Коллекция гоблин [Элджернон Генри Блэквуд] (fb2) читать постранично

Алджернон Блэквуд Коллекция гоблина

Даттон принял приглашение по одной-единственной причине: он не успел с должной скоростью придумать удачную отговорку. Он не обладал тем поверхностным блеском, который так полезен на вечеринках в уик-энд; он был крупный, застенчивый, неуклюжий человек. Кроме того, он ненавидел эти огромные здания. Они поглощали его. Торжественные, огромных размеров дворецкие его угнетали. Он всегда уезжал в воскресенье ночью, как только мог. На сей раз, прибыв на час раньше, чтобы одеться, он отправился наверх в огромную комнату, до того переполненную драгоценными вещами, что сам Даттон походил на незначительный экспонат в музейном коридоре. Он печально улыбнулся, когда прислужник, несший его сумку, начал возиться с замком. Но вместо могильного шепота, которого боялся гость, склоненная фигура стала источником восхитительного человеческого голоса с безошибочно узнаваемым акцентом. Это положительно успокаивало. «Здесь заперто, сэррр, но, возможно, у вас есть ключ?» И вскоре они согнулись вместе над ужасным рюкзаком, напоминая парочку муравьев, соединивших свои антенны на полу какой-то огромной пещеры. Гигантское ложе с четырьмя опорами наблюдало за ними высокомерно; буфеты красного дерева выражали серьезное удивление; зевнув, открытый камин один мог бы проглотить все его мольберты — в самом деле, почти всю его маленькую студию. Это человеческое начало, ирландское присутствие в такой обстановке явственно утешало — вероятно, нечто вроде руки помощи, подумал Даттон.

 Он немного поболтал с лакеем; затем, зажигая сигарету, пронаблюдал, как тот убирал одежду в просторные шкафы, и заметил, до чего аккуратен и осторожен слуга был с маленькими вещицами. Маникюрные ножницы, серебряная коробочка, металлический рожок для обуви, безопасная бритва, даже яркий резак для сигар и точилка для карандашей — все эти предметы, извлеченные со дна мешка, он расставил в ряд на туалетном столике со стеклянной крышкой, и казалось, никогда не закончит с этим. Он все возвращался, переставляя вещи и внося последние штрихи, нелепо задерживаясь с этими мелочами. Даттон наблюдал за этим процессом с увлечением, затем с удивлением и наконец с раздражением. Уйдет он когда-нибудь?

— Спасибо, — наконец сказал Даттон, — достаточно. Теперь я буду одеваться. Когда подадут обед?

Парень ответил ему, но все еще задерживался, очевидно, взволнованный.

— Хватит, я полагаю, — повторил Даттон нетерпеливо, — все вещи достали, мне кажется?

Лицо сразу обратилось в его сторону нетерпеливо. И какие злобные ирландские глаза он увидел!

— Я поставил все вместе в ряд, сэрр, так, чтобы вы ничего не пропустили, — последовал быстрый ответ, когда слуга указал на смешное собрание небольших вещиц и даже снова коснулся их кончиком пальцев. Он считал их одну за другой. И затем он внезапно добавил, с легким интересом, который не казался особенно дружественным:

— Это так легко, видите ли, сэрр, потерять эти маленькие яркие вещи в такой большой комнате.

И он ушел.

Слегка улыбаясь собственным мыслям, Даттон начал одеваться, задаваясь вопросом: как парню удалось создать впечатление, что он подразумевал куда больше, чем сказал вслух. Даттон почти пожалел, что не заставил слугу продолжить разговор. «Маленькие яркие вещи в такой большой комнате». Какое замечательное описание, почти критика!

Он походил на государственного узника в Тауэре. Он посмотрел вокруг, заглянул в альковы, в окна, похожие на амбразуры; гобелены и огромные занавеси угнетали его; затем он задумался, кто еще приедет в гости, кого из дам он поведет к обеденному столу, как рано сможет отговориться и ускользнуть в постель; тогда, среди этих отрывочных мыслей, внезапно возникло занятное острое ощущение — за ним наблюдают. Кто-то, находящийся совсем рядом, следит за ним. Он отогнал непрошеную фантазию, как только она зародилась, списав ее на размер и таинственность древних покоев. Но вопреки всему эта мысль продолжала дразнить его, и несколько раз Даттон ловил себя на том, что нервно оборачивается, чтобы глянуть через плечо. Это не было просто призрачное чувство; не в его характере было созерцание всяческих призраков. Странная идея, надежно угнездившаяся в его мозгу, основывалась, как он полагал, на словах слуги-ирландца — а точнее, на чем-то, так слугой и не произнесенном. Он лениво позволил воображению заняться этим делом. Кто-то дружественный, но любопытный, открытыми всевидящими глазами наблюдал за ним. Кто-то очень маленький прятался в огромной комнате.

Он посмеялся над этим; но на самом деле он чувствовал что-то другое. Некое значительное чувство овладело им: он должен шагать мягко, чтобы не наступить на какое-то крошечное живое существо, мягкое, как котенок, и неуловимое, как мышонок. Один раз, в самом деле, уголком глаза он уловил какое-то движение: будто маленькое крылатое существо пронеслось мимо больших фиолетовых занавесей в другом конце комнаты. Это было у