Первый комендант [Анатолий Алексеевич Гордиенко] (fb2) читать постранично, страница - 3

Отец ворчал, дескать, баловство это одно: рыбалка — городское занятие. А когда Ваня принёс по весне щуку полупудовую да язей кукан до самой земли, отец сам загорелся, ходил помогать мережи ставить.

— Вот она, наша Бебря, — заливисто смеялся Ваня, — речушка маленькая, да удаленькая. Надо, батя, приманку приготовить вкусную — горох отварить, кукурузу поджарить на костерке. Мне дедушка Лаврентий показал. А ещё лучше кашки гречневой сварить, да потом…

— Э-э, сынок, тут самим есть нечего, — перебила мать, кормившая жёваным пряником годовалую сестричку Ивана.

— Завтра, мама, меня пораньше растуркайте, — попросил Ваня, укладываясь на лежанке. — Митя да Гриша Синбуковы просятся на рыбалку. Я слово дал. С солнцем и двинемся. Хочу места им показать. У них семейка — тоже девять душ, крапивный борщ на столе каждый день…

…В селе у них была обычная церковноприходская школа. Числились в ней три учительницы да ещё ворчливый священник. Ваня Молчанов учился хорошо. Видя его тягу к книгам, учительница Екатерина Алексеевна давала ему на дом газеты «Русское слово», «Копейку», журнал «Ниву». Вечерами при тусклом свете лампы читал Ваня отцу статьи с красивым, но не совсем понятным названием: «С театра военных действий». Потом они, склонившись головами друг к другу, рассматривали маленькие овальные фотографии погибших русских офицеров — бравых, усатых, при крестах.

— А кто такие немцы? — допытывался Ваня у отца.

— Ну, как тебе обрисовать? Говорят они не по-нашему, не понять их, как Трофима немого. С войной на нас часто ходили. Вот и нынче вишь какие пушки толстые придумали. В поповском журнальчике видели, помнишь? Всё против живого человека, брат. Ну да русского солдата не запугать. На пушку не возьмёшь. Русские прусских всегда лупили, так там написано. Ты про этого старичка Суворова порасспроси подробней учителей. Слыхивал я, что был он генерал, а с солдатом кашу ел из одного котелка.

…Зима выдалась долгой. К пасхе в доме стало голодно. Муки оставалось на дне старой дежи — раза три замесить, и всё. Была ещё картошка, но берегли её на семена, брали по счёту. Одна подмога — коровушка, да и у той молоко стало пропадать — телёнок малый замучил её, что ли? Ждали весны, ждали зелёной травки, брусничного листочка, сосновых почек, крапивки, щавеля.

— Вот выпью взвару из берёзовых да сосновых почек — и встану. Этим летом уж точно. Как рукой снимет, — приговаривал отец, тоскливо глядя в окно на мелкий, весенний дождь.

И вправду, полегчало летом Сергею Артемьевичу. Ездил даже раза два в Вязьму, но тут уж пришлось брать Ивана — он лён укладывал, завязывал поклажу по отцовской указке.

Ивану шёл десятый год. Ростом он не вышел, но сила в руках была. Деревенские мальчишки пасли коров на лугу, резали дудочки из краснотала и, конечно, боролись. Иван не любил это занятие, но когда его подзадоривали, выходил в круг, и равных ему не было. С ног сбивали иногда старшие парни, а чтоб на лопатки кто положил, такого не случалось.

Однажды пасли коров у большого запущенного сада, который недавно, как ходила молва, почти задаром купил земский начальник Беклемишев. Заигрались в лапту и не заметили, как коровы очутились в саду. Афоня Германов хотел было сбегать, выгнать, да его отговорили — там же не озимые, никакой потравы не будет. И тут откуда ни возьмись выскочил на тарантасе сын Беклемишева — и прямиком к пастушатам. Горбатенький Федя стал что-то лепетать, Ваня Баженов метнулся в сад выгонять коров, за ним Ваня Молчанов. Но крик остановил его, заставил оглянуться. Федя стоял у тарантаса, закрыв лицо руками, а Беклемишев, пружиня на толстых ногах, хлестал его кнутом. Не помня себя, Ваня подскочил к бричке, поднял над Федей голые руки.

— Не смейте! Он сирота! Он убогий!

Беклемишев зло выругался и замахнулся кнутом. Ременная жалящая полоска змейкой обвилась вокруг локтя, Ваня рванул её к себе что было сил. Беклемишев выпустил кнут.

— Чей будешь? — закричал Беклемишев, топая ногами.

— Молчановы мы. А вот я священнику пожалуюсь, — тихо сказал Иван.

— Дурак твой священник, и ты вместе с ним! Дай сюда кнут, щенок! Отдай, тебе говорят!

Ваня повернулся, обнял всхлипывающего Фёдора и повёл к деревне. Он шёл, не сходя с просёлка, слышал, как Беклемишев звонко щёлкнул вожжами, почувствовал на шее горячее дыхание лошадей, но не свернул с дороги, кнута не отдал. Лошади захрапели, встали на дыбы, над головами мальчишек взметнулись грозные копыта, но Иван не дрогнул, не сдался. Лошади вдруг резко попятились, рванулись в канаву…

А через три года Иван мог снова встретиться с молодым Беклемишевым, да тот вместе с отцом исчез куда-то. Поговаривали, что ушли они в белую армию.

Разбирали сельчане имение земского начальника. На сходке решили: крепкий дом его, чисто дворец, хоть и деревянный, перенести в село, поставить на кряжике у пруда, и чтобы там отныне был Народный дом с избой-читальней, с библиотекой. Так и сделали. Раскатали барский дом и поставили на новом месте. Вместе