В лифте [Светлана Владимировна Ягупова] (fb2) читать постранично, страница - 3

неэтичности подобных замечаний, что еще раз конфузливо извинился.

Ирина Михайловна шумно заглотнула воздух и, как советовал на недавней консультации врач, расслабившись, стала в уме считать до пятидесяти. Чего доброго, этот казус, с лифтом как-нибудь нехорошо отразится на малыше. Нет, ей ни при каких условиях нельзя волноваться. И побольше бы гулять на свежем воздухе. Права мама, когда ругает ее за то, что по вечерам сидит в читалке. Но ведь надо же наконец законспектировать это руководство, по которому через пару недель после рождения малыша она будет учить его плавать в ванне, и он очень скоро сможет, не рискуя набрать в ушки воду, даже нырять, потому что, оказывается, у новорожденных ушные перепонки в воде закрываются. И если малыша каждый день купать, снижая температуру до двадцати шести градусов, то он не только закалится, обретет иммунитет к простудным заболеваниям, но и станет удивительным существом-амфибией.

Лобанов придвинул портфель к стенке — а то еще кефирная бутылка опрокинется. В буфете часто продавали кефир, но велика была многолетняя привычка прихватывать его из дому.

— Петр Семенович, что, если и впрямь поговорим о деле, отвлечемся от дурных мыслей? — предложила Январева. — Это вы — автор последней рекламы?

— А что, не нравится? Хотелось сделать что-нибудь посовременнее.

— Мда, оно, конечно, звучит глобально: «Торговая Вселенная». Но не слишком ли?

Раздался тихий смех Коли Петушкова.

— Петушков, вы над кем смеетесь? — вскинулся Лобанов. Мнительный по натуре, он не выносил никаких неясностей, любая из них раздражала его.

— Я смеюсь не над кем, я смеюсь вообще.

— Однако наше положение не внушает веселости.

— Именно поэтому мне, вероятно, и смешно. Нет, в самом деле, не каждому такое выпадает — застрять в лифте. За эти двадцать минут, что мы здесь, можно стать философом, если бы меня не сделала им ранее кочегарка.

— Что за кочегарка?

— Обыкновенная. Под нашим домом. Моя квартира — на самом большом котле. Даже полы теплые, и я дома хожу босиком.

— Боишься взлететь, Коленька? — усмехнулась Январева.

— Боюсь, — чистосердечно признался он. — Особенно с тех пор, как котлы перевели на автоматику. Бывает, лежу ночью, слушаю, как посуда в серванте дребезжит от вибрации моторов, и жду — вот сейчас ка-ак рванет! Однажды был хлопок — автоматика отключилась, так некий оператор Четверкин, вместо того чтобы перекрыть газ, открутил вентиль. А недавно какой-то хулиган сунул в дверцу редуктора папиросу. Ахнуло так, что стекла в окне повылетали.

— Я бы на вашем месте давно принял меры, — возмутился Селюков, — а вы лежите, ждете…

— Какие меры? Можно, конечно, летом на тихую поменять квартиру, да людей дурить неохота. И потом у всего дома на меня надежда, что добьюсь, вынесут котлы.

— Вот и оправдайте эту надежду, пишите в высшие инстанции. Уже почти из-под всех жилых домов котлы поубирали.

Петушков как-то обреченно вздохнул:

— Ничего, кроме реклам и очерков, писать не умею. Другого я склада.

— Это что, вроде бы намек? — настороженно спросил Селюков.

— Что вы! — искренне возмутился Петушков. — Я вовсе и не вас имел в виду, хотя всегда восхищаюсь вашей деловитостью. Всем известно, бюро перевели в этот дворец благодаря вашей инициативе. Так вот, как поставили котельную на автоматику и там теперь не ночует дядя Ваня, стал я задумываться о непрочности, зыбкости жизни. Все вроде бы нормально, хожу каждый день на работу, книги читаю, временами подумываю о женитьбе. Но однажды из-за какой-нибудь дурной случайности все может полететь в тартарары. Разве не обидно? И не теряет ли жизнь при этом смысл, если ее так легко прервать?

— Давно говорю вам. Петушков, нервы лечить надо. Хоть и молодой, а расшатаны. — Лобанов машинально потянулся за сигаретой и сник: — Ах, черт… А насчет того, что взлететь можете, особенно не задумывайтесь. Весь мир сейчас не то что на котельной, а на бочке с порохом. Вот и мы во взвешенном состоянии — неизвестно, взлетим или грохнемся. Так стоит ли преждевременно умирать от глупых фантазий?

Однако утешать легко, подумал Лобанов. Сам же, если честно, не на шутку озабочен этим чертовым лифтом.

— Заложила в меня природа инстинкт самосохранения, вот и мучаюсь, сказал Петушков, как бы оправдываясь.

— Дурью мучаетесь. Прежде всего за человечество волноваться нужно. Лобанов поморщился: и угораздило же именно сегодня надеть новые туфли. Галина не советовала обувать их в слякоть, так нет, сделал ей наперекор. Теперь ноги, как в тисках, зажаты.

— Кстати, по поводу человечества. — В голосе Январевой прозвучала холодноватость — она все еще переживала резкие слова Лобанова в свой адрес. — Забота обо всем человечестве вырастает прежде всего из любви к ближнему, а не наоборот.

— Что вы нам тут америки открываете?

— Себя тоже немного любить надо, иначе и другие тебя не полюбят, чувствуя твое плохое отношение к себе.

— То-то у вас от великой любви к