Впередсмотрящий. Повесть о великом мечтателе (Жюль Верн) [Евгений Павлович Брандис] (fb2) читать постранично, страница - 2

загроможденной ящиками, между которыми оставлен узкий проход. «Ящики» — прижатые друг к другу дома. При желании их можно также принять за причудливые палубные надстройки. Впечатление довершают сброшенные на твердую землю «сходни» — по паре мостиков на «корме» и «носу». Так и кажется: «Фейдо» скоро кончит погрузку, мостки будут убраны, якоря подняты, и ничто не помешает громадному кораблю пуститься вниз по Луаре.

Из слухового окошка родительского дома мальчику открывалось чудесное зрелище: просторная гавань, усеянная густым лесом мачт с привязанными к реям парусами, среди которых кое-где мелькали длинные трубы пироскафов^[2], извергавшие в небо черные султаны дыма. Моряки парусного флота еще не подозревали, что в недалеком будущем парусники будут вытеснены пароходами, и относились с пренебрежением к этим невзрачным «небокоптителям».

В сознании ребенка прошлое не отделялось от настоящего. Улицы острова Фейдо, названные именами прославленных навигаторов и знаменитых нантских корсаров, напоминали о кругосветных плаваниях и жарких абордажных боях, о людях, топивших во славу Франции английские и испанские фрегаты, о тех, кто устраивал облавы на негров, скупал за бесценок африканских рабов и сбывал их с баснословной прибылью где-нибудь на Антильских островах.

Торговля живым товаром в те далекие годы вовсе не считалась зазорной. Вест-индским плантаторам нужна была рабочая сила, а нантским негоциантам и судовладельцам — продукция вест-индских плантаций. Торговцы невольниками в этой замкнутой цепи были необходимым звеном.

Кто знает, сколько почтенных семейств, составлявших аристократию города, жили в роскошных особняках, построенных при последних Людовиках именно на такие доходы?

Заниматься работорговлей французам запретил Наполеон, но доживали еще свой век старики, разбогатевшие от этого промысла, и благоденствовали их наследники в Нанте.

СЕМЬЯ

огда я обращаюсь мыслью к моим предкам, — заметил как-то раз Жюль Верн, — то нахожу среди них военных^, муниципальных советников, адвокатов и моряков.

Отец писателя Пьер Верн был потомственным адвокатом. Это звание вместе с адвокатской конторой передавалось из поколения в поколение старшему сыну в семье. Но так как Пьер не был старшим, пробиваться пришлось самостоятельно. В 1826 году он поселился в Нанте и быстро завоевал репутацию как умный, энергичный юрист, умеющий защищать интересы клиентов, не нарушая буквы закона, как человек безукоризненной честности и усердный католик, что также располагало в его пользу. К тому же он был меломаном и не чуждался поэзии. Короче, уже через год метр^[3] Верн упрочил свое положение удачной женитьбой, позволившей купить небольшую контору на набережной Жан Бар.

Брак оказался счастливым. Контора приносила доход.

Софи Верн, до замужества Аллот де ля Фюйи, принадлежала к дворянскому роду, ведущему начало, по семейным преданиям, от шотландского стрелка Аллота, служившего в гвардии Людовика XI. Король пожаловал ему за заслуги дворянство вместе с королевской привилегией держать голубятню. Гвардеец Аллот построил себе замок и стал сеньором Аллот де ля Фюйи^[4].

К тому времени, когда метр Верн породнился с именитой семьей нантских моряков и арматоров, его тесть был директором счетной конторы, иначе говоря, главным бухгалтером. От былого величия сохранилось лишь дворянское звание, ничего не прибавлявшее к скромным доходам деда будущего писателя. Тем не менее шотландский пращур Аллот стоял перед глазами Жюля в образе средневекового лучника — в шлеме, кольчуге, с щитом и колчаном, в ореоле храброго воина, сопровождавшего во всех походах короля — объединителя французских земель.

Отчасти может быть и по этой причине Жюль Верн так живо интересовался Шотландией, с увлечением перечитывал Вальтера Скотта и пользовался любой возможностью лишний раз побывать в милой его сердцу стране.

Дом № 4 по улице Оливье де Клиссон внешне ничем не отличался от других помпезных домов, возведенных на острове Фейдо в первой половине XVIII века преуспевающими судовладельцами и купцами.

Бронзовый молоток у входной двери без малого целое столетие все теми же гулкими ударами возвещал о приходе посетителя. Женевские часы в вестибюле каждые полчаса напоминали мелодичным звоном о движении времени, которое здесь казалось застывшим. Мраморные арапчата в чалмах все так же бдительно охраняли парадную лестницу, устланную блеклым ковром, который, по уверению деда Жана, был когда-то малиновым. Мебель красного дерева в стиле Людовика XV, картины в золоченых рамах — портреты предков и морские пейзажи, выцветшие штофные обои, портьеры, серые гобелены в комнате матери с изображением Нептуна и Нереид, даже книги в одинаковых переплетах, расставленные по ранжиру в