Эйфория (СИ) [Ann Canta] (fb2) читать онлайн

Энн Канта

Эйфория

Роман в новеллах

Тебе – тому, кто учит меня любить.

Люди, которые отрицают существование драконов, как правило, бывают пожираемы ими изнутри.

Урсула Ле Гуин

Эйфори́я (др.-греч. εὐφορία «плодовитость», из εὖ «хорошо» и φορέω «несу, ношу», то есть буквально «хорошо несущая») – положительно окрашенный аффект или эмоция. Ощущается как внезапное, всезаполняющее чувство счастья, восторга. Согласно современным исследованиям мозга и психики, музыка является одним из самых мощных источников эйфории у здорового человека.

Часть первая

Глава 1

Линда. Акколада

Акколада – скобка, посредством которой соединяются слева две или несколько систем нотных линий, которые играются одновременно одним или несколькими инструментами. Ряд связанных скобкой линий также называется акколадой, они соединяются общими тактовыми чертами.

Также акколадой называлась церемония посвящения в рыцари и принятия нового рыцаря в орден. Сам термин произошел от французского слова accolade , означающего объятие.

– И вы в самом деле это делаете?

– Что именно?

– Ну, занимаетесь сексом за...

– Занимаюсь сексом за?..

Двое мужчин сидели в небольшом просто обставленном кабинете с двумя большими окнами, выходящими в маленький двор, полностью заросший зеленью и сильно напоминавший старый заброшенный французский сад. Буйная растительность, еще несколько лет назад, судя по всему, имевшая вполне очевидные строгие формы, предложенные заботливым садовником, теперь утратила их, превратившись в подобие изумрудного моря, раз и навсегда застигнутого легким штормом, вероятно, прерывавшимся лишь при очередной смене времен года, когда насыщенная зелень волн уступала место рыжевато-коричневой и янтарной неге. Один из мужчин, – тот, что задал первый вопрос, – на минуту отвлекся от разговора и повернулся к окну, рассеянно блуждая взглядом по сложному переплетению листов и ветвей. После довольно продолжительной паузы, во время которой его собеседник терпеливо ждал, пока он сформулирует, кажется, не до конца осознанную им самим мысль, человек оторвался от созерцания кустов и деревьев и медленно произнес:

– Я мог бы сказать, что вы занимаетесь сексом за деньги, но что-то останавливает меня.

Он помолчал и откинулся на спинку кресла.

– Могу я узнать, что это? – его собеседник по-прежнему был безукоризненно вежлив.

Мужчина снова задумался и неожиданно рассмеялся.

– Я сам не знаю. Должно быть, тот факт, что...

Он замер, заново пытаясь собрать воедино мысли и чувства, которые, похоже, в силу ли усталости, злости или волнения, раз за разом ускользали от него.

– Должно быть, то, что она сказала мне в тот вечер, – наконец, резюмировал он.

– В тот вечер? – мужчина, сидящий напротив, был явно заинтригован.

– В тот вечер, когда я пришел к ней и сказал... – человек на мгновение остановился, явно смутившись, – когда я предложил ей эту сделку.

– Другими словами, когда вы решили шантажировать ее, – поднявшись со своего места, его визави прошел к столу, расположенному в противоположной части комнаты, и достал из ящика пачку сигарет. – Не возражаете? – он вопросительно посмотрел на своего собеседника и, получив в ответ нетерпеливый кивок, закурил.

– Да, – мужчина смотрел, как хозяин кабинета все так же не спеша подходит к окну и, приотворив одну из створок, присаживается на подоконник, так чтобы дым по возможности уходил во двор.

Угнетенный то ли нарочитой вежливостью этого жеста, граничащей с утонченным издевательством, то ли самой ситуацией, совершенно очевидно мучившей его на протяжении, как минимум, нескольких дней, мужчина бросил на собеседника злобный взгляд:

– Она мастер создавать неудобные инциденты. Я и не ожидал от нее другого. Но даже я не мог предположить, что однажды она найдет себе шлюху и настолько облегчит мне жизнь.

– Как вы думали, облегчит вам жизнь, – удобно устроившийся на своем месте адресат его реплики благополучно проигнорировал оскорбление. – Однако, раз вы здесь, это означает, что что-то нарушило ваши планы.

Резко подняв голову в ответ на эти слова, сидящий в кресле мужчина вновь впился глазами в своего мучителя. На сей раз он молчал довольно долго, а когда решился нарушить тишину, с его губ сорвалось одно-единственное слово.

– Почему?

Потянувшись к столу за пепельницей и вернувшись к прежней позе беззаботного и довольного жизнью сибарита, его собеседник стряхнул пепел с сигареты и улыбнулся.

– Почему что?

Новая тишина не была напряженной, – скорее, в ней начали проступать тонкие контуры понимания, так же, как они виднелись в очертаниях старых деревьев за окном, будто бы давний замысел садовника, который оба они долго и мучительно пытались постичь, внезапно открылся им в ярком и волшебном озарении.

Мужчина, сидевший в кресле, неторопливо встал и, сделав несколько шагов, остановился прямо напротив своего нового знакомого. Теперь его взгляд скользил по лицу и фигуре собеседника, как прежде, не пропуская ни одной детали, но сейчас они не были уликами или строками обвинительного приговора. Несколько раз моргнув, он внезапно осознал себя посреди процесса... познания, и неожиданно это заставило его ощутить себя гостем на чужой территории – больше, чем за прошедшие полчаса, пока он хотел быть и оставался обвинителем.

