От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
не хотела подчиняться пароходным правилам. Ей не понравились эти конуры на борту судна. Быть может, они напомнили ей о ее пребывании в приюте для собак, где она чувствовала себя одинокой и заброшенной, хотя с ней и обращались ласково. Когда я сдал ее на попечение матроса, она, должно быть, подумала, что теряет меня навеки: один хозяин навсегда ушел из ее жизни, а теперь и я бросаю ее на произвол судьбы. Это пришлось ей не по вкусу, и она решила меня отыскать. В первое же утро на море она сорвалась с привязи, когда никого поблизости не было, выскочила из конуры и отправилась на поиски.
Она никогда еще не бывала на борту судна. Вероятно, палуба показалась ей какой-то странной верандой, тянувшейся вдоль большого дома с длинными коридорами. Свернув в сторону, она наткнулась на изгородь, за которой, по-видимому, не было ничего — во всяком случае не было земли.
К счастью, ей не пришло в голову перепрыгнуть через эту изгородь, чтобы подальше уйти от конуры. Она вошла в дом и побежала по коридорам, останавливаясь перед каждой открытой дверью и заглядывая в маленькие комнатки — каюты. Она исследовала их одну за другой, надеясь рано или поздно найти своего хозяина.
Наконец подошла она к моей двери, обнюхала порог и тотчас же начала царапать дверь. Когда я встал и открыл дверь, она ворвалась в комнату, заливаясь радостным лаем, словно хотела сказать: «Ура! Наконец-то я тебя нашла!» Затем она улеглась у моих ног и покорно стала лизать мои ботинки.
Пять минут спустя в мою каюту вошел матрос и объявил, что моя собака сорвалась с привязи; он боится, не прыгнула ли она за борт.
— О, не беспокойтесь! — сказал я. — Если вам случится еще раз потерять Пип, можете быть уверены, что она прибежит ко мне. Она не прыгнет за борт раньше меня.
Я повернулся, чтобы показать ему собаку, но Пип исчезла. Боясь, как бы ее снова не увели от меня, она залезла под койку. Матрос тщетно пытался выманить ее оттуда, но как только я ее кликнул, она вылезла и подошла ко мне, поджав хвост, словно упрашивая меня не отсылать её.
Очень хотелось мне оставить ее в каюте. Я знал, что она будет вести себя примерно, но никому не разрешается нарушать правила на борту парохода. Я переговорил с капитаном, но добился лишь того, что собаку стали ежедневно приводить на час ко мне в каюту.
Все же это было лучше, чем ничего. Пип привыкла к этим ежедневным свиданиям и успокоилась, видя, что хозяин ее не намерен с ней разлучаться. Я также был доволен: за время плавания Пип и я научились понимать друг друга.
В течение следующих лет мы провели вместе немало часов, но сначала пришлось нам пережить разлуку.
Когда мы высадились на восточном побережьи Африки, Пип задержали в карантине [5] в Найроби. Я же был в это время занят закупкой провианта и кое-каких вещей, необходимых для экспедиции, нанимал туземцев-носильщиков, так как нам предстояло пройти пешком немало километров, а путь наш лежал через джунгли. И, наконец, последние приготовления к экспедиции можно было закончить лишь здесь, в Африке.
Когда все было готово и мы тронулись в путь, Пип очутилась в роли полноправного члена экспедиции, в состав которой входили двое белых, пятьдесят туземцев и четыре лошади.
Глава четвертая
Она встречает странных животных
Поскольку я могу судить, Пип родилась и выросла в Лондоне. Гулять выводили ее на улицу. Быть может, ей случалось резвиться в Гайд-Парке и других городских садах и скверах, но вряд ли бывала она когда-нибудь за городом. Необъятные африканские джунгли должны были показаться ей иным миром, и этот новый мир приводил ее в восхищение.
Как только она научилась прибегать на мой свист, я ей разрешил рыскать по джунглям, сколько ей вздумается. Иногда она шла подле меня, лишь изредка, для разнообразия, пробегая вдоль длинной вереницы носильщиков и снова возвращаясь ко мне. Но бывали дни, когда она нас покидала и, свернув с тропы, отправлялась на поиски приключений.
В такие дни ей случалось встречаться с диковинными животными, каких она не видывала в Англии. Однажды мы переваливали через Абердарские горы и карабкались по склонам. Пип опередила нас и, поднявшись на вершину горного гребня, остановилась, всматриваясь вдаль. Вдруг, шагах в пятидесяти от нее, группа павианов пересекла тропу. Пип никогда не видела павианов, но ничуть не испугалась. Это были новые для нее животные, которых следовало сначала обнюхать, а затем решить вопрос — стоит ли вступить с ними в драку, либо затеять игру. И Пип пустилась в погоню.
Когда я поднялся на вершину горы, Пип уже подбегала к павианам. Они остановились, а вожак их выступил вперед и, казалось, поджидал ее.
Я знал, — а Пип, конечно, понятия не имела, — что игра с павианами придется ей не по вкусу и покажется слишком грубой; короче, они убьют ее, как только она к ним подбежит. Я поспешил несколько раз выстрелить в воздух из револьвера, и звук
Последние комментарии
14 часов 27 минут назад
18 часов 15 минут назад
18 часов 33 минут назад
18 часов 39 минут назад
18 часов 54 минут назад
20 часов 28 минут назад