Я – Божья, я – Божья [МЮБакулин] (fb2) читать постранично, страница - 4

«Благословите, батюшка, искупаться, чтобы мне не во грех, я пособоровалась сегодня». Он спросил имя и был удивлен, что она Таня. Позднее он рассказал, что не хотел идти на источник, а ноги сами его принесли туда и это у него третья отроковица Таня в подобном состоянии. Батюшка принял большое участие в жизни Тани. Он дал нам адрес своей духовной дочери, у которой свой дом в Дивеево, и пригласил приезжать. Прошел с Таней по Царицыной канавке с молитвой сразу за игуменьей Сергией с монахинями. Таня была очень счастлива.

Встретились мы и с игуменьей Сергией. Она очень заинтересовалась и сказала, чтобы Таня приехала к ним в 16 лет, а пока ей надо чаще ходить в храм и бывать на службах. У нас заранее были взяты билеты в Москву, в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. И мы поехали далее, но чем дальше от Дивеева, тем Танюшке становилось хуже и хуже, у нее заболели ножки.

Утром на вокзале в Москве стало еще хуже, но мы все же поехали в Лавру. А там у нее совсем ноги отнялись. Приложились к мощам преподобного Сергия и побывали на отчитке у отца Германа. У Тани сильные боли в ногах, она не давала до них дотронуться. А отцу Герману помогала молиться, петь и была радостной (хотя вокруг было много бесноватых, крики и т. д.). После, подходя ко кресту, мы спросили у батюшки Германа, что нам делать, у девочки ножки отнялись. Он сказал: «Кайтесь, за грехи рода вашего страдает ребенок». Мы снова: «А что теперь-то делать, ведь мучаемся!» Он говорит: «Кайтесь вы, что я-то могу?» Вокруг Тани всегда находился кто-нибудь, кто ей помогал. И здесь ее вынесли на руках и до электрички довезли. Подъезжаем к Москве и вновь не знаем, как ее нести. Ноги трогать не дает, ступать не может. И тут подошел какой-то юноша, красивый, волосы длинные, каштановые, в светлой одежде. В нашем вагоне его не было. Предложил помочь. Таня обвила ручонками его шею и даже не чувствовала боли. Он как пушинку донес ее до медпункта. На вопрос, не надо ли что за помощь, сказал: «Пусть помолится за Георгия» и быстро ушел. Я выскочила следом спросить, во здравие или за упокой молиться, но его уже не было. До сих пор Таня утверждает, что он весь светился и это был ее Ангел-хранитель.

В медпункте ей не могли. Медсестра там оказалась верующая, у нее на столе икона Божией Матери стояла, она сказала, что это не физическая болезнь, и дала ей валерьянки. Боль чуть утихла. Мы ее на тележке для багажа перевезли к вагону и поехали в Тюмень, не побывав больше нигде. В поезде Таня очень мучилась.

Но чем она отличалась от себя прежней в болезни? Теперь она не жаловалась, не стонала. Но лицо и поза были такие измученные. Ноги болят до поясницы так, что тронуть больно. На руках нужно нести в туалет, сидеть не может, даже пальчиком не пошевелить. Когда уснет, сразу разгибает и сгибает ноги свободно, а проснется и снова не может. Вспоминать ничего не вспоминает, а заново учится всему. А мы учимся у нее.

Мать очень захотела сушеной рыбы и купила. Таня увидела, заплакала: «Убили, высушили, съесть хотят. Нельзя, она живая должна быть». Укутала рыбку в платочек и баюкает. Мать злится, страсть мучает. Вдруг Танюшка быстро заснула. Спала минутку. И сразу подает рыбу матери: «Ангел сказал, чтобы ты съела, а то больше нагрешишь». Мать уже хотела голову рыбке открутить, но увидела взгляд Тани и бросила рыбу: «Не хочу и не могу ее есть». А Танюшка свое: «Кто-то должен ее теперь съесть или в землю зарыть». Отдали соседке.

Увидела у соседей красный чай «Каркадэ» из каких-то африканских цветков. Говорит, вот это мне можно пить. Ей дали. Потом я купила такой чай и прочла, что он успокаивает, давление снижает и еще что-то. Теперь этот чай иногда просит заварить. Но не всегда. С удовольствием ела зеленый лук и все овощи. Рыбу не может есть и сейчас, особенно если увидела ее всю полностью. Дома ей сделали коляску и возили в ней. Две недели прошло. Вызывали врачей, приезжали невропатологи. Говорят, реакции все нормальные, должны ноги ходить.

Вот мать пошла в храм на исповедь. Написала все на бумажку, а отца Николая не оказалось. Только она пошла в храм, Таня вдруг встала и начала сразу бегать. Мать встретила у дверей и говорит: «Маменька, твои грехи были в ножках, а теперь нет». А мать еще не исповедовалась, а только намерение имела и грехи написала (потом она сходила на исповедь).

Приходили к ней девочки, бывшие подруги из любопытства, ей становилось плохо. Она их не помнила, и мы потом не решались пускать детей. Даже с братом Иваном ей общаться было трудно. «Ванечка, нельзя так, грех»,— только и слышали от нее. Защитить себя не могла, даже словом. Потом плохо стали складываться отношения с матерью, которая не могла сразу оставить свои привычки к курению, раздражению и т. д. А Тане от этого было плохо. Она снова стала проситься в Дивеево: «Не увезете, я здесь умру». Пришлось собираться. Она убедила меня, что ничего плохого с ней в дороге не будет. Но я все же взяла с собой Петю.

Доехали и, правда, хорошо. У бабы Раи (духовной дочери отца Иоанна) нас ждали. Как-то знали, что мы приедем еще