Флаг [Валентин Петрович Катаев] (fb2) читать постранично, страница - 15

дела на персидском ковре дворянского кабинета. А теперь забрал его себе донской казак Иван Беленький, наточил как следует быть и орудует им в боях против белых. Ни у кого во всём корпусе нет таких длинных и сильных рук, как у Ивана Беленького. И был такой случай. Пошёл как-то Иван Беленький в богатый хутор за фуражом для своей лошади. Просит продать сена. Хозяйка говорит:

— Нету. Одна копна только и осталась.

— Да мне немного, — говорит жалобно Иван Беленький, — мне только коняку своего накормить, одну только охапочку.

— Ну что же, — говорит хозяйка, — одну охапочку, пожалуй, возьми.

— Спасибо, хозяйка.

Подошёл Иван Беленький, донской казак, к копне сена, да и взял её всю в одну охапку. Ахнула хозяйка: сроду не видала она таких длинных рук. Однако делать нечего. А Иван Беленький крякнул и понёс копну к себе в лагерь. Что с ним по дороге случилось, неизвестно, только вдруг прибегает он без сена в лагерь ни жив, ни мёртв. Руки трясутся, зуб на зуб не попадает. Ничего сказать не может…

— Что с тобой, Ваня?

— Ох… и не спрашивайте. До того я перепугался… ну его к черту!..

Остолбенели и бойцы: что же за штука такая, если самый неустрашимый боец, Ваня Беленький, испугался?

А он стоит и придти в себя не может.

— Ну его к черту!.. Напугал меня проклятый дезинтер, чтоб ему сгореть на том свете!

— Да что такое? Кто такой?

— Да говорю ж — дезинтер… Как я взял тое проклятое сено, чтоб оно сгорело, как понёс, а оно так в серёдке как затрепыхается… туды его в душу, дезинтер проклятый!

Оказалось, в сене прятался дезертир. Его вместе с копной и понёс Иван Беленький. По дороге дезертир затрепыхался в сене, как мышь, выскочил и чуть до смерти не напугал неустрашимого бойца Беленького.

Ну и смеху было!

И опять нежно и мужественно усмехнулся Будённый, осторожно проезжая над головой бойца своего, Ивана Беленького, над его острым мечом, зеркально отразившим полную голубую луну.

Шла ночь. Передвигались над головой звёздные часы степной ночи. Скоро время будить бойцов.

Вдруг «Казбек» остановился и поднял уши.

Буденный прислушался. Будённый поправил свою защитную фуражку, подпалённую с одного бока огнями походных костров.

По верху балки пробиралось несколько всадников. Одна за другой их тени закрывали луну. Будённый замер. Всадники спустились в лагерь. Ехавший впереди остановил коня и нагнулся к одному из бойцов, который переобувался перед сумрачно рдеющим костром.

У всадника в руке была папироса. Он хотел прикурить.

— Эй, — сказал всадник, — какой станицы? Подай огня!

— А ты кто такой?

— Не видишь?

Всадник наклонил к бойцу плечо. Полковничий погон блеснул при свете луны.

Всё ясно. Офицерский разъезд наехал впотьмах на красноармейскую стоянку и принял её за своих. Значит, белые близко. Терять времени нечего. Будённый осторожно выехал из темноты и поднял маузер. В предрассветной тишине хлопнул выстрел. Полковник упал. Бойцы вскочили. Офицерский разъезд был схвачен.

— По коням! — закричал Будённый.

Через минуту пять с половиной тысяч бойцов уже были верхом. А ещё через минуту вдали в первых лучах степного росистого солнца встала пыль приближавшейся кавалерии белых.

Семён Михайлович приказал разворачиваться. Заговорили три батареи 4-го конно-артиллерийского дивизиона.

Начался бой.

Недавно, вспоминая об этом эпизоде, Семён Михайлович сказал, задумчиво улыбаясь:

— Да. Пять с половиной тысяч бойцов, как один человек, спали вповалку на земле. Вот стоял храп, так храп! Аж бурьян качался от храпу!

Он прищурился на карту, висевшую на стене, в с особенным удовольствием повторил:

— Аж бурьян качался!

Мы сидели в кабинете Будённого в Реввоенсовете. За окном шёл деловитый московский снежок.

Я представил себе замечательную картину. Степь Ночь. Спящий лагерь. Будённый на своём «Казбеке». И за ним, в приступе неодолимого сна, трясётся чубатый смуглый мальчишка с пучком вялого мака за ухом и с бабочкой, заснувшей на пыльном горячем плече.

1935 г.