Контактер [Светлана Владимировна Ягупова] (fb2) читать постранично

Светлана Ягупова Контактер

Он любил большие города. На скорых поездах и самолетах врывался в них, как, должно быть, его далекий предок влетал на коне в крупные селения с жаждой наживы и великим грузом тщеславия, утолить которое можно было лишь множеством восторженных взглядов. Неведомая сила гнала его прочь от конторских столов, машинного гула замкнутых пространств, от всего, что могло бы приковать к месту, лишить возможности постоянного движения и поиска своего, где-то затерянного пути.

Его любимой стихией была толпа. Она несла по многолюдным улицам, вталкивала в метро, мчала на электричках по туннелям и выбрасывала в водовороты крупных проспектов, где его так закручивало, что он с трудом, но и удовлетворением уволакивал оттуда ноги.

Отдыхал обычно в поездах дальнего следования. Забравшись на верхнюю полку, спал беспробудно двое-трое суток, а потом опять мчался в неизвестность, и в этом длительном, бесконечном беге впереди ничего не светило. Порою останавливался напротив какой-нибудь многоэтажки, мерцающей желтым теплом окон, и тогда его одолевала тяжелая печаль по невозможному: своему углу, где женщина с мягкими руками наливала бы в стакан темно-вишневый чай, стелила постель, и глаза ее смотрели бы с утешающим спокойствием и любовью. И ведь мог иметь мечтаемое, но мешал враг, о котором старался не думать, потому что это был он сам. Стоило несколько дней побыть в добром уюте, как суставы всего тела начинала выкручивать жажда риска, и он оставлял все: теплую постель, чьи-то заботы о нем, бестревожное житье.

Охотно оставил бы свой образ жизни, но при условии: если бы нашел ему эквивалент, чтобы душа испытывала такую же радость, как теперь, когда преодолеваешь сногсшибательные препятствия, холодок риска гонит тебя на острие ножа и — о восторг! — проскакиваешь мимо, да еще и с трофеем. Пожалуй, он мог бы работать каскадером — ему ничего не стоило вскочить в мчащийся на всех парах скорый и по крышам вагонов пройти через весь состав, прыгнуть с балкона третьего этажа, водить автомашины любой марки. Но стрекот камер, фиксирующих каждое движение, отпугивал, и этот вариант был отброшен, еще не будучи испробованным.

Мужчины с лакированными ногтями, надушенные французским одеколоном, в туфлях на каблуках и женственных блузонах, инстинктивно шарахались — экое неумытое рыло, а ведь прет же от него забытым, истинно мужским духом! Женщины смотрели вслед с брезгливо-тревожным любопытством: что-то было в этом человеке такое, чего остро не хватало их благополучным мужьям и женихам. Он будоражил воображение и нарушал мерное течение жизни одним лишь вызывающе неухоженным видом. На лице его была печать судьбы трагической, изломанной. Это тем более бросалось в глаза, что вот уже много лет народ не сотрясали никакие тяжелые события, и было неясно, откуда могло взяться такое лицо в опрятной, сытой, почти праздничной толпе. Он входил в нее, блаженно жмурясь, впитывал в себя ее благодатные токи, плавал в ней, точно в теплом озере, и ничто не мешало воспринимать ее чем-то гармоничным, цельным, ибо в ней как и в любом человеческом сообществе, все находилось в равновесии: хмурость подсвечивалась улыбкой, доброта искажалась злом, боль и печаль утолялись надеждой.

Шел, стараясь на миг прижаться к чужому плечу, слегка задеть чью-то талию, коснуться случайной руки. Этого было достаточно, чтобы вообразить себя любым из тех, кто составлял толпу. Впечатление, что все движутся в одном ритме, было обманчивым: кто стремительно летел, толкаясь и отскакивая от людей, кто еле плелся, многие шли деловым, быстрым шагом, то и дело меняя галоп на умеренную рысь, и каждый нес в себе собственную заботу, к которой ему не составляло особого труда приобщиться. Важно было не переборщить, сделать это мягко, без усилий — тогда все шло благополучно, и за какое-то время он мог перебрать для себя десятки ролей, чтобы подольше остановиться на той, которая пришлась бы по вкусу. Когда чуял нужное, пристраивался к человеку, стараясь не мозолить ему глаза и в то же время не теряя нужной дистанции.

Всего неделю он был на воле, а уже успел хорошо поработать. За три года его отсутствия толпа стала иной не только внешне, в ней четко прощупывалось сопротивление его усилиям, она значительно усложнилась и теперь невидимыми колючками отторгала его, будто инородное тело. Он ежился, было неуютно и холодно даже в эту летнюю жару. И все же упорно старался достичь успеха. Нужно было лишь освободить голову от мыслей, превратив ее в мерцающий пустотой экран. Это оказалось непросто. Однако он сделал усилие, и теперь ни одна собственная мысль не тревожила, не отвлекала внимание от массы, которую он намеревался впустить в себя.

С упоением нырнул в людской водоворот. Нет, он вовсе не работал локтями, как кое-кто из его бывших дружков. Обычно он плавно вписывался в человеческую реку и, подхваченный ее деловым течением, какое-то время блаженно плыл, как бы растворяясь в ней, ощущая себя