Вышка в поселке Вывалень [Евгений Викторович Маевский] (fb2) читать постранично, страница - 2

текущие новости о катастрофе, но перепутала код. Чука очень удивилась и сделала все сама, только спросила: «На какое ключевое слово?» — «На Вывалень, — сказала мама. — Или нет, на Объект Вышка. Да что я, сделай и на то, и на другое. Извини, это у меня так, сейчас пройдет».

Чука запросила информарий про Вывалень. Оказалось, что это поселок. Относительно Объекта Вышка информарий данными не располагал. За ужином Чука сказала:

— Мам, ты не волнуйся. Это же близко. — Она имела в виду, что папа уехал не так уж далеко и скоро вернется.

— Вот именно, — сказала мама. — Все думают, это где-то не у нас, за тридевять земель, а это совсем рядом.

Мама была сама не своя, — должно быть, потому, что про Вывалень ничего не сообщали. Ни по одному каналу. В конце концов она сказала, что сбегает к Шумейкам, может, у них есть сведения. Но сведений не было ни у кого.

Перед сном Чука попросила объяснить, что такое Объект Вышка.

— Я сама точно не знаю, — сказала мама. — В общем, это такая установка в одной лаборатории.

— Это высокое здание, да?

— Думаю, что нет. Думаю, что самое обычное. Она не потому Вышка, что высокая, а потому, что на ней реализуют Высший Принцип.

— А что такое Высший Принцип?

— Я могу напутать, — сказала мама, — я плохо знаю соционику. Давай мы утром это выясним у сведущих людей. Слушай, детеныш, вам уже сказали, на какую тему у вас завтра сочинение?

— «Что было бы, если бы…»

— Ну и какое «если» ты выберешь?

— Не знаю, — сказала Чука.

— В наше время все писали: «Что было бы, если бы я был директором». А Оська Хват написал «Если бы я был диктатором».

— И что?

— Ничего. Это знаешь, какой Хват? Режиссер. Скажи, а с Мардуковым ты помирилась?

— Нет, — сказала Чука. — Он дурак.

Школа у нее была хорошая, но она была бы просто замечательная, если бы не Мардуков. Чука и не думала над ним смеяться. Во-первых, смеяться над людьми вообще нельзя, во-вторых, и не над чем было, ну дальтоник, ну и что? Она все сделала, как надо, — отловила в уголочке, чтобы с глазу на глаз, попросила честно, без малейшей подковырки: «Мардуков, пожалуйста, скажи мне, только по-серьезному, мне это важно: я знаю, что ты одинаково видишь красное и зеленое, но как ты их видишь — как я вижу красное или как я вижу зеленое?» — «Как ультрафиолетовое, — злобно сказал Мардуков. — Вот, например, у тебя заплатки, знаешь, какие ультрафиолетовые — во!» Чука вспыхнула, это были не заплатки, а вставки, совсем небольшие, но хитрые, она сама их сделала, нашла выкройки в одном французском журнале и сделала, а мамины подруги решили, что у девочки новое платье, и все норовили узнать, у кого они шьют. Но ведь она материю подбирала строго в тон, не отличишь. Как он высмотрел? С тех пор Мардуков не давал ей проходу. Конечно, она очень скоро поняла, что вопрос был бестолковый, как и все ее вопросы, но что же делать, если ей всегда нужно знать?

— Он совсем дурак, — сказала она маме. — Он теперь придумал, будто его подменили.

— Как подменили?

— Понимаешь, Э. А. ему вчера говорит: «Надо бы тебе, Мардуков, быть поскромнее». А он отвечает: «Я вообще-то от природы скромный, но меня подменили. Когда мне было от роду семь дней, меня, говорит, украли халдеи и подложили вместо меня моего брата-близнеца. Родители только потом заметили. Вот, говорит, я ничего и не могу с собой поделать, очень уж этот брат вредный». Представляешь?

— Какая глупость, — сказала мама. — Спи, я пойду посмотрю, может, там что записалось.

Чука стала размышлять о проблеме самотождественности. Могла ли она, например, родиться совсем у других родителей? Ну допустим, она была бы тогда не такая, была бы пышка или каланча. И звали бы ее не Чука, а, скажем, ну хоть Алиса. Но ведь все равно же она была бы она? Потом мысли стали путаться, в голову лезла каланча, похожая на пышку, ее называли Объект Каланча, и Чука с досадой подумала, что снова, в который уж раз упустит момент погружения в сон.

За завтраком Чука салат съела сразу, а кашу, как всегда, приготовилась долго ковырять, хотя и знала: все равно не отвертеться. Но ковырять не пришлось. Мама про кашу и слова не сказала. Она не отрывала глаз от тэ-вэ. Папу не показывали. Выступал Новохудоносов. Чуке всегда казалось, что такой фамилии не может быть, и она часто говорила: «Опять Человекобыков выступает», тем более, что взгляд у него и правда был немного бычий, профессионально властный, как говорил папа. Он заверял, что меры приняты и что опасности нет. Потом показали девочку, большую, лет пятнадцати, журналист брал у нее интервью.

— Утром я пошла в школу, — говорила девочка, — а мама пошла на работу. Все было как всегда. Я пришла домой, хотела посидеть почитать. Вдруг звонят. Входит мама, а за ней Библер с первого блока, Моисей Израилевич, я его знаю, он у нас бывал. И я вижу, что мама какая-то не такая. — Девочка замолчала.

— Ты не могла бы поподробнее объяснить, что значит «не такая»? — попросил журналист.