По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
Сразу скажу — я
подробнее ...
довольно-таки не сразу «врубился» в весь этот хитроупный расклад (из-за которого автор видимо проделал просто титаническую работу) и в описания жизни всех эти «коронованных тушек» Лео ...(польды, Людовики и пр) начали складываться в немного понятную картину только (где-то) к тому №2. И как ни странно — но «в одолении данного цикла» мне очень помог тов.Стариков (с его: «Геополитика, как это делается) где и был вполне подробно расписан весь «реальный расклад» времен ...надцатого века))
В противном же случае, не являясь большим поклонником «средневековых тем» (и довольно посредственно участь в школе)) весьма трудно понять кто (из указанных персоналий) занимает какое место, и что это (блин) за государство вобсЧще?))
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (озвучивающего «общую партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Впрочем нельзя не заметить и тот (многократно повторяемый мной) факт, что «весь рассказ об этом персонаже» все же НЕ свелся к очередному описанию «гламурно-понтовой» императрицы (сотворенной в «наивно-розовой вере», в подростковом стиле с большим непробиваемым апломбом)) А ведь это именно то — чего я изначально опасался (открывая часть первую))
Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))
С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно
подробнее ...
этого персонажа (Софьи), а не многочисленного сонма второстепенных персонажей («царь, царевич, король, королевич»)).
Конкретно в этой части тов.Софья «взбрыкивает» и … берет недрогнувшей рукой все бразды управления государством на себя!!! Я же (ожидая чего-нибудь эдакого) ожидал некой драмы в отношении всех остальных (более старших) членов династии — но автор все сделала гораздо изящней (и царевич в итоге «остался жив» и добрался таки до трона))
Но — помимо этой (пожалуй) «самой вкусной части» становления героини (государыни!)), в книге опять (чрезмерно много) всякой «другой политики» (брани — в смысле сечи, а не в смысле бранных слов)) и прочих сражений (и решений) в рамках своеобразной средневековой «Большой игры»))
P.S Самое забавное — что если я изначально боялся «слишком углубленного экскурса во всякие няшности» и некоего слишком восторженно-пафосного стиля (присущего многим авторам «женскАго полу»), то по итогу прочтения части третьей «стал понемногу страдать» от некой сухости (построения) очередной «чисто альтернативной истории» (что как раз, характерная черта авторов-мужчин)) Вот такой вот «казус-белли»))
рубашка липнет к телу, постоянно хочется пить. Я глотаю теплую безвкусную колу, но она плохо утоляет жажду. Сухой и жаркий юго-западный ветер не приносит облегчения. Колючие песчинки секут лицо. Вокруг – людской водоворот. Меланхоличные верблюды и их настырные хозяева. Чумазые детишки. Пронзительное "дай! дай! дай!". Галдящие туристы. Камеры, фотоаппараты, бойкая торговля. Жуликоватые продавцы-арабы. Я стою у подножия громадных пирамид Хеопса и Хефрена и заворожено смотрю на сфинкса. Вечность с усмешкой взирает на толкотню внизу.
Прошлой весной мы с Ниной были в Гизе. Ливийская пустыня – песчаное море с гигантскими волнами-барханами – впечатлила жену, как и гробницы древних фараонов. Мы не вылезали из экскурсий.
Я гляжу на сфинкса, которому без малого пять тысячелетий, и чувствую свою ничтожность. Ветер усиливается; туристы испуганно кричат, тычут пальцами в горизонт. Там клубится тьма. Ветер вздымает раскаленный песок, закручивает грозными вихрями, швыряет в лицо.
Тьма накрывает меня…
Я закашлялся и проснулся. Вскочил, моргая, не сообразив еще, в чем дело. Да что ж ты, Господи… Горло драл едкий дым, глаза тотчас начали слезиться. Комнату заволокла сизая пелена; расползаясь бесформенными клочьями, она собиралась у потолка. Мерзко воняло горелой изоляцией. Духота стояла – будто в бане, когда плеснешь на камни ковшик-другой, и пар сразу обдаст с ног до головы. Утирая со лба пот, я быстро натянул штаны и босиком кинулся в прихожую. Замок нагрелся, жег руки; за стеной истошно, почти на грани истерики вопили, срываясь в захлебывающийся плач.
