Во вторую военную зиму [Лидия Львовна Арабей] (fb2) читать постранично, страница - 14

машина, не сбавляя скорости, пронеслась мимо, только бензиновый перегар какое-то время висел над шоссе, пока и его не разогнал ветер.

Спустя несколько минут проехала легковая машина. Нина даже не голосовала, она знала, что в легковых машинах ездят офицеры, не будут же они подбирать людей на дорогах, да и сама Нина не очень-то хотела в их компанию.

Машины стали проезжать чаще. То с грузом в кузове, то крытые брезентом, но ни одна из них не остановилась.

Нина с обидой и завистью смотрела им вслед. Представляла, как эти машины будут въезжать в город, от которого еще так далеко она.

Смеркалось. День кончался. Значит, снова в дороге ее застанет ночь. Стало тревожно: что она будет делать?

Из-за пригорка показалась еще одна машина. Нина уже не верила, что она остановится, машинально подняла руку. И вдруг шофер затормозил.

Нина бегом бросилась к машине, боясь поверить удаче.

В кабине сидели два немца в зеленых шинелях, в теплых шапках. Один за рулем, другой возле него с сигаретой в зубах. Оба весело уставились на Нину.

— Масле, яйки? — спросил тот, что был за рулем.

— Масле, яйки никс, — подделываясь под их разговор, ответила Нина. — Марки… Марки вот, — похлопала Нина себе по карману.

— Э-э, марки… Марки шайзэ, — сказал второй немец. — Маслё, яйки, ко-ко-ко.

Он наклонился к Нине, и она почувствовала запах водки.

«Пьяные», — подумала она.

— Но у меня нет яиц, — с отчаянием сказала Нина. — Если б были — отдала б, лишь бы довезли…

Немцы что-то залопотали между собой, потом тот, что был за рулем, показал Нине на кузов.

Второй раз ее просить не нужно было. Она быстро побежала к кузову, шмыгнула под брезент. Поехали.

Теперь часа два — и она в городе. Мать заждалась, беспокоится, а у нее все хорошо, приедет и привезет сало, вот будет радость!

Под брезентом было темно, и вначале Нина не могла рассмотреть, что там лежит, потом глаза немного привыкли, и она увидела ящики, на них было что-то написано по-немецки. Возле самой кабины большой грудой лежали какие-то вещи. Одежда, что ли? Нина подползла ближе. Солдатские шинели! Вот роскошь! Она сейчас закутается в них и будет сидеть, как пани.

Нина сняла с плеч мешок, положила возле себя. Шинели были старые, от них несло плесенью, но Нина одну накинула на себя, второй укрыла ноги. Прилегла, облокотившись на мешок.

Сумерки сгущались, но теперь ей не было страшно. Она едет! Ей тепло! Она скоро будет дома! Что это — снова тот счастливый случай, который в трудную минуту приходит на выручку? Снова это: «Бедный — ох, ох, а за бедным бог»? Ну, как иначе объяснить эту машину с шинелями?

Ее стало клонить ко сну, и она вскоре задремала, а потом уснула, даже видела сны. Будто она в школе, учитель вызвал ее к доске, а она не выучила урок, и ей стыдно. Она хочет оправдаться, объяснить, почему не подготовила урок, хочет рассказать, как ходила в деревню за продуктами, но почему-то не находит нужных слов.

Потом будто она идет по городу, а город мертвый, кругом пустые обгоревшие дома, на улицах — какие-то узлы с одеждой, стоит швейная машинка, бродит белая свинья с лошадиной головой. И нигде ни души. Нине делается страшно, она хочет кого-то позвать, открывает рот, хочет закричать — и не может, пропал голос. Хочет убежать, но ноги подгибаются, не идут. Она делает шаг — и падает. Поднимается, делает еще шаг — и снова падает.

Когда машину подбрасывало на ухабах, она просыпалась. Щупала вокруг себя руками, искала мешок — находила и успокаивалась. Прикосновение к мешку было особенно приятным. Она терла глаза, отгоняла сон, но урчание машины укачивало, и она снова засыпала.

Проснулась окончательно оттого, что машина не ехала, стояла. Возле нее топали, громко разговаривали немцы. Кто-то, не иначе какой-то начальник, громко кричал на кого-то, ругался.

Нина выбралась из шинелей, взяла в руки свой мешок. Сидела, смотрела на дверцу в брезенте и не знала, что ей делать — слезать или сидеть тихо.

«Где мы? Что там такое? — думала она. — Остановились на дороге или уже приехали?»

Тяжелые шаги затопали совсем рядом. Кто-то отвернул брезент. В глаза ударил свет фонарика. Она невольно подняла руку, закрыла лицо.

Тот, кто светил, увидев Нину, стал ругаться еще яростней. Это был тот самый начальничий голос, который Нина услышала, когда проснулась.

— Р-рауз! Вэк! Доннэр вэтэр! — кричал немец на Нину. — Партизан?!

Таща за собой мешок, Нина подалась к брезентовой дверце. Пока слезала, немец не переставал ругаться.

Затекшими ногами ступила на дорогу. Машина стояла у въезда в город. Он темной массой возвышался перед ними, без единого огонька.

Возле машины ходили два немца с автоматами на груди. Шофер и тот, второй, который ехал с ним в кабине, стояли навытяжку возле машины.

Немец с фонариком толкнул Нину в спину, приказывая идти вперед. Подтолкнул к шоферу и к тому, другому немцу. Тыкал в Нину пальцем, тряс кулаком перед лицами немцев и все ругался, кричал. И часто слышны были слова «шнапс» и