Письмо главному редактору «Нового мира» С. П. Залыгину по поводу статьи В. Сербиненко о Стругацких [Александр Исаакович Мирер] (fb2) читать постранично, страница - 2

писателей за 30-тилетний период, не соображаться с их бесчисленными конфликтами с издательства ми, цензурой, с необходимостью зарабатывать себе на хлеб, в конце концов?… Но это делает Ваш автор. Он безоглядно громит единственную «хлебную» книгу Стругацких — одну из 25-ти /для меня под вопросом еще «Отель у погибшего альпиниста» /.

Писатели, действительно, согласились на требования издателей — дать «настоящую» коммунистическую утопию, пропаганду и контрпропаганду. И хотя это все равно добрая книга, как-то неудобно читать об идеализированных советских людях, о гнусных и пьяных узниках капитала и прочем. Разумеется, что на писано пером, не вырубишь топором, но мне было бы неловко так расписывать грехопадение серьезных социальных писателей, как это делает критик. И, чтобы ударить больней, именно «Стажеров» сравнивать с городскими повестями Ю. Трифонова.

Но таким образом он обходится без минимального серьезного обсуждения «широкой и связной картины» утопии Стругацких. Он вообще не затрагивает единственную полностью утопическую вещь «Полдень. XXII век» и утопические фрагменты в вещах «укосмического цикла»: «Трудно быть богом», «Обитаемом острове», «Парне из преисподней», «Жуке в муравейнике» — то, что он, очевидно, имел в виду, говоря об «особом мире» Стругацких. Так вот, я опасаюсь, что этот мир оставлен за бортом намеренно, ибо он — в противоположность отколовшимся от него «Стажерам» — не снабжен никаким «внешним общественным идеалом». Он раскрывается не через показ общественных институтов, но только через межчеловеческие отношения, как бы «изнутри» людей. Стругацкие видят человека будущего удиви тельно доброжелательным, творческим и, в общем-то, мало интересующимся идеями, выходящими за круг нравственных и творческих проблем. Ему никто ничего не навязывает; в этом мире есть лишь один абсолютный ОБЩЕСТВЕННЫЙ императив: «не убий».

Этого императива как бы не замечает В. Сербиненко, когда пишет о «Трудно быть богом» и «Жуке в муравейнике» /этим философским книгам, вместе взятым, уделено меньше места, чем «Стажерам» /. Он походя отмечает, рекомендуя героев «Трудно быть богом»: «Им очень хочется не нарушать гуманистические табу, что так просто в идеальном мире Утопии и так сложно за ее пределами». Странно это читать, очень странно… Суть всей вещи и трагедия ее героя, Антона-Руматы в преступном хотя и понятном по-человечески — НАРУШЕНИИ АБСОЛЮТНОГО МОРАЛЬНОГО ЗАКОНА. Ироническое словосочетание «гуманистическое табу» применительно к запрету на убийство пускает в ход человек, объявивший себя последователем великого гуманиста Вл. Соловьева.

Вот очень короткий конспект «Трудно быть богом». Под видом фантастической средневековой страны Стругацкие дают гротескное изображение нашей страны сталинского периода. В момент действия там правит временщик, которому дано многозначительное имя «Рэба» /в оригинале было «Рэбия», редакторы попросили сделать намек менее явным/. Он свирепо и планомерно уничтожает ученых и поэтов, учреждает собственную «серую гвардию», превращает обсерваторию в пыточную тюрьму; душит остатки свободы, сохранившиеся в средневековом королевстве.

В этот ад земной внедрен резидент Утопии, историк Румата /он же Антон/. В его распоряжении огромное могущество XXII века, но здесь оно бесполезно. «Утопийцы» Стругацких решительно отвергают любое вмешательство в исторический процесс: «нельзя лишать человечество его истории», — так и сказано в книге, прямыми словами. /Цитирую кредо В. Сербиненко: «общественные идеалы… не отрицающие… прошлого и настоящего истории»./ Есть и объяснение практически-конкретное: вторжение в ход истории оборачивается большой кровью; это и сказа но словами, и показано образно.

Другая проблема — человеческая, личностная. Антон пони мает что обязан остаться в стороне, но это ему невыносимо, он говорит: «Сердце мое полно жалости». И все же он бездействует. Убивают и пытают его друзей, бьют до полусмерти его самого, но он терпит до последнего и лишь в приступе отчаяния с боем идет во дворец и убивает палача Рэбу.

Еще раз: главная тема «Трудно быть богом» Абсолютно ясна и четко сформулирована. Вмешательство и исторический процесс — «утопизм» — недопустимо.

Идея, как легко заметить, прямо отвергающая то, в чем обвиняет Стругацких В. Сербиненко. Естественно, об ее присутствии в книге он умалчивает. А над личной трагедией гуманиста он, грустно сказать, глумится — «соблюдая при этом известный порядок», как один из героев Сарояна. Правда, герой этот плакал от жалости к людям, но каждому свое… Сначала критик говорит, что «Антону… и другим героям придется еще не раз «пожалеть» о несовместимости гуманистических запретов с эффективной и молниеносной «помощью». Тут сразу вопрос: почему иронические кавычки у прекраснейших слов в человеческом лексиконе — жалость и помощь? Кому из порядочных людей не хочется помочь страдальцам, кому не унизительно сознание собственного бессилия?