Победители чудовищ [Джонатан Страуд] (fb2) читать онлайн

Джонатан Страуд «Победители чудовищ»

Джилл и Джону, с любовью

Главные персонажи

Дом Свейна

Арнкель — вершитель Дома

Астрид — законоговоритель Дома

Лейв — их старший сын

Гудню — их дочь

Халли — их младший сын

Бродир — брат Арнкеля

Катла — нянька Халли

Дом Хакона

Хорд — вершитель Дома

Олав — его брат

Рагнар — сын Хорда

Дом Арне

Ульвар — вершитель и законоговоритель Дома

Ауд — его дочь

* * *

Ну, слушай, расскажу я тебе еще раз про Битву на Скале. Только, чур, не ерзать и не возиться как обычно, а не то сразу перестану.

В первые годы, как поселенцы пришли в долину, троввы властвовали над нею всей, от Устья до Высоких Камней. Как стемнеет, ни одному дому, ни одному хлеву, ни одной конюшне не было спасения от них. Все поля были источены их ходами, и ходы эти шли до самых порогов усадеб. Каждую ночь они воровали коров с пастбищ и овец со склонов. Припозднившихся прохожих утаскивали прямо в виду их собственного дома. Женщин и детей уволакивали прямо из постелей, а поутру их одеяла находили полузарытыми в землю. Никто не знал, где откроется новый ход троввов и что они натворят на этот раз.

Для начала народ каждого Дома вымостил свои усадьбы тяжелыми гранитными плитами — и чертоги, и конюшни, и дворы, все-все, чтобы троввы не могли вылезти наружу, — и окружили все это высокими каменными стенами, и выставили на стенах стражу. Жить стало полегче. Однако же по ночам было слышно, как троввы стучатся снизу в каменные полы, выискивая слабое место. И слушать это было не очень-то приятно.

Свейн тогда уже несколько лет как вошел в полную силу. Он был величайшим героем в долине. Немало троввов убил он в одиночку, а еще очистил дороги от изгоев, волков и прочих опасностей. Однако не все обладали его отвагой, и решил Свейн, что настало время покончить с напастью раз и навсегда.

И вот однажды в середине лета созвал он остальных героев. Все двенадцать встретились на лугу посреди долины, вблизи того места, где теперь Дом Эйрика, и поначалу они все топорщили бороды и поводили плечами, и никто не снимал руки с рукояти меча.

Однако Свейн сказал так:

— Друзья мои, ни для кого не тайна, что в прошлом между нами было немало разногласий. У меня на ноге остался шрам в том месте, куда ты, Кетиль, вонзил свое копье, а у тебя, думаю, и посейчас ноет зад там, куда попала моя стрела. Но сегодня я предлагаю заключить перемирие. Эти троввы совсем распоясались. Я предлагаю встать плечом к плечу и выгнать их из долины. Что вы на это скажете?

Как и следовало ожидать, прочие закашлялись, закряхтели и стали смотреть куда угодно, лишь бы не на Свейна. Но наконец выступил вперед Эгиль.

— Свейн, — сказал он, — слова твои как стрела, они поразили меня в самое сердце. Я буду сражаться плечом к плечу с тобой.

И прочие, один за другим, побуждаемые, может быть, не только отвагой, но и стыдом, поступили так же.

И сказал тогда Торд:

— Все это замечательно, но что получим с этого мы сами?

А Свейн сказал:

— Если мы поклянемся оборонять долину, то она будет принадлежать нам, отныне и навеки. Как вам это?

Прочие сказали, что это их вполне устраивает.

Тогда Орм сказал:

— Где же мы будем сражаться?

— Я знаю подходящее место, — ответил Свейн и отвел их туда, где над лугом из сырой земли вздымалась большая скала.

Одно небо ведает, как она туда попала: величиной она в полтора дома и выглядит так, будто некий великан, разыгравшись, оторвал кусок утесов, что нависают над долиной, и зашвырнул его в поле. Камень этот косо уходит в землю, так что с поля нетрудно взойти на него. Нижняя его часть поросла травой и мхом, а верхняя часть голая. Вокруг скалы растет сосновая роща, и пара сосен ухитрилась вырасти даже на ее вершине. В те времена скала звалась Клин, но теперь ее зовут Битвенная скала. Там проводятся Собрания Дома Эйрика. Когда-нибудь ты ее увидишь.

И сказал Свейн:

— Друзья мои, пусть то, что сделаем мы, чтобы подманить троввов, одновременно свяжет нас между собой, чтобы мы защищали друг друга изо всех сил.

Тут они обнажили мечи, и каждый надрезал другому предплечье, чтобы их кровь пролилась на землю у подножия утеса. Солнце в тот момент как раз садилось.

— Мы удачно выбрали время, — сказал Свейн. — Теперь будем ждать.

Воины стояли плечом к плечу вдоль подножия скалы и смотрели на поля.

А надо сказать, что каменные стены, выстроенные вокруг Домов, очень хорошо защищали их от троввов, поэтому те изголодались и им отчаянно хотелось человечины. И когда троввы почуяли кровь, пролитую на землю, они заторопились туда со всех концов долины. Однако же воины пока ничего не слышали.

Через некоторое время Свейн сказал:

— Ну и ленивы же эти троввы! Как бы нам не замерзнуть насмерть, стоя тут всю ночь напролет.

Рюрик же сказал:

— К тому времени, как мы вернемся домой, женщины уже выпьют все пиво! Вот что меня гнетет.

А Гисли сказал:

— Экое неровное поле у тебя, Эйрик! Надо будет оказать тебе услугу и перепахать его, когда разделаемся с троввами.

И тут они услышали слабый непрерывный гул, этакий скребущийся шорох. Шорох шел из-под земли и слышался со всех сторон.

— Это хорошо, — сказал Свейн. — А то я заскучал.

Пока они ждали, над Стюровой Вдовой взошла луна (Стюрова Вдова — это гора с округлой вершиной, что видна из окна Гудню) и ярко озарила землю. И тогда им сделалось видно, как по всему полю трясутся бурьян и кочки, оттого что под ними, взрывая землю, ползут троввы. Вскоре все поле до последней пяди — а поле было большое! — заволновалось и заколыхалось, точно вода. Однако воины стояли на скале и не двинулись с места, разве что отступили на шаг.

Тогда сказал Гисли:

— Ну вот, одной заботой меньше. Эйриково поле будет отлично перепахано еще до исхода ночи.

Наверное, зря он это сказал. Потому что не успел он договорить, как земля у него под ногами взметнулась столбом, оттуда выскочил тровв, ухватил Гисли за шею своими длинными, тощими руками и повалил его на колени на землю. И перегрыз ему глотку. Гисли так удивился, что ничего не сказал.

Тут луна ушла за тучу, и люди ослепли.

Они сделали еще шаг назад в темноте, выставив перед собою мечи и слыша, как бьется на земле тело Гисли. Прошла минута.

Внезапно скребущийся шорох превратился в рев, и из земли вдоль подножия косой скалы хлынули наружу троввы, осыпая воинов землей и протягивая к ним свои цепкие пальцы. Свейн и прочие сделали еще шаг назад, вверх по скале, ибо знали, что троввы слабеют, когда не касаются земли. И вскоре они услышали скрежет когтей о камень.

Тогда они, хоть ничего и не видели, принялись изо всех сил орудовать мечами и услышали, как несколько отрубленных голов упали и покатились по скале. Однако же когда убитые троввы рухнули, из взрыхленной земли тотчас же выбрались новые, а за ними еще и еще, и они все лезли и лезли на скалу, клацая зубами и протягивая тощие лапы.

Воины мало-помалу отступали вверх по склону, не переставая сражаться. По бокам скала была крутая, как отвесный утес, однако же троввы лезли и на эти склоны. Герой Гест, что стоял с краю, подступил слишком близко к обрыву. Троввы ухватили его за лодыжку и сдернули вниз, в бурлящее полчище. Больше его никто не видел.

К тому времени оставшиеся десять воинов устали, и большинство из них были ранены. Они отступили почти что к самому краю скалы. За спиной у них росли сосны, и герои знали, что еще немного — и их ждет обрыв и поле внизу. Однако же троввы все напирали и напирали, разевая пасти, размахивая когтистыми руками, урча от голода.

— Вот теперь, — сказал Свейн, — неплохо бы нам сюда немного света, хотя бы затем, чтобы мы могли проснуться и начать сражаться по-настоящему. А то я все это время дремал, и отдых пошел мне на пользу!

И не успел он это сказать, как луна наконец вышла из-за туч и ярко осветила все происходящее. Это случилось как бы в ответ на просьбу Свейна, вот почему мы, люди его рода, и по сей день носим черное с серебром.

И в ослепительном лунном свете сделалось видно все вокруг: огромная скала, вздымающаяся над полем, ее склон, черный от тел троввов, само поле, бесчисленные дыры и ямы, откуда лезли все новые враги, и вершина скалы, где, всего шагах в десяти от обрыва, стояли насмерть десятеро героев.

— Друзья мои, — сказал тогда Свейн, — теперь середина лета. Ночь не будет длиться вечно.

И с этими словами все десятеро издали могучий боевой клич и радостно удвоили усилия, и ни один из них не сделал больше ни шага в сторону обрыва.

Наступил рассвет. Над морем взошло солнце. Когда стало светло, люди из соседнего Дома, что всю ночь лежали в своих постелях без сна, дрожа от страха, отперли ворота и решились выйти в поля. Теперь сделалось очень тихо.

Они шли через поле, пробираясь между дырами и ямами, и, подойдя к подножию скалы, увидели, что там, точно мякина на току, навалены трупы троввов.

Тут люди посмотрели наверх, и показалось им, что высоко на скале стоят плечом к плечу двенадцать воинов. Однако лучи утреннего солнца светили так ярко, что разглядеть было трудно. Люди торопливо полезли наверх и нашли на самой вершине десять трупов воинов. Те лежали рядом, плечом к плечу, глядя незрячими глазами, и руки их, сжимавшие мечи, еще не успели остынуть.

Вот так-то! Вот тебе история, все как было. С того самого дня ни один тровв не решился проникнуть в долину, хотя они по-прежнему следят за нами голодными глазами сверху, с утесов.

А теперь дай-ка мне эля. Что-то в горле совсем пересохло.

Часть первая

Глава 1

Свейн был еще младенцем, когда пришел в эту долину вместе с поселенцами. Они так много времени провели в горах, что солнце и снег сожгли их лица дочерна. И когда они наконец спустились в чудесные зеленые леса, то остановились отдохнуть на тихой поляне. Малыш Свейн сидел в траве и смотрел по сторонам. И что же он видел? Видел он небо, деревья и спящих родителей. А еще он увидел большую черную змею, которая выползла из-за бревна и обнажила ядовитые зубы, готовясь вонзить их в горло его матери. И что же он сделал? Он протянул свои короткие пухлые ручонки и ухватил змею за хвост. Когда родители проснулись, они увидели улыбающегося Свейна, а в кулачке у него — придушенную змею, которая болталась, как веревка.

Отец Свейна сказал:

— Это явное знамение. Наш сын вырастет героем. Когда станет достаточно взрослым, он получит мой меч и серебряный пояс, и с ними он никогда не будет знать поражений.

Мать Свейна сказала:

— Эта долина будет принадлежать ему. Давай построим здесь усадьбу. Это место сулит нам удачу.

Так и сделали. Прочие поселенцы рассеялись по долине, но наш Дом, первый и самый могущественный, был построен прямо здесь.

Халли Свейнссон родился вскоре после полудня, в день зимнего солнцестояния, когда над Домом Свейна нависали снежные тучи и подножий гор было не видно. В самый час его рождения на старые троввские стены намело столько снегу, что кусок кладки не выдержал и рухнул. Одни говорили, что это сулит мальчику много хорошего, другие говорили — что много дурного. Человек, чьих свиней завалило камнями, на этот счет ничего не говорил, но потребовал возмещения от родителей младенца. На следующий год он вынес это дело на суд Собрания, однако жалоба была отвергнута как недоказанная.

Когда Халли стал чуть постарше, Катла, его нянька, рассказала ему, что он родился в особенный день. Она хмыкала и присвистывала носом, объясняя, чем это чревато.

— Середина зимы — день опасный, — говорила она, подтыкая под него одеяло. — Детишкам, что народились в это время, открыто немало темных тайн, им ведомо колдовство, они слышат зов луны. Смотри же не прислушивайся к этой стороне своей натуры, а не то непременно погубишь и себя, и тех, кого любишь. Ну а кроме этого, милый Халли, тебе тревожиться не о чем. Спи спокойно.

Невзирая на то что за стенами бушевала метель, отец Халли, как только младенцу обрезали пуповину, взял у повитухи кровь и послед и отправился на гору. Отморозив по пути три пальца, он поднялся к каменным курганам и выбросил дар за камни, на поживу троввам. Угощение, видать, пришлось им по вкусу, потому что ребенок с самого начала жадно брал грудь. Он рос толстым и крепким и за всю зиму ни разу не заболел черной трясучкой. Это был первый из детей Астрид, кто выжил с тех пор, как тремя годами раньше родилась Гудню, и в Доме было немало радости по этому поводу.

По весне родители Халли устроили пир, чтобы отпраздновать появление нового потомка Свейна. Колыбельку выставили на возвышении в чертоге, и люди по очереди подходили к ней, чтобы выразить свое уважение. Арнкель и Астрид вместе сидели на Сиденьях Закона и принимали дары: шкуры, ткани, резные игрушки и маринованные овощи, а маленькая Гудню стояла рядом с матерью, напряженно вытянувшись, и ее белокурые волосы были тщательно заплетены в драконий хвост. Старший брат Халли, Лейв, наследник Дома и всех его земель, не обращал внимания на происходящее: он возился с собаками под столом, отнимая у них объедки.

Подходя к колыбельке, все наперебой расхваливали малыша, но по углам зала, где Эйольв и слуги выставили бочонки с пивом и густо клубился дым фонарей, шли другие разговоры:

— Странно как-то выглядит этот младенец.

— Он совсем не похож на мать.

— Главное, что он и на отца-то не похож! Скорей уж на дядю.

— Да скорей уж на тровва! Астрид и на дух Бродира не переносит, это все знают.

— Ну что ж, при всем при том мальчишка живуч! Слышите, как орет?

По мере того как Халли подрастал, это несходство не уменьшалось. Его отец, черноволосый Арнкель, был широк в плечах и жилист руками и ногами, высок ростом и издалека заметен что в чертоге, что в полях. У его матери, Астрид, были светлые косы и розовая кожа, как и у всех ее родичей, что жили вниз по долине; она тоже была высокой и стройной, и ее красота казалась странной и тревожащей темноволосым обитателям Дома Свейна. Лейв и Гудню выглядели уменьшенными копиями своих родителей: оба считались изящными и миловидными.

Халли же, напротив, с самого начала был коротконог и широкоплеч: не мальчишка, а какой-то неуклюжий обрубок — руки у него были точно окорока, и ходил он вразвалку. Лицо у него казалось слишком смуглым даже по понятиям людей, выросших в горах. У него был короткий вздернутый нос, задиристо выпяченный подбородок; широко расставленные глаза, блестевшие любопытством, смотрели на мир из-под растрепанной копны густых черных волос.

За трапезой отец, бывало, усаживал Халли к себе на колени и с любовью разглядывал малыша, пока короткие крепкие пальчики шарили в колючей бороде и драли ее до слез.

— Ну и силища же в этом мальчишке, Астрид! — ахал Арнкель. — Да и храбрости ему не занимать. Эйольв тебе говорил, что давеча поймал его в конюшне? Он вертелся прямо под копытами у Хравна и норовил подергать его за хвост!

— А где же была Катла? Малыш ведь мог погибнуть! Ох, оттаскаю я ее за косу, дуру нерасторопную!

— Не брани ее. У нее одышка, где уж ей угнаться за ним! Вон, пусть Гудню помогает присматривать за братишкой. А, Гудню?

Арнкель трепал девочку по макушке, та морщилась и сердито поднимала голову от рукоделия.

— Чур, не я! Он забрался ко мне в комнату и слопал мою морошку! Вон, пусть Лейв за ним присматривает.

Но Лейв шатался по торфяному лугу и швырял камнями в птиц.

В эти ранние годы Астрид и Арнкель были слишком заняты заботами о чертоге и Доме, и им было недосуг особо нянчиться с Халли. Поэтому заботиться о нуждах малыша поручили Катле, дряхлой седовласой няньке с лицом как сосновая кора. До этого она нянчила Лейва, Гудню, а еще прежде и их отца тоже. Спина у Катлы не гнулась и была горбатая, точно виселица; ходила старуха, шаркая ногами, и выглядела точь-в-точь как ведьма. Все девчонки из Дома Свейна, едва завидев ее, с визгом разбегались по домам. Однако же ее раскосые глаза блестели живым умом, и она была неиссякаемым источником знаний. Халли любил ее самозабвенно.

По утрам она зажигала свечу, приносила в каморку Халли лохань с теплой водой и, искупав его, натягивала на него тунику и чулки и вела в чертог завтракать. Потом она садилась на солнышке и клевала носом, пока мальчик играл со щепками на полу, усыпанном тростником. Обычно она засыпала, и тогда Халли поспешно вскакивал на ноги и неуклюжей походкой уходил исследовать отдельные комнаты в задней части чертога или выбирался во двор, где звон Гримовой наковальни смешивался с жужжанием прялок и откуда были видны работники далеко на склоне. Из Дома Свейна можно было видеть хребты по обе стороны долины и темные неровные остатки каменных курганов, идущих сплошной цепочкой вдоль вершин. Эти курганы напоминали Халли зубы Катлы. А за курганами, даже в ясную погоду полускрытые дымкой, высились далекие горы с белыми вершинами и отвесными склонами, теряющимися из виду.

Халли не раз случалось заблудиться в многочисленных ходах и проулках Дома, весело бродя вместе с дворовыми псами среди мастерских, хижин, хлевов и конюшен, пока наконец голод не заставлял его вернуться в объятия встревоженной Катлы. По вечерам они ужинали отдельно от его семьи, в кухне при чертоге: уютном помещении, пропитанном вкусными запахами, заставленном широкими скамьями и исцарапанными столами, где свет очага отражался в сотне котлов и блюд, развешанных по стенам.

В это время Катла рассказывала, а Халли обращался в слух.

— Несомненно, — говорила она, — внешность свою ты унаследовал со стороны отца. Ты вылитый его дядя Энунд, что хозяйствовал на Высоком Утесе, когда я была девчонкой.

Это была немыслимая древность. Некоторые уверяли, что Катле уже больше шестидесяти лет!

— Дядя Энунд… — повторял Халли. — А что, Катла, он был очень красивый, да?

— Уродливей его не было во всей долине, да и нрав у него был тяжелый. Днем-то он был человек довольно покладистый, а по правде сказать, и мягкотелый — может, и ты со временем станешь таким же. Но с наступлением темноты сил у него прибавлялось многократно и случались вспышки неудержимого гнева, во время которых он выбрасывал людей в окно и ломал скамьи в доме.

Это заинтересовало Халли.

— А что же давало ему такую магическую силу?

— Да выпивка, небось. В конце концов обиженный арендатор придушил его во сне. И о том, как сильно не любили Энунда, можно судить по тому, что Совет присудил убийце всего лишь уплатить штраф: шесть овец и курицу. На самом деле кончилось тем, что тот мужик женился на вдове.

— Нет, Катла, не думаю, что я такой, как мой двоюродный дедушка Энунд.

— Ну уж, в росте ты ему точно уступаешь! Ага! Ишь как кривится у тебя лицо, когда ты хмуришься. Энунд, Энунд как живой! Стоит только посмотреть на тебя, и сразу становится ясно, что ты склонен ко злу, так же как и он. Берегись, не поддавайся темным побуждениям! А пока что давай-ка ешь эти молодые ростки!

Халли не потребовалось много времени, чтобы обнаружить, что его происхождение — если не считать Энунда — имеет большое значение для всех обитателей Дома Свейна. Отчасти это было приятно, потому что благодаря этому все двери были для него открыты: он мог сколько угодно бродить среди кисло пахнущих чанов Унн-кожевницы и валяться под сушильными рамами, глядя на то, как полощутся кожи на фоне неба; он мог торчать в жаркой темноте Гримовой кузницы, глядя, как искры, точно демоны, пляшут под падающим молотом; он мог сидеть с женщинами, стирающими белье в ручье под стенами, и слушать, как они рассуждают о тяжбах, о свадьбах и о других Домах вниз по долине, ближе к морю. В усадьбе жили человек пятьдесят; к четырем годам Халли всех знал по имени, знал большую часть их секретов и личных особенностей. Эта ценная информация доставалась ему куда легче, чем другим детям в Доме.

С другой стороны, его положение привлекало к нему внимание, порой нежелательное. Халли был второй сын Арнкеля, и его жизнь была весьма ценной: если вдруг Лейв умрет от трясучки или болотной лихорадки, Халли сделается наследником. Это означало, что ему частенько запрещали заниматься очень важными делами в самый ответственный момент. Бдительные прохожие стащили его с троввских стен, когда он только-только начал исследовать край шатающейся кладки, и не дали ему поплавать по гусиному пруду в корыте, с вилами вместо весла. Но чаще всего его оттаскивали от больших мальчишек как раз в тот момент, когда дело доходило до драки.

В таких случаях его приводили к матери в чертог, где она сидела за шитьем и повторяла с Гудню родословные.

— Ну, Халли, что на этот раз?

— Бруси оскорбил меня, матушка. Я хотел его побить.

Вздох.

— И чем же он тебя оскорбил?

— Я не хочу говорить. Такое нельзя повторять.

— Халли!..

Это говорилось глухим, более угрожающим тоном.

— Ну, если хочешь знать, он обозвал меня толстоногим болотным бесом — я подслушал, когда он разговаривал с Ингрид! Чего ты смеешься, Гудню?

— Да так, ничего. Просто описание Бруси очень точное, маленький Халли! Очень забавно.

— Халли, — терпеливо говорила матушка, — Бруси вдвое старше тебя и вдвое крупнее. Да, конечно, его шутки очень неприятны, но тебе не следует обращать на них внимание. Почему? Потому что если вы подеретесь, он вколотит тебя в землю, как короткий и толстый колышек от шатра, а такое не к лицу потомку Свейна.

— Но как же мне еще защищать свою честь, матушка? Или честь моих близких? Что, если Бруси обзовет Гудню самодовольной свиньей? Что же я, должен сидеть сложа руки и не обращать внимания?

Гудню поперхнулась и отложила вязанье.

— Что, Бруси действительно так сказал?!

— Пока нет. Но он непременно так скажет, дай только срок!

— Ма-а-тушка!

— Халли, не груби. И тебе нет нужды защищать свою честь с помощью насилия. Взгляни-ка на стену!

Она указала в тень за Сиденьями Закона, где висело оружие Свейна, окутанное многолетней пылью.

— Те дни, когда мужчины выставляли себя глупцами ради чести, давно миновали. Ты — сын Арнкеля и должен подавать всем пример! Что, если с Лейвом что-нибудь случится? Ты сам сделаешься вершителем, как… каким он будет по счету после нашего Основателя, а, Гудню?

— Восемнадцатым! — не задумываясь отчеканила девочка.

Похоже, она была очень довольна собой. Халли скорчил ей рожу.

— Молодец! Восемнадцатым по счету, после Арнкеля, Торира, Флоси и прочих твоих предков, которые все были великими мужами. Ну, то есть твой отец им и остается. Разве ты не хочешь быть таким, как твой отец, а, Халли?

Халли пожал плечами.

— Он действительно великолепно возделывает свеклу и искусно сгребает навоз. Не могу сказать, что его пример так уж меня привлекает. Я бы предпочел…

Он запнулся.

Гудню лукаво подняла глаза от рукоделия.

— Быть таким, как дядя Бродир. Да, Халли?

Кровь бросилась в лицо матери Халли. Она ударила кулаком по столу.

— Довольно! Гудню, ни слова больше! Халли, убирайся прочь! И если ты снова будешь безобразничать, я попрошу твоего отца хорошенько тебя взгреть!

Халли с Гудню быстро обнаружили, что упомянуть их дядю Бродира — верный способ вывести матушку из себя. Она, которая в чертоге, исполняя обязанности законоговорителя, бесстрастно выслушивала самых отпетых воров и убийц, не переносила самого имени Бродира. Деверь чем-то ужасно ее оскорблял, хотя она никогда не объясняла, в чем тут дело.

С точки зрения Халли, эта загадочная неприязнь только добавляла Бродиру привлекательности. Дядюшка еще со времен его младенчества захватывал воображение Халли, прежде всего — своей бородой. Из всех мужчин Свейнова Дома Бродир единственный никогда не брил и не подстригал бороду. Отец, например, превратил это в некий торжественный ритуал: каждое утро он, распарив лицо над лоханью с горячей водой и глядя на себя в отполированный до блеска медный диск, методично выбривал себе горло и щеки, а остальное подрезал ножичком с костяной ручкой. Усы он тщательно подкручивал, а бороду носил не длиннее первой фаланги указательного пальца. Прочие мужчины в Доме следовали примеру вершителя, за исключением Куги-скотника, у которого борода не росла вовсе, хоть он и был уже взрослый, и Бродира. Бродир к своей бороде вообще не прикасался. Она походила на разросшийся куст дрока, на воронье гнездо, на заросли плюща, душащие дерево. Халли был от нее в восторге.

— Брить бороду — обычай тех, кто живет вниз по долине, — объяснял ему Бродир. — А в наших краях это издавна считалось немужественным.

— Но все же бреются, кроме тебя!

— Ну, видишь ли, они все подражают твоему отцу, а твой отец делает то, чего хочет наша дражайшая Астрид. Она ведь из Дома Эрленда, что стоит у Излучин, и у тамошних людей волосы такие слабые, что их часто срывает и уносит морскими ветрами. Неудивительно, что они бреются: все равно разницы незаметно!

Но даже если не принимать во внимание бороду, Бродир был настолько не похож на отца Халли, что в их родство вообще не верилось. Арнкель был крупный, ширококостный, Бродир же довольно щуплый (хотя с возрастом отрастил себе пивное брюхо), с лицом слегка одутловатым и неправильным («Тоже в Энунда пошел», — вынесла свой приговор Катла). От Арнкеля исходило ощущение внушительной властности, Бродир же совершенно не выглядел властным и ничуть из-за этого не переживал. Несмотря на то что был вторым сыном, он никогда не претендовал на владение одной из меньших усадеб, разбросанных по землям Дома Свейна. Говорили, что в молодости он немало путешествовал по долине; ну а теперь он жил в старом чертоге, трудился в полях вместе с работниками, а по вечерам пил вместе с ними. Напиваясь, он обычно становился шумным, потом принимался шутить, а под конец начинал скандалить. Временами он брал своего коня, Задиру, исчезал на несколько дней, возвращался с безумным взором и принимался рассказывать о том, где он был и что видел.

Вот за эти-то рассказы Халли и любил его больше всего.

Летними вечерами, когда Бродир был еще трезв и лучи заходящего солнца освещали лавочку у входа в чертог, они с Халли сидели, глядя на южный хребет, и разговаривали. Халли слушал про богатые земли в Излучинах, где река течет медленно и лениво, а крестьяне жирны, как и их коровы; он слушал про далекое устье реки, где Дома стоят на больших каменных насыпях, так что во время весенних разливов кажется, будто они плывут по воде, спокойно дымя трубами, точно разбросанные по воде лодки или острова. Слушал он и про притоки в верховьях, где долина заканчивается, упираясь в водопады и каменные осыпи, где трава уступает место щебню и где никто не живет, кроме чечеток и зябликов.

Но в конце концов Бродир неизменно возвращался к прославленнейшему из всех Двенадцати Домов — Дому Свейна, к его вождям, вершителям и законоговорителям, к их раздорам и любовным историям и к тому, кто в каком кургане похоронен. И больше всего он рассказывал о самом Свейне, о его бесчисленных удивительных приключениях, о том, что он творил на горных пустошах, когда туда еще разрешалось ходить, и о великой Битве на Скале, когда он вместе с младшими героями сражался против троввов и изгнал их из долины в горы.

— Видишь вон там его курган? — говорил Бродир, указывая кружкой. — Ну, теперь-то он больше похож на обычный холм, травой весь зарос. Всех героев похоронили так же, как его, на склоне над их Домами. Знаешь, как его разместили внутри?

— Нет, дядя.

— Его усадили на каменное сиденье, лицом к пустошам, и вложили ему в руку меч острием вверх. А знаешь зачем?

— Чтобы внушить страх троввам!

— Да, и чтобы они никогда не забывали об этом страхе. И ведь это подействовало!

— А что, такие курганы стоят вокруг всей долины? Не только тут, у нас?

— От Устья и до Высоких Камней, по обе стороны. Мы все идем по стопам героев и укрепляем границу, как послушные детки. Вокруг долины этих каменных груд не меньше, чем листьев на дереве летом, и каждая груда скрывает под собой какого-нибудь забытого сына или дочь одного из Домов.

— Когда-нибудь я буду как Свейн! — твердо сказал Халли. — Я тоже совершу великие деяния, которые запомнятся надолго. Хотя мне не очень-то хочется кончить свой век на горе.

Бродир привалился спиной к стене.

— Вырастешь — увидишь, что в наше время совершить великие деяния не так-то просто. Где ныне мечи? Одни зарыты под курганами, другие ржавеют на стенах! Нам, никому из нас, больше не дано быть такими, как Свейн…

Он отхлебнул пива.

— Разве только умереть раньше срока. Мы, Свейнссоны, все умираем молодыми. Но это ты наверняка знаешь от матери.

— Нет, она мне ничего такого не говорила…

— Ну надо же! А ведь она так хорошо знает историю! Так она не рассказывала тебе про моего старшего брата, Лейва? Ты не знаешь, что с ним стало?

— Нет.

— А-а…

Он задумчиво заглянул в свою кружку.

— Ну, дядя!..

— Волки его заели в верхней долине, когда ему было шестнадцать. — Бродир потянул себя за нос и фыркнул. — Для волков это была суровая зима, ну а с Лейвом она обошлась еще суровее. На него напали на землях Гестссонов, но стая спустилась с троввских пустошей, и наша семья не сумела доказать, что это вышло по их небрежности… Вот так-то. Потом, опять же, Бьерн из предыдущего поколения…

— Тоже волки?

— Медведь. Задрал его одним ударом, когда он собирал морошку у валуна Скафти. Но ему-то еще повезло больше, чем его отцу, Флоси, твоему прадеду. Вот уж кого постигла печальная участь!

— Какая, дядя? Ну какая?

— Его покусали пчелы. Он опух до неузнаваемости, и все… По правде говоря, не такая смерть, чтобы об этом слагать баллады. Ну-ну, малыш, не вешай носа! Можешь не сомневаться, это хотя бы были необычные смерти.

— Очень приятно слышать!

— Ну да, большинство-то из нас помирают вот через это дело. — Он поднял кружку и выразительно постучал по ней. — Слишком много мы пьем. Судьба у нас такая.

Халли болтал ногами, сидя на скамейке.

— Нет уж, дядя, со мной такого не случится!

— Вот и твой дед, Торир, говорил о том же. А умер именно так — и притом на свадьбе твоих родителей!

— От пьянки?

— Ну, вроде того. Пошел искать нужник и свалился в колодец. Грустная история. Пойду-ка нацежу себе еще кружечку, чтобы поднять настроение. А тебе, мой мальчик, пора баиньки!

В раннем детстве время перед сном было для Халли самым уютным и сокровенным часом, когда он мог спокойно обдумать события дня и все, что узнал за сегодня. Мальчик лежал, накрывшись шерстяным одеялом, и смотрел в окошко в ногах кровати. В окошко видны были холодные звезды над темными глыбами гор. Из чертога доносился гул голосов: там его родители вершили вечерний суд. Когда Катла приходила, чтобы задуть свечу, Халли приставал к ней с расспросами обо всем на свете.

— Катла, расскажи мне про троввов!

В комнатке было темно, только на полке мерцала свечка. Морщины на лице няньки выглядели как борозды на зимнем поле; казалось, будто вся она вырезана из темного дерева. Ее слова долетали до него сквозь наползающий сон:

— А-а, троввы… Лица у них черные, как грязь под валунами… Пахнет от них могилой, они прячутся от солнца… Сидят они под горой и ждут, покуда какая-нибудь неосторожная душа не забредет слишком высоко на склоны. А потом ка-а-ак набросятся! Знай, Халли: стоит сделать хоть шаг за курганы, и они тут же пробудятся и с воплями утащат тебя под землю… Что, глазки слипаются? Ну, дай задую свечку… Что тебе еще, маленький?

— Катла, а ты сама когда-нибудь тровва видела?

— Нет, слава Свейну!

— У-у… Ну а хоть что-нибудь страшное ты видела?

— Никогда в жизни! Конечно, это настоящее чудо и благословение свыше, что я дожила до своих лет, не ведая всяких ужасов. Но знай, что своей безопасностью я обязана не одной только удаче. Нет, я всегда носила при себе могучие обереги, чтобы отвести всякую беду. Каждую весну я осыпаю цветами курганы своих родителей. И еще оставляю приношения возле плакучих ив, чтобы задобрить фейри. Кроме этого, я остерегаюсь яблонь в полдень, не смотрю на тени курганов и никогда-никогда не облегчаюсь рядом с ручьем или ягодным кустом, чтобы не рассердить обитающего там эльфа. Так что сам видишь: своим везением я обязана не только удаче, но еще и благоразумию и предусмотрительности. И если хочешь прожить много-много лет, ты будешь поступать так же. Все, милый Халли, больше ни слова! Я гашу свечку.

Не следует думать, будто Халли был робким и застенчивым ребенком. Напротив, он с самого начала держался необычайно самоуверенно и властно. Просто он знал, когда стоит промолчать. День за днем, год за годом он тихо внимал легендам Свейнова Дома. И каждую ночь нити этих историй вплетались в ткань его жизни и снов так же надежно, как если бы его мать ткала ее на своем ткацком стане.

Глава 2

Достоинства Свейна были очевидны с самого начала. Еще ребенком он был сильнее любого из мужчин и мог голыми руками свернуть шею молодому быку. Кроме того, он был горд и вспыльчив, и, когда его нрав брал над ним верх, с мальчиком трудно было сладить. Как-то раз он перебросил дерзкого слугу через стог сена. С тех пор, когда его, бывало, охватывал гнев, он уходил охотиться на троввов. Когда он был не старше тебя, он однажды вернулся домой с когтем тровва, застрявшим у него в бедре после сражения в полях. Тровв уволок его так глубоко, что у Свейна подмышки забились землей, однако же он успел ухватиться за древесный корень и держался всю ночь напролет, пока солнце не встало над Отрогом. Тогда сила тровва иссякла, и Свейн сумел вырваться на свободу. Он нашел коготь у себя в ноге, когда вернулся домой.

— Повезло мне, — сказал он тогда. — Это был молодой тровв, не вошедший еще в полную силу.

Нет, я не знаю, где теперь этот коготь. Ты задаешь слишком много вопросов.

В четырнадцать лет Халли оставался все таким же приземистым, широкоплечим и кривоногим. Через два года ему предстояло вступить в пору зрелости, однако же он был почти вдвое ниже своего брата Лейва, а головой до плеча Гудню мог достать, только привстав на цыпочки.

Зато он, на свое счастье, отличался крепким здоровьем. Не брала его ни черная трясучка, ни свиная лихорадка, ни пятнистая мокрянка, ни дюжина других местных болезней, которыми страдали только в верхней долине. Помимо завидного здоровья отличался Халли также живостью духа, которая проявлялась во всех его мыслях и действиях и которой было явно тесно в строгих рамках повседневной рутины.

Большинство Свейновых людей были молчаливы и терпеливы, закалены снаружи и изнутри суровым горным климатом. Их жизнь подчинялась неспешным и размеренным ритмам домашних и полевых работ: они ходили за скотом, растили урожаи и занимались ремеслами точно так же, как их родители. Арнкель и Астрид, невзирая на свой статус, не делали исключения ни для себя, ни для своих детей и трудились наравне с прочими, однако все знали, что Халли не особо стремится следовать их примеру.

— Кто-нибудь сегодня видел Халли? — проворчал Арнкель, когда люди, потные и засыпанные соломенной трухой, собрались во дворе в конце дня, чтобы пропустить по кружечке пива. — Со мной он в поле не работал!

— Со мной тоже, — откликнулся Лейв. — Он вроде должен был помогать женщинам грести сено.

В середину мощеного двора вышел вперевалку Болли-пекарь.

— Я вам скажу, где он был! Тут он был, в усадьбе, воровал у меня овсяные лепешки!

— Ты его застал за этим?

— Я его, считай, своими глазами видел! Тружусь я у печки и слышу за дверью жуткий вой. Выбегаю наружу и вижу, что кто-то подвесил кота за хвост к дверной задвижке — я немало повозился, пока отцепил веревку! Возвращаюсь в пекарню, и что же? В окне торчит крюк, приделанный к жерди, а на крюке — пять отличнейших лепешек! Я бегом к окну — поздно! Прохвоста и след простыл!

Арнкель нахмурился.

— А ты уверен, что это был Халли?

— А то кто же!

Люди устало загудели, выражая согласие.

— И весь год одно и то же! — добавил Грим-кузнец. — Баловство, воровство, забавы за чужой счет! Выходка за выходкой, точно бес в него вселился.

Унн-кожевница кивнула.

— У меня он украл козу и привязал ее между утесов! Помните? Сказал, будто хочет подманить волка!

— А ловушки, которые он понаставил в саду? — добавил Лейв. — Беса, мол, поймать хотел! А кого он поймал вместо беса? Меня! Ноги до сих пор болят!

— А кто чертополоха понатыкал в дыру нужника?

— А кто мои чулки повесил на флагшток?

— Наказывай его, не наказывай — все как об стенку горох! Ничего не боится!

Бродир, брат Арнкеля, слушал все это молча. Потом поставил кружку и вытер рукой свою лохматую бороду.

— Вы относитесь к этому чересчур уж серьезно, — сказал он. — Так ли уж много от него вреда? Мальчишка фантазер, ему скучно — только и всего. Ему хочется приключений, чтобы как-то разнообразить свою жизнь.

— Ну, разнообразить ему жизнь я могу, — пообещал Арнкель, выразительно похлопывая по ладони вожжами. — Найдите кто-нибудь Халли и приведите его ко мне.

Но, невзирая на регулярные порки, жалобы на Халли не прекращались все лето. С горя Арнкель поручил сына личным заботам Эйольва, старшего слуги Дома.

Однажды вечером, когда Катла натягивала на Халли ночную рубаху, его вызвали в чертог. Его отец только что покончил с разбирательствами на сегодня и отдыхал на Сиденье Закона, помахивая вожжами. Халли уставился на вожжи, потом на Эйольва, стоявшего рядом с возвышением. Эйольв злорадно ухмыльнулся.

— Халли, — веско сказал Арнкель, — Эйольв вызывает тебя на суд по поводу твоего сегодняшнего поведения.

Халли уныло огляделся по сторонам. В чертоге никого не было; золотые солнечные лучи проникали в западное окно, озаряя сокровища героя. Огня не разводили, и оттого становилось зябко. Сиденье рядом с отцом пустовало.

— Если это суд, отчего тогда матушки нет?

Арнкель помрачнел.

— С этим делом я сумею разобраться и без ее помощи. Чтобы оценить твои поступки, досконального знания Закона не потребуется. Что ж, Эйольв, я готов выслушать твои обвинения!

Старший слуга был почти так же стар, как Катла. Он сутулился, лицо его походило на обтянутый кожей череп; на Халли он смотрел без особой приязни.

— Великий Арнкель! По твоей просьбе я взялся приучать Халли к добросовестному труду. Он чистил нужники, помойные ямы, мыл дубильные чаны. В течение трех дней он всячески увиливал от работы, досаждая мне своей дерзостью. И вот наконец сегодня, когда я отвел его выгребать навоз из конюшни, он удрал от меня и спрятался в доме для слуг. Когда я последовал за ним, мне встретилось множество ловушек. Я споткнулся о натянутую проволоку, растянулся на камнях, намазанных маслом, перепугался до полусмерти, увидев за углом изготовленное им привидение, и наконец, когда я вернулся в свою каморку, меня с головы до ног окатило помоями из ведра, установленного на двери! Я вынужден был выбежать на улицу и несколько раз с головой окунуться в лошадиную колоду, причем все присутствующие надо мной потешались! Наконец я посмотрел наверх — и что же вижу? Халли сидит и ухмыляется мне с крыши Гримовой кузни! Он заявил, что следит за хребтом, не появились ли троввы!

Произнеся последнее слово, Эйольв тщательно осенил себя со всех сторон охранительными знаками. Халли, который слушал все это, напустив на себя безразличный вид, внезапно проявил интерес.

— Что ты делаешь, старый Эйольв? Неужели, говоря о троввах, нужно защищать все-все отверстия своего тела?

— Дерзкий мальчишка! Я закрываю нечистой силе путь к моей душе! Помалкивал бы лучше! Арнкель, у меня ушла целая вечность на то, чтобы снять его с этой крыши. Ведь он мог свалиться и свернуть себе шею, что тебя, несомненно, огорчило бы, хотя меня лично — нисколько. Таковы факты, и я ни в чем не погрешил против истины. Прошу тебя вынести решение и устроить Халли примерную порку!

Арнкель заговорил тем величественным тоном, какой он употреблял, исполняя обязанности вершителя.

— Халли, — сказал он, — это суровые обвинения. Меня печалит, что ты за столь короткое время проявил вопиющую непочтительность к достойному слуге и чудовищную беспечность по отношению к сверхъестественным опасностям, которые нас окружают. Можешь ли ты что-нибудь сказать в свое оправдание?

Халли кивнул.

— Отец, я хочу обратить твое внимание на недостойное поведение Эйольва. Он не потрудился упомянуть о том, что дал мне торжественную клятву не рассказывать тебе ни о чем из произошедшего сегодня. После того как он дал мне такую клятву, я тут же спустился с крыши и до конца дня честно выгребал навоз.

Отец Халли почесал бороду.

— Может, оно и так, но твоих преступлений это не умаляет.

— На это легко ответить, — возразил Халли. — Что касается моего собственного благополучия, мне ровным счетом ничего не грозило. Я ловок и проворен, как коза, ты сам это не раз говорил. Крыше Гримовой кузни я тоже никакого вреда не причинил. Мой интерес к троввам объясняется тем, что я хочу как можно больше знать о тех опасностях, которые нам угрожают, а вовсе не беспечностью по отношению к ним. Что касается непочтительности к Эйольву, она вполне оправданна, ибо он — клятвопреступник и его следовало бы подвесить за ноги на флагштоке во дворе!

На это Эйольв издал возмущенный вопль, но отец Халли жестом заставил его умолкнуть.

Арнкель постучал пальцами по вожже и посмотрел на сына.

— Халли, твои доводы слабы, однако, поскольку речь идет о чести, я вынужден задуматься. Ибо превыше всего мы должны заботиться о собственной чести и о чести нашего Дома. Это касается также и соблюдения сделок. Скажи, Эйольв, ты в самом деле согласился молчать о сегодняшних событиях?

Старик долго пыхтел, надувал и втягивал щеки, но наконец признался, что это правда.

— Тогда я, по совести, не могу выпороть Халли в такой ситуации.

— Спасибо, батюшка! А что же Эйольв? Его накажут за вероломство?

— Довольно будет с него и разочарования оттого, что тебе удалось увильнуть. Видишь, как у него лицо вытянулось? Стой! Не торопись уходить. Я сказал, что не буду тебя наказывать, но это не значит, что я с тобой закончил.

Халли остановился на полпути к двери.

— Очевидно, что твои здешние обязанности тебя раздражают, — сказал Арнкель. — Хорошо, у меня есть для тебя другое дело. Ближнее стадо надо перегнать на горное пастбище над Домом на следующие несколько недель, пока лето не кончилось. Знаешь это место? Уединенный луг недалеко от границы, где по ночам бродят троввы. Да и волков там можно встретить даже сейчас, летом. Чтобы защитить стадо, пастух должен быть сообразителен и ловок, отважен ипредприимчив… Но ведь ты именно такой и есть!

Арнкель лукаво улыбнулся сыну.

— Кто знает, быть может, ты наконец-то встретишь живого тровва!

Халли поколебался, потом пожал плечами, как будто ему все это было нипочем.

— А к Собранию я вернусь?

— Я пришлю кого-нибудь за тобой, чтобы ты поспел к сроку. Ну все, довольно! Можешь идти.

От Дома Свейна до горного пастбища было чуть больше часа ходьбы, и туда вела нахоженная извилистая тропка, однако казалось, что место это очень отдаленное. Повсюду, куда ни глянь, — только валуны, расселины и резкие голубые тени, и лишь ветер да пение птиц нарушали царящую там тишину. Овцы бродили повсюду и жирели на траве и осоке. Халли отыскал полуразвалившуюся каменную хижину на поросшем травой выступе посреди пастбища и поселился там. Он собирал морошку, пил овечье молоко и воду из родника. Каждые несколько дней прибегал из усадьбы мальчишка, приносил сыр, хлеб, фрукты и мясо. В остальное время Халли был совершенно один.

Он ни за что на свете не признался бы отцу, что перспектива жизни в одиночестве тревожит его, но она и впрямь его тревожила, потому что прямо над ним возвышалась на фоне неба цепь курганов.

Вдоль верхнего края луга тянулась поперек склона каменная стена. Она была предназначена для того, чтобы овцы не подходили к гребню горы, где возвышались курганы. Для людей это тоже служило предостережением. Халли частенько стоял у стены, глазея вверх, на зубчатые груды камней, отчетливо различимые на горбатой вершине. Одни курганы были высокие и тонкие, другие широкие, третьи уже покосились или накренились. И под каждым скрывалось тело предка. Все усопшие помогали Свейну стеречь границу от злых троввов. Даже в яркий солнечный день курганы оставались темными и грозными, а в пасмурную погоду их присутствие наводило на Халли уныние. По вечерам он внимательно следил, чтобы их длинные тени не коснулись его, опасаясь, что тогда троввы доберутся до него.

По ночам он лежал в черном безмолвии хижины, вдыхая запах земли и кислый запах шерсти, из которой было соткано одеяло, и представлял, как троввы бродят наверху, на пустошах, тянутся к границе, алчут вкусить его плоти… В такое время граница казалась ужасно ненадежной. Он шепотом благодарил предков за защиту и прятался под одеяло, пока не приходил сон.

Если ночи Халли были довольно тревожными, то дни он проводил очень приятно, и все тревоги разлетались прочь. Впервые в жизни, сколько себя помнил, он мог делать все, что захочет. Никто им не командовал, никто его не лупил. Родители с их неодобрительными взглядами были далеко. Не приходилось выполнять грязную и скучную работу в доме или в поле.

Вместо этого он валялся в траве и думал о великих деяниях — о тех, что свершил Свейн в далеком прошлом, и о тех, которые намеревался когда-нибудь свершить он сам.

Пока овцы мирно щипали травку, Халли смотрел вниз с горы, разглядывая буро-зеленые прямоугольники Свейновых полей, уходящие вдаль, к середине долины, где он никогда не бывал. Он знал, что там течет река и вдоль нее тянется большая дорога, ведущая на восток, к водопадам, и дальше, к морю. По ту сторону реки круто вздымались поросшие лесом склоны. Это уже были земли Дома Рюрика. Иногда над кронами далеких деревьев был виден дым из его труб. Хребет Рюрика, как и Свейнов, был увенчан курганами, а за ними тянулись серые склоны и белые пики гор, часть великой стены, которая сплошным кольцом окружала долину с севера, запада и юга.

Давным-давно великий Свейн обошел ее всю, из конца в конец. С мечом в руке странствовал он от Высоких Камней до моря, сражался с троввами, убивал разбойников, добывал себе славу… Каждое утро Халли смотрел в сторону восходящего солнца, на зубчатый силуэт Отрога, гранитной гряды, скрывающей от глаз нижнюю часть долины. Когда-нибудь он тоже отправится туда, за Отрог, вниз по ущелью, в поисках приключений, так же как Свейн.

Ну а пока что ему надлежало заботиться об овцах.

Против овец выносливой горной породы, с черными мордами и жесткой шерстью, Халли ничего не имел. По большей части они отлично заботились о себе сами, и хлопот с ними было не много. Как-то раз годовалый барашек свалился в расщелину между двумя валунами, пришлось его оттуда вытаскивать. В другой раз ярка сломала себе ногу, упав с утеса, — Халли соорудил ей грубые лубки из палки и полосы, оторванной от собственной туники, и отпустил ее хромать дальше. Но провести в их обществе несколько недель — это было уже чересчур, и мало-помалу Халли начал уставать от своих обязанностей. Все больше и больше времени он проводил, глядя наверх, в сторону курганов.

Никто из тех, кого он знал, ни разу не видел живого тровва. Никто не мог ему ничего про них рассказать. Много ли их? Что они едят теперь, когда люди им не по зубам? Как выглядит пустошь, что лежит там, за гребнем? Можно ли увидеть там норы троввов и кости их прежних жертв?

Вопросов у Халли возникало множество, но приблизиться к курганам ему и в голову не приходило.

На краю пастбища часть стены обрушилась — вероятно, от прошлогодних зимних бурь. Камни, из которых она была некогда сложена, лежали россыпью в высокой траве. Придя на пастбище, Халли подумал, что, наверное, надо бы ее отстроить, и даже взялся было за это дело, но быстро обнаружил, что работа эта тяжкая и изнурительная. Он вскоре ее забросил, тем более что овцы в тот конец луга как-то и не ходили, и мальчик вскоре забыл о проломе.

Шли недели. В один прекрасный день, когда деревья в долине далеко внизу уже начали буреть и желтеть, Халли пробудился от послеобеденного сна и обнаружил, что стадо, по какому-то овечьему капризу, впервые за все это время перекочевало на дальний конец луга. Не менее восьми овец забрели в пролом и теперь щипали траву по ту сторону стены.

Халли раздосадованно ахнул, схватил свой посох и побежал на другой конец луга. Крича и размахивая руками, он сумел отогнать основную часть стада подальше от пролома. Одна из заблудившихся овец перескочила через камни и побежала следом за остальными. Однако другие семь продолжали пастись на той стороне.

Халли вернулся к пролому и, сделав охранительный знак, которому научился от Эйольва, перелез через груду камней и очутился на запретном склоне.

Семь овец подняли головы и уставились на него.

Халли пустил в ход все свои пастушьи уловки. Он двигался медленно-медленно, чтобы не спугнуть беглянок; он успокаивающе ворковал и причмокивал; он не размахивал посохом, а осторожно покачивал им у самой земли; и при этом он старался обойти их, чтобы направить в сторону пролома.

Внезапно овцы, все как одна, встрепенулись — и разбежались в разные стороны.

Халли разразился бранью. Он бросился было следом за ближайшей из овец, но она только отбежала еще выше по склону. Он помчался за другой, поскользнулся, потерял равновесие, полетел кубарем и вверх тормашками приземлился на грязную кочку. Эти забавы продолжались весь день.

В конце концов, изрядно набегавшись, Халли сумел-таки загнать шесть из семи овец обратно в пролом. За это время он весь угваздался, вспотел и выдохся, а его посох сломался пополам.

Осталась всего одна овца.

Это была молоденькая ярочка, пугливая и резвая, и она успела забраться вверх по склону куда выше остальных. Она дошла почти до самых курганов.

Халли перевел дух, облизнул губы и принялся карабкаться наверх, забирая вбок, чтобы подойти к овце сзади. При этом он бдительно следил за отчетливо выступающими на фоне неба курганами. Хотя бы в одном ему повезло: день был пасмурный и курганы не отбрасывали теней. Однако ярочка держалась настороже, оглядывалась и шарахалась при каждом порыве ветра. Она заметила Халли, когда тот был еще в шести футах от нее.

Мальчик замер на месте. Овца уставилась на него. Она была у самого кургана, прямо на границе долины, древние камни здесь обросли высокой травой. За овцой виднелись зеленые просторы — высокогорные пустоши, где некогда, давным-давно, бродили герои, а теперь жили только троввы. Во рту у Халли пересохло, глаза были широко раскрыты. Но на пустошах царило спокойствие; слышался только шум ветра.

Халли медленно-медленно сорвал большой пук травы. Осторожно протянул его овце. И потихоньку принялся отступать, заискивающе улыбаясь.

Овца опустила голову и стала снова щипать траву. На Халли она больше не глядела.

Мальчик поколебался… и бросился на нее.

Овца взбрыкнула и помчалась прочь, мимо кургана, на пустошь.

Халли рухнул на колени. На глазах у него выступили слезы. Он смотрел, как ярочка скачет по высокой траве. Вскоре она остановилась снова, не так уж и далеко. Совсем недалеко — но теперь она была недостижима. Она пропала. Последовать за ней он не мог.

В нескольких футах от него вздымался курган, мрачный и безмолвный. Если протянуть руку, можно было бы коснуться его. От одной этой мысли у мальчика волосы встали дыбом. Спотыкаясь, задыхаясь, он помчался прочь, вниз по склону, под защиту стены.

Он до самого вечера следил за склоном, но овца так больше и не показалась. Стемнело. Халли забился в свою хижину. Где-то глубокой ночью он услышал пронзительный вопль, визг смертельно перепуганного животного. Потом визг резко оборвался. Халли уставился в темноту, напрягшись всем телом. Он больше не уснул до самого рассвета.

На следующее утро он снова поднялся по склону и опасливо выглянул за пределы линии курганов.

Овца исчезла, но там и сям, разбросанные по широкой дуге, валялись на земле окровавленные клочья шерсти.

Глава 3

Когда Эгиль сказал, что старая мать Свейна похожа на жабу, Свейн вскоре прослышал об этом. Он отправился прямиком к чертогу Эгиля и прибил к дверям волчью шкуру. Эгиль опрометью выбежал наружу.

— Это что такое? Никак вызов? И где же ты хочешь сражаться?

— Прямо здесь или где угодно, тебе решать.

— Мы сразимся на Голубином утесе.

Они боролись на высокой скале, пытаясь спихнуть друг друга вниз. Свейн был уверен в себе. Его железные руки и ноги никогда его не подводили. Однако и Эгиль не уступал ему в силе. Солнце село, солнце встало, а они по-прежнему стояли на утесе, сцепившись вместе. И ни один не поддавался. Они замерли настолько неподвижно, что птицы начали садиться им на головы.

— Скоро они примутся вить гнезда, — сказал Свейн. — Вон та уже принесла прутик.

— А твоя того и гляди снесет яйцо!

С этими словами они помирились и побратались. Много лет спустя они сражались плечом к плечу в Битве на Скале.

— Конечно, это были троввы! — сказал дядя Бродир. — Они появляются только по ночам. Отчего ты в этом сомневаешься?

Халли покачал головой.

— Я не говорил, что сомневаюсь, просто… Что же они едят обычно, большую часть времени, когда не могут добыть ни человека, ни овцы?

Дядя Бродир отвесил ему дружескую оплеуху.

— Ты, как всегда, задаешь слишком много вопросов! Ответь-ка лучше сам на один вопрос. Ты уверен, что не выходил за курганы?

— Не выходил, дядя. Конечно же нет!

— Это хорошо. Потому что это бы погубило нас всех, по крайней мере так говорится в преданиях. Ладно, забудь про эту ярку. Скажи отцу, что она свалилась с обрыва и сломала себе шею. Сегодня стадо гнать уже поздно. Давай-ка разведем костер. У меня с собой свежее мясо…

На следующий день после гибели овцы Халли увидел Бродира: с пышной бородой, с крепким посохом в руке, дядя поднимался на гору, чтобы отвести его домой. Это была радостная встреча.

Бродир сказал:

— Изгнание пошло тебе на пользу. Никогда еще не видел тебя таким цветущим и жилистым. Уверен, теперь, когда ты вернешься домой, с тобой будет еще трудней сладить.

— А что, скучают по мне дома? — спросил Халли.

— Да не так чтобы очень, разве что мы с Катлой. Остальные как-то ухитряются обходиться без тебя.

Халли вздохнул и поправил сучья в костре.

— Что нового слышно?

— Почти ничего. Родители твои с ног сбились, готовятся к Собранию.

— А, так я на него не опоздаю? А то я уже начал беспокоиться…

— До Собрания еще семь дней, и Дом готовится к этому событию. Нижний луг расчистили и выкосили. Уже ставят первые землянки. Твой брат, Лейв, надзирает за приготовлениями: расхаживает повсюду в плаще, точно надутый гусак, и отдает распоряжения, да только никто их не слушает. Гудню тем временем часами сидит у себя в комнате и прихорашивается перед зеркалом: все надеется привлечь внимание подходящих мужчин из Домов, что вниз по долине. Так что ты ничего не пропустил. Да вот еще к Эйольву прицепилась странная болезнь. По утрам щеки у него краснеют, и опухают, и чешутся так, точно его бес поцеловал. Уж чем он только ни лечился, ничего не помогает!

— Ему бы стоило пошарить у себя в подушке, — невозмутимо заметил Халли. — Вдруг кто-нибудь сунул туда ветку ядовитого плюща!

Бродир фыркнул.

— Ах вот оно что! Да, возможно. Ну ничего, я подожду, пока он сам об этом догадается.

Ужин был хорош, а компания еще лучше. Бродир принес с собой мех с вином, и Халли охотно к нему прикладывался. По телу растеклось приятное тепло, и он стал слушать, как Бродир рассказывает о приключениях Свейна на пустошах, о том, как он убивал драконов, и о трех походах Свейна в чертог троввского короля. Эти истории всегда захватывали его воображение; но сейчас они еще и ложились тяжким камнем ему на сердце.

Под конец мальчик с горечью спросил:

— Дядя, а это очень плохо, что мне хочется умереть и быть похороненным вместе с героями, в их курганах? Я был бы куда счастливее, если бы жил в их времена, давным-давно, когда человек мог выбирать себе судьбу, какую захочет. А в наше время невозможно ничего добиться. Даже с троввами и то не сразишься.

Бродир хмыкнул.

— Тогда безоглядная отвага почиталась добродетелью. Теперь не то. Женщины из Совета за этим строго следят. Но имей в виду, что даже во времена Свейна герои почитались безрассудными глупцами. Уважать их стали только после смерти.

— Да уж лучше смерть, чем то, что готовят мне родители! — Халли яростно пнул торчащую из костра ветку, и костер сердито зашипел. — Отец мне не раз говорил, что я, мол, должен усердно трудиться, постигая все тонкости крестьянского ремесла. А потом, когда я окончательно одурею от скуки, мне дадут хибарку и свой надоел, где я и буду трудиться до конца дней своих, пока волосы мои не поседеют и жизнь не угаснет! Ну, он-то, понятно, говорил это другими словами…

В свете костра сверкнули зубы Бродира. Он отхлебнул вина, похлопал Халли по плечу.

— Все дело в том, мой мальчик, — сказал он, — что мы с тобой — младшие сыновья и, в сущности, лишние. Мы не наследуем должность вершителя, как Арнкель или этот идиот Лейв. Да и вступить в брак нам не так-то просто, в отличие от твоей сестрицы Гудню — если, конечно, кто-нибудь согласится терпеть ее холодный нрав. Что же нам делать? Куда деваться? Путь в горы перекрыт границей, в конце реки нас ждет непреодолимый океан. Неудивительно, что в юности с нами много хлопот!

Халли поднял глаза на дядю.

— А что, в юности ты был такой же, как я?

— О, я-то был хуже. Куда хуже! — хмыкнул Бродир. — Ты себе даже и представить не можешь.

Халли надеялся услышать новую историю, но Бродир больше ничего не сказал.

— Я последую твоему примеру! — сказал Халли как можно более твердым тоном, хотя язык у него заплетался. — Я отправлюсь странствовать по долине и повидаю мир! И пусть отец думает что хочет, ну его к бесам!

— Долина не так велика, как тебе кажется. Так или иначе, твоим странствиям вскоре придет конец. Ты обнаружишь, что одиннадцать младших Домов населены сплошь болванами, негодяями либо подлецами. Хуже всех те, что находятся у самого моря: белокурые бестии все до единого. Есть только один приличный Дом, и это Дом Свейна. — Бродир сплюнул в огонь. — Рано или поздно ты вернешься сюда. А пока что — не суди слишком строго своего отца. Он несет ответственность за своих людей да еще и вынужден терпеть Астрид. Он тебе добра хочет.

— И все равно, хотел бы я быть свободен от его надежд и намерений!

Халли почувствовал, что щеки у него горят; он откинулся на спину, в мягкую, прохладную траву, и стал глядеть вверх, на звезды.

Вернувшись домой, Халли обнаружил во дворе целую толпу чрезвычайно занятых людей. После месяца, проведенного в одиночестве, весь этот шум и суматоха на миг заставили его растеряться. Через двор шла его мать, неся корзину, доверху набитую разноцветными тканями. Она поставила корзину на землю и мимоходом обняла мальчика.

— С возвращением, сын мой. Я рада, что ты вернулся. Как-нибудь потом расскажешь, как тебе там жилось. А теперь выслушай меня хорошенько. Собрание уже на носу, а у нас еще не все готово! Работы очень много, и тебе следует трудиться так же прилежно, как и всем остальным. Имей в виду, сейчас не время для всяческих шуточек, фокусов, шалостей и прочего. Иначе ты будешь строго наказан. Ты понял меня?

— Да, матушка.

— Вот и хорошо. А теперь беги к Гриму, помоги ему отнести сковороды на луг.

Атмосфера была проникнута всеобщим возбуждением, и Халли тут же заразился им. Впервые на его памяти большое осеннее Собрание должно было состояться в Доме Свейна. Это сулило невиданные чудеса. Скоро на соседних лугах соберутся почти четыреста человек — этакую толпу невозможно и вообразить! Им предстояло принять представителей всех одиннадцати остальных Домов: глав Домов с чадами и домочадцами, купцов, их слуг, с лошадьми, телегами и скарбом, и это не считая гостей из малых усадеб! Будут пиры, рассказы, захватывающие конские бои, борьба, испытания силы, соберется Совет, будут обсуждать тяжбы этого года… У Халли голова шла кругом. Столько возможностей открывалось для него! В кои-то веки он не будет чувствовать себя в ловушке, отрезанным от мира: он повидает всю долину, не уезжая из дома!

Два дня он трудился наравне с остальными, ставя по краю луга землянки для купцов. Он держал колья, пока мужчины вбивали их в мягкую землю; он таскал из сушильни торфяные кирпичи и выкладывал из них стены между опорными столбами. Он помогал рыть очаги и устанавливать над ними сковороды; он таскал сено и солому для животных.

На третий день Дом был разукрашен на славу. На флагштоке во дворе гордо развевалось знамя Свейна; над каждой крышей реяли черные с серебром флаги. Вдоль троввской стены развесили флажки; перед чертогом установили большой шатер, где лежали бочонки с пивом, приготовленные для угощения. Вокруг расставили столы: доски, положенные на козлы. Столы ломились от кож, тканей, костяной утвари, свистулек и прочих товаров, какими славился Дом Свейна. К вечеру наконец все было почти готово, и люди мало-помалу вздохнули свободнее. Брат Халли, Лейв, деловито расхаживал повсюду, благодаря людей за труд. Он смотрелся весьма величественно в своем черном с серебром плаще.

Халли устал от работы. Он собрал нескольких мальчишек, которые тоже заскучали, в проулке за кожевенной мастерской.

— Давайте поиграем! — предложил он. — Во что: в «дохлых ворон» или в «Битву на Скале»?

Как обычно, выбор пал на Битву. Халли заявил, что он будет Свейном.

— Может, лучше троввом? — предложил Кетиль, сын Грима. — Так оно больше похоже на правду!

Халли набычился.

— Кто из нас тут Свейнссон? Свейном буду я!

Кетиля, Стурлу и Куги, косоглазого парнишку, который чистил свинарник, выбрали троввами. Им дали сломанные серпы, чтобы изображать страшные когти. Вместо шлемов Халли и прочие герои надели ржавые ведра, позаимствованные в кузнице, а вместо мечей взяли палки, найденные в конюшне. Великой битве предстояло разыграться на куске полуобвалившейся троввской стены, которая теперь представляла собой груду древних камней, поросших травой и мхом. Герои встали на скале плечом к плечу и принялись сыпать остроумными и вызывающими замечаниями. Троввская орда ринулась на них снизу с ревом и воплями. С крыш Свейнова Дома вспорхнули испуганные птицы; коровы на лугах шарахнулись в разные стороны. Женщины, что работали в кожевенной мастерской, выругались и сделали знак от сглаза. Битва началась. Замелькали кулаки и палки.

Лейв Свейнссон устремился прочь со двора. Плащ развевался у него за плечами. Он грозно уставился на сражающихся. Несколько секунд спустя его заметили, и битва вмиг прекратилась. Кто-то закашлялся, кто-то ахнул, и воцарилась тишина.

— Хорошенькое дело! — с расстановкой произнес Лейв. — У нас Собрание на носу, а вы, детвора, резвитесь и скачете, как будто собаки над грудой костей! У нас с Эйольвом еще сотня дел, вам всем хватит работы дотемна. Ступайте и немедленно беритесь за дело, а не то запру вас в чулане на все время ярмарки!

Лейву уже исполнилось восемнадцать. Он был взрослый мужчина, плотный и толстошеий, и имел привычку зыркать на всех по-бычьи, исподлобья. Казалось, что он с трудом сдерживает ярость. Мальчишки перепугались и побледнели.

Тут с вершины троввской стены раздался голос Халли:

— Давно ли, братец, ты сам забавлялся такими играми? Иди сюда, поиграй с нами! Так и быть, я одолжу тебе свой шлем!

Лейв подступил ближе.

— Ты что, Халли, по тумакам соскучился?

— Нет.

— Ну так не забывай, что я старше и главнее! — Лейв расправил плечи и выпятил грудь. На нем была его лучшая туника, черные чулки в обтяжку и начищенные башмаки. — Со временем мне предстоит возглавить этот Дом, и на мне лежит большая ответственность. Мне некогда валяться в грязи!

— Да ну? А вот Гудрун-козопаска рассказывает другое, — небрежно заметил Халли. — Она утверждает, что когда ты прошлой ночью уходил из ее хижины, то был весь в соломе!

Тут одновременно раздалось несколько звуков: мальчишки расхохотались, Лейв взревел от ярости, а Халли затопал башмаками по стене, пытаясь удрать. Но ноги у него были короткие, а у брата его — длинные. Исход был стремительным и болезненным.

Лейв угрюмо бросил:

— Пусть это будет уроком для всех вас. С подобными наглецами я разбираюсь в два счета. А теперь слушайте, что вам делать…

И он, стоя на троввской стене, принялся отдавать распоряжения столпившимся внизу мальчишкам.

У него за спиной Халли молча промокал кровь, текущую из носа. Когда кровотечение наконец остановилось, он рукавом стер с лица кровь и слезы. Потом встал, тщательно прицелился и пнул Лейва прямо в зад.

Лейв с пронзительным воплем полетел вниз, хлопая руками, как птица крыльями. Под стеной возвышалась внушительная навозная куча. Полет был достаточно долгам, чтобы Лейв успел перевернуться в воздухе и воткнуться в кучу вниз головой.

С громким чавканьем голова, плечи и верхняя часть туловища Лейва исчезли из виду. Ноги его остались торчать вверх, как-то причудливо дрыгаясь; подол роскошного, черного с серебром плаща мягко осел на влажный скат кучи.

Мальчишки, которые поначалу ахнули от ужаса, уставились на кучу, изумленно выпучив глаза.

Халли усмехнулся.

— Ты гляди, как глубоко он воткнулся! Я и не думал, что она такая мягкая.

Куги-свинарь вскинул руку.

— Я только что вывалил туда целую тачку свежего навоза!

— А, это многое объясняет. Но вот каким образом он умудряется стоять торчком? Вы только посмотрите, как он дрыгает ногами! Акробат, да и только. Ему стоило бы выступить с этим на ярмарке.

Однако тут ноги наконец опустились, и торчащая из навоза спина быстро согнулась. Теперь Лейв стоял на коленях, а его голова и плечи по-прежнему были погружены в навоз. Он уперся руками, напряг мышцы, раздалось звучное «чпок!», и наружу появилась его верхняя половина. С нее лило ручьем. По переулку стремительно распространилась нестерпимая вонь.

Мальчишки, все как один, принялись отступать к ближайшим проулкам и дверям хижин.

Халли решил, что пора потихоньку слезть со стены.

Лейв кое-как поднялся на ноги. Башмаки его скользили в навозной луже. Он стоял к ним спиной; его плащ свисал, промокший и жалкий. Лейв медленно развернулся, угрожающе поднял свою грязную, взлохмаченную голову и уставился на мальчишек. На миг все застыли; он их будто околдовал.

А потом разлетелись во все стороны, как семена одуванчика на ветру.

Халли мчался быстрее всех. Хотя лица его брата было почти не видно, чувства, отражавшиеся в его глазах, ничего хорошего не сулили. Мальчик спрыгнул с троввской стены. Приземлившись, он услышал грохот камней — брат карабкался на стену с той стороны.

Халли понесся по переулку мимо кожевенной мастерской Унн. Его ноги так и мелькали, но, увы, шаги его были слишком короткими. Он услышал, как Лейв взревел и спрыгнул на мощеную дорожку. Впереди женщина несла стираное белье; она преграждала ему путь. Мальчик шмыгнул вбок, в мастерскую, промчался между распялок, на которых скоблили шкуры, поскользнулся на овечьем жире и рухнул на спину рядом с дубильным чаном.

К нему подошла Унн. Лицо у нее раскраснелось, руки были в пятнах.

— Халли? Что такое?..

Тут ворвался Лейв; он увидел Халли и ринулся к нему. Халли откатился в сторону, под ножки распялки. Лейв, разогнавшись, проскочил мимо и врезался прямиком в чан. Чан опрокинулся, и мерзкая желтая жидкость разлилась по полу. Унн горестно вскрикнула. Бруси, ее сын, завопил и отпрыгнул в сторону, спасаясь от потопа: он ухватился за потолочную балку и так и повис. Лейв даже не обратил на них внимания: он устремился к главной двери, куда стремительно улепетывал Халли. По пути схватил скребницу и запустил ее в голову Халли, однако же не попал: скребница отскочила от дверного косяка и угодила Лейву в глаз.

На главном дворе Свейнова Дома завершались приготовления к Собранию. Мальчишки подметали булыжную мостовую; столы были расставлены ровными рядами; весело развевались флаги. Арнкель с Астрид стояли на крыльце чертога, раздавая пиво усталым работникам.

И тут во двор выбежал Лейв. Где же Халли? Ах, вот он — нырнул под стол! Лейв бросился туда, опрокинул козлы, на которых держался стол; горшки со стола полетели во все стороны. Люди кинулись врассыпную, шарахнулись назад, натыкаясь друг на друга; блюда и товары посыпались на камни.

Халли увернулся от протянутой руки Лейва и вскочил на стол, где были разложены ткани. Лейв последовал за ним, топча чистые холсты башмаками, заляпанными навозом. Халли спрыгнул на землю и вбежал в шатер, где хранилось пиво. Лейв ворвался следом и увидел, как Халли карабкается на стойку с пивными бочками. Лейв отпихнул в сторону какую-то женщину, ринулся вперед, точно волк на добычу, и тяжело приземлился на бочки, сбив со стойки несколько бочонков. Бочонки выкатились из шатра, покатились через двор, посшибав, точно кегли, всех, кто очутился у них на пути, и в конце концов разбились о стены ближайшей из хижин.

Лейв надвигался. Халли сидел на самом верху стойки, и деваться ему было некуда. Мальчик в отчаянии огляделся и увидел веревку, свисающую с крыши шатра. Он подпрыгнул, ухватился за эту веревку, раскачался — и рухнул на землю, поскольку половина шатра обрушилась. Мальчик приземлился в мягко оседающую груду ткани и флажков, шагнул в сторону — и застыл.

Позади него вырос Лейв.

— Ну, братец!..

Он тоже остановился. Огляделся по сторонам. Перед ними стояли Арнкель и Астрид, с мрачным взглядом и каменными лицами, а со всех сторон подступали люди Свейнова Дома: мужчины, женщины, ребятня, и все молчали.

Светлые волосы Астрид были туго заплетены и сколоты в прическу; ее открытая шея выглядела тонкой и белой. Выражение лица у нее было как в чертоге во время вынесения приговоров, когда рыдающих преступников уволакивали на виселицу. Она мельком взглянула на Лейва, на Халли, снова на Лейва…

— Вы выглядите как мои сыновья, — произнесла она, — но, судя по вашим делам, вы для меня чужие.

Оба они ничего не ответили. Толпа смотрела и ждала. Где-то заплакал младенец.

— Я жду объяснений, — продолжала Астрид тем же ровным тоном.

Лейв выступил вперед. Его рассказ был сбивчивым, в нем звучали обида и жалость к себе. Их отец, Арнкель, поднял руку.

— Довольно, сын мой. Отступи чуть подальше, а то у меня глаза слезятся от вони. Что скажешь ты, Халли?

Халли пожал плечами.

— Да, я столкнул его в навозную кучу. А почему нет? Он ударил меня и оскорбил меня и моих товарищей, как они легко могут подтвердить.

Он огляделся по сторонам, но Стурла, Куги и прочие растаяли в толпе. Халли вздохнул.

— Как бы то ни было, я счел, что это вопрос чести и такое нельзя оставить без ответа.

— Это звучит достаточно разумно! — сказал из толпы дядя Бродир.

— Твоего мнения, Бродир, никто не спрашивая! — резко ответила Астрид. — Не смей говорить мне о чести, Халли! Ты мерзавец, и никакой чести у тебя нет!

— Если ты счел, что Лейв тебя оскорбил, — добавил Арнкель, — тебе следовало бы бросить ему честный вызов, а не пинать его в зад!

— Но ведь Лейв намного сильнее меня, отец. Если бы мы дрались честно, он сделал бы из меня отбивную. Верно, Лейв?

— Да! И я охотно это докажу!

— Вот видишь, отец? Скажи по совести, много ли проку мне бы в том было?

— Ну…

— А ведь сам великий Свейн не раз подстерегал других героев в засаде до заключения договора и Битвы на Скале! — воскликнул Халли. — Он-то не стал бросать Хакону вызов по всем правилам, когда увидел, как тот едет один мимо водопада. Просто взял да и швырнул в него валун с Отрога. Представь, что мой башмак — это Свейнов валун, а задница Лейва — это задница Хакона: принцип-то тот же самый! Только я целился лучше.

Арнкель неловко переминался с ноги на ногу.

— Отчасти ты прав, но…

— Достойным поведением с твоей стороны, Халли, — перебила его мать, чей голос сделался колючим и холодным, как осколки стекла, — было бы вообще не обращать внимания на поступки Лейва. Точно так же, как и ему не следовало обращать внимание на твои поступки. А теперь вы оба меня опозорили! Нам потребуется очень много труда, чтобы исправить все, что вы натворили, до прибытия гостей. Однако нам придется это сделать. Пусть все отставят в сторону кружки с пивом и берутся за работу! Назначенный на вечер пир придется отложить.

По толпе пробежал недовольный ропот.

— Однако прежде надлежит назначить вам наказание. Лейв! Твой внешний вид и поведение — это стыд и позор. Я запретила бы тебе присутствовать на Собрании, но ты наследник Арнкеля и должен там быть. Довольно с тебя этого публичного унижения. Немедленно иди вымойся в колоде.

Лейв тут же исчез.

— Теперь Халли, — сказала Астрид.

— Он всего лишь мальчишка! — воскликнул дядя Бродир. — Это все от избытка юношеского пыла. Этот беспорядок не так уж трудно прибрать…

— Мы все знаем, — перебила его Астрид ледяным, пронзительным голосом, — что натворил от избытка юношеского пыла ты, Бродир! Дому пришлось дорого поплатиться за это.

Она уставилась на него в упор. Бродир побагровел, а его стиснутые губы побелели. Он открыл рот и молча закрыл. Внезапно повернулся — и исчез в толпе.

Теперь Астрид обратилась к Халли.

— Через два дня, — сказала она, — начинается Собрание. Это большое всеобщее празднество, даже Гудрун-козопаска будет веселиться с рассвета до заката. Все присутствующие придут на праздник — кроме тебя. Тебе на все время Собрания запрещается появляться на праздничных лугах и принимать участие в торжественном пире в этом чертоге. Ты не имеешь права пить из бочонков и есть со сковород — повара будут кормить тебя объедками на кухне. В течение четырех дней ты будешь жить так, как если бы ушел в свой курган. Быть может, хоть это заставит тебя утихомириться.

Халли ничего не сказал. Он смотрел на мать, и глаза у него жгло от обиды.

Уходя со двора, Халли заставил себя держаться гордо и независимо. Однако, войдя в семейные покои, он не выдержал и сник. Придя к себе, он лег на кровать и уставился в потолок. В коридоре раздавались шаги его родичей и слуг. Каждый раз он напрягался, ожидая, что кто-нибудь войдет; он даже надеялся, что кто-нибудь придет хотя бы затем, чтобы отругать его. Но все они то ли слишком злились на него, то ли стеснялись, то ли им просто было все равно: никто его не навестил.

Он уже подумывал, что надо, наверное, заснуть, но тут дверь отворилась, и вошла Катла с тарелкой, на которой лежали курица, репа и какие-то фиолетовые ростки. Она без особых церемоний шмякнула тарелку на кровать и подмигнула ему.

— Я подумала, что ты, должно быть, проголодался, милый мой.

— Да.

— Ну так подкрепись!

Халли сел и набросился на еду. Пока он ел, Катла бесшумно возилась в комнате.

Поев, Халли положил нож и тихо сказал:

— Спасибо, было очень вкусно. Тем вкуснее, что это была последняя моя нормальная трапеза на ближайшее время, по крайней мере до тех пор, пока не завершится Собрание.

И, сказав так, он не выдержал. Он закрыл лицо руками и замер.

Катла как будто ничего не заметила.

— Ну что ж, милый мой, это Собрание не последнее. На будущее лето Собрание будет недалеко от нас. В Доме Орма, если не ошибаюсь.

— Я ничего не знаю о мире! — яростно возразил Халли. — И вот теперь, когда мир наконец-то явился ко мне, мне запрещено его видеть! Знаешь, Катла, я, наверное, сбегу. Здесь я не останусь.

— Да, милый мой. Вот только ножки у тебя коротковаты. Далеко ты не убежишь. Ну что, переодеть тебя в ночную рубашечку?

— Не надо. Катла!

— Что?

— А за курганами есть дороги?

Старушка уставилась на него.

— Дороги? Что ты имеешь в виду?

— Ну, старые дороги, которыми пришли сюда поселенцы. Те, кто явился в эту долину еще до Свейна. В другие долины, к другим людям.

Старушка медленно и озадаченно покачала головой.

— Если и были какие-то тропы, все они давно потеряны. Ведь поселенцы пришли сюда много-много лет назад. К тому же других долин и других людей не существует.

— А ты откуда знаешь?

— Ну как могут быть дороги там, где живут троввы? Они ведь сожрут всех, кто там появится.

Халли вспомнил пропавшую овцу и сник.

— А если бы мы наковали новых мечей и отправились воевать с ними? Быть может, мы могли бы перейти через пустоши, и…

Катла, хрустнув коленями, опустилась на кровать.

— Эх, Халли, Халли! Был когда-то один мальчик, очень похожий на тебя, только, наверное, росточком повыше. Он вот тоже решил, будто троввы — это пустяки.

— Ну, этого я не говорил, просто…

— Он был не из Свейнова Дома, а из другой какой-то семьи, менее разумной, — из Дома Эйрика или Хакона, скорее всего. Ну так вот, этот мальчик растрезвонил повсюду, что, дескать, пойдет гулять по пустошам. Разумеется, он спятил, и им следовало бы посадить его на цепь, но они его отпустили. Они смотрели, как он выбежал за курганы и принялся резвиться на склоне. Пару раз он махнул им рукой. И знаешь, что случилось потом?

Халли вздохнул.

— Что-нибудь плохое, да?

— Правильно. Тут спустился густой-прегустой туман. Мальчик исчез из виду. Сделалось так темно, как будто уже наступила ночь, хотя время шло к полудню. И оттуда, где туман был гуще всего, послышались пронзительные крики. Это было совсем рядом, но, разумеется, броситься на помощь они не могли. Тут налетел ветер, прогнал туман вверх по склону, и проглянуло солнце. И люди увидели мальчика, который завяз по пояс в земле, не далее как в десяти ярдах от ближайшего кургана. Мальчик был еще жив и слабым голосом звал на помощь. Один отважный человек сбегал в рощу, срубил молодое деревце и высунул его за курганы. Мальчишка ухватился за него, и люди принялись тянуть. Ну и…

— Ну и что было дальше, я представляю, — сказал Халли.

— Не-ет, такого ужаса ты себе и представить не можешь! Первое, что они заметили, — это что мальчик какой-то уж чересчур легкий. Потом увидали, что за ним на земле остается кровавый след. И наконец они поняли, что у него просто нет нижней половины тела!

— Ну да. Я, наверное…

— Нету! От пупка и вниз все сожрали либо уволокли к себе в нору! Разумеется, мальчик умер прежде, чем его дотащили до кургана. Вот тебе история про мальчика, который не верил в троввов. Я таких еще много знаю!

— Ну да, конечно. Я, наверное, теперь спать лягу.

— Помимо всего прочего, это показывает, что тебе еще повезло. Да, ноги у тебя коротковаты, однако же они еще при тебе! Так что прими все как есть, и скоро все будет хорошо.

С этими словами Катла задула свечу и, шаркая ногами, вышла из комнаты.

Глава 4

С Эгилем Свейн обошелся по-дружески, но в целом по молодости прочие герои сильно действовали ему на нервы. Ни одной ярмарки или конского торга не проходило без того, чтобы они не вызвали его на какое-нибудь испытание. Но его раздражала не только их опрометчивость, но и их странная речь, непривычное платье, а в особенности то, что от его соперников, живших в нижней долине, всегда воняло рыбой. Как-то раз, когда Арне с Эрлендом предложили метать камни, Свейн выбросил свой валун за пределы поля. Камень упал в реку и остался там лежать наподобие небольшого островка. А потом Свейн ухватил героев за ноги и закинул в реку следом за камнем, так как исходящая от них вонь оскорбляла его чувства.

Через два дня началось Собрание. Вскоре после рассвета на дороге показались первые всадники, медлительные серые тени на фоне букового леса. Следом за верховыми тянулись телеги, пыльные и заляпанные грязью. У Северных ворот протрубили в рог, в ямах на лугу развели огонь, выбили пробки из бочек, чтобы все было готово. Арнкель и Астрид, закутанные в толстые плащи, спустились на луг поприветствовать гостей.

Солнце взошло над Отрогом, коснулось крыши чертога. Из кухонь хлынули работники, неся вниз, на столы, расставленные на лугу, хлебы и булки, накрытые чистыми белыми полотенцами. Новоприбывшие деловито устанавливали свои шатры, поднимали знамя своего Дома над выбранной землянкой. Детишки носились по сырой траве и вопили во все горло. А из леса появлялись все новые и новые гости, дорога звенела под копытами и скрипучими колесами. Становилось все теплее, и вскоре все поскидывали плащи; луг расцветился туниками и платьями дюжины разных расцветок. Люди обменивались рукопожатиями и обнимались; шум толпы то и дело прорезал трубный звук рогов. В осеннем воздухе витало радостное возбуждение.

Халли наблюдал за этим, сидя на троввской стене, потом не выдержал: ушел и забился в свою комнату, где были не столь слышны звуки праздника.

Глубокое разочарование, которое тлело в нем все это время, теперь вспыхнуло и ярко разгорелось. Вся долина собралась на веселый праздник прямо тут, за воротами, а ему отказали в праве вкусить его радостей! Ну погодите же, его семья за это еще ответит!

