КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272774
Пользователей - 124657

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).

Прощение [Лидия Алексеевна Чарская] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Лидия Чарская Прощение

I

Минута… еще минута… еще… потом часы… потом дни… недели и годы…

Годы, годы, годы…

И все без него…

Почему без него? Как без него? За что ты взяла его от меня, безжалостная смерть?…

Или ты думаешь, что разлучила нас, схватив его в свои холодные объятья…

Почему смеется солнце, почему синеет умиленное венецианское небо, почему шепчутся и сквозят голубые прозрачные каналы, чему радуется праздная и веселая венецианская жизнь?

Ведь его нет! Он умер. Они верно еще не знают этого. Он лежит тихо, тихо, как уснувший.

А Розоритта — свеженькая и смуглая дочь нашей хозяйки, с чувственным ротиком и глуповато-томными глазами — сыплет целый дождь цветов на тело моего дорогого… — Тело…

Так, значить, он умер, на самом деле умер!

Прости, солнце, и небо, розы и мирты, и вы все, простите… Я не увижу завтра алеющего зарею неба, не увижу бирюзовой дали, ни вечного солнца!

Ни я, ни он — мы вас больше не увидим.

Я и он — мы одно целое…

Я и он, мы жили одним взглядом, одним дыханием, одним чувством…

Наши сердца бились в одном согласном аккорде. И оба порвутся разом. Он лежит передо мною, как живой, под душистым покровом пышных цветов…

Ветерок, набежавший с моря, целует его лицо, которое я до сих пор так страстно и жадно целовала.

Оно мало изменилось, несмотря на болезнь…

Две три новые тени. Глубоко запавшие глаза и рот, улыбающийся новой величавой улыбкой.

Его усы и кудри я тщательно разгладила моими дрожащими пальцами, обливая их отчаянными слезами…

Теперь слезы иссякли…

К чему они, когда через день, самое большое, мы соединимся, чтобы никогда не разлучаться…

Желанный!.. Милый!..

Чувствуешь ты, как я смотрю на тебя, слышишь мою клятву соединиться с тобою?

Да, да, клянусь моей любовью, моей верой в существование загробного бытия!

Под окном мандолина… К ней присоединяется голос, певучий и страстный, призывающий к неге, и страсти, тихо рокочущий, — настоящей голос прекрасной Италии.

Розоритта в испуге бросается к окну.

— Нельзя, нельзя… здесь покойник.

— Ничего, дорогая, пусть поет. Он любил музыку. Она не может оскорбить покойного.

И снова песнь, призывающая к жизни и счастью, льется в открытое окно.

А Виталий лежит неподвижно… Ему не надо теперь ни песен, ни ласк, ни улыбок роскошной природы.


Он лежит, все лежит неподвижно…

Но я чувствую — еще секунда… еще минута и глаза его откроются, он улыбнется, протянет руку и скажет: «Люблю».

Да, да, именно люблю, и ничто другое… Когда он просыпался по утрам, он окружал мою голову своими руками и говорил это «люблю» с особенной лаской. Люблю, люблю, люблю…

Его, дрожа, повторяет мое сердце…

Какою небесною музыкой звучало мне это слово моего мужа, моего любовника, первого и единственного.

Еще и еще розы…

— Откуда, Розоритта?

— Их прислали друзья синьора… они тут и спрашивают когда панихида.

Панихида… да… скажи им, дорогая, вечером в 8, а завтра утром мы хороним синьора.

— Да, синьорина, — и она уходит, неслышно ступая, точно боясь разбудить уснувшего.

Милая девушка!

И снова мы одни с тобою! Я кладу руку на твое сердце… Оно не бьется и холодно, как мрамор. И губы твои холодны, и руки… о, милый!

Но это ничего.

Завтра я соединюсь с тобою и вместо одного чужестранца похоронят двоих…

Как я сделаю это, не знаю… Но ведь ты веришь, что жена твоя не будет колебаться… Мне ли бояться мучений? Хуже тех, что я перенесла, вырывая тебя из когтей смерти, быть не может.

Я не знаю еще чем убью себя, но моя рука достаточно тверда для этого.

Я поцелую тебя и лягу… и придет смерть… от отравы, ножа или удушья, не все ли равно?

Но лишь бы смерть… смерть…

II

Как это началось?… Ах, да, помню…

Помню сад и обрыв и Волгу… Кустарники бузины и орешника… Помню скамейку и громадную сосну над нею.

Помню тот эскиз, который нас сблизил… И тебя…

Ты сидел на скамейки, держал палитру, кисти.

Как красиво и характерно было твое молодое лицо! Печать вдохновенья лежала на высоком белом лбу.

Ты взглянул на меня затуманенными глазами.

Глаза смотрели, а мысль витала далеко.

На мольберте я увидала, как в зеркале, отражение обрыва и Волги и золотого солнца, заходящего за реку. И вскрикнула от восторга.

Ты поднял глаза… Экстаз вдохновенья исчез.

Ты почувствовал близость постороннего существа.

— Как вы находите? — спросил ты. Твой вопрос звучал лаской, а взгляд

любовался мною.

Потом попросил позволения поместить и меня на полотно.

— Для полноты картины, — пояснил ты с улыбкой.

И я согласилась.

Если бы тогда ты попросил у меня отдать мою жизнь — я бы согласилась и на это.

Я уже любила…

Встречи у обрыва, встречи в чаще заброшенного сада — на реке и в целом лесу золотых колосьев, кто вас не знает? Кто не был молод?

Виталий принадлежал к числу тех избранных,