него машина подает сигналы фарами. Прямо перед ним возник мост и мелькнул силуэт человека на мосту. От этого силуэта отделились оранжевые огоньки. Лобовое стекло «порше» разлетелось на куски. Водитель услышал треск автоматной очереди, и его грудь пронзила резкая боль. Ему почудилось, что у него вырвали сердце. Расположенный впереди бензобак «порше» загорелся и взорвался. Водитель оказался в огненном вихре и завопил. «Порше» врезался в одну из опор моста и развалился с ужасным грохотом. Человек почувствовал, что какая — то сила подняла его в воздух. Ему показалось, что он долго летел, прежде чем рухнуть в горящие обломки. И вдруг наступила странная тишина, нарушенная лишь криком петуха, проснувшегося от грохота и света и до срока будившего птичий двор. Больше он уже ничего не слышал и не видел. Никогда. ГЛАВА 13 Солнце робко осветило аэропорт Баль — Мюлуза. Было еще рано, и легкий утренний туман не успел полностью рассеяться. Возле самолетов суетились работники наземных служб. Появились одетые в форму пилоты и стюардессы. Хельга сидела в углу зала ожидания, закутавшись в манто, которое ей дала Бритта. По — прежнему одетая в костюм цвета морской волны, она уже не выглядела такой элегантной, как в тот день, когда вылетела в Гамбург. Сейчас она возвращалась к мужу. Фрэнк Мэттьюс забронировал места и выкупил билеты. До начала посадки оставалось пятнадцать минут. Фрэнк прощался с Фрэдом, Федором Ноздревым, своим товарищем по этой операции. На дороге Фрэд ловко объехал обломки оранжевого «порше» и продолжал путь, как и было условлено. Теперь, отпустив помощников, он приехал на «феррари» в Баль. Американские спецслужбы уже забрали «мерседес» Мэта. Фрэд выглядел растерянным и немного смущенным. Его самолет вылетал часом позже. Рейс на Вену, в потом дальше, в СССР. Они хорошо сработались, американец и русский. Но Мэттьюс не забыл, что еще вчера Фрэд выходил на связь с Швабриным, не ставя его в известность. И он захотел, чтобы советский разведчик понял, что ему известна эта маленькая тайна. — Ну как, вилла фон Кернела в Швармштадте уже взлетела на воздух? — с улыбкой спросил он. — Ею, кажется, должны были заняться ваши ребята? Фрэд не стал искать оправданий. Взглянув на часы, он просто ответил: — Да, уже. — Радиация разойдется по всей Германии. — Нет. Наши инженеры сказали, что выброс радиации будет небольшим. Объявили посадку на самолет Фрэнка. Тот подал знак Хельге. — Ну прощай, старина, — сказал он Фрэду. — Рад был познакомиться. Мы славно поработали вместе. — Я тоже рад, что познакомился с тобой, Фрэнк. Может быть, мы еще встретимся? — Как знать! Возможно, в следующий раз мы опять будем работать вместе, а может быть, друг против друга. — Надеюсь, что такого не случится. И еще я надеюсь, что ты не очень сердишься на меня. — За что? — Скоро поймешь. Тебе пора, Фрэнк. На, возьми вот это. Он протянул американцу желтый конверт. — Что здесь? — И хорошее, и не очень. Сам увидишь. Я надеюсь, что благодаря этому ты не станешь на меня сильно сердиться. Нет, не вскрывай сейчас. Только в воздухе. Хорошо? — Как хочешь. Да, мне действительно пора. Чао, Фрэд! — Чао, Фрэнки!* * *
Фрэнки Мэттьюс прочел письмо, когда пролетел уже половину пути между Балем и Лондоном. «Старина Фрэнки! Ты мог бы вернуться домой с чувством удовлетворения после окончания тяжелой работы, и я мог бы так ничего и не рассказать. Но я слишком тебя уважаю, чтобы скрыть то, что ты имеешь право знать, по моему мнению, даже если оно и не совпадает с мнением наших начальников. Фрэнки, человек, ехавший в оранжевом „порше“, которого ты расстрелял на автостраде, — не Конрад фон Кернел. Фон Кернел находится у нас, в СССР. Вот как все произошло: вчера у меня был сеанс связи с моим шефом, Швабриным. Кажется, ты слышал о нем. В последний момент он решил больше не играть вместе с натовцами и закончить дело по — своему. Ты знаешь, как это бывает у нас. Мне пришлось подчиниться приказу. Если бы я сказал хоть слово, чтобы помешать такому завершению операции, я быстро оказался бы там, куда, как у нас говорят, „Макар телят не гонял“. Швабрин неожиданно заинтересовался фон Кернелом и решил, что живой у нас он полезнее, чем мертвый в Германии. И он приказал организовать похищение. В Германии был агент — двойник, работавший одновременно на нас и ЦРУ и предавший и тех, и других. Это был подлец, готовый за деньги служить кому угодно, так что его смерть не причиняла урона ни вам, ни нам. Я включил этого типа в свою группу, и мы действительно сели на хвост фон Кернелу на наших „феррари“. Только в пути я сказал, что ему поручено особое задание, что он должен занять место фон Кернела в оранжевом „порше“, и указал ему место и время встречи так, чтобы он обязательно проехал под мостом, как сделал бы фон Кернел. Подразумевалось, что на „встрече“ он должен был получить новые инструкции. Подмена произошла в ресторане, когда я звонил тебе в „Цур Канне“. После ужина фон Кернел пошел в туалет. Его оглушили, сделали укол снотворного, засунули в резервный „феррари“, уехавший в Кельн, а там физика упаковали и отправили в СССР. Двойник занял его место в „порше“. Я продолжал поддерживать с тобой радиоконтакт, как будто действительно шел за фон Кернелом. Прости, но я был вынужден тебя обмануть. Но все равно — поздравляю! Ты метко стреляешь. Это не все. Есть и хорошая новость. Когда мы начинали дело, я был убежден, я и сейчас в это верю, что люди, торгующие радиоактивными отходами, представляют угрозу для всего человечества и их надо безжалостно обезвреживать. Однако фон Кернел жив и может возобновить свой грязный бизнес в другом месте. Здесь я не согласен с Швабриным и хочу помешать использовать радиоактивные отходы для производства атомных бомб, кому бы они ни предназначались. Как ты знаешь, в СССР открыт способ дезактивации отходов — витрификация. Из них уже невозможно делать оружие. Мне известна формула, применяемая в этом процессе. Она была у меня еще тогда, когда мы только начинали. Я не собирался передавать ее тебе и никогда бы этого не сделал, если бы не выходка Швабрина. Когда весь мир, особенно Запад, узнает нашу формулу, типы вроде Кернела станут безвредными — и мертвые, и живые. А это — главное. Результат получается тот же, ты прекрасно справился с заданием. Формула во втором конверте, вложенном в большой. Она на русском, но, думаю, у вас найдутся переводчики. Надеюсь, ты на меня не обижаешься. Было бы прекрасно, если бы США и СССР работали вместе и ни один из партнеров не пытался обмануть другого. Возможно, когда — нибудь так и будет. Счастливого пути, Фрэнк. Фрэд. P.S. Мое настоящее имя — Владимир Башкин. Но раз уж я сам им почти не пользуюсь, ты, вспоминая обо мне, можешь по — прежнему называть меня Фрэдом».
Последние комментарии
9 часов 44 минут назад
18 часов 36 минут назад
18 часов 39 минут назад
3 дней 1 час назад
3 дней 5 часов назад
3 дней 7 часов назад