Бимка [Артём Ирекович Белоглазов] (fb2) читать онлайн

Артем Белоглазов Бимка

Бимка смотрел на Лёньку своими пуговичными глазками и часто-часто дышал, высунув между зубами кончик розового языка. Наклонив голову так, что одно длиннющее ухо свесилось почти до самой земли, Бимка постукивал хвостом и всё смотрел, смотрел на мальчишку. Бока собаки вздымались и опадали; и вновь раздувались, точно у диковинной рыбы-ежа, которую держал в аквариуме Петр Андреевич, отец лучшего из Лёнькиных приятелей. "Жаль, что Сашка по воскресеньям у бабки, – думал Лёнька. Впрочем, он бы и сам не отказался лишний раз полакомиться горячими, с пылу с жару пирогами и ватрушками.

– Жаль. Мы б тогда…

– Ух, мы бы тебя, – грозно повторил он, надвигаясь на собаку. – Иди уже сюда. Хватит бегать.

Мимо проехал синий фургон с надписью "Хлеб", от которого вкусно пахло свежей выпечкой, и поднял на дороге облачка белесой пыли. Пылинки беспокойно кружили в солнечных лучах, проникающих сюда через кроны двух здоровенных вязов, чьи ветви сплетались друг с другом и образовывали этакий уютный шатер. Под шатром, у сколоченного из горбыля заборчика стояла врытая в землю деревянная скамейка с единственной, но зато широкой и отполированной до блеска доской. Тут было ужасно здорово посидеть после обеда, когда дома во всех комнатах разлита клейкая, кисельная духота и ничегошеньки не хочется делать. Или даже вздремнуть, если никто не помешает.

За спиной, разминувшись с грузовиком, протарахтел на мотоцикле дед Макар. Бимка проводил его долгим взглядом: случалось, дед угощал собаку специально купленными для этого косточками из супового набора.

– Иди, иди, Бимка, – уговаривал мальчишка. – Опять, наверно, к озеру намылился? Так сегодня никто не рыбачит. Я тебя Аленке показать обещал. Аленка в гости приехала, понял? Она в городе живет, сюда на два дня только. А завтра обратно. Понедельник завтра, ясно тебе? Ну, иди же. Смотри, что дам, – и он потянул из кармана шоколадный пряник.

Бим смешно задвигал носом, несогласно чихнул и отбежал на пару шагов назад.

– Лёнька! Лёнчик! – заорали вдруг сзади. – Айда с нами. Мы купаться!

Мальчишка обернулся: от угла нестройно голосила компания из трех человек. Они призывно махали руками, мол, давай-ка, поторопись, чего ты там?

– Я это… ну… – смутился Лёнька. – Занят я.

– Чего? – не понимали друзья-приятели. – Айда, рыбаков нет. Никто не заругается.

– Не пойду! – крикнул он, сложив ладошки рупором.

– А что?

– Не хочу!

Ребята пожали плечами и бодро зашагали дальше; дорога уходила под гору, и вскоре их русые и чернявые макушки исчезли из вида.

– Из-за тебя всё, – вздохнул Лёнька, поворачиваясь к Биму.

Но хитрый Бим не стал дожидаться, пока Лёнька закончит разговор, и никем не замеченный удрал, едва представилась такая возможность. Лёнька в досаде пнул ни в чем не повинную скамейку, ушиб палец и, тоненько подвывая, захромал к дому.

