Каиново семя [Варвара Клюева] (fb2) читать постранично, страница - 4

резцом приобретают неповторимость, линии — четкость и выразительность. И юная, симпатичная, но вполне заурядная мордашка превращается едва ли не в иконный лик.

— Ты чего застыл на пороге? Сражен моей неземной красой? — Ксана заставила-таки себя растянуть губы в улыбке. — Давай цветы и проходи. Если мы простоим еще минуту, я просто рухну на пол.

— Прости. — Гуляев отдал ей цветы и суетливо нагнулся расшнуровать ботинки. — Мне, наверное, не следовало сегодня приходить. Ты же предупредила, что устаешь…

Ксана молча пожала плечами и ушла в комнату. Вот и понимай как хочешь. Когда Гуляев вошел вслед за ней, она втискивала по одной его гвоздики в вазу к другим гвоздикам. Помимо этой вазы в комнате стояло еще штук шесть, все полные цветов. Розы, лилии, ирисы, тюльпаны… И даже коробочка с орхидеей.

— М-да, неудачное подношение у меня получилось, — пробормотал Сергей Владимирович. — Надо было коробку конфет принести. Или бутылку вина.

Ксана усмехнулась, открыла застекленную узорчатым стеклом дверцу шкафа, и Гуляев увидел, что все его полки заставлены конфетными коробками.

— В баре то же изобилие, — сказала Оксана. — Так что не переживай. Дарить подарки врачам — дело неблагодарное. Садись к столу. Ты как знаешь, а я просто обязана хлопнуть пару рюмашек, иначе лыка не буду вязать.

На круглом столе, застеленном льняной скатертью, стояла ваза с фруктами, открытая коробка конфет, бутылка выдержанного армянского коньяка и две широкие рюмки.

— Если нужна другая закуска, сходи на кухню, выпотроши холодильник. И поставь приборы. А я — все, больше не могу. — С этими словами Оксана нырнула в кресло у стола, скинула туфли и, вытянув ноги, положила их на специальный пуфик.

Казалось бы, тут Сергей Владимирович должен был окончательно смутиться и почувствовать себя свиньей, однако, против всякого резона, вдруг расслабился. Без стеснения пошел на кухню, выгреб из холодильника колбасу, сыр, копченую рыбу, накромсал кое-как, разложил по тарелкам, которые нашел в сушилке, достал из ящика стола вилки и принес все это добро в комнату.

— Я знаю, коньяк этим не закусывают, но, по-моему, тебе нужно поесть. Вот увидишь, сразу станет легче.

— Не станет. Я себя хорошо изучила. От еды я тупею и окончательно растекаюсь лужицей. Лучше налей мне. Коньяк — самое замечательное известное мне лекарство от усталости и прочих неприятностей.

Гуляев подчинился.

— За встречу. — Ксана подняла свою рюмку в его сторону и тут же отпила два глотка. — Ну вот, теперь можно и поговорить. Ты не обидишься, если я попрошу тебя обойтись без вступлений? Без воспоминаний молодости, разговоров за жизнь и прочего пустопорожнего трепа? Понимаю, это звучит не слишком вежливо, но, сам видишь, мне не до церемоний. Чтобы облегчить тебе задачу, скажу: я знаю, зачем ты пришел. Правда, я уже беседовала аж с двумя молодыми людьми из милиции и сообщила им все, что имела сообщить по поводу своего алиби, распорядка в клинике и отношения персонала к Альбине. Но тебе, как я понимаю, нужна, так сказать, внутренняя информация? Какой была Альбина, чем дышала, о чем мечтала и тому подобное?

— Ну, в общем-то да, — признал Сергей Владимирович.

Оксана уже допила свой коньяк и протянула рюмку за новой порцией.

— Не бойся, — сказала она, перехватив взгляд Сергея. — Я не спиваюсь. Хотя кто знает… За последний месяц уже третий раз даю себе поблажку. Надеюсь, это не превратится в привычку. Вообще-то я пью очень редко. Для хирурга прямо-таки патологически редко. — Она снова откинулась на спинку кресла, сделала глоток коньяку и пристально посмотрела Сергею в глаза. То ли с вызовом, то ли испытующе — не поймешь. — Так вот, об Альбине. Она была людоедкой. Дышала страданиями ближних, упивалась чужой болью, мечтала подмять под себя всех, до кого могла дотянуться, и раздавить, растоптать, искромсать, насладиться зрелищем чужих корчей. Ее следовало бы убить еще лет десять назад. Вырезать, как раковую опухоль. А теперь, боюсь, уже поздно. Уже пошли метастазы.

Ее слова были такими страшными, такими беспощадными, что Гуляев едва не отшатнулся. За свою жизнь он выслушал множество злобных тирад, чудовищных, тошнотворных признаний и яростных обличений, но ни одно из них не потрясло его так, как эта характеристика, данная Альбине ее лучшей подругой. Может быть, потому что Оксана была настоящей подругой, без намека на бабское соперничество и мелочную стервозность. А может быть, потому что в ее тоне не было и следа какой-либо страсти. Ее голос звучал ровно и невыразительно. И бесконечно устало.

— Но… как же так? Она же была…

— Была. Чуткой, нежной, незлобивой, кроткой, привязчивой, благодарной… Все так. И мне об этом известно лучше, чем кому бы то ни было.

— Но почему, Ксана?..

Она пожала плечами.

— Не знаю. То есть предположения у меня имеются, но насколько они верны? Во-первых, болезнь. Почки — коварная штука. Если они работают с перебоями, в организме накапливаются токсины, которые