Мальчик встал с кровати, вышел в коридор, миновал дверной проем, занавешенный тканью, и вышел в опустевший чертог. Снаружи, во дворе, звенел смех; а здесь только пыль клубилась в тонких лучах света, падающих через окно в западной стене. Лучи озаряли сокровища героя, висящие позади Сидений Закона: его шлем, помятый и исцарапанный; его рогатину, закоптившуюся за множество веков; его боевой лук с обрывками тетивы, свитой из кишок. Был там и щит Свейна, изрубленный круг из темного дерева, с металлической окантовкой и серединной бляхой; рядом висел плесневеющий колчан со стрелами. А в самом низу, на каменной полочке, стояла шкатулка, в которой хранился сложенным серебряный пояс Свейна, приносящий удачу. Халли долго стоял и смотрел на сокровища, на эти символы деятельной жизни героя.

Не хватало только меча. Меч был в руках Свейна, на горе, в кургане.

Внезапно гнев охватил мальчика с такой силой, что аж зубы заломило. Свейн даже мертвый сильнее и решительнее, чем он, Халли! Ведь Свейн-то до сих пор оберегает долину от троввов, а он, Халли, — беспомощное ничтожество, он вынужден во всем слушаться родителей и обречен прозябать в тоске и скуке, пока наконец не сдохнет и не присоединится к своим предкам под курганами!

Он больше не мог это выносить. В чертоге ему стало душно. Халли стремительно вышел через заднюю дверь. Он проскользнул между конюшнями к троввской стене, перемахнул через нее и отправился прочь по извилистой тропке через капустные поля. Вскоре он оказался на дороге, недалеко от луга, где полным ходом шло Собрание.

Большую часть землянок уже покрыли, и в них разложили товары; густая толпа колыхалась между бочками с пивом и холмом, где сидели сказители. Часть луга была уже полностью занята шатрами всех цветов радуги, но со стороны дороги через пышно разукрашенные ворота прибывали все новые и новые гости.

Халли робко приблизился к воротам, испытывая искушение войти и прикидывая свои шансы. У ворот стоял Грим-кузнец, могучий и бдительный. Заметив Халли, он сделал пару жестов, коротких, но недвусмысленно угрожающих.

Халли опустил голову. Он побрел было обратно к Дому, потом вдруг свернул на узкую тропинку, разделяющую поля с репой.

С восточной стороны Дома, там, где троввская стена окончательно обрушилась, оставив лишь покатый склон, заросший травой и лопухами, находился Свейнов сад. Это был участок с тремя десятками деревьев, преимущественно яблонями и грушей-ветровкой, обнесенный невысокой стенкой из дерна. Сад не приносил особенного урожая, и сюда мало кто приходил. А сегодня здесь должно было быть совершенно безлюдно. И Халли пробрался туда, рассчитывая обрести покой и уединение.

Всего пара шагов — и темно-зеленые ветви сомкнулись над ним, скрыв его от всего мира. Шум Собрания внезапно сделался далеким-далеким. Халли вздохнул свободнее. Он прошел несколько шагов, остановился, закрыл глаза и погрузился в раздумья.

В это время у него над головой раздался сложный многоступенчатый шум. Начался он с шуршания коры, потом послышался треск сучьев, короткий визг, и наконец на голову ему посыпался целый град яблок.

Халли отпрыгнул в сторону, как олень, но поздно: еще одно яблоко его все-таки настигло. Тут он услышал глухой удар у ствола соседнего дерева. Он обернулся — и с изумлением уставился на девчонку, которая растянулась среди корней, торопливо одергивая юбки на растопыренных ногах. На коленях у девчонки и рядом с ней лежала целая груда яблок. Ноги у нее были босые и черные от грязи, а платье — когда-то очень красивое, фиолетовое, как спелая слива, — вымазано зеленью. Лица было почти не видно за длинными, соломенного цвета волосами, которые выбились из заколки и растрепались во время неожиданного спуска.

Поскольку Халли привык к Гудню, которая всегда была чистенькая и аккуратная, ему было чему удивляться. Он растерянно смотрел на девочку.

Девчонка подула на волосы и небрежно отбросила их назад.

— А поделом мне, — сказала она, — нечего жадничать и набирать в подол по двадцать штук зараз! В тебя-то яблоки не попали?

Вид у нее сделался озабоченный.

— Почти все в меня и попали.

— Тьфу ты! Значит, побились, и что теперь в них толку? Вот если бы они попадалина мох, с ними бы ничего не случилось…

Она похлопала по земле рядом с собой.

— Хорошо, мох тут толстый, повезло моей заднице! Ну, помоги встать, что ли.

Халли открыл было рот, но обнаружил, что ему и сказать-то нечего. Он протянул руку и поднял девочку.

— Спасибо.

Она стояла перед ним, отряхивая с платья веточки и кусочки коры и разглядывая свежие царапины на голых загорелых руках. Она была на полголовы выше Халли и, наверное, немного постарше. Девочка печально осмотрела свое платье.

— Тетя меня убьет, — продолжала она. — Мне в этом завтра надо на прениях присутствовать, а я, разумеется, другого парадного платья не захватила. Конечно, надо было переодеться, но шатер-то еще не поставили, а мне неохота было раздеваться прямо посреди луга. Кто ж меня после этого замуж возьмет? А может, наоборот, возьмут тем охотнее. Ладно, собери их, будь так добр. Думаю, они все-таки мне сгодятся.

Халли уставился на девочку, окончательно сбитый с толку.

— Чего тебе сделать?

— Яблоки, яблоки подбери!

Она ждала, вскинув брови.

— Экий ты бестолковый слуга! Мой отец за такую нерасторопность давно бы взгрел тебя так, что ты летел бы отсюда до следующей недели.

Халли прокашлялся, вытянулся во весь рост, достав ей до подбородка, и твердо сказал:

— Ты ошибаешься. Я не слуга.

Девочка закатила глаза.

— Ох, ну а как это называется у вас, в Доме Свейна? Прислужник? Лакей? Мальчик на побегушках? Пусть будет мальчик на побегушках. Мы можем весь день обсуждать, как именно ты называешься, но на суть дела это никак не повлияет. Просто собери яблоки.

— Меня зовут Халли Свейнссон! И я…

— Великий Арне, ты что, называешь себя вассалом? Вроде бы в Доме Хакона это называется именно так. Такая напыщенность вполне в их духе. А у нас в Доме Арне люди простые и привыкли называть вещи своими именами. Слуга — он слуга и есть. — Она сделала паузу. — Ну что такое?

Халли осклабился и медленно, с расстановкой произнес:

— Меня зовут Халли Свейнссон, я сын Арнкеля, вершителя этого Дома, и Астрид, его законоговорителя. А ты, кто бы ты ни была, — гость моего Дома и воруешь мои яблоки. Могу ли я спросить, почему вместо того, чтобы обойтись со мной с подобающим уважением, ты унижаешь меня, предполагая, будто я простой слуга? Чем ты можешь это объяснить?

Девочка указала на его одежду.

— Где цвета твоего Дома?

— А? — Халли посмотрел на себя. — А-а…

Девчонка была права. Во время Собрания вся его семья, разумеется, ходила в парадных костюмах, черных с серебром, — Лейв небось расхаживает по лугу и красуется. Прочие наиболее важные люди в Доме, такие как Грим, Унн, даже Эйольв, носили парадные одежды черного цвета с узким серебряным кантиком. Но Халли запретили надевать парадную одежду. На нем была обычная домотканая туника из некрашеной бурой ткани, и к тому же рваная и нестираная. Ясно, что такой костюм во время праздника однозначно и недвусмысленно характеризовал его как слугу. Девчонка кашлянула.

— Ну? И чем ты можешь это объяснить?

Халли почесал в затылке.

— Ну, я… Я просто не надел цвета своего Дома.

— Я вижу. Я только что именно это и сказала.

Халли почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— Могу тебя заверить, — начал он, — что я — Халли, сын…

— Можешь не повторять, — перебила девчонка. — Мы в саду, а не на пиру в чертоге. Теперь я знаю, кто ты такой. Я про вас вообще много всего знаю. Я про вас учила, когда с тетей занималась. Большинство из ваших умирают глупой смертью.

Халли напрягся.

— Ничего подобного!

— Ну как же? Медведи, волки, колодцы, муравьи… Разве не глупо?

— Не муравьи, а пчелы! Его пчелы зажалили…

— Удивительно еще, как никто из вас не умер, подавившись мухой! Хотя у тебя есть такая возможность, если будешь разевать рот, как сейчас!

И физиономия девчонки, до тех пор сохранявшая выражение легкого презрения, внезапно расплылась в широчайшей улыбке. Глаза ее сощурились и лукаво сверкнули. У Халли что-то вздрогнуло в животе — он приписал это несварению желудка.

— Да ладно, — продолжала она, — кому они нужны, все эти генеалогии и семейные истории каждого из Домов? Чепуха все это и скука смертная. Я — Ауд, дочь Ульвара, из Дома Арне.

Она протянула ему ладошку, поглядела на нее и, обнаружив на ней яблочных червей, поспешно вытерла ее о платье.

— Понятия не имею, откуда они тут взялись! Живут на дереве, должно быть. Я и не думала, что их можно встретить осенью. Ну ладно, теперь все чисто.

Халли неуверенно пожал ей руку, одновременно пытаясь вспомнить, что ему известно о Доме Арне, который находится далеко вниз по долине. Вроде бы Ульвар Арнессон — двоюродный брат его матери… по крайней мере, этот человек несколько раз бывал у них в гостях. Халли смутно припоминал, что родители отзывались об Ульваре с похвалой, как о знатоке законов.

— Я встречал твоего отца, — рискнул сказать Халли. — Он человек мудрый и справедливый.

Девчонка наморщила носик.

— В самом деле? Я бы сказала, что он унылый и напыщенный. Ты-то не такой, я надеюсь?

— Конечно нет! — возмутился Халли.

— Это хорошо. Так отчего же ты не на Собрании и не в парадном костюме? Остальные твои родичи встречали нас у ворот, когда мы приехали. Твоя сестрица — та еще цаца. Надменная такая! Оглядела меня так, как будто я тряпка нестираная. А у меня, между прочим, даже платье было еще чистое!

Она внезапно провела рукой по затылку.

— А теперь и заколка потерялась, значит, прическе тоже конец…

Она тряхнула головой.

— Нет, тетя меня точно убьет! Так что ты сказал?

Халли растерянно моргнул:

— Я?

— Ну, насчет того, почему ты шляешься тут один в затрапезном платье.

— Ну-у… — Халли мысленно перебрал несколько лживых или уклончивых ответов — ни один не выглядел достаточно правдоподобно. Он пожал плечами. — Мне запретили присутствовать.

— Почему?

— Я выступил против своего брата в вопросе, касающемся чести.

Девочка вскинула бровь.

— Да? А именно?

— Он меня ударил. Я столкнул его в навозную кучу.

Ауд, дочь Ульвара, издала странный смешок, короткий и резкий, как собачий лай. И сказала:

— По правде говоря, ты ничего особенного не пропустил. Все расхаживают между шатрами и пытаются перещеголять друг друга богатством. Эйрикссоны привязали у своей землянки медведя. Они утверждают, будто ошейник на нем из чистого золота.

Она снова хохотнула.

— Так это или нет, а он напрудил им на ковер, как раз когда к ним пришли Кетильссоны. Старый Льот Эйрикссон вынужден был сидеть и беседовать сквозь зубы, чувствуя, как промокают его чулки. А встать он не мог, боялся насмешек!

Это заставило Халли расхохотаться — впервые за несколько дней. Но потом он вздохнул.

— Ты так по-свойски говоришь обо всех этих важных людях! — сказал он. — Хотел бы я знать их так же хорошо, как ты! Я-то еще ни разу не бывал на Собрании.

Халли и в голову не пришло скрыть это обстоятельство: прямота девочки заставляла отвечать ей тем же.

— Ой, потомки Основателей все ужасно скучные! — возразила Ауд. — Ну, не считая присутствующих, разумеется. Хуже всех болотные жители, Ормссоны и Хаконссоны с их дурацкими прическами и невыносимой развязностью. Хаконссоны как раз сейчас приперлись к нам в землянку. У меня просто кровь закипает, когда я вижу, как отец пресмыкается и заискивает перед ними, как будто сам он не потомок героя! Я потому и ушла. Отправилась бродить по окрестностям и нашла это место. Я все-таки возьму себе немного яблок, ладно, Халли Свейнссон? А то там, внизу, ничего не допросишься, кроме мяса да пива.

Халли гостеприимно махнул рукой.

— Да пожалуйста! Сколько угодно. Сейчас помогу.

Они наклонились к земле, подбирая падалицу. Халли собрал несколько яблок и снова выпрямился. Он смотрел, как Ауд сидит на корточках, придирчиво оглядывает яблоки и самые лучшие складывает в подол. В саду было тепло; Халли стало немного жарко. С далекого луга за Домом донеслись ликующие крики. Он моргнул, отвел глаза и уставился на деревья.

Ауд встала, отбросила волосы с лица.

— Ну вот. Теперь мне, наверное, пора.

Халли шумно выдохнул.

— Я тебя провожу, — внезапно предложил он. — Если хочешь. Я знаю короткую дорогу, прямо через Дом. Если только ты не против перелезть через стену.

Она улыбнулась.

— Ага, пошли!

Они миновали деревья, вышли к развалинам троввской стены и стали осторожно взбираться на нее, нащупывая дорогу среди острых камней, полускрытых высокими стеблями увядшей травы. Над ними вздымались глухие стены внешних хижин, покрытые желтыми пятнами лишайника. Дальше надо было спрыгнуть на четыре фута вниз, во двор, где сушились под навесом бревна. Халли спрыгнул на плиты двора и повернулся, чтобы помочь Ауд, но девочка уже спрыгнула сама.

— Хиленькая стеночка-то! — заявила она. — Любой колченогий тровв перепрыгнул бы ее без труда, даже спиной вперед!

— Во дни Свейна она была высокой, — коротко ответил Халли. — А теперь какая в ней нужда?

— В Доме Арне стену и вовсе снесли. Теперь у нас все дома окружены садом.

— А что за человек был Арне? — спросил Халли, пока они шли между конюшен. С центрального двора доносился нарастающий шум голосов и тянуло смешанным кисло-сладким запахом хлеба и пива. — В историях про него почти ничего не говорится…

Ауд покосилась на него.

— Как же не говорится? Он ведь главный герой центрального цикла!

Халли озадаченно наморщил лоб.

— Ну, разве что в каких-то второстепенных…

— Да ведь он совершил все самые знаменитые подвиги! Кто, по-твоему, похитил сокровища троввского короля? Кто, как не он, убил братьев Флоси, будучи вооружен одним только прививочным ножом? А главное, кто собрал Основателей на Битвенной скале?

— То есть как кто? — Халли остановился как вкопанный. — Свейн, конечно!

Ауд, дочь Ульвара, звонко рассмеялась.

— Ну ты и шутник, Халли! Спасибо, порадовал! Ну что ж, возможно, ваши сказители действительно утверждают именно так…

Ее тон снова сделался снисходительным. Халли разозлился и с жаром заговорил:

— Ну хорошо, если то, что ты говоришь, правда, если Арне действительно был столь выдающейся личностью, отчего же тогда именно Дом Свейна сделался самым могущественным во всей долине?

Они миновали конюшни и чертог Свейна и вышли в главный двор. Высоко вверху развевались черные с серебром флаги. Двор кишел народом: одни носили подносы и кружки, другие катили бочонки… Халли еще никогда не видел Дом настолько оживленным. Ауд некоторое время смотрела на это, потом обернулась к нему. Губы ее улыбались, но взгляд был жгучий и злой.

— Я, в отличие от тебя, — сказала она, — бывала дальше чем в двух шагах от родного порога. И могу тебе сказать, что Дом Арне вдвое больше Дома Свейна, и при этом Дом Арне мал по сравнению с некоторыми другими Домами! Так что не говори, чего не знаешь.

Халли закусил губу. К собственному удивлению, его больно задело то, что девочка разозлилась.

— Прости меня, — выдавил он. — Я сказал глупость. Я… я был не прав, непочтительно отозвавшись о твоем Доме и его Основателе. Я буду тебе признателен, если ты не станешь после этого хуже ко мне относиться.

Он робко поднял голову и заставил себя встретиться с ней взглядом. В ее глазах все еще был гнев, но Халли с облегчением увидел там и улыбку, не натянутую, вполне искреннюю.

— Да ладно, все в порядке, — сказала вдруг Ауд. — На самом деле мне все равно. Если подумать хорошенько, все эти споры из-за Домов такая ерунда! Это ведь всего лишь дурацкие байки. Я в них вообще не верю.

Халли уставился на нее.

— Какие байки?

— Ну, эти истории про героев. И про их подвиги и приключения.

— Ты в них не веришь?

Она снова рассмеялась.

— Нет!

— Но как же тогда троввы…

— А я и в троввов не верю. Это все… Ой, нет! Только этого не хватало!

На краю двора появилась группа облаченных в роскошные оранжево-красные туники юношей, которые принялись проталкиваться в их сторону. Халли, несмотря на свое крайнее невежество, сразу понял, что они откуда-то из нижней долины. Все они внешне походили на его мать: розовощекие, голубоглазые, с волосами песочного цвета. Юноши были лишь немногим старше его, только-только достигшие возраста, когда мальчик уже считается мужчиной, однако кое-кто из них уже пытался отращивать бородку. Бороды они стригли даже короче, чем его отец. Волосы у них были зачесаны назад и туго перехвачены кольцами из полированной бронзы. Выглядело это странно и как-то не по-мужски. Туники были богато отделаны парчой на рукавах и по вороту.

Их предводитель, самый высокий, самый белокурый, с самым квадратным подбородком, склонил голову.

— Привет тебе, Ауд, дочь Ульвара!

Она медленно кивнула в ответ.

— И тебе привет, Рагнар Хаконссон.

— Не ожидал встретить тебя здесь, в компании вассалов Дома Свейна!

Голос у него был пронзительный, говорил он в нос, с непривычными интонациями.

— Отчего ты ушла с луга? Там скоро танцы начнутся!

— Яблочка захотелось, — небрежно ответила Ауд. — А ты?

— В шатре, где раздают пиво, чересчур много народу. Отец послал нас принести бочонок пива прямо к нам в землянку. Если бы у Свейнссонов была хоть капля ума, они бы давно сами раздали бочонки — отец так и сделал три года назад. Но чего от них ждать? Этот глупец, Лейв Свейнссон, уже напился как свинья, шатается туда-сюда и строит глазки девушкам, как последний чурбан, каковым и является. Даже странно, что он к тебе не пристал.

Ауд смущенно покосилась на Халли. Она кашлянула. Но прежде чем она успела что-нибудь сказать, Халли выступил вперед, подобострастно коснувшись своей челки.

— Господа, могу я быть чем-нибудь полезен? Если вам угодно пива, я сию минуту принесу вам бочонок!

До сих пор ни один из юнцов на Халли даже и не взглянул.

— В Доме Хакона вассалы помалкивают, пока их не спросят, — заметил один.

— В Доме Хакона они и ростом повыше, — добавил другой.

— Уши бы ему надрать за это, — высказался третий, юнец с узкой лисьей мордочкой. — За наглость, конечно, а не за рост. Хотя его рост тоже возмутителен.

— Ладно, малый, — небрежно бросил Рагнар Хаконссон, — принеси нам бочонок лучшего пива, какое найдешь. А если госпожа Ауд согласится отправиться с нами на луг, на танцы, мы и ее угостим.

Ауд все это время озадаченно смотрела на Халли, но тут словно очнулась.

— Да-да, с удовольствием.

Она улыбнулась юнцам, сощурив глаза. Халли увидел, как те взбодрились и заухмылялись, наслаждаясь ее вниманием. В животе у него как-то странно защекотало.

— Ну, чего стоишь? — осведомился Рагнар Хаконссон. — Ступай, да поживей!

Халли осклабился, показав клыки.

— Разумеется, сударь. Прошу прощения, что огорчил вас. С вашего разрешения, я только отдам эти яблоки госпоже Ауд… Один бочонок пива, сию минуту! Будьте так добры, подождите у главных ворот, я вам его вынесу вон из того шатра.

И Халли нырнул в толпу. Скрывшись из вида, он сразу преобразился, движения его сделались плавными и продуманными. В шатер он пробрался тайком, стараясь не попасться на глаза слугам, которые деловито катали бочонки от стойки к тачкам, что ждали во дворе. Улучив минуту, Халли нырнул за стойку. Он выбрал одинокий бочонок с краном, стоявший с краю, и подкатил его к тому месту, где край шатра был слегка надорван. Мгновение спустя он уже снова очутился во дворе, на противоположной стороне от ожидавших его Хаконссонов.

Халли проворно закатил бочонок в опустевшую кожевенную мастерскую Унн.

Дубление кожи для придачи ей прочности и упругости — дело довольно грязное. У Халли, как всегда, перехватило дыхание от вони. Он заглянул в чаны Унн, где мокли дубящиеся кожи. В дубильный раствор помимо всего прочего входили вода, моча, тертая кора, перегной, кислое молоко и животный жир. Шкурам вся эта дрянь только на пользу.

Но сейчас Халли нашел ей другое, более занятное применение.

Он отыскал кружку и подставил ее под кран бочонка. Отлив изрядное количество пива, часть он выпил, остальное вылил в пустой чан. Потом развернул бочонок вверх ногами и вывинтил кран, на месте которого осталась круглая дырочка. Халли зачерпнул из ближайшего чана полную кружку вонючей черной жидкости. Осторожно, стараясь не пролить эту гадость на себя, вылил ее в бочонок. Внутри забурлило и вспенилось.

Халли поразмыслил. Хватит, что ли?

Он вспомнил, как надменно держался Рагнар и как по-хозяйски он обращался с Ауд.

Нет, пожалуй, надо еще…

Он влил в бочонок вторую кружку дубильного раствора и добавил туда же немного белой массы, лежащей рядом в миске. Судя по запаху, это был куриный помет, которым сводили со шкур остатки жира и мяса.

Готово! Халли вставил кран на место и отправился наружу.

Рагнар Хаконссон и его дружки ждали у ворот, обступив Ауд тесным кружком. Когда появился Халли, его встретили нетерпеливыми взглядами.

— Где тебя носило, малый?

— Не сердитесь на парнишку, — поспешно сказала Ауд. — Я уверена, он хотел как лучше.

Халли низко поклонился.

— Я вам самое лучшее пиво отыскал, господа, особый рецепт для самых благородных гостей! Не сочтите за дерзость, но я бы сказал, что госпоже Ауд его пробовать не стоит, крепковато будет.

Он выразительно посмотрел на Ауд, еще раз поклонился и отступил назад.

Довольные Хаконссоны отправились на луг, уводя с собой Ауд и громогласно хохоча. Халли проводил их взглядом, стоя в воротах, потом вернулся в чертог.

Глава 5

Юношеская отвага Свейна так раздражала прочих героев, что некоторые даже пытались его убить. Однако все их замыслы провалились. Как-то раз Хакон засел в засаде и принялся стрелять в Свейна из лука. Первая стрела угодила в серебряный пояс Свейна и отскочила прочь, не причинив ему вреда; вторая едва не попала ему в шею и пригвоздила его заплетенные в косу волосы к дубу, у которого он стоял. Свейн никак не мог высвободиться, не выдрав себе половину волос, а это ему делать не хотелось. Видя, что он стоит беспомощный, Хакон выхватил меч и бросился на него, рассчитывая покончить с ним. Однако Свейн выворотил дуб с корнями и, вращая им, точно боевым посохом, хорошенько взгрел Хакона. Сам Свейн потом говорил об этом так: «Это был молодой дубок, ничего особенного!»

Первый день Собрания закончился всеобщим весельем, и ничего особенного не случилось. Однако с утренним туманом в Дом Свейна просочились вести о том, что с гостями из Дома Хакона приключилось несчастье. Все мужчины страдали от страшных колик и тошноты; всю ночь они провели, то и дело бегая в ближайшие кусты, а потом со стенаниями возвращаясь на свои подстилки. Нескольким семьям, разбившим шатры поблизости от них, пришлось перебраться подальше, и не менее шести лошадей сорвались с коновязи, пытаясь перебраться туда, где не воняло бы Хаконссонами.

Подробности Халли выведал у Эйольва, который возился на кухне, готовя страдальцам лечебный травяной сбор.

— Вот ведь незадача какая! — ворчал старик. — Помяни мое слово, на том краю луга теперь ни в жизнь ничего не вырастет!

Халли был само сочувствие.

— А отчего это их так прохватило, неизвестно?

— Да кто их знает! Сами-то они грешат на пиво, но это просто смешно: больше никто из гостей на наше пиво не жаловался. Я так думаю, что это из-за их гнусных обычаев!

Эйольв огляделся по сторонам и заговорил шепотом:

— Сыны Хакона редко моются, и я слышал, что некоторые из них нарочно разводят грязь между пальцами ног и потом крошат ее в салат вместо приправы! Так что винить им некого, кроме самих себя!

Весь день Халли вел себя тихо. Под вечер он нашел себе развлечение за чертогом, накидывая подковы на колышек, воткнутый в мостовую. Когда он в очередной раз собрал подковы, рядом появился отец. Арнкель выглядел усталым и озабоченно хмурился.

— Как я рад видеть, что ты, сынок, ведешь себя хорошо, как и просили тебя мы с матерью! — сказал он. — Хоть какое-то утешение в этот злосчастный день!

— Что случилось, отец?

— Да все эти проклятые Хаконссоны! До сих пор блюют, не обращая внимания на то, что люди кругом веселятся; а стоит им перевести дух, как они клянутся подать на меня в суд за то, что их, дескать, отравили! Разумеется, в суде они проиграют дело, но эти угрозы портят все Собрание! Никто не желает пробовать наши чудесные колбаски с гусиными потрохами в масляном соусе. Мало того, некоторые даже отказываются пить наше пиво! Ну что это за Собрание без доброй попойки, а?

Он изумленно покачал головой.

— Если так пойдет и дальше, все гости разъедутся раньше времени и наш Дом будет опозорен!

— А может, стоит упомянуть о том, как странно Хаконссоны относятся к чистоте, чтобы нас не винили? — задумчиво предложил Халли.

Отец крякнул.

— Да я уж распустил кое-какие слухи на этот счет! Надеюсь, что им поверят. И все равно, когда эти надутые глупцы придут в себя, придется как-то задобрить их, чтобы не доводить до суда. Хаконссоны могущественный Дом, с ними лучше не ссориться.

Он мимоходом взял у Халли подкову и метнул — подкова изящно завертелась вокруг колышка.

— Я воспользовался советом Ульвара Арнессона, он известный посредник в подобных делах. Он советует после Собрания устроить Хаконссонам Пир дружбы. Сам он, конечно, тоже будет присутствовать. Ульвару, кстати, угощение нравится. Ладно, пойду я обратно на луг.

При мысли о том, что Рагнар Хаконссон явится к ним в чертог, в душе у Халли завелся грызущий червь тревоги. Ну ладно, главное, его, Халли, там не будет… Тут его осенило:

— Отец, а Ульвар приведет с собой на пир свою дочку?

— Дочку? — нахмурился Арнкель. — Это такая неряшливая девица в грязном платье и с кое-как заплетенными волосами? Я думал, это служанка какая-нибудь… Ну, тогда да: видимо, она тоже будет на пиру. Как и ты, кстати.

Халли вздрогнул.

— Но я же наказан! Отец… мне это не нравится!

— К тому времени Собрание уже закончится, и твое наказание тоже. Я уверен, что ты сделаешь честь нашему Дому. Авось будешь занимать беседой юного Рагнара Хаконссона — если тот, конечно, оправится от колик. Он, похоже, пострадал сильнее всех.

Через два дня Собрание завершилось, и ограничения, наложенные на Халли, тоже. Он уныло болтался по Дому, наблюдая издалека, как сворачивают шатры, разбирают землянки, нагружают телеги и вьючных лошадей. Большинство гостей уехали в это же утро — они ручейком текли по дороге и исчезали в долине, — однако группа людей у землянки Хаконссонов осталась на месте. Халли ушел в чертог, где вовсю готовились к Пиру дружбы. Стелили постели для гостей, которые останутся ночевать, выставляли столы на середину помещения, зажигали фонари, развешивали под потолком пучки сладкого розмарина, застилали пол свежей соломой. Эйольв со слугами отыскал бочку пива, пережившую Собрание. На кухне трудились повара; закололи кабанчика и целиком насадили его на вертел; принесли с реки свежую рыбу.

Халли в тревоге наблюдал за приготовлениями, лихорадочно подыскивая предлог, чтобы не присутствовать на пиру. Он не раз подступал к матери со все новыми причинами, но она и слушать ничего не хотела. В конце концов Халли очутился у себя в комнате, где Катла наконец-то принялась обряжать его в парадное платье.

Парадный костюм его настроения не улучшил: он когда-то принадлежал его брату. Туника свисала почти до колен, а чулки еле налезли на его массивные ноги. Халли бурно протестовал, но Катла не обращала внимания на его вопли. Вместо этого она ласково потрепала его по щеке.

— Эх, Халли-Халли! Все-то ты хмуришься, все брови супишь! Как ты думаешь, отчего тебя так недолюбливают люди? Оттого, что ты, как и все дети Середины Зимы, распространяешь вокруг себя зловонное облако злости!

— Ну, я, по крайней мере, не такой вонючий, как Лейв. Он как пройдет — от него аж свиньи бледнеют!

— Да я не это имела в виду! Хотя с возрастом ты обнаружишь, что это почти то же самое. Я про другое. С тех самых пор, как сделал первые шаги на своих коротких ножонках, ты ухитряешься раздражать даже самых незлобивых людей. Попробуй вести себя мило, прими простодушный вид! Особенно при Хаконссонах. Они народ обидчивый. Не пялься ты на них исподлобья! Распри, бывало, начинались и с меньшего.

С наступлением ночи Арнкель, Астрид, Лейв, Гудню и Халли собрались в чертоге, ожидая прихода гостей. Они молчали, беспокойно расхаживали взад-вперед, без конца переставляли и перекладывали с места на место блюда и столовые приборы.

Гудню, сестра Халли, убрала волосы в замысловатую башню из переплетенных прядей; на сооружение этой прически у нее и у прислуживающей ей девушки ушла большая часть дня. Теперь она стояла и корчила умильные мины, глядя на себя в дно серебряного блюда. Когда Халли проходил мимо, она встревоженно обратилась к нему:

— Скажи, братец, как ты думаешь, я достаточно туго заплела волосы? Ты погляди, какие чудесные шпильки купила я у купца на ярмарке! Они старинные, их передают из поколения в поколение!

Халли изнывал от беспокойства в ожидании Рагнара, и ему было не до сестры. Однако же, вспомнив советы Катлы, он сдержал язвительное замечание и скроил доброжелательную физиономию, широко распахнув глаза, словно в изумлении. Сестра поморщилась.

— Слушай, если хочешь, чтоб от твоей рожи молоко скисло, продолжай в том же духе! Ох, нет! Смотри, Халли, это же Бродир! А ведь матушка буквально умоляла его не приходить!

И точно: распахнулись занавеси, и в чертог вошел их дядя. Лицо у него было мрачное и очень бледное. Он подошел прямиком к бочонку и налил себе полный кубок. Мать Халли, Астрид, бросилась к нему, побелев от негодования и тревоги.

— Бродир! Ты же обещал!!! Бродир, прошу тебя! Твое присутствие на этом пиру не сулит нам добра! Давай я принесу еду тебе в комнату — лучшие куски, самые спелые фрукты…

Было очевидно, что Бродир пьян, однако же голос его звучал ровно.

— Эйольв! Поставь-ка еще один прибор тут, в конце стола. Я все-таки решил присутствовать на пиру. Сдается мне, Астрид, — продолжал он, — что нынче вечером Свейнову чертогу понадобятся люди, которым небезразлична память о Свейне, а не те, кто заискивает перед его врагами!

— Не дури, Бродир! — вмешался Арнкель. Его голос был резким и напряженным. — Мы давно уже примирились, между ними и нами нет дурной крови.

Бродир лукаво улыбнулся себе в бороду.

— Если так, отчего же вы возражаете против моего присутствия?

Арнкель шумно выдохнул.

— Потому что ты, братец, живешь в прошлом.

— И потому, что ты ухитряешься делать прошлое настоящим! — прошипела мать Халли. — Уйдешь ты или нет?

— Нет, Астрид, не уйду я. Что, если Хаконссонам вздумается исполнить обычай и похитить со стен сокровища Свейна? Должен же тут быть кто-то, кто будет охранять их!

Бродир развернулся, пошатнувшись при этом; на глаза ему попался Халли.

— Что, Халли, ты-то согласен со мной? Ты истинный сын этого Дома, Халли! Уж ты-то не стал бы меня выдворять.

Все уставились на Халли — и отшатнулись.

— Что у тебя с глазами, мальчик? — спросил Бродир. — Если хочешь в нужник, беги скорей, пока гости не явились!

Халли пришлось отказаться от изобретенного им простодушного взгляда. Тут во дворе зацокали копыта, и Арнкель с Астрид не сдержались от крепких словечек. Потом Арнкель сказал:

— Брат, если любишь меня, не поддавайся на их подначки!

Вся семья выстроилась в дверях.

Несколько секунд спустя, вручив свои плащи Эйольву и щурясь от яркого света, в чертог вошли Хаконссоны.

Их было меньше, чем ожидал Халли, — на самом деле всего трое: двое мужчин и юноша. Арнкель, стоявший у самого входа, скованно поклонился.

— Хорд Хаконссон, мы приветствуем тебя и твоих родичей и предлагаем свою дружбу и службу на время пребывания под нашим кровом. Наш дом — ваш дом!

Халли услышал, как стоявший рядом Бродир негромко фыркнул.

Хорд Хаконссон ответил:

— Ваше приглашение — большая честь для нас! Я привел с собой брата, Олава, и сына, Рагнара, дабы воспользоваться вашим гостеприимством. Моя супруга к нам не присоединится.

— Неужто она все еще плохо себя чувствует? — с тревогой осведомился Арнкель.

— Нет, отнюдь. Она отбыла вместе со слугами. В наши края дорога длинная, сами знаете.

Стоявший рядом с Халли Бродир пробормотал:

— Оскорбление номер один. Ты погляди на лицо Астрид!

Но Халли смотрел прямо перед собой, на огонь, пылающий в очаге. У него пересохло во рту при мысли о предстоящей встрече с Рагнаром Хаконссоном. Что он сделает, узнав своего обидчика? Ударит? Разорется? Призовет проклятие на его голову? Все возможно…

Трое гостей шли вдоль шеренги хозяев, бормоча приветствия; Халли услышал хриплый голос Лейва, жеманное чириканье сестры… а потом Хорд Хаконссон дошел до Бродира.

Воцарилось молчание. Оба не сказали ни слова. Руки они друг другу тоже не пожали.

Хорд двинулся дальше. Теперь он стоял перед Халли и смотрел на него сверху вниз. Бородка у него была рыжеватая, щеки выбриты. Как и Рагнар и его приятели, Хорд носил волосы гладко зачесанными назад. У него была толстая шея, массивные плечи — все выдавало недюжинную силу. Насупившись, крепко стиснув челюсти, он взглянул на Халли тяжелым взглядом. Халли прокашлялся и назвал себя; его рука утонула в огромной мясистой ладони. Хорд тут же прошел дальше, не выказав к мальчику ни малейшего интереса.

Следом за ним шел Олав Хаконссон, младший брат Хорда. Лицо у него было более узкое, нос чем-то напоминал нож, узкий и заостренный, губы плотно стиснуты. Он тоже проигнорировал Бродира, кивнул Халли и прошел мимо.

Наступила очередь Рагнара. Он был бледен, с пятнами на щеках — явно еще не оправился от болезни. Дойдя до Халли, он взглянул на него — и замешкался. Халли напрягся и прочистил горло. Он ожидал ярости, громогласных обвинений… Но в глазах Рагнара отражалась сперва только скука. Потом к ней примешалась легкая озадаченность. Он окинул Халли взглядом, нахмурился… Он выглядел как человек, который пробуждается от сна, пытаясь припомнить его подробности. Потом Рагнар пожал плечами, тряхнул головой, равнодушно кивнул Халли и прошел дальше, туда, где слуги подавали кубки с пивом и ярко пылал очаг.

Халли все еще ошеломленно пялился ему вслед, когда прибыли новые гости. Это был Ульвар Арнессон, посредник, худощавый, седовласый и седобородый, с живым, внимательным взглядом. Он хватал и тряс протянутые руки так энергично и самозабвенно, как будто пытался удержать приветствуемых от опасного падения. Следом за ним бесшумно ступала стройная, привлекательная девочка, одетая в простое платье сливового цвета. Ее светлые волосы были зачесаны назад и собраны в замысловатую прическу. Она шла вдоль ряда хозяев, держась очень прямо и учтиво кивая. Халли заметил, что Лейв и Гудню изумленно смотрят ей вслед.

Проходя мимо Халли, Ауд чуть заметно улыбнулась, и глаза ее лукаво сверкнули. Но тут Эйольв и его помощники внесли блюда с угощением, и все сели за стол.

Поначалу все шло отлично. Гости угощались свежезажаренными гусями и утками, лососями, пойманными в ручьях Глубокого дола, луковым соусом, овощами и салатом. Пиво лилось рекой, беседа велась легкая, ни к чему не обязывающая. Расселись по старшинству, так что Халли очутился в дальнем конце стола, возле мисок с объедками. Если бы за стол позвали Гудрун-козопаску, ее бы, наверное, усадили еще дальше, ну а так вышло, что дальше некуда.

Зато, к облегчению и радости Халли, он оказался далеко от Рагнара и близко к Ауд. Он украдкой наблюдал за ней, за тем, как изящно она двигается, как аккуратно ест. Сейчас она была совершенно не похожа на ту растрепанную, чумазую девчонку, с которой он встретился в саду, — только взгляд был все такой же лукавый и насмешливый. Он наклонился к ней:

— Хорошо, что ты не стала пить то пиво!

— Я его понюхала. Надо быть дураком, чтобы пить такое! — Она дружески улыбнулась ему.

— А знаешь, что самое странное? — прошептал Халли. — Рагнар меня не узнал! Ничего не понимаю.

Она оторвала от косточки полоску гусятины.

— Это как раз понять нетрудно. Когда вы встретились впервые, на тебе была одежда слуги. Он смотрел на тебя как на пустое место, если вообще смотрел. Только теперь, когда ты в парадном костюме, практически равный, он снизошел до того, чтобы кинуть на тебя взгляд. Все просто. Он тебя, считай, в первый раз видит.

Халли покачал головой.

— Хорошо, что я не такой слепой!

Пир шел своим чередом. Подозрения Халли насчет Хорда Хаконссона немедленно оправдались: этот человек обладал способностью поглощать еду в неограниченных количествах. Он болтал, ел и пил, все это одновременно, одной рукой швырял кости на пол, в другой сжимал опустевший кубок и размахивал им, показывая, что надо налить еще.

Олав выглядел его противоположностью: он был худощав, почти по-женски хрупок, и брюха у него, считай, не было вовсе. В то время как его брат жадно поглощал все подряд, словно оголодавший медведь после спячки, Олав нехотя ковырялся в тарелке на манер пичужки и так долго вертел в пальцах каждый кусочек, что Халли следил за ним, будто зачарованный. В конце концов мальчику пришлось как следует хлебнуть пива, чтобы отвлечься. Нет, ничего особенно впечатляющего в этом госте не было. Однако глаза Олава бегали по сторонам, ни на чем не задерживаясь подолгу, и он вполголоса говорил брату Халли нечто явно забавное: Лейв ржал, точно придурок, и один раз даже поперхнулся гусятиной.

К негодованию Халли, его мать, Астрид, много разговаривала с Рагнаром, словно он невесть какая важная персона. Настроение у Халли ухудшилось еще сильнее, когда он обнаружил, что разговор с Рагнаром не только не кажется матушке скучным и утомительным, как того следовало ожидать, но, напротив, заставляет ее то и дело разражаться смехом.

Арнкель вел вежливую беседу с Хордом и Ульваром. Бродир сидел в конце стола, рядом с Халли. Он почти все время молчал.

Принесли жаренного на вертеле кабанчика, предыдущую перемену блюд убрали со стола. Тут Хорд Хаконссон брякнул кубком о стол и сказал:

— Да, Арнкель, угощение у тебя более чем сносное. Это вполне искупает то странное отравление, от которого мы пострадали у тебя в гостях. Я сказал «мы», но это не совсем так: на самом деле мы то с Олавом почти не пострадали. А вот этот слабак едва не помер!

Он перегнулся через стол и грубо потрепал Рагнара по голове. Рагнар ничего не сказал, он сидел, не поднимая глаз от тарелки.

— Впрочем, — продолжал Хорд, — не станем больше говорить об этом, будем просто наслаждаться вашим гостеприимством. Что мне здесь особенно нравится — так это ваша комнатка, после нашего просторного чертога в Доме Хакона здесь кажется так мило и уютно! И много занятного — взять хотя бы эти резные балки!

— А что, — вежливо спросила Гудню, — у вас дома потолочные балки разве не резные?

— Наверное, резные, милая барышня, — отвечал Хакон, — но у нас в Хаконовом чертоге потолочные балки так высоко, что их и не разглядишь!

— Да и горяченького в кои-то веки поесть приятно, — добавил его брат Олав. — А то наш чертог столь велик, что пока из кухни донесут блюда до стола, они успевают простынуть!

Халли смотрел на лица родителей — оба вымученно улыбались.

Хорд задумчиво произнес:

— Да, прекрасная все-таки вещь — эта дружба между нашими Домами! Вспоминается тот случай, когда оба наших великих Основателя, Хакон и Свейн, вместе отправились к Устью, за год до Битвы на Скале. Вы, несомненно, знаете эту историю. Помните, когда морские разбойники жгли прибрежные поселения и никто не мог найти на них управу? Так вот, Хакон и Свейн…

Ауд наклонилась к Халли:

— Ну все, началось! Разбуди меня, когда это кончится.

— Но это же прекрасная история! — прошептал в ответ Халли. — Хотя я всегда думал, что этот подвиг совершили Свейн с Эгилем…

— А истории меняются в зависимости от того, кто их рассказывает, — тихо откликнулась Ауд. — Я слышала, что это были Арне и Кетиль.

А Хорд тем временем вел свой рассказ, в ключевых моментах ударяя по столу массивными, как окорока, кулаками.

— И тут корабль разбойников протаранил лодку героев, пробив большую дыру у кормы. Что же сделал отважный Свейн? Он проворно заткнул дыру своим задом и остановил течь! Этот самоотверженный поступок их спас, поскольку теперь Хакон мог спокойно сражаться с пиратами, хотя их было десять на одного! Но вот наконец…

Халли насупился и толкнул дядю под руку.

— Ты мне все не так рассказывал!

Но Бродир упорно пил из своего кубка и на племянника даже не взглянул.

— Хакон сказал разбойникам: «Что ж, в гостях хорошо, но нам пора восвояси!» Метнул он свой меч, точно рогатину, и попал жестокосердному предводителю разбойников прямо в рот — тот так и остался стоять, пригвожденный к мачте. Тут Хакон ухватил Свейна за волосы и выдернул его из пробоины, точно пробку из бочки, и внутрь хлынула черная вода. Оба прыгнули в волны. Чулки у Свейна порвались, и его голый зад блестел в свете луны, пока он барахтался и захлебывался в волнах. Плавать он, конечно же, не умел, однако же…

Халли вновь посмотрел на родителей. Мать сидела с застывшим взглядом; щеки у нее горели. Отец громче всех хохотал над рассказом Хорда, словно не мог сдержаться, а между взрывами хохота надолго прикладывался к кубку.

Хорд закончил рассказ тем, что Хакон выволок Свейна на берег бесчувственным, и одним духом осушил свой кубок.

Арнкель глухо произнес:

— Да, прекрасная история! Я более, чем кто бы то ни было, рад тому, что между нашими Домами существует столь давняя дружба. Пусть же все былые неурядицы будут забыты и погребены на горе, где спят наши отцы!

И он снова отхлебнул пива. Хорд, улыбаясь, жевал кусок мяса.

— Воистину, золотые слова! — кивнул Ульвар Арнессон, посредник. — Ну а теперь, если мне будет дозволено…

Но тут с противоположного конца стола впервые подал голос Бродир:

— Да, мне эта история тоже нравится. Нравится почти так же, как та прекрасная старинная легенда про жену троввского короля. Помните ее, да? Рассказывают, что когда Хакон бродил в горах — в те дни еще можно было так делать, — он повстречался с толпой троввов, которые приняли его за самку своей породы. Уж не знаю отчего: то ли Хакон был так похож на девку, то ли на рожу был такой страшный, а может, и то и другое сразу, — об этом в истории не говорится. Так вот, его уволокли на ложе троввского короля, и там…

Седобородый Ульвар поспешно прочистил горло:

— Нет, это какая-то малоизвестная история!

Бродир уставился на него.

— В самом деле? Ну, тогда вам тем более интересно будет послушать!

— Нет-нет. Благодарю вас. Не знаю, упоминал ли я о том, что этой зимой Дому Арне грозит черная трясучка? После хорошего, жаркого лета всегда такая напасть. В прошлом году от нее скончалась моя бедная дорогая женушка, и малютка Ауд осталась без матери…

Хорд и Олав Хаконссоны оба пристально смотрели на Бродира, но теперь нехотя перевели взгляд на Ауд.

— Я сочувствую твоему горю, Ульвар, — сказал Олав.

— И я тоже, — добавил Арнкель.

— Да-да, такая вот беда! Да еще к тому же многие из моих работников перемерли от этой заразы, так что я опасаюсь за будущий урожай, если еще кто-то из них отправится на гору.

Хорд небрежно махнул рукой:

— Ну, мы всегда можем прислать тебе несколько своих работников. У нас, у моря, трясучка бывает редко!

— Если Ульвар нуждается в помощи, — громко спросил Бродир, — отчего бы ему не обратиться к нам?

— Быть может, ему известно, что у вас у самих работники наперечет, — любезным тоном ответил Хорд. — К тому же и усадьба ваша где-то у тровва на рогах!

— Эйольв! — поспешно воскликнула мать Халли. — Я думаю, птицу и рыбу больше никто не будет. Неси сладкое!

Старик собрал со стола груду тарелок и унес их прочь.

— На сладкое у нас пирог с морошкой, — объявила Астрид. — С заварным кремом. Надеюсь, вы любите морошку?

— О, еще как любим! — Хорд похлопал себя по брюху.

— У нас-то, в низовьях, эта ягода плохо растет, — добавил Олав. — Земля чересчур жирная. Вот у вас, в верхней долине, где почвы бедные, как на пустошах, морошка просто замечательная!

Тут вступил Бродир:

— Смотрите, чтобы ваш мальчик не объелся морошки. Он ведь у вас сложения деликатного. Ему и одной ягодки хватит, чтобы сделалось дурно!

Воцарилось молчание. Хорд посмотрел на сына, словно ожидая, что тот ответит. Рагнар молча уставился в свою тарелку с мясом. Лицо Хорда медленно побагровело. Он приподнялся из-за стола.

— Если кому-то угодно посягать на честь моего сына, то пусть лучше обращается ко мне, я охотно с ним побеседую!

Бродир улыбнулся.

— Я и не подумал бы обращаться к нему напрямую! Даже имени его спрашивать не стану, а то как бы он не помер от неожиданности! Сразу видно, что это истинный сын Хакона, который славился своим умением избегать драки и прятаться по кустам!

Арнкель резко встал, отодвинув стул с пронзительным скрипом.

— Бродир! — воскликнул он. — Уйди из-за стола немедленно! Это приказ! Ни слова больше!

Глаза у дядюшки были стеклянные, по лицу стекал пот, борода блестела от влаги.

— Уйду с радостью, — сказал он. — Не по душе мне это общество!

Он встал, швырнул кубок на стол и, пошатываясь, направился к выходу. Отбросил с дороги занавеси. Они сомкнулись у него за спиной, колыхнулись и повисли неподвижно.

В чертоге воцарилось молчание.

Мать Халли слабым голосом произнесла:

— Ульвар, родич, если Ауд этой зимой в вашем Доме грозит черная трясучка, быть может, ты окажешь нам честь, оставив ее перезимовать у нас?

Ульвар еще более слабым голосом ответил:

— Благодарю, Астрид. Я подумаю об этом.

И все снова умолкли, глядя в свои тарелки. Казалось, прошла целая вечность, пока в чертоге не запахло печеным и Эйольв с прочими слугами не внесли горячий пирог с морошкой.

Глава 6

Как-то раз, суровой зимой, Свейн с товарищами охотились в горах. У Свейна был при себе лук, но меч он оставил дома. И вот в сосновом лесу на них напали голодные волки. Свейн застрелил троих, но тут волки подступили слишком близко, и стрелять больше было нельзя. Огромная серая волчица сомкнула челюсти у него на руке; и в этот же миг Свейн увидел, как другой волк поволок его друга Берка за ногу в кусты. Свейн прыжком ринулся следом, ухватил Беркова волка свободной рукой и сломал ему шею, точно прутик. И только после этого сделал то же самое с волчицей, которая вцепилась в него.

Челюсти волчицы сомкнулись намертво, и ее голову пришлось отрезать от тела. Когда Свейн вернулся домой, голова так и висела унего на руке.

— Что скажешь, матушка? Хорош ли у меня браслет?

Его мать отцепила волчью голову с помощью лома, сварила ее, чтобы очистить от кожи и мяса, и повесила на стене над воротами вместе с прочими трофеями Свейна.

Пир дружбы завершился так скоро, как только позволяли приличия. Гости удалились в свои комнаты, и семья угрюмо разбрелась спать. Халли взял свечу и вышел в коридор. У двери Бродира он задержался. Из-за двери слышались разнообразные звуки: удары, грохот, звон бьющейся посуды.

Халли, пошатываясь, побрел дальше к себе, лег в постель и постарался успокоиться перед сном.

Конечно, Бродир вел себя по-свински, и это было грубое нарушение законов гостеприимства, но Халли не мог понять, в чем причина. Дядя демонстрировал неприкрытую неприязнь к гостям задолго до того, как Хорд и Олав Хаконссоны принялись выпендриваться за столом. И мать знала об этой вражде — она даже просила Бродира не приходить на пир. Судя по ледяной встрече, Хорд с Бродиром издавна не переваривали друг друга.

Что же между ними общего? Халли не припоминал, чтобы дядя много рассказывал о Хаконссонах, хотя о своих путешествиях он говорил немало.

Это была тайна. Однако Халли был уверен, что если бы он знал подробности этой истории, то счел бы ярость Бродира оправданной — хотя дядя, конечно, выбрал не самое подходящее время и место, чтобы ее демонстрировать. Мальчик лежал в темноте, глядя в потолок, и стискивал кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони. Он перебирал бесчисленные оскорбления, услышанные от Хорда и Олава за трапезой. Ах, значит, Дом Свейна маленький и тесный? Значит, он бедный, захолустный, и в нем мало народу? А сам великий Свейн не кто иной, как женоподобный шут, который по утрам не мог встать с кровати, не запутавшись в собственных чулках? Халли скрипнул зубами.

Конечно, он мог найти некоторое утешение в том, как ловко подсунул Хаконссонам разбавленное пиво, которое свалило с ног их всех поголовно, но ведь это всего лишь ребяческая шалость, и ничего мужественного в ней не было. Эх, вот бы жить в те времена, когда все герои ходили с мечами у пояса и могли вызвать друг друга на поединок, если считали, что их честь задета! О, тогда он, Халли, ходил бы с высоко поднятой головой! Ну, достаточно высоко поднятой, во всяком случае. И тогда, если бы Хорд с Олавом решились оспаривать величие его Дома, он бы выставил их за порог в два счета!

В полудреме он видел себя в другом мире. В его руке сверкал меч, и Хаконссоны вопили от страха. А Ауд улыбалась ему. И троввы на горе готовились обратиться в бегство.

От мыслей о геройских подвигах ему сделалось уютно и тепло. Халли уснул.

Над головой висело темное небо. Где-то поблизости была опасность; Халли вертелся на месте, озираясь по сторонам, но источник угрозы все время оказывался позади него, а меча нигде не было. Его поиски становились все отчаяннее. Наконец он вскрикнул и проснулся. Оказалось, что он ухитрился вытряхнуть из своего тюфяка половину соломы и вдобавок запутался в одеяле, как кролик в силках.

Он немного полежал, пытаясь припомнить свой сон и понять его значение. Но прямо сейчас чувствовал только жуткую головную боль и потребность помочиться. Тут ничего особенного не было: он всегда себя так чувствовал, когда перебирал пива.

В окне виднелся слабый свет. Халли медленно, с трудом встал с постели.

Проклятый горшок куда-то запропастился. Должно быть, Катла забрала его, чтобы вылить, и забыла принести обратно. Нужник был во дворе, за чертогом, и Халли поплелся через заднюю дверь, чтобы пройти туда. Время было еще очень раннее: небо едва начинало светлеть и все вокруг было неподвижно, глухо и затянуто серым туманом. Босые нога Халли негромко шлепали по древним троввским камням; на траве, пробившейся между плит, лежала холодная роса. Предутренний ветерок холодил ноги и забирался под ночную рубашку.

Дело, которое привело его в нужник, заняло немало времени, и струя напомнила ему грозные весенние потоки. Однако, управившись с этим, Халли почувствовал себя куда лучше, хотя голова болела по-прежнему.

Протискиваясь мимо двери, что вела во двор, он услышал голоса, доносящиеся из конюшни.

Говорили сравнительно тихо, и слов было не разобрать, но тон голосов показался Халли довольно злобным. Оттуда, где он находился, были видны лишь распахнутые двери конюшни, но не то, что происходит внутри. Разговор продолжался: трое людей спорили, перебивали друг друга. Кроме голосов из конюшни доносились и другие звуки: звон сбруи, цоканье копыт, наводившие на мысль, что кто-то запрягает лошадей.

Халли задумчиво почесал в затылке. Потом бесшумно пересек двор, взгромоздился на перевернутую бочку для воды, стоявшую у стены конюшни, нашел выпавший сучок в стене и через дырочку заглянул внутрь.

Рагнар Хаконссон, закутанный в плащ и полностью готовый в дорогу, восседал на красивой серой кобыле. Лицо у Рагнара было вытянутым и напряженным: видимо, он все еще чувствовал себя неважно. Он по очереди смотрел на троих мужчин, которые стояли в глубине конюшни.

Мужчин освещал, во-первых, утренний свет, пробивавшийся сквозь щели в дощатой стене, так что казалось, будто в них вонзается добрый десяток серых, призрачных копий; во-вторых, бледное сияние двух фонарей, один из которых стоял на соломе у ближайшего денника, а другой болтался в руке у Олава Хаконссона. Они с Хордом готовились к отъезду; их лошади, красивые, более стройные и изящные, чем низкорослые кобылки из верхней долины, стояли оседланные и взнузданные и тихо жевали овес, насыпанный в торбы. Хорд небрежно держал их под уздцы. Они с Олавом были одеты в дорожные плащи, застегнутые под самое горло для защиты от утреннего холода; сапоги у них были начищены до блеска. Как и за обедом, с первого взгляда становилось ясно, что это богатые и важные господа.

Бродир, дядя Халли, напротив, был облачен в ту же самую одежду, что и накануне: туника грязная и мятая, рукава распущены, чулки сбились в гармошку, волосы растрепаны. Похоже, он так и не ложился спать. Он стоял в шутовской позе, склонив голову набок и заложив большой палец одной руки за пояс. Второй рукой он жестикулировал и тыкал пальцем в Хаконссонов.

Разобрать, что он говорит, было трудно, потому что язык у него заплетался, и к тому же его голос заглушали негодующие реплики Хорда и Олава. Но Халли догадывался, что в речах его было мало мудрости. Эти трое, несомненно, продолжали спор, начатый накануне за столом Астрид. Особенно разъяренным выглядел Олав: он говорил почти так же много, как Бродир, энергично размахивая руками; фонарь, который он держал, отбрасывал причудливые мечущиеся тени на стены конюшни, и лошади в денниках испуганно вздрагивали и шарахались.

Как ни любил Халли своего дядю, сейчас ему ужасно хотелось, чтобы кто-нибудь — отец или мать, да хоть Эйольв — пришел и увел его отсюда. Однако в Доме все было тихо: очевидно, Хаконссоны решили уехать как можно раньше, до того, как поднимутся хозяева.

Халли пришло в голову, что надо бы сбегать разбудить родителей, однако он не мог оторваться от отверстия в досках, словно приколоченный гвоздями.

Бродир подался вперед, тыча пальцем в собеседников, и Халли впервые отчетливо расслышал его слова:

— Поезжайте, поезжайте догонять своих баб! Они, должно быть, расселись ночевать на деревьях, как вороны-падальщики!

Он глупо ухмыльнулся и запнулся ногой о пучок соломы.

Тут заговорил Олав, голосом, искаженным от ярости:

— Дом Свейна славится как гнездо пьяниц, рожденных от кровосмешения, которые не могут перейти двор, не споткнувшись, оттого что ноги у них шестипалые! Кроме того — как тебе, Бродир, должно быть известно, — в наших краях он известен тем, что у него мало земель!

Услышав это, Бродир выругался, однако Олав продолжал:

— Но теперь мы сможем рассказать кое-что еще: мы станем во всеуслышание кричать о том, что вы не умеете привечать гостей, и сложим песни о гнусном карлике, твоем племянничке, который так уродлив, что горы поворачиваются к нему спиной и реки выплескиваются из берегов, когда он наклоняется к воде, чтобы напиться!

Хорд Хаконссон подался вперед, хлопнул брата по тощей спине и указал на лошадей:

— Этот разговор нам ничего не даст. Оставь этого дурака наедине с его глупостью.

Олав нехотя кивнул, однако же не удержался и сказал напоследок:

— Ты известен своей любовью к путешествиям, Бродир Свейнссон. В один прекрасный день мы с тобой повстречаемся на пустынной дороге и продолжим эту беседу! Знай, что, хотя Совет и положил конец тому старому делу, в наших краях никто не забыл твоих деяний.

Он отвернулся, взял у брата повод. Потом поставил фонарь на пол и легким прыжком взлетел в седло. Хорд последовал его примеру; они послали лошадей вперед и поравнялись с Рагнаром. Бродир, пошатываясь, отступил на полшага, давая им проехать.

Когда они оказались у распахнутой двери конюшни, Бродир крикнул им вслед:

— Если хотите снова встретиться, не забудьте захватить с собой людей из других Домов, чтобы они дрались вместо вас! Да, может, мой племянник и уродлив настолько, что при виде его рыба теряет чешую, зато он уж точно не трус, а вот ваш мальчишка спрячется в угол даже при виде прошмыгнувшей мыши! Сразу видно, что он достойный потомок Хакона! Кстати, я тоже не забыл былого. И не жалею ни о чем — ни о том, что сделал, ни о последствиях.

Не успел Бродир это сказать, как Олав спрыгнул с коня, вернулся в конюшню и отвесил Бродиру пощечину. Халли ощутил этот удар так, словно ударили его самого: он отшатнулся и рассек себе переносицу щепкой, торчавшей рядом с сучком.

Голова Бродира мотнулась вбок, но, хотя он был пьян и вдобавок застигнут врасплох, он не упал и не отступил, несмотря на то что из носа у него хлынула кровь.

Олав явно счел, что разговор на этом закончен. Он повернулся, чтобы снова сесть в седло, но Бродир яростно взревел и набросился на него сзади, обхватив за шею и дернув так, что Олав потерял равновесие и едва не упал. Несмотря на хрупкое сложение, Бродир был отнюдь не слаб: одной рукой он сжал шею Олава железным кольцом, а второй бил Хаконссона под ребра. У того глаза вылезли на лоб и язык вывалился изо рта.

Но теперь Хорд ринулся на подмогу брату. Длинный плащ развевался у него за спиной. Он стремительно спрыгнул с коня и набросился на Бродира, молотя его огромными, как кувалды, кулаками. От первого удара Бродир уклонился; второй пришелся ему в бороду и заставил пошатнуться, однако он, не отпуская Олава, пнул Хорда ногой, отчего тот ахнул и привалился спиной к ближайшему деннику.

Халли решил, что смотреть уже хватит; он не раздумывая спрыгнул с бочки, путаясь в ночной рубашке, обогнул конюшню, проскочил мимо Рагнара, который так и сидел в седле, пялясь на драку опухшими глазами, миновал других лошадей, которые спокойно стояли на месте, и добежал до кучи соломы, где боролись дядя и Олав. Хорд увидел его и, когда Халли пробегал мимо, ухватил мальчика повыше локтя, а потом без особых усилий оторвал от земли. Плечо обожгло как огнем; Халли отчаянно задергался, пытаясь вырваться, но рука у Хорда была длинная, и держал он крепко. Потом он взмахнул рукой и отпустил Халли. Мальчик пролетел через конюшню, влетел в пустой денник и сильно ударился о деревянную стену. У него перехватило дыхание и перед глазами закружились белые искорки.

Он лежал на боку в куче соломы, ощущая во рту вкус крови. Конюшня немного покружилась перед глазами, потом наконец остановилась. Халли огляделся. Он увидел Олава Хаконссона, который лежал на земле, держась за горло. Хорд заставил Бродира разжать хватку, и теперь они боролись друг с другом, сцепившись намертво. Они переваливались из стороны в сторону, кряхтя, задыхаясь, не произнося ни звука, налетая на денники так, что доски трещали, шаркая ногами по полу и поднимая густые облака пыли.

Бродир сражался отважно, но Хорд обладал бычьей силой. Поединок вышел недолгий: Хорд быстро сумел развернуть Бродира и заломил ему руки за спину.

Олав с трудом поднялся на ноги. Он был весь белый, на губах пузырилась пена.

Халли пошевелился. В плече вспыхнула боль. Он не обратил на нее внимания и попытался встать.

Что-то тяжелое уперлось ему в шею. Это была подошва сапога.

Голос Рагнара Хаконссона произнес:

— Нет уж, троввская морда, полежи пока!

Халли захрипел, заскреб пальцами по сапогу. Он выпученными глазами смотрел на Олава Хаконссона, который в задумчивости стоял перед беспомощным Бродиром.

Олав Хаконссон медленно отошел в сторону, к лошадям, где Халли не мог его видеть. Донеслись лишь скрип кожи — это открыли переметную суму — и шорох — Олав что-то искал. Он вновь появился в поле зрения Халли. Лицо у него было каменное, боль и гнев сменились спокойной решимостью. В руке Олав держал маленький ножик, из тех, какими режут сыр, подрезают копыта или чистят фрукты.

Халли смотрел во все глаза, вцепившись в кожу сапога, придавившего ему горло.

Он увидел, как Олав Хаконссон подступил к Бродиру, замахнулся ножом и нанес ему удар в самое сердце. Тот мгновенно умер.

Олав бросил нож на солому, повернулся и подошел к своей лошади.

Хорд Хаконссон выпустил тело Бродира, так что оно рухнуло наземь, и тоже подошел к своей лошади. Проходя мимо, он взглянул на Рагнара и что-то сказал. На миг сапог еще сильнее надавил на горло Халли, потом убрался. Шелест плаща, шорох соломы под сапогами — Рагнар ушел.

Халли лежал неподвижно, глядя прямо перед собой.

Он слышал, как Хаконссоны медленно ведут лошадей через двор. Все прочие кони в конюшне теперь ржали и метались в своих денниках, некоторые били копытами в стены: они почуяли кровь и их это пугало.

Халли лежал неподвижно. Наконец он услышал, как снаружи пришпорили коней и как те стремительно помчались прочь от Дома Свейна, вниз, в долину.

* * *

В те дни, когда еще приходилось опасаться троввов, не многие люди осмеливались подниматься на пустоши. Однако Свейну хотелось повидать, что там, несмотря на то что мать умоляла его не ходить.

— Днем троввы не покажутся, — говорил он ей, — а я вернусь домой до темноты. Приготовь мой любимый ужин: я буду голоден, когда приду.

И с этими словами он опоясался своим серебряным поясом, взял меч и отправился в путь.

Он взобрался на гребень горы, вышел на пустоши, голые, поросшие вереском, и огляделся. Вдалеке виднелся невысокий круглый холм, а в холме он увидел дверь. Свейн подошел к ней вплотную. Дверь была огромная, выкрашенная в черный цвет.

«Это дверь троввов, как пить дать, — сказал себе Свейн, — и я могу либо оставить ее в покое, либо отворить ее и заглянуть внутрь. Первое будет безопаснее, зато второе прославит меня!»

И он отворил дверь. Заглянув внутрь, он увидел чертог, увешанный человеческими костями. Вдалеке пылал огонь. Свейн чрезвычайно осторожно пробирался через чертог, пока не подошел к самому огню. У огня сидел огромный, жирный тровв и деловито вырезал чашу из человеческого черепа. Увидев это, Свейн вскипел от ярости. Он сказал себе:

— Я могу либо вернуться обратно, либо заставить этого демона заплатить сполна за его преступления. Первое будет безопаснее, зато второе прославит мой Дом!

И он подкрался к тровву и отсек ему голову одним взмахом меча.

Свейну хотелось пойти дальше, однако он оглянулся и увидел, что свет, льющийся из распахнутой двери, становится тусклее и голубее. Наступал вечер. Поэтому он спустился с холма и вернулся домой к ужину.

Таков был первый визит Свейна в чертог троввского короля.

Часть вторая

Глава 7

Хоркель, брат Свейна, был убит соседом во время спора из-за земли. Когда Свейн услышал об этом, он почти ничего не сказал, взял свой меч и пояс и вышел из дома. Сосед бежал и скрылся в хижине на дальнем утесе. Взобраться туда можно было только по лестнице в две сотни ступенек, а лестницу убрали. Добравшись до подножия утеса, Свейн принялся разглядывать крутой склон, а убийца тем временем выкрикивал сверху оскорбительные насмешки. Свейн молча принялся карабкаться наверх. Камень был ненадежный и крошился под пальцами; дул сильный ветер, который грозил сорвать его со скалы. Орлы клевали ему уши. Спустилась ночь, а Свейн все карабкался. На рассвете убийца принялся швырять в него камнями, но Свейн уклонялся от них, повисая на одной руке. Он взобрался на скалу, сразил убийцу своего брата одним взмахом меча, потом вернулся в свой Дом и снова встал за плуг, как будто ничего и не случилось.

— Я ходил прогуляться, — сказал он матери, — а теперь вот вернулся.

Арнкель послал вслед за убийцами своих людей, но те к вечеру вернулись ни с чем, запыленные и угрюмые. Они скакали во весь опор до самых водопадов, но лошади из нижней долины легконогие и резвые, и Хаконссоны давно уже миновали Отрог. Арнкель разъярился до пены изо рта. Он схватил стол и швырнул его о стену так, что стол разлетелся надвое; он взял нож, которым убили его брата, и вонзил его себе в руку, в ладонь, что пожимала руки убийцам Бродира. Даже Астрид сбежала от него, и Арнкель всю ночь оставался в чертоге один.

Снова наступило утро. В окно светило яркое солнце, на одеяле лежало солнечное пятно. Пахло свежестью и полевыми цветами. Очнувшись после крепкого сна, Халли некоторое время лежал неподвижно, глядя на светлые треугольники на штукатурке, на черные балки потолка, на старую Катлу, храпящую в углу. Он пошевелился. Плечо еще болело, однако припарки, которые старая нянька прикладывала ему накануне, отогрели поврежденные мышцы, и Халли снова мог свободно двигать рукой.

Воспоминания о вчерашнем дне были обрывочные — неясные всплески потрясения, смятения и боли. Ну да, он поднял тревогу… а потом — что же он сделал потом? Да почти ничего. Стоял истуканом, в то время как весь Дом пришел в движение. Он был просто очевидец, и никто не обращал на него внимания, кроме Катлы. Та засуетилась, закудахтала и уложила его в кровать.

Пора это менять. Халли встал, медленно оделся, морщась от некоторых движений, и вышел в чертог. Солнце поднялось уже высоко, но в Доме было тихо. Отец сидел на своем Сиденье Закона, уронив голову на грудь. Его раненая рука почернела от запекшейся крови. Он не стал перевязывать рану. На плечах у отца был парадный плащ, черный с серебром, но, весь помятый, выглядел он мрачно. Отец сидел молча и совершенно неподвижно. Рядом с ним стояла мать Халли и что-то тихо говорила ему на ухо.

В дальних углах чертога возились слуги, готовили цветы для погребения Бродира, однако никто не смел приближаться к тому месту, где сидел Арнкель.

Халли подошел прямо к отцу.

— Отец, мне нужен меч.

Арнкель не поднял головы. Спросил тихо, глухим голосом:

— Зачем?

— Понятно зачем. Я собираюсь отомстить за дядю.

Арнкель долго молчал. Наконец он ответил:

— Нет у нас мечей, сын мой. Все они перекованы. Кроме тех мечей, что в руках героев на горе.

— Пусть Грим скует мне меч.

— Скует тебе Грим меч, как же! — яростно и визгливо воскликнула мать. Ее голос разнесся по притихшему чертогу, и все замерли. — Он сейчас кует меч, который Бродир возьмет с собой в свой курган, чтобы охранять нас от троввов! Для живых у нас мечей нет, и ты это прекрасно знаешь! Совет запретил их, и правильно сделал. Совет решит это дело миром, ко всеобщему взаимному удовлетворению. И не смей больше говорить о мести, глупый мальчишка!

Халли пожал плечами.

— Матушка, ты Бродира никогда не любила, это всем известно. Отец, а что скажешь ты? Ты в горе и гневе, так же как и я.

Тут Арнкель пошевелился и приподнял голову.

— Халли, — сказал он устало, — будь почтителен со своей матерью, а не то я тебе всыплю прямо здесь и сейчас.

Он потянул себя за нос и посмотрел на огонь.

— И прошу тебя: не говори со мной больше ни о мести, ни о мечах, ни о чести Свейнова Дома. У тебя самые лучшие побуждения. Я понимаю их, я их разделяю! Все мы их разделяем.

Мать Халли только фыркнула.

— Ты уже сделал все, что мог, — продолжал Арнкель. — В конюшне ты вел себя очень отважно, это достойно восхищения. Не твоя вина, что ты не воин. Но теперь… — тут он глубоко вздохнул, — теперь надо обратиться к посредникам, они все уладят. Твоя мать права. Древние обычаи ведут к кровавым распрям и к тому, что на горе появится множество новых курганов. Никто из нас этого не хочет.

— Бродир любил древние обычаи и стремился следовать им, — сказала Астрид. — И где он теперь? Под белой простыней, на леднике, ждет похорон.

Она слабо улыбнулась сыну.

— Халли, Халли! Я знаю, ты любил его истории. Я знаю, ты даже восхищался им. Но все, что он ценил, осталось в прошлом! Мы не будем жить по этим обычаям. В ближайшее время соберутся законоговорители всех Домов. Ульвар Арнессон уже сегодня едет, чтобы сообщить об этом в Дома, что вниз по долине, а Лейв поедет вверх по долине, и, если все пойдет удачно, Совет соберется еще до прихода зимы. Ты расскажешь им о том, что видел. Будет суд. И ты выступишь главным свидетелем, Халли! Подумай об этом! Это очень важная роль для такого мальчика, как ты.

Халли спросил напрямик:

— И что тогда сделают с Хаконссонами?

— Им придется отдать нам очень хороший хутор.

— Это, в смысле, землю? Да? Они дадут нам кусок земли?!

— Землей не следует пренебрегать, мальчик. Земля — это наше богатство!

Арнкель Свейнссон сидел, глядя в огонь, осунувшийся и постаревший. Он негромко сказал, словно самому себе:

— Решение посредников — единственный выход, и даже тогда нам, возможно, придется согласиться на меньшее, чем мы хотели бы получить. Дом Хакона могуществен…

— У нас уже отбирали земли по решению посредников! — произнесла Астрид, поджав губы. — На этот раз, по крайней мере, решение будет в нашу пользу! А, вот и Лейв. Он готов ехать!

Лейв, успевший аккуратно подстричь бородку, был уже в дорожном плаще. Он вспрыгнул на возвышение и принялся обсуждать с родителями дорогу в усадьбы, что вверх по долине. Он был возбужден, ему не терпелось отправиться в путь; похоже, обстоятельства поездки его ничуть не огорчали.

Астрид ласково похлопала Лейва по руке.

— Ты прекрасно выглядишь, сын мой! Достойный посланник Дома. Верно, Халли?

Но Халли уже выбежал из чертога.

Выскочив в коридор, отгороженный занавесями, он замедлил шаг и остановился, тяжело дыша, заставляя себя успокоиться.

— Халли!

Из комнаты гостей появилась Ауд. Сказать, что Халли совсем забыл о ее существовании, было бы неправдой, но последние события вытеснили ее из мыслей мальчика. Одевалась дочь Ульвара явно наспех, а теперь пыталась привести в порядок свою прическу. Изо рта у нее торчали две костяные шпильки. Халли было не так-то просто справиться с обуревавшими его чувствами и включиться в разговор.

— Э-э… Привет.

— Я тебе очень сочувствую.

Она стояла, подняв руки, и на ощупь укладывала волосы. Шпильки у нее во рту шевелились, когда она говорила.

— Спасибо.

— Проклятые Хаконссоны! Им на всех наплевать. Однако человека они вот так убили впервые — свободного человека из другого Дома, я имею в виду. Думаю, своих собственных людей они убивают то и дело. А что такого сделал твой дядя?

Лицо у Халли было каменное.

— Ничего. Он был пьян.

— Да, мне тоже так показалось… Но все равно это слишком жестоко. Вам еще повезло, что они не ваши соседи! Они то и дело переносят пограничные столбы — в свою пользу, разумеется, — а мой отец никогда ничего не предпринимает, все только кланяется, расшаркивается да целует землю у них под сапогами. Ну, теперь-то он, конечно, оказался в затруднительном положении: с одной стороны Астрид, его двоюродная сестра, а с другой — Хорд Хаконссон… Ему придется быть очень осторожным в этом деле. Впрочем, папочка всегда осторожен. Интересно, есть ли хоть кто-нибудь, кто смеет быть неосторожным?

Она стремительным движением выдернула шпильки изо рта и воткнула их себе в волосы где-то на затылке.

— Вот дьявол, чуть не уронила… Нет, все в порядке. Мы сейчас уезжаем и должны по дороге домой сообщить о случившемся законоговорителям.

— Я знаю. Мне родители только что сказали. Они стремятся к примирению, — с горечью добавил он.

Ауд повернулась к нему затылком.

— Как там моя прическа?

— Кривовата немного.

— Ничего, сойдет. Ты его очень любил, да? Дядю твоего?

— Да.

— Я тебе очень сочувствую. Ты же знаешь, у меня прошлой зимой мама умерла. Я хорошо понимаю, что такое потерять единственного человека, который… В общем, вот.

Она разгладила подол и отвернулась.

— Мне надо идти собираться. Отец ждет.

Халли сказал:

— Слушай, я это… Я тебе тоже очень сочувствую.

Она улыбнулась. Глаза у нее блестели.

— О, я все время хожу на гору и разговариваю с ней. Сижу у кургана, приношу ей цветы… Все лучше, чем торчать дома с папочкой и тетей, у которых только и разговоров, что о замужестве. Но все равно…

Тут Халли нахмурился.

— Ты ходишь к курганам? А как же троввы?

Ауд пренебрежительно надула щеки.

— Ну, за курганы-то я не выхожу и по ночам там не бываю… Но даже не в этом дело. Вот ты, Халли Свейнссон, знаешь кого-нибудь, кто видел живого тровва?

— Да я их сам видел! Ну, почти.

— Нет, Халли, когда я говорю «видел», я имею в виду — видел своими глазами, а не обмочился с перепугу, когда ветер завыл в курганах или заяц выскочил из кустов!

Халли выпрямился.

— Не далее как две недели назад я был на хребте, на дальнем пастбище. Там есть место, где стена обвалилась. Одна овца заблудилась и забрела за линию курганов. И ночью, — он понизил голос, его круглые глаза стреляли по сторонам, не прячется ли кто в темном коридоре, — ночью я услышал ее вопли. А на рассвете я увидел, что с ней стало. Ее растерзали на куски!

Ауд невежливо зевнула.

— У меня просто дух захватывает от ужаса. Ты прирожденный сказитель. И что же было дальше?

— Э-э… ну, все.

— Как? Это и есть вся история? Знаешь, есть такое слово: волки!

Халли фыркнул.

— Это же было на троввских пустошах!

Ауд закатила глаза.

— Вот ты когда там жил, ты волков видел?

— Ну да, видел издалека.

— А орлов?

— Видел.

— Так почему ты думаешь, что овцу убили троввы, когда есть более простое и очевидное объяснение? Зачем делать мир сложнее, чем он есть? — Ауд приметно оживилась. — Если у меня, например, зад зачесался, я же не думаю, будто это меня тровв укусил. Я найду какое-нибудь объяснение попроще. Ой, клянусь кровью Арне, это мой батюшка!

Из чертога доносился голос Ульвара Арнессона, подзывающего дочь.

— Пора ехать, а у меня вещи не собраны! Ладно, скоро встретимся, если повезет, — твоя матушка ведь пригласила меня зимовать у вас. Но если до тех пор будешь проезжать мимо Дома Арне, не стесняйся, заходи в гости! Пиво-то у нас точно лучше, чем тут у вас подают.

Она улыбнулась ему в последний раз, махнула рукой и исчезла за дверью. Растерянно моргающий Халли остался один в пустом коридоре.

Два дня тело Бродира лежало на плетеных носилках в центре чертога. Халли не ходил прощаться с дядей. Он уже видел его мертвым, это зрелище впечаталось ему в память.

На третье утро, когда над землей все еще висел туман, во дворе собралась погребальная процессия. Как и на любых похоронах, долгом Арнкеля было возглавить шествие на вершину горы. Теперь он стоял на крыльце чертога и возился с пряжками плаща. Стоявшие позади него Халли, Лейв и Гудню смотрели, как другие мужчины Дома выходят из своих хижин. Кто нес кирку, кто мотыгу, кто лопату. Грим-кузнец обходил людей, проверял лезвия орудий. Некоторые он уносил в кузню, чтобы наточить; из кузни доносился приглушенный скрежет точильного камня.

Посреди мощеного двора лежал на носилках Бродир, укутанный в погребальные пелены. На вторых носилках должны были нести главный камень для кургана.

Люди переговаривались шепотом, лиц было не видно под капюшонами, пар изо ртов клубился в воздухе. Все прятали руки в рукава курток и притоптывали башмаками, точно застоявшиеся лошади. Арнкель ждал. Вот со стороны бойни, куда накануне вечером отвели годовалого барашка, показалась мать Халли в сопровождении Эйольва и еще одного слуги. Они шли медленно. Каждый нес кусок мяса, завернутый в шкуру; свертки передали носильщикам, которые уложили мясо на носилки рядом с камнем.

Наконец из кузницы вышел Грим и вынес кусок кованого железа, не длиннее его предплечья. То был меч Бродира, который должен был помочь ему защищать долину. Меч положат ему на грудь, прежде чем завалить тело камнями. Арнкель сунул меч в свой мешок.

Люди из Дома Свейна молча смотрели из окон и дверей, как Арнкель и Грим взвалили на плечи первые носилки. И цепочка мужчин потянулась со двора к воротам, ведущим на гору. Они не тратили лишних слов: нужно было вырыть яму и возвести курган до наступления темноты. Работа предстояла нелегкая.

Вскоре после этого, умываясь и одеваясь, Халли забрасывал Катлу вопросами:

— А для чего мясо?

— Ну ты же знаешь! Подними руки. Мясо бросят на пустошь, чтобы получить разрешение троввов переступить границу, когда будут рыть яму. Давай-давай, не отлынивай: и там тоже вымой!

Халли равнодушно тер шею мочалкой.

— И что, троввы придут за мясом? Наши мужчины их увидят?

— Нет, конечно! Днем троввы никогда не выходят. Они дождутся темноты, мужчины к этому времени уже уйдут.

— А если не оставлять им мясо?

— Это даст троввам возможность тоже перейти Свейнову границу, и тогда нам всем конец!

— А интересно было бы посмотреть на тровва! — заметил Халли небрежным тоном.

Катла немедленно сделала множество оберегающих знаков и жестов.

— Немедленно ступай к колоде и прополощи рот водой и маслом!

Но Халли невозмутимо продолжал натягивать чулки.

— А что в этом такого плохого? Я мог бы пойти наверх, чтобы помочь с погребением, а потом остаться и подождать. Я не стану переходить границу, как тот мальчишка, про которого ты рассказывала, просто посмотрю из-за камней, как троввы придут за мясом.

Катла охнула и схватила его за запястье своей узловатой рукой.

— Это плохая мысль, Халли, и на то есть целых три причины! Во-первых, будет темно и ничего ты не увидишь. Во-вторых, стоит тебе хоть краем глаза увидеть их страшные когти, как у тебя глаза выпадут от ужаса и укатятся прочь. И в-третьих, такое неслыханное непослушание может разгневать наших благословенных предков и они тебя накажут!

— Катла, но ведь наши враги — троввы! Что мне могут сделать наши предки?

— Лучше не проверять! Предки суровы и не отличаются гибкостью мысли — может быть, оттого, что они мертвы.

— Что-то ты путаешься, няня. Нет, не надо мне домашних туфель. Дай мне башмаки.

Старушка пристально взглянула на него.

— Я надеюсь, ты перестал так переживать из-за дяди? Он теперь со Свейном. И осмелюсь сказать, что, хоть это и большое горе, кое в чем это даже и к лучшему. Я считаю, что Бродир только поощрял твои безрассудные выходки.

— Ну да, родители мне это не раз говорили. А где моя теплая куртка, Катла? Самая толстая?

— Вон, на крючке у двери. Халли, ты не забывай, родители тебя любят! Они тревожатся о твоей судьбе! И последнее, чего им хотелось бы, — это увидеть тебя на виселице.

Халли остановился.

— А что? Разве такое может быть?

— Ну да, до сих пор твое безрассудство приводило только к мелким проступкам, но если ты не исправишься, недалеко и до более серьезных!

Катла вздохнула, глаза ее затуманились от воспоминаний.

— Ты вот не помнишь Рорика из Слисовой Усадьбы. Начал он с того, что принялся таскать яйца из соседских курятников. Было ему всего четырнадцать, как и тебе. Но папаша мало его лупил, и сорванец совсем распоясался! — Она покачала головой. — И не успели мы оглянуться, как он подрался из-за дойной коровы и убил человека. Его повесили на летнем Собрании.

Халли уставился на нее.

— И все это в четырнадцать лет?

— Ну нет, к тому времени ему уже перевалило за тридцать. Но дурные привычки укореняются с малолетства, я так считаю.

Халли насупился.

— Спасибо за совет. Ладно, я пошел.

Когда он отворил дверь, Катла сказала ему вслед с некоторой тревогой:

— Халли, детка, надеюсь… надеюсь, ты не вздумал отправиться на гору? Ты ведь знаешь, в погребении могут участвовать только взрослые мужчины. А если ты решил посмотреть на троввов…

Он рассмеялся.

— Не тревожься обо мне. До свидания, няня!

И вышел, оставив няньку озадаченно хмуриться.

Он стащил на кухне каравай свежевыпеченного хлеба, целый круг козьего сыра и шмат сала, завернутого в тряпицу. Он добыл также две фляги, одну наполнил вином, вторую — водой из колодца. Все это он сложил в заплечный мешок. Потом бесшумно, точно волк, прокрался в отцовскую спальню.

На лавке в углу стоял сундук Арнкеля, почерневший от старости, обитый железными полосами. Халли еще в детстве частенько рылся в нем и отлично знал, что там хранится. В сундуке лежали отцовские инструменты: серп, садовый резак для стрижки изгородей, копытные ножи и овечьи ножницы. Некоторые из них выковал Грим, некоторые много лет передавались по наследству, от отца к сыну.