Откинувшись на светлую стену в проеме окна, он внимательно рассматривал сидящего перед ним человека.

Высокий, худощавый, большие удлиненные кисти рук, волнистые светлые волосы, спереди легкими кольцами падающие на лоб, так что ему периодически приходилось отбрасывать их назад, коротким движением пальцев или просто тряхнув головой, зеленовато-голубые глаза, в этот момент кажущиеся почти прозрачными, и губы, слишком явно выраженные, чтобы выглядеть гармоничными.

Абсолютно непривлекательная внешность.

Вопрос, так долго терзавший его, тот, из-за которого – он только что понял – он на самом деле пришел, родился сам собой.

– Как вам это удается?

Мужчина не стал уточнять, что он имеет в виду. Вместо этого он потушил почти докуренную сигарету и, сделав приглашающий жест, переместился обратно в кресло и, дождавшись, пока его собеседник присоединится к нему, неспешно заговорил.

…

– Но, послушайте, мистер Тэррингтон…

– Бенедикт, если хотите.

– Бенедикт, – мужчина смерил его тяжелым взглядом. – Это невозможно. Я хочу сказать, – то, что вы этим занимаетесь сейчас, безотносительно того, как с этим связана Линда или кто угодно другой из ее круга, о чем я даже не хочу знать, не означает, что вам это… вы…

Человек, представившийся Бенедиктом, усмехнулся и весело посмотрел на своего собеседника.

– Мистер Эттингер… вы позволите называть вас Эдвардом?

Тот только нетерпеливо махнул рукой.

– Так вот, Эдвард, если я правильно понимаю ваш вопрос, вы хотели бы знать, является ли моя работа результатом, скажем так, вынужденного выбора или же это мое призвание, о котором я мечтал с детства?

Эдвард мрачно кивнул. По выражению его лица было видно, что, будь его воля, он использовал бы другие слова, но в целом смысл его рассуждений передан верно.

– Когда я был подростком, у меня были другие интересы, – хмыкнул Бенедикт.

Эдвард посмотрел на него вопросительно.

– Частная школа, в которой я учился, располагала к гораздо более… жестким экспериментам, – уклончиво ответил тот.

– Алкоголь? Наркотики?

– Мне бы не хотелось вдаваться в подробности, – Бенедикт шевельнулся в кресле, меняя позу. – В любом случае, то, о чем я говорю, было не правилом, а исключением, хотя роль в моей жизни в определенный период сыграло значительную – не как направляющая тропинка, а как противовес, – улыбнулся он, заметив ошарашенное выражение лица своего собеседника. – Тем не менее…

– Тем не менее, не имея возможности или не желая иметь много женщин в двадцать, вы с лихвой наверстали это упущение в тридцать.

– В тридцать два, – вежливо поправил Бенедикт. – В целом, я не стал бы выстраивать такую жесткую причинно-следственную связь, но, если вам так удобнее…

– Я уже не знаю, что мне удобнее, – вздохнул Эдвард, – я просто хочу понять.

– Так или иначе, – любезно кивнув в ответ на его реплику, продолжил Бенедикт, – к началу 2009 года я оказался в ситуации, когда мне захотелось – без каких-то особых причин – стать тем, кого вы так красочно в пылу нашего разговора назвали шлюхой.

Эдвард выпрямился.

– Я вовсе не имел в виду…

– О нет, вы имели, – Бенедикт улыбнулся так лучезарно, словно словечко, брошенное Эттингером несколько минут назад, было чем-то вроде профессиональной похвалы, а не рассчитанным оскорблением. – Тем любопытнее тот факт, что вы угадали: моя работа состоит только и исключительно в том, чтобы заниматься с женщинами сексом. Другое дело – как и для чего. За этим я и создал агентство.

– Чтобы заниматься сексом безнаказанно, – не удержался Эдвард.

– В каком-то смысле, – рассмеялся Бенедикт. – Хотя, на самом деле, так всего лишь проще.

– Проще?

– Разумеется, – Бенедикт встал и, прихватив со стола пепельницу и пачку сигарет, вернулся обратно к окну.

– Наличие официально существующего агентства позволяет не только оказывать услуги, но и делать это правильно, – мягко сказал он.

Эдвард встрепенулся.

– Что вы имеете в виду?

– А разве Линда вам не говорила? – Бенедикт посмотрел на него с интересом.

Тот смутился.

– Нет, она… то есть, я хочу сказать…

– Ясно.

– Знаете, что самое забавное, мистер Эттингер? – Бенедикт отвернулся к окну и посмотрел на причудливый хаос зеленых ветвей, покачивающихся за стеклом. – То, что, когда я начинал, эта идея казалась мне столь же нелепой, как и вам.

Он проследил глазами за небольшой белкой, перепрыгнувшей с одной ветки на другую, и вновь поглядел на Эдварда. Тот казался сбитым с толку, но, как для человека, пришедшего выяснять отношения с сотрудником эскорта, к которому обратилась близкая ему женщина, в целом, держался неплохо. Бенедикт хмыкнул.

– Сейчас смешно об этом вспоминать, – сказал он, – но когда мы с моим другом Тони решили попробовать себя в этом деле, то – с учетом того, что ни один из нас толком не разбирался в проблеме и всему приходилось учиться на ходу, – мы наделали столько ошибок, сколько вообще можно было наделать. Во всяком случае, так это видится мне теперь.

