Максимы и мысли. Характеры и анекдоты [Себастьен-Рош Николя де Шамфор] (fb2) читать постранично, страница - 3

условностями? Порою невольно думаешь, что установлены они были теми, кто прочел книгу жизни целиком, а вот судят о них люди пусть умные, но прочитавшие в этой книге всего несколько страниц.

* * *

Насколько можно судить, общественное мнение и светские приличия требуют, чтобы простой священник, скажем кюре, был не слишком нетерпим, если он не склонен прослыть фанатиком, но все-таки хоть чуточку веровал в бога, если не желает прослыть лицемером. Генеральному викарию^[15] уже дозволено улыбнуться при кощунственной шутке, епископу — откровенно посмеяться, а кардиналу — вставить и свое словечко.

* * *

Нынешняя знать большей частью так же похожа на своих предков, как итальянский чичероне^[16] на Цицерона.^[17]

* * *

Не помню уж, у кого из путешественников читал я о том, что некоторые африканские дикари верят в бессмертие души. Они не пытаются понять, что с ней происходит после смерти, а просто предполагают, что она бродит в зарослях вокруг селения, и несколько дней на заре ищут ее там, но, ничего не обнаружив, прекращают поиски и перестают о ней думать. Примерно так же поступили наши философы, и это самое разумное, что они могли сделать.

* * *

Порядочному человеку не подобает гнаться за всеобщим уважением; пусть оно придет к нему само собою и, так сказать, помимо его воли: тот, кто старается снискать уважение, сразу выдает свою подлинную натуру.

* * *

Как удачна библейская аллегория с деревом познания добра и зла,^[18] таящим в себе смерть! Не следует ли толковать этот символ так: проникнув в суть вещей, человек теряет иллюзии, а это влечет за собой смерть души, то есть полное безразличие ко всему, что трогает и волнует других людей.

В мире есть всего понемногу. Даже в свете, с его искусственными хитросплетениями, встречаются личности, умеющие противопоставить природу обществу, правду — предубеждению, действительность — условности. Умы и характеры такого склада пробуждают мысль в окружающих и действуют на них гораздо сильнее, чем мы обычно предполагаем. Бывают люди, которым нужно лишь показать, где истина, и они устремляются к ней с простодушным и трогательным изумлением: они дивятся, как это столь очевидная вещь (если, конечно, кто-то сумел убедить их, что она очевидна) не открылась им раньше.

* * *

В обществе принято считать глухого человека несчастным. Не внушено ли такое убеждение самомнением, которое нашептывает нам: «Ну, можно ли его не пожалеть? Ведь он не слышит, что мы говорим».

* * *

Мысль всегда утешает и от всего целит. Если порой она причиняет вам боль, требуйте у нее лекарство от этой боли, и она даст вам его.

* * *

Нельзя отрицать, что и новейшая история являет нам подчас подлинно могучие личности. Трудно понять, как удалось им сформироваться: современность — такое же подходящее для них место, как антресоль для кариатид!

* * *

Правильнее всего применять к нашему миру мерило той жизненной философии, которая взирает на него с веселой насмешкой и снисходительным презрением.

* * *

Человек, утомленный славой, удивляет меня не больше, чем человек, который недоволен шумом у себя в передней.

* * *

Бывая в светском обществе, я постоянно видел, как завсегдатаи его жертвуют покоем ради известности и уважением честных людей ради показного почета.

* * *

По мнению Дориласа,^[19] лучшим доказательством существования бога является существование человека в наиболее полном, недвусмысленном, точном и, следственно, несколько ограниченном значении этого слова — короче говоря, человека знатного. Он — прекраснейшее из всего, что создало провидение, вернее, единственное, что оно создало собственноручно. Но говорят и даже уверяют, будто на свете есть существа, в точности похожие на этот венец творения. Неужели? — удивляется Дорилас. — Как! У них такие же лица? Такая же внешность? Ладно, он готов сделать даже такое допущение. Правда, раньше он начисто отрицал существование этих тварей — виноват, этих людей, раз уж их так именуют, — но, убедившись, к великому своему изумлению, что многие из тех, кого он считает себе ровней, держатся иного взгляда на них, согласился признать, что подобные создания действительно живут на земле. На этот счет у него остаются теперь лишь невольные и вполне простительные сомнения, эдакая легкая неуверенность; он даже не спорит больше, разве что иногда отпустит высокомерное замечание, чуть-чуть нарушит приличия или выкажет презрительную снисходительность. Но как же все-таки быть с этими непонятными существами? Как объяснить, почему они населяют наш мир? Как согласовать это с его теорией? В какой физической, метафизической или, если угодно, мифологической системе искать решение этой проблемы? Дорилас размышляет, взвешивает, силится понять: доводы его