А на самом дне сундука хранился еще один нож, который использовали только на торжественных пирах да во время жертвоприношений. Нож был узкий, с длинной ручкой и очень острый.

Халли взял нож, закрыл сундук и вернулся в чертог.

Все было тихо. В этот печальный день большинство мужчин ушли на гору, а женщины работали в других местах. Позади возвышения на стене висели сокровища: доспехи и оружие Свейна. Халли окинул взглядом гниющие лук с колчаном, треснувший щит, помятый шлем на крюке. Шлем на миг привлек его внимание: исцарапанная маковка, оплечье и стрелка блестели на солнце, а вот прорези для глаз зияли черными холодными провалами.

Халли отвернулся; его взгляд упал на каменную полку и стоящую на ней шкатулку. Он огляделся. В чертоге никого не было.

Халли встал на цыпочки и снял шкатулку с полки. Шкатулка оказалась тяжелее, чем он ожидал, он едва ее не уронил. Дерево было темное, источенное временем. С бьющимся сердцем, стреляя глазами по сторонам, мальчик попытался открыть крышку. Рассохшаяся деревянная шкатулка долго не хотела открываться, но наконец крышка с треском поддалась.

Внутри что-то блестело.

Халли еще раз огляделся. Прислушался. Где-то неподалеку Эйольв бранил слугу, из сестриной комнаты доносилось жужжание прялки, во дворе смеялись дети. На миг он почувствовал, как его тянет остаться дома, в уюте и безопасности.

Он перевел взгляд на стол, стоящий посреди чертога. Стол был застелен мятой белой тканью, все вокруг завалено вянущими цветами…

Халли долго смотрел туда, где еще недавно покоилось тело дяди. Потом перевернул шкатулку и вытряхнул себе в руку туго свернутый серебряный пояс Свейна, тяжелый и холодный. Халли тут же опустил его в мешок. Шкатулку он поставил обратно на полку, чтобы все выглядело как раньше, вскинул мешок на плечи и выбежал из чертога.

Халли покинул Дом Свейна по боковой дороге, перебравшись через стену, и через болотце, заросшее частым тростником, вышел на нижний луг.

На мгновение он обернулся, чтобы посмотреть на гору, где уже должны были начать рыть могилу. Потом повернулся спиной и, не оглядываясь более ни на гору, ни на уютно угнездившийся под ней Дом, зашагал вперед — убивать Хаконссонов.

Глава 8

В те беззаконные дни путешествовать по долине было опасно. Не многие решались на такое. Но временами, когда Свейну становилось скучно в усадьбе, он уходил странствовать куда глаза глядят. Как-то раз он вышел из дома и отправился на восток, мимо водопадов, в земли Эйрика. В тот год на этом пути подстерегало столько опасностей, что он считался непроходимым, однако Свейн пошел в одиночку, с мечом за поясом и сетью в руке. Он вразвалочку вошел в лес, любуясь бабочками и цветочками. В течение трех дней сторонние наблюдатели могли видеть, как над лесом то и дело взмывают испуганные птицы; из чащи доносились непонятные вопли и звериный вой. На четвертое утро Свейн вышел из леса неподалеку от Дома Эйрика. Он шагал все так же неторопливо, волоча за собой тяжелую сеть. А в сети было одиннадцать голов: пять разбойничьих, три волчьи, две троввских и одна голова отшельника, который осмелился отпустить непочтительное замечание, когда Свейн купался в ручье.

Солнце сияло на бледно-голубом небе; высокие облака, похожие на клочья овечьей шерсти, висели над Северными горами, где потоки поднятого ветром снега струились вниз со сверкающих пиков. Оба склона долины просматривались отчетливо, все блестело и сверкало: овечьи спины, каменные стены, млечно-белые водопады на утесах над Домом Рюрика. И даже сосны на склонах Отрога сияли темным блеском, словно отражали намерения, таившиеся в душе Халли.

Удалившись на безопасное расстояние от Дома и даже слегка вспотев, мальчик остановился в тени растущего на лугу бука, чтобы получше рассмотреть пояс героя.

Когда он достал пояс из мешка и развернул его, серебро ярко вспыхнуло на солнце. У Халли захватило дух: это была цепочка из изящных серебряных звеньев, узорчатых, сплетающихся между собой. Металлические завитки походили на листья папоротника; местами они сплетались гуще, и тогда из них проступали очертания зверей и птиц. Это была куда более искусная работа, чем Халли доводилось видеть когда-либо прежде. Он мимоходом подумал о том, кто был тот мастер, что сделал пояс много лет назад. Но это было не главное. Главным были чудесные свойства пояса. Великий Свейн всегда носил его на себе, и, если верить преданиям, пояс дарил ему удачу.

Халли снял с себя куртку и безрукавку и опоясался. К своему легкому разочарованию, он обнаружил, что пояс ему чересчур длинен. Видимо, Свейн был крупный мужчина, как и говорилось в легендах. Халли почесал в затылке, поразмыслил. Потом перекинул пояс через плечо и застегнул его наискосок через грудь. Отлично: пояс сел как влитой! Когда Халли снова натянул безрукавку, пояса стало совершенно не видно.

Мальчик зашагал дальше, через море высокой душистой травы. По лугу неторопливо бродили несколько лохматых коров, терпеливо отмахивающихся хвостами от мух. Над головой пролетел канюк, парящий в восходящих потоках воздуха. То ли дело было в поясе героя, который теперь носил Халли, то ли в хорошей погоде, но только с каждым шагом его воодушевление нарастало. Наконец-то он вырвался из душного заточения, в котором прожил столько лет! Дом и семья остались позади. Он был один, вольный искатель приключений.

Вот так же некогда и Свейн отправлялся в свои странствия! Халли угрюмо улыбнулся, шагая вперед. Быть может, когда-нибудь и его историю будут пересказывать на пирах, так же как историю Свейна. Быть может, этот самый нож, что лежит в мешке у него за спиной, повесят на стену или станут почтительно передавать из рук в руки…

В таких приятных мыслях Халли бодро шагал все утро напролет, держа путь примерно на северо-восток через пустынные луга. Далеко впереди вздымался Отрог, серый и крутой. Навстречу никого не попадалось, а мальчику только того и надо было. Скорее всего, после разговора с Катлой все решат, что он полез на гору посмотреть на погребение и на троввов. Если так подумают — что ж, тем лучше. Это значит, что искать его примутся там, на склонах горы. А к тому времени, как обо всем догадаются — если вообще догадаются, — он будет уже на полпути к Дому Хакона и к мести за дядю.

Бродир был не самым приятным человеком, и в последние несколько дней Халли с горечью обнаружил, что для многих его гибель — не такая уж потеря. Все негодовали из-за того, что совершено убийство, но большинство родичей разделяли мнение его матери: главное — добиться примирения на выгодных условиях.

Для Халли дело выглядело совсем иначе. Мало того что он искренне горевал о дяде, его печаль еще усугублялась тайным чувством вины. Не сыграй он ту шутку с Хаконссонами, им бы не устроили Пир дружбы и они бы не поссорились с дядей. Конечно, основной причиной драки стали насмешки Бродира и чванство Хорда, однако и сам Халли был не без греха в этом деле. И он никак не мог отрицать, что его вина тут тоже есть.

Сознание этого терзало его еще дома на протяжении нескольких бессонных ночей. Здесь, на воле, где под ногами стелилась мягкая трава, а впереди маняще высились горы, на душе у него стало полегче. Однако чувство вины никуда не делось: оно осталось и гнало его вперед.

Как именно он убьет Олава — этого Халли не знал, но не сомневался, что сделает это очень скоро. Он мрачно насупился, спускаясь вниз по солнечному склону. Убийца вернулся домой и теперь чувствует себя в полной безопасности. Наверняка он сейчас блаженствует у себя в чертоге, хлещет пиво и веселится, вспоминая, как ему удалось уйти от расплаты. Ну, отберут у него пару полей, и что с того? Он человек богатый, такая плата для него невысока, а чести у него не убудет. И Рагнар с Хордом, несомненно, хохочут вместе с ним, запрокидывая голову, блестя глазами, разевая усатые рты… Что ж… Может быть, они тоже умрут.

Бледный от ярости, Халли шагал все дальше по тихим предгорьям, через поля и рощи, огибая усадьбы мелких арендаторов, спускаясь все ниже, к середине долины. Ближе к полудню он перекусил на скале посреди луга, потом, так как ноги у него немного устали, прилег отдохнуть на ласковом солнышке. Проснувшись, он обнаружил, что солнце уже изрядно отклонилось к западу, а над вершинами на севере громоздятся темные тучи. Он поспешно снова отправился в путь и через некоторое время наконец увидел перед собой главную дорогу долины.

Это был широкий наезженный тракт, вымощенный неровными каменными плитами, изрезанный колеями и вообще несколько запущенный. Халли немного удивился: он не предполагал, что дорога, соединяющая его Дом с нижней долиной, выглядит так убого. Впрочем, сама по себе она была достаточно необычна, чтобы он не остался разочарован: этот путь уведет его за водопады, к Дому Хакона и далекому морю! И он вприпрыжку спустился к дороге по последнему травянистому склону.

Впервые в своей жизни оставил он земли Свейна. Дорога служила границей. На севере, за ложбиной, откуда слышался шум реки, уходили наверх поля Рюрикова Дома. Халли немного постоял, осознавая эту встречу с неизвестностью. Потом достал из мешка отцовский нож и сунул его за пояс своей туники, под серебряный пояс. Пусть дрожат враги! Грядет Халли Свейнссон! И мальчик с важным видом зашагал по дороге на восток.

Ближе к вечеру небо заволокло серыми облаками и начал накрапывать дождь — унылая непрерывная морось, которая слабо шуршала по листьям придорожных папоротников и капюшону Халли. У дорогистояли два дуба, можно было бы укрыться под ними, так как почва под ветвями была вполне сухая. Остановившись и поразмыслив, Халли мотнул головой. Неужели Свейн позволил бы какому-то мелкому дождичку задержать его в пути? Нет, конечно! До того как стемнеет, можно пройти еще несколько миль. Мальчик решительно задрал голову и зашагал дальше, размахивая руками, словно бросая вызов дождю.

Теперь лес кончился, вдоль дороги тянулись поля, засаженные свеклой, да низкорослые приречные кустарники, укрыться в которых было невозможно. А мелкий дождичек превратился в настоящий дождь, а там и в горный ливень. Халли в несколько секунд промок насквозь. Дождь хлестал ему в лицо; потоки воды бежали по дороге и собирались в лужи между разбитыми камнями. Мальчик уже не вышагивал: он метался, точно крыса, прыгая из стороны в сторону, чтобы не угодить в лужу, пока наконец не увидел впереди желтый свет.

Шлепая по лужам, Халли подошел поближе и обнаружил покосившуюся хибарку чуть в стороне от дороги. В окне тускло мерцал одинокий огонек.

Он, спотыкаясь, добрался до хижины и забарабанил в дверь.

Тишина. Стараясь укрыться от ливня, Халли прижался к двери вплотную. Он постучал еще раз, сильнее. От стука с крыши свалился кусок шифера, который плюхнулся в соседнюю лужу, обдав Халли брызгами. Секунду спустя дверь внезапно распахнулась, и Халли ввалился внутрь, налетев на сгорбленного старика в драной тунике. Старик был совершенно лыс, если не считать белых, как кость, лохматых бровей; он смотрел на Халли в немом ужасе.

Халли встал на ноги.

— Добрый вечер!

Старик ничего не ответил. Он продолжал исподлобья смотреть на Халли мрачным, подозрительным взглядом.

— Я путешествовал по главной дороге, — бойко начал Халли, — и мне еще предстоит долгий путь. Как видишь, на улице небольшой дождь…

Он указал на небо, откуда хлестал ливень. Однако старик не смягчился — напротив, его лицо сделалось еще более настороженным. Гость ему явно не нравился.

— И я подумал, — продолжал Халли, — что поскольку дождь довольно сильный, а места тут весьма пустынные и под открытым небом ночевать не годится, то, может быть… может быть…

Пристальный взгляд старика смущал его; он запнулся и наконец единым духом выпалил:

— Я подумал, может быть, можно у тебя переночевать?

Воцарилось длительное молчание. Струйки воды стекали все глубже Халли за шиворот. Старик почесал нос, втянул щеки и, хорошенько поразмыслив, сказал:

— Так ты хочешь войти?

— Да, хочу.

Старик крякнул.

— Как-то раз луговой дух захотел прийти на свадьбу, — медленно произнес он. — Невеста его пригласила. Думала, что такая честь задобрит его и принесет им удачу. Он явился на свадьбу в красивых сапожках и молескиновой курточке, такой был любезный, все «извольте» да «позвольте»! Однако когда пришло время садиться за стол, он разобиделся: он хотел сесть рядом с невестой, а ему отказали. Тут он мигом содрал с себя курточку, опрокинул стол, отвесил тумака жениху, пощечину невесте, помочился в свадебный кубок и вылетел в трубу, осыпая всех присутствующих непристойной бранью.

Хозяин хижины снова уставился на мальчика из-под бровей.

Халли утер с лица дождевую воду и прокашлялся.

— Я так понимаю, это значит «нет»?

К его изумлению, старик покачал головой.

— Ну отчего же, заходи. Хотя это и неразумно с моей стороны. Ты вроде бы все-таки человек, хотя наверняка перережешь мне глотку, как только я отвернусь.

И он побрел в глубь хижины, пожав плечами с равнодушием фаталиста.

— Уверяю, у меня и в мыслях нет ничего подобного, — сказал Халли, торопливо вбежав в хижину и захлопнув за собой дверь. — Я тебе очень признателен за доброту. Как у тебя тут хорошо! — добавил он, вглядываясь в темноту и видя грязный пол, кизяки, тлеющие в очаге, тощий соломенный тюфяк и трехногий столик, приткнутый для устойчивости в угол.

— Жалкая лачуга, только и всего. Это и слепому видно!

Старик махнул рукой.

— Садись куда хочешь, только не на тюфяк, там я сяду. Если увидишь, как по стене или по полу ползет что-то размером с мышь, сразу дави. Вши тут у меня очень жирные.

Халли опасливо сел в наименее неприглядном углу хижины, постаравшись пристроиться поближе к огню, а старик принялся помешивать в черном котелке, висящем над огнем. В хижине было тепло, даже душно; глаза щипало от кизячного дыма. Под ногами начали собираться лужицы.

— А можно, я куртку и башмаки к огню повешу?

— Можно-то можно, только смотри, если вздумаешь раздеться догола, я тебя так и выставлю на улицу! На ужин у нас свекольная похлебка с окороком. Если я, конечно, сумею нарезать этот треклятый окорок: он висит на крюке уже несколько месяцев и затвердел, что троввова шкура. У тебя-то небось с собой еды ни крошки? — осведомился старик, пристально глядя на мешок Халли.

— У меня с собой хлеб и вино, я охотно поделюсь, — сказал мальчик, стряхивая с ног башмаки.

— Да ну? Вино? — Хозяин заметно оживился. Он засуетился, доставая из каких-то щелей миски, чарки и ложки и непрерывно приговаривая себе под нос: — Вино? Вино — это хорошо!

Содержимое котелка забулькало, по комнате поплыл густой, сытный запах. Висевшая у огня куртка Халли исходила паром. Он снова повеселел: именно так и должен завершаться дневной поход — тепло, уют, сытный ужин и даже, наверное, приятная беседа…

— Ты, наверное, арендатор Рюрикссонов? — любезно осведомился он.

Старик замер, насупившись. Потом сплюнул в огонь, чуть-чуть промахнувшись мимо котелка.

— Рюрикссонов? Я что, похож на слюнявого придурка? А может, у меня на руках шесть перепончатых пальцев? Ну уж нет! Что нет, то нет! Я с этой породой ничего общего не имею!

Халли был застигнут врасплох.

— Извини. Я это сказал только потому, что ведь твоя ла… твой дом, он к северу от дороги. Так ты, значит, арендатор Свейнссонов?

Старик закатил глаза и снова сплюнул в огонь. Плевок зашипел.

— Свейнссонов?! Да как ты смеешь, мальчишка! Эти намного хуже Рюрикссонов! Скаредные, жестокие, развратные мерзавцы! Я слышал, что их бабы кормят грудью поросят, чисто из удовольствия, а что касается мужчин…

Халли топнул по полу ногой в чулке.

— Да ты что! Да я сам Свейнссон!

Старик уставился на него.

— Какой же ты Свейнссон? У тебя и хвоста нет.

— Хвоста у меня нет, но я из Дома Свейна!

— Я-то думал, ты из дальних верховий, у них там жизнь тяжелая, и дети часто рождаются карликами.

— Ну, видно, оба мы ошиблись в своих предположениях, — сухо сказал Халли. — А что, похлебка еще не готова?

Старик хмыкнул.

— Ты, помнится, что-то говорил насчет вина?

В угрюмом, натянутом молчании похлебка была разлита по мискам, вино — по чаркам. Халли окунул кусок зачерствевшего хлеба в похлебку и обнаружил, что она очень вкусная. Старик тем временем снял со стропила подвешенный к нему корявый предмет сомнительного происхождения. Это и был окорок. Старик принялся кромсать его обломком ржавой тяпки. Он возился с ним несколько минут, без особого успеха.

Халли не выдержал:

— У тебя нож тупой. Давай я, у меня есть получше.

Он сунул руку под безрукавку, достал из-за пояса отцовский нож и без труда принялся резать мясо. При виде ножа глаза старика расширились. Он жадно следил за тем, как мелькает острое лезвие.

Наконец хозяин словно очнулся от забытья и воскликнул:

— Стой, стой! Мне этого окорока должно хватить еще на несколько месяцев! Давай сюда.

Он схватил окорок и сунул его на место, не переставая бросать завистливые взгляды на нож, что лежал на коленях у Халли.

Халли посмотрел на лохмотья старика, на грязную, неуютную хижину… И, повинуясь внезапному порыву, предложил:

— Слушай, если хочешь, возьми этот нож себе. Ну, то есть в уплату за ночлег и похлебку.

Он небрежно вручил нож старику; тот схватил его дрожащей рукой, глаза у него недоверчиво округлились. Он взглянул на нож, на Халли, снова на нож…

— Ну и ну, — сказал он, — вот так удача! Да еще и вино!

После этого, да еще когда оба хлебнули вина, отношения между ними наладились. Они представились друг другу. Старика звали Снорри, у него не было ни семьи, ни родичей. Это он выращивал свеклу на полях, что тянулись между рекой и дорогой, и жил тем, что продавал свеклу проезжим.

— Давным-давно, — рассказывал он, — Дома Свейна и Рюрика сильно враждовали из-за этих пограничных земель. Здесь произошло много битв и убийств — через полмили увидишь погребальные холмы, — и обе семьи творили немало жестокостей, однако верх взять так никто и не сумел. В конце концов они договорились, что приграничные земли будут ничьи. Я еще юнцом пришел сюда из земель Кетиля, увидел пустые поля и стал их возделывать.

Халли озадаченно нахмурился, глядя на него поверх чарки.

— Жестокостей? Свейнссоны? Что за чушь! Наш Дом благородный и мирный!

— Ну я же говорю, давно это было. — Снорри вытер свою миску куском хлебной корки. — Быть может, с тех пор ваши обычаи — и другие особенности — переменились…

Он прищурился и заглянул за спину Халли.

— Вроде как сидеть тебе ничего не мешает…

— Да нет у меня хвоста, честное слово! Так ты тут совсем один живешь? А не одиноко тебе жить вот так, не принадлежа ни к одному Дому?

Старик хмыкнул.

— Опасно, конечно, одному-то жить, но я в состоянии уберечь себя от опасностей! К примеру, еще и шести дней не прошло, как меня чуть не затоптали трое всадников, что пронеслись по дороге. Пришлось мне броситься в сторону, чтобы спастись от копыт!

Халли резко выпрямился. Его оскалившиеся зубы сверкнули в свете очага.

— Ах вот как? И что же было дальше?

— Ну что дальше, что дальше! Полетел я кубарем, упал в чертополох, исцарапался весь, да еще в таких местах, которые недавним знакомым не показывают… — Снорри сердито отхлебнул вина. — Откровенно говоря, даже странно, что ты спрашиваешь.

— Да нет, я про всадников.

— А что всадники-то? Двое мужиков и молодой парень, в цветах Хаконссонов, а больше я тебе про них ничего сказать не могу.

Взгляд старика сделался пристальным.

— А чего это ты ими так интересуешься?

Халли ответил напрямик:

— Я обратил внимание, что ты бранил и мой Дом, и Дом Рюрикссонов, а про Дом Хакона худого слова не сказал. Быть может, ты им друг?

— Еще чего! Я предполагаю, что, поскольку оба мы из верхней долины, о жителях нижней долины у нас с тобой мнение одинаковое.

Халли все еще осторожничал.

— Да? И какое же?

— Что они надменны, несносны и временами сношаются с рыбами. Ну а теперь говори, какое у тебя к ним дело-то?

К тому времени в жилах Халли было уже изрядное количество вина, и теплая усталость окутала его уютной периной. Он не видел причин отмалчиваться или отговариваться. И, не чинясь, рассказал Снорри про свое горе и про цель своего путешествия.

Старик посмотрел ему в глаза и медленно кивнул.

— Ты много говорил о чести и справедливости, но если в двух словах, ты хочешь убить человека, который убил твоего дядю. Так?

Халли пожал плечами.

— Так надо.

— Почему? Чем ты тогда будешь лучше его?

— Как это чем?! Он преступник и должен поплатиться за свои деяния!

— Сдается мне, что те, кто похоронен в холмах у дороги, рассуждали именно так. Ну и где они теперь? Лежат вповалку грудой костей. И где же ты собираешься это сделать? Каков твой план?

— Ну, наверное, в Доме Хакона. А план… Доберусь туда, придумаю что-нибудь.

— Интересно… — Снорри кивнул с умным видом. — Ну, тогда я тебе вот что скажу.

— Что?

— Дурак ты, парень. Что, вина у тебя больше не осталось?

— Нет. — Халли насупился и, пошатываясь, встал. — Если ты обо мне такого мнения, что ж: не буду больше обременять тебя своим присутствием! Возьму и уйду прямо сейчас.

— Ну куда ты пойдешь? Утонуть хочешь, в такую-то непогоду? Садись обратно. Сядь!

Глаза Снорри сверкнули. Халли с вызовом уставился на него, но наконец неуклюже плюхнулся обратно на пол. Старик хрипло захихикал:

— Ты что, мальчик, никогда не слышал, как велик Дом Хакона? Говорят, их троввские стены до сих пор стоят как стояли, а в высоту они двадцать футов и окружены рвом, глубоким и черным. А в стенах тех человек двести воинов, все как один крепкие, рослые и уж куда сильнее тебя. Стоит тебе явиться туда с угрозой — и тебя схватят и вздернут на виселицу так проворно, что ты еще успеешь увидеть себя стоящим внизу, когда будешь болтаться на перекладине! Ты не воин, чтобы сражаться с ними, и не опытный убийца, который мог бы пробраться в Дом хитростью, судя по тому, что тебе хватило глотка вина, чтобы разболтать мне все свои тайны!

Он отодвинул миску и с блаженным вздохом растянулся на своем тюфяке.

— Послушайся моего совета, возвращайся-ка ты завтра к матушкиным юбкам! Ну а теперь, думаю, пора спать.

Халли аж онемел от гнева. Немного успокоившись, он спросил:

— Лишней соломы у тебя не найдется?

— Найдется. Там, на задах, в сарайчике. Ты за ней пойдешь, да? Захвати тогда дубинку, что стоит в углу, — пригодится отбиваться от крыс, что помельче. Потом швырни камень, чтобы отвлечь больших крыс, хватай в охапку, сколько нагребешь, и удирай. Я обычно так делаю.

Халли предпочел переночевать на голом полу.

Глава 9

Среди ужасных тварей, с которыми Свейн встречался в юности, были: дракон из Глубокого дола, что заглатывал своих жертв целиком; пузатый Старый Тровв с Отрога, который сидел над котлом с человеческим мясом; хищные болотные бесы с Излучин, которые по ночам плавали на челноках, обтянутых детской кожей. Для разнообразия Свейн не стал марать о них свой меч. Дракона в его норе он заколол заостренным сосновым стволом. Старого Тровва одурачил так, что тот плюхнулся в свой собственный котел с кипящим маслом. А чтобы одолеть бесов, он сделал огромный веер из телячьей шкуры и поднял с его помощью сильный ветер. Челноки бесов опрокинулись, и все они потонули.

На следующее утро Халли проснулся с ноющей спиной и больной головой. На чулках появились свежие дыры, как будто их кто-то прогрыз ночью. Разумеется, настроение его не улучшилось, когда он обнаружил, что Снорри вытащил из его мешка остатки хлеба и слопал их на завтрак.

Жалобы возмущенного Халли старик выслушал совершенно невозмутимо.

— Да он все равно уже зачерствел, заплесневел и стал совсем невкусный, — отвечал он. — Если бы ты его съел, это не пошло бы тебе на пользу. А если бы потащил его с собой, это была бы лишняя тяжесть. Так что лучше бы спасибо мне сказал! Кстати, дождь уже кончился. Не пора ли тебе возвращаться домой, а?

Халли молча зашнуровал башмаки и надел куртку. Он отворил дверь хибарки и вышел наружу, навстречу ослепительному, белесому солнцу. Над плоскогорьем висели облака, бросая тень на горы, и воздух был свеж и влажен. Чувствовалось, что в любой момент может снова полить дождь. Халли, слегка покашливая, вскинул мешок на плечи и поддернул лямки.

— Нет, — сказал он, — не вернусь я в Дом Свейна! Я пойду дальше своим путем, через ущелье, мимо водопадов. Если ты можешь что-то рассказать об этой дороге, я буду тебе признателен. Вот, например, какие опасности могут там встретиться путнику?

— Опасности… — Снорри втянул щеки. — Ну да, дорога там пустынная, что верно, то верно. На протяжении многих миль ни единой живой души не встретишь. Но что до опасностей…

— Я так понимаю, опасностей там нет?

— Ну, скажем, там бывают камнепады. В это время года — довольно часто. И даже небольшой булыжник может сбить тебя в водопад. Опять же, до курганов оттуда рукой подать. Вдоль ущелья дует ветер, который уносит запах путника на пустоши над утесами, так что ночью за тобой явятся троввы. И не стоит забывать о духах павших, что лежат в холмах вдоль дороги. Смотри не выдай им ни словом, ни делом, что ты Свейнссон! А не то они станут преследовать тебя во сне: Рюрикссоны — за то, что ты враг их Дома, а Свейнссоны — за то, что им отказали в достойном погребении в курганах. В общем, мой тебе совет — не останавливайся на ночлег в верхней части ущелья.

Лицо Халли несколько вытянулось. Он с сожалением взглянул на отцовский нож, который теперь висел на поясе у Снорри. Из-за своей дурацкой щедрости он лишился оружия, и теперь добыть его было негде…

Он перевел дух. Спокойно! Неужто Свейн испугался бы старческой болтовни? Нет, конечно! К тому же чем может нож помочь против призраков?

— Со всем этим я управлюсь, — уверенно ответил Халли. — А длинное ли оно, это ущелье?

— По прямой, как ворона летает, не такое уж и длинное, а вот дорога много петляет над водопадами. Так что у тебя уйдет добрых два дня, чтобы добраться до прекрасных полей Дома Эйрика!

Старик помахал ему рукой.

— Что ж, удачи тебе в твоей безумной затее! Да, и спасибо за нож. Теперь-то я буду резать свеклу играючи! Это щедрый дар, я тебе этого не забуду. Если ты вернешься сюда, в верхнюю долину — хотя надежды на это не много, — быть может, и я в один прекрасный день отплачу тебе услугой за услугу!

Халли вежливо улыбнулся и, коротко махнув рукой, прошлепал по тропинке и вышел на дорогу. Вскоре хижина и ее обитатель, глядящий ему вслед, скрылись за холмом.

Дорога шла под гору вдоль реки, между темных полей, над которыми висели туман и облака. Халли упорно шагал вперед, глядя в землю в нескольких шагах перед собой. Он был погружен в раздумья. Разумеется, не следует судить старика чересчур строго: жизнь в одиночестве, без дружбы и поддержки, которыми пользуется любой, кто принадлежит к Дому, несомненно, извратила его рассудок за долгие и тяжкие годы. Но все равно его советы и замечания задели Халли. Ну да, конечно, он не очень-то похож на воина, но ведь главное — сила духа! И Олав Хаконссон в этом скоро убедится!

Вскорости, путем долгих и мучительных усилий, Халли вернул себе прежнюю решимость и сумел выкинуть из головы все то, что говорил Снорри. А потому он не без удивления обнаружил, что хотя бы в одном старик был прав: в тумане, висящем над дорогой, проступили три длинных, невысоких могильных холма. Два стояли чуть подальше в поле, а третий, поменьше, более неровный, изрезанный с краю колесами телег, проезжавших по дороге, был совсем рядом. Холм порос травой, более темной и густой, чем везде, как будто почва там была более плодородной. На вершине холма сидела здоровенная ворона, которая провожала Халли взглядом, следя за ним одним сизым глазком. Халли сделал знак-оберег и тут же обругал себя за суеверие. Это всего лишь птица!

Никаких доказательств того, что под холмами покоятся именно кости Свейнссонов, заметно не было, и Халли решил, что вся эта история довольно сомнительная. Ни Бродир, ни Катла, ни кто-то другой ему об этом ничего не рассказывали. Однако же вид погребения без единого кургана действовал ему на нервы. Что за скорбная участь, лежать в земле так далеко от гор и своих родичей! Халли без труда представил себе, как неупокоенные духи бродят тут в высокой сырой траве, когда на долину спускается ночь. Вот и сейчас туман как-то странно шевелился, как будто некие бледные фигуры…

Хватит! Что он, дурак, что ли, бояться подобных страшилок? Халли поплотнее надвинул на голову капюшон и торопливо зашагал вперед.

Чем дальше он шел, тем круче становился спуск, и шум бегущей рядом реки звучал все громче и настойчивей. Вместо полей появились сосны, растущие поодиночке среди разбросанных там и сям валунов и груд щебня. Халли знал, что земли Свей-на и Рюрика остались позади; он приближался к ущелью. Сквозь туман на юге проступали крутые склоны: здесь верхняя часть долины почти сходила на нет. Где-то над головой терялась в облаках вершина Отрога. Отрог стоял почти вровень с горными хребтами по обе стороны долины. У его подножия, впереди, река и дорога вместе ныряли в извилистое ущелье с отвесными стенами, которое вело в нижнюю часть долины. Остановившись и прислушавшись, Халли различил вдалеке грохот водопада.

Уловил он и другой звук, на этот раз позади. Мальчик застыл и прислушался. Да, несомненно, на дороге слышался цокот копыт. Всадник ехал не слишком быстро, но было ясно, что скоро он его нагонит.

Халли огляделся: валуны, кустарник, несколько сосен… Он, не раздумывая, спрыгнул с дороги, пробежал по мокрой траве и спрятался за ближайшим деревом.

И стал ждать. Цокот копыт приближался. Может быть, это отец или еще кто-нибудь из Дома Свейна едет его разыскивать… А может, и нет. Осторожность не помешает. Халли не сводил глаз с дороги.

Сгусток тумана посерел, потемнел и наконец принял ожидаемую форму: всадник верхом на лошади.

Халли прижался к стволу.

Лошадь шла, опустив голову, как будто очень устала. Плотный всадник сидел прямо. Он кутался в плащ и натянул на голову капюшон. Лица его видно не было, но Халли уже разглядел масть лошади: светло-серая в темно-бурых яблоках — и понял, что этот человек не из Свейнова Дома.

Первым его побуждением было дать незнакомцу проехать мимо. Но тут он вспомнил о своем одиночестве, о жутких могильниках неподалеку… Что плохого в том, чтобы ненадолго найти себе попутчика? Уж конечно, он больше не станет распускать язык, как давеча со Снорри!

Халли выступил из-за дерева и окликнул путника. Тот резко натянул повод. Мерин остановился и, не поднимая головы, тут же принялся щипать сорняки, растущие в щелях между дорожных камней. От его боков поднимались струйки пара. Всадник откинул капюшон, показав полное розовое лицо уроженца нижней долины, с коротко стриженными белыми волосами. Бороды у него не было; глаза походили на блестящие изюминки, воткнутые в пухлое, как булка, лицо. Вид у него был слегка озабоченный.

— Что-то мелковат ты для разбойника, — заметил он. — А где остальные?

Халли огляделся.

— Какие остальные?

— Ну, я думал, что когда люди собираются кого-то грабить, они обычно окружают его со всех сторон или, по крайней мере, стараются, чтобы их было трое на одного. Один человек — это как-то неубедительно.

— Я вовсе не собирался тебя грабить!

— В самом деле? А разве ты не разбойник?

— Нет.

— Тогда что же ты делал за деревом?

Халли замялся, развел руками.

— Ну, понимаешь…

Толстяк поджал губы.

— Понимаю. Я застал тебя врасплох, да? Ты собирался уединиться?

— Ну а зачем еще мне прятаться?

Глаза-изюминки блеснули.

— Откуда я знаю, вдруг у тебя совесть нечиста? Как тебя звать-то?

Халли прокашлялся.

— Я… я Лейв, сын крестьянина с земель Геста, далеко вверх по долине. А иду я в Дом Хакона, чтобы навестить дядю. Если тебе надо в ту же сторону, я бы с удовольствием присоединился к тебе ненадолго…

Он осекся: толстяк смотрел на него с насмешкой, которая ему очень не понравилась.

— Хотя нет, я тебя, наверное, задержу, — продолжал он, — лошади-то у меня нет! Поезжай, не жди меня.

— Ну что ты! — возразил толстяк. — Мне и в голову не пришло бы поступить так неучтиво. По правде говоря, эта кляча, — он с размаху хлопнул лошадь по холке, — в последнее время и рысью-то ходить разучилась, так что тебе не составит труда идти с нами наравне. Давай-ка найдем сухое местечко, где можно сесть пообедать.

И они тронулись дальше. Толстяк насвистывал веселую песенку, отчего щеки у него колыхались. Старая кляча уныло брела вперед; Халли молча шагал рядом.

— Ну что, Лейв, — сказал через некоторое время толстяк, — ты, стало быть, из Дома Геста?

Он говорил как бы между прочим, но Халли почуял опасность.

— С арендаторского хутора.

— А-а! То-то я думаю, почему не приметил тебя там на прошлой неделе. Тогда понятно. А теперь ты, значит, к родственнику в гости? А в каком он, говоришь, Доме живет?

— В Доме Хакона.

— А-а. Ты мне скажи, как его зовут. Я ведь много путешествую и часто там бываю… Меня зовут Бьерн, — продолжал он, — я торговлей живу. Странствую от Дома к Дому и вообще по долине. Чем занимаюсь? Покупаю, меняю, продаю всякие мелочи, которые нужны женщинам. Женщины! — Тут он свесился с седла и подмигнул Халли, так что один его глаз совсем утонул в складках мяса. — Женщины у меня главные покупатели, они с радостью хватают то, что им совсем не нужно. Вон, на прошлом Собрании в Доме Свейна я продал дочке вершителя дюжину старинных шпилек, а взамен получил изысканный гобелен, за который мне в нижней долине заплатят чистым золотом! А хитрость в том, что шпильки-то эти не далее как месяц назад вырезал один простофиля, и сменял я их у него на хлеб!

Он хрипло, одышливо захохотал, трясясь всем телом; тряска передалась провисшей спине лошади, и в переметных сумах, висящих позади седла, что-то зазвенело и забренчало.

Халли, который давно уже жалел о том, что вышел из-за дерева, промычал что-то одобрительное и отошел подальше, словно не хотел путаться под копытами у лошади. Идти становилось все труднее: дорога была крутая, камни то и дело выворачивались из-под ног. Река, которая время от времени показывалась слева от дороги, шумела и пенилась, прыгая по ступеням небольших водопадов; воздух был холодный и влажный от брызг. По обе стороны от них, на каменистых уступах, возвышались толстые сосны с прямыми и гладкими стволами, темной бахромой обрамлявшие виднеющиеся еще выше утесы. Тут и там были заметны следы старых камнепадов: поваленные деревья и рытвины, проложенные по склону.

— Веселенькое местечко! — сказал Бьерн. — Давай поедим, пока мы не вошли в ущелье — там будет еще мрачнее.

Они остановились у большого расколотого валуна и пообедали вместе. Бьерн-купец поделился копченой рыбой и сыром, а у Халли осталось немного сала. Они пили вино и воду. Грохот водопадов сделался оглушительным, и разговаривать было трудно. Оба просто сидели и жевали, глядя на сосны и туман и думая о своем.

Во время остановки это и случилось. Халли потянулся за флягой с водой, и безрукавка, которую он оставил незастегнутой, внезапно распахнулась, выставив напоказ пояс героя, надетый через плечо. Сверкнуло серебро; Халли торопливо запахнул безрукавку и застегнул ее на все пуговицы. Мельком оглянувшись на своего спутника, он обнаружил, что черные глазки Бьерна-купца уставились на него с внезапным интересом. В этот момент внизу, в соснах, хрипло каркнула ворона. Халли обернулся на звук. Когда он снова посмотрел на Бьерна, лицо купца уже вновь сделалось спокойным и равнодушным; он меланхолично жевал кусок сала.

После обеда они принялись спускаться в ущелье. Утесы подступили вплотную; сосны стояли у самой дороги. Сделалось холодно и сумрачно. Они пробирались по крутой дороге между темно-синих стен, занавешенных туманом; повсюду были мох да вода и оглушительный рев водопадов. Река все время вилась рядом, она гремела то слева, то справа, то у них под ногами, когда они проходили по старым каменным мостам; река ревела, и пенилась, и осыпала их брызгами.

Там, где стены ущелья чуть расступались, дорога шла в стороне от реки, по менее крутому склону. Тут можно было разговаривать, и Бьерн немедленно принимался расспрашивать Халли о его доме, о семье, о дяде, то и дело задавая одни и те же вопросы. Халли врал довольно убедительно, и все-таки ему было не по себе от навязчивого внимания купца. Ужасно хотелось отделаться от него, но деваться было некуда.

Солнце ушло за стены ущелья, начало темнеть. Они брели в неровных тенях, то черных, то зеленовато-серых. Старый мерин несколько раз оступался, встряхивая купца.

— Ах ты, мешок костей! — наконец воскликнул тот, хлопнув лошадь по шее. — Смотри продам тебя кожевнику на клей и струны! Голодный он, — объяснил он Халли. — Мне сегодня не удалось его накормить как следует. Хотел было утром купить свекольной ботвы у сумасшедшего старика, что живет в придорожной хижине, да он мне отказал. Я все равно попытался взять немного, так он на меня с ножом набросился! В каком бездушном мире мы живем, всякий только и знает, что караулить свое добро…

Он покосился на Халли.

— Мой юный друг, скоро уже стемнеет. Давай-ка остановимся на ночлег. Тут неподалеку есть подходящее место, где можно расположиться с удобствами.

Халли нахмурился.

— А нельзя сегодня пройти ущелье до конца?

— Ну что ты, это невозможно! Свалимся с утеса, и все. А куда торопиться-то? Мне есть о чем порассказать, у меня с собой фляжка доброго винца… Ты ведь не дурак выпить, а, малый?

По правде говоря, от вина Халли развозило хуже Катлы, которая после второй чарки принималась скакать по кухне, вскидывая костлявые ноги выше головы. Он пожал плечами.

— А как же!

— Это хорошо… Ну вот мы и пришли.

Между сосен, слева от дороги, виднелась небольшая лужайка, в центре которой темнело старое кострище. Лужайка была достаточно просторной, чтобы привязать лошадей и улечься спать нескольким путникам — при условии, что они не станут подходить к дальнему краю. Там земля шла под уклон и внезапно обрывалась в пустоту. Пока Бьерн привязывал лошадь, Халли подошел к краю посмотреть, что там, и перед ним открылся головокружительный вид на все ущелье, на утесы, поросшие лесом, и на лежащую внизу долину. Вдали, где еще светило солнце, золотились поля. Но под ногами у него была пропасть. Халли подался поближе к краю, заглянул вниз — и тут же отшатнулся назад. Душа в него ушла в пятки, он только и успел разглядеть, что бушующую реку, острые скалы и корявые ветви, одетые туманом.

— Осторожней, Лейв! — окликнул его Бьерн-купец. — Там страшная пропасть! Давай-ка лучше посидим, поболтаем о чем-нибудь приятном.

Они набрали хвороста, развели костер и принялись жарить над огнем кусочки сырого мяса. За ужином Бьерн щедро подливал Халли вина, но большую часть его Халли выливал на траву, когда купец не видел. Бьерн то и дело вытаскивал из вьюков и показывал ему всякие интересные штуковины.

— Смотри, мой мальчик, вот костяная флейта, вырезанная самим Эйриком! Говорят, если заиграть на ней, можно поднять героя из кургана! Я-то? Пробовал, конечно, но она, видно, забилась грязью и не играет. А вот смотри, видишь эту кожу с необычным узором? Как ты думаешь, что это? Не что иное, как шкура морского зверя, которого выбросило на Пустынный берег! Вот, возьми пощупай.

Он внимательно следил за тем, как Халли разглядывает кожу.

— Не правда ли, бесценная вещь? Я ее ни за что бы не сменял, ну разве что на какую-нибудь подлинную диковинку…

Он многозначительно улыбнулся Халли, моргая глазками и склонив голову набок.

— А посмотри-ка сюда, вот это, наверное, самый редкостный из моих товаров…

Он достал из мешка что-то угольно-черное, имеющее форму полумесяца и острое, как лезвие серпа, длиной вдвое больше пальца Халли.

— Вот, Лейв, мой мальчик, перед тобой не что иное, как троввский коготь, который нашли на пожарище Дома Торда после того, как его сожгли Кетильссоны. Думаю, это тот самый, что Торд принес домой застрявшим в бедре. Насколько я знаю, это единственный троввский коготь во всей долине. Чтобы добыть другой такой, тебе пришлось бы выйти за курганы и вежливо попросить троввов! — Он сипло рассмеялся. — Ну, как тебе это, а?

— А по-моему, это дерево, вычерненное краской, — заметил Халли. — Очень похоже на то, что этот коготь не далее как месяц назад вырезал какой-нибудь простофиля, который сменял его на хлеб.

Бьерн-купец не без труда скрыл раздосадованную мину.

— Ну да, ты же из верхней долины, там в таких вещах не разбираются!

Он немного помолчал.

— Чего мне не хватает, — сказал он наконец, угрюмо глядя на темные сосны, — так это вещиц, изготовленных из редких металлов. Из серебра, скажем. Таких сокровищ не делали со времен героев, и до наших времен дошли не многие. По правде говоря, я бы щедро заплатил за такую вещь!

Халли жарил на прутике кусок сыра, поворачивая его, чтобы сыр не капал в костер. Он, по-видимому, был всецело поглощен этим занятием и ничего не ответил.

Бьерн заговорил негромко, словно сам с собой:

— Мне говорили, что в сокровищнице Эгилева Дома есть серебряный кубок, а еще я слышал, что в Доме Свейна в шкатулке хранится серебряный пояс. Может, есть и другие сокровища, но я о них не знаю. Но вряд ли что-то из них попадет ко мне в руки. Хозяева их продать не согласятся, а вору трудно будет сбыть их с рук. Трудно и опасно: ведь пока таскаешь с собой подобную вещицу, над головой все время будет маячить тень виселицы! Только такой человек, как я, у которого в каждом Доме есть знакомые и связи, сумеет успешно ею распорядиться. Ну а уж я бы хорошо заплатил за нее, полновесной золотой монетой!

Его черные глазки сверкали в свете костра.

— Что ты на это скажешь, а, Лейв?

Халли вытянул прутик из огня и целиком сунул расплавленный сыр себе в рот. И принялся задумчиво жевать. Бьерн не сводил с него глаз. Несколько раз мальчик вроде бы собирался что-то сказать, но тут же снова начинал жевать. Бьерн нетерпеливо ерзал. Наконец Халли вытер губы рукавом, рыгнул и заговорил:

— Мне, как человеку стороннему, было очень интересно послушать про твои дела. Можешь быть уверен: если я встречу человека с серебряной вещицей, то посоветую ему обратиться к тебе. Ну а сейчас, пожалуй, пойду спать: я слишком много выпил и голова у меня отяжелела.

Он встал, обошел вокруг костра и отправился туда, где приметил удобный бугорок; улегся, накрылся плащом и, кряхтя и вздыхая, принялся устраиваться на покой.

Бьерн-купец остался сидеть, глядя в огонь. Он долго сидел неподвижно, и отблески пламени играли на его массивном, невыразительном лице. Наконец он осушил свою чарку и снова застыл в задумчивости, пока костер не прогорел и над поляной посреди ущелья не сомкнулись ночные тени. Неподалеку тощая лошадь щипала траву; над головой, сквозь невидимые ветви, сияли холодные звезды.

Пламя почти потухло. Халли лежал тихо. Бьерн сидел темной сгорбленной тенью.

Далеко внизу, в своем русле из нагроможденных камней, бормотала река. Где-то в лесу, лепящемся к утесам, послышался крик совы. Треснула и упала в костер прогоревшая ветка. А Бьерн все сидел. И вот на поляне послышалось сопение Халли, ровное, медленное дыхание крепко спящего человека.

Плечи Бьерна, еле видимые на фоне догорающего костра, поднялись и снова опустились, как будто владевшее им напряжение оставило его. Несколько минут спустя он медленно наклонился в сторону. Послышался тихий шорох: Бьерн рылся в своем вьюке. Потом шорох утих. Снова воцарилась тишина.

Послышался хруст в суставе: Бьерн медленно, неуклюже поднимался на ноги. Халли, следивший за ним сквозь полуприкрытые веки, увидел, как купец немного постоял неподвижно, опустив голову. Потом Бьерн принялся осторожно обходить костер. Последние сполохи пламени указывали ему путь. Несмотря на вес купца, его башмаки ступали по траве почти беззвучно. Он что-то сжимал в руке.

Дойдя до бугорка, Бьерн замедлил шаг и пригнулся. Он навис над Халли — безликая, бесформенная тень на фоне костра. Халли застыл под своим плащом, окаменев от ужаса, но при этом изо всех сил стараясь дышать так, будто он крепко спит. Горло сдавило от страха, дыхание с хрипом вырывалось из приоткрытого рта. Его грудь судорожно вздымалась. В ушах гулко стучала кровь.

А черная тень все не двигалась. Потом она занесла руку.

Напряжение сделалось невыносимым, и Халли завопил во всю глотку.

Тень отшатнулась. Вопль Халли разнесся эхом над черным провалом ущелья.

Мальчик отшвырнул плащ в сторону.

Внезапный рывок: тень ринулась на него, вытянув руку. В руке блеснул черный кривой серп. Халли откатился в сторону, почувствовал удар — что-то вонзилось в дерн рядом с его головой. Он вскочил на четвереньки, рванулся прочь — но запутался ногой в плаще, поскользнулся, упал…

Купец схватил его за ногу и яростно потянул, поволок назад.

Взвыв от страха, Халли перекатился на спину и пнул свободной ногой куда-то в темноту. Нога воткнулась во что-то мягкое и податливое; противник охнул от боли.

Рука, державшая его за ногу, ослабла. При свете костра Халли увидел, как тень пошатнулась, держась за живот. Он вскочил и бросился прочь, в темноту.

Пробежав несколько шагов, он остановился и оглянулся. И увидел в свете дотлевающих углей: Бьерн ковылял следом за ним, половина его была в темноте, половина озарена багровым светом. Он держался за брюхо и негромко звал:

— Лейв, малыш, ты сделал мне больно, ты что-то повредил у меня в нутре! Я тебе за это отплачу, слышишь?

Халли принялся медленно-медленно отступать назад. За спиной слышался далекий рев реки; он ощутил движение воздуха, бескрайнюю пустоту позади. Он стоял над самой пропастью, дальше отступать было нельзя. Он замер на месте. По спине у него ползли мурашки, он расширенными от ужаса глазами смотрел на приближающегося купца.

Рот у Бьерна был раскрыт; на губах и подбородке блестела слюна.

— Лейв, малыш, лучше отдай мне пояс, а не то — скажу тебе честно, как вор вору, — я перережу тебе глотку!

Халли гневно осклабился.

— Есть и другой выход! Садись на свою гнусную клячу и проваливай восвояси с позором, потому что пояса ты не получишь!

Бьерн хихикнул и ринулся вперед куда проворнее, чем ожидал Халли. Мальчик метнулся в сторону — поздно! На него навалилась огромная туша, в лицо пахнуло потом, вином и смрадом немытого тела. Он вскрикнул от удара в плечо. Горячие пальцы стиснули ему горло; ноги у него подломились, и он рухнул навзничь, во тьму, извернувшись при падении, почувствовав, как туша противника перевалилась через него.

Халли тяжело приземлился на спину. Он услышал удар — Бьерн грянулся оземь рядом с ним, — почувствовал, как соскользнули с горла цепкие пальцы. Мальчик поспешно взметнулся на ноги, зная, что Бьерн рядом, во тьме, поступил так же.

Почувствовав, что его ухватили за спину, Халли вслепую врезал кулаком куда-то назад, едва не вывихнув себе запястье. Послышался яростный вопль, шарканье ног — и тишина.

Халли, пошатываясь, отступил на несколько шагов, ожидая, что Бьерн бросится на него снова.

Но ничего не случилось.

Плача, задыхаясь, Халли стоял, пригнувшись и ожидая нападения.

Откуда-то снизу донесся слабый звук удара — его было еще слышно за шумом реки, — звук удара и стук осыпающихся камней. Потом все стихло. Все так же шумела река. Ветер раскачивал ветви сосен. А в остальном все было тихо и спокойно.

От костра остался только круг еле мерцающих углей.

Халли опустился на землю, прямо там, где стоял, глядя в пустоту.

Глава 10

Куда бы ни приходил Свейн, повсюду люди воспевали его деяния. Старейшины осыпали его золотом и дарами, прекрасные девы выбегали ему навстречу, забыв даже причесаться, и ждали его на дороге через каждые несколько ярдов. Прочие молодые герои, снедаемые завистью, пытались ему подражать. Кетиль отправился в лес, чтобы истребить изгоев, но встретил карлика с карманным ножом и обратился в бегство. Эйрик взобрался на Голубиный утес, чтобы убить медведя-людоеда, но кончилось тем, что он несколько миль удирал по вершинам, спасаясь от медвежонка.

Свейн про это ничего не говорил — он вообще был не охотник до болтовни. Он теперь вошел в полную силу высокий, суровый, плечистый — гора, а не человек! — и к тому же проворный, ловкий и уверенный в себе: он быстро принимал решения и тут же действовал. Не многие в чертоге осмеливались оспаривать его мнение.

В самый темный предрассветный час Халли отыскал свой плащ и закутался в него, однако же к утру он все равно продрог и трясся как в лихорадке. Дрожащими руками он разложил заново костер и съел остатки мяса, жадно запивая его вином из фляжки. Старый мерин наблюдал за ним из-под сосны. За краем обрыва, над вершинами далеких деревьев, висели клочья тумана.

«Может быть, — думал Халли, — Свейну тоже было не по себе, когда он в первый раз убил человека». Конечно, в легендах не говорится о том, что он чувствовал, что его волновало и терзало, но разумно было предположить, что и он тоже был взволнован, а может, и напуган.

Конечно, это хорошо, что ему страшно. Если бы он не испытывал страха перед убийством, это означало бы, что он не совсем человек. Преодолеть этот страх и все-таки одержать победу — вот в чем истинная сила духа!

Так говорил себе Халли. Но, несмотря ни на что, он долго сидел у костра, не в силах подняться, а когда наконец встал, чтобы осмотреть вьюки Бьерна, ноги у него все еще дрожали.

Во вьюках было много барахла, которое Халли сразу отбросил в сторону: деревянные шпильки и изображения различных героев, все очень грубой работы; бусы, янтарные ожерелья, костяные заколки; куча грязного белья. Сокровища, которые накануне показывал ему Бьерн, его тоже не соблазнили: Халли не верил, что они настоящие. Однако на дне второго вьюка нашлось кое-что получше: мягкий кожаный кошель, набитый монетами.

Халли забрал кошель и все оставшиеся у купца припасы и вино. Вьюки с остатками барахла он зашвырнул подальше в лес. Потом тщательно затоптал костер и подошел к старой кляче, которая по-прежнему паслась на краю поляны.

— Я на тебя сесть не решусь, — сказал он мерину. — Ну, как бы то ни было, а ты от него избавился. Ступай куда хочешь!

Он ласково похлопал лошадь по крупу; мерин поразмыслил и трусцой двинулся прочь, вниз по дороге. Вскоре он исчез за деревьями.

Уходя с поляны следом за ним, Халли заметил что-то черное, торчащее из земли. Это был знаменитый троввский коготь, глубоко вонзившийся в почву. Мальчик не без труда вытащил его из дерна и, разглядев хорошенько, с изумлением обнаружил, что коготь выточен на редкость искусно: отполированное до блеска дерево было куда более тяжелым и твердым, чем он думал. Вдобавок коготь был острый: он порвал ткань мешка, когда Халли сунул его внутрь. Что ж, и то хорошо. Хоть какое-то оружие, пока он не купил себе ножа.

Оставшуюся часть ущелья Халли миновал без происшествий. Утесы мало-помалу расступались, дорога становилась все более пологой. Наконец лес кончился, потянулись обломки скал и осыпи — начало нижней долины. Вырвавшись на равнину, река принялась петлять из стороны в сторону. Здесь она была шире, чем до водопадов. Местами она разливалась широкими и мелкими перекатами, потом обрушивалась в темные, глубокие омуты. Халли начали попадаться стада коров, пасущиеся у подножия утесов, и козы, запертые в загонах. Мало-помалу почва становилась заметно лучше, трава — гуще и зеленее. И стада тоже делались все многочисленнее. Стены долины отступали все дальше, создавая ощущение простора. Солнце разогнало утренние туманы, и Халли увидел вдали просвет между гор, за которым горизонт выглядел непривычно ровным: он знал, что там должно быть море.

Согревшись на солнце, вырвавшись из угрюмого ущелья, Халли веселел с каждым шагом. Ночные кошмары отступали прочь, и свои собственные поступки начали казаться ему куда менее отчаянными и куда более продуманными, чем прежде. Он даже захихикал себе поднос. Как все-таки ловко он заманил этого мерзавца на край утеса!

У дороги возвышался деревянный столб с изображением героя: древняя деревянная резьба почти стерлась от старости, но была заново выкрашена ярко-голубой краской. Столб отмечал границу. Вдали, за полями и полосой деревьев, виднелось множество крыш непривычного, ярко-красного цвета. Над коньками крыш реяли флаги: верный знак великого Дома. Вот и хорошо: там он сможет купить себе еду, нож и все остальное и даже — почему бы и нет? — поведать всем о своей недавней победе. Этот Бьерн наверняка многих ограбил на пустынной дороге! Так что весть о его смерти порадует людей. Если повезет, глядишь, еще и денег не возьмут за провизию…

Поглощенный приятными размышлениями, Халли дошел до каменного столба, за которым дорога раздваивалась. Большак шел прямо, а направо широкая дорога, обсаженная плодовыми деревьями, вела к стоящему вдалеке дому. В саду там и сям виднелись женщины, которые собирали сливы, стоя на лестницах. Под столбом, в дорожной пыли, сидел белобрысый загорелый пацаненок в длинной саржевой рубашонке. Он посмотрел на Халли с вялым любопытством.

— Добрый день, мальчик, — поздоровался Халли. — Что это за крыши там, за деревьями?

— Как что за крыши? Это Дом Эйрика, любой это знает, — ответил мальчишка. — А чего у тебя ноги такие короткие? Тебя что, деревом придавило?

— Что ты выберешь, золотую монету или оплеуху? — осведомился Халли. — Подумай-ка хорошенько!

Малыш поразмыслил, ковыряя в носу.

— Монету!

— Тогда прекрати мне хамить и беги со всех ног в свой Дом. Извести людей, что к ним прибыл герой!

— Ух ты! — Мальчишка оглянулся на все четыре стороны. — Где?

— Вот! — довольно резко ответил Халли. — Да вот же! Это я! Я и есть герой!

Лицо у мальчишки вытянулось.

— Дай-ка мне монету сразу, а уж потом я пойду. Нет, лучше две давай. А то меня за наглое вранье всегда лупят, так чтоб хоть какая-то награда была!

Халли подступил к нему ближе.

— Ты смеешь сомневаться в моих словах? Я только что убил подлого грабителя там, в ущелье, пока ты тут без толку валяешься в пыли! Я бы на твоем месте по струнке ходил перед таким, как я!

Мальчишка нехотя поднялся на ноги.

— Я не без толку валяюсь, я отца жду! А по струнке ходить я не стану, у меня на это сил нет. У нас с мамкой в последние полтора месяца, считай, еды почти не было! А если он не вернется в ближайшее время и не привезет денег, мы того и гляди с голоду помрем.

Халли достал из мешка кошель и вынул оттуда монетку.

— Ладно, ладно! На вот тебе, утешься. Ну, чего ты так вылупился на мой кошелек? Ступай, расскажи обо мне всем в этом Доме. Я вскоре буду!

Мальчишка пошел прочь. Поначалу он шел медленно, то и дело оглядываясь. Наконец он припустил бегом, но, к негодованию Халли, побежал не по дороге, а к одному из ближайших деревьев, где сухопарая рыжеволосая женщина укладывала в корзину переданные сверху сливы. Мальчишка принялся что-то взахлеб рассказывать женщине, указывая на Халли. В конце концов женщина бросилась навстречу Халли, а ее товарки обернулись в его сторону.

Халли гордо вытянулся во весь рост.

— Послушай, добрая женщина, у меня важные новости…

Но встревоженная женщина перебила его:

— Мой сынишка говорит, что ты пришел из верхней долины.

Халли отвесил ей поклон.

— Это так.

— Я смотрю, отважный ты малый, что не боишься в одиночку странствовать по тамошним безлюдным краям!

— Ну, не такие уж они и безлюдные! Если, конечно, не считать ущелья, где я…

— Я вот спросить хотела, — продолжала женщина, — не встречал ли ты в пути одного человека? А то мы с сынишкой мужа моего ждем и так тревожимся, так тревожимся…

Халли развел руками.

— Нет, сударыня, к сожалению, других путников я не встречал. Однако сам я едва не погиб от рук гнусного купца, который пытался ограбить и убить меня. Это был настоящий негодяй — огромный, жирный мерзавец, не имеющий ни малейшего представления о доблести. По счастью, меня не так-то просто застать врасплох. В самом уединенном месте ущелья, в самый черный ночной час сошлись мы в поединке. Довольно будет сказать, что я его убил. Вашему народу не придется более опасаться его злодеяний. А теперь я устал с дороги и надеюсь обрести приют в вашем Доме. Для начала я бы не отказался от парочки слив!

Он подмигнул женщине и, ухмыльнувшись, достал из ее корзины сливу и принялся ее жевать.

Женщина смотрела на него, растерянно раскрыв рот.

— Ты сказал, купца?

— Ну, он называл себя купцом. На самом-то деле это был всего лишь мелкий коробейник, торговавший поддельными диковинками, деревянными шпильками, булавками и так далее. И грабитель вдобавок. Ну что, идем?

— Ты сказал, деревянными шпильками?

— Ну да! — Халли улыбнулся остальным женщинам, которые теперь подступали к нему со всех сторон. — Вот незадача! Надеюсь, в Доме Эйрика не все так туго соображают?

Мальчишка прыгал рядом с матерью, дергал ее за рукав.

— Кошелек, мам, на кошелек его погляди!

Халли нахмурился.

— Ты уже получил одну монету, хватит с тебя! Может, я еще и за этот допрос платить должен? Ты жаднее, чем этот негодяй Бьерн!

Женщина ахнула, ахнули и несколько других женщин, что стояли вокруг.

— Ты сказал, Бьерн?

Халли возвел глаза к небу.

— Ну да, да! Бьерн!

Он замялся, внезапно почувствовав неладное.

— А в чем дело? Довольно обычное имя…

Женщина внезапно взвыла, схватилась за голову.

— Муженек мой! Ты убил моего мужа!

— У него папин кошелек, мам! Честно-честно!

— Бедный мой Бьерн, бедный мой пузан!

Халли обнаружил, что женщины, работавшие в саду, столпились вокруг него и что в руках у них сверкают острые ножи. Он торопливо заговорил:

— Да что вы тут, в нижней долине, все полоумные, что ли? Где доказательства, что человек, которого я убил, и есть ваш Бьерн? Может, твой муж вообще где-то пьяный под кустом лежит! Я…

И тут мальчишка горестно завопил:

— Смотрите! Там! Греттир!

Все обернулись на дорогу. Старый мерин, который, несомненно, весь день набивал брюхо придорожной травой, благополучно вышел из ущелья и теперь деловитой, целенаправленной трусцой возвращался домой. В гробовой тишине он миновал Халли, подошел прямиком к мальчишке и доверчиво ткнулся мордой в его ладонь.

Все уставились на лошадь без всадника. Потом снова повернулись к Халли.

Он протестующе вскинул руки и принялся помаленьку пятиться назад.

— Да ведь он же был разбойник! Изгой!

— Еще чего! Бьерн Эйрикссон был почтенный человек!

— Один из столпов нашего Дома!

Халли торопливо отступал назад по дороге.

— Но послушайте, сударыни: ведь он пытался меня ограбить, ограбить и убить!

— С чего бы это ему тебя грабить? Что ему взять с такого бродяги, как ты? Врешь ты все!

— Убийца!

— Изверг!

— Хватай его! Трубите в троввский рог! Вяжи его!

Халли окончательно утратил надежду уладить дело миром и опрометью понесся к большой дороге. Женщины из Дома Эйрика неслись за ним по пятам. Они оказались весьма быстроногими и явно всерьез намеревались его догнать, пока он не вытряхнул на дорогу весь кошель. Золотые монеты рассыпались и раскатились во все стороны, и основная часть преследователей отстала. Только жена Бьерна продолжала гнаться за ним, вопя и хватая его длинными ногтями, пока Халли не спихнул ее в канаву. После этого ему удалось оторваться от погони, но сливы и прочие фрукты летели ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за бугром.

Следующие несколько дней нельзя было назвать удачными. Преследователи, высланные из Дома Эйрика, оказались весьма добросовестными, и Халли пришлось отсиживаться в гнилом болоте, спрятавшись в грязь по самый нос, пока они наконец не прекратили поиски. Выбравшись после этого на дорогу, Халли походил скорее на изможденного бродягу, чем на отважного мстителя. Все его припасы размокли, кожаные фляжки были прогрызены пиявками, он остался без денег, его одежда превратилась в грязные лохмотья.

Поскольку у Халли не было ни еды, ни денег, чтобы ее купить, ему пришлось решиться на то, на что он никак не рассчитывал, пускаясь в путь. Вместо того чтобы торжественно шествовать через нижнюю долину, останавливаясь по дороге в каждом Доме для отдыха и беседы с хозяевами, он прятался по канавам, приворовывал в одиноких усадьбах, то и дело удирал и скрывался от погони. Голодный и измученный, он вынужден был воровать, и, хотя добыча его бывала на редкость однообразной: заплесневелая горбушка, кусок сыра, немного фруктов, — последствия случались самые разнообразные и всегда неприятные. За ним гонялись крестьяне с вилами и старики с клюками, прачки с мокрыми тряпками и мальчишки с коровьими лепешками. Как-то раз стайка малышей обратила его в бегство градом камней, когда он попытался стащить у них лепешку, спрятавшись за кустом и высунув наружу троввский коготь, привязанный к жердине. Теперь у него не было времени мечтать о славе и о чести, которую он себе добудет. Он был озабочен тем, чтобы просто выжить.

Однако же решимость заставляла его идти вперед. Конечно, ничто не мешало Халли в любой момент повернуть назад и пуститься в дальний путь обратно к Дому Свейна и своей прежней жизни. Но, несмотря на все беды и невзгоды, стремление отомстить за дядю не оставляло его. И мало-помалу, день за днем он пробирался все ближе к Дому Хаконов и к морю.

Эйриковы земли остались позади; дорога вела его через тучные луга, принадлежащие Дому Торда и Дому Эгиля. Долина здесь сделалась широкой и плодородной; река сверкающей лентой вилась по равнине. Горные хребты по обе стороны долины стали куда ниже, чем Халли мог себе представить, и видневшиеся за ними горы превратились в серо-бурые холмы. Однако же и здесь, особенно по вечерам, когда солнце катилось к закату, была хорошо видна непрерывная линия курганов, идущая вдоль вершин, отмечающая границу населенных земель.

Иногда, во время одиноких ночлегов в лесах, обгладывая косточку краденой курицы или пережевывая кусок мяса, Халли размышлял над тем, что видел. На протяжении многодневного путешествия он проходил мимо домов с непривычно крутыми, островерхими, ярко-красными крышами, с белыми оштукатуренными стенами; он встречал людей в странно окрашенных одеждах, замечал, что здешние земли явно куда более щедры, чем те, в которых живет он. И все же в целом все вокруг казалось до удивления знакомым и привычным. Дома, поля, стада — и курганы на вершинах. Троввы наверху, люди внизу.

И как будто из далекого прошлого, всплывали слова дяди Бродира: «Долина не так велика, как тебе кажется…»

И все же порой встречались ему новые, поразительные вещи. Он даже видел издалека Битвенную скалу, торчащую посреди равнины: могучую черную пирамиду посреди темных крон, — но из-за суматохи, поднявшейся в окрестностях из-за того, что у кого-то пропал поросенок, а у Халли увидели свиной окорок, у него не было возможности разглядеть скалу поближе.

А впереди ждало море. Халли всю свою жизнь мечтал повидать море. И теперь, оставляя позади милю за милей и приближаясь к цели своего путешествия, он чувствовал в воздухе соленый вкус, который нес с собой свежий встречный ветер. Ветер хлестал его по лицу и врывался в легкие, ветер придавал ему сил, несмотря на усталость. Далеко впереди, над плоской серединой долины, кружили большие белые птицы, они ныряли и парили, кругами уходили в небо и исчезали из виду. Реку теперь отделяли от дороги болота и заросли тростника; она лишь изредка показывалась вдалеке — широкая бело-голубая гладь, на которой играли солнечные блики. Пару раз Халли видел на ней странные штуки: невысокие, плоские полумесяцы, которые поднимались вверх по реке под парусом или на шестах — первые настоящие лодки, какие он встретил в своей жизни.

В последние несколько дней дорога сделалась особенно оживленной: телеги, всадники, пешеходы, снующие туда-сюда. На каждом поле торчало по хижине, усадьбы попадались через каждую милю. И вот наконец Халли вышел к развилке, где дорога — которая теперь сделалась вдвое шире, чем у них, в верхней долине, и вдобавок была превосходно вымощена — делилась надвое. У развилки лицом друг к другу стояли два свежевырезанных столба с изображениями героев. Торчали деревянные бороды, грозно глядели незрячие глаза, руки лежали на рукоятях мечей. Один столб был выкрашен в ярко-фиолетовый цвет, второй — в огненно-оранжевый. Халли подумал, что эти Дома ему знакомы.

— Да, это граница земель Арне и Хакона, — подтвердила молодая женщина. Она остановила свою повозку, запряженную быками, на перекрестке и теперь пила воду. — В двух милях за лесом будет Дом Арне, а в трех милях, у реки — Дом Хакона. Тебе куда надо-то?

Халли ответил не сразу. Он представил себе Ауд, дочь Ульвара, и испытал сильное искушение повидаться с ней. Он так устал, так голоден… Он вздохнул и стиснул зубы. Нет. Его цель еще не достигнута. Сворачивать с пути нельзя, как бы ему этого ни хотелось.

— В Дом Хакона, — твердо сказал он. — Мне надо в Дом Хакона.

— Ох, смотри… — Женщина смерила Халли пристальным взглядом. — Попрошаек там не привечают! Беспризорников, бродяг и прочих бедолаг сразу хватают, привязывают с голым задом к позорному столбу и задают им хорошую порку. Так распорядился Хорд. Он человек могучий и суровый.

— О, это-то я знаю! — отвечал Халли. — Кстати, я не попрошайка.

Но женщина уже подхлестнула быка и отправилась своей дорогой.

Три мили до Дома Хакона. Халли прошел еще немного и, поскольку уже стемнело, заночевал в рощице у дороги. Он улегся, дрожа, зарывшись в листья. Им владело лихорадочное возбуждение.

Завтра! Завтра наконец-то, после стольких дней убийца Олав окажется в его руках! Конечно, надо будет еще поразведать, как тут и что, но в целом он уже знал, что будет делать. Подойти к Дому, найти пролом в троввской стене, перескочить через нее в этом месте, спрятаться где-нибудь. Ночью найти в кузнице или в одной из мастерских нож, отыскать комнату Олава. Наверное, она позади чертога; возможно, там есть окно… Если нет, придется подождать и убить его на рассвете, когда Олав выйдет в нужник или во двор умыться. И, сделав дело, останется только уйти — снова перепрыгнуть через стену и скрыться в полях. Главное, чтоб его не заметили.

То ли от возбуждения, то ли от холода, то ли из-за голода, но спалось Халли плохо. Ближе к рассвету он забылся тревожным сном, и, когда проснулся, солнце уже встало. Мальчик отряхнулся и заторопился вперед, чтобы поскорее увидеть цель своего похода.

И вскоре он ее увидел.

Дорога, перевалив небольшой холм, спускалась к Дому Хакона, так, словно только к нему она и вела на всем своем протяжении. По одну ее сторону уходили вдаль квадратики полей, засеянных ячменем, золотисто-бурые, безмолвные, колышущиеся на ветру. По другую — зеленые луга спускались к черно-серой полосе лимана, окаймленной бахромой ярко окрашенных причалов; причалы далеко выдавались в реку, которая теперь стала такой широкой, что разлилась куда-то до самого горизонта. Халли видел хижины на берегу, лодки, покачивающиеся на воде, и людей, множество людей повсюду: на причалах, в полях, с острогами и сетями, с веялками и серпами. Он даже и не думал, что в каком-то из Домов может быть столько народу.

А за всем этим вздымалась каменная громада, опоясанная широким черным рвом с морской водой, которая поступала по каналам, прорытым от устья. Стены были высотой в два человеческих роста, без окон, гладкие, угрюмо-серые ближе к воде, а в верхней части беленые. И не было в них ни единого пролома. Дорога, ведущая к Дому, поднималась на земляную насыпь и пересекала ров по широкому деревянному мосту. Над стенами виднелись крыши множества зданий, большинство из них в два и даже в три этажа, с крутыми островерхими крышами. И выше всех вздымался ослепительно белый чертог. И над каждой крышей гордо реяли оранжево-красные флаги.

Халли застыл столбом посреди пыльной дороги. Глаза у него жгло, во рту пересохло. Впервые в жизни он по-настоящему осознал, как слаб и незначителен Дом Свейна. И знание это камнем легло у него на сердце.

Плечи его поникли, мешок соскользнул на дорогу. Мальчик молча, устало рухнул на траву и уронил голову на руки.

Глава 11

Сокровища у Свейна были такие: чаша, выточенная из драконьего зуба, в которой пиво отдавало дымом; ожерелье из костей пальцев троввской девки, которое гремело и тянуло вниз каждый раз, как Свейн наклонялся к земле; серебряный пояс, что приносил удачу в бою; кольчуга, тонкая и плотная, как змеиная кожа; но главным чудом, дороже всех сокровищ, что он собрал за годы своих подвигов, был его несравненный меч.

Этот меч вручили Свейну, когда ему сравнялось шесть лет. То был древний клинок. Некоторые говорят, что его сковали из пяти полос металла, гибкого, как жилы, и твердого, как камень. Лезвие клинка было тонким, точно лист травы, и острым, как волчий зуб. С одной стороны клинка был высечен узор в виде змеи, и когда меч поражал врага, змея наливалась кровью и сверкала алым. Само это зрелище вселяло ужас в сердца противников Свейна и лишало их мужества.

За время путешествия Халли не раз воображал себе разные способы, какими он убьет Хаконссонов. То он привязывал веревку к ветвям сосны, под которой они должны были проехать, и, раскачиваясь на ней, сносил голову Олаву, а на обратном пути — Хорду и Рагнару. То он вбегал в чертог, где они сидели и пили, срывал со стены рогатину и на бегу пронзал всех троих одним ударом. Он расстреливал их из лука, ронял им на головы валуны, а временами, ради забавы, в дремотные моменты перехода от яви ко сну, топил их по очереди в огромной бочке с пивом.

Но теперь, когда перед ним воздвиглась суровая реальность в виде настоящего Дома Хакона, все эти фантазии развеялись как дым. Так же как и беспечная уверенность, владевшая им еще накануне. На эти стены ему не вскарабкаться; ему и рва-то не переплыть! Войти туда можно только через ворота, а это значит — перейти ров по мосту на виду у всех. И не просто у обычных людей, нет: он видел на стене не то сторожей, не то часовых. По ночам ворота, скорее всего, запираются; значит, это придется сделать днем.

Халли изо всех сил старался заглушить голод, грызущий его изнутри, и побороть свинцовое бессилие, которым налились руки и ноги. Ну да, стена очень высокая. Ну да, Дом Хакона больше, чем он рассчитывал. Ну и что? Что, Свейн на его месте бросил бы все и убежал домой? Нет уж! Надо найти способ.

Он лихорадочно размышлял. Тут, в нижней долине, все светловолосые и бледнокожие; кроме того, они, как правило, высокие и худощавые. Невысокий, коренастый, черноволосый парень, попытавшийся подобраться ко входу, будет виден за милю. Значит, надо как-то спрятаться, чтобы миновать ворота. Может быть, в телеге — с зерном, с овощами, да хоть с навозом! Халли нахмурился и сжал зубы. Чего бы это ни стоило, он должен это сделать! Народ Хакона склонен к насилию, воинствен и подозрителен; стоит им заметить чужака, его тотчас же схватят, привяжут к столбу и высекут, даже прежде, чем догадаются, зачем он явился. Халли стиснул кулаки при мысли об их жестокости и мстительности. Ну, неважно: скоро он убьет Олава и в их чертоге воцарятся стоны и плач!

— Эй, ты там в порядке? — окликнул его веселый голос. — Тебе помощь не требуется?

Халли поднял голову: на вершине холма показался человек. Он был высокий и крепкий, лет тридцати с небольшим на вид. Его светлые волосы были собраны в хвост, бородка коротко подстрижена, скулы выбриты. На плечах его туники красовались оранжево-красные полосы, указывающие на то, к какому Дому он принадлежит. Бронзовый обруч в волосах сверкал на утреннем солнце. Открытое, приятное лицо, раскрасневшееся от ходьбы.

Халли прокашлялся.

— А-а… нет-нет, у меня все нормально!

— Мне показалось, ты чем-то озабочен. А в Хаконов день такое совсем ни к чему!

Мужчина сбросил с плеча свой мешок и утер лоб рукавом.

— Ну и жарища сегодня, будто летом! А ты, видно, издалека пришел?

Халли замялся.

— Ну, я…

— Ты ведь не из наших краев, я же вижу!

— Нет…

Человек улыбнулся.

— Из Дома Кетиля, да? А может, из Дома Эгиля? К нам тут приходило несколько Кетилевых людей, которым пришлось побираться после весеннего потопа…

— Из Дома Эгиля, — сказал наугад Халли. — И ты меня прости, но я не побирушка!

— Да ну? — Человек немного отступил назад. — Надеюсь, ты не заразный? Если у тебя пятнистая мокрянка, сидел бы ты лучше дома…

— Я не попрошайка и не больной, просто устал немного. — Халли сердито указал на свою грязную, рваную одежду. — Я очень долго был в пути, только и всего.

— А, ну так добро пожаловать в земли Хакона! — Мужчина дружелюбно похлопал Халли по плечу. — Меня Эйнаром звать. Ты есть хочешь?

— Ой… Да, пожалуйста!

Халли с нетерпением смотрел, как Эйнар достает из сумки хлеб, сыр, мех с вином. Он с трудом сдерживался, чтобы не вырвать еду у него из руки, и принялся поглощать угощение с неподобающей торопливостью.

— Неважно ты выглядишь, — заметил Эйнар. — Плохо у вас в Доме Эгиля заботятся о людях. У нас, в Доме Хакона, когда настают трудные времена, вершитель Хорд раздает зерно всем нуждающимся. Так что мы даже в неурожайные годы живем неплохо.

Халли кивнул, что-то пробурчал и присосался к меху с вином.

— Да, великий Хорд — хороший предводитель! — продолжал Эйнар. — Суровый, сильный человек, отважный и решительный. Он снова вернул нашему Дому богатство, сам видишь, это даже отсюда заметно. Наш Хорд полон великих замыслов и обладает силой героев!

Он дружелюбно взглянул на Халли.

— Ну что ж, не всем же быть великими людьми, верно? Каждому из нас приходится идти своим путем, будь то дорога или тропка. Так зачем же ты сюда пришел, а?

Халли запихал в рот последний кусок сыра и проглотил его, не разжевывая. Он с трудом отдышался.

— Я… ну, я просто хотел повидать этот знаменитый Дом, может быть, работу найти…

— Ну, насчет работы не знаю, но если ты хотел повидать Дом Хакона, то сегодня как раз самый подходящий день. Ведь сегодня годовщина победы нашего Основателя на Битвенной скале! Будет битье троввов, будет выпивка, все будет! — Эйнар махнул рукой в сторону Дома. — Да идем со мной, сам увидишь!

Халли растерянно уставился на него.

— А меня пустят?

— А чего ж не пустить? Пустят, конечно. Там всем друзьям рады. Даже таким жалким и оборванным, как ты. Кроме того, в такой день положено творить добро. Помочь тебе донести мешок?

— Нет-нет, спасибо!

И они вместе зашагали по дороге к высящемуся вдали Дому. Дорога шла по длинной земляной насыпи, высоко над полями и лиманами.

— Впечатляющее место! — сказал Халли.

— Впечатляющее, верно? Это Хорд распорядился отстроить и заново укрепить стены. И на них ночью и днем дежурит стража. При его отце все было шаляй-валяй.

— Кого же он так боится?

Эйнар рассмеялся.

— Хорд никого не боится! Просто так было во времена Хакона, а Хорд хочет во всем подражать ему! И многие из нас, мужчин, упражняются в старинных искусствах — мы сражаемся на посохах, стреляем из лука, ходим на охоту в горы…

— Что, за курганы?

Глаза у Эйнара расширились, он сделал оборонительный знак.

— Ты чего? Сбрендил? Вот, смотри, смотри: новые ворота Дома! Дубовые, железом окованные!

Они перешли через мост, следуя за нескончаемым потоком людей. Миновали высокие ворота с аркой и очутились на узкой улочке. Свет сразу потускнел, они погрузились в голубовато-серую тень, лишь там, где пронзительно-голубое небо проглядывало сквозь высокие крыши, на мостовой лежали узкие треугольники солнечного света. Дома теснились вплотную друг к другу, деревянные стены были оштукатурены, с карнизов свисали цветы. Улица шла немного в гору. Тут, в тени, было прохладно, камни мостовой были отполированы и стерты множеством ног. Еда и вино сделали свое дело: Халли снова был полон сил, к нему вернулась прежняя решимость. Но тем не менее у него голова шла кругом от масштабов всего, что он видел перед собой. Они проходили мимо открытых лавок: медник, шорник, игрушечник, гончар, ткачиха, прилавок с ожерельями и брошками, которые мерцали в полумраке… У них, в Доме Свейна, все это тоже делали, но только вечерами, после работы в поле; готовыми товарами обменивались запросто, в главном дворе, а не раскладывали их напоказ, выставляя на продажу…

Улица кончилась, дома расступились. Перед Халли раскинулась огромная площадь, и людей на площади было не меньше, чем цветов на весеннем лугу. На противоположном краю площади, высокий и крутой, точно утес над ущельем, вздымался чертог Хакона. Ведущие в него двери, защищенные островерхой крышей на мощных столбах, были высотой почти как сам чертог в Доме Свейна. А чтобы увидеть крышу, Халли пришлось так задрать голову, что шея заболела.

Он надул щеки и нахмурился. Ну да, большой чертог. Ну да, очень впечатляюще! Но это все не важно. Он все равно сделает то, зачем пришел.

Пока что все было в порядке. Ему удалось проникнуть в Дом — неожиданно легко. Теперь следующий шаг. Он, сощурившись, окинул взглядом двор и толпу, не без удивления отметив, что народ тут самый разный: среди высоких, плотных, белобрысых местных жителей виднелось немало жилистых и темноволосых людей из верхней долины.

Во дворе там и сям стояли палатки с алыми навесами, где люди играли в азартные игры или соревновались в ловкости, пили, слушали рассказчиков и певцов. Отовсюду доносился смех, мелькали раскрасневшиеся веселые лица. Халли угрюмо наблюдал за всем, что происходило вокруг. Отделаться от Эйнара было не так уж трудно: шмыгнуть в сторону и скрыться в толпе — но что делать дальше? Найти укрытие и пересидеть там до темноты?

Эйнар ткнул его в бок.

— Ну что, приятель, как тебе наш Дом, а? Бесплатное пиво и развлечения для всех! Закончив работу, люди собираются здесь. А сегодня вечером избранные приглашенные будут пировать в чертоге во славу нашего Основателя!

— Пировать в чертоге?

— Ну ты-то этого уже не увидишь, увы. После темноты чужакам в Доме находиться не разрешается. И ворота запрут.

— А что, там будут и Хорд, и Олав? — небрежно поинтересовался Халли. — И Рагнар Хаконссон?

— Хорд и Рагнар там, конечно, будут. А вот Олава не будет. Болеет он.

Халли взглянул на него; сердце у него отчаянно забилось.

— Как «болеет»?

— Проклятие троввов. Конь вынес Олава к границе, и его коснулась тень кургана.

Эйнар снова сделал оборонительный знак.

— Исцели его Хакон! Он тоже благородный человек, как и его брат.

— Бедный, бедный! — Халли облизнул губы. — Так он небось с кровати не встает? А как ты думаешь, где его комната? В чертоге?

Но Эйнар внезапно отвлекся. Глаза у него заблестели, он вытянул шею, чтобы разглядеть что-то поверх толпы.

— Э-э, друг мой, да тебе повезло! Гляди, вот идет наш вершитель!

Глаза у Халли расширились; он обернулся и увидел вдалеке, там, где праздничная толпа кишела гуще всего, Хорда Хаконссона. Разглядеть его было нетрудно: он был выше всех. Его массивная, медвежья фигура раскачивалась из стороны в сторону. Толпа раздавалась у него на пути. Он пожимал руки, хлопал по плечам, громогласно приветствовал встреченных знакомых.

— Не правда ли, впечатляющий человек? — спросил Эйнар.

— Да, очень… — нервно ответил Халли. И натянул капюшон куртки на самый нос.

— Может, тебе и самому доведется встретиться с ним лицом к лицу. Смотри, он идет в нашу сторону!

Халли отступил на несколько шагов, озираясь в поисках пути к отступлению. Эйнар не ошибся: Хорд приближался к ним. На нем был подбитый мехом плащ, застегнутый у горла золотой фибулой в виде лебедя. Его голос, его походка, даже манера носить плащ — все выдавало привычку к власти.

— Эй, друг, — окликнул его Эйнар, — ты куда? Он, глядишь, поговорит с тобой!

— Нет-нет! Я… это… я недостоин!

— Ну что ты, не надо так говорить! В Хаконов день великий Хорд благосклонен даже к таким несчастным, как ты! Погоди-ка, я попробую привлечь его внимание.

И он громко воскликнул:

— Вершитель!