Бенедикт глубоко затянулся и замолчал. Эдвард слушал внимательно, не пытаясь задавать вопросов: он чувствовал, что время для них придет, но в данный момент с удивлением обнаружил, что предпочитает слушать, а не говорить.

Бенедикт тем временем продолжал.

– Первой ошибкой, которую мы сделали, было убеждение, что женщины, обращающиеся к хастлеру, знают, чего они хотят.

– А разве нет? – Эдвард моментально забыл о своем намерении не вмешиваться.

– Нет, – Бенедикт понимающе улыбнулся. – Чаще всего – нет. И это совершенно нормально, – добавил он, глядя на удивленного Эдварда. – Понимание того, зачем женщина приходит ко мне, – это не ее, а моя работа.

– Ваша… – Эдвард окончательно запутался.

– Да, моя, – Бенедикт встал и открыл окно настежь, впуская в комнату свежий осенний воздух. – Все дело в том, – продолжил он, усаживаясь на подоконник, – что понять это, не имея опыта, невозможно. Первые несколько месяцев я и Тони полностью полагались на желания женщин, предлагая им просто позвонить в агентство и буквально заказать сессию со мной в любое удобное для них время. В результате к концу года у нас было три заявления в полицию о попытке изнасилования и одно дело о защите чести и достоинства, практически дошедшее до суда.

Глаза Эдварда расширились.

Бенедикт рассмеялся.

– К счастью, ни один из этих случаев не имел серьезных последствий, – успокоил он своего гостя, – но они научили нас тому, что, во-первых, наша работа предполагает необходимость обсуждения абсолютно всех деталей, начиная от того, что мы оба понимаем под словом «минет», и до типа презервативов, а, во-вторых, что если мы хотим, чтобы наши клиентки получали то, что им нужно, нам стоит лучше интересоваться их желаниями.

Эдвард нахмурился.

– Я все еще не понимаю.

Бенедикт кивнул и, поднявшись с подоконника, направился к дверям. Спустя минуту он вернулся с небольшой папкой серого цвета, с короткой надписью на обложке, не больше двух слов, как смог увидеть Эдвард со своего места, и протянул ее ему.

Эдвард машинально взял папку в руки и, взглянув на обложку, побледнел.

«Линда Силвертон», – прочел он. – Это…

Бенедикт жестом остановил его.

– Это не то, что вы думаете, – спокойно сказал он. – Не компромат на нее и не список ее корреспондентских счетов во всех странах, резидентом которых она является. Это всего лишь стандартное досье.

– Досье? – Эдвард, дрожащими руками сжимавший папку, непонимающе посмотрел на Бенедикта.

– Да, досье, – подтвердил тот. – Обыкновенное и ничем не примечательное, однако, обладающее огромной ценностью для того, кто хочет не только подарить женщине несколько приятных часов, но и максимально исключить возможность причинения ей вреда. – Он сделал паузу, давая Эдварду переварить информацию, и продолжил: – Здесь есть все, что нужно для принятия заявки, с которой я начинаю знакомство с женщиной. Прочтите, – сказал он, глядя на то, как Эдвард в нерешительности косится на все еще лежащее у него на коленях досье. – Сейчас здесь нет ничего личного, только пустые формы для заполнения, – успокоил его он. – От реального досье здесь только имя клиентки и обложка. Вы не узнаете ничего, чем мисс Силвертон не хотела бы по собственной инициативе поделиться с вами. Но представление о том, как я работаю, вы получите.

Помедлив секунду, Эдвард отрешенно кивнул и, опустив взгляд, решительно, хотя и по-прежнему с некоторой опаской открыл папку.

Внутри было несколько файлов, один из которых представлял собой анкету, содержавшую десять вопросов, затрагивающих несколько самых разных тем, в основном, – как ни странно, не касающихся секса. Эдвард внимательно просмотрел документ. Профессия, возраст, описание себя, личные увлечения. Он удивленно поднял глаза на Бенедикта.

– Но где же… – начал он, но Бенедикт остановил его.

– В самом конце, – он не нуждался в уточнениях для того, чтобы понять, о чем идет речь. – Сразу после вопроса о пищевых пристрастиях.

Эдвард не стал спрашивать о том, зачем Бенедикту знать пищевые пристрастия своих клиенток, и углубился в чтение текста внизу страницы.

Спустя пару минут он оторвался от документа и покачал головой.

– Невероятно.

– Что именно? – Бенедикт закрыл окно и отошел к столу. – Желаете чаю? – как ни в чем ни бывало спросил он, касаясь кнопки вызова секретарши, и Эдвард в который раз за время их встречи с раздражением подумал о том, что этого человека, кажется, ничем невозможно смутить.

– Эрл Грей, без молока и сахара, – проговорил он и вернулся к тексту. – Они на самом деле отвечают на все эти вопросы? – недоверчиво спросил он.

– А почему нет? – Бенедикт продиктовал секретарше «заказ», добавив от себя молочный улун и печенье, и вернулся в кресло.

– Не знаю, – Эдвард в задумчивости закрыл папку. – Не знаю, – снова повторил он. – Наверное, все дело в том, что мне сложно поверить, что можно отвечать на столь откровенные вопросы незнакомому человеку.

– Ну, во-первых, отвечают они не мне, а себе, – кивнув вошедшей девушке с подносом, сказал Бенедикт, – а, во-вторых, – он подождал, пока секретарша расставит на кофейном столике приборы и вазочку с печеньем, протянул руку к ближайшей чашке и налил себе немного светлого горячего напитка, – это единственный способ начать думать о том, чего они на самом деле хотят.

Эдвард нахмурился.

– То есть, вы хотите сказать, что это… – он бросил взгляд на папку в своих руках.

– Не более чем набросок, описание, опираясь на которое, я и мой помощник можем понять, стоит ли работать с этой девушкой в принципе и также – куда в ее случае может быть нужно двигаться. Ответы на вопросы этой анкеты крайне редко отражают полную картину женских предпочтений, но неплохо характеризуют общее направление.

Эдвард кивнул. Теперь он понял. Некоторое время они молча сидели, потягивая чай, и никто из них не пытался нарушить тишину. Эдвард – потому что ему требовалось осознать и как-то определить свое отношение к тому, что он увидел, а Бенедикт – просто не желая мешать последнему.

– Так, значит, она… – спустя несколько минут молчания сказал Эдвард, – она пришла… – он не договорил, но этого не нужно было. Ответ был очевиден, как и вопрос.

– Ее решение прийти ко мне не было спонтанным, – подтвердил Бенедикт. – Так почти никогда не бывает. Во всяком случае, я сделал все для того, чтобы свести такие ситуации к минимуму.

Эдвард сидел, не говоря ни слова. Тот факт, что Линда обратилась к хастлеру, сам по себе стал для него неприятным открытием, но то, что это было результатом не внезапного порыва или всплеска случайного настроения, а осознанным и взвешенным решением, заставило его совсем пасть духом.

– Это ничего не означает для вас, – тихо сказал Бенедикт, и Эдвард вскинулся, забыв о том, что пообещал себе держать себя в руках и ни за что на свете не выдавать подлинной причины своего появления здесь.

– Как вы?..

– Тут нет ничего сложного, – не делая ни малейшей попытки ни оправдаться, ни уклониться от его возможного гнева, сказал Бенедикт. – Зачем бы вам шантажировать женщину, которая вам безразлична, и тем более, приходить ко мне, если вы действительно хотели униточтожить ее?

После этих слов Эдвард внезапно сник.

– Вы правы, – сказал он спустя несколько секунд. – Вы во всем правы. И что же мне теперь делать? – подняв на Бенедикта глаза, почти с отчаянием спросил он.

Бенедикт улыбнулся.

– Думаю, это вам решать, но, если вопрос относится ко мне, то ничего.

– Но Линда…

– … женщина, которая знает вас достаточно хорошо, чтобы понимать, что стоит или может стоять за вашими попытками ее скомпрометировать, – перебил его Бенедикт. – А это значит, что у вас неплохие шансы.

– Почему? – Эдвард выглядел так, словно от ответа на его вопрос зависело, как минимум, благополучие всей Британии.

– Потому что мы с вами разговариваем примерно два часа, а вы еще ни разу не поинтересовались, откуда я узнал о том, что вы ее шантажировали, – снова улыбнулся Бенедикт.

Несколько секунд Эдвард тупо смотрел на него. И тут до него дошло.

– Она сказала вам…

– Ни слова, – Бенедикт налил себе еще чаю и поднял на Эдварда глаза, в которых светилось искреннее, почти мальчишеское озорство. – Единственное, что я узнал от нее, – это что некий человек в ее окружении – важный для нее человек – узнал о том, что она воспользовалась услугами хастлера, и теперь она рискует потерять одновременно репутацию и расположение этого человека.

Эдвард в растерянности тряхнул головой.

– Но как же вы тогда меня нашли? – спросил он, тут же осознав нелепость собственного удивления. – Ну, конечно.

Бенедикт кивнул.

– Я очень люблю дешевые детективы, – весело сказал он. – Они заставляют воспринимать жизнь как исключительно простую и предсказуемую реальность. Кто еще, кроме делового партнера, мог пытаться испортить жизнь очаровательной молодой женщине, от неспособности понять, что ей требуется, заказавшей услуги хастлера?

Эдвард совсем расстроился.

– Я все испортил, – жалобно сказал он. – Я потерял ее.

– Вовсе нет, – Бенедикт допил свой чай и поставил чашку на стол. – Я бы сказал, что у вас наконец появился шанс нормально поговорить с ней.

– После того, как она побывала у вас?

– А это что-то меняет?

– Это меняет все! – взорвался Эдвард. – Она… она… Она сказала мне, что ей еще никогда не было так хорошо, – с болью в голосе сказал он, вновь теряя весь свой запал, – никогда не было так хорошо, как с вами.

Выдержав долгую паузу, он поднял глаза и взглянул на Бенедикта. Тот смотрел на него без тени жалости или сочувствия.

– Да, я могу в это поверить, – сказал он. – Но я также знаю, что это не только о том, что делал я, а в первую очередь, о том, чего хотела она. Я просто помог ей это увидеть. На этом наши отношения исчерпываются. Если вы прочли договор моего агентства до конца, то видели, что я не назначаю больше одной сессии, редко – двух. Это означает, что…

– Не продолжайте, – Эдвард прищурился. – Я все понял. Лучше расскажите мне, как вам удалось избежать суда и полиции, – он рассмеялся. – Мне нужно разрядиться.