Лёнька сидел в кресле у окна и, уперев подбородок в кулак, смотрел на улицу. Бим, прохвост этакий, нарушил все его планы. На улице припекало, еще не успевшая надоесть теплынь растекалась по селу убежавшим из кастрюльки тестом; в огородах зрели, наливаясь сладким соком, ягоды, а в бескрайнем июньском небе ярко и празднично горел знойный костер солнца. Девяностой четвертый год ни шатко ни валко двигался в размытое, но наверняка светлое капиталистическое будущее, собираясь через несколько дней перевалить за середину, и Лёнька, без троек закончивший седьмой класс, чувствовал себя вполне взрослым и самостоятельным человеком. Однако родители, да и учителя тоже, почему-то считали иначе. Лёнька с ними не соглашался, но и не спорил. Пусть их. Ведь каждый имеет право и пошалить, и подурачиться, оставаясь при этом тем же взрослым и самостоятельным человеком. А те, кто этого не понимает…

На подоконник вспорхнул белоснежный голубь, скосил на мальчишку красный глаз и с достоинством принялся чистить перышки. На растущей у калитки яблоне затаился старый, разбойного вида кот Василий, который с жадным интересом следил за голубем.

– Кыш, – прикрикнул на птицу Лёнька и постучал по стеклу. Голубь был тетимашин, она всегда выпускала их по утрам. И иногда разрешала присутствовать при этом Лёньке. Погонять голубей на крыше, что может быть заманчивей? Белое оперение напомнило ему светлые Аленкины волосы.

Разумеется, Алена нравилась Лёньке – чего ради он пообещал бы какой-нибудь расфуфыренной городской девчонке показать Бимку? А вот Аленке пообещал. Он покосился на ходики: часовая стрелка неумолимо подбиралась к двенадцати. Аленка приезжала нечасто и ничего не понимала в сельской жизни. "Ой, кто это?" – хлопала она ресницами, провожая глазами корову. "Ай, что это?" – поражалась, рассматривая коромысло. Воду на улице Юбилейной провели еще не во все дома, и к водоразборной колонке, что притулилась левее магазина, постоянно шастал народ. Кто с ведрами в руках, а кто с этими самыми коромыслами на плечах.

В ходиках открылось окошечко, из него вылезла толстая глупая кукушка и принялась старательно отсчитывать время. Надо было срочно что-то придумать, как-то извернуться, ведь с минуты на минуту Аленка постучит в дверь, глянет на него, Лёньку, своими серыми глазищами и несмело спросит: а где?..

Вот же дернул его леший. Ну зачем, зачем обещал? Да, Бимку можно было увидеть на улице. Выследить, подкараулить и всё такое. Но вот беда – издали. И этим всё сказано. Разница, она вблизи чувствуется, и чтоб расстояние не больше десяти шагов, практически нос к носу. Вот тогда-то, когда ты понимаешь, что же ты видишь, когда дух захватывает, и ты спрашиваешь тех, кто стоит рядом, – а ты… тоже видишь? Он ведь… Я не сплю? Тогда ты превращаешься в маленького ребенка и снова начинаешь верить в сказки…

Ночью рыжие, белые, полосатые и даже черные кошки совершенно одинаковы, да и днем они одинаковы – кошка и кошка, усатая, мяукает, – если не трутся об ноги, выпрашивая кусочек повкуснее. Так же и собаки, которые неспешно трусят по проселку, помечая встреченные деревья, столбы, кусты и крылечки. Где-то среди мохнатой стаи затесалось их маленькое чудо, тайна, в какую посвящают далеко не каждого приезжего мальчишку. А уж тем более девчонку.

Лёнька самонадеянно решил отступить от традиций, и, как выяснилось, напрасно.

В дверь тихонько поскреблись. Лёнька встал и медленно-медленно, как осторожный купальщик, пробующий каменистое дно, поплелся в прихожую. За ручку он взялся с таким убийственным отчаянием, что ему мог позавидовать любой драматический актер. Без сомнения, ни одному, даже самому великому актеру ни за что на свете не удалось бы изобразить столь глубокую печаль и разочарование в жизни.

Надежды завоевать капризное Аленкино сердечко рушились снежной лавиной, стремительной и беспощадной.

На пороге, стеснительно улыбаясь, топтался Игорь, двоюродный брат Алены.

– Привет, – он попытался заглянуть Лёньке за спину.

– Привет, – сказал Лёнька. – Че, трактор купил? – и протянул руку.

Игорь смутился, на пожатие ответил вяло.