Нина уехала к родителям – считай, повезло. А я уж как-нибудь выберусь. Жена, конечно, звала с собой, уговаривала, но больше для проформы. Я не любитель ковыряться в земле; не белоручка, совсем нет, однако к природе равнодушен. Не мое это. Так что Нина поехала на тещину дачу одна.
Теща, заядлая огородница, души во мне не чаяла, заботилась, как могла. Урожай с четырех соток получался вполне себе: ягоды, фрукты. Тем и потчевала – и до свадьбы, и после. И бедным мальчиком никогда не называла. Хорошая у Нинки мать – золото, а не теща. А вот мои родители на свадьбу не пришли, ограничились телефонным звонком. Вроде как поздравили.
Чертыхаясь и проклиная всё на свете, кое-как сумел отпереть дверь, рванул на себя – в лицо полыхнуло жаром. На лестничной клетке бушевал огонь, что-то искрило и потрескивало; огромный ком дыма ворвался в прихожую, заставив отшатнуться. Путь вниз был отрезан.
Я навалился на дверь, чувствуя, как в животе – противно, скользко – ворочается страх, а сердце бьется загнанным скакуном. Глаза щипало, дым лез в рот, в нос, вызывая надсадный кашель. Угорю ведь! Ринувшись в зал, ухватил стул и с размаху запустил в окно: стекло разбилось, дым потянулся наружу. Густая муть в комнате прояснялась, от окна шел ток свежего воздуха. Я с присвистом дышал, вгоняя кислород в саднящие легкие.
Сквозь пелену бледным пятном проступало утреннее солнце – маленький желток в огромной глазунье дыма. Полдевятого, решил я, вряд ли девять. На улице невнятно орали; шум под окнами сливался в грозный, пугающий рокот прибоя, когда волны штурмуют скалистый берег и, так и не одолев громады утесов, с ворчанием идут на новый приступ. Слов было не разобрать, да я и не пытался. Крики и плач раздавались со всех сторон, гудели сирены.
Я слепо шарил по тумбочке, опрокидывая пузырьки, тюбики, флакончики и прочую косметику. Где же он?! Это – прямоугольное – что? Упаковка седуксена. "Если у вас бессонница, организм на взводе и не может расслабиться, а тревожные мысли не дают…" Ну как, злоупотребил? Выспался?! Наконец пальцы ткнулись в мобильник. Номер я помнил наизусть.
В том, что кто-то давным-давно набрал ненавистное "01" и сообщил о пожаре, я не сомневался. Подтверждая догадку, за окнами рявкнул мегафон: -…куация! – донеслось громовыми раскатами. – Выйти на балконы и…
Я звонил Сереге: редакция "КП" работает и по субботам.
Секунда, вторая… Долгие гудки в динамике. Томительное ожидание. -…балконы! – надрывался мегафон.
– Давай, бери трубку! – повторял я как заклинание. – И не говори, что ты сегодня выходной!
– Газета "Комсомольская правда", здравст…
– Марина, это Лаврецкий. Виноградова к телефону, срочно! Пожар на Ленинском!
На том конце провода громко ахнули. Новость брызнула мыльным пузырем, мгновенно разлетелась пересудами. Я слышал, как в редакции кричали: "Виноградова, Сергея!", и отвечали разражено: "Да нет его! Вышел куда-то. А кто спрашивает?" и "Пусть перезвонят!". Слышал взволнованное дыхание секретарши и готов был уже дать отбой, как где-то далеко крикнули: "Идет, идет!".
Ладонь взмокла, трубка норовила выскользнуть из пальцев.
– Слушаю, – произнес сытый и довольный Виноградов.
– Бери ручку и записывай! Ленинский, сто тридцать. Горит жилой дом, сильное задымление и огонь тоже сильный. Материал отдай Закирову, пусть вешает на сайт, а ты звони на пятый, чтоб ехали с камерой.
– Погодь, Игорь, – довольство журналиста как рукой
Последние комментарии
8 часов 46 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад