Скорцени – лицом к лицу [Юлиан Семенович Семенов] (fb2) читать постранично, страница - 2

был участником заговора против Гитлера; если взять это предположение за отправное, то Реслер обладал двумя необходимыми радиоточками: из Берна он связывался по рации Гизевиуса, то есть по официальному каналу рейха, и – соответственно – по такому же официальному каналу генерального штаба получал информацию из Берлина.)

– Мои передатчики, – продолжал между тем Скорцени, – запеленговали станцию Радо, и я передавал каждое новое донесение Вальтеру Шелленбергу. Его ведомство расшифровывало эти страшные радиограммы из сердца рейха, и они ложились на стол двуликому Янусу, и тот не докладывал их фюреру, потому что был маленьким человеком с большой памятью.

– Двуликий Янус – это...

– Да, – Скорцени кивнул. – Гиммлер, вы правильно поняли. Мерзкий, маленький человек.

– И Гитлер ничего не знал обо всем этом?

– Нет. Он не знал ничего.

– Почему?

– Его не интересовала разведка – он был устремлен в глобальные задачи будущего рейха.

– Значит, инициатива по проведению операции «Грюн» исходила не от Гитлера?

– Нет.

– И Гитлер не слыхал о ней?

– Я тогда не был в ставке. Меня представили фюреру в сорок третьем.

(Здесь Скорцени явно «подставился»: зачем ему нужно было подчеркивать, что впервые он был у Гитлера в 1943 году? Работая против группы товарища Радо, он, естественно, не мог не знать о «великом шантаже», начатом летом и осенью 1942 года, когда Гитлер – по предложению Гиммлера – отдал приказ о разработке плана оккупации Швейцарии. Это понадобилось имперскому управлению безопасности для того, чтобы проверить эффективность работы противников рейха, затаившихся где-то в штабе. Дезинформация, санкционированная Гитлером, дала немедленные плоды: пеленгаторы Скорцени засекли радиопередачу из Берлина в Швейцарию – сообщались все подробности «плана Грюн». Для того чтобы установить тех, кто передавал эти сверхсекретные данные, следовало узнать людей, которые эти данные принимали в Швейцарии: по замыслу Шелленберга цепь следовало начинать разматывать с другой стороны, за кордоном, на берегу Женевского озера. Именно для этого Гитлер и отдал приказ генеральному штабу.)

– Значит, об этой игре со Швейцарией Гитлер не знал? – снова спросил я.

– Нет. Не знал.

– Это инициатива одного лишь Шелленберга?

– Видимо. Сейчас судить трудно. Во всяком случае, это – инициатива «середины», а не Гитлера. Зачем фюреру было нужно начинать игру со Швейцарией?

(Через несколько дней, получив данные агентуры из Швейцарии, которые свидетельствовали о панике в высших сферах страны, – в Берне понимали, что противостоять армиям Гитлера невозможно, – Шелленберг и предложил Роже Массону, руководителю швейцарской службы безопасности, провести тайную встречу. Шелленберг начал игру: он хотел предстать в глазах Массона другом Швейцарии. При этом само собою подразумевалось: дружба предполагает взаимность. «Игра» Шелленберга продолжалась год, но, несмотря на разгром группы советской разведки и арест Реслера, передатчик в Берлине продолжал работать, его не смогли обнаружить до конца войны.

Интерес Скорцени к этому вопросу двоякий: с одной стороны, его, участника провокации Шелленберга, не могла не интересовать тайна, так и не раскрытая нацистами, тайна, ушедшая вместе с Реслером. С другой – многие гитлеровцы, перешедшие после разгрома фюрера на работу к новым хозяевам – в штабы НАТО, с невероятной подозрительностью присматривались друг к другу: «А не ты ли передавал данные в Швейцарию? А не ты ли мнимый нацист?» Подозрительность – плохая помощница в работе, особенно когда в подоплеке секретности – страх перед мифической угрозой, стародавний, патологический страх.)

– Гитлер не знал об этом, – повторил Скорцени.

– А Борман?

– Что Борман?

Скорцени закурил; ответил не сразу и отнюдь не однозначно, не так, как о мертвом Гиммлере.

– Когда я первый раз был вызван к фюреру, Борман десять минут объяснял мне, что я могу говорить Гитлеру, а что – нет. Он просил меня не говорить ему правды о положении на фронтах, о настроении солдат, о скудном пайке, о том, что карточная система душит нацию, о том, что люди устали. Но я не внял советам Бормана. Когда я посмотрел в глаза великого фюрера германской нации, я понял, что ему нельзя лгать. И я сказал ему правду, и поэтому он любил меня.

– А Борман?

Скорцени пожал плечами:

– Поскольку он был верен фюреру, у нас всегда сохранялись добрые отношения.

– Генерал Гелен заявил, что Борман был агентом НКВД...

– Гелен – идиот! Маразматик, сочиняющий небылицы. Штабная крыса, которой захотелось на старости лет покрасоваться на людях. При всех отрицательных качествах Бормана, у него было громадное достоинство – он любил нашего фюрера так же искренне, как и мы, его солдаты, сражавшиеся за его идею на фронте. Борман был предан Гитлеру, по-настоящему предан.

Это верно. Жизнь свела Бормана и Гитлера в начале тридцатых годов, когда «великий фюрер германской нации»