– Так это, – начал он. – В общем…

– Аленка где? – перебил его Лёня.

– Дома. Понимаешь… В общем, она проговорилась, что ты… ну… хотел показать ей Бимку. А я сказал, что ты всё наврал. Теперь можешь бить мне морду. – Игорь зажмурился, сморщился весь и замер в покорном ожидании.

Лёнька стоял, тяжело дыша, и молча смотрел на Игоря. На его тощую шею, клювастый нос с горбинкой, впалую грудь. "И откуда у этого замухрышки такая красивая сестра? – думал Лёнька. – Пусть и двоюродная". В нем закипали гнев и обида, он сжимал и разжимал кулаки, не зная, что делать. Казалось, попадись сейчас под руку кирпич – перешибет с одного удара. В пыль раскрошит. Ведь не Игоря же бить в самом деле? Потом Лёнька вспомнил, что Бимку он так и не изловил, и что, приди вместо своего нескладного братишки Алена… ой-ё, пришлось бы сочинять какую-нибудь невероятную, неправдоподобную вовсе историю о том, ПОЧЕМУ ОН НЕ СМОГ… Так получается… получается, Игорь, сам того не желая, спас его от позора? От бесславного и, наверное, уже окончательного поражения?!

– Дурак… ох и дурак, – шептал довольный Лёнька, а Игорь жмурился всё крепче, пока, наконец, не сообразил, что бить его никто не собирается. Тогда он чуть-чуть приоткрыл левый глаз и сквозь сеточку ресниц уставился на хохочущего друга.

"Вот так и сходят с ума, – философски рассудил Игорь. – Сойти с ума от любви, что может быть лучше?" И, размечтавшись, представил себе, что кто-нибудь когда-нибудь потеряет голову из-за него… И это было чертовски приятно.

– Дурак я, Игорь! – не переставал радоваться Лёнька. – А ты молодец. Молодчина! Выручил. Сам-то понял, почему? Нет? Ну ладно. Иди. Привет Аленке!

Игорь, деревянно переставляя ноги, спустился с крыльца и зашагал к своему дому. Щека неприятно ныла, будто Лёнька всё-таки приложил от души прямым в челюсть. Нет, ничего он не понимал. Совсем.

Лёнька притворил дверь и легко, как порхающая над лугом бабочка, вернулся в комнату. Он уселся в глубокое и уютное, накрытое выцветшим пледом кресло и извлек из подлокотника целый победный марш.

Там, пам, па-пам! – выстукивал он на подлокотнике. Па-пам! Пам!

Нет, нет, Лёнька вовсе не сошел с ума, но теперешняя ситуация представлялась ему в гораздо более выгодном свете. Наврал, ха! Кто сказал, что наврал? Игорь сказал! А может, он сам наврал?

Пам-пам!

Главное – изловить Бимку до вечера. А до вечера – далеко, так далеко, что никуда Бимка не денется. Изловится как миленький.

Па-па-па-пам!

С Аленкой они познакомились случайно и как-то вскользь. Это уже потом он узнал, что девчонка с восхитительными серыми глазами и золотистыми локонами до плеч – сестра Игоря. И что она старше его на целый год.

Лёнька с мальчишками, как обычно по воскресеньям, купался на озере. В выходные рыбаки сюда не ходили, и можно было вдосталь понырять и поплавать, не рискуя ежеминутно получить по шее. В остальные дни рыбаки в своих неизменных дождевиках, бахилах и с удочками наперевес, как сморчки, вылезшие после дождя, торчали по всему берегу. И жутко ругались на любого, даже самого маленького шкета, осмелившегося подойти к воде ближе, чем на двадцать метров.

Зато в выходные их как ветром сдувало, потому что сюда на пикник выбирались городские. Целая толпа народу. Городские вели себя культурно: не пили, не мусорили – для мусора у них имелись специальные пластиковые мешки. Но поднимали такой шум-гам и так азартно играли в футбол и волейбол, что ни о какой рыбалке не могло быть и речи. В озере городские не купались: то ли плавать не умели, то ли боялись подцепить какую-нибудь заразу, или попросту брезговали не очень-то чистой, поросшей тиной водой.

В первый раз Аленка приехала именно на пикник. С мамой и с папой. Лёнька сразу ее приметил, долго кружил поодаль, раздумывая, как бы ловчее подойти и этак непринужденно сказать: салют. Ну, или что-то подобное. Вдруг к его ногам подкатился вылетевший с волейбольной площадки мячик. За ним и побежала эта симпатичная девчонка. Лёнька вручил ей мяч и перекинулся парой ничего не значащих слов, а она предложила ему сыграть вместо Славика, у которого разболелся живот.

После они успели немного пройтись по берегу.

– Надолго к нам? – спросил он.

– Нет, на день. Лето длинное, буду приезжать иногда. У меня здесь родственники.

– А тебя как зовут?

– Это важно?

– Да.

Она искоса посмотрела на него, улыбнулась загадочно.

– Аленой.

– Меня – Лёнькой. То есть… Леонидом. Такой спартанский царь был, погиб при Фермопилах.

– Где это? – она очаровательно сморщила носик. – Подожди, подожди, не отвечай. Я знаю. Вспомню только. В Риме! Там рабы подняли восстание, а Спартак его подавлял. Ну, вместе с Леонидом, конечно… – увидев, как у мальчишки вытянулось лицо, Алена осеклась. – Что, неправильно говорю?

– Правильно, – не стал возражать он. – А еще есть такой метеорный поток – Леониды. Мне Петр Андреевич рассказывал, он астрономию у десятиклассников преподает. Леониды снова встретятся с Землей, когда мне исполнится восемнадцать. Всего-то пять лет подождать.

– Знаю, знаю! – обрадовалась Алена. – Падающие звезды на самом деле – метеориты!

Тут ее позвали родители; на этом и завершилось их первое, такое короткое знакомство. Второй раз – как бы официально – они познакомились на Дне рождения Игоря.

Встречались они редко – Алена приезжала от случая к случаю, и он жалел, что никак не удается узнать ее получше, поболтать о всяких пустяках и признаться, наконец, в своей огромной любви.

Бимка дал поймать себя на удивление легко, стоило только поманить свежей косточкой. И Лёнька понял, что утренняя приманка в виде пряника никуда не годилась. Он нацепил на шею собаки предусмотрительно взятый у соседей ошейник, привел Бима домой и привязал к яблоне. После чего сразу же помчался к Алене. Бим, довольный и благодушный, валялся под деревом и лениво мусолил дармовую кость. На верхней ветке злобно шипел не успевший удрать Василий; его неизменный наблюдательный пост был оккупирован врагом, и кот с голодной завистью пялился на полуобглоданный мосол.

С Аленой всё вышло так же просто. Лёнька заверил ее, что Игорь, конечно же, пошутил. Шутки у него такие – дурацкие. А Бим ждет, не дождется, когда Алена придет взглянуть на него.

– Сейчас, – ответила Алена.

Лёнька видел через окно, как она вертелась у зеркала, будто не на улицу собиралась, а на бал, где дамы в расшитых бисером платьях танцуют вальс-бостон с галантными кавалерами. Он в нетерпении грыз ногти и думал: "Лишь бы не отвязался, не убежал. Тогда всё, труба".

Когда Лёнька продемонстрировал Бима, у Алены округлились глаза, а брови взлетели вверх, к самой челке.

– Ой, – сказала она. – Кто это?

– Это Бим, – с гордостью ответил Лёнька. Он придерживал собаку за шею, а пес вальяжно помахивал хвостом, словно бы говоря: ну? и чего? Потом Бим уселся на пыльную обочину и широко зевнул, так широко, что, казалось, мог проглотить надувную резиновую уточку, которую тащил за собой на бечевке чумазый карапуз в шортах и маечке. Карапуз покосился на собаку и спрятал уточку за спину. Бим встал на задние лапы, как делал обычно, выпрашивая чего-нибудь вкусненькое, и, сморщив нос-помпончик, состроил донельзя умильную рожу. Карапуз, весело рассмеявшись, протянул ему уточку. Бим помотал головой, ребенок сердито нахмурился, погрозил ему маленьким пальчиком и потопал дальше.