— Не надо, пожалуйста!

— Вершитель!

Халли высунул нос из-под капюшона — и увидел, как Хорд оглянулся в сторону Эйнара и приветственно вскинул руку. Он двинулся было в их сторону, но его остановили три женщины, которые что-то верещали.

Эйнар улыбнулся Халли.

— Не беспокойся. Сейчас он к нам подойдет! Он взял съежившегося Халли за руку.

— Да не будь ты таким застенчивым! Я езжу с ним на охоту, мы хорошо знакомы. И не стыдись своей бедности. Хорд благороден и щедр к друзьям.

Халли отчаянно пытался оторвать руку, вцепившуюся ему в локоть.

— Нет, послушай! Я не могу к нему приближаться!

— Это почему же? — усмехнулся Эйнар.

— Я… я… Ну, в общем, ты тогда правильно угадал, я действительно болен несколькими необычными болезнями, и не хотелось бы, чтобы кто-то ими заразился, тем более такой великий человек, как Хорд.

Говоря это, Халли торопливо отступал назад.

— Гноящиеся язвы и все такое. Вряд ли ты захочешь знать подробности. Так что я лучше не буду к нему подходить.

Эйнар больше не улыбался.

— Погоди-ка! А как же я? Ты ведь всю дорогу шел рядом со мной!

— Ах, ну да, но я… я старался держаться с подветренной стороны. И ветер уносил всю заразу и вонь в сторону моря. Ну а тут, где так тесно и душно, — тут я ничего обещать не могу. Хотя, впрочем, так ли уж это важно? Давай лучше нальем себе пива, сплетем руки и выпьем из одной чаши в знак нашей дружбы!

Эйнар слегка побледнел.

— Нет уж, спасибо! И вообще, парень, шел бы ты подальше от нашего Дома, а?

— Да-да, я уже ухожу! — Халли отступал все дальше. — Спасибо тебе за помощь! Пока!

И он скрылся в толпе.

Время терять было нельзя. Раз по двору бродит Хорд — а может быть, и Рагнар, — оставаться здесь невозможно. Халли пробрался между красивыми палатками к углу чертога. Где-то в этом огромном белом здании лежит Олав. Больной, беспомощный Олав, пораженный проклятием троввов. Халли чуть заметно улыбнулся. Похоже, его дело наполовину сделано…

Однако же оставалось еще проникнуть в чертог, убить Олава и уйти незамеченным. Это тоже не так просто. Мальчик поднял руку и коснулся серебряного пояса под безрукавкой. Его холодная тяжесть, как всегда, придала ему сил и уверенности — и в этот самый миг он увидел у боковой стены чертога еще одно маленькое крылечко и дверь, ведущую внутрь.

Халли подошел поближе, пробираясь через толпу. Он увидел, как человек в одежде слуги вкатил в дверь небольшой бочонок. Человек исчез внутри, и дверь осталась раскрыта нараспашку.

Халли остановился рядом с палаткой для битья троввов и стал следить за дверью. Рядом с ним несколько мальчишек и девчонок швыряли камнями в установленные на тонких столбиках репы, на каждой из которых была намалевана черная ухмыляющаяся клыкастая рожа. Одна из девочек попала в цель: голова слетела со столбика под одобрительные возгласы зрителей.

А за дверью все было тихо. Никто не входил, никто не выходил.

Халли устремился вперед. Но тут из двери выбежали две раскрасневшиеся, запыхавшиеся служанки, которые заторопились куда-то вдоль стены чертога. Халли поспешно свернул в сторону и притворился, что очень внимательно разглядывает разложенные на лотке леденцы. Когда женщины пробежали мимо, он развернулся, огляделся и решительно, но неторопливо вошел в дверь.

Сумрак, тени, приятный пыльный запах: Халли очутился в огромной кладовой, заставленной ларями, бочонками и мешками с зерном. На крюках, вбитых в потолок, висели вязанки лука, пучки мангольда, трав и морковки; длинные ряды окороков уходили вдаль и исчезали во тьме. Халли перевел дух — помещение было размером почти с чертог Свейна — и торопливо зашагал по длинному проходу к виднеющейся вдалеке лестнице.

Шаги. Халли пригнулся, крабом метнулся вбок и заполз за груду мешков с мукой. Он съежился, спрятал голову между колен и затаил дыхание.

В нескольких шагах от него прошли две служанки: он услышал шорох юбок, шелест дыхания.

Все затихло; Халли встал, вскинул на плечи свой мешок и молча зашагал дальше.

Лестница была беленая, широкая, со стертыми ступенями; сверху лился дневной свет. Халли задрал голову — он увидел вдалеке балки, стропила, огромное пустое пространство. По стеночке он торопливо поднялся наверх, страшась столкнуться с кем-нибудь бегущим вниз.

С каждым шагом перед ним постепенно открывался чертог Хакона. Оказалось, что стропила уложены на изящные арки, которые опираются на мощные колонны. Между колоннами ослепительно сияли столпы света — то были узкие окна, в которые било белесое осеннее солнце. Через пару шагов Халли разглядел и стены ниже окон: там красовались оленьи рога и медвежьи черепа; древние копья, развешанные веером; бесконечные ряды черных от копоти жаровен; гобелены и алые флаги.

И вот наконец голова Халли оказалась на уровне пола чертога. Теперь мальчик видел длинные ряды столов, уходящие влево и вправо; яму в центре, над которой уже висела бычья туша, насаженная на вертел; множество слуг, которые расставляли кубки, раскладывали ножи и тащили откуда-то пустые блюда.

В его сторону никто не глядел. Халли не колеблясь преодолел оставшиеся две ступеньки и, согнувшись в три погибели, нырнул под ближайший стол. Протиснулся между козел, скорчился на полу, засыпанном тростником, и застыл.

Время шло. Слуги суетились, тащили из кладовых все новые яства. Мужчины спустились в яму и принялись вращать вертел. Где-то — возможно, в кухне — прозвонил колокол, видимо приглашая к обеду. Слуги один за другим вышли из чертога.

Халли вынырнул из-под стола, постоял, пригнувшись, точно волк, выслеживающий добычу. Посмотрел налево — увидел огромные закрытые двери чертога, за которыми слышался шум толпы. Справа, в дальнем конце чертога, крутая прямая лестница вела наверх, на галерею. Туда выходили две, может быть, три двери. Внизу, за возвышением и Сиденьями Закона, мальчик увидел еще ряд арок. Часть из них была занавешена, другие оставались голыми и пустыми.

Очаг ярко пылал. Столы были накрыты, готовы для вечернего пира. Пахло жареным мясом.

И где же Олав?

Халли задрал голову и уставился на галерею.

Наверняка нужная комната там!

Он протянул руку к ближайшему столу и взял длинный узкий нож для мяса. И пошел между столами к лестнице.

Откуда-то сзади, с улицы, внезапно послышался шум, гул толпы сделался слышнее. Большие двери распахнулись. Халли выругался, нырнул в сторону, спрятался за колонной. Послышался голос Хорда — громкий, раскатистый; звук шагов эхом раскатился по чертогу.

— Меня это не волнует! — отрезал Хорд. — Ступай сперва к дяде и принеси ему все, что он попросит. А потом уж садись жрать. Налопаться ты всегда успеешь.

Говорящие прошли мимо. Халли выглянул из-за колонны и увидел Хорда, удаляющегося в сторону занавешенных дверей позади возвышения. Рагнар Хаконссон, белобрысый, бледный, с кислым выражением лица, поднимался по лестнице. Халли было видно, как он отворил одну из дверей и скрылся за ней.

Издалека послышался крик Хорда и сразу вслед за этим — топот бегущих ног. Халли понял, что сейчас в чертоге появятся слуги. Он торопливо огляделся, ища, где бы укрыться. И на тебе: совсем рядом с его колонной лежала груда бочек и бочонков. Некоторые были перевернуты, некоторые валялись на боку. Все они были пусты — очевидно, их содержимое перекочевало на столы или на кухню. Удастся ли ему…

В коридорах послышались шаги.

Прыжок — и Халли исчез. Здоровенная бочка слегка качнулась и снова замерла. Крышка бочки, которая лежала на соседнем бочонке, поползла в сторону и наконец легла на место.

Двадцать слуг вошли в чертог. Приготовления к пиру продолжались.

День сменился вечером, вечер — ночью. Чертог наполнился пирующими. Имя Хакона возносилось выше крыши, люди пили за Хорда, за его жену и сына, за его брата Олава и за славу Дома. Из бочки в углу чертога доносилось негромкое похрапыванье. Но никто его не услышал, никто не подошел поближе. И вот наконец пир закончился.

Люди в Доме Хакона разошлись: одни по комнатам внутри чертога, другие по своим жилищам на улицах и за стенами. На троввской стене протрубил рог, ворота Дома закрылись. Двери чертога тоже захлопнулись, и пожилой вассал задвинул засов. Другие закидали землей огонь в очаге, чтобы угли едва тлели. Последние из слуг ушли спать.

Чертог наполнился тенями. Факелы на стенах угасали, и теперь их свет еле теплился, озаряя стены оранжево-красным светом.

Хорд и Рагнар Хаконссоны сидели рядом за главным столом, среди объедков, оставшихся от пира.

Хорд, невзирая на многочасовые обильные возлияния, выглядел почти так же, как и утром, разве что глаза немного покраснели. Он покачивал в ладони кубок с вином, пристально глядя на сына. На Рагнаре тяготы пиршества сказались куда сильнее. В тусклом свете лицо его выглядело белым, как баранья кость.

Крышка на бочке шевельнулась, впервые за несколько часов. Она накренилась набок, и в щели нетерпеливо блеснули глаза.

У Халли затекли спина и ноги.

Он долго спал и выспался на славу: в бочке было куда теплее, чем в придорожных кустах. Но теперь, проснувшись, он обнаружил, что спина болит, а икры и ступни колет, точно иголками. Ему очень хотелось изменить позу, но он боялся наделать шуму.

Рагнар говорил:

— По-моему, я ей не нравлюсь, отец.

Хорд фыркнул, точно бык.

— Можно подумать, твоей матери я нравился! Отцы наши договорились между собой, и она опомниться не успела, как увидела над собой мою бороду. А хотела она этого или не хотела — кто знает? Она смирилась, как смиряются все женщины, и стала хорошим и находчивым законоговорителем. Не будь таким рохлей, парень! Речь не о том, нравишься ли ты ей или она тебе.

— Я знаю! — раздраженно ответил Рагнар. — Но все же…

— Ты сделаешься здешним вершителем после моей смерти, — продолжал Хорд. — Если она станет твоей женой, вы будете править сразу двумя Домами. Это стоящий союз.

Он качнул рукой, глядя, как колышется вино в кубке.

— Где-то прибавится, где-то отнимется, — сказал он. — То, что мы выиграем благодаря твоему браку, перекроет то, что мы потеряем из-за поступка Олава.

Рагнар сделался озабоченным.

— Ты думаешь, мы потеряем земли? И что, много?

— Ну, зависит от того, как сильно Свейнссоны надавят на Совет. Ульвар Арнессон с ними разговаривал. Он говорит, они настроены требовать как можно большего, особенно баба, хотя, видит Хакон, она-то уж никогда этого Бродира не любила!

Он принялся ковырять в зубах ногтем.

У Халли ныла вся спина, и он морщился от боли. Если бы хоть слегка перенести вес, присесть под крышкой на корточки…

— Зря Олав это сделал, — сердито заметил Рагнар. — Это было необдуманное убийство.

Хорд побагровел и стукнул кубком по столу так, что блюда подпрыгнули и зазвенели.

— Да по-хорошему этого Бродира давно следовало бы повесить! Надеюсь, это ты отрицать не станешь?

Рагнар опустил глаза.

— Не стану.

— Жаль только, что этот жабеныш, племянничек его, все видел. Теперь будет главным свидетелем на суде…

Халли пытался поудобнее устроиться в бочке, чтобы спине было не так больно; услышав слова Хорда, он замер.

— Надо было и ему тоже глотку перерезать, — буркнул Рагнар. — Это сберегло бы нам несколько акров…

— Ну а кто его за глотку держал, как не ты? — проворчал Хорд. — Ты и упустил случай. Впрочем, теперь это все пустые разговоры. Нам до него не добраться. Но это мне напомнило другое дело. Что бы там ни решил Совет, я…

Боль внезапно пронзила Халли спину, точно ножом. Мальчик слегка дернулся, уперся руками в стенки бочки.

Бочка пошатнулась.

Крышка, балансировавшая на краю, качнулась.

Халли почувствовал это и торопливо вскинул руку, чтобы удержать крышку.

Этим движением он нарушил шаткое равновесие; крышка перевалилась через край бочки и рухнула на пол.

Глава 12

Коль Убийца Родича творил немало жестокостей по всей долине. Он был известен как опытный боец. Он не принадлежал ни к одному из Домов и собрал шайку, в которой было много закаленных изгоев. После того как шайка Коля напала на владения Геста в верхней долине, они отправились на восток через земли Свейна. Там, близ Глубокого дола, стояла усадьба, где жили двоюродные братья Свейна. Однажды Свейн увидел, что над горой вздымается черный дым. Он поехал туда, чтобы разведать, что случилось, и увидел, что усадьбу сожгли, а братьев его посадили на кол. Свейн так разгневался, что его товарищи разбежались кто куда. Успокоившись, он огляделся и увидел следы разбойников, уходящие в чащу.

Свейн сказал своим людям:

— Поезжайте домой. А я отправляюсь на охоту.

Эхо раскатилось меж колонн по полночному чертогу. Рагнар с Хордом застыли.

— Отец… — прошептал Рагнар.

— Это вон там, у тех бочек, — сказал Хорд. — Ступай и погляди.

Послышался скрип отодвигаемого стула.

Халли в своей бочке съежился, стараясь сделаться как можно меньше и незаметнее. Он чувствовал над собой открытое пространство; ночной воздух щекотал ему затылок.

— Эй, парень! — небрежно окликнул Хорд. — На вот, нож захвати!

Скрежет металла; послышались приближающиеся шаги Рагнара. Халли нащупал в темноте свой собственный нож и крепко стиснул рукоятку.

— Это тут, да, папа? — Голос Рагнара звучал не очень уверенно.

— Клянусь кровью Хакона! — взревел Хорд. — Возьми да посмотри, олух!

Осторожные движения, стук: Рагнар одну за другой открывал бочки и отбрасывал крышки в сторону.

Теперь Халли стало слышно частое дыхание Рагнара. Он был совсем рядом… Халли напрягся, готовясь к броску.

— Ага! Вот оно что! — крикнул Рагнар и рассмеялся.

Халли, который рванулся было вверх, понял, что спешить не стоит. Что-то ударилось о стену. Сапоги Рагнара быстро протопали прочь. Он снова воскликнул:

— Вот она, зараза! Это крысы!

Хорд издал тяжкий вздох.

Рагнар уже возвращался к столу.

— Такая жирная, папа, такая здоровущая! Я ее чуть не пришиб крышкой. Если бы попал, пополам бы разрубил!

— Да о твоих подвигах только баллады слагать! Иди сюда, парень, послушай меня.

Хорд поднес к губам кубок и принялся огорченно потягивать вино сквозь зубы.

— Крысы! — сказал он. — Тоже мне, достойный сын Хакона! Ладно, вот последнее. Я сегодня поговорил со старшим кузнецом. У них, считай, все готово. Ты меня понял?

— Да, отец.

— Вполне вероятно, что в деле Бродира Совет будет не на нашей стороне. Они издавна привыкли руководствоваться политическими соображениями, а не справедливостью. Они хотят, чтобы в долинецарило «равновесие», и не желают, чтобы один из Домов сделался намного влиятельнее прочих. Это все хорошо известно.

— Да, отец.

— Так вот, великий Хакон этого бы не потерпел, и мы этого не потерпим! Если все обернется так, как я рассчитываю, к будущему году мы получим возможность взять дело в свои руки. Как именно — об этом пока говорить рано, но мы будем упражняться всю зиму. Я хочу, чтобы и ты тоже упражнялся.

— Хорошо, отец.

— Ну и отлично. А теперь ступай баиньки, а не то свалишься от переутомления. Не хватало еще, чтобы ты тоже заболел!

— А как ты думаешь, — спросил Рагнар, — Олав умрет?

— С чего бы это?

— Ну как же, проклятие троввов…

— У него лихорадка, только и всего. Не будь таким суеверным дураком.

— Но его коснулась тень кургана! Я сам видел!

— Ну да, он подъехал слишком близко, и что? Его лошадь жива-здорова, а ведь тень упала и на нее тоже!

Хорд поставил кубок на стол и встал.

— Настоящий мужчина не обращает внимания на бабьи сказки о троввах и проклятиях! У Олава уже бывала лихорадка; он тогда выздоровел, выздоровеет и теперь. Ладно, ступай спать, рохля! А то свалишься, того гляди.

Оба взяли по свече со стола. Они поднялись по лестнице на галерею и разошлись. Захлопнулись две двери. В чертоге воцарилась тишина.

С минуту ничего не происходило.

Потом из бочки, морщась и кривясь, поднялся Халли. Он вывалился на пол и некоторое время корчился там, шипя от боли, пока не прошли судороги в затекших ногах.

Наконец он смог встать. Он дохромал до столов, нашел кружку с пивом и осушил ее. Потом утер губы, забросил мешок на плечи и снова достал нож.

Пора за дело. Сейчас самое подходящее время. Он прошел через чертог. Длинная черная тень волочилась за ним, точно призрак, перекрывая красные отблески пламени на полу. Нож мягко поблескивал у него в руке.

Он принялся медленно подниматься по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. Мальчик не сводил глаз с галереи.

Халли не спешил и не медлил. Он пересек небольшую площадку и направился дальше. Должно быть, именно так Свейн преследовал в чаще Коля Убийцу Родича или огромного вепря из Глубокого дола…

Поднявшись на галерею, он подошел к двери, куда, как он видел, днем входил Рагнар.

Он поколебался, прислушался… Во всем Доме не было слышно ни звука.

Никем не замеченный, он отворил дверь, вошел внутрь и быстро закрыл ее за собой.

Халли стоял в темноте, но где-то впереди ярко сиял одинокий источник света. Трудно было сказать, на каком он расстоянии, потому что огонек дрожал и расплывался у него в глазах, как живой, и Халли не мог смотреть на него прямо. Мальчик прикрыл глаза и принялся медленно считать про себя, заставляя глаза привыкнуть к свету и невольно морща нос: в комнате было душно и пахло болезнью.

Наконец он снова открыл глаза. Да, так лучше: свет приобрел отчетливые очертания. В центре его висел белый огонек, пляшущий на фитиле свечки; огонек распространял вокруг себя мягкий золотистый ореол, в центре очень яркий, по краям тускнеющий, еле касающийся поверхности тьмы. Освещенный круг был невелик. Он висел на неопределенном расстоянии, бесплотный и колеблющийся, точно отражение луны в зимнем озере.

В круге было лицо.

Халли невольно отшатнулся назад, к двери, чувствуя ползущий по спине холодок. Перед ним был жуткий призрак, вышедший прямиком из сказок Катлы, бесплотный ужас, светящаяся голова, парящая в воздухе…

Мальчик яростно встряхнулся. Не будь таким идиотом! Это же Олав! Это всего лишь человек. Больной человек, лежащий на подушке.

Глаза Олава были закрыты, рот полураскрыт, острый нос смотрел в потолок. Кожа у него сделалась полупрозрачной и туго обтягивала лицо: скулы, хрящи носа и подбородок так выпирали наружу, что казалось, будто они вот-вот прорвут кожу. Волоски бороды торчали, точно терновник вокруг валуна.

Халли изо всех сил прислушивался, но дыхания так и не услышал.

Он стоял в темноте у двери, глядя на лицо спящего. И не двигался с места.

Халли старательно вспоминал во всех подробностях тот момент в конюшне: падающее тело Бродира, взмах руки Олава, неумолимая решимость на этом самом лице в миг, когда нож вонзился в тело…

Халли зажмурился и протер глаза свободной рукой.

Он рассчитывал, что, увидев врага, ощутит гнев, прилив ярости, необходимый для осуществления мести. Чего он никак не ожидал, так это накатившего приступа тошноты. Колени у него дрожали; он чувствовал себя точно так же, как после смерти дяди: беспомощным, убитым, больным…

Нет, конечно, герою такое не к лицу! Мальчик тихо выдохнул, кляня себя за слабость.

Всего несколько шагов, один-единственный удар, и его путешествие будет окончено! Дядя будет отомщен, убийца — убит. Проще простого. Ему нужно было только сойти с места.

Неверной, тяжелой походкой лунатика Халли двинулся в сторону круга света. Огонек свечи отражался в лезвии длинного ножа. Нож внезапно сделался тяжелым и тянул руку вниз.

Халли миновал одежный ларь, раскрытый, с грудой тонкого белья внутри; стул с невысокой спинкой, украшенный замысловатыми узорами; столик с кубком, хлебом и мясом; потухший камин с кочергой, лежащей в углях…

И все. Он сам не заметил, как дошел до кровати.

Худое тело Олава Хаконссона вытянулось под толстым меховым одеялом, которое наполовину сползло на пол. Раскинутые руки лежали ладонями вверх, будто Олав молил о пощаде. Теперь Халли разглядел жилку, пульсирующую на тощей шее, и слабо вздымающуюся грудь под одеялом.

Одного удара будет достаточно. Куда бить, в грудь или в горло? Конечно, правильней было бы ударить в сердце, так же, как Олав убил Бродира. Но в горло проще… Губы у Халли пересохли, руки и ноги отчего-то сделались как ватные, перед глазами все плыло. На самом деле ему бы надо было поесть и отдохнуть хорошенько, прежде чем браться за дело. Может, стоит вернуться в чертог, подкрепиться, а потом уж…

Халли беззвучно зарычал в темноте. Хватит тянуть! Теперь или никогда! Другого такого случая больше не будет.

Халли перехватил нож так, чтобы острие смотрело вниз. Он взялся за рукоять обеими руками, подступил вплотную, склонился над кроватью, занес нож над обнаженным горлом.

Он сделал глубокий вдох, на миг замер…

Из ниоткуда к нему пришло воспоминание. Тогда, в ущелье, силуэт купца Бьерна, его занесенная рука, готовящаяся нанести удар… Ужас, который испытал тогда Халли в ожидании удара, совпал с тем ужасом, который он испытывал теперь, сам готовясь нанести точно такой же удар. Это был тот же самый ужас.

Руки у Халли затряслись, он едва не выронил нож. На глазах у него выступили слезы. Сдерживая желание всхлипнуть вслух, он отступил на шаг, опустил руки и, чувствуя себя ужасно несчастным, вытер лицо рукавом.

Когда он снова посмотрел на кровать, глаза у Олава Хаконссона были открыты и смотрели на него.

На плечи Халли навалилась страшная тяжесть; он застыл на месте, не в силах шевельнуться. У него было такое ощущение, как будто он вот-вот провалится на месте.

Он смотрел на человека, лежащего на постели, так, будто увидел перед собой тровва.

Губы Олава Хаконссона еле заметно шевельнулись. Он чуть слышным шепотом осведомился:

— Не выходит, а?

Язык у Халли присох к зубам. Ответить он не мог.

Шепот раздался снова:

— И почему же?

Халли молча потряс головой. Веки моргнули; желтоватые глаза сделались как у совы.

— Ну так? Говори!

Колоссальным усилием воли Халли выдавил:

— Не знаю. Не оттого, что я тебя мало ненавижу, это точно!

Из раскрытых губ вырвалось слабое, прерывистое шипение; видимо, больной смеялся.

— Да уж, конечно! Это-то ясно, иначе бы тебя здесь не было…

Шепот прервался, глаза закрылись.

— Скажи мне, что, ворота Дома заперты и двери в чертог закрыты на засов?

— Да.

— И все люди Дома Хакона внизу, в своих комнатах?

— Да.

— А за этой стенкой спит мой брат?

— Думаю, что да.

Глаза Олава остались закрыты; его бормотание сделалось почти что уважительным.

— И тем не менее, несмотря на все это, ты сумел-таки добраться до меня… точно злобный призрак, восставший из своего кургана. Ничего себе. Ты отважный и находчивый малый.

Халли ничего не ответил.

— У меня только один вопрос.

— И какой же?

— Кто ты такой, троввы тебя забери?

Халли изумленно отступил на шаг.

— Как? Ты меня не узнаешь?!

Глаза Олава Хаконссона уставились на Халли. В них блеснул тусклый огонек.

— А что, должен был узнать?

— Конечно!

— Ну, извини.

— Но… но как же ты меня не узнаешь?

Олав выдержал паузу.

— Никак.

— Всего месяц назад ты убил моего дядю у меня на глазах, и ты не помнишь, кто я такой? Не верю!

Халли подступил ближе.

— Что, неужто для тебя это такой пустяк? Вот, взгляни хорошенько!

Рука, лежавшая на кровати, бессильно шевельнулась.

— Все, можешь не говорить. Я вспомнил.

— Ну наконец-то!

— Ты племянник того плутоватого крестьянина, которого мы повесили на Дальней отмели! Ты в него пошел. Это была самая короткая виселица, какую мне доводилось сколачивать.

Халли издал нечленораздельный возглас.

— Нет! Нет, ты ошибся.

— Ну как же! У него амбары были набиты зерном, а десятину он платить и не думал. Он был мошенник и плут, а ты — слепой, если этого не видел. Но отчего сюда явился ты? Ты ведь ему даже не сын! Отстаивать честь умершего — это дело сына!

Халли охватил гнев; он шагнул вперед, приподняв нож.

— Молчи! Я не из арендаторов, с которыми вы обходитесь так гнусно, я человек благородного рода!

Шепот с кровати звучал хрипло и насмешливо.

— Ну да, как же! Ты — мальчишка, который пытается зарезать во сне больного. Это не совсем одно и то же!

— Ну я же не знал, что ты болен, когда…

Халли осекся. Голова у него шла кругом. Свечка плясала перед глазами; со всех сторон наваливалась тьма. Он шевельнул ножом, поднеся его вплотную к горлу Олава.

— Тебе, видно, память отказывает от лихорадки. Что ж, дозволь тебе напомнить! Я Халли Свейнссон, сын Арнкеля, племянник отважного Бродира, которого ты убил не далее как четыре недели назад! Я видел, как ты его убил, когда он был беспомощен, точно барана, приведенного на заклание, хотя он тебе ничего не сделал, всего лишь задел вашу гордость!

Острие ножа уперлось в пожелтевшую кожу.

— Ты худший из убийц, ты убил человека всего лишь за несколько слов, сказанных на пьяную голову! И не говори мне больше о благородстве, ты о нем ничего не знаешь.

Запавшие глаза теперь почти закрылись, только слабый блеск пробивался из-под век. Из полураскрытых губ вылетало слабое-слабое дыхание.

— А-а! — выдохнул Олав.

— Что, узнал теперь?

— Да, узнал. Далекий же путь проделал ты, Халли Свейнссон, чтобы теперь потерпеть неудачу!

Халли осклабился; нож сильнее уперся в шею.

— Отчего же «неудачу»?

— Ну так убей меня.

Халли стоял неподвижно.

— Ну?

Халли невидящим взглядом уставился на острие ножа, на побелевшие костяшки своей собственной руки, на беззащитное горло… Он не шелохнулся. Потом откуда-то изнутри его пробрала дрожь, вытянутая рука затряслась.

Олав Хаконссон поднял руку с одеяла и аккуратно отвел нож в сторону.

— Как по мне, это неудача, разве нет? Стой! Не убегай. Это еще хуже.

Пошатываясь от стыда, сам не понимая, что делает, Халли сделал несколько шагов в темноту. Это была правда. Он не смог. Он предал своего дядю, лежащего в кургане, — он предал бедного Бродира! Он опозорил свой Дом и память Свейна. Что это за мститель, который не сумел убить?

Что это за герой, который дрожит от ужаса? Он, Халли, недостоин носить семейное имя, не говоря уже о серебряном поясе! Пальцы у него разжались; нож выскользнул на пол.

Олав не шевельнул головой; он так и лежал, окутанный светом, глядя в потолок.

— А знаешь, в чем дело? — прошептал он. — Позволь, я угадаю. Ты просто не настолько дорожишь своим дядюшкой, как тебе самому кажется.

— Нет! — хрипло ответил из темноты Халли. — Дело не в этом!

— Ну а в чем же еще? Ты ведь не трус. Я видел это своими глазами, тогда, в конюшне. Но тем не менее ты не сумел за него отомстить. Очевидно, ты его не любишь.

— Нет, люблю! Я его любил!

— Не любишь ты его!

Голова Олава, трясясь и дергаясь, приподнялась с подушки; он согнул плечи, отвел назад локти. Теперь он полулежал, опершись на руки, на краю круга света, невидящими глазами глядя в сторону Халли.

— И я тебе скажу почему! Потому что ты знаешь, кто он был, твой дядюшка. Отнюдь не порядочный человек. Не мирный. Не достойный и добродетельный труженик. Он был пьяница, хвастун, задиристый глупец, позор всей вашей семьи. Человек, склонный к насилию.

— Да ну? — насмешливо переспросил Халли. — Кто бы говорил! Не ты ли…

— Да неужели твои родители тебе ничего не рассказывали?

Кожа, облепившая скулы, внезапно растянулась, глаза Олава вспыхнули весельем.

— Великий Хакон! Я смотрю, тебе и впрямь ничего не говорили!

Он немного подтянулся, сел прямее.

— Халли, мальчик мой, да неужели сам Бродир не рассказывал тебе о своей юности? Может, хоть намекал, нет? Что, он не говорил тебе о том, что сделал однажды ночью, как вышло, что ваш Дом лишился сразу тысячи акров земли?

Он подождал; из тьмы не донеслось ни звука.

— Тебе нет смысла молчать, — сказал Олав, — я ведь знаю, что ты там! Вон, твои глаза горят в углу, как у волчонка. Что, молчишь? Не желаешь со мной разговаривать? А хочешь, я тебе расскажу историю Бродира? Только слушай внимательно, а то у меня голос сел от болезни.

— Я тебе все равно не поверю, ты же знаешь, — буркнул Халли.

— Не поверишь, конечно. Большинству историй я и сам не верю.

Теперь Олав сидел прямо. Одеяло сползло с него. На нем была длинная ночная рубашка, слабо светившаяся на границах круга света; руки и ноги у него совсем исхудали и походили на палки.

— Но в этой истории все-таки есть доля правды.

Он свесил ноги с кровати, поставил их на коврик.

— У-у, холод какой! Не стоило бы мне шевелиться, но я чувствую себя обязанным… — он кашлянул и подтянул ночную рубашку повыше к горлу, — наконец открыть тебе глаза. Что, Бродир тебе не рассказывал, как он убил человека? Нет, не в честном бою, в поединке лицом к лицу, как бывало во дни Хакона, не в пылу битвы, а исподтишка, подло и беспричинно.

Он протянул руку в темноту, нащупал на столике кубок с вином. Сердце у Халли отчаянно колотилось. Ему хотелось зажать уши и выбежать из комнаты, чтобы больше ничего не слышать, но он не мог двинуться с места. Он не шевельнулся и не сказал ни слова.

Олав надолго приложился к кубку, издавая кошмарное бульканье и хрипы. Потом поставил кубок на место.

— Так вот, ты, наверное, не удивишься, узнав, что по молодости твой дядя Бродир много странствовал и побывал почти во всех Домах, иногда по семейным делам, иногда так, от нечего делать. Он и у нас частенько бывал, Халли, — невысокий жилистый горец, темноглазый, очень серьезно относящийся к любым удовольствиям. Мы хорошо его знали — особенно тогда, когда он, бывало, напьется пива. Ты ведь помнишь, каким он всегда становился спьяну… буйным?

— Это еще не преступление! — угрюмо отозвался Халли.

— Это верно. Нормальный образ жизни для захудалых Домов верхней долины вроде вашего. — Олав подался вперед, сидя на кровати, лицо его теперь оказалось в тени. — В те дни у нас с Хордом была младшая сестра. Ее звали Тора. Она могла бы выйти замуж за кого угодно: она была дочь Дома Хакона и очень хороша собой. Многие мужчины пытались посвататься к ней, в том числе и твой дядюшка Бродир. Но Тора им всем отказала. Бродиру это не понравилось. Он донимал ее каждый раз, как появлялся здесь. Несколько раз нам с Хордом приходилось вмешаться, чтобы унять его. Бедняжка Тора! Ей не нравилось его внимание, и к тому же она любила другого.

Олав снова закашлялся, ссутулился, зажав руки между коленями и глядя в пол.

— Она любила парня из нашего Дома, плотника. Красивый был малый, золотоволосый такой, я его и сейчас как наяву вижу, вот только имя его позабыл. Случилось так, юный Халли, что дядюшка твой как-то раз явился сюда во время праздника и до него дошли слухи о Торином плотнике. Это ему не понравилось. Его пьяная гордость пострадала. И знаешь, что он сделал?

— Врешь ты все! — глухо ответил Халли.

— Он подошел к этому парню, когда тот был занят беседой, и без лишних разговоров ударил его так, что тот рухнул наземь. Бедняга ударился головой о камень, и череп у него раскололся, как ракушка. Сделать было уже ничего нельзя, вскоре он умер. Но когда все разошлись и принялись искать убийцу, оказалось, что твой дядюшка исчез.

— Вранье! — прошептал Халли. — Вранье!

— Ничуть не бывало. Спроси у своей матушки.

Воцарилось молчание.

— Совет, — продолжал Олав, — в своей непревзойденной мудрости, стремясь, как всегда, к миру и согласию, решил, что повесить сына вершителя будет нехорошо. Они назвали это убийством по неосторожности и сочли, что это не преступление. Твой дядюшка остался жить.

— Ну, даже если это и правда, — выговорил Халли севшим голосом, — если даже это правда, это ужасная история, но все равно это был несчастный случай. Несчастный случай, — повторил он, — и вы получили за это землю! А ты убил Бродира много лет спустя, чтобы отомстить за человека, которого даже не помнишь по имени!

— Нет, не за него! — прошептал Олав. — Я мстил за сестру. Бедная Тора, она так любила этого парня, что повесилась в ту же ночь, как он умер. Моя сестра умерла из-за Бродира. Твой дядюшка заслужил такую смерть!

Он опустил голову, его голос еле долетал до горящих ушей Халли.

Некоторое время оба молчали. Наконец Халли зашевелился.

— Вы бы все равно не дали ей выйти замуж за плотника!

Олав молча взглянул на него.

— За простого деревенского парня? Ой, вряд ли! Наверняка она была просватана за отпрыска другого Дома. Правда ведь?

Олав чуть заметно пожал плечами.

— Ну разумеется! — продолжал Халли. — Так или иначе, ее сердце оказалось бы разбито.

Он шагнул назад, к двери.

— Но все равно спасибо тебе за эту историю. Я все думал, отчего же я тебя не убил, и теперь, кажется, понял. В этой истории и без того слишком много бесполезных смертей, которые никому не принесли чести. Но теперь, если лихорадка тебя не доконает, я выступлю против тебя на суде и ты потеряешь и землю, и лицо. Тем дело и кончится. До свидания!

Он повернулся, чтобы уйти, но в глубине комнаты царила непроглядная тьма, и он не мог найти двери.

Сзади донесся насмешливый шепот Олава:

— Что ты за странный малый! Тебе не приходило в голову, что без твоего свидетельства все дело развалится? А ведь я тебя отсюда живым не выпущу, верно?

Халли наклонился вперед, пробираясь на ощупь.

— Неплохо сказано, но ты стар и болен!

— Ну как тебе сказать… На самом деле я не так плох, как кажется.

Халли услышал звук движения, легчайший шорох, как будто тюфяк внезапно избавился от ноши и солома в нем расправилась.

Он оглянулся.

Пламя свечи яростно колыхалось, круг света плясал и метался. Кровать была пуста.

Глава 13

В течение трех дней Свейн шел по следу Коля. Он не ел и не спал, пока не вышел к лагерю разбойников на утесе вблизи Отрога. Их там было двадцать человек, но Свейн не колебался — он устремился вперед размахивая мечом, и началась битва. Вскоре восемь изгоев лежали мертвыми, однако и Свейну приходилось нелегко. Он отступал назад по тропе, не прекращая сражаться, пока не дошел до маленькой пастушьей хижины. Он забежал внутрь и запер дверь.

Коль и его люди осадили хижину и принялись ждать, когда Свейн выйдет наружу.

А Свейн нашел внутри кремни, свечу и несколько поленьев. Он поразмыслил и принялся вырезать из дерева грубое подобие человеческой головы.

Ночью разбойники увидели свет в окошке хижины и тень Свейна на противоположной стене. Они оставили одного человека на страже и улеглись спать.

Свейн же проделал дыру в задней стене хижины и выбрался наружу. Он обогнул хижину и отрубил головы Колю и его людям, одному за другим. Отрубленные головы он насадил на колья и расставил их вдоль дороги, ведущей через долину, в назидание, чтобы никто больше не вздумал разбойничать.

Халли ринулся вперед — его руки уперлись в корявую холодную оштукатуренную стену. Где же дверь? Шаря по сторонам, он услышал скребущий звук, как будто чем-то металлическим провели по полу.

Кочерга из камина!

Пальцы Халли наткнулись на дерево, и он принялся нащупывать задвижку.

Что-то прорезало воздух. Халли машинально пригнулся. Невидимое орудие с треском врезалось в штукатурку у него над головой. На волосы дождем посыпалась крошка.

Шепот в темноте:

— Проклятье! Я забыл, какой ты коротышка!

Треск, хруст: Олав высвобождал кочергу. Халли нащупал задвижку и отворил дверь. В глаза ему ударил тусклый свет; он смутно увидел темную галерею, а дальше, за перилами, огромное пространство чертога, слабо отсвечивающее красным. Халли бросился вперед, но тут что-то впилось ему в бедро. В ноге вспыхнула боль, и Халли потерял равновесие. Он врезался в дверной косяк и рухнул на галерею.

Когда он поднял глаза, то увидел, как из темной двери медленно-медленно выступил Олав Хаконссон, похожий на иссохшее привидение в шерстяной ночной рубахе. В руках он держал длинную черную кочергу. Лицо у него было бледное, глаза казались огромными; кожа на исхудалых руках висела как тряпочка. Он занес руки, чтобы нанести новый удар.

Халли откатился в сторону, оттолкнулся здоровой ногой и пополз по полу. Позади упорно шлепали босые ноги больного.

Халли согнул спину и начал вставать на четвереньки. Одна нога онемела, в бедре тонкими иголочками пульсировала боль. Мальчик перенес вес на другую ногу, поднялся и привалился к перилам.

Оглянулся: бледное лицо, занесенная кочерга.

Халли дернулся в сторону, к лестнице.

Перила хрустнули от удара. Щепки полетели вниз, в чертог.

Нога плохо слушалась, и наступать на нее было больно; подпрыгивая и хромая, Халли добежал до лестницы и, обеими руками ухватившись за перила, чтобы не упасть, бросился вниз. Снова что-то рассекло воздух у него над головой.

Олав хотел крикнуть, но получился только свистящий шепот, и пространство чертога поглотило его:

— Хорд! Хорд! Рагнар! Вставайте! Здесь враг! Ах, проклятье — куда делся мой голос?

Халли ковылял вниз по лестнице, наваливаясь на перила, занося вбок больную ногу, морщась каждый раз, как приходилось опираться на нее. Бежать быстро он не мог, но и Олав тоже не мог.

Мальчик слышал, как преследователь тяжело спускается по ступеням, хрипя и сипя горлом, как шуршит его рубаха.

Он добрался до площадки. Внизу слева открылось темное, как пещера, пространство — абсолютный мрак, если бы не угли, дотлевающие в очаге. Жаровни на стенах почти прогорели, обратившись в багровые точки; десятки кубков и блюд тускло блестели на столах.

Справа, на стене, были веером развешаны пять копий. Халли подобрался к ним, схватил одно, пытаясь сорвать его со стены. Ему нужно было оружие, чтобы защищаться, — зачем только он бросил нож? Какой же он дурак! Он тянул, дергал, едва не вывихнув себе руку. Все было бесполезно: копье оказалось приделано намертво, а Олав уже настигал, его глаза были как серые провалы, он спустился на площадку и держал свое оружие наготове…

Халли ссыпался по нижнему пролету, споткнулся и растянулся на животе на полу чертога. Медленно поднялся, развернулся к столам. Далеко справа, за смутно различимым рядом колонн, просматривались двери, ведущие во двор. Даже отсюда было видно, что они крепко заперты на засов.

Снова мучительный шепот:

— Хорд! Рагнар! Вставайте!

Халли, обернувшись, увидел, как Олав преодолевает последнюю ступеньку. Лицо больного блестело от пота, свалявшиеся волосы свисали на глаза, грудь судорожно вздымалась и опадала.

— Давай посмотрим правде в глаза, — предложил Халли. — Они все крепко дрыхнут, как пьяные свиньи, — впрочем, они и есть пьяные свиньи. Возвращайся в кровать, пока можешь. Эта погоня тебя погубит.

Олав жутко усмехнулся.

— Халли, Халли, но как же ты наружу-то выберешься? Двери все заперты!

— Ничего, придумаю что-нибудь.

Халли посмотрел в сторону лестницы, ведущей в кладовую, через которую он проник в чертог. Нет, чересчур рискованно: наружная дверь наверняка заперта, можно оказаться в ловушке. Единственный выход — попробовать сунуться в арки за Сиденьями Закона: может, там найдется окно или еще что-нибудь…

Он услышал тяжелое дыхание, краем глаза заметил размытое движение. Халли метнулся в сторону; кочерга рассекла воздух у его плеча и врезалась в каменный пол. Олав выругался.

— Это была неплохая попытка, но ты слабеешь, — констатировал Халли. — А моей ноге стало лучше.

Это была правда: онемение понемногу проходило. Мальчик похромал прочь, к яме, где над тлеющими углями все еще висела бычья туша: груда костей и жил с ошметками мяса. Пол возле туши был заляпан салом; Халли поскользнулся и чуть не потерял равновесие. Выпрямившись, он увидел два кованых вертела, прислоненных к краю ямы. Он наклонился, схватил их и обернулся навстречу надвигающемуся Олаву.

Халли взял в каждую руку по вертелу и угрожающе помахал ими.

Олав насмешливо засипел.

— О дух Хакона, страх-то какой! Будь я жареным цыпленком, убежал бы без оглядки!

— Берегись! — рявкнул Халли. — У нас в верхней долине умеют сражаться двумя клинками!

— То-то ты ими машешь так, точно мух отгоняешь! — хмыкнул Олав. — Чем дальше, тем больше я удивляюсь, как ты вообще сюда добрался. Ты не умеешь убивать, ты не умеешь драться — бестолковее парня я еще не встречал!

Он взмахнул кочергой и выбил один из вертелов из руки Халли. Вертел описал дугу и застрял, дрожа, в туше быка.

Халли, побледнев, сделал шаг назад вдоль ямы и метнул второй вертел в Олава, точно копье. Олав отклонился вбок; вертел скользнул по его щеке и со звоном упал на пол. Олав выпрямился, ощупывая щеку.

— Ты смеешь нападать на сына Хакона в его же собственном чертоге?! Будь я здоров…

— Будь ты здоров, я бы все равно был ловчее и проворней тебя, потому что я — сын Свейна, который, кстати, как-то раз усадил твоего предка задом в терновый куст! Знаешь эту историю? Я только надеюсь, что Хакон носил рубашки подлиннее, чем у тебя!

Говоря это, Халли торопливо отступал назад через чертог, не обращая внимания на протесты больной ноги.

Олав, то ли от гнева, то ли от боли в щеке, тоже прибавил шаг.

— Ах ты, трус! Что, убегаешь?

— Это называется «применяться к обстоятельствам»!

Халли поравнялся со столом, заваленным объедками и грязной посудой. Он схватил кубок и швырнул его в Олава, тот уклонился. Тогда Халли метнул блюдо, а за ним — сальную кость от окорока. От блюда Олав увернулся, а вот кость угодила ему в голову, вызвав залп хриплой брани.

Олав шел вдоль стола, а Халли отступал, швыряя в своего врага все, что попадалось под руку. Кубки, яблоки, чаши, плевательницы, обглоданные куриные тушки, столовые ножи, какие-то круглые овощи, сваренные, но оставшиеся несъеденными, — все это летело в лицо Олаву. От некоторых снарядов тот уворачивался, другие отбивал, но все равно доставалось ему изрядно.

Закончил Халли горстью спелых слив.

— Эй, открой рот пошире! — крикнул он. — Я попробую закинуть туда хотя бы одну!

Он испытывал радостное возбуждение — впервые с тех пор, как вошел в комнату Олава. Ну да, он не сумел сделать то, зачем пришел, и, возможно, теперь все пропало. Но сражаться за свою жизнь — это совсем не то, что пытаться прикончить беспомощного врага, и Халли обнаружил, что это ему нравится куда больше. Особенно теперь, когда ушибленная нога почти совсем отошла.

Он посмотрел вдоль чертога: оставалось всего полпути до возвышения и арок. Однако Олав не отставал, а если позволить ему выйти отсюда, он разбудит остальных. Значит, надо его как-то остановить…

Олав, пошатываясь, бежал на него, вскинув кочергу.

Халли метнулся к очагу, рассчитывая найти там какие-нибудь металлические инструменты, но ничего не обнаружил. На лице у него сразу выступил пот, потому что толстые чурбаки, присыпанные землей, все еще тлели, и белый, как кость, пепел у него под ногами был горячим.

Олав стремительно приближался. Халли наковырял башмаком побольше пепла и осыпал им босые ноги Олава. Тот запрыгал на месте от боли.

Из углей торчало несколько непрогоревших палок. Халли выдернул ближайшую, длинную кривую корягу. На конце коряги тлел ослепительно белый уголек. Держа ее обеими руками, мальчик принялся размахивать ею из стороны в сторону так, что коряга свистела в воздухе. На миг Олав отступил, потом выругался и ринулся вперед, бешено взмахнув кочергой. Халли поднял палку, чтобы отразить удар; сила удара была такова, что у него клацнули зубы и подогнулись колени. Мальчик выронил палку и рухнул в раскаленный пепел, который облаком заклубился вокруг.

Лицо Олава было ужасным: жуткая, ухмыляющаяся маска смерти. Он подступил к Халли и снова поднял руки.

Халли хотел было отползти, но его ноги оказались зажаты между ногами противника. Он заметался в панике, извиваясь, точно угорь, и ударил Олава под колени в тот самый миг, как противник опустил свою кочергу. Олав потерял равновесие; кочерга ударилась о камни возле головы Халли с громким звоном, который эхом раскатился под крышей чертога. Олав упал в золу, рядом с Халли, но ближе к огню, где зола была очень горячей.

Еще мгновение — и оба снова вскочили на ноги, все белые от золы. Нога Халли снова подвела его: он не успел убежать, Олав протянул руку и ухватил его за горло.

Хватка у Олава была стальная. Глаза у Халли выпучились. Он попытался слабо сопротивляться.

— Надеюсь, ты не такой глупец, чтобы рассчитывать на пощаду? — вопросил Олав. Он поднял руку, башмаки Халли оторвались от пола, и мальчик повис в воздухе.

Халли хрипел и брыкался. Дышать он не мог. Его пальцы впились в запястье Олава. Тот хохотнул.

— Бесполезно, мой мальчик. Я, может, и болен, но тебя не отпущу. Мне доводилось душить людей и покрупнее тебя.

Халли внезапно прекратил отбиваться и повис совершенно неподвижно. Он медленно поднял руку и указал сперва на Олава, потом на пол, на очаг и опять на Олава. После паузы он повторил это снова.

Олав сощурился.

— Что такое? Я тебя не понимаю. Что ты хочешь сказать?

Халли, лицо у которого побагровело, все так же неторопливо и тщательно повторил свои жесты.

Олав покачал головой.

— Извини. Не понимаю.

На этот раз жесты сопровождались долгим загадочным бульканьем и непонятными движениями бровей.

Олав нахмурился.

— А, это все бесполезно! Не можешь сказать толком, так и не пытайся!

Халли многозначительно указал на пальцы, стискивающие ему горло. Олав закатил глаза и чуть ослабил хватку.

— Ну?

Слабый хрип:

— Ты горишь…

Олав уставился на Халли. Потом посмотрел вниз — и увидел длинные желтые языки пламени, лижущие подол его рубашки. Как раз когда он это увидел, пламя весело взметнулось и охватило всю его спину. Шерстяные нити одна за другой вспыхивали белым, потом чернели.

Олав шепотом взвыл от ужаса, отшвырнул Халли и запрыгал по чертогу, судорожно хлопая себя по бокам.

Халли, растирая горло, бросился в противоположную сторону, остановившись только затем, чтобы подхватить тлеющую палку. Он прохромал мимо возвышения и нырнул под галерею. Оглянувшись, он увидел мечущегося Олава — тонкую черную фигурку, окутанную пламенем. Олав наткнулся на висящий на стене гобелен, вцепился в него — он, должно быть, хотел укрыться чем-нибудь, чтобы сбить пламя, но вместо этого сухая ткань гобелена тоже воспламенилась, и желто-оранжевые языки побежали по стене.

Халли решил, что это недурная идея. Он ткнул своей палкой в ближайшую занавеску и стал смотреть, как ткань вспыхнула и загорелась.

Горящий гобелен внезапно рухнул со стены, накрыв собой Олава.

Над головой, на галерее, послышались крики и топот бегущих ног.

Халли представил себе, как Хорд и Рагнар несутся вниз по лестнице. После еле передвигающегося Олава оказаться лицом к лицу с ними ему не улыбалось. И Халли, прихрамывая, выскочил из чертога.

Коридор, которым он бежал, оказался длинным, темным, со множеством поворотов и несколькими дверьми, за которыми были помещения для слуг. Он смутно видел людей, свернувшихся на лавках, сонные лица… Еще немного — и все они проснутся. Халли ускорил темп, понуждая свое тело двигаться быстрее, высматривая путь, которым можно было бы выбраться из чертога Хакона.

На бегу тлеющая палка в его руках разгорелась и теперь полыхала не хуже факела. Чтобы отвлечь погоню, Халли поджигал на своем пути все, что мог: занавеску, корзину с бельем… Коридор у него за спиной заволокло дымом.

Наконец он увидел окно: высокое, узкое, закрытое ставнями. Халли распахнул створки, вскарабкался на подоконник и прищурился, вглядываясь во тьму. В лицо хлестнуло холодным дождем, отчего вспотевший лоб сразу зачесался.

В нескольких футах впереди и чуть внизу проступила широкая каменная полоса — вершина большой троввской стены, окружающей Дом. За ней ничего видно не было. А прямо под окном зиял черный провал; Халли подозревал, что там очень высоко, все ноги переломаешь.

Халли выглянул обратно в проход. Там слышались приближающиеся шаги и отдаленные крики. Где-то совсем далеко, за темным пространством чертога, ударили в набат.

Медлить было нельзя. Халли швырнул свою палку за спину, в коридор, отступил назад, насколько это можно было сделать на подоконнике, и, опираясь на здоровую ногу, прыгнул вперед, в темноту.

Шум сразу стих, как отрезало. В лицо ударил дождь. Он подобрал ноги.

Халли приземлился на стену, перекатился и тотчас вскочил, ощутив внезапную острую боль. Больная нога: то ли он ее подвернул, то ли еще что… Некогда! Тут, снаружи, звон набата был слышнее. Ему откликнулись другие колокола по всему Дому.

Камни троввской стены были истертые, гладкие, скользкие от дождя. Халли трусил вдоль парапета, точно раненый зверь, озираясь по сторонам: назад, через плечо, наружу, за парапет, в темноту, вниз, на хижины, которые лепились к стенам Хаконова чертога, где сейчас в окнах зажигались огни. Колокола повсюду трезвонили все тревожнее. Мальчик никак не мог решиться: ему не нравилось то, что ждало за парапетом, он слишком хорошо помнил высокие стены и глубокий черный ров внизу.

Однако задерживаться в Доме Хакона ему тоже не хотелось.

Впереди, за поворотом стены, где-то у ворот, замелькали огни факелов. Они множились с угрожающей стремительностью, распространяя вокруг себя гневное зарево, которое освещало стены хижин и виселицу, установленную на стене (Халли не преминул обратить на нее внимание). Огни вдруг разделились на два потока: часть преследователей направилась в одну сторону, часть в другую. До Халли доносились властные голоса, топот сапог по камням, гавканье и вой собак.

Халли вздохнул и оглянулся назад. Вдалеке, на стене, тоже мелькали огни и виднелись бегущие люди.

Он накинул капюшон, чтобы никто не разглядел его лица, подступил к краю стены и оценивающе посмотрел вниз. Там царила непроглядная тьма. Где-то далеко внизу слышался шум дождя, падающего в воду. Мальчик нерешительно закусил губу.

Осколок камня отлетел от стены и ударил его в щеку рядом с глазом. Сломанное древко стрелы подпрыгнуло и упало на парапет.

Халли зажмурился, разбежался и прыгнул.

Падение оказалось коротким, но на удивление прерывистым — оно превратилось в бесконечное множество отдельных моментов, когда Халли зависал в воздухе, дрыгая ногами, раскинув руки. Навстречу дул ветер, желудок подпрыгнул к самому горлу, а заплечный мешок и волосы болтались где-то над головой. Однако он не успел ничего с этим поделать до того, как ударился о воду и тьма поглотила его.

Воздух исчез, вокруг была лишь ледяная чернота.

Исчезло все: дождь, огни, колокола, шум…

Глядя перед собой, раскинув руки, Халли тихо опускался на дно черного рва.

* * *

У крестьянина из Глубокого дола было три дочки, и Свейн наведался к нему, чтобы решить, которую из них взять в жены. Он увидел, что все три хороши собой: у них были длинные душистые волосы и крепкие ляжки. Выбрать одну из них было нелегко.

Тогда Свейн сказал:

— Я отправляюсь в чертог троввского короля. Что вам принести оттуда?

— Золота и серебра, — сказала старшая, — чтобы мне было что носить на шее.

— Горшок и половник, — сказала вторая, — а то мой горшок разбился, а половник сломался.

Младшая же улыбнулась и сказала так:

— Принеси мне только цветочек с пустошей, чтобы я смотрела на него и думала о тебе!

Свейн отправился в чертог троввского короля. Это был уже второй его поход На этот раз он проник глубже, миновав пылающий очаг и развешанные кости, в самое логово, где жили троввы. Они все спали, забившись в дыры и щели, и Свейн без труда перебил многих из них. Он дошел до лестницы, ведущей дальше под землю, но было уже поздно, и он пошарил вокруг, добыл золото и серебро, горшок и половник и ушел. Выйдя на пустошь, он сорвал цветок. Потом вернулся обратно в дом крестьянина и дал его дочкам то, о чем они просили.

— Что же, решил ли ты, которую из нас возьмешь в жены? — спросили они.

— Да, решил, — ответил Свейн. — Ты, старшая, тщеславна и распутна, а ты, младшая, не в своем уме и не приспособлена к жизни. Я выбираю тебя, средняя, потому что твоя просьба была здравой и разумной.

Он вернулся домой со средней из сестер, и она стала ему очень хорошей женой.

Таков был второй визит Свейна в чертог троввского короля.

Часть третья

Глава 14

Свейну еще не было шестнадцати в год смерти его отца, однако когда он взял власть в свои руки, это почувствовали все. Первое, что он сделал, — собрал своих людей во дворе.

— Оглянитесь вокруг! — сказал Свейн. — Что вы видите? Жалкие хижины и огороды с капустой, грязь и навоз. Скоро все будет иначе! Я намерен сделать наш Дом самым могущественным в долине, но для этого нам нужно больше земель. В округе множество других усадеб, надо, чтобы все они подчинялись нам. Мы возьмем мечи, пойдем и убедим их перейти под нашу руку.

Один из его людей возразил:

— Но мы непривычны сражаться! Мы только и умеем, что трудиться на земле.

— Есть и еще одно дело, — сказал Свейн. — По ночам вокруг рыщут троввы, а вы только и знаете, что прятаться под кровать. Теперь я ваш вождь, и больше этого не будет. Пришла пора научить врагов страшиться нашего Дома!

И он обнажил меч.

— Возражения есть?

Возражений не было. Все отправились за оружием.

Уловка не сработала. Съежившись в тени расселины, он слушал сквозь шум дождя нарастающий многоголосый вой, катящийся по сырым склонам и разбивающийся об утесы наверху. Собаки бежали вдоль ручья, шлепая по воде. Он на миг вжался лицом в траву, заставляя себя двигаться дальше. Если он сейчас же не выберется из расселины, они скоро поднимутся сюда и увидят его. Он представил себе стремительно мчащуюся стаю, жаждущую крови; он представил себе бегущих следом людей, угрюмых и мрачных, вооруженных цепами и косами, ножами и веревками. Теперь, когда зашли так далеко, они не станут тащить его в Дом, чтобы повесить там. Они сделают это на ближайшем дереве с достаточно прочными сучьями…

Он зажмурился, вжался лицом в траву и землю, вдыхая темный, кислый запах. Проще было бы не бежать. Его преследовали целый день, и теперь колено у него распухло; оно закоченело даже за время этой короткой передышки, пока он лежал под свинцовым небом, надеясь, что они пойдут по ложному следу, вниз по ручью. Но собаки учуяли его даже в воде и теперь снова шли за ним по пятам. Сколько ни беги, все равно скоро его догонят. Проще остаться на месте…

Под утесом, там, где ручей спускался вниз, прыгая по уступам, раздался яростный лай. Это, наверное, там, где он ободрал руку; они нашли кровь на скале. Испуг придал Халли решимости. Он задрал голову, заставил себя окинуть взглядом склон расселины. Подъем был не крутой. Можно его преодолеть даже с больным коленом. Он полез наверх, цепляясь за траву. Босые ноги заскользили по мокрой траве, он сбил пальцы о камни и немного съехал назад. Но потом нащупал ногами опору и энергично пополз наверх. Колено протестовало, но не сильнее, чем он рассчитывал. Впиваясь пальцами в дерн, Халли упорно карабкался по склону. И несколько секунд спустя, не обращая внимания на царапины, раздвинул свисающие ветки шиповника и ежевики и выбрался на ровную землю.

Впереди уходил на запад склон хребта, нагромождение провалов, валунов и утесов. За ним поднималась серо-голубая масса, одеяло из деревьев, наброшенное на кости горы. Лес. Лес — это убежище. Лучше попытаться добежать до него, чем торчать на виду и ждать, пока тебя разорвут.

И Халли, спотыкаясь и хромая, затрусил по открытому склону.

Темно-серый, темнее, чем тучи над головой, расползался по небу дым горящего Дома.

Первый башмак он потерял в черном безмолвии рва, где-то между тем моментом, когда ушел на дно, в мягкий, податливый ил, и последним паническим рывком, который наконец позволил ему вырваться обратно, на воздух. Когда его голова вынырнула на поверхность, навстречу дождю, башмака уже точно не было. Он, откашливаясь и бултыхаясь, греб к берегу. Тьма защищала его от стрел. Слева, на поверхности воды, плясало багровое отражение горящего строения.

Поначалу он думал, что ему удалось уйти, что все люди Хакона остались тушить пожар. Он миновал несколько полей, и надежда все нарастала, пока он не поднялся на небольшой холм и не оглянулся назад. Отсюда, из предгорий, освещенных занимавшимся над морем серым рассветом и пламенем пылающего Дома Хакона, он увидел факелы преследователей, рыщущих вдоль черного круга рва, и услышал, как собаки рванулись по следу.

Перед ним были курганы, на востоке — море, оставался единственный путь — на запад, вверх по долине. Преследователи тоже это знали. Они шли низом, отрезая ему путь, незнакомыми ему дорогами. Он только-только миновал пастушью тропу, вьющуюся через заросли папоротника, как первые псы из стаи выскочили на эту тропу и понеслись по его следу, скуля и капая слюной. И тут бы ему и конец пришел, не догадайся он засунуть свой оставшийся башмак как можно глубже в щель между двумя валунами и уйти вброд по ручью. Эта уловка его спасла. Пока псы суетились у щели, рыча и подвывая, он забирался все дальше в горы, идя везде, где это было можно, по дну ручьев, которые, точно жилы, тянулись к морю.

Однако близился вечер, а ему так и неудалось сбить их со следа. И теперь силы у Халли были на исходе.

Незадолго до того, как он добрался до леса, стая выбралась на вершину холма. По истошному лаю Халли понял, что они его увидели. Теперь его и лес не спасет…

Он скатился по склону под раскидистые кроны дубов на опушке леса и обнаружил, что земля под ногами впервые за все это время сделалась сухой и что справа возвышается деревянный столб, отмечающий границу Дома. Черты лица героя были скрыты толстым слоем зеленого мха, но часть туловища все еще была видна, и, подойдя поближе, Халли различил на трухлявом дереве полустертые следы фиолетовой краски.

Фиолетовой — значит, это земли Арне, и, значит…

Нет. Дом далеко отсюда. Ему нипочем не добраться туда.

Халли, не разбирая дороги, бросился в чащу леса. Он нырял под низко нависшие сучья, проламывался через густые заросли сухого побуревшего папоротника. Его ноги тонули в грудах опавшей листвы, проваливались в скрытые ямы, цеплялись за корни и колючие ветки. Он падал, вставал и мчался дальше, чтобы вскоре снова упасть. Усталость наваливалась все сильнее: он чувствовал, что скоро при очередном падении встать уже не сможет. Он ухватил какой-то сук и, опираясь на него, заковылял дальше, через заросли папоротника. На третьем шаге нога у него подвернулась. Он полетел вперед, вытянув руки, — и обнаружил, что земля круто уходит вниз. Он кубарем покатился по склону, ломая папоротник, взрывая землю, все дальше и дальше…

И внезапно, больно ушибившись, выкатился на ровную землю и засыпанную щебенкой лесную дорогу.

Все затихло. Халли больше никуда не летел.

Он остался лежать, как лежал — на спине, раскинув ноги, одно колено подогнуто, — глядя вверх, в сплетение ветвей над дорогой. Небо темнело, близилась ночь. Халли улыбнулся: он все-таки продержался целый день, не так уж и плохо! Но теперь он выдохся. Нет смысла оттягивать неизбежное. Пора заканчивать. Все.

Он закрыл глаза, прислушался…

Ну да. Вот они.

Халли не дал себе труда сдвинуться, или пошевелиться, или даже вслушаться как следует. Лишь когда источник звука приблизился вплотную, он понял, что это не рычание собак и не топот бегущих людей, а цокот копыт.

Халли чуть приподнял голову — из любопытства — и увидел одинокого всадника, едущего рысью в сгущающихся сумерках.

Узда была отделана фиолетовыми лентами.

Халли издал хриплый вскрик и поднял окровавленную руку.

Всадник завизжал, лошадь вздыбилась, ее копыта оставили вмятины в земле у самой головы Халли.

Визг всадника показался Халли чем-то знакомым. Он широко раскрыл глаза, уставился на хрупкую фигурку на фоне неба, и надежда сдавила ему горло.

— Ауд?

Голос у него сделался хриплым, неузнаваемым.

По листьям забарабанил дождь. Лошадь переступила с ноги на ногу. Собаки умолкли, но Халли знал, что скоро они будут здесь, скоро они найдут его…

Всадница мельком взглянула на него, потом отвернулась и тряхнула поводьями. Лошадь двинулась вперед, аккуратно переступив через ноги Халли.

— Ауд!!! Это я! Халли Свейнссон!!!

Он в отчаянии приподнялся на локте и попытался встать.

— Пожалуйста!!!

— Халли?!

Лошадь остановилась. Девочка внезапно рассмеялась коротким, отрывистым смехом, похожим на лисий лай.

— Великий Арне, в самом деле! Ты что тут делаешь?

Она говорила весело, но веселость эта была наигранной — скрывающей настороженность и недоумение.

Он медленно встал на ноги.

— Извини, что напугал тебя.

— Это лошадь напугалась, а не я. Я визжала, чтобы ее успокоить.

Волосы у нее были растрепанные и мокрые от дождя. Лицо выглядело бледнее, чем он помнил, хотя, наверное, дело было в освещении. Ауд напряженно сидела в седле, сжимая поводья. Халли видел, что она лихорадочно размышляет.

— Великий Арне, — сказала она вдруг, — ты ужасно выглядишь! Какой ты тощий!

— Ну да, я в последнее время почти ничего не ел…

В подлеске наверху что-то затрещало; он развернулся, вглядываясь в деревья.

— Послушай…

— Ты еще и не мылся, судя по запаху, — заметила девочка. — И довольно давно. Видел, как лошадь вскинулась, когда почуяла тебя? Последний раз такое было, когда мы наткнулись на дохлого медведя, но он и то так противно не вонял, хотя пролежал там никак не меньше недели. Он был весь распухший, и липкий, и облепленный мухами…

— Да-да. Ауд…

— Так что же ты тут делаешь, а, Халли?

Она говорила все с той же язвительной надменностью, какую он помнил по их первой встрече в саду.

Халли снова оглянулся. Времени терять нельзя, у него не было ни секунды. Однако он понимал, что торопить Ауд тоже нельзя. Они недостаточно хорошо знакомы, чтобы вот так прямо умолять о спасении: если она испугается или рассердится, то умчится прочь и бросит его здесь.

— Слушай, Ауд, мне трудно прямо сейчас все объяснить, но помнишь, ты предлагала мне приехать в гости? Ну вот, я… Можно, я воспользуюсь твоим приглашением? Прямо сейчас. Только сначала, наверное, надо…

Ауд внезапно задрала голову.

— Что это там такое?

Халли набрал побольше воздуха.

— Собаки. Свора. Они гонятся за мной.

— Кто за тобой гонится?

Он замялся.

— Ну… есть тут одни люди…

Ауд дочь Ульвара окинула его холодным взглядом, поправила капюшон, плотнее запахнула плащ: в лесу сделалось прохладно.

— Одни люди?

Прядь светлых волос выбилась из косы и упала ей на лицо. Девочка сдула ее в сторону и пристально посмотрела на Халли.

— А точнее?

Халли нервно переминался с ноги на ногу, то и дело оглядываясь назад.

— Ну, по правде говоря, это довольно личное дело, и я предпочел бы оставить это при себе, а не болтать об этом направо и налево; но, как бы то ни было, я был бы тебе крайне признателен, если бы ты была так любезна…

— Замечательно! — резко сказала Ауд. — Ну что ж, не буду тебя задерживать. Тебе небось предстоит еще немало часов бежать по лесу. Не мог бы ты направиться на восток, подальше от земель Арнессонов? Я не хочу здесь кровопролития. До свидания.

Лошадь снова двинулась вперед; на этот раз Халли метнулся и преградил ей путь.

— Это Хаконссоны! — выпалил он. — Они гонятся за мной всем Домом — ну, или почти всем Домом! Если они меня поймают, то повесят на самом высоком дереве! Ауд, помоги мне, я буду твоим вечным должником, клянусь!

Девочка вскинула брови; на губах у нее мелькнула усмешка.

— Надо сказать, я заинтригована! И что же ты натворил на этот раз, что они так злы на тебя?

В лесу, на вершине холма, раздался взрыв лая — визгливого, отрывистого: собаки почуяли жертву. Халли стиснул руки — он надеялся, что это выглядит достаточно мужественно, но при этом несколько умоляюще.

— Ауд, прошу тебя! Я тебе все расскажу, только не прямо сейчас…

Псы вырвались на склон и понеслись вниз, оскальзываясь, спотыкаясь, алчно клацая зубами. Ауд почесала подбородок.

— Ну…

Первые собаки уже продирались сквозь папоротник.

— Ладно, поехали! Садись!

Она протянула руку и вздернула его на круп лошади. Взмах поводьев — и лошадь галопом понеслась прочь, как раз когда первые из псов выскочили на дорогу.

Наступила ночь; взошла луна, озарив мягким светом несущиеся мимо деревья. Голова Халли подпрыгивала на плече Ауд, и волосы девочки хлестали его по лицу. Ему это не мешало.

Наконец лошадь перешла на рысь. Халли поднял голову. Впереди, в темном кругу деревьев, вздымался силуэт Дома — поменьше Хаконова, но, пожалуй, побольше Свейнова, только без стены вокруг. Кучка домиков, освещенных веселыми цветными огоньками, яркими, радостными, гостеприимными. В центре вздымался изящный чертог с рядом освещенных окон. В воздухе слабо пахло чем-то вкусным, и сердце у Халли воспрянуло при мысли о пуховых подушках, горячей воде и столах, ломящихся от угощения.

Но Ауд свернула на разбитую дорожку, ведущую к полуразвалившемуся сараю, двери которого были распахнуты навстречу всем стихиям. Лошадь явно не желала входить внутрь, однако ей пришлось подчиниться; в сарае воняло гнильем, плесенью и разными сортами навоза.

— Где это мы? — осторожно спросил Халли.

— Это старый сеновал.

— Спасибо, но погулять по Дому можно было бы и завтра. Может, пойдем в чертог поужинаем?

— На сегодня твой чертог — тут, — ответила Ауд. — Ты что думаешь, отец примет такого оборванца, как ты, с распростертыми объятиями?

Халли возмущенно фыркнул.

— Есть же такая вещь, как милосердие!

— Ага, а есть еще такие вещи, как подозрительность и брезгливость! Последнего бродягу, который явился сюда, привязали к мельничному колесу, чтоб помылся, а тот бродяга удрал бы без оглядки, если бы увидел тебя! И даже если отец сумеет сдержать отвращение, он наверняка начнет задавать вопросы. Например, про серебряный пояс, который ты носишь под курткой…

— Какой серебряный пояс?

Ауд покачала головой.

— Великий Арне! Ты хочешь, чтобы я съездила в Дом Хакона и спросила у них? Я ведь могу. Дорогу я знаю.

— А, ну да, серебряный пояс… Давай об этом завтра поговорим, ладно?

— Ладно, ладно. А пока что лучше бы тебе не касаться ногами земли, чтобы не оставлять следов — просто на всякий случай. Тут где-то должен быть люк в потолке, это выход на чердак. Подними руки и нащупай его. Ах да, ты же такой коротышка — ну, привстань.

Она медленно-медленно выехала на середину сарая. Халли угрюмо и очень осторожно привстал, придерживаясь одной рукой за плечо Ауд. Он, пошатываясь, ощупывал потолок справа и слева и вдруг получил сильный удар в лоб. Из глаз у него посыпались искры, и он, издав горестный вопль, завалился вбок.

— Ну да, тут балка низкая, — сказала Ауд, поймав его за локоть. — Что, нашел?

Халли не без труда выровнялся.

— К-кажется, да… — слабым голосом ответил он.

— Отлично. Лезь туда. Я приду завтра, когда смогу.

— Еды-то хоть принесешь?

— Если получится. Лезь, лезь! Я ужасно голодная. Если опоздаю, мне не достанется мяса и вина.

Халли ничего не ответил — вслух. Он протянул руки, ощупал невидимое отверстие, ухватился за край. Мышцы у него ныли, тело дрожало. Он подтянулся, нырнул в люк, перекатился и остался лежать на спине, раскинув руки. Снизу донесся удаляющийся цокот копыт. Не успела Ауд выехать из сарая, как Халли уже уснул.

Глава 15

Налеты Свейна на усадьбы в предгорьях длились несколько месяцев. Некоторые крестьяне поупрямее сопротивлялись, но когда их перебили, а их усадьбы сожгли, остальные поклялись в нерушимой верности Дому. Вскоре Свейн владел всеми землями к югу от реки.

— Это хорошо, — сказал Свейн. — Наконец-то в здешних краях установилось некое подобие порядка.

Во время войны Свейн учил своих людей искусству боя: они тренировались сражаться мечом и копьем, биться на посохах и стрелять из луков, пока не сделались искусны во всем. Потом он занялся троввами. В полях и в проходах между хижинами были устроены ловушки. Чудовищ поджигали стрелами, пропитанными смолой, давили камнями и подстерегали в засадах, откуда внезапно вырывалась толпа замаскированных людей Свейна.

— Вот, — сказал Свейн, — так-то лучше!

Сильный пинок в спину пробудил Халли от крепчайшего сна. Он раскрыл глаза и тупо уставился вверх, на решетку из балок и стропил, затянутую паутиной и увешанную клочьями сена. И на девичье лицо, склонившееся над ним.

— Подъем! — сказало лицо. — А ты знаешь, что у тебя слюни текут?

Лицо исчезло из поля зрения. Послышалось какое-то шуршание, шарканье, шорох, стуки и лязг. Поначалу Халли не шелохнулся. Он мало-помалу осознавал происходящее. Между балок проникали солнечные лучики. Воздух был теплый и душный, в нем плавали пылинки. На соломенной крыше ворковали голуби.

— У тебя по-прежнему текут слюни! — сказал голос. — Ты бы попробовал рот закрыть. Говорят, помогает.

Халли наконец очнулся, закашлялся, вытер подбородок и попытался сесть — последнее оказалось не так-то просто, потому что все тело ныло и зудело и каждая мышца болела по-своему. Некоторые суставы вообще отказывались двигаться. Приняв вертикальное положение, он обернулся и увидел Ауд, дочь Ульвара, невозмутимо восседающую на балке и взирающую на его мучения. На ней было синее платье, несколько мятое. На подоле темнели сырые пятна — видно, он волочился по росе. Ее светлые волосы были зачесаны назад и небрежно заплетены в косу.

— Привет, беглец! — сказала она и улыбнулась.

Халли смотрел на нее. Он чувствовал, что лицо у него разбито и опухло. Он потер его руками.

— А солнце где? — спросил он. Голос звучал хрипло и неровно.

— Только-только поднялось над морем. Сейчас еще совсем рано, но я все-таки решила тебя проведать. И правильно сделала, а то кто-нибудь прошел бы мимо и услыхал, как ты храпишь.

— А что, я храпел?

— Как кабан на солнцепеке: сеновал трясся, птицы разлетались, с потолка сыпалась пыль, и так далее. Даже удивительно, как крыша не рухнула.

Она смерила его сочувственным взглядом.

— Ты как вообще?

— Ну, не так чтобы…

— Да уж, выглядишь ты просто кошмарно. Вчера я тебя не разглядела как следует, потому что уже стемнело, но знаешь, Халли, рожа у тебя — краше в гроб кладут! И одежда вся рваная. Я даже не буду спрашивать, что это за пятна у тебя на чулках. Подумать только, а я ведь вчера позволила тебе прижаться к моему плащу! Ничего не поделаешь, придется его спалить. Ой, а твои бедные ноги! Сбиты, изодраны… Честно говоря, Халли, я еще никогда не видела, чтобы потомок Основателя выглядел так, как ты. Могу поручиться, что такого в истории долины еще не бывало! Думаю, что некоторые трупы, лежащие в курганах, и то в лучшем состоянии.

Она перевела дух. Халли подытожил:

— Ну да, если не считать всего этого, то я в полном порядке, спасибо, что спросила.

— Ты небось есть хочешь?

Голод терзал его изнутри, точно острый нож: он не ел с тех пор, как был в чертоге Хакона, то есть больше полутора суток.

— Да, пожалуйста, если у тебя есть что-нибудь!

Она небрежно указала на здоровенный мешок, лежащий на сене рядом с ней.

— Вот, там еда. Хлеб, пиво, пироги, мяса немножко. Я вчера вечером после ужина совершила налет на кухню. В кожаной бутылке — ивовый отвар, снимающий боли. Угощайся.

Халли стрелой преодолел расстояние, отделяющее его от еды, и наклонился над мешком. Ауд, дочь Ульвара, взвизгнула:

— Дух Арне!

Халли, успевший набить рот пирогом, поднял голову.

— Ты извини. Я просто ужасно голоден…

— Да нет. Я просто раньше не видела, насколько драная эта твоя туника!

— Ой!

Халли поспешно поправил одежду, не переставая жевать. Ивовый отвар, как и ожидалось, оказался ужасно горьким. Пиво и пироги были куда вкуснее. Он только теперь полностью осознал, насколько хочет есть и пить.

Ауд отодвинулась на безопасное расстояние.

— Это все равно что свиней кормить! Слушай, я пошла. Попробую раздобыть что-нибудь из старых папиных вещей. Они тебе, конечно, будут велики, но зато забавно будет поглядеть, как ты их примеряешь. Я сейчас вернусь. Сиди здесь!

Халли поднял голову. С губ у него сыпались крошки.

— Ауд, я… я ведь так и не поблагодарил тебя. Это было очень… Ну, я даже не знаю, как мне…

Она подошла к люку, из которого торчала приставная лестница, и грациозно спрыгнула на верхнюю ступеньку, взмахнув длинной косой.

— Да ладно тебе! Все-таки не каждый день приходится укрывать у себя в сарае настоящего изгоя! Это большая честь для меня. Опять же, прошлой ночью ты буквально стоял на коленях и клялся, что будешь моим вечным должником — помнишь? Не могла же я упустить такой случай, верно? Придется мне позаботиться о том, чтобы ты остался жив. Да, кстати: наружу не высовывайся. Я слышала, как к Дому подъехали лошади, как раз когда я выходила с черного хода. Может, оно и ничего, но я для начала лучше пойду и узнаю, что происходит. А потом вернусь, чтобы услышать все в твоем изложении. Я хочу знать дело во всех подробностях. Так что ешь давай, набирайся сил!

Девочка подмигнула ему и махнула рукой. Свет из открытой двери сарая озарил ее лицо, перед тем как она исчезла из виду. Халли снова занялся содержимым мешка.

Он ел до тех пор, пока живот не заболел, а потом стал ждать возвращения Ауд. В дальнем углу сеновала было место, где соломенная крыша провалилась и на сене лежал узкий овал солнечного света. Халли подобрался к дыре и выглянул наружу. Он увидел огороды, сжатые осенние поля, невысокие ограды, опушку леса Арнессонов. Просунув голову в дыру и вытянув шею, он мог разглядеть часть построек Дома слева от него — длинных, невысоких, с красными крышами, — отдаленные хижины и одинокие деревья. Все выглядело мирным, славным, обыденным — он чувствовал себя здесь абсолютно чужим. Халли резко втянул голову внутрь.

Он отошел от дыры и уселся в противоположном конце сеновала, где царил густой буроватый сумрак. До него не раз доносились голоса людей из Дома Арне, идущих куда-то по своим делам. Он слышал, как мимо проходили женщины, негромко пересмеиваясь; их голоса вдруг отчего-то напомнили ему о матери. Он слышал и мужские голоса, но они были слишком далеко, чтобы разобрать, о чем говорят. Один раз мимо сарая стремительно простучали копыта.

Все эти звуки влетали ему в одно ухо и вылетали в другое; Халли не двигался, просто сидел, глядя в никуда. Благодаря ивовому отвару боли в теле приутихли, но онемение не прошло. Набив брюхо, он ощутил внутри пустоту — она была вызвана не недостатком пищи, а отсутствием каких бы то ни было эмоций. Гнев, ненависть, горе, страх — все эти чувства, которые непрерывно клубились у него в душе, гнали его вперед на протяжении нескольких недель, переполняли и направляли его мысли, — теперь исчезли, испарились, оставив по себе лишь отпечаток, след на поверхности души.

В течение предыдущего дня Халли было не до размышлений, но теперь он понимал, что утратил весь пыл еще до того, как выбежал из комнаты Олава. Он обнаружил, что не способен убить, что весь его поход был предпринят на основании совершенно ложных предпосылок, и это открытие выворотило все его чувства наизнанку. Он был потрясен тем, насколько плохо себя знает, и все идеалы, которыми он дорожил так долго, разлетелись, точно опавшие листья. Оказалось, что он физически не способен отомстить за родича, не способен выполнить то, чего требовали убеждения героев. Конечно, Олав все равно погиб, более или менее случайно — Халли не сомневался, что горящий гобелен сделал свое дело, — но что с того? Размышляя об этом, Халли не испытывал ни малейшего удовлетворения.

Многое из того, во что он верил, пострадало в этой комнате, и не в последнюю очередь — его отношение к любимому дяде. Халли очень не хотелось верить в историю, рассказанную Олавом, но он не мог отрицать, что это совпадало с услышанным им ранее, еще дома. Бродир в юности был опрометчив, из-за него они лишились большого участка земли… это все он слышал от родных. Правда ли, что он был убийцей? Этого Халли не знал. Но что дядюшка действительно когда-то опозорил Дом Свейна и навлек на себя гнев людей Хакона — это было очевидно.

И вот теперь Халли пошел по стопам Бродира и Олава. Еще один человек погиб, Дом сгорел — или едва не сгорел… И ради чего? Сейчас, сидя на сеновале, Халли не мог ответить на этот вопрос.

И что ему теперь делать? Куда идти? Единственный светлый момент во всей истории — это что преследователи его не узнали. Во время погони он был слишком далеко. Но если он попадется, если они обнаружат его в нынешнем виде… Халли надул щеки и выдохнул. Что ж, Ауд его спасла. Если он до сих пор жив, то только благодаря ей.

Он вспомнил ее лицо, возбужденное, озаренное утренним солнцем… Она ни о чем не подозревает. Не подозревает, что он натворил. Ну и не надо ей это знать! Халли выпрямился, решительно выпятил подбородок. Ни к чему втягивать ее во все это. Когда она вернется с одеждой для него, он поблагодарит ее и уйдет. Не следует подвергать ее еще большей опасности. Ничего он ей рассказывать не станет.

Он все еще был погружен в мимолетное ощущение благородной меланхолии, как вдруг на лестнице зашебуршились и показалась белокурая голова Ауд с растрепанной косой. Девочка запрыгнула наверх и присела рядом с люком, тяжело дыша, раскрасневшаяся от напряжения. Она держалась неестественно прямо, лицо у нее было бесстрастное, но глаза возбужденно блестели. Она посмотрела на Халли так, как никогда прежде не смотрела. Воззрилась, а не посмотрела.

Через некоторое время Халли решился спросить:

— Э-э… ну что, тебе удалось добыть одежду?

Она отрицательно качнула головой, не сводя с него пристального взгляда. Халли прокашлялся.

— Послушай, ты знаешь, я тебе крайне признателен. Забудем об одежде. Я хотел спросить — как ты думаешь, не могла бы ты раздобыть мне коня? Даже не коня, просто маленькую лошадку. Только чтоб не особенно пузатую. А то без стремян ехать будет неудобно. Дело в том, что я думаю, мне надо отсюда уехать, и как можно быстрее, чтобы не… чтобы не втравить тебя в неприятности.

— Ты хочешь уехать.

— Да, так будет лучше всего…

Ауд хихикнула. Она отодвинулась подальше от люка, туда, где солнечный свет, падающий в щель, нагрел сено, и уселась, скрестив ноги и разглаживая юбку на коленях. Наконец она сказала:

— По-моему, не стоит тебе это делать прямо сейчас.

— Почему?

— Потому что. Помнишь, я тебе говорила, что слышала, как некоторое время назад к Дому подъехали всадники?

Халли вздохнул.

— Это был кто-то из Дома Хакона?

— Не «кто-то»! Это были тридцать человек, все верхом, все с ножами, веревками, рогатинами и не знаю с чем еще. Возглавляет их сам Хорд Хаконссон; когда я вернулась, он как раз разговаривал с папой и рассказывал новости.

Ауд посмотрела на Халли в упор.

— Интересные новости, знаешь ли. Может, тебе тоже будет интересно? Так вот, не далее как две ночи назад неизвестный злоумышленник проник в чертог Хакона, убил Олава, брата Хорда, поджег чертог, а потом спрыгнул в ров и сбежал. Весь вчерашний день они преследовали его до восточных границ нашего леса. Там, судя по следам, его подобрал и увез какой-то всадник. След потерялся, но Хорд твердо намерен обшарить всю долину и отыскать убийцу и его сообщника.

