День на Краю Мира и бесконечная печаль (весь текст) [Дмитрий Геннадьевич Колодан] (fb2) читать постранично, страница - 2

скучной. Когда они выехали из города, началось бесконечное шоссе, протянувшееся вдоль побережья. С одной стороны к дороге вплотную подступал лес: раскидистые сосны с рыжей корой — цвет «ирландская мечта», высоченные темные ели и другие деревья, названий которых Тавка не знала. Вдоль обочины валялись огромные шишки, вперемешку с жестяными банками, окурками и прочим мусором. Иногда за деревьями блестело море, как солнечный зайчик от далекого зеркальца — сверкнет и исчезнет. С другой стороны шоссе возвышалась отвесная скала, искрящая прожилками кварца. Там, где дорога поворачивала, у обочины стояли выпуклые круглые зеркала — отражение машины в них сперва было совсем крошечным, а потом вдруг раздувалось, того и гляди лопнет.

Все это быстро примелькалось и надоело. Они проехали через три туннеля, темных, но слишком коротких, чтобы успеть испугаться. В итоге за несколько часов поездки единственным, на чем задержался взгляд Тавки, был дорожный знак «Осторожно, гиены!». Некоторое время она размышляла на тем, кому стоит быть осторожным — водителям или самим гиенам, но затем мысли уплыли в сторону, а Тавка так и не пришла к определенному ответу.

Это все из-за жары. Несмотря на открытые окна, или благодаря им, в машине царило настоящее пекло. Тавка чувствовала, как плавится мозг в черепной коробке. Платье на спине промокло от пота, а голые ноги прилипали к сиденью. От жары или от тряски зуб разболелся сильнее — теперь он напоминал о себе на счет семнадцать. Тавка уже жалела, что не рассказала о нем отцу. Понадеялась, что все решится само собой — зуб выпадет, как это бывало раньше, и никаких проблем. А теперь приходится мучиться. Отец хоть и врач, но не стоматолог и не сможет ей помочь. Только распереживается и решит повернуть назад; потом будет дуться из-за того, что поездка сорвалась. Лучше потерпеть.

Отец включил радио, покрутил ручку настройки. Из динамика слышался лишь громкий шорох и треск. На мгновение сквозь эфирный шум пробился женский голос:

— …держится аномальная жара… пшш… сентября… устойчивый антициклон… пшш… пшш…

Отец ударил ладонью по приборному щитку, выключая приемник.

— Ну его. Может, споем дорожную песню? — предложил он.

Тавка ответила ему тоскливым взглядом, но отец истолковал его по-своему — решил, что обязан её подбодрить:

— Ну давай. Мы едем, едем, едем…

— И едем, и едем, — сказала Тавка. — А когда приедем?

— Да ладно тебе, — отец насупился. — Ты же знаешь: на ночь остановимся в мотеле, и если не проспим, то к полудню будем на Краю Мира. А ближайшая остановка через полтора часа. Заедем на заправочную станцию. У них там есть кафе, где подают потрясающие куриные крылышки по секретному рецепту. Настоящая еда дальнобойщиков и искателей приключений.

Может, Тавке и хотелось попробовать «настоящей еды искателей приключений», но мысль о том, что придется что-то грызть, заставила её скривиться от боли.

— А вот ещё дорожная песня: «Десять бутылок…»

Снова ожило радио. И другой женский голос пропел:

— Ветер нездешний тебя… шшш…

— Да чтоб его, — взорвался отец и опять хлопнул по выключателю. Десять воображаемых бутылок остались на воображаемой стене. — Как думаешь, это был знак?

— Знак чего? — спросила Тавка. Отец промолчал.

3

Дорога тянулась и тянулась, и, казалось, вообще никогда не закончится. В мотель они приехали далеко затемно. К тому времени Тавка уже спала, устроившись на заднем сидении и положив рюкзачок под голову. Поездка выжала её, как лимон. Она не проснулась, даже когда отец на руках отнес её в номер и уложил в кровать. Ей снилась дорога, сосны и радуга. На радуге сидела мама и говорила, указывая на тот или иной цвет:

— Это — малиновая ярость, это — старое кружево, а это — космические сливки, по ним очень сложно бегать…

Глупый был сон, дурацкий.

Наутро, едва поднялось солнце, они снова были в пути. В мотеле из крана текла рыжая вода — Тавка взяла её в рот, чтобы почистить зубы, и тут же выплюнула, такой сильный был привкус ржавчины. Она до сих пор его ощущала. Будто мало ей было больного зуба, так ещё и это.

У папы был такой вид, будто ночью он совсем не ложился, а чтобы не уснуть, пил крепкий кофе, чашку за чашкой. Теперь же он выглядел помятым и уставшим, с кругами под глазами. Волосы на макушке стояли дыбом.

Шоссе плавно загибалось вправо, уводя прочь от океана. Машина нырнула в новый туннель — самый длинный за время пути. Тавка успела сосчитать до ста двадцати, прежде чем они выбрались на свет. Пока они ехали по туннелю, у нее заложило уши и ей все казалось, что сверху на нее что-то давит — что-то большое и очень тяжелое. Гадкое ощущение, настолько неприятное, что Тавка чуть не захлопала в ладоши, когда они оказались снаружи. Затем они проехали мимо большого щита-указателя, на котором аршинными буквами значилось: «КРАЙ МИРА! УНИКАЛЬНОЕ ЧУДО СВЕТА! 50 КМ». А буквами поменьше: «Памятник природы. Охраняется