Кровавое действо [Крис Картер] (fb2) читать постранично, страница - 4

точно не помню.

Адвокат не сумел сдержать удовлетворенной улыбки.

…Слава Создателю, Америка не Зимбабве и не Верхняя Вольта. Если кто-то не хочет рассказывать о себе и отвечать на вопросы, которые ему задают отнюдь не в расчете услышать «О’кэй» и вернуться к собственным делам, тогда есть множество способов выяснить о нем правду иными путями. Есть личные дела, есть истории болезней, есть послужные списки, есть идентификационные карты и чековые книжки, есть водительские права, наконец… На всякий яд есть противоядие. На всякий меч латы, и на всякие латы — меч. Жизнь общества — это баланс мечей и лат.

Правда, есть, говорят, страны, где латами называются денежные единицы. Если это правда — там подобные фразы приобретают иной, удивительный смысл… и притом поразительно верный.

Словом, чем больше у человека прав хранить молчание — тем больше у общества возможностей узнать про него все и без его помощи. Пытки и доносы нужны лишь там, где плохо налажены учет и контроль.

Скалли и Малдер шагали по длинному коридору госпиталя. Скалли на ходу пролистывала бумаги доктора Ллойда.

— Снотворное, которое он принимал, деловито сообщала она, называется самонил.

— Я слышал о нем.

— Оно довольно популярно, потому что воздействует прямо на центральную нервнуюсистему и его продукты распада не откладываются в тканях. Побочные эффекты не выявлены. Конечно, снотворные препараты вообще вещь противоречивая… Известны случаи возникновения пристрастия именно к этому лекарству. Но не устойчивого привыкания. Наркотическим действием не обладает, и последствий, подобных последствиям употребления наркотиков, не замечено.

— Давно он глотал это снадобье? Скалли перевернула лист.

— Он начал пользоваться этим препаратом пять лет назад и… о боже!

— Что такое?

— Выпил довольно много. Девятнадцать упаковок по сто таблеток в каждой.

— Ух ты…

— Да. Действительно «ух ты».

— И это, по-твоему, не привыкание?

— Не обязательно. Может быть, лекарство хорошо помогало ему все эти годы — и то,

что ему не требовались все большие и большие дозы, как раз говорит о том, что привыкания не возникло, а просто это лекарство ему подходит. Тут возможна двоякая интерпретация… Хотя, конечно…

— С одной стороны, — пробормотал Малдер, — с другой стороны… Нельзя не признать, но следует учесть…

— Сама жизнь противоречива, — философски заметила Скалли.

— Это точно, — ответил Малдер. — Получается, что пять лет он принимал, по меньшей мере, одну таблетку в день, а в среднем — и того больше. И в отпуске, и по выходным, и после дружеских вечеринок… Пристрастие?

— Которое вполне могло повлиять на его способности надлежащим образом выполнять свои обязанности, — заключила Скалли. — Да, что тут скажешь. Очень может статься.

Они подошли к двери операционной, заклеенной предупредительной желтой лентой, и Малдер с силой дернул ленту на себя. Та с хрустом лопнула — путь к месту преступления был свободен.

Или то было не преступление, а несчастный случай?

Или что-то еще?

— Жизнь от самого момента зачатия естьне более, чем медленное умирание, — сказал Малдер. — Ты это имела в виду?

— Не знаю, — ответила Скалли. Ей не хотелось входить в залитую кровью операционную. — Хорошо, что, как правило, очень медленное…

Они вошли. Скалли затошнило.

— Да, — пробормотал Малдер, невольно понизив голос. Наделал доктор кровушки… Как это у классика? «Кто бы мог подумать, что в старике столько крови»?

— Он был еще совсем не старик, — пробормотала Скалли.

— И чем ему не понравился его собственный череп? Ходил бы сейчас себе с природным черепом и горюшка не знал, играл бы в бейсбол, пил бурбон…

— Малдер, не надо, пожалуйста.

— Прости. Скажи, там не указано, сколько операций вообще проводил доктор Ллойд?

— Судя хотя бы по расписанию на сегодня, — Скалли с удовольствием углубилась в бумаги, чтобы не видеть операционной, — сотни.

— И ни одного смертного случая?

— Более того, ни одной опасной ситуации. Гарантированныйуспех. Изменение фигуры, формы носа, ушей…

— До какой же степени нужно насмотреться журналов с красотками и красавцами, чтобы этак нот ненавидеть собственные нос или уши? Своей волей лечь под нож… когда ничего не болит, не беспокоит и не отваливается. Удивляюсь я. Жизнь действительно противоречива, Скалли, действительно…

— Послушай, Малдер, — они так и стояли у двери и, похоже, не имели ни малейшего желания двигаться дальше, — в конце концов, если у человека некрасивые зубы, он же их улучшает? Подпиливает, осветляет, даже ставит коронки… К этому ты привык, и это не вызывает у тебя протеста. А вот нос и уши — это внове, и ты брюзжишь…

— Скалли, я просто очень хорошо представляю, как трудно нам станет работать, когда уши, черепа, носы и прочие существенные части тела станут одинаково красивыми у всех честных граждан Америки. И у всех нечестных тоже. Попробуй-ка составить словесный портрет… Уши Фрэнка Синатры, нос Пола Анки, подбородок