— Ауд, послушай, — запинаясь, начал Халли, — я не хотел втягивать тебя…

— Это еще не все, — продолжала Ауд. — Когда я вошла, меня позвали, чтобы поговорить с Хордом. Видишь ли, отец знал, что вчера вечером я каталась верхом по лесу. Они долго расспрашивали меня о том, где я была и что видела. Они были крайне настойчивы. Девочке непросто выдержать такой допрос. В конце концов я им сказала…

Она сделала паузу, наблюдая за Халли. Лицо у него вытянулось и побелело.

— Я им сказала, что никого я не видела. Разумеется, я не стала им ничего рассказывать! С чего бы вдруг? В гробу я видала всех этих Хаконссонов! Достаточно и того, что мой глупый, бесхребетный папочка соглашается на все требования Хорда — он уже разрешил им обыскать все земли Арнессонов! Как будто это их собственность! Так что теперь они в течение нескольких дней будут обшаривать каждый сарай и овин отсюда до большой дороги.

Она раздраженно пнула сено.

— Короче, будь я на твоем месте, я бы сидела тише мыши и носа наружу не высовывала.

Халли утер пот, выступивший у него на виске.

— Ты знаешь, — сказал он, — на вашем сеновале так уютно… Может быть, я действительно немного поживу тут.

Но в это время его посетила новая мысль:

— Слушай, а этот сеновал они обыскивать разве не будут?

— Нет уж, наш Дом и его строения они обыскивать не станут! Это было бы чересчур даже для папочки.

Ауд гневно нахмурилась и сложила руки на груди.

— Никто не думает, будто мы замешаны в этом деле — просто преступник бежал в сторону наших земель. Кстати говоря: Халли Свейнссон, не пора ли тебе рассказать мне все как было, а?

Он отвернулся.

— Нет, не пора. Я лучше не буду втягивать тебя во все это еще сильнее. Я уже и так подверг тебя опасности. Кроме того, ничего особенно интересного в этой истории нету, и я не уверен, что мне так уж хочется об этом рассказывать. Не пойми меня неправильно: я тебе действительно очень благодарен…

— Ну да, конечно, конечно! — Ауд хлопнула в ладоши и встала. — Тогда я, пожалуй, пойду. Мне что-то захотелось вернуться в дом и спеть балладу. Это будет баллада моего собственного сочинения, и называется она: «Мальчик, которого вы ищете, сидит на сеновале». Вот тебе пара строчек для примера: «Идите сюда, с топорами и кольями! Взгляните, вон зад, что торчит из соломы! То Халли Свейнссон, он прячется там!» Ну, как тебе?

Халли смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Ты этого не сделаешь!

— Ах вот как? Не сделаю, говоришь? Давай рассказывай!

Халли не хотелось рассказывать о своих похождениях — не из гордости и не потому, что он боялся откровенничать с Ауд: ей он вполне доверял. Дело было в этой пустоте, которую он чувствовал внутри. Сегодня, пока он сидел один на сеновале, ему уже начало казаться, что эта мертвящая пустота поглощает его. И теперь он боялся говорить о ней — мало ли, чем это кончится? Однако выхода не было.

— Ладно, — сказал он. — Только я не знаю, с чего начинать.

— Начинай прямо со смерти твоего дяди, — ласково посоветовала Ауд. — Я ведь там была, помнишь? Это имеет какое-то отношение к последним событиям?

— Ну, в целом, да…

Он начал рассказывать — медленно, запинаясь, с трудом подбирая слова, сидевшие где-то глубоко внутри, — и постепенно поведал ей обо всем. О равнодушии родных и своей безмолвной ярости; о том, как он забрал пояс героя и отцовский нож. О хижине Снорри, о купце Бьерне, о невзгодах, которые ему пришлось пережить в нижней долине. Он не приукрашивал, не преувеличивал, не умалчивал ни о чем. Чем дольше он говорил, тем легче это было делать, и в конце концов он откровенно рассказал обо всех препятствиях, которые ему пришлось преодолеть, вплоть до мрачного откровения, которое он обрел в комнате Олава. Как ни странно, чем дальше, тем лучше он себя чувствовал. Ауд и теперь, как тогда, в саду, как будто вытягивала из него всю правду. И тяжкий груз, висевший на нем со дня смерти Бродира, мало-помалу становился все легче; свежий воздух проник под него и снял эту ношу с его плеч. Голова у Халли сделалась такая ясная, какой давно не бывала.

Ауд ни разу не перебила и не прервала его, пока он не договорил.

— Ага, значит, ты его все-таки не убивал, — сказала она. — По крайней мере, нарочно.

— Нет, я не смог это сделать. Просто не смог, и все.

Халли горестно потряс головой.

— Еще тогда, в самом начале пути, этот сумасшедший старик, Снорри, сказал, что если я сделаю то, что собираюсь сделать, то буду ничем не лучше Олава Хаконссона. А я только посмеялся над ним. Но вот теперь, когда увидел перед собой убийцу дяди, я почувствовал… почувствовал… — Он беспомощно развел руками. — Ауд, я не знаю, в чем мой изъян, но я просто почувствовал, что физически не могу… я не смог заставить себя ударить его ножом.

— Никакой это не изъян! — возразила Ауд, дочь Ульвара. — Послушай, Халли…

— Понимаешь, как будто все, во что я верил, внезапно перевернулось вверх ногами. И это было уже не в первый раз. Тот человек в ущелье — он ведь пытался меня убить! Я думал, это разбойник, изгой вроде тех, что в историях. Но нет! Оказалось, это был почтенный человек из Дома Эйрика. А я его убил!

Ауд презрительно фыркнула.

— Ой, да ладно тебе! Он сам напал на тебя и сам свалился со скалы. Верно? Ты ведь его в пропасть не толкал. И с Олавом то же самое. Ты его не убивал. Он погиб по своей вине, пытаясь убить тебя.

Халли хмыкнул.

— Ну да, наверное… Но твои доводы слегка надуманные. Я не уверен, что Совет с ними согласится.

— Послушай, Халли, — сказала Ауд. Она подошла к нему, протянула руку, чтобы коснуться его плеча, и тут же ее отдернула. — Ой, нет, лучше не буду, ты не обижайся. Надо будет тебе воды притащить… Знаешь, Халли, когда я выслушала то, что рассказывали Хаконссоны, я не знала, что и думать. Это все звучало так… В общем, мне надо было услышать все это от тебя, выяснить, что же произошло на самом деле. Просто если бы ты действительно убил Олава, как собирался, я бы тогда… — Она пожала плечами, лицо у нее внезапно сделалось спокойным и серьезным. — Но ты этого не делал. Я так и думала, что ты этого не делал. И я рада, что ты этого не делал, вот.

Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, потом Халли обнаружил, что отвел взгляд и уставился в пол. Он кашлянул.

— Мне очень приятно, но на самом деле…

— Тсс! — Девочка прижала палец к его губам.

Халли нахмурился.

— А по-моему, теперь моя очередь…

Она яростно замотала головой и вскочила на ноги, указывая ему за спину, на покатую крышу. Тонкие лучи света пробивались сквозь старую солому. Там была дорога, по которой они приехали сюда, ведущая к чертогу Арне. Халли услышал приближающийся цокот копыт, лязг металла, покашливание усталых людей.

Он мгновенно вскочил на ноги, забыв обо всех своих синяках и ноющих мышцах.

Они с Ауд стояли рядом на темном сеновале, молчаливые и напряженные.

Конечно, всадники просто едут мимо. Они возвращаются из леса. Ну конечно…

Цокот копыт замедлился, всадники остановились. Потом послышался голос — знакомый голос, басовитый, резкий и снисходительный:

— А что там, Ульвар?

Халли мысленно представил себе седовласого отца Ауд — доброжелательного, услужливого, едущего так, чтобы не опередить Хорда.

— Просто старый сеновал, мы его почти не используем, разве что в особо урожайные годы — которые, дай-то Арне, еще вернутся.

Голос Ульвара звучал нервно, напряженно.

— Мы там тоже поищем, можно? — сказал Хорд.

Прозвучало это скорее как утверждение, чем как вопрос.

Халли с Ауд переглянулись. Оба были бледны, как привидения. Переглянулись и уставились на открытый люк и рассеянный свет, льющийся оттуда.

— Ну разумеется! Ищите, ищите в самых потайных уголках! Если он там, можете повесить его у меня во дворе, напротив моего окна. А если кто-то из моего Дома его укрывает, его повесят рядом! Да-да, рядом с ним! Своими руками вздерну негодяя!

— Да-да, Ульвар, ты очень любезен. Так, Борк, Эйнар, обыскать сеновал!

Звякнули удила, скрипнули подпруги, двое людей в тяжелых сапогах спрыгнули наземь. Послышались шаги. Борк и Эйнар шли к двери сарая.

Глава 16

Свейну не нравилось, как выглядит его Дом: всего несколько жалких домишек среди полей.

— Надо бы построить что-то поприличнее, — сказал Свейн.

Он велел своим людям приволочь из леса сосновых стволов, а с горы — камней, но когда начали строить чертог, дело не заладилось. Стены все время рушились.

Жила у Тощего озера одна старуха, про нее говорили, что она ведьма. Большинство людей сторонились ее, но Свейн с ней неплохо ладил. Он отправился к ней, чтобы спросить про стены.

— Нетрудно сказать, — ответила старуха. — Нужен кто-то, кто будет сторожить основание дома.

— И кто это должен быть?

— Молодой, сильный, красивый. Кто-то в этом роде.

Свейн вернулся домой и выбрал из числа пленников, взятых во время набегов, одного юношу.

Юношу убили и похоронили в основании дома и тогда смогли построить чертог, высокий и надежный.

В течение нескольких мгновений Халли и Ауд не могли двинуться с места. Двое мужчин, отделенные от них всего несколькими футами пространства и не такими уж толстыми досками, вошли в сарай. Шарканье ног по земляному полу, другие невнятные звуки говорили о том, что люди внизу деловито разошлись в разные стороны.

Сейчас они проверят бывшие стойла, переворошат кучи старого сена, если такие найдутся. Много времени на это не потребуется.

А потом полезут наверх по лестнице…

Халли лихорадочно озирался вокруг. Несколько охапок невыбранного сена, потолочные балки, оплетенные паутиной…

Пусто. Голо. Деваться некуда.

Если только…

Он схватил Ауд за рукав, мимоходом удивившись, какая тонкая у нее рука; когда девочка подняла голову, он указал в дальний угол сеновала, где на полу лежал рваный овал солнечного света.

Дыра в крыше.

Ее лицо ничем не показало, что она его поняла, но, видимо, все-таки поняла, потому что сразу бросилась в ту сторону стремительными и в то же время абсолютно бесшумными шагами. Халли, последовавший за ней, обнаружил, что не может перемещаться так же проворно, не создавая шума. Он долго и мучительно преодолевал каждую балку, боясь в любую секунду услышать за спиной крик «Стой!».

Ауд уже ждала его в дальнем углу. На лице у нее отражалось нетерпение. Стараясь не обращать на это внимания, Халли протиснулся в дыру, как сегодня утром. Он окинул взглядом поля, убедился, что поблизости никого нет, и, хватаясь за соломенные края, полез наверх.

Крыша была выстелена толстыми снопами. Изначально снопы были туго перевязаны, но теперь растрепались, потому что соломенные жгуты прогнили. Крыша оказалась довольно крутая и совсем неподалеку обрывалась в пустоту. Внизу виднелась груда строительного камня, какие-то бревна и колючие кусты.

Халли, пыхтя, выползал наружу, пока не уперся коленями в край дыры. Он пытался нащупать, за что уцепиться, но, к его ужасу, солома рассыпалась, в руках у него оставались большие пучки.

Отчаянный шепот снизу:

— Не тяни ты, ради Арне! Шевели задом!

Халли извернулся, ухватился за солому выше дыры, справа от нее, и вылез на крышу. Нащупал опору пальцами ног — теперь он мог не бояться упасть вниз.

Издалека, с первого этажа сеновала, послышался голос. Что говорят, было не слышно.

Ауд полезла в дыру. Халли протянул ей руку.

Она ухватила его за руку, и внезапно ее лицо исказилось от ужаса. Это было никак не связано с его рукой: она беззвучно произнесла что-то, и в тот же миг Халли вспомнил, что они забыли.

Они оставили мешки!

Прежде чем Халли успел что-нибудь предпринять, она выдернула у него свою руку и исчезла из виду.

Халли выругался про себя и, держась за солому, вытянул шею и заглянул в дыру.

Ауд неслась по сеновалу мимо лестницы. Верх лестницы дрожал. Кто-то поднимался по ступенькам.

Ауд стремительными шагами пролетела мимо люка. Подхватила мешок Халли, подбежала к тому месту, где лежал ее мешок, раскрытый и пустой. Она схватила его одной рукой, повернулась, чтобы бежать обратно, потом наклонилась и принялась что-то стряхивать с соломы.

Халли смотрел на нее, не веря своим глазам. Да что ж она делает-то?! Но тут он вспомнил свое пиршество: небось крошек натряс…

Лестница дрожала все сильнее. Ауд подняла голову.

Халли яростно замахал ей рукой. «Иди сюда!!!»

Ауд перестала стряхивать крошки и, не разгибаясь, помчалась вперед, перемахивая через балки. И все это совершенно беззвучно.

Она в мгновение ока снова очутилась у дыры, сунула мешки в руку Халли, ухватилась за соломенные края дыры, задрала ногу, сунула ее в дыру и с размаху вытолкнула себя наружу, на крышу. Она проделала это куда быстрее, чем Халли, и толчок был довольно сильный. К тому же она не успела нащупать опору.

Вылетев наружу, она попыталась за что-нибудь ухватиться, потеряла равновесие — и полетела вниз.

Халли протянул руку, ухватил ее за пролетающую мимо косу и развернул так, что она упала на него. Ее руки вцепились в его тунику; пальцы нащупали пояс Свейна. Ауд уперлась ногами в крышу и повисла на Халли, держась за пояс, а Халли держал ее за косу.

Кто-то спрыгнул с лестницы на пол сеновала.

Заскрипели доски, зашуршало сено под ногами. Раздался кашель, потом гулкий удар — видимо, человек ударился головой о балку — и отборная брань. Шаги приблизились, затем отдалились. Наверху, на коньке крыши, ворковали на осеннем солнышке голуби с розовыми грудками. Ауд слегка покачивалась из стороны в сторону. Халли не двигался. Его пальцы, вцепившиеся в солому, сделались скользкими от пота.

Обыск был не слишком долгим и тщательным, но для Халли это была целая вечность — вечность, наполненная зловещей тишиной и внезапным звуком шагов, которые раздавались как будто под самой дырой. Рука ныла, плечо дрожало. Он изо всех сил закусил нижнюю губу.

Наконец-то: шаги на лестнице. Голоса вдалеке. Цокот копыт на дороге по другую сторону сеновала.

Халли, старавшийся не дышать, наконец вздохнул полной грудью. Ауд подтянулась и уцепилась за солому рядом с ним. Некоторое время они лежали молча.

— Еще бы чуть-чуть, и все! — наконец выговорил Халли.

— Ага! — Она улыбнулась. — Халли!

— Чего?

— Уже все, можешь отпустить мою косу.

Они вернулись на сеновал, почувствовали себя в безопасности — и вот тут на Халли накатило. Ноги у него тряслись, сердце колотилось как бешеное; опустившись на пол, он потирал ладонями лицо.

Ауд же, напротив, пережитое только взбодрило. Она и раньше была взбудоражена, но теперь ей просто не сиделось на месте. Она расхаживала туда-сюда, размахивала руками, пинала сено на полу и вслух рассуждала об их чудесном спасении.

— Все, — говорила она, — теперь ты в безопасности. Никто сюда больше не сунется. Обычно сюда никто не ходит. Чтоб ему провалиться, моему папочке! Нет, ты слышал, а? «Да, конечно, великий Хорд, я сделаю все, как вы прикажете! Я и своих собственных людей перевешаю, если вы мне велите! Ищите где хотите, топчите наши поля, заглядывайте в любой уголок нашего Дома!» Тьфу! Удивительно еще, как он не надел на себя седло с уздой и не предложил Хорду прокатиться! Ненавижу своего папашу! Не-на-ви-жу!

Халли, внезапно почувствовавший себя ужасно усталым, только плечами пожал.

— Ну, может, ему просто деваться некуда. Они же все-таки его соседи. Он знает, какие они могущественные. Что, если он просто не может им отказать?

— Ага, как же! — уничтожающе фыркнула Ауд. — Вот мама моя с Хордом бы цацкаться не стала! Стоило бы ему сделать что-нибудь не так, она бы его живо выставила поганой метлой!.. — Она зашла за распорку, и ее голоса стало не слышно. — Посмотрела бы я, как он стал бы тогда важничать!

— Похоже, хорошая женщина была твоя мама, — сказал Халли.

— Она была из Дома Кетиля. Там народ прямой и грубый.

— Я смотрю, ты в маму пошла.

— Ну уж не в папочку, это точно! Мы друг друга изрядно недолюбливаем.

Она на миг помрачнела.

— На самом деле он не скрывает, что собирается выдать меня замуж, и чем быстрее, тем лучше. При каждом удобном случае принимается расхваливать меня, словно телку на ярмарке. Ну ладно, хватит болтать о всякой чепухе.

Она снова улыбнулась.

— Слушай, Халли, мы ведь действительно спаслись чудом! А все благодаря тебе, это ты придумал вылезти на крышу. Я бы сама ни за что не решилась! Теперь я понимаю, как ты сумел выжить во время всех этих приключений.

Халли невесело усмехнулся.

— Выжить-то я выжил. Но так ничего и не добился. Зачем было это все? Бродира не вернуть, а я пришел к тому, с чего начал. Нет, даже хуже: ведь теперь мне, видимо, придется вернуться в свой Дом, а там меня ждут побои и унижения. Свейн знает, что со мной родители сделают, когда я появлюсь дома.

Ауд плюхнулась на сено рядом с ним.

— Ты вернешься домой?

— Ну а что мне остается? Бродить по долине как бездомному? Мне никто не будет рад. Я достаточно повидал долину и знаю это наверняка. Со мной будут обходиться как с бродягой или вором. К тому же я ведь действительно приворовывал у людей в половине Домов отсюда и до ущелья. Эйрикссоны наверняка особенно будут рады встретить человека, который убил их купца…

Он вздохнул.

— Нет, надо возвращаться домой.

— Ну, по крайней мере, тебе не надо будет вступать в выгодный брак в угоду папеньке, — с горечью заметила Ауд. — Ты младший сын, тебе это не грозит. А меня окрутят с каким-нибудь олухом, который сумеет преумножить благосостояние нашего Дома, и сидеть мне с ним потом до конца жизни на Сиденьях Закона, разбирая дела о том, кто у кого спер овцу, кто у кого сглазил поросенка и сколько кур они должны отдать в качестве возмещения. Чудесная, насыщенная жизнь! Тетушка меня уже полгода обучает всем этим законам, и я готова ее придушить, такая это скучища!

— Извини, но это все же лучше, чем судьба, которая ждет меня, — возразил Халли. — Тебе светят Сиденья Закона. А мне достанется уединенная усадьба в горах, где придется всю жизнь вкалывать на брата, как простому арендатору.

— Да ладно тебе! Не так уж это и плохо.

— Думаешь? А знаешь, как называется эта усадьба? Дальние Болотищи! Последний ее обитатель помер от водянки. Правда, волки там не водятся, но это только потому, что они тонут в болоте.

Ауд рассмеялась коротким, лающим смехом. Халли тоже расхохотался — в первый раз за несколько недель.

— Я тебе не очень больно сделал? — спросил он. — Ну, когда за волосы поймал?

— Ах, тогда! Ужас как больно. Кстати, спасибо, что поймал.

— Здорово ты мешки успела утащить!

— Ну да, а то бы нам конец. Кстати, а что у тебя в мешке? Он такой легкий!

— Да считай что ничего. Поддельный троввский коготь, которым купец пытался меня убить.

— Знаешь, Халли, — сказала Ауд, — я поняла, что ты не такой, как все, еще в тот день, когда мы впервые встретились у тебя в Доме. Когда ты подсунул Рагнару эту бочку с испорченным пивом… Ты совсем ничего не боишься, да?

Халли нахмурился.

— Ну, не так, как мои родители — или как твой отец… Но нет, я многого боюсь. Просто когда мне страшно, я становлюсь таким… злым и сердитым и пытаюсь дать сдачи. Это трудно описать.

— Ну чего там описывать, дурачок? — улыбнулась Ауд. — Это же и называется «храбрость»!

— Нет… — Он нахмурился еще сильнее. — Нет. Я ведь рассказывал тебе, что случилось, когда я добрался до Олава. Это был решающий момент — и я потерпел поражение!

Ауд закатила глаза и застонала.

— Ох, ну вот, опять ты!.. Твоя ошибка, Халли Свейнссон, в том, что ты не к тому стремишься. По дороге сюда ты совершил тысячу подвигов, но они были не такие, как ты рассчитывал. Ты все ждал, когда тебе подвернется меч, чтобы сражаться с изгоями и чудовищами и под конец срубить голову Олаву. Но ничего такого не случилось — и теперь ты разочарован. Но ты напрасно разочаровываешься, Халли, потому что все это чушь. Такое бывает только в байках. Это не настоящие подвиги.

Халли озадаченно уставился на нее.

— В байках? Ты это уже говорила… Ты имеешь в виду легенды про героев?

— Про героев, про троввов — все эти байки, которые сковывают нас, Халли. Мы пляшем под дудку этих легенд, они указывают нам, как себя вести и что делать. Легенды дают нам имена, создают наши личности, указывают нам, где жить и кого ненавидеть. Они управляют всем.

— Так ты не веришь в них?

— Нет. А ты?

— Ну, нет, я хотел сказать…

Он потер нос, огляделся вокруг.

— То есть тыдумаешь, что героев вообще не было на свете? Или что они не сражались с троввами? А как насчет Битвы на Скале? Ты вообще ни во что из этого не веришь?

— О, ну, может, что-нибудь из этого и правда. Наверное, на свете действительно жили люди по имени Арне, Свейн, Хакон и остальные, в этом я не сомневаюсь. Наверное, их кости и по сей день лежат в курганах, если не сгнили, конечно. Но в то, что они действительно совершили все, о чем говорится в легендах, — в это я не верю.

— Но…

— Ну подумай сам, Халли! — сказала она. — Подумай, как эти истории переплетаются и противоречат друг другу, подумай, как по-разному рассказывают их в разных местах. Подумай обо всех подвигах, что приписывают героям. Возьмем, скажем, Арне, драгоценного Основателя нашего Дома. Он мог швыряться валунами размером с хлев и перепрыгивать через реки в разгар половодья. Как-то раз он вскарабкался навстречу водопаду, держа в одной руке младенца, хотя зачем он это сделал, я что-то запамятовала…

— Ну, может быть, за много лет в эти истории и вкрались какие-то преувеличения, — начал Халли, — но…

— Что там еще? Он со связанными за спиной руками сражался с десятком противников, хотя чем именно он дрался в таком разе, я даже и представить не решаюсь. Ах да, еще он спустился под гору и убил троввского короля, а потом отправился домой завтракать.

— Не завтракать, а ужинать, — возразил Халли. — И мне кажется, что на самом деле это все-таки сделал Свейн.

— Да не делал он этого, Халли! — возопила Ауд. — Ни Свейн, ни Арне, никто этого не делал! Уж кому это знать, как не тебе? Кем ты пытался быть весь этот месяц? Ну? Ты пытался быть как Свейн, верно? Ну и как, получилось? Много валунов ты своротил? Много рек перепрыгнул? Сколько разбойничьих голов ты принесешь домой в плетеной сумочке?

— В плетеной сумочке? — нахмурился Халли. — Как-то по-девчачьи звучит. А кто это сделал? Арне?

Ауд слегка покраснела.

— Да нет, по-моему, это был Гест или еще кто-то из мелких, неважно. Не о том речь. Ты ведь отправился в этот поход потому, что верил во все эти бабкины сказки и хотел стать героем одной из них. Верно?

— Не бабкины, а дядины.

— Да какая разница! Ну, признайся честно?

— Ну-у…

— Ты, конечно, малость перегнул палку, но ведь ты не один такой! Все помешаны на этих историях. Вспомни, как Бродир с Хордом обменивались оскорблениями на пиру — а все началось с героев! Сказать что-нибудь неучтивое про чьего-то Основателя — все равно что дать пощечину. Стыд и срам. И знаешь, что самое противное? Ведь на самом деле изначально все эти истории — о правилах, о том, что все должны сидеть на месте и не высовываться.

Говоря это, Ауд поднялась на ноги и стала кругами расхаживать по сеновалу, аккуратно переступая через балки, ловко подныривая под опоры и стропила, не обращая внимания на паутину, цеплявшуюся к ее волосам, и грязь и пыль, пристававшую к платью. Она говорила, говорила, говорила, лицо ее сияло, глаза ярко блестели в чердачной темноте. Халли поймал себя на том, что пялится на девочку, разинув рот.

— С тобой все в порядке? — спросила она вдруг, остановившись, зацепившись рукой за столб и качнувшись вперед. Коса у нее растрепалась, и волосы падали ей на плечи.

— А? Да. Я просто хотел сказать… не знаю, что я хотел сказать.

— Хуже всего эти курганы, — продолжала Ауд. — И весь этот бред про троввов. Мы впитываем страх перед ними с молоком матери. Но никто никогда их не видел. Никто никогда их не слышал. Никто…

— Ну, ведь потому никто и не ходит через границу.

— Вот именно! Все боятся. Потому что герои установили границы, и все их старые правила по-прежнему действительны. А ведь там, за границей, отличные луга! И неизвестно, что там еще есть. Когда я сижу у кургана моей матери, меня это так злит! Дому Арне эта лишняя земля очень пригодилась бы, и Дому Свейна, думаю, тоже. Но нет. Не ходи туда, тебя тровв съест! Герои установили правила, и все тут.

— Знаешь, что мне не нравится в этих курганах? — сказал Халли, наблюдая, как она кружит по дальнему концу сеновала. — Вид у них неприятный. Они так нависают над тобой, как будто нарочно застят солнце.

— Да! Они вроде как защищают нас, но ощущение такое, будто все наоборот. И то, как их видно отовсюду. Они как будто стерегут нас, чтобы мы не вырвались на свободу.

— Но ведь так было не всегда, — продолжал Халли. — Герои ходили туда, в горы. И первопоселенцы тоже, разумеется. Ведь откуда-то они пришли сюда, в долину? Откуда? Как они перебрались через горы? Каким было то место, откуда они пришли? Я об этом часто думаю. Они вошли в долину вблизи Дома Свейна — по крайней мере, так рассказывают у нас. У вас, наверное, говорят, что это было вблизи Дома Арне.

Ауд обернулась, и Халли почувствовал, что она пристально смотрит на него, хотя лицо ее сейчас было скрыто в тени.

— Нет, — медленно ответила она. — У нас, в Доме Арне, такого не говорят. А что, вблизи Дома Свейна есть дорога или что-то вроде того?

— Не знаю. Надо будет у Катлы спросить. — Халли вздохнул. — Если она вообще согласится со мной разговаривать после всего, что я натворил. Если кто-то из них согласится со мной разговаривать.

— Ну, ты ведь будешь не совсем один. Не забывай, я на зиму приеду к вам, чтобы избежать зимней трясучки. Папочка ведь не хочет, чтобы я померла до того, как он успеет благополучно выдать меня замуж…

Она замолчала, как будто задумалась о чем-то постороннем. И остановилась на месте — чуть ли не в первый раз за все время разговора.

— Я на самом деле не знаю, что я думаю насчет троввов, — начал Халли. — В них действительно не все верят. Хорд Хаконссон, например, не верит. Я слышал, как он сам говорил об этом Рагнару. Но что меня бесит — это то, что никто не смеет нарушить старые предписания. Никто не мешает наковать мечей и организовать поход… ты чего?

Ауд приближалась к нему из глубины сеновала, и глаза у нее сияли. Халли на всякий случай вжался поглубже в сено.

— Ты чего?

— Придумала!

Она широко улыбалась, так, будто Халли уже согласился на то, что она собиралась сказать. Это внушало тревогу, но в то же время мальчик почувствовал себя польщенным.

— Я придумала! Так и сделаем.

— Как именно — «так»? — осторожно осведомился он.

— Халли! — сказала она, присаживаясь рядом с ним. — Ты ведь хотел совершить что-нибудь достойное героев, верно? Ну так вот, ты можешь совершить настоящий подвиг, и я с тобой! Я говорю, что троввов нет и никогда не было, и ты тоже так думаешь, хотя тебе и неохота в этом признаваться. Так давай пойдем и посмотрим, а? Этой зимой, когда улягутся метели, мы пересечем границу. Проверим, много ли правды в этих историях. Мы минуем курганы и найдем дорогу, ведущую за горы. Ту, по которой пришли поселенцы.

Она взглянула на его лицо и рассмеялась.

— Ну как ты не понимаешь? Это же все решает! Тогда мы сможем забыть и про Дальние Болотищи, и про папочкины планы насчет свадьбы. Мы просто уйдем отсюда. От всех правил и ограничений и от влияния таких, как Хорд. Мы пересечем границу и оставим долину навсегда. Мы с тобой, ты и я. Ну, что ты на это скажешь?

Глава 17

Теперь в Доме Свейна был великолепный новый чертог, но каждую ночь троввы приходили и принюхивались у дверей. Это злило Свейна. Он принялся строить оборонительные стены вокруг всей усадьбы. Он подгонял своих людей, они выбивались из сил, но прошел год, а работа не была сделана и наполовину.

— Так не пойдет, — сказал Свейн. — Нужно раздобыть побольше рабочих рук.

Долиной к северу от реки владел герой Рюрик. Свейн счел, что у Рюрика более чем достаточно крепких людей. Свейн взял дубинку, веревку, отправился к реке и нырнул в нее. Он переплыл поток, отряхнулся, пошел к ближайшей усадьбе и постучал в дверь. Оттуда выглянули четверо мужчин.

— Мне нужны работники, чтобы строить стену, — сказал Свейн. — Вы мне подходите. Идите сюда, обсудим условия.

Крестьяне набросились на него, размахивая мечами, однако Свейн оглушил их ударом дубинки, связал, переплыл с ними реку и приставил их к работе.

Он добыл таким образом два десятка людей, и вскоре стены были готовы.

Прошло три дня. На утро третьего дня до Ульвара Арнессона дошел слух, что Хаконссоны прекратили поиски в его землях и возвращаются к себе в Дом. Их дозоры, что стерегли большую дорогу, ведущую через долину, также были сняты. Говорили, что Хорд Хаконссон возвращался домой мрачнее тучи, что не многие из его людей осмеливаются приближаться к нему и что в его присутствии разговаривают не иначе как шепотом.

Когда стемнело, люди из Дома Арне собрались в чертоге за вечерней трапезой. На дорогах и тропинках, ведущих к Дому, сделалось тихо, легли густые тени. Не было видно ни души. Внезапно в темном нутре старого сеновала послышался шорох. Кто-то выругался, хлопнул ладонью по конскому крупу. И из дверей сеновала выехал невысокий всадник в плаще с капюшоном, верхом на маленькой упитанной лошадке. Всадник долго смотрел на светящиеся окна, потом энергично тряхнул поводьями. Лошадка и ухом не повела — она все той же неторопливой трусцой пересекла дорогу и скрылась на тропке, ведущей в лес.

За время житья на сеновале Халли изрядно отъелся и окреп. Ауд каждый день приносила ему еду и воду для мытья; синяки и ссадины мало-помалу подживали. Ауд забрала и выбросила его старую одежду; теперь Халли был одет в серую саржевую тунику слуги, с полосой сливового цвета на рукаве, говорящей о том, что он принадлежит к Дому Арне. В нем было нелегко признать того оборванного беглеца, который явился сюда из земель Хакона.

Тем не менее вверх по долине он пробирался со всей должной осмотрительностью. Передвигался он в основном рано утром и поздно вечером, а время, когда на дороге было больше всего народу, пережидал где-нибудь в придорожном леске. В те ночи, когда на небе светила полная луна, он ехал не останавливаясь. Он старался избегать тех мест, где его лицо и фигура особенно запомнились, при необходимости пускался в объезд и припасы пополнял только в самых уединенных усадьбах. Осторожность принесла плоды. К своему собственному удивлению, Халли благополучно добрался до пустошей у подножия водопадов, и за все это время его не вымазали смолой, не обваляли в перьях, не попытались ни повесить, ни пристрелить, и вообще никто не обратил на него особого внимания.

Ни пешком, ни на кобылке, уведенной Ауд из загона, где держали старых, немало потрудившихся на своем веку лошадей, Халли не смог бы быстро преодолеть подъем по ущелью. На это ушло целых три дня. За это время навстречу мальчику попались несколько путников: трое торговцев шерстью из Дома Геста, ведущих караван навьюченных лошадей; гонец, торопящийся из Дома Рюрика в Дом Торда; и, наконец, у самых каменистых осыпей Отрога ему встретился молодой музыкант с арфой. Все они были достаточно любезны; никто не пытался напасть на него. Тем не менее Халли терзали тревожные воспоминания, особенно после того, как он миновал круглую полянку с кострищем посередине. Ночевать там он не решился — вместо этого остановился на ночь немного выше по ущелью, на узком каменном уступе, и лежал, слушая рев водопадов.

На рассвете он проснулся, обнаружил, что волосы и плащ у него сделались колючими от инея, взглянул на утесы на севере — и увидел над макушками самых высоких сосен ряд далеких курганов. Казалось, будто они нарочно выстроились и бросают ему вызов.

Предложение Ауд, хотя и из ряда вон выходящее, не встревожило его так, как могло бы встревожить прежде. На самом деле, когда прошло первоначальное изумление, Халли обнаружил, что возражений у него практически нет. Чем больше Ауд говорила об этом, тем разумнее казались ее предположения насчет троввов. Отчасти потому, что ее скептическое отношение к древним легендам напомнило ему о тех вопросах, которыми задавался он сам, отчасти потому, что лестные замечания Ауд помогли ему восстановить почти утраченную уверенность в себе. Отчасти потому, что она сидела так близко и глаза у нее сверкали в полумраке. Но прежде всего потому, что предложенная ею идея — конечно же, опасная и безрассудная — во многом заполнила ту головокружительную пустоту внутри, что образовалась в нем в результате всего пережитого. Ее решимость была заразительна, от совместного обсуждения планов кружилась голова. Мысль о том, чтобы исследовать запретные горы и, возможно, все-таки встретиться с троввами, заставляла его трепетать от предвкушения и чувствовать себя живым. А вот при мысли о возвращении домой он не испытывал ничего, кроме уныния.

Покинув Дом Свейна в поисках мести, он как-то не особо задумывался о том, что будет, когда он вернется. Но в глубине души он все-таки лелеял надежду, что его встретят как героя, совершившего великий подвиг. Теперь все это развеялось, как пыль на ветру: после разговора с Олавом Халли совершенно переродился. Все, что казалось нерушимым, рухнуло, и он теперь уже не доверял порыву, заставившему его пуститься в путь. Одно он знал твердо: он не ждет и не заслуживает признания за свои «подвиги». Никому в Доме не следует знать, где он побывал и что произошло. Он будет молчать, сочинит какую-нибудь байку, перенесет неизбежное наказание и вернется к нормальной жизни. По крайней мере, до тех пор, пока не приедет Ауд.

Выше водопадов стояла уже глубокая осень, приближалась зима. Деревья были одеты в алое и рыжее, на вершинах гор лежал снег. Погребальные холмы у дороги, как и в прошлый раз, окутывал туман. Халли, не оглядываясь по сторонам, подхлестнул свою лошадку.

В окнах хижины Снорри свет не горел, и когда Халли постучался в дверь, никто не ответил.

Наверное, старик был где-то в поле, обрезал свекольную ботву Арнкелевым ножом. Халли вздохнул. Еще один проступок, за который придется отвечать, когда он вернется домой.

Миновало чуть больше месяца с тех пор, как он покинул земли Свейна, однако знакомые поля казались теперь чужими. Халли не торопился, предоставив усталой лошади медленно брести вперед. На дороге не было ни души.

Когда он подъехал к Дому, уже стемнело. Северные ворота, как всегда, стояли открытыми. Халли, спешившись, завел лошадь в ворота и провел ее мимо хижин батраков на малый двор. Тут его кое-кто заметил: Халли видел, как Куги уставился на него из свинарника и как Бруси застыл у колодца. Он слышал, как его имя шелестит в проулках, разлетаясь по хижинам, где булькали над очагами горшки с похлебкой для ужина. Люди бросали свои вечерние дела и выбегали поглазеть, так что не успел он дойти до чертога, как уже весь Дом знал о его приезде, даже Гудрун-козопаска в своей крохотной лачужке за помойкой. Однако Халли не обращал внимания на всю эту суматоху. Он завел лошадь во двор, привязал ее, в последний раз вскинул на плечи свой мешок, поднялся на крыльцо и вошел в чертог, где уже зажгли вечерние огни.

Его семья сидела за столом. Старый Эйольв увидел его первым и вскрикнул, изумленно и испуганно. Потом к нему бросилась мать, за ней отец, и старая Катла, сидящая у огня, разразилась причитаниями, а брат с сестрой бесились и радовались одновременно, и все они столпились вокруг него, и безмолвие, в котором он пребывал всю дорогу, внезапно наполнилось шумом и говором, так что у Халли перехватило дыхание.

Весь Дом ликовал по поводу возвращения Халли, все люди до единого разделяли радость и облегчение его родных. Этих чувств хватило на первые пять минут; потом все усложнилось, потому что собравшиеся преисполнились гневом и негодованием.

После того как Катла рассказала об их последнем разговоре, было решено, что Халли, скорбя о смерти дяди, отправился на гору, возможно, затем, чтобы издали посмотреть на похороны. Когда он не вернулся, его отправились искать, обшарили все утесы и расселины вплоть до самой границы, и через несколько дней, когда никаких следов мальчика найдено не было, все были вынуждены скрепя сердце смириться с очевидным ответом: Халли, случайно или преднамеренно, ушел за курганы и больше они его никогда не увидят.

В Доме воцарилась глубокая скорбь. Воспоминания о Халли окутались теплой светлой дымкой: люди с грустью вспоминали, какой он был живой и энергичный, с умилением посмеивались над его выходками и, сидя вечерком за кружкой пива, рассуждали о том, какой достойный человек мог бы из него выйти. Теперь же, когда он внезапно объявился, несколько спавший с лица, но вполне живой и здоровый, светлая дымка развеялась в два счета и все наперебой принялись припоминать его многочисленные недостатки и неприятности, которые он причинял.

Мнение большинства людей Халли особо не заботило, однако негодование родных задело его куда сильнее, чем он рассчитывал. Он выложил им историю, сочиненную по пути домой, и умолк, терпеливо выслушивая их упреки.

— Ты отправился посмотреть долину? — гремел Арнкель. — Взял и отправился? Без разрешения?

— Ты побирался в Домах вниз по долине? — рвала на себе волосы Астрид. — Да ты понимаешь, какой позор ты навлек на свою семью?

— Ты, сын Свейна, отправился в люди в одежде простого слуги? — орал Лейв. — А когда она истрепалась в клочья, надел одежду слуги другого Дома? У тебя вообще гордость есть?

— Мы так плакали! — сдержанно говорила Гудню. — Мать с того дня ни разу не улыбнулась. Что ты на это скажешь, а, выродок?

На все эти вопросы Халли, когда ему давали возможность вставить слово, отвечал коротко и четко:

— Я тосковал по Бродиру. Я не мог больше тут оставаться.

Или:

— Я заботился о том, чтобы никто не узнал моего имени.

Или:

— Я считал, что недостоин носить цвета нашего Дома.

И наконец:

— Я понимаю, сколько горя вам причинил. Мне очень жаль. Но я же вернулся.

Расслышали ли его родственники хоть один из этих ответов, неизвестно; впрочем, даже если бы и расслышали, вряд ли кто-то счел бы их удовлетворительными. Этот допрос продолжался, с перерывами, в течение нескольких дней, по мере того, как его родные попеременно испытывали приливы облегчения и гнева. На Халли то орали, то обнимали его, то подчеркнуто игнорировали, то рыдали над ним — голова шла кругом. Арнкель его лупил — и не единожды, а каждый раз, как отец снова и снова осознавал всю гнусность его поведения, что случалось довольно часто.

Халли не пытался протестовать. Это было заслуженное наказание, и он это знал.

Больше всего его расстраивало поведение Катлы. В противоположность родным старая нянька помалкивала и держалась от него подальше.

— Ну же, Катла! Поговори со мной, а?

— Я целый месяц оплакивала малыша Халли. Он умер, его больше нет.

— Да нет же! Погляди, вот он я! Я вернулся…

— Нет-нет. Тот мальчик, которого я знала, не мог быть таким жестоким, таким себялюбивым, как ты. Ступай прочь, не мешай мне переживать.

И сколько он ни старался, Катла была безутешна.

А тем временем в Доме вовсю готовились к зиме. Несмотря на его чудесное возвращение, у людей хлопот был полон рот и им некогда было тратить время на мальчишку, которому надоело бродяжничать. Тучи над Домом Свейна с каждым днем спускались все ниже. Скот загоняли все ближе и ближе к троввским стенам; набивали кладовые припасами, чинили крыши и стены хлевов и конюшен. Халли занял свое место среди работников и невозмутимо взялся за дело. Вскоре люди обратили внимание, что он стал сильнее и проворнее, чем прежде, что лицо у него осунулось, а взгляд сделался стальным и жестким. Те, кто вслух возмущался его безрассудной выходкой, вскоре прикусили языки, и многие смотрели на него косо.

Однажды Халли вызвали в комнату к родителям. Арнкель, который заметно исхудал за эту осень и страдал от приступов кашля, скособочась сидел в кресле, глядя в пустоту. Мать стояла рядом; взгляд у нее, как всегда, был пронзительный.

Арнкель краем глаза взглянул на сына и отвернулся.

— Что, ты еще здесь? — спросил он. — Не сбежал пока?

— Отец, я же попросил прощения…

— Твои извинения всегда были сшиты на живую нитку; не трепли их понапрасну. Ладно, довольно об этом. Мы с матерью хотим задать тебе один вопрос. Вчера сюда заезжал Кар Гестссон, распродавал свои паршивые куртки. Я купил две — в порядке гостеприимства, но это так, между прочим. Кар привез новости из нижней долины. Он говорит — а я всегда знал его как человека правдивого, вот только разобрать, что он там бормочет, не так-то просто, оттого что у него зубов недостает, — он говорит, — и тут Арнкель пристально посмотрел на Халли, — что Олав Хаконссон умер и чертог его сгорел. Что тебе об этом известно?

Сердце у Халли упало, но он и бровью не повел.

— Он умер? Отчего, отец?

— Это пока не известно наверняка. Говорят, убили его.

— Ходят слухи, — вставила мать Халли, — что в Дом проник какой-то злоумышленник…

Халли потер подбородок, как бы в глубокой задумчивости.

— Удивительные новости. Я и сам как-то раз видел столб дыма, поднимающийся на востоке. Наверное, это как раз чертог горел.

— Так ты не бывал в Доме Хакона во время своих скитаний?

— Нет, отец.

— И ты не убивал Олава?

— Нет, отец! — Халли громко расхохотался. — Я?

Он перестал смеяться и обвел взглядом родителей. Лица у обоих были каменные; они пристально смотрели на сына, не говоря ни слова.

— Да, конечно, это звучит нелепо, — сказал наконец Арнкель. — И тем не менее… ну что ж, не ты — значит, не ты. Мы спросили, ты ответил, дело исчерпано.

Он вздохнул, вытянул свои длинные ноги. Руки у него выглядели тоньше, чем помнилось Халли, и крупные кости отчетливо проступали сквозь плоть.

— Если честно, по-мужски, — продолжат отец, — я рад, что убийца моего брата мертв, и я благодарен тому, кто его убил, кто бы это ни был. Но твоей матери не по себе. Через неделю мы должны предстать перед Советом, чтобы потребовать возмещения за смерть Бродира, и ей кажется, что эти известия могут как-то повлиять на ход нашего дела. Меня лично это не тревожит. При условии, — подчеркнул он, — при условии, что мы действительно непричастны к смерти Олава и никто не сможет доказать обратное. Тогда нам действительно нечего опасаться.

То ли из-за того, что Арнкель выглядел таким хрупким, то ли из-за того, что говорил таким тоном, Халли внезапно захотелось ответить как следует и порадовать отца.

— Я думаю, — медленно ответил он, — что убийца не оставил никаких улик и установить, кто он такой, не удастся. У Олава, несомненно, было немало врагов. Многие желали ему смерти, и подозреваемых — море. Это не должно нас заботить. Папа, как ты себя чувствуешь?

— Да все в порядке, просто зима надвигается. Никогда не любил зиму. Сын мой, смири свой пыл, и ты станешь гордостью нашего Дома. Еще через пару лет, если будешь добросовестно трудиться, выделим тебе хорошую усадьбу. Ты ведь будешь хорошим мальчиком? Вот и славно.

Мать Халли положила руку на плечо Арнкеля. На лице у нее отражалась тревога, ее взгляд, когда она посмотрела на Халли, был по-прежнему жестким. Наконец она сказала:

— Я надеюсь — ради нас всех, — что ты не ошибаешься. Чрезвычайно важно, чтобы ты как следует представил наше дело перед законоговорителями.

— Я буду хорошим свидетелем, мама.

— Хорошо. Можешь идти.

— И последний вопрос, — сказал Арнкель, когда Халли уже направился к двери. — Ты не видел моего ножа — ну знаешь, того, самого острого?

Халли опустил голову.

— Отец, это я его взял… Я его потерял.

Арнкель вздохнул и закашлялся.

— Всыпать бы тебе… но я уже все вожжи о тебя истрепал. Ступай, мальчик, и не говори никому об этом разговоре.

Халли вышел через чертог, где висели сокровища Свейна, серые от пыли. Шкатулка, в которой раньше лежал серебряный пояс, стояла на той же полке. Халли все собирался положить пояс на место, но до сих пор не успел это сделать. Пока что пояс вместе с поддельным троввским когтем хранился в тюфяке на его постели. Он непременно положит его в шкатулку, когда выберет время, когда люди позабудут о его исчезновении и перестанут обращать на него внимание.

К несчастью для Халли, торговцы, что принесли вести о событиях в нижней долине, успели поговорить не только с Арнкелем и Астрид. Люди снова заинтересовались тем, где пропадал Халли, и сделали свои выводы.

— Ходят слухи, — говорил Грим-кузнец, утирая с бороды пивную пену, — что Олава Хаконссона выволокли из собственной постели и перерезали ему глотку! А потом подожгли его труп и так бросили в качестве вызова его родне!

— А ведь Олав был не слабак, мы все это знаем! — шепотом добавил Эйольв. — Представляете, какая силища была нужна, чтобы совершить такое убийство?

— А посмотреть на этого мальчишку — так ведь и не подумаешь…

— Да уж. Маленький, с виду слабосильный…

Болли-пекарь с важным видом покачал головой.

— Да, но вы видели, как он вкалывает в овчарне? Видели, как он молотком машет? Видели, сколько злости он вкладывает в каждый удар? Это даже страшнее, что он такой щуплый. Будь он крупным, сильным мужиком, оно было бы понятнее, это как-то естественно. А так просто мурашки по коже. Ему палец в рот не клади!

— А помните его двоюродного деда, Энунда? — спросила Унн-кожевница. — Он, говорят, был точно такой же. Щуплый, в чем душа держится, но уж как разъярится — тогда берегись! Ему ничего не стоило голыми руками человеку шею свернуть.

— Хотелось бы мне знать, как парень в Дом-то проник! Видели бы вы эти стены! Небось всполз по ним, как паук какой.

— Тут без колдовства не обошлось…

— Нет, ему точно палец в рот не клади!

И вскоре Халли обнаружил, что люди умолкают, когда он проходит мимо, и странно смотрят ему вслед, и о чем-то шепчутся так, чтобы он не слышал. К его изумлению, взрослые начали обращаться с ним с неуклюжей, даже опасливой почтительностью, в то время как ребятишки помладше ходили за ним по пятам и таращились на него из-за угла или из кустов.

— Что с ними творится? — спросил он однажды утром у Лейва с Гудню, сидя в чертоге. — Сейчас трое пацанов подглядывали за мной, когда я сидел в нужнике! Поднимаю голову — они захихикали и бежать! Что они все, с ума посходили, что ли?

— А что тебе не нравится-то? — буркнул Лейв. С тех пор как распространились эти слухи, Лейв держался с Халли обидчиво и настороженно. В последнее время Лейва частенько видели у бочонка с пивом, где он сидел над чашей, погруженный в тяжкие раздумья. — Ты ведь всегда этого и хотел, разве нет?

— Чего я хотел?

Брат горько расхохотался.

— Прославиться, вот чего! Уж передо мной-то не надо разыгрывать невинного младенца.

— Я и не разыгрываю! — нахмурился Халли. — Но я…

— Прошу тебя, Халли, довольно ложной скромности, — сказала Гудню. Она в последние несколько дней тоже переменилась к нему и сделалась несколько более любезна, чем обычно. Казалось, она впервые по-настоящему обратила на него внимание. — Олав получил по заслугам. Все так думают.

— Кто его оплакивать-то станет? — проворчал Лейв. — Уж не я, во всяком случае.

— И не я, — сказала Гудню. — И не наш бедный папочка. Мы все рады, что ты его убил.

— Но я…

— Как ты это сделал-то? — спросил Лейв. — Отцовским ножом, да?

— Да нет! Я…

— Удавкой, значит, придушил? Я так думаю, ты застал его врасплох. Все-таки он для тебя был чересчур силен.

— А я слышала, что его сожгли заживо, — сказала Гудню. — Ужас какой, правда, Лейв? Хоть он и Хаконссон…

— Ну а ты чего ждала, когда двое убийц сводят счеты?

Халли закатил глаза, замахал рукой.

— Послушайте, на самом деле все было совсем не так!..

Лейв жестом остановил его.

— На самом деле мы вовсе не хотим знать, как именно ты это сделал. Это жуткая история, и дело с концом. Ты, главное, смотри, чтобы не сплоховать на суде на той неделе. Это самое важное. Лишняя земля нам нужна позарез.

Несколько дней спустя они отправились на суд Совета, где должно было разбираться дело об убийстве Бродира. Суд должен был состояться на нейтральной территории, в Доме Рюрика, расположенном напротив Дома Свейна. Халли, обрадованный избавлением от гнетущей домашней атмосферы, ехал на суд с матерью и братом и с пятью людьми из их Дома. Отец поехать не смог: кашель усилился и он слег в постель с лихорадкой.

Поездка заняла не более трех часов. Дом Рюрика оказался приятным небольшим поселком, стоящим среди зеленых полей, неподалеку от шумной реки. Здесь, как и в Доме Арне, не сохранилось троввских стен — вместо этого Дом был окружен садами, в которых стояло множество ульев. Это и был источник меда, которым славился Дом. В чертоге, более высоком и массивном, чем большинство других чертогов долины, царило оживление; сквозь стеклянные окна были видны зеленые одеяния вассалов Рюрикссонов и нарядные костюмы знатных господ со всех концов долины.

Они спешились и принялись прихорашиваться, перед тем как войти в чертог. Халли стоял спокойно, глядя на горлинок, порхающих над крышами. К своему собственному удивлению, он не испытывал особой тревоги от предстоящей встречи с Хаконссонами: только угрюмую решимость покончить с делом как можно быстрее. Вся его ненависть испарилась в пламени пожара, погубившего Олава, и поскольку никто не видел, как он покинул горящий чертог, он не боялся, что его разоблачат. Довольно с него этих местных дрязг! Когда Ауд приедет в гости, они займутся более важными вещами. Он поднял голову и окинул взглядом горные вершины над Домом.

Где-то там… где-то в горах есть выход из долины.

Может, и сама Ауд сегодня приедет. Ее отец, Ульвар, точно будет здесь, он ведь законоговоритель. При мысли об Ауд сердце у Халли забилось немного чаще. Он осматривал двор в поисках девочки, негромко насвистывая себе под нос.

У его плеча возникла тень. Мать схватила его за ухо и отвела в сторону.

Голос Астрид был мрачен.

— Слушай меня внимательно, Халли. Слушай и запоминай каждой жилкой своего тела! Мы будем представлять наше дело перед Советом законоговорителей — людей со всей долины, занимающих ту же должность, что и я сама. Ты расскажешь обо всем, что произошло с твоим дядей, расскажешь отчетливо, вежливо и сжато, потому что от этого зависит очень многое. Обращайся только к законоговорителям и, самое главное, не вступай ни в какие разговоры с Хаконссонами, которые тоже будут здесь. Они могут пытаться сбить тебя или начать потешаться над твоим рассказом. Не поддавайся на их насмешки! Вообще не разговаривай с ними, даже не смотри в их сторону — понял?

— Опрометчивый человек мог бы предположить, что ты мне не доверяешь, матушка, — холодно ответил Халли.

— Опрометчивый или нет, но такого человека можно было бы назвать проницательным: я тебе настолько сильно не доверяю, что и сказать нельзя. Хорд с Рагнаром будут сидеть в пяти футах от нас. Избегай проявлений открытой враждебности или презрения, косых взглядов, перебранок, словесных оскорблений или оскорбительных жестов и прежде всего воздержись от любых проявлений агрессии. Это ясно?

— Ты могла бы более точно изложить, о каких именно оскорблениях идет речь. Но да, думаю, что ясно.

— Вот и хорошо. Тогда идем в чертог.

Глава 18

Когда Рюрик узнал, что Свейн похитил его арендаторов, он побагровел от гнева. Он взял с собой отряд людей, переправился через реку, в земли Свейна, и перебил первую же группу крестьян, на каких наткнулся.

Услышав об этом, Свейн покачал головой.

— Опасно браться за дело, которого не сможешь исполнить, — сказал он.

С этими словами он переправился через реку со своими людьми и сжег ближайшее поселение. Но не успел он вернуться домой, как стало известно, что Рюрик совершил очередной набег в качестве мести.

Эта распря тянулась целый год Наконец Свейн сказал:

— Рюрик настойчив, но посмотрим, много ли он навоюет с пустым брюхом.

Он поджег амбары Рюрика, отступил и стал ждать, что будет. Это оказалось решающим ударом.

Когда наступила зима, Рюрик вынужден был приползти на коленях под ворота Свейна, умоляя поделиться припасами, чтобы спасти его народ Свейн некоторое время полюбовался на его унижение, потом дал зерна.

Когда они вошли в чертог, там было довольно шумно: перешептывания, смех, обмен приветствиями, общение важных персон, кичащихся друг перед другом своим влиянием и знатностью. Из чертога вынесли всю обычную мебель: в одном конце расставили полукругом десять кресел, в другом — еще два ряда кресел друг против друга, для истцов и обвиняемых. Большинство мест оказалось уже занято; предупредительные слуги суетились вокруг, подливая в кубки пиво и поднося блюда с угощением десяти законоговорителям. Из этих десяти восемь были женщины. Двое мужчин (Ульвар Арнессон и еще один человек, которого Халли не знал), вершители, после смерти своих жен взяли обязанности законоговорителей на себя. Не видно было представителей двух Домов, участвующих в деле: Дома Свейна и Дома Хакона. В остальном население долины было явлено здесь во всем своем разнообразии: как розовощекие, светловолосые, с объемистыми животами и отвислыми ягодицами жители нижней долины, так и худощавые, жилистые обитатели верхней долины, темноволосые, с зелеными глазами. Все члены Совета, облаченные в цвета своих Домов, шумно переговаривались с коллегами, сидевшими на противоположной стороне полукруга. Все это величественное зрелище внушало благоговейный страх.

Халли, Астрид и Лейв сели на стороне истцов. Пятеро людей из Дома Свейна выстроились вдоль стены у них за спиной.

Кресла напротив все еще оставались пустыми. Зрители из Дома Рюрика и вассалы разных законоговорителей просачивались в чертог и вставали вдоль стен. Халли пристально вглядывался в эту толпу, но Ауд пока не увидел.

Белобородый Ульвар Арнессон встал со своего места среди членов Совета и торопливо подошел к ним, со вкрадчивым дружелюбием пожав руку Астрид.

— Что ж, сестрица, как видите, все же дошло до суда! Мне так жаль, что все мои усилия уладить дело оказались тщетны! Однако сегодня все устроится наилучшим образом, я уверен.

Астрид слабо улыбнулась.

— Мы тоже на это надеемся. Как поживает юная Ауд? Мы рассчитываем принять ее у себя в гостях этой зимой.

По безмятежному лицу Ульвара пробежала тень, и его улыбка сделалась несколько холоднее.

— Ах да, я и забыл, что мы об этом договаривались! Простите, я изменил свои планы. Рагнар Хаконссон пригласил ее пожить у них на то время, когда нашему Дому грозит лихорадка, и, разумеется, я с радостью принял его предложение. Вы же знаете, как полезен для здоровья морской воздух. Кроме того, дорога туда не столь дальняя, и, возможно, там девочке будет несколько уютнее. В конце концов, Дом Хакона весьма богат и чертог у них великолепный.

Говоря это, он все время поглядывал на дверь, как будто с нетерпением ожидал прихода ответчиков.

Мать Халли покраснела от этого плохо завуалированного оскорбления. Халли, на которого эта новость подействовала как удар под дых, любезно улыбнулся.

— А что, разве чертог Хакона по-прежнему столь великолепен? До нас доходили слухи, будто он сгорел дотла…

Ульвар облизал губы.

— Нет-нет, чертог пострадал лишь отчасти. И что об этом может быть известно тебе, юный… извини, запамятовал, как тебя зовут.

— Халли Свейнссон. Я буду свидетелем на суде.

— Ах да. — Ульвар окинул Халли рассеянным взглядом. — Верно, ты же главный свидетель, я помню. Прошу прощения.

И с этими словами он отправился обратно на свое место.

Астрид скривилась.

— Нетрудно угадать, чью сторону он примет сегодня. Его вечно тянет к богатым и могущественным, оттого-то его дочка и будет нынче зимовать у Хаконссонов. А на будущий год и свадебку сыграют, если Ульвар добьется своего… Халли, с тобой все в порядке? Что-то ты бледный.

Халли еле слышал, что она говорит. Значит, Ауд все-таки не приедет. Она проведет эту зиму с Рагнаром Хаконссоном. Халли, как сквозь сон, вспомнил тогдашний разговор Хорда и Рагнара о выгодном браке.

Лейв расцепил руки и по очереди хрустнул костяшками каждого пальца.

— Мне не нравится, как грубо ты разговаривал с Ульваром, Халли, — заметил он. — Если ты не будешь держать себя в руках, наше дело проиграно.

Халли не без труда подавил свое отчаяние.

— Я буду чрезвычайно почтителен со всеми, можете быть уверены, — ответил он слабым голосом. — Кстати, матушка, я все никак понять не могу: что это за унылая служанка сидит среди членов Совета? Отчего ее не выставят вон?

— На самом деле это знаменитый законоговоритель Хельга из Дома Торда, которая возглавляет Совет в этом году.

— А-а…

Толпа в конце чертога внезапно расступилась. Халли, даже не глядя в ту сторону, напрягся, внезапно почуяв враждебность, которой наполнилось помещение. Он осторожно повернул голову — и увидел, что по чертогу шагают Хорд и Рагнар Хаконссоны, сопровождаемые группой людей из Дома Хакона. Оба были в длинных плащах, подбитых мехом, волосы у обоих были собраны на затылке и сколоты драгоценными заколками с самоцветами. Хорд расстегнул свой плащ и величественным жестом сбросил его на кресло. Он сел, звонко хлопнул ладонями о колени и принялся надменно озираться по сторонам. Его люди выстраивались вдоль стены. Рагнар, семенивший следом за отцом, замешкался с плащом и все еще возился с застежкой, когда Хельга из Дома Торда встала, чтобы начать заседание. Она недовольно взглянула на Рагнара, и тот поспешно сел на место.

Хельга из Дома Торда кашлянула. Это была высокая, плотная женщина с зычным голосом, от которого за десять шагов вылетали пробки из ушей. Когда она говорила, все поневоле умолкали и слушали.

— Сегодня наш Совет собрался затем, чтобы разобрать обвинение, выдвинутое Домом Свейна против Дома Хакона, — начала она. — Трое людей, Хорд, Олав и Рагнар, обвиняются в убийстве Бродира Свейнссона, совершенном вскоре после последнего Собрания. Призываю всех собравшихся расследовать это дело с должным достоинством и сдержанностью, в соответствии со славными традициями нашей долины! Начнем же. Астрид из Дома Свейна вкратце изложит суть иска.

Мать Халли встала и пересказала голые факты, сдержанно, без эмоций.

— Мой сын Халли был свидетелем всего произошедшего, — добавила она. — Дозволено ли будет ему высказаться?

— Пожалуйста.

Теперь все глаза обратились на Халли. Он набрал воздуха, выдохнул, встал, обернулся к Совету и вежливо поклонился.

— Клянусь говорить только правду, и ничего, кроме правды. В день смерти моего дяди я рано утром…

Законоговоритель Дома Геста, древняя старуха со слезящимися глазами, морщинистая, как прошлогодняя груша, громко стукнула о пол своей клюкой.

— Почему этот мальчишка говорит с дальнего конца зала?

Ульвар Арнессон наклонился к ее уху.

— Он не так далеко, просто он такой низенький.

— Продолжай, Халли Свейнссон, — распорядилась Хельга из Дома Торда.

Халли рассказывал о произошедшем, как учила его мать: сжато, сдержанно, без лишних эмоций, не упуская при этом ни единой ужасной подробности из того, что произошло в конюшне. И ни разу даже не взглянул в сторону Хаконссонов. Закончив свой рассказ, он ответил на пару вопросов, потом ему велели сесть. Мать похлопала его по колену.

Главный законоговоритель, Хельга из Дома Торда, кивнула.

— Благодарю. Теперь нам следует выслушать ответчиков. Хорд Хаконссон, что вы имеете сказать по этому делу?

— А вот это должно быть любопытно! — прошептала мать Халли. — Не думаю, что он сможет отпереться: доказательства чересчур красноречивы.

Хорд встал, кашлянул, поклонился Совету. И заговорил спокойным тоном, который явно должен был демонстрировать смирение. К изумлению Халли, изложенная им версия событий была более или менее правдивой.

— Однако действия моего покойного брата не следует рассматривать в отрыве от сопутствующих обстоятельств, — сказал он. — Не забывайте, что этот пьяный болван, который столь жестоко уязвлял нашу честь, был тот самый человек, что нанес оскорбление нашему Дому и ушел безнаказанным.

Разгневанная Астрид поднялась с места.

— Как это «безнаказанным»? То дело разбиралось в суде, и в результате наш Дом лишился хороших земель!

Хельга из Дома Торда махнула ей рукой, чтоб она села.

— Астрид права, Хорд. Ваши действия и слова предполагают, что ваш поступок может быть оправдан как часть продолжающейся кровной вражды, а не как обычное убийство. Кровная вражда под запретом, и тебе это отлично известно. Она запрещена со времен героев. Мы далеко ушли от подобных первобытных обычаев.

У Хорда на щеках вспухли желваки, но он почтительно поклонился.

— Как скажете.

Потом выслушали еще нескольких свидетелей, но вскоре обсуждение закончилось.

— Что ж, обстоятельства дела вполне ясны, — подытожила Хельга из Дома Торда. — Теперь нам предстоит вынести решение. Но для начала я хотела бы услышать, на какую компенсацию рассчитывают истцы в случае, если они выиграют дело.

Она вопросительно посмотрела на мать Халли.

Астрид встала, поклонилась Совету.

— Для нас это дело принципа, материальные соображения тут второстепенны. Мы потеряли любимого дядю, брата, друга… Мы рассчитываем получить двенадцать тысяч акров, и ни кочкой меньше.

По мере того как длилось совещание, Халли все сильнее сникал в своем кресле. Вот к чему свелось все это дело, вот ради чего затевался весь этот суд. Политика и земля! Несмотря на то что его устаревшие представления о мести оказались глупыми и опасными, вся эта грызня ради выгоды не нравилась ему еще сильнее. Речь шла не о его дяде, а о власти. При чем же тут честь? Где же тут привязанность к родне? Любовь где, в конце концов? Права была Ауд — в долине ему делать нечего…

Совет подробно расспрашивал Астрид и Хорда насчет предполагаемой компенсации, а Халли думал про Ауд, про ее мечты о побеге, про ее страх перед замужеством… Он представлял, как она страдает теперь, когда ей предстоит провести всю зиму — а может, и всю жизнь — с Рагнаром Хаконссоном… От этой мысли он побагровел и задохнулся. Он перевел взгляд — и увидел Рагнара Хаконссона. Рагнар тоже смотрел в его сторону, и лицо у него закаменело от ненависти. Халли не отвел глаз. Их взгляды скрестились посреди чертога и сошлись в безмолвной борьбе, незаметной для окружающих. Их родители деловито торговались, обсуждая достоинства каких-то полей, лугов и стад, члены Совета вставляли свои замечания, вносили предложения, ссылались на прецеденты. Это был юридический казус, который следовало разрешить законным путем. Скоро дело об убийстве Бродира будет закрыто, вражда между Домами улажена… Но Рагнар и Халли сидели неподвижно, глядя друг на друга, и воли их сталкивались, как два оленя-рогача, тесня противника и не желая отступать.

Хельга из Дома Торда слегка повысила голос, и кубки с пивом надругом конце чертога откликнулись звоном:

— Что ж, значит, это решено. Теперь мы обсудим наше решение.

— Подождите, пожалуйста!

Это был Рагнар Хаконссон. Он, не сводя глаз с Халли, внезапно поднялся с места и сделал шаг вперед.

— Насколько я понимаю, прежде чем многоуважаемый Совет примет свое решение, мы имеем право привлечь его внимание к обстоятельствам, касающимся этого дела, если таковые имеются. Не так ли?

Главный законоговоритель кивнула.

— Это так.

Хорд Хаконссон подался вперед в своем кресле.

— Рагнар, в чем дело?

— Погоди, отец, сейчас услышишь. Я хочу выдвинуть встречное обвинение в убийстве, которое как минимум компенсирует и сводит на нет весь урон, причиненный Свейнссонам. Я говорю о недавней смерти моего дяди Олава. То, что вы сейчас услышите, вас потрясет, но я не сомневаюсь в том, что говорю.

Он смотрел на Халли, глаза у него сверкали.

— Убийца Олава — здесь, в этом зале!

При этих словах несколько законоговорителей шумно втянули воздух, выпрямились и обратились в слух; кресла под ними скрипнули. Хорд Хаконссон был, похоже, так же изумлен, как и все прочие; он отчаянно размахивал руками, но Рагнар не обращал на него внимания.

Голос главного законоговорителя был суров.

— Это серьезное обвинение. Оно требует обоснований.

— Я могу обосновать его.

Рагнар поклонился Совету и вышел на середину чертога. Теперь он обращался напрямую к Халли, который побледнел и застыл на месте.

— Мой отец, — негромко сказал Рагнар, — бегает медленнее меня. Ему потребовалось время, чтобы пересечь чертог и добраться до окна. Так что он не видел ничего. Но я видел. И я все знаю!

— С юридической стороны твои слова несколько туманны, — вмешался Ульвар Арнессон. — И не мог бы ты говорить погромче? Все это весьма любопытно.

Рагнар слегка усмехнулся.

— Думаю, Халли Свейнссон меня прекрасно понял!

Халли, вспомнив суровые наставления своей матушки, остался сидеть и ничего не сказал. Рагнар развернулся, сделал круг по залу.

— Видите? Он и слова выдавить не может, оттого что знает свою вину! Как будто тень моего дяди встала из земли и опустила свою окровавленную руку на его лягушачье плечо! Сразу видно, что…

Халли резко встал, не обращая внимания на мать, которая предупреждающе вцепилась ему в руку. Он счел, что сейчас не самое подходящее время, чтобы помалкивать.

— Прошу прощения, — сказал он, — но я молчал всего лишь от неожиданности и изумления. Возможно, Хаконссоны и привычны разгадывать дурацкие загадки — кто знает, вдруг это их любимое занятие, так же как целоваться с коровами и купаться в болоте, — но я к этому не приучен. Будь любезен, объясни, что ты имеешь в виду, или проваливай!

Несколько законоговорителей нахмурились, но большинство кивнули.

— Довольно выпендриваться! — проворчала старая карга из Дома Геста. — Пусть говорит по делу!

Рагнар кивнул.

— Хорошо. В тот час, когда мой дядя сгорел заживо — не так давно, еще и месяца не прошло, — из Дома выбрался некий чужак. Его преследовали на протяжении многих миль, но ему все же удалось сбежать. Это известно всей долине.

— Это правда, — сказал Ульвар, — однако личность этого злоумышленника…

— Личность этого злоумышленника мне известна. Это сделал Халли Свейнссон!

Присутствующие были потрясены. Хорд Хаконссон вскочил с места, несколько законоговорителей тоже. Все обернулись и уставились на Халли, кроме старухи из Дома Геста, которая не знала, куда смотреть. Халли почувствовал, как напряглась сидящая рядом мать, услышал, как выругался сквозь зубы Лейв. У него внутри все как будто скрутилось в узел, который затягивался все туже; но он сумел сохранить внешнюю невозмутимость и уверенно выступил вперед.

— Быть может, Рагнар сможет еще и доказать весь этот бред? — Он улыбнулся. — Боюсь, что нет. Это просто наглая попытка уклониться от уплаты штрафа за убийство Бродира. Вполне в духе Хаконссонов!

Рагнар что-то ответил, но его ответ заглушили крики Хорда, Астрид, Лейва, вассалов обоих Домов и, вдобавок, нескольких членов Совета, взбудораженных неожиданным развитием событий. Старуха из Дома Геста поднялась на ноги и угрожающе размахивала своей клюкой, в то время как Хельга из Дома Торда ревела, точно бык, требуя тишины. Наконец она благодаря своей луженой глотке сумела переорать всех остальных.

— Ти-ши-на!!! Все по местам! Это дело надлежит разобрать взвешенно и хладнокровно, как подобает суду! Нет, Халли Свейнссон, ни слова больше, пока я не прикажу говорить! Рагнар! В чем именно состоит твое обвинение?

— В том, что Халли Свейнссон подло убил моего бедного больного дядю путем сожжения заживо. С какой целью? Чтобы отомстить за смерть собственного дяди. Откуда мне это известно? Потому что когда я подбежал к окну горящего чертога, я посмотрел вниз, на парапет стены, и увидел его, перед тем как он прыгнул в ров. Я видел это отчетливо, как днем.

— Халли, ты будешь это отрицать? — спросила Хельга.

— Я не убивал Олава, — спокойно ответил Халли.

— Астрид из Дома Свейна, что ты на это скажешь?

Мать Халли встала.

— Это утверждение абсолютно нелепо! Халли еще мальчик, и к тому же малорослый. Как он мог убить Олава, взрослого воина?

— Это маловероятно, но в принципе возможно… — Хельга побарабанила пальцами по массивному колену. — Был ли он или кто-то еще из вашего Дома в нижней долине этой осенью?

— Никто из нас там не был, а уж тем более малыш Халли! Он все это время оставался у нас на виду, работал в поле, как и положено хорошему мальчику!

— Врешь! — заорал Рагнар. — Ты, законоговоритель, не стыдишься неприкрытой лжи, лишь бы защитить своего сынка! Что за гнусное зрелище!

В ответ на это Лейв Свейнссон вскочил на ноги и потряс кулаком в сторону Рагнара. Люди из Дома Свейна тоже заорали и замахали кулаками. С противоположной стороны бросились вперед Хорд Хаконссон и его сородичи. Несколько людей из Дома Рюрика, с ручищами массивными, как окорока, выступили из углов зала, но непонятно зачем: то ли разнять намечающуюся драку, то ли присоединиться к ней.

Хельга из Дома Торда возмущенно взревела, так, что стропила задрожали и даже самые крепкие мужчины послушно разбежались по местам. Воцарилось гробовое молчание. Она обвела всех присутствующих грозным взглядом.

— Это вам не легенда про героев! — воскликнула она. — Здесь не место насилию! Мы научились решать дела иным путем и делали это на протяжении более десяти поколений! Позор вам, и тем и другим! Мы должны говорить, мы должны спорить, мы должны обсуждать — и в конце концов мирно подчиниться приговору Совета! Все с этим согласны или вы собираетесь перерезать друг другу глотки во имя чести? Подумайте хорошенько! За все, что вы ни сделаете, вам позднее придется дать отчет!

Люди закашлялись, закряхтели, что-то забубнили себе в бороды. Хельга мрачно кивнула.

— Вот и хорошо.

Ульвар Арнессон поднял руку.

— У меня есть вопрос. Мы все знаем Рагнара как благородного молодого человека, и я не понимаю, отчего он до сих пор не выдвигал обвинения против Халли, отчего он ничего не говорил даже собственному отцу?

Рагнар пожал плечами.

— Никто, кроме меня, Халли не заметил; никто, кроме меня, не знает, что он виновен. Я решил было не поднимать этот вопрос, поскольку других доказательств у меня не было. К тому же я знал, что отец хочет как можно быстрее покончить с этой историей, не затягивать разбирательство надолго. Но сегодня, когда я увидел гнусную рожу этого мерзавца, который безнаказанно насмехается надо мной, то понял, что больше не могу молчать. Какой бы приговор ни вынес суд, я сказал правду.

Ульвар кивнул.

— Хорошо сказано! Я склонен поверить его словам.

— Да ведь ты все время склоняешься на сторону Хаконссонов! — не выдержала Астрид. — Как там твоя несчастная дочка, братец? Сидит взаперти, ждет свадьбы с Рагнаром?

Ульвар издал негодующий вопль и вскочил на ноги. Когда Хельга его утихомирила, Халли сказал:

— Да Рагнар готов сказать что угодно, лишь бы отстоять свои интересы. Позвольте спросить его вот о чем. Тот таинственный чужак на стене, он оборачивался в твою сторону?

Рагнар покачал головой.

— Нет.

— Так ты не видел лица этого человека?

— Нет.

Халли улыбнулся Совету.

— Иными словами, это мог быть кто угодно.

Рагнар снова вскочил на ноги.

— Да у кого же еще может быть такая отвратительная фигура, как у тебя? — вскричал он. — Мне не нужно было видеть твое лицо! Достаточно было увидеть твой приплюснутый силуэт, озаренный пламенем пожара!

Халли пожал плечами.

— Тот человек был внизу, а ты где-то наверху. При таких условиях любой бы показался приземистым.

— Не настолько приземистым! Это был ты!

Халли осклабился.

— В самом деле? Напоминаю всем собравшимся, что это обвинение прозвучало сегодня впервые. Я утверждаю, что это чистый вымысел, порожденный ненавистью к моему Дому. Не забывайте, что в последний раз мы виделись с Рагнаром, когда он наступил мне на горло!

Рагнар пронзительно рассмеялся.

— Так и есть! Мой сапог до сих пор воняет тобой!

— Что ж, какие еще доказательства вам требуются? — продолжил Халли. — Отчего ты выбрал именно меня, Рагнар? Обвинил бы уж кого-нибудь, кто больше годится в преступники. Своего отца, например.

Рагнар шумно втянул в себя воздух. Он и прежде был бледен, теперь же совсем побелел. У него за спиной вскочил с кресла Хорд. Жилы у Хорда на лбу вздулись.

— Хорд, сядь на место! — взревела Хельга Тордссон. — Призываю к порядку! Халли Свейнссон, воздержись от подобных замечаний!

Халли поклонился.

— Прошу прощения. Я сказал это сгоряча, за мной такое водится. Однако я, по крайней мере, сгоряча не пыряю людей ножом, как старина Хорд.

Хорд снова ринулся вперед, размахивая руками, точно медведь, но Халли отшатнулся назад.

— Отчего бы тебе не зарезать меня прямо сейчас? — воскликнул он. — Позови своих дружков, пусть они меня подержат — но нет, должно быть, я даже тогда не буду достаточно беззащитен. Ну так привяжи нож на палку, чтобы убить меня из соседней комнаты, тогда тебе уж точно ничто угрожать не будет!

Не успел он это сказать, как понял, что на сей раз зашел чересчур далеко. Жилы на шее Хорда натянулись, точно растяжки от шатра; лицо побагровело, взгляд сделался невидящим. Отведя назад руку, стиснув кулак, он устремился на Халли. Тот проворно увернулся, но налетел на свое кресло и упал на колени матери.

Хорд навис над ними, потрясая кулаком. Астрид взвизгнула; Халли поднял руку, тщетно пытаясь защитить мать и себя…

Слева направо промелькнула тень. В крайней точке ее траектории голова Хорда откинулась назад, как будто его огрели молотом в подбородок. Он пошатнулся, глаза у него разбежались в разные стороны, но он не упал.

Лей в опустил руку, потирая разбитые костяшки, и сказал:

— Вот почему хорошо носить длинную бороду. Смягчает удар.

На мгновение воцарилась тишина. А потом вокруг начался хаос.

Несколько законоговорителей пронзительно завизжали; зрители разразились тревожными криками. Слева и справа бросились друг на друга люди Свейна и люди Хакона; иные размахивали креслами, иные расшвыривали их, спеша добраться до врагов. Вассалы Рюрикссонов не уступали им в проворстве. Противники сталкивались на бегу и вцеплялись друг в друга, драли бороды, обменивались тумаками, пинались, брыкались и яростно кусались.

Халли встал и попытался помочь матери подняться с кресла. Теперь из-за спины шатающегося Хорда показался Рагнар. Глаза у него были выпучены, рот разинут. Он ухватил Халли за шею.

В кругу членов Совета Хельга из Дома Торда поднялась на цыпочки и выкрикивала приказы, которых уже никто не слышал. Многие законоговорители вскочили с мест и бросились в драку, включая старуху из Дома Геста, которая ни в кого особо не целилась, но орудовала клюкой с пугающим мастерством.

Хорд потер подбородок; взгляд у него прояснился. Он выпрямился, сурово огляделся вокруг — и рухнул на колени, оттого что старуха из Дома Геста огрела его клюкой промеж лопаток.

Халли отбивался изо всех сил. Пальцы Рагнара сжимали ему глотку. Халли извивался из стороны в сторону, пытался ударить Рагнара локтем, но все безуспешно.

Астрид взмахнула рукой с растопыренными пальцами. Рагнар, по щеке которого текла кровь, отшатнулся и выпустил Халли.

Со стороны Сидений Закона подбежал Ульвар Арнессон, спешивший на подмогу Хаконссонам. Он принялся яростно тыкать кулаками Лейва в спину и в бок, но Лейв почти не обратил на него внимания: они с Халли помогли матери перебраться через несколько поваленных кресел и вывели ее на безопасное место.

Многие зрители из Дома Рюрика, не зная, с кем надо драться, постояли в растерянности, а потом принялись тузить друг друга. Дерущиеся загораживали проход; Халли с Лейвом вынуждены были остановиться, не понимая, куда теперь идти.

Ульвар Арнессон сильно пнул Лейва пониже спины. Лейв наконец отреагировал: развернулся и врезал Ульвару. Тот, вертясь волчком, пролетел через всю комнату, встретился с палкой старухи из Дома Геста и, отскочив в сторону, запутался в обширных юбках самой пышной и шумной из законоговорителей. Ее кресло не выдержало, и оба рухнули на пол.

Лейв и Астрид осторожно пробирались через чертог, обходя кучки дерущихся. Халли шел следом. Оглянувшись, он увидел, как Хорд Хаконссон медленно встает на ноги и озирается по сторонам, сперва растерянно, потом целеустремленно. Вот Хорд нашел их взглядом; вот он сунул руку под куртку и вытащил охотничий нож…

Халли указал на него, завопил — но его голос потерялся в общем гаме.

Хорд устремился вперед, держа нож наготове.

Халли принялся отступать. Его толкали, теснили, мешали пройти.

А Хорд был все ближе и ближе…

Хельга из Дома Торда, обнаружив, что ее криков никто не замечает, величественно и грозно поднялась на ноги и, одной рукой подхватив свое кресло, стремительно зашагала вперед. С легкостью человека, привыкшего приносить домой охромевших овец с горных пастбищ, она взмахнула рукой и опустила кресло точнехонько на голову Хорду.

Хорд пошатнулся, как оглушенный бык, и рухнул наземь. Нож выпал из его руки, пролетел по полу и остановился, все еще вращаясь и угрожающе поблескивая.

Все уставились на нож, будто это он упал с таким грохотом. Драчуны выпустили бороды, носы, уши и волосы своих противников и застыли в молчании. Халли, Астрид, Лейв, Рагнар, старуха из Дома Геста, Ульвар Арнессон, который все еще пытался выпутаться из юбок законоговорителя из Дома Орма, — все замерли и смотрели только на вертящийся нож.

Нож вращался все медленней, медленней… И наконец остановился.

Хельга из Дома Торда, все еще держа в руке кресло, подняла свободную руку к лицу и откинула волосы со лба. Она слегка вспотела.

— Думаю, на этом мы можем остановиться, — сказала она, и на сей раз ей не пришлось повышать голос. — Стыд и позор всем нам, что на нашем священном Совете произошло столь недостойное происшествие. При мысли о том, что вместо спокойных слов и продуманных действий мы обратились к насилию, у меня кипит кровь и руки чешутся хорошенько отлупить вас всех, чтобы вы пришли в себя. Однако же и моя вина тут тоже есть.

Она отшвырнула кресло; оно со стуком упало набок.

— Все мы отчасти виновны, — продолжала Хельга. — И по-прежнему запятнаны насилием. Похоже, сколько бы лет ни прошло, сколькими бы взаимными браками ни были связаны наши семьи, все равно в нашей крови дремлет прежнее безумие, что преследовало героев. Как быстро мы восстаем друг против друга, будь то любой из нас — юный или старый, мужчина или женщина… Да, все мы запятнаны. Но лишь одна сторона, — тут Хельга заговорила более жестким тоном, — лишь одна сторона посмела обнажить сталь! Вернее сказать — посмела обнажить ее снова, поскольку именно это преступление мы должны были расследовать сегодня. Хорд Хаконссон, все мы были свидетелями твоих намерений, и теперь у нас нет причин сомневаться в обстоятельствах смерти Бродира Свейнссона. За это преступление на тебя будет наложен штраф, и крупный. Будешь ты наказан и за то, что обнажил этот нож на виду у всех. Надеюсь, лишение тебя многочисленных полей послужит для остальных достаточным уроком, который принудит нас держать в узде свои дурные страсти и сражаться только со своей собственной натурой. А теперь давайте приберем этот беспорядок!

Хорд лежал на полу, растянувшись во весь рост, моргая, отфыркиваясь и раздувая щеки, как выброшенная на берег рыба. Но теперь поднял шум Рагнар, прижимавший к щеке платок.

— А как же Халли? — прохрипел он. — Как насчет его преступления? Он разве не будет наказан?

Хельга смерила Рагнара ледяным, презрительным взглядом.

— Ты не предоставил доказательств своего обвинения, а честь вашего Дома настолько подточена, что я не вижу причин верить ни одному твоему слову! И если об этом еще раз упомянут на Совете, я буду настаивать на более суровых санкциях по отношению к вашему Дому.

Рагнар оторопело уставился на Хельгу, потом взглянул на Халли. Тот весело подмигнул ему. Рагнар с каменным лицом наклонился, чтобы помочь отцу встать. Хорд поднялся на колени; двигался он скованно, и похоже было, что стоять ему трудно. Нос у него покраснел и распух от удара о пол; глаза разъехались. Но когда он заговорил, голос его звучал ровно. И все присутствующие его услышали.

