Чемпион браконьеров [Роальд Даль] (fb2) читать онлайн

Роулд Дал ЧЕМПИОН БРАКОНЬЕРОВ

Неудивительно, пожалуй, что и англоязычные и советские источники часто ошибочно называют Роулда Дала американским писателем. Первые литературные произведения были созданы им во время пребывания в Соединённых Штатах. И всё же Роулд Дал — англичанин, хотя и норвежского происхождения. Он родился 13 сентября 1916 г. в Лландаффе близ Кардиффа (Южный Уэльс), окончил частную школу Рептон-скул и до поступления на службу в «Шелл Ойл Компани» успел побывать в исследовательской экспедиции на Ньюфаундленде. Вскоре после начала второй мировой войны Р. Дал вступает в Королевские ВВС и становится лётчиком-истребителем. Однако вследствие тяжёлого ранения его переводят на дипломатическую работу и в 1942 г. в качестве помощника военно-воздушного атташе направляют в Вашингтон.

Именно в этот период начинается писательская деятельность Роулда Дала. Его первые рассказы из жизни военных лётчиков, опубликованные в американской периодике и восторженно встреченные читателями, позднее вышли отдельным изданием. Успешными оказались и первая детская сказочная повесть «Гремлины», и снятый на её основе Уолтом Диснеем мультипликационный фильм. Сборники рассказов, выпущенные Р. Далом в 50-е годы, закрепили за ним славу новеллиста.

Весь день между заправками мы возились с изюминами. От воды они набухли, стали круглыми и совсем мягкими. Надрежешь кожицу лезвием — и желеобразная масса без труда выдавливается наружу. Однако изюмин было ровно сто девяносто шесть, и мы управились только к вечеру.

— Смотри, как здорово получилось! — воскликнул Клод, довольно потирая руки. — Который час. Гордон?

— Начало шестого. Ладно, закрываем.

— Сними жёлтый свитер.

— Зачем ещё?

— Ты в нём ночью, как фонарь, будешь.

— Да ладно тебе.

— Нет, не ладно. Я прошу тебя, Гордон, сними. Я тоже пойду переоденусь, — сказал он и скрылся за углом, где стоял его фургон. Я же направился к себе и сменил жёлтый свитер на синий.

Когда мы вновь встретились на улице, на нём были чёрные брюки и тёмно-зелёная водолазка, на голове — коричневая матерчатая кепка с низко надвинутым на глаза козырьком. В общем, вылитый киношный бандит из ночного бара.

— Что у тебя там? — поинтересовался я, показывая на живот, заметно выросший за то время, пока Клод переодевался.

Клод приподнял свитер и показал два тонких белых мешка, плотно обёрнутых вокруг талии.

— Для добычи, — таинственно заключил он.

— Понятно.

— Ну, пошли.

— Может быть, всё-таки лучше на машине?

— Нет, рискованно. Могут найти.

— Но ведь это же больше чем в трёх милях от дороги.

— Верно. А ты знаешь, что нам будет, если попадёмся? Месяцев по шесть схлопочем, не меньше.

— Ты мне ничего об этом не говорил.

— Разве?

— Тогда я остаюсь, — сказал я. — Это дело не по мне.

— Пойдём, пойдём. Гордон. Прогулка тебе не повредит.

Вечер был тихий и солнечный. Где-то высоко над землёй зависли нежные пёрышки ослепительно белых облаков. Долина встретила нас прохладой и глубокой тишиной. Мы вышли на дорогу в Оксфорд и зашагали по её травянистой обочине.

— Изюм взял? — спросил Клод.

— В кармане.

— Отлично. Молодец!

Через десять минут мы свернули с большой дороги влево и стали подниматься по узкой тропинке, с обеих сторон заросшей густым высоким кустарником.

— Сколько там лесников?

— Трое, — не докурив, Клод выбросил сигарету, а через минуту зажёг новую. — Вообще-то я люблю работать по старинке, — заметил он. — Во всяком случае, в таком деле.

— Конечно.

— Но это, Гордон, не тот случай.

— Думаешь?

— Уверен на все сто.

— Ну-ну.

— Нет, ведь это же новое слово… настоящее открытие, — воскликнул Клод. — Но смотри, ни одна душа не должна знать, как нам это удалось. Сам понимаешь, если об этом пронюхают, и каждый дурак примется делать то же самое, нам с тобой не останется ни единого фазана.

— Уже молчу.

— Можешь собой гордиться, — не унимался он. — Умнейшие люди веками ломали голову над этой проблемой, но никто из них и близко не подошёл к такому искусному решению, как твоё. Что же ты раньше мне ничего об этом не говорил?

— Как-то случая не было, — ответил я.

И действительно. Вплоть до вчерашнего дня Клод ни словом не обмолвился со мной о своём таинственном увлечении. Летними вечерами после работы он часто украдкой выходил из фургона и направлялся к лесу. Наблюдая за ним из окна бензоколонки, я тщетно пытался представить себе, что он замышляет и чем именно там занимается. Возвращался он почти всегда за полночь и никогда ничего с собой не приносил. Зато на следующий день — и это тоже оставалось для меня неразрешимой загадкой — в гараже позади бензоколонки неизменно оказывались то фазан, то заяц, а то и пара куропаток.

Этим летом его деятельность особенно оживилась. А последнее время дело дошло до того, что он пропадал в лесу по четыре и даже по пять вечеров в неделю. Но и это ещё не всё. Мне показалось, что с недавних пор его отношение к этим ночным походам вошло в какую-то новую, непонятную для меня фазу. Он стал молчаливее, решительнее и осторожнее, чем прежде. Словно вся эта затея перестала быть для Клода просто игрой, а превратилась в беспощадную войну, которую он в одиночку вёл против незримого ненавистного врага.

Но против кого? Знать наверняка я не мог, однако подозревал, что это не кто иной, как сам Виктор Хейзел, владелец близлежащих лесов и, разумеется, обитавших там фазанов. Местный пивовар мистер Хейзел, человек чрезвычайно надменный, был также безмерно богат — его имение протянулось на многие мили по обеим сторонам долины. Своим успехом обязанный лишь самому себе, он не стремился быть ни привлекательным, ни добродетельным. Он отнюдь не мог похвастаться знатным происхождением, но глубоко презирал бывших собратьев по классу и лез из кожи вон, чтобы угодить тем, кого считал нужными людьми. Он часто устраивал охоту в своих владениях, сам любил охотиться с собаками, экстравагантно одевался и даже в рабочие дни разъезжал в огромном чёрном «роллс-ройсе».

И вот вчера вечером ни с того ни с сего Клод неожиданно предложил:

— Ночью я иду в лес к Хейзелу. Пойдёшь со мной?

— Кто, я?

— Думаю, в этом году другого случая не будет, — пояснил он. — В субботу открывается охотничий сезон, и фазаны разлетятся по всей округе, если, конечно, от них вообще что-нибудь останется.

— Неожиданное предложение, — заметил я подозрительно. — А это не опасно?

Клод не ответил.

— Ну, у тебя там, наверное, и ружьё спрятано или ещё что-нибудь?

— Ты что! — возмущённо воскликнул он. — Да в этом лесу и из детского пистолетика не выстрелишь — тут же сбегутся лесники.

— Так как же тебе удаётся?..

— А-а, — протянул он и заговорщицки подмигнул.

После долгой паузы Клод спросил:

— Обещаешь молчать, если я тебе кое-что расскажу?

— Конечно.

— Знай, Гордон, об этом я ещё никогда никому не говорил.

— Весьма польщён, Клод. Ты можешь во всём на меня положиться.

Он обернулся и пристально посмотрел на меня. Его глаза, большие и влажные, как у телёнка, были так близко, что в каждом из них я видел своё собственное отражение.

— Я открою тебе три лучших, хотя и запрещённых, способа охоты на фазанов. И, как новичок, ты выберешь, каким из них мы воспользуемся сегодня. Ну как, согласен?

— Тут какой-то подвох.

— Абсолютно никакого. Клянусь, Гордон.

— Хорошо, продолжай.

— Итак, начнём, — сказал Клод. — Секрет первый, — он замолчал и глубоко затянулся. — Фазаны безумно любят изюм, — чуть слышно прошептал он.

— Изюм?

— Самый обыкновенный изюм. Вот любят, понимаешь, и всё тут. Ещё лет сорок назад это установил мой папаша, который также изобрёл те три способа охоты, что я тебе сейчас расскажу.

— Кажется, ты говорил, что твой папаша был алкоголиком.

— Да, алкоголиком, но, кроме того, он был ещё и опытным браконьером. Возможно, величайшим браконьером в истории Англии. У папаши был к этому научный подход.

— Да ты что?

— Точно. Не веришь?

— Почему? Верю.

— Знаешь, папаша даже петухов держал специально для своих опытов.

— Петухов?

— Именно. Как только придумает какую-нибудь новую штуку для фазанов, всегда проверял её сначала на петухах. Так он и про изюм узнал, и про конский волос.

Клод опять замолчал и обернулся назад словно для того, чтобы ещё раз убедиться, не подслушивают ли нас.

— Делается это так: берёшь несколько изюмин и замачиваешь на ночь в воде; они становятся такими пухлыми, сочными — пальчики оближешь. Потом берёшь конский волос пожёстче и режешь его на части по полдюйма. Затем нанизываешь каждую изюминку на такой кусочек конского волоса, чтобы он чуть-чуть торчал из изюмины с каждой стороны. Следишь за моей мыслью?

— Да-да.

— И вот ты сидишь за деревом и ждёшь: прилетает фазанчик и клюёт твой изюм. Правильно? А дальше?

— Надо думать, он подавится.

— Это само собой. Но дальше происходит совершенно удивительная я вещь. Явление это и открыл мой папаша. Как только изюмина застревает у фазана в глотке, он словно врастает лапами в землю. Только дёргает своей глупой башкой вверх-вниз, вверх-вниз — знаешь, как поршень в насосе, — но с места уже не сдвинется: выходи потихоньку из укрытия и бери его голыми руками.

— Не может такого быть.

— Клянусь, — настаивал Клод. — Подавись он конским волосом, хоть из пушки потом пали — не шелохнётся. Вот какая необъяснимая штука! Но додуматься до такого — надо быть гением, — при воспоминании о великом открытии отца глаза его засверкали от гордости.

— Это был способ номер один, а теперь, — продолжал он, — способ номер два. Он ещё проще, но только нужна леска. Насаживаешь изюмину на крючок, а дальше всё, как на рыбалке, правда, леска должна быть ярдов пятьдесят. Сам ложишься где-нибудь в кустах и ждёшь пока фазан не клюнет.

— Ты уверен, что этот способ изобрёл твой отец?

— Так обычно охотятся рыболовы, — не обращая на мои слова никакого внимания, пояснил Клод. — И особенно те рыболовы, которым нечасто удаётся выбраться к воде. Тащит такой рыбачок за леску фазана, а воображает, будто на крючке у него крупная рыбина. Единственная загвоздка — шуму при этом столько, что мёртвого разбудишь. В общем, встречи с лесником не миновать.

— Ну а способ номер три? — полюбопытствовал я.

— Номер три — просто прелесть, — отозвался Клод. — Последнее, что он изобрёл, перед тем как отдал богу душу.

— В своём роде лебединая песня?

— Вот-вот. Как сейчас помню тот день. Однажды воскресным утром папаша приволок на кухню здоровенного петуха и усадил его на самую середину стола, а сам так хитро улыбается, глаза горят. «Ну всё, — говорит. — Теперь, кажется, придумал». «Что ты ещё придумал? — возмутилась мать. — Хорас, убери со стола эту гадость». А отец словно не слышит, показывает на маленький бумажный колпачок, надетый петуху на голову. Знаешь, как стаканчик для мороженого, только вверх тормашками. «Вот погладь его, — говорит. Погладь-погладь. Он и не пошевельнётся». Петух тем временем принялся царапать колпачок лапой, но всё напрасно — колпачок прочно сидел на голове. «Если закроешь птице глаза, она уже никуда от тебя не денется», — заключил папаша и давай тыкать петуха пальцем в бок, а тот послушно передвигался по столу. «Ну ладно, — обратился папаша к матери. — Этого можешь сварить должны же мы отметить моё новое открытие». Потом папаша взял меня за руку и повёл в большой лес, что на другой стороне Хадденема, этот лес принадлежал тогда герцогу Букингемскому. И там меньше чем за два часа мы с ним поймали пять отличных жирных фазанов, и это доставило ничуть не больше хлопот, как если бы покупать их пришлось в магазине.

Клод так разгорячился от своих детских воспоминаний, что для продолжения рассказа ему пришлось остановиться и перевести дух.

— Одного только не пойму, — воспользовался я заминкой. — Как это он умудрялся в лесу надевать фазанам на головы бумажные колпачки?

— Ни за что не догадаешься.

— Куда уж мне.

— А делается это так. Роешь в земле маленькую ямку. Берёшь листок бумаги и сворачиваешь его стаканчиком, а потом вставляешь в ямку остриём вниз. Внутреннюю поверхность стаканчика смазываешь птичьим клеем и бросаешь в него несколько изюмин. Ну и вокруг ямки нужно изюму разбросать, чтобы фазана навести. И вот появляется фазан. Идёт и клюёт твой изюм, доходит до ямки, клюёт изюм из стаканчика, поднимает голову и!.. Стаканчик уже прочно приклеился, и фазан ничего не видит. Ведь это ж додуматься надо, а, Гордон? Как считаешь?

— А твой папаша и впрямь был гением.

— Ладно-ладно. Ну, слово за тобой. Как будем ловить сегодня птичек?

— Послушай, а тебе не кажется, что это довольно грубая работа?

— Что?! Грубая?! — мои слова глубоко возмутили Клода. — Ну ты даёшь! А кто, интересно, вот уже целых полгода почти каждый день лопает жареных фазанов, причём совершенно бесплатно? — он развернулся и решительно направился к двери.

— Подожди, — остановил я его.

— Так ты идёшь или нет?

— Да, но прежде выслушай меня. Есть одна идейка.

— Оставь её при себе, — огрызнулся Клод. — Всё равно ты в этом ничего не понимаешь.

— Ты помнишь снотворное, которое мне выписал врач в прошлый раз, когда я мучался со своей спиной?

— И что из этого?

— А почему бы нам не испробовать его на фазанах?

Клод закрыл глаза и безнадёжно покачал головой.

— Послушай!

— И слушать нечего, — отозвался он. — Ты больше ничего не мог придумать? Станут они клевать твои дурацкие капсулы!

— А изюм? — не унимался я. — Ты забыл про изюм. Вот послушай. Берём изюм и замачиваем его в воде до набухания. Потом лезвием делаем надрез, осторожно удаляем содержимое и засыпаем туда порошок из капсулы, а затем также осторожно зашиваем надрез обычной ниткой.

— Итак…. - про себя я отметил, что нижняя челюсть у Клода стала потихоньку опускаться. — Итак, — я торжествовал, — у нас получилась аппетитная изюмина, начинённая секоналом. Поверь мне, двух с половиной гранов вполне достаточно, чтобы свалить с ног взрослого человека, а не то что птицу. — Выждав, пока мой план окончательно дойдёт до него, я позволил себе продолжить: — И это ещё не всё. Ты только подумай, как мы сможем с тобой развернуться! Представь: готовим изюму сколько захотим, хоть штук двадцать, и на закате разбрасываем его вблизи кормовых площадок, а сами уходим. Возвращаемся через полчаса — к тому времени лекарство уже начнёт действовать. И очень скоро те фазаны, которые, прежде чем устроиться на ночлег, проглотили хотя бы по одной из наших изюмин, станут падать с деревьев, как переспелые яблоки, а нам лишь останется их подобрать.

— Боже мой, вот это да, — чуть слышно произнёс Клод, глядя на меня с восхищением.

— Да и бояться нам будет нечего. Что из того, если мы, гуляя по лесу, бросим несколько изюмин? Пусть хоть следят за нами!

— Гордон, — ответил он, положив мне на колено руку и уставившись своими огромными и сверкающими, как две звезды, глазами. — Если всё пройдёт удачно, это будет настоящий переворот в браконьерстве.

— Вот видишь!

— Сколько порошков у тебя осталось? — спросил он.

— Сорок девять. Их было пятьдесят, я принял только один.

— Сорок девять — это мало. Нам нужно по крайней мере двести.

— Ты с ума сошёл! — удивился я. Клод отвернулся от меня, медленно подошёл к двери и пристально посмотрел на небо.

— Двести как минимум, — тихо сказал он. — А то и возиться не стоит.

«Что это с ним? — подумал я. — Что он замышляет?»

— Это последняя возможность перед открытием сезона, — пояснил он.

— Но где же я тебе возьму ещё?

— Ты хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?

— Зачем нам так много? Клод обернулся и взглянул на меня широко открытыми и по-детски наивными глазами.

— А что? — переспросил он. — Ты против?

«М-да. А ведь этот безумец и впрямь сорвёт Хейзелу открытие охоты», решил про себя я.

— Ты должен достать двести порошков, — твёрдо сказал Клод.

— Не могу.

— Во всяком случае попробуй. Ежегодно охотничий сезон в лесу у Хейзела открывался первого октября. В этот знаменательный день к нему со всей округи и даже издалека съезжались важные господа — кто познатнее, а кто просто богач — на вид, конечно, весьма тщедушные, но обязательно одетые в твид, при оруженосцах, собаках и с жёнами. И тогда с утра до позднего вечера в долине не смолкали выстрелы. Фазанов хватало на всех, потому что ежегодно их численность пополнялась за счёт новых птиц, хотя и обходилось это Хейзелу невероятно дорого. Насколько я знаю, затраты на одного фазана до того момента, когда его можно отстреливать, превышали пять фунтов (что примерно соответствовало стоимости двухсот буханок хлеба!). Однако Хейзел считал, что расходы окупаются. Пусть всего на несколько часов, но он всё же становился центром этого мирка, и даже сам лорд-наместник, прощаясь и по-приятельски похлопывая Хейзела по спине, пытался вспомнить его имя.

— А что, если уменьшить дозу? — спросил Клод. — Давай попробуем делить одну капсулу на четыре изюмины?

— Давай попробуем.

— А не мало получится для одной птицы?

Его спокойствием можно было только восхищаться. Перед охотничьим сезоном тюрьма грозила и за одного фазана, а Клод собирался разделаться чуть ли не со всеми.

— Четверти капсулы будет вполне достаточно, — ответил я.

— Ты уверен?

— Сам подумай. Доза снотворного рассчитывается в соответствии с весом тела. Даже если засыпать в изюмину четверть капсулы, всё равно получается в двадцать раз больше, чем это нужно для птицы.

— Хорошо, так и сделаем, — сказал он, потирая руки. — Итак, всего у нас получится сто девяносто шесть изюмин.

— А ты знаешь, сколько нам потребуется времени, чтобы их приготовить?

— Ну и что! — воскликнул он. — Отложим наш поход. Сегодня замочим изюм, а завтра к вечеру управимся.

Именно так мы и сделали. И вот теперь, сутки спустя, мы приступили к осуществлению нашего плана. Уже минут сорок мы продвигались к тому месту, где тропинка сворачивала вправо и дальше вдоль гребня холма вела прямо к большому лесу, в котором обитали фазаны. Идти оставалось ещё около мили.

— А лесники здесь не вооружены? — спросил я Клода.

— Все лесники вооружены. Этого-то я и боялся.

— Ружья у них в основном для отстрела хищников, — добавил он.

— А-а.

— Хотя, конечно, и по браконьеру могут пальнуть, если надо.

— Ты всё шутишь?

— Вовсе нет. Только по браконьерам они бьют всегда сзади, когда убегаешь. Как шарахнет по ногам мелкой дробью ярдов с пятидесяти.

— Да ты что! — возмутился я. — Это же преступление!

— А браконьерство, по-твоему, что?

Мы пошли молча. Солнце скрылось за кустами справа от нас, и на тропинке стемнело.

— Не унывай. Лет тридцать назад было и того хуже, — продолжил Клод. Тогда стреляли без предупреждения.

— Да будет тебе.

— Не веришь — не надо! — обиделся он. — Я тогда совсем мальчонкой был. Сколько раз — придёшь домой и видишь — папаша без штанов лежит на пузе на кухонном столе, а мать выковыривает из него дробинки овощным ножом. Знаешь, какие шрамы после этого оставались?! У нас во всей деревне, пожалуй, ни одного мужика без них не было. Ну а папаша был, конечно, в этом деле чемпион.

— Везло же ему!

— А вообще-то жаль, что он сейчас не с нами, — грустно заметил Клод. Чем бы он только не пожертвовал ради такого дела!

— Охотно уступил бы ему своё место, — не выдержал я.

— Наконец мы вышли на гребень и увидели перед собой лес, казавшийся в тот момент особенно большим и тёмным. Сквозь чащу золотом пробивалось заходящее солнце.

— Давай изюм, — распорядился Клод.

Я протянул ему пакет, а он осторожно спрятал его в кармане брюк.

— Как войдём в лес, ни слова, — предупредил он. — Иди за мной и о старайся не трещать ветками.

Через пять минут мы были на месте. Теперь от леса нас отделяла лишь узкая полоска кустов. Клод пригнулся и ринулся сквозь неё. Я последовал его примеру.

В лесу было прохладно и темно — солнце окончательно скрылось.

— Страшно, — заметил я.

— Ш-ш-ш!

Клод шёл впереди. Он был чрезвычайно осторожен — высоко поднимал ноги и неслышно ступал по влажной земле, то и дело оглядываясь по сторонам: нет ли опасности? Я попытался делать то же, но, когда за каждым деревом мне стали мерещиться лесники, перестал.

Когда впереди меж верхушек показалось небо, я догадался, что мы вышли к поляне. Именно здесь, по словам Клода, каждый год в начале июля выпускали в лес молодняк, именно здесь птиц кормили, поили и охраняли лесники, именно здесь большинство фазанов и оставалось в силу привычки до самого начала охотничьего сезона.

— Их всегда на поляне тьма-тьмущая, — рассказывал он мне.

— И лесников, надо думать, тоже.

— Конечно, но там кругом густой кустарник, и это нам на руку.

Короткими перебежками от дерева к дереву, пригибаясь к земле, останавливаясь и прислушиваясь, мы наконец достигли края поляны и притаились на четвереньках за большим кустом чёрной ольхи. Клод, радостно улыбаясь, ткнул меня в бок и указал рукой на поляну.

Фазанов там и впрямь было видимо-невидимо, ну уж не меньше двухсот, точно. И все они разгуливали по поляне вокруг пней с самым что ни на есть надменным видом.

— Ты понял? — прошептал Клод. Это было удивительное зрелище, мечта браконьера, да и только. И ещё так близко! До иных птиц — не больше десятка шагов! Неуклюжие бурого цвета курочки были настолько жирными, что их перья на груди едва не доставали до земли. Петухи, наоборот, — стройные, с ярким оперением и длинными хвостами, вокруг глаз — ярко-красные пятна, как очки. Я взглянул на Клода. Он, словно зачарованный, смотрел на фазанов — рот чуть приоткрыт, глаза остекленелые.

Наверное, в такие минуты все браконьеры похожи. Они ведут себя, как женщины, которые рассматривают громадный изумруд в витрине ювелирного магазина, с той лишь, может быть, разницей, что женщины гораздо менее щепетильны в выборе средств для достижения цели. И шрамы от дроби — это ничто по сравнению с теми жертвами, на которые готова пойти женщина.

— Ага, — медленно Клод. — А вот и лесник.

— Где?

— На другой стороне под большим деревом. Вон, смотри!

— Чёрт!

— Ничего. Нас-то он не видит. Мы припали к земле, наблюдая за лесником. Это был невысокого роста человек в кепке и с ружьём под мышкой. Он стоял под деревом, не двигаясь.

— Пошли, — шепнул я Клоду. Лицо лесника было скрыто тенью от козырька кепки, но мне казалось, что он смотрит прямо на нас.

— Тихо ты, — отозвался Клод.

Медленно, не отрывая глаз от лесника, он засунул руку в карман и достал оттуда одну изюмину. Клод аккуратно уложил её на правую ладонь и коротким быстрым движением подбросил высоко в воздух. Описав дугу над кустами, изюмина упала рядом с двумя курочками, которые тут же обернулись. Одна из них незамедлительно прыгнула к тому месту, где упала изюмина, и ткнула клювом в землю.

Я посмотрел на лесника. Он по-прежнему стоял неподвижно.

Клод бросил на поляну вторую изюмину, потом третью, четвёртую, пятую…

В этот момент я заметил, что лесник отвернулся и осматривает лес позади себя.

В мгновение ока Клод выхватил из кармана пакет и высыпал его содержимое на правую ладонь.

— Стой, — только и успел сказать я.

Он широко размахнулся и с силой швырнул всю пригоршню на поляну.

Изюмины опустились на землю с лёгким шорохом, как капли дождя на сухую листву. Среди фазанов поднялась суматоха — все до одного, то ли увидев, то ли услышав, как падают изюмины, устремились на поиски лакомства.

Реакция лесника тоже была молниеносной: резким движением он обернулся назад, на поляну. Фазаны с бешеной скоростью клевали изюм. Лесник направился было вперёд, и я даже испугался, не начнёт ли он выяснять, в чём дело. Однако он остановился, поднял глаза и стал рассматривать край поляны.

— За мной, — шепнул Клод. — Только нагнись, нагнись.

Он развернулся, встал на четвереньки и с проворством обезьяны ринулся в лес. Я — за ним.

Так мы пробирались ярдов сто. Потом он скомандовал:

— Теперь бежим!

Мы поднялись на ноги и рванули что было духу, а через несколько минут, успешно миновав полосу кустарника, вновь оказались на тропинке.

— Отлично сработано, — тяжело дыша, сказал Клод. — Нет, ты видел, а?

— А по-моему, ты всё испортил.

— Что?! — возмутился он.

— Конечно, испортил! Как мы теперь туда вернёмся? Ведь лесник наверняка понял, что возле поляны кто-то был.

— Ничего он не понял, — успокаивал меня Клод. — Через пять минут в лесу стемнеет, хоть глаз выколи, и он слиняет домой ужинать.

— Я бы с радостью к нему присоединился.

— Да, с тобой каши не сваришь, — устало заметил Клод и, опустившись на кочку под кустом, закурил.

Небо над нами было ещё дымчато-голубым, а в том месте горизонта, где недавно скрылось солнце, — даже чуть желтоватым. В лесу и правда быстро темнело, тени и пространство между деревьями, ещё минуту назад светло-серые, чернели на глазах.

— Как быстро действует снотворное? — спросил Клод.

— Смотри, кто-то идёт, — ярдах в тридцати я неожиданно увидел в темноте человека, молча направлявшегося в нашу сторону.

— Ещё один лесник, — ответил мой приятель.

Мы ждали, пока лесник подойдёт поближе. Под мышкой у него было ружьё, а позади семенил чёрный лабрадор. За несколько шагов лесник остановился. Собака тоже встала и принялась разглядывать нас из-за хозяина.

— Добрый вечер, — приветливо, по-дружески поздоровался Клод.

— Э-э, да я вас знаю, — вместо приветствия произнёс лесник, подходя поближе. Перед нами был высокий сухощавый человек лет сорока с пронзительным взглядом, скуластым лицом и, что придавало его внешности особенно грозный вид, массивными кулаками. — Я обоих вас знаю.

Клод не ответил.

— Вы ведь с бензоколонки, а? Губы у него были тонкие и сухие, с каким-то коричневатым налётом.

— А ну-ка убирайтесь отсюда, — сказал он. — Чтоб духу вашего здесь не было.

Когда он говорил, верхняя губа у него приподнималась и обнажала неровный ряд мелких зубов, один из них совсем чёрный, остальные жёлтые.

— Я вам что сказал, — повторил он. — Убирайтесь отсюда вон!

— Здесь, слава богу, не частные владения, — отозвался наконец Клод, так что оставьте, пожалуйста, нас в покое.

Лесник взял ружьё в правую руку.

— Нечего здесь слоняться. Знаю я, что у вас на уме. А за тобой и я давно наблюдаю, — сказал он, глядя на Клода.

Разговор с лесником у нас явно не клеился, и я предложил:

— Уже поздно. Может, и правда пойдём?

Клод выбросил окурок и поднялся.

— Ладно, — согласился он. — Пойдём.

Мы побрели по той самой тропинке, по которой пришли сюда, а лесник так и остался стоять возле леса. Вскоре его фигура растворилась в полумраке за нашими спинами.

— Это их старший лесник, — объяснил мне Клод, — Реббеттс.

— Да чёрт с ним. Сматываемся, пока не поздно, — отмахнулся я.

— Куда сматываемся? Иди сюда!

Слева от нас оказалась калитка, ведущая в поле. Мы перелезли через неё и притаились за кустами.

— Мистер Реббеттс тоже сейчас отправится на ужин, — шепнул Клод. — Нам его бояться нечего.

На небе показались звёзды, на востоке из-за холмов выплыла яркая луна, а мы с Клодом всё сидели и ждали, когда лесник уйдёт домой.

— Вот он. Сиди тихо, — предупредил Клод.

Через минуту я увидел, как мимо нас по тропинке прыгающей походкой прошёл лесник, следом, быстро и бесшумно перебирая лапами, бежала собака.

— Сегодня он не вернётся, — уверенно сказал Клод.

— Откуда ты знаешь?

— Если лесник знает, где ты живёшь, он не станет искать тебя в лесу. Он пойдёт к твоему дому, спрячется где-нибудь поблизости и будет ждать твоего возвращения.

— Тем хуже для нас.

— Конечно, если мы потащим добычу прямо домой. А вот если мы её припрячем где-нибудь, он не посмеет нас тронуть.

— Ну а тот, другой, на поляне?

— Он уже дома.

— Ты уверен?

— Поверь, Гордон, я наблюдал за этими гадами не один месяц и знаю все их привычки. Бояться больше нечего.

Нехотя я побрёл за ним назад к лесу. Теперь там было совсем темно и очень тихо. И хотя мы старались двигаться осторожно, наши шаги отдавались эхом так же гулко, как если бы мы шли по пустому собору.

— Вот наше место, — сказал Клод.

Я раздвинул кусты. Потянувшуюся лёгким туманом поляну освещала луна.

— Ты уверен, что лесник ушёл?

— Я знаю, что он ушёл.

— А где фазаны?

— Здесь.

— Где здесь?

— Вокруг на деревьях. Они далеко не улетают.

— Ну и что дальше?

— Теперь будем ждать. Кстати, я захватил для тебя фонарик, — добавил Клод, протягивая мне миниатюрный карманный фонарь размером чуть больше обычной авторучки. — Он тебе пригодится.

Я почувствовал себя увереннее.

— Может быть, попробуем поискать, где они сидят? — предложил я.

— Нет.

— Мне бы очень хотелось посмотреть, как это они спят на деревьях.

— Это тебе не урок природоведения, — отрезал Клод. — Ради бога, угомонись.

Мы долго стояли в ожидании, что будет дальше.

— Послушай, а вдруг фазаны не будут падать, — сказал я. — Ведь спят же они обычно на деревьях, так с чего бы им, падать от снотворного?

Клод окинул меня недоверчивым взглядом.

— В конце концов они же не мёртвые, — попытался объяснить я. — Они просто спят.

— А снотворное? — спросил он.

— Что снотворное? От него сон просто крепче, только и всего. Почему они должны падать, если спят крепче, чем обычно?

Клод угрюмо молчал.

— Да, нужно было всё проверить на курах, — наконец произнёс он. Папаша так бы и сделал.

— Твой папаша был гением. В эту минуту в лесу позади нас что-то мягко упало на землю.

— Эй!

— Ш-ш!

Мы прислушались. Шлёп!

— Ещё один!

Приглушённый звук, который привлёк наше внимание, походил на падение мешка с песком с высоты человеческого роста. Шлёп!

— Это же фазаны! — воскликнул я.

— Тихо ты!

— Да, точно, фазаны!

Шлёп! Шлёп!

— Кажется, правда фазаны!

Мы бросились в лес.

— Где же они?

— Да здесь!

— А мне показалось там.

— Ищи-ищи! — закричал Клод.

— Они должны быть где-то рядом!

С минуту мы внимательно осматривали землю.

— Ага, вот он! — сказал наконец Клод.

Когда я подошёл, в руках у него уже был необычайной красоты петух. Мы осмотрели его при свете фонарей.

— Ты посмотри, спит мертвецким сном, — заметил Клод. — А ведь живой, зараза. Чувствуешь, как сердце бьётся?

Шлёп!

— Ещё один!

Шлёп! Шлёп!

— Два!

Шлёп! Шлёп! Шлёп!

— Господи, помилуй!

Шлёп! Шлёп! Шлёп! Шлёп!

Фазаны посыпались с деревьев как град. Мы бешено носились по тёмному лесу, освещая землю фонарями.

Шлёп! Шлёп! Шлёп! Один из фазанов чуть было не угодил мне прямо по голове. Я как раз стоял под деревом, а они свалились сразу втроём — два петуха и курочка. Собирать их было одно удовольствие: сами мягкие и тёплые, а какие нежные перья!

— Куда их девать? — крикнул я Клоду, держа всех троих за ноги.

— Клади их сюда, Гордон! Сложим пока, где посветлее.

Весь залитый лунным светом, Клод стоял на самом краю поляны — в каждой руке по несколько фазанов. Его лицо, его глаза светились радостью и счастьем. Он озирался по сторонам, словно ребёнок, только что узнавший, что всё в мире сделано из шоколада.

Шлёп! Шлёп! Шлёп!

— Послушай, Клод! Тебе не кажется, что это слишком?

— Всё отлично! — воскликнул он в ответ, бросил птиц на землю и тут же убежал искать других.

Шлёп! Шлёп! Шлёп! Шлёп! Шлёп!

Искать их было теперь совсем легко. Под каждым деревом лежали две-три птицы. Я быстро подобрал ещё шесть — по три в каждую руку — оттащил и свалил их в общую кучу. Потом ещё шесть. И снова столько же.

А фазаны продолжали падать.

В исступлённом восторге Клод метался от дерева к дереву, похожий на лесное приведение. Я видел, как мелькает в темноте его фонарь, а всякий раз, когда Клод находил новую птицу, раздавался победный крик.

Шлёп! Шлёп! Шлёп!

— Послушал бы Хейзел! — радостно завопил Клод.

— Да не кричи ты, — отозвался я. — И так страшно.

— С чего бы это?

— Не кричи! А вдруг лесники всё-таки здесь?

— Чёрт с ними, с лесниками! — успокаивал меня приятель. — Они все давно разошлись на ужин.

Фазаны падали беспрерывно минуты три-четыре. Неожиданно всё стихло.

— Ищи! — крикнул мне Клод. — Их должно быть здесь ещё много!

— Может, давай смываться, пока не поздно?

— Нет, — твёрдо ответил он. Поиски фазанов продолжались. Мы обшарили лес в радиусе ста ярдов от поляны и, в конце концов, думаю, собрали почти всех. В итоге получилась куча размером с большой костёр.

— Это просто чудо! Настоящее чудо, чёрт побери! — медленно сказал Клод, глядя на фазанов, словно заворожённый.

— Давай возьмём по десятку и смоемся, — предложил я.

— Подожди, Гордон, я хочу их посчитать.

— У нас нет времени, пойдём.

— Я должен их посчитать.

— Нет, — настаивал я. — Пойдём!

— Один, два, три, четыре… — и он принялся старательно считать фазанов, поднимая одну птицу за другой и аккуратно складывая их в новую кучу. Луна теперь была уже прямо над нами и ярко освещала всю поляну.

— Ты как хочешь, а я здесь больше не останусь, — сказал я и отошёл в тень.

— Сто семнадцать… сто восемнадцать… сто девятнадцать… сто двадцать! — радостно завопил он. — Сто двадцать фазанов! Непревзойдённый рекорд!

Уж в этом-то я ничуть не сомневался.

— Даже папаше больше пятнадцати за ночь никогда не удавалось. Он потом по неделе не просыхал.

— Можешь считать себя чемпионом мира, — сказал я. — Но теперь-то мы пойдём?

— Минуту, — он поднял свитер и достал большие мешки. — Это тебе, сказал он, протягивая один из них. — Давай быстрей!

Луна светила так ярко, что я без труда разобрал надпись на мешке: J. W. Grump, Keston Flour Milis, London SW 17.

— Послушай, Клод, а этот урод с гнилыми зубами не может сейчас наблюдать за нами откуда-нибудь из-за дерева?

— Не может, Гордон, не может, — спокойно ответил он. — Я же тебе сказал: он теперь на бензоколонке — поджидает, когда мы вернёмся.

Мы стали складывать фазанов в мешки. Головы у них при этом безжизненно болтались из стороны в сторону, но внизу под перьями кожа была ещё тёплой.

— Ну а теперь прошу в такси, — заявил Клод.

— Что?!

— Ты разве не знаешь, Гордон, что я всегда возвращаюсь домой на такси?

Ещё один сюрприз!

— Такси со шторками — это секрет, который тоже подсказал мне папаша, объяснил Клод. — Ни одной душе не известно, кто в такси, за исключением, конечно, самого водителя.

— А кто водитель?

— Чарли Кинч. Он никогда не в отказывает.

После того как все фазаны были уложены, я попытался взвалить свой мешок на плечо. Однако из этого ничего не вышло, потому что мешок с шестьюдесятью фазанами оказался просто неподъёмным.

— Ну зачем нам столько, — взмолился я. — Давай оставим хоть немного!

— Тащи, тебе говорят, — не соглашался он. — Тащи за собой! Вот так!

И мы вновь устремились в кромешную тьму леса, волоча за собою мешки.

— Так мы с тобой и к утру до деревни не доберёмся, — заметил я.

— Ничего, Чарли меня ни разу не подводил.

На краю леса Клод осторожно раздвинул кусты и тихо позвал:

— Э-эй, Чарли!

Из машины ярдах в пяти от нас выглянул старик и лукаво улыбнулся нам беззубым ртом. Мы опять взялись за мешки и стали продираться сквозь кустарник.

— Привет! — сказал Чарли. — А это что?

— Капуста, — ответил Клод. — Открывай.

Через минуту мы уже преспокойно катили вниз по склону холма в направлении деревни.

Теперь, когда опасность была позади, Клод совсем разошёлся. Он торжествовал, его распирало от гордости и возбуждения. Он то и дело нагибался вперёд и, похлопывая Чарли Кинча по плечу, приговаривал:

— Ну что, Чарли? Вот это улов, а?

Чарли всякий раз оборачивался и, косясь на громадные мешки за своей спиной, отвечал:

— Боже мой, ребята, как вам удалось?

— Дюжина твоя, Чарли, — пообещал Клод.

— Похоже, в этом году на открытие охоты у мистера Хейзела фазаны будут в большо-о-ом почёте, — о заметил шофёр.

— Будут, Чарли, обязательно будут.

— Объясни мне, ради бога, что ты собираешься делать со ста двадцатью фазанами? — спросил я.

— Как что? Оставим в холодильнике до зимы. Положим в морозилку вместе с мясом для собак.

— Надеюсь, хоть не сегодня?

— Нет, Гордон, не сегодня. Сегодня мы отвезём их к Бесси.

— Какой ещё Бесси?

— Бесси Орган.

— Бесси Орган?

— Разве ты не знаешь, что Бесси всегда прячет мою добычу?

— Ничего я не знаю, — ответил я, окончательно ошеломлённый его словами. Миссис Орган была женой его преподобия Джека Органа, нашего приходского священника.

— В помощницы надо выбирать женщину из хорошей семьи, — продолжал Клод. — Правильно я говорю, Чарли?

— Бесси — бабёнка что надо, — подтвердил шофёр.

Тем временем мы уже въехали в деревню. Фонари ещё горели. Мужчины разбрелись по домам из пабов. Я увидел, как Уилл Преттли пытается потихоньку чёрным ходом пробраться к себе в рыбную лавку, а жена наблюдает за ним, высунувшись из окна как раз над самой его головой.

— Наш священник большой любитель жареных фазанов, — сказал мой приятель.

— Он их вывешивает на восемнадцать суток, — добавил Чарли, — а потом встряхнёт хорошенько, и перья сами осыпаются.

Машина свернула влево и въехала во двор дома священника. Окна в доме были тёмные, и нас никто не встречал. Мы с Клодом отволокли фазанов в угольный сарай в глубине двора, простились с Чарли и по залитой лунным светом дороге налегке отправились к себе на бензоколонку. Не знаю, наблюдал ли за нами в тот вечер мистер Реббеттс, но, когда мы возвращались, его не заметили.

— А вот и она, — сказал мне Клод утром.

— Кто?

— Бесси, Бесси Орган, — он произнёс это имя гордо и чуть высокомерно, как генерал говорит об отважнейших из своих офицеров. Я вышел за ним на улицу.

— Вон там, — показал рукой Клод.

Далеко на дороге я увидел приближающуюся к нам женскую фигуру.

— Что это она катит? — спросил я.

— Детская коляска, — хитро улыбнулся Клод, — самое надёжное средство для перевозки дичи.

— Ах да, конечно, — пробормотал я.

— Это Кристофер Орган, чудный ребёнок полутора лет.

Только теперь я разобрал, что над коляской, верх которой был опущен, действительно возвышался малыш.

— Под этим мальцом сейчас шестьдесят, а то и все семьдесят фазанов, — радостно сказал Клод. — Представляешь?

— В коляску столько не войдёт.

— Войдёт, если коляска глубокая и если вынуть из неё матрац, а фазанов уложить аккуратно до самых краёв и накрыть их сверху пелёнкой. В таком состоянии они занимают удивительно мало места.

Мы встали возле насосов и ждали, когда подойдёт Бесси. Было утро одного из тех тёплых безветренных сентябрьских дней, когда темнеющее небо и специфический запах в воздухе предвещают скорую грозу.

— Ты смотри, по нахалке через всю деревню! Молодец, Бесси!

— Она вроде торопится.

Клод прикурил от окурка новую сигарету и сказал:

— Бесси никогда не торопится.

— Во всяком случае, это не прогулочный шаг. Да ты сам посмотри!

Он взглянул на неё сквозь табачный дым, потом вынул изо рта сигарету и присмотрелся.

— Ну? — спросил я.

— Хм, она и правда идёт довольно быстро, — осторожно заметил Клод.

— Да нет же, очень быстро, чёрт побери!

Наступила пауза. Клод пристально разглядывал приближавшуюся к нам женщину.

— Послушай, Гордон, а может, она боится попасть под дождь? Ну, конечно. Решила, наверно, сейчас пойдёт дождь, и боится, что ребёнок промокнет.

— Что она верх у коляски не может поднять?

Клод не нашёлся, что на это ответить.

— Смотри, она бежит! — воскликнул я.

Клод молча наблюдал за бегущей женщиной. Всё вокруг стихло, и мне показалось, что я слышу детский плач.

— Что происходит, Клод?

Он не ответил.

— Что-то случилось с ребёнком, — сказал я. — Слышишь?

Бесси быстро приближалась и была уже ярдах в двухстах.

— Теперь слышишь? — переспросил я.

— Слышу.

— Орёт, как резаный.

Пронзительный детский крик, неистовый, оглушительный, почти истерический, нарастал с каждой секундой.

— Зашёлся он у неё, что ли? — предположил Клод.

— Может быть.

— Точно, Гордон. Поэтому она и бежит. Торопится скорей сунуть его под холодную воду.

— Наверное, ты прав, — ответил я. — Конечно, ты прав. Но сколько шуму!

— Что бы там ни было, но, господи, только бы она перестала бежать, взмолился Клод.

В этот момент тяжёлый грузовик с кирпичом нагнал Бесси. Шофёр притормозил, высунулся из кабины и удивлённо на неё уставился. Бесси, не обращая на него никакого внимания, продолжала бежать. Она приблизилась настолько, что я уже мог различить её красное, запыхавшееся от бега лицо. На руках у неё были белые перчатки, очень я изящные и аккуратные, а на голове такая же белая смешная шляпка грибком.

И вдруг… прямо из коляски вылетел здоровенный фазан!

Клод издал ужасающий вопль.

Водитель грузовика надрывался от хохота.

Фазан неуклюже похлопал крыльями, стал терять высоту и свалился в траву у обочины.

За грузовиком пристроился фургон бакалейщика и принялся сигналить, чтобы его пропустили. Бесси продолжала бежать.

И вдруг снова — фурш-ш! — из коляски вылетел ещё один фазан. За ним третий, четвёртый, потом пятый.

— Эх чёрт! — досадовал я. — Снотворного мало!

Клод молчал.

Последние пятьдесят ярдов Бесси неслась совсем как угорелая. Когда она свернула с дороги к заправке, птицы уже разлетались из коляски во все стороны.

— Что это такое, чёрт вас всех побери? — кричала она.

— Заезжай за угол! — заорал я на неё. — За угол!

Но Бесси остановилась у первой же колонки и выхватила из коляски ревущего во весь голос младенца прежде, чем мы успели до неё добежать.

— Стой! — на ходу вопил Клод. — Стой! Не трогай ребёнка! Положи на место! Держи пелёнку!

Однако Бесси его не слушала. А фазаны, неожиданно для себя почувствовав свободу, устремились из коляски все разом. Их и правда оказалось не менее пятидесяти. Небо над нами сплошь покрылось большими коричневыми птицами, беспорядочно хлопавшими крыльями в тщетных попытках набрать высоту.

Мы с Клодом забегали, размахивая руками и пытаясь их разогнать.

— Прочь! — орали мы. — Кш-ш! Пошли прочь!

Фазаны же, окончательно не пришедшие в себя после снотворного, никак не могли понять, чего мы от них хотим. Покружив с полминуты в воздухе, они вернулись и дружно расселись на фасаде моей конторы. Они расположились везде, где только можно:на краю крыши, на бетонном навесе и даже на подоконнике. Некоторые примостились на полке, где я держал бутылки с машинным маслом. Другие пытались удержаться на капотах моих старых автомобилей. А один петух с большим красивым хвостом грациозно восседал на заправочной колонке. Те фазаны, которые так и не смогли взлететь, оставались на дорожке у нас под ногами, оправляя перья и сонно моргая своими маленькими глазками.

На дороге за грузовиком и фургоном выстраивалась длинная вереница машин. Любопытные выходили, чтобы получше всё рассмотреть. Я взглянул на часы. Без двадцати девять.

«Боже, — подумал я. — С минуты на минуту покажется „роллс-ройс“, а в нём — мистер Хейзел собственной персоной».

— Они его чуть на куски не разорвали! — кричала Бесси, прижимая к груди неунимающегося малыша.

— Ладно, Бесси, иди домой, — Клод был бледнее полотна.

— Закрывай, — сказал я. — Повесь табличку, что у нас выходной.