Жертвуйте на построение рая [Алан Кайсанбекович Кубатиев] (fb2) читать постранично, страница - 3

и пуговицы пришили, и даже застегнули, и стали его пудрить. Пудрили совсем незаметно, чтобы он не блестел. Он про это слышал, как одному известному артисту пудрили такое место, что даже не подумаешь. Но ему пудрили простые места, которые потеют и блестят, отчего Ажбек совсем затосковал. А у него больше всего блестела часть головы и щеки, особенно когда он улыбался. Значит, ждало его что-то такое, отчего он будет потеть и блестеть и все время улыбаться… Да еще застегнутый.

Когда его много людей серьезно повели к двери в самом конце, он уже шел. Первый-Из-Всех держал руку на его, то есть не на своем, плече и слегка так поталкивал, это воодушевлял, наверное. Но Ажбек от этого просто качался и не воодушевлялся или очень мало.

За дверью в самом конце оказался тоннель. Он был совершенно секретный для всех, и когда один предприниматель хотел открыть там кафе под названием «Кафеси», потому что после передачи одного телевизионного разоблачителя про этот тоннель туда и так все норовили протыриться, а он был строго секретный, и поэтому предпринимателю отказали, хотя он от природы был очень обаятельный, но секрет есть секрет, и поэтому всех, кто пролезал в тоннель, строго отлавливали, а часовым били морды за невнимательность — это называлось «часовщина». Один часовой даже из-за этого попросил политического убежища в монгольском посольстве, и ему дали, но потребовали, чтобы он поменял свое имя, поэтому его зовут теперь Цэгтэнамсрай, а раньше его звали Насирдин. Этот такое древнее имя, и когда строили тоннель, находили очень много доказательств древности и даже праздновали целый год праздник ее древности, но не сами, а под руководством одной международной организации, посвятившей всю себя вот этому.

Ажбек про это немного знал и поэтому тосковал еще сильнее, идя по этому тоннелю с рукой на самом плече, а когда его остановили и опять начали пудрить, начиная с головы, он вообще затосковал, потому что к этому его не готовили — пудрят и пудрят. Но это заметил не один он, и Первый-Из-Всех тихо, но доказательно распорядился обдуть с него пудру, кроме той, что уже крепко схватилась: ее надо было обкалывать, и это могло навредить. А перед ними была уже дверь наподобие той, которая была во входе, и даже в чем-то лучше. Под ногами были разбросаны осколки пудры, и если их склеить, можно восстановить некоторые лица, но про это Бурангулов догадался сам, но про почему и когда и чем скалывали, догадываться не хотелось, и он себе это позволил.

Тут его отпустили рукой и сказали — ну иди, и помни, родина надеется на тебя прямо как не знаю на кого.

А куда, хотел спросить Ажбек, а тут дверь так открылась, что он даже вздрогнул, потому что за дверью был огромный зал с сидящими людьми в нем.

Они все сидели под огромной-огромной, просто гигантской картиной, которую нарисовал один художник, а там был мертвый воин в полном вооружении с прямыми ногами,^[2] а над ним стояли народные певцы, готовые его оплакать, если не поможет, потому что вдали стояли народные врачи, которые, наверное, уже сделали все, если смотреть по ногам. Но люди были самые разные, и всех цветов кожи обуви, а один даже босиком и в юбке, но с книжкой. Но он был не женщина. Это явно.

Все они так смотрели на Ажбека, что он тут же заметил книжки у них у всех. Сразу. Как ему полегчало, это не передать — словно ему раньше пришили вместо бюста мешок с химическим веществом, а потом ему его снова отпороли. Но бюста у него и так не было, поэтому ему стало еще легче. Так, незаметно сказал он себе, нервы в кулак, и р-р-работаем!

Напряг Ажбек мышцы, про которые не знали даже инструкторы, и как сказал фразу, которую изобрел сам и которую даже инструкторы не знали.

Дорогие сидящие в нашем зале! Это сказал он. Сами мы, сказал он, местные…

Дальше в нем пылал такой огонь вдохновения, что он говорил, пока не пошел дождь.

Тут все начали писать в своих книжках, и усталым взглядом Бурангулов разгадал такие движения авторучками и каламами, какими рисуют нолики. Один при этом даже пел, но тихо и неубедительно. Потом Ажбек приметил, что все отрывают эти листки, кладут их на стол из дерева, на котором тоже выражен мертвый воин, и убегают протокольным шагом, невзирая на национальность. Человек сто ничего не писали и не отрывали, но им явно было стыдно. Потом мертвый воин совершенно закрылся, и Ажбека схватили сзади и задернули в тоннель, а там его стали так обнимать, что он понял, откуда там осколки с отпечатками.

Первый-Из-Всех значительно повел кожей лица, и Бурангулов прочитал в этом — ну ты клевый чувак, убедительный, всех убедил, и Мировой Банк Прогресса тоже, они там наклали самое меньшее миллиарда четыре, или даже одиннадцать с половиной, и даже просили народ всей нашей страны не возвращать никогда.

Ажбек так обрадовался, что успеет к ужину, что выглянул в зал, и что он там увидел! Мертвого воина на столе уже совсем не было видно, а мертвый воин на стене тоже исчез. Там теперь висела новая картина такой же