Новые рассказы Южных морей [Биримбир Вонгар] (fb2) читать постранично, страница - 2

бронзовокожими Благородными Дикарями, ни пресловутого Золотого века, — говорит самоанский писатель Альберт Вендт, — все это было лишь в голливудских фильмах, в безумно романтических книжках да картинах пришельцев с Запада, в безжизненных проповедях наших доморощенных „новаторов-романтиков“»^[1]. Вендт не приемлет легенды о «тихоокеанском рае» ни в руссоистском ее варианте, ни в виде современной многокрасочной рекламы рая «туристского»:

У каждого из очагов творчества, возникших на далеких островах, своя специфика — уровень общественного и культурного развития народов региона не одинаков. Но очевидна и общность молодых литератур, обусловленная сходством исторических судеб океанийцев, их материальной и духовной культуры, внутренними контактами. Писатели сосредоточиваются на проблемах, связанных с изживанием колониализма, сменой укладов, утверждают историко-культурную самобытность народов, ищут пути, которые откроют перед ними новые горизонты.

В сборник «Новые рассказы Южных морей» вошли произведения прозаиков Австралии и Океании, представителей первого поколения писателей-аборигенов. Многие из них публикуются на русском языке впервые. Впервые читатель получит возможность в какой-то мере обозреть то новое на литературной карте этой части света, что позволило в последней трети XX века оценить способности и несомненные успехи молодых литераторов, а также расширить свое представление о современной жизни народов Австралии и Океании, их социальных чаяниях и решимости отстаивать свою независимость и гражданские права.

Повесть Колина Джонсона «Падение дикого кота» (1965) — первая, когда-либо опубликованная австралийским аборигеном. Годом раньше вышел первый сборник стихов — «Мы уходим» Кэт Уокер. Показательно, что литературное крещение аборигенов произошло накануне референдума 1967 года, после которого из конституции Австралийского Союза были изъяты статьи, фактически исключавшие чернокожих австралийцев из числа граждан страны, — ведь их даже не учитывали при переписи населения. Кэт Уокер открыла свою книгу «Хартией прав аборигенов»:

В повести Джонсона, написанной в сугубо «личном» жанре исповеди молодого человека, австралийское общество противостоит аборигену (в данном случае «цветному», полукровке). Круг мытарств героя замкнут: в первой части — двери тюрьмы отворяются, чтобы выпустить юношу, который провел там больше половины из своих девятнадцати лет, в последней — на его руках опять защелкиваются наручники. Девятилетним ребенком он украл впервые — хотелось пойти в кино, купить матери платье и простыни — и надолго угодил в исправительный дом, где усовершенствовался в технике воровства и познал «христианское» милосердие во всей его суровости. Потом — шайка неприкаянных подростков из бара, пьянки и любовь по дешевке, угон машины и уже настоящая тюрьма, а после кратковременной свободы — новое, более тяжкое преступление, и выстрел в полицейского, и угроза виселицы…

Почему умный, способный юноша, открывший для себя Книгу — Толстого и Достоевского, становится записным правонарушителем и скатывается все ниже по наклонной плоскости? Колин Джонсон показывает типичную трагедию метиса: связи с чернокожей родней насильственно оборваны, а в мир белых он допущен только на обочину. Вместе с тем в основе его поведения, вызова, который он бросает «праведникам», — не только расовая ущемленность. Это — незрелое бунтарство молодежи (отраженное и в английской литературе того же времени), которая отмежевывается от буржуазного истэблишмента, но лишена понятий о смысле бытия и собственном предназначении. Если на билете, полученном им при рождении, и была указана станция следования, горько иронизирует герой повести, «время стерло чернила, и теперь ни один контролер ничего не разберет». Настроениям безысходности созвучны пассажи из пьесы С. Беккета «В ожидании Годо», цитируемые в повести.

И все-таки юноша, которому тюрьма стала почти домом, смутно понимает, что бездумно плыть, полностью отдавшись на волю волн, не делая различий «между правильным и неправильным», нельзя. Быть может, не все еще потеряно для него, и бескорыстное