– С удовольствием, – ответил Бенедикт. – Но сначала, если вы не против, я попрошу Мэри принести нам еще чаю. Это длинная и довольно утомительная история.

Эдвард согласно кивнул и с наслаждением прикрыл глаза.

Эдвард Эттингер, у тебя все получится.

Открыв глаза, он снова посмотрел на Бенедикта.

Бенедикт улыбался.

Глава 2

Партитура. Агогика

Партитура – нотная запись многоголосного музыкального произведения, предназначенного для исполнения ансамблем, хором или оркестром, в которой все партии (голоса) одна над другой даны в определённом порядке.

Аго́гика (от др.-греч. ἀγωγή – увод, унесение), в музыкальном исполнительском искусстве — небольшие отклонения (замедления, ускорения) от темпа и метра, подчинённые целям художественной выразительности.

Бенедикт одевался медленно, не торопясь, как всегда после сеанса, позволяя мыслям блуждать спокойно и расслабленно, ни на чем особенно не останавливаясь. Подняв с пола смятую рубашку, он хмыкнул, оглядев ее, и, подойдя к шкафу, встроенному в одну из стен как раз для такого случая, открыл его и, подумав с минуту, достал оттуда простой белый джемпер. Не то чтобы это было идеальное решение, но с учетом того, что новых встреч на сегодня не предвидится, пожалуй, подойдет. Удовлетворенно кивнув самому себе, Бенедикт бросил свитер на кровать и закрыл шкаф.

Сидя полчаса спустя у себя в кабинете за чашкой чая, Бенедикт мысленно вернулся к недавнему разговору с Эдвардом Эттингером.

Эдвард нравился ему. Не только потому, что с такой яростью, граничащей с фанатизмом, защищал Линду Силвертон, которую сам Бенедикт, как и любую из своих клиенток, оказавшуюся в подобной ситуации, и сам защищал бы до конца, используя любые доступные ему способы, но и потому, что, в отличие от многих из тех, кто мог оказаться на его месте, нашел в себе способность слушать и слышать.

Бенедикт откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, вновь вспоминая их беседу.

... – И все-таки мне сложно представить, что... – Эдвард поерзал в кресле и покачал головой, – что кто бы то ни было, а тем более, – мужчина, может заниматься тем, чем занимаетесь вы.

Бенедикт улыбнулся.

– Вы удивитесь, сколько молодых людей на самом деле стремятся в эту профессию – чаще всего, из-за банального незнания ее реалий или простого тщеславия. Хотя, в основном, конечно, из-за нехватки денег. – Бенедикт протянул руку за чашкой и обхватил ее пальцами, – посмотрите статистику по Великобритании.

– Не уверен, что мне это нужно, – пробормотал Эдвард, в свою очередь, отхлебывая ароматный чай. – Но для вас, похоже, ничто из этого не является проблемой?

Бенедикт помолчал.

– Деньги в той или иной мере являются проблемой для всех, и те, кто говорят об обратном, чаще всего лукавят. Но да, я занимаюсь этим искусством не ради заработка.

Слово «искусство», слетевшее с губ Бенедикта с такой легкостью, словно он говорил о музыкальной группе или драматической постановке, яркой бабочкой вспыхнуло в тишине, заставив Эдварда вздрогнуть.

– Вы занимаетесь проституцией, – очень медленно сказал он.

– Именно так, – подтвердил Бенедикт.

– И называете это искусством, – неуверенно уточнил Эдвард.

– Более или менее, – улыбнулся Бенедикт. – Я бы сказал, что слово «искусство» для меня лежит ближе всего к тому, что я делаю, но, если кто-нибудь сумеет подобрать более корректный термин, я рад буду его использовать.

Если до сих пор Эдвард был способен сдерживать себя, то это, похоже, стало последней каплей.

– Как вы можете так спокойно чувствовать себя, продавая свое тело за деньги? – резко выпрямившись в кресле и отставив в сторону чашку, отчеканил он.

– Я не продаю свое тело, – Бенедикт никак не отреагировал на эту вспышку, словно не заметив ее. – Я делаю то, что мне нравится.

– Это способ знакомиться с женщинами?

Бенедикт расхохотался.

– О да. Правда, малоэффективный, учитывая тот факт, что я отклоняю девяносто процентов приходящих на мою почту анкет.

– И все равно их остается достаточно, – Эдвард потянулся к чайнику и налил себе чаю; он уже стыдился своей несдержанности.

– Для работы, – Бенедикт поднялся и, нажав на кнопку аппарата на столе, сказал: – Мэри, еще молочного улуна, пожалуйста.

– Что вас смущает? – он окинул коротким взглядом сконфуженного Эдварда и добавил: – Мои отношения с клиентками абсолютно добровольны.

– Почему вы отклоняете так много анкет? – буркнул Эдвард, явно не желая вдаваться в подробности собственного состояния. – Выбираете лучших?

– Отсеиваю тех, кому я не могу помочь, – поправил Бенедикт. – Женщины обращаются к услугам эскорта по разным причинам, – пояснил он, видя, что Эдвард смотрит на него непонимающе. – Некоторые от скуки, другие – из желания что-то доказать самим себе, третьи – в поисках удобной сексуальной игрушки. Никто из них не является моими клиентками.

– Потому что...

– Потому что их запросы не имеют отношения к сексуальности, – улыбнулся Бенедикт.

– Я не...

