Убийство после сдачи номера в печать [Андраш Тотис] (fb2) читать постранично, страница - 2

передавать женщинам. И он наслаждался холостяцкой жизнью. Вечно вокруг него крутились две-три толстушки средних лет, которые непременно старались оставить в квартире Буасси свои пожитки и чтобы их было больше, чем вещей «тех ничтожных бабенок», что бывали там до них. По документам Буасси числился сыщиком, в действительности был шофером. Все остальные предоставляли ему право водить машину и вразумлять оплеухами чересчур заносчивых подозреваемых. А он обычно предоставлял им право вести следствие. Он мог здорово ударить.

Часто ему было достаточно показать сжатую в кулак костистую руку-лопату. Его вообще-то готовили в шоферы-телохранители для важных персон. Одно время он возил министров и зарубежных государственных деятелей, потом чем-то не угодил начальству, и ему подыскали местечко в полиции. Возможно, он не прижился на старом месте, потому что не был достаточно представительным, покладистым, вежливым и хорошо одетым. Однако злые языки утверждали, будто все произошло из-за того, что и тогда он не мог отказаться от своей привычки вечно копаться в моторе. Бришо и Лелак, которых он сводил если и не в могилу, то с ума этой своей привычкой, клялись и божились, что Буасси вылетел со своего ответственного поста во время визита западногерманского министра внутренних дел в Париж. Когда тот вместе со своим французским коллегой собирался удалиться с приема, который был дан в честь немецким посольством, оба государственных деятеля были потрясены видом раскрытого капота черного «мерседеса», в котором углубленно копался шофер.

Нарушив правила, Буасси свернул влево на улицу де Севр, регулировщик-полицейский стыдливо отвернулся, увидев номер их машины. Это был черный «Пежо-504», без мигалки и надписей. Все и так знали, что машина полицейская. Буасси включил фары и дал сигнал. Впереди шло такси, не желавшее сдвинуться с полосы. Буасси переключил скорость, дал газ и рванул влево. На мгновение перед Альбером мелькнул встречный автобус, он даже успел заметить ужас в глазах водителя. Затем «пежо» вновь оказался впереди такси, но тут же, прежде чем Альбер сделал судорожный вдох, сдвинулся вправо и оказался между двумя полосами. Господи! Лелак десять лет ездил с Буасси, верил в него, как римский папа в Господа Бога, у них никогда не было ни единой аварии. Но он так и не смог привыкнуть к той фантасмагории, которая происходила, когда Буасси торопился.

Альбер умолк и смотрел, как во влажной серости размываются сверкающие цветовые пятна. Это было и прекрасно, и страшно, он ощущал, как учащается сердцебиение и начинает дрожать желудок.

— Еще минута, и сможешь повосторгаться трупом, — удовлетворенно произнес Буасси.

— Еще минута, и моим трупом смогут повосторгаться прохожие, — проворчал Лелак. — Жорж Дюамель или как его там… Журналист. «Пари суар», спортивный отдел. Почему его обязательно надо было убивать в мое дежурство? И куда ты мчишься как угорелый?! Воскрешать его?!

* * *

— Ну и мерзкий покойник, — бормотал Шарль Бришо. В своем спортивном костюме он так же резко отличался от заполонивших квартиру сыщиков, как белокожий в пробковом шлеме от аборигенов какой-нибудь викторианской колонии в Африке. Альбер отстранился от него, словно они и не знакомы. Бришо, казалось, не замечает ни стоявшего, у двери без дела консьержа, который с самого начала этой безумной истории в качестве официального свидетеля помогал взламывать дверь квартиры, ни того, что рядом с ним стоит, навостря уши, сотрудник «Пари суар», которого утром прислали сюда из редакции, поскольку там сочли подозрительным, что Дюамель уже два дня не дает о себе знать, а газете был нужен обещанный им репортаж. В общей суматохе никому не пришло в голову выставить их отсюда. Оба были счастливы, что обстоятельства дозволили им оказаться в центре событий. Несомненно, стажер захочет тиснуть статейку об этом происшествии. По физиономии видно: он именно сейчас решил, что станет репортером уголовной хроники, а не театральным критиком.

— Дюамель и при жизни-то не был красавцем, — продолжал Бришо, — а теперь, когда его забили до смерти… — И он прищелкнул языком, как чревоугодник. У Жоржа Дюамеля была квадратная, бульдожья голова. Низкорослый, но плотный мужчина, при жизни он, вероятно, излучал силу. Из незначительных остатков черных волос он отрастил длинные бакенбарды. Лицо его показалось Альберу знакомым. Он видел его по телевидению, когда тот выступал в качестве спортивного обозревателя.

Журналист произвел на него впечатление настырного, заносчивого наглеца. Живот его казалось вот-вот вывалится из кожаного пиджака; свои безапелляционные оценки и суждения он оглашал так, словно-закруглял фразы вместо хлестких концовок звонкими оплеухами.

Теперь он лежал на спине, левая рука его была подвернута под тело, очевидно, она была сломана. Левый глаз заплыл, лицо сплошь в синяках и кровоподтеках, нижняя губа треснула, и там, где ее проткнул зуб, застыл черный сгусток крови.

Дюамеля