Весь мир театр [Олег Воля] (fb2) читать постранично, страница - 28

больше обнаглел. Неужели я поверю, что ему вдруг понадобился именно мой флакон. У него свои, надежные источники. Говори прямо, что тебе нужно.

Генри поморщился из-за такой проницательности мастера. Но уж коли тот сам предлагает быть откровенным, то почему бы и нет?

– Расскажите мне, как именно яд попал в склянку, если вы к ней не прикасались после того, как в неё было налито вино?

Шекспир усмехнулся и сделал ещё один глоток.

– Мальчик, – невесело улыбнулся он, – Отравлено было не вино, а вода, которой оно было разбавлено. Это же элементарно!

Смущение и растерянность Рэя позабавили Шекспира, но он тут же сменил тон и произнес:

– Мне искренне жаль твоего деда. Я бы сразу после спектакля изъял у него эту злополучную склянку, если бы не смерть Саттона и появление стражи. То, что случилось на сцене, для меня было полной неожиданностью. Не держи на меня зла, мальчик.

Генри помолчал, глядя на искреннее сожаление, что проступило на лице мастера. Его расследование было завершено, он узнал, и кто является убийцей, и кто – орудием убийства. Но справедливого суда мог требовать только у неба. Дед стал невольной жертвой, случайно попавшей в жернова большой политики, чудо, что сам Генри избежал такой участи. Рэй молча встал, коротко поклонился своему бывшему мастеру и направился к выходу.

– Ты куда сейчас? – прозвучал за спиной вопрос Шекспира.

Уже взявшись за ручку двери, Генри обернулся и ответил:

– Куда пошлют. Но, мастер, я думаю, что время от времени мы будем видеться.

И добавил с ехидцей в голосе:

– Вы же не перестанете писать пьесы?

Затем Генри покинул офис, оставив переваривать свои слова Шекспира, а позже, коротко попрощавшись с друзьями, и театр, направив свои стопы по новому жизненному пути.

Эпилог

Легкая дымка скрыла берега. Корабль, поскрипывая стареньким корпусом, хлопнул отсыревшими от утренней росы парусами на смене галса.

Прямо по носу вставал багровый диск солнца, и суденышко, казалось, плыло по длинной ковровой дорожке, проложенной прямо к светилу. На корме, спиной к солнцу и лицом к исчезающим берегам Англии, стояли двое. Один из них нарушил молчание:

– Ну так как же я все-таки умер, расскажи.

– Довольно нелепо, сударь. Вас якобы убил ударом кинжала прямо в глаз некий Инграм Фризер. Все это случилось в таверне после попойки в ночь с тридцатого мая на первое июня. В тот же день тело покойного было поспешно предано земле. – Рассказчик ухмыльнулся и продолжил уже менее трагичным голосом: – А то оно уже пованивать начинало. Труп-то подходящий уже сутки в том же кабаке лежал. Ждал, когда я приеду и отдам ему вашу внешность, сэр. А после этого я сразу же направился сюда, к вам на корабль.

Марлоу кивнул и снова уставился на туманную полоску на западе.

– Матушка плакать будет, – внезапно произнес он, и Генри сразу понял, что речь идет вовсе не о королеве, а о той, что растила и заботилась о Кристофере вплоть до его поступления в колледж. – И Арабелла, наверно, тоже.

Генри решил поддержать меланхоличную нотку и признался:

– А я первый раз уезжаю на чужбину. Просто не представляю, как себя вести среди всех этих фламандцев, немцев и французов. Страшно…

– Не бойся.

Его спутник усмехнулся, положил руку на плечо и вдруг начал декламировать:

Генри удивленно посмотрел на Марлоу. Он узнал слова Полония из пьесы, что недавно зачитывал вслух мастер Уильям.

– Да. Красиво. Жаль, мне так и не доведется сыграть Офелию, – с сожалением произнес Генри.

– А автору не доведется увидеть премьеру, – тем же тоном ответил ему Марлоу. – А что касается сцены… – он повернулся и вдруг хитро подмигнул: – Весь мир театр, а люди в нем – актеры.