Прозрение Аполлона [Владимир Александрович Кораблинов] (fb2) читать постранично

Владимир Александрович Кораблинов Прозрение Аполлона

1

Крылатые кони Велесова табуна с тяжким грохотом скакали высоко над холмами, над черной водою озера, над капищем. Кресали копытами о клубящиеся сизые тучи, о белогривые облака, высекали небесный огонь. Червонно-золотыми копьями разлетались в небе вырубленные конскими копытами искры и отражались, изломанные, в глубокой черноте озера.

Гром от конского скока сотрясал землю. И старый волхв слышал грозные голоса. Видел обезумевших коней бога. Тысячи огненных копий, летящих с клокочущих небес.

Телига – звали старого волхва.

В ограде капища, окруженный богами, он созерцал битву свирепых облаков. Чуял древнею плотью трясение земли и смятенный трепет древесных корней. Отсветы небесного огня вспыхивали на деревянных ликах молчаливых богов. Они – суровые, надменные – стояли по колена в земле, кру́гом: Велес с турьими рогами – пастух зверей; Стрибог – володетель ветров; Сварог – кузнец; Даждьбог – пахарь: Ярило – солнце, свет, любовная утеха.

Страшны, зверовидны были их грубые лики, раскрашенные красным, коричневым, черным и золотым. Но страшней, зверовидней всех возвышался Перун. Он был дубовый пень в два обхвата, стоял в пупе капища, над всеми. Обмазанный козлиной кровью утренней жертвы, непомерный алчный рот алел во мраке. Вислые позлащенные усы мерцали, лоснились, как бараний жир на толстых губах скотам подобных, неопрятных кочевников. И очи пустые, слепые пялились жадно и яростно.

Страшен, дивен стоял Златоусый!

И как же было слабым человечьим разумом постигнуть происходящее? Властитель огня – Перун, метатель грозовых копий – Перун… Но вот гремело в воинственном небе, и он – силач и гордец – вздрагивал, как и простое слабое деревцо, липа, возросшая у его ушедших в землю, заваленных гололобыми валунами ног.

И, ужаснувшись, дивясь могуществу неба, пал ниц ветхий Телига и так лежал как бы в забытьи, в памороках, всю ночь до утреннего света.

И всю-то ночь грохотала над старцем небесная конница. Потоки дождя хлестали, кидали холодные сверкающие ножи в старческое немощное тело. И рушилось возле с грохотом, и гарью древесною веяло, шибало в ноздрю. И с треском и скрежетом раскалывался святой пень, и щепа вонзалась в мокрую жирную землю.

В ужасе лежал старый волхв. Впавший в забытье, был уже как не живой, а сморщенные губы все шептали, шептали заклятия:

– Арц! Арц! Да не сокрушите, помилуйте… Чур меня! Яз есмь Телига…

Ночь бури и ночь грозы минула. Стрибожьи гончие псы – ветры, – ворча, легли у ног своего господина. Утро расцветало в тишине. Солнце алым щитом повисло над озером. На золотой воде пламенел круглый щит, не тонул.

И уразумел старый Телига, что алый, как бы кровью окрашенный щит есть предвестие.

Недоброе.

И, оглядевшись, увидел: стоит капище. Вылупив равнодушные деревянные очи, стоят все: Велес, и Сварог, и Ярило. И Роды и Рожаницы, покровители рода, стоят – длинные сосновые и ясеневые колья с конскими и коровьими черепами на головах.

А Перуна – нету.

Лежал Златоусый, гневный метатель огненных стрел, – расщепленный, расколотый, обгоревший пень, поверженный небесной битвой, на черной жирной земле лежал среди гололобых каменьев… Тускло, как тлеющий нагар погашенного светильника, мерцали среди поломанных кустов колючей татарки золотые усы вчера еще грозного бога.

И, пав на колени, заплакал волхв, угадывая, что наступила пора разрушения всего, чем держалась Русь.

Грязь облепила длинную холщовую рубаху старца, но он не пошел к озеру, чтобы смыть, а так, грязный, стоял на коленях, оплакивая себя и тех своих родичей, что, уже проснувшись в деревянном городище на горе, высекли огонь и зажгли дрова в очагах.

Высоко, столбом поднимался над городищем сизый дым, и кочета кричали, и звонко, заливисто ржал в табуне жеребец, и весело на пажити откликались ему кобылы.

Тогда из речной протоки выплыла разукрашенная лодья. Длинные весла гребцов вздымались и опускались, и вода озера, стекавшая с весел, от красноты солнца была как кровь.

Люди же, плывшие в лодье, были дружинники, воины. Жала их копий, озаренные солнцем, горели подобно свечам. И эти горящие копья и сверкающее снаряжение воинов, их щиты, развешенные по высоким бокастым бортам лодьи, и сама лодья, пестро окрашенная в синее и желтое, – все было ярко и радостно, как зачинающийся день. И лишь двое темнолицых, в черных одеждах, стоявших на носу пестрой лодьи, омрачали, чернили погожее розовое утро и напоминали о страхе минувшей ночи.

Из-под руки вглядывался старый Телига в плывущую лодью. Он знал, кто эти черные и зачем пришли. Медлить было нельзя. Нельзя, чтоб увидели поверженного Златоуса и надсмеялись над ним.

Пошел Телига скликать старцев. Семеро их было, и пути к ним лежали не близкие, а солнце уже на высоту дерева поднялось над землей.

Уходя, Телига завязал плетневые ворота капища лычком на семь узлов. Это значило запрет: боги жестоко карали вошедшего через такой узел.

А лодья