Крутые версты от Суры [Порфирий Андреев] (fb2) читать постранично, страница - 3

Даниловича Юрий. Он и одет лучше, и в церкви прислуживает отцу. Русские, и родители тоже русские, хотя все хорошо говорят по-чувашски. Наконец, решаюсь:

- Юрочку знаю.

Учительница ему:

- Ну, Юра, дай ему карандаш.

- Вот еще. Мне самому нужен.

Учительница ласково уговаривает :

- Дай, Юра, дай, а я тебе за это дам целый карандаш.

 Ручки мы, дети, сами делали из палочек, чернила изготовляли из шишек, но вот с перьями было плохо, самодельные перья не годились, они только царапали бумагу.

Квартирант - это эпоха! 

Позднее к желанию иметь письменные принадлежности прибавилась страсть к книгам, к чтению. Когда впервые прочитал "Детство" Горького, мне показалось, что он написал обо мне. С тех пор я стал вести дневник и вел его долго, вплоть до отъезда в Горький [3] .

Мне плохо в переменах. Ребята - народ озорной, играют бурно, борются, лупят друг друга. А я единственный малыш среди 10-12-летних мальчишек, и мне всегда достается больше всех.

О жизни начал задумываться рано, еще до школы. Например, что это за слово "Отец"? Все мои товарищи взрослых мужчин зовут папой. А я по-другому: одного - дедушкой, а другого - дядей. Тут что-то не так. Улучив удобную минуту, я говорю матери:

- А дураки вы все-таки, мама!

- Почему же это, сынок?

- Все зовут мужчин в доме папой, а я почему-то дядей. Просто вы неправильно меня научили с детства. Мне надо дядю Семена папой звать, ведь у всех папы.

 Мама удивленно смотрит на меня, краснеет, потом смущенно отворачивается, украдкой утирает слезы. Ничего мне не объясняет, уходит во двор. Чувствую, что сказал что-то нехорошее, огорчил мать, но в чем тут дело - не понимаю.

Зимой самая большая радость детей - это катанье с гор. Но у меня нет ни салазок, ни лыж. А уж о коньках и говорить нечего. Иногда кто-нибудь из ребят сажает на салазки с тем, чтобы я в уплату тащил их в гору. Но это не всегда, чаще всего я один торчу в стороне. Дедушка мой не мастак на ремесла, все его мастерство ограничивается лаптями и веревками.

В 1928 году окончил начальную школу. Теперь мне предстоит ходить в шестилетку в село Ядрино, за семь километров. Нас теперь ходит человек 8-10, из них я опять самый маленький, мне десять лет.

А там обстановка другая: в нашем 5-м классе учатся 17-18 летние парни. Поскольку тогда не было всеобуча, в школу ходят когда кому вздумается. А некоторые, особенно девчата, вообще не учатся. Местные великовозрастные шалопаи теперь мучают нас беспрестанно, щиплют сзади, толкают.

Осенью и весной в хорошую погоду мы ходили домой, а зимой в стужу и непогоду для меня снимали угол у кого-нибудь из знакомых матери. Это значит, днем я сидел, притулившись где-нибудь у стола. Читал, готовил уроки, а на ночь устраивался где-нибудь на скамейке, на полатях или на полу. Ох, уж эта "квартирная" жизнь! Это целая поэма! Началась она, понятно, в десять лет и продолжалась в различных вариантах почти до выхода на пенсию, считай, всю жизнь. У кого я только ни жил, каких людей ни перевидал ! Были тут и хорошие, и плохие, праведники и грешники, аскеты и развратники, счастливые семьи и несчастливые! Жизнь каждого из этих людей видна тебе как на ладони, пытливые глаза ребенка, а затем взрослого квартиранта, видят и подмечают все, что происходит в семье.

Первую зиму жил у Гавриловых (старик и старуха). Двое взрослых сыновей. Младший, лет 18, приобщается к хозяйству, его держат в строгости, за малейшие промахи отец разносит его в пух и прах. Впоследствии погиб на войне. Старший сын служит в Ядрине в Чека. Иногда попутно заезжает домой, чаще всего ночью. Всегда раздраженный, чем-то не до вольный, шипит сердито или на Митю, или на родителей.

- Кто трогал мои книги? Это ты, Димитрий, швырялся тут?

Тот молчит, насупленный. Я съеживаюсь от страха, ведь это я брал книги и, видимо, поставил не на место.

- Чего набычился? Тебя спрашивают!

Тот сердито выдавливает из себя:

- Мальчонка берет, а я виноват!

Я готов провалиться сквозь землю, сижу, затаившись, как мышонок, молчу. Григорий Гаврилович смотрит на меня и, видимо, поняв мое состояние, ничего не говорит, отворачивается.

Вторую зиму я жил у Скворцовых, Молодожены, сын-первенец качается в люльке. Частенько поколачивает жену, мою бывшую соседку в Чебаково. Она, как будто, не сетует на судьбу, наоборот любит крепче после побоев.

Два года пролетели незаметно. Я немного подрос, мне уже 12, 6-ой класс окончил успешно. Надо учиться дальше. Но где? Конечно, в Ядрине, ближе школ нет. На семейном совете было решено: поскольку я еще мал, а в Ядрине все русские, мне подавать заявление опять в 6 класс, чтобы не быть в числе отстающих. 0 моих успехах в языке они не знают, я им об этом не говорил. Да я и сам не представляю свое будущее, поэтому не принимаю участия в совете. Так была совершена первая большая