Дружеские встречи с английским языком [Мария Адольфовна Колпакчи] (fb2) читать постранично, страница - 2

чрезвычайных результатов, о которых я уже имел удовольствие сообщать в послесловии к первому изданию «Дружеских встреч».

Все дело в том, что для данного автора бесчисленные "tenses" и "voices" английского глагола, все синтаксические конструкции суть не сухие абстракции из сухих курсов грамматики, а как бы живые существа, наподобие гномов и эльфов из шекспировского «Сна в летнюю ночь».

Вот пример: объемистая глава, посвященная даже не полноценным значимым словам, а всего лишь двум артиклям — определенному и неопределенному, имеет заголовок: «Братья-артикли». Да: автор разъясняет нам (с. 77), что, называя артикли «братьями», он имеет в виду лишь их способность составлять в совокупности как бы одно целое, дополняя и подменяя друг друга.

Но, грешным делом, доходя до этого места, я невольно начинаю думать, что М. А. Колпакчи с полной убежденностью ощущает все слова и формы английской речи своими живыми подопечными, наподобие Франциска Ассизского, обращавшегося в своих «Фиоретти» то к «братцу-огню», то к «сестрице-воде». Она относится к ним с благодарностью, удивлением и с добрым намерением передать эти свои чувства вам, ее ученику-читателю.

На моем веку мне пришлось перечитать множество педагогических трудов, в частности и филологических. Скажу прямо: едва ли не у одних только биологов (и это объяснялось тем, что они-то имеют дело с живой природой) случалось мне сталкиваться примерно с таким же ощущением теплой любви авторов к изучаемым или «объектам» — животным и растениям. Приятно наблюдать это же в языкознании, хоть и огорчительно, что проявляется оно тут реже, чем хотелось бы.

«Каждый артикль в любой фразе, если предоставить ему слово, мог бы произнести целый монолог, в точности разъяснив, почему он сюда попал, что именно обозначает… и как ошибочно прозвучала бы фраза, окажись на его месте другой артикль».

Никакой волшебник не возьмется «предоставить слово артиклю», и вот М. А. Колпакчи, взяв на себя труд изъясниться за этих «братьев», выполняет это с завидной находчивостью и изяществом.

В пропаганде научных знаний допустим широкий ассортимент средств, в том числе и использование наглядности ради условных образов, ежели они помогают аудитории через, конкретные представления прийти к сложным абстракциям. Некогда Дж. Клерк Максвелл не постеснялся ввести в свои глубочайшие физико-математические рассуждения совершенно фантастический образ крошечного существа. Он посадил его у заслонки, разделяющей надвое некоторый «объем», и заставил то открывать, то закрывать ее, пропуская или преграждая путь молекулам газа. Такой вымышленный человечек из сказки, введенный в самую сердцевину, в святая святых строжайших и точнейших теорий, что же, он помешал развитию мыслей великого физика или скомпрометировал их в глазах его коллег? Ничуть не бывало: я сам в 30-е годы слышал, как один из крупнейших советских физиков с удовольствием и почтением вспоминал как-то «демона Клерка Максвелла» и ставил находчивость великого ученого в пример своим ученикам.

Думается, составителям школьных учебников давно бы пора начать всерьез ориентироваться не на идущие из глуби времен традиции, а на опыт признанных ученых, мастеров популяризации и научной пропаганды. Ведь не без причин же в печати неоднократно высказывались слова осуждения, вызванные удручающим схоластическим косноязычием многих учебных пособий наших — увы, даже трактующих вопросы языка и литературы…

В послесловии к первому изданию «Дружеских встреч» я цитировал печальной памяти «маргообразные» примеры из учебников времен моего детства: «Этот цветок обладает приятным запахом, но имеет отвратительный вид»; «Моя лошадь больше и умнее, нежели ваш осел», и тому подобное…

М. А. Колпакчи нельзя упрекнуть ни в тривиальности и скуке подобранных ею иллюстративных примеров, ни в тоскливой монотонии их интонаций.

Вот глава с заголовком, как бы взятым напрокат у Льюиса Кэррола: «Двадцать шесть форм глагола и одна лягушка». Тут трактуются достаточно сложные и тонкие вопросы семантики и употребления английских глагольных форм.

Автор не поколебалась здесь в качестве одной из первых литературных иллюстраций предложить читателям эпизод из криминального романа А. Кристи. Пять или семь лет назад, когда книга писалась, такой пример выглядел весьма смелым. А ведь детективная история эта взята не ради бравады: приведенный текст блещет калейдоскопически пестрым разнообразием глагольных времен: в нем их пять, и все разные. А одна форма повторяется четырежды (с. 125). Так, приключенческий сюжет с подозрительным мистером Джонсом, то ли несчастным вдовцом, то ли свирепым женоубийцей, служит отличным полем для исследования тех самых "voices" и "tenses", которым посвящена глава.

Не следует думать, однако, что М. А. Колпакчи идет в этом на поводу у современных любителей Кристи, Сименона и им подобных мастеров детективного жанра. На с. 131–132 роль глагола shall в 3-м лице разъясняет цитата из