Темная сторона любви ( Рассказы ) [Андрей Леонидович Кучаев] (fb2) читать постранично, страница - 17

Риме. Но

“черноморская” сохранилась лучше, портрет вы могли видеть в газетах, хотя второй раз, после Рима, сенсацию организовать не удалось, да и сохранить ее наши не сумели. Трудности с деньгами, античность уже не финансируется, как прежде. Я ездил в музей, в Херсонес, но то, что мне показали, уже сильно отличалось от портрета. Мне удалось купить у хранителя музея заколку из “черноморского захоронения”, принадлежавшую “Римлянке”. Смотритель страшно радовался, что

“впарил” ее мне – ведь она была из пластмассы, которую он выдал за коралл! – я же ничего драгоценней не держал в руках – она была ее!

Единственный, с кем я дружил, был старик, которого я постоянно встречал в библиотеке, он собирал материалы по происхождению славянских племен, которые чудом сохранили в языке и обычаях приметы тех, канувших в Лету римлян.

Вообще-то он просто начитался Фоменко плюс Носенко, меня он привлекал другим, он был болен редкой болезнью – его вывели из летаргического сна, который длился пятнадцать лет. Часть его нервных клеток в мозгу претерпела изменения, и он совершенно не воспринимал окружающее, он считал, что живет в какую-то отдаленную эпоху, но и о ней он не мог сказать ничего вразумительного.

Однажды я ему показал портрет римлянки, он страшно оживился и сказал, что это его сестра.

– Она больна, кроме меня, за ней никто не ухаживает, просто не представляю, что с ней будет после моей смерти, а мне осталось не так много

– Вы не можете отвести меня к ней? Познакомить?

– Почему нет? Она ведь девушка, хотя вы все равно не можете на ней жениться.

– Какая досада, – сказал я. – А почему, позвольте спросить?

– Она – весталка, если нарушит обет, ее живой зароют в землю.

В назначенный день мы отправились к “весталке”. Я купил яблок и цветы.

Дверь старик открыл своим ключом, хозяйка уже не встает, пояснил он.

Я приготовился встретить тяжелый запах и мумию в постели.

В квартире пахло фиалками. И еще чем-то. Вы догадались, что я уловил запах амбры, говорят, римляне применяли ее при бальзамировании

Все окна были открыты. Худая до прозрачности женщина лежала на боку, лицом к окну. Излишне говорить, что голова ее лежала на согнутом локте. Именно так, как ей и полагалось лежать. Как она всегда лежала.

– Паралич, – сказал старик. – Но хлопот совсем немного.

Вскоре после нашего визита старик перестал приходить в библиотеку.

Переждав неделю, я отправился к нему. “Умер, – сказали мне соседи, глядя на меня с ненавистью – квартирный вопрос – понял я. – Просил передать тому, кто спросит”, – с этими словами мне все-таки передали ключ. Я оценил такую самоотверженность и сделал вид, что не удивился.

Да я и не удивился.

Я пошел к “римлянке”, как я ее назвал без колебаний, в тот же вечер.

Она лежала в той же позе: голова на согнутом локте, лебединая шея поддерживает ее точно так же, как это делают птицы, когда кладут свою голову на сложенные крылья. Я осторожно вонзил зубья заколки-крокодила во все еще густые, когда-то русые волосы римлянки на затылке.

Вы можете считать, что я не в своем уме, что я все придумал, – дело ваше.

Но я переселился к моей “римлянке”, поменялся с теми самыми соседями, у которых комнатка оказалась, на мое счастье, меньше моей, они охотно согласились. Жилищное начальство поморщилось, но ведь в конце концов кто-то должен ухаживать за одинокой? Вопрос – вопросом, но люди все-таки еще остаются людьми даже на бывшей станции

Обираловка, как звался Железнодорожный.

Часами я сижу и любуюсь на лежащую, на ее позу, на контуры тела в полумгле, абрис щеки. Любуюсь упрямой волной, непокорно поднятой заколкой в знак протеста против обступивших лежащую призраков, – свидетельством энергии, спрятанной в этом почти бесплотном теле.

От всего, что я пережил, осталось лишь искушение

Я борюсь с одним искушением: снова лечь с ней рядом и обнять ее.

Искушением повернуть ее к себе и поцеловать в губы.

Я знаю, что когда-нибудь это произойдет.

И тогда ее зароют в землю. Живой. Умереть она не может.

Да, смерти в обычном понимании нет. Ей противостоит сила, которая, увы, неподвластна нам. Которой нам недостает в этой жизни. Хотя эта жизнь потому и длится, потому и называется жизнью, что питается этой силой. Называется она на человеческом языке “любовью”, но имеет к любви, как мы ее понимаем, весьма малое отношение: этой силой обладают и девственницы, и монахи – они в большей неизмеримо степени, чем казановы и донжуаны, – эта сила бушует в сердцах немногих, что призваны напомнать нам о ней и надеяться упасть в объятия этой силы там

Здесь же она дремлет, положив голову на согнутый локоть, подобно птице.