Запах мандаринов [Александр Сальников] (fb2) читать постранично

Александр Сальников

Запах мандаринов

- Как-то неказисто все вышло, неправильно, - очень отчетливо сказал Иван.

   Петр вздрогнул и ошалело уставился в стекленеющие глаза старлея. Безысходная злоба вспенилась внутри, ударила в голову.

   Что? А что тут может быть правильно, твою мать? Взяли нас, как мальчиков! Купили на дешевую приманку! А все ты со своими предписаниями - "В случае потери разведбота необходимо..." Какие, к хренам, предписания, когда дробь третья и дробь вторая превратились в пепел, а на планете только-то и осталось - их база с четвертью личного состава? Задраивать все люки нужно было, а не бот разыскивать!

   В висках заколотило, нахлынула тошнота, как совсем недавно, когда двухместный катер винтом помчался к земле, чадя раскуроченной кабиной. Кулаки сжались, руки свело судорогой, будто они все еще пытаются выровнять подбитую машину. Что тут может быть правильно, старлей? До базы пятьдесят с лишком километров. Пятьдесят с лишком километров по болоту и редколесью - не спрятаться, не убежать. А группа захвата уже наверняка замкнула кольцо.

   - Неправильно, - повторил Иван. Язык его заплетался, слова падали тягучими каплями, бледное лицо зарделось. Петр едва смог разглядеть крошечные бисерины зрачков и понял - бредит. - Не думал я, что так помру, - тихо добавил старлей и улыбнулся непослушными губами. Дыхание стало коротким, еле слышным. Двойная доза наркотика захлестнула, завертела его теплой волной. Ослабленный кровопотерей организм сдался быстро.

   Петр облизал пересохшие губы. Снова отщелкал ногтем по микрофону координаты и приник к наушникам. Эфир ответил ему шумом прибоя и трескучим морозом декабрьского леса.

   - Думал, сгорю и не замечу, рассыплюсь мириадами атомов, - гнул свое Иван. - Или в ближнем бою погибну. Но чтобы непременно геройски. Знаешь, Петр, - старлей коротко, визгливо хохотнул. - Думал, в академии еще, вот возьмут меня в окружение, а я из пулемета, до последнего заряда. А потом гранату под ноги. И чтобы музыка над боем. Адажио. Из балета "Щелкунчик". Петра Ильича Чайковского. Слышь, Петр? - Снова взвизгнул смехом Иван. - Тезки твоего. Любишь музыку, старшина?

   Петр сплюнул сквозь зубы на серый мох. В нем клюквой лежали кровавые бусины. Нитка начиналась у лесной опушки, над которой тянулся в небо жидкий дымный росток. Покрытые окислами свинца тучи не пускали, давили на него всей своей тяжестью.

   - А оказалось, не будет музыки. Кончилась наша музыка, старшина. Так и сдохну тут, в луже, - Иван поплюхал ладонью в подтекшей воде. - Выходит, зря все. Все зря. Неправильно.

   Петр перестал сверлить взглядом небо, прячущее до поры вражеские беспилотные модули, и набрал полную грудь сырого, жирного воздуха. Чтобы сказать, что Чайковского, конечно, не будет, но вот окружение, бой до последнего заряда и гранату он своему старлею гарантирует. Потому как в плен за лишней дыркой в голове Петр не собирается, да и господину старшему лейтенанту не советует. И что послушай его, Петра Семенова - старшину разведроты, не лежал бы сейчас офицер в пятом поколении, голубая кровь - белая кость межпланетного корпуса, академия с отличием, старший лейтенант Иван Григорьевич Ястребовский посреди болота, не нес бы всякую ересь из своей кадетской юности, опершись белобрысым затылком о пропахшую затхлой водицей кочку. И еще много чего хотел сказать Петр.

   Но не стал.

   Глянул только на вздувшуюся вену на шее, на дорожку, вымытую слезой на закопченной щеке старлея, на сизые жгуты его потрохов, ползущие сквозь бурую прореху на комбезе. Глянул и присел над Иваном.

   - Брось ты это, командир, - Петр сорвал колпачки с обоих баллонов синтеплоти, выдавил ее на рану. - Сейчас резина подсохнет, и двинем до дому. Пока наши длинноногие друзья не нагрянули, - прищурился Петр на раздетые осенью деревца, скривился в лицо небу. Небо подумало немного, и обиделось - прыснуло первыми холодными каплями.

   Старлей не ответил. Уронил голову набок, раззявил рот, закатил глаза. Только трепыхалась, натужно проталкивая дурман к сердцу, вена на офицерской шее.

   Петр снял с себя разгрузочный жилет, сцепил его с командирским, приладил лямки. Спеленал в переноску старлея, взвалил на спину, подхватил автоматы и заспешил к базе.

   Спешить выходило плохо. Дождь сделал кочки скользкими, усталость отняла у шагов уверенность. Пот капал с бровей, мешаясь с водой, и оттого казалось, что спасительная стена деревьев на другом конце болота с каждым шагом отодвигается все дальше. Когда затекли руки, Петр повесил автоматы на шею. Вскоре заныла и она.

   Шаги становились короче, привалы длиннее. В голову полезли дурные мысли. Что не успеть, не суметь, не вырваться им из захлопывающейся мышеловки, что на опушке уже залегли невидимые в предзакатной хмари лонгеры с