Крестины [Ги де Мопассан] (fb2) читать постранично
- Крестины (пер. Ю. Корнеев) (а.с. Мисс Гарриет -8) 10 Кб скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Ги де Мопассан
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Ги де Мопассан Крестины
Гийеме[1]У дверей фермы выжидательно толпились по-праздничному разряженные мужчины. Майское солнце заливало ярким светом распустившиеся яблони, круглые кроны которых, словно гигантские душистые бело-розовые букеты, раскинули над двором тенистый цветочный навес. С ветвей, как снежинки, беспрерывно сыпались крошечные лепестки; они порхали, кружились и падали в густую траву, где сверкали огоньки одуванчиков и пятнами крови багровели маки. На куче навоза дремала толстобрюхая свинья с набухшими сосцами; вокруг нее копошился целый выводок поросят с хвостиками, закрученными, как веревочки. Неожиданно за деревьями, отделявшими одну ферму от другой, заблаговестил церковный колокол. Его металлический голос бросал в лучезарное небо далекий слабый призыв. Ласточки стрелою пронзали голубой простор, ограниченный с двух сторон высокими, замершими в неподвижности буками. К тонкому и сладкому дыханию яблонь примешивался порой запах хлева. Один из мужчин, ожидавших во дворе, повернулся к дому и крикнул: — Поторапливайся, Мелина! Уже звонят. Это был рослый крестьянин лет тридцати, которого еще не согнул и не изуродовал бесконечный труд земледельца. Отец его, кривоногий, узлистый, как ствол дуба, старик с шишковатыми запястьями, поддакнул: — Ох, эти женщины! Никогда-то они не укладываются в срок. Два других сына прыснули со смеху, и один из них, повернувшись к старшему, тому, что первым возвысил голос, посоветовал: — Сходи за ними, Полит, не то они полдня прокопаются. Молодой человек вошел в дом. Стая уток, остановившаяся поблизости от крестьян, закрякала, замахала крыльями и медленно, вперевалку, проследовала к пруду. Наконец в открытых дверях показалась толстая женщина с двухмесячным младенцем на руках. Белые завязки высокого чепца спускались ей на спину, контрастируя с блестящей огненно-красной шалью; к объемистому животу она прижимала малыша, завернутого в чистые пеленки. Потом появилась молодая мать, высокая, крепкая женщина лет восемнадцати, не больше; свежая, улыбающаяся, она держала мужа под руку. За ней вышли обе бабушки, морщинистые, как увядшее яблоко, и отмеченные печатью застарелой усталости: терпеливый тяжелый труд давным-давно искривил им спины. Одна из них, вдова, взяла под руку деда, ожидавшего у дверей, и вместе с ним двинулась во главе процессии, сразу после повитухи, которая несла ребенка. За ними тронулись остальные члены семьи. Самые младшие несли кульки с карамелью. Вдалеке по-прежнему заливался небольшой колокол, настойчиво призывая в церковь долгожданного, еще беспомощного малютку. Мальчишки взбирались на откосы межевых рвов, взрослые подходили к заборам, батрачки опускали на землю ведра с молоком и, стоя между ними, глазели на крестины. Повитуха, вздымая свою живую ношу и обходя лужи, торжественно шествовала по дороге, которая пролегала между поросших деревьями холмов. Старики вышагивали церемонно, чуточку ковыляя, — ноги у них были больные, одеревеневшие; у парней на уме были танцы, и они пялились на девушек, сбегавшихся полюбоваться процессией; молодые родители выступали с серьезными лицами и важным видом — они ведь сопровождают того, кто когда-нибудь сменит их и продолжит род Дантю, тех самых Дантю, которых так хорошо знают во всей округе. Выбравшись на равнину, шествие направилось прямиком через поля — обходить их по дороге было бы слишком долго. Впереди уже виднелась церковь с островерхой колоколенкой, под черепичной кровлей которой, в сквозном проеме, что-то быстро моталось взад и вперед, то выглядывая из этой узкой прорези, то вновь скрываясь. Это и был колокол, что без устали звонил, призывая новорожденного в первый раз посетить дом господень. За людьми увязалась собака. Она прыгала вокруг них, и они бросали ей конфетки. Двери церкви были распахнуты. У алтаря ожидал священник, высокий рыжий малый, худощавый, но крепкий и тоже из Дантю: ребенку он приходился дядей, его отцу — братом. Он совершил обряд и нарек племянника Проспером-Сезаром; отведав крестильной соли, тот расплакался. После службы семейство подождало на паперти, пока аббат снимет стихарь, и двинулось к дому. Теперь шли быстро: все заждались обеда. Ребятишки бежали следом, и всякий раз, когда им бросали пригоршню конфет, начиналась отчаянная свалка с рукопашной и драньем волос; собака тоже бросалась за лакомством в общую схватку; ее оттаскивали за хвост, уши, лапы, но она была еще упорней, чем детвора. Повитуха, приустав, попросила шедшего рядом аббата: — Послушайте, господин кюре! Может, понесете племянника, пока я передохну? А то у меня все внутри свело. Священник взял ребенка, чье белое платьице казалось на фоне черной сутаны большим светлым пятном, и растерянно поцеловал свою легкую ношу — он не знал, как ее держать, куда пристроить. Все рассмеялись. Одна из бабушек крикнула издали: — Признавайся, аббат: жалеешь, наверно,
- 1
- 2
Последние комментарии
5 часов 24 минут назад
5 часов 27 минут назад
5 часов 38 минут назад
5 часов 44 минут назад
5 часов 46 минут назад
5 часов 49 минут назад