Бим уставился вслед карапузу, глядя, как под маечкой двигаются туда-сюда худенькие лопатки. В черных пуговичных глазах двумя зрачками-вспышками отразилось закатное солнце. Матерчатый хвост продолжал взбивать пыль, а бархатная шерстка переливалась мягкими оттенками, от светлого до темно-коричневого. На небо наползали тучи, и солнце, как отважный пловец во время прилива, боролось с захлестывающими горизонт волнами облаков.

– Какая классная игрушка! – Алена даже подпрыгнула от восторга. – Твоя? Где купил?

– Это не игрушка, – возразил Лёнька. – Это Бим. Он один такой. Он, знаешь, как кошек гоняет? Ух! Все кошки его боятся, даже бродяга-Василий. И кости он грызет, и рычит, и лает. А колбасу так за километр чует.

– Но это же… кукла, – сказала Алена, осторожно трогая собаку за длинное ухо. – Видишь – ткань? И чем-то изнутри набито. Глаза пластмассовые, и нос без дырочек. Он ненастоящий.

– Настоящий, – упрямо повторил мальчишка. – На той неделе у Сашки весь огород перерыл – мышей искал. С нами на озеро купаться ходит. У рыбаков из ведер карасей таскает. На почтальона Николашку злится, когда тот пьяный, – Николашка его чучелом обзывает. Так Бим почтальона до крови укусил, руку перевязывать пришлось, и теперь вместо Николашки его брат Федька газеты разносит.

– Тогда это робот, – сказала Алена примирительным тоном. – В Японии делают роботов, похожих на собак. Слышал, наверно? По телику недавно передача была. Только они поменьше и без шерсти. Японцы их в квартирах держат взамен настоящих. У Верки из школы-лицея есть забавная игрушка, дядька-моряк весной привез. То ли из Японии, то ли из Штатов. Она смешная: кувыркается взад-вперед и постоянно

жужжит.

– Бим не жужжит, – растерявшись, пробормотал Лёнька.

– Ну и что? Говорю тебе: он ненастоящий. Так не бывает. Ты зачем споришь? Хочешь со мной поссориться?

Лёнька с сомнением присмотрелся к Биму. Глаза собаки – действительно пластмассовые – бездумно глядели на него, красный лоскут языка свисал из пасти жеваной тряпкой. Там, где ухо крепилось к голове, виднелись неровные строчки.

Лёнька пихнул собаку, и она неуклюже завалилась набок. Толстые лапы вразнобой молотили воздух.

– Ненастоящий… – с дрожью в голосе протянул Лёнька. – Где у тебя моторчик?! – выкрикнул в запале. – Или тебя водят за ниточки, как в кукольном театре?

Бим тяжело поднялся и зарычал, вернее, попробовал зарычать. Звуки, которые он издавал, больше походили на скрежет сломанных шестеренок. Алена притворно пискнула и отшагнула назад, за спину мальчишки.

– Уйди! – оттолкнул Бима Лёнька. – Ты – робот! Кукла! А притворялся живым. И как я раньше не замечал?

Лапы у собаки гнулись, ее мотало из стороны в сторону при каждом шаге, будто всё развинтилось-разладилось в тщательно сбалансированном механизме. Бим хрипло и совершенно ненатурально залаял, совсем как те придурошные заводные пёсики, какими торгуют вьетнамцы на рынках.

Сейчас Бим мог вызвать только смех, злой и жестокий смех обманутого мальчишки. Лёнька вовсе не жалел собаку, наоборот – радовался, находя всё новые и новые изъяны. Выискивал и отмечал малейшие несуразицы – вот, вот и вот. Ну точно не живой! Неестественно ходит, неправильно лает и вообще. А из бока – гляньте-ка! – торчит клок ваты. Так вот ты какой, Бим, – несуразная, нелепая игрушка!