– Мистер Эттингер, как вы думаете, почему мое расписание заполнено на месяц вперед? – Бенедикт поднял голову и, кивнув Мэри, вошедшей в комнату с новым подносом с чаем, вновь обернулся к нему. – Есть идеи?

– Не знаю, вероятно, очень много желающих, – устало пробурчал Эдвард.

– И это тоже, – рассмеялся Бенедикт. – Но на самом деле, все гораздо прозаичнее. Дело в том, что я принимаю не более одной клиентки раз в неделю, и это тот максимум, который и я, и они можем себе позволить.

– Почему?

Бенедикт помолчал, а затем указал глазами на папку, которую Эдвард держал в руках.

– Вот поэтому. Когда я только начинал работать, как я вам уже сказал, мы с моим помощником умудрились совершить столько ошибок, сколько их вообще можно было совершить. Но главной из них была та, что мы слишком слабо представляли себе, с кем нам предстоит работать. Мы делали многие вещи интуитивно, соглашаясь на предложения, которые затем оборачивались сложностями не столько для нас, сколько для девушек, и в какой-то момент я понял, что это нужно прекращать.

– И вы придумали?.. – Эдвард тоже бросил взгляд на папку.

– Нет, это идея моего помощника. Как-то после очередного сомнительного случая он сказал, что единственный способ не совершать ошибок – это попытаться как можно больше узнать о девушках. Составлять на них досье, к примеру. Конечно, это была шутка, но идея пришлась мне по душе. После того, как девушка присылает заявку на почту и заполняет все необходимые документы на сайте – а среди них, как вы могли заметить, не только анкета со списком личных предпочтений (с легкой руки все того же моего помощника уже на второй-третьей неделе работы мы стали называть ее райдером) и некое подобие автобиографии, но и тесты на психологическую устойчивость, и медицинская карта – в случае, если все бумаги заполнены правильно и ничто в них не вызывает вопросов, я и мой помощник принимаем решение о том, чтобы пригласить девушку на собеседование.

Эдвард задохнулся.

– У вас хватает наглости…

– Вполне, – Бенедикт с удовольствием наблюдал за его реакцией. – И, могу сказать, что за пять месяцев после начала этой практики численность женщин, недовольных нашей работой, снизилась почти до нуля.

– Звучит как коммерческое предложение какой-нибудь IT-компании, – устало сказал Эдвард.

– Так оно и есть, – рассмеялся Бенедикт. – Я делаю женщинам предложение, и они должны решить, готовы они работать со мной или нет. Если не выяснить этого сразу, впоследствии у нас всех будут проблемы. И несколько неприятных минут, которые мне придется пережить в случае, если женщина, о которой я не потрудился узнать как можно больше, в том числе, – прежде, чем договориться о сессии, встретиться с ней лично, – уйдет посреди сеанса или бросит мне что-нибудь в лицо, не идут ни в какое сравнение с вероятностью получить психологическую травму из-за того, что тебя трахнул равнодушный и грубый незнакомец.

Эдвард задумался.

– Разве это не то, чего они хотят? Я хочу сказать, – он в задумчивости потер переносицу и покосился на свою чашку с чаем, но пить не стал, – разве не за этим они приходят: анонимный секс, кто-то, о ком они ничего не знают, полная свобода и никаких вопросов ни с чьей стороны?

Бенедикт пожал плечами.

– Так же, как и в случае с деньгами, почти никогда не бывает так, чтобы ни с чьей стороны не было никаких вопросов. Даже если вы говорите кому-то, хотя бы и проститутке, что желаете просто хорошо провести время, просто осуществить давние фантазии, просто быть пассивным партнером, от которого ничего не зависит, вовсе не обязательно, что вы говорите это себе.

Эдвард медленно кивнул.

– Но тогда у вас очень опасная работа.

– Невероятно, – Бенедикт улыбнулся. – Но я справляюсь.

– Вне всяких сомнений, – Эдвард, наконец, расслабился и, бросив папку на столик рядом с собой, потянулся за чаем.

…

Бенедикта отвлек от его мыслей звук открывающейся двери. Подняв голову, он поприветствовал возникшего на пороге высокого молодого человека с курчавыми рыжими волосами.

– Ты сегодня поздно.

– Знал, что ты работаешь, – молодой человек прошел вглубь кабинета и, усевшись в кресло у стола, с улыбкой спросил: – Как все прошло?

Бенедикт лениво прикрыл глаза.

– Полагаю, ты не о клиентке.

– Разумеется, – хитрая физиономия, в чьих чертах причудливо сочетались радостное нахальство и мягкая застенчивость (коктейль, на тех, кто знал его недавно, производивший поистине ошеломляющее впечатление, – по счастью, Бенедикт к ним не относился), расцвела самодовольным восторгом. – Как именно ты его обезвредил? Я хочу знать.

– Тони, я его не обезвреживал, – Бенедикт открыл глаза и устало посмотрел на друга. – Мы довольно легко нашли общий язык. Кстати, – прервал он сам себя, внезапно вспомнив о чем-то, – Мэри просила уточнить, как пишется твоя фамилия, – он смотрел на своего визави весело и не скрывая злорадства. – Она не уверена, что правильно поняла.