— Всем известно, что решения Совета зачастую бывают чисто женскими и диктуются скорее стремлением ко всеобщему миру и покою, чем соображениями справедливости, — произнес он. — Однако же решение Хельги выходит из ряда вон даже по сравнению с остальными. Полюбуйтесь: убийца моего брата выйдет сухим из воды, а я должен буду смиренно раскланяться и преумножить владения его Дома! Так вот: я не согласен с этим решением. Знайте, что Свейнссоны не получат от меня ни единого клочка земли. Знайте, что, если кто-то попытается принудить наш Дом выполнить это решение, мы будем обороняться с оружием в руках. Знайте также, что я еще до конца этого года отомщу Дому Свейна, и в первую очередь — тому гнусному пащенку, что сейчас лыбится, глядя на меня. Пока мальчишка не упокоится в кургане, миру в долине не бывать, и я призываю в свидетели своего обета Хакона, величайшего из всех героев. Ныне я покидаю этот чертог и не советую меня останавливать. Благодарю Рюрикссонов за гостеприимство.

Его слышали все. Все стояли молча, пока Хорд, опираясь на руку сына, с трудом поднимался на ноги. Потом люди медленно, в нерешительности расступились в стороны, когда Хаконссоны направились к выходу из чертога. Хорд сильно сутулился, нос у него налился багровым. Расцарапанная щека Рагнара все еще кровоточила. Они подошли к дверям и распахнули их настежь. Хаконссоны удалились; в зал хлынул солнечный свет.

В чертоге Рюрика воцарилось молчание. Потом все шумно перевели дух.

Лейв и Астрид стояли, глядя друг на друга. Затем оба как один повернулись и уставились на Халли.

Халли радостно хлопнул в ладоши.

— Ну вот, — сказал он, — все закончилось отлично!

Глава 19

Вскоре Дом Свейна разбогател и наполнился роскошью, и сам Свейн не был исключением. Он полюбил носить фибулы с драгоценными камнями, золотые гривны, кольца и узорчатые плащи, вышитые в нижней долине. Купцов, привозивших такие диковинки, в чертоге привечали, но прочих гостей — бродяг и попрошаек, которых тянет на богатство, — в Доме не жаловали.

Свейн повелел воздвигнуть вдоль границ своей земли пограничные посты. В пределах этих границ его слово было законом. По его заказу изготовили особое резное кресло и установили на возвышении в чертоге, и с этого Сиденья Закона изрекал он приговоры ворам, побирушкам и прочим жуликам. Повеления его были суровы, и не многие осмеливались пренебрегать ими; стоявшая во дворе виселица помогала не забывать предписанные им правила.

После отъезда Хаконссонов в чертоге Рюрика некоторое время кипела бурная деятельность. Пока слуги суетились, прибирая обломки разбитой мебели, а пострадавшие промывали подбитые глаза и ссадины, законоговорители долины, включая и Астрид, сгрудились вместе, обсуждая возникшую проблему. Положение было неслыханное: никогда прежде, кроме как в древние времена, сразу после Битвы на Скале, когда наследники героев все еще продолжали старые распри, не случалось такого, чтобы один из Домов открыто отказался выполнять законы долины. Относительно того, что следует предпринять, мнения разделились. Один или двое наиболее воинственных законоговорителей (в том числе старуха из Дома Геста) требовали организовать карательную экспедицию против Хорда и его семьи. Другие возражали на это, что мечей все равно ни у кого нет и, в любом случае, это еще сильнее расшатает мир, который они так долго поддерживали в долине. Мнение большинства свелось к тому, что Хорд вскоре пожалеет о сказанном сгоряча и изменит решение; а тем временем все сношения с Домом Хакона следует прекратить, чтобы у него были причины призадуматься.

— Скоро выпадет снег, — говорила Хельга, главный законоговоритель. — Гнев Хорда поостынет. У него будет целая зима, чтобы поразмыслить о своей несдержанности, а по весне мы попробуем договориться с ним снова. Я уверена, что на будущий год ты, Астрид, получишь причитающиеся тебе земли.

— Надеюсь, ты права, — отвечала мать Халли. — Но что, если Хорд выполнит свою угрозу? Что, если он попытается напасть на нас?

— Ему это и в голову не придет! Ты подумай, какие кары его ожидают! Между нами говоря, я считаю, что все обернулось как нельзя лучше. Хорда не помешает слегка обуздать.

— И тем не менее я опасаюсь последствий для моего Дома и моих людей. — Лицо Астрид было мрачным, и она почти нехотя договорила: — И для моего сына…

Хельга кивнула.

— Ах да, Халли! Я как раз собиралась об этом сказать. Я считаю, во время прений он вел себя несколько развязно, тебе не кажется? Он был недостаточно дипломатичен. Мне кажется, это было одной из причин того, что Хорд настолько забылся. Быть может, зимой ты займешься его воспитанием? Ему стоит поучиться сдержанности.

— О, не беспокойся, — сухо ответила Астрид. — Я им займусь.

— А чего я-то? — взвыл Халли, потирая ноющее ухо. — Я вообще никого и пальцем не тронул!

— Ты и без этого натворил дел! — рявкнула на него мать. — Твой длинный язык стоит десятка дерущихся мужиков! Ты то и дело подначивал Хорда, пока он не потерял голову.

Халли сложил руки на груди.

— Я-то думал, ты останешься довольна. В результате вы получили еще больше земель, чем рассчитывали. А тебя ведь только это интересует?

— Мы пока что не получили ни-че-го, если не считать угроз отомстить. И разреши тебе напомнить, гнусный змееныш, что все это из-за твоих деяний! Рагнар ведь говорил правду, он действительно видел тебя, а?

Халли отвернулся.

— Рагнар говорил правду. Но дело в том, что Олава я не убивал.

— Не смей мне лгать! — гневно воскликнула мать.

— А что, матушка, неужто ложь вдруг сделалась таким страшным преступлением? Ты ведь тоже лгала Совету, и как лгала! Ни разу не сбилась.

Астрид занесла было руку, чтобы ударить его, но Лейв торопливо шагнул вперед.

— Матушка, не позорься!

Халли коротко кивнул.

— Спасибо, Лейв… Ой!

— А меня это ничуть не позорит!

Астрид была белее кости, глаза у нее расширились.

— Забери тебя троввы, Халли, за тот вред, что ты причинил нашему Дому!

— Троввы? — Халли расхохотался ей в лицо. — Надо же, напугала! В троввов я верю еще меньше, чем во всеобщий мир в долине! На самом деле вы заботитесь не о мире, а о своих интересах! Снесите ваши курганы! Пусть троввы явятся за мной! Мне плевать! Устал я от всего этого.

Лейв с Астрид машинально сделали оборонительные знаки. Лейв выпучил глаза.

— Да ты, брат, с ума сошел!

— Немедленно в седло! — скомандовала Астрид. — И ни слова больше. Нам нужно привезти домой вести о случившемся.

Известие о том, что соглашение, на которое все так рассчитывали, откладывается, было встречено в Доме Свейна со сдержанным неудовольствием. Но угрозы Хорда вызвали неподдельную тревогу. Люди вспоминали и обсуждали старинные предания об убийствах и поджогах и были очень недовольны ролью Халли в этом деле. С ним по-прежнему обходились очень осторожно, как и надлежит обходиться с опасным убийцей, однако теперь, по взаимному молчаливому согласию, на него старались не обращать внимания. Его сторонились и в поле, и в чертоге.

Халли упрямо делал вид, что ему все равно, однако же всеобщее отчуждение его угнетало. Он теперь более, чем когда-либо, жалел о том, что вернулся в Дом Свейна, где царят враждебность, зависть и мелкие страхи. Из всех Домов, что он повидал за время своих странствий, их Дом был самым бедным и убогим. Хвастливые утверждения древних легенд казались ему теперь смехотворными. Он не мог выносить общество своих родных, и это было взаимно, но деваться было некуда: надвигалась зима. Курганы на горе теперь почти не просматривались за туманами и облаками.

Все обстояло бы хуже некуда, кабы не две вещи. Во-первых, Катла внезапно сменила гнев на милость. Его новые проступки, казалось, заставили ее смягчиться, и теперь она часто приносила ему похлебку, когда он сидел один у себя в комнате.

— Спасибо, Катла! Я так рад, что хоть ты не считаешь меня преступником и изгоем!

— Как же не считаю! Я думаю, что ты воистину проклят и обречен на мучительную гибель во цвете лет. Такая уж судьба у тех, кто родился в день Середины Зимы, я всегда это говорила, и теперь выходит, что права была. Но тут уж ничего не поделаешь. Вот я тебя и жалею. Ну и пока ты еще жив, ношу тебе похлебку. Расскажи про Олава-то. Как ты его убил, а?

Вторым, куда более существенным светлым моментом был грядущий приезд Ауд. Когда звезда Хаконссонов внезапно закатилась, а Свейнссоны сделались предметом сочувствия законоговорителей всей долины, Ульвар Арнессон, не теряя времени, развернулся по ветру, точно флюгер, и тут же переменил свои планы насчет дочки. Не успели собравшиеся выйти из чертога Рюрика, как он подбежал к Астрид и договорился о приезде Ауд. Девочку ждали со дня на день.

Поля припорошило снежком; дорога вдоль водопадов вскоре должна была сделаться непроходимой из-за снежных заносов. Через неделю после суда у Северных ворот появились трое всадников. Двое из них, крепкие мужики из Дома Арне, немедленно развернули коней и ускакали обратно в нижнюю долину, а третья, Ауд, дочь Ульвара, улыбаясь, вошла в чертог.

В честь ее приезда устроили пир; на пиру присутствовали почти все обитатели Дома, кроме Арнкеля — он лежал больной у себя в комнате. Ему с каждым днем становилось все хуже, и атмосфера в чертоге была нервная.

Ауд была в парадном костюме, волосы она заплела в подобающий случаю драконий хвост. Летящими грациозными шагами она обходила чертог, приветствуя хозяев. Халли, наблюдавший издали, обратил внимание, что почти все с одобрением смотрели на ее изящную фигурку. Одна только Гудню осталась холодна и держалась в стороне.

Наконец Ауд подошла к нему. За ней по пятам следовал Лейв. Халли отвесил девочке церемонный поклон.

— Рад видеть тебя снова!

— И я тебя, Халли Свейнссон. Мы та-ак давно не виделись! — Глаза у нее смеялись. — Что ты тут поделывал?

— Да так, то да се…

Лейв втиснулся между ними.

— Госпожа Ауд, я могу предложить вам более приятные занятия, чем беседовать с этим негодяем. Идемте, я покажу вам оружие великого Свейна. Я могу поведать вам множество историй…

Ауд позволила себя увести, но улыбнулась Халли через плечо.

На следующее утро снеговые тучи спустились так низко, что даже крыши чертога было не видно. Ждали метели, однако ее так и не случилось. Над Домом нависло ожидание снегопада. Последних овец загнали в стены Дома, в тесную, жаркую, исходящую пахучим паром овчарню.

Большую часть этого дня Ауд провела с Астрид и Лейвом, и у Халли почти не было возможности с ней поговорить. Наблюдая за ней издали, он обнаружил, что она способна меняться как по волшебству. Он привык видеть ее прямолинейной и ехидной, но на Лейва она смотрела широко раскрытыми глазами и вела себя игриво, почти кокетливо; с их матерью она держалась гораздо скромнее: благонравная юная девица, послушно внимающая наставлениям.

Наконец они случайно встретились в коридоре за чертогом.

— Где тебя носило? — осведомилась Ауд. — Если я услышу от Лейва еще одну зануднейшую историю о великом Свейне, я его шпилькой ткну, честное слово! Я все ждала, когда ты придешь меня выручить…

— Извини… — Он застенчиво улыбнулся ей. — Я… я так рад, что ты все-таки приехала! Говорили, что тебя отправят зимовать в Дом Хакона…

Ауд закатила глаза.

— Ну да! Мой гнусный папочка все рассчитал заранее. Практически договорился с Хордом. Нет, можешь себе представить? Выйти замуж за Рагнара! За этого рохлю, слабохарактерного дурака! Если бы они попытались меня к этому принудить, я бы сбежала! Или перерезала бы себе глотку, или утопилась бы. Слава Арне, случилась эта заваруха в Доме Рюрика…

Она ткнула его пальцем в плечо.

— Это ведь я тебя благодарить должна, верно?

— Ну, строго говоря, это все Рагнар…

— Заметил тебя, когда ты поджигал его чертог. Ага. Нет, Халли, не отпирайся, это твоя заслуга! У тебя есть подлинный дар способствовать миру между Домами. Но в этом случае все обернулось как нельзя лучше — по крайней мере, для меня.

Халли вздохнул.

— Ты единственная, кого это радует. Хорд поклялся мне отомстить, а все остальные здесь считают меня хладнокровным убийцей и относятся ко мне с ужасом и отвращением. Скоро увидишь.

— Ой, да Лейв меня уже три раза предупреждал насчет тебя, — она хихикнула. — По-моему, он просто завидует. А насчет Хорда не тревожься. Он, как обычно, хвастается, говорит больше, чем делает.

— Не знаю. Хорд такой человек, который не боится действовать.

Халли отвел Ауд в сторону: по коридору прошли Эйольв и еще один слуга. Халли обратил внимание, что Эйольв на ходу пристально взглянул на них.

— Но на самом деле мне все равно, — продолжал он вполголоса. — На будущий год Хорд может делать все, что ему заблагорассудится, потому что к тому времени до нас ему будет уже не добраться!

Глаза у Ауд загорелись.

— Ага, так значит, тебе понравилась моя идея насчет границы? А троввов не боишься?

— Да пусть меня лучше тровв сожрет, чем я проведу всю оставшуюся жизнь тут, с ними! Я устал от Дома Свейна и от всех его обитателей. И от всей долины, если уж на то пошло. А ты?

— Папочка твердо решил на будущее лето выдать меня замуж. Не за Рагнара, так еще за какого-нибудь слюнявого урода. Разумеется, я с тобой! Я согласна пойти хоть сегодня, но вот погода…

— Нет, сейчас никак нельзя, погода меняется. Надо оттепели дождаться. — Он улыбнулся ей. — Но ты не тревожься! Зато успеешь как следует познакомиться с нашим Домом и его героем. С помощью Лейва ты скоро станешь настоящим знатоком!

Ауд застонала.

— Ох, какая долгая будет зима!

В ту ночь разразилась буря. Ветер грохотал ставнями и задувал свечи даже в самых укромных уголках чертога. В коридорах всю ночь завывало. Наутро все было озарено мертвенно-бледным светом, во дворе снегу навалило по колено. Поля за стенами были ровными и гладкими, как вода в половодье.

С тех пор началась настоящая зима. Бураны налетали один за другим, без передышки. Люди теснились в своих домах, точно скот в овчарнях. В каждом очаге жарко пылал торф; столбы дыма восходили к потолку и оплетали стропила чертога. Каждый день мужчинам приходилось заново прокладывать дорожки между домами; когда они возвращались в дом, в бородах у них висели сосульки.

Ауд скоро включилась в повседневную жизнь Дома. Она пряла, ткала, помогала на кухне, кормила скотину и кур. По вечерам она сидела вместе с Гудню и слушала, как Астрид рассказывает древние предания. Однако же было у нее и свободное время, и многие замечали, что она предпочитает проводить его в обществе Халли. Люди постоянно видели, как эти двое о чем-то шепчутся, смеются и болтают.

Вскоре после зимнего солнцестояния нагрянули самые жестокие бури. Наружу никто не выходил. В чертоге все пропахло дымом, пивным перегаром и потом; люди сделались раздражительны, и за трапезой то и дело возникали перепалки: малейшая неурядица вызывала скандал. Зимой всегда так бывает, но в этом году все было хуже обычного. Угроза со стороны Хаконссонов тяготила людей; а кроме того, стало ясно, что Арнкель тяжело болен. Он уже не поднимался с постели.

Халли, думавший только о походе в горы, старался держаться тише воды ниже травы и находил утешение в обществе Ауд.

Однажды утром он работал на кухне вместе с матерью, помогая ей раскладывать по горшкам морошку. Волосы у Астрид были подвязаны и убраны под грубую конопляную косынку, рукава закатаны, руки — по локоть красные от ягод. Астрид была бледна, оттого что всю ночь провела у постели мужа. Она наблюдала за тем, как Халли половником раскладывает горячую морошку в тяжелые глиняные горшки. Временами она отвлекалась, чтобы отдать распоряжения девушкам, которые готовили обед.

Ненадолго зашла Ауд, взяла кувшин разбавленного пива, чтобы отнести его женщинам, работающим за прялками. Когда она вышла, Астрид заметила:

— Славная девушка эта Ауд!

Халли кивнул.

— Да, матушка.

— Умница такая и по-своему довольно хорошенькая. Ну все, хватит; накрой теперь горшок холстинкой, а я стяну веревкой горлышко. Я смотрю, вы с ней неплохо ладите.

— С Ауд? Да, матушка.

— Сильней тяни. Вот так. Ты, я думаю, на нее глаз положил? Ну смотри, что ты наделал, все порвал! Не умеешь ты силу рассчитывать, Халли. Ой, да ради Свейна, не красней ты так! Я твоя мать, я имею право спрашивать о таких вещах. Давай я подержу, а ты завязывай. Теперь обрежь. Вот так. Ну что ж, если эта мысль тебя так смущает, тем лучше. Тебе всего пятнадцать лет, ты еще не мужчина. Вот твой брат, Лейв, на целых четыре года тебя старше, и мне пора искать ему жену. Я велела ему поговорить с Ауд, посмотреть, как она ему приглянется. Давай следующий горшок, вон тот. Разумеется, Дом Арне не из самых знатных, но она у Ульвара единственная дочка, это дорогого стоит. Этот брак объединит наши Дома. Ты что стоишь? Давай накладывай!

Халли механически принялся за работу. Мать отошла в сторону, чтобы обсудить что-то со служанкой, которая несла бульон Арнкелю. Когда она вернулась, Халли сказал:

— А может, Ауд пока и не хочет замуж.

— Ей весной будет шестнадцать. Я как раз в этом возрасте встретилась с твоим отцом. Разумеется, она об этом уже задумывается! Халли, я хочу, чтобы ты ненадолго оставил бедную девушку в покое. Дай возможность Лейву показать себя. Он не самый расторопный парень, и ему совсем ни к чему, чтобы ты пялился на него, как горностай на кролика, когда он пытается за ней ухаживать.

— Матушка, я тут ни при чем. Лейв и без меня двух слов связать не может. Если он сумеет поддерживать разговор дольше минуты, я очень удивлюсь!

Мать стукнула его по голове половником.

— Вот именно из-за таких твоих шуточек я и требую, чтобы духу твоего рядом с ними не было! Думаю, Ауд от тебя в любом случае давно устала. Она скромная, достаточно чувствительная девочка. А ты — жестокий убийца. Не думаю, что ты можешь ее заинтересовать.

После этого разговора с матерью Халли отчаянно хотел поговорить с Ауд, но Эйольв все время подсовывал ему непростую и отнимающую много времени работу, требующую его присутствия где-нибудь в дальнем конце чертога. А когда Халли, усталый и чумазый, приходил трапезничать, к Ауд было никак не приблизиться: она все время сидела между Астрид и Лейвом, улыбалась и смеялась, всецело занятая беседой.

Халли угрюмо сидел поодаль, и Гудню часто устраивалась рядом с ним. Ее, похоже, тоже раздражало внимание, которое оказывают Ауд.

— Ничего у них с ней не выйдет! — заметила она наконец.

— Похоже, ее все устраивает, — буркнул Халли.

— «Похоже», Халли, то-то и оно, что «похоже»! Эта девчонка — страшная притворщица. У нее десяток личин, она подчиняет людей своей воле. Ты погляди на Лейва, посмотри, как он пялится на нее и лыбится точно полоумный! Вон, рукавом в суп влез и не заметил. Попроси она его прыгнуть в пропасть, он тут же прыгнет! Ну а тебя она на что подбивает?

Халли вздрогнул.

— Чего?

— Да ладно, не отпирайся, она и тебя околдовала. Я за тобой уже сколько времени наблюдаю. Она тебе голову вскружила еще сильней, чем Лейву. Ты только на нее и смотришь, куда она — туда и ты. Держись от нее подальше, вот тебе мой совет. Втравит она тебя в неприятности. Впрочем, неприятности ты и без нее сыщешь…

На это Халли сказать было нечего. Он поел и снова отправился работать.

Глава 20

Все, что мы видим вокруг, принадлежит Свейну. Не только этот чертог, этот Дом, его стены и поля, но и вся эта земля, на которой они находятся. Каждый ручей, каждый лесок, каждый утес — свидетели тому. Вспомни, как они называются: Свейнов Прыжок — то ущелье, которое он перескочил в погоне за вепрем из Глубокого дола; валун Скафти, которым Свейн убил вора, пытавшегося похитить его пояс; огромная яма Троввский Провал, которую Свейн выкопал за один день, чтобы добраться до троих троввов и сжечь их солнечными лучами; и все эти луга, дороги и тропы, которые он исходил своими ногами, чтобы наша жизнь по пути к курганам была чуть полегче.

— Это моя земля, а вы — мои люди! — частенько говаривал Свейн. — Повинуйтесь мне и моим законам, и я всегда буду защищать вас!

Эта зима выдалась особенно тяжелой для всех жителей Дома. Снега навалило вровень с троввскими стенами; несколько детей слегли с пятнистой мокрянкой. Запасы солонины и вяленой рыбы постепенно заканчивались. Колодец покрылся льдом, и даже ведра с водой, внесенные в чертог, промерзали насквозь, если их не ставили вплотную к огню.

Мало-помалу бури утихли, и ночи постепенно становились все короче. В некоторые дни можно было даже разглядеть хребет Рюрика на той стороне долины. Обыкновенно такие перемены вселяли надежду, и люди начинали с нетерпением ждать прихода весны, однако в эту зиму обитателей Дома Свейна ничто не радовало. Их вершитель, Арнкель Свейнссон, семнадцатый по счету со времен Основателя, лежал при смерти. Болезнь, которая исподтишка точила его изнутри, наконец одержала верх. По мере приближения весны силы его медленно, но верно иссякали. Мышцы усыхали, кости выпирали из-под кожи, точно скалы и утесы на склоне горы. Лицо его сделалось похоже на горный хребет, скулы торчали, точно крутые осыпи, и кровь в его жилах стала ледяной, как потоки, бегущие с вершин.

Члены семьи по очереди дежурили возле него, пока он лежал в тяжкой дремоте, временами заходясь кашлем или мучаясь одышкой. В себя он приходил нечасто, и когда он пытался что-то сказать, разобрать его слова было непросто. Ел и пил он тоже с большим трудом, брызгаясь и обливаясь, точно маленький ребенок.

Халли было нелегко находиться рядом с отцом. Свое дежурство он проводил в напряженном, тревожном молчании, боясь, что Арнкель вдруг очнется, пока он здесь. Мысленно он уносился как можно дальше от постели больного: бродил по горным пустошам, отыскивая древний путь, которым при шли сюда переселенцы. На протяжении многих часов он смотрел на падающий снег за окном, мечтая, чтобы наконец-то потеплело, и надеясь на бегство.

Скоро, уже совсем скоро придет весна! И тогда-то он наконец избавится от этого Дома. Они с Ауд уйдут отсюда при первой же возможности.

Невзирая на косые взгляды сестры, Халли на протяжении всей зимы проводил много времени с Ауд. Быть может, Астрид постаралась бы их развести, но ей было не до того: она была озабочена состоянием мужа и не обращала внимания на жалобы Лейва.

— Она отказалась сидеть со мной за столом, сославшись на головную боль! — гремел Лейв. — И что же? Закрылась в комнате у Халли, веселая, бодренькая, явно в добром здравии! Что она себе позволяет, эта девчонка?

Однако вскоре Лейву и самому стало не до Ауд. Теперь, когда Арнкель угасал, а Астрид была поглощена уходом за мужем, ему поневоле пришлось возглавить Дом. Дело не задалось с самого начала. То нерешительный, то чрезмерно властный, Лейв безуспешно пытался самоутвердиться. Когда люди собирались в чертоге и накопившееся раздражение выплескивалось то в ссорах, а то и в пьяных потасовках, он был не в силах контролировать обстановку.

Ему часто задавали вопросы о том, что делать, если на Дом нападут Хаконссоны. Лейв на это неизменно отвечал:

— Да чего вы боитесь! Даже если Хорд и попытается что-то предпринять, Совет с этим разберется задолго до того, как он минует ущелье. Когда наступит оттепель, река разольется и дороги станут непроходимы. А к тому времени, как можно будет отправиться в путь, Совет уже что-нибудь решит и Хорд одумается. Ничего такого не случится. Так что бросьте забивать себе голову всякой ерундой!

Так заявлял Лейв, но многих это не убеждало, и люди прямо говорили ему об этом. Он чувствовал себя еще неувереннее и часто искал утешения у бочонка с пивом, отчего начинал вести себя еще более бестолково.

Халли же тем временем готовился к походу за пределы долины. Они с Ауд набрали курток и запасных теплых вещей и спрятали их у него под кроватью. Кроме того, Халли раздобыл несколько старых инструментов, которые можно было использовать как оружие.

— Ну а это тебе зачем? — фыркала Ауд. — Только тяжесть лишнюю тащить!

— Я знаю. Но если мы ошибаемся и троввы все-таки…

— Ой, да ладно тебе! Даже если они существуют — а их не существует, — они все будут сидеть под землей. Мы же туда днем собираемся, а не ночью! В первый раз мы не станем задерживаться там надолго. Только глянем одним глазком — и вернемся назад еще до темноты.

— Все равно лучше быть готовым ко всему.

— Ну ладно, но тогда сам это и неси!

По вечерам, когда в Доме все затихало, они подолгу беседовали с Катлой, выпытывая у нее подробности о том, что за земли лежат по ту сторону границы. Старой няньке нравилась Ауд, и ее нетрудно было разговорить, особенно если принести ей кружечку поссета, горячего молока пополам с вином. Вот и в тот вечер она села поближе к огню, ее морщинистое лицо сияло, блестящие глазки смотрели на ребят.

— Ну конечно, — сказала она, — я Халли помню совсем маленьким, еще меньше, чем теперь. Я помню, как он, пухлый малыш, ползал голеньким у огня! Ах, видела бы ты его попку на ковре! Розовенькая, с ямочками, такая хорошенькая! Я его, бывало, вытру насухо…

— Катла, я думаю, Ауд это неинтересно! — торопливо перебилее Халли. — Расскажи нам лучше про старину что-нибудь, а? Про Свейна, про троввов, что-нибудь такое.

— Да, пожалуйста, расскажи, милая Катла! — подхватила Ауд. Она, как обычно, сидела на полу, доверчиво прижимаясь к коленям старушки; Халли, сидевший в кресле напротив, слегка злился, когда видел это. — Расскажи еще раз про основание вашего Дома, — продолжала Ауд. — Это такая захватывающая история!

Снаружи зимняя буря сотрясала двери и ставни. Огонь метался в очаге. Старая нянька расплылась в улыбке.

— Ну как отказать такой лапочке? Значит, рассказывают так: когда Свейн был младенцем — думаю, не таким пухленьким, как Халли, — родители принесли его сюда из-за гор. Вместе с ними было довольно много переселенцев. По всей долине росли тогда густые леса. Они нашли славную поляну и остановились…

— Это же старая история про то, как Свейн придушил змею! — фыркнул Халли.

Катла сердито уставилась на него поверх очага.

— Ах так? Ну, коли ты такой умный, тогда сам и рассказывай!

— Ой, да он плохо рассказывает, — вмешалась Ауд, — у него так скучно получается, что просто никаких сил нет. Того и гляди заснешь. Ну пожалуйста, Катла!

Но Катла обиделась не на шутку. Она нахмурилась, отхлебнула из своей кружки, энергично утерла молочные усы.

— Нет-нет, а то вон, вишь, Халли скучно. Куда же это годится?

Халли пожал плечами.

— Ну и что, что скучно? Раньше ты никогда не стеснялась повторяться!

— Даже и не подумаешь, что он настоящий убийца, а? — удивленно заметила Катла. — Смотри, сам не знает, чего хочет!

Ауд гневно зыркнула на Халли.

— Ну ладно, милая Катла, не дуйся, пожалуйста! Не хочешь рассказывать — как хочешь. Но я хотела бы знать одну вещь. В прошлый раз, когда рассказывала эту историю, ты упомянула, что Дом Свейна был первым из Домов, которые основали в долине.

Нянька кивнула, отхлебнула поссета.

— Ну да, так и есть.

— А все прочие поселенцы разошлись по долине после того, как родители Свейна выбрали это место?

— Ну да, так говорится в истории. Вон, Халли должен помнить, он ведь так хорошо ее знает!

Ауд заискивающе заглянула ей в лицо.

— Да ладно, забудь ты про Халли, он просто грубиян! Я так люблю эти древние легенды! Так значит, путь, которым поселенцы пришли сюда из-за гор, должен быть где-то близко, над Домом?

Старуха склонила голову набок.

— Ну да, должно быть, так. Но конечно, все подробности давно забыты. Говорят, что великий Свейн не одобрял, когда люди болтают о том, что было до него. Ему нравилось, когда рассказывали о нем, и его можно понять, он же был такой выдающийся человек! Его собственная история началась здесь, в долине, и мы — его народ, так что наша собственная история тоже начинается с него.

— А все-таки интересно, есть ли там еще эта дорога, — с улыбкой сказала Ауд. — Перевал, путь в мир, лежащий за горами… Интересно, куда он ведет и что там?

Но теперь Катла помрачнела и насупилась.

— Что за странные фантазии, детка! С чего тебе взбрело в голову расспрашивать об этаких глупостях?

Улыбка Ауд немного угасла.

— Ну… Тут на днях Халли заговорил об этом, вот я и спросила. Но если оставить в стороне всякие глупости, как-то удивительно думать, что вот там, наверное, есть дорога, которую мы никогда не увидим. Хочешь еще вина, Катла?

— Ага, налей мне, да наливай доверху. Ну что ж, девочка, можешь поблагодарить свою счастливую звезду за то, что тебе никогда не доведется увидеть ту дорогу. Если бы ты на нее попала, то не иначе как спасаясь бегством от громадного жирного тровва, который гонится за тобой, капая слюной. Подумать только, что они могли бы сделать с такой невинной крошкой, как ты… — Старуха внезапно задумалась. — Нет, даже и помыслить страшно! Хорошо, что Свейн лежит там, наверху, со своим мечом, и не пускает их сюда. Вот чего они страшатся — его несравненного меча! С этим мечом в руке, препоясанный серебряным поясом, Свейн ни разу не проиграл ни единой битвы. Он был не из тех, кто подкрадывается к врагу с удавкой или трусливо бьет ножом в спину, как некоторые!

Она подмигнула Халли; тот насупился.

— Нет уж, если кто его разгневал, он тому сносил голову в честном бою. Жестоко, конечно, но зато с ним всегда можно было знать, на что рассчитывать. Да уж… такие были времена.

— В историях говорится, что его меч был выкован еще до заселения долины, — вставил Халли. — Он был немыслимо острый и надежный, рубил все, что хочешь.

Катла кивнула.

— Да, так оно и есть. Эх, почему же у нас нет такого меча теперь, когда Хорд Хаконссон вот-вот заявится в гости! И кто тому виной? Уж не ты, лапушка моя, — сказала Катла, потрепав светлые волосы Ауд. — И не я!

Халли, разгорячившись от негодования — а быть может, еще и от поссета в кружке, — подался вперед.

— Знаешь, Катла, — сказал он, — что бы ты ни говорила про троввов, а все равно они появляются только ночью, верно? Так почему же люди не могут ходить за курганы днем, а? Как делали Свейн и остальные герои?

Катла разразилась раскатистым хохотом.

— А я-то думала, что троввы кого хошь напугают! Даже герои опасались их когтей. Но если тебе этого недостаточно, знай, что нарушение границы Свейна сулит несчастье твоему Дому — ну и тебе самому тоже.

— Какое именно несчастье? — не отставал Халли. — Вот, скажем, если какая-нибудь глупая, упрямая девчонка возьмет и выйдет за курганы?

На лице Катлы отразилось мрачное удовлетворение.

— Такая девушка в тот же миг сделается бесплодна! Останется от нее только пустая оболочка, столь же бесполезная, как бедная старая дева вроде меня.

— Да уж, — сказал Халли, покосившись на Ауд. — Какая разумная девушка пойдет на такое?

Ауд усмехнулась.

— Катла, а что, если это будет парень?

— Парень? О, для парня последствия будут еще более ужасные! Но я даже не знаю, стоит ли говорить об этом, при вас-то…

— Да ладно, Халли переживет!

— Нет, лапушка, у меня просто язык не поворачивается.

— Ну Ка-атла…

— Ну, если хочешь знать, — продолжала Катла почти на одном дыхании, — раз уж ты меня заставила об этом рассказать, то на мужчину проклятие действует так. Поначалу его срамные части вдруг усыхают, потом сворачиваются, как подыхающая гусеница, а потом раз — и отваливаются!

Старуха жадно отхлебнула поссета и причмокнула губами.

— Ну скажи, кто в здравом уме на такое решится?

— Да уж, действительно! — Ауд наклонилась к огню и взяла кувшин с вином. — Налить тебе еще, Халли? А то сдается мне, что у тебя во рту пересохло!

Зима мало-помалу отступала. Снегопады прекратились; погода улучшалась. Старый снег за троввскими стенами лежал на полях причудливыми волнами хрустких колючих сугробов, обточенных зимними ветрами. Однажды утром, когда бледное солнце ненадолго выглянуло из-за громоздящихся на небе облаков, Халли обнаружил, что сугробы как будто сделались пониже. На следующий день их вершины начали проседать и проваливаться. Выходя на крыльцо, он чувствовал под снегом движение воды; воздух наполнился звоном капели, звуками надвигающейся оттепели.

— Отлично! — сказала Ауд. — Ну что, когда пойдем?

— Не раньше чем трава прорастет отсюда до самой вершины.

Миновала неделя. Люди вышли на замерзшие до звона поля. Снег на хребте за Домом с каждым днем все сильнее отступал, прятался в ямы, в расселины, в тень под стенами. Склоны были расчерчены грязно-белыми языками. Зеленые полосы протянулись до самых курганов.

— Ну все, — сказал Халли. — Идем.

Было еще довольно рано. Бледное солнце только-только показалось на юго-востоке, то выныривая, то прячась за клочьями облаков. Ветер, дующий с вершин, нес более чем заметное дыхание минувшей зимы, однако уже стало ясно, что сегодня будет первый по-настоящему теплый день. Они шли наверх, и пот катился у них со лба.

Они были на полпути к вершине хребта.

Халли, слегка запыхавшийся, оглянулся и посмотрел назад. Дом был все еще виден справа, за выступом холма. Свейнова дорога казалась черной веревкой, брошенной посреди полей, с которых еще не везде сошел снег. В полях кое-где трудились люди, взламывая промерзшую землю беззвучными ударами мотыг; отсюда казалось, будто они далеко-далеко.

Его взгляд упал на двускатную крышу чертога, откуда никогда больше не выйдет его отец, пока наконец — совсем скоро — не отправится в свое последнее путешествие к кургану. На миг Халли пронзила боль, но он отмахнулся от нее и набрал в грудь колючего горного воздуха. Потом поправил мешок за плечами и зашагал дальше, чувствуя, как покалывает мышцы ног и бедер. Хорошо было снова почувствовать себя живым и сильным после долгого сидения взаперти! Он задрал голову, окинул взглядом небо.

— Как ты думаешь, погода до вечера будет хорошая? — спросил он.

— Ага. А ты чего, трусишь? Остаться хочешь?

Ауд шагала впереди, выше по склону, теперь она оглянулась. Волосы у нее были спрятаны под капюшон, и она, в тунике и чулках, позаимствованных у Халли, удивительно походила на мальчишку. Она поднималась наверх куда ловчей и проворней, чем он; несколько раз демонстративно присаживалась на камень и ждала его, пока он торопился, пытаясь ее догнать.

— Ничего подобного! — Он тремя широкими шагами поравнялся с ней. — Просто склон довольно крутой, только и всего.

— Ну, это же ты решил идти именно тут! А кстати, почему не там? Там и тропа есть! — Она указала на восток, вдоль изгиба хребта. — И склон более пологий…

— Ага, и из Дома все видно как на ладони, — сказал Халли. — Тут мы скоро скроемся из виду. Просто на случай, если кто-нибудь вдруг посмотрит наверх. Не то чтобы они часто глядят в эту сторону…

— Хочешь, я пока понесу твой мешок?

Халли негодующе поджал губы.

— Нет, спасибо!

— Только потому, что я девочка? Да брось ты! Хотя ладно, тащи его сам, поделом тебе. Сам виноват, что он такой тяжелый.

Он снова поправил мешок на плечах.

— Может, они нам еще понадобятся.

— Да не понадобятся! Мы же днем идем! Ладно, пошли. Где этот твой пролом в стене?

— Тут недалеко. Мы его увидим, когда поднимемся на этот бугор.

Прошлым летом, когда он жил на пастбище, земля была усеяна голубыми и желтыми цветами, в высокой траве гудели пчелы, и нетрудно было забыть о том, что граница совсем рядом — по крайней мере, днем. Но теперь, когда они перевалили через бровку холма, представшее перед ними зрелище было куда более мрачным. На пастбище местами все еще лежали потемневшие ноздреватые сугробы; пастушья хижина стояла на склоне сгорбившись, содрогаясь от ветра, точно бездомный бродяга. А за ней тянулась неровная, извилистая полоса — стена пастбища, которая соединяла между собой небольшие выступы скалы, торчащие из снега. А еще дальше и выше, загораживая собой грязно-белое небо, вздымалась линия курганов.

Внезапно оказалось, что они совсем близко.

Халли с Ауд невольно замедлили шаг, хотя земля под ногами была почти ровная. Они шли, не глядя друг на друга.

Курганы были серые, поросшие пятнами мха, между камнями местами все еще лежал снег. Большинство из них стояли на большом расстоянии друг от друга, но некоторые сдвинулись совсем близко, как будто сговаривались о чем-то.

Халли с Ауд остановились. Ветер бил им в лицо. Кроме шума ветра, других звуков было не слышно.

Курганы тянулись вдоль вершины хребта, и пустоши отсюда не просматривались. Чтобы выглянуть на них, надо было подойти к самым курганам.

Это было совсем нетрудно. Шагов двадцать, самое большее — тридцать. Надо просто пройти эти тридцать шагов.

Но они стояли на месте.

— Ну как, нас ведь ничто не держит? — сказал Халли.

— Нет.

— Значит, надо идти.

— Надо идти.

— Мы же столько времени это обсуждали, верно? И чего же мы ждем?

— Вот именно.

— Вот именно… — Халли надул щеки, вдохнул, выдохнул. — Слушай, может, ты перекусить хочешь, а? Пошли посидим в хижине, передохнем, подумаем, как лучше…

— Я думаю, — перебила его Ауд, — что нам надо не идти, а бежать. Бегом. Чтобы сделать это как можно быстрее. Ты понимаешь, что я имею в виду? А, Халли?

Халли, который как раз вспоминал о судьбе, постигшей его овцу прошлым летом, и историю Катлы про мальчика, которому отъели половину тела, тряхнул головой.

— А? Что? Ах да… Бегом… Да, наверное. И вот это возьмем.

Он сбросил с плеч мешок, порылся внутри и достал садовый резак с деревянной рукояткой и кривым толстым лезвием. Резак был ржавый, с обломанным кончиком, но с достаточно острым лезвием. Халли взвесил его в руке.

— Просто на всякий случай. Хочешь, я тебе тоже что-нибудь найду?

— Нет! Я же тебе тысячу раз говорила, ничего не случится. Троввов не существует, Халли! Все это вранье и сказки.

— Надеюсь, что ты права.

— Ну, хочешь, я одна пойду, а ты беги домой, — ядовито заметила она. — Я пошла!

— Я разве говорил, что не пойду? Пошли!

Он сердито вскинул мешок на плечи и взял девочку за руку. Ее рука была холоднее, чем у него, и, как ему показалось, слегка дрожала.

— Ну чего, давай вместе?

— Давай!

Они задрали головы и бегом помчались наверх, к курганам.

Глава 21

Во времена владычества Свейна все разбойники, воры, грабители и бродяги, которые когда-то во множестве обитали в здешних землях, либо были изгнаны в нижнюю долину, либо дрыгали ногами на виселице во дворе. Однако троввов приходилось опасаться по-прежнему, и люди неохотно сражались с ними, хотя Свейн и научил их воевать. Когти у троввов были достаточно острые, чтобы рассекать и тело, и кость и пробивать самые прочные доспехи; зубы у них были как иголки; шкура такая прочная, что ее не брало ничто, кроме самых лучших мечей. По ночам их тощие лапы делались на диво сильными, при условии, что троввы касались мягкой земли; только если вытащить их на скалу или на дерево, сила их слабела, и тогда у жертвы появлялась возможность вырваться. Пока светило солнце, они прятались в норах или в чертоге троввского короля высоко на пустошах; по ночам же бродили по долине, ища человечьей крови.

В лицо им летела снежная крупа; по ногам хлестала трава. Они все быстрее и быстрее мчались вверх по склону. «Восемь шагов, девять…» Они перемахнули через пролом в стене. Мешок Халли лязгал и бил его по спине. «Восемнадцать, девятнадцать…» Последний склон. Он видел перед собой останки овцы, ошметки мяса между камней… Но поворачивать назад было поздно: он не смог бы остановиться, даже если бы захотел. «Двадцать три шага, двадцать четыре…» Перед ними встали ближайшие курганы, невысокие, древние, покосившиеся. Расстояние между ними было куда больше, чем казалось снизу. Курганы прыгали перед глазами, как будто живые.

«Тридцать один шаг, тридцать два…»

Ауд крепко стиснула его руку.

Они пробежали по обе стороны первого кургана, их сомкнутые руки пронеслись над ним. Еще три шага, спотыкаясь на неровной земле. Рот Халли был разинут в беззвучном крике, пальцы изо всех сил сжимали руку Ауд, ее ногти впивались в его руку.

Они бежали, бежали, и вот второй курган пронесся мимо со стороны Халли, и они очутились на гребне хребта и даже немного забежали вниз, на запретную пустошь, и все бежали, бежали…

— Халли… — Ауд дернула его за руку. — Халли, все уже… мы можем остановиться.

Он посмотрел на нее безумными глазами. Да. Да, они это сделали. Он заставил себя расслабиться, замедлил шаг и наконец остановился, одновременно с Ауд. Еще один шаг… И все. Они еще какой-то миг держались за руки, потом расцепили их.

Было очень тихо. Оба тяжело дышали. Ауд согнулась в три погибели, уперлась ладонями в колени. Халли так и стоял, занеся свой резак; потом, мало-помалу, опустил руку.

Вокруг было бескрайнее море травы и тающего снега. Огромное бело-зеленое пространство простиралось направо и налево. По нему были разбросаны странные черные скалы, крутые прямоугольные утесы, торчащие, будто домики. В остальном пустошь представляла собой унылую, необитаемую, слегка бугристую равнину. Впереди она уходила вниз, а потом снова поднималась вверх, к небольшому конусовидному холму. За холмом виднелась пропасть, а дальше — знакомое серо-белое нагромождение гор. Они как будто вовсе не придвинулись.

Халли обернулся назад. Курганы теперь казались ниже, чем прежде, — двойная линия темно-серых горбатых силуэтов на гребне холма, стерегущих голубоватое пространство — долину, которую они с Ауд так неожиданно и так легко оставили позади.

Ауд выпрямилась и рассмеялась своим лающим смехом.

— Получилось! — воскликнула она и сглотнула от облегчения. — Ох, Халли! И чего мы так боялись?

Трава у ее ног разметалась в стороны; оттуда вылетело что-то темное. Ауд взвизгнула.

Халли отпрыгнул назад, вскинул резак — и рассмеялся.

— Это же коростель! — сказал он. — Просто коростель! Не бойся: если бы он захотел клюнуть тебя в нос, я бы тебя непременно спас!

— То-то я смотрю, ты отскочил подальше! — заметила Ауд, когда перестала браниться.

— Ну извини, извини.

Он все еще смеялся — это было нечто вроде легкой истерики. Голова у него шла кругом — их внезапный поступок выбил его из колеи. Он чувствовал, что ухмыляется как идиот.

— Я и не думал, что это окажется так просто, — наконец выговорил он. — Я-то думал…

— Ага, ты думал, что из-под земли вылезет огромный страшный тровв и набросится на тебя, вот так!

Она растопырила руки, скрючила пальцы, точно когти, скорчила страшную рожу и набросилась на него, нанося удары то слева, то справа. Он со смехом отпрянул.

— Ерунда, Халли, все это ерунда! Ну что, куда пойдем сначала? Я хочу вон за тот холмик. Оттуда видны все пустоши, и идти недалеко.

Однако Халли заметил кое-что другое.

— Погоди-ка, — сказал он. — Давай сначала вон туда сходим.

Он зашагал вдоль линии границы, взрывая снег носками башмаков. Неподалеку вздымался громадный курган. Его окружали другие курганы, многие из которых были высокими и величественными и все же терялись рядом с ним. Он был округлый, горбатый, сужался с востока к западу и помещался на самой вершине горы, чтобы его было видно издалека, во всей долине. С той стороны, где его освещало солнце, пробивалась из-под снега зеленая трава.

Ауд догнала Халли, когда он, внезапно посерьезнев, остановился у кургана.

— Это он?

— Курган Свейна. Ну да, конечно. Посмотри туда. Он провалился!

Неподалеку от них, на южном склоне могильного холма, почва осыпалась, обнажив камни кургана. Некоторые камни сместились, другие попадали и теперь бугрились под снегом у подножия кургана; валуны в проломе, похоже, тоже еле держались.

Халли выпучил глаза.

— Ты погляди, какой он здоровенный! Почти как чертог!

— А чего мы шепотом-то разговариваем? — спросила Ауд.

Она порылась в снегу, нашла обломок камня и непочтительно швырнула его в пролом. Камень стукнулся о валун и затих.

— Не делай так больше, — сказал Халли. Ему пришли на ум все старинные предания, все легенды о герое, о том, как он сидит где-то там, внутри, с мечом наготове, и смотрит на пустоши.

— Пошли! — потянула его за руку Ауд. — Мы же дорогу пришли искать, ты что, забыл?

Переход через пустоши занял много времени. Местность вокруг была безмолвная и однообразная, над головой нависало низкое небо. Холм оказался дальше, чем они думали, а сами пустоши были испещрены множеством ям, не заметных под снегом. Халли не раз проваливался по пояс и вынужден был принимать помощь Ауд, чтобы выбраться наружу. Они не встретили никаких признаков жизни и ничего важного и интересного, если не считать все тех же черных скал, иногда столь же высоких, как крыша чертога.

— Нет тут никаких троввов, — сказала через некоторое время Ауд. — Разве что они очень маленькие!

Она все еще улыбалась. Время шло; мало-помалу они приближались к холму.

— В одной из историй про Свейна говорится, что он подошел к такому холму и нашел дверь, — сообщил Халли. — Это был путь в чертог троввского короля.

— Ага, знаю. Арне тоже был в таком чертоге, на нашей стороне долины. Это просто байка, Халли.

— Ну да, то-то ты так слушала Катлины байки! — заметил он. — Насчет того, что Дом Свейна был первым местом, где поселились люди, пришедшие из-за гор…

— Я просто никогда раньше не слышала эту историю. И это заставило меня задуматься.

Халли пожал плечами.

— Ну, сейчас поглядим, что там за этим бугром.

Когда они наконец добрались до холма, он оказался выше, чем они думали. К тому времени как взобрались на вершину, оба вспотели и запыхались. Вершина была усеяна валунами, и на ней еще лежал снег. В ямках хрустел лед.

— Будь осторожнее! — посоветовал Халли, пока они карабкались наверх. — Тут ничего не стоит поскользнуться. Ух ты! Погляди, какой отсюда вид!

Перед ними расстилался новый, непривычно суровый пейзаж: голые холмы, поросшие вереском, паутина замерзших рек между ними, утесы и растущая на них трава, узкие белые водопады, обрамленные бахромой сосулек, пирамиды из обломков камня на дне ущелий, промытых в подножиях гор… Это было холодное, негостеприимное место, но у Халли захватило дух от его дикого величия.

Однако Ауд недовольно хмурилась.

— Вот тебе и дорога! — сказала она наконец.

— А ты что думала, она выйдет нам навстречу и скажет «Здрасьте»? Надо ее поискать, только и всего… — Он осекся. — Что это, Ауд? — спросил он, указывая в сторону.

Она мрачно насупилась.

— Где? Ну, одно могу сказать точно: это не дорога!

— Да кончай ты ныть, погляди лучше! Видишь вон там небольшой выступ, на который как раз сейчас солнце светит? А прямо под ним — это что, пещера или просто тень?

Ауд прикрыла глаза рукой, прищурилась.

— Может, и тень… — протянула она. — Ну, есть только один способ это выяснить!

На южном склоне холма в отличие от северного не было снега и льда, зато, пока они спускались к россыпи камней у самого подножия, под ногами все время чавкало. Оба то и дело скользили и падали, чулки у них промокли насквозь, отяжелели и терли ноги. Но Халли и Ауд не замечали этих неудобств. Наконец добравшись до места, откуда непонятная тень была видна хорошо, они остановились и молча уставились вниз.

Там, среди огромных расколотых валунов, зияла трещина, узкая вверху и расширявшаяся книзу. Она висела в скале зазубренной каплей. Оттуда веяло холодным, сырым воздухом; он пах темнотой и вековой тишиной. Халли почувствовал, как у него волосы встали дыбом при мысли о том, что это может означать.

— Ауд… — произнес он довольно слабым голосом.

Девочка держалась уверенно и решительно.

— Это просто пещера! Пещера, а не вход в чертог троввского короля.

— Ну да, это ты так говоришь, но…

— Ладно, я тебе докажу! Я пойду и посмотрю!

— Не надо, Ауд. Мне кажется…

— Конечно, было бы лучше, если бы у нас было чем посветить, но могу поручиться, что у самого входа в пещеру все и так видно…

Она уже прыгала по камням, спускаясь ко входу в пещеру.

— Мне все-таки кажется, что это плохая идея, — засомневался Халли. — Возьми хотя бы резак!

— Да не нужен мне твой дурацкий резак! — Она остановилась на плоском сыром камне. — Ну вот, сейчас я войду внутрь и пройду несколько шагов. Если увижу тровва, выбегу наружу, идет?

Она хихикнула и шагнула внутрь.

— Пещера уходит в глубь холма, — донесся до Халли ее приглушенный голос. — На самом деле тут фонарь нужен…

Он смотрел, как ее стройная фигурка расплывается в темноте, на фоне холодной скалы. Потом она превратилась в бесформенное, едва различимое пятно; потом исчезла. Он слышал, как хрустят камушки у нее под ногами.

Халли ждал. Верхняя часть трещины, там, где она резко сужалась, состояла из гладкого камня, выгнутого, как застывшие драпировки. Это немного напоминало занавеси в дальнем конце чертога у них дома, за которыми находились отдельные комнаты; там лежал сейчас его отец. Он представил себе, как медленно и ровно вздымается и опадает отцовская грудь под одеялом, снова испытал так долго душившее его ощущение, что он в ловушке и не может выйти оттуда… И тут сообразил, что больше не слышит шагов Ауд.

— Ауд! — окликнул он. — Ауд!

Тишина; слышно было только биение крови в ушах.

— Ауд! — позвал он еще раз, уже громче. — Ох, великий Свейн…

Ладони у него вспотели, и он бросился вниз, скользя по осыпи.

И почти сразу услышал ее голос, очень слабый, как будто издалека:

— Халли…

— Ты где?

— Иди сюда…

В ее голосе звучал страх. Он выругался и принялся нащупывать в мешке свой резак. Спрыгнув на плоские камни у входа в пещеру, он, не раздумывая, бросился внутрь. Несколько мгновений он совершенно ничего не видел и пробирался на ощупь, все еще продолжая рыться в мешке.

— Ой!

Он на что-то наткнулся, услышал вопль Ауд, лихорадочно зашарил перед собой и нащупал ее куртку.

— Дура ты, Ауд! — рявкнул он. — Чего ты тут встала? Если бы у меня в руке был резак…

— Смотри, Халли! Смотри!

Поначалу он ничего не видел. Его глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Потом, мало-помалу, из тьмы начали проступать смутные очертания: лицо Ауд, призрачное, парящее в воздухе, косой выступ скалы за ней, отражающий слабый свет, проникающий в пещеру через вход. И россыпь каких-то предметов под ногами, светящихся тускло-белым. Некоторые были длинные и тонкие, другие еще тоньше, изогнутые. Третьи выглядели как осколки, блестящие осколки, разбросанные по темному земляному полу.

— Ауд… — прошептал Халли. — По-моему, это…

— Да знаю я, что это такое, клянусь Арне!

Голос у нее был напряженный и звенел, как кожа на барабане.

— Вот и хорошо, значит, ты понимаешь, что нам нужно немедленно выбираться отсюда!

Он нащупал ее руку и поволок за собой, наружу, к свету. Девочка сопротивлялась, но не очень решительно. Через несколько секунд они вынырнули на свет, жмурясь, задыхаясь, навстречу серому небу и отвесным горам.

Капюшон с Ауд свалился, волосы растрепались и упали ей на плечо. Она сердито отпихнула руку Халли.

— Пусти!

— С удовольствием.

— Ну чего ты перепугался? Может, это вовсе и не то, что ты подумал!

— Да ну? А что это еще может быть? Имей в виду, если ты скажешь еще хоть слово про волков и орлов, я тебя стукну!

Она топнула ногой.

— Ну давай, стукни меня! Это и правда могли быть волки или медведи…

— Это были не звериные кости, Ауд! Я отчетливо видел бедренные кости, и ребра, и…

— Ну и что, все равно это могло быть волчье логово. Или… или… или это были изгои либо преступники, которые ушли за курганы. Да! И к тому же давным-давно… Это ведь не свежие кости, Халли. Это могли быть преступники, которые искали здесь убежища и… и умерли от холода!

— Ага, значит, ты не думаешь, что мы, возможно, нашли чертог троввского короля? — воскликнул он. — Ну знаешь, как в тех историях, в которые ты не веришь? Чертог, увешанный человеческими костями?

— Нет, я так не думаю!

Она подбоченилась и уставилась на него исподлобья. Он стоял поодаль, дрожа от ярости и возбуждения и сжимая лямку мешка так, что костяшки побелели. Она снова покачала головой.

— Халли, кто бы это ни был там, в пещере, они давным-давно умерли! Может быть, много веков назад. Эти кости очень древние. Нам нечего бояться.

Он облизнул губы, потер щеку.

— Ну, может быть.

— Ты же знаешь, что я права! Разве Свейн или Арне убежали бы в страхе от кучки старых костей?

Халли медленно выдохнул.

— Нам нужно это обсудить. Давай уйдем подальше от этой пещеры.

Поднимаясь обратно на холм, они продолжали спорить. Ни тот ни другая не желали уступать, но оба сами не были особо уверены в том, что говорили. Халли разрывался между своей природной осторожностью и страхом оказаться трусливее Ауд. Из-за того что нервничал, он сделался резок; Ауд тоже была дерганая и сыпала язвительными замечаниями. К тому времени, как они взобрались на вершину, атмосфера стала весьма натянутой. Однако они, несмотря ни на что, проголодались, поэтому сели на камень, чтобы пообедать. По солнцу было понятно, что время уже за полдень.

Несколько минут они сидели молча. Потом Халли сказал:

— Скоро уже надо будет возвращаться.

Ауд грызла полоску копченого мяса. Она выплюнула в траву хрящик.

— Рано еще. У нас в запасе несколько часов.

— Для чего? Что еще мы увидим? — Он обвел рукой безграничное пространство вокруг. — Дорогу мы сегодня все равно не найдем. Лучше вернуться сюда в другой раз.

— Да ты просто испугался кучки старых костей!

— Заткнись, а?

Ауд отшвырнула мясо в сторону.

— Еще немного, и меня начнет тошнить от этой еды! Всю зиму одно и то же…

Она полезла в мешок и принялась рыться в оружии.

— Может, ты хоть сыру захватил? А это что такое?

Она, нахмурившись, выудила из мешка странный черный предмет, кривой, как серп, тонкий, как нож, с шишковатым закругленным концом, напоминающим свиную голяшку. Блеснули на солнце зазубрины на внутреннем, вогнутом крае и грозный изгиб…

— Это троввский коготь, я тебе про него рассказывал, — объяснил Халли. — Тот, которым купец пытался меня убить. Поосторожнее с ним.

— А чего такого? Он же все равно поддельный, нет? Зачем ты его взял… Ой, кровь Арне, какой острый!

Она отдернула руку и села, испуганно зализывая ранку на пальце. Через некоторое время она вынула палец изо рта и подняла вверх; из него тотчас заструилась темная кровь и, как вода, побежала по тыльной стороне кисти. Кровь собралась в ямке между пальцами и начала густыми каплями падать на землю.

— Дура ты, Ауд!

Халли схватил коготь за тупой конец и бросил его в мешок. Потом поймал руку девочки, притянул к себе, замотал ее свободным краем туники и сильно сдавил, чтобы остановить кровь.

— Нельзя, что ли, поосторожнее? Ты как думаешь, отчего купец пытался меня им убить? Он очень острый! Потому я его и взял с собой.

Ауд побледнела, плечи у нее тряслись.

— Что-то мне дурно, — сказала она дрожащим голосом. — Вон, и тунику я тебе испачкала… Погляди, кровищи сколько!

— Да ладно, все с тобой будет в порядке! Вот зачем тебе понадобилось его хватать?

— Не ори на меня! И вообще, заткнись.

— Сама виновата, полезла, схватила… Да не вертись ты!

Они сидели молча. Ауд застыла, глядя перед собой, Халли мрачно смотрел на пустоши, продолжая сжимать ее палец. Взгляд его блуждал. Поначалу он просто смотрел в никуда, но потом его внимание привлекло нечто на середине далекого склона, посреди сплошных россыпей скал и утесов. Узкая полоска травы, еле видимая под снегом, шла наискосок к маленькой впадине на фоне неба. Халли прищурился, нахмурился… Нет, слишком далеко, наверняка не скажешь… Но вполне вероятно, что это действительно дорога, ведущая отсюда, с пустошей, в горы…

Он сказал об этом Ауд, которая осторожно отняла у него свою руку и теперь изучала кровоточащий палец.

— Тогда пойдем посмотрим, — коротко сказала она. — Мы ведь за этим сюда и шли.

— Ну, сейчас уже точно не выйдет, — возразил Халли. — Поздно уже, ты поранилась, а после этой находки…

— Да что такое на тебя нашло?! — Девочка вскочила на ноги, лицо у нее было каменное. — Когда еще будет такая возможность? Не сегодня-завтра отец пришлет за мной, и все!

— Да не пришлет он за тобой! Скоро половодье начнется. Сюда, в верхнюю долину, еще несколько недель пути не будет.

— Нет, я так рисковать не хочу!

То ли от боли, то ли от потрясения, пережитого в пещере, в голосе у нее появилась какая-то ломкость, которой Халли прежде не замечал. На него она не смотрела.

— Ты можешь оставаться здесь, а можешь возвращаться домой, — бросила она. — Мне все равно. Я пойду и посмотрю.

— Не дури ты! — Халли тоже вскочил. — Одна ты туда не доберешься!

— Это мы еще посмотрим!

Она замотала руку курткой и зашагала вниз по склону. Лицо решительное, губы в ниточку…

Халли гневно крякнул, догнал ее и дернул за капюшон, чтобы остановить. Ауд вскрикнула, вырвалась, отбросила его руку и бросилась бежать, чтобы оторваться от него. Поскользнулась на обледеневшем пятачке, споткнулась, нога у нее провалилась в трещину между камней. Она потеряла равновесие и тяжело рухнула на траву, неловко подвернув ногу.

Девочка отчаянно вскрикнула. Сердце у Халли упало. Он бросился к ней, гнев рассеялся, уступив место тревоге.

— Что случилось? Ты в порядке?

— Да уж, в порядке! Нога только слегка болит…

Она подвигала ногой на пробу.

— Все нормально. Погоди немного… Помоги мне встать.

— Ты извини… — сказал он, поднимая ее.

Она тяжело дышала.

— И ты меня извини. Я просто…

Она выпрямилась, осторожно опираясь на ногу.

— Я просто не могу вынести мысли о том, что придется вернуться домой. Ты себе не представляешь, что за человек мой папочка. Он меня с ума сводит.

— Я же не говорил, что мы должны все бросить! — сказал Халли. — Просто на сегодня хватит. Та впадина на вершине хребта действительно выглядит многообещающе. Мы скоро сюда вернемся и найдем дорогу к ней, честное слово. Но пока…

Ауд вскрикнула. Она попыталась сделать несколько шагов вверх по склону, но нога сама собой сложилась под ней. Халли подхватил ее под руку, не давая упасть.

Глаза у него сделались круглые.

— Ты что, идти не можешь?

Она кивнула, поморщилась.

— Да не переживай, это просто небольшое растяжение, и все. Скоро пройдет.

Он пристально посмотрел на нее.

— Ты думаешь?

— Да.

— То есть ты нормально сможешь дойти обратно до границы? — уточнил он. — Еще до наступления темноты?

Ауд рассмеялась довольно пронзительным смехом.

— Конечно смогу, а как же! Не может же нам настолько не повезти?

Глава 22

Лунными ночами, когда Свейн уставал восседать на Сиденье Закона и править своим народом, он надевал свой пояс и меч и поднимался на гору, чтобы поохотиться на троввов. У Дома они были не столь многочисленны, ибо опасались Свейна, но на пустошах водились во множестве. Один за другим появлялись они, серые тени, вылезающие из-под земли или пробирающиеся сквозь заросли дрока, и Свейн сражался с ними под холодной луной и приносил домой их головы и шкуры, чтобы украсить стены чертога.

После таких подвигов даже сам Свейн нередко возвращался домой избитый и израненный, и потому он повелел, чтобы его люди ни под каким видом не ходили на пустоши.

— Троввы там слишком сильны, — говорил он, — и некому будет прийти вам на помощь. Держитесь возле жилища, что я построил для вас.

Сгущались сумерки; на востоке небо слилось с землей; свет мало-помалу утекал на запад. Заснеженная пустошь сделалась лиловой, в ее складках и впадинах залегли непроглядные тени. Тут и там вздымались утесы, точно вколоченные в землю огромные гвозди.

Высоко над ними пролетела стая гусей. На небе высыпали первые яркие звезды.

А до курганов было еще далеко!

— Все-таки здорово, что мы не верим в троввов, ага? — жизнерадостно сказал Халли.

— Угу.

Они сделали еще несколько шагов. Халли крепко обнимал Ауд за талию, не давая ей упасть; она тяжело опиралась ему на плечи. Передвигалась она, прыгая на одной ноге; больную же ногу держала так, чтобы не цепляться ею за траву. Таким манером они спустились с холма и уже миновали половину пустоши, однако это заняло очень много времени.

Халли попытался завязать разговор, но это было так же утомительно, как их способ передвижения. Трудно было болтать о любимых блюдах и обсуждать выдуманные сплетни, когда в голову не лезло ничего, кроме троввов, ворочающихся под землей. Халли озирался по сторонам. Окружающая местность буквально на глазах таяла во мраке. Границы было не видно.

Они только что миновали один из утесов и двинулись дальше в сумрачную пустоту, когда Ауд завертела головой, пытаясь что-то разглядеть в сумерках.

— Халли, — спросила она, — что это за звук?

Он вслушался.

— Я ничего не слышу.

— Да? Ну, может, мне показалось. А то я подумала, что… Нет, тут не разберешь, ветер так завывает…

— Ну да. Слушай, давай не будем останавливаться и обсуждать это, а? Пошли дальше!

— Хорошая мысль.

И они заковыляли дальше. Тьма сгущалась. Только над западными горами висело еще тусклое пятно света. Торчащие из пустоши утесы сделались расплывчатыми. А курганов все еще не было видно.

Под ногами хрустел снег. Становилось все холоднее. Ауд тяжело наваливалась на Халли, ахая каждый раз, как ее нога задевала землю.

Тут Халли посетила неприятная мысль.

— Слышь, а ты руку завязала? В смысле, там за нами кровавый след не тянется?

— Не тянется, конечно! Не мели ерунды!

— Ну, я просто на всякий случай спросил.

Халли прошел несколько шагов молча, потом принялся насвистывать сквозь зубы какую-то веселенькую и навязчивую песенку. Делал он это довольно долго. Наконец Ауд не выдержала.

— Да заткнись ты! Если я этот мотивчик еще раз услышу, я тебя стукну, честное слово!

— Ну, я просто хотел нас подбодрить…

— Чем это? Демонстрируя, как тебе страшно? Молодец!

— Чего это мне страшно? Вот посмотри мне в лицо, посмотри: похож я на человека, которому страшно?

— Не знаю, Халли. Не могу сказать, похож ты или не похож. А знаешь почему? Потому что вокруг темно и я вообще ничего не вижу. Темно, Халли! А мы никак не можем добраться до границы, и все из-за тебя!

— Из-за меня?! Можно подумать, это я упал!

— Ну, ты меня почти что толкнул!

— Нет, мне это нравится! — воскликнул Халли. — Во-первых, я-то думал, что тебе плевать на границу и на троввов. Во-вторых, разреши тебе напомнить, что, если бы ты не выпендривалась, мы бы не влипли в эту историю и тебе сейчас не из-за чего было бы паниковать!

— Кто паникует? Я? — возмутилась Ауд. — Да я вообще абсолютно спокойна!

— Ага. То-то ты так верещишь!

Послышался короткий свистящий звук.

— Что это было? — спросил Халли.

— Это я тебя стукнуть хотела. Жаль только, промахнулась.

— Да нет, не это. Вон там, подальше!

Они остановились и принялись вслушиваться в вой ветра над голой пустошью. Ауд слабым голосом сказала:

— Нет… Не слышу… По-моему, ничего такого… Это ты чешешься?

— Что? Нет. Что за дурацкий вопрос? Чешешься, не чешешься… Ауд, это тот самый звук, который я слышал! Откуда он идет?

Они вслушивались, невидящим взглядом пялясь во тьму. Теперь за воем ветра отчетливо был слышен слабый скребущийся звук. Несколько раз он утихал только затем, чтобы тут же возобновиться. Он делался то громче, то тише, но даже когда становился почти неслышным, он все равно присутствовал: слабое царапанье на самой грани слышимости. Определить, откуда это доносится, было невозможно.

Халли почувствовал, как что-то вцепилось в его локоть.

— Надеюсь, это твоя рука, Ауд?

— Конечно, что же еще! Что это за звук, Халли?

— Ну… — Он изо всех сил старался, чтобы его голос звучал беззаботно. — Не думаю, что это волки.

— Я знаю, что это не волки, Халли! Но что это?

— Ну… наверное, ветер среди камней.

— Да? Правда? В каком смысле — ветер?

— Хм… Слушай, давай пойдем дальше, я тебе по пути объясню.

И они, держась друг за друга, побрели дальше по снегу. Время от времени они останавливались и с надеждой вслушивались, но звук не утихал. Наконец Халли, который все это время мучительно размышлял, заявил:

— Я понял, в чем дело. Ветер сдувает с утесов и камней мелкие камешки. Они скатываются вниз по трещинам естественного происхождения и производят тот самый звук, который мы слышим. Надеюсь, мы идем в нужную сторону.

— Конечно! Мы ведь никуда не сворачивали, верно? Граница прямо перед нами!

Она слегка задыхалась: они ковыляли вперед несколько быстрее, чем раньше.

— Камешки, говоришь? По трещинам, говоришь? А тебе не кажется, что это больше похоже на звук когтей, роющих землю?

— Ну… наверное, похоже.

— Просто замечательно!

— Но ты, Ауд, не забывай: кости-то были старые. Ты ведь не думаешь, будто троввы…

— Да. В самом деле. Я так не думаю. И ты так не думаешь. Проклятая нога! Если бы я могла бегать… Пробежать хотя бы несколько шагов…

Она нащупала его руку и пожала ее.

— Спасибо, что стараешься меня успокоить!

— Да не за что… Свейнов дух! Что это?!

Халли дернулся в сторону, не отпуская Ауд.

Она споткнулась и едва не упала. Ауд с трудом сдержала крик.

— Где?!

— Там! Вон там, куда я показываю!

— Да где? Темно же, я ничего не вижу! Что ты там вообще углядел?

— Я что-то почуял. Что-то большое. Огромное что-то, слева от нас.

Они прижались друг к другу, вглядываясь во тьму. Западное небо все еще было чуть бледным в том месте, куда ушло солнце. И на фоне неба действительно проступало что-то огромное и абсолютно черное. Ауд перевела дух.

— Дурак! Это просто один из утесов! Наверное, последний перед курганами. Великий Арне! Халли, ты меня чуть не уморил!

Халли смущенно хохотнул.

— Извини. Ложная тревога.

— Ну что, может, отпустишь меня?

Халли поспешно отстранился, мужественно покашливая и одергивая одежду. Ненадолго воцарилось молчание.

— Пошли, — сказала Ауд. — Мы, наверное, уже совсем рядом.

— Кстати, ты заметила? Этот странный звук тоже исчез.

— Ну и слава Ар…

Где-то в темноте, совсем рядом, послышались слабый треск и скрежет сдвигаемых камней. Он резко оборвался.

Халли с Ауд застыли, точно камни, вросшие в мох. Нервы и мышцы у них были напряжены до предела.

Вокруг было тихо. Но теперь эта тишина совершенно не успокаивала. Халли решился шепнуть:

— Я думаю, это знаешь что было? Ветром сдвинуло булыжник покрупнее, он и скатился с кургана, а нам показалось, будто подкрадывается кто-то страшный!

— Ты что, в самом деле так думаешь?

— Вообще-то нет. Ты можешь прыгать быстрее?

— Я попробую.

Они устремились вперед. Ауд прыгала, как кузнечик, Халли поддерживал ее как мог. Мешок бултыхался у него на спине; дыхание срывалось. Два раза они чуть не упали; один раз Ауд провалилась в яму, засыпанную снегом. Темнота захлестывала их, как река, вышедшая из берегов, а курганов по-прежнему было не видно.

И тут вдруг, совсем рядом, странные стремительные шаги, как будто кто-то тяжелый шагал по камням.

Они остановились как вкопанные. Халли дотянулся до уха Ауд.

— Я полезу в мешок, достану оружие.

— Давай!

Поддерживая навалившуюся на него Ауд, Халли скинул с плеч мешок, бросил его на снег и принялся развязывать узел. Тьма была непроглядная, пальцы у него занемели от холода, руки тряслись от страха, поэтому задача оказалась не такой уж простой. Да вдобавок еще узел затянулся.

Поблизости раздался странный, противный скрип, потом пронзительный треск, как будто хрупкий камень сломался под чьим-то весом.

— Халли, — прошипела Ауд, — давайскорей…

— Да все этот узел, тровв бы его побрал!

Снова, уже ближе, вкрадчивый, негромкий хруст снега под ногами.

— Какой еще узел? Ты что, его завязал, что ли? Давай развязывай скорей!

— Не торопи меня… Вот!.. Ох, зараза, опять затянулся!

— Халли!!!

Новый звук, на этот раз сзади: треск ломающегося наста, шорох разрываемого снега. Кто-то торопливо двигался в их сторону.

— Проклятье, теперь еще и ноготь сорвал!

Ауд навалилась на него всем весом.

— Пожалуйста, скажи, что мешок развязался!

— Да, наконец-то. Тебе что дать? Резак или нож для репы?

— Да что угодно, лишь бы острое! Скорей! Шорох ткани, лязг металла.

— На, держи!

Халли протянул оружие рукояткой вперед. Он почувствовал, как Ауд лихорадочно пошарила руками в пустоте, нащупала дерево, стиснула рукоятку… Она выхватила у него нож — и вскрикнула от боли.

— Ой, рука!

— Ну, возьми его в левую руку.

Ему достался резак; он поднялся на ноги, взвесил его на руке, взмахнул на пробу из стороны в сторону. Справа от него, неподалеку, слышались торопливые шаги по снегу.

— Давай встанем спина к спине, — сказал он. — Я буду тебя поддерживать. И молчи. Надо услышать, когда он подойдет вплотную.

— А тогда что?

— Тогда бей. Бей изо всех сил!

Ее спина, узкая, гибкая, крепко привалилась к его спине. Халли расставил ноги пошире, зарылся в снег, повозил подошвами башмаков по траве под снегом, чтобы нащупать как можно более надежную опору. Потом закрыл глаза и стал вслушиваться, пытаясь сосредоточиться. Шаркающие шаги, странный скрип… То слева, то прямо впереди… Неизвестное существо стремительно передвигалось вокруг них, сжимая круги. Кромешная тьма ему, похоже, ничуть не мешала. Халли понимал, что оно их видит.

Внезапно звук шагов отдалился и затих. Больше ничего слышно не было.

Халли решился шепнуть:

— Ауд, ты там как, в порядке?

— Я отлично, а ты?

— Да вроде все…

И тут вдруг шум: топот, снежная крупа во все стороны, шелест травы, придушенный вскрик Ауд… Она изо всех сил уперлась спиной в спину Халли, и он даже сквозь одежду почувствовал, как дернулась ее лопатка: она взмахнула рукой и полоснула ножом. А потом удар: что-то с разгону столкнулось с чем-то; удар передался через Ауд к Халли, так что он едва устоял на ногах. По обе стороны от них послышались хруст снега и жуткий рык. Шаги удалились во тьму.

И тишина. Голова Ауд упала ему на плечо.

Халли поспешно поднял руку, ощупал ее волосы, капюшон…

— Ауд!

Слабый голосок:

— Я ударила его, только нож потеряла.

— Он тебя ранил? Ауд, послушай, ты не ранена?!

— Нет-нет. Я почувствовала такой холод, когда он меня схватил… Я его ударила, но выронила нож.

— Неважно. Может быть, он больше не вернется.

Он озирался по сторонам, хотя понимал, что это бесполезно. Перед глазами кружились какие-то бессмысленные огненные точки, черточки… Постой-ка, а как поступил Свейн тогда, на скале, когда луна ушла за тучи? Он закрыл глаза. Халли заставил себя зажмуриться. Да, так лучше. Светящиеся точки и черточки исчезли. Он прислушался — но ничего не услышал, кроме неровного дыхания Ауд. Спина у нее дрожала.

— Слушай, Ауд. Мы сейчас пойдем в сторону курганов, — сказал он, коснувшись рукой ее капюшона. — Как ты думаешь, идти сможешь?

— Конечно смогу! Чего ты со мной как с маленькой?

Ага, сердится — это хорошо…

— Я только не знаю, куда нож девался!

— Забудь про нож. Возьми мой.

Он развернулся, нащупал ее руку.

— Держи скорей!

— А ты с чем будешь?

— У меня коготь есть.

Он наклонился к мешку, осторожно сунул руку на дно. Его пальцы сомкнулись на прочном основании троввского когтя купца Бьерна. Халли выпрямился. Коготь, пожалуй, всяко острее резака, хотя держать его не так удобно. Может, тварь испугается, если его увидит, — вдруг подумает, что он настоящий?

— Ну что, готова?

Они заковыляли дальше, шаг за шагом, держась друг за друга. Ауд по-прежнему опиралась на него. Через каждые несколько ярдов они останавливались и прислушивались. Все было тихо: слышались только шум ветра, их собственное дыхание и биение крови в ушах.

Халли начинал надеяться на лучшее. Он с облегчением выдохнул:

— Кажется, почти дошли. Ауд!

Она шевельнулась:

— А?

— Мы почти у самых курганов. Вон, видишь там, впереди, огонек?

Во тьме действительно плавала желтая точка.

— Думаю, это одна из Рюриковых усадеб на той стороне долины. Раз ее отсюда видно, значит, мы почти на самой вершине хребта. Еще несколько шагов, и все. Мы в безопасности.

Он ждал ответа, но она молчала.

— Ауд!

— Чего?

— Ты точно не ранена, а? Скажи прямо!

— Я в порядке…

Но голос у нее был слабый-слабый. Халли мрачно сдвинул брови и попытался ускорить шаг.

Нападение, которое произошло мгновение спустя, было совершенно неожиданным. Они не слышали ни единого звука, но Халли ощутил движение, ледяной, мерзкий запах, ударивший в лицо, и скорее машинально, чем осознанно, метнулся влево, оттолкнув Ауд в противоположном направлении. Он упал на одно колено, поскользнулся на снегу и почувствовал, как что-то мощное с разгону пронеслось мимо. Он задохнулся от нахлынувшей вони. Поблизости судорожно хватала воздух Ауд.

Халли вскочил, развернулся и взмахнул в воздухе когтем — совершенно наугад, не зная, где сейчас враг. Тут раздался вопль Ауд — на этот раз громкий, — и вслед за этим резкий, лязгающий хруст ломающегося металла. Халли, собрав все силы, ринулся на звук и налетел на кого-то, кто пятился в его сторону. Это существо несло с собой вонь земли и глубинной, отвратительной гнили, от которой у Халли заныли десны и зашатались зубы. От твари исходил холод — пронзительный, мертвящий холод; у Халли онемели лицо и пальцы. Он едва не выронил коготь, но пересилил себя и ударил невидимую тварь наотмашь, как раз когда она разворачивалась в его сторону.

Противный звук, похожий на скрежет зубов.

Получив удар сбоку по лицу, Халли вскрикнул, отшатнулся, но выстоял.

Мгновением позже что-то острое впилось ему в горло. В голове помутилось, колени подогнулись. Где-то вдалеке вскрикнула Ауд, и этот крик словно выжег расползающийся по телу холод. Халли резко нанес удар троввским когтем. Раздался хруст. Хватка на горле тотчас ослабла. Халли услышан горестный вопль. Его ударило в грудь, отшвырнуло назад, он упал в снег, полетел кубарем и остался лежать в сугробе.

Перед глазами завертелись искры; он с трудом поднялся на ноги, отфыркиваясь от снега, забившего рот и ноздри. Коготь по-прежнему был у него в руке.

И что он услышал?

Завывал ветер. Где-то стучали осыпающиеся камни. Всхлипывала в темноте Ауд.

Халли пошел на звуки плача. Он двигался осторожно и все-таки наткнулся на нее. На ощупь он определил, что девочка сидит на земле.

— Я его снова ударила, — сказала она. — Но у меня нож сломался.

— Кажется, я его тоже ранил. Он сбежал, но скоро вернется, приведет остальных. Вставай, Ауд. Надо идти.

Он помог ей подняться на ноги. Они молча заковыляли дальше — и почти сразу же наткнулись на курган: все это время они, сами того не зная, были в паре шагов от границы. И тут они бросились бежать, забыв про больную ногу: перемахнули через гребень горы, едва не налетев сперва на один курган, потом на другой, и мчались вперед, пока не поняли, что курганы остались позади. Тогда они, задыхаясь, рухнули на засыпанный снегом вереск. Они были в безопасности. Далеко внизу мерцали желтые огоньки Дома Свейна.

* * *

Свейну хотелось в третий раз побывать в чертоге троввского короля, однако жену его брали сомнения.

— В третий раз они уж точно будут тебя ждать, — говорила она. — И поверь мне, на этот раз они тебя схватят! И что тогда? Сварят тебя как миленького.

Свейн сказал:

— Не тревожься. Не поймают они меня. Я для них слишком проворный. Как солнце сядет, поставь горшок на огонь: я вернусь к ужину.

И пошел на гору.

Вошел он в чертог троввского короля, миновал висящие кости и пылающий огонь, миновал и норы, где, свернувшись, спали троввы. Взяв с собой пылающую головню, начал он спускаться по лестнице, ведущей под землю. Он оглянулся назад, на далекий вход. Дневной свет начинал тускнеть. Хватит ли ему времени? Конечно!

Принялся он спускаться по лестнице, шел-шел и наконец очутился в огромном круглом зале, где горели огни, а посередине лежала груда сокровищ. Рядом с сокровищами стоял золотой трон, а на троне восседал троввский король, огромный и ужасный. Король тоже крепко спал и похрапывал.

«Проще простого!» — подумал Свейн. Он нагреб сколько-то золота себе в мешок, а потом подкрался к трону, держа наготове меч. Но в этот самый миг наверху, над землей, зимнее солнце опустилось за гору. И троввский король открыл свои багровые глазищи.

Увидев Свейна, крадущегося к нему с мечом в руке, он издал рев, от которого пробудились прочие троввы, и все они ринулись на Свейна, собираясь растерзать его в клочки. Однако Свейн увернулся и бросился в подземный ход, который приметил в скале рядом с троном. Он мчался во весь дух, но троввский король не отставал. Он несся за ним по пятам, размахивая длиннющими лапами и завывая во всю глотку. А следом неслись все остальные троввы, выкрикивая имя Свейна.

Свейн все бежал и бежал, освещая себе путь головней. Через каждые несколько шагов ему попадались развилки, и приходилось выбирать, куда свернуть. Иногда ход вел наверх, а иногда и вниз, и вот наконец Свейн совсем заблудился. «Делать нечего, — подумал он, — придется остановиться и как можно дороже продать свою жизнь!» Однако тут из узкого прохода, ведущего наверх, потянуло чем-то вкусным и очень знакомым.

— Ба, — воскликнул Свейн, — да ведь это же варится мой ужин! Этот запах я где угодно узнаю!

И он устремился вперед, а троввский король все мчался за ним по пятам.

Свейн бежал по извилистым ходам на запах похлебки, пока не увидел впереди слабый вечерний свет. Он пробил землю мечом, выпрыгнул наружу — и очутился на нижнем поле, у самого Дома! Однако Свейн не стал тратить время на то, чтобы радоваться впустую: он обернулся к дыре. Из нее высунулась башка троввского короля. Свейн взмахнул мечом, и башка покатилась по траве. Свейн подобрал ее — она все еще клацала зубами — и пошел домой. Войдя в чертог, он бросил ее на стол.

— Вот тебе подарочек! — сказал он жене. — И вот тебе еще немного сокровищ. Ты сегодня спасла мою шкуру!

Таков был последний визит Свейна в чертог троввского короля.

Часть четвертая

Глава 23

После смерти троввского короля, по мере того как Свейн взрослел, он все реже покидал свой чертог. Правда, он совершил еще несколько набегов на земли Рюрика и Кетиля, однако, несмотря на ожесточенные битвы, решающих побед ему одерживать не удавалось. Неизвестно, по этой ли причине, а может, оттого, что надвигающаяся старость омрачала его думы, но с годами нрав у Свейна сделался еще более жестоким, и решения, принятые им в чертоге, зачастую бывали непредсказуемы. Нередко, восходя на Сиденье Закона, он брал с собой меч, и многие из приговоренных не доживали до виселицы.

Некоторые считают, что Свейна начала раздражать спокойная жизнь в Доме и ему захотелось совершить еще какой-нибудь великий подвиг. И вот наконец однажды летом он разослал гонцов к остальным героям, прося о перемирии и предлагая собраться на совет, чтобы навсегда покончить с троввами.

В окнах чертога Свейна чернела тьма. Снаружи ветер гремел ставнями. Жаровни, развешанные вдоль стен, почти прогорели, и свет очага метался по плитам пола, как живая многорукая тварь.

Ауд и Халли, съежившись, сидели у огня. Оба молчали.

Халли налил себе неразбавленного вина и жадно его прихлебывая. После каждого глотка он искоса поглядывал на Ауд, на ее бледное лицо и спутанные волосы. Ее куртка была изодрана на груди, ткань прорезана почти насквозь. На руке у нее белела свежая повязка, опухшая лодыжка была туго перебинтована. Девочка глядела куда-то вдаль пустыми, невидящими глазами, сжимая свой кубок так, точно это была единственная вещь на свете, на которую она могла положиться.

Халли отхлебнул еще вина. Он-то отделался сравнительно легко. Правда, ворот куртки был разорван, и до шеи дотронуться было больно — он все еще чувствовал те места, где когти тровва впились в тело. Но если не считать всего этого да еще того, что он порядком продрог за часы, проведенные на горе, физически он не пострадал.