Пес зашатался и рухнул на дорогу. Замер кучей тряпья.

– Батарейка, наверно, кончилась. – Алена, как ни в чем не бывало, вертела колечко на пальце. – Надо будет сменить ему батарейку. Забавная какая игрушка. А если сломалась – отнести в мастерскую. Гарантийный талон есть на него?

– Да, да, – поддакнул Лёнька. – В мастерской его быстро заштопают.

– Пойдем? – предложила Алена.

– Пойдем, – согласился Лёнька.

И они пошли гулять. Кот Василий, притаившийся на яблоне, смотрел на поверженного врага зелеными, полными ужаса глазами и жалобно мяукал.

Лёнька хотел сказать Алене, какая она замечательная, красивая, и что очень-очень ему нравится. Но так и не решился. Он шел и злился на себя. Злился своей стеснительности, а еще больше того конфуза, который случился из-за Бимки. Алена что-то весело щебетала, Лёнька невпопад кивал и всё думал, какой он был дурак, когда верил, будто Бим живой. И какой дурак он был, когда гордо показывал эту тряпичную куклу Аленке, и когда пытался спорить и что-то доказывать.

Чтобы спустить пар, он начал врать, начал сочинять какие-то потешные истории про Бима, насмехаться над ним. И в конце-концов обессилено умолк, заметив, что Алена его не слушает. Девчонка зябко поводила плечами – в воздухе разливалась вечерняя прохлада; в стремительно темнеющем небе плыл окутанный призрачным, лимонным свечением шар луны, сквозь прорехи туч подмигивали из недосягаемой выси звезды.

– Вон Большая Медведица, – Лёнька ткнул пальцем вверх. – Видишь? Ковшик с ручкой.

– Пошли домой, – попросила Алена. – Я замерзла что-то.

И они повернули назад. Прошли по улице Садовой, Фрунзе, Двадцатого партсъезда и вышли на Юбилейную. На месте, где лежала собака, темнели слаборазличимые потёки.

– Смотри-ка, убежал, – обрадовался Лёнька. Он уже остыл, разочарование схлынуло, и ему в чем-то стало жаль Бима. – Пятно какое-то осталось, – тихо добавил он.

– Это у него из батареек электролит вытек, – пошутила Алена.

Лёнька отмолчался.

– А знаешь, – неожиданно произнесла Алена, – он действительно был похож на живого. Я специально сказала, что он игрушечный и у него моторчик. Тебя хотела подразнить. Знаешь, на самом деле непонятно: он вел себя как настоящая собака. А когда я увидела вблизи – какой он, то подумала, этого не может быть. Не бывает живых кукол. И сказала, что это робот. Но механические собаки, они не такие. Веркиного пёсика ни за что не спутаешь с живым.

Лёнька молчал.

– Я бы тоже завела себе кого-нибудь. Сначала я хотела кошку, потом собаку. Но мама говорит, хлопот с ними: ухаживать надо, гулять, кормить. Шерсть везде. Ночью спать не дают – бесятся. Мама, конечно, права. Возиться с ними, с настоящими. Мне папа обещал купить собаку-робота, ну, если четверть закончу на "хорошо" и "отлично". Роботы классные. А твой Бим еще прикольней.

– Он не мой, – мрачно буркнул Лёнька.

– А чей?

– Не знаю.

– Ну-у, – Алена надула губки. – Так не бывает. Ты найди его хозяина, ладно? Спроси – за сколько он продаст. Папа заплатит, и все во дворе будут мне завидовать – ни у кого такого пёсика нет!

Они подошли к Аленкиному дому. Из-за расшитых цветами занавесок в палисадник сочился теплый желтый свет; на веранде пили чай и негромко смеялись. В зале работал телевизор, его синеватые блики дрожали на неплотно задернутых шторах, будто потерявшиеся и замерзшие солнечные зайчики. Березы в палисаднике заговорщически шуршали ветками, а вокруг фонарного столба, который остро очиненным карандашом вонзался в залитый черной тушью ватман неба, вилась мошкара.

