Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
колеса крутились. И она от радости захлопала в ладоши.
А потом посмотрела снизу вверх на толстую тетю и, счастливо сияя темными лучистыми глазами, проговорила нараспев:
— Спасибо, мамочка.
У тети побелели щеки. Дядя — худой, длинный дядя, который только что улыбался, — замахал руками и, морщась, словно от боли, забегал из угла в угол.
И Верка заревела, сунув в рот палец. Что ей оставалось делать?
Екатерина Кузьминична плакала потому, что потеряла в войну обоих сыновей и дочь и, как этой девочке никто не заменит мать, так ей, матери, никто не заменит ее детей… Прижимая к себе смуглую, тоненькую, с круглым, мокрым от слез личиком девочку, Екатерина Кузьминична шептала:
— Не надо, детка. Ты наша! Наша! И какая я тебе мама, я в бабушки тебе гожусь, милая.
Веру вымыли в ванне, переодели в черную юбку и блузку-матроску. В черные вьющиеся кудерки тетя повязала пышный нарядный бант.
Верка захлопала в ладоши:
— Ой, я сейчас совсем чужая! Я вас буду звать тетей и дядей, ладно?
И все бы шло ладно, да тетя сознавала свой долг воспитывать «нашу девочку». Долг перед государством.
— Николай Иванович, ты не замечаешь, что наша девочка тяготеет к изобразительному искусству? Конечно, где тебе! Я говорю, что наша девочка исключительно умна и талантлива. Да брось ты подбородок… протрешь до дыры! Что за манера!
И потом восхищалась, штопая дядины носки и заглядывая через плечо в Веркину мазню:
— До чего богатая фантазии! Пароход — ну, прямо живой.
— Это не пароход — подъемный кран.
— Господи, неужели я не смогу отличить пароход от подъемного крана? Я и говорю, что у тебя получился отличный подъемный кран.
Дядя дома бывал редко. Уходил рано, возвращался поздно.
У дяди — работа.
Работа пахла смолистыми опилками, железом, машинным маслом. И хотя дядя был на заводе сменным инженером, то есть не самым главным, Верке представлялось, что его работу не уместить в заводские корпуса: в лесопильный цех, где от стука, грохота бревен, шума пилорам дрожит бетонный пол; в водный цех с его никогда не замерзающим бассейном, зимой полным стылого пара, запаха мокрой коры; ни даже в новый, с застекленной крышей домостроительный комбинат… Велик завод! И все же работа дяди представлялась Верке еще большей! Она обнимала все, она все объясняла, ей все подчинялось.
У дяди до полуночи сидят люди. Двери закрыты плотно. Войти и показать новую куклу нельзя.
— Работа такая, — вздыхает тетя. — Очень беспокойная.
Дядя пропадал на заседаниях, совещаниях в завкоме, у директора. И это — его работа.
Дядя был строг, не давал спуску Веркиным проказам. Правда, он не ругал ее — нет. Обхватит ладонью подбородок и, ероша седые волосы, заходит из угла в угол:
— Ну что такое, Веруська! Вечно с тобой приключения.
А тетя сведет на переносье брови:
— Полно! Забегал опять. Будто маятник — даже в глазах мельтешит. Господи, сам, что ли, не проказил? Вспомни-ка! Будто вырос и стекол не бивал.
Верка льнула к тете — шумной, толстой, в своих неизменных вязаных кофтах и широких юбках. Прижаться к тетиной щеке, обняв руками ее за шею, поцеловать в морщинки у глаз — тогда тетя все простит. Разве что скажет:
— Ну и девчонка… чистая лиса! Только без хвоста.
Да! Еще у Верки была скрипка-половинка. Тетя подарила. Это случилось в прошлом году, и Верка ходила уже в четвертый класс. Верка скоро научилась пиликать на скрипке «Цвели, цвели цветики» и любимую тетину «Катюшу».
— Ну-ка, что я говорила, Николай Иванович? — тетя гордо поджимала губы и гладила Верку по голове. — Ты, кажется, хотел на курорт? А я намерена нашей девочке взять учителя музыки. Голубчик, воспитание — наш долг. У нее дар!
Дядя не уехал на курорт. Он уехал вместо Черного на Белое море — до него, понятно, ближе, да и катер свой.
Дядя увез с собой Верку — тут тетя не могла ничего поделать.
И было море — просторное, как небо. На закате оно принимало солнце в свои голубые ласковые недра, светилось долго-долго, пока не зажигались над ним звезды. Тогда море качало отражение звезд, словно баюкало. Волны прибоя с шелестом набегали на светлый под луной песок. Пахло солью, и водорослями, и угольной гарью от проплывавших мимо судов.
И была палатка на берегу, в которой так славно было засыпать под накрапыванье дождя.
И костер, и горячий с дымком чай…
А главное — был рядом дядя…
Дядя оказался совсем не таким строгим, каким его видела Верка дома. Он ловил на продольники-переметы рыбу, учил разжигать костры и варить уху. И много говорил с Веркой, и было с ним просто и хорошо.
Тогда Верка впервые узнала, кто она и откуда…
* * *
Закончив упаковку вещей, к ее кровати подошли тетя и дядя.
— Опять она спит на пуговице! — прошептала Екатерина Кузьминична. Осторожно поправила подушку, чтобы пуговицы наволочки не резали ее девочке щеку.
Глава II. «А живем мы рогато…»
От езды в вагоне остались в памяти заснеженные леса и пухлые
Последние комментарии
4 часов 13 минут назад
6 часов 47 минут назад
7 часов 15 минут назад
7 часов 22 минут назад
1 час 38 минут назад
10 часов 25 минут назад