Сад времени [Брайан Уилсон Олдисс] (fb2) читать постранично, страница - 2

показалось, что дальше по берегу есть люди.

Темноволосая Леди-Тень не исчезала, но и не приближалась. Она, как всегда, составляла ему безмолвную компанию.

— Подумать только — все точно по учебникам! — с горькой насмешкой обратился к своей молчаливой спутнице Буш. — Пустынный берег… недостаток кислорода в гибнущем океане… Рыбы, выбирающиеся на сушу. Отец на моем месте наверняка произнес бы по этому поводу глубокомысленную тираду.

Ободренный звуками собственного голоса, он начал вслух декламировать, подражая голосу отца:

— «Весна… вода… Гонгу ла…» И все такое. Как там будет дальше, я не помню — чертовски длинная вещь.

Ей-богу, иногда позарез требуется посмеяться, иначе попросту съедешь с катушек.

Буш набрал полные легкие свежего воздуха из фильтра, косясь украдкой на своего опекуна-соглядатая. Леди-Тень все еще была здесь, бесплотная и недосягаемая, как всегда. Может, она его охраняет? Буш протянул к ней руку, Заранее зная, что это бесполезно: он не смог бы прикоснуться к ней, так же как к красному песку или воде мертвого моря.

Конечно, разглядывать сквозь кого-то холмы — занятие не из приятных. Буш прилег на галечный склон, снова обратив взор к угрюмому морю. Подсознательно он ожидал, что вот-вот из воды с шумом и фырканьем выпрыгнет доисторическое чудовище — и тогда давящее на уши безмолвие, затопившее все вокруг, разлетится вдребезги.

Берега… Все они похожи один на другой, все перетекают один в другой. Над ними не властно время. Вот этот берег плавно переходил в берег его детства, пробуждая воспоминания о хмуром воскресном дне, когда родители ссорились слишком уж бурно и жестоко. А он, дрожа, жался к задней стене дома, невольно принимая и на себя часть этого шквала горечи и ненависти. Буш даже почувствовал, как колет ступню камешек, который забился тогда в его сандалию. Если бы он мог вычеркнуть из памяти свое детство, он сумел бы начать жизнь заново… Творческую жизнь!..

Может быть, включить в композицию очертания родительского дома? А может…

Вот так всегда с ним — он предпочитает праздно лежать и таращиться в небо, создавая (мысленно) свой новый прокинетический группаж, вместо того, чтобы встать и приняться за его воплощение. Но признание его искусства (ха!) пришло чересчур рано и чересчур легко — возможно, потому, что он был первым художником, отправившимся в Странствие Духа. А его талант и строгие, почти монохромные композиции из подвижных блоков, труб и лесенок, символизировавшие для Буша пространственные отношения, и сам ход Времени, сыграли в этом признании второстепенную роль.

Все это было слишком просто, слишком прозрачно — и, может, как раз поэтому стяжало ему громкую славу пять лет назад. Но теперь — теперь все будет не так. Вместо того, чтобы оживлять и наполнять смыслом неодушевленную материю, ему следовало бы извлечь из нее все живое, значимое, имеющее смысл. Насколько ближе оказался бы он тогда к высшему разуму и к истинному макрокосмическому Времени! Если бы он только знал, с чего начать…

Снова приглушенно заурчали моторы — песок гасил все звуки. Но Буш отмел назойливый рокот в сторону, не позволяя мысли уклониться от выбранного пути. В его мозгу выстраивались замысловатые комбинации, которые, как он знал, никогда не воплотятся вживе. Он, Буш, бросился с головой в Странствия Духа, пытаясь разомкнуть порочный круг, в который сам себя загнал. На этом пути обострялось ощущение и менялось восприятие времени… Но, вопреки ожиданиям, в девонийской пустыне он так и не нашел ничего, что можно было бы воплотить в произведение искусства.

Старик Моне выбрал правильный путь (правильный для его века, конечно): сидя у себя в Гиверни, он преобразовывал водяные лилии в цветовые композиции, и таким образом ловил ускользающее время — свое. Моне и думать не думал о девонийской или палеозойской эре.

Потом поле деятельности человеческого сознания настолько расширилось, стало поглощено преобразованием всех и вся по своему усмотрению, что искусство просто не могло существовать в стороне от этого процесса — иначе бы не воспринималось. Когда даже биокинетическая скульптура прошлого столетия стала пройденным этапом, понадобилось изобрести нечто совершенно новое.

И вот новое искусство пустило корни в жизни Буша. Она, его жизнь, была похожа на водоворот: его чувства и эмоции низвергались к центру бытия, но потом неизменно возвращаясь к исходной точке.

Превыше всех других художников Буш ценил Джозефа Мэллорда Уильяма Тёрнера. Его жизнь, пришедшаяся на период, чем-то похожий на нынешний, — и тогда наука с техникой пытались изменить понятие о времени — также развивалась бурным круговоротом. Лучше всего это отражали его последние работы.

Нет, скорее, не круговорот, а водоворот: символ того, как каждый предмет или явление Вселенной вихрем проносятся мимо человеческого глаза — точно так же, как вода стремится в отверстие раковины.

Снова эта мысль в сотый, тысячный раз