В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
продержал, душой моей клянусь — чуть кричать я не начал. Дня через три перешел он на ноги. Сделал на кресте подпорочку для пальцев, тело привязал ремнем, чтоб не упал я, упрешься и стоишь. Чорт, тяжело было! Смотрю я на его работу — тело все напряженное, мускулы повытянуты — уродство, а не Распятие. И голова только намечена. Я раз и спрашиваю: «Когда же голову?»
— Завтра, — отвечает, — завтра плачу вдвойне: будут и руки привязаны.
— Это же зачем?
— Так мне надо.
— Ну, чорт, — думаю, — как бы опять не продержал… А он поставил меня на подножку, привязал руки и начал писать голову. А? Понимаете? Ни черта вы не понимаете… А я понял! И мороз по спине пошел. И сейчас мороз по спине идет, как вспомню. А ведь это было лет восемь назад.
Старый натурщик словно отрезвел от воспоминаний. Он отхлебнул из кружки, снова раскурил погасшую виржинку, пустил дым и вдруг, строго глядя в глаза Филиппову, спросил:
— Зачем он меня привязал? Чтобы голову рисовать? Не мог посадить на стул? Не мог! Потому что ждал, когда больно станет. Вот что! И дождался — я прошу отвязать, мол, десять минут прошло, а он кричит: «Стойте! Вдвойне плачу!» Я чуть не кричу, а он пишет, глаза горят. Беда, думаю, сошел с ума, да так и оставит меня на кресте! Я говорю ему: «Отвяжите, господин Крафт, дайте отдохнуть, да скажите, чего вы хотите, я помогу вам». — «Страдания хочу! Не лимонада, не Иисусика, а страдания смертного! Висите! Я бы вас гвоздями прибил, не то что веревкой привязать». Тут меня такой страх взял, что я биться начал, вырывать руки. Крафт рассмеялся, подошел, отвязал, смотрит в упор и шепчет про себя: «Вот так, так!..» Рисовал он меня еще три дня и каждый раз прихожу я и боюсь, что останусь висеть на кресте. И первые пять минут он не пишет, все только смотрит, а как жилы надуются, так и начинает. Каждый раз держит дольше и дольше и последнюю минуту пишет, как дьявол. Ну, кончил, пятьдесят крон лишних дал, а картина-то не конченная. У него раньше композиция была, рядом Мария Магдалина стоит на коленях, смотрит на Распятого и тоже лица нет, так, еле намечено. И у Христа лицо чуть намечено. «Что ж это, — спрашиваю, — лицо от другого возьмете?» «А вот приходите, увиде-те. Мне не надо модели. Я видел их…» Не понял я тогда, но через недельку был я рядом с его ателье, захожу. Он ведет меня — полотно закрыто. «Ну, Скриван, посмотрите на себя», — сказал Крафт и сдернул занавеску. Иезус Мария! Я чуть из кожи не выскочил!
Старик вскочил и, протягивая через стол руки, прокричал:
— Там висел сумасшедший и кричал!
Сидевшие за столиками обернулись на крик, но, видя, что все сидят и слушают, спокойно отвернулись, а натурщик как-то сразу обмяк и совсем пьяным голосом договаривал:
— Я убежал и больше там не был. Слышал, что Крафт получил медаль и куда-то уехал, а кто-то говорил, что он в Праге. Я не видел, я не знаю. Уже, наверно, поздно? Пора итти.
Со смешанным чувством смущения и неловкости поднялся и Филиппов, простился и вышел на залитую луной узкую уличку. Резкая тень от соседнего дома острым углом чернела на белой стене и перекресток каких-то столбов на крыше, может быть телеграфных подпорок, проектировался на стене распятием.
ГЛАВА III
Короткие дни завертелись в мышиной суете — и ничего важного, а каждый день приносил новые хлопоты и заботы. То сделал чертежник ошибку в плане, то заболел нужный чиновник в магистрате, и его помощнику все дело с разрешением надо объяснять с азов, то телефонируют, что для бетона песок не тот привезли и рабочие стоят без дела. Так в мелкой сутолоке проходили дни, а вечерами приходилось делать подсчеты, писать письма и требования. Очень редко Филиппов уходил из дому, в кино или к знакомым. Его старые друзья, товарищи по политехникуму, при встрече пеняли, что он никогда не заходит, порой даже удивленно спрашивали: «Вы в Праге? А я думал, что вы где-нибудь в провинции… так давно вас не видел».
Иногда вспоминались Андриевские и тогда на душе становилось еще холоднее. Ни Коля, милый Коля, товарищ по батарее и сосед по школьной скамье в политехникуме, ни Анна Петровна, насмешница с лучистыми серыми глазами… Нет, против воли, помимо желания щемило сердце, когда вспоминалась хрупкая Ирочка, ее худенькое лицо с озерами темно-голубых глаз, ее тонкие руки, так мягко ласкавшие клавиши рояля…
Два года почти каждую неделю они ходили на концерты, знали все лучшие места левой половины Сметанова зала (левой — чтобы видеть руки пианиста), Люцерны, зала биржи и всех тех мест, где бывали концерты, русские спектакли, лекции русских профессоров… Два года разговоров, порой таких тонких, таких беспредметных, что и разговорами их не назвать. Так, больше намеки… И родилась душевная близость, теплое чувство. Оно заполняло и вытесняло всех других женщин, порою возникавших на пути Филиппова. Он никак не мог решиться — все казалось, что эта девочка в 19 лет не отдаст своей свободы, не откажется от своих слов «за радость
Последние комментарии
19 часов 14 минут назад
19 часов 28 минут назад
20 часов 36 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад