От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
портфелем.
Когда-нибудь я приду в этом пруду топиться. Что будет особо бездарно хотя бы потому, что я умею плавать, а глубина его вряд ли предназначена для полноценного передвижения по вертикали существа, по размеру чуть большего, чем бутерброд с тунцом. Но как же не прийти?
Графиня изменившимся лицом. На пути у нее — стражи порядка, закон, оцепление в честь подпараграфа 3 параграфа 8-прим, горящие флаги, летняя распродажа, которая отвлекает от основной цели, и симпатичный рыцарь с подмокшим портфелем. Обуреваемый желанием рассказать, почему он расположился на неудобном причале, вместо того чтобы нырнуть в кафе, где столики заняты его загорелыми близнецами разного цвета волос. Так они и будут понимающе молчать, пока звонок мобильного телефона не напомнит рыцарю о необходимости продолжить обсуждение подпараграфа 4, а графиня, словно очнувшись от ежегодно повторяющегося сна, не подхватит шлейф за секунду до того, как тот попадет под гусеницы танка, и не заспешит к прилавкам летней распродажи, пропустить которую — грех сильнее самоубийства.
Потом они, конечно, встретятся. Но не узнав друг друга — сильно меняющихся по наступлении каждого из времен года — отпразднуют радостное свидание торопливым сексом на согретой телами гомосексуалистов скамейке.
Улыбка крупной рыбы, только что в экстазе обсасывавшей каменный парапет, отвратительна ровно до тех пор, пока я не помашу ей рукой. Как она завоет тогда, шокированная необходимостью давать мне объяснения: зачем оказалась здесь? кто научил подслушивать чужие мысли? в глаза смотреть — тут неизбежна паника, и вывернутость глаз по одну сторону лица заставит метнуться наискосок, сквозь толпу, сшибая телохранителей и столики уличного кафе. Я опять останусь победителем, потому что ничего не успела спросить, а раз так — избежала уничтожающего ответа.
Я все время думаю, где были рыбы до того, как появился пруд, неестественный на проклятом месте ничейной зоны между двумя линиями фронтов, как попытка построить соразмеренный мир в щели, образовавшейся после разрыва времен. Из прошлой жизни здесь — одуванчики, которые стремительно пробиваются сквозь трещины в асфальте на проезжей части проспекта, декорированного домами-мертвецами. В следующей — трещины забетонированы, хотя это и не населило живыми существами пустые и от этого еще более стремительные автомобили. Как на картине, где силуэты рыб плывут навстречу симметричным скелетам самих себя. Но остается вопрос, откуда они плыли до этого. И воды не хватит, чтобы потушить горящие флаги. Может быть, именно в предвкушении невозможности спастись пруд выкопали таким мелким.
Каждый раз, когда в городе начинается весна, обреченная на то, чтобы стать осенью, юный рыцарь возвещает о ее ненужном наступлении залпом динамита. Графиня, окна которой выходят на берег, вздрагивает, вспоминая об оставленных в прошлом году гостях. Но громкость взрыва, измеряемая ее тонким слухом в тротиловом эквиваленте, позволяет нежно улыбнуться одними глазами и удовлетворенно поставить галочку в списке продуктов, необходимых для приема гостей нынешних. Улов удался. Спасибо, милый, а если в твоих сетях случайно окажется что-то, не предусмотренное меню, то это только оживит давно и безнадежно текущий по кругу разговор в саду. В последний раз его удавалось пустить в нужное русло, когда я перепутала гармонию взрывчатки со стуком неуместно задевшего за соседний небоскреб пропеллера.
Как просто не умирать, правда, любимый? Одуванчики отнеси к другому берегу — завтра там начнется война, им нужно будет чем прикрыться. Я не обижусь, если ты останешься там. В конце концов, ты придумал свой подпараграф, и он так же нужен тебе, как мне — рыбий оскал, в котором я в следующий раз узнаю патологический ход мысли случайного современника.
Май 2002
А если завтра
Первый день войны кажется на удивление спокойным и почти не отличающимся от дней мира. За исключением, пожалуй, того, что я промерзаю буквально до костного мозга после двадцати минут ожидания автобуса, пока не выясняется, что средства наземного транспорта лишены права свободного передвижения из-за демонстрирующих в центре города безнадежных пацифистов, в результате чего я не попадаю в одно место, где одинаково не ждут ни меня, ни моей просьбы. Жертва ничтожно мала — неотправленное из третьих рук письмо, всего какая-то одна человеческая жизнь.
Наиболее напуганными выглядят полицейские, стайками бороздящие бастующий город и проявляющие отмеченную законами военного времени бдительность в сосредоточенности на жестах: за чем таким могла потянуться в недра дамской сумочки рука, поравнявшаяся с синагогой и на уровне этого выравнивания замедлившая перемещение в пространстве. Из-за мартовских морозов запотевают стекла очков, и мне не доведется видеть их рыбьего взгляда, от которого потом так долго болит голова у Любы, лишь десятью
Последние комментарии
8 часов 24 минут назад
12 часов 12 минут назад
12 часов 30 минут назад
12 часов 36 минут назад
12 часов 51 минут назад
14 часов 25 минут назад