– Недостаток новых секретарш, – притворно вздохнул Тони, – в том, что их всему приходится учить. – развернув к себе стоящий на столе телефон, он нажал на клавиатуре нужную кнопку и сказал, не меняя тона: – «Эф» – «эй» – «кей», Фак, – запомните, Мэри, и больше не спрашивайте. Нет, не «а», а «эй», – чуть более раздраженным тоном, чем тот, который требовался, чтобы поверить в его серьезность, добавил он. – Да, спасибо.

Выслушав сбивчивые комментарии секретарши, которые могли быть как словами благодарности, так и выражением ее крайнего смущения, Тони нажал на кнопку отбоя.

– Ты доволен? – переведя взгляд на Бенедикта, спросил он.

– Вполне, – ухмыльнувшись, ответил тот и с наслаждением потянулся. – Считай, что ты реабилитирован.

Тони возмущенно нахохлился.

– Столько шума, и все из-за того, что я ошибся с секретаршей.

– Ты не ошибся с секретаршей, – поправил Бенедикт, – ты нанял на работу девушку, которая понятия не имела, что ей придется делать. По совести говоря, за то, что мне пришлось пережить во время нашей первой встречи, когда она, заливаясь слезами, старалась уверить меня, что у нее никогда не было стремления работать в борделе, тебя следовало бы заставить расплачиваться чем-то более существенным, чем пара неудобных ситуаций, подобных этой, – Бенедикт кивнул на телефон. – Но я очень добрый человек.

Тони улыбнулся.

– Согласись, она нам идеально подходит.

– Потому что не послала тебя куда подальше? Она просто считает, что ты и так достаточно наказан, с учетом того, какую фамилию ты носишь. И я с ней полностью солидарен, – награждать тебя еще одним факом было бы жестоко.

– Вы просто не способны оценить тонкость и глубину моей натуры, – надулся Тони.

– Несомненно, – улыбнулся Бенедикт. – И намерены и впредь оставаться столь же глухими к проявлениям твоего высокого духа. Что у нас на завтра? – спросил он, меняя тему.

Тони пожал плечами.

– Как обычно. Я отобрал для тебя несколько кандидатур, утром посмотришь. Не знаю, как ты, а я бы взял всех.

– Ты бы вообще, будь твоя воля, заставил бы меня брать в работу все, что движется, – проворчал Бенедикт. – А у меня еще лекции.

– Лекции подождут, – с достоинством ответил Тони.

– Если я буду слушаться твоих советов, их очередь никогда не настанет, – скептически сказал Бенедикт. – Кстати, утром у меня две пары.

– Как скажешь, босс, – покладисто отозвался его друг. – Встретимся после обеда. Попрошу Мэри распечатать к тому времени все документы. Что делать с досье Линды Силвертон?

Бенедикт, бросив сигареты и зажигалку в ящик стола, коротко посмотрел на Тони.

– В архив. Впрочем, нет, – подумав, сказал он, – не надо. Лучше собери все материалы и вышли ей курьером. Электронный вариант – в корзину.

– Будет сделано, – Тони улыбнулся. Он проследил за тем, как Бенедикт выходит из-за стола и, набросив легкую летнюю куртку, направляется к двери. – Все-таки, им чертовски повезло с тобой, – задумчиво сказал он.

Бенедикт поднял голову.

– Я бы, скорее, сказал, что это мне повезло с ними, – спокойно промолвил он. – Но, в конце концов, это всего лишь вопрос точки зрения.

Дружески кивнув Тони на прощание, он развернулся и ушел.

***

Декан отделения психологии Школы искусств и общественных наук Городского университета Лондона Конрад Дитерих стоял у окна в своем кабинете и размышлял о превратностях судьбы.

Благо, превратностей было не так много, чтобы из-за них стоило впадать в уныние.

Дитерих провел рукой по стеклу и вздохнул, провожая взглядом высокую фигуру светловолосого молодого человека в коричневой толстовке, неспешно пересекающего внутренний двор. Внезапно, словно почувствовав, что за ним наблюдают, молодой человек поднял голову и, найдя глазами окно кабинета главы колледжа, весело улыбнулся и помахал рукой. Конрад любезно кивнул, давая понять, что заметил этот жест, и сделал шаг назад, в прохладную темноту своего убежища. В задумчивости усевшись за стол, он попытался привести мысли в порядок. Вот тебе превратность, которую нельзя просто взять и отложить в сторону, подумал он. Нужно что-то решать.

А что?

Когда несколько дней назад один из его студентов будничным тоном, словно речь шла о чем-то обычном и не стоящем особого внимания, рассказал ему о том, что преподаватель факультета психологии Школы искусств и общественных наук, Бенедикт Тэррингтон, доктор философии, содержит агентство эскорт-услуг, в котором сам же является единственным сотрудником, то есть, занимается… оказывает… использует… В этом месте мысль Дитериха останавливалась, уступая место эмоциям, яростным и неуправляемым.

Преподаватель его колледжа занимается проституцией.