Когда они наконец после долгого и утомительного спуска вышли к Дому, навстречу им высыпали люди с факелами. Их уже разыскивали по полям. В основном все радовались, что они нашлись, и переживали из-за Ауд. Катла поспешно увела девочку в дом, а Халли принялся объяснять Лейву, Эйольву и всей собравшейся вокруг толпе, что они пошли гулять на пастбище, что Ауд поскользнулась и упала со скалы и все это время он вел ее домой. Его, конечно, отругали за то, что подверг гостью такой опасности, и все разошлись спать. К удивлению Халли, никто даже и не подумал подвергнуть сомнению рассказанную им историю. Его лжи поверили без вопросов.

Халли пил вино и смотрел в огонь. Предания, ложь, предания лгут…

Проблема была в том, что предания оказались правдой.

Там действительно водятся троввы. Они поджидают за границей. Граница не пускает их в долину, как и говорится в легендах. Другого объяснения быть не может. А это, в свою очередь, означает, что Свейн и другие герои действительно разгромили троввов в Битве на Скале много веков назад. Это означает, что герои в самом деле существовали и совершили этот подвиг. Что курганы действительно до сих пор охраняют долину. И что за ее пределами, на вершинах, подстерегают и ждут своего часа троввы.

Это означает, что выхода нет.

Халли смотрел на пламя, пляшущее в очаге. Огненные языки взлетали вверх, ярко вспыхивали — и исчезали бесследно. Значит, и с ними будет вот так? После одной-единственной попытки к бегству, после того как они решились на то, чего никто не осмеливался сделать на протяжении многих поколений, после того как они увидели вдали эту впадину на хребте, возможно — путь за горы… Неужели после всего этого им с Ауд остается только отступить, отказаться от всех надежд и влачить тихое, унылое существование, пока не придет их черед упокоиться в безымянном кургане?

А что, все прочие так и живут.

Из-за закрытой двери послышались отрывистые звуки. Отца снова мучил кашель.

Отчасти чтобы не слышать этого кашля, отчасти чтобы справиться с внезапно вспыхнувшим бессильным гневом, Халли хрипло сказал:

— У тебя куртка порвана. Что, он ее насквозь не процарапал?

Ауд подняла глаза. Прокашлялась. Она слишком долго молчала.

— Нет. Я не ранена, там одни только синяки.

— Это хорошо. Снова молчание.

— Твоя шея выглядит ужасно, — сказала наконец Ауд.

— Да? А по ощущениям вроде ничего.

— На ней пять красных полос.

Халли передернуло, но он сказал только:

— Прикосновение у него ледяное.

— Я знаю. У меня просто дыхание перехватило, когда он ударил меня в грудь.

Она взглянула на свою опухшую ногу, потом снова уставилась на огонь.

— Прости меня, Халли.

— Да ладно тебе! — Он отхлебнул еще вина. — А за что, кстати? Просто для ясности.

— За то, что я тебя туда потащила. За все, что я говорила про… ну, про легенды. Прости, что я все это отрицала. Я просто никогда не думала…

— Я тоже.

— У тебя вина не осталось?

— Здесь не осталось. Сейчас схожу принесу с кухни.

Но он остался сидеть на месте.

— Как ты думаешь, — спросила Ауд, помолчав, — тровв не придет за нами сюда? Ну, из-за того, что мы перешли границу?

— Если бы он мог это сделать, он давно бы нас догнал. У нас ушло столько времени на то, чтобы спуститься с горы… Нет, граница по-прежнему закрыта.

Ауд еще сильнее ссутулилась в кресле.

— Ты его не видел, да? — спросила она.

— Не видел. Только чувствовал запах, слышал шаги и знаю, какой он на ощупь…

Халли раздраженно потер глаза.

— Какие мы были дураки! — в отчаянии воскликнула Ауд. — Это все правда, все легенды — правда…

Халли заметил, что голос у нее дрожит. Он приподнялся в кресле, хотя это стоило немалых усилий.

— Ну, положим, не все, — возразил он. — Вот, например, Катлина история насчет проклятия — неправда.

— Какого еще проклятия?

— Со мной ничего такого не случилось. — Он попытался улыбнуться. — Ну, ты понимаешь?

Она явно не понимала.

— В смысле?

— Ну, помнишь, проклятие, которое действует на мужчин… пересекающих границу… — Он шумно выдохнул воздух. — Ладно, забудь.

— А-а, понятно. Так значит, у тебя все на месте? Понятно. Это хорошо.

Снова молчание.

— Но ведь тровв нас едва не убил, Халли! — снова воскликнула Ауд. — В этом ничего хорошего нет!

— Ну не убил же все-таки? Мы ведь выжили.

— Выжить-то выжили, а что толку? Мы навсегда прикованы к этой долине, к нашим Домам! Мы тут в ловушке, как и говорится в легендах.

Оттого что ее слова в точности повторяли его собственные мысли, гнев Халли разгорелся с новой силой. Он больше не мог сдерживаться.

— Ну, я с этим смириться не готов! — буркнул он. — Я туда еще вернусь!

— Чего? Куда?! Слушай, не будь полным…

— Нас было двое, Ауд. Всего двое. Мы были вооружены ржавыми садовыми инструментами и каким-то поддельным когтем! — Он подался вперед, жестикулируя кубком. — И мы смогли противостоять этому тровву в кромешной тьме! А если бы ночь была лунная? А если бы у нас были факелы? А если бы нас было больше? Мы бы с ним разделались в два счета!

Ауд издала невнятный звук: то ли фыркнула, то ли хмыкнула.

— Тровв был один, Халли! В этом-то все и дело! Всего один! А их там небось сотни! Помнишь эти кости? Тебе хочется закончить свою жизнь в этой пещере? Ну, тогда валяй, ступай обратно на гору!

— У нас даже оружия настоящего не было! — продолжал гнуть свое Халли. — Ты погляди на эту штуку! — Он распахнул безрукавку и продемонстрировал кривой троввский коготь, заткнутый за пояс. — Ну да, он, конечно, острый, но, в сущности, ничего особенного. Бьерн-купец его небось сам за полчаса вырезал. И тем не менее я ранил им тровва и заставил отступить! А вот если бы у нас был меч, настоящий меч, как в старину делали… Как ты думаешь, что тогда?

— У нас нет мечей, Халли.

— Я знаю.

— Единственные мечи в долине — это те, что лежат в курганах героев.

— Я знаю.

Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Порыв ветра тряхнул ставни. Ауд тихо сказала:

— Если ты действительно думаешь о том, о чем думаю я, то, пожалуйста, даже не помышляй об этом! И уж точно не говори такого вслух. Это безумие.

— Почему же? Это вполне можно сделать.

— Нет, Халли, нельзя. В легендах прямо говорится: именно мечи не дают троввам ворваться в долину.

— Вот именно! Будь у нас такой меч, мы бы…

— Потому каждому покойнику и дают с собой в курган маленький меч. Чтобы укрепить границу.

— Мы бы смогли пройти через пустоши, подняться в горы…

— Это герои охраняют границу, Халли! Их мечи и память о том, что они совершили. Никто не знает, как это работает, но работает, как мы с тобой теперь убедились! Арне защищает свои земли. Свейн защищает свои. Они заботятся о том, чтобы все оставалось по-прежнему.

— В его кургане есть дыра, Ауд!

— Если ты возьмешь его, Халли, если ты нарушишь границу, что тогда помешает троввам спуститься в долину?

Халли расхохотался, и его смех показался грубым даже ему самому.

— Какая разница? Нас-то тут все равно уже не будет!

Ауд встала. Свет очага озарял ее лицо, но дыры на куртке зияли черными провалами. Она, прихрамывая, подошла и встала напротив Халли.

— Посмотри на меня. Посмотри!

Он нехотя поднял голову и угрюмо взглянул на нее.

— Ты что, правда хочешь, чтобы с твоей семьей и твоим народом случилось такое? — спросила она. — Тебе правда хочется обречь их на такие страдания? А ведь так оно и будет, если ты украдешь меч и троввы спустятся с гор! Если тебя это устраивает, так и скажи! Я сейчас же уеду из вашего Дома, потому что я тебя больше видеть не хочу! Мне не меньше твоего хочется бежать отсюда, Халли Свейнссон, но, как бы я ни ненавидела свою семью, на такое не пойду никогда!

Она не повышала голоса; только глаза у нее полыхали яростью. Она повернулась и отошла; побелевший Халли остался молча сидеть в кресле.

Он дождался, пока она сядет, и сказал:

— Извини. Я наговорил глупостей. Я просто очень зол, понимаешь?

— Понимаю. Я тоже.

— Я не испытываю к ним ненависти.

— Я знаю.

Воцарилось молчание.

Халли посмотрел на темные окна.

— Отец умирает, — сказал он.

— Халли…

— Ты там просто не была! Ты не представляешь, каково это видеть! Я не могу говорить с ним, Ауд. Свейн мне свидетель, я даже смотреть на него не могу…

Голос у него срывался; он умолк, перевел дух, дождался, пока сердце перестанет болезненно сжиматься. Наконец он выговорил:

— Ты права. Я не хочу, чтобы вышло так, как ты говоришь. Меч Свейна останется при нем. Но я все равно собираюсь найти выход из долины. Наверняка можно что-нибудь сделать, даже несмотря на троввов. Просто надо чуть-чуть подумать, только и всего. Нам нужно немного времени.

В это время кто-то отчаянно забарабанил в запертые двери чертога.

Ауд вскрикнула. Халли выронил кубок, и он покатился по полу, взблескивая в свете очага.

— Троввы! — прошептала Ауд. — Они явились за нами!

Халли сердито покачал головой.

— Троввы стучаться не станут!

Тем не менее говорил он с запинкой и вставать не спешил.

В двери еще раз постучали.

Откуда-то из комнат послышался испуганный голос матери:

— Кто там? В чем дело?

— Кто же откроет дверь? — спросила Ауд. — Эйольв?

— Он глухой.

— Лейв?

— Он пьян. Бум, бум, бум!

— Я открою, — мрачно сказал Халли.

Он вылез из-за стола и медленно пошел в сторону сеней и двери, выходящей на крыльцо. По пути он сунул руку под безрукавку и крепко стиснул троввский коготь. Второй рукой он взялся за засов.

Бум, бум, бум!

Халли отодвинул засов и распахнул дверь.

Огромная черная тень ворвалась внутрь. Халли отпрыгнул назад. Послышался топот копыт, запахло лошадью, в лицо ему дохнули теплым паром, а потом всадник протиснулся мимо под низким потолком сеней и выехал в освещенный пламенем чертог.

Ауд, сидевшая у огня, в ужасе поднялась на ноги. Халли выхватил троввский коготь и побежал за всадником, пытаясь ухватиться за уздечку.

— Стой! — крикнул он. — Ни шагу дальше! Говори, кто ты такой и зачем приехал! Друг ты или враг?

На голове у всадника был капюшон, надвинутый по самые брови; лица было не разглядеть. Из-под плаща виднелись только руки, старческие руки, оплетенные узловатыми жилами и покрытые бурыми пятнами, с длинными, кривыми ногтями. У седла висел темный мешок, тяжелый и бугристый. При виде этих округлых выпуклостей и того, как тяжко качнулся мешок, когда лошадь остановилась, Халли почувствовал, как мороз пополз по коже. Он взмахнул троввским когтем, угрожающе блеснувшим в полумраке.

— Последний раз спрашиваю! Друг ты или…

Всадник неожиданно величественным жестом отбросил полу плаща. В свете пламени тускло блеснул длинный нож, висящий у пояса. Нож показался Халли знакомым.

Он отступил назад, разинув рот.

— Снорри?

Старческие руки откинули капюшон, открыв всклокоченные брови, пронзительные глаза, худое и обветренное лицо старика из придорожной лачуги. Он мрачно уставился на Халли, потом окинул враждебным взглядом чертог: Ауд, стоящую у огня и уставившуюся на него расширенными глазами, Гудню, высунувшуюся из-за занавески, пару слуг, показавшихся в дверях. Глаза его сузились: он как будто высматривал очевидные признаки злодейства и гнусности. Наконец, не найдя ничего такого, он соизволил снова взглянуть на Халли.

— Я приехал, как и обещал, — сказал старик, похлопав по ножу Арнкеля, висящему у пояса. — Чтобы оказать услугу. Чтобы отплатить добром за добро, которое ты сделал мне много месяцев назад.

Халли растерянно поморгал, потом кивнул.

— Э-э… спасибо большое! Может быть, вы хотите спешиться?

— Две услуги! — вскричал Снорри громовым голосом, который эхом раскатился по чертогу, а Халли заставил попятиться. — Две услуги окажу я тебе! Вот первая.

Повернувшись в седле, он развязал веревку, которой мешок был привязан к седлу; мешок с грохотом рухнул на пол. Большие, тяжелые круглые предметы покатились по полу. На мешковине проступали багровые пятна.

Халли шумно сглотнул.

— А… э… это что?!

— Мешок свеклы. У меня столько свеклы уродилось, не знаю, куда и девать. Вот, привез тебе в дар.

— А-а, спасибо, конечно…

— Постой! — воскликнул Снорри. — Вот моя вторая услуга: я привез вести! Страшные вести! Хорд Хаконссон и его люди поднялись по обледеневшему ущелью. Они уже в верхней долине. А завтра ночью, когда вы ляжете спать, они явятся к вашим воротам. Они хотят сжечь ваш Дом и захватить ваши земли.

Он почесал нос, задрал костлявую ногу и принялся слезать с лошади.

— Ах, ну да, — добавил он, поразмыслив. — И перебить вас всех.

Глава 24

Прежде чем отправиться на встречу с героями, Свейн призвал к себе свою жену.

— Я намерен раз и навсегда избавить долину от троввов, — сказал он, — и может статься, что живым я не вернусь. Если я погибну, сделайте, как я скажу. Сыновей у меня нет, но мои люди — хорошие бойцы. Пусть они совершат набег, и того, кто покажет себя самым отважным, сделайте своим вершителем. А потом живите, почитая мои границы и мои законы. Если кто-то из моего Дома будет убит, его враг тоже должен быть убит. Если кто-то из других Домов угрожает нам, сожгите их чертог. Пекитесь о чистоте колодцев и чистоте нашей крови. Помните, что вы — величайший народ во всей долине! Что до меня, сложите мне курган на вершине горы над Домом, чтобы я всегда мог следить за вами; и те из вас, кто повинуется моим законам, поднимутся на гору и пребудут вместе со мной.

Люди начали собираться еще до рассвета — по двое, по трое, — и теперь весь чертог был заполнен народом Свейна. Шум толпы доносился через короткий коридор до комнаты Арнкеля и Астрид; издали он походил на шум водопада.

Халли топтался у кровати, дожидаясь ответа матери. Ее кресло стояло на краю круга света от свечи; мать сидела прямо и неподвижно, сложив руки на коленях; светлые распущенные волосы бросали тень на лицо.

Рядом, в центре большой кровати тихо спал отец Халли.

— Это все из-за твоих деяний, — сказала наконец Астрид.

— Я знаю.

— Ты разбудил Лейва?

— Разбудил. Ну, то есть я попытался. Он так напился, что ничего не соображает. Эйольв отвел его к лошадиной колоде.

Мать резко выдохнула сквозь зубы. Халли ждал. Его взгляд невольно упал на кровать, где лежал отец. Свеча, стоящая на столе, озаряла мягким светом его изможденное лицо. Арнкель сейчас спал куда спокойнее, чем все предыдущие месяцы, его седые волосы разметались по подушке. Халли осознал, что за время болезни у отца отросла длинная, густая борода — должно быть, она была такой всю зиму. Прежде он этого не замечал.

— Халли! — Оказывается, мать говорила с ним. — Ты слышал, что я сказала?

— Нет.

— Я тебя спрашиваю, ты вообще спал сегодня?

— Чуть-чуть спал, матушка. Несколько часов. Мне это было необходимо.

— Это хорошо. Поди сюда.

Она выпрямилась и застыла, точно сидела на Сиденье Закона, а не в кресле у кровати. Халли робко приблизился — он чувствовал себя как на суде. Он встал перед ней, глядя в пол.

— Матушка…

— Посмотри на меня.

Выражение ее лица, бледного и сурового, не изменилось, однако она коснулась его щеки.

— Что бы ни было между нами, теперь это прощено и забыто, — сказала она. — Ты мой сын, и твои достоинства мне известны. Теперь эти качества пригодятся тебе, Халли Свейнссон. Используй их во благо твоему Дому. Ступай в чертог. Помогай Лейву, чем сможешь. Так хотел бы твой отец.

Ее рука погладила его по щеке и снова опустилась на колени. Халли хрипло сказал:

— Прошу тебя, идем со мной! Ты же знаешь, они хотят слышать тебя.

Она отвернулась; волосы упали, закрыв ее лицо.

— Нет. Я не могу бросить Арнкеля. Не теперь. Конец слишком близок. Ступай, Халли.

Выйдя за дверь, он замешкался в темном коридоре. Рев толпы за занавеской бил по ушам. Навалилась усталость; глаза щипало. Он зажмурился, привалился к стене — и увидел перед собой южные горы, какими они предстали ему с вершины холма на пустошах: ясные, суровые, грозные, манящие — целый мир, ожидающий своего первооткрывателя.

Он резко открыл глаза. Нет. Это всего лишь мечты.

Встреча с троввом изменила все. Прежде всего, она подтверждала истинность легенд о Свейне. Величие героя, которое за последние несколько месяцев изрядно потускнело, теперь заново воссияло во всем своем блеске. Ну, может быть, не так ослепительно, как прежде, но все же достаточно ярко.

Как поступил Свейн? Он бродил по пустошам, как и Халли; он тоже сражался с троввами. Однако в конце концов он отрекся от земель за пределами долины и погиб, защищая свой Дом и всю долину. Халли не собирался подражать жестокой властности Свейна, но суть истории была очевидна. Это его Дом, его семья; и он знает, что надо делать.

Халли посмотрел на занавески. Тяжело вздохнул.

Он отдернул занавесь и вошел в чертог.

От возвышения до входа, от очага до стен, все было забито народом. Почти все жители Дома собрались там в рассветных сумерках, и все до единого, не сговариваясь, повинуясь врожденным побуждениям, принесли с собой что-нибудь, чем можно было обороняться. Мужчины были вооружены мотыгами и косами, резаками и цепами, женщины — тяпками, граблями и острыми, кривыми серпами. Подростки постарше прихватили с собой лопаты и вилы, ребятишки помладше сжимали в руках дубинки из обрезков, добытых в плотницких мастерских. У Стурлы с Кетилем были длинные дубовые посохи, Куги-скотник держал грозного вида вилы для навоза, и даже Гудрун-козопаска, робко выглядывавшая из-за двери, раздобыла какую-то ржавую железяку, видно старый лемех от плуга.

Шум толпы вздымался и опадал, как живой. Все поглядывали на возвышение, где стояли Сиденья Закона. Ждали появления семьи Основателя.

В темном углу за возвышением Халли обнаружил Гудню и Снорри. Ауд не было: она ушла к Катле заново перевязать руку и лодыжку.

Снорри, который умял три порции предложенного завтрака и до сих пор дожевывал какую-то горбушку, кивнул, увидев Халли. Он указал в сторону чертога.

— Узнаю воинственных Свейнссонов! Погляди, сколько оружия — что твоя крапива после дождя!

— Людям просто страшно, только и всего! — негодующе возразила Гудню. — Мы народ мирный!

— Ага, расскажи-ка это мертвецам, что лежат в могильных холмах рядом с моей хибаркой! Взгляни на этих малышей с ножичками: я бы не рискнул наклониться, чтобы завязать шнурки, из опасения, что они перережут мне глотку!

Появление Халли не прошло незамеченным: толпу накрыло молчанием, как плащом. Кое-кто кашлянул, остальные же просто затихли.

Гудню покосилась на занавеси. Губы у нее были белые от напряжения.

— Ну где же Лейв?!

Халли пожал плечами.

— Небось до сих пор полощет голову в колоде.

— Только этого не хватало! Халли, ступай поговори с ними!

— А почему я-то? Они меня ненавидят! Они сейчас весь чертог разнесут…

— Ну, не можем же мы ждать…

В это время резко отлетела в сторону отброшенная занавеска, и из темного коридора вышел Лейв. Лицо у него раскраснелось, глаза были налиты кровью. Волосы, мокрые после купания в колоде, липли ко лбу. Он слегка поморгал от утреннего света, льющегося в окна, окинул взглядом толпу, собравшуюся в чертоге. Выругался себе под нос, миновал Халли с Гудню, не говоря ни слова, взбежал по ступенькам, прошел через возвышение к Сиденьям Закона и опустился в кресло Арнкеля.

Лейв пригладил волосы, решительно выпятил подбородок. Прокашлялся, расправил плечи, раскрыл было рот…

Но тут раздался голос из толпы:

— Ты пока еще не вершитель! Слазь оттуда!

— Арнкель еще жив! — крикнул другой. — Ты на нас беду навлечешь!

— Где Арнкель? Пусть он говорит! Где Астрид?

— Уберите его оттуда!

Поначалу Лейв упорно оставался на месте, но поскольку протестующие крики звучали все громче и его никто не слышал, он наконец вскочил с кресла, подошел к краю возвышения и гневно уставился на толпу. Мало-помалу шум стих.

Лейв презрительно покачал головой.

— Благодарю вас! Разрешите вам напомнить, что я сейчас исполняю обязанности вершителя, поскольку мой отец очень болен, и вам стоит быть почтительнее к своему предводителю, особенно теперь, в такие беспокойные времена. Я знаю, почему вы здесь собрались: ночью распространились странные слухи, и пришло время с ними разобраться. Но я уверен, что все это нам не понадобится! — Он повел рукой, указывая на разношерстные орудия труда, колыхавшиеся перед возвышением. — Где же тот человек, с которого все началось? Насколько я знаю, это какой-то чужак… Ах, это ты? Подойди сюда.

Снорри медленно, нехотя, после пары ободряющих тычков Халли выбрался на возвышение, все еще дожевывая свою горбушку. Сейчас, в дневном свете, когда на нем не было плаща, сделалось видно, что его одежда — не более чем лохмотья, которые держатся вместе исключительно на грязи, да еще по привычке; местами дыр на них было больше, чем ткани. Старик не спеша, без особых церемоний опасливо подошел и остановился перед Лейвом. Тот стоял, сложа руки на груди, и выглядел весьма величественно в своей парадной, черной с серебром тунике.

— Твое имя? — спросил Лейв.

Тот торопливо прожевал и наконец проглотил свой хлеб.

— Снорри.

— Из какого ты Дома?

— Ни из какого.

Лейв скривил губы.

— Стало быть, ты бродяга?

Снорри негодующе насупился.

— Вовсе нет! Я свеклу выращиваю, у меня своя хибара, свой клочок земли! Я никому не мешаю и никому не служу, кроме себя самого!

— Ладно, ладно, — сказал Лейв. — Я тебе очень сочувствую. Так значит…

— С чего бы это вдруг? Моя бедность меня не смущает. Лучше уж жить в бедности, чем быть самодовольным хлыщом, от которого несет пивом и который, если верить репутации Свейнссонов, ежедневно напивается в обществе своего собственного…

Тут на возвышение выбежал Халли.

— Давайте прекратим этот обмен любезностями! Пора сосредоточиться на главном! Времени в обрез!

При появлении Халли толпа загалдела, кое-кто замахал оружием. Лейв неспешно поднял руку, чтобы унять шум.

— Да, вот именно, Халли, времени мало, и сейчас не до тебя. Ладно, старик, выкладывай свою историю, но предупреждаю: если в ней будет хоть слово лжи, я велю гнать тебя хлыстами отсюда и до самого Отрога. Говори!

Снорри немного помолчал, но когда наконец заговорил, голос его звучал отчетливо и спокойно.

— Какие изысканные речи, сразу видно настоящего вождя! Я испытывал бы немалое искушение оставить вас в покое, чтобы вас всех перебили в кроватях, но я обязан оказать услугу присутствующему здесь Халли Свейнссону. Он некогда сделал мне подарок и к тому же был любезен со мной. Так что, невзирая на этого бестолкового олуха, я повторяю еще раз: сюда идут Хаконссоны. Они будут здесь сегодня ночью. Ну вот и все. До свидания, желаю удачи.

Он повернулся, чтобы уйти, но Лейв ухватил его за шиворот.

— А ну-ка, будь любезен, расскажи поподробнее! — рявкнул Лейв. — Откуда тебе это известно? Как такое может быть? Ущелье завалено снегом. Пробраться сюда из нижней долины невозможно!

— И тем не менее двадцать человек это сделали. Я видел их всех.

— Этого не может быть!

— Ну, видно, тебе известно больше, чем мне, — сказал Снорри. — Не забудь вести себя так же уверенно, когда Хорд станет вешать тебя во дворе!

Лицо Лейва потемнело от гнева; он сильно встряхнул старика.

— Ах ты, собака! Говори толком, или первым повесят тебя!

Халли бросился вперед.

— А ну, отпусти его! Он гость нашего Дома!

— Да, а если ты тряхнешь еще разок, все мои тряпки рассыплются, — добавил Снорри. — Или тебе хочется, чтобы я предстал перед всеми собравшимися нагишом? Имей в виду, тут женщины и дети!

Лейв выругался, отпустил старика и отошел назад.

— Давай говори!

— Прошу тебя, Снорри! — сказал Халли. — Очень важно, чтобы все слышали то, что ты рассказал мне!

Снорри ощупал свою шею и недовольно спросил:

— А меня за это накормят горячим обедом?

— Накормят, накормят и добавки дадут!

— А мне будет прислуживать та славная старушка? Которая перевязала мои раны?

— Какая еще старушка? А, Катла? Великий Свейн… Ну да, да! Будет, конечно, только говори скорей!

— Хорошо.

Снорри обернулся к залу, окинул взглядом притихшую толпу.

— Только ради Халли и рассказываю. Два дня назад, когда уже смеркалось и от могильных холмов у дороги потянуло туманом, я закапывал дохлых крыс на краю моего участка. Там, внизу, на полях еще очень много снега. Ковыряюсь я в мерзлой земле, ковыряюсь и вдруг вижу: сквозь туман приближаются какие-то тени, странные тени, в шлемах, с мечами у пояса. Я подумал было, что это призраки вышли из могил и явились воровать мою свеклу. Разумеется, я выхватил нож — тот самый, что подарил мне юный Халли, — и стал ждать, готовясь дорого продать свою жизнь. Каково же было мое удивление, когда из тумана появились обычные смертные люди, усталые, все в снегу, с сосульками в бороде и смерзшимися волосами. На каждом из них был шлем вроде вон того, что висит сзади, — он указал иссохшим пальцем на изрубленный шлем Свейна, укрепленный на стене за Сиденьями.

Люди, все как один, задрали головы, чтобы посмотреть, куда он указывает, и все как один ахнули.

— Шлемы у них были новые, недавно выкованные, — продолжал Снорри, — а поверх туник были надеты кольчуги. Кольчуги все обледенели, но видно было, что звенья крепкие и прочные. И у каждого висел на поясе меч. А за плечами у них были легкие мешки, тоже все обледенелые. И туники у них под безрукавками были огненно-алые — это цвет Дома Хакона!

В словах ли старика было дело или в чувствах, которые он вкладывал в эти слова, но люди Свейна слушали как завороженные: никто не издавал ни звука.

Снорри стянул свои лохмотья на тощей груди, опустил руку на рукоять ножа и продолжал:

— Конечно, я хоть и крепок, но против двадцати воинов я не выстоял. Они скрутили меня и приволокли в мою хижину, которую они захватили. Поначалу их предводитель — теперь я знаю, что его зовут Хорд Хаконссон, — думал, будто я из вашего Дома; он собирался пронзить меня мечом. И только когда я возмутился и сообщил, что питаю глубочайшее отвращение к вашим многочисленным порокам, он велел отпустить меня. Меня заставили приготовить хороший ужин, пока его люди жались к моему очагу. Я помалкивал и прислушивался к их разговорам. Так я узнал, что они поднялись по ущелью, одни, без коней, пробираясь по бесконечным ступеням толстого голубого льда над замерзшими водопадами. У них ушло на это четыре дня и едва не стоило им жизни; сам Хорд один раз чуть не сорвался в пропасть, но сын успел схватить его за руку и вытащил оттуда. Никто из людей не погиб, и только трое поранились. Судя по тому, что они говорили, это восхождение было великим подвигом, достойным древних героев. Так что сейчас их боевой дух на высоте.

Лейв, который слушал все это, выпучив глаза, не выдержал и закричал:

— Да они с ума сошли! Это же чистое безумие! Зачем они вообще это сделали?

— Чтобы застать врасплох нас и другие Дома, — ответил Халли, мрачно сверкнув глазами. — Никто не предполагал, что они так быстро возьмутся за дело! К тому времени, как вскроется река, схлынет половодье и Совет спохватится, что уже весна, все будет кончено. Наш Дом будет захвачен либо уничтожен, а земли наши достанутся Хорду и Рагнару; после этого они будут еще менее склонны прислушиваться к мнению других Домов. Что ж, это и впрямь отважное деяние, я и не думал, что они способны на такое. Рассказывай дальше, Снорри.

— А ну, постой! — взвыл Лейв. — Кто тут вообще главный?

Халли пожал плечами.

— Я забыл. Извини…

— Рассказывай дальше, старик! — приказал Лейв.

— В ту ночь эти двадцать человек ночевали у меня в хижине, и один все время стоял на страже. На следующее утро десять из них отправились в Дом Рюрика, чтобы добыть лошадей. Они привели…

— Погоди-ка, — сказал Халли. — Так они что, еще и лошадей украли?

Снорри цокнул языком.

— Судя по тому, что они говорили, я бы скорее предположил, что люди из Дома Рюрика приготовили им этих лошадей заранее.

Услышав это, многие из присутствующих ахнули, гневно или испуганно, и стукнули о пол рукоятками своего оружия. Лейв побелел как мел.

— Так Хорд в союзе с нашими соседями? Ушам своим не верю!

— Отчего же? Рюрикссоны на протяжении многих поколений считали ваш Дом надменным и воинственным, — ответил Снорри. — Конечно, теперь, глядя, как вы размахиваете над головой сельскохозяйственными орудиями, я понимаю, что они очень ошибались. Как бы то ни было, они привели с собой двадцать лошадей. Хорд хотел напасть на вас еще вчера, но его люди устали и стояли за то, чтобы дождаться сегодняшней ночи. Рюрикссоны прислали им пива; они напились и развеселились. Я понял, что это удобный случай, и, когда все уснули, украл у них лошадь и примчался сюда.

— Они догадаются, что ты нас предупредил, — встревожился Халли.

— Не догадаются. Я поехал сперва на восток, словно бы в сторону ущелья, и старался оставлять побольше следов. Проехав четыре мили, я свернул и полями приехал сюда. Надеюсь, мой долг уплачен, Халли Свейнссон?

— Более чем уплачен! Спасибо, Снорри! Мы тебе жизнью обязаны!

Они, улыбаясь, пожали друг другу руки. Из толпы раздался жалобный крик:

— Все это здорово, но делать-то нам что? Перебьют ведь нас сегодня ночью!

— Да, действительно. — Лейв прокашлялся. — Халли, убирайся отсюда, и ты, старик, тоже. Люди Дома Свейна, слушайте меня! Хаконссоны явятся не раньше заката. Время еще есть. К тому времени, как они придут сюда, мы будем уже далеко. Сейчас соберем все, что можно унести. Все остальное испортим или сожжем. Возьмем с собой весь скот, какой сможем угнать, остальной зарежем, чтобы не достался Хорду. И в полдень двинемся отсюда на запад, в сторону Глубокого дола и границы владений Геста. Вышлем гонцов, чтобы предупредить Кара Гестссона. Придется ему поселить нас у себя в чертоге, пока все не уляжется. Тесновато будет, конечно, некоторым, наверное, придется ночевать в конюшне, но тут уж ничего не поделаешь. Это всего на пару месяцев. А когда минует половодье, отправимвесть Совету. Совет косо посмотрит на такое поведение Хорда, и придется ему заключить мир. Мы получим обратно все наши земли и еще некоторое количество земли сверх того. В конце концов справедливость восторжествует! Ну все! — Лейв хлопнул в ладоши. — За дело!

Он умолк и оглядел зал.

Во время своего выступления Лейв пару раз запинался, чувствуя, что его слова как будто проваливаются в пустоту. Не то чтобы слушатели как-то выражали несогласие — напротив, они стояли совершенно неподвижно и молчали как рыбы. Это-то и пугало больше всего. И когда Лейв договорил, молчание не прекратилось. Оно все тянулось, тянулось, тянулось, как паутина… Оно было на удивление эластичным, это молчание, но чувствовалось, что скоро оно лопнет.

Лейв тоже это почувствовал. Несколько секунд он выдерживал напряжение, потом его лицо исказилось от гнева.

— Ну что вы стоите, дураки? — заорал он. — Сюда враги идут! Надо бежать, а не то нам конец! Какая муха вас укусила?

В центре чертога Грим-кузнец, коренастый, со спутанной бородищей, медленно поднял руку, в которой сжимал кувалду.

— А чего сразу бежать-то?

Лейв обеими руками пригладил волосы.

— Грим, ты что, не слышал, что сказал этот старый бродяга? Хорд и его люди выковали себе мечи! А у нас мечей нет!

— У меня молот есть.

— А у меня вот вилы навозные! — крикнул Куги-скотник.

Народ загомонил, демонстрируя свое оружие. Лейв с трудом перекричал их всех, призывая к порядку.

— Да-да, все это так, но ведь все мы помним древние легенды, верно? Разве Свейн сражался навозными вилами? Нет. У него был меч. А почему? Потому что мечи — самое лучшее оружие. Мечом человека пополам разрубить можно! Послушайте, мы не сумеем отразить это нападение! Мы должны отступить, другого выхода у нас нет!

На это многие сдержанно выразили свое согласие, но другие откликнулись насмешливыми возгласами.

— Как это так — бежать из собственного Дома?

— Бросить его без боя?

— Да что это за вождь такой?

— Это трусость, Лейв Свейнссон!

Шум в зале все нарастал, становясь оглушительным; Лейв стоял на возвышении, не в силах произнести ни слова. Но вскоре за ревом толпы сделался слышен настойчивый ритмичный стук. Люди один за другим начали умолкать. Старый слуга Эйольв, тощий, иссохший, стоял в центре толпы и упорно стучал черенком своей тяпки о каменный пол, пока все не затихли. Наконец он остановился и изрек:

— Лейв, несомненно, хочет как лучше, и в том, что он говорит, есть разумное зерно. Конечно, нет смысла оставаться здесь, чтобы нас всех перебили.

Лейв вскинул руки.

— Ну наконец-то! Хоть один человек разумный нашелся! Спасибо, Эйольв.

— И тем не менее, — с нажимом продолжал Эйольв, — я, например, не думаю, что нас непременно перебьют, и я, как и многие, уверен, что бросать свой Дом чрезвычайно дурно. По-моему, прежде чем так поступить, надлежит рассмотреть и другую возможность. Быть может, мы все-таки сумеем его защитить? Я предлагаю… — Тут ему пришлось выждать, пока несколько человек, и в первую очередь Лейв, пытались ему возразить. Их зашикали. — Я предлагаю, — продолжал Эйольв, — выслушать мнение единственного человека среди нас, который на личном опыте, а не понаслышке знаком с враждой и насилием: Халли Свейнссона!

Воцарилась тишина. Халли, который все это время торчал на ступеньках возвышения, застыл в нерешительности, не зная, что делать.

Лейв негодующе махнул рукой.

— Халли?! Да ведь из-за него это все и началось!

— Да, он и впрямь не подарок, согласен, — возразил Эйольв, — но кому из нас, кроме него, доводилось на самом деле убить человека?

— И кому доводилось сжигать чертог? — крикнул еще кто-то.

— Да-да, ведь Халли ворвался в их Дом! — воскликнула какая-то женщина. — Он, должно быть, десятки людей перебил, пока до Олава добрался! Теперь он может возглавить нас!

— Давайте его хотя бы выслушаем!

— Пусть выйдет к нам и скажет!

— Халли!

— Халли, выходи!

Чертог огласился стуком дубинок и черенков, которыми колотили по полу. Лейв, стоявший на возвышении, ошеломленно разинул рот. Но Халли все еще колебался. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что на него смотрят Гудню и Снорри, и еще старая Катла и Ауд, которые явно только что появились из-за занавески. Выражения лица Ауд ему было не видно.

Халли медленно поднялся на возвышение. Шум в чертоге достиг апогея, затем быстро утих. Больше пятидесяти человек смотрели на нового вождя, напряженно, без улыбки, ожидая его слова.

Халли остановился в центре возвышения, твердо огляделся по сторонам, встретился взглядом с людьми своего Дома. Наконец он заговорил:

— Некоторые из вас называли Лейва трусом. Это не так. Во время стычки в чертоге Рюрика, когда Хорд бросился на мою мать, Лейв его ударил. Он храбро дрался во время всей этой стычки. Он не менее отважен, чем любой из вас.

Он помолчал. В чертоге было тихо.

— Что касается меня, — продолжал Халли, — многие из вас считают, что именно я виноват в этих бедах. Отчасти они правы. Я действительно отправился в Дом Хакона, чтобы отомстить за убийство Бродира. В результате моих действий погиб Олав и сгорел чертог, и Хорд теперь использует это как предлог для вражды с нами. Но вот что я вам скажу. Когда я прятался в чертоге Хакона, перед тем как проникнуть в комнату Олава, я подслушал разговор Хорда с Рагнаром, которые уже тогда замышляли такой набег. Хорд говорил о том, что презирает Совет, что его раздражают навязанные им правила и что он хочет расширить свои владения. Кроме того, он упоминал о работе, которая поручена его кузнецам, и теперь я думаю, что речь шла о тех самых мечах и доспехах, которые видел Снорри. Другими словами, друзья мои, Хорд давно уже замышлял что-то в этом духе. Быть может, он не собирался нападать именно на Дом Свейна, быть может, в этом и впрямь виновен я, но это означает, что именно нам выпало повергнуть Хаконссонов, точно так же, как некогда наш великий Основатель повергал самого Хакона. Я считаю, что это не горе, а честь, повод не для страха, а для гордости! Я верю, что мы сможем противостоять супостатам и возьмем над ними верх, если пустим в ход смекалку и отвагу!

Он умолк в ожидании, пока его слова разнесутся по чертогу вместе с дымом. Снова воцарилось молчание, но это было совсем не такое молчание, как после речи Лейва: люди пребывали в задумчивости, они переваривали услышанное, оценивали, взвешивали и принимали решение. Он видел, как кое-кто — в том числе кузнец Грим — медленно кивнул, он услышал постепенно нарастающий одобрительный ропот в десятках глоток.

— Все это очень хорошо, — хрипло произнес Лейв, — однако же одна гордость наши головы не спасет!

— Не нужно бояться, — сказал Халли и взглянул в сторону Ауд. — Свейн мне свидетель, есть в мире вещи и пострашнее простых смертных. А мы можем кое-что придумать. Кстати, какая погода на дворе? Я сегодня еще не выходил на улицу.

Унн-кожевница подняла крупную коричневую руку.

— Туман! И все никак не рассеивается.

— Это хорошо. Если туман продержится до вечера, мы можем использовать его в своих интересах. Мы-то знаем свои земли…

— Луна сегодня будет полная! — вмешалась другая женщина.

— И это тоже можно использовать, — сказал Халли.

— Постойте!

У Лейва дрожала рука — только по этому и видно было, в каком он возбуждении. Голос его, хотя и напряженный, звучал спокойно.

— Мы ведь еще не приняли решение, — негромко сказал он. — Что мы будем делать, уходить или сражаться? На мой взгляд, все красивые слова Халли не выкуют нам ни единого меча. Я повторяю еще раз: надо бежать!

— А я говорю, надо сражаться! — настаивал Халли.

— А я говорю, — раздался голос из угла чертога, — что вам стоит послушаться Халли.

Все как один обернулись в ту сторону. И все увидели в тени занавесей стройную, высокую фигуру Астрид, законоговорителя Дома Свейна. Лицо у нее было бледнее лунного света, волосы разметались по плечам, точно ветви плакучей ивы, и платье на ней было белым, как снег. Она уже больше месяца не появлялась на людях.

— Ваш вершитель умирает, — сказала она. — Сегодня днем, сегодня ночью, завтра — это случится скоро, и это случится здесь. Я не позволю ему умереть на дороге, беглецом из собственного Дома. Вы можете уходить, если хотите, но если вы уйдете, мы с Арнкелем с вами не пойдем. Оба выхода, предложенных моими сыновьями, разумны; вам выбирать, чей совет вы примете. Я спрошу одно: а как поступил бы Свейн? Я же ныне возвращаюсь к мужу. Гудню, дорогая, нужна чистая вода, можешь принести?

Занавесь колыхнулась; Астрид исчезла. Лейв глубоко вздохнул. Он посмотрел на Халли.

— Ну ладно, братец, — сказал он. — И что нам делать?

Глава 25

Герои встретились на лугу посреди долины; поначалу они все топорщили бороды и поводили плечами, и никто не снимал руки с рукояти меча.

Однако Свейн сказал так:

— Друзья мои, ни для кого не тайна, что в прошлом между нами было немало разногласий. Но сегодня я предлагаю заключить перемирие. Эти троввы совсем распоясались. Я предлагаю встать плечом к плечу и выгнать их из долины. Что вы на это скажете?

Тогда выступил вперед Эгиль.

— Свейн, — сказал он, — я буду сражаться с тобой плечом к плечу.

И прочие, один за другим, поступили так же.

Тогда Торд сказал:

— Все это замечательно, но что получим с этого мы сами?

Свейн сказал:

— Если мы поклянемся оборонять долину, то она будет принадлежать нам, отныне и навеки. Как вам это?

Прочие сказали, что это их вполне устраивает.

Тогда Орм спросил:

— Где же мы будем сражаться?

Приближался полдень, а туман, спустившийся на Дом, так и не разошелся. Смутно виднелись темные клинья ближайших полей, уходившие в белизну. Одинокие деревья стояли размытыми серыми силуэтами, погруженными в молчание. На дороге не было ни души; стаи птиц пролетали и скрывались вдалеке.

Но в Доме Свейна тишины не было и в помине. Тут все пребывало в движении, и все неустанно трудились, не останавливаясь ни на миг. Каждый был занят своим делом. Даже в прошлом году, во время подготовки к Собранию, ничего подобного не замечалось.

В старом пересохшем рву, заросшем травой и тростником, возилось множество народу, доставая камни, упавшие со стены. Женщины и дети брали камушки поменьше, мужчины — потяжелее и несли их на дорогу и к воротам. Самые тяжелые камни волокли лошадьми или группами человека в три-четыре. В воротах другие группы людей разбирали камни и использовали их для восстановления обрушившихся кусков стены, которая мало-помалу приобретала прежний, давно утраченный облик.

В Доме, в мастерских вокруг центрального двора, кипела другая работа. Тут высилась гора бревен, отложенных на просушку. Мужчины брали одно бревно за другим и катили их в мастерские; оттуда доносилось ритмичное тюканье топоров и визг пил.

Неподалеку, в кузнице, полыхало алое пламя, и Грим, голосом, перекрывающим грохот молота, отдавал приказания сыновьям.

С другой стороны Дома, у Южных ворот, где стена совсем развалилась, молодые парни с лопатами и мотыгами рыли мягкую землю.

Тем временем из всех домов и хижин выбегали женщины с корзинами, ящиками, бочонками и бидонами, снося их в чертог. Из стойл и хлевов за стеной уводили скот, сгоняя его во двор; и теперь поросята, куры и гуси бродили на свободе, путаясь под ногами.

А посреди всего этого, в центре двора, стоял Халли Свейнссон, наблюдая, выслушивая и отдавая приказы тем, кто к нему подходил.

Вот явился Болли-пекарь, краснолицый и потный.

— Хлеб почти испекся. Куда его девать?

— Кухней занимается Гудню. Она тебе скажет куда.

Вот вышла из кожевенной мастерской Унн.

— Четыре чана приготовили. Кому их отдать?

— По одному на каждую сторону. Вели Бруси их отвезти.

Вот подошел Грим, с раскаленной кочергой в руке.

— Мне нужно побольше ведер. Сколько таких штук делать-то?

— Столько, сколько бревен найдется. Стена длинная.

Грим остановился рядом с ним, утер лоб рукавом.

— А что, думаешь, получится?

— У Свейна же получилось? Коля ему удалось одурачить!

— Ну, шестнадцать штук уже готово, они мне всю кузню загородили. Пусть их кто-нибудь заберет.

— Я попрошу Лейва. На стене он командует.

Грим ушел. У Халли выдалась небольшая передышка. Он огляделся. Насколько он мог видеть, все было в порядке. Никто не сидел сложа руки; все дружно трудились ради желанного исхода. Не то чтобы они были в восторге от этой работы. По крайней мере, некоторые явно относились к ней скептически, другие — с открытой враждебностью (в том числе его брат, Лейв). Но после первоначального колебания, когда Халли начал излагать свои соображения, никто с ним уже не спорил. Соображения превратились в приказы; осторожность уступила место уверенности. Халли все энергичнее излагал свои идеи. Люди восприняли его план — и отчасти заразились его решимостью.

— Халли…

Он вздрогнул и оглянулся; этот голос застал его врасплох и выдернул из новизны создавшегося положения. Он внезапно как будто сделался меньше ростом, таким, как обычно.

— Ауд!

Он почувствовал себя виноватым. Он ведь так ни разу и не поговорил с ней с самого утра, когда Катла увела ее перевязывать руку и ногу, а он отправился призывать Дом к оружию. В чертоге она была не более чем одинокой фигуркой, державшейся в стороне от споров. У него не было времени подумать о том, как она себя чувствует.

— Извини, — начал он, — мне надо было…

Ауд махнула рукой; повязка на ней была совсем небольшая.

— Все в порядке. Ты занят. Мне лучше. Уже почти все зажило.

Она улыбнулась ему. Глаза у нее были ясные: вчерашнего ужаса и гнева как не бывало.

На ноге у нее тоже красовалась новая повязка.

— Я смотрю, нога у тебя уже не такая распухшая, — заметил Халли.

— Катла утром наложила какую-то свою мазь. Черная, вонючая гадость. Боюсь даже подумать, из чего она сделана.

Халли поморщился.

— Знаю я эту пакость. Она небось еще и хихикала, растирая ее в ступке?

— Ага. Но эта мазь действительно творит чудеса. Нога все еще болит, но я уже могу ходить. Я у стены была, ворочала камни вместе с остальными. Та часть кладки, что у ворот, выглядит как новенькая.

— Это здорово… ой, подожди! — Халли вскинул руку и окликнул пробегавшую мимо девушку: — Ингрид, сбегай, пожалуйста, к Северным воротам, проверь, починил ли Лейв петли? А то я забыл ему напомнить… Спасибо!

Он обернулся к Ауд.

— Извини, просто ты мне напомнила…

— Да я же говорю, все в порядке!

Она взглянула на него.

— Слушай, я знаю, тебе сейчас не до того, столько дел, и все такое, но… что ты думаешь… про вчерашнее? Я просто никак не могу выбросить это из головы. Как только закрою глаза, сразу возвращаюсь туда, во тьму, и чувствую это…

Халли взял ее за руку и крепко сжал.

— Я тоже. Оно никуда не денется. Но знаешь, Ауд, мы ведь выжили, и это сделало нас сильнее!

— Ты думаешь? В чем именно?

— А ты что, действительно боишься Хорда Хаконссона после всего, что мы видели?

Она вздохнула, помолчала. Наконец ответила:

— Я слышала все, что было в чертоге сегодня утром. Ты хорошо говорил, Халли. — Она указала на людей, занятых разными делами. — Они поверили тебе. Они делают все, как ты сказал.

Халли пожал плечами, наблюдая, как двое озабоченных мужчин катят на крыльцо бочонки из внешних кладовых. Они оглянулись на него, он махнул им, чтобы продолжали.

— В этом ничего удивительного нет. Мой отец поступил бы так же, и они любили его за это. Ну а ко мне они относятся не лучше, чем прежде, — им просто нужно, чтобы кто-то говорил им, что делать.

— Скажи мне одну вещь, — попросила Ауд.

— Да?

— Она сработает? Эта твоя идея?

Халли ответил не сразу.

— Может сработать, — сказал он. — Хотя бы отчасти. Думаю, мы действительно застанем Хорда врасплох, может быть, даже нанесем ему достаточно серьезный урон, чтобы заставить его уйти, но… Хорд не тот человек, чтобы легко отступиться от задуманного. Неудачи его только злят, Ауд, так же как и меня. И у него есть мечи…

Халли замялся.

— Кстати, есть еще одно дело, о котором я собирался с тобой поговорить. Теперь, когда ты более или менее поправилась, наверное, тебе надо уехать.

Ауд уставилась на него.

— Чего?

— Возьми свою лошадь и отправляйся на запад, по тропе, ведущей в Дом Геста. Тропа идет вдоль стен, огораживающих поля, не заблудишься даже в тумане. Пусть они тебя приютят. Я бы предпочел, чтобы ты была в безопасности, и…

— Ты все сказал?

— Вообще-то нет, ты меня перебила на середине фра…

— Тогда заткнись!

Она подступила к нему вплотную, чтобы пропустить стадо свиней, которых гнал через двор малыш с прутом.

— Ты, значит, думаешь, что я возьму и сбегу? — осведомилась она. — Так же, как хотел сбежать Лейв?

— Да никто не говорит о бегстве. Но ведь ты же здесь гостья. Это не твое…

— Мое! — сказала Ауд. — Конечно же мое! Это такое же мое сражение, как и твое!

Халли сложил руки на груди.

— С чего это ты взяла?

Ауд тоже сложила руки на груди.

— Хорд угрожает нам всем! Если он одержит победу, во всей долине не будет места, где можно было бы от него укрыться! Так или не так?

Халли наморщил нос.

— Вообще-то, наверное, так…

— Тогда это и мое дело — помешать ему. Значит, я остаюсь!

Она торжествующе улыбнулась.

Халли хмыкнул.

— Молодец. Все сказала? Так вот, этот аргумент чего-то стоил бы, если бы ты была здоровенным бородатым мужиком со стальными мускулами, привычным хотя бы забивать колья. А так ты будешь более чем бесполезна, и, если дойдет до битвы, тебя убьют в момент. Нет, если ты хочешь сидеть в чертоге с Гудню и женщинами, тогда пожалуйста! Там полно младенцев, их надо будет пеленать. А лучше садись на коня, как я сказал, и поезжай… Ой! Великий Свейн! Прекрати пинаться, люди же смотрят! Подумай об их боевом духе! У тебя же нога болит!

Ауд побледнела и заговорила яростным шепотом:

— Да как ты смеешь так со мной разговаривать?! Ты забыл, что я тоже из рода героя? А кроме того, я, по крайней мере, могу носить меч, не боясь споткнуться, когда он запутается в куцых ножонках!

Халли выпучил глаза.

— Слушай, ты это прекрати…

— Значит, ты можешь сражаться, а я нет?! — не унималась Ауд. — Да единственное, что можно сказать в твою пользу, это то, что меч при ударе пролетит у тебя над головой, не причинив вреда! А если враг будет целиться тебе в сердце, то отрубит себе ногу и упадет! В остальном шансов у тебя не так много.

— Ах так? — вскипел Халли. — Ах так? А кто тебя спас тогда, на горе?

— Ну да, ты меня спас! — прошипела Ауд. — Но насколько я припоминаю, мы сражались спина к спине. Что, я струсила? Может быть, я сбежала? Может быть, я бросила тебя? А? Ну?

Халли закусил губу.

— Да нет, ты не струсила, но…

— А с чего ты взял, что я подведу тебя теперь?

— Да не в этом дело! Просто…

— А в чем тогда дело? А?

— Ну, я просто хотел сказать…

— Ну-ну?

— Я хотел сказать, что не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось!

— Почему?

— Потому что… — Халли беспомощно развел руками. — Ну, потому что твой отец разозлится и получится еще один дипломатический скандал, а наш Дом себе этого позволить не может.

— Только поэтому? — уточнила Ауд.

— Ну да, поэтому, да…

— Понятно. Что ж, это очень мило с твоей стороны. Уверена, мой отец будет тебе весьма благодарен.

Ее голос звучал холодно и отстраненно.

— Рад это слышать.

Халли отвернулся. Как раз в этот момент к нему подошел Кетиль, чтобы спросить насчет травяной сетки. Потом появился Лейв и недовольным тоном пробурчал что-то насчет обороны стен, потом Грим заорал, требуя еще ведер, и к тому времени, как Халли разобрался со всеми этими проблемами и со множеством других и снова оглянулся в сторону Ауд, ее уже нигде видно не было.

Время шло к вечеру. Туман снова сгущался. Он клочьями шерсти полз по полям, струился между деревьев, закрывал угасающее солнце. Луга ниже Дома уже исчезли из виду; теперь и дорога за рвом тоже растворялась в тумане.

Халли стоял на стене, глядя в пустоту.

Он вдыхал воздух, вбирая в себя его неподвижность и предчувствие опасности. Хорд уже близко — Халли был в этом так же уверен, как если бы сам стоял рядом с ним в полях. Хорд затаился там с отрядом людей, которых он успешно провел через обледеневшее ущелье. Затаился, дожидаясь темноты.

Халли сощурился. Где он? Где был бы он сам, если бы они с Хордом поменялись ролями? Он бы доехал до старого леса, ну да, чтобы привязать лошадей. Потом пошел бы напрямик через поля, избегая большой дороги, и вышел бы к Дому… откуда? Наверное, с северо-востока, повыше сада, вон у той рощицы, растущей над небольшой лощиной…

Он пробирался вдоль стены, вглядываясь в клубящийся мрак.

Да, вон она, вдали, еле видимая серая масса деревьев.

Халли усмехнулся. Да. Именно там.

Разумеется, возможно, разведчики ближе, они кружат вокруг Дома, высматривая прорехи в стене. Это хорошо: слабые места будут хорошо видны даже в тумане. Если повезет, они сделают очевидные выводы.

Халли посмотрел на небо. Скоро стемнеет. Пора готовить людей.

На последнем собрании в чертоге царила атмосфера всеобщей тревоги: с наступлением темноты напряжение усилилось, и нервы у всех были на пределе. Пахло страхом и свежей свекольной похлебкой. Все толпились вокруг столов, где Гудню, Катла и другие женщины раздавали еду. Снорри помогал Катле, то и дело подмигивая и ухмыляясь ей, отчего Катла краснела и хихикала. Ауд была там же — она, скромно потупившись, разливала похлебку. Халли прищурился: подобная пассивность была совершенно не в характере Ауд. Ему хотелось поговорить с ней, но сейчас на это не было времени. Он не без труда заставил себя переключиться на другие заботы.

Халли взобрался на возвышение. Первое, что он сделал, — распорядился убрать бочонок с пивом, который откупорил Лейв.

— Пировать будем утром, — заявил он в ответ на хор негодующих возгласов. — Хорд нынче пить не будет, можете быть уверены.

Когда похлебка была выхлебана и все умолкли, Халли вскинул руки, как это часто делал его отец.

— Люди Дома Свейна! — сказал он. — Теперь всем следует разойтись по своим местам. Скоро наступит ночь. Я не думаю, что Хорд нападет на нас прежде, чем окончательно стемнеет, но все равно следует быть готовыми. Матери с детьми, слабые и больные останутся тут, в чертоге. Ими будет командовать Гудню. После того как все воины выйдут, двери нужно запереть. Только смотрите не выпейте все пиво, пока нас не будет, — оно пригодится нам, когда мы вернемся!

Он рассмеялся посреди гробовой тишины и потер руки, как человек, садящийся за пиршественный стол.

— Наши сыновья и дочери, что еще не родились, будут вспоминать эту ночь с гордостью, а вдовы из Дома Хакона будут проклинать ее! Идемте, друзья! Пора.

Сказав так, Халли мужественно спрыгнул с возвышения, приземлился, едва не прикусив себе язык, пригладил волосы и направился к выходу из чертога. Толпа раздалась. Следом за ним шагали защитники Дома Свейна, все здоровые взрослые, юноши и дети постарше. Женщины и малыши, сгрудившись, провожали их взглядом; у самых дверей пронзительно заплакал младенец.

Туман сгустился, воздух сделался холодным. Распахнутая дверь кузни и фонари в окнах светились теперь ярче, чем вечернее небо. В воздухе висели запахи влаги, сырой земли с полей и напряженное молчание.

Защитники вышли во двор, и дверь чертога за ними закрылась. Скрипнул задвигающийся засов.

— Все по местам! — скомандовал Халли. — И ты тоже, Лейв. Я потом обойду всех, проверю, все ли у вас в порядке.

Тени рассеялись по двору, направляясь ко всем четырем сторонам Дома. Никто не произнес ни слова; башмаки мягко ступали по каменным плитам. Халли ненадолго задержался. Он оглянулся на огонек, горящий за ставнями в углу чертога. Это была комната родителей…

Потом он зайдет туда, расскажет отцу о победе, одержанной от его имени. Потом, когда все будет хорошо…

Халли негромко рассмеялся. На то, что он или его отец доживут до утра, надеяться особо не приходилось, хотя и по разным причинам.

Двор опустел, в доме стало тихо. Халли взял один фонарь из нескольких, заранее приготовленных на крыльце. Тут же валялась небольшая кучка оружия, не пригодившегося защитникам. Халли выбрал длинный, узкий мясницкий нож и сунул его за пояс рядом с кривым черным когтем. И отправился обходить посты. Он дошел до Северных ворот, проверил засовы и петли, убедился, что все в порядке.

По обе стороны от ворот, там, где за день работы успели немного надстроить стены, торчали первые два поддельных «часовых». «Часовые» представляли собой не более чем сосновые бревна, грубо обтесанные, чтобы придать им подобие головы, шеи и плеч. На каждую из фигур Грим насадил «шлем»: на одну — подойник, на другую — помойное ведро, тщательно обработанные таким образом, чтобы придать им характерную форму. Оба «часовых» были воткнуты между камнями и подсвечены фонарями таким образом, чтобы шлем и голова с плечами были видны над стеной снаружи.

Халли одобрительно кивнул. Это был старинный трюк Свейна, с помощью которого он провел Коля Убийцу Родича. В темноте, да еще в тумане будет казаться, что эта часть стены надежно защищена. Пряча фонарь, он проскользнул за ближайшей хижиной влево, вдоль стены. Вскоре стена сделалась ниже, почти сошла на нет. Вдоль этого первого провала стояло еще три бревна-«часовых», слабо освещенных фонарем, двое вплотную друг к другу и один в стороне, словно выглядывающий из-за груды камней. К каждому из «часовых» была приколочена ореховая жердина — длинная, тонкая, заостренная, напоминающая копье. Халли окинул их критическим взглядом и поправил на одном «шлем», который чересчур сдвинулся набекрень.

Дальше был небольшой участок высокой стены, а за ним — еще один пролом, за мастерской Унн, где Лейв некогда свалился в навозную кучу. Сюда обычно скидывали всякий мусор, битые горшки, сломанные инструменты и лемехи. В этом уязвимом месте поддельных часовых не поставили. Здесь было пусто и тихо. Сквозь туман пробивалась полная луна, которая только что встала над южными горами.

Халли пробирался осторожно, озираясь по сторонам.

— Куги! Стурла!

Шестеро вооруженных мужчин выскочили из-за груд мусора и со всех сторон ринулись на Халли.

— Стойте, дураки, это ж я! — в тревоге прошипел Халли.

Вилы Куги остановились в нескольких дюймах от головы Халли. Стурла поставил свою косу на землю. Прочие нехотя опустили разнообразные дубинки и забормотали извинения. Халли растолкал людей и поднялся на ноги.

— Думаю, мне нужно похвалить вас за бдительность, — буркнул он. — Но все-таки не забывай, Куги: если на нас нападут, то, скорее всего, из-за стены, а не изнутри Дома.

— А, ну да! Конечно.

— Это одно из трех мест, где прежде всего следует ожидать нападения, — продолжал Халли. — Судя по тому, что я видел, вы отлично готовы к обороне. Если что, свистите, мы прибежим на помощь.

Защитники Дома снова исчезли в темноте. Потирая ушибленные места, Халли продолжил свой обход. Он свернул к югу, в сторону горы; здесь снова преобладали обвалившиеся куски стены, слабые места, охраняемые только пугалами. Вблизи Южных ворот в одном месте стена едва доходила до колен. Здесь он нашел Эйольва и еще нескольких пожилых обитателей Дома, которые притаились в хлеву.

На этот раз Халли был чрезвычайно осторожен, опасаясь, что на него снова набросятся с дубинами. Но он обнаружил, что защитники мирно похрапывают, и постучал Эйольва по лысой голове.

— Вставайте! Нельзя спать! Речь идет о жизни и смерти!

Старик вздрогнул и проснулся.

— Это была стратегическая передышка!

— Не надо больше таких передышек! Камни готовы?

— Вон, целая куча, корявые, с острыми краями!

— Отлично.

Халли посмотрел через перегородки хлева на остатки стены и открытый луг, уходящий в туман.

— Очень велика вероятность, что нападут именно здесь. Понадобится помощь — свистите!

Он направился дальше, вдоль полуразрушенной стены, мимо новых «часовых». К тому времени как он дошел до западной стороны Дома, уже по-настоящему стемнело, и туман, поднявшийся от земли, белесо светился под луной. Деревья растущего внизу сада, хоть и были близко, стали совсем не видны. От стены тут осталось одно воспоминание — поросший травой валик из щебня. Просто иди напрямик по узкому, извилистому проулку между домами прямо на центральный двор. Как они с Ауд тогда, в первое утро, только познакомившись.

Халли в переулок соваться не стал. Он заглянул в него, в приветливую, безопасную пустоту, согнулся вдвое и, оставляя стену позади, подобрался к переулку со стороны двора. Но и тут он шел медленно, помахивая фонарем, чтобы его было видно.

— Лейв!

Голос из черноты:

— Что?

— Это я, Халли.

— Я знаю. Иначе бы ты был уже мертв.

— А-а. Это хорошо. Вы все на местах?

— Мы готовы.

— Ну, тогда свистните, если понадобится помощь…

— Не понадобится. Иди отсюда.

Халли поджал губы, но ничего не ответил и угрюмо ушел в ночь. Чудо, что Лейв вообще соглашается ему подчиняться!

Вернувшись по двор, он замедлил шаг и остановился.

Так. Вроде все. Кроме…

Чуть не забыл! Он бросился в конюшню и, не обращая внимания на нервно всхрапывающих лошадей, вбежал в ближайший пустой денник. Сел на корточки и принялся рыться в соломе.

— Что, за своим счастливым поясом пришел?

Халли резко встал. Пояс героя сверкнул в свете фонаря. Он не видел того, кто стоял в дверях, но узнал голос и не удивился.

— Я так и думал, что скоро тебе надоест разливать суп, — сказал он, отряхивая пояс от соломы. — Как ты наружу-то выбралась?

— Через окно в моей комнате. Собираешься отправить меня обратно?

— Не собираюсь.

Он быстро скинул безрукавку, перекинул пояс через плечо и застегнул его на груди. Знакомая тяжесть придавала уверенности. Он снова надел безрукавку и взял фонарь. Когда он подошел к двери, фигура Ауд стала видна на фоне тумана.

— Ты извини за тот разговор, — сказал Халли. — На самом деле поступай, как сочтешь нужным.

— Здесь от меня больше пользы…

— Ну и ладно.

Он подошел к ней вплотную и теперь смотрел поверх ее головы в туман, на багровые отсветы из двери Гримовой кузницы.

— Об одном только прошу, — негромко сказал он. — Держись от меня подальше. Хорд хочет захватить Дом, он мечтает унизить нас — но в первую очередь ему нужен я.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю. Я себя сам так чувствовал, когда погиб Бродир. Вот и Хорд теперь настроен так же. Он живет по древним правилам. Главное — месть. Если он доберется до меня, его это устроит. Послушай, Ауд… нет, помолчи минутку и просто послушай! Ты спрашивала, сработает ли мой план, — так вот, я до сих пор этого не знаю. Но если он не сработает… в смысле, если оборона не устоит… я не позволю им ворваться сюда. Я лучше сам выйду к Хорду.

— Что? Ты выйдешь из Дома? — В ее голосе слышались недоумение и тревога. — Он же тебя убьет!

— Ну, по крайней мере, попытается.

— Да, если ты имеешь в виду, что он попытается разорвать тебя на куски, ты, несомненно, прав! Не дури, Халли!

Он раздраженно ответил, по-прежнему не глядя на нее:

— Я ведь тоже не буду стоять сложа руки, верно?

— Халли! — Она схватила его за руку. — Ты не сможешь сражаться с Хордом! Мы же это обсуждали. Даже если, допустим, вы сойдетесь один на один, у него меч, а у тебя, — она указала на нож у него за поясом, — у тебя эта свинорезка. От тебя и мокрого места не останется!

Халли скрипнул зубами и наклонился к ней.

— Да не собираюсь я с ним сражаться! Зачем мне с ним драться, когда есть другие существа, которые могут сделать это вместо меня! Ты знаешь, о ком я говорю.

Он мягко отстранился.

— Слушай, мне надо сходить в кузницу, убедиться, что у Грима все готово.

Воцарилось молчание. Ауд все не отпускала его руку.

— Ауд…

— Ты имеешь в виду… — И внезапно она негодующе воскликнула: — Ну и как ты собираешься его туда заманить?

— Он ведь хочет отомстить мне, так? Думаю, я сумею заманить его туда. Если все время будет такой же туман, как сейчас, он и не поймет, где находится, пока не станет поздно. Ладно, мне сейчас не хочется об этом говорить. Мне надо…

— Халли, — сказала Ауд, стиснув его рукав, — это самый скверный план, о каком я когда-нибудь слышала! А что будешь делать ты сам, когда туда доберешься?

— Ну, там же есть утесы. Заберусь наверх, подальше от земли. Троввы теряют силу, когда…

— Теряют, но не настолько же! Героев-то они все равно убили, помнишь?

— Ну да, план не идеальный.

— Это еще мягко сказано! Есть тысяча причин, почему он может не сработать.

— Ну что ж, будем надеяться на лучшее! — отрезал Халли. — А теперь оставь меня в покое. Я иду в кузницу. Можешь идти со мной, можешь остаться тут, как хочешь.

Они молча вышли во двор. Халли шел впереди, Ауд чуть поотстала. В кузнице Грима ярко пылал горн. Грим, Унн и еще человек двадцать сидели или стояли, напоминая сборище демонов. Каждый держал при себе то, что выбрал в качестве оружия. У Грима на коленях лежала его кувалда. У Унн был узкий кривой нож, которым обычно соскабливали жир со шкур.

Когда Халли вошел, все зашевелились, выпрямились, повели плечами, демонстрируя готовность к действию.

Халли кивнул им.

— Все готово. Теперь осталось только…

Не успел он это сказать, как издали донесся короткий пронзительный свист. Потом другой, более глухой. И почти сразу же послышались крики, вопли и другие беспорядочные звуки.

— Хорд не заставил себя ждать, — усмехнулся Халли.

Двадцать человек похватали оружие и вскочили на ноги; по стенам, озаренным багровым пламенем, заметались черные тени.

Халли уже выбежал во двор. Свистели сразу с трех сторон. Халли и Ауд бросились бежать, остальные защитники тоже. В считаные секунды они рассыпались по двору.

Глава 26

Внезапно шум рытья из шороха превратился в рев, и из земли вдоль подножия косой скалы хлынули наружу троввы, осыпая воинов землей и протягивая к ним свои цепкие пальцы. Свейн и прочие сделали еще шаг назад, вверх по скале, ибо знали, что троввы слабеют, когда не касаются земли. И вскоре они услышали скрежет когтей о камень.

Тогда они, хоть ничего и не видели, принялись изо всех сил орудовать мечами и услышали, как несколько отрубленных голов упали и покатились по скале. Однако же когда убитые троввы рухнули, из взрыхленной земли тотчас же выбрались новые, а за ними еще и еще, и они все лезли и лезли на скалу, клацая зубами и протягивая тощие лапы.

Самые громкие крики слышались с восточной стороны, где сидел в засаде Лейв. Халли несся впереди всех, за ним бежал Грим и еще четверо. Оглянувшись, Халли увидел, что Ауд среди них нет: она бросилась куда-то еще.

Через двор, сквозь наползающие пальцы тумана Халли выскочил в переулок. Фонарь бешено мотался у него в руке, но от света было мало проку: он сразу терялся в клубящейся белизне. Халли отшвырнул фонарь в сторону.

Впереди слышались глухие равномерные удары и крики боли.

Халли сунул руку за пояс, выхватил длинный нож.

Туман расступился; они были на месте.

В конце переулка была натянута сетка, какой обычно ловили кроликов на лугах, с утяжеленными углами, таким образом, что она перекрывала выход во двор. Перед сеткой стоял Кетиль, сын Грима, с узловатым посохом в руке, наблюдая за кем-то, бьющимся в сетке. Как раз когда Халли подбежал, внутри ловушки мелькнула незнакомая бородатая физиономия с раззявленным красным ртом. Пальцы впились в веревки, пытаясь их порвать; Кетиль ткнул в физиономию своей дубинкой, человек взвыл и исчез.

Халли отступил назад, окинул взглядом крыши но обе стороны переулка. Он увидел людей Лейва, которые все это время прятались в засаде. Они швыряли вниз, в переулок, камни, тыкали туда вилами и мотыгами и добросовестно работали цепами. Затем вниз хлынуло содержимое чанов Унн. Из темноты доносились страдальческие вопли.

— Кетиль, сколько их там? — спросил Халли.

— Всего человек шесть или семь. Мы и по ту сторону сетку сбросили, чтобы они не могли выбраться.

Кетиль ухмылялся. В его глазах искрилось мрачное веселье.

— Сдается мне, наш теплый прием пришелся им не по вкусу!

Кетиль подошел поближе к сетке, прищурился, заглядывая внутрь. Из-за сетки вылетело лезвие меча и вонзилось ему сбоку в грудь. Кетиль отшатнулся, издав булькающий хрип, туника его окрасилась темной кровью. Халли выругался, подхватил падающее тело, попятился назад. Лицо юноши уперлось ему в шею. Левая рука сделалась горячей и влажной.

Раздался гневный горестный вопль. Грим-кузнец оттолкнул Халли, подхватил Кетиля на руки. Он бережно опустил сына, сперва на колени, потом прислонил его к стене. На губах у Кетиля выступила кровь.

Прочие спутники Халли теперь сгрудились у сетки; они яростно тыкали сквозь нее тяпками и острогами, издавая гневные вопли. Халли подскочил, оттащил двоих из них назад.

— Стойте, стойте! Вы так сеть порвете! Гисли, Болли, — стойте здесь и смотрите, чтобы никто не прорвался во двор. Остальные — за мной!

Они снова выбежали во двор, в клубящийся туман. С южной и с западной сторон доносились звуки боя. Халли стиснул зубы, в уголках рта у него залегли жесткие складки. Кровь Кетиля на ладони была холодной и липкой.

Взмахом руки он приказал своим двум спутникам следовать за ним к южной стене Дома. Они миновали Эйольвов хлев, где теперь никого не было, вскочили на полуобрушившуюся стену и остановились, глядя на луг.

Неподалеку от них защитники, точно стая насторожившихся стервятников, молча стояли вокруг двух черных квадратных ям. Эйольв и еще один человек держали факелы; пламя озаряло клочья тумана и суровые лица. Некоторые сжимали в руках камни, но, похоже, это было уже ни к чему. Из одной ямы донесся стон. Под ногами у защитников валялись ветки, куски дерна и обрывки травяной сетки, которые использовали, чтобы замаскировать ямы.

— Как дела, Эйольв? — крикнул Халли.

Факел шевельнулся, старик подступил ближе. Его лицо казалось нечеловеческой багровой маской, парящей в тумане.

— Трое их там, красавчиков! Еще трое не попались в ловушку и сбежали, когда мы бросились на них.

— Пленники мертвы?

— Вроде пока дрыгаются. Мы как раз обсуждали, как их лучше укокошить.

Халли вспомнил лицо Кетиля, вжавшееся ему в плечо. Вспомнил Бродира, Олава, массивную фигуру Бьерна-купца… И вполголоса сказал:

— Обсуждайте что хотите, так, чтобы они слышали, чтобы как следует боялись за свою жизнь, но убивать их не надо. Главное, смотрите, чтобы они наружу не выбрались!

Эйольв недовольно скривился.

— Да Свейн бы их живьем закопал!

— Ну, я-то не Свейн. Делайте, как я сказал, старик!

Он обратился к своим спутникам:

— Семеро на востоке, еще шестеро тут. Значит, на западе должно быть еще семеро, они напали на группу Куги и Стурлы. Силы неравные!

— Унн и еще несколько человек побежали туда сразу, как поднялась тревога, — сказал один.

— И все равно им там приходится нелегко. Бежим!

Снова двор. Справа, со стороны Лейвовых силков, звуки битвы доносились все тише, но вот слева, на западе, бой явно только разгорался. Они пробежали мимо мастерской Унн, переулком, ведущим к навозной куче. В переулке было темно; впереди, между домами, над обвалившейся стеной, вставала полная луна, озарявшая туманы, что клубились над полями. И на фоне тумана были видны сражающиеся врукопашную люди, схватившиеся по двое, по трое, меч против косы, меч против мотыги.

У мужчин, бежавших вместе с Халли, ноги были длиннее, они обогнали его и ринулись в драку.

Халли вскинул нож, прибавил шагу — и тут же споткнулся о тело, лежащее навзничь на камнях. Он растянулся поверх трупа, успев подставить руки, но тут же вскочил и оглянулся. Луна пробилась сквозь туман и озарила свалившийся с головы шлем, светлые волосы, коротко подстриженную бородку, краснощекое открытое лицо. Это был Эйнар, человек из Дома Хакона, который приветил Халли в прошлом году. Глаза Эйнара невидяще смотрели в небо, открытый рот осклабился, как будто в улыбке.

Халли отшатнулся. Он лихорадочно огляделся. Повсюду смятение, борющиеся тела, взмахи и удары. Люди тяжело дышали, металл рубил дерево, темная кровь хлестала на мостовую.

Хаконссонов было заметно издалека в их длинных кольчугах, глухо звякающих при каждом движении. Круглые шлемы, с длинными стрелками и загнутыми вперед нащечниками, полностью скрывали головы. Глаза — просто черные щели, бесформенные, лишенные блеска. Стремительные, ловко орудующие мечами воины казались не вполне людьми, какими-то существами из древней сказки.

У защитников Дома Свейна не было доспехов и шлемов, но в мертвенно-бледном лунном свете и туманном мареве, в сумятице боя, орущих, вопящих, их тоже непросто было признать.

Что-то сверкнуло у ног Халли. Это был меч Эйнара, выпавший из неподвижной скрюченной руки.

Халли сунул нож за пояс, нагнулся, подобрал меч, ощутил в руке его неудобную, непривычную тяжесть.

Его внимание привлекло движение впереди. Маленькая фигурка привалилась к троввской стене, сломанные вилы с лязгом упали на камни…

— Куги!

Халли ринулся вперед, но меч был слишком тяжел для него, он сковывал движения. Из темноты выскочило бешеное существо с развевающими черными волосами; в массивных руках — острый скребок: Унн-кожевница пришла на выручку Куги и спихнула вооруженного, облаченного в доспехи Хаконссона обратно в ров.

Справа от Халли другой высокий пришелец, небрежно вскинув меч, устремился на подростка, который испуганно съежился на камнях. Подросток был Бруси, сын Унн. Черенок его косы был разрублен пополам.

Халли не без труда вскинул меч, рванулся вперед…

С противоположной стороны, прихрамывая, выступил другой человек и огрел Хаконссона по правой руке железным ломиком. Хаконссон взвыл и с лязгом выронил меч. Он отшатнулся, придерживая пострадавшую руку, потом, увидев Халли с мечом, метнулся в сторону, перемахнул через стену и тяжело рухнул в навозную кучу.

Его бегство как будто послужило сигналом к отступлению. Еще двое воинов в шлемах внезапно повернулись, перепрыгнули через стену и исчезли в тумане. Всеобщее стремительное движение внезапно замедлилось; усталые люди опускали оружие.

Халли видел все это краем глаза. Он безмолвно уставился на человека с ломиком.

— Привет, Халли! — отдуваясь, сказала Ауд.

Он не ответил: остальные выжившие молча собирались вокруг него в узком дворике, и он понимал, что сейчас надообратиться к ним. Все, кроме Унн, которая поднимала на ноги Бруси, имели жалкий вид. У большинства были раны на руках или на теле; многие лишились оружия или держали в руках какие-то обломки. На земле лежало несколько тел.

Скребок Унн был темным и влажным. Мясистое лицо женщины сияло торжеством.

— Не такая уж трудная это работа, Халли! Свейн мог бы гордиться нами! Сегодня нам есть что праздновать!

— Надеюсь, ты права, — сказал Халли. — Стурла, Бруси, вы не ранены? Сделайте, пожалуйста, одну вещь. Быстро обойдите стены и уберите все пугала. Уносить их не надо, просто сделайте так, чтобы их не было видно снаружи. Если они все еще будут там, то Хаконссоны, вернувшись, догадаются, что это не настоящие воины. Быстрее!

Юноши исчезли в темноте. Халли обратился к Унн и прочим собравшимся вокруг:

— Вы сражались отлично. Сколько их тут было? Сколько человек мы потеряли?

— Через стену перелезли семеро, — ответила Унн. — Четверым удалось сбежать. Ну а мы — сам видишь.

Халли взял фонарь и осмотрел лежащие на земле тела. Трое Хаконссонов были мертвы. Одного из них Халли знал лично. Ни Хорда, ни Рагнара среди них не было.

И четверо людей из Дома Свейна лежали с ними рядом. Трое, мужчина и две женщины, были убиты мечом, а Куги-скотник — тяжело ранен, ему рассекли руку и грудь.

Халли опустился на колени рядом с ним. Лицо у Куги было серо-зеленым, глаза блестели лихорадочным, безумным блеском.

— Ты молодец, Куги, — сказал Халли. — Ты герой нашего Дома! Мы сейчас отнесем тебя в чертог.

Голос Куги звучал слабо, но твердо.

— Халли, мы победили?

— Мы отразили нападение со всех трех сторон. По крайней мере половина нападавших убиты или взяты в плен. Мне надо поговорить с Лейвом.

Он стиснул плечо Куги и встал. Оглянувшись, Халли увидел, что остальные защитники окружили павших. Некоторые плакали. Сердце у него сжалось, но лицо оставалось спокойным.

— Ауд, — громко сказал он, — распорядись, чтобы раненых отнесли в чертог! А те, кто еще может сражаться, пусть ждут здесь и охраняют это место. Я попрошу Гудню, чтобы вам принесли еды и пива. Первое нападение мы отразили, но бдительность терять нельзя!

Халли шагал к чертогу, сопровождая раненых. Ауд была вместе с ним. Они на ходу разглядывали доставшийся ему меч. Еще три меча остались у защитников стены.

Рукоятка меча была грубой: тяжелый металлический клин, кое-как обмотанный тканью. Клинок, чуть длиннее руки Халли, выглядел довольно неровным и местами был зазубрен и поцарапан.

— Кончик достаточно острый, — сказала Ауд, — а вот лезвие туповато. Не очень-то он похож на меч героя!

Халли хмыкнул.

— Конечно, кузнецам Хорда пока далековато до мастеров древности. Возьми его себе, если хочешь. Я все равно не могу им сражаться, как ты и предсказывала: он для меня слишком длинный.

Он говорил вяло, отстраненным тоном. Его все еще преследовали воспоминания о битве: крики раненых, лица убитых… Он слышал, как Ауд говорила что-то еще, о битве, об их успехе, но мысли его были заняты другим. Там, в тумане, Хорд собирает своих людей, подсчитывает потери… Что он будет делать теперь? Обратится в бегство? Вряд ли. Это будет такой урон его чести… Что же тогда? Все зависит от того, сколько бойцов осталось у Хорда.

— У нас есть пленные! — сказала вдруг Ауд. — Смотри!

У крыльца чертога собралась толпа. В центре толпы с мечом в руке стоял Лейв, брат Халли. Он что-то громко говорил, бурно жестикулируя. Вокруг него столпились человек пять-шесть защитников, что были с ним в восточном переулке, раненые, пришедшие от западной стены, и пара человек из тех, что пришли с Эйольвом. Все смотрели на двоих Хаконссонов, окровавленных, безоружных и без шлемов. Руки у пленников были туго связаны за спиной.

Один из защитников — Болли-пекарь, туника у него на плече была окровавлена — пнул пленника в лодыжку. Тот отшатнулся, вскрикнул от боли. Лейв и многие другие расхохотались. Кто-то еще ударил другого Хаконссона сзади; на землю брызнула кровь. Толпа колыхалась и надвигалась на свои жертвы, точно живое существо. Халли подошел ближе.

— Болли, прекрати это! — приказал он. — Прекрати, Рунольв!

Бледные лица, искаженные злобой, повернулись в его сторону.

— Они убили Кетиля и Грима! — сказал кто-то.

— Все равно. Оставьте их в покое!

Халли обнаружил, что обеими руками сжимает рукоять меча; он окинул взглядом внезапно притихшую толпу.

— Только попробуйте их тронуть — будете иметь дело со мной! Рассказывай, Лейв. Что там произошло?

Брат смотрел на Халли исподлобья, его грудь тяжело вздымалась и опускалась.

— Мы поймали их в сети, — ответил он наконец. — Их было семеро, среди них Хорд и Рагнар. Они дрались как бешеные, но силы были неравны. Нескольких наших ранили, но я сам убил одного из Хаконссонов, а Торли отрубил голову другому. Потом они убили Кетиля из-за сетки, и Грим, который видел это своими глазами, обезумел от горя. Он спрыгнул с крыши в переулок и налетел на убийц сына с молотом. Успел убить одного, но тут Хорд набросился на него, точно демон, и Грим погиб. Отважный был человек!

В толпе загомонили, подтверждая его слова. Лейв кивнул.

— И, принимая во внимание все случившееся, — продолжал он, — я не вижу причин, почему мы теперь должны быть к ним милосердны!

Он говорил негромко, но тем не менее в его голосе звучал вызов. И толпа была на его стороне. Кое-кто попытался прикрикнуть на Халли, но тот не обратил внимания на недовольных.

— Ты не закончил свой доклад, Лейв, — сказал он. — Где же Хорд и Рагнар?

Лейв пожал плечами.

— Прорубили внешнюю сетку и сбежали. А эти двое были ранены и не сумели последовать за ними. Битва окончена. Мы победили и теперь можем делать что хотим. Я за то, чтобы убить их!

— Нет, — сказал Халли. — Запрем их в амбаре. Болли, тебе ближе всех. Ступай и сделай это.

Воцарилось молчание. Толпа замерла в нерешительности. Халли чувствовал их враждебность, но они молчали и ждали, когда Лейв выскажется за них. Лейв опустил глаза, потом огляделся по сторонам, окинул взглядом присутствующих. Их молчаливое согласие придало ему решимости.

— Они враги нашего Дома, Халли! — бросил он. — Они нарушили законы долины, убили людей нашей крови! Мы все знаем, чего они достойны — смерти!

Толпа одобрительно взревела. Халли оскалил зубы. Одной рукой он по-прежнему сжимал меч, вторую опустил на пояс и стиснул рукоять ножа.

— Лейв, — отозвался он, — я не думал, что придется тебе это объяснять! Мы пощадим этих людей по двум причинам. Во-первых, потому, что убивать беззащитных бесчестно, а во-вторых, потому, что ночь еще не кончилась! Там, за стеной, остались девять человек. Хорд еще вернется, и тогда, если дело дойдет до переговоров, нам понадобятся заложники. Надо быть глупцом, чтобы отрицать это! Повторяю, Болли, — говоря это, он не сводил глаз с Лейва, — ступай и отведи пленников в амбар!

