Кофе с перцем и солью [Софья Валерьевна Ролдугина] (fb2) читать постранично, страница - 2

слабый приютский цветок, Рози Фолк. Тогда это было модно — браться за воспитание детей-сироток и хвастаться в высшем свете своей добродетельностью. Конечно, многие ограничивались пустыми формальностями: передавали приюту деньги да раз в месяц появлялись в обществе вместе с наряженным и умытым по случаю торжественного выхода ребенком. Но леди Валтер никогда не делала что-то лишь наполовину. И поэтому скоро, после оформления надлежащих бумаг, десятилетняя Роуз переехала в особняк на Спэрроу-плейс. В приюте маленькой мисс Фолк приходилось несладко — девочку с мягким характером и чутким сердцем всяк обидеть норовил, и вряд ли бы она дотянула хотя бы до совершеннолетия.

Но под покровительством моей деятельной бабушки, из всех святых больше всего почитавшей Роберту из Гринтауна, Роуз расцвела. Она очень привязалась к своей опекунше — до того, что позднее даже последовала за Милдред и ее мужем, графом Эверсаном, в то самое достопамятное кругосветное путешествие, из которого молодая чета вернулась в ореоле славы и всеобщего поклонения. Именно тогда Милдред на приеме в Квин-Арч получила от самой Катарины Четвертой особое королевское разрешение — ей, графине Эверсан, женщине, дозволено было лично заниматься делами кофейни «Старое гнездо».

Той самой, в которой сейчас стала полноправной хозяйкой я, леди Виржиния-Энн Эверсан.

Впрочем, все это лирика и бесплодные размышления о временах давно минувших. Кажется, я действительно позволила себе уйти слишком глубоко в траур по самому дорогому существу в моей жизни — графине Милдред Эверсан. Вряд ли когда-нибудь мне встретится человек, который заслужит такие же уважение, восхищение и любовь, какие я к ней испытывала.

— Да, миссис Хат, думаю, вы абсолютно правы, — вздохнула я. — Леди Милдред всегда говорила, что горе и страдания живых не пускают мертвых на небеса.

Пухленькая кондитерша шумно вздохнула и набожно осенила себя священным кругом:

— Да покоится она в мире… Как ваша голова, леди Виржиния? Все так же кружится?

Я встала и сделала шаг. Доски под пушистым ковром тихо скрипнули — почти неразличимо для слуха. Как быстро стареют вещи! Подумать только, ведь этот дом был построен во времена бабушкиной молодости, именно для кофейни. Тогда на новеньком фасаде название смотрелось насмешкой — вот оно, знаменитое чувство юмора графини Эверсан.

А теперь «Старое гнездо» стало действительно старым.

— Немного кружится, миссис Хат, но это скоро пройдет. Моя матушка тоже была склонна к обморокам, да покоится она в мире.

— Слишком много разговоров о покойниках сегодня, леди Виржиния, — вздохнула кондитерша, и ее пальцы вновь очертили круг. — Не к добру это. Может, спуститесь в зал и выпьете кофе? До открытия еще далеко.

Я осторожно одернула платье. Юбки немного замялись, но, увы, переодеться во что-то другое уже не оставалось времени.

— До полудня еще далеко, но у меня есть и другие дела, — покачала я с сомнением головой. — Надо зайти к парикмахеру, а еще — напомнить управляющему, чтобы он отправил письмо Хаммерсонам. Если арендную плату за ферму задержат еще на месяц, боюсь, нам придется расторгнуть соглашение. Да и кофе не слишком полезен для моего слабого сердца… Где шляпка с вуалью?

— Владелица кофейни, которая сама никогда не пьет кофе! Расскажешь кому — и не поверят, — улыбнулась миссис Хат, подавая мне черную широкополую шляпку. Семидесятидневный траур по покойной графине я уже растянула вдвое и не собиралась пока прекращать, хотя некоторые знакомые уже начали снисходительно посматривать на меня.

Пускай. Леди Милдред была достойна даже большего, чем четыре с половиной месяца траура.

— Не вздумайте раскрывать мои секреты, — шутливо пригрозила я кондитерше, закрепляя шляпку шпильками. Ох, уж эта мода… — Боюсь, для общества столь резкий отказ от привычных представлений о чем-то станет слишком сильным ударом. Где шаль, миссис Хат?

— Внизу, на кресле, я думаю. Не лучше ли спросить Мадлен? Мэдди, ласточка моя, где шаль леди Виржинии? — крикнула кондитерша в коридор, приоткрыв двери.

Внизу что-то упало, а потом дробно застучали каблучки.

— Не стоило ее отвлекать, — только вздохнула я и, поправив шляпку в последний раз, быстро вышла из комнаты. — Внимания Мэдди, увы, хватает только на что-то одно… Боюсь, очередной чашке конец.

Что правда, то правда — посуды по вине нашей маленькой актрисы было попорчено немало. Но тем не менее, Мадлен была совершенно замечательной девушкой — старательной, веселой, живой. Бронзовые кудряшки вечно плясали вокруг лица, колоколом вздувалась от бега белая юбка. Мэдди часто смеялась… но беззвучно. К нам, в кофейню, она попала уже немой, общалась только знаками, хотя грамоту — удивительно для девушки ее происхождения — знала и вдобавок умела писать.

Нам почти ничего не было известно о прошлом Мадлен, кроме того, что она приехала в Бромли, столицу, два года назад в надежде стать актрисой. Но что-то пошло не так, и в