Конрад глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя сильное облегчение. Произнести эти слова хотя бы про себя, сформулировать четко и явно суть происшествия, не дававшего ему покоя и откровенно испортившего остаток выходных накануне начала учебного года, уже само по себе было шагом вперед. Увы, пока единственным: Дитерих совершенно не представлял, что делать дальше и как вести себя с учетом открывшейся информации. Возможность уволить Тэррингтона без объяснения причин отсутствовала в принципе, во-первых, из-за необходимости впоследствии решать проблемы уже с законодательством и профсоюзами, и, во-вторых, просто потому, что…

Дитерих задумался. Просто потому, что он не хотел его увольнять. Неожиданно придя к этой мысли, которую, по правде говоря, довольно долгое время старался не пускать в свое сознание, то ли из опасения почувствовать себя некомпетентным, то ли просто не желая выглядеть в собственных глазах излишне сентиментальным, он улыбнулся. Каковы бы ни были причины, факт оставался фактом: он не хотел увольнять Бенедикта Тэррингтона и намеревался сделать все от него зависящее, чтобы этого не произошло. С другой стороны, мелькнуло в голове у Дитериха, возможно, делать ничего и не придется – Тэррингтон был прекрасным преподавателем, претензий к нему у руководства университета не было, а то, чем он занимался в свободное от работы время, никого не касалось.

Что же, в таком случае, заставляло его сидеть здесь и битый час подряд мучиться сомнениями? Что заставило позвонить Бенедикту и попросить того прийти, хотя до начала занятий и, тем более, до того момента, когда станет окончательно известным его собственное расписание, оставалось еще, как минимум две недели? Отдельные занятия с дополнительной группой можно было не считать, это была инициатива Бенедикта и его студентов с прошлого года. Дитериху трудно было признаться себе в подобной слабости, но сделать это все же пришлось – если быть абсолютно честным, его попросту снедало любопытство.

Он откинулся на спинку кресла и взглянул на массивную дубовую дверь, из-за которой вскоре должен был появиться предмет его напряженных раздумий.

Бенедикт Тэррингтон был одним из молодых преподавателей, пришедших на факультет восемь лет назад, когда, в результате внутренней реформы университета, в течение очень короткого времени почти полностью изменился его кадровый состав. Строго говоря, из вновь пришедших Бенедикт был самым старшим – решившись в свое время на эксперимент, Дитерих, в тот год как раз получивший место декана, набрал в свою команду «необъезженных» специалистов, активных докторантов, которые, как он рассчитывал, смогут найти общий язык со студентами лучше, чем это выходило у их уволившихся коллег, и среди этих новых людей, младшему из которых едва исполнилось двадцать пять, тридцатилетний Бенедикт Тэррингтон казался чуть ли не солидным взрослым исследователем.

Впрочем, он таким не был.

Вернее, исследователем он был, и даже неплохим, – дело было в другом. Дитерих снова вздохнул и потянулся к стакану с водой, стоящему рядом на столе. Сделав несколько неторопливых глотков и поставив стакан на место, он еще раз задумчиво посмотрел на дверь. Насколько он знал Бенедикта Тэррингтона, его исследовательский талант, в повседневной работе проявлявшийся в том, что студенты, у которых он вел занятия, регулярно оказывались то в самом верху, то, наоборот, в самом низу общеуниверситетского рейтинга успеваемости, легко мог завести его куда угодно, даже если большинству людей в этом месте было бы неуютно, неловко, странно и одиноко. Особенно, если это было так. В этом смысле удивляться тому, что у него обнаружилась еще одна профессия, не приходилось. И даже то, какого рода оказалась эта профессия, не играло столь существенной роли, как… Дитерих задумался.

– Бенедикт, вы нарочно ставите руководство факультета и тех, кто у вас учится, в положение, когда закрывать глаза на то, чем вы еще зарабатываете на жизнь, невозможно, и, в то же время, показать, что им об этом известно, означает выставить себя бесцеремонными и грубыми ханжами? – Конрад удивился облегчению, охватившему его, когда вопрос, не дававший ему покоя последние несколько дней, наконец, достиг ушей своего адресата, как раз в этот момент возникшего в дверях.

– Обожаю, когда вы думаете вслух, – Бенедикт одарил Дитериха жизнерадостной улыбкой и, повинуясь его приглашающему жесту, прошел внутрь.

– Если так пойдет и дальше, мне придется прибегнуть к помощи специалистов, – вздохнул Дитерих, указывая Бенедикту на кресло у стола. – И факультет останется безруководителя в самом начале учебного года.

– Благодарю вас, профессор Дитерих, – Бенедикт устроился на мягком бархатном сиденье и как ни в чем ни бывало спросил: – Энди Торнтон, я полагаю?

– Он, – кивнул Дитерих. – Но это не имеет значения. Важно то, что нам теперь со всем этим делать и как мы будем выпутываться, если об этом узнает ректор.

– Мы? – Бенедикт поднял брови.

– Не думаете же вы, что я оставлю вас одного разбираться с этим, – сердито поморщился Дитерих и нервно постучал пальцами по столу. – Итак, ваши предложения?

– Никаких, – развел руками Бенедикт. – А вы думаете, они нужны?

– Тэррингтон, – укоризненно посмотрел на него декан, – будьте серьезнее. Вы прекрасно понимаете, что будет, когда слухи о вашем хобби выйдут за пределы факультета.

Бенедикт пожал плечами.

– Во-первых, это не хобби, – спокойно проговорил он, – а, во-вторых, за пределами этого факультета есть достаточно людей, знающих, чем я занимаюсь.

– Ваших клиенток, – не удержался Дитерих.

– В первую очередь, – улыбнулся Бенедикт. – Но и помимо них, поверьте, свидетелей хватает. Для того, чтобы не позволить информации распространиться, мне пришлось бы убить десяток-другой моих знакомых. И это не считая тех, кто ежедневно посещает мой сайт в Интернете.

[Конец ознакомительного фрагмента]