Мертвые земли [Борис Антонович Руденко] (fb2) читать постранично

Борис Руденко Мертвые земли

Отчего-то этой ночью сон мой был особенно долог и крепок, разбудил меня лишь металлический щелчок, который означал, что уже семь утра и двери камер открыты электрическим импульсом, посланным с центрального пульта охраны. С этого звука начинался день каждого обитателя нашего дома.

Я кое-как открыл глаза. Над дверью скудно светила синяя ночная лампочка. Окно оставалось темным: длительность осенней ночи все увеличивалась, а наружное освещение из соображений экономии здесь отключалось ровно в одиннадцать вечера. Я поднялся и подошел к окну: абсолютно рефлекторно, поскольку сквозь стекло, словно заклеенное с улицы черной бумагой, ничего разглядеть невозможно. Лишь включив свет, я увидел прутья решетки и убедился, что за прошедшую ночь в моей судьбе ровным счетом ничего не изменилось. Я по-прежнему в камере.

Строго говоря, это место называлось не тюрьмой, а спецобъектом номер такой-то-дробь-такой-то. Занимаемые нами помещения именовались, естественно, не камерами, а комнатами, что, впрочем, никак не отражалось на сути. Предназначением спецобъекта была строгая изоляция его обитателей от остального мира. А намертво привинченные к полу ножки кроватей и стола, наличие в каждой комнате унитаза и умывальника и отсутствие иных предметов мебели, за исключением стенного шкафа, обнажали эту суть до полного неприличия.

Я попал сюда в результате собственной глупости, и осознание этого обстоятельства, точнее, не утихающий сарказм по отношению к самому себе, не позволяло мне окончательно поддаться меланхолии. Когда началась эпидемия и страна фактически распалась на удельные владения тех, кто в тот момент обладал реальной властью над территориями — будь то президентские выдвиженцы или обыкновенные бандиты, — способ моего существования не претерпел почти никаких изменений. Болезнь надо мной не властна, а преодолевать всевозможные кордоны на границах областей и городов, да и вообще на каких бы то ни было границах не составляло для меня труда. Я путешествовал, по-прежнему нигде не задерживаясь надолго и стараясь не привлекать к своей персоне излишнего внимания.

Ловушки на меня расставляли достаточно давно, хотя и без малейшей надежды на успех: поймать меня в результате спланированных и организованных действий невозможно в принципе. Встретиться со мной можно лишь по моей собственной доброй воле… или из-за моей беспечности. Я постоянно держал в поле зрения своих недоброжелателей — криминальные организации и работающих на них продажных сотрудников милиции. Федеральная служба безопасности в число возможных врагов никогда не входила. Во-первых, потому что я никогда не преступал закона. Во-вторых, даже если бы такое случилось, ФСБ до этого нет дела — мелкая сошка вроде меня ее не интересует. В-третьих, я не предполагал, что спустя пять лет после начала Катастрофы Служба все еще сохраняет былые силы и влияние. Ну, и последнее: я ровным счетом ничего не знал (добавлю: и не мог знать) о существовании Конторы и, конечно же, самого Проекта. Поэтому взяли меня очень легко.

Я вяло помахал руками, имитируя зарядку, затем побрился и почистил зубы. Несмотря на все проделанные процедуры, спать мне сегодня хотелось по-прежнему, я даже задумался на минуту: а не забраться ли обратно в койку, наплевав на завтрак, однако чувство голода победило дрему. Я достал из шкафа и натянул одежду — светло-синие брюки и куртку, нечто среднее между больничной пижамой и униформой заключенного, — после чего вышел в коридор.

По-видимому, разоспался сегодня не один я. И коридор, и открывавшаяся в его конце общая комната, которую мы называли гостиной, были тихими и пустыми. Лишь из-под двери моего ближайшего соседа Игоря выбивалась полоска света. Разумеется, я не стал стучаться. Пробуждение — процесс сугубо интимный, и вмешиваться в него посторонним непозволительно. Хотя посторонними любого из нас по отношению друг к другу можно называть весьма условно. Все мы здесь находились примерно по одной и той же причине.

Но именно в этот момент я почувствовал приглашение Игоря и зашел в его комнату.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе, — ответил он без энтузиазма. — Хотя я в этом сильно сомневаюсь.

— Отчего такой пессимизм?

— Что-то происходит, — сказал он. — Что-то назревает… Тучи какие-то сгущаются.

У Игоря тонкое, нервное лицо потомственного интеллигента. Он очень редко улыбается, но выглядит, скорее, не мрачным, а сосредоточенным, чем бы ни занимался — от игры в шахматы до поглощения пищи. Я уже успел убедиться, что его предчувствиями пренебрегать не следует. Но что могло случиться с нами здесь?

— Почему тебе так кажется?

— Не знаю, — покачал он головой. — Ничего конкретного.

— Может, кто-то опять намерен донимать нас бессмысленными вопросами?

— Может быть… Или просто плохая погода, — Игорь решительно