Все снова уставились на Лейва. Тот стоял не шевелясь. Потом едва заметно кивнул. Толпа всколыхнулась. Однако никто не сказал ни слова, и пленников увели прочь.

— Хорошо, — продолжил Халли. — Теперь надо расставить часовых вокруг Дома. Если Хорд попытается…

— Сдается мне, братец, — хрипло сказал Лейв, — что тебе уже хватит нами распоряжаться. Ну да, твой план сработал отлично, никто этого не отрицает. И быть может, действительно имеет смысл пока пощадить заложников, как ты и говоришь. Но теперь все будет иначе. Мы отразили нападение, и вряд ли Хаконссоны осмелятся угрожать нам, когда их осталось всего девять. Так что, скорее всего, твои навыки насилия и убийства нам теперь ни к чему. Возможно, пришло время вспомнить, что все эти несчастья обрушились на нас именно по твоей вине!

Он огляделся. Толпа одобрительно зашумела.

— Но ведь это же Хорд во всем виноват, а не Халли! — гневно воскликнула Ауд. — Не говори глупостей, Лейв!..

Халли коснулся ее руки.

— Сейчас не время об этом спорить, — сказал он. — Надо готовиться встретить Хорда…

Однако толпа шумела все громче.

— Вот видишь? — воскликнул Лейв. — Люди знают, что я прав! От тебя одни неприятности, Халли, так было всегда! Сколько человек погибло сегодня? И все из-за тебя! Сколько человек ранено? Ты — позор нашего Дома, братец, и не будь матушка вне себя от горя, она бы тебе сегодня так и сказала!

Халли резко вдохнул.

— Ах вот как, братец?

— Да, именно так! Поэтому лучше помалкивай и предоставь мне заниматься делом.

— Халли… — Ауд взяла его под руку.

— Да все нормально!

Он стряхнул ее руку. Его безрукавка при этом разошлась, и из-под нее блеснуло серебро. Глаза у Лейва расширились.

— Что это такое? Что это на тебе?!

Все уставились на Халли и увидели под безрукавкой серебряный пояс. Люди заахали и заохали. Во время спора враждебность толпы все возрастала; ей требовался выход. Теперь цель появилась.

— Серебряный пояс Свейна! — выдавил Лейв, не веря своим глазам.

— Он его взял! — выдохнул кто-то. — Он носит его на себе!

В дальнем углу двора появился бегущий человек, но его пока никто не заметил.

— Он похитил удачу Дома! — воскликнула одна из женщин.

— Неудивительно, что мы так страдаем!

— Да, — ровным тоном ответил Халли, — это пояс Свейна, и когда этот пояс был на нем, Свейн ни разу не проигрывал битву. Кто-нибудь желает оспорить мое право его носить? Ты, Лейв? Ты, Рунольв?

Он ждал.

Бегущий человек вынырнул из тумана и срывающимся голосом крикнул:

— Халли!

Никто из толпы не отозвался. Халли тем временем улыбнулся, пожал плечами.

— Ну, если так…

— Халли!

— Тебя зовут! — сказала Ауд.

Это был Стурла, которого Халли отправил убирать пугала со стен. Он бежал со стороны Северных ворот. На лице у него застыл ужас.

— Халли! Халли! Там Хорд! С ним лучники, у них огненные стрелы! Они требуют привести тебя, или они подожгут Дом! Они нас всех спалят!

Никто не откликнулся. Все как один повернулись и уставились в туман. Над стеной взмыла оранжевая точка. Она неслась вверх и казалась немногим крупнее звезд, среди которых летела.

Точка на миг зависла в воздухе, как охотящийся коршун, а потом ринулась вниз, разрастаясь, полыхая, оставляя за собой светящийся след. Никто не успел шевельнуться или вымолвить слово.

Огненная стрела со свистящим воем ударилась о плиты двора в нескольких ярдах от Ауд и Халли. Круг оранжевого пламени на миг озарил их лица, порыв ветра рванул одежду, отбросил назад волосы. Оба не шелохнулись. Собравшиеся вскрикнули и кинулись врассыпную. Лейв бросился на землю. Воцарилось всеобщее смятение.

А над головами уже свистели новые пылающие стрелы; они с шипением падали с неба, превращаясь в огненные шары. Одна из них вонзилась в крышу чертога, другая — в Гримову кузницу. Раздались глухие удары; дерновые крыши вспыхивали мгновенно. Еще одна стрела взорвалась на мостовой рядом с флагштоком. В чертоге послышались крики; во двор высыпали перепуганные люди.

Халли взглянул на Ауд. Ауд встретила его взгляд.

— Пора, — сказал он.

— Халли, нет!..

— На, держи. — Он сунул ей в руку меч и сжал ее пальцы на рукояти. — Мне он только мешать будет. Лейв, — сказал он брату, который поднимался на ноги, — ты остаешься за старшего. Позаботься о том, чтобы побыстрее потушить пожар!

Лицо у Лейва было как воск, глаза бегали.

— А ты?..

— А я пошел спасать наш Дом.

Он обернулся к Ауд, улыбнулся ей в последний раз.

— Прощай!

И бросился бегом — прочь от нее, прочь от всех; мимо суетящихся людей Дома Свейна, мимо раненых и убитых, мимо тех, кто ненавидел его, и тех, кто не испытывал к нему ненависти; по улочке между хижин, где валялось оружие, шлемы и трупы; через порванные сетки и лужи крови, через груды камня и щебня, к троввской стене.

Он перебрался через стену, на миг замешкался, потом спрыгнул вниз и исчез. Приземистая, широкоплечая, кривоногая фигурка мгновенно растаяла в тумане.

Глава 27

После Битвы на Скале тело Свейна принесли домой и возвели для него курган на границе. Его усадили на самый лучший каменный трон, лицом к пустошам. В руках он по-прежнему сжимал свой окровавленный меч. Вокруг него разложили и расставили все, что он любил при жизни: его кубок, до краев наполненный пивом; серебряное блюдо с горой мяса и хлеба; его любимого коня и охотничьих псов удавили рядом с курганом и положили к его ногам. Многие думали, что его жене тоже следовало бы уйти в курган вместе с ним, чтобы служить ему во время его бдения, но жена категорически возражала, и дело большинством в два голоса было решено в ее пользу. Немало золота и серебра, завоеванного в битвах с троввами и соседями, рассеяли вокруг него, однако серебряный пояс с него сняли и отнесли в чертог, чтобы он приносил удачу его народу. Потом курган замуровали и оставили героя на горе, чтобы он охранял долину от троввов.

Не так уж и трудно это оказалось, радовался Халли. А он-то все боялся, что в суматохе осады пропустит нужный момент, когда придет пора это сделать. А еще больше боялся, что в решающий момент попросту струсит. Однако когда прибежал Стурла и с неба посыпались огненные стрелы, сомнения и тревоги свалились с него, точно тяжелый плащ, и он сразу понял, что надо делать.

Халли сам удивлялся собственной решимости, однако, когда вышел из Дома и спрыгнул в высокую мокрую траву во рву, он осознал, что в глубине души с самого начала ожидал именно такого исхода. Конечно, его план был чрезвычайно хитроумным и удался на славу: по его подсчетам, не меньше половины пришельцев были убиты или взяты в плен, однако же враги оказались слишком опытны и хорошо вооружены, а Хорд Хаконссон ненавидел Халли слишком яростно. Халли даже не рассчитывал, что удастся выиграть битву благодаря одному только эффекту неожиданности.

Однако была и другая, более глубокая причина, почему Халли должен был покончить с этим в одиночку. Причина эта уходила корнями далеко в прошлое, в его раннее детство, когда Катла предсказывала, каким он вырастет и что его ждет. Он ведь родился в день Середины Зимы, и его ждала роковая судьба. Он обречен приносить несчастье всем, кто войдет в его жизнь. И к тому же он мужчина из рода Свейна, а Бродир говорил, что их всех ожидает ранняя смерть. Конечно, удивительно, что все эти предсказания сбываются так быстро. Но Халли не особо из-за этого переживал.

Прежде он негодовал бы из-за ожидающей его участи, жаловался бы на несправедливость. Но не теперь. Он сделал уже достаточно много и видел последствия своих поступков. Он отомстил за Бродира, и из-за этого разгорелась кровная месть. Он пытался вырваться из долины и нарушил границу, установленную героем, а это — как, может быть, и то, что он осмелился надеть пояс героя, — навлекло на его Дом Свейн знает какие несчастья. Что бы он ни делал, все либо не удается, либо обращается к худу. Однако Халли взял на себя ответственность за все, и это помогло ему вырваться на свободу.

Со всех сторон, куда ни взгляни, ждала западня: вражда с Хордом, недружелюбность и непонимание родных, троввы, поджидающие на горе… Зловещее кольцо, сомкнувшееся вокруг него, было настолько непреодолимым, что это придало Халли богатырскую силу. Ему просто нечего было терять.

Спасти Дом, покинув его, — это был первый шаг. Как только Халли спрыгнул со стены, он сразу почувствовал себя гораздо легче и свободнее.

Значит, Хорд требует, чтобы Халли вышел к нему? Отлично, он выйдет. Пусть Хорд пощадит его Дом. Однако Халли не был намерен сдаваться, не попытавшись выполнить свой план, о котором рассказывал Ауд. Да, она права: шансов на успех не много, а шансов выжить у него еще меньше, но надо же все-таки попробовать! Пытаться заманить Хорда за курганы было равносильно безумию, но героическая абсурдность всей затеи добавляла ей привлекательности. Она внушала Халли знакомое чувство, которое он всегда испытывал, слушая историю о последней битве Свейна, когда герои выстроились в темноте на скале, ожидая нападения троввов. Его охватило то же самое губительное безрассудство, головокружительное ощущение надвигающейся смерти… В конце концов, если он обречен приносить горе и несчастье, почему бы не принести их Хорду Хаконссону?

Белый туман клубился вокруг. Халли проворно скользил в траве и зарослях тростника вдоль троввской стены. Где-то вверху сияла луна, но ее свет растворялся в клубящейся белизне, и почти ничего не было видно. Он пробирался на ощупь знакомой с детства дорогой в сторону Северных ворот. Оттуда смутно слышался звон тетивы, крики и вопли за стеной. Он пригнулся, стараясь ступать как можно неслышнее, и замедлил шаг, вглядываясь в туман, чтобы рассмотреть, что происходит на дороге.

Его внимание привлекло смутное желто-оранжевое пятно, пляшущее во мраке на неизвестном расстоянии. Подойдя ближе, он услышал и звук: шипение и треск костра.

Темные фигуры стояли вокруг, то наклоняясь, то выпрямляясь. Яркие клочки пламени оттягивались назад, поднимались вверх и уносились в небо.

Халли, скорчившийся во рву, скрытый туманом и тростниками, яростно закусил губу. Он пересчитал силуэты: то ли пятеро, то ли шестеро… Где же остальные? По крайней мере девятерым нападавшим удалось уйти. И главное, где…

Неподалеку от Халли, ближе к нему, чем к костру, шевельнулся сгусток тумана.

Человек стоял настолько неподвижно, что Халли не заметил его и даже не догадался, насколько близко находится к земляной насыпи, ведущей к воротам. Насыпь была чуть выше уровня рва, от этого казалось, что человек висит в воздухе: черная, мощная фигура, искаженная и полускрытая прядями тумана. Притаившийся внизу Халли сразу узнал этого человека. В лунном свете, каким бы слабым он ни был, отчетливо выделялись широкие плечи, по-медвежьи массивный силуэт… У пояса висел наготове длинный меч; на руках и на груди блестела кольчуга. На насыпи стоял Хорд: великий воин в шлеме и доспехах, с широко расставленными ногами и упертыми в бока руками. Он твердо и уверенно взирал на стены; он казался возрожденным героем древности.

Сидя в грязи, с промокшей от росы задницей, Халли невольно потянулся к своему собственному жалкому оружию: мясницкий нож да троввский коготь, спрятанный под безрукавкой. Ни кольчуги, ни шлема, ни лука, ни меча… Мальчик перевел дух, унимая свой страх. Так и должно быть: он не хотел отягощать себя ничем лишним.

Если, конечно, не считать пояса Свейна. Халли похлопал себя по холодной металлической полосе на груди. До сих пор пояс его не подводил. Что ж, испытаем его еще раз…

Силуэт Хорда на земляной насыпи шевельнулся; Халли услышал, как он выкрикнул приказ. Тени у костра замерли. Стрельба прекратилась.

Потом Хорд заорал — так громко, что Халли, сидя в тростниках, невольно съежился.

— Народ Дома Свейна! Вы меня слышите? Выдайте нам Халли Свейнссона, и мы прекратим поджигать ваш Дом! Выдайте его нам, и мы уйдем и никогда не вернемся! А не то вы изжаритесь в собственном чертоге!

Он умолк. В воздухе пахло дымом. Туман над головой почернел от дыма. Из-за стены ничего не ответили.

Хорд раздраженно крякнул и обернулся к своим людям, собираясь приказать, чтобы продолжали стрелять.

Халли поднялся из тростников, небрежно сунув руки за пояс.

— Привет, Хорд!

Его голос прозвучал и затих. Но наступившее следом молчание было не такое, как прежде: в ночи его заметили. Он увидел, как застыла фигура на земляной насыпи. Лучники у костра замерли с пылающими стрелами, наложенными на луки.

Халли усмехнулся.

— Эй, чего перепугались? Вот он я! Я вышел!

Снова тишина. Он увидел, как Хорд поворачивается из стороны в сторону, словно не зная, куда смотреть. Наконец Хорд спросил, нетерпеливо и в то же время неуверенно:

— Халли Свейнссон? Это ты?

— Да я, я это! — ответил Халли.

— Где ты?

— Здесь, совсем рядом. Во рву.

Хорд обернулся и уставился прямо на него. Его черный силуэт парил в тумане. Халли мрачно улыбнулся; он стоял в классической позе героя: ноги расставлены, руки сложены на груди, всем своим видом выражая вызов и пренебрежение.

Хорд недоверчиво склонил голову в шлеме набок.

— Я ничего не вижу, кроме тростников.

— Ох, могучий Свейн!

Халли выпрыгнул вбок из самых густых зарослей тростника — которые, по правде говоря, и впрямь были несколько выше его головы.

— Ну что, теперь видишь?

Массивная голова кивнула.

— Ну да, вижу, шевелится что-то, словно бы крыса в норе.

Хорд расхохотался себе в шлем, глухо и гулко.

— Значит, они все-таки выкинули тебя наружу?

— Вообще-то нет, — сказал Халли. — Я сам вышел, по своей воле.

— А нельзя ли спросить почему?

— А что, не понятно разве? Ты выдвинул требование: если я выйду, ты прекратишь свое разбойничье нападение на Дом Свейна. Так или не так?

Хорд медленно кивнул сверху.

— Разумеется. Я дал слово чести. И так оно и будет.

— Вот и хорошо. Не забудь сказать об этом своим людям.

Хорд обернулся к теням у костра.

— Затушить стрелы, погасить костер! Прекратить поджигать Дом! Откровенно говоря, Халли Свейнссон, — продолжал он, снова обернувшись к Халли, — на это я не рассчитывал. Я не думал, что ты выйдешь по доброй воле. Я предполагал, что тебя либо выкинут за ворота, связанного по рукам и ногам, как поросенка в мешке, либо ты останешься внутри. Если бы ты не вышел, мы бы причинили большой урон вашему чертогу, но рано или поздно у нас бы кончились стрелы, и ты остался бы жив. Должен признаться, я не вполне понимаю…

Халли заметил, что, говоря с ним, Хорд одновременно делает рукой — той, что ближе к огню, — чуть заметные жесты. Очевидно, это были какие-то знаки.

Халли, пристально наблюдая за туманом вокруг, спокойно ответил:

— Я всего лишь сделал то, что наверняка сделал бы и ты на моем месте. Бесчестно было бы прятаться за стенами, когда мои люди страдают. Ты враждуешь со мной, а не с ними. Да, они помогли мне отразить твое первое нападение, но они защищали Дом. Остальное мы с тобой должны решить между собой, как мужчина с мужчиной.

— Вот и я так думаю, — сказал Хорд. — Ну, иди сюда. Дело решится быстро.

— Нет, спасибо, я пока тут постою!

Халли прищурился, вглядываясь в туман. Его волны и клочья непрерывно двигались, принимая странные, немыслимые формы; от этой изменчивой белизны заболели глаза. Однако Халли показалось, что он видит сквозь туман движущиеся силуэты — фигуры людей, целеустремленно перемещающихся в стороны от догорающего костра, старающихся зайти ему за спину.

— Кстати, — дружелюбно продолжал Хорд, — должен выразить восхищение твоей смекалкой. Я так понимаю, именно ты изобрел все эти уловки? Ведь не твой же слабоумный братец до этого додумался? В результате провалился мой первоначальный план — захватить ваш Дом врасплох. К тому же это стоило мне одиннадцати добрых воинов — и еще трех других, которые лежат раненые вон под тем деревом.

— Все твои люди, взятые в плен, живы, — сообщил Халли. — Так что можем заключить сделку, если пожелаешь. Откажись от вражды со мной, и, даю тебе слово чести, ты получишь своих воинов обратно целыми и невредимыми!

Он старался говорить погромче, чтобы люди Хорда, пробирающиеся в тумане, слышали его слова.

Если Хорд и заколебался, внешне он ничем этого не выказал.

— Мои люди идут за мной, не задавая вопросов, как люди Хакона шли за ним. Какая бы судьба их ни ждала, они примут ее без жалоб. Отказаться от мести ради них было бы бесчестьем для всех нас.

Халли услышал хруст камушков, шорох ткани по траве. По спине у него поползли мурашки. Но он ничего не предпринял: еще рано. Надо, чтобы они были совсем близко, когда начнется погоня…

— В таком случае, — сказал он, — насколько я понимаю, мира просить бесполезно? Бесполезно предлагать покончить с этой враждой, пока дело не зашло слишком далеко? И так уже слишком много людей погибло — и ради чего? Кто из нас что-то выиграл на этом деле? Давай забудем о старой вражде! Почему бы нам не объединиться и не установить согласие между нашими Домами? Разве это не сулит нам больше чести, чем убийства?

Массивная фигура на насыпи угрожающе шагнула вперед, рука в кольчужной перчатке стиснула рукоять меча. Гулкий рык донесся из-под темного шлема.

— Ну, Халли! Ну и наглец! Ты убил моего брата, ты сжег мой чертог, а теперь просишь мира?! Да я твою башку на кол насажу и воткну этот кол перед воротами Свейна!

— Ага. То есть просить прощения бессмысленно?

— Совершенно бессмысленно!

— И мне не удастся смягчить твое сердце учтивыми речами?

Он услышал топот сапог, скользящих по краю рва где-то совсем рядом, затем лязг металла… Халли напрягся, готовясь бежать.

— Время учтивых речей миновало, Халли! — прорычал Хорд.

— А-а! — откликнулся Халли. — Ну, тогда ты толстозадый олух, рожа у тебя как свекла, временами ты обжора, а трусишь ты постоянно, а бабы ваши отличаются от наших коров разве что ростом да обхватом бедер!

Говоря это, он повернулся.

— А еще ты куцебородый убийца своих собственных людей, и брат твой умер позорной смертью, а когда ты сдохнешь, твои люди придумают новые веселые…

Из тумана справа от Халли внезапно вынырнул воин в кольчуге и шлеме. Мальчик мельком увидел бледную физиономию Рагнара со злобно оскаленными зубами. Рагнар взмахнул мечом; Халли пригнулся, услышал, как меч просвистел над макушкой, и, улучив мгновение, когда его противник потерял равновесие, пнул его ногой. Рагнар рухнул в тростники.

Наверху, на насыпи, Хорд взревел от ярости, и ночь содрогнулась. Потом Хаконссон спрыгнул в ров — темная, грозная фигура с мечом в вытянутой руке.

Халли уже торопливо пробирался сквозь высокие тростники. Слева от него поднялась еще одна фигура с натянутым луком и наложенной на тетиву стрелой. Стрела медленно разворачивалась, выцеливая Халли.

Он пригнулся. Стрела чиркнула по стене у него над головой.

Вдоль рва, сквозь туман, тем же путем, каким пришел сюда, Халли помчался по знакомой тропке. Преследователям, бежавшим за ним по пятам, было труднее: они не могли предвидеть всех поворотов. Позади раздавались хруст, треск, звуки падения, шелест раздвигаемой травы. Снова просвистела стрела. Где-то яростно вопил Хорд.

Халли выскочил из рва неподалеку от сада, вблизи того места, где он вышел из Дома. Он мельком увидел свисающие обрывки сети, увидел труп на груде камней, выгнувшийся дугой и застывший. Судя по звукам, погоня приближалась. Халли метнулся влево, перескочил через земляную стену и очутился в саду. Туман клубился между стволов, серебристая луна сияла сквозь ветки. Халли быстро пробежал через сад; в дальнем конце, где за земляной стеной начинались поля и местность шла наверх, в сторону хребта, он остановился и оглянулся.

Никого: в саду было пусто. Халли выругался про себя. Его грудь часто вздымалась и опадала, сердце отчаянно колотилось. Где там эти придурки? Неужели они ухитрились потерять его след? И что теперь делать — возвращаться, чтобы снова попасться им на глаза?

Позади, среди рядов деревьев, вынырнули из тумана темные фигуры. Их было то ли шестеро, то ли семеро. В лунных лучах сверкали шлемы и обнаженные клинки.

Сердце у Халли подпрыгнуло от мрачного восторга. Отлично, они по-прежнему гонятся за ним!

Теперь осталось только заманить их на гору…

Он выбежал на поле, подальше от Дома и деревьев, подальше от любых видимых ориентиров.

Поле поросло желтой прошлогодней травой, под ногами чавкало: тут пасли овец, выпущенных из зимних загонов. Ночной туман висел у самой земли, скапливаясь в ямах и ложбинах, местами же он почти рассеивался. Халли мчался во весь дух. Временами он оказывался на открытом месте и видел над собой бледную луну, серебряный диск, настолько яркий, что его свет слепил глаза; потом он снова нырял в холодный густой туман и тогда еле видел землю у себя под ногами. Земля была очень неровная, трава росла кочками и кустиками, Халли часто спотыкался и несколько раз чуть не упал.

Позади слышался топот сапог, ритмичный лязг металла. Они видели его — ну, или почти видели. Это было важно. Если он их потеряет, ничего не выйдет.

Все зависело от двух условий — даже от трех, если он надеялся выжить.

Во-первых, надо привести их на гору — для этого необходимо, чтобы они были близко, но не настолько близко, чтобы могли его догнать. Они, конечно, сильнее, и ноги у них длиннее, но на них тяжелые доспехи и мечи. Халли, у которого ноги уже ныли, от души надеялся, что подъем на гору достаточно измотает преследователей.

Во-вторых, очень важно, чтобы был туман. Если он развеется или поредеет до того, как они окажутся на гребне горы, ничего не выйдет. Курганы будут отчетливо видны под луной, и тогда ему ни за что не заманить Хаконссонов за границу. Но если туман останется все таким же густым… если увести их за хижину, где курганов мало и между ними большие промежутки…

Халли скривился на бегу. Холодный страх охватил его при мысли об этом. Если ему удастся увести их туда, есть надежда, что Хорда и его людей ждет неприятный сюрприз. А самому ему придется укрыться где-нибудь повыше, подальше от мягкой, черной земли. Иначе он имеет все шансы разделить их участь.

Он мчался все дальше. Теперь тропа круто забирала вверх. Где-то впереди, в тумане, была каменная стена, отмечавшая границу поля, а за стеной шла другая тропа, ведущая на горные пастбища. Там, на ровной почве, бежать станет легче. Халли выскочил из очередных клубов тумана; все вокруг озарилось лунным светом. Далеко справа показалась долгожданная стена. Он слегка свернул и устремился к ней, заставляя мышцы работать что есть мочи.

Позади раздался крик, прозвучал приказ.

Халли, повинуясь внезапному наитию, метнулся в сторону. Он пробежал еще три шага.

Что-то сильно ударило его в лопатку. Он пошатнулся, потерял равновесие и тяжело рухнул наземь. И ощутил тупую, назойливую боль в спине. Поднявшись на ноги, Халли ощупал плечо и обнаружил, что оттуда торчит стрела. Морщась от боли, он выдернул стрелу, вскрикнув, когда она вышла наружу. По пальцам заструилась теплая кровь.

Ярдах в двадцати из тумана вынырнул воин, внезапно омытый лунным серебром. Его меч вспыхнул узкой белой полосой. Увидев Халли, воин издал громкий крик и ускорил шаг…

Спотыкаясь, пошатываясь, Халли устремился к стене. Он схватился за нож, пытаясь вырвать его из-за пояса. Плечо отозвалось болью. Он уже понимал, что до стены ему не добежать, что враги его догонят. Его внезапно охватила безнадежность: он знал, что ему никогда не подняться на гору.

В тумане проступила низкая темная тень: стена, преграждающая выход с поля. Хриплое сопение преследователя внезапно участилось: он тоже почувствовал, что конец близок.

Будь Халли повыше ростом, он бы не так вымотался; тогда он, возможно, перемахнул бы через стену и сумел выиграть еще несколько минут. А так даже и пытаться не стоило. Он привалился к каменной стене, выхватил из-за пояса мясницкий нож и развернулся, чтобы встретить врага лицом к лицу.

Воин бежал прямо на него, занеся меч вбок.

Халли с вызовом вскинул свой нож.

Он увидел бледное лицо, знакомую квадратную челюсть.

Рагнар Хаконссон с торжествующим воплем занес меч над головой Халли.

И так и не смог его опустить. Раздался звон металла о металл, в лицо Халли брызнули белые искры. Он нырнул вбок, ожидая смертельного удара, и теперь краем глаза увидел, что меч Рагнара скрестился с другим мечом и противники силятся передавить друг друга.

Халли метнулся вперед и пырнул Рагнара ножом в руку повыше локтя.

Раздался крик, полный боли. Рагнар отшатнулся, выронил меч. Глаза в темных прорезях шлема расширились от изумления. Он крикнул в туман:

— Отец!

Поблизости послышались ответные крики.

— Бери его меч! — приказал напряженный голос.

Халли обернулся. Он провел взглядом вдоль меча и поднял глаза на край стены, где сидела Ауд. Ее длинные волосы развевались по ветру.

— Ну, чего встал? Пошевеливайся! — скомандовала она. — Нам еще на гору подниматься!

Глава 28

Когда все герои погибли, а троввы были оттеснены в горы, жизнь в долине сделалась куда тише. Люди устали от старой вражды и хотели спокойного, мирного житья. Как только на горах были возведены курганы героев, их вдовы сошлись, чтобы обсудить создавшееся положение. Это был первый Совет законоговорителей, установивший законы, по которым мы живем и поныне. Кровная месть была запрещена, убийства заменены штрафами, и введены ежегодные Собрания.

Чтобы еще больше упрочить мир в долине, двенадцать молодых вдов взяли в мужья подходящих мужчин из других Домов, которые и стали первыми вершителями. Неизвестно, что сказали бы об этом новшестве Свейн и прочие герои, однако же система работала успешно. На протяжении двух поколений с кровной враждой было покончено, и ношение мечей в долине было запрещено.

На то, чтобы схватить меч, потребовалось не более секунды; на то, чтобы перескочить через стену и плюхнуться на утоптанную тропу, потребовалось еще столько же. Вокруг клубился густой туман; с поля доносились жалобные вопли Рагнара, к которым вскоре присоединились более низкие и гневные голоса. Халли с Ауд направились вверх по тропе. Бежать быстро они не могли: у Халли кружилась голова, и он почти выдохся. Ауд же немного прихрамывала.

— Ты что тут делаешь? — прохрипел Халли.

— Хватит болтать.

— Уходи… уходи отсюда!

— Заткнись.

— Для чего тебе в это влезать? Неправильно это. Говорил же я тебе, чтоб ты осталась…

— Ага, ну да, осталась там с Лейвом и всеми этими дураками, а тебя бросила тут одного, пока ты пытаешься спасти наши шкуры? Нет уж, спасибочки! — ядовито отрезала она. — Я лучше умру, чем жить так!

— Но там же троввы…

— Ничего, рискну.

— У тебя нога…

— Переживу.

Халли закусил губу. В порыве безоглядной отваги, что владела им, он не думал о том, чтобы выжить, но с Ауд быть таким беспечным нельзя. Он готов был остановиться и начать уговаривать ее, но позади уже слышалось пыхтение воинов, лезущих через стены, звон кольчуг, топот сапог. Он только сказал:

— Ауд, ну пожалуйста! Я просто обязан это сделать, но тебе-то зачем?

Он умолк, ожидая ответа. Ауд ничего не сказала.

— Ну как ты не понимаешь! — воскликнул Халли, и голос у него сорвался. — Я должен сделать это один! Потому что я обречен!

Ответом ему было невежливое фырканье.

— Я не хочу, чтобы ты была вместе со мной, когда явятся троввы!

— Ага, щас!

— Я… я не хочу, чтобы ты погибла вместе со мной.

Тонкие пальцы стиснули его руку без особой нежности. Девочка яростно прошипела ему в ухо:

— Ну так позаботься о том, чтобы мы выжили оба, вот и все!

Они поднимались все выше, в белую мглу. Внезапно неверный свет, льющийся сквозь туман, потух. Луна скрылась за облаками. Они отошли к краю тропы и продолжили путь на ощупь, касаясь рукой стены. Холодная сырость пробирала до костей.

— Как ты меня нашла? — задыхаясь, спросил Халли.

— Я знала, что ты побежишь к тропе: это же самый короткий путь. Выбралась из Дома через Южные ворота, прикинула, где ты можешь быть. Сперва я забрала слишком высоко, но потом услышала издали, как ты пыхтишь, и спустилась вниз, как раз вовремя. Ой, послушай!

Снизу, из темноты, донесся голос, похожий на волчий вой:

— Халли! На твоих руках — кровь моего сына! Я буду преследовать тебя вечно!

— Вечно необязательно, — пробормотал Халли себе под нос. — Но еще чуть-чуть не помешает…

— Подумать только, меня хотели выдать замуж за Рагнара! — буркнула Ауд. — У него удар как у женщины! Как ты думаешь, ты его убил?

— Да нет, пощекотал только.

Левая рука была в крови, она онемела и висела плетью. Рагнар Хаконссон трусил по тропе следом за отцом, а за ним — еще трое воинов. Луна исчезла; вокруг царила кромешная тьма. Они брели вперед, как слепые, подгоняемые яростью своего предводителя. Рагнар держал наготове длинный нож. Ему было страшно в темноте. Остальные нащупывали дорогу мечами. Каждые несколько секунд они по команде Хорда останавливались и прислушивались. И каждый раз впереди слышалось шарканье башмаков: их добыча никуда не делась.

Шедшие рядом с Рагнаром мужчины бранились и ворчали. Один сказал:

— И куда они прутся, понятия не имею! Еще немного, и они заберутся к самым курганам!

— Ну, тут-то мы их и схватим! — огрызнулся Рагнар. — Заткнись и шагай себе!

Капли крови капали с его рукава на землю, оставляя алый след.

Вперед и вверх, и так до бесконечности. Халли уже начало казаться, что подъем будет длиться вечно, что он родился на этой тропе и умрет на ней же. Все существование свелось к нескольким примитивным ощущениям: тьма, клубящаяся перед глазами; шарканье подошв по камням; такое же шарканье позади. Он слышал рядом дыхание Ауд, ощущал пульсирующую боль в плече. Меч, который он тащил, оттягивал ему здоровую руку. Его начинало шатать от напряжения.

И с каждым шагом в нем нарастал страх. Поначалу он был слабый и почти не чувствовался за физической усталостью. Но мало-помалу страх рос и креп, наполнял отяжелевшие руки и ноги, хватал за горло. Вчерашние отметины на шее горели и чесались; глаза до боли вглядывались в темную пустоту. Где-то поблизости возвышались курганы, а за ними — за ними поджидал подземный ужас. Халли вслушивался в окутывающее их туманное безмолвие. Все его чувства были напряжены до предела: сейчас, вот-вот… Должно быть, так чувствовал себя Свейн в ту роковую ночь, стоя на Скале, ничего не слыша, но каждую секунду ожидая нападения.

Он слышал, как сзади бранится Хорд, проклиная их и суля им страшную месть. Но эти крики ничего не значили.

Халли вслушивался в тишину впереди.

Они с Ауд забирались все выше.

Хорд Хаконссон почти не запыхался: подъем не столько утомил, сколько разозлил его. Один из его воинов шагал рядом. Остальные — в том числе его злополучный сынок — тащились позади. Их слабость тоже раздражала. Он торопливо шагал вдоль невидимой стены, останавливаясь и прислушиваясь через каждые несколько шагов.

Когда он замирал и слушал шаги Халли — совсем недалеко впереди, — он потирал правую руку под кольчугой в том месте, куда попал молот кузнеца. Больно, но ничего, заживет. Заживут и другие ушибы, полученные во время боя в сетях. Хорд не обращал на них внимания. Великий Хакон не раз бывал ранен и тем не менее продолжал сражаться. Ему случалось сутками преследовать своих врагов, будучи израненным с головы до ног! А Хорд всегда стремился поступать так же, как Хакон. Хотя эта погоня продлится недолго…

Халли устал, Халли ранен. Ни ему, ни его сообщнику далеко не уйти. В конце концов они упрутся в границу и вынуждены будут остановиться. И тогда… Хорд оскалился по-волчьи. Тогда он покончит с этим делом!

Высоко вверху луна показалась из-за облаков, посветила, может быть, с десяток секунд и скрылась снова. Серовато-белый туман вокруг засиял, потускнел и снова почернел.

Халли негромко сказал:

— Я, кажется, видел хижину. Вон там, справа.

— Что, уже?

— А ты что, не почувствовала? Тропа кончилась. Мы идем по траве. Мы на горном пастбище.

— Значит, курганы прямо перед нами…

Он взял ее за руку.

— Нам ведь туда и надо. Идем!

Рагнар и его спутники, уныло бредущие вперед, чуть не налетели на его отца, который стоял неподвижно, вглядываясь во тьму.

— Ты чего? — слегка недовольно осведомился Рагнар. — Нельзя же так пугать…

— Тихо. Я слушаю.

— Они идут по траве, — сказал один из воинов.

— Ну все, — вздохнул Рагнар. — Теперь нам их не найти!

— Помолчи!

Ветер с горных пустошей пролетел над ними. Шестеро людей стояли в тумане.

И вдруг неподалеку раздался вскрик, отчаянный вопль боли.

Они прислушались.

Ветер принес жалобный стон:

— Ой! Ой! Нога…

— Это Халли! — сказал Рагнар.

— Подвернул небось, — злорадно проговорил Хорд. — Вперед!

Они вышли на пустоши и сразу поняли это, даже не видя. Земля под ногами шла все вверх, вверх и вверх, а теперь сделалась ровной. Это была граница. К своему облегчению, ни на один курган они не наткнулись.

— А что, если Хорд догадается? — прошептала Ауд. — Вдруг луна выйдет?

— Он все равно ничего не увидит в тумане. Он будет следовать за нами, главное, чтобы у него не было времени остановиться и подумать. Как ты думаешь, может, крикнуть еще раз?

— Не надо пока. Давай отойдем подальше и найдем утес.

— Ладно… — Он замялся. — Ауд!

— Что?

— Ты прислушивайся, ладно?

— Осторожней, отец, — сказал Рагнар. — Тут груда камней, стена какая-то старая…

— Земля-то в гору идет, — заметил один из воинов.

— Хорд, — сказал другой, — мы, должно быть, уже у самой вершины…

— Ну и что? — отозвался спереди Хорд.

Им было слышно, как он упрямо шагает вперед.

— Курганы же…

— Как бы нам не того…

— Вот он! Я его слышу! — Яростный шепот Хорда резанул их, как ножом.

Люди умолкли. Из темноты, как и в прошлый раз, донесся жалобный вопль беглеца.

Хорд расхохотался.

— Этот глупец ухитрился охрометь! Отлично, мы их нагоняем. Еще немного, парни, и он у нас в руках!

И шестеро людей, один за другим, более или менее опасливо устремились в туман и темноту. Один за другим прошли они на расстоянии вытянутой руки от кургана — и не заметили его.

— Они идут прямо за нами, — сказал Халли. — Ускорили шаг.

— Клянусь кровью Арне! Где же этот утес-то?

— Где-то тут должен быть…

— Хоть бы луна показалась… Мы бы его тогда увидели, даже в тумане.

— Он где-то близко, но…

Халли остановился.

— Халли… — прошептала Ауд.

— Я знаю.

— Мне кажется… я, кажется, слышу…

— Не надо! Мало ли что тебе кажется. — Его голос сделался пронзительным и напряженным. — Просто не обращай внимания. Нельзя останавливаться. Идем.

— Стоять! — прошипел Хорд. — Стоим и слушаем!

Рагнар и остальные остановились. Один из воинов сказал:

— Вроде шуршит что-то.

— Скребется.

— Он как будто на скалу лезет…

— Нет, как будто землю роет…

— Да, но где?! — оборвал Хорд. — Это сейчас главное. Я что-то не разберу. Слева, что ли?

— Да…

— Да нет, вроде как справа… Вон там! Стук камня о камень.

— Могу поклясться, что слева тоже кто-то есть, — пробормотал один из воинов. — Как же это…

— Ну так ведь их же двое, вы что, забыли? — бросил Рагнар. — Значит, они разделились.

Когда он это сказал, ночь внезапно ожила. Черные облака, окаймленные серебром, разошлись в стороны, и холодное сияние луны озарило землю. Они стояли в клубах тумана, как шесть серых теней. Воины один за другим обнажили мечи.

— Рагнар, —распорядился Хорд, — бери Борка и Эльвира и ступай в ту сторону. Остальные за мной! И поживее, пока светло. Если поймаете кого-нибудь, убейте его и голову принесите мне!

Халли и Ауд шли вперед, держась за руки. Вокруг клубился белый туман, сквозь марево доносились слабые звуки и шорохи, шелест и движение расступающейся земли.

Ауд оглянулась через плечо и на миг увидела крадущуюся фигуру, движущуюся поперек их пути. Потом наползли клочья тумана, и фигура исчезла.

Хорд стремительно шагал сквозь туман, грозно глядя вперед. Скребущийся звук становился все громче. Казалось, он исходит из нескольких мест сразу.

Халли стиснул руку Ауд. Перед ними, заслоняя луну, воздвигся кусок непроглядной тьмы. Они молча ускорили шаг, торопясь к утесу.

Звуки, на которые шел Рагнар со своими спутниками — треск и скрежет камня, — затихли, как раз когда они подошли вплотную. Рагнар сделал своим людям знак молчать. От этого движения рана открылась и свежая кровь закапала на землю.

Квадратный выступ черной скалы торчал из травы и уходил куда-то ввысь, в туман. Обращенная к ним сторона была крутой, слегка наклонной; задрав головы, они увидели нависающий выступ, как раз такой ширины, чтобы за него ухватиться.

Халли взглянул на Ауд и одними губами сказал:

— Лезь первая!

Хорд остановился; его люди тоже замерли.

— Я видел одного из них, — шепнул он. — Он двигался вон туда.

— Халли?

— Нет. — Фигура была слишком высокой и тощей. — Приятеля его.

Вот их первая жертва! Хорд стиснул меч и осклабился. Лунный свет сверкнул на его кольчуге, на блестящем шлеме.

Он устремился в туман. Его люди шагали рядом.

За ними по пятам следовали темные, жадные, торопливые существа, сбегающиеся со всех сторон.

Ауд сунула меч за пояс, подпрыгнула, обеими руками ухватилась за выступ. Ее ноги повисли в воздухе.

Рагнар чуть заметно усмехнулся и указал вперед.

Еле заметная в тумане тень пригибалась к земле, как будто пыталась скрыться от глаз.

Люди Рагнара разошлись в стороны, осторожно ступая по свежевзрыхленной земле. Он выжидал, морща нос от неизвестно откуда взявшейся гнилой, горьковатой вони.

Теперь темная сгорбленная фигура была окружена со всех сторон. Рагнар занес нож, щелкнул пальцами, выкрикнул приказ.

И все трое бросились вперед.

Ауд нащупала ногами какую-то трещину и подтягивалась на выступ, когда раздались первые вопли. От неожиданности она разжала пальцы и чуть не упала.

Халли развернулся, вглядываясь в туман. Видно ничего не было, зато слышно было прекрасно: крики, вопли (поначалу громкие, они постепенно стихали), звуки ударов (одни — металлические, другие — тяжелые и глухие), лязг рвущихся кольчуг, скрежет зубов, звуки, как будто что-то волокут по земле, треск рвущейся одежды и, наконец, странное поскрипывание и шаркающие шаги, памятные ему еще со вчерашней ночи…

Он прижался спиной к холодному, сырому камню.

— Халли…

Голос Ауд заставил его очнуться от ужаса. Он посмотрел наверх и увидел, что Ауд исчезла.

— Скорей! — окликнула она его. — Лезь сюда!

Халли медленно-медленно отступил от утеса, с большим трудом заставил себя повернуться спиной к клубящемуся туману и доносящимся оттуда звукам. Он, как и Ауд, сунул меч за пояс, разбежался, подпрыгнул — и не достал до выступа. Он подпрыгнул еще раз — и упал на землю. Бесполезно: камень был слишком высоко для него. Его пальцы доставали до нижней кромки выступа, но уцепиться за него он не мог.

Халли облизнул губы — они пересохли. Плечо мучительно ныло. Подавив нахлынувшую панику, он принялся нащупывать под выступом какие-нибудь еще трещины или разломы, но тщетно. Он выругался себе под нос.

Шепот сверху.

— Халли, что случилось?

Он оглянулся через плечо — сплошной туман — и прошептал:

— Я не могу залезть!

— Что?

Он просипел чуть погромче:

— Залезть не могу!

— О великий Арне!

— Ты где там, наверху? Может, мне с другой стороны зайти? Где тут еще можно забраться?

Тишина. Халли медленно развернулся. Доносящиеся из тумана звуки затихали. Воплей было уже не слышно.

Раздался голос Ауд:

— С других сторон тоже не заберешься. Но вершина утеса выше уровня тумана и довольно плоская — здесь можно обороняться. Халли, лезь сюда скорее! Троввы…

— Ты что думаешь, я не знаю? Попробую обойти вокруг, поискать другое место, где можно залезть.

Он направился вперед, держась вплотную к скале, но не успел пройти и четырех шагов, как сверху снова донесся голос Ауд, на этот раз громче:

— Не ходи туда!

— Почему?

— Я их вижу сквозь туман, Халли… Они приближаются с той стороны!

— Свейнова кровь! А сколько их?

— Не могу сказать… Плохо видно: луна слишком яркая, а они держатся у самой земли, как будто на четвереньках ползут.

Халли отступил на несколько шагов, разбежался и изо всех сил подпрыгнул вверх. Но до выступа так и не дотянулся. Он с размаху ударился о скалу и сполз по ней вниз. Плечо отозвалось резкой болью; на землю брызнула кровь.

— Халли!

— Чего еще?

— Там еще несколько подбираются, сзади тебя! Прыгай, ради Арне! Ну не настолько же короткие у тебя ноги!

Халли ничего не ответил: он изо всех сил подпрыгивал и карабкался по черной поверхности утеса, отчаянно хватаясь за камень. Позади со всех сторон слышались приближающиеся шаркающие звуки.

— Ну скорей же, Халли!..

Халли перестал прыгать. Он принял решение. Он развернулся и выхватил меч, отобранный у Рагнара. Взвесил его на руке, оглядел клинок, посмотрел на зазубрины, оставшиеся после сражения в Доме. Посмотрел на цельнокованую металлическую рукоять, обмотанную тканью. Гарда у меча была широкая и прочная.

Халли перехватил меч поудобнее. Сверху что-то еще кричала Ауд, но он ее уже не слушал: в ушах гулко стучала кровь, и это, как ни странно, успокаивало.

Туман сгустился, потемнел: черные фигуры двигались в нем, приближаясь. Очертаний фигур было не видно, просто темные силуэты. Халли показалось, что ростом они примерно с человека, но при этом немыслимо тощие. Ног было почти не видно в скупом свете луны; тянущиеся к нему руки выглядели как сломанные тростинки.

Халли глубоко вздохнул и занес меч.

Фигуры устремились вперед с неожиданным проворством.

Халли, развернувшись, перехватил меч острием вниз и вогнал его в мягкую землю у себя под ногами. Клинок ушел в нее до половины. Мальчик отскочил назад, не обращая внимания на зловещие звуки за спиной, — и прыгнул.

Его башмак уперся в рукоять меча, вгоняя его еще глубже в землю, а самого мальчика толкая вверх.

Вытянутыми руками он ухватился за выступ, потом уперся в него локтями.

Наконец задрыгал ногами, подтягиваясь на выступ. В этот момент что-то ткнулось в подошву его башмака.

Под ногами шумело, двигалось, щелкало, шуршало, клацало зубами, хваталось и цеплялось за крутые бока утеса.

Не останавливаясь, не раздумывая, не обращая внимания на рвущую боль в плече, Халли изо всех сил карабкался, подтягивался, хватался за какие-то камни и трещины и лез, лез, лез наверх. Страх придавал ему сил. Туман поредел; несколько мгновений спустя он увидел над собой на фоне луны поджидающую его Ауд.

Вершина утеса представляла собой широкую, неправильной формы каменную плиту, местами довольно покатую, но по большей части достаточно ровную, чтобы по ней можно было ходить. Длиной она была в три человеческих роста, шириной — в два. С одной стороны скала была выедена непогодой, и ее ломкий, зазубренный край потрескивал, если на него наступить. Остальные края выглядели довольно прочными. Край плиты резко обрывался вниз во всех направлениях. Поспешно осмотрев скалу, Халли с Ауд пришли к выводу, что нападения приходится опасаться в первую очередь с двух сторон: там, где забрались они сами, и еще в одном месте, где скала выдавалась вперед узким клином и стена была не такой крутой.

Утес торчал из тумана, как остров. На севере виднелась вершина Рюрикова хребта, но долина между ними была сплошным морем серебристого тумана, безмолвным и абсолютно ровным: только над Домом Свейна где-то в глубине этого моря поднимались две извилистые струйки дыма. На востоке была отчетливо видна вершина Отрога; на юге смутно виднелся тот небольшой холмик, где Ауд подвернула ногу. Поблизости торчало из тумана еще несколько утесов; вдали слабо светились горы. Они с Ауд были одни здесь под луной.

Волны туманного моря разбивались о скалу в нескольких футах у них под ногами. Поверхность была спокойной, но в глубине виднелись темные твари, теснящиеся у подножия утеса, обступившие его со всех сторон. Шорох и потрескивание слышались приглушенно, но достаточно отчетливо.

Ауд и Халли сидели плечом к плечу у края утеса. Ауд держала наготове свой меч, Халли — мясницкий нож.

Халли сказал:

— Я тут подумал… Предположим, что мы не сумеем сдерживать их до рассвета. Если они заберутся сюда и бежать будет некуда… Я думаю… — Он взглянул на нее. — Я думаю, нам нужно воспользоваться мечом.

— Да.

— Нет, не затем, чтобы драться. Я имею в виду…

— Я тебя поняла, — сказала Ауд. — Я же говорю: да.

— По крайней мере, луна светит, — проговорил Халли после долгого молчания.

— Так же, как тогда, когда Арне и Свейн сражались на своей скале.

— Угу. Немного света, чтобы сражаться.

— Слушай, ты троввов-то видел? — спросила вдруг Ауд. — Ну, там, внизу? Какие хоть они?

Халли вертел в руках нож, так чтобы клинок вспыхивал в свете луны. Он прокашлялся.

— Не видел на самом деле. Только силуэты. Они действительно очень тощие…

Ауд откинула прядь волос, упавшую на лицо.

— Как и говорится в преданиях…

— Да, наверное. — Халли еще покрутил нож. — А в преданиях говорится, что троввы носят одежду?

— Одежду?

— Ну, не настоящую одежду — так, тряпки, лохмотья какие-то… Не знаю, я же их только мельком видел. Я почему-то всегда думал, что они нагишом ходят… Проклятье, что они там делают?

Снизу доносилось пронзительное царапанье, как будто когтями по камню.

— Я бы предположила, что они лезут наверх, — заметила Ауд.

— Это хорошо, — сказал Халли. — А то я соскучился.

— Это фраза Арне, — сказала Ауд.

— Да нет, это Свейн сказал.

Ауд вскочила на ноги. Руки у нее тряслись, зубы стучали, но она ухитрялась говорить ровным тоном.

— Они лезут тем же путем, что и мы. Ну а где же еще?

Она подбежала к клиновидному выступу, заглянула вниз, прислушалась.

— Да, и тут тоже. Я буду караулить здесь. Хочешь меч, Халли?

— Нет, оставь его себе.

— Да я не умею…

— А то я умею! Просто руби всех, кого увидишь, да и все.

Оба развернулись к краю скалы. Над головой яростно сияла полная белая луна, небо было разрисовано черными и серебряными разводами. Халли ждал, пригнувшись, занеся руку с ножом, не спуская глаз с края утеса.

Должно быть, и Свейн с другими героями вот так же стояли и ждали тогда на Скале. Последний момент перед тем, как появились троввы. Не такая уж плохая смерть!

Шум становился все громче; туман внизу словно бы вскипел и вздыбился.

Халли напрягся, готовясь нанести удар…

За спиной завизжала Ауд.

Обернувшись, он увидел, как она взмахнула мечом над темной головой, вылезшей из-за края скалы; меч перерубил шею с сухим коротким треском. Голова отлетела прочь; было слышно, как она упала на землю где-то далеко внизу. А цепкие руки так и продолжали держаться за край утеса. Яростно всхлипнув, Ауд пнула их ногой, раз, другой, и руки исчезли из виду. Снизу донесся тяжкий глухой удар. Из тумана снова послышался шорох и клацанье зубов.

Халли надул щеки и выдохнул. Все произошло так стремительно, что он даже не успел разглядеть морду тровва. Правда, тварь скорчилась, и ее лицо было в тени, но все равно ему показалось…

Нет. Нет! Не может быть.

Слабый звук. Вкрадчивый шорох за спиной.

Халли торопливо развернулся лицом к своему краю утеса — и обнаружил, что сзади кто-то есть. Существо сидело на корточках, из-под свалявшейся бороды скалились белые зубы. Лицо усохло и изменилось, плоть почти исчезла, на месте глаз, точно трещины в земле, зияли глубокие черные дыры. На груди, над отвисшим воротом белой рубахи, виднелась узкая рана от ножа — она разрослась и потемнела; Халли показалось, будто кожа лопнула и распалась.

Дядя Бродир протянул ему узловатую, скрюченную руку.

— Иди сюда, Халли! Дай я тебя обниму, мальчик мой!

Глава 29

— Что до меня, сложите мне курган на вершине горы над Домом, чтобы я всегда мог следить за вами; и те из вас, кто повинуется моим законам, поднимутся на гору и пребудут вместе со мной.

Халли отшатнулся и завопил. Он взмахнул ногой, пнул существо в костлявую грудь. Оно опрокинулось назад, белое погребальное одеяние взметнулось в лунном свете, точно крылья морской птицы, и исчезло за краем утеса. Хруст смятой травы, удар — и на миг наступила тишина.

Халли тоже упал на спину. Глаза у него были выпучены, челюсть отвисла. Он слышал свое дыхание — как у загнанной собаки. Он с трудом сел, подполз к краю утеса и вытянул шею.

Под ним уходила вниз скала, теряясь в тумане. Глубоко под поверхностью тумана виднелся выступ, за который он цеплялся, а ниже — непрекращающееся шевеление множества фигур, теснящихся у подножия утеса. Среди шорохов, потрескивания и царапанья когтей о камень он теперь слышал странное бульканье и шипение, которое то умолкало, то начиналось вновь, становилось то громче, то тише: не столько слова, сколько укоризненные отзвуки бывшей речи, шепот, доносящийся издалека.

А по стене утеса снова что-то карабкалось на четвереньках, продвигаясь короткими стремительными рывками, точно паук. Голова существа вынырнула из тумана — Халли увидел седые кудри, длинную, тощую шею… Существо держалось в тени, но Халли чувствовал, что оно смотрит вверх, на него.

— Не очень-то ты любезен со своим бедным старым дядюшкой! — послышался голос.

У Халли волосы встали дыбом. Губы у него пересохли; он нервно оскалился, тяжело дыша, обнажив зубы и десны.

— Ну что же ты, хоть бы улыбнулся для порядка! — продолжало существо. — А мне вот снова наверх карабкаться. Нелегкая это работа для меня, тело-то все закоченело! Спускался бы ты лучше сам ко мне.

У Халли так сдавило горло от страха, что он даже дышал с хрипом и присвистом.

— Ты не то, чем кажешься! — прошептал он.

— Ну как же не то, то самое! А ты чересчур дерзкий мальчишка, и теперь настало время поплатиться за свои преступления! Разве не говорил я тебе, что за курганы выходить нельзя, что это верная гибель? А ты все-таки приперся сюда, непослушный, как всегда. Ну ничего, я тебя прощаю. Я так рад, что мы снова вместе! Послушай, Халли, если ты заставишь меня карабкаться наверх, это займет целую вечность!

— Я тебе не верю! — прохрипел Халли. — Это троввская магия! Наваждение, чтобы свести меня с ума!

— Малыш, ну что я могу знать о троввах? Прислушайся к моему голосу. Разве я не твой дядя?

— Нет! Голос у тебя совсем другой!

— Ну, это оттого, что часть моих слов уносит ветер. И еще потому, что язык и нёбо у меня наполовину сгнили. От этого согласные выговаривать трудновато.

— Тоже мне объяснение! — вскричал Халли. — Это кто угодно может сказать!

— Халли, Халли, ну ты же знаешь, что это я!

Халли сказал:

— Дядя Бродир — если это действительно ты, — постарайся вспомнить: мы ведь тебя похоронили меньше полугода назад! Мы совершили все подобающие жертвоприношения. Ты… ты прожил насыщенную, интересную жизнь, и… и мы все тебя любили! Сейчас тебе надлежит вкушать заслуженный покой, а не бегать по холодным горам в одной истлевшей рубахе, да еще и босиком!..

Он осекся. Фигура упорно скребла пальцами склон, пытаясь забраться наверх; он разглядел костлявое колено, выставленное вбок, хрящеватый локоть… Тут что-то обломилось, и существо, царапая камень, съехало по скале вниз?

«Дядюшка» разочарованно воскликнул:

— Смотри, милый Халли, до чего ты меня довел! Ведь каждый раз, как я упаду, я теряю все больше плоти!

Существо прекратило свои попытки; Халли знал, что оно снова смотрит на него.

— Я крепко спал в своем домике, укрытый от этого жуткого, пустынного неба, а тут меня снова вытащили наружу… И все из-за тебя, Халли! Все из-за тебя!

Раздался звериный, булькающий рык.

— Должен признаться, что я очень зол!

— Но, дядя, ведь на наш Дом напали! У меня не было выбора. Я заманил врагов сюда, чтобы их перебили троввы, и…

Существо раздраженно клацнуло зубами.

— Ну что ты заладил: троввы, троввы! Не знаю я никаких троввов.

— Мы просто думали…

«Мы»! Ауд! Он совсем про нее забыл — а ведь она должна оборонять другую сторону утеса. Халли обернулся — и, к своему несказанному облегчению, увидел, что она по-прежнему сидит на краю скалы, сжимая в руке меч. В тот момент, когда он обернулся, она несколько раз отчаянно ткнула мечом вниз, за край утеса.

Когда Халли снова посмотрел вниз, на свою сторону, он с ужасом обнаружил, что фигура в белом одеянии каким-то образом стремительно и совершенно беззвучно вскарабкалась до середины склона. Он увидел седые космы, развевающиеся на ветру, на него пялились зияющие глазницы, а из-под растрепанной, свалявшейся бороды зубасто скалился рот. Халли содрогнулся.

— Ах ты, подлая тварь!

Он выставил из-за края скалы свой нож и покрутил его так, чтобы лезвие сверкнуло в лунных лучах. Фигура замерла на полпути.

— Призрак ты или наваждение, — сказал Халли, — но если подберешься ближе, я тебя пополам разрублю! Будет очень интересно посмотреть, как ты тогда будешь ползать — вверх, вниз или еще куда-нибудь. Что ты на это скажешь?

Из разинутого рта вырвался жалостный стон.

— Какой ты жестокий, племянничек! Неужто тебе не хочется, чтобы именно мои пальцы, пальцы твоего любимого и любящего дяди, сдавили тебе горло? Выкинь подальше эту дурацкую штуку!

— Продвинься хоть на дюйм, и твоя башка улетит вон в те кусты морошки!

— Я ж тебя вот такусеньким помню!

— Попробуй только высунуть хоть что-нибудь за край скалы, и я это тотчас же отрублю!

— Мы с тобой были друзьями, я угощал тебя пивом…

— Так чего ж ты меня теперь убить норовишь?

— Я ж не по своей воле, — прошептало существо на скале. — Не вини меня и других своих предков, которые ждут тебя внизу с распростертыми объятиями! Мы этого не хотели. Будь наша воля, нас бы тут не было. Мы хотим спокойно спать!

Хриплый голос был исполнен сожаления.

— И ты можешь помочь нам, Халли Свейнссон. Помоги нам! Спустись и дай нам покарать тебя как положено. И тогда он позволит нам снова уснуть — и нам, и тебе, и девчонке. Я возьму тебя с собой в свой курган.

Халли чуть наизнанку не вывернуло. Его так трясло, что он едва не выронил нож.

— Это очень любезно с твоей стороны, но нет, спасибо!

— Смотри не тяни, — обиженно сказал голос, — а то дождешься, что явится он сам! Мы ведь не хотим этого?

Халли охватил инстинктивный ужас; он вскочил на ноги и принялся озираться по сторонам: направо, налево, в сторону долины, в сторону гор…

— Я не знаю, о ком ты говоришь! — прошептал он. — Я не понимаю, кого ты имеешь в виду.

— Он тебя уже зовет, — сказал голос. — Ты что, не слышишь его?

— Я ничего не слышу.

Существо содрогнулось, вздохнуло.

— А я его слышу так отчетливо!

На миг луна скрылась за облаком, и Халли ослеп. Снизу донесся шорох; когда луна показалась снова, он пристально уставился на фигуру, висящую на скале.

— Ты подобрался ближе, да?

— Да нет.

— Ты подобрался ближе! У тебя руки по-другому расположены!

— Я просто устал. Взялся поудобнее, вот и все.

— Погоди, сейчас я за тебя возьмусь! Халли наклонился, занес нож. Позади раздался визг.

— Халли! Я больше не могу!

Его схватили за руку. Это была Ауд. Она отступила от края скалы, который защищала. Из-за каменной кромки проворно лезли вытянутые руки и жутко ухмыляющиеся рожи. Лунный свет озарял пряди грязно-седых волос, голые черепа, могильные пелены, гнилое тряпье и кости, кости, кости… Длинные, как когти, ногти цеплялись за камень; клацали зубы; из разинутых ртов слышался еле уловимый шепот…

Прыжок, мелькнуло белое одеяние — и Бродир очутился на скале. Он увернулся от ножа Халли, отбежал в сторону и остановился, скорчившись в три погибели, неподалеку, но так, чтобы до него нельзя было дотянуться. И грустно покачал головой.

— Ну вот и все, племянничек. Не то чтобы меня это радовало, но чему быть, того не миновать!

Ауд стиснула руку Халли. Они отступали вдоль вершины утеса, окруженные с трех сторон. Курганные жители надвигались рывками и перебежками, сжимая кольцо.

Ауд взмахнула мечом. Халли пырнул ножом, чтобы отбить костлявую руку, которая дернулась в его сторону.

— Да, держитесь вы отважно, но ваши тела слабы и полны страха! — провозгласил Бродир. — Смотри, девочка, смотри, твой меч трепещет, точно одуванчик на ветру! Халли, а у тебя-то зубы стучат, как игральные кости!

— Но по крайней мере, наши тела все еще при нас! — выдохнул Халли. — Чего не скажешь о тебе!

— Нечестный выпад! — отозвался Бродир. — Недостойный! Халли, Халли, как же ты не понимаешь, что это все твоих рук дело? Ну зачем ты ослушался его законов? Зачем ты нарушил границу — и даже не один, а целых два раза? А главное — главное, — зачем ты похитил его драгоценное сокровище?

— Не знаю, кого ты имеешь в виду, — ответил Халли.

Его голос звучал как хриплое карканье.

— Ну как же не знаешь? Знаешь, конечно!

Все дальше и дальше к краю утеса, мало-помалу, шаг за шагом. Луна то появлялась, то снова скрывалась за тучами. Вершина то озарялась светом, то исчезала во мраке. Темная толпа теснилась все ближе, ближе, вздымая негнущиеся руки, стуча коленями по камню. Вот из стаи выдвинулось нечто оборванное и зубастое; Ауд взмахнула мечом и на лету разрубила мертвеца пополам. Верхняя половина перелетела через нее, свалилась за край утеса и исчезла в тумане; нижняя с глухим стуком упала на Халли. Мальчик, бешено бранясь, схватил ее за торчащую берцовую кость и отшвырнул прочь.

Бродир неодобрительно цокнул языком.

— Бедный дядя Энунд! Как неуважительно ты относишься к предкам!

Халли размахивал ножом, отражая тянущиеся к нему цепкие руки.

— А как насчет уважения к нам, а?

— У нас нет выбора! Мы его народ. Мы должны повиноваться его воле.

Ауд яростно рубила направо и налево. Трещали кости, рвались лохмотья. Нож Халли запутался в каком-то саване. Он почувствовал, как его тянут прочь. Он принялся брыкаться и пинаться, но его уже ухватили за руки, кто-то вцепился ему в ногу и дернул. Он рухнул навзничь и почувствовал, как его волокут прочь; темные тени нависали над ним, от них веяло смертным холодом. В глотку впились ледяные пальцы; он задыхался, хватал воздух ртом, но вместо воздуха в горло вливалась могильная гниль…

Внезапно хватка разжалась, тени отступили. Халли увидел над собой звездное небо.

Он в ужасе задергался, перевернулся, вскочил на ноги. Ауд стояла рядом. Грудь у нее вздымалась, одежда была порвана, рука окровавлена, но она по-прежнему сжимала свой меч. А вокруг, торопливо шурша одеяниями и стуча костлявыми суставами, разбегались в разные стороны предки. Они отползали к краям утеса и неуклюже ныряли вниз. Блестели черепа, сверкали зубы; мертвецов становилось все меньше.

Наконец остался только Бродир, съежившийся на дальнем краю утеса. Но и он нервно переминался с ноги на ногу.

Халли с Ауд прижались друг к другу. Вершина утеса была ярко освещена луной.

Наконец доносящийся снизу шум умолк. Сделалось тихо.

И где-то вдалеке, за туманом, раздался страшный грохот, треск и стук разбрасываемых камней. Потом грохот утих. В это же время свет луны сверкнул и погас.

— Ну что, допрыгались? — сказал голос Бродира.

Мучительно тянулись мгновения. Халли с Ауд не говорили ни слова — да они, наверное, и не могли говорить. Через некоторое время сквозь тьму до них донеслись, сперва слабо, потом все громче и громче, чьи-то шаги. Шаги приближались, их сопровождало ритмичное звяканье кольчуги. Тяжелая поступь, кольчужный звон — громче, громче, пока наконец и утес, и туманы, и сами горы, что окружали долину, не отозвались эхом этим шагам. Все ближе, ближе… Шаги достигли подножия утеса.

Тишина.

В темноте слышалось нервное шарканье ног Бродира.

Бум! — удар по скале. Бум! — еще один. Бум! Кто-то карабкался наверх, хватаясь за камень с такой силой, что весь утес содрогался. Халли с Ауд сдвинулись теснее, обхватили друг друга за плечи. А луны все не было видно за облаками.

— Ну вот, — прошептал Бродир, — теперь вы точно допрыгались.

Бум! — у самого края скалы. Потом послышался звон доспеха, скрип кожи — и кто-то тяжелый вспрыгнул на край утеса.

В наступившей тишине луна выглянула в разрыв облаков, и вершина озарилась слабым светом.

В этом свете сделалась видна человеческая фигура.

Человек был великаном: намного выше Хорда, Арнкеля или любого другого из вершителей долины; и в плечах он был шире даже Грима-кузнеца. На голове у него был высокий шлем. Луна ярко озарила навершие шлема, но лицо великана осталось в тени, и разглядеть его не удавалось. На теле слабо поблескивала длинная кольчуга, рукава были обшиты стальными пластинами, на ногах ниже колен виднелись поножи. Широко расставленными ногами великан попирал вершину утеса; одной рукой он упирался в бок, вторая лежала на рукояти темного узкого меча.

От этой фигуры веяло силой, могучей, необузданной, — силой, которая вырывала скалы из земли, ломала деревья, сдерживала течение рек и заставляла врагов в ужасе убегать во тьму. Халли и Ауд стояли как громом пораженные; руки у них безвольно опустились. Сила, исходящая от этого великана, накрыла их, словно могучей волной.

На дядю Бродира она, похоже, тоже подействовала: он съежился у самого края утеса, как будто хотел сбежать, да не мог. Теперь он внезапно зашевелился.

— Ты что, не слышишь его? — прокаркал он. — Он говорит с тобой!

Халли покачал головой и слабым-слабым шепотом ответил:

— Я ничего не слышу…

— Он повелевает тебе склониться пред ним!

Халли снова покачал головой, но ответить ничего не смог. Ноги у него тряслись; ему отчаянно хотелось унять эту дрожь, согнуться, опуститься на колени…

— Он повелевает тебе…

Голос Ауд был слабым, но твердым:

— Знай, что мы — отпрыски Дома Свейна и Дома Арне, благородных и древних родов. Мы не склонимся перед безымянной тварью из кургана!

Говоря это, она прижала Халли к себе, и часть ее силы передалась ему. Он выпрямился.

Могучая фигура стояла неподвижно; слабый свет скользил по ее шлему.

— Халли Свейнссон, он говорит с тобой, а не с ней! — вмешался Бродир. — Почему ты не преклоняешь колени? Ты ведь знаешь его имя!

Халли хотел снова покачать головой, но у него не нашлось на это сил.

Свет угас; сделалось почти темно; во мраке был виден лишь слабый отблеск доспехов. Бродир сурово провозгласил:

— Ты знаешь его имя, Халли Свейнссон! Ты знаешь, кто он! Он — скалы и деревья, поля и потоки. Он — камни твоего чертога, доски той кровати, на которой ты спал. Он — твои кости и твоя кровь. Он — Основатель твоего Дома, он — Отец тебе и всем твоим родичам, и он не любит неповиновения!

До сих пор страх сковывал Халли. Но теперь мальчик внезапно ощутил гнев, придавший ему сил.

— Отчего он сам мне это не скажет? — тихо спросил он. — Я хочу видеть его лицо!

— Не смей сомневаться в нем! — пронзительно, отчаянно взвыл Бродир. — Он грозен и ужасен!

— Может быть, и так, — отвечал Халли. — Однако в одном ты точно ошибаешься. Мой отец — Арнкель. Он лежит в своей постели там, внизу. Эта тварь мне никак не родич.

Раздался лязг металла, звон кольчуги: безмолвная фигура подступила ближе.

— Арнкель?! — воскликнул Бродир. — Арнкель, который слаб и во всем повинуется женщине? Арнкель, который умирает, ни разу не поразив врага? Он не станет одним из нас, когда его принесут сюда, на гору!

Халли осклабился.

— Это говорит не мой дядя! Он любил своего брата!

И он гневно уставился во мрак.

— Что ты за тварь, что тебе приходится вещать устами мертвого человека? Говорю еще раз: покажи мне свое лицо!

Как только он это сказал, луна вырвалась из-за облаков и ярко осветила безмолвного великана. Халли с Ауд вскрикнули и отшатнулись.

Серебристый свет омывал фигуру. Доспехи сияли ослепительно и безжалостно: высокий шлем, украшенный замысловатым узором, кольчуга, переливающаяся, точно рыбья чешуя… Это было ослепительное, мучительно прекрасное зрелище — они и впрямь едва не ослепли.

Но под доспехами не было ничего, кроме гнили и тлена. Изнутри шлема скалился заплесневелый череп с выкрошившимися зубами и отвисшей челюстью. И под сверкающей кольчугой зияла пустота. Сквозь отверстия доспеха просвечивали ребра; ниже края кольчуги свисали драные лохмотья, а под ними — хрящи, узлы коленных чашечек, пожелтевшие берцовые кости… Серебряные поножи болтались на лишенных плоти голенях; ступни в полусгнивших сапогах являли собой россыпь мелких косточек.

— Великий Свейн — наш Основатель! — взвыл Бродир. — Мы все — его дети и обязаны следовать за ним после смерти!

Халли мотнул головой. Страх был совершенно забыт, его сменила молчаливая, ледяная ярость. Эта ярость родилась из горя и негодования: из-за смерти, которая ждала их с Ауд; из-за жалкого состояния, в каком пребывал дядя Бродир, вызванный из кургана вопреки его воле, и, что было самым горьким, из-за того, что все мечты о подвигах и героях, питавшие его с детства, окончательно рассыпались прахом. Все идеалы оказались такими же пустыми и фальшивыми, как эти сверкающие доспехи. Откуда они взялись? И к чему ведут? Ответ был один. Вот к этой безмолвной, безгласной, прогнившей твари, что стояла теперь на утесе, излучая гордыню и грубую мощь.

— Когда-то давно я мечтал стать героем и твоим спутником, — хрипло сказал Халли. — Увы, должен признаться, реальность меня разочаровала.

Бродир склонил голову, словно прислушиваясь к слабым звукам. Его рот открылся.

— Молчать! Он приказывает тебе молчать. Ты расточил достоинства, которыми он дорожил, ты сделался мягкотелым и привык повиноваться женщинам, ты слаб, тебе недостает мужества, чтобы участвовать в битвах, — ты не смеешь говорить с ним! Ты не последователь Свейна.

— Ах вот как? — вскинулся Халли. — Это я-то? Когда я всю жизнь стоял за честь нашего Дома? Когда я был единственным, кто стремился отомстить за дядю? Когда я оборонял чертог против Хаконссонов? Чем это я его оскорбил, а?

Гигантская фигура подступила еще ближе, костлявые пальцы с треском стиснули рукоять меча.

— Молчать! — вскричал Бродир. — Ты спрашиваешь, чем ты его оскорбил? Слишком долго перечислять! Каждый раз, как тебе представлялся шанс убить, ты уклонялся от убийства. Ты позволяешь этой девке сражаться вместо тебя. Ты сошелся с ней, хотя она из другого Дома! Более того, ты нарушил границу! Ты пытался покинуть земли, которые он отвел тебе! А что хуже всего — ты смеешь носить его пояс!!!

Последние слова были яростным воплем; меч с металлическим скрежетом вылетел из ножен. Он взметнулся в костяной руке, мерцающий и изящный. Вдоль клинка вился узор в виде змеи. Клинок был вдвое длиннее корявого, неуклюжего меча Ауд.

— Халли, возьми мой меч! — прошептала Ауд.

Но Халли никак не прореагировал; он обратился к безмолвной фигуре:

— Ты всего лишь мертвая тварь из кургана! Ни к чему тебе пояс или прочие вещи. Да, я хотел уйти из твоих земель — ну и что? Твое время миновало. Люди из твоего Дома сходятся, с кем захотят. Моя мать — из Дома Эрленда, так что все мы смешанной крови. А Ауд, дочь Ульвара, только что помогала оборонять твой Дом от Хаконссонов…

— Его дети недостойны его! — проскулил Бродир. — Они не соблюдают древних правил!

— Я знаю одного человека, который их соблюдал! — бросил Халли. — Это был Хорд Хаконссон. Он убил Бродира. Он поджег твой чертог.

Бродир застонал, обеими руками сжимая свой череп.

— Хорд Хаконссон действительно был достойный муж, — прошептал он. — Он бы навеки сделался спутником Хакона, если бы не был настолько глуп, что пересек границу следом за тобой…

Когда Халли услышал, что Бродира заставляют говорить такое, его гнев вспыхнул с новой силой.

— С каких это пор, — вскричал он, — герой Свейн беспокоится о родичах Хакона? Ты ведь всегда питал отвращение к нему и всему его Дому!

Бродир прислушался и снова передал то, что ему сказали:

— При жизни герои жили в постоянных раздорах, — сказал он. — Однако в Битве на Скале смерть объединила их, связанных единым обетом. Их самопожертвование спасло долину. Они выстояли против троввов. Они за одну ночь перебили сотню этих тварей, и на Эйриковом поле осталась лежать смрадная гора трупов. Они изгнали их на пустоши, откуда те не смели вернуться и в конце концов передохли в глуши. Они очистили долину. Теперь это их долина. Она по праву принадлежит им, и они будут владеть ею вечно!

При этих словах фигура в доспехах подступила еще ближе; в тени шлема блеснули кости, оскаленные зубы…

— Снимай пояс, — торжественно произнес Бродир, — и подставляй шею!

— Так значит, там, в пещере… — прошептала Ауд. — Это все-таки были не человеческие останки! Это были…

— Кости троввов… — тихо, как во сне, произнес Халли.

— Снимай пояс! — повторил Бродир. — Так повелевает твой господин!

Халли вскинул голову.

— Миновали те времена, когда меня интересовало мнение покойников! Убирайся, Свейн. Пояс я оставлю себе.

На миг над утесом повисло молчание. Потом тело Бродира содрогнулось, и он прижал руки к голове, словно оглушенный немыслимо громким ревом. А фигура в доспехах бросилась на них. Костлявые ноги стремительно шагали вперед. Лохмотья развевались и клочьями падали на скалу, звенела кольчуга, грозный меч взметнулся к небу.

— Пожалуйста, Халли, возьми мой меч! — сказала Ауд и сунула рукоять ему в руку.

Не успел Халли схватить оружие, как сверкающая звенящая фигура обрушилась на него. Стальная змея сияла в лунном свете; меч устремился вниз. Халли еле успел вскинуть свой меч, отчаянно пытаясь защититься.

Меч Свейна разрубил пополам грубый клинок Халли, но сам немного отклонился в сторону и врубился в скалу у ног мальчика. Удар был так силен, что Халли рухнул на колени. Он попытался встать, но герой с ужасающей быстротой снова поднял меч и ринулся вперед, целясь в грудь Халли.

Мальчик открыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука: боль захлестнула его. Он рухнул ничком, схватившись за грудь.

Ауд вскрикнула и набросилась на великана, вцепившись в руку с мечом. Лязгнула кольчуга, рука дернулась в сторону, и Ауд отлетела прочь. Она тяжело рухнула на край утеса, ее голова оказалась над пропастью, и растрепанные светлые волосы повисли сияющим водопадом.

Ауд с трудом подняла голову и увидела, как в ее сторону метнулась темная сгорбленная фигура.

Бродир. С ножом, который выронил Халли.

А на дальнем краю утеса останки героя Свейна возвышались над безжизненным телом Халли. Череп склонился над ним. Неспешно, небрежно тварь занесла ногу и пнула тело. Сильно пнула. Раз, другой…

Халли застонал — и внезапно откатился в сторону. Герой Свейн в изумлении отступил назад.

Халли стремительно, хотя и с трудом, вскочил на ноги. Он обернулся лицом к герою. В его безрукавке зияла дыра. В дыре не было видно ни крови, ни раны. Только живой блеск серебряного пояса. Пояс остался цел, невзирая на силу удара.

— Он по-прежнему приносит удачу, видишь? — задыхаясь, произнес Халли. — Что, тебе такой тоже не помешал бы?

И он, все еще переводя дыхание, принялся искать у себя за поясом хоть какое-нибудь оружие.

Ни меча, ни кинжала. Ничего. Только…

Только троввский коготь Бьерна-купца. Он про него совсем забыл!

Халли непослушными пальцами вынул из-за пояса этот маленький серповидный кусочек тьмы.

— Ну давай, иди сюда! — сказал он.

Черные глазницы уставились на него из-под сверкающего шлема. Меч снова взметнулся вверх, и могучий великан шагнул вперед, чтобы нанести последний удар.

Узкая сверкающая полоска вспыхнула за спиной у Свейна и вонзилась в позвонки под самым шлемом. Позвонки затрещали, посыпались обломки костей. Череп внутри шлема подался назад, так, что лунный свет хлынул в глазницы и пустоту между челюстями. Внутри все было затянуто паутиной.

Ауд еще раз занесла мясницкий нож и ударила снова. Но в этот раз она попала в кольчужный назатыльник, и ее удар не причинил вреда.

Однако теперь за дело взялся Халли. Пока тварь размахивала мечом и топталась на месте, пытаясь свободной рукой поправить скособоченный череп, Халли поднырнул под беспорядочно машущий меч и рубанул троввским когтем по руке, которая его держала.

Коготь прошел сквозь кость, как сквозь масло. Запястье разлетелось. Кисть с мечом упала на скалу.

Кости тотчас же рассыпались в пыль. Меч лязгнул и остался лежать неподвижно.

Искалеченная рука бешено пронеслась над головой Халли. Герой засуетился, шаря вокруг себя оставшейся рукой. Его череп, по-прежнему свернутый назад, беспомощно пялился на луну.

Халли и Ауд метались вокруг великана, наклоняясь, уворачиваясь, уходя в сторону, держась вне досягаемости огромных конечностей.

— Халли! Шея! — крикнула Ауд.

На миг Халли почудилось, будто он что-то слышит: слабенький голосок у себя в голове, доносящийся откуда-то из дальней дали.

«Остановись! Я твой Отец, Основатель твоего…»

Халли снова увернулся, забежал сзади.

— Не надо, это все мы уже проходили! Ты — никто, ты — голые кости!

Он подпрыгнул и, собрав все силы, рубанул когтем, чувствуя, как снова хлынула кровь из раны на плече. Коготь вонзился в поврежденные позвонки, разрубил их с сухим треском и вылетел с другой стороны, блеснув в свете луны.

Халли снова занес коготь, ударил еще раз, и голова героя скатилась с плеч, как раз когда тварь пыталась ее повернуть.

Череп в шлеме, кувыркаясь, пролетел по воздуху, ударился о скалу, потерял челюсть, подпрыгнул, покатился и замер вверх ногами посреди скалы, скалясь на луну.

А потом рассыпался в прах.

И только пустой шлем остался лежать, покачиваясь из стороны в сторону.

Оставшееся без головы тело сделало два шага назад, бессильно шаря рукой в воздухе. Третий шаг был в пустоту. Тело шагнуло за край утеса. Оно опрокинулось и рухнуло в туман. И исчезло.

Тихо стало на утесе. Тихо было в тумане. Тишина воцарилась на горе и во всей долине.

Халли обернулся. Он увидел Ауд, стоящую в одиночестве на утесе с ножом в руке. Вокруг была голая скала и тьма, и больше ничего и никого.

Он подошел к девочке, даже не обратив внимания на ржавые меч и шлем, которые валялись на камне.

Они посмотрели друг на друга, не говоря ни слова.

— Ну и родственнички у тебя, троввы меня забери! — сказала наконец Ауд.

Близился рассвет. Избитые, израненные, дрожащие от холода, они сидели, прижавшись друг к другу, посреди утеса и ждали.

— Я вот что думаю, — сказал Халли, указывая на лежащий перед ним троввский коготь, — а может, эта штука все-таки настоящая, а не подделка, как я всегда думал?

Он взглянул на Ауд. Она сидела, опустив плечи и вытянув ноги. Эта поза напомнила ему, как она сидела тогда, упав с яблони. И на лице у нее сейчас было то же самое выражение легкого изумления. Она пожала плечами, улыбнулась и ничего не ответила.

— И вот еще о чем я думаю, — продолжал Халли. — Где ты взяла мой нож? Я ведь его выронил. Они его у меня отобрали.

— О, — сказала Ауд, — это та еще история! Мне его твой дядя Бродир принес. Ну, по крайней мере, он подбежал ко мне с ножом, а потом убежал, а нож остался лежать на скале.

Халли уставился на нее.

— Ты в самом деле думаешь…

— Думаю, да.

Халли поразмыслил.

— Это хорошо, — сказал он наконец. — Я рад за него.

Туман у подножия утеса все редел и редел, пока наконец не стали видны все пустоши: унылые равнины, поросшие травой да дроком, уходящие вдаль, к горам. Сила луны тоже мало-помалу слабела; луна отступала все дальше, бледная и потускневшая, по мере того как по восточному краю неба разливался золотистый утренний свет. Сперва озарилось далекое море, потом вспыхнули снежные пики южных гор.

Долина все еще лежала во тьме, а Ауд с Халли сидели и смотрели, как вспыхивают на солнце дальние края — края, где они еще никогда не бывали.

Вскоре между курганов запели птицы.

* * *

Ну, слушай, девочка моя, расскажу я тебе еще раз о Халли Свейнссоне, поджигателе чертогов, укротителе троввов, великом Халли Коротконогом, который во времена твоей бабушки одержал победу в Битве при Доме Свейна и сделал нас самым богатым народом в долине.

Вот как закончилась его история.

Когда битва разгорелась не на шутку, Халли и Ауд волчица из Дома Арне, увели врагов прочь и под покровом тумана заманили их на гору, за курганы. Ни один живой человек не видел того, что там случилось, но с горы доносились жуткие вопли. Некоторые думают, что Халли вызвал троввов, чтобы те убили Хаконссонов; другие — что сам великий Свейн явился Халли на помощь в час нужды… Одно только известно наверняка. Ни один из Хаконссонов живым с горы не вернулся.

Ни Халли, ни Ауд о той ночи никому ничего не рассказывали, разве что, быть может, Арнкелю Свейнссону, которого они навестили, вернувшись в Дом. Арнкель умер на следующий день, и Халли помог похоронить своего отца в кургане на вершине горы. А потом Лейв, новый вершитель, вместе с матерью, Астрид, законоговорителем, отправились вниз по долине на большое Собрание в Доме Орма, и там Совет присудил им владеть теми землями, благодаря которым мы теперь так богаты. Однако Халли с Ауд остались жить тут и почти ни с кем не общались.

А вскоре после этого, когда деревья начали одеваться зеленью и дни снова сделались теплыми, Халли и Ауд исчезли из Дома. Говорят, что они оставили на Сиденье Закона серебряный пояс Свейна, вместе с древним шлемом и ржавым мечом, которые и поныне висят на стене среди прочих сокровищ. Никто не видел, как они ушли, кроме старой няньки Халли: она, прихрамывая, бросилась за ними, и они обнялись на прощание за стеной, там, где теперь Ворота Халли. А потом она стояла и смотрела им вслед и видела, как они прошли через Длинный луг, поднялись на хребет, миновали Свейнов курган и ушли за горы. И с тех пор Халли Свейнссона больше никто никогда не видел.

Надо сказать, кое-кто утверждает, будто они перешли через горы и нашли там другую долину, где живут и поныне, но я личнодумаю, что их сожрали троввы. Это куда больше похоже на правду.

Нет! Нет, конечно, больше никто за горы не ходил. Кому это нужно, когда у нас и тут хватает полей, которые надо обрабатывать, коров, которых надо доить, и голодных ротиков, которые надо кормить. Нам и тут есть чем заняться!

Вот так-то. Не гляди так задумчиво, а ложись-ка лучше спатеньки. Ты слишком серьезно относишься к этим глупым байкам. Если тебе понадобится, горшок у тебя под кроватью. Но потом сразу ложись обратно под одеяло, а не то придут троввы и утащат тебя! До завтра, моя маленькая, храни тебя Свейн! Спокойной ночи.

Оглавление

Главные персонажи

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Часть вторая

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Часть третья

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

Часть четвертая

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29