Рыцар свабоды [Алесь Петрашкевіч] (fb2) читать постранично, страница - 19

злачынца не па перакананні, але па збегу абставінаў, а таму няхай і мне будзе дазволена ўцешыць сябе надзеяй…

Шалгуноў (перапыняе). Утешить себя надеждой вы сможете только в единственном случае — раскрыв конспиративную сеть повстанческой организации и назвав следственной комиссии всех своих сообщников из тех, которые ещё нами не пойманы, не повешены, не сосланы и вами за кордоном не укрыты! Ответьте однозначно, готовы ли вы дать показания на сей счёт устно и сейчас или изложите их на бумаге в камере, не торопясь.

Каліноўскі. Предпочитаю сейчас и в письменном виде. К тому же на русском языке, чтобы поручику Гогелю переводить не надо было.

Шалгуноў (радасна). Давно бы так! Вы же умный человек…

Каліноўскі. Благодарю за комплимент… (Перадае Шалгунову канверт.)

Шалгуноў (таропка вымае з канверта аркуш, разгортвае, чытае.) «Я, Константин Викентий Калиновский, будучи призванный для допроса в Особую следственную комиссию и отвечая на вопросы её членов с откровенностию относительно характера действий и личного участия моего в деле бывшего восстания в крае, поставлен в затруднение и невозможность быть в такой же мере правдивым и точным в показаниях относительно соучастников своих. На требования Комиссии о побудительных причинах к такому моему заявлению даю следующее показание.

Выработав трудом и жизнью сознание, что если гражданская откровенность составляет добродетель, то шпионство оскверняет человека, что общество, устроенное на иных началах, недостойно этого названия, что Особая следственная комиссия, как один из органов общественных, не может отрицать во мне этих начал, что указания мои о лицах, которые делают чистосердечные признания или о которых Особая следственная комиссия знает иным путём, не могут способствовать умиротворению края, — я счёл необходимым заявить Особой следственной комиссии, что в её допросах насчёт личностей, ею указываемых, я поставлен в положение, не соответственное её желаниям, и должен быть сдержан в своих показаниях по вышеупомянутым причинам. Заявление это делаю в той надежде, что Особая следственная комиссия свойственным порядком устранит безвыходное мое положение. Причины и последствия мною хорошо обдуманы, а сознание чести, собственного достоинства и того положения, какое я занимал в обществе, не дозволяют мне следовать по иному пути.

Викентий Калиновский».

Каліноўскі. И постскриптум — устно: из-под портьеры торчат ноги генерала-труса, а из истории XIX столетия будут всегда торчать уши, уши российского генерала-вешателя. Гонар маю! (Шпарка выходзіць з пакоя.)

За Каліноўскім кідаецца Паліцмайстар. З-за парцьеры выходзіць Мураўёў.

Шалгуноў (разгублена, вінавата). Ваше высокопревосходительство! Замечая в продолжение производства следствия, что характер его показаний, не лишённый откровенности относительно участия его в деле мятежа, был совершенно уклончив и сдержан во всём, что касается до указания лиц, с которыми он, по роду своей деятельности, несомненно имел отношения. Право, ваше высокопревосходительство, мы надеялись до последнего. Комиссия многократно взывала и вызывала его к показанию истины и составления перечня сообщников. Но вы сами убедились…

Мураўёў. Да уж…

Шалгуноў. И ввиду такого его заявления, которое, как мне кажется, не оставляет никаких надежд, и принимая во внимание вполне обнаруженные его преступления, мы бы полагали позволительным дело о нём закончить и представить вашему высокопревосходительству.

Мураўёў. Надеюсь, проект постановления у вас заготовлен?..

Шалгуноў (з радасцю і палёгкай). Так точно-с, ваше высокопревосходительство! (Адкрывае апошнюю старонку следчай справы, кладзе яе на край стала бліжэй да Мураўёва.)

Мураўёў (паволі, з задавальненнем піша, прамаўляючы кожнае слова). Калиновского… предать… военному… суду и окончить… оный… в трое суток. (Распісваецца. Шалгунову.) Сие стило соблюдите для истории! (Перадае гусінае пяро Шалгунову. Той з урачыстым паклонам прымае «экспанат».)

Сцэна паволі зацямняецца.

IХ

З розных кропак пражэктары высвечваюць шыбеніцу, што стаіць амаль каля рампы. Цені ад яе кладуцца на ўсю прастору бялюткага, як саван, адзення сцэны. Пад пятлёю — невялікі ўслончык, ля слупа шыбеніцы — лесвічка на тры прыступкі.

Чуваць далёкі, перарывісты, трывожны пошчак барабанаў, які даволі хутка нарастае, набліжаецца, запаўняе сабою прастору. З абодвух парталаў сцэны выбягаюць па тры-чатыры салдаты і становяцца перад першым радам залы, накіраваўшы стрэльбы са штыкамі над галовамі гледачоў. З глыбіні сцэны, з гэтых злавесных шыбеніцаў-ценяў да натуральнай шыбеніцы ідзе Кастусь Каліноўскі. Ён у чорным летнім гарнітуры і бялюткай сарочцы пад шырокім гальштукам. Вецер шавеліць яго светлыя, хвалістыя валасы. За тры-чатыры крокі ззаду за ім ідуць, у зімовай