Лёнька робко взял девочку за руку. Звезды в небе, казалось, подбадривали его: смелее, смелее!

– Ты чего? – прошептала Алена.

Лёнька зажмурился и неловко ткнулся сухими горячими губами куда-то в Аленкину шею. Ее волосы вкусно пахли медом и отчаянно щекотали нос. Мальчишка чуть было не чихнул.

– А, целоваться, – догадалась она. – Кто же так целуется, глупый? Хочешь, научу, как надо?

Она притянула его к себе, крепко-крепко обняла и долгим, сочным поцелуем запечатала губы.

– Теперь ты меня ждать будешь, да? Писать любовные письма? – спросила Алена, поправляя сбившуюся прическу.

– М-м… – промычал мало что соображавший Лёнька. У него дрожали руки и ноги, и перехватывало дыхание.

– Лучше не пиши, мне пишут – я читать не успеваю.

– У тебя волосы пахнут медом, – сказал Лёнька.

– Целоваться меня научил Сережка из восьмого "А", но Марик из нашего класса всё равно целуется лучше. Ты чего, Лёнька? Это давно было, с Мариком я уже полгода не встречаюсь.

– А с кем… – пробормотал Лёнька.

Тут к окну подошла высокая тень, заскрипела рассохшаяся форточка, и кто-то спросил:

– Алена, ты здесь?

– Да, папа, – сказала Алена. – Пока, – махнула Лёньке. – Я в июле приеду. Будем гулять при луне, ага? Это так романтично.

На прощанье она послала ему воздушный поцелуй и скрылась за воротами.

Лёнька постоял еще немножко, вздохнул и, бессмысленно глядя по сторонам, побрел домой. Он подумал, грустно ли ему? – ведь Аленка завтра уезжает, и решил, что нет. Может быть, радостно? – его любовь, кажется, ответила взаимностью. Но нет, радостно не было, всю радость испортило проклятое слово "кажется". Почему-то, даже сам не зная почему, Лёнька чувствовал себя обманутым. Он облизнул губы, чтобы вспомнить Аленкин поцелуй, но ему вдруг показалось, что это не она, а Марик или Сережка из восьмого "А" тянутся к нему слюнявыми ртами.

На улице Чехова, там, где она пересекалась с Юбилейной, в неярком свете фонарей под штабелем досок лежал, свернувшись калачиком, Бимка.

– Эй, Бимка, – позвал мальчишка.

Тот не откликнулся. Лёнька подошел ближе и понял, что ошибся. Собака заворочалась, насторожила уши.

– Мухтар, а где Бимка? – печально спросил Лёня. Мухтар с Бимом частенько спали вместе. Вот под этим штабелем и спали. Пес поднял морду к темному, низкому небу, где в разрывах облаков пряталась бледная луна, и тоскливо завыл. Наверное, у вязов спит, успокоил себя Лёнька. Но и скамейка у вязов пустовала.

– Би-им! – еще долго разносилось над притихшим селом. – Где ты, Бим?! Вернись, пожалуйста!

И снова выл Мухтар, и ему вторили другие собаки, и кто-то беззвучно плакал, скорчившись у сбитого из горбыля заборчика.

На следующий день Аленка уехала; и нисколько не обиделась на Лёньку, который уверял ее, что обязательно зайдет попрощаться, и не зашел. На самом деле она даже не вспомнила про него, потому что всеми своими мыслями уже давно была в городе.

А ее стеснительный двоюродный брат всё ходил и ходил возле дома бывшего… да, теперь уже бывшего друга, и никак не мог собраться с духом. Не мог заставить себя подойти к двери, постучать и набить морду зарёванному Лёньке. Так, как он его учил – прямым в челюсть.

---

Журнал "Если" N 12, 2006

Оглавление

Артем Белоглазов Бимка