Тайны Ракушечного пляжа [Мари Хермансон] (fb2) читать постранично, страница - 2

объединила старое и новое, тем, что я не подражаю какому-то определенному стилю. Особенно я гордилась длинной полкой, проходящей по периметру комнаты.

Я услышала, что мальчики принялись бегать по веранде у меня за спиной.

— Идите сюда, — позвала я и подняла их по очереди, чтобы они заглянули в дом. — Только стекло руками не трогайте. Ну как, видно?

Они равнодушно закивали и убежали прочь. Сходства с собственным домом они не заметили. Возможно, мальчишки вообще не обращают внимания на такие вещи.

Я снова стала всматриваться в стекло. Похоже, за двадцать четыре года тут ничего не изменилось. Такое ощущение, что смотришь прямо в прошлое.

Я подошла к дверям веранды и заглянула в кухню. Дверцы шкафа так и остались голубыми, но это был уже не тот голубой цвет, который я помнила. Их перекрасили в какой-то новый оттенок. Горшки с геранью исчезли. А в остальном все по-прежнему.

Мальчики вдруг сильно расшумелись, и я заволновалась, как бы они тут чего не испортили. Я спустилась с веранды и обогнула дом. Юнатан уже принес спиннинг и поставил его возле дуба.

— Мы ведь собирались рыбу ловить, — нетерпеливо заныл он.

— Ладно, — сказала я. — Идем ловить рыбу. Я знаю одно местечко.

Я подумала о Ракушечном пляже, об огромной треске, которую там вылавливал Йенс, и о тех редких счастливых случаях, когда ему на крючок попадался лосось. Мне бы хотелось, чтобы и Юнатану довелось испытать подобную радость.

Мы спустились к дороге и прошли по ней метров сто, а я все думала, где бы лучше свернуть. Раньше мы обычно ходили наискосок через луг, но едва ли луга сохранились. Сено теперь никому не нужно. Коровы и лошади тут больше не пасутся. Местность стала неузнаваемой. Незастроенные участки заросли молодым лесом или шиповником. Теперь везде тесно и темно. Как в стариковской комнате, заставленной мебелью. Просторных участков, на которых мы играли в детстве, попросту не осталось.

В конце концов я выбрала, где свернуть, и мы двинулись в заросли. Нам то и дело приходилось останавливаться и высвобождать запутывавшуюся в ветках блесну Юнатана. Наконец я сняла ее с лески, и Юнатан убрал ее в коробочку к остальным блеснам.

Вдруг наш путь преградила каменная изгородь, и я стала пробираться вдоль нее в поисках разрушенного участка, где можно было бы перебраться. Таких мест оказалось несколько. По сути дела, вообще большая часть изгороди была разрушена. Мы пролезли в первую приглянувшуюся дырку, и лес сразу же кончился, а нас обступили поросшие вереском горы.

Я увидела, что мы взяли слишком далеко на запад. Но теперь, когда у меня появился хороший обзор, я точно знала, где нахожусь. Горы были такими же, как и прежде. Здесь ничего не изменилось. Подул свежий ветер.

Я вновь всем телом ощутила, как прекрасно ходить по горам в резиновой обуви. Рассчитывать расстояние перед прыжком. Чувствовать, что приземляешься точно в задуманном месте, что подошва словно прилипает к горе, что она достаточно жесткая, чтобы выдерживать толчок, и достаточно мягкая, чтобы нога ощущала структуру грунта. Глаза внимательно смотрят по сторонам. Мозг непрерывно обдумывает оптимальный путь, все время: выбор и решение. Тело послушно взбирается, прыгает, сгибается и распрямляется.

Для сыновей все это, конечно, в порядке вещей. Дома они каждый день играют в горах. Они меня здорово обогнали, но я видела выделяющиеся на фоне неба красные кепочки, когда мальчики приостанавливались на какой-нибудь вершине и оборачивались ко мне, чтобы я, словно регулировщик, взмахом руки указывала им дорогу.

А ведь еще совсем недавно ждать приходилось мне. Сбежав в одиночку с какой-нибудь крутой горки, я оборачивалась и, одного за другим, принимала их в свои объятия и переносила через трудные участки.

Этот рельеф сформирован материковыми льдами. Здешние горы изрезаны узкими трещинами-долинами и ущельями, иногда мелкими, иногда отвесными и глубокими, но определить глубину можно, лишь подойдя к самому краю. Молоденькие полуметровые дубки при ближайшем рассмотрении внезапно оказываются верхушками высоких деревьев, корни которых располагаются на десять или двадцать метров ниже, и лишь в самую последнюю секунду ты удерживаешься от мощного прыжка, который вот-вот собирался совершить.

Природа в таких ущельях очень разнообразна, каждое из них — это отдельный мирок. Чаще всего в них растут низенькие дубы. Но там может оказаться и небольшое болото с кочками, поросшими осокой, карликовыми соснами и пушицей. А в других ущельях представлен прямо-таки весь мир картин Бруно Лильефорса^[1] в миниатюре, его темный ельник — этакий доисторический пейзаж с папоротниками или слившимися в единую массу кустами можжевельника. Возникает ощущение, будто каждый из этих миров свалился прямо с неба, чтобы, погрузившись в глубь горы, еще больше развить и облагородить свою индивидуальность, существуя в полной изоляции от окружающей действительности.