Жестокое убийство разочарованного англичанина [Брайан Клив] (fb2) читать постранично, страница - 2

друзей с телестудии «Мидлэнд телевижн», «От Эдварда Брайса, эсквайра», «От мисс Евы Ланд».

Шон попытался отыскать этих людей среди присутствующих, но эта задача оказалась невыполнимой. Маленький человечек с большой головой огурцом стоит на коленях рядом с вдовой, жидкие светлые волосы зачесаны поперек лысины в попытке ее скрыть, – кто он: брат вдовы или покойного? По другую руку вдовы – пожилая женщина в вуали. Мать умершего? Рядом с ней – девушка в черной мантилье на блестящих темных густых волосах. Ее спутник – толстый, перезрелый молодой человек с бесцветным, каким-то мальчишеским лицом. Шон видел, как они приехали вместе на красной спортивной машине. Может быть, они «друзья с телестудии «Мидлэнд телевижн»?

Здесь много друзей Олафа Редвина, телевизионного продюсера, который семнадцатого июня, около трех часов ночи, в состоянии помешательства покончил жизнь самоубийством в Гоффском лесу близ города Лирем, выстрелив из револьвера себе в правый висок.

– «Я у вас пришлец и поселенец…» – Священник поднял руки, вверх взлетели белые рукава, кружева, батист, чуть пахнуло лавандой. Голос его был преисполнен сострадания, вечной печали перед лицом смерти. Интересно, подумал Шон, искренни ли его чувства? Может, это просто работа?

Как и у тебя? – не без горечи спросил он себя. Он закрыл лицо руками, с силой прижал ладони к губам – губам мужчины, вся жизнь которого – сплошные нервы; этот плотно сжатый рот с опущенными уголками придавал ему вид человека буйного, опасного; прямой крупный нос, черные брови нависают над глубоко посаженными, как будто все время затуманенными глазами, одну из бровей пересекает шрам. Шон вдавил пальцы себе в лоб. Зачем он этим занимается?

Из преданности? Чему? Он почувствовал, как его губы искривились. «Наш наемник, – обычно говорил старый мистер Драйберг с деланным ирландским акцентом. – Наш доблестный ирландский солдат удачи». Тут рот у старого козла начинал кривиться от беззвучного смеха, обнажая длинные желтые зубы и осевшие десны. Шон и мистер Драйберг с самого начала возненавидели друг друга – с того дня, когда почти пять лет назад Шона выпустили из тюрьмы и он стал работать в Управлении. Но ненависть Шона объяснялась все же чувством уважения к старику. В конце концов и старик незадолго до того, как вышел на пенсию, получил наградные и уехал на север Шотландии заправлять небольшой гостиницей для рыболовов, стал питать к нему такое же чувство.

«Как-нибудь приезжай и поживи у нас – я тебе покажу, что такое настоящая рыба без жареной картошки.^[1] Ты хоть знаешь, что они могут существовать раздельно?»

Иногда Шону казалось, что он готов отдать месячное жалованье, лишь бы старый дурак вернулся на работу, лишь бы выслушивать оскорбления Драйберга, видеть несвежее, восковое лицо старика, склонившегося над столом в «лавке»^[2] и подсчитывающего барыши. А майор… Шон сжал кулаки так, что ногти чуть не прорвали кожу. В последний раз он видел майора с болезненно-серым лицом, помертвевшими глазами, похудевшего от болезни, к которой прибавились страшное разочарование и отчаяние.

А сейчас за столом, где еще полгода назад сидел майор, восседает капитан 2-го ранга в отставке Оливер Рэнделл, королевский Военно-морской флот, новый начальник Управления, чистенький, подтянутый, стройный, исполненный презрения. «Я хочу, чтобы на моем корабле команда была всем довольна. Но дисциплина чтоб не шалила. Я понимаю, что при прежнем руководстве дела здесь велись… по-дилетантски. Мы это все изменим. В кратчайшие сроки». И узкие губы актера кривились в улыбке, обаятельной, одновременно коварной и снисходительной.

Шон отнял руки от лица, сцепил на деревянной спинке стоявшей перед ним скамьи. Чего ради он остается в Управлении? Ради майора? «Не уходи, Шон. Работы все еще полно, и работу эту стоит делать».

А Маргарет? Может, она тоже одна из причин? И из-за нее стоит сидеть в Управлении?

«Я уже писала несколько заявлений об уходе, – сказала Маргарет после первого месяца «правления» Рэнделла. – Не подаю их только потому, что он этого дожидается. Да еще из-за майора. И еще…»

Зачем сидеть на этой работе? Сколько раз он задавал этот вопрос в маленькой, освещенной пламенем камина спальне. Задал он его и в последний раз, когда они с Маргарет лежали в зимней темноте, он гладил ее и думал, сколько пройдет времени – недели, месяцы? – прежде чем он снова коснется ее тела, проведет рукой по ее гладкой коже, узким бедрам, неожиданно пышной груди. «Мы могли бы пожениться. Я же могу и другим заниматься, а не только этим…»

Она не ответила, лишь покачала головой, взяла его руку и прижала к своей груди. Как будто об этом говорить им не стоило; она может спать с ним, делить постель, но мыслями делиться не собирается. Казалось, она хотела внушить ему: у меня свой внутренний мир, тебе туда нет входа – ты слишком мало обо мне знаешь, слишком от меня далек. Этот барьер стоял между ними с самого