Выше Эвереста [Хари Алувалиа] (fb2) читать постранично, страница - 3

ассистировала бригада опытных врачей. После операции я почувствовал себя немного лучше и мог — хотя и с трудом — шевелить руками. Я понял, насколько серьезно мое состояние и что полное выздоровление не наступит никогда. Отныне важной частью лечения был курс инъекций, которые делали каждые два-три часа. Постепенно восстанавливалась чувствительность рук, но это причиняло острую боль в пальцах и кистях. Я все еще оставался беспомощным, не вставал и чувствовал себя опустошенным. В трахее скопилось много сгустков крови, что затрудняло дыхание. Врачи решили эту проблему, введя в дыхательное горло трубку, другой конец которой шел к сосуду, соединенному с небольшим мотором.

Когда включали мотор, сгустки крови отсасывались из трахеи и падали в сосуд. Процесс крайне неприятный. В дополнение к «отсасывателю», так врачи называли это приспособление, они лечили меня паром. Дважды в день грудь и лицо закутывали «водяной рубашкой», чтобы сгустки крови размягчались и легче отсасывались из трахеи. Во время этой процедуры температура поднималась выше 40 градусов по Цельсию, но затем меня обтирали губкой, и вскоре температура падала. Так продолжалось десять дней, и грудь очистилась от сгустков крови. Дышать стало легче.

Был сделан еще один шаг по пути к выздоровлению, когда я смог наконец сам пить фруктовые соки, которые до этого вводили через трубку. Я пытался глотать как можно больше жидкости, но, по-видимому, не совсем удачно, и сестра намеревалась снова прибегнуть к помощи трубки. Хотелось избежать этого во что бы то ни стало, и я прилагал все усилия, чтобы пить нормально. Видимо, мои успехи удовлетворили врачей, так как трубку больше не применяли.

Я был доволен этой победой моего тела и моей воли. Однако далеко не все мне удавалось. Так, например, несмотря на все попытки говорить, я не мог сказать окружающим ничего вразумительного. Отверстие и дыхательном горле искажало слова. Как-то я попытался объяснить, что подушка очень твердая и необходима надувная, но меня никто не понял. Конечно, это мелочь, но тогда она мне казалась важной, и в отчаянии я заплакал от обиды, что меня не понимают. Лишь часа два спустя удалось объяснить, что я хочу, с помощью оригинальной комбинации жестов и звуков. Мой младший брат Соми произносил по порядку все буквы алфавита, и я кивал головой, когда он называл нужную. Гак мы составили то слово, которое я никак не мог произнести.

Эти затруднения длились недолго, трахеотомическую трубку вынули и на рану наложили повязку. Вскоре она зажила, и я начал говорить. Я ликовал, хотя не мог еще долго разговаривать, так как от напряжения терял сознание.

До сих пор мне давали только жидкую пищу, но постепенно я начал получать и твердую. Сначала трудно было ее переваривать, но и это прошло. Появилось ионно осложнение — воспаление мочевыводящих путей, сопровождавшееся высокой температурой. Приходилось Глотать до пятидесяти таблеток в день, а на ночь принимать снотворное. Вначале снотворные таблетки действовали хорошо, но постепенно я привык к ним, и пришлось увеличить дозу. Таблетки заменили инъекциями патедина, но и они действовали недолго, и начались утомительные бессонные ночи. Бессонница стала сложной проблемой для моих врачей, а для меня просто мучением. Я опасался, что стану наркоманом и не смогу отвыкнуть от успокоительных средств. Тогда мать пригласила гомеопата. Он дал мне флакон с бесцветной жидкостью и сказал:

— Принимайте, пожалуйста, по двенадцать капель, но ни в коем случае не больше и не меньше, — и вы будете спать.

Дважды перед сном я принимал предписанную дозу лекарства и стал спать лучше, чем со снотворным. Года через два я встретил этого врача и похвалил прописанное им чудодейственное лекарство. К моему удивлению, он сказал:

— Во флаконе, который я вам дал, была простая вода.

Дни в госпитале шли по заведенному порядку — лечение, посещения родственников, невесты и друзей. Первой, около 7 часов утра, приезжала мать. Она жила далеко от госпиталя, и такие ранние визиты ко мне ей были трудны, но мои просьбы не приезжать так рано она и слушать не хотела. Конечно, я был счастлив видеть ее. Невеста обычно приходила во второй половине дня и проводила у моей постели часов пять. Она читала книги, журналы, а иногда пересказывала содержание какого-нибудь фильма. Однако часто мы просто сидели молча, и мне казалось, что такое молчание иногда важнее любого разговора. Каждый ее приход открывал передо мной новые черты ее личности.

Посещал меня и Нариндер Кумар. Как-то с собой он привел своего друга. Новый посетитель сказал, что его очень опечалило мое несчастье, и спросил Кумара, восстановилась ли моя речь. Меня его вопрос рассердил, и, чтобы избежать дальнейших расспросов, я лишь улыбался и молчал. Кумар объяснил, что я уже могу говорить, тогда его друг поинтересовался, не поврежден ли мой мозг. Это вывело меня из себя, и я уже хотел было предложить этому пытливому джентльмену задать мне какую-нибудь